Рига. Февраль 1940 года

В это тусклое февральское утро Александр Пуриньш проснулся позже обычного. Было воскресенье, можно поваляться, даже перевернуться и лечь поперек двухспальной кровати, тем более, что Магда убежала, надо думать, часов в девять, а ему в такой позе нравилось смотреть на свою недавнюю новинку в спальной комнате — камин, умело выделанный из печи, облицованной белым кафелем от пола до потолка. Он давно мечтал о том, чтобы придать какой-то уют спальне, комнате просторной и холодной, где солнце бывало лишь по утрам и то на короткий миг. Ранней осенью прошлого года ему пришлось побывать в гостях у Свикиса, оптового торговца лесом, главы мебельной фирмы, владельца здоровенного особняка в Задвинье, расположенного в числе других богатых домов на улице, опоясывающей небольшое озерцо Марас. Участок торговца спускался к самой воде, был ухожен, газон сверкал коротко подстриженной политой травой, в центре его росли три великолепные липы, и возле них стоял камин. Пуриньш вначале ничего не понял. Камин с трубой, торчащей, правда, из-под навеса, и на вольном воздухе. Подумать только! Затем, бросив взгляд на самодовольное выражение рожи господина директора Паула Свикиса, с которым тот позировал перед гостями на фоне дома, лужайки, прекрасного БМВ вишневого цвета, небрежно поставленного около гаража, Пуриньш понял, что у хозяина всех этих богатств камин на дворе, с фигурной решеткой, выкованным из меди экраном, затейливыми щипцами и громоздкой кочергой — это способ самоупрочивания в шатающемся мире. «Что ему камин, — зло думал Пуриньш, — он с таким же успехом способен разводить черных лебедей и разместить в пруду крокодилов при условии вечно теплой воды и заграждения, чтобы они не покусали ноги гостям». Впрочем, Пуриньш завидовал денежным людям по-хорошему. У него самого таланта к коммерческой деятельности не просматривалось, а вот если бы деньги явились к нему в качестве наследства, выигрыша в лотерею, на ипподроме или вследствие выгодной женитьбы! Конечно, все эти вздохи по деньгам с неба были ребячеством, но ведь бывают такие случаи? По мере топтания на месте по службе в политической полиции и наматывания прожитых лет, а ему исполнилось уже тридцать пять, Пуриньшу все чаще приходила мысль о том, что неужели придется всю оставшуюся жизнь посвятить себя охране таких, как Свикис, с чертовым камином-памятником?..

Он перевернулся еще раз, пошарил рукой под кроватью, достал сельтерскую, отбросил крючок с фарфоровой пробки и жадно стал пить. Полегчало. Принялся за вторую, пил медленнее и считал искорки от лопающихся пузырьков на поверхности стакана. Поскольку успевал досчитать до десяти-двенадцати раз и сбивался, то понимал, что путается и одной сельтерской не обойтись, надо сходить за пивом. Голова побаливала, вставать не хотелось, от давно погасшего камина еще шло тепло. Усмехнулся, что если бы не увидел сооружение Свикиса, то не удосужился сделать камин у себя. В тот вечер Свикис расхвастался, что мысль сделать камин на дворе пришла ему в голову, когда он увидел знаменитую скульптуру девушки-русалки в Копенгагене. Может и так, подумал Пуриньш. От торговца лесом особых фантазий ожидать не приходилось. От девушки-русалки к камину… Хотя именно это рассуждение и подтолкнуло мысль Пуриньша, но только в обратном порядке: от согревающего огня к таинственным незнакомкам. Навещавшие его дамы придут в восторг от предложения полюбоваться на огонь в очаге и танцующие блики на стенах спальни, и это оправдает их в собственных глазах — в результате минутной слабости оказаться в кровати любезного хозяина. Пуриньш стал гордым от сознания, что его мысль по-настоящему изящна и оставила далеко позади тупоумные финансовые затраты жирного лесоторговца. Последствия того вечера у Свикиса свелись для Пуриньша не только к идее о камине. Отнюдь. Появилась несравненная Магда, прелести которой не шли ни в какое сравнение с другими дамами — они были на класс выше, и он уже стал подумывать о женитьбе на ней, но капитал в денежном выражении у нее был невелик, а без такового нечего было пока и огород городить. Вот если бы им стать владельцами косметического салона, где работала Магда, вот тогда!..

На вечеринку к Свикису Пуриньш попал через своего кузена Лерха, одного из хозяев пивного завода, всегда готового выполнить любое деликатное поручение политической полиции. В данном случае Пуриньш искал знакомства с Эрисом, турецким почетным консулом в Риге, хозяином шикарного кафе-кондитерской, домовладельцем, жившем в городе с незапамятных времен. Надо было подойти к нему незаметно, как бы случайно. Лерх взялся осуществить знакомство и, узнав, что в числе прочих у Свикиса будет турок, получил приглашение для Пуриньша. Собралось человек тридцать. Прием проходил на лужайке с камином, дамы и господа перемещались, образуя группки людей, поглощенных беседой друг с другом о всем на свете: о только что закончившемся лихом разгроме Гитлером Польши, о вторжении туда же России, о разделе Польских земель, о страшной войне на Западе, о советско-германском пакте, репатриации немцев из Латвии в Германию, о том, что эти левые подрывают стабильность в стране… Но главной темой было: неужели Латвии не удастся избежать войны? Одни толковали о том, что Англия и Франция еще договорятся с Гитлером, что у них опытные дипломаты, ведь был же Мюнхен, вспомните, господа! Другие робко возражали, что, помилуйте, но Вторая мировая война уже началась! Третьи возлагали надежды на Германию, однако не могли парировать мнения возражавших, зачем же бегут туда прибалтийские немцы, не признак ли это, как в случае с Польшей, скорого появления пришельцев с Востока?

Слушая обеспокоенные разговоры, Пуриньш молчал. Он-то знал об активности резидентур советской разведки в Эстонии и Латвии. Эстонцы уже мучались в поисках решения проблемы с русскими требованиями о создании на Балтике военно-морских баз. За этим следовало ожидать и вымогательства Вентспилса или Лиепаи, мало ли чего? «Чем мы хуже, — думал Пуриньш, — зачем вообще лезть в Эстонию и Латвию, если между Советами и Германией существует пакт о ненападении?» Ответить на этот вопрос он не мог. Ясно было одно — мирные времена в Балтии кончаются.

…Пуриньш легко вычислил Эриса по его типичной восточной внешности: среди собравшихся был только один человек с массивным носом на обрюзгшем лице, черными пронзительными глазами, полуседыми волосами. Короткногий здоровяк стоял рядом с пышной блондинкой и рассказывал что-то, усердно жестикулируя маленькими ручками. Лерх незаметно кивнул Пуриньшу, они подошли к парочке, и Лерх представил всех друг другу.

— Я о вас слышал, — сказал Пуриньш турку и при этом сделал чуть удивленный вид.

— Наверное, не только слышали, но и видели, ведь у меня в кафе бывает вся Рига.

— Ни разу почему-то у вас не был.

— Наверное потому, что не любите восточные сладости, — вступила в разговор блондинка, которую Лерх назвал Магдой.

— Вероятно, — согласился Пуриньш, — от восточных сладостей полнеют.

— Вам это пока не грозит, — заметил Эрис, — у вас отличная спортивная фигура.

— Благодарю, — наклонил голову Пуриньш и спросил: — Я вспомнил вас по сыну. Нурмухамед Эрис со строительного факультета, это ваш сын?

— Да, — осклабился турок, — младший.

— Я его тоже знаю, — заметила Магда, — он учится с вашим братом Оскаром, не так ли?

— Да-да, — в некоторой растерянности произнес Пуриньш, подумав, до чего же Рига маленький город, все друг друга знают, и что изо всей его маскировки получится балаган, если он будет играть, как предположил вначале, сотрудника телеграфного агентства. Пуриньш ловко перевел разговор на скачки.

— Вы, насколько я знаю, владелец нескольких прекрасных лошадей? — обратился он к Эрису.

— О да, всего двух, а третью на днях получил из Стамбула. Если вы увлекаетесь, то приглашаю через неделю на ипподром, после акклиматизации это будет первая проба сил нового приобретения. Посмотрите. И вас, мадмуазель, — любезно обратился он к Магде и отошел хозяину дома.

Пуриньш остался с Магдой, которая ему явно пришлась по вкусу.

— Пойдете? — спросил он.

— А почему бы и нет? Люблю скачки. Составите компанию?

— Разумеется. Откуда же, позвольте спросить, вы знаете моего брата Оскара?

— В салоне, где я служу, много чего знают. Например, я знаю, что вы сыщик и, говорят, хороший.

— Вот так прямо и говорят?

— А что? — сделала наивное лицо Магда.

— Мой братик болтает? — скрывая раздражение за улыбкой, спросил Пуриньш.

— Не сердитесь, не он. Ваш брат очень мужественен, он боксер, но он не в моем вкусе. Вы на него совершенно не похожи, — тараторила Магда. — Если вы не против, то возьмите с собой Оскара на ипподром, а я приглашу свою подругу, ей ваш брат очень импонирует. Хорошо?

Еще некоторое время они продолжали оживленно говорить, пока другие гости не развели их в разные стороны. В конце вечера вышло так, что Пуриньш не без умысла покидал дом одновременно с Эрисом и Магдой, причем дочь хозяина Расма и ее муж шутливо приказали Пуриньшу доставить домой их одинокую подругу. Эрис предложил их довезти, и они доехали на «мерседесе» турка до замка президента, где вышли и от набережной Даугавы пошли пешком, благо Магда жила неподалеку, в старом городе.

— Детектив — это так замечательно, — ворковала Магда, — я раньше встречала только полицейских. Знаете, иногда заходят к нам в салон, кто по делу — навести справки, кто с просьбой проконсультировать по части косметики. Но вот из политической полиции я впервые встречаю. Вы, значит, политическими занимаетесь?

«Час от часу не легче, — непроизвольно замотал головой Пуриньш, — сейчас скажет в каком отделе я работаю, а потом начнет перечислять моих агентов. Ну, братец Оскар, достукаешься ты у меня!» Вслух же он поддержал болтовню спутницы.

— Вам нравятся детективы? Детективом хорошо быть, если владеешь частным бюро, как в Англии. Тогда сам себе хозяин, имеешь приличный доход. Это при условии, если у тебя голова работает и ты можешь раскрыть преступление. А так, — протянул он, — я прежде всего служащий, и этим все сказано.

— Не скажите, не скажите, — гнула свою линию Магда, — все время иметь дело с загадочным, таинственным — это так увлекает. Возьмите Шерлока Холмса, Пуаро, Пинкертона. Я с таким интересом слежу за их поисками преступников.

— Во-первых, первые двое — это литературные герои, они выдуманы. Но вы правы в одном. Следить за ходом их мысли интересно. Это возбуждает. Пинкертон же — это американский полицейский, очень талантливый сыщик. В книжках о нем много нафантазировано, преувеличено. Надо быть очень проницательным и ловким, чтобы самостоятельно раскручивать загадочные истории, — подлаживаясь под стиль Магды, заключил Пуриньш.

— Я уверена, что вы пробьетесь, в вас есть честолюбивые нотки, — вдруг заявили она ободряющим тоном.

— Откуда это вы взяли?

— Но ведь мы уже знакомы часа два, — засмеялась Магда.

— Три с половиной, — уточнил Пуриньш.

С детективной темы они переключились на косметику, затем на лошадей. Пуриньш пригласил Магду пообедать, и они договорились встретиться через пару дней.

Когда Магда поднялась к себе в квартиру, мать уже спала, но в передней раздавался негромкий звонок телефона, накрытого предусмотрительно футляром для чайника. Подняв трубку, она услышала голос Эриса, с его характерным акцентом.

— Вы только что вернулись?

— Я гуляла с кавалером, а не ехала на авто, как некоторые, — неприветливо ответила она.

— Ну не сердитесь, дорогая. Я просто размышляю, вы же видели, что на вечеринке его интересовали лишь я и вы, не так ли? К чему бы это?

— То, что я его заинтересовала, это ясно, — разглядывая себя в зеркало, ответила Магда. — А вы? Не уверена. Увидим на ипподроме.

— В двух словах, дорогая, что он из себя представляет? А то я не буду спокойно спать.

— Сидит на зарплате в своем упр… извините, вы знаете где, и в глубине души мечтает быть богатым и независимым. Проницателен. Хорошо, что вы успели шепнуть о нем на вечеринке до того, как он подошел. А теперь я хочу спать. Адью! — и, не дослушав пожелания спокойной ночи от собеседника, Магда положила трубку.

После обеда с Пуриньшем Магда сообщила Эрису, что «мой детектив», как она теперь стала называть его в узком кругу, проявляет интерес к турецкому консулу, спрашивал, как часто тот бывает на своей родине. Эрис в ответ неопределенно хмыкал и спокойно ожидал очередного хода со стороны нового знакомого. Разговор не заставил себя ждать. В день последних осенних скачек Пуриньш напросился к Эрису в гости и вечером навестил его. Турок жил неподалеку от своего кафе, в доме наискось от консерватории, на другой стороне улицы. В нем он владел несколькими квартирами. Они расположились в уютном кабинете хозяина, где к удивлению Пуриньша было много книг на различных европейских языках. Задернув плотные портьеры на окнах, Эрис включил неброский свет и пояснил:

— Все хорошо, но не переношу лязга трамваев и всегда удивляюсь, как здание консерватории в Риге находится на улице, где ходят трамваи. В странах Европы не встречал такого соседства. Музыка противопоказана трамваю.

«Тоже мне меценат! Мне бы твои заботы. Живешь в доме с трамвайным эхом потому, что выгодно. Рядом твое же заведение с тысячным оборотом. Было бы выгодней, лошадник, так жил бы ты либо здесь в особняке, либо в Турции или Швейцарии, наконец», — подумал Пуриньш и решил больше не тянуть с деловой частью разговора.

— У меня к вам серьезное дело, господин Зарс, — начал он.

— Я весь внимание, дорогой господин Пуриньш.

— Мое ведомство, надеюсь, вы в курсе какое, долгие годы знает вас как блестящего коммерсанта, — на последнем слове Пуриньш сделал ударение, на что Эрис обратил внимание, — достойно представляющего интересы далекой восточной страны. Мне поручено войти с вами в деловой контакт — нам нужны бланки нескольких турецких паспортов, скажем, четырех, — Пуриньш перевел дух. Иностранные паспорта ему пришлось выпрашивать впервые в жизни.

Эрис чуть-чуть пожевал губами, дернул бровью и, не высказывая удивления, сказал:

— Я не спрашиваю, для какой цели вам требуются документы, все равно правды вы не скажете, но что я получу взамен?

— Мы заплатим вам в любой европейской валюте в форме, которая вас устроит, скажем, через банк удобной для вас страны.

Эрис задумался, встал, подошел к столику с курительными принадлежностями, предложил Пуриньшу сигареты и сигары различных сортов. Тот взял тонкую голландскую сигариллу. Закурили. Эрис дернул за шнур, вошла служанка, пожилая латышка, он бросил ей: «Кофе!» — подошел к секретеру, вытащил оттуда бутылки с коньяком и ликерами, рюмки, поставил все это на столик, спросил гостя, что тот предпочитает.

— С вашего позволения «Контре», — показал Пуриньш на четырехугольную, почти квадратную бутылку с отличным ароматным ликером.

— У вас есть вкус, — похвалил Эрис, но себе налил коньяка. — Сладкого при моей профессии не переношу. Целый день дышу воздухом, насыщенным приторными запахами. Необходим коньяк для нейтрализации, — сказал он и, отпив чуть из бокала, замер на какое-то время, наслаждаясь превосходным ароматом напитка.

Пуриньш отпил свой ликер и подумал, что надо будет выжать из начальства деньги, чтобы достойно реваншировать перед турком и под этим флагом пополнить свои резервы спиртного, которое иссякло. Служанка принесла кофе. Надымив сигарой так, что дым стал уже обволакивать его массивную фигуру, Эрис после тягучей паузы в разговоре сказал:

— Четыре паспорта я достать не смогу. Многовато. Остановимся пока на двух, из расчета тысячу долларов за паспорт, всего две с половиной тысячи. Вам нужны будут турецкие выездные визы на незаполненных паспортах, это тоже стоит денег. Я не далек от истины? — и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Вы переведете деньги на мой счет в банке «А. Эрнст» в Берне, вот вам координаты, — и он протянул визитную карточку, на которой было напечатано: «Карл Шварц, коммерсант», а также наименование банка и номер счета. — Как только я получу уведомление из банка о поступлении этой суммы, только переводите лучше не из Латвии, то я вам позвоню. Паспорта я смогу передать недели через две. Так что решайте.

— Начальство согласно с этими условиями, — быстро ответил Пуриньш. — Конечно, цену вы назвали крайнюю. Высокую я имею в виду.

— Цены на паспорта поднимаю не я, а ситуация в Европе. Если бы вы действовали через посредника, это стоило бы еще дороже. Вы согласны?

— Согласен, — ответил Пуриньш. — Поэтому и вышел на вас.

— Очень хорошо, договорились, — поднял свой бокал Эрис. Затем, перейдя на доверительный тон, сказал: — Кстати, мой дорогой Пуриньш, для сведения скажу вам, что я представляю здесь интересы кредитной компании «Бомон» и банка с тем же названием, тоже швейцарского, но находящегося в Женеве, впрочем, это не имеет значения. Вы слышали об этом банке? Нет? Жаль. Мы кредитуем всевозможные инициативы в Европе, в том числе и в Балтии, но перед тем как вкладывать деньги, мы обязаны иметь четкую картину обстановки в том или ином регионе, — заучено произнес хозяин. Несмотря на туманность фразы, Пуриньш уже раскусил, что перед ним не только торговец и почетный консул, но и авантюрист, по меньшей мере европейского масштаба. Хозяин продолжал.

— Вы владеете немецким? Да, кстати, у меня имеется ваша газета «Сегодня», в ней тоже начали печатать такие объявления, — и он, подойдя к журнальному столику и поколдовав над ним, протянул швейцарскую и рижскую газеты. Объявления были очеркнуты красным карандашом. Как понял Пуриньш, тексты были аналогичны и предлагали лицам с твердым доходом ссуды на небольших процентах. Эмигрантскую русскую газету «Сегодня» он почитывал постольку, поскольку там появлялись неплохие литературные поделки русских писателей зарубежья, но в основном по обязанности на службе, и особого интереса она у него не вызывала, слишком много содержалось в ней сплетен, желчи и грязи по отношению к красным, а для него это была обыденность до тошноты. Объявлений такого рода он не встречал. «Так вот оно что! Безобидный кондитер турецких сладостей занимается пропагандой благодетельных кредитов и любопытных ссуд. Меценат!» Но вслух, уловив условия игры, которую с ним повели, он произнес другое:

— Взять деньги легче, нежели, отдать.

— Если бы вопрос ставился только так, компания не затевала кредитование. Акционеров фирмы интересует, на каких условиях следует вкладывать капитал, например здесь, в Латвии. Вы с вашими способностями, как никто другой, можете осветить данную ситуацию, — посмотрел он на Пуриньша выжидающе.

— Допустим, не следует. Как ни мало я разбираюсь в коммерции, господин Эрис, — в тон сказал Пуриньш, — вскоре акции многих европейских компаний в Балтии упадут в цене. Вы это тоже знаете.

— Почему? — спросил Эрис, соблюдая условия игры.

Раскурив новую сигариллу, отпив глоточек ликера и сделав намеренную паузу, Пуриньш сказал:

— Недели через две-три могут быть подписаны договоры о размещении красными их военных баз на территории Латвии, Литвы и Эстонии. Как вы думаете, после этого акции упадут или поднимутся? Во сколько компанией «Бомон» оценивается такое сообщение?

— Не беспокойтесь, в накладе не останетесь. Для начала ссуда в две тысячи швейцарских франков, я думаю, вас устроит. Компания подготовит проект договора с вами, — важно сказал Эрис.

— Я думал не франков, а долларов: вы бы отсчитали назад две тысячи…

— Не нужно неуместных шуток, господин Пуриньш, — резко прервал его Эрис. — Дела есть дела: за паспорт платите не вы, и притом в Берн, в долларах, а франки пойдут вам лично со счета банка «Бомон», из Женевы. Улавливаете разницу?.

— Пардон, пардон, господин Эрис, — воскликнул весело Пуриньш и фамильярно хлопнул турка по плечу. — Давайте выпьем коньяка!

Проводив гостя, Эрис открыл окно, проветрил комнату, сел за письменный стол и стал что-то писать, зачеркивая, и исправляя. Он переоделся и уже в костюме, посмотрев на часы, куда-то позвонил. Услышав знакомый мужской голос, вежливо поздоровался по-немецки и сказал: «Заказанный вами набор сладостей готов, можете забрать», — и положил трубку.

Ровно через тридцать минут в конторку кафе, куда переместился Эрис, вошел молодой служащий из германской комиссии по репатриации, расположенной в пяти минутах ходьбы от кафе, которому хозяин вручил изящную корзинку с пирожными.

Еще через час радист-шифровальщик резидентуры абвера в германском посольстве, рядом с которым находилась комиссия, отправил в Берлин шифротелеграмму.

На следующий день, прибыв утром на работу, Бентивеньи в числе других прочитал телеграмму следующего содержания:

«Берлин. Питеру. По сложившимся обстоятельствам Эгон форсировал установление деловых отношений с Паулсом по линии «Бомон» в разрезе операции «Кредит». Паулс утверждает, что ориентировочно до середины октября, не исключено, что и раньше, будут подписаны договоры СССР со странами Прибалтики о размещении на их территории русских баз армии и флота. Он просит, якобы по поручению своего начальства, два турецких паспорта, их присылку просьба осуществить в пределах двух недель. Для кого предназначены паспорта, пока неизвестно. За представляемую информацию Эгон выдаст ему из фонда «Бомон» три тысячи франков. По сведениям от Марго, Паулс способный, информированный чиновник, материально в средствах ограничен».

В отношении платы в долларах и лишней тысячи франков Эрис не упомянул — в конце концов, личные дела нечего вмешивать в служебные, тем более, что паспорта у него были, причем подлинные, а не фальшивые, каковые по такому случаю могли прислать. Берлин же надо уметь заинтриговать и показать, как ловко он подцепил на крючок не кого-нибудь, а все-таки сотрудника политической полиции.

Еще через две недели Бентивеньи положил на стол Канарису телеграмму Эгона следующего содержания: «Паулс сообщил о прибытии в Ригу группы кадровых сотрудников НКВД в составе около двадцати человек. Приехали из Минска, имеют при себе паспорта латвийских граждан, экипированы в штатские костюмы темного цвета, размещены в здании школы при советском посольстве, расселяются по частным квартирам, находятся под руководством резидента русской разведки советника посольства И. А. Чичаева. Некоторые участники группы проявляют усиленный интерес к сбору информации о представителях правящей партии президента Ульманиса, военных кругов, организации «айзсаргов». Детальные цели прибывшей группы изучаются через Паулса и другие источники».

Пробежав телеграмму, Канарис похлопал ладонью по столу и промолвил:

— Да. Бьюсь об заклад, что эти же люди в черном начали готовить материал для отгрузки в лагеря. До чего же НКВД схоже с ведомством рейхсфюрера Гиммлера, не так ли, Бенти? А что, если объединить их под одной крышей, а? Включите это в информацию для фюрера на завтра. На полкорпуса мы вновь обошли Шелленберга. Я доволен вами, Бенти.

…С тех сентябрьских дней пробежало почти пять месяцев, и Пуриньш мог все это время пожить в свое удовольствие: немцы платили неплохо, появились деньги. Магда, когда он этого желал, проводила время с ним, находились и иные увлечения. Однако рядом были и красные, их присутствие явно воодушевило левых. Пуриньш и его коллеги видели, что происходит консолидация оппозиционных сил, в получаемых ими сообщениях все чаще мелькали слова о едином фронте против Ульманиса. Пора было думать о будущем. Но что делать? Ворочаясь на кровати, Пуриньш снова и снова перебирал возможные варианты будущих событий.

Репатриация немцев из Латвии завершилась. Поток уезжавших во фатерлянд наводил на грустные размышления. От кого они бежали? Ведь многие прожили в Латвии всю жизнь, пустили здесь корни, создали состояние, имели доходы. Причем жили они в условиях полнейшей свободы, не то что в Германии, которая стала похожа на военный лагерь и проводит одну войну за другой. Значит, имелся смысл перебираться туда несмотря ни на что? Даже на то, что завтра там могут призвать в армию и отправить на фронт или «поймать» английскую бомбу. Правда, знакомые немцы на вечеринках в честь отъезда, дружески подмигивая и хлопая по спине, бормотали, что ничего, Александр, расстаемся-то всегда на год-два, мы еще вернемся и так выпьем за встречу, что врагам рейха и всей этой красной сволочи тошно станет. Вкусив блаженства от имевшихся теперь у него доходов, Пуриньш понимал, что добровольно от них никто не отказывается, а тем более не бежит. Удирают с тем, чтобы вернуться. Зная эти ходы репатриантов и видя их пьяные слезы при расставаниях, он бросал приятелям на прощание — не забудь приобрести в Риге обратный билет! Шутка имела успех, уезжавшие довольно ржали. Но вот в какую сторону взять ему билет? Немцы уносились в свой рейх, некоторые еврейские семьи уезжали в Палестину, начальство запасалось паспортами нейтральных стран, с которыми можно было жить где угодно. Эрис собрался в свою Турцию. Все куда-то бежали…

Вчера на прощальном вечере в честь отъезда Эриса Пуриньш так напился, что утром головой ворочал с трудом, после сельтерской полегчало. Александр посмотрел на полдюжины бутылочек из-под воды, стоявших у кровати, и усмехнулся. Вспомнил, как Эрис-старший инструктировал своего младшенького насчет содержания кафе и дома. Тот, невысокий, худой, в очках с тоненькой оправой смотрел на отца неподвижным, как у змеи, взглядом; и только его большие, не под размер головы, уши двигались — видимо, в такт мыслительным процессам. Как понимал Пуриньш, почетный турецкий консул должен был исчезнуть до лучших времен: такого, как он, резидента, хозяева обязаны были беречь, еще пригодится либо здесь, либо в своей Турции, да и вообще мало ли где. Мир велик. Но дело есть дело, и Эрис-торговец не мог бросить свой корабль в виде кондитерской, а потому оставлял на нем капитаном сына с инструкциями, как следить за управляющим, а Пуриньша наставлял, как контролировать сына. «До чего же все мы марионетки, куклы, которых дергают за ниточки. И мы танцуем, складываемся, прыгаем, ползаем, как хозяева велят», — усмехнулся Пуриньш. Его самого Эрис передал на связь Штраусу, сотруднику немецкой репатриационной комиссии. «Интересно, — думал Пуриньш, — кому еще поручили присматривать за мною?»

И здесь же его мысль перескочила на коммунистическое подполье. Он прилично знал его механизм деятельности, слава богу, лет десять, нет больше — двенадцать отданы слежке за этими фанатиками. У них все построено на доверии и конспирации, но как они-создают эту веру друг в друга? Пуриньш много раз задавался этим вопросом. Были бы они католиками, что ли, тогда ясно. Но они ни бога, ни черта не признают. Молятся на своего Маркса и на русскую революцию — вот и вся их религия. А как помчались они из Латвии в Испанию на помощь тамошним друзьям! В России недовоевали, так туда понеслись. И латыши, и русские, и евреи, и поляки. Повылазили изо всех нелегальных и полулегальных нор и вперед, через все границы, в Испанию, врукопашную с парнями Муссолини и Гитлера подраться. Их не держали, начальство сказало — пусть едут, там и останутся, сложат головы. Французы туда их тоже пустили, а вот обратно… Кто жив остался, тех в лагерях интернировали. Обратно в Латвию? Ни-ни, это вам не проходной двор. Катитесь в свою Россию, она большая, всех примет. У нас свои дела… «Да, дел полно. Завтра надо будет встретить Зарса, расспросить о Лиепае и отправить его в Даугавпилс, пусть пооколачивается вокруг русского населения, посмотрит на изменения там, информацию он всегда получит, увидим, на что у господина Штрауса можно будет рассчитывать. Эрис жмотом не был, жил сам и давал жить другим. Сдались мне эти базы! О, господи, голова вроде от выпивки проходит, так от мыслей разбаливается».

Пуриньш встал, подошел к окну, посмотрел. На улице было полно снега, а он все валил и валил. Вот показались двое прохожих, прошли, их следы сразу же замело снегом.

«Куда же мне скрыться? Следов моих оставлено здесь предостаточно. В Германию? Но кому я там нужен — языком владею так себе, для салонной болтовни», — думал он с тоской.

Зазвонил телефон.

— Александр? — раздалось в трубке.

— Он самый. А, это ты, — ответил он, услышав голос Зарса. — Легок на помине. Ты откуда?

— Да вот, из дома приехал, нахожусь на уровне своей любимой забегаловки.

— В «Черной бомбе» сидишь, что ли?

— Звоню отсюда. Сидеть, не сижу.

— Давай иди ко мне, я о тебе как раз вспоминал.

— Вы один?

— Один, один. И захвати пива.

— Много?

— Не меньше пяти бутылок.

— Ладно, минут через двадцать буду.

За семь лет знакомства отношения с Зарсом приобрели характер дружеских. Они привязались друг к другу, как хозяин и его собака. Бывали между ними размолвки, и даже стычки, но до разрыва дело не доходило, не могло до него дойти, ибо воля бухгалтера была сломлена напрочь: свои, узнай они правду, вычеркнули бы его из памяти, и не исключено, по меркам Пуриньша, — из жизни, а вот примут ли его в свой клан чужие — это большой вопрос. Так и оставался Зарс неприкаянным, делавшим все, чтобы услужить своим хозяевам. Другого варианта попросту не оставалось. Пуриньш вспомнил, как произошло у них первое недоразумение. Он выдавал вначале бухгалтеру по тридцать лат в месяц. По шесть серебряных пятилатовых монет. Тот принимал, благодарил, но на третьей выдаче взбунтовался, сказал, что выдавайте мне или больше тридцати, или двадцать пять лат, черт с вами. Но не эту круглую сумму, не делайте из меня иуду с тридцатью сребрениками. Пришлось платить по сорок, какая разница, все равно тридцать туда входили. Мать Зарса контора Пуриньша не трогала, это было невыгодным делом, мало ли что, может быть, она еще пригодится, хлопнет в качестве капкана. Правда, ее дом никто уже не посещал, но все в пределах нормы — раз на линии обрыв, то таковую вычеркивали. Ведь мог кто-то из завалившихся проговориться об этой явке? Мог, поэтому дом оставили в покое. В этом случае интересы Коминтерна и политохранки совпали.

В дверь позвонили. Открыв ее, Пуриньш увидел Зарса, запорошенного снегом, изо всех карманов пальто которого торчали горлышки бутылок.

— Ты как Санта-Клаус, — приветствовал гостя Александр, — только вот мешка для подарков у тебя нет, по карманам все рассовано. Нехорошо. Некрасиво.

— Снег заметает все следы. И бутылок почти не видно, — ответил в тон ему Зарс, отряхиваясь на лестнице и входя в прихожую. — Пожалуйста, держите богатство. А насчет мешка — лучше не надо, плохая примета.

— Почему? — спросил Пуриньш.

— Все бегут кто куда, и все с чемоданами. Не знаю, как вам, а мне бежать некуда. Изменится власть — еще придется с мешком в Сибирь отправиться.

— И ты о том же?

— Вы тоже так думаете? — без удивления спросил Зарс.

— Не спеши, не спеши с выводами, — ответил Пуриньш.

— Почему? В народе все замечают, все видят. Раз господа немцы побежали, то ясно от кого. Советы к нам придут, вот так, — сказал Зарс, располагаясь в кресле гостиной.

— Иди сюда лучше, поработай немного, разожги камин, — показал ему на спальную комнату хозяин, — тепло будет и здесь, а я пока на стол накрою, перекусим.

Заре принялся за растопку. Аккуратно наколол тонкие щепочки, затем покрупней, сложил их в форме островерхой крыши домика и поджег. Пламя занялось сразу, повеяло легким дымком, тяга была хорошей. Он подложил дрова покрупнее и вышел к хозяину. Тот поставил на стол легкую закуску: лососину, миногу, сыр, разлил в бокалы пиво.

— Как там в Лиепае?

— А, ничего интересного. Крейсер «Киров» по-прежнему на рейде. Дымит. Плюс два миноносца. Морячков на берегу мало. Встретился с другом из управы. Русские скандалят с городским головой: сколько прачкам платить за солдатское белье. То брали по 20 сантимов, а голова, узнав, велел по 40 брать. Шум, гам. Смех!

— Да, ценная информация, — протянул Пуриньш.

— А что я могу сделать? Наврать? Ей богу, живут красные смирно. Наши пакостят им как могут. Ясное дело, кому нравятся чужие войска на своей земле. В Вентспилсе отдали им казармы, так наши все из них вывезли, вплоть до кухонных котлов, и электропроводку срезали.

— Что твои дружки-подпольщики говорят? — перешел на другую волну Пуриньш.

— Какие там подпольщики! Всех их распугали, да пересажали, из моих-то друзей. Новые их места позанимали, а я от них вдали, сами так учили. Отошел. Только от матери и узнаю новости. Вы это так, не для информации? — осведомился Зарс.

— Так, так, для себя, — благодушно, наполняя себя пивом, ответил Пуриньш. — Сугубо в частных целях. Чтобы знать, к чему готовиться.

— Смейтесь, смейтесь.

— Пардон, я серьезно. Ты думаешь, я не соображаю? Все знаю, все вижу. Больше тебя и вас всех вместе взятых.

— Кого всех?

— Таких, как ты. Опыт есть опыт, он годами накапливается, — примирительно заключил Пуриньш. — Ты не ответил на мой вопрос.

— Отвечу. Насколько я понимаю, происходит объединение всех левых, даже левые социки идут с коммунистами вместе. Да что вы, сами не видите? Будет и у нас Народный фронт, как во Франции, а рядом Советы. Скоро все пойдет прахом. Обнаружат мои дела с вами — и конец. Куда мне бежать? Некуда, — сам себе ответил Зарс.

Пуриньш с блаженством выпил залпом большой бокал пива.

— Иди, подбрось дров. Не дрейфь. Твоя фамилия, даже имя твое нигде у нас не фигурирует. Это не в наших правилах. Мы смотрим на вещи реально, никогда, слышишь, ни в одном случае мы не привязывали тебя или кого еще к событию, к факту тебе известному. Таково правило, установленное нашим руководством. Не буду говорить, что у нас не имеется картотеки с фамилиями осведомителей, без нее не обойтись, но она уничтожена. Поверь мне. Вот моя фамилия останется. Она за двенадцать лет работы, хотя и в агентурном отделении, но любой собаке известна, то ли прямо, то ли со слов.

Пуриньш откинулся на спинку кресла и стал смотреть в проем двери на огонь в камине, создающий причудливо бегающие блики в уже наступающих сумерках.

— Моя мать, как термометр: настроение у нее поднимается с каждым месяцем, видимо, связи остались, но я в ее дела не лезу, — продолжил Зарс.

— Правильно, не нужно. Рано или поздно, но те, кто направлял в ваш дом людей оттуда, убедятся, что она вне подозрений, а на тебя и внимания не обратят, пройдут мимо. Да и кому ты нужен. Сколько лет прошло. Работай у Свикиса и будь здоров. Кстати, какие у него планы?

— Удерет, — категорически изрек Зарс, отпил из бокала и пояснил: — Он ищет покупателя на свой дом. Тихо, тайно, но ищет. При продаже он проигрывает, это точно. Говорит о чем-то?

— Конечно, — согласился Пуриньш. — Я тебе вот что скажу. Немцы бегут, это факт, но не думаю, чтобы надолго. Они вернутся через год-два. Увидишь.

— Что же тогда? Война?

— Как же ты думаешь, дурья голова? Сегодня они уезжают на пароходах, а завтра на них же вернутся, и мы пойдем на пристань их встречать? Ты думаешь, Гитлер сожрал Польшу просто так? Он получил границу с Россией. Теперь между Германией и Советами никого нет, если не считать нас, Эстонии и Литвы. Так? А все эти три страны, — рассмеялся Пуриньш, — можно пробежать за три дня, что немцам, что русским. Кто быстрее, — заключил он.

— Веселая картинка получится на нашей земле, — задумчиво произнес Зарс. — Выходит, немцам еще будем служить?

— Не переживай, если понадобится — найдем тебе контору вместо Свикиса, — хлопнул его по колену Пуриньш. — Хочешь чего покрепче? — бросив взгляд на пустые бутылки из-под пива, спросил он. — Водки могу налить.

— Давайте, — сказал гость. Он выпил рюмку, другую. Закусил. Настроение у обоих улучшилось.

— Пойми, — увещевал его уже багровый Пуриньш, — наши акции еще поднимутся. Такому, как ты, с твоим-то опытом, цены не будет при любой власти. И никто ничего знать не будет. Надо все только по-умному делать, как я…

Так просидели они часа два, пока их не потревожил телефон: Магда спросила, топится ли камин, и намекнула, что она замерзает.

Пуриньш стал выпроваживать гостя.