|
||||
19. Политика Хрущева: спасительные меры или мина замедленного действия?Часть 1Сванидзе: Здравствуйте! У нас в России, как известно, прошлое непредсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания — исторические события, персонажи, проблемы, их связь с настоящим. У Вас, нашей телевизионной аудитории, также будет возможность высказаться, то есть проголосовать. Такая же возможность будет у сидящих в зале. Тема наших сегодняшних слушаний: «Политика Хрущева: спасительные меры или мина замедленного действия?». Хрущевское время — яркое, контрастное, беспорядочное — что в экономике, что в культуре, что в мировой политике. При этом есть ключевое событие — антисталинский доклад Хрущева на XX съезде. Доклад был очень смелым, но при этом, безусловно, защищающим систему. И то, и другое имело далекоидущие последствия. Повторяю вопрос слушаний: «Политика Хрущева: спасительные меры или мина замедленного действия?». Мы запускаем голосование для нашей телевизионной аудитории. Номера телефонов вы видите на своих экранах. Обвинитель на процессе — политолог, президент международного общественного фонда «Экспериментальный Творческий Центр» Сергей Кургинян. Защитник на процессе — писатель Леонид Млечин. Прошу вывести на экран материалы по делу.
Сванидзе: До начала прений у меня вопрос к Кургиняну и к Млечину: в чем актуальность темы? Прошу Вас. Слово обвинителю — Сергей Ервандович, актуализируйте, пожалуйста, тему. Кургинян: Начинается возрождение общественно-политической жизни в стране — а что, ее не было? Или, второй вопрос: а что, она так уж возродилась? В каком смысле? В каком смысле начинается? И что, в сущности, произошло? Понимаете, когда у Вас есть дом, неудобный дом, в котором вы живете, и в нем где-то неправильно стоят балки, и вы все время о них ударяетесь, а где-то низкий потолок и так далее, и к Вам кто-то приходят и говорят: послушайте, а почему не сделать дом удобнее? — вот эту балку мы сейчас уберем, вот здесь мы сделаем такую комнату, в которой будет легче дышать, а вот здесь будет удобнее ходить. Вы же не можете отказаться? И вы соглашаетесь. Но потом оказывается, что потолок падает Вам на голову, или что при первом сейсмическом толчке он рушится. Ни в коем случае нельзя сейчас, в 2010 году, обсуждать Хрущева по принципу «хороший — плохой». Хрущев — это сложнейшее явление. Вопрос заключается совершенно не в том, хороший он или плохой, вопрос заключается в том — Хрущев ли, его ли меры создали в нашем с Вами общем доме такую ситуацию, что сначала вроде эти балочки убрали, и стало вроде как-то полегче ходить, а потом потолок рухнул на голову. Но это же наш общий дом! Это первое. И второе. Доколе? В чем опыт? Можно ли так обращаться с балками нашего общего дома? Можем ли мы позволять себе вначале делать чуть-чуть свободнее, а потом делать так, чтобы крыша упала на голову? Вот в чем для меня актуальность. Я считаю, что так больше никогда снова повториться не должно. А это может повториться. Актуальность в этом. Сванидзе: Спасибо. Пожалуйста, Леонид Михайлович. Слово защите. Млечин: Ясное дело, что никто лучше Эрнста Неизвестного, который соорудил памятник Хрущеву, его личность не обрисовал. Половина светлая, половина черная. Это точно. Про Сталина любят говорить, что он, там, принял страну с сохой и так далее. Нет, он-то, Сталин, принял страну, которая экспортировала хлеб, а Хрущев принял страну, в которой хлеба не хватало. Хрущев принял страну в состоянии отчаяния и какого-то психологического упадка. Десятилетие хрущевское было лучшее в советские времена. По статистике, по жизнеощущению, по главному, например, для меня, показателю — впервые в советские времена начала расти продолжительность жизни. Мы стали догонять по этому показателю Соединенные Штаты. Это, с моей точки зрения, — наивысший показатель подъема, духовного подъема. Никита Сергеевич, конечно, вошел… как нелепой внешности, бузотер, человек каких-то необузданных страстей. Сейчас у нас будут выступать историки. Они скажут о нем лучше. Если можно, я — три личных ощущения. Первое — он совершенно не собирался заниматься политикой. Сложись жизнь России иначе, был бы дивный директор шахты. Но занялся политикой. И выяснилось, что он прирожденный политик, сделавший потрясающую карьеру. Второе, что меня потрясло, — он, может быть, единственный в послеленинском руководстве человек, не ставший циником. Он действительно видел, как плохо живут люди, ужасался этому и говорил, что как же так, мол, я был рабочий, социализма не было, а картошка была. А сейчас социализм есть, а картошки нет. И он, может быть, единственный человек, сохранивший малую толику идеализма и пытавшийся идеалы социализма воплотить в жизнь. Это не удалось, но не по его вине. Сванидзе: Спасибо. Сейчас короткий перерыв, после которого мы приступим к слушаниям. Сванидзе: В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания — политика Никиты Сергеевича Хрущева. Первый вопрос сторонам: Конкуренция каких интересов и сил сформировала политическую атмосферу к моменту смерти Сталина? Слово стороне обвинения. Прошу Вас, Сергей Ервандович. Ваш тезис, Ваш свидетель. Кургинян: В советской истории и в зарубежной советологии, со времен Авторханова и раньше, существует некий взгляд на советское развитие ситуации политической в разные периоды времени. В частности, этот взгляд, так сказать, обсуждается как бы по аналогии со Шлезингеровскими циклами американской истории, с точки зрения борьбы кланов, которые владеют как бы государственной машиной, госбезопасностью, в зрелые времена — военно-промышленным комплексом, армией и так далее. И собственно кланов, которые владеют партийным аппаратом. С этой точки зрения я предлагаю к вашему рассмотрению иллюстративные схемы, которые эту известную мысль делают графической и, как мне показалось, более наглядной. Пожалуйста, первая схема.  На ней не изображено ничего, кроме этого, очень часто существующего утверждения, что борьба властных элит во все эпохи, в том числе и в позднесталинскую, — это борьба неких кланов, частично департизированных — совнаркомовских или совминовских, армии и госбезопасности с партийным аппаратом, и что эта борьба на разных этапах истории имеет разные результаты. Пожалуйста, вторую схему.  Это можно иллюстративно показать в виде циклов подобной борьбы. Ну, понятно же, что в 17 году, когда только пришли к власти, государственных кланов, по определению, быть не могло, потому что не было государства в руках. Как только оно возникло, кем стал Ленин? Председателем Совнаркома, и в качестве такового он что-то делал. И вот это значение влияния государственных кланов резко росло, а значение партийных кланов падало. Где-то в 25 году, когда оно упало очень сильно, Сталин оказался хозяином партийной машины и использовал ее для своего возвышения. Это общеизвестно. Когда же он возвысился, он сам начал давить эти партийные группы и апогея это достигло к XIX съезду, когда фактическим хозяином партийной машины, как мы считаем, стал Хрущев. И в этом виде он стал подниматься — он оперся на секретарей обкомов, на партийные группы в номенклатуре и так далее. И, опираясь на эти группы и двигаясь с помощью них к власти (что потом произошло, мы еще обсудим), он стал выразителем их интересов. В этом смысле мы утверждаем, что позднесталинская история и всё ее развитие в дальнейшем доказывает следующую мысль: Хрущев — ставленник партийного аппарата, который в этом виде выражал волю этого аппарата, действовал согласно этой воле, и вся логика политической борьбы состояла в этом, а не в чем-то другом. А теперь я бы хотел спросить Юрия Николаевича Жукова. Юрий Николаевич, эта точка зрения, с Вашей точки зрения как профессионала, имеет право на жизнь? Вы можете ее опровергнуть, если хотите. Юрий Жуков, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН: Хрущев поначалу искал себе патрона в лице одного из двух претендентов на власть: Берия и Маленкова, — которые возникли после отстранения Сталина от власти в феврале 1951 г. Хрущев понимал, что он слишком… Кургинян: Прошу прощения, многие называют ХIХ съезд частью такого отстранения. Жуков: Дело в том, что сохранилось решение Политбюро, что с 16 февраля все важнейшие решения принимают трое: Берия, Булганин, Маленков, но подписывается Сталин. Сталин уже не следил за жизнью страны, отошел от нее, хотя ему и доставляли все необходимые документы, он их не читал. Он был слишком стар и болен для этого. Сначала Хрущев ориентировался, как ему казалось, на более сильного конкурента — на Берию. После падения Берии, его ареста, Хрущев ощутил одиночество. Но здесь Маленков ему подкинул как бы карты в руки. Маленков — борец с партийным аппаратом, в мае 1953 года Постановлением Совмина отменил так называемые конверты. Действительно, конверты, в которых выдавались партийным работникам суммы, в 2, в 3, в 10 раз превышающие их зарплату. Маленков отменил и эти конверты, и прочие привилегии вроде «вертушки», ВЧ, виды телефонов, лечебную комиссию, как называли на местах Лечсанупр Кремля… Сванидзе: Время истекло, завершайте, пожалуйста. Жуков:: и прочее. Все первые секретари: от райкомов и обкомов до ЦК национальных компартий — забросали Хрущева письмами с просьбами «Хоть что-то дайте нам!» Кургинян: То есть он действительно был ставленником этих групп? Жуков:: и тогда Хрущев из денег партии заплатил всё, что было недоплачено этим людям. За что в сентябре на Пленуме все дружно ликвидировали коллективное руководство, которое объявили в марте… Кургинян: Так, понятно. Вы профессионал, документы есть? Жуков: Полно! Кургинян: Спасибо. Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, сторона защиты может задать вопрос свидетелям обвинения. Млечин: Я бы, Юрий Николаевич, дорого дал бы за то, чтобы взглянуть на документы о том, что Георгий Максимилианович Маленков был главным противником партийного аппарата, я Вас правильно понял? Вы сказали: «борец с партийным аппаратом»? Жуков: Совершенно верно, потому, что он уже в это время был Председатель Совета министров. Млечин: Вы знаете, тут… Жуков: В той должности, в которой былЛенин, в которой был Сталин. Млечин: Упаси господь, я Вас не прерываю, я просто хочу уточнить, поскольку не все здесь присутствующие, не все нас слушающие так хорошо осведомлены в истории… что Георгий Максимилианович Маленков всю свою жизнь проработал в партийном аппарате и больше нигде и никогда не работал, и был абсолютный партийный аппаратчик, который ничего не видел ни в промышленности, ни в сельском хозяйстве. И назвать человека, который всю жизнь просидел в аппарате, борцом с партией, Юрий Николаевич, я понимаю — это что-то неожиданное для истории. Жуков: Могу добавить… Млечин: Добавьте. Жуков: В январе 1944 года, накануне единственного за всю войну Пленума, Молотов и Маленков подготовили проект решения Пленума. С этим проектом ознакомился Сталин, внес небольшие, незначительные правки, и этот проект был представлен сначала на Политбюро, где его просто перекрестили. Почему? Потому что этот проект предусматривал изменение функции партии — партия должна была с этого момента… Млечин: Юрий Николаевич, можно я уточню… Жуков: …заниматься только агитацией и пропагандой. Млечин: Я теперь даже боюсь…Я только уточнить хотел. Юрий Николаевич, вы хотите сказать, что товарищ Сталин одобрил, а кто-то перечеркнул? Вы это всерьез рассказываете здесь? Жуков: Совершенно верно. А вы что, думали, что Сталин был богом? Млечин: Нет, богом не был, был чудовищным существом, в этом я с Вами согласен… Жуков: Очень много раз все его предложения в Политбюро отвергали. Млечин: Да что вы говорите? Жуков: Да. Млечин: Ну, хорошо, давайте мы вернемся все-таки к Хрущеву и Маленкову. Мне кажется, смешна вообще сама постановка этого вопроса: это государственный, правительственный человек, этот партийный… Они тасовались и переходили из одной должности в другую. И Сталин сначала… Жуков: Не всегда, не всегда. Млечин: Не все, конечно, — все не успевали, но в принципе. Сталин назывался то Секретарем ЦК, то главой правительства. Во время войны — Председателем Государственного Комитета Обороны, которого, собственно, не существовало, это была партийная… всё равно партийный аппарат… Жуков: Нет. Это не партийный аппарат. Это НЕ партийный аппарат! Млечин: …использовал партийный и правительственный аппарат. Жуков: Только правительственный. Кургинян: Ну какой же это партийный аппарат? Млечин: …партийный тоже использовался, что же вы так говорите? Жуков: Нет, нет. В ГКО работали, по сути дела, Сталин, который отвечал за фронт, за военоначальников, Берия, Молотов и Маленков, которые меняли… Млечин: А Маленков на какой должности был? Жуков: Член ГКО, который стоял над партией. Млечин: Да не, он и представлял партийный аппарат в этом во всем… Жуков: Он не представлял, он курировал конкретные оборонные наркоматы. Млечин: Юрий Николаевич, использовал партийный аппарат… Жуков: Нет, нет и нет! Государственный. Сванидзе: Спасибо. Защита, пожалуйста, Леонид Михайлович, Ваш тезис и Ваш свидетель. Млечин: Могу ли я… Тут два замечательных историка, два профессора: Елена Юрьевна Зубкова и Александр Анатольевич Данилов. Давайте мы с вами обратимся к этому периоду, чрезвычайно интересному — смерть Сталина и избрание Хрущева. Вот как вам кажется, почему именно Никита Сергеевич? Кто еще мог в реальности претендовать на руководство государством и партией? Может быть, с Вас начнем — ladies first? Елена Зубкова, доктор исторических наук Института Российской истории РАН: Практически весь послевоенный период, после войны, Сталин заботился о том, чтобы воссоздать такую, как мы бы сейчас сказали бы, систему сдержек и противовесов. Да? Он делит своих соратников на разные группы, кого-то убирает, кого-то выдвигает вперед, периодически заявляет о наследнике. Да? Назначая на эту должность то Вознесенского, его судьба, известна… Млечин: Расстреляли, да. Зубкова: То говорит о Булганине. Да? То еще и еще… Под конец жизни Сталин выводит из игры такие ключевые фигуры, как Молотов, несомненно, — долгие годы фигура номер 2 советской партийно-государственной иерархии. Я это дело не разделяю, так уж случилось. Вот… и Микоян. Да? Они уже не наследники. Подтягивает… высший слой элиты, я бы условно назвала их… технократов — ну, тех людей, которые… реально… Млечин: Без политических амбиций, как ему казалось… Зубкова: Да, совершенно верно, технократов. Я назвала бы это резерв, вот так… и все время этим резервом пугает. В октябре 1952 года, сразу после XIX съезда, Сталин говорит о том… пора менять команду, — и я представляю, как они испугались. Не только Молотов и Микоян, но и все остальные. Да? Создан резерв, значит, старики не участвуют… Млечин: Знаете… кто вот реально мог, вот с Вашей точки зрения, по своим качествам личным, политическим претендовать на… Зубкова: Реально, реально— это главное ядро. Да? Которое состояло не из тройки, а, с моей точки зрения, из четверки — мы почему-то забываем Михаила Александровича Булганина, а он тоже все-таки фигура достаточно серьезная… Тогда получается… Млечин: Министр обороны. Зубкова: Да. Маленков, Берия, Хрущев и Булганин — вот та четверка, которая, в принципе, и должна была бороться за власть после, после смерти Сталина. Млечин: Извините, я вот могу еще Бориса Анатольевича спросить. А с Вашей точки зрения, кто реально мог претендовать, все-таки — это очень интересно? Александр Данилов, доктор исторических наук, заведующий кафедрой истории МПГУ: Сложилось к этому времени, к моменту … к моменту смерти Сталина, конечно, ключевые позиции занимали Маленков и Берия. Это были два человека, с которыми координировался по целому ряду вопросов Хрущев, именно, в большей степени, может быть, даже с обоими. Расстановка сил к моменту смерти Сталина — она была все-таки такая, что эти два человека занимали ключевые позиции. Млечин: Маленков и Берия. Данилов: Да. Млечин: А после устранения Берии Хрущев ведь, наверное, уже стал самостоятельной фигурой, вполне равновеликой Маленкову, или мне кажется? Данилов: Нет, нет. Есть в воспоминаниях у Кагановича очень любопытная вещь — он рассказывает, каким образом проходило избрание Первым секретарем ЦК Хрущева в сентябре 1953 года. Вот тогда, как раз по инициативе Булганина, в перерыве был, значит, поставлен вопрос о том, чтобы вне очереди, вне утвержденной повестки дня поставить вопрос о том, чтобы… Сванидзе: Время истекло. Завершайте. Данилов: …чтобы избрать первым секретарем Хрущева. Млечин: Не означало ли это рост стремительный Никиты Сергеевича? Данилов: …на волне дела Берия как раз. Да. Млечин: Да, после того, как Берия был устранен, Хрущев поднимается наверх. Благодарю Вас. Сванидзе: Сторона обвинения, Сергей Ервандович, у Вас могут быть вопросы к свидетелям защиты. Кургинян: Скажите, пожалуйста, вот как Вы прокомментируете это… Ну, как это бывает, люди говорят нечто, что им кажется, и что объективно не так. Вот как Лазарь Моисеевич Каганович в «Памятных записках» говорит: «Я лучше знал Хрущева, дольше и больше всех, со всеми его положительными и отрицательными сторонами. Можно сказать, что я имел прямое отношение к продвижению Хрущева на руководящую общепартийную работу, начиная с 1925 года». Лазарь Моисеевич говорит то, что есть? Зубкова: Да. Так оно и было. Так оно и было. Кургинян: Так оно и было? Данилов: Да. Зубкова: Я издавала эти мемуары, поэтому я могу сказать… Кургинян: Это замечательно! Это очень интересно. Главное, для нас, по-моему, избежать конфронтационной ноты в дискуссии и воссоздать историческую… Да? Зубкова: Совершенно верно. Кургинян: А вот когда Никита Сергеевич говорит — такие есть очень интересные в его мемуарах есть фразы: «Со Сталиным часто встречался». «Бывал у Сталина». «Бывал на семейных обедах, когда еще была жива Надежда Сергеевна, и уже понял, что о жизни в Промышленной академии, о моей роли (они вместе учились с Надеждой Сергеевной) в борьбе за генеральную линию она много рассказывала, видимо, Сталину». (Я подчеркиваю — «о моей роли в борьбе за генеральную линию».) «И Сталин потом мне много об этом напоминал. Это я называю это лотерейным билетом», что «я вытащил лотерейный счастливый билет, потому остался в живых…». Как вы считаете как специалисты, Надежда Сергеевна могла сыграть такую огромную роль в карьере Никиты Сергеевича? Зубкова: Ну, для начала бы… Огромную роль сыграл Каганович Лазарь Моисеевич. Кургинян: Не только для начала… Зубкова: Нет, без Кагановича Хрущев бы просто не поступил в Промакадемию… Кургинян: А Надежда Сергеевна могла, вообще, играть такую роль? Зубкова: Да. Это, несомненно, была женщина, да, которая… Кургинян: Ну, Вы считаете, чтоНикита Сергеевич здесь не… как бы дает… некое такое, такое изящное алиби, а он говорит то, что есть, да? Зубкова: Несомненно, что касается вот этой вот связи-поддержки Хрущев — Аллилуева — она, конечно, имела место. Кургинян: Вот Рой Медведев считает, что это отмазка. А вы считаете, что… Зубкова: А я считаю, что это имело место. Кургинян: …что это серьезно. Спасибо. Еще один вопрос: в 1931 году по рекомендации Кагановича Хрущев избран Первым секретарем Бауманского райкома и так далее.? Зубкова: Да, Каганович поддерживал Хрущева. Кургинян: Да. Значит, всё это время, так сказать, Хрущев как бы находился ну, в орбите Лазаря Моисеевича? Да? Зубкова: Да. Кургинян: Вот. И, так сказать, ему он обязан и как бы тем, что он с 35-го по 38 год был Первым секретарем МГК МК, и, так сказать, вот этой украинской должностью в 38-м? Правильно ли я это понимаю? Зубкова: Правильно. Именно поэтому Лазарь Моисеевич потом очень сильно обиделся на Хрущева. Кургинян: Я согласен. Мы уточнили очень важные исторические детали. Спасибо. Сванидзе: Спасибо. У меня есть вопросы, уточняющие, обеим сторонам. Вопрос такой. Юрий Николаевич, Вам. У Хрущева в воспоминаниях есть такой занятный момент. После смерти Сталина Молотов ему говорит: Никита Сергеевич, вы всё ходите-бродите под ручку с Берией и Маленковым. Ходите, что-то с ними гуляете, все время обсуждаете, вот я смотрю — чего вы с ними обсуждаете? Хрущев говорит: Да, — говорит, — ерунда, так, какие-то глупости, фигня всякая, вот ходим-ходим. Могучие люди. Шла речь о том. Берия — могучая фигура, полновластная. Маленков — не столь могучая, но мощная, и тесно тогда, в то время, сплоченная с Берия, — мы это помним все. За счет чего Хрущев, простоватый этот мужичок, в украинской этой вышитой рубахе, за счет чего он их переиграл, на Ваш взгляд? Этих мощных людей? Как Вы считаете? Жуков: Он просто купил партийный аппарат, о чем я уже сказал — заплатил. Сванидзе: Просто чисто деньгами? Жуков: А как Вы думаете, как чиновник себя оценивает? Количеством привилегий, величиной зарплаты и так далее. Тем самым он заявил, что будет защищать интересы партократии, то есть того, что Джилас назвал новым классом. Сванидзе: То есть, Вы считаете, что это деньги и только деньги? Жуков: А что еще может быть? Сванидзе: Не знаю, Вам вопрос. Жуков: Только деньги. Сванидзе: Спасибо. Жуков: Да. Нет, секунду! Позднее чуть вылезло еще одно важное обстоятельство. В январе 54 года страна готовилась к выборам в Верховный Совет. Сванидзе: Если можно, кратко. Жуков: Маленков и Хрущев выступили со своими программными заявлениями. Они были опубликованы во всех газетах. Маленков, исходя из того, что страна, обладая ядерным оружием — атомным и водородным, может свернуть оборонку, а Хрущев наоборот, призвал к усилению тяжелой промышленности и гонке вооружений. И если посмотреть… Сванидзе: То есть, блокировался с ВПК и обвинил Маленкова в оппортунизме, не так ли? Жуков: Да. И если прочитатьтомик стенограммы этой сессии, легко увидеть, что основная масса партократии и оборонных министерств поддержали Хрущева… Сванидзе: Спасибо, спасибо, Юрий Николаевич. А… Вам вопрос такой: Берия фактически после смерти Сталина настаивал на очень серьезных переменах в стране, очень серьезных. Я бы сказал, как это ни странно, этот, может быть, первый сталинист, настаивал на десталинизации, и Маленков вместе с ним, а Хрущев пошел по другому пути. Фактически, когда он обвинил Сталина в преступлениях, он сохранил всю сталинскую систему. То есть реально главным сталинистом в сталинском руководстве, оставшимся после смерти Сталина, выступил Хрущев, несмотря на свой доклад на XX съезде. Вы согласны с этим? Зубкова: Я не совсем согласна с этим, Ваша Честь. А …потому что… Сванидзе: Если можно — кратко. Зубкова: Да. Ни Берия, ни Маленков, точно так же, как и Хрущев, не покушались на основы системы. Да? И тот, и другой, и третий тоже шли курсом на десталинизацию. Вообще, я хочу сказать… Сванидзе: Берия даже предлагал Германию объединить. Зубкова: Это предлагал не столько Берия, сколько Молотов. По большому счету, у курса на десталинизацию, у курса на перемены в постсталинском руководстве никакой альтернативы и оппозиции не было. Сванидзе: Спасибо. Мы продолжим слушания после короткой рекламы. В эфире «Суд времени». Продолжаем слушания по политике Никиты Сергеевича Хрущева. Вопрос сторонам: Отвечала ли запросам советского общества хрущевская «оттепель»? Пожалуйста, сторона защиты, Леонид Михайлович, Ваш тезис, Ваш свидетель. Млечин: Елена Юрьевна, вот только что, отвечая на вопрос судьи, говорили о том, что в послесталинском руководстве, если я Вас правильно цитирую, не было оппозиции таким вот переменам. Правильно ли я Вас понял, что на самом деле осознание необходимости что-то сильно поменять в стране было достаточно распространено, да? Зубкова: Да, совершенно верно. Давайте представим … Мне, например, очень понравился вот образ дома, который вот предложил наш уважаемый оппонент нам сегодня. Но давайте разберемся, что было в этом доме? Можно ли было там всё оставить, как есть? Или что-то было нужно срочно менять, чтобы этот потолок не рухнул именно тогда? Давайте себе представим… Экономика …Экономика держится, собственно говоря, на принудительном труде — возьмем мы деревню, возьмем мы, так сказать, ГУЛАГ, возьмем мы даже промышленность, где рабочие не имеют права покинуть свои предприятия. С 1949 по 1953 год у нас из деревни сбежало 3,5 миллиона человек. Сбежало — без паспортов, без всего… в никуда. Млечин: Слушайте, а знаете что? Я Вас прерву. У меня есть доказательство. Могу ли я попросить… показать доказательство № 6:
Зубкова: В сельском хозяйстве — катастрофа! Дальше такое положение терпеть некуда. Да? И все это признают. И Маленков, и Хрущев. Давайте дальше посмотрим, что у нас… Да, можно, Леонид Михайлович? Млечин: Конечно. Пожалуйста. Я Вас прервал, извините. Зубкова: …что у нас получается. ГУЛАГ, да? Основа …Что, что происходит в ГУЛАГЕ? ГУЛАГ абсолютно убыточен. Да? Вот как бы основа основ советской экономики, во многом основа — убыточен. Все эти великие стройки коммунизма, которые создаются руками заключенных, — убыточны. Это просто скороговоркой. Что у нас происходит в стране? Между прочим, у нас сидят врачи, кремлевские врачи, которые ждут своей участи. У нас сидят практически дети — юноши 18-, 16-летние, которым приписывают некие антисталинские группы. Да? Тех, кого не расстреляли, сидят. У нас сидит 469 тысяч политических заключенных, арестованных вообще неизвестно за что. Внешняя политика. Внешняя… советской дипломатии практически не существует, дипломатии нет, переговорного процесса нет. Вот все это надо было решать. Млечин: Елена Юрьевна, секундочку, я Вас прерву. Александр Анатольевич, можно я Вас спрошу? А с Вашей точки зрения, вот это ощущение, что надо многое менять, было широко распространено или это было только одному Хрущеву известно? Данилов: Оно… на уровне общественного сознания, оно, безусловно, присутствовало, хотя люди этого боялись — этих перемен. Но в политическом руководстве не было ни одного, самого что ни на есть, большого даже такого, знаете, ортодокса, который бы ни считал, что нужно это менять. Млечин: Ни одного? Данилов: Ни одного. Значит, больше того, я Вам такую вещь скажу, что многие идеи, которые потом вошли в историю как реформы Хрущева, на самом деле еще в дохрущевский период времени высказывались и потом были осуществлены им, — он был как бы организатор — но идеи сами эти были изначально высказаны другими людьми. Вот если уж о Берии мы вспомнили, то я хотел сказать… такой пример привести… есть его записка одна, в которой… Сванидзе: Время истекло, поэтому очень быстро, хорошо? Данилов: …в которой написано о том, каким образом надо управлять в системе социалистического содружества. Так вот эта модель Политического консультативного комитета стран Варшавского договора (Варшавский договор в 1955 году был создан, проработал до 1990 года) и это была модель, которую предлагал Берия в 1953 году. Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, Сергей Ервандович. Ваши вопросы. Кургинян: Мы говорим о том, что, так сказать, Хрущев был ставленником партийного аппарата, реализовывал все ради этого партийного аппарата. Я бы даже здесь сказал, что дело тут не в том просто, что это была чисто, так сказать, материальная покупка, вот, политическая покупка и даже ощущением партийного аппарата, то, что он-то и сделает то, что нужно. Теперь я хотел бы спросить, скажите, пожалуйста, а вот в Китае огромная, огромная катастрофа при Мао Цзэдуне, тяжелейшая, тяжелейшая, так сказать, ситуация, называют огромные цифры. Вот до сих пор на площади Тяньаньмэнь висит портрет Мао Цзэдуна. При этом всё изменилось: Китай — процветающая страна, колоссальный рост, рыночная экономика. Вот почему бы Дэн Сяопину не раскритиковать культ личности Мао Цзэдуна? Но они этого не сделали. Млечин: Ваша Честь, позвольте, может быть, мы отдельно соберемся и поговорим о Китае? Мы все-таки пригласили специалистов по советской истории… Сванидзе: Нет, почему, почему, Леонид Михайлович? Нет, нет, нет. Млечин: …а не по китайской. Сванидзе: Вопрос — параллель с Китаем — абсолютно правомочен и имеет право на существование. Зубкова: Да, этот вопрос очень хороший. Кургинян: Объясните, могло ли так быть. Зубкова: Ответ очень простой — потому что Россия не Китай. Вот почему. Кургинян: Понятно. Зубкова: Потому что, да. Да, Россия не Китай. Здесь нет ничего удивительного. Потому что у нас нельзя проводить какие-то экономические реформы и рассчитывать на то, что народ будет, не думая, молчать. Поэтому так начал Маленков, так продолжил Хрущев, именно поэтому с этого начал Горбачев, а продолжил Ельцин. Кургинян: ИВы считаете, что это правильно? Зубкова: Да. Это не может быть правильно или неправильно. Кургинян: Вы считаете, что это определяется нашими? Зубкова: Да. Да. Это определяется… Кургинян: …историческими традициями? Зубкова: …да, нашей…, нашими историческими традициями и ментальностью — чем хотите. Кургинян: Что китайский народ настолько безмолвен, а наш — настолько …? Зубкова: Нет, он просто другой. Кургинян: Другой, да? Зубкова: Он другой, да. Кургинян: Понятно. Зубкова: Да, здесь ничего нет, ни плохого, ни хорошего… Кургинян: Понятно. Скажите, пожалуйста, а если он такой… Сванидзе: Но был еще… Кургинян: …другой… Можно вопрос? Сванидзе: Да, пожалуйста, но просто уже один… один вопрос прозвучал. Кургинян: А если он такой другой, то почему Сталин так возвеличивал Ленина и так изменил его курс, и при этом народ это с ликованием принял? Это был другой народ? Зубкова: Нет, это был тот же самый народ. Кургинян: Так значит, это можно делать? Зубкова: Это можно делать в определенных обстоятельствах. Кургинян: Я привожу контрпример — он Вас убеждает? Зубкова: Он меня не убеждает потому… Кургинян: Почему? Зубкова: …что мы говорим о времени 1953 года. Кургинян: То есть это другой народ в разное время? Зубкова: Мы говорим о другой ситуации. Мы говорим о том, что Сталин умер, умер бог, между прочим, с ним умерла сакральная власть. Кургинян: И с Лениным умерла его сакральная власть. Этот один и тот же… Зубкова: После сакральной власти… Кургинян: Простите, пожалуйста, можно доуточнить вопрос? Зубкова: Да. Доуточняйте. Кургинян: Вы мне сказали, что это исторический инвариант нашего народа. Что он иначе не может. И привели примеры — Горбачев и так далее. Я Вам привожу пример, что в 1924 году, то есть, извините, всего лишь за… меньше чем за 30 лет, было сделано совершенно по-другому, между прочим, эффективно и при полной поддержке народа. Зубкова: Да. А в 1953-м… Кургинян: Значит, это доказывает, что никакого исторического инварианта, на котором Вы настаиваете, нет? Зубкова: Народ меняется. Почему нет? Кургинян: А?Значит, это такой исторический инвариант, который меняется за 30 лет. Ну, какой же он инвариант? Зубкова: 30 лет, 30 лет… Кургинян: И при чем тут Горбачев? Сванидзе: Серегей Ервандови, дайте ответить. Кургинян: Пожалуйста! Зубкова: Дайте я Вам отвечу, да. Потому что Хрущев и до него другие, так сказать, наследники Сталина, десакрализировали сталинскую власть. Другого вождя, любимого вождя быть уже больше не могло. Примерьте, примерьте хотя бы просто на вскидку сталинских наследников на эту роль. В системе, которая как бы заточена была под этого самого вождя. Поэтому чтобы сдвинуть что-то в ней в этой системе… Сванидзе: Время истекло, завершайте. Зубкова:...чтобы сдвинуть что-то, надо было сначала что-то объяснить людям. Кургинян: У Вас есть позиция, я ее очень уважаю. Но признайте, пожалуйста, что тезис об историческом инварианте опровергается конртпримерами на 150 %. Что он неверен. Зубкова: Я считаю, что этот тезис, наоборот, подтверждает российская история. Кургинян: Понятно. Хорошо. Сванидзе: Спасибо. Мы продолжим слушания после короткой рекламы. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания политика Никиты Сергеевича Хрущева. Сергей Ервандович, прошу Вас. Кургинян: Я просто обязан назвать некоторые данные, так сказать, и привести доказательства, чтобы чуть-чуть стало яснее с Хрущевым. Да? Пожалуйста, доказательство № 1.
Кургинян: Это произошло, когда он был партийным руководителем. Следующее, пожалуйста.
Кургинян: Итак, о том, что в Донбассе, затем в Промакадемии, где он так пишет в своих мемуарах: Сталин знал, как я ревностно генеральную линию отстаиваю, — в Москве, на Украине и везде Хрущев демонстрировал только одно — яростный сталинизм и яростность в вопросах о репрессиях и во всем прочем. При такой биографии он не мог быть никаким выразителем широким чаяний — это было просто исключено. Выражал он чаяния той самой партийной номенклатуры, партийного аппарата, о котором мы только что говорили. Пожалуйста, доказательство № 10.
Кургинян: Понятно, что здесь сказано? А теперь я обращаюсь к своим свидетелям, прежде всего к Ксении Григорьевне Мяло, и тоже хотел бы, чтобы Юрий Николаевич Жуков потом, так сказать, имел возможность в этом участвовать. Ксения Григорьевна, Хрущев выражал широкие чаяния масс или был выразителем вот этих тенденций? Ксения Мяло, кандидат исторических наук, политолог, публицист: Я думаю, что в такой жесткой форме я бы не стала ставить — народ жил в системе героического мифа, и это соответствовало его состоянию традиционного человека и обстоятельствам времени. Он нуждался, уже отходя от этой эпохи, в начатках, в подступах к ее историческому пониманию, и в этом смысле Хрущев как человек очень ловкий, ну, вообще, одаренный и опытный аппаратчик, и много работавший, он этот запрос уловил, да его и нельзя было не уловить. Другое дело, как он на него ответил. Он на этот импульс не только не ответил, а он радикальным образом, на мой взгляд, загубил те возможности, которые уже в обществе назрели. Сванидзе: Ксения Григорьевна, прошу прощения, извините, еще будет время об этом сказать. Мяло: Да? Все? Сванидзе: Спасибо. Кургинян: Я хотел, чтобы просто 30 секунд моего последнего слова в этот день… Мяло: Да, мне хватит. Кургинян: …передать Юрию Николаевичу Жукову. Сванидзе: Это Ваше право, прошу Вас. С тем же вопросом, 30 секунд у Вас. Жуков: Я вернусь к «оттепели», о чем было сказано вначале. Оттепель началась не при Хрущеве. В 1952 году с появлением повести Веры Пановой, нашей выдающейся писательницы, «Времена года», где она описала страшную мафию, во главе которой оказался… старый партийный товарищ, ветеран Гражданской войны, вставший во главе облторга. В начале 1954 года Хрущев и Суслов сняли Твардовского с поста главного редактора «Нового мира» за то, что Твардовский, написав первый вариант «Теркина на том свете», прочитал поэму двум друзьям. То ли один, то ли оба тут же донесли. Результат —… Кургинян: Это мы еще обсудим, обсудим, обсудим, обсудим. Жуков: …за облыжную критику товарища Сталина Твардовского сняли… Сванидзе: Юрий Николаевич, время истекло. Кургинян: Спасибо, Юрий Николаевич. Я только хотел сказать, что прекрасно, когда страну любят и уважают — это идеал, идеал. Но если сделать выбор между тем, что страну презирают или боятся, то я лично (никому не навязываю этот выбор) выберу боятся. Хуже всего, когда ее презирают. Сванидзе: Спасибо. Леонид Михайлович, прошу Вас, вы можете задать вопрос… свидетелям обвинения. Млечин: Скажите, Ксения Григорьевна, вы совсем отрицаете у Хрущева элемент… искренности и желания действительно что-то изменить в стране? Вы совсем отрицаете за ним эти качества? Мяло: Вы знаете, очевидно, этот элемент искренности, и я думаю, что именно то, что произошло на XX съезде, исключительно об этом свидетельствует, оказался подмятым совершенно другими соображениями. Млечин: Какими? Мяло: А вот теми, о которых здесь говорил мой коллега. … И теми, которые прозвучали в процитированных… Жуков: Властолюбие, властолюбие… Мяло: Нет, не только это, прежде всего — отвести от себя всякое подозрение о соучастии. Об этом ведь свидетельствуют многие факты. Ну, во-первых, Дмитрий Волкогонов свидетельствует, что происходила страшнейшая чистка архивов, что было убрано все, что вообще могло касаться, ну хоть в какой-то мере, ну, в большей части, соучастия Хрущева в том самом… Млечин: Ксения Григорьевна, можно я только уточню вопрос? Мяло: И второе, Семичастный, ставший председателем КГБ, как вы знаете, он сказал, что на удивление мало оказалось документов за подписью Хрущева, чего по определению быть не могло по занимаемому им статусу. Млечин: Ксения Григорьевна, Хрущев, как и другие члены Политбюро, подписывал списки на аресты — это отвратительно, они делали все… Сванидзе: 10 секунд осталось. Млечин: Вы позволите одно слово… Ну просто хочу сказать, что, когда Сталин умер, все репрессии прекратились. И если бы в Хрущеве это было, и если бы он был человеком, который хотел репрессий, ничего не остановилось бы. А всё прекратилось… Мяло: Ну, во-первых, насчет всех репрессий… Млечин: И это ответ на все вопросы. Сванидзе: Всё. Время. Мяло: …я надеюсь, что у меня еще будет слово. Сванидзе: Спасибо. Спасибо. У меня вопросы к обеим сторонам. К стороне защиты. Вопрос ведь прозвучал так, который я задал: «Отвечала ли хрущевская „оттепель“ настроениям и чаяниям советского общества?» Настроения и чаяния — это субъективно. Это не объективные потребности общества, да? Речь идет о настроениях и чаяниях. Вот есть в документах разные вещи… в основном КГБ собирала тогда мнения, настроения в момент смерти Сталина. Вот одно настроение — секретарша в какой-то конторе говорит своей подружке: Что теперь будет? Вот будет новый у нас вождь, а потом окажется, что он враг народа. И что тогда? Дворник в доме, где жили тогда профессора-врачи арестованные, так называемые врачи-вредители… когда их привезли, их освободили уже в апреле месяце, если мне память не изменяет, 1953 года… Их освободили и привезли в грузовике в дом — многие жили в одном доме. Ночью дворник убирала двор, мела, и она увидела их, узнала — а она была понятой, когда их арестовывали, и побежала в ближайшее отделение милиции с криком: «Враги сбежали!» — известный факт. Что было в головах у людей? И когда пошла десталинизация, когда пошла «оттепель», у людей, извините за жаргон, крыша съехала. Они не понимали, что происходит. Вот как, на Ваш взгляд, отвечала ли «оттепель» настроениям и чаяниям или не отвечала? Зубкова: Несомненно, отвечала. Потому что, с моей точки зрения, «оттепель», «оттепель» — это, собственно говоря, ответ на послевоенные вызовы, на послевоенные ожидания. Да? То, чего люди ждали после … Они ждали нормальной жизни. Да? Нормальный рабочий день с 9 до 6. Открылся магазин ГУМ, западная пресса так и сказала: В Советском Союзе происходит что-то грандиозное — ГУМ открылся. «Оттепель» — это дорога к ГУМу. Приехал Ив Монтан, открыли… Сванидзе: Завершайте. Зубкова: …импрессионистов. Происходили вещи, которые очень давно ждали. Страна начинала оттаивать, оживать — и в этом был смысл… Сванидзе: Спасибо. Зубкова: …«оттепели». Сванидзе: У меня вопрос к Вам, Ксения Григорьевна. Скажите, пожалуйста… я очень со многим согласен из того, что Вы сказали. Скажите… кстати, что Хрущев был плоть от плоти партаппарата, — наверно, так оно и… это мое мнение. Да, наверное, да. И что он участвовал в репрессиях — доказательства, приведенные Сергеем Ервандовичем, — абсолютно: документы… руки в крови — вот! Только ли у него? — вот вопрос. У всех! Вот не кажется ли Вам, что в данном случае настроение партаппарата, который сам устал от репрессий, и люди, начальники, тяжело работавшие по ночам: Сталин ночью работал — и они. Они устали ждать «воронка» у подъезда — им не нужно было это, у них тоже семьи были, они тоже люди. И вот здесь настроение партаппарата совпали с настроениями … не с настроения даже — с реальными потребностями общества. Хотелось «оттепели». И поэтому тот же палач Берия стал вносить достаточно радикальные предложения вместе с Маленковым. Хрущев, победив Берию во внутриаппаратной борьбе, он в этом плане соответствовал и интересам партаппарата, и интересам общества. Нет? Мяло: Нет, я не… Я не согласна. То есть, в какой-то мере, безусловно, Вы правы, но и в предыдущем выступлении, и в Вашем прозвучало, Вы извините, как если бы чаяния и потребности масс и их ожидания сводились только вот к этой материальной сфере. Она… Сванидзе: Это не материальная сфера. Мяло: Она, извините, просто я скажу… Сванидзе: Это жизнь. Мяло: Нет, жизнь…но говорилось про ГУМ и так далее. Сванидзе: ГУМ — пример. Мяло: Нет никаких данных, что… которые говорили бы о том, что народ готов был за ГУМ — а есть данные противоположные — что народ готов был за ГУМ заплатить разрушением всех смыслов прожитой им тяжелой, трагической и страшной жизни. И то, чего… чего он хотел, помимо естественной, ну, нормальной человеческой жизни… Он хотел — и к этому возникали предпосылки — он хотел, наконец, оглянуться на этот пройденный путь, потому что, действительно, эпоха эта уходила. Но она уходила, как уходила эпоха якобинцев. Но… Сванидзе: Страшная тоже эпоха якобинцев-то, да? Мяло: Да — краткая, но потом тоже много было чего. Но когда вы выходите из тюрьмы Консьержери — ну, Вы знаете, да? — откуда и Марию-Антуанетту увозили, и где ничего не скрывается… И вы на Дворце Правосудия читаете напротив «Свобода, равенство, братство!» — вы понимаете, что нация пришла к этому. Она знает, что было, она знает, какую цену она заплатила, и она знает, за что она заплатила… Сванидзе: Спасибо. Мяло: …и от чего она не собирается отказаться. Сванидзе: Спасибо, Ксения Григорьевна. Разумеется, наши слушания будут иметь продолжения. Одного дня слушаний недостаточно, они будут продолжены завтра. Мы прекращаем наше телевизионное голосование. Завтра слушания по теме: «Политика Хрущева — спасительные меры или мина замедленного действия?» будут продолжены в 21 час. Часть 2Сванидзе: Здравствуйте! У нас в России, как известно, прошлое непредсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания — исторические события, персонажи, проблемы, их связь с настоящим. У Вас, нашей телевизионной аудитории, также будет возможность высказаться, то есть проголосовать. Такая же возможность будет у сидящих в зале. Сегодня второй день слушаний по теме: «Политика Хрущева: спасительные меры или мина замедленного действия?». Хрущевское время — яркое, контрастное, беспорядочное — что в экономике, что в культуре, что в мировой политике. При этом есть ключевое событие — антисталинский доклад Хрущева на XX съезде. Доклад был очень смелым, но при этом, безусловно, защищающим систему. И то, и другое имело далекоидущие последствия. Повторяю вопрос наших слушаний: «Политика Хрущева: спасительные меры или мина замедленного действия?». Мы запускаем голосование нашей телевизионной аудитории. Номера телефонов Вы видите на экране. Обвинитель на процессе — политолог, президент международного общественного фонда «Экспериментальный Творческий Центр» Сергей Кургинян. Защитник на процессе — писатель Леонид Млечин. Сейчас прошу вывести на экран материалы по делу.
Сванидзе: Начинаем второй день слушаний по политике Никиты Сергеевича Хрущева. Вопрос сторонам: Каков характер и результаты хрущевских преобразований в сфере идеологии, в экономике и в социальной сфере? Пожалуйста, сторона защиты. Леонид Михайлович, Вам слово. Ваш тезис, Ваш свидетель. Млечин: Благодарю. Если позволите, я начну с Георгия Михайловича. Скажите, пожалуйста, Вы были, я думаю, одним из тех, кто получил квартиру благодаря Никите Сергеевичу, а? Георгий Гречко, советский космонавт: Да, когда я пришел на работу к Королеву, мы с женой жили в разных общежитиях. Когда у нас появился ребенок, нас из общежития выгнали. Мы пошли, сняли частный сектор, хозяйка говорила: Здесь не ходи, здесь музыку не заводи, здесь не приглашай гостей. И вот так мы жили, пока не появились то, что … так сказать, противники называют «хрущобами». Я счастлив, потому что я получил однокомнатную квартиру. Не очень высокий потолок, совмещенный узел, но я там слушал музыку, я там не слушал хозяйку, я принимал гостей, когда мне с гостями удобно, а не когда разрешит хозяйка. Причем я ее получил бесплатно. И я ее получил так, что там и сантехника была, и кухня была, можно было просто войти, пальто положить на пол и жить. А вот до этого, если бы не Хрущев, я бы ждал очень много лет: 7–8–9 лет мы ждали своего…и жили бы вот у этой хозяйки. Вот сейчас мы купили дочке квартиру, влезли в долги на много лет. Когда я вошел в эту квартиру, то я вспомнил, что там я вошел в квартиру, а здесь я вошел в помойку. Потому что грязные кривые стены, я могу сквозь стену с соседом по квартире поздороваться, и вместо пола — грязная яма. Вот прошло с тех пор, когда мне вручили ключи, там прошел час — и я уже жил, здесь прошло 2 года, мы еще не можем достроить эту квартиру. Млечин: Спасибо большое. Борис Анатольевич, встреча тогда у Вас с Никитой Сергеевичем была вообще говоря пугающая. Вы тогда, конечно, были чуть-чуть моложе, но… но не страшно было? И какие у Вас воспоминания остались? И как вы сейчас к Никите Сергеевичу относитесь, вот скажите? Борис Жутовский, художник: Конечно, страшно. Конечно, страшно. Сейчас мне 80, а тогда было 30, чуть раньше. Я все равно ему благодарен. Млечин: Почему? Жутовский: Потому что дома, в квартире, с 37 года по 57-й стоял вот этот чемоданчик, у двери. В нем была … было полотенчико вафельное, мыло завязано в тряпочку, не в мыльнице, зубная щетка с деревянной палочкой, обязательно, потому что пластмассовую в тюрьме можно о цементный пол пошуршать, и ею зарезаться, до того как тебя осудит власть. И этот чемодан лежал 20 лет. В 57-м мама его убрала на антресоли. Я его держу там. Пока. Что касается встречи с Никитой Сергеевичем Хрущевым в Манеже, то должен Вам сказать, что… ну, когда вы встречаетесь, каждый из вас по своей профессии не с профессионалом, вы или отказываетесь, или терпите. А посмотрите, кто на сегодняшний день в нашей культуре — кусок? 60-е годы. И кино, и художники, которые по всему миру у нас теперь уже покупаются за миллионы… Сванидзе: 10 секунд у Вас осталось. Жутовский: И книги, и всё остальное. Млечин: Спасибо. Можно я за счет моего финального времени попрошу профессора Орлова… Сванидзе: Хорошо. 30 секунд. Млечин: …сказать, оценить социальную политику Хрущева. Игорь Орлов, доктор исторических наук, профессор ГУ-ВШЭ: Вы знаете, если убрать всякие «измы», я свято уверен, что это была попытка, может быть, даже на примере соседней Германии, построить социальное государство. Но просто оно строилось так, как умели. Вот они умели так строить дом, а мы строили — да, с косыми балками, но все равно строили. Произошла реабилитация быта — это видно по цифрам, даже официально опубликованным — по росту количества, там, химчисток… вроде бы мелочь, да? Количество детских садов, химчисток, количество пивных автоматов — вообще, новинка для хрущевского времени — и первый гриль-бар… Сванидзе: Время. Завершайте. Орлов: …и все остальное. Поэтому в данном случае это, еще раз повторюсь, была попытка создать общество, в котором человеку будет более-менее комфортно. Млечин: Благодарю Вас. Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, Сергей Ервандович. Можете задать вопрос свидетелям защиты. Кургинян: Вот насчет социального комфорта. Вы считаете, что это такой вот сдвиг в сторону, ну, такой вот системы вот социального государства, где у граждан больше возможностей с личной инициативой и так далее. Да? Орлов: В данном случае я говорю о попытке построить социальное государство как государство, ну, так скажем, условно, социального благоденствия. Тогда единственный человек — это Людвиг Эрхард, — который мог выйти за рамки, ну, условно, скажем так, «желудка и быта». Ну, это был… это было… ноу-хау немцев. Кургинян: Ну, вы там… о гриле, гриль — он уже не выходит за рамки «желудка и быта»? Давайте перечислять тогда черты. Орлов: За рамками быта уже лежит культура, то есть… Кургинян: Как вы оцениваете культурные сдвиги? Вот не на уровне — люди там… Великие художники были, как мы знаем, в каждую эпоху. Орлов: Конечно. Кургинян: А вот в чем тенденция? Новый нарратив, большой сдвиг вот этого культурного языка, возник какой-то новый культурный язык при Хрущеве? Орлов: Ну, если только обогатившийся за счет вернувшихся из лагерей, вот. А… Кургинян: Это очень смешно, но… Орлов: Это с точки зрения языка. Но мы… когда вы говорите о нарративе, но дело даже не в том, чтобы создать что-то новое. Главное было — сохранить вот тот… некий заряд «оттепели»… То есть надо из этого исходить. Не надо строить идеальных моделей, нужно говорить о том, что… Кургинян: Понятно. Орлов: …было сделано. Кургинян: Я все понял. Вы не прокомментируете тогда, поскольку я для себя не получил ответа, я вот считаю, что, так сказать, хрущевская культура повернулась в сторону интимной личной жизни, вот. Она открыла какой-то такой частный мир, и при этом она похоронила все те великие тенденции классицизма, которые были в предшествующую эпоху и связаны с великими именами, которые я не буду перечислять — они известны. Но дело не в этом. Скажите, пожалуйста, а как Вы оцениваете все, что было сделано с приусадебными участками? Орлов: Ну, а как это можно расценивать? Это можно расценивать как левый утопизм. Как и некоторые другие мероприятия Хрущева. Кургинян: Оно, так сказать, действие по приусадебным участкам, совместимое с социальным государством? Орлов: Да. Потому, что этому предполагалась определенная компенсаторика агрогородов. То есть исходили из благого посыла, о том, что человек… Кургинян: Люди всегда исходят из благого посыла. Вы сами поддерживаете то, что было сделано с приусадебными участками, или нет? Орлов: Нет. Кургинян: Понятно, не поддерживаете. Хорошо. Значит, мы … Я тоже не хочу мазать Хрущева одним черным … одной черной мазью. Я хочу обратить ваше внимание на то, что если уж говорить о каких-то … частной инициативе и всех прочих, то там было сделано все, чтобы это свернуть. Абсолютно. И это очевидно доказывается документами, постановлениями Политбюро и это вытекает из классовой природы личности Хрущева, из того, что он является ставленником того, о чем мы говорили. Теперь я бы хотел спросить… Орлов: Я прошу прощения, свернуть частную инициативу — та которая так широко была развита при… Кургинян: Она не очень широко была развита… Орлов: …при Сталине? А что сворачивать? Кургинян: …но при Маленкове она была бы развита широко. Орлов: Была бы — это благое пожелание, как и… Кургинян: Ну, как? Мы же видели реформы Маленкова. Но я не об этом сейчас хочу спросить. Я очень уважаю… Пользуюсь случаем… спросить Гречко… Мне очень приятно Вас здесь видеть. Скажите, пожалуйста, как Вы оцениваете действия Никиты Сергеевича по отношению к военно-морскому флоту? Гречко: Вы знаете, я по своему военному образованию как раз моряк. Кургинян: Да. Гречко: Командир артиллерии и ракет на корабле. Кургинян: Уничтожение этих кораблей ВДВ, почти готовых, так сказать, раздавливание гусеницами морских самолетов, уничтожение Амурской флотилии и так далее. Вы считаете, что это все правомочные и нужные действия? Гречко: Еще спросите… дело в том, что я летчик … и самолеты ведь резали… Кургинян: Да. Да. Да. Если, я не помню… Ил-28, да? Гречко: Да. Кургинян: Вот когда летчики смотрели, как давили гусеницами Ил-28 и плакали… Гречко: Плакали. Кургинян: Это было… с Вашей точки зрения, это был негатив? Гречко: Вот какая ситуация. Наша экономика не могла, к сожалению, в то время строить и авианосцы, и корабли, и самолеты, и ракеты. Кургинян: У них готовность была 90 %. Гречко: Сейчас… сейчас скажу — и вот для экономики нужно было что-то выбрать — что нам под силу. И смотрите: летали над нами шпионские самолеты, снимали нас, никто не мог их сбить. Появились ракеты — мгновенно Пауэрса сбили 2 ракетами 2 самолета. Это был выбор. Единственное, что надо сказать, что, как всегда, Хрущев перегибал палку. Так что это вот — черное-белое. Вот такой был Хрущев. Кургинян: Давайте не будем — мы серьезные люди, и мы понимаем, что то, что он сделал с военно-морским флотом, — это преступление! Сванидзе: Сейчас перерыв, после чего мы продолжим слушания. Сванидзе: В эфире «Суд времени». Мы продолжаем слушания по политике Никиты Сергеевича Хрущева. Сергей Ервандович, прошу Вас. Ваш тезис, Ваш свидетель. Кургинян: Мне кажется, что совершенно ясно, что в том, что делал Хрущев в идеологии — вот эта десталинизацияи то, как она осуществлялась, — это мина замедленного действия. По существу, она, во-первых, не сказала правды, она была сработана под партийный аппарат, она вывела из зоны критики безумно многое и она заложила гигантскую мину в сознание людей. Люди перестали верить целому историческому периоду. Начались безумно сложные разбирательства по этому поводу. После XX съезда глава израильской разведки принес распечатку доклада Бен-Гуриону, основателю и премьер-министру Израиля. Бен-Гурион был в ужасе. Он сказал: «Они рухнут через 20 лет». Да? Даллес считал то, что они добыли скрытую версию доклада Хрущева, самым главным достижением. Теперь, если можно, доказательство № 18.
Кургинян: У меня вот были… и у отца моего и у меня вот были личные контакты с довольно высокими фигурами в китайском руководстве, и они говорили о главном — мне кажется, что это — квинтэссенция. Почему, — я говорил — вы не можете поддержать эти антисталинские меры и так далее? Они говорят: Мы не можем потерять лицо. Мне кажется, что мы в идеологии «потеряли лицо», а люди, которые теряют лицо, они теряют всё. И я не понимаю, зачем это нужно было делать. Я не понимаю, кому это было нужно, кроме узких клик и групп, которые развернули всё в свою сторону. Я хотел бы спросить Ксению Григорьевну Мяло, что Вы считаете по этому поводу? Мяло: Я считаю, что произошла подмена задачи. Назрела необходимость и была возможность, и народ был, как целое, готов к этому к осмыслению громадного пройденного им исторического периода. А это никак не сводилось к оценке деятельности только Сталина. Вот оценка деятельности Сталина, в той форме, как это произошло, — это, безусловно, диктовалось исключительно вот только эгоистическими интересами аппарата. Я напомню в двух словах, что в материалах XX съезда не затрагивалась ни проблема коллективизации, ни тем более проблема «красного террора», ни события в Крыму в 1920 году — ничего этого не было. То есть это был абсолютно узкий… только ответ узкому слою. Это значит, произошла подмена задачи: громадная стоявшая перед страной задача осмыслить и действительно искать уже новые пути движения — она была подменена вот этой узкой задачей. Во-вторых, по отношению к партии я считаю, что, парадоксальным образом, если я не ошибаюсь, Пленум 2 июля, вот после снятия Берии, а, может быть, даже уже после его расстрела — тут трудно сказать, да… 1953 года — он зафиксировал тезис о главенстве партии — его не было. То завершение XX съезда, как оно произошло, когда доклад был зачитан после того, как состоялись выборы, — а это было сделано только потому что Президиум боялся, что если доклад будет зачитан до, то он не будет выбран… И заключительная фраза Булганина: «Прения не открывать. Вопросов не задавать». Вот «вопросов не задавать» — в этом было заключено всё! Сванидзе: Спасибо. Леонид Михайлович, прошу Вас. Ваш вопрос свидетелю. Млечин: Да мы с Вами, Ксения Григорьевна, просто единомышленники, я тоже считаю, что десталинизация, проведенная Хрущевым, конечно, была узкая. Конечно, надо было всё рассказать, всю историю Советского Союза, конечно. Как всё это происходило. Да я с Вами согласен стопроцентно. Но обратите внимание, что коллега, сидящий слева от Вас, только что говорил, что десталинизация … Я правильно я Вас понял? …что десталинизация подорвала нашу страну. Ведь правильно я понял Вас? То есть Вы против десталинизации? Я правильно Вас понял, Сергей Ервандович или неправильно? Кургинян: Я… Вы абсолютно правильно поняли — и я не вижу ничего противоречащего, так сказать, моим словам, в словах Ксении Григорьевны. Млечин: То есть… Кургинян: Вы находите в них какие-то тонкие расхождения? Я их не понимаю. Я говорю, что десталинизация это было тупое действие, тупое. Осуществленное в интересах партийной номенклатуры, сокрывшее огромное количество правды, а поскольку это чем-то должно было быть компенсировано, то это было компенсировано пошлым, тупым, либеральным антисталинским воем, который продолжается уже более 50 лет. Вот в чем моя позиция. Млечин: То есть «тупой антисталинский вой» — это по поводу человека, который уничтожил столько людей? Вы понимаете… Кургинян: По поводу любого человека, сделавшего что угодно, можно говорить глубокие вещи и тупо выть. Но самое главное, что когда первые пять лет воешь, в этом есть свежесть какая-то… свежак какой-то… Но когда по пятому разу и по шестому? Сванидзе: Сергей Ервандович, Сергей Ервандович, я прошу прощения, но… Кургинян: Да, но мне же задан вопрос? Сванидзе: Да, но … Вы ответили, правда? Млечин: Я больше уже не задавал, … один вопрос. Кургинян: Не надо это делать, не надо. Млечин: Смотрите, мы, вообще говоря, обсуждаем другой вопрос, и всё время возвращаемся к Сталину. Кургинян: Ну, Ксению Григорьевну-то спросите. Млечин: Возможно, нам надо вообще весь «Суд времени» целиком и полностью посвятить Сталину и уже от начала и до конца, может быть в течение года… может быть, нам хватит с ним разобраться? Кургинян: Давайте, давайте. Млечин: Потому что обратите внимание — про что бы мы… Кургинян: Это называется «Имя Сталина»… Млечин: …ни говорили, от культуры до экономики — мы вновь и вновь возвращаемся к Сталину, где выявляется две позиции. Одна из них состоит в том, что этот человек совершил преступление. Рассказ о преступлениях необходим для того, чтобы очиститься от этого. И другая точка зрения, которая говорит о том, что совершил преступление, рассказ об этом позоре — это наше лицо, мы этого делать не надо, это нас погубит. Кургинян: Николай Карлович, я вынужден внести протест — я этим… Млечин: И эти две точки зрения… Кургинян: …не злоупотребляю. Сванидзе: Нет. Кургинян: Таких двух точек зрения нет. Я никогда не говорил, что не надо говорить. Я говорил, что есть великие деяния, и что исторические личности надо рассматривать в их полноте и глубине. Сванидзе: Хорошо, Сергей Ервандович. Млечин: И наличие этих двух точек зрения исключает практически, обратите внимание, нахождение хоть каких-нибудь точек соприкосновения. Сванидзе: Вопрос зададите Ксении Григорьевне? Млечин: Нет. А что я могу спросить, если вот эти две…эти, эти параллельные прямые — здесь евклидова геометрия — не пересекаются? О чем я могу спросить? Кургинян: Я хочу сказать, что эти параллельные прямые существуют в сознании господина Млечина. Они не в реальности, а в его сознании. Они виртуальны. Млечин: Да они более чем реальны. Ну что же мы говорим про Хрущева — да у него миллион было ошибок, огромное количество. Это правда, мы и говорим об этом. Но разве можно его сравнивать с человеком, который убивал людей? Кургинян: Николай Карлович, я… Сванидзе: Благодарю Вас. Кургинян: …хочу сказать, что вместо того, чтобы был задан вопрос и выступали свидетели … не может ли Ксения Григорьевна ответить на эту филиппику господина Млечина? В которой мы обвиняемся в имморализме. В ницшеанстве. Сванидзе: Леонид Михайлович, Вы задавали такой вопрос? Млечин: Нет, я не настаиваю, нет, не настаиваю. Кургинян: А я настаиваю на том, чтобы Ксения Григорьевна… Сванидзе: Нет, вопрос не был задан. У меня вопрос к стороне защиты. Дома Хрущева пресловутые, о которых говорил Георгий Михайлович. Действительно, Хрущев … можно как угодно ругать эти дома, пятиэтажки эти хилые, но они решили проблему коммуналок. Полет Гагарина — огромная победа. Я бы сказал, что по громкости своей… какой угодно, глобальной громкости… ну, несопоставимы эти две победы. Ну, на втором месте после Победы в Великой Отечественной войне, если чем-то мы можем, действительно, гордиться, что было за долгие годы советского режима у нас — на первое место, конечно, победа в войне, я бы поставил, а на второе — полет Гагарина. Да, это было при Хрущеве, этого нельзя забывать. Но — этот вопрос задавался — о приусадебных участках. Но — была еще одна тема — Указ 1958 года о запрете на скотину в личном пользовании. Страшный совершенно… После которого неизбежным было знаменитое ларионовское дело, с приписками, с забоем скота. Ужасно. Вся эпопея с кукурузой — не просчитанная… Вся эпопея с Целиной — не просчитанная … Так как нам в целом оценить социально-экономическую политику Хрущева? Георгий Михайлович? Гречко: Я согласен с Вами, что он двигался в правильном направлении, но с очень большими перегибами. Ведь, правильно Вы сказали, что он… он же что хотел? Освободить крестьянина от своего участка за счет агрогородов, за счет коллективного хозяйства. Я сам, будучи студентом, вместо того чтобы отдыхать, строил эти самые агрогорода под Ленинградом. Так что идея у него была правильная, но в нашей стране всегда вот выполнение …с выполнением плохо. Спилили яблони, а агрогорода не построили. Сванидзе: А почему ж ничего не получалось? Почему вот эти перегибы? Может, потому, что он слушать никого не хотел? Может, потому, что он сохранил ту систему, при которой никто из начальников никого не хотел слушать? Если кратко очень, очень коротко? Гречко: Ой, кратко так: по-моему, начиная с царизма и до сегодняшнего дня, все слушаются начальников, даже когда не согласны. Сванидзе: А начальники не слушают никого. Гречко: А начальники не слушают. Сванидзе: Спасибо. У нас короткий перерыв, после которого мы продолжим слушания. Сванидзе: В эфире «Суд времени». Вопрос сторонам: Каков характер и результат хрущевских преобразований во внешней политике? Пожалуйста, сторона обвинения. Прошу Вас. Кургинян: Падение темпов экономики при Хрущеве — на последнем периоде, его борьба с религией, его действия разрушительные по образованию, Новочеркасск и так далее и тому подобное. Нам все время говорят, что это перегибы. Это просто смешно. И, наконец, когда мы говорим, что это послужило разрывом отношений с Китаем, это чудовищный нанесло вред, это… это всё — мина замедленного действия. И теперь я хочу перейти к обсуждению этих мин замедленного действия во внешней политике. И просил бы Емельянова и Жукова поделить время и сказать по этому поводу вдвоем. Жуков: Что касается внешней политики. Доклад после XX съезда. На XX съезде Хрущев не произносил доклад. Закрыли съезд, Хрущев произнес его. Результат первый — Тбилиси, разгон демонстрации. Второе — события в Польше, летом уже, сначала в Познани, затем в Варшаве, вплоть до того, что город окружают войска по приказу тогдашнего министра обороны Польши Рокоссовского. Осенью перекидываются события на Венгрию. С чем это было связано? Это было связано со всей противоречивой внутренней и внешней политикой Хрущева. Кургинян: Значит, мы начинаем курочить смысл, и льется кровь. Жуков: Совершенно верно. Потому что сегодня он говорит одно, завтра обратное. В Восточной Европе не успевают выполнить то, что приказал Хрущев. Когда они сделают, оказывается они уже вредители. Имре Надь и так далее выполняли то, что до этого рекомендовала Москва. И второе: очень любят у нас говорить о кубинском кризисе 1962 года. Все забывают, что эта шумиха была создана американцами, чтобы прикрыть их вывод американских ракет из Турции. Им было стыдно, неудобно — устроили шумиху, вроде вот — ах! то, се… Сванидзе: Я виноват, а наших ракет на Кубе не было? Жуков: Были. Но мы их поставили, чтобы заставить американцев вывести из Турции. Но важнее было другое — кризис в районе Индонезии. Сукарно решил отвоевать у Нидерландов Западную Гвинею. Хрущев отправил туда, в воды Индонезии подводные лодки с условием, что по приказу из Москвы они будут топить нидерландские боевые корабли. Нидерланды — член НАТО. Одна торпеда в торпедный катер нидерландский — и состояние войны между нами и НАТО… Кургинян: Вот это что-то новое, за что я очень благодарен. Я даже готов отдать 30 секунд своего времени заключительного Емельянову, чтобы позиция была сформулирована. Юрий Емельянов, кандидат исторических наук, писатель: Ну, прежде всего, мне хотелось бы сказать, что многие действия Хрущева объяснялись не только его импульсивным характером, но и тем, что с его приходом к власти восторжествовали те, кто оказались под угрозой изгнания, после того как в Президиум Центрального Комитета КПСС были избраны люди с высшим образованием, доктора наук. Они все вылетели. Остались люди, где только один Маленков имел незаконченное высшее образование, и двое — Первухин и Сабуров — с высшим образованием. Потом и от них избавились. Сванидзе: Я прошу прощения, я просил бы вернуться к проблематике внешнеполитической. Емельянов: И вот необразованность Хрущева, который был самым необразованным из них, проявилась в его нигилистическом отношении к вопросам внешней политики. Он просто ничего не понимал в этом. У меня в книжке много приведено заявлений, где Хрущев говорил, что «мы вас уничтожим», «мы можем смести все страны НАТО одним ударом». Он преувеличил количество ракет в несколько раз, пока не выяснилось, что это был большой блеф, что у нас было всего 30 ракет на боевом дежурстве. Он угрожал испытать 100-мегатонную атомную бомбу, так что «форточки вылетят» и так далее. Кургинян: Кузькину мать, кузькину мать… Это 100-мегатонная бомба… Емельянов: Угрозы… острая ситуация возникла из-за Суэцкого кризиса: турки подвели войска к сирийской границе, Хрущев говорит о том, что мы уничтожим там полсвета из-за этого. В Ираке революция и так далее, и так далее. Берлинские кризисы… Сванидзе: Завершайте. Емельянов: …и прочее, и прочее. То есть мир жил всё время на грани войны, на грани уничтожения, благодаря вот деятельности этого малограмотного человека. Сванидзе: Спасибо. Леонид Михайлович, прошу Вас. Ваши вопросы свидетелям обвинения. Млечин: Одной, пусть даже самой искренней нелюбви к Хрущеву, все-таки недостаточно для анализа внешнеполитической ситуации десятилетия хрущевского. Давайте, Юрий Николаевич… дайте все-таки с Вами вспомним… Кургинян: Николай Карлович, и снова я обращаю Ваше внимание — что Вы имеете в виду? что у представленных здесь выдающихся ученых есть только ненависть, и нет информации? Сванидзе: Леонид Михайлович, здесь действительно есть замечание, к которому я бы хотел присоединиться. Если можно, воздержитесь от общих оценок позиций свидетелей противоположной стороны. Кургинян: От этой моральной позиции, моральной… Млечин: Хорошо, я воздержусь, я воздержусь. Хотя мораль здесь не помешала бы. Кургинян: Конечно… Млечин: Юрий Николаевич, давайте мы с Вами вернемся к ситуации послесталинской. Хрущев помирился с Югославией, ссора с которой — с братской республикой — была безумной, обвинять Тито… писать тут «кровавая собака Тито»… человека, который сражался во главе партизан против гитлеровцев — нелепо. Государственный договор с Австрией 1955 года. Установление отношений с Западной Германией, приезд сюда канцлера Аденауэра, переговоры… Худо-бедно получилось. Договор с Японией. Декларация о восстановлении дипломатических отношений с Японией, напомню, — единственный документ, связывающий наши две страны, ничего другого больше никому не удалось — только Хрущеву это удалось. Поворот Советского Союза в сторону Ближнего Востока — ведь при Сталине арабские режимы считались реакционными, враждебными. Кто повернул Советский Союз к Ближнему Востоку? К арабскому миру? Кто отправил Шепилова на переговоры в Каир? Когда Насер сказал: «Мой дорогой брат, я Вас ждал давно». Кто пытался наладить все-таки отношения с Китаем? Кто поладил хорошо с Финляндией, отдал Порккала-Уд и другую базу? Это все сделал Хрущев. Кто поехал в Женеву и впервые в послевоенное время четыре руководителя государств сели, нормально беседовали? И это было точно понижение напряжения. Кургинян: Это еще вопрос. Большой вопрос. Млечин: 50-е годы в мире были временем, когда люди точно не ждали войны. Кургинян: Вопрос. Млечин: Кто поехал в Великобританию и поладил? Понимаете, конечно, у нас в памяти остался Карибский кризис, у нас остался в памяти остался венгерский кризис, берлинский кризис… Но ведь было… Кургинян: Да. Млечин: …и общее снижение напряжения в 50-е годы. Или Вы не согласитесь со мной? Жуков: Начну по порядку, с Югославии. В 56 году югославская делегация прибыла с ответным визитом в Москву. В архиве на Ильинке сохранились стенограммы переговоров. Во время этих переговоров участник югославской делегации Кардель неожиданно объяснил причину разрыва между СССР и Югославией. Оказывается, по приказу Тито на десантные суда сажали югославские и албанские дивизии, для того чтобы высадиться в Греции и поддержать партизан-коммунистов. В тех условиях это означало Третью мировую войну. Вот причина разрыва, которую не хотели раскрывать при Сталине, и все наши карикатуристы и сатирики изощрялись, кто как мог. Млечин: Но вы же не оспариваете, что при Хрущеве наладили отношения с Югославией — я сейчас об этом говорю, а не… Жуков: Сейчас, секунду. Млечин: …о причинах. Жуков: Они должны были у нас просить извинения, а не мы у них, как это делал Хрущев. Второе. Австрия, австрийский договор, который вышел нам боком. Молотов объяснял Хрущеву, что нельзя в этом договоре предусматривать немедленный вывод советских оккупационных войск — на это нужно время. А наши войска доходили до Венгрии… Млечин: Никак не связан договор 1955 года и венгерские события 1956 года. Ну что вы вводите в заблуждение слушателей-то, ну? Жуков: Связать надо… Почему? 1956 год — австрийский договор. Млечин: 1955. У Вас и познания, да… Я воздерживаюсь… Жуков: 1955, да. Млечин: …от оценки. Жуков: И венгры сказали: на каком основании Ваши войска? А наши войска там были только для обеспечения коммуникаций советской зоны оккупации Австрии. Это тоже сыграло роль в 1956 году, когда венгры потребовали — у вас нету никаких соглашений с нами о пребывании войск. Япония. До сих пор всем икаются 4 японских острова, которые Никита Сергеевич пообещал японцам отдать, как только будет… Млечин: Юрий Николаевич, конечно Вы все знаете, но … Два. Жуков: …подписан договор. Млечин: Два острова, а не четыре. Посмотрите декларацию 1956 года, почитайте внимательно. Жуков: Скажите, какая разница между двумя и четырьмя нашими островами? Которые… Млечин: Вы называете себя историком, доктором наук. Просто я призываю Вас к точности. Жуков: Да. Сванидзе: Время истекло. Прошу прощения. Млечин: Да. Благодарю Вас. Сванидзе: Сейчас перерыв, после чего мы продолжим слушания. Сванидзе: В эфире «Суд времени». Мы продолжаем слушания. Прошу Вас, Леонид Михайлович, Ваш тезис, Ваш свидетель. Млечин: Могу ли я обратиться… Олег Алексеевич Гриневский, один из самых известных советских дипломатов, ныне профессор, автор многих книг, в том числе и о внешней политике Хрущева. Человек, который участвовал в непосредственной политике. Олег Алексеевич, ну давайте все-таки для начала оценим внешнюю политику Хрущева? Олег Гриневский, доктор исторических наук, руководитель Центра Европа-США Института Европы РАН: Я думаю, главное достижение Хрущева — это то, что мы с вами имеем здесь возможность сидеть и обсуждать эту тему с разных точек зрения, и никого не обвинять в измене Родине. Вот это, я думаю, главное достижение Хрущева. Теперь… Понимаете, когда мы говорим о внешней политике, да и во внутренней то же самое, можно, конечно, очень много недостатков найти. Так? И тут правильно совершенно, так сказать, эти недостатки отмечались. Но давайте посмотрим о главном — он провозгласил мирное сосуществование между двумя системами. И вот, действительно, был начат процесс мирного сосуществования, и, по сути дела, он и возводился к тому, что главная опасность — это мировая война с применением ядерного оружия. Ее нужно любыми способами избежать. То, что мы до сегодняшнего дня дожили без войны — это, по сути дела, начало политики Хрущева. Ну и второй, так сказать, тезис, если опять говорить об основных причинах, так? Прекратить гонку вооружений. Для того чтобы другие страны не получили ядерного оружия. И вот если вы посмотрите на политику Хрущева, вот всеобщее полное разоружение — казалось бы, блеф, но он сделал практически первые шаги, ведь так? Договор о запрещении испытания ядерного оружия. Так? Ведь он до сих пор — основа его, является основой нынешней безопасности. Он заложил начало переговоров по нераспространению ядерного оружия. И первое, что случилось после Карибского кризиса, так? — было объявлено о создании горячей линии связи между Москвой и Вашингтоном. Млечин: Олег Алексеевич, извините, я Вас прерву. Я хочу, если можно, Ваша Честь… Здесь находится Степан Анастасович Микоян, Герой Советского Союза, боевой летчик и всю жизнь прослуживший в авиации. Вот скажите, Степан Анастасович, вот как Вы оцениваете… Сванидзе: Я бы добавил, что сын Анастаса Ивановича Микояна. Млечин: Сын Анастаса Ивановича Микояна, само собой. Степан Анастасович, как Вы относитесь, вот мирная политика Хрущева, не мирная? Разоружение … Вот как военный летчик, не как сын Анастаса Микояна, как военный летчик? Степан Микоян, заслуженный летчик-испытатель СССР, старший сын Анастаса Микояна: Ну, если говорить только как летчик, то я бы, может, сказал, отрицательно. В каком смысле? Что вот сегодня вспоминали, вот говорил Георгий Гречко, что нанес удар по флоту, но он большой удар нанес по авиации. Но я не хотел бы об этом говорить, потому что я в целом считаю, что Хрущев — великий человек, конечно. Тем, что он сделал, и, прежде всего… Сванидзе: 20 секунд. Микоян: …о том, о чем говорили в первой части. Вот вначале я говорю великий, а потом хочу сказать, что недостатки или ошибки были, конечно, тоже. А вот в отношении его политики, внешней политики после войны, действительно у него были такие шаги, которые могли кончится очень плохо. Конечно, Карибский кризис… Вот потом на грани войны мы были по Берлинскому кризису. Потом Варшава. Тоже не все, может быть, знают, что в шаге от войны были, от того, чтобы войска ввели в Варшаву. Ну, я не знаю, если бы было хоть 3 лишних 5 секунд, я бы сказал… Сванидзе: 10 секунд я Вам даю. Но не больше, к сожалению. Микоян: Что когда они разговаривали в Варшаве, там все были — Хрущев был, Молотов, Каганович, вот отец мой был… вот. Ну, и там то и дело возникал вопрос о том, чтобы войска… кстати, не польские войска, не при чем Рокоссовский … а именно советские войска вышли из своих казарм и шли в сторону Варшавы. Но потом это утихло. Прилетели в Москву, разошлись там по домам на Ленинских горах, и вдруг идет посыльный, ну, не буду говорить, большой генерал, пришел и говорит: «Вот, Анастас Иванович, Вас Хрущев приглашает. Они еще там стоят, разговаривают. И Вас зовут». Подходит он к ним. Каганович там, Молотов … «А мы все-таки решили ввести войска в Варшаву». После того, как прилетели, всё договорились: «А мы все-таки решили ввести войска в Варшаву». Ну, отец мой в этом смысле, в этих случаях был дипломат, он не стал спорить, потому что тут же бы его заголосовали, он говорит: Ну что мы сегодня решаем? Давайте завтра соберемся… Сванидзе: Степан Анастасович, спасибо большое, надо завершать. Микоян: их пригласим, обсудим… вот. Сванидзе: Сергей Ервандович, прошу Вас. Ваш вопрос стороне защиты. Кургинян: Степан Анастасович, я бы с удовольствием выслушал всю критику в свой адрес, но я бы все-таки хотел бы, чтобы вы все-таки прокомментировали высказывание одного очень уважаемого советского политика. Доказательство № 25, пожалуйста:
Микоян: Я с этим полностью согласен и не потому, что это мой отец. Я так думаю тоже. Кургинян: Спасибо Вам за эту объективную оценку внешней политики Хрущева. Можно еще вопрос? Скажите, пожалуйста, Вы говорите, что главное достижение Хрущева — это то, что мы здесь сидим и что-то обсуждаем, но, судя по таким лингвемам… Сванидзе: Это не Степан Анастасович сказал. Кургинян: А кто? Гриневский: Я. Кургинян: А, Вы? О, да! О, замечательно! Да. Я очень ценю возможность обсуждать что-то здесь и везде. Но скажите, пожалуйста, а вот что, если достижения в каком-то смысле в том, что мы сидим и обсуждаем, а недостаток в том, что мы сидим на обломках великой державы, что мы сидим на развалинах, что мы сидим на некоторой определенной помойке. Вот если это всё является недостатком, то оправдывает ли достоинство, что мы обсуждаем, то, что мы обсуждаем это в таком контексте, и почему нельзя обладать и свободой обсуждения, и великой державой? Гриневский: Вопрос, по-моему, конечно, интересный. Но что можно на него ответить? Понимаете, наверное, вот когда мы, так сказать, если первой нашей части вот разговоров, которые были… Это, так сказать, кто придет к власти. Если бы, скажем, пришел Берия, наверное, Советский Союз бы существовал. Но едва ли мы бы с Вами вели бы такую беседу. Кургинян: Так вот я спрашиваю… Вот смотрите, что здесь лежит… Если бы Советский Союз существовал, да еще экономически процветал, то не было бы 3 миллионов… Млечин: С чего бы ему процветать-то? Кургинян: …беспризорных детей, не было бы, не было бы всей крови, которая образовалась при его распаде, не было бы национального унижения… Для Вас вот на этих двух чашах весов что перевешивает? Мне просто искренне хочется знать. Гриневский: Тот, кто считает, что Советский Союз можно было сохранить, у того нет ума. А тот, кто сожалеет, у того… Кургинян: Ой, ну ради бога! Ну не надо! Ну, это говорилось, ну, Вы знаете… Знаете Вы всё… Ну, зачем это? Ну зачем? Гриневский: Вот понимаете… Кургинян: Ну, зачем? Вот знаете, последнее, что исчезает, это сервильность. Ну, зачем? Ну, зачем это все? Ну, зачем? Сванидзе: Сергей Ервандович, у меня здесь тоже замечание, которое Вы относили к Леониду Михайловичу. Кургинян: Принимаю его полностью. И я должен сказать, что я как бы всегда считаю, что я имею право на нечто симметричное в слабом подражании виртуозностям господина Млечина. А то Ваше замечание я принимаю. Сванидзе: Это хорошо. Гриневский: Я… понимаете, у меня один аргумент есть. Можно? Кургинян: Как говорится в таких случаях, как сказал Пушкин: «Но строк печальных не смываю». Сванидзе: Я не знаю насчет печали… Гриневский: Можно я… Сванидзе: Секундочку, сейчас я Вам предоставлю… Гриневский: одну секунду… У меня единственная возможность ответить… Это… Сванидзе: Потом, потом… Гриневский: …снять ботинок и постучать. Сванидзе: Да. Кургинян: Это все, что может быть сказано? Гречко: Всё переломал, а остальные так и оставили переломанное и ничего не подняли? Кургинян: Мы говорим о том, что Хрущев… Гречко: А может быть, не Хрущев поломал? Кургинян: …заложил мины замедленного действия. Гречко: Может, кто-нибудь другой поломал, после Хрущева? Кургинян: Мы не так говорим. Гречко: Может, кто-нибудь другой поломал? После Хрущева. Кургинян: Нет. Он заложил мины замедленного действия: в религии, в идеологии, культуре, внешней политике, образовании, экономике — везде! И они сработали! Сванидзе: Спасибо. Гречко: А почему никто не исправил тогда? Кургинян: А вот это отдельный вопрос. И мы готовы их обсуждать. Сванидзе: Спасибо. Кургинян: Это отличный вопрос! Давайте его обсудим. Сванидзе: Значит…значит у меня вопрос есть к Вашей стороне. Наверно, к Юрию Николаевичу. В том, что касается внешней политики Хрущева. Вот шла речь о том, что поссорились с Венгрией, с Китаем и так далее. Так поссорились-то почему? Поссорились потому, что Хрущев сказал правду про нашу историю. Хрущев сказал правду про Сталина. В каждой из этих стран сидел свой Сталин, посаженный большим Сталиным, и он, конечно, не хотел этих разоблачений. Значит, не нужно было говорить правду? Как надо было поступить, на Ваш взгляд? Жуков: Простите, мы говорили неправду о нашей истории. Просто Никита Сергеевич взял большое кипящее помойное ведро и вылил его на мертвого. Это не история. Сванидзе: Но на живого, на живого такой возможности не было. Жуков: Правильно. Он сводил счеты и с Кагановичем, и с Жуковым, который спас его в 1957 году. Просто такой человек, как Хрущев, не мог прощать… Сванидзе: Он в 56 году не мог сводить… Жуков: …тем, перед кем он унижался. Сванидзе: …он в 56 году не мог сводить счеты с Жуковым, который спас его в 1957-м. Последовательность немножко другая. Жуков: Я не говорю о том, что это было в 50… просто я говорю — от доклада пошло 56 года… Сванидзе: Вы не ответили на мой вопрос. Вы не ответили. Кургинян: Вот здесь уже я читал документы. Сванидзе: Вы не ответили на мой вопрос. Спасибо. Жуков: Почему? Сванидзе: Что почему? Жуков: Почему не ответил? Сванидзе: Я спросил Вас — не нужно было говорить правду другим странам? Жуков: Я еще раз заявляю, что это не правда, а ложь. Клевета. Кургинян: Это не правда. Мяло: Это не правда. Сванидзе: То, что было в закрытом докладе Хрущева про Сталина — это ложь? Жуков: Ложь. Мяло: Ложь. Жуков: Там передергивание фактов. Сванидзе: Всё. Жуков: Передергивание фактов. Сванидзе: Это не вся правда, несомненно. Жуков: Это одна миллионная правды… Кургинян: В народе говорят — полуправда хуже лжи. Сванидзе: Но полная правда была бы гораздо хуже для наших братских партий и стран. Жуков: Ничего подобного — они вместе с нами жили тогда. Сванидзе: Спасибо. Тема, как мы видим, далеко не исчерпана. И нам предстоит третий день слушаний по теме «Политика Никиты Сергеевича Хрущева». Сейчас предоставляю возможность высказаться по сегодняшнему дню слушаний и сказать заключительное слово обеим сторонам. Прошу Вас, Сергей Ервандович. Вам слово. Кургинян: Первый тезис. В политике понятие «правда» — это очень тонкое и сложное понятие. Второе. Никогда не надо называть правдой тенденциозную версию, из которой изъята часть информации, в которой извращены факты и которая служит интересам конкретных групп. Это не правда, это пропаганда. Это идеология, которая довлеет до сих пор. И нельзя называть это правдой. Третье. Китайцы много что сказали о Мао Цзэдуне, но они сказали с позиции людей, которые верят и почитают свою страну. И можно говорить на языке ненависти. И мы до сих пор пожинаем плоды этой полуправды, которая хуже лжи. И пока мы не вернем правду, настоящую, в том числе и о Хрущеве, мы будем все время народом, у которого отнята история, а значит не народом. Поэтому задача очень крупная. Очень актуальная. Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, Леонид Михайлович. Млечин: Вот Хрущев и был человеком, который начал возвращать народу правду. Да? Секретный был доклад, боялся… он как раз и боялся, что это распространится, и другие обидятся … и страшно ему было — всем было страшно. Министр обороны, маршал Жуков сказал, обращаясь к членам Президиума ЦК: «Люли ваши портреты носили. Да если бы они все это знали, что у вас локоть…руки по локоть в крови, чтобы они с вами сделали?» Правильно, конечно, им страшно всем было. Даже эта робкая попытка сказать правду о том, что происходило, страшно напугала. Знаете почему? что не могут простить Хрущеву? Выяснилось, что даже вот эта робкая попытка показывает слабость этой системы, вот этой сталинской системы. Стоило из-под нее вытащить один элемент — страх и рабское подчинение вождю — и система зашаталась. И вот этого Хрущеву и не могут простить, что система-то оказалась такой слабой. Если бы эти элементы были на месте — страх и поклонение вождю — стояла бы до конца, как стоит сейчас Северная Корея. Выдернув, система оказалось слабой. Хрущев в этом не виноват, в слабости системы. Сванидзе: Спасибо. Сейчас мы прекращаем телевизионное голосование. И завтра слушание по теме: «Политика Хрущева: спасительные меры или мина замедленного действия?» будут продолжены в 21 час. Часть 3Сванидзе: Здравствуйте! У нас в России, как известно, прошлое непредсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания — исторические события, персонажи, проблемы, их связь с настоящим. У Вас, нашей телевизионной аудитории, также будет возможность высказаться, то есть проголосовать. Такая же возможность будет и у сидящих в зале. Сегодня третий день слушаний по теме: «Политика Хрущева: спасительные меры или мина замедленного действия?». Хрущевское время — яркое, контрастное, беспорядочное — что в экономике, что в культуре, что в мировой политике. При этом есть ключевое событие — антисталинский доклад Хрущева на XX съезде. Доклад был очень смелым, но при этом, безусловно, защищающим систему. И то, и другое имело далекоидущие последствия. Повторяю вопрос наших слушаний: «Политика Хрущева: спасительные меры или мина замедленного действия?». Мы запускаем голосование нашей телевизионной аудитории. Номера телефонов Вы видите на экранах. Обвинитель на нашем процессе — политолог, президент международного общественного фонда «Экспериментальный Творческий Центр» Сергей Кургинян. Защитник на процессе — писатель Леонид Млечин. Сейчас прошу вывести на экран материалы по делу.
Сванидзе: Мы начинаем третий день слушаний по политике Никиты Сергеевича Хрущева. Первый вопрос обеим сторонам: В силу каких причин произошла отставка Хрущева? Пожалуйста, сторона обвинения, Сергей Ервандович, Ваш тезис, Ваш свидетель. Кургинян: Пожалуйста, доказательство № 28.
Кургинян: Это мнение авторитетного политика, который, наверное, лучше всех что-то знает, но если как бы… Я позволю себе высказать свое личное мнение, которое вытекает из всего, что мы здесь обсуждали, — мавр сделал свое дело, мавр может уходить! Хрущев выполнил волю партийного аппарата, Хрущев создал то, что было нужно этому аппарату. Создавая то, что нужно этому аппарату, а не стране, он запутался, он накопил огромные противоречия самого разного рода. Кроме того, партаппарат, который получил от Хрущева неприкасаемость в деле чисток, хотел больше. Он хотел консенсус, он хотел экономических возможностей, в конечном итоге, он хотел распилить базис, для того чтобы, так сказать, превратить это всё в личное благосостояние. И началось это уже тогда. А для этого нужны были новые лидеры. Хрущев в этом смысле оказался плотью от плоти этого аппарата, он проиграл возможности изменить страну, он сорвал тогда эти возможности и в этом смысле заложил мины замедленного действия. Мины замедленного действия взорвались позже. Они породили то, что мы все находимся на обломках страны. На обломках, а не так, как могли бы мы быть, если бы Хрущев правильно использовал время. И это главный исторический урок. А теперь я бы хотел спросить Вардана Эрнестовича Багдасаряна. Его точка зрения на данный вопрос. Она может совпадать, не совпадать с моей, опровергать ее. Вардан Багдасарян, доктор исторических наук, профессор: Я полагаю, что в той ситуации, если бы речь шла о сохранении государственности под названием «Советский Союз», другого решения, чем снятие Хрущева, быть не могло. Действительно, при Хрущеве был достигнут максимум показателей статистических по многим параметрам, но это приходилось на первую половину 50-х годов. Советская система, запущенная до 53 года, давала этот результат. Вторая половина — начало 60-х годов — это был обвал фактически по всем показателям. И по промышленности, и по сельскому хозяйству, если мы смотрим в сравнении, наблюдаем обвал. Было 15 % — доля Советского Союза в экономических показателях мира — снижается на 2 % — 13. Демографические показатели. Показатель рождаемости к концу его правления с 25,3 на 1000 человек, снижается до 16,9. Стали вдруг меньше рожать. Это был самый, не считая 90-х гг., крупный обвал за всю демографическую историю России! С начала 60-х гг. показатели смертности в Советском Союзе пошли вверх. Смотрим социальные показатели. После 1961 года, когда осуществился обмен денег 10 на 1, а пропорционального снижения цен не произошло, то потеряли и в реальной заработной плате население. Смотрим другие показатели. Смотрим геополитическое свертывание: ушли из Китая, вывели базы, которые у нас до середине 70-х годов должны в Порт-Артуре и вДальнем сохраняться, ушли из Австрии, не получив с этого каких-то дивидендов, ушли из Финляндии, не получив этих дивидендов, хотя до 90-х гг. у нас должна была там находиться база. Но мало того, что ушли, на этом месте создаются и распространяются инфраструктуры… в Балтике ФРГ принимается в НАТО, в Южной Корее, Японии — приходят туда Соединенные Штаты Америки. Смотрим на ситуацию в военной сфере: конверсия, сокращение вооруженных сил с 5,3 миллионов в начале до 2,2 миллионов, потом до 1 миллиона, не устроив военнослужащих должным образом, плюс военная конверсия, плюс идут на металлолом крейсера. И в той ситуации это просто вопрос был о национальной безопасности. Сванидзе: Вардан Эрнестович, время… Багдасарян: И, завершая эту мысль — в любой ситуации это означало бы политическое фиаско, и в любой другой стране и в данном случае — в Советском Союзе должен был быть поставлен вопрос об отставке, что, собственно, и случилось. Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, Леонид Михайлович, Ваш вопрос свидетелю оппонирующей стороны. Млечин: Ничего я, честно говоря, не понял. Давайте с Вами разберемся. Что вот вывели войска из Австрии — потеряли. Что потеряли? Австрия как была, так и осталась нейтральной территорией. Этого в Москве и хотели, этого добились. Отказались от военной базы в Финляндии — Финляндия была, есть и остается наилучшим партнером, ну, просто идеальным партнером нашей страны в советские времена. Просто № 1 для Москвы. А из Китая ушли потому, что надо было уйти, к сожалению. Представьте себе, что наши войска находились бы в Даляне, когда началась культурная революция. Что бы тогда произошло? Как бы там пришлось нам выручать этих ребят? … и что из этого вспыхнула бы война. Я не понимаю, честно говоря, этих претензий совершенно. При чем здесь Южная Корея и Никита Сергеевич Хрущев? Корея раскололась задолго до того, как Хрущев пришел к власти. Ничего поделать он в этом смысле не мог. Эти я претензии совершенно не понимаю. Скажите, пожалуйста, Вы что, всерьез полагаете, что Никиту Сергеевича Хрущева в октябре 1964 года товарищи по Президиуму ЦК сняли за это за всё? Багдасарян: Вопрос задан? Млечин: Да. Багдасарян: Содержалось 2 претензии и 2 апелляции. Первый вопрос содержал … значит, вызов по поводу внешнеполитической оценки, данной мной. Я полагаю, значит, что существует геополитическая борьба в мире, столкновение геополитических позиций. Речь не шла о превращении там Австрии, скажем, в социалистическую страну и не превращении Финляндии. Речь шла о военных базах, которые находились, соответственно, в Финляндии, войска находились в Австрии. Это была зона, это был барьер для сдерживания. Сейчас что мы наблюдаем? Наблюдаем продвижение НАТО на Восток. НАТО уже у границ… Млечин: Австрия не была… Багдасарян: …России, российской… Млечин: …и не входит в НАТО. Багдасарян: Можно я отвечу на вопрос? Млечин: Именно благодаря тому, что в 1965 году заключили договор, и они взяли на себя обязательства о нейтралитете. Но лучшего нельзя было желать… Багдасарян: Вопрос … еще раз я Вам говорю, что вопрос не заключался о политической ориентации Австрии, а вопрос… Млечин: Это и военная… Багдасарян: …вопрос заключается о наших войсках… Млечин: …ориентация. Багдасарян: …наших войсках, которые стояли на этой территории… Млечин: Но стояли до заключения… Багдасарян: …и сдерживали соответствующее… Млечин: …мирного договора. Багдасарян: …продвижение войск Млечин: Ну, вы что думали… Багдасарян: …возможного геополитического… Млечин: …что их всегда что ли можно… Багдасарян: …противника. Млечин: …будет держать? Сванидзе: Уважаемые коллеги, можно мне вмешаться в ваш спор и его несколько канализировать, на мой взгляд, в нужном направлении? Если я правильно понял Ваш вопрос, Леонид Михайлович, да, значит, вопрос был в том, действительно ли Вы считаете, что вот все эти проблемы внешнеполитического свойства, или не проблемы, потому что это вопрос спорный, в данном случае спор возник, — именно они стали причиной отставки Хрущева? Багдасарян: Я понял. Это вторая… вторая составляющая. Сванидзе: Я правильно, правильно понял? Багдасарян: Я и собирался ответить и на этот вызов. С моей точки зрения, в данном случае, конечно, у политической элиты были свои интересы и разные комбинации субъективных интересов, но в данном случае все-таки многие из этой политической элиты — это бывшие фронтовики — все-таки они не разучились еще мыслить в государственных категориях. Вопрос с Хрущевым, который дезавуировал государственность и своим поведением, и своей политикой, а еще предполагалась там серия шагов как упразднение, например, Академии Наук, как дальнейшее… по свертыванию военной техники, значит… надо было остановить. И в данном случае — не часто это случается — но позиция политической элиты и интересы народа совпали. Млечин: Ваша Честь, я могу только констатировать, к сожалению, что автор не отвечает на вопрос. Потому что в документах, имеющихся… Сванидзе: На мой взгляд, автор ответил на вопрос. Он высказал свою точку зрения. Млечин: Да, но это не соответствует совершенно документам партийным, документам Пленумов, в которых ясно и четко товарищи по Президиуму ЦК выразили причины своего недовольства товарищем Хрущевым. Сванидзе: Спасибо. Позиции понятны. Леонид Михайлович, прошу Вас. Ваш тезис, Ваш свидетель. Млечин: Я имел удовольствие беседовать с очень многими участниками смещения Хрущева, в том числе, пожалуй, и с тем, кто сыграл практически ключевую роль, с Владимир Федоровичем Семичастным, тогдашним председателем КГБ. Из этих бесед, из того, что тогда говорилось на Пленуме ЦК, чем они делились потом, вырисовывается совершенно ясная картина: Хрущев, конечно, наплодил себе врагов — тут цитата из Микояна точная. Он поссорился с Вооруженными Силами, когда сокращал их. Сокращений было два. Первое было, когда министром обороны был Жуков. Второе он проводил без Жукова, и ему не на кого было опереться. Характерно, что незадолго до отставки Хрущев звонил Жукову и хотел, чтобы …видимо, хотел с ним встретиться и, возможно, хотел вернуть, чтобы прикрыться его авторитетом. Поссорился с КГБ, это мне Семичастный говорил. «Представляешь, — говорит, — он сокращал нас все время. Не давал мне генеральские погоны». Поссорился с партийными секретарями. Да, они его поддержали, но они же его и боялись — он их тасовал. У него ничего не получалось. Одна новация, другая — ничего не получается. Он меняет людей. Партийные секретари обижались, они хотели сидеть на своих местах. И, кроме того, Никита Сергеевич расслабился… Впрочем, я хочу спросить об этом человека, который, наверное, знает все это лучше меня, сына Анастаса Ивановича Микояна. Степан Анастасович, о причинах. Вот те, которые я назвал, они соответствуют реальности? Или были какие-нибудь другие? Микоян: Одну вещь забыли. Во-первых, конечно, Хрущев, как мы уже говорили до этого, многие делал глупости, неправильные вещи. В силу своего характера, увлеченности такой, слишком веры в свое понимание. Конечно, он донял многих и их тоже. Кроме того, вот и при… снятия тоже были, и все это влияло. Но еще… что говорили — правильно. Но кроме того, еще они хотели вырваться. Млечин: Они — это кто, Степан Анастасович? Микоян: А вот эта группировка: Игнатов там… вот все эти… ну, все эти фамилии… Млечин: Более молодое поколение? Микоян: И главное, что забыли сказать — никто пока не сказал, — что они фактически были против антисталинской политики, они были против развенчания Советского Союза — в душе. И одна из причин, почему Хрущева сняли, — именно вот эта. Как мы знаем, уже после того как Брежнев пришел, восстанавливаться же многое стало. И о Сталине стали по-другому писать и говорить. Вот эту еще причину забыли. Млечин: Если позволите, я хотел бы подтвердить слова Степана Анастасовича доказательствами. Доказательство № 29.
Млечин: И, если можно, доказательство № 30 — это то, что Хрущев уже говорил, оказавшись на пенсии, это строчки из его воспоминаний — доказательство № 30.
Млечин: Звучит свежо, да, Степан Анастасович? Микоян: Да. Млечин: И сейчас такие люди есть. Скажите мне, пожалуйста, Вы согласны с мыслью о том, что, конечно, все эти люди, которые ополчились на него, в значительной степени были недовольны его курсом на открытость, на то, что он сказал… Микоян: Ну, если даже сейчас есть такие люди, которые недовольны тем, что мы развенчали Советский Союз, то, естественно, можно предположить, что там было довольно много таких. Особенно в руководстве. Вот в 60-е годы. Ну, эпоха Брежнева это показала. Млечин: Что тогда Ваш отец говорил по поводу снятия Никиты Сергеевича, скажите? Микоян: Ну, он тогда единственный, кто на этом Пленуме выступил в защиту Хрущева. Предложил не снять его сразу, а назначить вначале Председателем Совета Министров, а секретарь ЦК пусть будет другой. Ну, Брежнев, предположим. И с ним не согласились. Он единственный выступал… Ну и вот… мнение о Хрущеве там было сказано правильно. Он вообще к нему относился неплохо. Но у него такое выражение было, он говорил — это «необработанный бриллиант», человек с большими способностями, большими задатками, энергичный, боевой, но вот культуры, образования не хватает. Млечин: Степан Анастасович, можно, последний вопрос. Ведь Хрущев оказался мощный политический боец. Смотрите, каких он политических противников устранил: Берию устранил, Маленкова, Молотова и других — устранил, потом целую группу секретарей ЦК легко устранил. Хрущева убрали… Сванидзе: Время. Время, Леонид Михайлович. Млечин: Очень короткий вопрос — нет ли у Вас ощущения, что он вот в 1964 году, в общем, расслабился и в какой-то степени даже потерял интерес к власти? Микоян: Может быть, даже и немного зазнался. Было, да, конечно. Так что основания внешние были для этого. Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, Сергей Ервандович. Вопрос к свидетелю защиты. Кургинян: Степан Анастасович, я, может быть, как-то неверно что-то понял, а Вы довольны тем, что развенчался Советский Союз? Микоян: Я доволен. Кургинян: Понятно. Микоян: Я считаю, что империи должны распадаться. Последняя империя должна была распасться. Кургинян: Никаких вопросов нет. Это Ваша позиция — всё. Вы Герой Советского Союза, летчик и так далее. Вы довольны. Теперь можно доказательства. Можно мне доказательство № 23.
Кургинян: Степан Анастасович, я что хотел спросить? Ну, понятно, первый раз, по горячему, идут какие-то революции там, кресты, а как, с Вашей точки зрения, вторичное наступление на церковь, осуществленное Хрущевым? Микоян: Это тоже его ошибка. Кургинян: Это вот как вот, мы эти все ошибки — мы как их будем? — это не линия, это его случайный задвиг, да? Микоян: Да. Я думаю так. Кургинян: Это случайный задвиг. Сванидзе: Я прошу прощения, Сергей Ервандович, извините, Вы задаете вопрос по религии — это известная тема, — но Вы задаете вопрос про отношение Хрущева к религии… Кургинян: О снятии, о снятии. Сванидзе: …потому что Вы считаете, что это… Кургинян: Я считаю, что… Сванидзе: …одна из причин… Кургинян: …это, безусловно, одна из вещей, да. Теперь я хочу как бы попросить доказательство № 20.
 Вот сельское хозяйство, сравнительно. Производительность труда к концу хрущевской эпохи падает. А скажите, пожалуйста, вот Вы, с организационной точки зрения, считаете справедливым разделение обкомов на сельские и индустриальные? Микоян: Это тоже была выдумка его. Кургинян: Выдумка. Микоян: И мой отец был с этим не согласен. Кургинян: И это тоже была выдумка. Понятно. Микоян: Да. Кургинян: Дальше вот как бы… сколько можно продолжать говорить об этих выдумках? Значит, одна выдумка, вторая… Он давит самолеты, он, так сказать, осуществляет… Можно мне еще одно доказательство? 22-е.
Кургинян: Илья Григорьевич, он как бы иногда яркую фразу скажет. Вместо объективных изменений, какой-то правды молодежь получала шотландский душ. Вот Вы считаете, что это не так? Микоян: Я не могу на это ответить. Думаю, что не так. Кургинян: Не знаете, да? Микоян: Нет. Кургинян: Хорошо. Мы называем системные действия — в религии, в культуре, в идеологии, в образовании. Почему это все перегибы, а не система? Микоян: Потому что он сделал главное, главное — освободил нас от империи. Раз. Кургинян: Правильно. Всё. Спасибо. Микоян: Не всё, не всё. Кургинян: Я всё понял. И я хочу подчеркнуть, что это и есть точка зрения. Понимаете, вот это, вот это и есть точка зрения, согласно которой не мина заложенного действия, а спасительный курс. Спасительность в том, что вот все это вот так было, но он освободил нас от Советского Союза. Спасибо. Сванидзе: У меня вопрос… Вам, Сергей Ервандович. Действительно, позиция Хрущева по отношению к церкви была, на мой взгляд, отвратительной. И это… это констатировали церковные иерархи того времени, многие из которых пострадали. Это было возвращение к… на самом деле, кроме физического уничтожения, пожалуй, хотя было на грани. Это было возвращение к худшим в отношении церкви периодам сталинщины. Но действительно ли Вы считаете, что отношение Хрущева к церкви было одним из факторов, подвинувших Шелепина, Семичастного, Суслова, Брежнева и всю эту камарилью, его снять? Кургинян: Я считаю, что, во-первых, да. Суслова — безусловно. Вот Суслова — безусловно. Сванидзе: Почему Суслова? Кургинян: Ну, Вы знаете… Ну вот… Темна вода… Надо сделать передачу «Михаил Андреевич Суслов. Кто он такой?». Сванидзе: Суслов был верующим человеком? Кургинян: Мне кажется, что скрыто — да. Мне кажется, что скрыто там было несколько человек верующих. И церковь не явное, но огромное влияние имела на какие-то свои… в партийном аппарате. По крайней мере, задевать ее было абсолютно бессмысленно. Но главное было не в этом, главное было в том, что когда вот Ярославское …ну, когда начинается это лихое скидывание крестов, то это же… в конце концов, Французская революция объявляла то богиню разума, то что-нибудь еще… Та церковь была связана с царизмом — эта понятно. Но когда по второму разу начинается то же самое, то это вызывает странное ощущение. Сванидзе: А понятно… а при Сталине — понятно? Кургинян: Нет, при Сталине — нет. При Сталине, я считаю, что произошло другое. Вот при… В 20-е годы… Сванидзе: Я бы сказал так, при Ленине и Сталине. Кургинян: Скажем, при Ленине. Сванидзе: И Сталине. Ленине и Сталине. Кургинян: А при Сталине оно иначе началось. Это мы все понимаем. Сталин начал осторожно это восстанавливать. И восстановил. Сванидзе: Сталин? стал восстанавливать? Нет. Кургинян: Ну, к концу… Сванидзе: Сталин стал апеллировать к политическому… Кургинян: Ну, да, да, согласен. Сванидзе: …авторитету церкви во время Великой Отечественной войны, насчет восстановления… Кургинян: Да, да, да. Вот я и говорю, это был частичные отходы на некую позицию. Что было опять-то туда переть рогом? Опять, по второму разу! Сванидзе: Согласен. Кургинян: Согласны, да? Сванидзе: Но при чем здесь Суслов? Суслов бы, Михаил Андреевич застрелился, если бы его при нем заподозрили, что он верующий был, верующий православный… Кургинян: Ну, не знаю… Почитайте, почитайте кое-кого. Сванидзе: Спасибо. Спасибо. Короткий перерыв, после которого мы продолжим слушания. Сванидзе: В эфире «Суд времени». Мы завершаем третий день слушаний по политике Никиты Сергеевича Хрущева. Последний вопрос обеим сторонам: Благотворно ли повлияла политика Хрущева на последующие эпохи? В жизни нашей страны, конечно. Пожалуйста, сторона защиты. Прошу Вас, Леонид Михайлович. Млечин: Я бы хотел предоставить слово двум серьезным историкам, которые здесь находятся, и начать с Елены Юрьевны Зубковой. По существу, мы говорим о хрущевском наследии для нашей страны. Ну, как Вы его… Как Вы его оцените — позитивно, негативно, в процентах, может быть? Зубкова: Вы знаете, Никита Сергеевич Хрущев сам бы, наверно бы, вот ожидал такой суд времени. Помните, он писал в своих мемуарах — вот возьмут мои потомки, да? — весы и положат мои дела на одну чашу и на другую мои добрые и мои злые дела, — это очень самокритичный был человек и совестливый, между прочим. И я, думаю, что все-таки хорошие дела перевесят. Вот давайте и мы так спокойно подойдем к тому, что, собственно говоря, нам осталось от Никиты Сергеевича Хрущева. Вы знаете, здесь не прозвучало еще одно ключевое понятие для хрущевского периода — возвращение к законности. Законность, да? Начинается огромная работа по разработке уголовного права, по разработке семейного права. У нас, между прочим, есть … до этого была целая группа так называемых незаконнорожденных детей. У которых в метрике стоял прочерк — не было у них отца. Это товарищ Сталин придумал, да? Разрабатывается семейное право, возвращаются права… Сванидзе: Извините, Елена Юрьевна, извините бога ради… Зубкова: …чуть позже, в 1968 году… Сванидзе: …что я Вас перебиваю, но не могу удержаться насчет возвращения к законности. А расстрел людей по закону, принятому постфактум, за валютные операции — это тоже возвращение к законности? Зубкова: Нет, совершенно верно. Совершенно верно. Хрущевская эпоха вся вот из этих противоречий. Но… вдруг… партийное руководство… Кургинян: …этот список не перечесть… Зубкова: Можно я договорю? Начинают спрашивать юристов, что и как у нас, да? Вот почему, почему нельзя было оставить прежние смыслы, да? Сталина в неприкосновенности? Потому что, оставив сталинские, сталинские смыслы, это означало — да, у нас будет продолжаться беззаконие, да, у нас будет продолжаться массовый террор и массовые расстрелы. Хрущев из той эпохи. Там не было белых и пушистых. Они все из сталинского гнезда. Он такой же. Но он такой же, который вдруг на какой-то момент смог стать другим. И он действительно очень страшно сам оценивал и переживал за свои ошибки и неудачи, и он делал колоссальные ошибки. А Новочеркасск — это что? — тоже закон? Конечно, это беззаконие, полное беззаконие. И Хрущев отвечает за это, обязательно отвечает за это. Но это было, это было движение. Здесь пытается сторона обвинения, пытается представить Хрущева как защитника интересов партаппарата. Да, Хрущев опирался на партаппарат, но говорить, что он защищал интересы партаппарата, а не народа, не людей — ну, это значит очень сильно не понимать и не знать того, что делал Никита Сергеевич. И, между прочим, когда он почувствовал, что аппарат, действительно, от него хочет, да? сделать из него аппаратного лидера — а такая была тенденция, — он пытается противостоять этому. Эта его нелепая реформа разделения этих обкомов и райкомов на промышленные и сельскохозяйственные — это одно из звеньев этой борьбы… Млечин: Есть очевидное уничтожение всевластия аппарата, да? Зубкова: Да, совершенно верно. Млечин: Елена Юрьевна, прошу прощения, я Вас прерву. Я хочу передать слово профессору Шестакову, ученому секретарю Института российской истории. Но прежде, если можно, одно доказательство. У нас есть беседа с дочкой Никиты Сергеевича, с Радой Аджубей. Доказательство № 33. Мы ее попросили ответить на вопрос, что отец ставил себе в плюс и что — в минус.
Млечин: Спасибо. А теперь можно Владимир Алексеевич Шестаков будьте добры, давайте продолжим разговор о наследии Хрущева. Владимир Шестаков, доктор исторических наук, профессор, ученый секретарь Института российской истории РАН: Да, если позволите, я сначала хотел бы ответить на вопрос, собственно, чего хотел Хрущев? Ведь ответа, по большому счету нет. Все сводится к каким-то личным качествам, которых у него … достаточно противоречивых. Я считаю, что Хрущев пытался заставить найти модель, при которой можно заставить человека работать без Сталина и Берии. Эта задача, на мой взгляд, нерешаема. Поэтому все нелепости и всякие другие вещи вполне, в общем-то, укладываются… Сванидзе: Я прошу прощения, я Вас правильно понял? Вы считаете, что без Сталина и Берии заставить людей работать невозможно? Шестаков: При социализме — да. Сванидзе: При социализме? Шестаков: При социализме. При социализме. Вот как раз к этому я хочу и подойти. То есть он исчерпал свой реформаторский потенциал. Подошел к краю, когда нужно было или порвать с социалистической системой, но это реально невозможно, время не созрело, не было базы. Или уйти. Но когда он уходил, он сказал: «Я ухожу. Я не буду с Вами бороться». Правда, он сказал: «Победила партия». И вот, я еще о чем хочу сказать… Сванидзе: Если можно коротко. Завершайте, хорошо? Шестаков: Всё, одно слово. Он не слуга партаппарата, он слуга своей совести. Он всю жизнь служил одной идее справедливости, он хотел накормить людей. Понимаете? Это ему не удалось, но не удалось в силу объективных причин — он заложник системы, обстоятельств, в которых он находился. Сванидзе: Спасибо. Сергей Ервандович, прошу Вас. Ваш вопрос свидетелям оппонирующей стороны. Кургинян: Скажите, пожалуйста, а китайцев можно было заставить работать при социализме? Шестаков: Когда был голод — один мотив. Когда люди готовы за копейки работать — это одно. Понимаете, это очень мощная подъемная сила, но Советский Союз во времена Хрущева находился совсем в другой …в другом измерении, и эти факторы уже не могли работать. И больше того, я Вам скажу: — никакой китайский опыт не родился бы, если бы Хрущев не отработал бы все тупиковые модели модернизации. И мы, по большому счету, ему обязаны не… не только реабилитацией и другими вещами важными. Здесь он, скорее всего, половинчат. Но то, что он отработал… Кургинян: Я понимаю. Шестаков: …подвел нас к реформе… Кургинян: Так социализм, значит, все-таки может работать? Шестаков: Я вот в большом сомнении насчет китайского социализма. Кургинян: В отличие от китайских товарищей, да? Шестаков: Китайские специалисты тоже… Кургинян: Китайские товарищи что об этом говорят? Неважно, да? Я хочу обратить Ваше внимание на это. Теперь у меня второй вопрос. Скажите, пожалуйста, а чтобы люди лучше работали — с огоньком, посильнее, — их надо заставлять в Архангельской или Вологодской областях кукурузу выращивать? Да? Это обязательное условие? Без этого никак нельзя? Микоян: При чем это? Шестаков: Ну, это, скорее, шутка. Вы понимаете… Кургинян: Почему это шутка? Шестаков: Если вопрос вполне серьезно рассматривать, то, очевидно… Кургинян: Простите, пожалуйста. Чтобы от шутки уйти, я же тоже могу шутковать… Я хочу просто назвать это эрозией трудовой мотивации. Вот если Вас заставляют делать фигню, заведомую, а вы должны работать с огоньком и с высокой производительностью, то не всегда получается. Как Вам кажется? Шестаков: Эрозия ведь не в том, что … а в том что крестьяне при социализме были людьми второго сорта, понимаете? Кургинян: Не в кукурузе дело, да? Шестаков: Нет. Не в кукурузе дело. Кургинян: Хорошо. Вы считаете, что такие меры, как закрытие приусадебных участков, забой скота и все прочее, — это были мерами, стимулирующими желание людей трудиться на земле? Шестаков: Правильно. Кургинян: А сажание кукурузы в областях, где она не выращивается, была мерой, подымавшей трудовую мотивацию. И вся цель Никиты Сергеевича заключалась в том, чтобы такими мерами заставить работать социализм. Шестаков: Ну, до абсурда можно довести любую мысль. Кургинян: Я правильно понимаю? Шестаков: Нет, Вы не правильно поняли. Вы передергиваете. Кургинян: Простите, что я Вас понял неправильно. Извините, ради бога. Сванидзе: Спасибо. У меня вопрос к стороне защиты. Вопрос такой: ну, собственно, вот с самого начала было сказано, что памятник — Вы, по-моему, сказали, Леонид Михайлович, — памятник Хрущеву, да — черно-белый. Вот что белое, исходя из того, что я услышал сегодня, исходя из того, что мне вообще известно, в первую очередь называется доклад на XX съезде. Он десакрализовал Сталина в глазах партии и в значительной степени в глазах страны, и в глазах мира. Он сказал правду — не всю, даже ее небольшую часть, — но, тем не менее, это было начало. А с другой стороны, на другой чаше весов — на черной, тоже очень многое сегодня говорилось. Это авантюрная экономическая политика, это непоследовательная социальная политика, это гонения хамские на интеллигенцию, это гонения ужасные на церковь, это едва не доведение до мировой войны в ходе Карибского кризиса, когда просто бог спас. Чудо спасло, фактически. Так какая гирька весов тяжелее? Млечин: Ваша Честь, не совсем так. Не доклад на XX съезде, а избавление общества от страха. На следующий день после смерти Сталина страна проснулась в другом мире. Где не будут просто так в массовом порядке хватать. И при Хрущеве были политические заключенные… и Шелепин, и Семичастный цифры называли… не столько — сотню ли… не сотни тысяч и их не расстреливали. Что значит гонения на интеллигенцию? Это, конечно, ужасная вещь. Никого не посадили, никого не лишили работы. Это были другие времена. Хрущев создал общество другое. Тоже не самое замечательное, тоже не слишком свободное, но все-таки не сажали, не добивали, не убивали и не лишали. Кроме того, мы забываем важнейшие вещи в его социальной политике, у нас здесь просто это все вылетело. Он привел в нормальную возможность … рабочий получил возможность перейти на другое предприятие, это же было запрещено законами военного времени. Только при Хрущеве, написав заявление, можно было через 2 недели перейти на другое место и начать работать. Вы знаете, как это важно? При Хрущеве появи… были установлено твердые пенсии для всех работающих в государственном секторе — от 60 лет мужчины и от 55 лет… Сванидзе: Добил, Леонид Михайлович, добил крестьян, недобитых Сталиным, путем лишения их… Млечин: Секундочку, секундочку… Сванидзе: …приусадебных участков и права… Млечин: …можно мне … не даете мне… Сванидзе: …иметь домашнюю скотину, не дал им паспортов. Млечин: Ваша Честь, дайте я договорю. Пенсию, которую сейчас хотят повысить, — это тогда было. А в 1964 году пенсию впервые получили колхозники. Вы можете себе представить, что колхозник в нашей стране не получал пенсию. При Хрущеве появился денежный аванс в колхозе. Вы представляете, при Сталине же люди получали какую-то процентную такую… трудодни, то есть продовольствием, и то, если есть это продовольствие. Если был урожай, если что-то осталось после государственных заготовок. А тут аванс, реальные деньги. Ну человек живет в колхозе, хоть какие-то деньги он стал получать минимальные. Как это можно было … Все-таки они стали в какой-то степени… получили возможность переходить … ну, у нас же крестьяне были на положении рабов. Они получили возможность все-таки переходить, в город на учебу ехать, на стройку вербоваться. Это все создал Хрущев. Сванидзе: Время, Леонид Михайлович. Спасибо. Млечин: Разве это можно забыть? Сванидзе: Спасибо. Сейчас короткий перерыв, после которого мы продолжим наши слушания. Сванидзе: В эфире «Суд времени» Мы продолжаем наши слушания. Сергей Ервандович, Ваш тезис, Ваш свидетель. Кургинян: Я хотел бы сейчас предоставить слово в виде доказательства, одному из самых выдающихся философов, психологов XX века, ну, просто мировой величине высшего ранга, Эриху Фромму — доказательство № 35.
Кургинян: Действительно сакральными смыслами был коммунизм. Когда программа коммунизма была принята в определенном виде, она, действительно, превратилась в гуляш. И в этом была заложена огромная мина замедленного действия, как мне кажется. Есть второе доказательство, если можно, № 36, пожалуйста.
Кургинян: Вот что-то есть в этом. Вот не понимаю, вот говорит это обиженный, естественно, и человек в определенном возрасте — а что-то прорывается. Но, конечно, точнее всего сформулировал Фромм. И здесь как бы я бы хотел, чтобы Юрий Емельянов и Ксения Мяло сказали мне, в чем же результаты. Может быть, дадим сначала леди? Мяло: Дело в том, что доклад, он не решил, то есть главной он сделал не ту задачу, которая действительно стояла перед страной, даже чисто вот конкретная: люди репрессированные, которые должны выйти, с которых должны быть сняты, если они были ложными, обвинения. А он далеко вышел за эти пределы. Это было, действительно, некое суждение о Сталине, суждение, политическая оценка, причем сделанная грубо, чудовищно грубо, экстенсивно, хапком, рывком. Оценка еще не была, вообще, связана с историей Великой Отечественной войны, еще не выступили полководцы и так далее. Как короткие реплики какие-то, выдернутые, вне всякой связи, то есть это, конечно, была идеология, предложенная обществу. И в чем же была суть этой идеологии? Что были забыты ленинские истоки — вот что предложил Хрущев. Но должен был быть сформулирован внятный, честный, вполне имеющий прочную базу в отечественной культуре подход к подобным вопросам. Вместо этого была предложена фальшивка, вместо одного мифа был предложен другой — о Ленине, ленинских истоках, какой-то чистой законности, о незапятнанной ленинской гвардии, что, конечно, причем с большими передержками, — я могла бы просто указать в тексте доклада, где там даты просто не сходятся — до того было сделано неопрятно и грубо. Но это, извините меня, стиль Никиты Сергеевича, я не знаю, писал ли он его сам. Второе, конечно, — добивание деревни, русского Нечерноземья, российского — это полная абсолютная вина Хрущева. Целина, оторвавшая чудовищные средства от территорий оккупированных, разоренных войной… Сванидзе: Ксения Григорьевна время, время. Мяло: …обезлюдевших. И третье — это полный, конечно, разрыв России с кругом — или России, или Советского Союза — ну нашей страны, какие бы имена она ни носила, — с тем кругом идей, которые принято называть левыми, которые у нас, так или иначе, связаны с советской эпохой, получили воплощение, и в этом смысле это воплощение было признано в мире, которые, уверяю Вас, не ушли в прошлое, и сейчас становятся востребованы, и будут востребованы еще больше в связи с тем, как меняется историческая ситуация в мире. И Россия сейчас, наша страна, оказалась безъязыкой, безъязыкой — она должна начинать все сначала. Сванидзе: Спасибо. Спасибо, Ксения Григорьевна. Прошу Вас, Леонид Михайлович. Ваш вопрос… Кургинян: Я бы хотел передать 30 секунд Емельянову от своего последнего слова. Сванидзе: Больше 30 секунд я не дам. Кургинян: Да, пожалуйста. 30 секунд. Емельянов: Здесь уже много было сказано о разрушительных последствиях действий Никиты Сергеевича и в экономике, и в социальной области, в образовании, в идейной ориентации людей. Но главное — было потеряно доверие, доверие к власти. Потому что бесконечные обещания Никиты Сергеевича в 2–3 года решить то одну проблему, то другую, то построить коммунизм — все это подорвало доверие людей. Первое. Сванидзе: И сразу второе. И всё. Времени уже… время Ваше истекло. Емельянов: Ну, маленькое третье? Сванидзе: Нет. Пожалуйста, ограничьтесь. Времени нет, я не могу. Емельянов: Второе, так сказать, это реанимация этих идей при Горбачеве и Ельцине. Это было ренессанс хрущевизма — те же обещания: «500 дней»… Сванидзе: Спасибо. Ну, Горбачева… я думаю, что Горбачава и Ельцина мы обсудим в следующий раз. Кургинян: Хорошо, но сейчас будут вопросы. Вам же будут вопросы. Сванидзе: Да. Прошу Вас. Млечин: Вот Вы говорите, фальшивка — про то, что было сказано на XX съезде, и я Вас так понимаю, что Вы считаете, что надо было пойти дальше, сказать про Ленина, вообще про всю советскую систему. И я с Вами стопроцентно согласен. Но посмотрите, что если даже малая толика этой истории вызывает до сих пор неприятие, то уж не слишком ли много требуем? Как он мог сказать вообще все это? Мяло: Нет. Во-первых, когда у Вас звучит «пойти дальше и всю советскую систему» я вообще не пойму… Млечин: Вы сказали про Ленина. Про Ленина рассказать… Мяло: Не нужно было лгать, не нужно было лгать и говорить о том, что какие-то нарушения законности — так это называлось, — которые произошли при Сталине, это было чисто его изобретением. И это было, представляло собою нарушение ленинских принципов и норм партийной жизни и принципов социалистической законности — так это называлось. Так это была чистейшая ложь, и он знал, что он лжет. Он знал, что он лжет. Млечин: Ну, что надо было сделать, Ксения Григорьевна? Я не понимаю, что надо было сделать? Сказать, что и при Ленине тоже расстреливали? Или что? Мяло: А что, при Ленине не расстреливали, что ли? Млечин: Я согласен с Вами, так я и говорю, что… Мяло: А Вы мне скажите, при каком государстве не расстреливали? Когда Вы… советскую систему… Млечин: Беззаконно? — ну, не при всех. Мяло: Ну давайте всю историю вообще ликвидируем. Кургинян: В тюрьме Абу-Грейб? Млечин: Ну, не при всех расстреливают и не всегда. Не надо, да. Мяло: Вы меня извините, каждое государство установилось таким образом… Млечин: А потом, если расстреливают, их и надо называть преступниками. Мяло: Это логично. Не нужно было лгать. А почему он солгал? Потому что он ничего другого не мог предложить партии… Млечин: Ксения Григорьевна, я только уточнить… Мяло: …партия для себя это выбрала как краеугольный камень… Млечин: …он солгал, когда сказал, что это было отступление от ленинских норм или солгал, когда сказал, что Сталин — преступник? С Вашей точки зрения? Мяло: Он солгал, когда говорил, что это было отступление от ленинских норм. Называть… Млечин: Согласен. Согласен. Мяло: …Сталина преступником он не имел права. Он не судья. Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, Сергей Ервандович. Кургинян: Два моих тезиса. Уж если все … все равно произошло о Сталине, то близкий Хрущеву Твардовский, главный редактор «Нового мира», уже после смерти Сталина две строчки: Кому пенять! Страна, держава Это говорил друг Хрущева — Твардовский. Я долго не мог понять одно, да, при всем моем, условно… Сванидзе: Время, Сергей Ервандович. Кургинян: …сложном отношении, я не мог понять одно: а почему же? — Хрущев столько нагородил, а его защищают? И я понял это из слов Степана Анастасовича Микояна, когда он сказал, что главное — он развенчал СССР и все прочее. Так вот за то, за что благодарен ему, ему, так сказать, Степан Анастасович, вот это я и называю его преступлением. А сделал он это с помощью мин замедленного действия — вот наша позиция, вот наша позиция! Млечин: Ваша Честь, позвольте сказать свидетелю? Микоян: От Советского Союза он нас не освободил, как известно. После Хрущева Советский Союз долго существовал. Кургинян: Мы… Микоян: От сталинской империи он нас освободил. Кургинян: Понятно, понятно. Сванидзе: Спасибо. Леонид Михайлович. Млечин: Может быть не все заметили, но Герой Советского Союза и генерал, летчик-испытатель Микоян сказал, что Хрущев освободил от сталинской империи… Кургинян: И сказал, что империи… Млечин: …и это разные вещи. Кургинян: …и сказал, что империи все должны рушиться, да? Млечин: От сталинского всевластия. И все три дня мы здесь спорили, на самом деле, не о Никите Сергеевиче Хрущеве, а о Сталине. Никита Сергеевич, выясняется, мало кого интересует, и крайне жаль. Я вернусь к тому, что это самый недооцененный и невыясненный политик в нашей истории. Главный, мне кажется, итог того, что мы услышали, — Никита Сергеевич пытался — это правильно здесь говорили коллеги-историки — что-то сделать с существовавшей системой. Каким-то образом сделать ее такой, чтобы жизнь в стране была хорошей, нормальной, счастливой, чтобы она нравилась людям. Он искренне это хотел. И у него ничего не получалось. Частично не получалось, потому что он, конечно, был малообразованным человеком… Сванидзе: Время, завершайте. Млечин: …бузотером, который не знал, за что хвататься. Частично. А частично потому, что эта система действительно, к сожалению, не подлежала реформированию. Он перепробовал все варианты, и выяснилось, что эта система, увы, не жилец. Сванидзе: Сейчас мы прекращаем телевизионное голосование. И я прошу проголосовать зрителей в нашем зале. Итак, вопрос повторяю: «Политика Хрущева: спасительные меры или мина замедленного действия?» Пожалуйста, выведите результаты голосования зала на экран. попытка спасения считают 53 % мина замедленного действия — 47 %. Сейчас короткий перерыв, после которого мы объявим результаты телевизионного голосования. Сванидзе: Главное хрущевское наследство — то, что называют шестидесятничеством. Это потребность в свежем воздухе в стране, желание свободно выразить себя, и при этом уверенность, что Советская власть прекрасна, но ей просто нужно дать человеческое лицо. То есть это антисталинизм. В 1985 г. шестидесятники пришли к власти. Чтобы убедиться, что система категорически не принимает человеческий облик, им понадобилось время. Страна ждать не могла и исчезла с карты мира. Это мое личное мнение. Сейчас прошу огласить результаты телевизионного голосования. Результаты голосования страны вы видите на экранах: 11 % — спасительные меры 89 % — мина замедленного действия. |
|
|||
|
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх |
||||
|
|
||||
