|
||||
|
Глава восьмая1Служба Анны Степановны Протасовой продолжалась и дальше без особых перемен. Сосредоточенная на странной должности оказывать тайные услуги императрице, она не имела личной жизни. Ее побаивались, перед нею заискивали и не любили. Был ли в том причиной промысел ее или резкий характер, прикрывающий хорошо понимаемую двусмысленность вынужденного посредничества, однозначно определить трудно. Может быть, для понимания характера придворных, стоит отметить, что при русском Дворе уважительные отношения, при которых признавались бы просто достоинства личности, а не должностные или иные возможности, были вообще редкостью. Уважение требует развитой нравственности в обществе, предполагает духовное равенство каждого, доверия друг к другу и душевной заинтересованности. Ничего похожего, традиционное, русское общество не знало, как не знает и по сей день. Особенно во властных, как принято говорить, структурах... Чем старше становилась Екатерина, тем больше проникалась ролью «Великой Правительницы», призванной Провидением для установления мудрого и просвещенного порядка уже не только на дикой российской земле, но и во всей Европе, на просторах которой шла очередная война. На этот раз сферы влияния делили Франция с Англией. А поскольку обе державы обладали сильными флотами, то мировая торговля несла от этого весьма чувствительные потери. К этому времени относится единоборство двух проектов, представленных императрице партиями Панина и Потемкина. Никита Иванович предложил создать союз нейтральных держав, согласившихся силою оружия защищать право свободного плавания у берегов воюющих государств и торговли с ними. При этом все товары, находящиеся на нейтральных судах, объявить неприкосновенными. К союзу присоединились сначала Дания и Швеция, затем Пруссия, Австрия, Португалия и королевство обеих Сицилий. Но хотя практическое значение вооруженного нейтралитета было невелико, принципы, впервые изложенные в декларации, легли впоследствии в основу международного морского права. И в этом его не следует недооценивать. Потемкин же с помощью Безбородко разработал грандиозный проект полнейшего разрушения Оттоманской империи и возрождения Византии, на престол которой предлагал возвести второго внука государыни Константина. Предложение Потемкина чрезвычайно нравилось Екатерине. Но сначала нужно было покончить с Крымским ханством, бывшим с давних пор подобно бельму на российских очах. Его история шла еще от тех пор, когда Крым считался владениями золотоордынских ханов. Собственно же крымский юрт образовался веке в XIII, с приходом татар из войск Батыя. Великий московский князь Иван III, воспользовавшись смутами среди татар, первым заключил союз с ханом Менгли-Гиреем, пообещав ему на случай нужды убежище в русских землях. Исторически же отношения между Московским государством и Крымским ханством всегда носили противоречивый характер. С одной стороны, это была мирная, обоюдно выгодная торговля, с другой – внезапные опустошительные набеги крымцев. Татары уводили с собой толпы русских пленников, которых продавали в проклятой Кафе и на рынках Леванта. Мужчины шли на галеры, женщины пополняли гаремы и женскую прислугу у мамелюков Сирии и Египте. Кроме того, крымские татары были непременными союзниками Порты в ее нескончаемых конфликтах с Россией. После Кучук-Кайнарджийского мира Крым номинально получил независимость от Турции, а 9 апреля 1783 года Россия объявила его своей территорией, присвоив ему название Таврической губернии [67] . Вряд ли имеет смысл подробно перечислять итоги царствования Екатерины II. Они описаны и воспеты многократно. Часто – справедливо, поскольку совершено было немало. Да и сама правительница являлась человеком незаурядным. Трудно представить, по какому пути пошла и в какой форме существовала бы империя, не случись переворот 1762 года... Впрочем, сослагательное наклонение для истории, как известно, – форма бессмысленная. На российском престоле, как и во всех монархиях мира, побывало множество правителей самого разного рода. Были среди них разумные не злые люди, умевшие подбирать в соратники не ловких пройдох, жадных до наживы, а достойных сотоварищей по трудам, возложенным званием и занимаемым местом. А были и дураки, убежденные в своем высшем предназначении и не способные отличить придворного льстеца от подлинного работника. Порою здоровых правителей сменяли патологически неуравновешенные люди. Кого было больше – трудно сказать. Все они были только людьми, хотя занимаемое место и наделяло их возможностями, в обыденном понимании, поистине божескими... Возможности! Вот чему поклоняются все. Для одних это – власть, а с нею и вечный страх потерять ее, часто вместе с жизнью; для других – свободное избрание образа жизни, своего окружения и занятий. Что лучше – однозначно не скажешь. Jedem des seine, – как любят повторять немцы – каждому свое. Гусар оказался азартнейшим игроком. Это могло бы быть неплохо, поскольку императрица любила карты. Но Семен был игроком неудачливым и не чуждым шулерства. А поймать его за руку и отколотить канделябрами, как испокон веку расправлялись с шулерами, боялись. Фаворит! Поэтому кое-кто старался увильнуть от игры за одним с ним столом. К сожалению, чаще всего это был стол государыни... К концу года Зорич стал генерал-майором и получил шефство над Изюмским и Ахтырским гусарским полками. Но, будучи человеком без всякого порядочного образования, он никогда не знал, чем занять себя. А отсюда – частые встречи с гусарами, ставшими вдруг из товарищей подчиненными, беспорядочные попойки и любовные интрижки. Как и большинство его собутыльников, Зорич был пошл и отличался ветреностью. Исполняя свои обязанности при императрице, он старался не пропускать и ни одной юбки вокруг. И странное дело: Екатерина, абсолютно уверенная в себе во всех предыдущих случаях, вдруг стала ревновать... Правда, ей шел уже сильно шестой десяток... В один прекрасный день она вообще запретила Зоричу отлучаться из покоев без ее ведома. Гусар пробовал протестовать. Екатерина пригрозила отставкой, и он смирился. Но шло время и фаворит стал утомлять Екатерину. Это тут же подметила Прасковья Брюс, которую Семен Гаврилович иначе как «коровою» не называл. А это, как известно, дамы прощают с трудом. И в один из тихих вечеров в Царском, Прасковья издалека показала императрице молодого гвардейского офицера, охарактеризовав его как «самого большого злодея дамских сердец нынешнего сезона». – Римский-Корсаков. Ты себе не представляешь, Катишь, какой это донжуан. – Брюсша делала круглые глаза, манерно закатывала их. – Изящен и певец. Ну чисто Орфей... – Один музыкант уже был, на арфа упражнялся. Не много ли искусства, ты же знаешь, что я к музик равнодушна... Каков он в деле? – Ах, Катишь, при всем при том, я полагаю, Иван Николаевич... непорочен. – Was? <Что? (нем.).> – От неожиданности Екатерина поперхнулась и, расхохотавшись, даже перешла на немецкий язык. – Знается с тобой und bleibt unberuhrt? Das ist sehr komisch, entschuldigen Sie mir bitte. <И остается девственным? Это очень смешно, извини меня, пожалуйста (нем.).> Статс-дама надулась: – Как вашему величеству будет угодно. Про себя же она подумала, что это, наверняка, опять Annet’а Протасова, фрейлина ненавистная, вызнала, что красавчик и певун Ванюша Римский-Корсаков уже не первое утро просыпается в ее алькове. «Она, она – гадина, все вызнала и, конечно, доложила. Боже правый, как я ее ненавижу». Впрочем, Прасковья Александровна чувствовала, что ее связь с молодым кавалергардом непрочна и явно выдыхается, а потому решила попробовать получить напоследок хоть какую-то для себя пользу. – Хочешь в «случай»? – спросила она своего любовника. Иван Николаевич поглядел заспанным, но сторожким глазом на веселую статс-даму, обильные прелести которой только по крайней молодости вызывали в нем ответное рвение, и в свою очередь спросил: – А много ль возьмешь?.. После состоявшегося разговора и заключения союза Брюсша подумала: «Неужели Протасиха-стерва снова все разрушит?». Возможно, так бы и случилось. Гусар держался в спальне императрицы во многом благодаря увещеваниям Анны. Екатерина уже не в первый раз заводила разговор о том, как избавиться от опостылевшего ветреника. Обоих беспокоил взрывной южный темперамент гусара. Государыня рассуждала: «Зорича, как тихого Петю Завадовского, из покоев не выкинешь. Может быть, отослать его к Румянцеву на войну?.. Но тогда снова, неизвестно на какое время придется остаться одной в опочивальне и пробавляться случайными связями. Или вызвать Завадовского из Ляличей? Прилетит, конечно, как на крыльях. Но скучен, холоден – „бухгалтер“, – вспомнила она прозвище, данное Потемкиным. Императрица поглядела на свою молчаливую фрейлину. Высокая, с прямой спиной Протасова, молча, сидела у постели и, не мигая, смотрела темными глазами на пламя свечи. – Тоже уж не девочка и темперамент не тот. О чем она думает?». А думала Анна о том, что из Таврии только что приехал светлейший и встречен милостиво. Конечно, страсть их перегорела. Да и трудно Потемкину в его-то годы тягаться с двадцатилетними гвардейцами... Пусть уж забавляется с девицами Энгельгардт. Ей рассказали, что он уж и младшую племянницу не обходит вниманием, даром, что той еще и тринадцати нет... – А что, мой королефф, вы не знайт ли господин Римский-Корсаков?.. – Как не знать, ваше величество: petit-maitre <Петиметр – щеголь, фат (фр.).>, лет двадцать пять, красавец. Дамы вздыхают, глядя на него, а мужья боятся как огня. В обществе слывет «негодяем»... – Это может быть интересно. Вы не испытайт его? – О его отменных достоинствах весьма осведомлена графиня Брюс. – Так это сокол из ее гнездышко? – в голосе императрицы прозвучало разочарование. – То-то она суетится и хвостом метет... – Так говорят, ваше величество... Может быть, отправить его к господину Роджерсону? – Пожалуй... Нет, еще подождем. Надо посмотреть, что предпринимать наша подруга. Прасковья Александровна времени зря не теряла. После неудачной, как ей казалось, беседы с государыней она опрометью побежала к Потемкину и после первых же комплиментов выпалила: – Князь, голубчик, есть дело... Хотя Григорий Александрович и недолюбливал толстую проныру, но порою нуждался в ней. Кроме того, понимал, что близкого к императрице человека лучше иметь в друзьях, нежели врагом. Ему достаточно было и одной Протасовой. – Слушаю, графиня... И та поведала об охлаждении императрицы к Зоричу и о возможности его замены. – Ты только подсоби маненько, Григорий Александрович. А уж в долгу я не останусь. Да и Протасихе охота нос натянуть. Зорич-то ее креатура... Это был правильный ход. Толстуха знала о глухой ненависти Потемкина к Анне. По привычке она грациозно повела плечиком, тряхнув складками жира, выпирающими из декольте. Потемкин отвернулся и поморщился. – Да чего надоть-то? – Возьми Ванюшу Римского-Корсакова к себе в адъютанты и представь матушке. – Ваньку, сего вертопраха? Он же ничтожество... – А нам али философ нужон?.. В постели-то, и ничтожные люди могут быть les grands amants <Великими любовниками (фр.).>. Зорич чем лучше?.. Этот вопрос решил дело. Зорича Потемкин не мог простить. Корсаков, хотелось бы надеяться, будет не таков... Неделю спустя молодой человек был представлен императрице и, получив одобрение, отправился к доктору Роджерсону. Кто поведал Зоричу об отставке – неизвестно. Но, учинив утром скандал в покоях государыни, и вконец распалившись, он ворвался к Потемкину. – Это твои подкопы, князь? Тогда дуэль, на саблях, на пистолетах, на чем хошь!.. Потемкин неожиданно развернулся и сильным ударом свалил Зорича на пол. – Сперва я из тебя так дух вышибу, говнюк!.. Заберите, – приказал он вбежавшим гайдукам. – Свяжите и бросьте в холодную. Не перестанет буянить, всыпьте пятьдесят палок или забейте до смерти... А перед государыней я сам отчитаюсь. Гусар то ли не внял предупреждению, то ли пропустил приказание светлейшего гайдукам мимо ушей, сие неизвестно. Но появиться «пред очи государевы» он не мог долго. В самом жалком виде недели через две поскребся он в двери ее будуара. – Прости, государыня-матушка, свово гусара... Не гони... Екатерина холодно прервала его излияния: – Вам, сударь, предоставляется отпуск для поправления здоровья, заграничный паспорт и деньги для поездки на воды. По возвращении же резиденцией вашей будет город Шклов... Зорич прикинул, замена была стоящая. Сто тысяч годового дохода и шкловский замок. Разбитной генерал не стал тянуть время. Распрощался с приятелями, получил бумаги, деньги и уехал. В отведенную ему резиденцию он вселился как полноправный владетель и повел жизнь, окружив себя невероятной в тех краях роскошью. Шуты, карлы, скоморохи заполнили его дворец. Обеды генерал-майора превращались в лукулловские пиры, на которые собиралось все окрестное дворянство. Крепостной балет Семена Гавриловича по количеству див соперничал с петербургским придворным. А когда в июле он решил отпраздновать день своего ангела, приходящийся на январь, то на дорогу были насыпаны сугробы соли, по которой гости ездили на санях... Ничего удивительного, что на такую жизнь ему очень скоро денег стало не хватать. В ту пору настоящим наказанием Божьим для России было фальшивомонетничество. Традиция подделывания медной монеты существовала давно. Ремесло это было выгодным, поскольку цена пуда меди в шесть раз была ниже начеканенных из такого же количества пятаков. Занимались этим делом в основном в Польше. Пятаки везли в Россию, обменивали на серебряные рубли и получали до четырехсот и более процентов прибыли. Еще легче стало подделывать первые ассигнации, введенные императрицей. Однажды, направляясь в Могилев, в пожалованные государыней имения, Потемкин заехал к Зоричу в Шклов. Прошло время – обиды забылись. Отставной генерал-лейтенант принял светлейшего отменно. Было о чем поговорить, был добрый и обильный стол, были девки-плясуньи. Вечером камердинер доложил отяжелевшему Потемкину, что де настырный обыватель непременно требует свидания, повторяя давно отмененное «слово и дело». Григорий Александрович велел впустить. Вошел шкловский еврей, отрекомендовавшийся Давидом Мовшей. – Чего тебе? – спросил Потемкин. Посетитель, молча подал светлейшему сторублевую ассигнацию. Тот повертел ее перед глазами и спросил снова: – Ну и чего тута? – Извольте прочитать ваша светлость, что там написано... Потемкин посмотрел на одну сторону банковского билета, на другую. – Ну чего? Вот нумер, вот штемпеля. Под оными напечатано... – Светлейший прищурил глаз. – Вот «объявителю сей государственной ассигнации платит с.-петербургский банк сто рублей ходячею монетою, год 1772. С.-Петербург», боле ничего не вижу. Говори сам, чего тута? – Ваша светлость читают-таки без внимания... Не «ассигнация» с позволения вашего, а «ассишация» написано. Извольте поглядеть... Потемкин нахмурился. – Где взял? – Ежели так будет угодно вашей светлости, я могу их принесть хоть цельный мешок. – Давай, – князь велел секретарю выдать посетителю тысячу рублев, чтобы тот обменял их на фальшивые. Малое время спустя доноситель вернулся. Теперь Мовша пришел уже не один, а с помощником. И тот вывалил перед Потемкиным целую груду фальшивок. – Кто делатель? И тут оба доносчика наперебой стали рассказывать, кто занимается сим преступным деянием. Назвали камердинера каких-то графов Зановичей и карлов «шкловского деспота», Семена Гавриловича Зорича... – Что за Зановичи? Оказались два брата далматинца Марк и Аннибал, два авантюриста, промышлявших шулерской игрой. Уличенные в мошенничестве, вынуждены были бежать из Венеции, где их портреты были вывешены палачом на городской виселице. Пересекая одну границу за другой, добрались авантюристы и до России. Как они снюхались с Зоричем, понять не трудно. Сначала, видимо, карты, проигрыш, долги и отсутствие денег... Старшего Зановича схватили и тут же на месте уличили в подделке сторублевых ассигнаций. Младший бежал. Потемкин велел нарядить следствие, пообещав по возвращении перевести его в Петербург. Меньшого фальшивомонетчика схватили в Москве у заставы. При нем оказалось с лишком семисот тысяч фальшивых ассигнаций сторублевого достоинства. Дело о «шкловских диковинках» тянулось долго. Государыня сама следила за ним. Зоричу удалось отбояриться от обвинений. И Екатерина велела вывести бывшего фаворита из-под подозрений. Но «лицо» в глазах императрицы он потерял навсегда. Генералу Пассеку велено было учредить за ним негласный надзор. А далматинских «аристократов» отправили в Нейшлотскую крепость. Любопытно отметить, что в 1789 году при нападении шведов, оба узника по малочисленности гарнизона встали в ряды защитников крепости. Разумными советами и личной храбростью братья оказали немалую услугу солдатам. В результате чего получили свободу и были высланы за границу через Архангельск. В один из приятных летних вечеров в круг гостей, собравшихся у государыни, вошел высокий красивый шатен с серыми наглыми глазами. Мундир кавалергарда и рельефы, подчеркнутые лосинами, весьма выгодно оттеняли статность его фигуры и вызывали чувства приятного ожидания у дам. «Римский-Корсаков, Ванька, Ванюша...» – с разным выражением прошелестело по залу. Молодой человек многим был ведом. Впрочем, со старшими он держался почтительно, на дам особого внимания не обращал. Представленный императрице, красиво преклонил колено и с чувством поцеловал пожалованную руку. Его французский был превосходен, а улыбка невинна и лучезарна. Предупрежденный о программе вечера, он, не ломаясь, занял место у клавикордов и, дождавшись начала музыки, запел. Пел Иван Николаевич, действительно, хорошо. Приятный, поставленный от природы голос, никакого манерничания... – Не правда ли, – шепнула Екатерина графу Панину, притащившемуся, несмотря на нездоровье, в Царское Село. – Не правда ли, er singt wie eine Lerche? <Он поет, как жаворонок (нем.).> – Ах, ваше величество, вспомните: «Es war die Nachtigall und nicht die Lerche» <Это был соловей (вечер), а никак не жаворонок (утро) (нем.). Шекспир. «Ромео и Джульетта». 3,5>. Императрица передернула плечами: – Помилуйте, граф, вы стали читать Шекспира на немецком? – Боюсь, матушка, и слова-то по-аглински произнесть, когда его светлость рядом... – Ничего, князь Григорий Александрович снова собирается к театру военных действий, так что скоро вы сможете открыто вернуться к любимому вами Альбиону... Скоро Иван Николаевич Римский-Корсаков переселился в освободившиеся покои и по указанию повелительницы, в свободное время, услаждал слух гостей государыни своим пением. Жил он тоже, как соловей – в клетке. Екатерина буквально заперла его в роскошных апартаментах. Многочисленный штат приставленных людей готов был выполнить любое его желание, кроме одного – оставить без надзора. Однажды, никого не известив, Корсаков принял личное приглашение супруги великого князя Марии Федоровны на раут малого Двора. Стоило послушать тот скандал, который учинила Екатерина сначала фавориту, а потом и великой княгине. «Неужели, – подумала про себя Анна, – ее величество вообразила, что эта преисполненная немецких добродетелей самка могла увлечься ее куртизаном?» Фрейлина уже давно замечала, что императрица стала беспокойной, весьма деспотичной и раздражительной. Болезненно относилась к разговорам о возрасте, особенно, когда намеки касались амурных дел кого-либо из придворных. Как-то Роджерсон сказал Анне, что государыня жаловалась ему на бессонницу, сердцебиения и головную боль. – Я, конечно, постарался утешить их величество, сказал, что это явления временные и скоро исчезнут. Шотландец явно намекал на то, что здоровье Екатерины Великой уже не то, что было раньше. Может быть, в его намеке было скрыто пожелание умерить темперамент своей пациентки и он желал сделать это через статс-фрейлину? Но этого Анна позволить себе не могла. Между тем здоровяк Ванюша оказался настоящим bon vivant’ом <Любитель поволочиться и пожить в свое удовольствие.>. Не довольствуясь увядшими прелестями повелительницы, он пасся и на соседних лужайках. Анна не решалась докладывать и об этом. Впрочем, скоро она заметила, что государыня, обращаясь к фавориту, время от времени недовольно поджимает губы. Раз или два перед отходом ко сну, она хотела вроде бы о чем-то поговорить с Анной, но замолкала на полуфразе. «Неужто опять смена караула? – подумала фрейлина. – А не хочется-то как...» Выждав день, когда, по ее расчетам, государыня должна была дать ей очередное деликатное поручение, Анна сказалась больной и укрылась в своих покоях. Тут-то все и свершилось... Решив в неурочное время посетить фаворита, императрица обнаружила в его спальне толстую, распутную Брюсшу. Видимо Прасковья время от времени требовала от своего протеже возвращения долга за оказанную услугу. – Опять?!.. – воскликнула Екатерина, застигнув обоих в самый деликатный момент. Лицо ее покрылось красными пятнами, сердце забилось. Брюсша с визгом скатилась с постели, а фаворит, схватив в охапку панталоны, скрылся в соседних комнатах. Прасковья, сидя на полу и, оправляя юбки, затараторила: – Не сердись, Катиш, я тебе все объясню... Ну, сама же понимаешь, что это просто... – Вон!.. – Коротко приказала Екатерина. Она взяла вспотевшей ладонью трость, стоявшую в углу, огрела толстуху палкой и, не обращая внимания на ее вопли, пошла за куртизаном... Вечером Анне доложили, что, найдя Ванюшу в дальнем покое, государыня так отходила его палкой, что любо посмотреть. Громадный кавалергард только вздрагивал да поскуливал, умоляя не лишать его расположения за дерзкий поступок. Всезнающая Дуняша добавила: – А когда оне уж больно сильно кричать начали, их императорское величество и скажи, мол, благодари Бога, что от моей руки порку приемлешь. Отдать бы тебя Степану Иванычу... – Анну передернуло. Горничная, внимательно наблюдавшая за нею, сразу все поняла. – Чай, поди на господина Шешковского намек давали?.. Фрейлина не ответила. О тайном застенке разжиревшего ханжи Степана Шешковского и о его подручных при Дворе ходили страшные рассказы. Рассказывали о пытках, которые там применяются. Будто есть у Степана Ивановича такой стульчик пред допросным столом, сделанный теми же мастерами, что смастерили подъемник из кухни для подачи блюд в Эрмитаже. Нажмет Степан Иванович на рычажок, и поехал стульчик вниз. Одна голова допрашиваемого над полом остается. А внизу его подручные каты со всем их арсеналом... Говорили о том за тайну, из уха в ухо. Анна еще раз вздрогнула, как от озноба, и отослала Дуняшу. От ложа красавца-кавалергарда не отлучили, но в покоях заперли накрепко. Прасковья же была изгнана из Петербурга и уехала за границу. В связи со случившимся жизнь Анны крайне осложнилась. Не отказываясь от услуг Римского-Корсакова, императрица и ее непрерывно теребила, требуя новых любосластцев. Фрейлина сбивалась с ног. Их поиски и подготовка к предстоящей роли были утомительны, а в результате все оказывались не тем, что требовалось. Одни задерживались на два-три дня, другие – на ночь. А бывало, что Екатерина выгоняла приглашенного уже через час или два и яростно звонила в покои фаворита, требуя его к себе... «Эко бабу хотенье-то разбирает, – ворчала верная d?gustatrice, передавая очередную табакерку или перстень, несостоявшемуся фавориту, – и как не изнеможится? Эдак-то и помереть недолго. Та ведь нет, знать того не хочет, что на хотенье быть должно и терпенье». Сама Анна с годами поуспокоилась, особенно после рождения дочери. И хоть вида не показывала, порой через силу принимала очередного кандидата. Как правило, большинство из них, с повышением в чине и с наградой исчезали в дальних гарнизонах. И потому самый факт такого легкого фавора вызывал немало завистливых оскорблений и ссор среди гвардейской молодежи. Произошло даже несколько поединков. Рассказывали, что один офицер из поляков, Федор Повало-Швейковский, после краткого визита, закололся под окнами государыниной опочивальни. Государыня раздражалась, плакала и еще более раздражалась. И весь Двор понимал, что нужен новый любимец и на более долгий срок. Понимала это и Анна, ловя на себе недоумевающие взгляды придворных. Попробовала привлечь к делу генерала Архарова Николая Петровича. Ревностный служака, обладающий сметливым умом, он неплохо зарекомендовал себя во время чумы в Москве и весьма искусно провел следствие в деле «маркиза Пугачева». В 1782 году был назначен московским губернатором, а в 1783 году произведен в генерал-поручики. Императрице нравились его способности в расследовании преступлений, доставившие ему славу великого сыщика даже за границей. Все бы хорошо, да вот фигурою Николай Петрович не вышел. Был коротконог и годы его перевалили уже на пятый десяток... Однако, несмотря на краткость «доступа к телу», карьера Архарова в столице не прервалась. И он получил назначение обер-полицмейстером. На его место Анна привлекла Василия Ивановича Левашова – генерал-поручика, сопровождавшего императрицу во время ее путешествия в Тавриду. Ему покровительствовал и Потемкин. Но – тоже более пары месяцев он при государыне не задержался. Затем, совсем на короткое время – Василий Петрович Померанцев – комедиант. В молодости, готовясь стать дьячком, он завернул случайно в театр, да так и остался актером. Его дрожащий голос и яркая декламация часто заставляли рыдать зрителей. В 1785 году он был принят на казенную сцену. В опочивальню государыни попал случайно, помимо Анны. Были и другие. Имен их в памяти не осталось, хоть и проходили они почти все через нее, прежде чем попадали в спальню императрицы. Даже Безбородко, как говорили, побывал в этой роли. Анна с тревогой следила за развитием этой интриги. Безбородко был отчасти ее креатурой. Но, в отличие от прочих, изворотливый хохол вышел из ситуации не только без потери места, но и с весьма солидной прибылью. Он хозяйственно купил в Полюстрове имение, в коем завел себе гарем из девок. Ими он, время от времени, обменивался с Никитой Ивановичем Паниным, и ездил в Смольный собор замаливать грехи. Только те ли были-то прегрешения? После причисления к Коллегии иностранных дел Александр Андреевич, сохранив прежнюю свою должность секретаря императрицы, неутомимо копал под своего начальника, прибирая к рукам всю переписку по вопросам внешней политики. При сем деле проявлял он немалую дипломатическую ловкость. По смерти Никиты Ивановича Панина первое место в иностранной коллегии со званием вице-канцлера занял Остерман, но именно Безбородко, произведенный в тайные советники, стал там главным действующим лицом. Он сопровождал императрицу в ее поездках во Фридрихсгам на встречу с Густавом III, в Вышний Волочек для осмотра строящегося канала и в Сестрорецк на оружейный завод. В 1885 году государыня пожаловала ему Владимирскую и Александровскую ленты и 5000 душ крестьян в Малороссии. А 12 октября того же года вместе с рескриптом о введении его в графское Римской империи достоинство, получил Александр Андреевич и лестное собственноручное письма государыни. В нем она в частности писала: «Труды и рвение привлекают отличие. Император дает тебе графское достоинство. Будешь comes! Не уменьшится усердие мое к тебе. Сие говорит Императрица. Екатерина же дружески тебе советует и просит не лениться и не спесивиться за сим». В «нервные» дни, когда все придворные шарахались от императрицы, лишь толстый и всегда веселый Безбородко да граф Строганов, воротившийся недавно из заграничного вояжа, без страха заходили в ее кабинет. Александр Андреевич всегда с делами, но и с улыбкой. С ним даже самые неприятные решения давались легко. Главным достоинством сего дельца явилось то, что он полностью усвоил политические взгляды повелительницы и всегда верно истолковывал их, исполняя все так, как она хотела. Со Строгановым государыня была, как ни с кем, откровенна. – Уймись, матушка-государыня, – говорил граф Александр Сергеевич, нюхая табак из табакерки, выточенной из цельного изумруда. – Что с тобой деется? Как мне успокоить тебя? Может, врач твой Роджерсон – дурак набитый, что не может помочь?.. – Роджерсон тут ни при чем, граф. Время мое проходит, а я не могу с тем смириться. Любить хочу безумно, хочу, хочу... А погляжусь в зеркало – эх! Да и где она любовь-то? Вокруг – один блуд, что фрейлины, что статс-дамы... Жен сенаторских кавалеры глазами раздевают... Все об сем токмо и думают... – А ты не преувеличиваешь ли, матушка? Пойдем-ка ко мне, поглядишь, каки новы полотна мне намедни привезли из Италии. Порадуемся вместе... И они отправлялись, рука об руку, ко дворцу Строгановых, что стоял неподалеку от Зимнего на берегу Мойки-реки, глядеть картины в галерее графа... А потом случилась беда. Кто-то подбросил в покои императрицы письмецо. Там стояло: «Душа моя, радость, несказанная. Я опять сижу взаперти. Старуха как с цепи сорвалась. Губит все вокруг своим распутством. Когда-то, наконец, перебесится. Завтра, как поедет гулять, выберу момент. Отправь и ты своего...». Подписи не было, но Екатерина хорошо знала почерк своего фаворита. Не составило большого труда выяснить и адресат письма. Он находился неподалеку в том самом доме, где она любовалась картинами... Теперь не обошлось без «стульчика» Ивана Степановича. Изодранного кнутами Корсакова по излечении отпустили за границу, а княгиню Строганову, снисходя к просьбам ее супруга, отправили в деревню. После истории с Римским-Корсаковым государыня приметила двадцатипятилетнего красавца Александра Ланского. Пожалуй, никто, кроме Орлова и Потемкина, не поражал ее так сильно, как этот болезненный молодой человек, предки которого переселились в Московию из Польши. В отличие от прошлых богатырей, Ланской был нежен и тонок. Когда после Роджерсона он попал к Анне Протасовой, та на утро сказала императрице, что мальчик неплох, но, вроде бы, слабоват и здоровьем не Геркулес... Но Екатерину это не остановило. Со стороны могло показаться, что в этой женщине, лишенной материнского инстинкта, вдруг проснулись сии могучие чувства. Она лично учила и просвещала его, проявляя себя более заботливой матерью, чем возлюбленной. Но то был ритуал дня. К ночи «нежная мать» становилась требовательной и ненасытной любовницей, настоящим вампиром, исступленно высасывающим из своей жертвы её силы до последней капли. Как-то раз, после одной из оргиастических ночей, Ланской не удержался в седле и, упав с лошади, сильно разбил себе грудь... Императрица ходила за ним, баюкала на руках. Впервые Екатерина мирилась с недомоганиями любовника. Но ей так нравились его ласки, ласки мужчины, которые дарил юноша, почти мальчик. Ну как тут было удержаться... Чтобы соответствовать желаниям и аппетитам государыни, Ланской вынужден был то и дело просить у лейб-медика бодрящие пилюли. Тот качал головою. Велел готовить их аптекарю и, отдавая, не раз предупреждал – «не злоупотреблять оными». Но молодой человек глотал их, не задумываясь, и «трудился», подрывая свое и без того далеко не богатырское здоровье. Через полгода Анна обратила внимание государыни на то, что изящный красавец Александр Дмитриевич буквально тает на глазах. – Я не понимать, ma ch?rie, чего ему не хватает? Он камергер, генерал-поручик и генерал-адъютант. Вы ведь были в его покоях – я велела убрать их с царской роскошью. – Ваше величество, может быть ему нужен небольшой отпуск... – Отпуск?.. Зачем?.. – Для отдыха, государыня... – Но он же почти ничего не делать. Я сколько раз предлагать ему занятий... Должна тебе говорить, ma ch?rie, он и в постель уже не тот, что был... «Конечно, – подумала фрейлина, – если бы она узнала, что недостаток сил ее красавец-дитя пополняет все увеличивающимися приемами сильных возбуждающих средств, которые получает уже не от Роджерсона, а от каких-то ворожей. Может быть, тогда она бы поостерегла его... А может и нет, как знать?..» Императрица некоторое время молчала. Потом, повернувшись к фрейлине, сказала: – Ты, наверное, права. Я собираться на встреча с король Густав III в Фридрихсгам [68] . Может быть, взять Александр Дмитриевич с собой? – Как пожелаете, ваше величество. Но ежели вы меня спрашиваете, то я бы отправила его на время куда-нибудь подалее от Двора... Императрица поджала губы и промолчала. Через несколько дней она выехала в Фридрихсгам. В составе свиты ее сопровождали Ланской и Безбородко. Свидание двух монархов закончилось без особых успехов. Воспитанный с раннего возраста в преклонении перед французским Двором, честолюбивый Густав III во все дела вносил французский дух, забывая, что его страна – не Франция. Будучи о себе чрезвычайно высокого мнения, король проводил одну за другой реформы, совсем не вникая в то, как они воспринимаются дворянством и народом [69] . В Фридрихсгаме он пытался привлечь на свою сторону Ланского, но Александр Дмитриевич держал себя очень сдержано и своих взглядов не высказывал. Он вообще обладал большим чувством такта и, несмотря на молодость, умело избегал придворных интриг. Однако после этой поездки силы его заметно ослабли. Императрица, наконец, сама поняла, что ее возлюбленный нуждается в некотором отдыхе. И по возвращении в Царское Село Ланской получил предписание с назначением его комендантом Ораниенбаумской крепости. Екатерина не любила эту меншиковскую резиденцию, пожалованную императрицей Елисаветой Петровной своему племяннику. Зато великий князь Петр Федорович подолгу живал здесь. По его желанию вдоль русла речки Карость по чертежам и рисункам архитектора Ринальди была сооружена крепость Петерштадт. Любил Ораниенбаум и наследник Павел Петрович. Он велел распланировать Верхний парк, достроить Китайский дворец, грандиозную Катальную горку и множество китайских домиков, павильонов, беседок и мостиков. Двор недоумевал. Что означало сие назначение? Кое-кто уже мучительно решал, куда перебежать из приемной фаворита, вдруг это было ссылка... – Mon cher, – говорила Екатерина Ланскому, – в сей крепости через споспешество светлейшего обретается какая-то цыганка. Бог бы с нею. Но вот зачастил что-то в Ораниенбаум его императорское высочество... Так ты бы приглядел, что там и как? Узницу, ежели она еще в казематах, переведи во дворец, облегчи ей заключение елико можно. А то, гляди – помрет от скуки жизни. Одна бродяжка [70] уже и так без покаяния отдала Богу душу. Не хочу брать второго греха... Позже, отпустив Ланского, говорила Анне: – Все стращает светлейший. Говорит, не иначе, как его высочество в Ораниенбауме тенета заговора плетет. Вы как думаете, ma ch?rie? – Разве я могу, ваше величество, супротив их светлости что сказать. У него шпионов да доносчиков кругом не счесть. Только, ежели вы моего понятия требовать изволите, то я в сомнении. Его императорское высочество, конечно, человек уже взрослый и без настоящего дела мается. Но чтобы заговор?.. Сие без партии – дело бездельно. Али они сами сего не разумеют? Думаю – вполне, они, чай, не без разума. А их светлость тоже понять можно – опасаются. Давно уж Александр-то Дмитриевич в верхних покоях обретается, да уму-разуму от вас набирается... – В этом ты права – мальчик очень изменился за эти три года. Заметно, правда? – Еще бы не заметно. Со временем вот какой государственный муж получится. Сие не токмо мои слова. Многие при Дворе так считают. И характер золотой – никому за это время зла не сделал, слова грубого не сказал. – Да, мягок... Может даже излишне... Но мальчик умный и образован изрядно. Ведь как искусство любит – что театр, что словесность. Вирши по-французски слагает... Намедни мне благодарственное послание в стихах накропал. – Екатерина конфузливо хихикнула. – Я тебе как-нибудь дам почитать, как сама приостыну. До самой осени пребывал Александр Дмитриевич в Ораниенбауме. Однако, привыкнув к заведенному порядку, государыня не желала его нарушать и покоя своей статс-фрейлине не давала. За это время Анна успела «сосватать» Екатерине несколько молодых офицеров, но это были все связи спешные и краткие. Дмитрий Мордвинов пробыл возле императрицы полтора летних месяца и получил в награждение чин камергера, а потом и сенатора. Затем появился некто Василий Левашов, проигравший светлейшему крупную сумму и едва не пустивший себе пулю в лоб; Николенька Высоцкий... Но каждый раз, обсуждая достоинства и недостатки очередного любимца, императрица вспоминала Ланского. Как-то она сказала Анне: – Мa ch?rie, ты бы не хотел поезжать в Ораниенбаум? Посмотреть свой глаз, как там наш молодец. Все ли ладно? Анна посмотрела на Екатерину. Она знала, что к фавориту приставлены сопровождающие его служители, обязанные доносить о состоянии дел и о поведении Ланского. – Ваше величество имеет основания для беспокойства? – Не так, чтобы особый беспокойство... Просто я хотел бы, чтобы ты сама все доподлинно могла узнавать. В Ораниенбауме Анна застала ситуацию довольно пикантную. Новоназначенный комендант, представившийся узнице, тут же в нее влюбился и стал сначала «по службе» часто навещать Бажену, расспрашивать о жизни. Ланской находил, что их судьбы очень похожи, о чем туманно намекнул девушке, вызвав ее сочувствие. Бажена не знала истинного положения дел, не знала, кем является молодой офицер. Истосковавшись в одиночестве, она с радостью открыла душу любезному молодому человеку. А его неудержимо влекло к этой красивой, молодой цыганке, такой непохожей на столичных дам. Немалую роль, наверное, в этом влечении играла и привычка к регулярной близости с женщиной, и последствия приема укрепляющих пилюль... В конце концов он признался ей в своей любви... Но та, узнав о его «службе», до смерти испугалась и в ответ горько заплакала. Так что статс-фрейлина застала во дворце весьма напряженную обстановку. Ланской не мог не понимать причины ее приезда и встретил Анну с надутым видом. Бажена, которой фрейлина, по поручению императрицы, привезла красивые украшения, была заплакана. Она со страхом смотрела на высокую незнакомую даму в придворном платье и на все ее расспросы отвечала лишь «да» и «нет». Хорошо что Анна взяла с собою горничную. Увидев Дуняшу, Бажена бросилась ей на грудь и зарыдала в голос. Анна тихонько вышла из комнаты, оставив девушек одних. Вечером Дуняша пересказала своей госпоже все о чем поведала ей красавица-цыганка. Жизнь ее сложилась действительно невыносимой. С одной стороны – Потемкин, ее фактический владелец. Он дважды приезжал в Ораниенбаум, привозил подарки, даже плакал у ее ног и уезжал ни с чем. Бажена его больше не любила и, что гораздо важнее, не боялась. Разоряемый итальянской певицей, отвергнутый цыганкой, «князь тьмы» уезжал в Петербург с черным от злобы лицом. А с другой стороны – «Поль», его императорское высочество Павел Петрович. В последний раз он пришел в бешенство от того, что Мария Федоровна мягко, но решительно отказалась взять цыганку в свой штат. Он бушевал, расхаживал по покоям Ораниенбаумского дворца, клялся, что заставит всех делать так, как он того желает. Успокоился он, лишь сделав смотр солдатам и устроив разнос командирам за недостаточно четкую выправку и дурное исполнение артикулов. Бажена с помощью камеристки-француженки написала Павлу письмо, в котором умоляла простить ее за то, что подала повод для его влюбленности, и просила ее забыть. Она писала о том, какая прекрасная женщина Ее императорское высочество и какой величайшей несправедливостью по отношению к ней была бы его увлеченность другой. Бажена называла Марию Федоровну мудрой и великодушной, умоляла Павла вымолить ей прощение, а самому вернуться к супруге... Письмо свое она передала с человеком, который в тот же день уезжал в Петербург. Она умоляла Дуняшу сказать высокой даме, ее хозяйке, что никаких замыслов не имела и не имеет и что единственным ее желанием является уехать на родину и там принять постриг в одном из монастырей. И, наконец, – Ланской... Так Анна получила все сведения, за которыми ее посылала императрица. На следующий день, оставив на всякий случай с Баженой горничную, она отбыла в Петербург. Потемкин, раздосадованный навалившимися на него неудачами, решил единым махом избавиться от всего. Он почти убедил императрицу в том, что между наследником и покойным графом Паниным существовал если не заговор, то сговор. И в этот сговор они с помощью чар цыганки, содержащейся в Ораниенбауме, втягивали офицеров охраны и даже пытались запутать в свои сети коменданта Ланского. Трудно предположить, чем бы этот навет мог закончиться – Екатерина все-таки очень доверяла Потемкину. Но письмо Бажены великому князю попало не к Павлу Петровичу, а в руки императрицы. Когда Анна Протасова вошла в кабинет, чтобы отчитаться о своей поездке, Екатерина была одна. Она держала в руках злополучное послание, подтверждающее полную непричастность наследника с его бывшим воспитателем и, тем более, с фаворитом и Баженой к какой-либо интриге. И это ее радовало. – Вы были прав, мой королефф, когда говориль о том, что сей заговор не более чем des paroles enl’air <Пустые слова (фр.).>. Сие есть invention <Выдумка (фр.).> от Григорий Александрович. И я вас попросить посылать курьер в Ораниенбаум. Пусть Александр Дмитриевич привозит эта цыганская девица сюда. Поворчав для вида, что вошло у нее в привычку, дескать сие не ее служба и что у нее своих дел невпроворот, верная статс-фрейлина, тем не менее, отправилась выполнять указание. На самом деле она была очень довольна собой. Задуманное удалось. Она не зря старалась выгородить Ланского, поскольку понимала, что любой другой на его месте может оказаться только хуже. Опыт у нее был... За последнее время с характером Анны происходили заметные перемены. Она стала позволять себе то, чего никогда не допускала раньше. Вести себя надменно с придворными. Бывало, что она даже ловила себя на суетности мыслей и поступков, на глупом самодовольстве, ставящем себе в заслугу то отличие, которое оказывала ей императрица. Даже в разговорах с государыней Анна порою проявляла брюзгливость и вздорную воркотню. Екатерина же, понимая свою, все увеличивающуюся с возрастом, зависимость от наперсницы, пропускала ее пассажи мимо, тем самым, потакая развитию новых черт в характере статс-фрейлины. Иногда по вечерам, оставшись наедине с зеркалом, и с грустью констатируя увеличение своих объемов, Анна задумывалась над тем, что с нею происходит. В глубине души она, конечно, понимала причину этих изменений – рухнувшие окончательно надежды. Но признаться в том даже перед зеркалом – было выше ее сил. И потому, сказавши своему отражению: «Экая вы спесивица стали, ваше высокоблагородие», она начинала примерять новые украшения, подаренные императрицей или кем-либо из ищущих заручиться протекцией. А то призывала племянниц, дочерей брата Петра Степановича, переехавших к ней, и они забавлялись, устраивая собрания, наподобие эрмитажных. Уже на следующий день карета из Ораниенбаума остановилась у малого крыльца, и Ланской, поглядев по сторонам, галантно подал руку приехавшей с ним Бажене. Дуняша провела ее фрейлинским коридором в покои своей хозяйки. Анна еще раз была поражена прелестью смуглого лица цыганки, тонким станом, не нуждающимся в корсете, прекрасными руками... Девушка была грустна и молчалива. Но, поскольку Дуняша многое рассказала ей о своей хозяйке, не дичилась и отвечала на все вопросы. Хотя сама в разговоры и не вдавалась. В назначенное время Анна проводила ее к государыне. Свидание состоялось без свидетелей. Бажена рассказала все о злосчастных перипетиях своей судьбы, прерывая рассказ лишь горькими рыданиями, и вызвала жалость Екатерины. Императрица обласкала ее и поручила своему духовнику присмотреть в Бессарабии обитель, в которую со щедрым вкладом она могла бы поступить послушницей. На этом, собственно говоря, история цыганской красавицы Бажены и закончилась. Убедившись окончательно в том, что весь заговор – не более чем интрига светлейшего, императрица отправила его на юг, обговорив приезд в столицу только по ее личному разрешению. А Ланской так искренне каялся в своем заблуждении, так обещал еще более страстно и горячо любить ее величество, что был прощен... Анна получила от государыни сто тысяч наградных на покупку собственного дома. И через некоторое время управляющий, все тот же Петр Тимофеев, донес хозяйке, что у Литейного двора на порожнем месте некий кровельный мастер Франц Осипович Егерер продает построенный им же каменный дом с двумя флигелями. Один из прихоромков – с тремя этажами – выходил на набережную [71] . В другом – двухэтажном флигеле, размещалась «лентошная фабрика». Сей повернут был к Пустому рынку [72] . Дом был последним в ряду, а понеже владелец уже лет с пять, как впервые объявил о его продаже [73] , то согласен был получить за свои хоромы не чересчур великие деньги. Так, в 1783 году Анна Степановна Протасова впервые стала владелицей собственного дома. После необходимых перестроек она въехала в него вместе с пятью племянницами, среди которых обреталась ее дочь и две девочки-воспитанницы, побочные дочери государыни и Григория Орлова. Все девицы воспитывались вольно, однако были весьма образованы: прекрасно говорили по-французски и изящно танцевали. Молодежь создавала обстановку непринужденности и веселья. Нередкой гостьей бывала здесь и императрица. И тогда, несмотря на ворчание Анны, все от души веселились, состязаясь в остроумии. Екатерина называла Анну не иначе, как «королевой острова Таити», а себя «осенним гонителем королевских мух», подразумевая под последними озорных девчонок. Взойдя в возраст, девушки получали фрейлинские шифры, а затем, усилиями и покровительством императрицы и ее статс-фрейлины, составляли блестящие партии. Впрочем, здесь мы забежали, пожалуй, далеко вперед. До первой свадьбы в доме на набережной еще должно пройти немало времени. Через год, по возвращении из Ораниенбаума, Александр Дмитриевич Ланской серьезно заболел. Лейб-медики разводили руками. Одни говорили о «злокачественной лихорадке», другие о дифтерите. Императрица заботливо меняла компрессы на его голове. Но, несмотря на все старания, больной таял и скоро наступил скорбный день его кончины. Екатерина была безутешна. Ходили слухи, что происками Потемкина он был отравлен. Но гоф-медик, составлявший описание болезни, такую возможность отверг. Он не преминул отметить в своем заключении «крайнее истощение организма в виду обращения укрепительных средств во вред здоровью». В виду имелись возбуждающие снадобья, которые принимал несчастный фаворит. Сразу же по смерти Ланского Екатерина уехала с его сестрой и статс-фрейлиной Протасовой в Петергоф, и целое лето не возвращалась в Царское Село. Итальянскому архитектору Кваренги был заказан проект церкви Казанской Божьей Матери, как мавзолея для перенесения туда праха усопшего. Анна особенно жалела доброго и уживчивого фаворита, который никогда не стремился вредить кредиту ближних, а многим старался и помогать. Вернувшись в столицу, Екатерина пожаловала фрейлине Протасовой свой портрет, осыпанный бриллиантами и звания камер-фрейлины. Это еще более подхлестнуло те изменения в характере Анны, о которых говорилось выше. Она приобрела величественную осанку и стала сварливой, гоняя штат юнгфер и фрейлин, оказавшихся под ее началом. Почти год государыня была в трауре, пока все тот же заботливый Потемкин не прислал еще одного Александра, на этот раз своего тридцатидвухлетнего адъютанта Ермолова. Молодой человек был начитан, умен и любил порассуждать, но, пожалуй, мог считаться и наименее красивым и хорошо сложенным из всех предшественников. Он откровенно страдал от своего положения мужчины, находящегося на содержании и скоро стал неуважительно отзываться о светлейшем. Это не могло не вызвать раздражения патрона, а затем сей «философ в теле Гектора» [74] перестал нравиться и Екатерине. В том же 1786 году он был отослан в Европу, потом вернулся, но скоро снова уехал и жил до смерти в Австрии [75] . На смену ему Потемкин отправил своего дальнего родственника Александра Матвеевича Дмитриева-Мамонова, служившего у него адъютантом. История была забавной. Выбор сделали по переписке: Потемкин послал Мамонова с письмом, в которое был вложен листок с нарисованной во всех подробностях фигурой претендента. Условились, что критика рисунка будет означать оценку его подателя. И вот – ответ императрицы: «Рисунок недурен, но колорит плох»... Тем не менее после апробации, Дмитриев-Мамонов был назначен флигель-адъютантом и произвел приятное впечатление при Дворе. Он оказался тактичен и прилично образован. Может быть, несколько излишне тщеславен и франтоват, но ведь молод – двадцать восемь, и впервые получил возможность надеть красный кафтан с галунами и позументами... В то время при Дворе входили в моду костюмы по французской моде. И Александр Матвеевич заказал себе кафтан из малинового бархата. К поясу он цеплял шпагу, которая приподнимала талию и торчала концом вверх. Батистовый белый накрахмаленный галстук он подвязывал невысоко, чтобы видна была шея. Носил шитые золотом шелковые камзолы голубого, розового или зеленого цвета. Белые атласные штаны ниже колен застегивались серебряными пряжками с дорогими каменьями. Белые чулки и башмаки с серебряными пряжками были осыпаны стразами. А шелковые перчатки, часы с короткой золотой цепочкой с печатью завершали костюм. Добавим к этому тонкое белье, шитые или кружевные манжеты баснословной цены и напудренную прическу и мы получим полный внешний портрет нашего модника. Эта-то слабость и послужила к появлению тайной клички «красный кафтанчик», которой молодые придворные наградили нового фаворита. Екатерина знала об этом, но своей камер-фрейлине не сказала, когда та доложила ей о насмешливом прозвище. Правда, в разговоре Екатерина и сама не раз с усмешкой пользовалась кличкой для обозначения «предмета». Государыня не любила модничанье, но справиться с этим злом при Дворе было очень трудно, как она ни старалась. Однажды она велела столичному генерал-полицмейстеру Николаю Ивановичу Чичерину обрядить в модные наряды будочников и дать им лорнеты. Насмешка помогла, и особо вычурные франты на время исчезли. Вообще же, надо сказать, что роскошь уходящего восемнадцатого столетия была настолько распространенной, что императрица издала даже несколько постановлений, регулирующих уровень показного богатства. Отмечала государыня при многих благородных качествах Ивана Матвеевича и некоторую гордость и своекорыстие. Но последними свойствами тоже обладали многие при Дворе. Обнаружив любовь фаворита к словесности, Екатерина привлекла его к своим литературным занятиям, советуясь по поводу эрмитажных комедий. И Александр Матвеевич сам написал несколько пьес. Правда, злые языки говорили, что успех их обязан более секретарю Храповицкому. Со временем Дмитриев-Мамонов стал вникать и в государственные дела. «Разумен, – говорила о нем императрица, – и будет присутствовать в Совете, чтобы нам иметь там свой глаз». При этом все отмечали, что Мамонов был, пожалуй, первым и единственным из фаворитов, кто с почтением относился к великому князю Павлу Петровичу, несмотря на досадования самой государыни на нелюбимого сына. Был Александр Матвеевич и довольно молчалив. Это настораживало придворных, давало повод подозревать его человеком себе на уме. А он и был, как убедилась Анна, человеком весьма неглупым. Чтобы это проверить, императрица взяла его с собою в знаменитое путешествие в Тавриду. И, надо отдать должное, Александр Матвеевич показал себя за все время долгой поездки с самой лучшей стороны. Во всяком случае, иностранные спутники государыни с восторгом отзывались о его такте и находчивости. Милости, сыпавшиеся на Александра Петровича, естественно вызывали зависть в окружающих. Екатерина, казалось, ничего для него не жалела – графское достоинство Священной Римской империи [76] , дорогие подарки, земли с крестьянами. Ордена и к ним – сто тысяч... По возвращении Екатерина даже как-то спросила Анну, не считает ли та Мамонова способным занять высокую должность в иностранной коллегии? Анна ответила уклончиво. Но разговор их кем-то был услышан. Потому что буквально вечером того же дня и с тем же вопросом подошел к ней вице-канцлер граф Безбородко. Камер-фрейлина хотела промолчать, но, разглядев в маленьких глазках-щелках графа злые тревожные огоньки, попробовала отшутиться. Она сказала, что в случае ежели сие состоится, уж он-то, наверняка, узнает о том первым. Безбородко кивнул и, улыбнувшись весьма многообещающе, отошел к Потемкину, сидевшему в одиночестве у темного окна. – Ваше величество, – сказала Анна императрице, – я думаю, что скоро нам следует ожидать атаку на Александра Матвеевича... Екатерина улыбнулась. – Это интересно. Посмотрим, насколько ты будешь прав, ma ch?rie... Анна не ошиблась. Несмотря на все старания Мамонова как можно дольше удержаться в «случае», молодость брала свое. Он заметно выделял из молоденьких фрейлин княжну Дарью Щербатову. И Безбородко в доверительном разговоре намекнул о том Потемкину, которому давно перестало нравиться слишком большое значение, которое приобрел его ставленник. И он нашел способ под рукою донести о том Екатерине. Императрица, несмотря на предупреждение камер-фрейлины, была страшно разгневана. Она выколола глаза на портрете медальона и вернула его фавориту со слезами. Александр Матвеевич пытался отпираться, лукавил, но куда там... Осыпанный справедливыми упреками своей увядающей пассии, он был тут же помолвлен с негодной фрейлиной, а затем и обвенчан. Богатые свадебные подарки сопровождались категорическим приказом государыни убираться в Москву и никогда более при Дворе не показываться [77] ... В день отъезда новобрачных, государыня из покоев своих не вышла, и Анна застала ее у камина плачущей. – Ах, ma ch?rie, я опять одна. Ну почему, почему они все меня покидают? Ты тоже считать, что я слишком старый баба?.. – Она подозрительно посмотрела на фрейлину. Анна, как могла, постаралась разубедить коронованную «брошенку». Но получилось ли это?.. Императрица вытерла слезы и отослала ее. |
|
||
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх |
||||
|