О вещах простых и непонятных

Сталинский режим виновен во многих преступлениях. Здесь в первую очередь приходит на ум 1937 год. И здесь же, конечно, помнятся те, что сопровождали коллективизацию и индустриализацию.

Я, правда, заметил одну странность. До сих пор никто из обвинителей никак не может объяснить даже одну из множества причин всех этих событий. Более того, никто из них никогда даже не изъявил желания как-то попытаться разобраться в этих причинах. Всерьёз, во всяком случае. Не считать же серьёзным объяснение исключительно с точки зрения психотипа личности Сталина.

По странному стечению обстоятельств пытаются найти истоки и глубинные причины этих явлений почему-то только те, кто не склонен в своих рассуждениях к обвинительным красивостям.

И все же, даже глядя на это, я безоговорочно осудил бы сталинские преступления, если бы не одно но…

Война.

Если бы это была «обычная» война… Ну, выиграли… Ну, проиграли… Стоит ли победа таких жертв?

Только ведь речь пошла не о победе или поражении. Не о потере или приобретении каких-то территорий. И даже не о существовании государства. Речь пошла о физическом существовании целых народов.

Именно Гитлер поставил целью оставить для обслуживания расы господ 20 — 30 миллионов человек из покоренных народов. Остальные? Гиммлер сказал о них: «Судьба покоренных народов волнует меня постольку, поскольку они нужны нам как рабочая сила. Живут ли остальные или подыхают с голоду — меня не интересует…»

Это было государственной политикой Германии. Это было государственной практикой Германии. Это был приговор. Всем нам.

Тем более, что воевать пришлось, повторю, не с одной только Германией, а со всей Европой. Упомяну, в связи с этим, одно обстоятельство. Черчилль писал о том, что, когда в 1938–1939 годах Гитлер захватил Австрию и Чехословакию, он вместе с ними захватил и промышленный потенциал, равный почти всей военной промышленности Британии. А это ведь ещё не вся Европа. Это только лишь две страны этого континента.

СССР в этой войне победил. За счет запредельного напряжения всех мыслимых сил, за счёт неисчислимых жертв. И первоклассной военной техники, которую в изобилии, невиданном для Гитлера, получала Красная Армия. Сталинская промышленность успешно выдержала единоборство с европейской.

А не было бы индустриализации? И связанной с ней коллективизации?

Да легли бы тогда в землю сотни миллионов наших будущих родителей: русских, украинцев, поляков, татар, евреев, белорусов и еще десятков народов.

Не было бы сейчас никого из нас, понимаете?

А в цену того, что такое все-таки не случилось, заложена, в том числе, и коллективизация, со всеми ее преступлениями.

Как к этому относиться?

Много и особенно охотно исполняется проклятий тирану из-за невиданной цены, которую заплатил народ за Победу. О чрезмерности этой цены рассуждается тем охотнее, чем туманнее у людей представление об исторической действительности того времени.

О том, что Победа вовсе не была нам дарована свыше, как неизбежная историческая закономерность. О том, что могло и не быть никакой Победы. Что вместо неё вполне могла состояться тотальная погибель российского мира. И говорилось бы тогда сегодня не о цене Победы, а о катастрофических жертвах, принесённых напрасно. О цене поражения, если угодно. И цена её была бы многократно масштабнее, чем цена Победы.

Сильнейший враг, не знавший себе равных на полях сражений до самого вторжения в СССР. Одна из сильнейших экономик мира сама по себе, да к тому же вобравшая в себя совокупную мощь почти всей Европы. Победа над таким врагом и не могла быть бескровной или даже пресловутой «малой кровью». Миллионные армии при совершенных средствах уничтожения. Миллионы людей, убивающие друг друга четыре года подряд, в невиданном ожесточении, без отдыха и перемирий. Какая уж здесь «малая кровь».

Часто злорадно предъявляют цену, которую заплатили союзники. Потому что забыли, или не знают, или не хотят знать и помнить, что накал противостояния с Гитлером союзников или нашего противостояния был совершенно разным. Для союзников это была обычная война, такая же, как и все предыдущие. Для них эта война всё равно должна была закончиться каким-нибудь очередным мирным договором, какими-то уступками или приобретениями. Всё как обычно. А для нас это была война на уничтожение. И где, простите, будут потери большие, а где меньшие?

И кто конкретно, какой полководец или какой политический деятель сделал бы эту цену меньше? Где они, эти полководцы и политические деятели?

При этом ни один из вопрошающих о цене никогда не ответил на моей памяти и на совсем простой вопрос. А какую цену считает приемлемой он сам?

Причём, обратите внимание. Вопрос о цене поднимается очень часто, практически каждым, кто пытается «бороться» со Сталиным. Учитывая же, что подвижников этой борьбы неизмеримое количество, можно считать, что вопрос этот висит в воздухе постоянно. И вот странное свойство имеет эта взвесь. Задавая вопрос о цене, чаще всего не уточняется обычно, о цене чего именно идёт речь.

Причина этого понятна. Поскольку, если прояснить этот вопрос, то получается, что морализм этих самых «ценителей» является, по сути, глубоко аморальным.

Речь-то, повторю, шла о выживании целых народов. Даже не государства. Даже не страны такой — России, пусть и называлась она тогда СССР. На самом деле речь шла о цене существования подавляющего числа населения этой самой страны, обречённой Гитлером на полное уничтожение.

Ясно же, что спасение этноса при попытке его реального уничтожения не может не иметь своей цены. Это должно быть понятно даже ребёнку.

И, если кто-то говорит о том, что цена эта чрезмерна, значит, он имеет представление о том, какая цена является справедливой. Ведь если что-то больше, то больше оно по отношению к чему-то.

И вот вопрос. Какую цену спасения этих двухсот миллионов человек «борцы» со Сталиным считают приемлемой? Назовите, наконец. Хоть кто-то…

Нет, не назовут. Ответят, что цена была чрезмерной, а ты, раз спрашиваешь про эту цену, значит сам убийца и кровопивец.

Или вот ещё любят они порассуждать о том, что победы и достижения были достигнуты не благодаря, а вопреки Сталину. Что это был инстинкт самосохранения народа, который Сталин использовал в своих интересах — прежде всего для укрепления личной власти. Что не Сталин воевал, ходил в атаки, стрелял по танкам и самолётам. Не Сталин строил заводы, а инженеры и рабочие, ежедневно ожидающие ареста.

Что народом все построено и отвоевано. И любые упоминания в этой связи Сталина являются надругательством, глумлением над замученными.

Вот оцените. Красиво сказано? По-моему, очень красиво. А главное, ярко высвечивает необыкновенно глубокое нравственное чувство авторов этих слов. Их гуманизм, так сказать. Но вот, что касается ума, здесь как-то не всё ладно.

Потому что даже и самое небольшое умственное усилие вызывает здесь искреннее недоумение. Следуя элементарной логике, легко прийти к выводу, что при абсолютной власти этого человека, все значительное в стране в то время зависело от его воли. А что это означает?

Это значит, что с его именем связаны как преступления, так и подвиги. Не только поражения, но и победы.

Ну не может быть иначе.

Иначе, получается логический сбой в обосновании того, что он являлся диктатором.

Начнем с начала.

Сталин — тиран? Да.

Единоличный властитель? Да.

Если так, то отвечает за все беззакония своего правления? Да.

Были преступления?

Да.

Вина — его?

Да.

Хорошо.

Была война? Были избавлены от уничтожения миллионы людей?

СССР победил в войне? Победил.

Сталин — единоличный властитель? Да.

Возглавлял (по должности, хотя бы) страну и армию? Да.

Значит, в победе СССР и спасении миллионов людей, есть и его заслуга?

И тут начинаются кувырки и шпагаты в логике.

Мне отвечают: нет. Победа была достигнута не благодаря ему, а вопреки.

Вот так.

Но тогда, по этой логике, раз что-то, настолько большое, было сделано вопреки ему, значит, он не был единоличным властителем. А раз не был единоличным властителем, значит, не был и тираном.

А раз не был тираном, значит, не отвечает за преступления. За них отвечает кто-то другой.

Заметьте, это не я говорю. Это прямо следует из предъявленной антисталинской позиции.

И странно ещё другое. Заявления такие опровергают мнение, которое никто и не отстаивал. Никто и никогда не утверждал, что все построил Сталин.

Никто не утверждал, что Сталин вколачивал каждый гвоздь, выточил каждую деталь, перевез по дорогам каждый килограмм груза.

Все это, конечно же, построено народом.

Сталин этим строительством лишь руководил.

Только что же это получается? Почему отделяется труд людей от труда руководителя, возглавлявшего этих людей? Или руководство — это не труд?

Между тем любая осмысленная коллективная деятельность предполагает руководство ею кем-то конкретным. При этом качество руководства напрямую влияет на конечный результат. Оно может, как полностью обесценить этот труд, так и, наоборот, придать ему какую-то ценность.

Ведь если бы усилия народа никто не координировал, или координировал плохо, итоги труда этого народа могли бы представлять собой совершенно иную картину. Не верите? Ну так взгляните тогда на эту картину сами. Она у вас прямо перед глазами.

Народ строит и сейчас. При других правителях.

Так чего же проще. Давайте сравним результаты построенного за два одинаковых по времени периода. 1930 — 1950 и 1991 — 2011.

Думаю, что, глядя на это сравнение, вряд ли у кого-то может возникнуть желание спорить о значении руководства в трудовой деятельности. Или никому ещё не ясно, почему именно сейчас у российских правителей возникла острая необходимость в десталинизации российского общества? После двадцати-то лет огульной антисталинской пропаганды?

Существо разговора в данном случае можно свести к простому вопросу.

А именно. Возглавлял ли кто-нибудь деятельность народа? Или процесс шел сам по себе?

Нельзя ведь считать серьезным ответ, что были некие талантливые, честные, смелые (но безымянные) руководители, которые и возглавили народ, вопреки Сталину.

Естественно, Сталин руководил не один. Естественно, что на каждом уровне руководства работали талантливые (иногда не очень), честные (иногда не очень), смелые (иногда не очень) руководители.

Я уже не говорю о том, что кто-то всех их нашёл и кто-то назначил на свои посты. Это можно даже и опустить, как вещь саму собой разумеющуюся. Но ведь и деятельность этих руководителей должен был кто-то координировать. Так, чтобы работа одних не обесценивала бы работу других. Речь, не забудем, идет о сложнейшем механизме народного хозяйства. Разнохарактерном в своих составных частях. При необходимости централизованного планирования. Централизованного распределения ресурсов.

Армия, сельское хозяйство, энергетика, транспорт, строительство, финансы, промышленность во всех ее ипостасях и много чего еще.

Кто-то ведь делал эти составляющие единым механизмом?

Так кто же все-таки на самом верху возглавлял процесс, в результате которого народ построил «всё»? Ведь простой же вопрос.

На этот вопрос может быть три разных ответа.

1. Не возглавлял никто.

2. Возглавлял Сталин.

3. Возглавлял кто-то помимо Сталина.

Выбирайте любой.

«Противники» Сталина настаивают обычно на третьем ответе. Однако, все эти настаивания без исключния имеют всегда одну и ту же особенность. Никто из них никогда не уточняет конкретно, кем именно был этот «кто-то».

Может быть, хотя бы сейчас мы услышим от кого-то из них имя того, кто же все-таки возглавлял это строительство?

Только, давайте так.

Утверждая, что все это возглавлял определенный человек, вполне можно назвать конкретные фамилию, имя, отчество.

Так, например. Совсем просто.

Сталин (Джугашвили) Иосиф Виссарионович.

По-моему, корректным было бы считать, что полноценно опровергнуть это утверждение можно, только также назвав фамилию, имя, отчество человека, который и возглавлял народный труд втайне и вопреки Сталину. Или кто персонально втайне и вопреки Сталину привёл народ к Победе.

Кстати. Германские генералы после войны почти единогласно пришли к одинаковому выводу. О том, что окончательное поражение в войне постигло их из-за роковых решений, принятых Гитлером. Конечно, грешили они здесь против истины, сводя множество факторов к одной всего причине. Многие при этом попутно выгораживали себя. Тем не менее, можно согласиться с тем, что, чем выше занимаемый пост, тем крупнее цена ошибки.

Значит, что же получается? Оказывается, решения Верховного командования могут привести к поражению даже сильнейшую армию в мире. По-моему, после этих утверждений как-то неудобно отрицать такую несложную мысль, что уж победа армии не такой сильной тоже не обошлась, надо полагать, без решений уже своего Верховного командования. Или то, что армия не такая сильная стала армией более сильной не сама по себе, хаотически, так сказать. А в результате осмысленной деятельности. Чьей же? Ну чьей, как не того же самого Верховного командования.

Ведь просто же.

Впрочем, смехотворность утверждений о победе вопреки верховному командованию очевидна и без этой аналогии. Иначе придётся признавать очевидную глупость.

О том, что к победе под Аустерлицем Наполеон не имеет никакого отношения. Все сделали французские солдаты под руководством французских генералов. Вопреки Наполеону.

О том, что Александр Македонский не имеет никакого отношения к созданию империи Александра Македонского. Все сделали его гоплиты. А он только мешал.

О том, что Рузвельт с Черчиллем тоже примазались к славе победителей нацизма, подло отняв ее у солдат, офицеров и рабочих у станков, «подстегнутых инстинктом самосохранения народа».

Почему возникают такие непонятные глупости в вещах, вроде бы, простых и до предела очевидных? Думаю, дело вот в чём.

Разговор об эпохе Сталина очень часто упирается в личное неприятие этого человека. Жестокая и кровавая эпоха эта породила много жертв и много обид. И сегодня границей полярных часто мнений остаются отголоски личных потрясений того времени. В данном случае убеждать кого-то в чём-то рациональном и логичном бессмысленно, потому что противостоят тебе не доводы разума, а обида и ненависть.

Мне, в связи с этим, частенько приводят такой вот «убедительный» аргумент.

«А вот попали бы вы сами в руки НКВД, говорили бы по-другому».

Мне представляется, в связи с этим, давний уже сейчас матч «в далеком Багио». Сидят за шахматным столом Карпов с Корчным и пинают под столом друг друга ногами. Только, вне зависимости от того, кто из них кого больнее пнёт, ход ладьей на f7 предпочтительнее хода ферзь берет на e2. А слон b1 объективно все равно сильнее, как ни обвиняй своего противника в бесчеловечности.

Так ведь, Карпов и Корчной, кроме того, что пинали друг друга ногами, еще и делали ходы на шахматной доске. Именно это, кстати, было для них в конечном итоге главным. А у таких вот собеседников все их аргументы всегда живут за пределами шахматной доски. Для них оценка позиции на шахматной доске начинается и заканчивается на разборе того, как одеты шахматисты.

Такая вот удручающая разница.

«Если бы вы сами попали в мясорубку репрессий…»

Ну неужели никто из них так и не видит порочности таких аргументов? Им почему-то нужно, чтобы кто-то изменил свое мнение. Не под воздействием фактов. А в силу других причин. В силу той же личной обиды на Сталина.

Ну, допустим, попал бы я в такую «мясорубку». Ну, допустим, мои взгляды изменились бы.

И что? Как это повлияло бы на объективную реальность?

Я уже упоминал как-то о том, что мое отношение к этой проблеме сильно менялось в моей жизни. От полного неприятия роли Сталина в истории до моей сегодняшней позиции.

И как, скажите, моё тогдашнее отношение, как, впрочем, и отношение нынешнее, каким-то образом влияет на объективную оценку этой роли? Она ведь зависит не от чьих-то эмоций или чьих-то отношений. А от логики. Фактов.

Если бы я сегодня проклинал изо всех сил Сталина, думаете, от этого объективная оценка происходивших тогда событий была бы иной?

Ведь можно пинать под столом своего противника сколько угодно. Все равно ладья а5 объективно сильнее, чем конь берет d2. Как они этого не поймут? То, что они выделывают за пределами шахматной доски, никак не влияет на оценку позиции на ней.

Не так давно довелось мне прочесть в журнальном варианте

фрагменты книги Карела Чапека «Беседы с Т.Г. Масариком».

Приведу оттуда понравившиеся мне слова Масарика, прямо относящиеся к существу дискуссий о Сталине:

Вы хотите сказать, что науку и познание иногда используют во зло, используют неправильно? Да. Конечно. И все-таки я сказал бы: прежде всего — истина, истина всегда и всюду. Она никогда не бывает в противоречии с нравственностью, никакая ложь или неправда долго не продержатся, даже так называемая ложь fraus pia (сноска — святая ложь, ложь во спасение (лат.). Нам даны жизнь, взгляды, убеждения, а наши общественные отношения опутаны ложью, к тому же — еще и ненужной. Ложь — труслива; она — оружие слабых, довольно часто, — и насильников, — не сильных людей. Истина, честная истина, истинное познание никогда не может никому повредить.

Но вот заметим, как старательно уводится обычно существо разговора об эпохе на какие-то там никому не нужные рекорды. Рекорды, величие нации, что там ещё? Мощь и сила государства. Кажется, ничего не забыл. Вот так всеми этими звонкими словами подменяется обычно существо вопроса. Между тем, существо это предельно просто. Выживание цивилизации. Выживание русского мира.

Ох, как же не любят некоторые об этом вспоминать.

Вот, пожалуйте. Типичные мнения моих оппонентов.

Такое, например.

«Я не хочу думать, о том, кто и чего добился, если эти рекорды были построены на костях народа и на изломанных судьбах».

Или такое.

«Вы взялись обсуждать сейчас то, что не подлежит обсуждению среди людей».

Очень показательные слова.

«Я не хочу думать».

Все существо базовых принципов проклинателей Сталина можно свести к следующему: «Думать именно так — преступно».

Думать преступно… преступно думать… лучше не думать… не думать…

И начинается сон Разума. Который, как известно, рождает чудовищ.

Это и есть главный «базовый принцип» этих вот проклинателей.

А ведь думать согласно догме, не отступая в сторону от одобренного сверху учения, это ведь не что иное, как обычная практика большевизма в его законченном выражении. Только в политических ли взглядах в данном случае дело?

Ведь откуда вообще появился большевизм как образ мысли?

Не в 20-м веке он родился. И не в 91-м году скончался.

Здесь дело, вообще-то говоря, не в политике, а в способе мышления.

Вот как звучит первый, не произносимый обычно вслух, постулат идеологии большевизма:

«Думать именно так — запрещается».

Сравним:

«Думать именно так — преступно».

Кто-то видит разницу?

Думаю, наиболее ярко история человечества иллюстрирует этот способ мышления во взаимоотношениях средневековых Церкви и Науки.

Галилей пытается доказать свою теорию гелиоцентричности Солнечной системы.

Он предлагает в качестве доказательств цифры, результаты физических опытов…

Думая, что ему возразят такими же категориями доказательств.

Наивный.

В противовес ему выдвигается убийственный (в прямом смысле этого слова) аргумент: «А веруешь ли ты в Господа, сын мой?»

Джордано Бруно пытается обосновать теорию множественности миров.

Ему возражают:

«Отрекаешься ли ты от Диавола?»

Здесь они, корни способа мышления, которое можно с полным правом назвать «большевистским».

И странно. Сегодня видны эти корни не где-то, а именно в исполнении нынешних подвижников и мучеников борьбы со Сталиным. Когда кто-то пытается доказать что-то путем документов, фактов и цифр, а его убеждают, что сначала необходимо «определиться с базовыми принципами» или «мировоззренческими позициями», чуткое ухо слышит все тот же самый рефрен:

«А веруешь ли ты в Создателя, сын мой?»

В связи с этим зеркально отражают большевизм некоторые воспроизведённые сталиноборцами проявления их собственного мировоззрения. Касаются они поразительной схожести с большевистской моралью. Ее сформулировал Ленин, сказав, что бесклассовой морали не бывает. Что нравственность может быть только классовой. И что нравственно все, что служит интересам пролетариата. Соответственно, все, что не служит его интересам — безнравственно.

Но как же это похоже на сущность обычных антисталинских восклицаний. «Гуманисты» подразумевают (и это лежит на поверхности), что нравственно все, что обличает Сталина. И безнравственно все, что оправдывает его.

Безотносительно к доказательствам. Они даже не рассматриваются. Демонстративно.

Сталин обидел моего дедушку. Значит, надо оболгать Сталина. Сочинить, придумать. Попадется на глаза что-то, уже сочиненное, сгодится и это. И чем грязнее, тем лучше. Кто-то пытается разобраться в исторических событиях. А они ему: «Не смей. Как ты можешь? Сталин обидел мою бабушку. Значит ты — такой же палач, как и он». И пусть будет загажен как можно грязнее. Человек, которого я ненавижу, не имеет права на правду.

Наблюдая нашу полемику, я не могу отделаться от одного, достаточно отвлеченного сравнения.

Мне представляется некая гипотетическая ситуация. Я и мои оппоненты стали свидетелями убийства. Мы знаем, кто убийца и можем это доказать. Но происходит нечто неожиданное. Этот убийца вдруг спасает жизнь нам самим. И не только нам, но и нашим родителям, и нашим детям.

Да, конечно. Он не рыцарь в сверкающих доспехах. Неказист и не очень привлекателен. Конечно, лучше бы спас нас кто-то другой, более правильный. Ещё лучше, кто-то возвышенный и романтичный. Без страха и упрёка. Тогда и благодарить его можно было бы с радостью и от души. Даже лестно, согласитесь, чувствовать себя обязанным человеку возвышенных качеств.

Только как-то так получилось, что, когда пришлые чужаки вырезали под корень наши семьи, никого из этих чистых и красивых рядом почему-то не оказалось. Оказался рядом рябой каторжанин и душегуб. И отмудохал этих самых пришлых так, что даже и дети их и внуки до сих пор вспоминают об этом с ужасом.

Но чувствовать себя обязанным этому кровавому чудовищу… как-то некомфортно, что ли. Ну, спас. Подумаешь.

И, брезгливо поморщившись, начинают они гуманно и высокоморально рассуждать о том, что те другие, красивые и привлекательные, спасли бы их ничуть не хуже. Или даже лучше. Или вообще спасли именно они.

Поэтому на суде мои оппоненты вдруг, сорвавшись с цепи, отталкивая друг друга, начинают дружно кричать, тыча в него пальцем: «Он! Он — убийца! Вот он, мерзавец!»

Я только успеваю вставить: «Да, он убил. Но он спас нам жизнь. Я прошу высокий суд учесть и это».

Тогда все они набрасываются уже на меня: «Как ты можешь защищать его? Ты — такой же убийца, как и он! Превыше всего — ценность человеческой жизни! И не спасал он нас! Не было этого! Не было! А если спасал, то мог бы спасти как-то иначе! Как-то по другому! Не так неумело и безграмотно! Не такой ценой! И вообще, мы бы и сами себя спасли! И не он нас спас, а кто-то другой!»

«Кто?», — интересуюсь я. — «Ну там, кто-то… Ну, в общем, неважно… Но не он. Он же — убийца!»

Я оторопело смотрю, как в интеллигентском раже летит в мою сторону слюна.

И понимаю.

Я понимаю, что человек — самое неблагодарное существо на Земле.

Животные могут быть благодарными. Собака — та вообще не может быть неблагодарной. Кошка — трется об ноги, радуясь нашему возвращению после недолгой даже разлуки.

Говорят: «Неблагодарная свинья». Но и это — неправда. Свинья — и та помнит, кто и где ее пригрел и накормил.

И только люди неблагодарны, как… люди.