Еще до своего прихода к власти в стране Гитлер во многом полагался на созданные при его партии спецслужбы, призванные выявлять и уничтожать врагов нацизма. Самой первой из них стала СА (аббревиатура от Sturmabteilung — «штурмовой отряд»). Основанная в 1920 году, она представляла собой шайку самых настоящих головорезов и комплектовалась из фашиствующих уличных хулиганов. «Штурмовые отряды» несли охрану на партийных митингах, дрались с коммунистами и имели в своем распоряжении примитивный контрразведывательный аппарат.

В 1934 году зарвавшаяся верхушка СА по личному приказу Гитлера была вырезана боевиками элитного подразделения его телохранителей — СС (аббревиатура от Schutzstaffel — «отряд охраны»). Вскоре СС превратилось в мощное ведомство политической полиции со своей собственной разведывательной организацией — СД (от Sicherheitsdienst — «служба безопасности»). Шефом СС стал Генрих Гиммлер. СС было не только службой политической полиции, но и карательным органом, проводившим в жизнь политику государственного террора.

В ведении СС находилась разветвленная система концентрационных лагерей. Впоследствии арсенал устрашения «обогатился» так называемыми лагерями смерти и расстрельными командами, которые занимались исключительно массовыми убийствами людей. Перед СД же поставили задачу «выявить врагов идеи национал-социализма».

На момент нападения Гитлера на Польшу в сентябре 1939 года Германия уже располагала сложным аппаратом, одна часть которого надзирала за гражданским населением, а другая выполняла традиционные функции служб военной разведки.

Reichssicherheitshauptamt — Главное управление имперской безопасности. Верховный штаб нацистских спецслужб времен Второй мировой войны. РСХА было образовано в 1939 году с тем, чтобы объединить в себе германскую тайную полицию и службы государственной безопасности (включая гестапо и СД). Во главе РСХА был поставлен Рейнхард Гейдрих, а после того как в июне 1942 года он был убит чешскими партизанами (подготовленными англичанами), его сменил Эрнст Кальтенбруннер.

3-е управление РСХА курировало «боевые группы» (Einsatzgruppen). Под вполне безобидным названием скрывалось их зловещее предназначение: физическое уничтожение людей в массовом порядке. За время войны «боевыми группами» в оккупированных странах было убито 2 миллиона человек, в том числе женщин и детей (процедура была стандартная: жертву расстреливали и сбрасывали в заранее приготовленную яму или ров).

4-е управление РСХА отвечало за «окончательное разрешение еврейского вопроса» и возглавлялось Адольфом Эйхманом.

Гестапо (акроним от Geheime Staatspolizei — «государственная тайная полиция»), являясь, пожалуй, самой мрачной карательной организацией Третьего рейха, безжалостно расправлялось с оппозицией нацистскому режиму как внутри самой Германии, так и на оккупированных немцами территориях, занималось ведением разведки и подрывной деятельности в разных странах, а также курировало «работу» разветвленной системы концентрационных лагерей и лагерей смерти, созданной нацистами. Официально основная задача гестапо формулировалась следующим образом: расследования и ликвидация оппозиции.

Гестапо было создано в 1933 году Германом Герингом взамен прусской политической полиции. Первым начальником стал Рудольф Дильс. Поначалу по указаниям Геринга гестапо проводило аресты и казни противников нацистской партии. Но после назначения в апреле 1934 года Генриха Гиммлера гестапо расширилось, превратившись в аппарат политических репрессий при СС (военизированная структура, являвшаяся своего рода «боевым авангардом» нацистской партии, которую также возглавлял Гиммлер).

Впоследствии Гиммлера повысили в должности, и он стал рейхскомиссаром, ответственным за укрепление системы безопасности Третьего рейха, а в октябре 1939 года в его ведение была передана только что аннексированная Польша. На посту шефа гестапо его сменил Генрих Мюллер. Он руководил гестапо в самые мрачные годы истории этой организации и сыграл одну из ключевых ролей в так называемом «окончательном разрешении еврейского вопроса».

Основной закон, регулирующий деятельность гестапо, был принят 10 февраля 1936 года. С тех пор эта организация приобрела полную власть над жизнью людей, которых считали врагами государства. Гестапо распространило свое влияние не только по всей Германии, но и на оккупированные немцами европейские страны. Бесчисленное число жертв было брошено в концентрационные лагеря, а других просто подвергали пыткам и казнили. Иногда в попытке прикрыться лицемерным фиговым листком законности гестапо направляло дела обвиняемых в так называемые «народные суды», находившиеся под его полным контролем. Судьи этих заведений снискали себе мрачную славу тем, что неизменно выносили лишь один приговор — смертная казнь. Действия и приказы гестапо не подлежали никакому обсуждению или обжалованию. Один из подручных Гиммлера доктор Вернер Бест сказал: «До тех пор пока полиция будет проводить в жизнь волю руководства, все ее действия будут считаться законными».

Гестапо входило в РСХА на правах отдела.

Летом 1940 года немцы оккупировали часть Франции, а на остальной территории сформировали пронацистский режим Виши. В захваченных районах абверу, СД и гестапо очень скоро пришлось столкнуться с французским движением Сопротивления, борьбой которого отчасти руководила из Лондона служба французской разведки БСРА. Активно пользуясь услугами информаторов и проводя политику безжалостного террора, СД и гестапо взялись «наводить порядок».

Немцы казнили по 100 заложников-французов за каждого своего соотечественника, убитого французским подпольем (боевые действия против немцев вели, в основном, отряды партизан «маки»). Насколько известно, немцы уничтожили 29 660 заложников, и еще 40 000 французов были замучены в тюрьмах. Некоторых увозили из страны, и они больше не возвращались. Их убивали или, как говорили сами немцы, «vernebelt» («они исчезали в тумане») в соответствии с директивой «Ночь и туман» («Nacht und Nebel Erlass»), проводимой в жизнь службой СД. Гитлер издал эту директиву в декабре 1941 года, пытаясь отыскать адекватную замену публичным казням, создававшим вокруг жертв ореол «мучеников». Во исполнение директивы NN, как ее называли в СД, граждан оккупированных стран вывозили в Германию, где они «исчезали без следа». Информацию об их местопребывании и конечной участи получить было невозможно.

С еще большей жестокостью гестапо и СД действовали на оккупированной территории СССР.

Германская служба военной разведки с 1921 по 1944 год. Название образовано от слова «Abwehren», которое означает «отражение нападения» и понимается как контрразведка или контршпионаж. Использование именно этого слова в названии службы военной разведки стало уступкой державам — победительницам в Первой мировой войне, которые настаивали на том, чтобы вооруженные силы потерпевшей поражение Германии впредь выполняли исключительно оборонительные функции.

Абвер был образован в 1921 году в составе министерства обороны, после того как Германии позволили вновь иметь свою армию — рейхсвер. Первым шефом абвера стал майор Фридрих Гемп, бывший заместитель полковника Вальтера Николаи, руководившего германской разведкой в годы Первой мировой войны. На момент основания в абвере работало всего три офицера, семь бывших офицеров и несколько клерков. К середине 20-х годов было образовано три управления:

I Разведка.

II Шифровальное дело и радиоперехват.

III Контрразведка.

В 1928 году в абвер включили разведывательный аппарат военно-морских сил Германии. В начале 30-х годов (время возвышения национал-социалистской рабочей партии Адольфа Гитлера) министерство обороны подверглось реформированию, и 7 июня 1932 года неожиданно для всех во главе абвера оказался морской офицер, капитан 1-го ранга Конрад Патциг. Большинство сотрудников ведомства принадлежали к сухопутным силам. Назначение Патцига, возможно, было вызвано тем, что абвер в те годы считался еще весьма небольшой и невлиятельной организацией, и среди честолюбивых армейских офицеров не нашлось охотников возглавить ее. Вдобавок, моряки имели существенно больший опыт в международных делах в отличие от своих коллег из сухопутных сил.

Со временем во всех трех видах вооруженных сил Германии (армия, авиация и флот) появились свои разведывательные управления.

Вскоре Патциг вступил в конфронтацию с шефом СС Генрихом Гиммлером из-за разведывательных облетов польской границы. Руководство вооруженных сил опасалось, что эти полеты поставят под угрозу разглашения тайные планы вторжения в Польшу. В январе 1935 года Патциг был уволен и заменен на Вильгельма Канариса, тогда тоже еще капитана 1-го ранга (Патцига отправили в «почетную ссылку» командовать новым легким линкором «Адмирал граф Шпее», а впоследствии назначили начальником управления кадров ВМФ). В 1937 году Адольф Гитлер решил «помочь» советскому диктатору Иосифу Сталину, развязавшему массовые репрессии против руководства Красной Армии, и это, как ни странно, еще больше осложнило отношения между СС и абвером. Гитлер приказал держать офицеров германской армии в неведении относительно планируемых провокаций, направленных на компрометацию советских военных руководителей, опасаясь, что они предупредят своих советских коллег. Несколько специальных отрядов СС (каждому придавался специалист по взлому замков и сейфов из криминальной полиции) были посланы в офисы Генерального штаба и абвера с заданием изъять все документы, относившиеся к советско-германскому сотрудничеству в военной области. А в целях сокрытия факта взломов в зданиях (в том числе и в штаб-квартире абвера) устраивались пожары.

В 1938 году Гитлер ликвидировал военное министерство и создал ему на замену ОКБ (Oberkommando der Wehrmacht — «Главное командование вооруженных сил»). Абвер соответственно перешел в подчинение новой структуры на правах разведывательного подразделения, хотя и относительно самостоятельного. В том же 1938 году Канарис реформировал свое ведомство, образовав в нем следующие главные управления (просуществовавшие в течение следующих шести лет).

I Внешняя разведка:

G подделки документов;

H West армий Запада (англо-американская разведка);

H Ost армий Востока (советская разведка);

Ht военно-техническое;

I связи;

L авиации;

M военно-морских сил;

T/Lw авиатехническое;

Wi экономическое.

II Саботаж (диверсии).

III Контрразведка.

Абвер имел полномочия на вербовку собственной агентуры и работу с ней, а также располагал своим Шифровальным управлением, специалисты которого занимались перехватом иностранных военных и правительственных каналов связи.

При Канарисе абвер значительно расширился и на начальных стадиях Второй мировой войны действовал относительно эффективно. Но в целом германская военная разведка оказалась неэффективной. И отчасти даже не по своей вине. Просто многие добытые абвером разведывательные сведения о намерениях и планах союзников не «укладывались» в планы Гитлера и оказывались неприемлемыми для германского руководства. Больше того, абвер находился в состоянии открытого конфликта с разведывательными подразделениями СС, которые возглавлялись Рейнхардом Гейдрихом и Вальтером Шелленбергом. Наконец, сотрудники абвера оказались замешанными в ряд заговоров, направленных против Гитлера, и даже предоставили взрывчатку, которая была использована при покушении на жизнь фюрера. Канарис устроил на службу в абвер несколько евреев, а некоторым другим организовал побег из Германии в Швейцарию. 18 февраля 1944 года Гитлер подписал директиву о создании единой разведывательной системы в Германии под общим руководством шефа СС Гиммлера. Канарис (к тому времени уже вице-адмирал) был понижен в должности, а после так называемого «заговора генералов» (неудачная попытка покушения на жизнь Гитлера, предпринятая в июле 1944 года) арестован и казнен незадолго до окончания войны.

Fremde Heere Ost — Иностранные армии Востока. 12-е управление Генерального штаба германских вооруженных сил, отвечавшее за ведение военной разведки на восточном (русском) фронте в годы Второй мировой войны. Образовано 10 ноября 1938 года.

Как и иностранные армии Запада (3-е управление), 12-е управление вело разведку по самым различным направлениям, получая информацию многих источников: агентура, радиоперехват и дешифрование сообщений, допросы военнопленных, воздушная разведка, наблюдатели с переднего края и так далее. Подобной же работой занимался и абвер, но у него имелись в распоряжении свои источники (агенты) и оперативные возможности.

Когда в сентябре 1939 года на европейском театре военных действий вспыхнули первые бои, Иностранные армии Востока квартировались в Цоссене, что в 30 с лишним километрах к югу от Берлина. Там же размещался Генштаб. Но после нападения Германии на Советский Союз в июне 1941 года Иностранные армии Востока перевели вместе с другими структурами Генерального штаба в ставку фюрера в Восточной Пруссии, около озера Мауэрзи (теперь озеро Мамры на территории Польши).

Иностранные армии Востока, особенно под началом полковника Рейнхарда Гелена, поставленного во главе этого управления в апреле 1942 года, провели большую и успешную работу по выявлению, установлению численности и дислокации советских войск, брошенных на отражение германского нападения. Историк разведки Дэвид Кан в своей книге «Гитлеровские шпионы» («Hitler’s Spies», 1978) отмечает:

«Тщательность и точность Гелена, во-первых, способствовали усилению его авторитета, а во-вторых, изменили традиционно негативное отношение германского военного руководства к разведке. Действовала также умно поставленная пропаганда. А однажды Гелен выпустил брошюру, в которой, как утверждалось, сумел «точно предугадать намерения противника, в некоторых случаях на несколько месяцев вперед». Третьим фактором была благоприятная для Гелена обстановка. Немцы перешли после зимы 1942/43 годов к обороне и в этих условиях больше нуждались в информации о противнике, чем если бы они наступали. К тому же силы их на Восточном фронте уже начинали постепенно иссякать, а поскольку точные разведданные в значительной степени компенсировали понесенные потери, немецкие генералы с благодарностью принимали помощь Гелена».

Но Иностранные армии Востока также повинны и в некоторых крупных просчетах. Порой составленная ими неверная оценка советских планов и намерений приводила к весьма плачевным результатам. Так, 22 июня 1944 года, в третью годовщину начала войны на Восточном фронте советские войска (численность которых была эквивалентна четырем армейским группам) обрушились в центр немецкой обороны как раз в том месте, где, по прикидкам Гелена, наступления можно было не опасаться. Немцы дрогнули, были смяты и, прежде чем они успели опомниться, откатились назад на несколько сотен километров.

В октябре 1917 года большевики захватили власть сначала в Петрограде, а затем в Москве и некоторых других городах. Ряд бывших царских генералов и верные им войска не подчинились воле большевиков, и страшная революция переросла в еще более страшную гражданскую войну, в которой красные (революционеры) противостояли белым. Если первые требовали установления так называемой «диктатуры пролетариата», то вторые в своем большинстве — реставрации в России монархического строя. И, надо сказать, что белые вскоре нашли себе зарубежных союзников.

Англичане, которым необходимо было во что бы то ни стало удержать Россию в войне против Германии, поручили Рейли и другим своим тайным агентам найти какой-нибудь способ свержения установившегося в стране большевистского режима. Рейли и Брюс Локкарт (британский разведчик и дипломат) оказались замешанными в неудавшемся заговоре. На Ленина было совершено покушение, и он был тяжело ранен. Красные свалили ответственность за это покушение — и, возможно, небезосновательно — на англичан, активно поддерживавших контрреволюционные силы в России. Одно время Рейли утверждал, что под его началом находилось до 60000 человек, готовых выступить против. В такой сложной для красных обстановке, на волне заговоров, контрреволюции и всевозможных тайных интриг, Ленин создал ЧК — полицейскую организацию, призванную бороться с противниками режима и карать «шпионов, изменников, заговорщиков, бандитов, спекулянтов, фальшивомонетчиков, поджигателей, вражеских агитаторов, саботажников, классовых врагов и других паразитов».

ЧК возглавил Феликс Дзержинский. «Мы выступаем за организованный террор, — говорил он после того, как занял кресло председателя ЧК. — Террор есть абсолютная необходимость во время революции… ЧК обязана защищать революцию и карать врагов, даже если при этом ее меч порой случайно и опустится на головы безвинных».

ЧК быстро превратилась в сильную и беспощадную организацию, возглавившую кровавую охоту за «врагами народа». Иностранный отдел ЧК занялся выявлением контрреволюционеров, действовавших за пределами России, особенно в среде бывших царских офицеров и чиновников, а также белых, эмигрировавших после поражения в гражданской войне, главным образом в Берлин и Париж. Среди самых успешных шагов ЧК того времени следует отметить операцию «Трест». Чекисты создали подставную организацию, якобы монархического толка. Поверив в то, что «Тресту» под силу реставрировать самодержавие, некоторые русские вернулись в Россию, где были немедленно схвачены. Одних ждала тюрьма, других расстрел.

Переименование ЧК в ГПУ положило начало целой череде переименований, которую пришлось претерпеть советской службе государственной безопасности за все годы существования СССР. Неофициальное же название у нее всегда было одно — органы.

Но вне зависимости от названия, будь то ЧК или КГБ, задачи у этой организации, с годами не менялись: защита советского политического руководства от всевозможных врагов, как внутренних, так и внешних. Из всех вождей СССР карательные возможности организации наиболее широко использовал Иосиф Сталин, поднявшийся на политический небосклон России в 1924 году после смерти Ленина, одолев всех тех, кто рвался в преемники последнего. Чтобы удержаться у власти, особенно в первые годы своей диктатуры, Сталин использовал органы госбезопасности в качестве личного карательного инструмента. Одним из главных его подручных в этом был Генрих Ягода, фармацевт по профессии.

1 декабря 1934 года бывшим чекистом был убит один из руководителей большевиков Сергей Киров. Сталин использовал это убийство как предлог для начала в стране массовых репрессий. Ягода, стоявший тогда во главе НКВД, взял расследование убийства Кирова под свой личный контроль и дал санкции на производство массовых арестов подозреваемых.

В сентябре 1936 года на пост шефа НКВД был назначен бывший политкомиссар Красной Армии Николай Ежов. При нем практика репрессий продолжалась со все возрастающей силой, и к жертвам ее из числа политических деятелей присоединились еще и военные. Ежов удержался во главе карающих органов до 1938 года. Прозванный в народе «кровожадным карликом», он успел за это время посадить за решетку такое количество людей, что многочисленные тюрьмы и лагеря НКВД вконец переполнились.

Чекисты арестовали и расстреляли тысячи высших командиров армии и флота разных рангов. Три тысячи высокопоставленных сотрудников НКВД были заклеймены как бывшие царские осведомители, воры или растратчики и тоже казнены.

Преемником Ежова стал Лаврентий Берия, руководивший до этого службой госбезопасности в родной Сталину Грузии. Вскоре после своего назначения Берия был введен (в качестве кандидата) в состав руководящего органа партии и всей страны — Политбюро. В то время в состав Политбюро входили десять полноправных членов с правом голоса, среди них Сталин и Хрущев.

На посту руководителя НКВД Берия прославился своей жестокостью, распущенностью и развратом. При нем резко усилилась слежка за немногими из оставшихся к тому времени в живых «старых большевиков», в том числе проживавших за границей. Главный удар Берия нацелил на извечного политического оппонента Сталина Льва Троцкого. Убийцы, посланные Берия, прикончили Троцкого в Мексике в августе 1940 года.

Своего предшественника Ежова (который одно время хотел арестовать Берия) он отправил в психиатрическую клинику, где того вскоре нашли повесившимся на окне.[2] Подручные Берия организовали новые массовые чистки в НКВД, вырезав многих из тех, кто служил еще при Ягоде и Ежове. Некоторые, не дожидаясь ареста, покончили с собой.

Особенно пострадала советская внешняя разведка. Сотрудников, работавших за пределами СССР, отзывали в Москву, после чего сразу следовали арест и расстрел. Среди тех, кого не миновала чаша сия, был и Ян Берзин, один из основателей и первых руководителей советской военной разведки. Тех же, кто отказывался приезжать, выслеживали за границей и убивали. Резидент НКВД в Голландии Вальтер Кривицкий бежал в Соединенные Штаты, но убийцы нашли его и там. Резидент НКВД в Турции попытался укрыться в Бельгии, но его постигла та же участь. Но были и те, кому повезло. Так, резидент советской разведки на Дальнем Востоке бежал в Маньчжурию под защиту японской Квантунской армии. Александр Орлов, отозванный в Москву из Испании, где бушевала гражданская война, отказался приехать, предпочел эмигрировать в Соединенные Штаты и уцелел.

Карл Рамм, друг видного советского разведчика Рихарда Зорге, работавший в Шанхае, откликнулся на вызов из Москвы и поехал в СССР навстречу своей смерти. А Зорге отказался приехать. Как разведчик он блестяще действовал в Японии, правда, в конце концов был арестован и казнен японцами.

Массовые репрессии в СССР с неослабевающей силой продолжались вплоть до нападения Германии 22 июня 1941 года.

Когда началась война, Берия стал одним из самых главных помощников Сталина. Задачи НКВД в области внутренней безопасности расширились: обеспечение охраны кремлевских вождей и верности советских вооруженных сил, противостоявших германскому вермахту. Берия также усилил внешнюю разведку, направив кадровых сотрудников НКВД в советские дипломатические представительства в Великобританию, Канаду и Соединенные Штаты.

В США была открыта советская закупочная комиссия, ведавшая вопросами поставок в СССР американского оружия и продовольствия. Как и прежняя (все еще продолжавшая действовать) торговая компания Амторг, закупочная комиссия разрослась до крупных размеров (в штате ее работало свыше тысячи человек) и превратилась в гнездо советских шпионов, воровавших у Америки ее военные и промышленные секреты.

Однако приоритетным направлением деятельности советской внешней разведки при Берия являлось всемерное способствование программе создания в СССР своего атомного оружия. Продолжая оставаться руководителем спецслужб, Берия как партийный и государственный деятель также стал отвечать и за этот проект. По этому направлению на него в США, Канаде и Великобритании работала так называемая атомная шпионская группа. В начале войны НКВД обеспечивал внутреннюю безопасность Советского Союза и, в частности, преданность воюющей армии политическому руководству страны. Позже была создана новая контрразведывательная структура — СМЕРШ. Среди сотрудников НКВД, прошедших службу в СМЕРШе и поднявшихся впоследствии до высоких должностей в разведке, можно назвать генерал-полковника Ивана Серова, который перевелся в НКВД из потрепанного репрессиями ГРУ. Серов руководил подавлением антисоветских выступлений в Эстонии, Латвии и Литве и, в частности, нес персональную ответственность за Катынь.

Сокращение, образованное от полного названия: Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Советская организация, отвечавшая за государственную безопасность с 1917 по 1922 год. В этот период была сначала переименована в ВЧК (Всероссийская чрезвычайная комиссия), а 1922–1923 годах называлась ГПУ (Государственное политическое управление). С 1923 по 1934 год была известна как ОГПУ (Объединенное государственное политическое управление).

20 декабря 1917 года, спустя несколько недель после того, как центральная власть в России перешла в руки большевиков, В. И. Ленин издал декрет об образовании ЧК, организации с полицейскими и разведывательными функциями, создаваемой для защиты революции. Поначалу ЧК комплектовалась, в основном, моряками Балтфлота, являвшимися своего рода боевым авангардом большевиков. Во главе ЧК Ленин решил поставить одного из своих ближайших соратников, большевистского агитатора и выходца из семьи польских дворян Феликса Дзержинского. В октябре 1917 года Дзержинский, бывший комендантом большевистского штаба, отвечал за личную безопасность Ленина и других вождей революции.

Перед ЧК поставили три основные задачи:

1. Расследование и ликвидация последствий всех действий, имеющих отношение к контрреволюции и саботажу, по всей России.

2. Передача в революционный трибунал всех контрреволюционеров и саботажников, разработка методов их выявления и поимки.

3. Проведение только предварительного расследования, необходимого для принятия превентивных мер.

Примечательно, что ЧК никто не наделял полномочиями приводить смертные приговоры в исполнение. И тем не менее на всем протяжении гражданской войны в России, основные события которой случились в период с 1917 по 1920 год, чекисты казнили множество людей. После первого удара, нанесенного по левым эсерам 24 февраля 1918 года, в ЧК были образованы так называемые «тройки» (суды, состоявшие из трех человек и выносившие смертные приговоры). Первые казни были проведены в Петрограде, на территории Петропавловской крепости. Построенная еще в 1703 году, эта тюрьма была окрещена в народе «скотобойней».

Гражданская война, полыхавшая по всей России, стала еще более жестокой после выхода 5 сентября 1918 года печально известного декрета «О красном терроре». В этом документе содержался призыв к членам партии пополнять собой ряды ЧК, укрепить эту организацию. Этим же декретом учреждались концентрационные лагеря. Там же говорилось о необходимости расстрела всех, кто хоть как-нибудь связан с контрреволюцией (с последующим опубликованием фамилий казненных и причин, по которым им были вынесены смертные приговоры). Спустя двенадцать дней ЧК наделили полномочиями приговаривать и казнить людей без передачи дел в ревтрибуналы. Дзержинский не без гордости отмечал, что в большинстве случаев между арестом и вынесением приговора проходило не более 24-х часов. За этим следовал расстрел, который, как известно, также не отнимает много времени.

Вскоре «контрреволюционеров» стало скапливаться так много, что обычные расстрелы с помощью револьверов или винтовок перестали быть эффективными. Тогда Дзержинский распорядился вооружить расстрельные команды пулеметами. Но и это не помогало. В Петрограде приговоренных к смерти было такое количество, что в какой-то момент их стали связывать попарно, спина к спине, грузить по ночам на деревянные баржи, отвозить в Финский залив за Толбухинский маяк и топить. Западный ветер пригонял трупы в Кронштадскую гавань.

Жестокость ЧК в дни революции ярко описана в мемуарах одного из асов мирового шпионажа Сиднея Рейли, являвшегося непримиримым борцом с большевизмом и организатором контрреволюционных выступлений в России.

«Налеты чекистов отличались такой дикостью и сопровождались такими зверствами, что это просто не укладывается в голове цивилизованного человека. Однажды, когда обитатели квартиры не успели вовремя снять предохранительную цепочку с двери, солдат швырнул в щель бомбу. В другой раз на стук в дверь никто не ответил. В квартире находилась больная, прикованная к постели пожилая женщина, с которой случился удар (за год до того прямо на ее глазах красные убили ее мужа). В квартире, кроме нее, больше никого не было, и один из солдат, уставший ждать у двери, бросил под нее гранату. Та, взорвавшись, убила и покалечила пятерых солдат. Той же ночью чекисты вернулись в квартиру и убили старуху, «мстя» за своих товарищей».

Спустя месяц после основания ЧК в ней работало всего 23 человека. Через два года штат разросся уже до 37000 служащих, а к середине 1921 года ЧК насчитывала 31000 гражданских служащих, 137000 солдат внутренних войск и 94000 солдат-пограничников, что в общей сложности превышало четверть миллиона человек (по другим оценкам, эта цифра еще выше).

В марте 1920 года полномочия ЧК еще больше расширились, и чекисты получили право направлять «подозреваемых» в трудовые лагеря сроком до пяти лет в административном порядке, если в ходе расследования не было собрано «достаточно улик» для передачи дела в суд.

Оперативные отряды ЧК устраивали массовые облавы на граждан, сгоняя тысячи человек на строительство оборонительных сооружений и укреплений (война с немцами продолжалась до 1918 года, когда большевики подписали с ними сепаратный мир в обмен на значительные территориальные уступки, что фактически означало капитуляцию). Впоследствии, во время гражданской войны, ЧК использовала эту практику для строительства позиций Красной Армии, сражавшейся с белыми и их зарубежными союзниками.

20 декабря 1920 года в ЧК был образован Иностранный отдел (ИНО). Во главе его поставили Михайла Трилиссера. В обязанности ИНО входили розыск и работа против деятелей контрреволюции, эмигрировавших за пределы Советской России. В то время большевики всерьез опасались бывших царских служащих и военных, а также белоэмигрантов, действовавших главным образом в Берлине и Париже. ИНО рассылал по Европе своих агентов, ставя перед ними задачи по внедрению в эмигрантские организации и дискредитации их. Так зарождалась советская внешняя разведка, которая, в сущности, решала задачи контрразведки, но только за границей. Среди успешных мероприятий ЧК в этом направлении следует в первую очередь отметить операцию «Трест» (надо сказать, что своих агентов ЧК направляла за рубеж еще до образования ИНО, но не на постоянной основе).

Трилиссер также известен тем, что всячески поощрял добывание сведений о передовых на тот момент технологиях, например о радио. Его агенты активно занимались ведением научно-технической разведки против стран Запада. Предварительно они проходили тщательную языковую и техническую подготовку.

Дзержинский также образовал «особые отделы» ЧК для ведения контрразведки и обеспечения партийного контроля в рядах советских вооруженных сил.

6 февраля 1922 года ЧК была переименована в ГПУ (одной из причин этого стала дурная слава, которую снискали себе чекисты многочисленными злоупотреблениями властью). Организационно ГПУ подчинялось Народному комиссариату внутренних дел (НКВД), образованному также в феврале 1922 года. Дзержинский являлся одновременно шефом и НКВД, и ГПУ. В июле 1923 года ГПУ приобрело самостоятельность, став отдельным комиссариатом и поменяло название на ОГПУ. Дзержинский продолжал оставаться руководителем этой организации до самой своей смерти в 1926 году, уйдя с менее важного на тот момент поста шефа НКВД. Его первыми заместителями были Вячеслав Менжинский и Генрих Ягода.

Дзержинского в должности начальника ОГПУ сменил Менжинский, также выходец из семьи польских дворян и также остававшийся у руля этой организации вплоть до своей смерти в 1934 году. Его первым заместителем был Ягода (до 1934 года аббревиатуры ГПУ и ОГПУ применялись попеременно).

И хотя численность личного состава ЧК (ГПУ, ОГПУ) всегда была строго засекречена, есть основания предполагать, что в начале 20-х годов она составляла порядка 30000 человек.

По имеющимся данным, к 1925 году чекисты в общей сложности казнили свыше 250000 врагов большевизма (включая членов семей некоторых из них), отправили за решетку примерно 1300000 человек (в СССР на тот момент насчитывалось приблизительно 6000 тюрем). Помимо этого сотни тысяч россиян были сосланы в удаленные районы страны. Так зарождался печально знаменитый «архипелаг ГУЛАГ»: сеть концентрационных и трудовых лагерей, в которых содержались политические и уголовные преступники. Лагеря эти быстро усеяли собой малодоступные и удаленные районы Советского Союза. Официально Главное управление лагерей было создано Ягодой в 1930 году, хотя первые подобные учреждения появились еще в 1919 году.

В 20-х годах Сталин использовал ОГПУ в качестве своего главного инструмента для подавления крестьянских восстаний. С помощью Красной Армии ОГПУ обеспечило проведение массовой коллективизации крестьянских хозяйств.

10 июля 1934 года в ходе реорганизации правоохранительных органов ОГПУ прекратило свое существование, полностью растворившись в НКВД.

С 1934 по 1953 годы НКВД (аббревиатура, образованная от полного названия: Народный комиссариат внутренних дел) и организации, пришедшие ему на смену (МВД, НКГБ и МГБ), отвечали за обеспечение внутренней безопасности государства и ведение внешней разведки, а также явились инструментом проведения массовых политических репрессий в СССР.

Террор и зверства ЧК, рожденной в дни революции 1917 года (и производных от нее организаций — ГПУ и ОГПУ), бледнеют в сравнении с методами работы НКВД, который по многим признакам держал пальму лидерства среди всех аналогичных карательно-репрессивных организаций, когда-либо создававшихся в истории человечества. Вместе с тем НКВД являлся также службой внешней разведки и контрразведки, которая выведывала секреты у западных держав и карала врагов большевизма, бежавших из СССР за границу. Со временем аппарат НКВД разросся до невероятных размеров, контролируя не только все вопросы обеспечения внутренней безопасности государства и ведения внешней разведки, но и внутренние и пограничные войска, а также различные административные учреждения, в том числе печально знаменитый ГУЛАГ (сеть концентрационных и трудовых лагерей, раскинувшаяся по всей территории Советской империи).

Создание НКВД, возможно, связано с решением Сталина избавиться от Сергея Кирова, одного из вождей большевистской революции, который в 1934 году возглавлял ленинградскую организацию большевиков, являвшуюся весьма влиятельной в советском партийном аппарате.

10 июля 1934 года ОГПУ (Объединенное государственное политическое управление), отвечавшее за госбезопасность и шпионаж, влилось в преобразованный и сильно укрепившийся НКВД. Руководителем НКВД назначили Генриха Ягоду, который к тому времени уже имел репутацию ветерана органов госбезопасности и «красного террора». Британский историк и политолог Роберт Конквест отмечает в своей книге «Великий террор: Сталинские чистки тридцатых годов» («The Great Terror: Stalin’s Purges of Thirties», 1968):

«Новой организации суждено было уже в ближайшие годы продемонстрировать все свои возможности. Эмблема сотрудников НКВД, относившихся к привилегированным слоям советского общества и облеченных большой властью и влиянием, — щит и меч — была поставлена выше серпа и молота, символизировавших Коммунистическую партию. Эти люди не обходили своим вниманием никого, включая членов Политбюро. Над НКВД же был только один человек — верховный политический вождь Сталин».

Днем, 1 декабря 1934 года, в Ленинграде был убит Сергей Киров. Молодой убийца выстрелил ему в спину, когда он шел по темному коридору ленинградского обкома партии, направляясь к своему кабинету. Телохранителя, который был с Кировым неразлучен, на этот раз рядом не оказалось. Убийство, скоре всего, было спланировано Ягодой. Сталин, по-видимому, не нашел другого способа найти выход из сложной политической ситуации кроме как физически устранить своего главного соперника, а затем под предлогом расследование преступления сокрушить политическую оппозицию, существовавшую в стране на тот момент.

НКВД под руководством Ягоды тут же начал следствие, пошли аресты. Убийца и еще 116 человек, обвиненных в причастности к заговору, были расстреляны. Таким образом, Сталин избавился от своих прямых оппонентов.

Тем временем Ягода реорганизовывал и укреплял подчиненный ему аппарат НКВД. Сотрудники НКВД — за цвет головных уборов и петлиц на мундирах их прозвали «синими фуражками» — быстро превратились в элиту советского общества. Конквест в связи с этим пишет:

«Их считали одними из основных представителей нового привилегированного социального слоя, народившегося в результате сталинской антиэгалитарной политики. Была принята новая, более претенциозная форма одежды. Сотрудников НКВД учили хорошим манерам. Многие из них женились на красивых образованных девушках из достойных семейств, которые занимают свою почетную социальную нишу при любом государственном устройстве. Родственные узы с работниками НКВД к тому же обеспечивали таким семьям дополнительную безопасность. Дети сотрудников НКВД посещали специализированные школы, по окончании которых, как правило, шли по стопам своих высокопоставленных отцов».

Для себя Ягода выбрал громкий титул главного комиссара госбезопасности (ранг, эквивалентный званию Маршала Советского Союза) и повелел сшить соответствующий парадный мундир. Но этот человек, фактически создавший организацию, не дожил до дней ее истинного расцвета. Николай Ежов, председатель комиссии партийного контроля, курировавшей НКВД, постепенно стал все больше распространять свою власть на это ведомство. В результате 30 сентября 1936 года Ягода был смещен со своего поста, и новым шефом НКВД назначили Ежова. А 18 марта 1937 года на коллегии НКВД в штаб-квартире этой организации на Лубянке Ежов официально объявил Ягоду врагом народа (того показательно судили и приговорили к расстрелу).

После этого пошли повальные аресты высокопоставленных работников НКВД по всей стране. Их брали днем и ночью, дома, на работе, а то и по дороге домой или на работу. Некоторые, не дожидаясь ареста, совершали самоубийства (пулю в висок или прыжок из окна), рассчитывая тем самым уберечь от расправы членов своих семей. В общей сложности, по некоторым данным, в 1937 году погибло более 3000 бывших коллег и подчиненных Ягоды.

Тем временем в стране были, развязаны массовые репрессии. Первыми жертвами стали советские военачальники, потенциальные оппоненты Сталина. 11 июня 1937 года было объявлено, что восемь человек из числа высших командиров Красной Армии арестованы и им предъявлено обвинение в измене. На следующий день все они были расстреляны. Еще один командир, также обвиненный в участии в заговоре, совершил самоубийство. После этого прокатилась волна новых арестов среди военнослужащих, которых отправляли в подвалы Лубянки, в дом № 11 по улице Дзержинского, в камеры смертников вместительной Лефортовской тюрьмы и в десятки других тюремных учреждений: НКВД по всей стране. Всего было расстреляно 3 из 5 маршалов, 14 из 16 командиров, 60 из 67 комкоров, 136 из 199 комдивов, 221 из 397 комбригов и тысячи других офицеров.

Репрессии не обошли стороной и военно-морской флот, несмотря на то что партийный надзор за этим видом вооруженных сил не ослабевал со времени Кронштадтского мятежа 1921 года. Все восемь «флагманов» (адмиралов) были расстреляны, как и тысячи других моряков. В августе 1938 года главным комиссаром флота был назначен М. П. Фриновский, бывший заместитель руководителя НКВД. Номинально он возглавлял ВМФ СССР до марта 1939 года.

НКВД развязал по всей стране настоящий террор. Партийные и государственные деятели на местах арестовывались прямо на улицах, их вытаскивали по ночам из постели. Тяжелый удар пришелся по интеллигенции. Повсюду проходили судебные процессы над писателями, учеными, артистами, инженерами, учителями. Никто не был застрахован от того, чтобы однажды не оказаться в «черном вороне», тюремном фургоне, на которых разъезжали команды НКВД.

Вскоре Сталин, похоже, устал от этих бесконечных чисток, а возможно, осознал, что если так продолжать и дальше, то можно вконец подорвать советскую общественную, промышленную и военную систему. Власть Ежова стала таять на глазах. Начались разговоры о многочисленных злоупотреблениях во время допросов арестованных. Ходили слухи о том, что Ежов лично расстрелял нескольких крупных военачальников. Кончилось все тем, что 8 Декабря 1938 года он был освобожден от руководства НКВД и временно переведен на менее ответственную работу, а в начале 1939 года и вовсе бесследно исчез. В отличие от его предшественника показательного суда над ним не было.

Его преемник Лаврентий Берия стал самым доверенным помощником Сталина (если по отношению к последнему вообще уместно слово «доверенный»). Эпоха террора при Берия продолжилась, только теперь карательные органы принялись за советскую разведку. Агентов НКВД и ГРУ (военная разведка) отзывали в Москву, «судили» и расстреливали. Те, кто не хотел возвращаться, пытались укрыться на Западе. Некоторым это удалось. Других выслеживали убийцы, посланные из Москвы. «Целью № 1» был Лев Троцкий, «старый большевик», противостоявший Сталину в 20-х годах в споре за власть над Россией и позже высланный из СССР. В 1940 году, когда до него добрался убийца из НКВД, Троцкий проживал в Мексике. Спустя год смерть нашла и первого высокопоставленного сотрудника советских спецслужб, бежавшего на Запад, генерал-майора Вальтера Кривицкого. Он был найден мертвым в отеле «Бэльвю» на Капитолийском холме в Вашингтоне.

Но не всех «предателей» казнили. Для тех, кто избежал этой участи, существовал мощный ГУЛАГ — сеть концентрационных и трудовых лагерей, — в котором перемалывались жизни тысяч и тысяч мужчин и женщин. Там содержались и настоящие преступники, уголовники, и политические заключенные, а также те, кому просто не повезло и они попали в запланированную «квоту» врагов народа, существовавшую в эпоху великого террора. Несмотря на очень высокую смертность из-за непосильного труда, скудных пищевых рационов, жестокости охранников и лютости сибирских зим, всего на момент вступления СССР во Вторую мировую войну в июне 1941 года в советских лагерях содержалось около восьми миллионов человек (еще до миллиона сидело по тюрьмам).

В лагерях заключенные (будь то мужчины или женщины) работали обычно по 10, а то и по 12 или даже по 16 часов в день. Они строили дамбы, возводили каналы, укладывали тысячи километров железнодорожных путей, валили лес (в 1951 году вышел официальный запрет на использование женской рабочей силы на лесозаготовках), добывали золото, а позже и уран. За труд им не платили, а кормили впроголодь. Все это ярко описано в книге А И. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» (М.: Сов. писатель, 1989. Т. 1–3).

Помимо тюрем и лагерей ГУЛАГа в распоряжении НКВД имелись и другие «исправительные» учреждения. Так, научно-технический центр на одной из московских окраин, описанный в книге Солженицына «В круге первом» (М.: Худож. лит., 1990), был полностью укомплектован заключенными. НКВД также контролировал несколько авиационных конструкторских бюро, в которых трудились арестанты. Многие инженеры и конструкторы, попав под пресс репрессий (порой даже приговоренные к смерти), продолжали работать по специальности в подобных заведениях. Некоторые осужденные авиаконструкторы отбывали наказание на государственном авиазаводе № 39 в Москве, других направляли в КБ (конструкторское бюро). Арестованный Владимир Петляков возглавлял КБ № 100, Владимир Мясищев — КБ № 102, а Андрей Туполев работал в КБ № 103.

Ведущий советский авиаконструктор Туполев (с одобрения советского правительства) побывал в 1936 году в служебных командировках в Соединенных Штатах и Германии, а в 1938 году он был арестован и обвинен в «саботаже». Получив срок, он продолжал конструировать самолеты. «…Я провел пять лет в тюрьме. Я единственный в мире авиаконструктор, который создал четырехмоторный бомбардировщик, находясь под домашним арестом», — рассказывал он впоследствии одному журналисту (его освободили из-под стражи в 1943 году).

НКВД также курировал деятельность конструкторского бюро, в котором создавались новые модели подводных лодок и торпедных катеров.

Одержимость вопросами обеспечения внутренней безопасности и массовыми репрессиями отнюдь не означала, что НКВД не проявлял интереса к шпионской деятельности за пределами СССР. Работа велась против большинства западных держав, но, конечно, в первую очередь против Великобритании и Соединенных Штатов. Причем если Великобритания традиционно рассматривалась в качестве врага еще со времен гражданской войны в России, то в США просто получили развитие те отрасли промышленности и технологии, которые Сталин хотел иметь во что бы то ни стало.

На ниве внешней разведки НКВД удалось создать одну из самых эффективных агентурных шпионских сетей всех времен — «кембриджскую пятерку». На протяжении более десятка лет ее члены, некоторые из них занимали высокие посты в британском Форин-офисе (министерстве иностранных дел) и «Сикрет Интеллидженс Сервис» (МИ6), успешно выведывали государственные секреты Великобритании и Соединенных Штатов Америки. Когда один из кембриджских шпионов Джон Кернкросс сообщил, что английские ученые-атомщики начали работы по созданию нового «супероружия», Берия тут же приказал своим агентам, действующим в Великобритании и США, сколотить «атомную шпионскую группу» для добывания секретной информации по атому.

А в июне 1941 года, когда Германия напала на Советский Союз, Сталин неожиданно превратился в союзника англичан и американцев. Такая перемена в отношениях между странами привела к укреплению взаимных связей и увеличению численности работников дипломатических, торговых и военных представительств СССР на Западе. Одновременно увеличилось и количество сотрудников НКВД и ГРУ в этих представительствах.

Тем временем мощные войска НКВД стали все больше задействоваться в чисто военных операциях против немцев. Армии, дивизии и корпуса НКВД принимали активное участие в отражении германского нападения. Появились в НКВД и так называемые «заградительные отряды», которые расставлялись позади траншей советских войск на тех участках фронта, где складывалась особенно тяжелая ситуация, чтобы не допустить возможного отступления своих. В 1943 году особые звания работников органов госбезопасности были заменены на обычные военные, что объяснялось желанием Сталина интегрировать ненавистную карательную организацию в вооруженные силы.

Вскоре обстановка потребовала создания новой специализированной организации военной контрразведки, и в 1941 году Берия основал при НКВД службу СМЕРШ.

Тем временем воинские части НКВД принимали участие (и зачастую весьма достойное) в битвах за Москву, Сталинград, Ленинград и Северный Кавказ (внутренние войска НКВД не воевали, их использовали для борьбы со шпионами и диверсантами; и примерно еще 250 000 солдат НКВД охраняли лагеря ГУЛАГа, тюрьмы, а также специальные эшелоны, на которых перевозились по стране заключенные).

Нельзя не упомянуть о том, что НКВД несет ответственность за одно из самых страшных преступлений времен Второй мировой войны: Катынь. В конце 1939 года, когда Советский Союз присоединился к агрессии Германии против Польши, русские захватили в плен около 200000 польских военнослужащих. Приблизительно 15000 человек (из которых 8700 были офицеры) так никогда и не вернулись на родину и бесследно исчезли. Они были ликвидированы расстрельными командами НКВД, в Катынском лесу.

Из прочих направлений деятельности советской «тайной полиции» в военное время следует отметить работу над созданием в СССР своей атомной бомбы. Узнав об англо-американских изысканиях в этой области, Сталин поручил разработку советской атомной программы (в том числе атомный шпионаж) Берия.

В 1941 году Сталин реорганизовал органы госбезопасности. С декабря 1938 по февраль 1941 года Берия одновременно занимал пост народного комиссара внутренних дел (НКВД) и начальника Главного управления государственной безопасности (ГУГБ), ведомства, подчиненного НКВД.

На короткий промежуток времени, с февраля по июль 1941 года, Сталин развел эти две службы. Он создал Народный комиссариат государственной безопасности (НКГБ), назначил его начальником Всеволода Меркулова и поставил перед НКГБ задачи по обеспечению госбезопасности и ведению внешней разведки. В то же время Сталин оставил прежний НКВД под началом Берия, сохранив за этой организацией сферу обеспечения внутренней безопасности. Меркулов считался членом бериевской «грузинской мафии», поскольку (так же как сам Берия и многие другие его подручные) был выходцем из советской Грузии.

Аналитик американских спецслужб Джон Дж. Дзиак отмечает в своей книге «Чекисты: история КГБ» («Chekisty: A History of the KGB», 1988): «Этим структурным изменениям… так и не было дано исчерпывающего объяснения, но, возможно, они были вызваны присоединением к СССР новых земель и групп населения». Имеются в виду Эстония, Латвия, Литва, часть Польши, а также румынская Бессарабия и Северная Буковина. «Аресты, депортации, казни и лагеря — все это резко увеличилось и потребовало реорганизации и усиления спецслужб».

Однако, пишет Дзиак, «…шок, испытанный в результате германского нападения, привел в июле 1941 года к возникновению центростремительных тенденций, и два ведомства были вновь слиты в составе единого НКВД, руководимого Берия».

Такое положение сохранялось без изменений до 14 апреля 1943 года, а затем Сталин вновь развел две службы и вновь оставил НКВД Берия, а Меркулова поставил во главе НКГБ. «…Победа в Сталинградской битве и связанное с ней наступление советских войск обозначили перспективу возвращения в лоно империи ранее утраченных земель и населения. Отсюда и новое разделение на НКВД и НКГБ».

Новое положение вещей в структуре советских органов госбезопасности сохранялось до 16 марта 1946 года. Затем СМЕРШ влили в новое Министерство государственной безопасности (МГБ) на правах 3-го Главного управления, отвечающего за контрразведку в армии. Руководителем МГБ был назначен Меркулов. Одновременно НКВД (внутренняя безопасность) преобразовали в Министерство внутренних дел (МВД).

Советская военная служба безопасности и контрразведки, задуманная лично Иосифом Сталиным. Он же дал ей название-акроним, образованное от популярного в годы Второй мировой войны в СССР лозунга: «Смерть шпионам!»

СМЕРШ охотился за предателями, дезертирами, расстреливал отступавших без приказа солдат и офицеров, осуществлял проверку бежавших из германского плена. Юрисдикция СМЕРШа распространялась не только на армию, флот и военно-воздушные силы, но также на воинские части и образования НКВД. В распоряжении СМЕРШа имелась целая сеть информаторов в вооруженных силах. СМЕРШ также помогал партизанам, действовавшим в тылу у немцев.

До того как был учрежден СМЕРШ, контрразведка в вооруженных силах находилась в ведении Особых отделов НКВД. СМЕРШ был создан в 1941 году Берия в составе того же НКВД. Первым начальником СМЕРШа назначили комиссара госбезопасности 3-го ранга Василия Васильевича Чернышева.

С 14 апреля 1943 по 16 марта 1946 года СМЕРШ функционировал как самостоятельное ведомство, подотчетное напрямую Государственному комитету обороны (ГКО) под председательством Сталина. Впервые в СССР контрразведывательный орган находился в подчинении военного органа (пусть и возглавляемого Сталиным), а не спецслужбы. Примечательно, что в соответствии с правилами субординации сотрудники СМЕРШа находились на ступеньку выше сотрудников НКВД. В этот период временной независимости от НКВД СМЕРШем руководил помощник и протеже Берия, генерал-полковник В. С. Абакумов (первый заместитель главного комиссара госбезопасности). В те же годы во главе отдела СМЕРШа на флоте был поставлен П. А. Гладков. Впрочем, общее руководство этим отделом осуществлял тот же Абакумов. Чернышев же, получив звание генерал-полковника, оставался заместителем начальника СМЕРШа вплоть до 1946 года, после чего стал заместителем министра в только что образованном МГБ.

В СМЕРШе имелись следующие главные подразделения:

Первое управление — представительство СМЕРШа во всех частях и соединениях Красной Армии вплоть до уровня батальонов и рот, представители которого вели наблюдение за офицерами и солдатами, а также руководили сетью информаторов.

Второе управление — операции (включая помощь партизанам и осуществление военно-полицейских функций), связь с НКВД и НКГБ, спецчасти для охраны штабов и высших командиров (обычно по роте на армию и по батальону на фронт).

Третье управление — получение, хранение и распространение разведданных.

Четвертое управление — дознания и расследования в отношении военнослужащих (или гражданских лиц, проживающих в зоне боевых действий), подозреваемых в антисоветской деятельности.

Пятое управление — военные «тройки» из сотрудников СМЕРШа для суда над подозреваемыми.

Личный состав СМЕРШа набирался преимущественно из опытных работников Особых отделов и НКВД, тем самым была соблюдена профессиональная «преемственность» в деле выявления и нейтрализации шпионов. Все сотрудники СМЕРШа поголовно — от высшего начальства до секретарш-машинисток — имели офицерские звания.

Представители СМЕРШа находились в вооруженных силах на всех уровнях от высших до низших. Бывший сотрудник этого ведомства А. И. Романов пишет в своей автобиографической книге «Там самые длинные ночи» («Nights Are Longest There», 1972), что даже Маршал Советского Союза Георгий Жуков, которого во многом следует признать самым крупным военачальником Красной Армии того времени, «…как высший командир был со всех сторон окружен генералами-чекистами… Чем выше звание и власть были у человека, тем более плотно его опекали органы госбезопасности». Начальником отдела СМЕРШ у Жукова был генерал-лейтенант А. И. Вадис.

Одной из тысяч жертв, пострадавших от СМЕРШа во время и сразу после окончания войны, был офицер-артиллерист и писатель Александр Солженицын.

В конце войны отряды СМЕРШа вступили на территорию Германии позади наступавших частей Советской Армии. Перед ними поставили задачи по поиску и аресту деятелей нацистской партии и Третьего рейха.

В книге Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» есть, в частности, такие строки, относящиеся к СМЕРШу: «…ты, простой лейтенант, являешься представителем СМЕРШа в армии. Но солидный пожилой полковник, командир воинской части, вскакивает, как только ты входишь в комнату, пытается льстить тебе, заигрывать с тобой. Он же не может пропустить по стаканчику вместе со своим начштаба, не пригласив тебя присоединиться к ним. А то, что у тебя на погоне всего две маленькие звездочки, ничего не значит. Даже забавно. Твои звездочки, внешне не отличимые от звездочек других офицеров, имеют совершенно иной вес и значение. Порой, при выполнении спецзадания, ты даже можешь нацепить знаки различия майора. В твоей власти весь личный состав этой части или военного завода, или военного округа. И власть твоя несоизмеримо выше, чем власть командира, директора или секретаря местной партийной ячейки».

В 1946 году функции СМЕРШа перешли в ведение только что образованного МГБ. СМЕРШ превратился в Третье Главное управление этого министерства (контрразведка).

Главное разведывательное управление Генерального штаба, Советская (российская) служба военной разведки, известная также как 4-е управление Генерального штаба и «ВЧ № 44388». В постсоветское время, когда численный состав и возможности КГБ (и ведомств, пришедших ему на смену) резко сократились, важность и значение ГРУ как службы внешней разведки, несомненно, возросли.

ГРУ было образовано 21 октября 1918 года В. И. Лениным по настоянию комиссара Льва Троцкого и первоначально называлось Регистрационное управление Рабоче-Крестьянской Красной Армии (обозначение «ГРУ» официально было принято только в июне 1942 года, но неформально применялось и раньше). Новая организация создавалась вовсе не для того, чтобы подменить собой уже существовавшие к тому времени разведслужбы фронтов и армий, но чтобы координировать их усилия и готовить для главного штаба Красной Армии общие сводки об обстановке.

Помимо ведения стратегической и оперативной разведки ГРУ с самого начала озаботилось работой по добыванию военно-технической информации, сведений о передовых научных достижениях в военной области.

С самого начала предполагалось, что ГРУ будет заниматься внешней разведкой. В отличие от ЧК и организаций, пришедших ей на смену, которые, помимо разведывательной деятельности, ведали и широкими полицейскими функциями, ГРУ никогда не занималось последними. Единственное исключение относится к концу 30-х годов, когда ГРУ использовали в качестве инструмента массовых репрессий против НКВД, и в 1953 году, когда оно действовало против сотрудников НКВД, отвечавших за внутреннюю безопасность.

Надо сказать, что функции и задачи ГРУ зачастую пересекались с функциями и задачами НКВД, КГБ и т. д., но эта ситуация никогда не рассматривалась как недостаток. В сфере разведки такие понятия, как экономность в выборе средств и «рентабельность» спецслужб, никогда не принимались в СССР в расчет. Русские всегда считали, что чем больше поступает информации, тем лучше. И когда два ведомства фактически начинают подменять друг друга, это тоже идет на пользу, ибо тем самым их деятельность автоматически подвергается перепроверке.

Но имелась и другая сторона медали. Ведущий на Западе специалист по советской военно-политической истории Джон Эриксон замечает в своей работе «Советское главное командование» («The Soviet High Command», 1962): «Армия и тайная полиция столкнулись в затянувшемся роковом противостоянии, и это схватка не на жизнь, а на смерть!»

В первые годы своего существования ГРУ подвергалось «чистке», или «кровопусканию», что стало своего рода первым звонком, предупреждающим о жутких массовых репрессиях в вооруженных силах, которые грянули в эпоху правления Сталина. Первые чистки в ГРУ состоялись в ноябре 1920 года, когда Ленин приказал расстрелять несколько сотен сотрудников этого ведомства за их неверную оценку обстановки, сложившейся в Польше.

ГРУ сумело быстро оправиться от удара, а в 1926 году в результате проведенной в вооруженных силах реформы оно было преобразовано в Четвертое управление штаба Красной Армии (остальные: Оперативное, Организационно-мобилизационное управления и Управление связи). Новый высокий статус придал ГРУ уверенности в своих силах, и в 20-30-х годах оно сумело добиться ряда крупных успехов на ниве внешней разведки (главным образом, в области добывания секретной военной информации в Германии, Великобритании и Соединенных Штатах Америки).

В 1929–1930 годах Сталин организовал в СССР кампанию против так называемых «правых». Было репрессировано несколько крупных военачальников, но в целом «чистки» еще нельзя было назвать масштабными. Арестам подверглись лишь около 5 процентов военного руководства (в других государственных структурах эта цифра была более чем вдвое выше), а ГРУ и вовсе не тронули. Когда же в 1935 году начала раскручиваться пружина настоящих сталинских репрессий, то на первых порах удар был нанесен по НКВД и, в первую очередь, по тем его сотрудникам, которые работали за пределами Советского Союза. Начальник ГРУ Ян Берзин вместе с группой верных помощников выехал из Москвы на Дальний Восток, получив задание ликвидировать нескольких действовавших там сотрудников НКВД (во время своего пребывания в Азии, а затем и в Испании Берзин номинально продолжал оставаться начальником ГРУ, а в Москве его обязанности исполняли сначала И. С. Уншлихт, потом СТ. Урицкий).

Вторая волна репрессий прокатилась по советским вооруженным силам по инициативе того же Сталина в 1937 году. Сотни офицеров были расстреляны, тысячи угодили за решетку. Исполняющий обязанности начальника ГРУ Урицкий был арестован и казнен. Сотрудники НКВД выезжали в другие страны для расправы с работавшими там нелегалами ГРУ, а также с сотрудниками разведки (ГРУ и НКВД), которые отказывались возвращаться в Советский Союз. То есть ситуация 1935 года повторилась с точностью до наоборот! Тогда люди Берзина уничтожали работников НКВД, а теперь работники НКВД стали уничтожать людей Берзина. Одним из палачей НКВД был молодой И. А. Серов, незадолго до этого переведенный из армии. Впоследствии он работал на посту председателя КГБ и ГРУ.

Репрессии 1937 года не просто подкосили, но фактически уничтожили ГРУ. По словам Виктора Суворова, взятым из его книги «Внутри советской военной разведки» («Inside Soviet Military Intelligence», 1984), «в ходе чисток 1937 года ГРУ было уничтожено полностью, вплоть до уборщиц туалетов и поварих».

И хоту ГРУ удалось восстановиться в течение одного года, летом 1938 года на него обрушился новый удар огромной силы. На сей раз волна репрессий против Красной Армии была поднята арестом и расстрелом талантливого советского военачальника, маршала М. Н. Тухачевского. Десятки тысяч офицеров были казнены или брошены в тюрьмы. Генеральный штаб был уничтожен, а вместе с ним и все руководство ГРУ.

Бывший начальник ГРУ Берзин, который отправился в Испанию и фактически командовал там войсками республиканцев во время гражданской войны в этой стране, был расстрелян 29 июля 1938 года, сразу после возвращения в Москву. Террор, продолжавшийся трое суток, перемолол в своих жерновах огромное количество высокопоставленных военных. В момент кульминации репрессий военную разведку возглавил было шеф НКВД Николай Ежов, но и он вскоре был смещен.

Короткая, но вместе с тем неожиданно тяжелая финская кампания Красной Армии в 1939–1940 годах, видимо, убедила Сталина в необходимости возродить недавно им же уничтоженный Генеральный штаб. А это означало, что новую жизнь подарили и ГРУ. Во главе военной разведки поставили Ф. И. Голикова. Одним из провалов войны с Финляндией стала операция группы специального назначения ГРУ численностью в 50 человек, которой командовал Хаджи-Хмар Мамсуров. Во время гражданской войны в Испании он успешно атаковал со своими людьми транспортные коммуникации и склады мятежной армии Франко, но с Финляндией этот номер не прошел. Мамсуров пытался брать «языков» из числа финских солдат, но безуспешно. И все же эти операции очертили новую сферу деятельности ГРУ на будущее.

Накануне германского нападения на Советский Союз 22 июня 1941 года ГРУ сумело поставить в известность советское руководство о грядущей войне, однако эта информация не была, принята Сталиным во внимание. Осенью 1941 года ГРУ разделили на два управления: руководство закордонным аппаратом перешло в ведение нового разведывательного управления при Верховном Главнокомандовании. Начальник управления был напрямую подотчетен Сталину. Вопросы же стратегической и оперативной разведки остались в ведении ГРУ, начальник которого был подотчетен Генеральному штабу.

В это тяжелое для страны время советская военная разведка действовала относительно эффективно. Правда, из-за внезапности нападения Германии 22 июня 1941 года тактические и фронтовые разведуправления русских были практически уничтожены, поэтому в первый год Великой Отечественной войны ГРУ пришлось особенно нелегко. Триумфальное возвращение этого ведомства состоялось во время битвы за Сталинград 1942–1943 годов. Полковник Дэвид Гланц, ведущий американский военный эксперт по разведке Красной Армии, писал в этой связи:

«И хотя определяющим фактором победы явилось многократное численное превосходство советских войск над германской группировкой, обеспечение скрытности накопления этого самого превосходства следует поставить в заслугу именно советской военной разведке. Русские сумели оперативно и точно определить дислокацию немецких войск, а с началом контрнаступления обеспечить сохранение инициативы в своих руках. Этим, в частности, объясняется необычная глубина советского наступления…

(…)

Русские по традиции многое замалчивали (имеется в виду роль военной разведки в войне), поэтому информацию приходилось черпать только из немецких архивов. Без них могло создаться впечатление, что русская разведка действовала хорошо. С ними стало ясно, что она действовала просто отлично. Вполне вероятно, что, если бы в распоряжении появились советские архивы, выяснилось бы, что она действовала еще лучше».

В годы войны агенты ГРУ сумели внедриться в германский Генеральный штаб (операция «Дора»), действуя из Швейцарии, и получить доступ к атомным секретам, действуя через Канаду. ГРУ также направляло деятельность легендарного советского разведчика Рихарда Зорге, действовавшего в Японии. Что же касается более открытых методов разведывательной деятельности, то советские военные атташе в Соединенных Штатах и Великобритании передавали в Центр буквально тонны материалов о военных планах и вооружениях этих держав (это не считая военного снаряжения в виде американских и английских боевых самолетов, кораблей и танков, переданных Советскому Союзу по ленд-лизу в годы войны). За заслуги в военное время 121 сотрудник и агент ГРУ были удостоены высшей награды Героя Советского Союза.

Надо сказать, что ГРУ не отвечало за контрразведку в вооруженных силах, эти функции выполняли органы госбезопасности, так называемые «особые отделы», созданные еще в декабре 1918 года и действовавшие в Красной Армии и на флоте. Лишь на короткий промежуток времени, с февраля по июль 1941 года, Сталин позволил военным заниматься контрразведкой в своих собственных рядах, но затем все вернулось на круги своя.

В 1947 году Сталин лишил армию и МГБ права на ведение внешней разведки, передав его новой организации — КИ (Комитет информации), подчинявшейся народному комиссару иностранных дел В. М. Молотову. Эта структура просуществовала до 1951 года, хотя уже в середине 1948 года ГРУ удалось вернуть себе функции службы внешней разведки.

Примечательный факт. Генерал армии С.М. Штеменко, начальник ГРУ с 1946 по 1948 год, в конце 1948 года получил повышение и стал начальником Генерального штаба, но позже попал в опалу. В 1956–1957 годах он опять возглавлял ГРУ, снова был понижен и в конце концов в третий раз вернул себе высокий ранг!

Очень часто на должность начальника ГРУ приходил высокопоставленный сотрудник органов госбезопасности (НКВД, КГБ и т. д.). Например, с 1958 по 1962 год ГРУ возглавлял генерал-полковник Серов, ветеран СМЕРШа и бывший председатель КГБ. При Серове в ГРУ пышным цветом расцвели коррупция и мздоимство. Генерал армии Петр Иванович Ивашутин, бывший сотрудник НКВД/КГБ, находился на посту начальника ГРУ 24 года (с 1963 по 1987). При нем взяточничество и моральное разложение в ГРУ достигли беспрецедентного уровня, а несколько высокопоставленных сотрудников сбежали на Запад.

По материалам книги «Энциклопедия шпионажа» (Пер. с англ. М.: Крон-пресс, 1999).

Вышел в свет третий том «Очерков истории российской внешней разведки» (М.: Междунар. отношения, 1997), пожалуй, наиболее актуальный (годы 1933–1941 говорят сами за себя). Каждый очерк — это повествование о героизме советских разведчиков в различных странах Европы, Америки, Азии с риском для жизни добывавших политическую, экономическую, военную, научно-техническую информацию для своей страны во имя высоких идеалов служения Родине. Ничего кроме как о восхищении их повседневным рискованным трудом сказать нельзя. Однако это об их работе, но не о судьбах.

Для иллюстрации приведу один пример. В очерке «Брайтенбах» (с. 338–349) повествуется о работе с 1929 года на советскую внешнюю разведку сотрудника полиции Вилли Лемана, с 1933 года офицера 4-го управления (гестапо), всего сотрудничавшего в течение 12 лет (!), по декабрь 1942 года. Сведения, которые он предоставлял нам, — это фантастика: начиная с почти всего о гестапо, о слежке за нашими сотрудниками и за руководством ЦК КПГ, докладов типа «О советской подрывной деятельности против Германии» и т. п., о НСДАП, вермахте и вплоть до ракетных полигонов в лесах Германии, образцах вооружения (к примеру, цельнометаллических самолетах), личности Вернера фон Брауна; тогда еще совсем молоденького. Провалили его к декабрю 1942 года, и, как в большинстве случаев, по вине органа с гордым названием Центр. Лемана гестаповцы расстреляли.

Таких очерков в томе — 47, одни повествуют о конкретных лицах, другие — о группах сотрудников резидентур, преимущественно о героях. Но имеются очерки и о предателях — на ошибках надо учиться. Тем не менее хотелось бы узнать, а почему в «Очерках…» почти не упоминается военная разведка? Сколько же будет продолжаться ведомственная отчужденность? Мы же вместе работали всю жизнь. Или военная разведка это не внешняя разведка?

В газете «Новости разведки и контрразведки» (1977. № 22) напечатано интервью с главным консультантом Службы внешней разведки России, заместителем главного редактора «Очерков…» генерал-лейтенантом В. А. Кирпиченко под названием «Это, конечно, был подвиг». Согласен, это был подвиг, которого не знала история тайных войн. Но у меня сразу возник вопрос: почему оценку труда дает зам. редактора этого труда? Больше некому или так надежней? Какие-то белые нитки не вылезут? Ну как-то бестактно это интервью, самому о себе и о своем коллективе писать. Что, мало высших офицеров разведки осталось, ведь взгляд со стороны — он всегда посвежей и объективней.

В. А. Кирпиченко обосновывает, и не без резона, построение каждого тома: вначале предисловие с изложением внешнеполитической доктрины нашего государства в тот или иной период, затем очерки о разведдеятельности. Это логично. Но я бы хотел внести ряд корректив с понятием Центр. Центр сообщил Сталину то-то, Центр дал указание берлинской или Нью-Йоркской резидентурам о том-то. Центр, центр, центр… И было два Центра: ИНО и ГРУ. Звучит все это гордо и великолепно. Но Центры допускали столько ошибок, ляпов, провалов закордонных операций, агентов, сотрудников, что я лично поменял бы этот обязывающий термин на нечто другое, необязывающее («трест», «директорат», «комбинат», «артель» и. т. п.). Обидно? Но они этого заслужили.[3] Но Центр в общем-то был обескровлен, бывало и так, что в отделах оставалось по несколько человек и сообщение Сталину некому было подписать…

Почему же так происходило? Я постараюсь развить эту тему подробно ниже, а сейчас коснусь первого поставленного мною вопроса — о внешнеполитических мероприятиях советского правительства в 1933–1941 годах.

Если внимательно прочитать предисловие к третьему тому, то складывается впечатление, что вся довоенная внешняя политика СССР была исключительно верной, безошибочной и последовательной. Но это не совсем так.

Единственной постоянной величиной выступало стремление к коллективной безопасности, ибо СССР находился в состоянии такой глубокой международной изоляции, что выбраться из нее из-за бескомпромиссности Сталина, его болезненной подозрительности, если инициативы исходили от кого-то другого, — являлось делом безнадежным. Да, во второй половине 20-х годов. Советский Союз признали 13 государств, в конце 1933 года в их числе уже были США, а к 1936 году дипотношения с СССР установили 36 стран, но все это тем не менее не могло привести к выходу из изоляции.

Безусловно, антифашистские силы в мире, либеральная интеллигенция, русская прогрессивная эмиграция тянулись к Советскому Союзу, видели в нем оплот борьбы с фашизмом, но и до них потихоньку доходили страшные вести о массовых казнях и репрессиях в первой стране Советов.

Наши отбивались как умели. Шла в ход сталинская теория «усиления классовой борьбы по мере продвижения к социализму», все громче гремели вопли о зловредных троцкистах (это отчетливо просматривается и в предисловии, и в очерках, и в интервью В. А. Кирпиченко). Из троцкистов делали страшную силу, способную подорвать устои страны, хотя в мире их было всего-то несколько сот человек, в основном молодых иностранцев-идеалистов, а в СССР они сидели в лагерях по 2–3 срока, до смерти (Правда, иногда их вытягивали на московские процессы для дачи выбитых ложных показаний. К примеру, как Пятаков «летал» в Осло на свидание с Троцким в гостинице. Оказалось, что ни полетов тогда не было, ни такой гостиницы не существовало…)

Возня вокруг троцкистов давала возможность получать ордена, привилегии, а уж за ликвидацию Троцкого (подчеркиваю — за ликвидацию, а не за убийство; как фашисты говорили: не убийство евреев, а окончательное решение еврейского вопроса), киллер — Рамон Меркадер получил звание Героя Советского Союза, когда вышел из мексиканской тюрьмы, где провел 20 лет. Сталин повелел убить Троцкого в конце 30-х годов, операция готовилась 2 года, убили его в августе 1940 года. Об этом имеется очерк «Операция» Утка». Насколько я знаю, ни один из агентов-иностранцев такого звания не получил.

Итак, возвращаясь к пункту темы, Сталин был в глубокой изоляции: он еще в 1934–1935 годах давал задание наркому Ежову выйти на представителей рода Гогенцоллернов, родственников кайзера Вильгельма II, и от них на г-на Гитлера. Поручили это дело резиденту во Франции Игнатию Рейссу-Порецкому, кавалеру ордена Красного Знамени. Тот никуда не вышел, со Сталиным порвал, написав ему открытое письмо о разрыве, поскольку тот предал революцию и работает мясником, приложив к письму свой орден. Через короткое время его убили в Швейцарии. Портрет одного из убийц красуется в «Очерках…». П. А. Судоплатов называет имена киллеров: Афанасьев и Правдин, он их встречал после убийства в Москве, обласкал, их наградили орденами.

После Рейсса Сталин поручил установить контакт с Гитлером торговому атташе в Германии Канделаки, своему соплеменнику. Но Гитлер плел свои интриги и строил планы захватов: Саар, Австрия, Чехословакия и пошло-поехало — Тройственный пакт держав «оси», подготовка к аннексии Европы. Сталин бросился к западным демократиям, прежде всего к Англии и Франции, но у тех был свой пасьянс с Германией — и сначала направление удара на Восток, на СССР.

Работая за границей, мне приходилось слышать от хорошо информированных источников, что ловушку, в которую попались маршал Тухачевский и другие руководители Красной Армии, сочинили в Лондоне, в английской разведке и через своего верного друга и агента адмирала Канариса подбросили Гитлеру. Суть такова: оппозиционное руководство красных связано с немецким генералитетом и готовит военный переворот (необходимо снять ограниченного Ворошилова и его сподвижников).

Ставка была на патологическую подозрительность Сталина. Он казнит псевдозаговорщиков, руководящий состав армии, последняя — обескровлена, слаба. Ловушка англичан срабатывает. Гитлер убеждается в том, что теперь-то он с Советами расправится и переориентируется в нападении на Восток. От Англии удар откатывается, и та вздыхает с облегчением. Эта диспозиция движущих европейских сил — векторов — всегда существовала в воспаленном мозгу усатого человека с трубкой; Англию он никогда не переваривал, ее лидерам не верил и всегда ждал от нее подвоха. Опять следует поворот штурвала на сто восемьдесят градусов: Максим Максимович Литвинов, опытнейший дипломат, владеющий европейскими языками, свой человек в Лиге Наций, сторонник союза с европейскими демократиями, прежде всего с Англией и Францией, с работы наркома иностранных дел отстраняется и заменяется бесцветным аппаратчиком, тенью Сталина — В. М. Молотовым. В НКИДе происходят погром, аресты сотрудников, тотальная смена послов. В 1951 году Литвинов погибает в автокатастрофе при странных обстоятельствах.

Сталин ищет сближения с Гитлером. Медовые месяцы летят один за другим. Но все-таки чем черт не шутит… Перед самым подписанием договора с Гитлером 23 августа 1939 года в Москву является англо-французская военная делегация. Как в нашей историографии ее не поносили! И ранги не те, и вояж совершали на теплоходе, а не на самолете, и полноценных мандатов на подписание чего-то важного не имели. Я думаю, что правительства Англии и Франции знали, на что шли. Разведслужбы предоставили им информацию о Советском Союзе, о разгроме в Красной Армии, о маховике репрессий в стране. На серьезные разговоры западники предрасположены не были, да еще с советской стороны главой делегации выступал К. Ворошилов, один из двух оставшихся в живых маршалов. Вторым был С. Буденный. (Хорошо, что того за стол переговоров не посадили.) Всего их было пять, первых маршалов, но Тухачевский, Егоров, Блюхер уже были погребены в земле сырой, и где — неизвестно. Я представляю, как англичане и французы обменивались мнениями: «И с ними иметь какой-то пакт; против Германии? Да он их сомнет, у них от армии ничего не осталось». А наши все хорохорились: «Вот, аристократы, буржуи, «представители гнилой олигархии» (выражение Гитлера), фюрер покажет вам». Так ни с чем и разошлись. И бац, договор с Германией. Мир ахнул. Гитлеру нужна была Польша, а без сталинских гарантий он не мог на нее напасть, столкновение с СССР в 1939 году в его планы не входило. И договорились полюбовно. Молотов на сессии парламента заявил: «Польское государство перестало существовать». (Бурные аплодисменты.) «Четвертый раздел Польши» произошел: «Гитлеру — все государство, Сталину — Западная Украина и Западная Белоруссия», и вскоре оттуда потянулись эшелоны с высылаемыми в архипелаг ГУЛАГ, а два десятка тысяч польских офицеров — в Катынь на расстрел. Об этом, равно как и о сталинско-гитлеровских играх в таком ракурсе, как описано выше, в предисловии к «Очеркам…» — ни слова, ни звука. Правда, в предисловии уже в тысячный раз, как в наших книгах, подчеркивается, что «…границы СССР были отодвинуты на несколько сот километров на Запад от жизненно важных административных и промышленных центров». То же самое всегда мусолится и в отношении границ при вступлении Красной Армии в Прибалтику, на год позже. Но ведь это обман несведущего читателя: во-первых, 200–300 км на танках, автомашинах по шоссе преодолевалось тогда за 4–6 часов; во-вторых, укреплений-то на новых границах никаких не было; в-третьих, Гитлер выходил на рубеж границы непосредственного соприкосновения Германия-СССР без каких-то третьих стран между ними; в-четвертых, он-то уже знал, что через год-два отыграет все эти территории Польши и Прибалтику. А пока пусть Сталин понадувает щеки, «мол, как я надул Гитлера» — писал Н. С. Хрущев в своих мемуарах. На самом деле Сталин привел к худшему варианту оперативную и политическую обстановку.

Идя по стопам Гитлера, Сталин тоже решил хапнуть небольшую страну. Но Финляндия не оказалась Чехословакией. Финны дрались обреченно, но не сдавались, СССР исключили из Лиги Наций. Еще одна пощечина. Но потери на войне для Сталина были лишь пушечным мясом. Его у нас всегда было вдоволь.

И вот предвоенные месяцы. Разведка выкладывала все новые сведения о подготовке гитлеровской агрессии. Сколько их было — реальных предупреждений о начале нападения? Я не знаю. Сто? Двести? Не исключено.

Я опускаю здесь известные в литературе предупреждения. Но пару малоизвестных и не вписывающиеся ни в какие рамки по своей нахальной визуальности — приведу. Да дело, в конце концов, не в их числе, а в тупости человека с трубкой. Сравните, когда У. Черчилль или Ф. Рузвельт имели по одному предупреждению о передислокации нескольких фашистских дивизий поближе к границам СССР, они били в набат и обязывали сообщить об этом своих послов или мидовцев советским официальным лицам. Сталин имел массу предупреждений, «но клал на все это с прибором». (Условно-литературное выражение поэта Н. Тихонова по Сергею Довлатову. Улыбнитесь, а то все пишу в духе пессимизма.)

Итак, на сообщение о том, что на урезанной территории Польши на границе с СССР сосредоточено восемь германских армий (!) общей численностью в 2 миллиона человека (!), надо было реагировать или как? Да никак! А об этом все на Западе знали. Два миллиона не скроешь.

Резидент советской разведки в Финляндии Елисей Синицын пишет в своих мемуарах о том, что в августе 1940 года в посольстве в Хельсинки отмечали годовщину «Пакта о ненападении» с Германией (Синицын Е. Резидент свидетельствует. М.: ТОО «Гея», 1996. С. 93–94). Немецкий посол Блюхер представил Синицыну своего личного друга полковника фон Бонина и, оставив их вдвоем, удалился. Фон Бонин рассказал, что 4 года проработал военным атташе в Москве, сейчас приехал из Берлин на с тем, чтобы встретить кого-то из руководства советского посольства и рассказать, что близится нападение Гитлера. В Берлине такие контакты с советскими дипломатами опасны. Фон Бонин а также добавил, что после поражения Красной Армии в Финляндии, Гитлер поручил Генштабу начинать разработку плана подготовки Германии на случай войны с Советским Союзом. В тот же день Синицын отправил шифровку в Центр с просьбой доложить Берия. Ответа не последовало.

11 июня 1941 года Синицына вызвал на встречу агент Монах и сообщил, что утром этого дня в Хельсинки подписано соглашение между Германией и Финляндией об участии последней в войне Германии против Советского Союза, которая начнется 22 июня, т. е. через 12 дней. Источник этой информации присутствовал при подписании соглашения. Тут же «молнией» резидент сообщил о начале войны в Москву Берия. Пришло подтверждение о вручении телеграммы адресату. Реакции никакой (Там же. С. 117–118). Вот вам отношение к достоверным сообщениям разведки.

В. А. Кирпиченко утверждает в своем интервью раза три или больше, что основным пороком при получении предупреждений о войне было отсутствие в системе разведки информационно-аналитического подразделения, которое бы отделяло, так сказать, «зерна от плевел», вылущивало бы дезинформацию, отбрасывало бы второстепенное от главного и т. п. (Такое подразделение было создано только в 1943.) Теоретически, с колокольни 2000 года, он, безусловно, прав, но практически… Речь шла об одном: готовит ли Гитлер войну и когда ее начало. Создай тогда хоть три таких подразделения, Сталин верил бы тому, во что он желал верить: кроме себя он не верил никому. Кирпиченко заверяет в интервью: «Но в целом с учетом предисловия и материалов очерков создается достаточно полная, рельефная картина того, чем занималась разведка в тот или иной период нашей истории. Мы считаем, что в таком виде она нужна нашим сотрудникам, всей службе, общественности, которая интересуется деятельностью отечественной разведки, в том числе ее историей».

Я бы назвал это резюме чрезвычайно самодовольным (или самоуверенным) и обязывающим. Единственное, что в нем бесспорно, на мой взгляд, это очерки о работе разведчиков, отдавших Родине свои лучшие годы и стране-мачехе свои горестные судьбы. Во всей остальной риторической дефиниции я сомневаюсь и некоторые ее моменты не принимаю. О предисловии я высказался: оно стереотипно и аналогично образчикам, рисующим сталинскую внешнюю политику в 30-50-е, отчасти 60-е годы. Эти положения мертвы, засушены, заминированы в банках с плотными крышками и искажают истинные дела и просчеты автора государственного переворота 1929 года Сталина. Будь он человеком, способным думать на перспективу, прозорливым стратегом, то не привел бы страну к войне в таком виде, в котором она явилась миру: обескровленная, с разбитыми военными кадрами, ГУЛАГом, технической слабостью и т. д. Итог: на одного немецкого солдата в войне мы теряли чуть больше тринадцати наших советских солдат.

Рельефной картины, чем занималась разведка, мы, уважаемый Кирпиченко, тоже не имеем. Она работала на пределе или вне пределов человеческих сил, зализывала свои раны, восполняла потери, приобретала со значительными затратами моральных сил и бездарно теряла агентов (когда отзывались в неизвестность сотрудники), вновь восстанавливалась, и вновь ее бросали на смерть в омуты грязной сталинской внутренней ханжеской трясины.

Сотрудники Службы, общественность, да В. А. Кирпиченко, рациональное зерно из «Очерков…» почерпнут. Безо всякого сомнения. А вот теперь о разведке.

Почему авторский коллектив отдельной главой не обрисовал уничтожение кадров разведки (это было бы, действительно, рельефно), почему о наших потерях разведчиков от собственной власти говорится бравурной скороговоркой, а о невозвращенцах в эдакой плотной дымовой завесе: то ли они порвали со Сталиным на принципиальной основе (А. Орлов, И. Рейсе, В. Кривицкий и др.), то ли они полупредатели или как их любят до сих пор причислять к троцкистам. Ведь в Москве сохранились уголовные дела на жертвы произвола, пусть и тощенькие, и протоколы их допросов, и материалы реабилитации и другие документы. Об этом нужно знать нашим сотрудникам, Службе, общественности. Сейчас выходят сборники таких работ о жертвах из числа писателей, людей науки, членах еврейского антифашистского комитета и т. д. А о судьбе разведчиков-героев, могилы которых — выкопанные бульдозерами рвы — ни слова. В чем обвиняли наших разведчиков согласно вынесенным вердиктам?

Кстати, почему в третьем томе отсутствуют очерки о Я. К. Берзине, Боровиче, наконец о Зорге? Он чем проштрафился? Что его повесили японцы, а не вогнали пулю в затылок свои?

Я вернусь коротко к судьбам и Орлова, и Рейсса, и Кривицкого попозже. Не могу смолчать, тем более, что о них-то написаны объемные монографии,[4] не знаю, читало ли их руководство издания «Очерков…». В любом случае они стали невозвращенцами в 30-е годы и двое (кроме Орлова) погибли за границей до 1941 года, т. е. до временной концовки третьего тома.

Разведка — это глаза и уши государства, без нее оно существовать не может. Понимал ли это Сталин? Нет, не понимал. Для него все то, что ему докладывали наркомы НКВД, в частности Берия (о других не упоминаю, те вообще были для человека с трубкой на лагерном жаргоне — шестерками), являлось рядовыми шпаргалками: не буду по ним принимать решений — так думал хозяин. Доказательства тому кричащего свойства: не верить оригинальным документам, предупреждениям о грядущей войне, когда она уже стоит на пороге и, наконец, о чудо, подписать вечером 21 июня 1941 года директиву о приведении войск в боевую готовность (но не поддаваться на провокации), когда к нему (в который раз!) пришли нарком обороны Тимошенко и начальник генштаба Жуков с проектом директивы и сообщением, что на советскую сторону в расположении Киевского военного округа перешел перебежчик, немецкий фельдфебель, и сказал, что войска Германии занимают исходные позиции и наступление начнется в четыре часа утра 22 июня.

Увидев насупленные, усталые, нервные лица своих главных военачальников, и особенно выпяченный до предела вперед волевой подбородок Георгия Константиновича Жукова, Сталин директиву подписал. Фельдфебель перевесил на весах сто или двести предупреждений о начале войны! Но только 21 июня. Это ли интеллект вождя? Это потолок подозрительности недоучившегося православного семинариста.

В. А. Кирпиченко пишет, что плана «Барбаросса» у Сталина не было. Верно, Гитлер копии не прислал. Но в канун 1941 года — 30 декабря 1940 года начальник Разведупра Голиков (как можно изолироваться от военной разведки в этом случае?) доложил ему, что 18 декабря 1940 года Гитлер утвердил директиву № 21 верховного главнокомандования о плане войны против СССР. Да, конечно, это не безвестный фельфебель-перебежчик, которому я бы лично, были бы средства, соорудил памятник: мокрый фельдфебель вылезает из реки и Сталин тут же, на валуне, что-то подписывает… Но довольно шутовства.

И в третьем томе, и в последующих, я уверен есть и будут справедливые слова: «разведка поставленные задачи выполнила и о результатах доложила в Центр, а тот, в свою очередь, на самый верх т. Сталину и в Политбюро». Будучи мальчишкой, юношей (сейчас мне 67 лет), в моем представлении Политбюро было вроде сбора египетских жрецов. А оказалось, как у Осипа Мандельштама, это… «сонм тонкошеих вождей». Они ничегошеньки не решали, писали резолюции матерными словами, например об Якире, о Бухарине. Решал все он — Хозяин.

Но почему он уничтожил разведку, чем руководствовался, какими черными мыслями, отчего оставил в итоге не государство, черт с ним, а себя в 30 — 40-х годах в лесу международных событий, с повязкой на глазах и с ушами, заткнутыми ватой неверия ни во что, кроме как обуреваемый семинаристской догмой — англичане хотят рассорить меня с Адольфом, вот и подкидывают дезу.

И здесь мне не обойтись без экскурса в историю вызревания менталитета Кобы, его генов разума или безумия, ведь не от вечно пьяного отца-сапожника, лупцующего маленького Сосо ремнем, и не от гордой, несчастной матери он их получил, в конце-то концов?

Будучи семинаристом, Джугашвили писал общее для всех сочинение «Причины гибели Цезаря». Со слов его соученика, он выдал самое оригинальное сочинение: добросовестно изложив школьную версию гибели, добавил, что действительная причина заключается в том, что у Цезаря отсутствовал аппарат личной власти; который контролировал бы аппарат государственной (сенатской) власти (Авторханов А. Технология власти. М.: Изд-во «Слово», 1991. С. 63–64). И он создал аппарат личной власти, особенно после смерти Ф. Э. Дзержинского (1926 год), к завершению государственного переворота в 1929 году в лице ОГПУ-НКВД. Но разведка — это не НКВД, хотя она и входила в этот народный (сверхнародный!) комиссариат и долго-долго (до Ясенево) они жили под одной крышей на Лубянке.

Это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Во главе разведки (как тогда значилось ИНО — иностранного отдела) стояли такие интеллекты, как Михаил (Меер) Абрамович Трилиссер (1883–1940; расстрелян), начальник ИНО с 1922 по 1929 год, затем — в Коминтерне; Артур Христианович Артузов (Фраучи) (1891–1937; расстрелян), руководил ИНО с 1930 по 1935 год; Абрам Аронович Слуцкий (1898–1938; отравлен), руководил ИНО с 1935 по 1938 год.

Этот пост на короткое время наследовали: Пасов (судьба как у всех — погиб) и Сергей Михайлович Шпигельглас (1897–1939; расстрелян). С 1939 года начальником 5-го отдела ГУГБ НКВД (б. ИНО) стал Павел Михайлович Фитин, 31 год от роду, доработал на этом посту до 1946 года.

Та же картина писалась Хозяином и в военной разведке, вначале под названием 4-го управления! Генштаба, затем ГРУ.

В 1920–1921 годах начальником был Ян Ленцман, в 1921–1924 годах Арвид Зейбод (латыши, оба расстреляны).

Ян Карлович Берзин (Берзиньш; 1889–1938), в-разведупре с 20-х годов — зам. начальника 4-го управления (1921–1924 г.), начальник (1924–1935, 1937), расстрелян.

Семен Петрович Урицкий (1895–1938, расстрелян), еврей, начальник военной разведки с 1937 года. Написал еврей, ибо по именам и отчествам вышеперечисленных это видно и так, а у Урицкого — нет, хотя он племянник М. С. Урицкого, начальника Петроградского ЧК (убит).

После Урицкого пошли дилетанты, их быстро снимали, репрессировали. Фамилий не называю, чего тревожить их покой, они не виноваты в непрофессионализме. Голиков выбился аж в маршалы, но Г. К. Жуков его не признавал ни как военачальника, тем более маршала. Заместителем Берзина был Борович (Лев Александрович Розенталь; 1896–1937; расстрелян). Другим заместителем — Александр Матвеевич Никонов (1893–1937; расстрелян).

Вот это о руководителях ИНО и разведупра до 1938 года. Все они были членами одной со Сталиным партии, занимали высочайшие должности, имели ордена, генеральские звания. Но не это главное. Они были людьми высокообразованными владели иностранными языками, работали за границей в легальных и нелегальных резидентурах, приобретали источники информации! Однако они не входили в аппарат личной власти диктатора, они не подыгрывали ему. Они выкладывали ему на стол неприукрашенную, неприлизанную информацию о положении дел в Европе, Америке, Азии, которая не соответствовала высиживаемым им в Кремле (в том числе и в туалете) постулатам собственной правоты. Они были выше его на целые порядки в интеллектуальном развитии, знали жизнь за границей, образ мышления иностранных политических деятелей, а он ничегошеньки этого не ведал. Но и это не все. Они были инородцами, евреями, вылезшими из черты оседлости, латышами, о которых до революции вообще никто не слышал, поляками и т. д. А он был антисемитом со времен своего вхождения в революционное движение. Кого он встретил в окружении В. И. Ленина, в жилах которого тоже была примесь еврейской крови? Троцкого, Каменева, Зиновьева, Свердлова, Сокольникова (Бриллиант) и др. Со всеми с ними он со временем (кроме Свердлова) расправился, убил их.

К 1938 году, как указано в третьем томе, были ликвидированы почти все нелегальные резидентуры, к началу 1939. года почти все резиденты были отозваны, репрессированы, расстреляны. В их числе (согласно этому тому) резидент легальной резидентуры в США П. Д. Гудуайт, нелегальной там же Б. Я. Базаров (Быков, Буков; настоящая фамилия Шпак — она почему-то не названа — Борис Яковлевич; 1893–1938?). Майор госбезопасности. Имеется его фотография. Он был кадровым офицером Царской армии, поручик. Воевал в Первую мировую, в — 1918-1920-х годах — в белой армии. В 20-е годы резидент советской разведки в Болгарии, Югославии, Румынии. С 1928 года возглавлял резидентуры в Германии и на Балканах. В 1934–1935 годах — начальник отделения ИНО, с 1936 года резидент в США. Доставал ценнейшую политическую и научно-техническую информацию. Всего этого В. А. Кирпиченко не написал, а говорит о рельефности изображения.

Я приведу в алфавитном порядке некоторые имена тех разведчиков, которые были отозваны и расстреляны (не по третьему тому) или работали в ИНО и в разведупре и тоже расстреляны:

Александровский (Юкельсон) Михаил Константинович (1896–1937), ст. майор госбезопасности, с 1937 года зам. начальник Разведупра;

Берман Борис Давыдович (1901–1939), в 1935 году зам. начальника ИНО;

Бортновский (Бронковский) Бронислав Брониславович (1894–1937), в 1921–1924 годах в резидентуре военной разведки в Берлине, затем зам. начальника Разведупра, в Коминтерне;

Волович Захар Ильич (1895–1937) ст. майор госбезопасности, работал в Западной Европе;

Гурский Феликс Антонович (1898–1937), майор ГБ, начальник отделения ИНО, покончил жизнь самоубийством при аресте;

Малли Теодор (1894–1938), венгр, майор госбезопасности, работал в Англии нелегальным резидентом, сменив А. Орлова, руководил Дейчем и «кембриджской пятеркой». В 1937 году был вызван в Москву. В Париже встретился с И. Рейссом и его женой Элизабет. Они его отговаривали, мол, в Москве его убьют. Он отвечал, что пусть, но если он сбежит, то его агенты здесь, в Европе, узнают будет нехорошо, а уедет, никто ничего знать не будет.

Думаю, читателей уже не удивляет, что Сталин дал команду Ежову «почистить» (любимое слово наркома-карлика, рост 159 см, рост человека с трубкой — 163 см) разведку в НКВД и Разведупре. Об этом выше говорилось. Но почему их — евреев, латышей — так много «скопилось» в разведке? Это явление историческое: они активно бросились в революцию, они в Галиции, на Западной Украине и Белоруссии, в Прибалтике знали иностранные языки с детства: польский, немецкий, румынский, чешский и др. Приведу кое-что из таблиц в статье Л. Кричевского «Евреи в аппарате ВЧК-ОГПУ в 20-е годы», (Вестник еврейского университета в Москве. 1995. № 1(8)). Итак, начсостав центрального аппарата ОГПУ в 1924 году: русских — 1670, латышей — 208, евреев — 204, поляков — 90. К 20-летию ВЧК-НКВД, т. е. к 1937 году, награждены 407 ответственных сотрудников, из них 56 евреев, 7 латышей.

Репрессии 1937–1939 годов практически смели старые кадры разведки. Их попросту не стало. В центральном аппарате и в резидентурах пора было ставить таблички: «Проверено — евреев, латышей нет».

Когда-то Виктор Некрасов, русский писатель-воин, автор правдивой книги о войне «В окопах Сталинграда», выступая на митинге в Бабьем Яру, в Киеве, сказал: «…здесь покоятся евреи…». Его перебил чей-то голос: «Здесь покоятся и убитые русские, украинцы…» Некрасов парировал: «Да, это верно, но только евреев убивали за то, что они евреи». Некрасова, гордость русской нации, выдворили за границу, он умер в Париже.

Я скажу так: только разведчиков Сталин убивал потому, что они разведчики. Здесь есть на первый взгляд какой-то плагиат по поводу некрасовского афоризма и выдача желаемого за действительное ради красивости фразы. Ведь убивали не только разведчиков, но и военных, ученых, партийные кадры и т. д. Но вдумайтесь: только разведчиков он убивал потому, что они по роду своей деятельности знали больше него, были дальновиднее, видели его просчеты, его нечистую кухню во внешних делах, были интеллигентнее его, знали о его грязном прошлом. О последнем обстоятельстве за границей писали открыто, там издавали разные книги, за которые в Союзе приговаривали к длительным срокам. Одни разоблачения Л. Троцкого чего стоили.

Сталин был полицейским агентом и отсюда его становление как вождя вне закона. Бывают Агенты с большой буквы, это такие, как Вилли Леман, Шульце-Бойзен, Л. Л. Линицкий, Д. А. Быстролетов, Эрих Такке и десятки и сотни других. Они скромны, деятельны, храбры, их девиз: «Все для общего блага». А бывают агенты-провокаторы, они предают своих, они воспитаны в духе тайного властвования над другими людьми, их судьбами. Это их предначертание. Их девиз: «Моя личная власть превыше закона». Таким был Сталин, таким Гитлер, агент военной контрразведки Евно Азеф, один из лидеров партии эсеров, агент царской охранки.

Я не буду погружаться во многочисленные факты этой сферы деятельности Кобы. Их хватает в нашей и зарубежной литературе, время от времени они «выныривают» из архивных хранилищ. К примеру, в газете «Известия» от 2 октября 1997 года появился новый документ: письмо генерала жандармерии А. Спиридовича, опубликованное доктором исторических наук Юрием Фильштинским, профессором из Бостона (США), «Еще раз о Сталине - агенте охранки».

Здесь я хотел бы отметить основные вехи развития личности Сталина.

Дерганное, униженное, нищее детство с вечно пьяным отцом-сапожником и гордой работницей матерью; однобокое религиозное воспитание в церковном училище и семинарии с самовыработкой свойственного церкви надлюдского менталитета, невысокое образование; увлечение догматической революционной литературой, пропагандирующей слом общества; отсутствие связи с интеллигенцией до и после революций; вывод о своей вечности при аппарате личной власти; организация «эксов» — нападений на казну и грабеж денег на нужды партии, тяготение к уголовному миру; бремя арестов и ссылок; шашни с царской охранкой в связке с Р. Малиновским, выдача товарищей по партии и боязнь провала в партийной среде и перед охранкой; желчный, черствый характер, равнодушие к семье, к матери, детям; нерусскость, антисемитизм, мстительность; отсутствие внимательности к партийному окружению; пренебрежение к разведке и военным кадрам — вот сумма тех надчеловеческих черт, которые не могли позволить Сталину в нормальном обществе стать во главе его. Но он стал править вне закона. Никаких норм права, морали он не соблюдал.

То ли Каменеву, то ли Бухарину Сталин говорил примерно так: «Мне нравится отомстить человеку, отправить его на тот свет, а потом спокойно идти спать». Что-то подобное Бухарин цитировал историку Б. Николаевскому в Париже в 30-е годы. Если представить внешнюю канву изысканий наших историков разведки о ее отношениях с И. В. Сталиным, то она укладывается в пионерскую триаду: товарищ Сталин отдал приказ (через Ежова ли, Берия ли), те спустили его в резидентуры, и по прошествии некоторого времени на стол вождя легло сообщение: «Задание исполнено», и рядом ухмыляющиеся рожи Ежова или Берия. Все можем, все умеем…

Однако в жизни все шло не так гладко. В среде разведчиков вызревало непонимание, раздражение, ненависть по отношению к мудростям кормчего с трубкой. Разведчики знали, что творилось на Родине, были возбуждены. А что происходило с их товарищами, друзьями, коллегами за границей: одних отзывали в Москву, других убивали тут же, на месте. Кто следующий? Куда податься от неминуемой мести и гибели? Пионерская идиллия давно канула в лету. Игнас Рейсе (Натан Маркович Рейсе не был новичком в партии: за спиной — 20 лет тяжлейшей нелегальной работы в разных странах Европы. В июле 1937 года он решил порвать с кремлевским тираном. Отправил 17 июля честное, от крытое письмо, изложил, почему не может разделять со Сталиным его бандитскую политику по отношению к старым кадрам, приложил свой орден Красного Знамени. Как рыцарь он думал, что это письмо будет опубликовано, когда достигнет адресата. Он готовился перейти в IV Интернационал, к Троцкому. Но Сталин действовал как вождь вне закона. Ах так, сволочь поганая, резидент ИНО НКВД во Франции! Убить.

Довольно сложная комбинация, Рейсса запихивают в машину с помощью дамы, которую он знал не один десяток лет, везут и расстреливают. Около Лозанны находят его труп с семью пулями, пять из них — в голову. В кулаке у Рейсса клок седых волос этой дамы. Труп Рейсса обнаружили 4 сентября, в кармане — паспорт на имя Германа Эберхарда. Рейссу-Порецкому было 37 лет… Заместитель начальника советской разведки до 1953 года (в прошлом по заданию лично Сталина убийца полковника Коновальца, одного из главарей ОУН) П. Д. Судоплатов в своей книге «Разведка и Кремль» полил слегка Рейсса помоями: связи с женщинами, денежные махинации. Бывший (недавний) начальник внешней разведки Л. В. Шебаршин (1988–1991) назвал Судоплатова одной из легенд советской разведки. Упаси нас Бог от таких легенд!

К слову. Были ли существенные выступления против человека вне закона внутри страны? Да. Вспомним Мартемьяна Рютина, секретаря Краснопресненского райкома ВКП(б) г. Москвы, основателя подпольной организации «Союз марксистов-ленинцев» со своей программой. Ему вначале впаяли срок, потом расстреляли. Интересно, как бы тут прокомментировал П. Д. Судоплатов: изнасилование сталинского учения о диктатуре (кого и чего?). Хочу сделать маленькое замечание. У нас пишут о невозвращенцах (я не имею в виду Гордиевского, Левченко и т. д., всего их около 30 - это предатели и точка) с какими-то вариациями: надо будет — усилим правомерность невозвращенчества, надо будет — дадим в мажоре тему предательства. Вот образчик. Пишет историк Александр Колпакиди, человек, безусловно, очень эрудированный в хитросплетениях вооруженной борьбы коммунистов и схваток в советской политической и военной разведках в 20-30-е годы в Европе (Колпакиди А. Послесловие / Порецки Э. Тайный агент Дзержинского. М.: Современник, 1996. С. 326–356). Итак, образчик по Колпакиди: «В той или иной степени эту тему затрагивают в своих воспоминаниях «невозвращенцы». (К чему кавычки? Т. е. уже предатели? — Ф.С.) В. Кривицкий, Г. Агабеков, А. Орлов, И. Ахмедов, а также сохранившие верность Родине И. Винаров, Р. Вернер, Л. Треппер, Ш. Радо». Первая группа (т. е. Кривицкий и др.) не сохранила верность Родине, оставшись на Западе? А как быть с многолетними эмигрантами Лениным, Зиновьевым и др.? Тоже не сохранили верности? А Сталин, выдавая охранке в московском ресторане М. И. Калинина, сохранил? Что за эквилибристика, историк А. Колпакиди? И. Винаров уехал к себе в Болгарию, Рут Вернер к себе в ГДР, а резиденты советской военной разведки Треппер и Радо (или эти имена надо опустить, В. А. Кирпиченко?) в Европе во время войны в 1945 году оказались, сохраняя верность в подвалах Лубянки, каждый из них получил по 10 лет. И отсидели полностью, и никто за них не заступился из Центров ГРУ и МГБ. Ни одна сволочь. Кстати, они летели из Парижа при посредничестве советской военной миссии. Радо, человек мудрый, резидент в Швейцарии, у которого были источники на узле оперативной связи верхмахта в Германии, поставлял информацию Сталину (приказы Гитлера, Кейтеля и т. д. о наступлении, передислокациях и подобные «мелочи») раньше, чем они доходили до германского генералитета на фронтах. Так вот Радо при посадке в Каире сбежал от Треппера и конвоиров. Но джентльмены-англичане позже выдали его советским союзникам. И по 10 лет каждому за сохранение верности Родине. В 1953 году у человека в мягких сапогах с искусно выполненными, хитрой конструкции каблуками, чтобы быть выше своих 163 см (автор каблуков — начальник его личной охраны Паукер — расстрелян), трубка окончательно погасла: в 1955 году их выпустили. Радо уехал в родную Венгрию, Треппер — в Израиль (выезжал с трудом: как же, еврей сбегает). Вальтер Кривицкий (Самуил Гершевич Гинсбург) — ровесник Рейсса, оба родились в 1899 году. Их биографии по работе в разведупре и в ИНО — схожи, но у Рейсса на счету более ответственная нелегальная деятельность в Польше, Германии, Австрии, Чехословакии. Они дружили всю жизнь. Кривицкий тоже был награжден орденом Красного Знамени. Он, например, купил чертежи новой итальянской подлодки, в Берлине заполучил ключ к японским дипломатическим шифрам. На его счету были многие отважные дела. Жил он в Голландии, в Гааге, бывал в Париже, советовался с Рейссом, предупредил того, что за ним охотятся люди из НКВД, в частности «забойщик» Шпигельглас. Так же, как и Рейсс, он порвал с режимом Сталина, объявил об этом в печати. Перебрался в Америку. 10 февраля 1941 года он был найден мертвым (выстрел в голову) в номере отеля «Бельвю» в Нью-Йорке. Убийство? Самоубийство? История была весьма запутанной и никто ею серьезно не занимался. ФБР — отказалось. На пистолете Кривицкого отпечатков его пальцев не было… О чем это говорит? И Рейсс, и Кривицкий заявили о своем переходе под знамена IV Интернационала, заграничного центра оппозиции Сталину, и этим подписали себе смертные приговоры. А куда им было бежать, в те годы коммунистам, сотрудникам политической разведки? У Троцкого и Сталина были две похожести: оба родились в один год — 1879 и состояли в одной партии, во всем остальном они разнились. Но для тех времен (30-40-е годы) вопли об угрозе троцкизма (смертельной) для дела социализма в одной, отдельно взятой стране были своего рода массовым психозом — партийным онанизмом, который опасно было прервать. А говоря по правде? В апреле 1922 года Ленин выдвинул Сталина на должность генсека, должность скорее бюрократически-техническую, как было до него, нежели руководящую. Но Сталин, по словам Ленина из так называемого «завещания», «сосредоточил в своих руках необъятную власть» и уже в декабре 1922 года, через 8 месяцев. Ленин предложил переместить Сталина на другой участок работы. Как известно, этого сделано не было. Узнал ли Ленин о шашнях Сталина с Малиновским, с охранкой? А почему бы и нет? Он мог вспомнить о событиях на Пражской конференции, да и товарищи могли подсказать. Бухарин всегда, я подчеркиваю, всегда утверждал, что Малиновский провокатор, а Ильич не верил, но в конце-то концов вынужден был поверить после работы комиссии Временного правительства и приговора ревтрибунала о расстреле провокатора в 1918 году. Но Ленин нигде не упоминал, заметьте никогда, о перемещении Троцкого. И стоило ему умереть в 1924 году, как Сталин уже в 1925 году сместил Троцкого с должностей председателя РВС и наркомвоенмора. Армия перешла под полный контроль генсека, а после 1926 года (смерть Дзержинского) у него в руках оказался и аппарат личной власти — ГПУ.

Как я понимаю, троцкизм и сталинизм — две ветви одной партии и ничего здесь удивительного или постыдного нет. Какой-то идейной борьбы между ними во времени почти не было: Сталин уничтожил и репрессировал всех сторонников Троцкого в стране, убил его детей, внуков, наконец его самого. Заграничные группы троцкистов были напичканы агентами НКВД, председатель IV Интернационала Андреас Нин был убит в Испании. Запугивание народов СССР троцкистской опасностью — это блеф, оправдание для дальнейших репрессий, процессов и экзекуций. Через 13 лет после убийства Л. Троцкого умер и Сталин и корабль сталинизма, все больше накреняясь из-за пробоин, нанесенных ему политикой государственного террора, стал тонуть в народной памяти, оставляя на поверхности все те невзгоды, которые принесло нам уничтожение генетического фонда нации.

Александр Михайлович Орлов — настоящие имя и фамилия Лейба Лазаревич Фельбинг, в кадрах ИНО — Лев Лазаревич Никольский (1895–1973). В 1933–1937 годах был нелегальным резидентом ИНО во Франции, Австрии, Италии. Работал и в Англии, руководил «кембриджской пятеркой» до отъезда в Испанию, где в 1937–1938 годах был резидентом НКВД и советником республиканского правительства по безопасности. Сталин ему доверял, Орлов тоже был предан Хозяину, но компрометирующие материалы на него подкапливал. Сталин приказал лично Орлову вывезти золотой запас Испании, четвертый по величине в мире (подчеркнуто мною. — Ф.С.) в СССР. Запас в виде слитков, монет, ценностей, серебряных украшений стоимостью около полумиллиарда долларов (по тем ценам) под бомбежками был нагружен на четыре советских торговых судна и вывезен. Кто-то потом, задним числом пытался обвинить Орлова (как Судоплатов — живая легенда, поливал И. Рейсса), что к его рукам что-то из золота прилипло. Работали комиссии по проверке: ни одной пылинки не обнаружили.

Орлов работал в Испании в сложнейших условиях: и по части отношений с членами правительства, и по агентурной работе, и по организации партизанских групп в тылу у Франко и т. д. По воспоминаниям очевидцев, всегда выглядел эдаким джентльменом-снобом (в виде иллюстрации: на завтрак в гостинице, где он жил, ему приносили яйцо на подносе и в салфетке, чтоб, значит, тепло яичное не ушло).

За испанское золото Сталин наградил его орденом Ленина и ему было присвоено звание ст. майора госбезопасности (соответствует полковнику). Орлов был боевой офицер, с богатой интуицией, прекрасной осведомленностью о подлостях Хозяина (недаром уже в июне 1953 года в США, через два месяца после смерти вождя, он выпустил книгу «Тайная история сталинских преступлений» — краеугольный труд о вожде вне закона). Так вот, он, предчувствуя посягательство на себя и свою семью, опередил тупого Ежова и вывез жену и больную дочь с помощью и под охраной немцев-интербригадовцев на небольшую виллу на территории Франции. Вскоре пришла телеграмма от Ежова: Орлову выехать через Париж в Антверпен (Бельгия) и посетить судно «Свирь», где ему будут даны инструкции. Как будто в Испании этого нельзя было сделать. По принципу Бени Крика: «Беня знает про облаву, давай дальше», Орлов дает телеграмму, что выезжает, а сам несется к жене и дочери, хватает их, мчится в Париж в канадское посольство за визами, получает таковые, потом за билетами, на судно — и в Канаду. Переселяется в США с помощью своих тамошних дальних еврейских родственников, получает официальные американские документы на въезд. «Свирь», конечно, уплывает, на ее борту был один из руководителей ИНО С.М. Шпигельглас (расстрелян в 1939 году), специалист по похищению генерала Миллера из Парижа (руководителя РОВС — Российского общевоинского союза). «Легенда» разведки Судоплатов изображает дело так, что Шпигельглас боялся(?!) сойти на берег, поэтому ждал Орлова на борту. Надо же так лгать! Какого черта Шпигельглас пошел на «Свирь», если боялся французской и бельгийской полиции? Его же могли взять и на судне, будь бельгийцы посмелее.

В Москве о том, что Орлов в Штатах, узнали в ноябре 1938 года, дали ориентировку о его розыске во все точки разведки в мире. Но Орлов написал еще до ноября Ежову и Сталину, что если тронут его семью и мать в СССР, он опубликует имена агентуры в Европе и упомянул в письме их псевдонимы. Сталин и Ежов в штаны наделали, а пришедший на смену Ежову Берия позвал Судоплатова и велел ориентировку отозвать. Шантаж во благо, во спасение роль свою сыграл! С человеком вне закона можно было говорить только на его же языке.

Орлов часто менял места проживания в США, жил тихо, публично о своих симпатиях к Троцкому не распространялся: исход Рейсса он знал, но дважды (не открывая своего имени) известил Троцкого из третьей страны, что к нему приближается киллер. Троцкий предостережениям не внял, за что и поплатился. Орлов похоронил дочь, жил бедно, но во время войны вносил в фонд Красной Армии по 5-10 долларов. ФБР, наконец, выяснило, что у него под боком живет «генерал НКВД» (так они его называли), его начали допрашивать в ФБР, сенатских комитетах и подобных злачных местах. Он никого не назвал: ни «кембриджскую пятерку», ни Малли, ни Дейча, ни Фишера, с которым немного поработал в Англии, а теперь под фамилией Абель увидел портрет арестованного друга в газетах. Вот живая легенда советской внешней разведки! Он умер в США, в 1973 году в своей постели, не допустив ни одной оперативной ошибки. Светлая ему память!

В военной внешней разведке я не работал, состоял в политической. Но за положение военной разведки в этих «Очерках…» — переживаю. Мне ответят, что мы и не думали писать о военных разведчиках. Я задам контрвопрос: а кто вам все таки мешал, а?

Ф. Саусверд

1997 год

До 1934 года обеими разведками СССР: политической (последовательно — иностранный Отдел ОГПУ, НКВД) и военной (вначале 4-е Управление Генерального штаба, затем Главное разведывательное управление Генштаба — ГРУ) руководил Отдел международных связей Коминтерна во главе с Осипом Ароновичем Пятницким (настоящая фамилия Таршис).

Псевдоним Пятницкий, широко известный в компартиях мира, он получил от немецких социал-демократов, ибо свои встречи с ними по вопросам доставки большевистской литературы в Россию до Февральской революции всегда назначал по пятницам. Осип Пятницкий являлся одним из создателей РСДРП, ее членом с 1898 года, был личным другом В. И. Ленина. Последний ему безгранично доверял как человеку кристально честному, прекрасному организатору, бескорыстному во всем. В 1921 году Ленин лично направил О. Пятницкого на работу в Коминтерн, где под лозунгами типа «Даешь мировую революцию!» и на почве необходимости помочь иностранным компартиям царил произвол в расходовании огромных материальных ценностей (валюты, предметов искусства и т. п.), конфискованных у царской семьи, церкви, дворян и т. д. Они присваивались, транжирились партийными чиновниками. Образовалась вопиющая бесконтрольность при расходовании миллионов и миллионов в царских рублях, долларах и в иных исчислениях. О. Пятницкий железной рукой навел порядок в Коминтерне в этой области. Злостных воров предал суду.

Мое категорическое утверждение, что именно он был назначен куратором разведслужб, базируется на изучении многих источников, главным из которых является монография Владимира Пятницкого (сына Осипа) «Заговор против Сталина» (М.: Современник, 1998). По большему счету, это первая честная нелицеприятная книга по истории Коминтерна, и в частности о массовом физическом уничтожении Сталиным и НКВД лидеров компартий и целых партий мира, например польской в Советском (не поднимается рука писать слово «Совет-ский») Союзе и за его пределами.

Осип Пятницкий был членом ЦК ВКП(б), избирался делегатом многочисленных съездов партии, однако в круги, близкие лично к И. Сталину или Л. Троцкому, не входил.

Он подбирал кадры для разведок из числа латышей, поляков, русских, немцев, евреев (конечно, не по национальному признаку, а по деловым качествам, знаниям иностранных языков), создавал школы Коминтерна и разведок, тасовал кадры между Коминтером и обеими разведками, давал направления работы резидентурам за границей, ну и указания по другим профессиональным вопросам. Коминтерн и разведки опутали весь мир.

Расхожие дежурные фразы о партийном руководстве (Постановления ЦК ВКП(б) — читай Сталина) работой советской разведки я оставляю на обочине рассуждений официальной партийной историографии. Почти все эти аллилуйные призывы не по делу, натянуты.

В 1933 году к власти в Германии приходит Гитлер, в 1934 году Сталин начинает окольные шашни с ним, изыскивает пути завязывания с фюрером неформальных отношений. Вначале Сталину это плохо удается, объехать по кривой О. Пятницкого, последовательного антифашиста, ему трудно, и Сталин в 1935 году переводит его на работу подальше от разведок — в ЦК ВКП(б), заведующим политико-административным отделом, тоже немалый пост, но подконтрольный ему, Сталину! От руководства разведработой Осип Пятницкий отведен, но выпестованные им кадры зубров разведки остались. На гнилые компромиссы с фашистским привкусом они не идут. Эти люди рвут с насаждаемым Сталиным антинародным тоталитарным режимом, с ним лично, посылают в Москву и публикуют за границей обличительные для Сталина открытые письма (Рейсс-Порецкий, Кривицкий, Агабеков, Бармин, герой гражданской войны — Раскольников и др.). Большинство из них убивают там же, за границей, так называемые подвижные группы НКВД. Сталин перестает верить кому-либо из разведчиков. Их вызывают в Москву, предъявляют несусветные обвинения и затем тайно расстреливают. В чем их обвиняли — толком неизвестно, но уж в предательствах по отношению к Родине их заподозрить не было оснований.

В последние годы вышли четыре тома «Очерков истории российской внешней разведки» (В 6 т. М.: Междунар. отношения, 1996 —. (Изд. продолжается)), и нигде правдивого слова: какие же обвинения конкретно им предъявляли в Москве, кроме известных всем лживых фраз о якобы шпионаже в пользу иноразведок. Пустота, но могильная. Та же участь постигла большинство дипломатов всех рангов, начиная с послов. Центры разведок и Наркоминдел — обезлюдели. Сталин зверел в 1936–1938 годах с каждым месяцем, он развязал в стране большой террор. В июне 1937 года в Москве состоялся Пленум ЦК ВКП(б), официально посвященный вопросам семеноводства. (Вот это конспирация! А кто-то из нынешних горе-моралистов возмущается, что РСДРП пользовалась доходами от фабрики презервативов за границей, организованной небезызвестным Парвусом, соцдемом, автором теории перманентной революции, авантюристом, вхожим в германский генштаб.) А на самом деле — секретный Пленум, посвященный усилению террора в партии и стране.

На Пленуме Сталин и Ежов потребовали предоставить дополнительные полномочия Ежову, НКВД по наведению порядка в стране. Первым против этого наглого демарша выступил с трибуны Осип Пятницкий, заявив: «Вы же уничтожаете партию. Хватит репрессий». Его поддержали (не побоялись) еще пятнадцать членов и кандидатов в члены ЦК (доподлинно все их фамилии неясны: Сталин то велел стенографировать речи, то прекращал это делать). И здесь же, на Пленуме, Сталин как секретарь ЦК лично подписал постановление о передаче в НКВД дел на 45 или 49 членов Пленума — крупнейших партийных деятелей, в основном с дореволюционным стажем. Он заверил своей подписью решения-выписки о передаче судеб живых в разряд мертвых. Все они были расстреляны. Предсовнакрма Украины Панас Любченко выскользнул с территории Кремля, окруженного энкаведистами, примчался домой в Киев, убил жену, детей и застрелился сам.

В перерыве к О. Пятницкому подошли холуи вождя: Молотов, Ворошилов, Каганович. «Осип, — была их мысль, — откажись публично от своего выступления. Хозяин простит. У тебя же дети». «Нет и нет!» — последовало от Пятницкого. Его посадили под домашний арест на две недели, затем — в тюрьму. Издевались, били графином по голове, на допросы он одевал в камере все, что мог натянуть, чтобы меньше чувствовать удары. Ему было 54 года. Он ничего не подписал, никого не оклеветал. На него лили грязь сломленные пытками известные революционеры Бела Кун и Виктор Кнорин, избитые до потери сознания. Пятницкий молчал. Ничего не подписывал. Его расстреляли через год после ареста в июле 1938-го.

В четвертом томе «Очерков…» имеется глава 27 «Коминтерн-разведка», автор А. Иуков. Из содержания главы видно, что ее автор не читал «Заговор против Сталина»: ни о самом «заговоре» — июньском, 1937 года, Пленуме ЦК нет ни слова, равно как и о выступлениях на нем противников террора и их трагических судьбах. Иуков ограничился приведением ряда писем от руководителей ИНО и ГРУ в адрес Пятницкого по частным служебным вопросам: напустил тумана, утверждая, что после войны обнаружилось, как гестапо готовило фальшивки в отношении Пятницкого, что он был расстрелян «как немецкий шпион» (?!), вот такую ложь в квадрате. Из того, что нам известно, даже тогда в 1937–1938 годах никакого «немецкого следа», даже фальшивого, не просматривалось. Как и все другие авторы «Очерков…», А. Иуков благодушествует рассуждая, как партия была питательной средой разведки, удобряла ее кадрами, каким дальнозорким был Сталин, распустив Коминтерн…

О том, каким он был мудрым, восстановив его в виде Коминформа в 1947 году — не пишет. В общем, главка куцая (всего 13 страничек) и малосодержательная. А должна была быть иной — трамплином к пониманию вопроса о разгроме внешней разведки. С убийством Осипа Пятницкого, обвиненного даже в троцкизме, щупальцы Сталина и НКВД потянулись ко всему Коминтерну, к разведкам политической и военной, их резидентам за рубежом, сотрудникам как легальным, так и нелегальным. Руководители разведок репрессировались почти ежегодно. Раз в прошлом их руководитель О. Пятницкий «троцкист», то кто они? Тоже троцкисты. Естественно, он всех их знал, назначал, передвигал, а как иначе? Складывалась та же картина, как и в Красной Армии: Л. Троцкий, будучи председателем Реввоенсовета и наркомвоенмором назначал всех руководителей армии, но прошло время — их репрессировали за связь с главным врагом народа, вторым после Ленина в гражданской войне.

Сталин как близорукий руководитель страны во внешней политике (страна была в изоляции) в разведке не понимал «ни уха, ни рыла». Он не признавал, что разведка — это «глаза и уши» государства. Он не знал всемирной истории разведки, во всяком случае среди немногочисленных списков книг (зафиксированных его биографами, как им затребованных и читаемых) работ по разведке не было. Иностранными языками он не владел. С другой стороны, как бывший полицейский агент Коба был интриганом, умел плести паучьи сети мнимых заговоров, «виртуально» создавал «правотроцкистские», «левоцентристские» блоки, определял, кому из уже репрессированных какая роль в «заговорах» уготована. Коба с упоением читал сводки подслушивания и наружного наблюдения, агентурные донесения о своих политических противниках, чего обычно не делают главы нормальных государств. Это ниже их достоинства. Разрешив в 1937 году пытки (таковые были запрещены в России царем Александром I в 1801 году), разыгрывал вместе с Вышинским, Ежовым, Ульрихом (как картежник) знаменитые московские процессы с заранее решенными смертельными исходами или попросту подписывал списки на уничтожение людей (известны 383 таких списка). В этом деле равных ему не было.

С кадрами разведок, создаваемых О. Пятницким (не одним, конечно) и другими профессионалами с начала 20-х годов, Сталин покончил за 2–3 года (1937–1939 годы). Разумеется, репрессированных профессионалов Ежов и Берия заменяли новыми людьми по партийным и комсомольским призывам и мобилизациям, но разве можно было вот так, механически, заменить корифеев разведки? Интеллектуализм, ментальность, знание языков не возникают по разнарядке. Центры на Лубянке и их военных коллег захирели, были периоды времени, когда даже бумаги на имя вождя некому было подписать — кабинеты обезлюдели.

А агентура за границей, оставшаяся вне связи? К началу войны разведка являла собой кладбище умов и с большим трудом, как феникс из пепла, саморегенерировалась. Сколько было предупреждений о начале войны! Да из каких источников! Но Кобе на все было наплевать, раз это не укладывалось в его мозгу, изъеденному Катехизисом и прочими церковными догмами. Мне кажется, он поверил в разведку лишь к 1945 году, когда та на основе сведений агентов-евреев из числа ученых, бежавших из Европы в США с гарантией А. Эйнштейн перед Ф. Рузвельтом, в своем объемном коллективном клюве не принесла результатов атомного шпионажа и цвет науки в Союзе не изготовил по похищенным технологиям атомную бомбу.

А затем опять успехи стали перемежаться с провалами, основными виновниками которых были руководящие чиновники Центра. Я больше чем уверен, что будь во главе разведслужб руководители уровня О. Пятницкого, Я. Берзиня, А. Артузова и др., таких провалов и предательств, о которых пойдет речь ниже, и в помине не было бы.

Обычно принято писать о подвигах разведчиков и о прозорливом руководстве ими со стороны Центра, находящегося от них на расстоянии в тысячи две километров и все, однако, предусматривающего. Да, в общем, по идее бывало и так. Но были и позорные провалы… О них я и хочу рассказать…

Когда человек совершает преступление, он преступает закон, оказывается вне закона, за ним охотятся, ловят, допрашивают, судят, и за ним защелкиваются ворота тюрьмы.

Когда нелегал въезжает, вернее сказать, тихо «вламывается» в страну назначения, он уже преступает закон, оказывается вне закона. В случае его обнаружения за ним охотятся (иногда он является с повинной и предает своих сотоварищей), его ловят, допрашивают и за ним… (см. предыдущий абзац).

Стоп! Уже тогда, когда нелегал пересекает границу определенного для него государства, — он оказывается и вне закона, и сразу в тюрьме. Пока только без решеток и надзирателей. Но со сроком, равным длине его командировки. Сравните: он несвободен в своих действиях, живет без истинных документов, всего должен опасаться, в любом деле себя ограничивать, бояться оступиться, постоянно думать о будущей свободе на родине, терзаться разлукой с семьей, отсчитывать годы неволи в чужой стране. И врать, врать, врать. Жене, детям, товарищам дома, соседям в стране пребывания. Всем, кроме заботливого Центра, который может такую козу тебе сделать, что и в настоящую тюрьму загремишь. Предельно коротко: нелегал укорачивает свою жизнь ради выдуманной. Итак, короткая жизнь делается еще короче, пробегает мимо нелегала, как поезд дальнего следования мимо пригородной платформы электрички. И все это ради чего? Ради идеи, романтической профессии, государственных интересов, — утверждают умные головы в Центре.

На протяжении двух десятков лет или более, читая различные серьезные материалы о Зорге (легковесных я во внимание не принимал), я так и не смог понять, так на чем же он провалился. Показания Мияги, художника, с которых официально началось уголовное дело? Или других членов группы?

Так это фон, маскировка истинных первоисточников провала — прием всех контрразведок.

В книге двух англичан, Ф. Дикина и Г. Стори «Дело Рихарда Зорге» (М.: Терра, 1996) четко сказано, что в августе-октябре 1941 года Центр повелел проводить встречи с Зорге и радистом Клаузеном сотрудникам резидентуры совпосольства в Токио (?!).

Это противоречило всем законам разведки: с нелегалами стали работать граждане СССР, за которыми, конечно же, осуществлялось наблюдение: 6 августа 1941 года сотрудник резидентуры (кличка Серж), второй секретарь посольства, явился прямо в офис Клаузена. Серж — Виктор Зайцев — встретился там и с Зорге. 18 октября Клаузена арестовали.

Москва перешла на такой способ связи еще в январе 1940 года. Однажды Клаузен передал в темном зале театра 70 микрофильмов и получил взамен деньги. Что тут скажешь? В который раз Центр предал своих людей. Морализировать на эту тему бессмысленно. Зорге и другие члены его группы были обречены…

…Абель и Хэйханен. Моцарт и Сальери нелегальной работы. Слишком высокопарно? Лучшего противопоставления сравнения я не нашел. Оно во всяком случае выражает трагедию Абеля, но не изощренность ума Хэйханена. На Сальери он не тянул. Более беспощадная судьба, чем у Абеля, была лишь у нелегалов Р. Зорге, В. Кривицкого, И. Рейсса, которых насильственно лишили жизни: первого после суда в Токио повесили японцы (Сталин не захотел сохранить ему жизнь и обменять на японских офицеров, находившихся в плену), двух последних убили в США и Швейцарии посланные туда энкаведюги, поскольку оба порвали со сталинским режимом.

Десятки нелегалов и легалов были вывезены в «я такой другой страны не знаю, где так вольно дышит человек» и уничтожены. Зафиксировано, что предатель Хэйханен ответил на суде на двести двенадцать вопросов, и наверняка на тысячу — на предварительном следствии (кто их там считал?), он вывернулся наизнанку, топя своего шефа. Ни на один вопрос по существу своего дела не ответил Абель: он вообще после ареста и первичного объяснения, что он Абель, отказался говорить. Он получил 30 лет тюрьмы. Главное, Абелем, о чем объявил, он не был. Но об этом позже. Оба они были старшими офицерами, но это ни о чем не говорит, это внешний фон, это по бумажкам: представления, звания, назначения, награды… Абель и Хэйханен прилетели в точку встречи — США из совершенно разных духовных миров. Сравним? Попытаемся. Начну я с Хэйханена, способного ездить на той самой бочке и в СССР, и в США, но не более того, причем без тайных сведений и вне связи с нелегальной работой. Как сказал о нем защитник Абеля на суде Джеймс Донован: «В армии США такой человек не стал бы даже капралом».

К 1952 году, когда Хэйханена (псевдоним Вик), направили в США на помощь Абелю (псевдоним Марк), первому было 32 года, второму — 50.

Вик родился в деревне недалеко от Ленинграда. Окончил семилетку, затем педагогический техникум, три месяца проработал в школе и стал переводчиком в НКВД, в Карелии. В 1948 году Москва подобрала его для работы в разведке. Он прошел подготовку, в том числе в Эстонии: изучал английский, технику фотографирования, радиодело, вождение и ремонт автомашин. Затем двухгодичное нелегальное пребывание в Финляндии, работа механиком, обращение в посольство США в Хельсинки за паспортом, в 1951 году женитьба втайне от Центра и вопреки запрету на финке по имени Ханна, вновь короткая подготовка в Москве и в 1952 году выезд в Штаты из Финляндии.

Если попытаться прочесть между строк историю о прямом восхождении Вика к московским и нью-йоркским высотам, то я бы сделал это так: деревенского парня с минимальным образованием (семилетка, педтехникум!), выпивавшего аккуратно и в силу этого не выгнанного ранее из НКВД Карелии, знавшего в какой-то степени финский язык, решили пока «посмотреть», т. е. не для определенной цели, не для Марка, а для легализации в Финляндии как местного гражданина. Его отдокументирование, легенда были проведены капитально, как только у нас умеют делать. Это без иронии. Он стал своего рода резервистом, нацеленным для будущей ситуации, которая подвернется или в США (въезд туда по отличной легенде у него проходил как прямой шар в лузу), или проезд через Штаты и выезд оттуда куда надо.[5] Мир лежал у ног Вика, только покоряй, и если не героизмом, то предательством. Он выбрал второе. Что о нем знали в Карелии? Да ничего. Забрали парня в Москву, запросы шли из разведуправления, ну и ладно, далеко он не пойдет, образование-то у него не очень, но для чего-то вспомогательного сгодится. А в Москве? Да тоже ничего. Внешне парень видный, на грудь взять может, в Эстонии, в Москве циклы подготовки прошел, характеристики как для себя писали: в Финляндии — закрепился, аж два года там отработал.

Ни в Карелии, ни в Москве не учуяли его бездуховности, мещанства, провинциализма, не говоря уж об алкоголизме. Да и кто мог это учуять? Начальники, погрязшие в карьерных играх? Слава богу, что Вик знал Абеля только как Марка, большего ему в Центре не сказали. Он даже не имел точных данных, где тот живет, а то продал бы его еще раньше и на «горячей» операции по связи, получению секретной документации и т. п., короче — с поличным.

К моменту ареста Марка у ФБР не было варианта к затяжной разработке: девять лет кто-то (неизвестно кто именно) резиденствовал в Нью-Йорке, прошло почти два месяца, пока вышли на него. На него ли? Свихнуться можно. Вик прибыл на новое место службы 20 октября 1952 года, Ханна присоединилась к нему в 1953 году. На родине у него осталась семья: жена и сын. Он уже их предал. Каково им было? Недаром Донован на суде говорил с адвокатской въедливостью: как можно вообще верить этому двоеженцу?

Первые одиннадцать месяцев Вик вообще ничего не делал, «входил в образ», так сказать. Затем два с половиной года Марк с Виком время от времени встречались, Вик исполнял отдельные поручения шефа. Но все это из-под палки. Английский он знал плохо, учить его не хотел, присвоил казенные деньги, буянил дома, бил молодую жену, даже полиция являлась по вызову соседей. По пьяному делу у него отобрали водительские права. Короче, все точно так же, как в Карелии, разве что в партком жена или соседи не обращались. Марк сообщал о художествах своего ведомого, и в Центре наверняка уже стали точить кинжалы, в предвкушении встречи с хитрым двоеженцем.

Далее хронология предательства по дням. 24 апреля 1957 года он отплывает в Европу. Отпуск! 1 мая встречается с сотрудником резидентуры в Париже. 2 мая — визуальный контакт с другим сотрудником, состоявшийся факт которого означал, что на следующий день, т. е. 3 мая, он отправится в Западный Берлин, перейдет в Восточный и далее — в Москву. Естественно, что из Парижа в Москву идет шифром: «Все в порядке». Но… 3 мая Вик ныряет в американское посольство в Париже, предает полковника Марка, других установочных данных у него, слава богу, нет. Правда, он примерно знает дом, где тот проживает. Марк куда-то в том микрорайончике заходил, а Вик ждал его на улице, и, получив из рук в руки фотоматериалы, они расстались. Марк не верил ему не только, как говорят наполовину, но на одну сотую долю. После своего визита в американскую резидентуру Вик пробыл в Париже еще три недели, т. е. плюс 21 день (выходит, до 25 мая). Затем был вывезен на американском военном самолете в США. Американцам нужно было время для проверки информации от Вика, для сбора данных о нем самом, в частности об обстоятельствах его въезда в США, а также попытаться определить квартиру Марка, исходя из ориентировки предателя. Они вычислили предполагаемый объект: Эмиль Голдфус, владелец студии в доме № 252 по Фултон-стрит. Но… там никого не было. Организовали круглосуточное наблюдение за районом и домом. От жильцов узнали, что хозяин уехал куда-то в конце апреля, т. е. почти одновременно с Виком.

Да, так и было. Марк после отправки своих тревожных сообщений в Центр получил совет выехать куда-нибудь на юг и быть готовым к тому, чтобы покинуть США. Он пробыл 18 дней во Флориде, получил известие, что с Виком в Париже все в порядке, с ним встречались. Марк успокоился, вернулся 17 мая в Нью-Йорк, поселился в отеле «Латам» под фамилией Коллинз, но в студию не ходил, выжидал.

Исходя из точных дат видно, что между неприбытием Вика в Восточный Берлин и в Москву (будем считать с щедрым резервом: до 7–9 мая и от этих дат далее) прошло еще две с половиной недели. Но сигнала крайней опасности (мол, уходи, не появляйся в Нью-Йорке), например в виде невинного условного объявления в определенной американской газете, которую Марк обязан был читать по утрам или в иной форме, Абель не получил. И это ЧП, провал, публично ни один начальник в Центре не признал. С другой стороны Центр знал, что Марк во Флориде, но исчезновение Вика должно было превалировать в посылке сигнала опасности. Очевидно, в глобальном виде сигнал не был отработан. Приходится только сожалеть, что оперативного предвидения и прогнозирования (в связи с негативным поведением Вика в США и с его отказом прибыть в Москву), в Центре не хватило. Речь, повторяю, шла об исчезновении не на две-три недели! Вик предполагал и боялся, что за все его похождения и прегрешения (а их, наверняка, было еще больше, чем знал Марк, который не мог не сказать об известном ему, когда был в отпуске в 1955 году в Москве) с него в Центре спустят шкуру. Времена, когда ему грозили пальцем за внеплановую женитьбу в Финляндии и говорили: «Ах, шалопай, да ты еще и шалун», прошли. И Центр знал, что Вик знает о возможном откомандировании в родную Карелию, а следовательно, возможны варианты, в том числе и бегство, но… контрразведывательного опыта для оценки парижского или западноберлинского исчезновения собственного сотрудника явно не хватило. Доминировало русское «авось»: авось найдется, авось «загулял, загулял парень молодой», авось убит уголовниками (при изменах, исчезновениях за рубежом на них грешили прежде всего, а в Индии — еще и на крокодилов, упал в реку — сожрали) и т. п.

…Нашелся для Москвы Вик позже, когда 28 мая в Нью-Йорке обнаружили Марка. Агенты ФБР зафиксировали мужчину, по приметам похожего на «полковника Марка», сидевшего на скамье рядом с домом № 252 по Фултон-стрит. Но… тот посидел, поднялся и ушел, его потеряли. Проколы бывают в наружном наблюдении не только у нас. В этом и техника ухода разведчика — не ты исчез, а тебя прозевали. Наблюдение продолжилось. И только 20 июня 1957 года, около 22 часов в окне студии загорелся на короткое время свет: Марк искал оброненную в темноте фотопленку. Он пришел, чтобы забрать хранившиеся там шпионские принадлежности, в темной соломенной шляпе с белой лентой. Нашел что надеть! Равно закладка радиомаяка! Его сопроводили, секретно сфотографировали, довели до отеля «Латам», установили личность. Фотографию показали предателю, он авторитетно промямлил: «Вы нашли его, это Марк». На следующее утро резидента арестовали…

Прервем анатомию и хронологию еще одного предательства в советской разведке и ареста его героя. В общем-то о Хэйханене сказано почти все, что хотелось. Сейчас речь пойдет об Абеле, но… Я отлично понимаю, что в каждой разведывательной операции, удачной и не очень, за кадром остаются совершенно секретные замыслы, ходы, ситуации, которые навечно сокрыты в предметных досье, лежащих уже в архивах и покрывающихся пылью. Но я никогда не пойму и не оправдаю самыми высшими интересами допустимость ареста Марка почти через два месяца после исчезновения Хэйханена, времени, достаточного для того, чтобы в порядке тревоги послать к Абелю курьера (например, из посольства или консульства в Нью-Йорке), скомандовать резиденту-нелегалу: «Покинуть страну немедленно по такому-то варианту». Надо всегда допускать худшее, если речь идет о спасении человека. До тех пор, пока Хэйханен не был обнаружен живым или мертвым, следовало полагать, что он в плену: наколот наркотиками, схвачен, сдался добровольно, раскололся, дает показания. Не думать же через почти два месяца, что он все едет в далекие края. На телеге что ли? Пушкина ссылали быстрее! Это же абсурд! Если… Если не было здесь сверхсекретного хода: допустить арест Марка-Абеля и этим проверить благонадежность старшего майора госбезопасности, что соответствовало званию генерал-майора Шведа (Орлова), бывшего резидента НКВД в период гражданской войны в Испании, бежавшего от режима Сталина из-за грядущей расправы в 1938 году из этой страны через Францию и Канаду в США и с тех пор спокойно там проживавшего, равно как и после суда над Абелем. Эту версию выдвигает многолетний домашний друг Фишера-Абеля Кирилл Хенкин в своей замечательной, однако не лишенной недостатков книге. Но об этой, на первый взгляд фантастической, версии — позже.[6]

Когда один из сотрудников ФБР, арестовывавших Марка, сказал: «Полковник, нам известно о вашей шпионской деятельности…» — арестанту стало ясно, что сведения ими получены от Хэйханена — о звании полковника больше никто не знал. Незамедлительно в энергичном, наступательном духе люди директора ФБР Гувера повели разговор о сотрудничестве с ними, избавляющем от судебного преследования.

По их мысли, подполковник или полковник, ну и что? Лишь одна звездочка разницы. Но если предал первый, дрогнет и второй, а? Однако вопрос-то был в том, что Марк, он же Вильям Генрихович Фишер, да, полковник, но разведчик по уму и призванию, а не по назначению. Он начал движение в США, в точку встречи с Хэйханеном с совершенно другого плацдарма, нежели Вик, не с посулов кадровиков и близоруких начальников о незаметных, но блестящих перспективах нелегальных прогулок мимо роскошных витрин ювелирных и автомобильных магазинов в Нью-Йорке…

Вильям Фишер родился в 1903 году в Англии, в семье Генриха Фишера (по происхождению из немцев-колонистов, живших в России со времен Екатерины II), участника «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», лично знавшего В. И. Ульянова. Генрих Фишер арестовывался царской полицией, отбывал наказание, был выслан за границу. Здесь напрашиваются параллели с происхождением другого нелегала — Рихарда Зорге, дядя которого Фридрих Зорге являлся другом Маркса и Энгельса, членом I Интернационала, а отец — Адольф — работал на нефтяных вышках в Баку. Разведка знала, в чьих колодцах черпать воду для культивирования плодородия в своей оросительной системе каналов проникновения на Запад и Восток.

Отец Вилли, большевик, занимался транспортировкой контрабандного оружия из Англии в революционизирующуюся Россию, сын бегал по его конспиративным поручениям, учился в школе, гонял в футбол, тайком курил. К способностям отца все делать своими руками Вилли добавил живопись, игру на пианино, гитаре, мандолине, радиодело. В 16 лет он сдал в Лондоне вступительный экзамен в университет, но уже через год, в 1920, Фишеры возвратились в Москву, получили советское гражданство. Вилли учился в институте востоковедения, однако его призвали на воинскую службу, он получил профессию радиста. С 1927 года Вилли стал работать в системе иностранного отдела ОГПУ, в частности был радистом резидентур в двух загранкомандировках, работал с ответственностью, привитой революционером-отцом. В 1939 году из разведки его выгнали, хорошо еще, что не репрессировали, и он больше года ходил вообще без работы, устроили его в конце концов на авиазавод. С началом войны его разыскали, предложили пойти вновь в разведку. Он согласился, стал капитаном госбезопасности. Обучал радистов, в лагерях военнопленных подбирал кандидатов на вербовку, заменял в радиоиграх попавшихся немецких радистов или присматривал за ними. Жил в Москве в паршивых бытовых условиях, ворчал, но служил великой идее выстоять и победить в антифашистской войне.

Затем его стали капитально готовить к нелегальной работе в США. Осенью 1948 года, перед выездом, его принял сам (!) В. М. Молотов, заместитель Сталина в Совете Министров, который курировал системы политической и военной разведки. Молотов дал руководящие наставления по перестройке советской разведки в США на приоритетные нелегальные рельсы с тем, чтобы законспирированным путем получать максимум информации по атомной и иной важной научной тематике, даже в условиях в то время грядущего военного столкновения двух стран. Молотов лично дал ужин в честь Вильяма Фишера, его жены и дочери. Согласитесь, что получить с семьей аудиенцию, да еще с ужином, у второго в те годы лица в стране было редчайшим случаем.

Таковы в тезисном виде жизненные вехи Вилли, а позже Вильяма Фишера до того, как 14 ноября 1948 года он прибыл на пароходе в Квебек и ступил на землю американского континента под именем Эндрю Кайотис. В 1950 году в Нью-Йорке обосновывается на жительство Эмиль Голдфус.

Инструкции Молотова о перестройке в разведке должны были быть даны раньше, гораздо раньше 1948 года, но, очевидно, не было нелегального исполнителя, отсюда и ужин в честь Вилли. Реорганизация разведки с акцентом на нелегальную основу в общем-то запоздала. Крепко запоздала. (Об уроке с арестом Р. Зорге и его группы успели забыть.) В 1950 году были арестованы источники получения атомных секретов — супруги Розенберг. ФБР разоблачило целый ряд их сообщников, в основном евреев и коммунистов. Антисоветская кампания в США не могла не начаться. Все это было издержками работы с позиций посольских, т. е. легальных резидентур, следствием примитивной конспирации и целого ряда предательств в советской и восточно-европейской разведках, результатом совершенствования работы ФБР, проникновения в систему шифров НКГБ (операция «Венона») и принятой в НКВД-МГБ практике тотальной вербовки людей, знающих друг друга десятилетиями и продолжавших ходить друг к другу в гости. К примеру, со слов Марка, который стал бывать в доме многолетних советских агентов Мориса и Лоны Коэн, связанных с Розенбергами и вовремя исчезнувших (точнее, их успели вывести в Англию незадолго до ареста Розенбергов), «Морис — участник гражданской войны в Испании, еврей и коммунист — завербовал всех, кто служил с ним в Испании». Слава богу, что Марк оказался вне поля зрения ФБР. К сожалению, в Англии супруги были позже арестованы как активные сообщники другого нашего нелегала — Лонсдейла, о котором речь пойдет ниже. Вновь они встретились с Голдфусом-Абелем-Фишером через много лет в Москве.

Я не останавливаюсь здесь подробно на деле Абеля: все это описано и в книгах Дж. Донована «Незнакомцы на мосту» (М.: Терра, 1998) и К. Хенкина «Охотник вверх ногами» (М.: Терра, 1991), причем в последней Вильям Фишер раскрыт как обаятельная человеческая личность, жившая в трагедийное время. Еще бы, кому не знать Вилли: Фишер и Хенкин дружили со времен войны и до смерти Вилли!

Фактография Хенкина уникальна, повторяюсь, его книгу надо прочитать, это интересно, но его выводы, оценки… Подчас они до предела ироничны, саркастичны, язвительны. Но, наконец, попросту поверхностны. В его оценках проступает собственная горечь, его разочарования проецируются на Вилли, которого, как мне кажется, он ревновал к «недалекой» разведке и даже к его семье. Хенкин — участник войны в Испании, в те годы идеалист коммунистического движения, — начинал работать в советской разведке во время Отечественной, поэтому и сошелся с Вилли, который дал ему полезные советы как избавиться от осточертевшей ему, Хенкину, службы. Тот прожил несладкую, сломанную жизнь, его первая жена, к примеру, следила за ним, была агентом МГБ, в конце концов он эмигрировал из СССР. Я его отлично понимаю, в его случае жизнь прошла мимо. Сочувствую. Но у нас с ним есть отличие: он пишет о разведке с точки зрения дилетанта, много почерпнувшего из разговоров с Вилли, но не почувствовавшего работу своим горбом. Я пишу с позиций тридцатилетней службы в системе безопасности. Чтобы не быть голословным о суждениях Хенкина, приведу пространную цитату из упомянутой его книги.

«…Именно Эмиль Голдфус такой, каким мне удалось его увидеть глазами его друзей и соседей по Фултон-стрит в Бруклине, неотличим для меня от Вилли Фишера, в самых лучших и человечных его проявлениях. Было у Вилли одно качество — редкое и ценное, которое всю жизнь делало его «белой вороной» в шпионской среде, качество, единственно способное противостоять инерции его «партийного мышления» и позволившее ему избежать нравственного склероза, качество, которому он позволил расцвести в Бруклине, способность к дружбе, к теплоте и искренности, к человеческим отношениям, свободным от утилитарных и корыстных соображений. Это свойство уже само по себе делало его, по сути дела, непригодным для неосторожно избранной в юности профессии. Оно в последние годы и увело его на расстояние световых лет от того, чему он напрасно отдал свою жизнь.

И произошло это потому, что, прожив несколько лет жизнью Эмиля Голдфуса, он оставаясь Вилли Фишером, вынес свою «партийность» за скобки, и она ему самому стала постепенно чуждой» (Хенкин К. Охотник вверх ногами. М.: Терра, 1991. С. 151). Как говорят теперь — конец цитаты.

Когда я прочитал этот пассаж, я вначале ничего не понял. Т. е. понял смысл сказанного, но до меня не дошло: это серьезно? Я вчитался еще и еще раз. К кому же относятся эти нормальные качества Вилли, делающие его «белой вороной»: дружба, теплота, искренность и т. д., к нему одному? Здесь К. Хенкин явно недопонимает: нормальный нелегал это более чем умный нормальный человек, причем для него самого в более сложном, чем просто нормальном обществе. Он иностранец с подложными документами, и он должен быть как все вокруг там, в чужой стране. Здесь, в этой стране в коридорах власти, раньше на Лубянке, затем в Ясенево, ходят начальники этих нелегалов или «легалов», которые и иностранными языками владеют слабо или просто плохо и никогда не смогут исполнить роль тамошнего Вилли, а такого, как он, не пустят. И его не пустили в кресло, полагающееся ему по уму.

«Солидное» рассуждение у К. Хенкина. И я на него отвечу подробнее, избегая полутонов.

Что же, все эти качества разведчику-нелегалу или «легалу» не нужны? А чем завоевывать людей?

Деньгами? Качествами наоборот? Враждою, неприязнью в противоположность дружбе? Холодностью и лицемерием взамен теплоты и искренности? Официальным, формальным отношением вместо человеческого? Меркантильностью, выгодой вместо свободы от корыстных соображений?

Эти положительные качества «…делали его… непригодным для… профессии»? Да как бы не так! Вот без них лицо и становится Хэйханеном, провокатором Азефом. Вилли неосторожно избрал профессию в юности!? Да полноте! Не он избрал, его избрали со всеми еще нераскрывшимися у него в 1927 году качествами — он согласился! В разведку у нас никогда сами не нанимались! В этом-то и парадокс жизни в разведке или контрразведке: тебя выбирают и ты должен по замыслу Бога, но не кадровиков обладать всеми теми качествами, какими обладал покойный Вилли. Однако беда, драма в том, что очень немногие владели этими качествами. Тем не менее нелегалы, да и лучшая часть «легалов» этими качествами обладают. Иначе, как работать? С чем идти к людям? Представьте себе, с другой стороны, такую фигуру одиозную, как Крючков, который занимался канцелярской работой, был секретарем у Ю. В. Андропова. Затем Юрий Владимирович сделал его, чтобы самому лично руководить разведкой, заместителем начальника разведуправления и еще через интервал — начальником такового. Крючкова по телевизору мы видели беспрерывно, вплоть до августа 1991 года. Его речи, подготовленные невидимками из КГБ, в которых он все время хотел как лучше… народ оболванить, слушали, читали и балдели. Крючков не таился — гласность, так гласность. Его все как родного узнали. О нем, как о знакомом, легче говорить. Еще бы — председатель КГБ! Фигура! И только о нас заботится: как сделать, чтоб нам лучше жилось!

Скажите — вы представляете себе, чтобы с таким, как он, в условиях повседневной зарубежности, в том же Бруклине, о чем поминает К. Хенкин, какой-нибудь иностранец, даже встречавший советских русских или евреев, пошел бы на контакт? Да от одного его выражения глаз, в которых сквозит подозрительность, веет недоброжелательностью. Он и Горбачева предал, и путч организовал. А провокации в отношении Ельцина? А статья в итальянской «Републике», а подслушивание телефонных разговоров президента России?

Нет, я не ушел в сторону от Марка-Фишера. Просто я довел действие до театра абсурда: да, Вилли — не белая ворона, он трудяга, и сейчас за границей безусловно рискуют головой такие же, как он: с умом, доброжелательностью (иначе ни к кому они в гости не попадут, никому они не будут интересны). Нет, такие как Крючков ни в разведке, ни в любой системе управления не нужны, но беда, что их — инвалидов ума, циников, извините, хитрожопых карьеристов, расчетливых накопителей — полным полно. И отсюда вопрос риторический: могут ли такие начальники отыскать и привлечь на работу в систему людей с качествами Вилли? Ответ: маловероятно или нет, не могут. Иначе бы не было столько предательств. Между прочим тех, о которых мы знаем. А неизвестных на сегодня?

Однако вернемся к июню 1957 года. После ареста Марк должен был ответить на вопрос кто он и выдать хоть какую-нибудь легенду приезда в США. Он и выдал, что жил по фальшивым документам, что он советский гражданин, что во время войны обнаружил в каком-то жилище пятьдесят тысяч долларов и переместился на Запад. В Копенгагене приобрел паспорт гражданина США и в 1948 году очутился в Нью-Йорке. Он назвал себя Рудольфом Ивановичем Абелем, попросил сообщить о себе в советское консульство. В письме Марк изложил обстоятельства своего ареста. «В полученном вскоре ответе его не признали гражданином СССР. Это было правильно с точки зрения политики Советского Союза. Другого ответа он не ждал. Но так случилось, что советский консул, — пишет в предисловии к книге «Незнакомцы на мосту» полковник в отставке Д. П. Тарасов, — не счел нужным довести содержание этого письма до сведения Центра, а просто подшил его к делу. Таким образом цели, которую преследовал Марк, достичь не удалось» (Донован Дж. Незнакомцы на мосту. М.: Терра. 1998). Мне кажется, Тарасов в концовке лукавит. И вот почему. Зная порядки в консульских отделах посольств, в отдельных консульствах, могу засвидетельствовать, что сотрудник консульской службы далеко не самостоятельная личность. О письме такого содержания в любом случае он не может не известить сотрудника резидентуры Комитета госбезопасности, а тот резидента или зама. Это при условии, если сам консульский работник не из КГБ. Дело в другом. Было принято решение откреститься от Марка-Абеля: мол, мы шпионажем не занимаемся, хотя из дела торчали не только уши, но ноги и все остальные части тела живого Хэйханена. Свалим это на ту эпоху, на 1957 год, как изящно выкручивается Д. П. Тарасов в 1992 году (хотя даты написания предисловия нет): «…это было правильно с точки зрения политики Советского Союза…». Что правильно: то, что письмо подшили к делу или не признали Абеля советским гражданином? Но ведь ответ все-таки американцам прислали о непризнании Абеля гражданином СССР, и это на основании подшитого в папке письма Абеля? Что-то не сходится. Значит, подписывал ответ американцам несчастный стрелочник-консул по распоряжению правительства и в обход резидентуры и Центра? Но такого же не бывает! И Тарасов, если он бывший сотрудник разведки, должен был это знать! Хорошо, допустим, что Тарасов написал правду, но в американских газетах появились сообщения об аресте Абеля, снабженные фотографиями… Фишера. И что? Тот же консул… не дает хода всем газетам? Их не читают в Москве? Господи, не надо спасать мою душу, спасайте своего человека! Наконец, третье обстоятельство. На странице 18 в той же книге Тарасов пишет, что после ареста перед Марком встал вопрос: за кого же себя выдавать, и он неожиданно, я подчеркиваю — неожиданно, вспомнил о своем близком покойном друге Рудольфе Ивановиче Абеле… Я в это внезапное, неожиданное просветление его ума не верю. Не из тех он, кто в последний момент влетает на подножку последнего вагона уже тронувшегося от перрона поезда.

Начну с малого. Вилли называет себя Р. И. Абелем. И все родственники, и друзья настоящего Рудольфа должны всполошиться, но тут же успокоиться увидев в иностранных газетах и услышав по радио об его аресте, тем более, что он по данным К. Хенкина умер в 1957 году и похоронен в Москве на немецком кладбище. «Ах, это не наш Рудольф, но подумайте, какое совпадение: фамилия, имя и отчество», — воскликнут близкие. Чуть увеличим значимость действий Псевдоабеля после ареста. Его жена, вступившая в переписку с американскими властями, называет себя Еленой Абель, проживающей в ГДР. Ну как в СССР?! Невозможно, из СССР — не шпионят, вот немцы — да. В письмах жены появляется и Лидия Абель, дочь Вилли, а на самом деле — дочь настоящего Рудольфа. В весточках, получаемых от жены, Вилли находил какие-то известия от своих руководителей: вокруг ключевых слов, известных ему и Центру, скомпоновывался невинный текст от жены. Были такие слова, признавался Вилли своему другу Хенкину. Следовательно, слова «Р. И. Абель», «Копенгаген», «50 тысяч долларов» или другие могли нести смысловую нагрузку для Центра. И в первую очередь присвоенная заранее (предположим, во время отпуска 1955 года) фамилия Абель. Вспомним, что будучи на отдыхе Вилли докладывал о художествах Хэйханена и вопрос о чрезвычайных способах сигналов опасности не мог не возникать. Со стороны Вилли ключевым было — «…я полковник Абель Рудольф Иванович…», о полковнике знал на американском континенте только Хэйханен, значит предал он. «Я Абель» — это сигнал опасности для всей сети Марка, ибо он арестован. Так что утверждение Тарасова о спонтанности выбора фамилии-псевдонима «Абель» для прикрытия во время ареста неверно, такие вещи не могут не отрабатываться заранее. Насколько сложной оказалась конструкция жизни Вилли, история его подбора в разведку, ухода из нее, вторичного приглашения, подготовка к засылке в США, работа там, включение в число его помощников потенциального предателя Хэйханена, промашки Центра, неспособность вывести Фишера из опасной зоны, нудное отпирательство, что Абель — это не наш гражданин, что затянуло его возвращение домой и т. п., настолько прямолинейным оказалось создание усредненного робота — Хэйханена, с одной извилиной, да и то прямой. Хэйханен погиб в автомобильной катастрофе в США через четыре года после суда. И это справедливая судьба. «Благодаря» Хэйханену и своим начальникам Вильям Фишер был вычеркнут из активной жизни: с 1957 по 1962 годы он находился в американской тюрьме, а затем почти десять лет — не у дел в Москве. В Центр его на работу не взяли, лишь консультировал, пробавлялся лекциями: ведь побывал в лапах у американцев, не так ли? О! Никто в такой закулисной мотивировке не признается, с пафосом и негодованием ее отвергнут. Но это так.[7] Я не нахожу слов для такой несправедливости. Помилуйте, ни Фишер, ни Молодый (Лонсдейл), ни Ким Филби на работу в центральный аппарат приглашены не были, а Филби не удосужились даже присвоить звание офицера — только агента. А он все-таки был то ли вторым, то ли третьим человеком в разведке Англии и тоже десятилетиями пахал на нас. Так что нелегал — это уже преступник на своей работе в стране командировки и человек, которому не стоит верить в своей стране…

В 1954 году, через шесть лет после Вилли, был послан за границу на нелегальную работу для начала в Канаду Гордон Лонсдейл (настоящее имя Конон Трофимович Молодый). Он с детства владел английским языком, поскольку начиная с семилетнего возраста, с 1929 по 1938 годы, прожил у родственников в Калифорнии. Его разведывательная подготовка, личные данные, деловые приемы на поле частного бизнеса были блестящими. Достаточно упомянуть, что позже в Англии, куда он перебрался в 1955 году, он стал одним из директоров компании по прокату игральных автоматов, которая приносила прибыль и в фонды КГБ. Хочу подчеркнуть — хватка у него была.

Не обижая Абеля, у каждого были свои задачи, я бы оценил связи Лонсдейла в Англии на порядок выше и острее, он успешно внедрился и растворился в английском обществе, в том числе проник в среду британских разведчиков на курсах по изучению китайского языка в Лондоне. Он мог в случае надобности сыграть любую роль, выйти на любого нужного человека. Москве, безусловно, все это нравилось, но… хотелось большего. Ну как же, надо выжать из успешно складывающейся ситуации максимум возможного. «Активизировать Лонсдейла надо», — хрюкнул кто-то из начальства. Но возможно, идею стали ваять и с подачи карьериста-подчиненного: «Имеется реальный шанс проникнуть на военно-морскую базу Портленда, где управление подводных вооружений занималось испытанием подводного оружия и оборудования для обнаружения подводных лодок. Это из тематики ВПК (Военно-промышленной комиссии ЦК КПСС). Перспективное дело! Там работает Шах — Гарри Хафтон. Нам все о нем известно. Что? Материалы да, у нас, в английском отделе. Не помните? Ах не знаете? Он в начале пятидесятых служил унтер-офицером в аппарате военно-морского атташе английского посольства в Варшаве… Вот досье на него…» За буквальность фразы не ручаюсь, но примерно так кто-то докладывал кому-то.

О эти досье! Эта заключенная в них фактура! Ну не ложатся факты в прогнозируемую ситуацию! Не сочетается одно с другим! Короче — не лезет! Но внутренний шепоток подсказывает: «Не лезет? Засунем. Не сочетается? Подгоним. Не ложатся? Уложим. Не надо паниковать, все утрясется».

Досье Хафтона было переполнено грязью. Выпивоха, бабник, малограмотен, в Варшаве спекулировал антибиотиками, кофе и всем чем мог на черном рынке. Наживался, накачивался спиртным, выбросил жену из дома в прямом смысле этого слова, та сломала ногу… Не выдержав всех художеств Хафтона, посольство откомандировывает его в Англию, где он первым делом разводится с женой, а поселяется в передвижном домике на колесах. Его доходы — небольшая пенсия за службу во флоте и зарплата маленького клерка. Лонсдейлу поручается: встретиться с Хафтоном, передать ему привет от знакомого по посольству США в Варшаве, выступив при этом в качестве помощника американского военно-морского атташе в Лондоне. Назвав себя Алеком Джонсоном, Лонсдейл (при его-то способностях к перевоплощениям) блестяще осуществил знакомство и стал получать секретные сведения, используя легенду: англичане не выполняют соглашения с ВМС США об обмене научно-технической информацией, ты нам это дело восполнишь в неофициальном порядке, а мы в долгу не останемся — вот денежки. Последнее обстоятельство стало решающим. Хафтон потащил документы пачками, привлек к этому свою подругу, работавшую там же. Все были довольны. Но… Хафтона перехватила контрразведка. Как она вышла на него, я не знаю. Предатель Олег Гордиевский вспоминает, что англичанам помог агент ЦРУ, сотрудник польской службы безопасности Михаил Голеневский. Может это так, а может и нет. Легенду Лонсдейла о том, что он помощник военно-морского атташе США, нельзя признать удачной, так как она камуфлировала СССР, но рассчитана была на один-два, ну три эпизода встреч и расставание, а не на долговременную основу общения. В газетах, журналах на Западе постоянно появляются снимки с дипломатических приемов. Должен ли был Хафтон увидеть, что его друга, капитана второго ранга Джонсона, попросту Алека на них нет? Почему? Болтануть об этом «удивительном рядом» он мог и своей подруге, а о знакомстве с атташе США мог трепануть своим друзьям за выпивкой в пабе. И дошло это так или иначе до адреса контрразведки. «Откуда у Хафтона такое знакомство? Да ни с кем из атташе США он не встречается, мы же всех их знаем. И Джонсон — не Джонсон (если у американцев и был Джонсон)», — так подумали английские контрразведчики, когда до них добралась история о добром Алеке, с помощью которого Хафтон вскоре приобрел настоящий домик и из вагона убрался. Хафтон в кабаках пропивал больше, чем зарабатывал, и не мог не привлечь к себе внимания. На этом погорели до него десятки агентов. Но даже и это не имеет значения. Хафтон, будь он проклят, не поставил для Лонсдейла знака опасности, не предупредил его. Более того, раскололся сразу, выложил все и вместе с подружкой «сдал» Лонсдейла контрразведке 7 января 1961 года на уличной встрече, причем любовница сунула Лонсдейлу прощальный пакет с секретными документами. Для усиления крепости доказательственной базы Шах помог сделать поверженному Лонсдейлу мат. И я уверен, что сигнал опасности у Хафтона в запасе был, но до него ли дипломированному алкашу и спекулянту? Таков был финал: для Центра — операции, для Лонсдейла — трагедии. В Москве кто-то получил ордена, Лонсдейл — 23 марта 1961 года — 25 лет тюрьмы, Хафтон и его подруга — по 15 лет. В 1964 году Молодого обменяли на английского агента Винна, как острили англичане — «русскую акулу на английскую кильку».

Так что же произошло, если отбросить все частные замечания? Ясновидящий Центр внедрил в агентурную группу Лонсдейла потенциального предателя, что было видно по досье на Хафтона со времен Польши. Гордиевский (в написанной в соавторстве с К. Эндрю книге «КГБ: История внешнеполитических операций от Ленина до Горбачева»), рассказывая о торжественной церемонии похорон Молодого в Москве в 1970 году (а он умер в 48 лет), которую посетил и Ю. В. Андропов, заканчивает так: «…Один из его современников, проработавший пятнадцать лет в Западной Германии с горечью пожаловался: «Молодый был неудачником. Дело он завалил, а вытащить его было ой как недешево. Я пятнадцать лет проработал и не попался, а про меня никто и не слышал». Гипотетически мне бы хотелось заметить этому достойному экс-нелегалу: «Но у вас-то, дорогой, Хафтона в сети не было, а то…»

…Лонсдейл знал, что идет на риск, когда устанавливал первичный контакт с Хафтоном, он мог назваться и греческим консулом (смуглым он был, но это ирония), ибо для Шаха основным было появление дядюшки с деньгами. Верил ли он в легенду невыполнения его родиной обязательств перед США? Сомневаюсь. Но за большие деньги, сидя в бедности, он сделал вид, что поверил: не поверишь — не получишь. Вся эта легенда являлась самообманом для тех, кто ее обсасывал и утверждал в Москве. Провал Лонсдейла и проживавших в предместье Лондона супругов Питера и Хелен Крогерт (исчезнувших из США Мориса и Лоры Коэн), которые технически обеспечивали Лонсдейла (у них обнаружили мощный радиопередатчик, шифроблокноты, семь паспортов и т. д.) и получивших по двадцать лет тюрьмы, — это еще одно подтверждение тому, что нельзя опираться на моральных уродов типа Хафтона. Это мины, которые имеют свойство взрываться. Но о взрыве, устроенном Хэйханеном, Центр успел забыть. Лонсдейла брали на горячем — Хафтон с подругой притащили на встречу с ним целую кучу секретных документов… Эффектная концовка партии!

Еще одна перевернутая страница прозы, скорее нет, поэзии шпионажа XX века, — это Джордж Блейк. Он пришел по собственной инициативе к установлению контакта с советской разведкой, сделал это в 1951 году на разоренной войной земле между Севером и Югом Кореи и окончил свой путь разведчика получением в 1961 году приговора — пять сроков по 14 лет тюремного заключения каждый (три последовательных и два параллельных, а в сумме 42 года тюрьмы). Чисто английское судебное убийство: все сделано интеллигентно и без смертной казни. Блейк, естественно, бежал из тюрьмы дождливой ночью через тюремную стену с помощью друзей, веревочной лестницы и удачи, как в романах Дюма-отца, 22 октября 1966 года. Сам Блейк о причинах своего разоблачения писал так: «Много лет спустя я нашел подтверждение этому в книге Питера Райта «Ловушка для шпионов», где он рассказывает о некоем Михаиле Голеневском (кличка Снайпер), якобы заместителе шефа польской разведки, который бежал в 1959 году в Америку и сообщил ЦРУ, что у русских есть два очень опасных шпиона в Англии: один в Интеллидженс Сервис, а другой где-то в военно-морском флоте… Это заявление в итоге привело к аресту сначала Лонсдейла и его группы, а через несколько месяцев и моему. В книге я также обнаружил, что мне был присвоен шифр «Лямбда-1», а Лонсдейлу — «Лямбда-2» (Блейк Дж. Иного выбора нет. М.: Междунар. отношения, 1991. С. 215).

Что ж, очередное предательство — очередной провал. Но не будем спешить с выводами. Порассуждаем на тему: что было определяющим — Голеневский со своей наводкой или ляпсусы Центра, выявив которые англичане пришли к однозначному выводу — «да, это Блейк».

В 1967 году на курсах усовершенствования руководящего состава внешней разведки мне довелось слушать лекцию заместителя начальника главка Федора Константиновича Мортина, в которой он поделился успехом — побегом Блейка из тюрьмы, твердо намекнув, что это наших рук дело. Думаю, что он сказал правду, хотя в своей книге Блейк подробно излагает историю побега, организованного обитателями тюрьмы: во-первых, Шоном Бэрком (осужден к 8 годам за покушение на полицейского). Во-вторых, фигурировала еще одна дама, условно — Бриджит, подруга семьи одного из спасателей, социалистка (!) по взглядам, которая хотела пожертвовать наследство, полученное от тетки, на благое дело. Приятель Блейка — Майк ввел ее в курс дела, что деньги нужны для побега и отъезда Блейка. Она, чуть поколебавшись, выписала чек. Может, ее Мортин и имел в виду? Помню после лекции, обмениваясь впечатлениями, кто-то из нас изрек: «Смотрите, какой прогресс! От своего гражданина Абеля отбивались — чур-чур, не наш, а англичанина спасли и вывезли, и Новый год он уже в Москве отмечал». Мы радовались счастливому финишу сказочного побега. Еще бы, в беде своих не оставляем. Это же моральный допинг. Так в чем же поэзия шпионской одиссеи Блейка?

Он был, вероятно, последним разведчиком-идеалистом марксизма-ленинизма, работал только на идею. Врученным ему аппаратом «Минокс» снимал массивы документов в Лондоне и Берлине. Никаких денег не брал, отрицал их как таковые. Он передал огромное количество важной информации без какого-либо материального вознаграждения. Я укажу здесь лишь на две его тайных акции: он годами, с 1953 по 1961, выдавал советской стороне агентов британской, американской, западно-германской разведок, общим числом почти 400(!). Он предоставил уже на стадии планирования американцами и англичанами операцию «Золото» — рытье в Берлине уникального подземного тоннеля, нашпигованного аппаратурой для подключения к советским и восточно-германским правительственным линиям связи. Несколько лет по ним советская разведка гнала дезинформацию, а британская и другие спецслужбы с удовольствием ею пользовались. В 1956 году тоннель «официально» обнаружили, в него прошествовали связисты армий СССР и ГДР, противная сторона была в шоке, начались поиски: кто же выдал тоннель? О нем в берлинской резидентуре СИС знали резидент, его заместитель и Блейк. Последний не мог не оказаться в числе подозреваемых, так как ранее при работе в отделении «Игрек» участвовал в обсуждении плана создания тоннеля. Улики против Блейка начали накапливаться. Конечно, в конце концов не он один присутствовал при первичной дискуссии. Но это было определяющим моментом для его провала, хотя затем при отделке мозаичного панно с названием «Блейк — шпион — идеалист века» плиточка с изображением тоннеля заняла достойное место.

Так что же? Утверждают, в том числе и такой авторитет по части предательства, как О. Гордиевский, что грех лежит исключительно на Михаиле Голеневском, том самом деятеле польской безопасности, что бежал в США и дал наводку на Хафтона, а оттолкнувшись от последнего англичане выскочили на Лонсдейла. В своей книге Гордиевский пишет, что «…польский перебежчик Михаил Голеневский предоставил СИС и МИ-5 сведения о Джордже Блейке. В апреле 1961 года по указанию СИС Блейк был отозван с курсов арабского языка в Ливане и арестован».

Ну, в-третьих или в-четвертых, сразу о курсах арабского языка. У англичан не хватало арабистов? В то же время Блейк владел в совершенстве русским, а специалистов с литературным русским языком, подчеркиваю — не с магазинным русским, ни в одной разведке мира не бывает перебора. Все шло по бюрократической схеме всех разведок: его вызвал зам. начальника управления кадров Ян Кришли и предложил… Блейк на встрече с советским резидентом Коровиным (генералом Родиным) спросил как быть, тот сказал — езжай. Блейка засунули в Бейрут на эти полуторогодичные курсы в сентябре 1960 года. Причем откомандировали из русской службы разведки. О чем это говорит? Его отправили «в отстойник»: надо разобраться с поступившими на Блейка уликами, пока разрозненными, вот и послали в Ливан, чтобы взрастить будущую звезду арабистики! Как позже Гордиевского отозвали из Лондона «для консультации» и… отправили в подмосковный санаторий на 24 дня. Для чего? Для того же самого: покопаться в полученных, но слабеньких уликах. Генерал Родин в ситуации совершенно не разобрался. Это было если не началом, то серединой конца Блейка. Как не хватило коллективного ума в английском отделе советской разведки, что Блейка неспроста вытурили в Ливан, подальше от Лондона… думаете, последует «не понимаю»? Нет, я понимаю, как у нас говорят: что если к тридцати годам не нажил умишка, то потом уже безнадега. Пример Кима Филби был: после того как он попал «под колпак», английская контрразведка создала ему условия для работы тоже в Ливане, в 1956 году, где он прожил больше, чем Блейк (до 1963 года), и был вынужден бежать в Союз на пароходе «Долматов», который даже нужный груз оставил на пристани!

Причем когда Блейк, получив телеграмму из Лондона с просьбой прибыть туда, забеспокоился и вызвал на встречу своего оператора из бейрутской резидентуры КГБ, тот запросил Москву, которая как всегда ничего подозрительного — святая простота — не усмотрела, и Блейк спокойно поехал в апреле 1961 года в лондонскую мышеловку. Сам Блейк проявил настороженность при посылке его в Бейрут (правда, не слишком великую, поскольку Ближний Восток его притягивал, Восток многих привлекает) и при отзыве его из Ливана: в обоих случаях он советовался со своими операторами, не паниковал, но Центр… дело прошляпил. Как говорится: конь в этом деле не валялся или не в коня корм. Но то про коня, а не про какой другой домашний скот, в общем, генерал Коровин до маршала Конева по глубине стратегии явно не дотянул.

Сравните даты: Лонсдейла и Хафтона арестовали 7 января 1961 года, Блейка заподозрили и отправили из Лондона учиться на арабиста в сентябре 1960 года. По словам Гордиевского, Голеневский выдал сразу их обоих: и Хафтона, и Блейка. Но до ареста Хафтона должны были разрабатывать, ну хотя бы 2–3 месяца, затем устанавливать контакт, мол, ты передашь Алеку Джонсону авоську с материалами и мы вас арестуем, тебя для вида, затем отпустим. Арест состоялся в начале января 1.961 года. Блейк был арестован на четыре месяца позже. Это много для шпиона с такой степенью опасности. Имея решающее заявление от Голеневского, англичанам держать Блейка в шумном Бейруте вдалеке от Лондона целых 4–5 месяцев было опрометчиво. Он и рвануть мог на советском пароходе, как Филби. Нет, это нереальная картина. Голеневский был вторичен, не с него началось разоблачение Блейка. То есть Голеневский, предположим, рассказал об обоих одновременно, но… возможно, отвечая на наводящие вопросы. При провале Блейка дело было не в Голеневском. Да, что-то Голеневский мог знать. Но опять возникает вопрос: как же нужно конспирировать, защищать от подозрений такого уникального агента, как Блейк, чтобы о нем узнала польская «безпека», но Голеневским асы разведки с Лубянки, я уверен, прикрыли свою оперативную девственность или свое творческое бесплодие. Как хотите. Судите сами.

Прежде всего, если кто-то бежит на Запад и стучат, стучит на агентов и коллег, то это либо поляки, либо немцы, либо еще кто-то, но в основном не советские, хотя перебежчиков из числа последних всегда было больше всех. И казалось бы, от них лилась информация. Далее. Источник реализации дела в большинстве случаев камуфлируется с тем, чтобы не дай бог не уразумели истинного виновника провала. В данном случае свалить все на Голеневского — «интересная мысль». «Да нет, товарищ генерал (председатель КГБ), мы тут причем? Поляк, сволочь, предал». А теперь об истинных причинах проколов, приведших к провалу Блейка, причем за все должны были отвечать его шефы из Центра. Находясь на работе в Западном Берлине в резидентуре СИС, у Блейка и его союзников из ПГУ возник вопрос о надежных способах связи. Не было бы деления Берлина на Западный и Восточный, все дело о связи, возможно, прошло бы нормально: как в Лондоне, как в Париже. Но здесь…

Выбрали путь вроде бы оперативно оправданный, логичный: Блейк легально, с ведома своего любимого лондонского начальства, лично ведет разработку какого-то русского, встречается с ним в Западном Берлине. Такого человека, Бориса, переводчика СЭВ в ГДР (наверняка сотрудника КГБ. — Ф.С.) подобрали, он снабжал Блейка информацией, контакт их длился два года. Все были довольны: английское начальство — экономической и отчасти политической информацией, поскольку Борис использовался для сопровождения представительных советских делегаций; Блейк — поскольку его авторитет в глазах шефов возрастал… Короче все… кроме меня, автора, который через тридцать с лишним лет занялся сочинением сентенций о том, как нельзя работать.

Судите сами. Блейк руководит агентурной работой по линии политической разведки. У него имеется какой-то агентурный аппарат. Борис — не та фигура для Блейка — руководителя плюс советского агента. Зачем Блейку, особо ценному агенту-документалисту, снабжающему советскую разведку документальными материалами, какой-то «русский след», могущий бросить тень на него, компрометирующий его, т. е. два этих направления работы не должны сходиться на одном человеке. Далее. Из книги Я. Волдана «Человек из отделения «Игрек» следуют такие положения (я цитирую дословно, чтобы без кривотолков). Блейк, обращаясь к шефу: «…Сэр, разрешите предложить вам один, на мой взгляд, смелый план. План необычен, но думаю, его реализация нам во многом помогла бы. Я предлагаю провести операцию, в которой меня завербовали бы русские…» Разумеется, Джордж предпринял рискованный шаг после всесторонних консультаций с советскими друзьями… План Джорджа в общих чертах руководство Интеллидженс Сервис принимает… Руководство СИС утверждает операцию, разработанную Джорджем Блейком. А для советской стороны мастерский ход обеспечил безопасный и оперативный способ связи со своим сотрудником и на долгое время задал работу аппарату СИС» (Волдан Я. Человек из отделения «Игрек». М.: Политиздат, 1989. С. 70–71).

Дальше эта тема, в указанном сочинении тема Блейка-«двойника», не разбирается. Что сказать? Если это художественный вымысел, то не такое можно придумать. Мне лично хочется, чтоб это осталось вымыслом автора, хотя он с Блейком встречался. Если правда, то этим ходом Блейку и был подписан в черновике приговор в 42 года. Посудите сами: Голеневский дал наводку, он крикнул в лесу «ау», и тут же эхо вернуло: «Это Блейк, это он. У нас, в СИС, на всех других подозреваемых нет стольких уникальных улик, как на одного Блейка». Но это еще не все. Центр в состоянии прострации, что ли, допустил еще один прокол. Причем длительного свойства. Вспомните из юридической теории: понятие «длящееся преступление». Английское начальство Блейка велело принять ему на связь некоего Хорста Эйтнера, немца, который сотрудничал с предшественником Блейка. Дело, как говорят, рутинное. Микки (прозвище Эйтнера) работал по заданию англичан в магазине готового платья, он давал наводки на русских визитеров, там Блейк и вышел на Бориса. Микки снабжал англичан кое-какой информацией, получаемой им от друзей из ГДР, в общем, ничего особенного. Через год работы с ним Блейк узнал от советских товарищей, что Микки и его жена перевербованы другими товарищами, из ГРУ, т. е. из военной разведки. Блейк замечает в своей книге, что считал вербовку Микки совершенно бесполезной, но что он ничего не мог поделать. Это так… Ну а советские товарищи? Слушайте дальше. После отъезда Блейка в Бейрут, он передал Микки своему преемнику, а советские товарищи попросили разрешения у Микки установить в его квартире подслушивающие устройства с тем, чтобы изучать коллегу Блейка (заметьте, что при Блейке микрофонов не было, ибо ему доверяли). Затем произошла сцена ревности между Микки и его женой, та побежала в полицию и сообщила, что ее муж — русский агент. И мужа, и жену арестовали, они «раскололись». Немецкая контрразведка познакомила в декабре 1960 года с полученными материалами англичан. Вот так. Осталось высказать мораль. То что военные соседи завербовали Микки с женой — это дело хозяйское: наш Центр в конце концов не знал, что делает Центр военных. Но вот узрел, узнал, и что? Пошли в ход, наверное, совместные планы использования Голиафа-Блейка и Карлика-Микки (сравните с парами Абель-Хэйханен, Лонсдейл-Хафтон.) Но ведь Микки должны были исключить из оборота любым способом. Нет, у него после отъезда Блейка технику ставят, т. е. Блейку как своему верили, не нужны были микрофоны, а появился преемник — будем слушать. Вот этот вопрос: почему Советы решили установить «жучки» только после того, как Блейк уехал в Бейрут — ему в предарестной увертюре следствия в Лондоне и задали. «Не знаю», — ответил Блейк. А что он мог еще ответить? Если бы я вел служебное расследование, то спросил бы своих коллег, или советских товарищей Блейка: «Вы должны были предвидеть, что смена режима контроля за встречами преемника с Микки по сравнению с Блейком автоматически вела к его засвечиванию». Или, обращаясь к Коровину-Родину, генералу и резиденту в Англии: «Вам пришло в голову, что посылка русиста Блейка в Бейрут на курсы арабского языка означала его изоляцию на время завершения его разработки?» Или к тем, кого Блейк вызвал на встречу в Ливане: «Какие аргументированные доводы содержались в шифровке Центра о допустимости поездки Блейка в Лондон? Ставили ли вы вопрос в связи с опасностью, грозящей Блейку в Лондоне, о срочной переправе в Москву?» Да, много этих вопросов, Родин-Коровин назвал бы их «дурацкими»… Голеневский дал самую общую наводку, но погубили-то мы разведчика-идеалиста сами, когда в нужное время не вникали в возникающие ситуации, не принимали правильных решений по этим вопросам. О. Гордиевский вспоминает в своем совместном с К. Эндрю труде, что генерал Родин обладал высоким самомнением и весом в Центре… В этом я ему верю.

Когда читаешь книги о Рихарде Зорге, Киме Филби, Вильяме Фишере-Абеле; Джордже Блейке, Леопольде Треппере и других людях с романтичной профессией разведчиков по-нашему, или подлых шпионов по-ихнему, то постоянно натыкаешься на сравнения в превосходной степени, типа: «шпион столетия», «агент века», «операция-фантастика» и т. п. О провалах говорят очень даже скромно, начальники стараются без нужды на эти темы не вещать. Помните, в московских трамваях у окон обязательно есть надпись «Не высовываться», а в метро у дверей — «Не прислоняться»? Высунешься с откровениями не туда, прислонишься близко к правде не там, где велено, — и амба, кислород перекроют и из обоймы системы или подсистемы вылетишь. Когда у нас впервые серьезно заговорили о «Красной капелле», или «Красном оркестре», а произошло это в 1974 году, и я это связываю с именем профессора А. Бланка (Бланк А. В сердце Третьего рейха. М.: Мысль, 1974), то затем в газетах запестрело: «бесстрашные антифашисты», «герои Сопротивления», «несгибаемые борцы», «трусливые судьи: смерть героям» и т. д. По правде говоря, смерть сотен участников «Красной капеллы» предопределила только одна шифротелеграмма из Москвы, из Центра, от Директора. У меня почему-то этот вездесущий и политически всепогодный Директор ассоциируется с «паном бухгалтером» из гротескного политбюро — «Кабачка 13 стульев» Помните? Такой же путаник. В противовес условному заголовку к статье о гибели «Красной капеллы»: «Антифашисты XX века», я бы предложил — «Жертвы века социализма». Ведь вначале терроризм на одной шестой земли уничтожил то, что называли социализмом (при терроризме социализма вообще быть не может, отсюда «то, что называли»), т. е. условность отбросили, форму, название — оставили, образовался тоталитаризм. Этот монстр уничтожал все, вплоть до антифашистских иностранных борцов: вспомните гибель членов иностранных компартий в Москве, интербригадовцев из Испании, довоенную передачу НКВД «партайгеноссе» из гестапо на мосту через Буг немецких антифашистов, в том числе евреев, перебравшихся из гитлеровской Германии к родному Сталину. В результате террора человеческие ценности оказались ниже нулевой отметки, обрели знак минус, стали величиной отрицательной, поэтому человеческие жизни перестали браться в расчет: сталинский лозунг «незаменимых нет», советские концлагеря — в Гёрмании в лагерях печи для сожжения после удушения. Палачи соревновались. Между прочим, первую душегубку изобрели в Москве в УНКВД, но это так, для установления приоритетности. Образовалась философия нищеты, такого бытия, когда человек, по «гениальному» определению Сталина, стал лишь одним из элементов производительных сил, приводящим в движение орудия производства (читайте главу IV «Краткого курса»), и только. На этом его функции исчерпывались. Ну еще деторождение, конечно. Но это кому позволят дожить до рождения ребенка, а не стать лагерной пылью, по выражению Л. П. Берия. Вот эта призма восприятия людской жизни (пока работаешь — тяни, помрешь — так незаменимых у нас нет) и доминировала со времен Великого Октября, через Великую Отечественную и вплоть до Чернобыля. Это стало философией масс. Люди отучились мыслить иными категориями: запомните, что на Восточном фронте на одного павшего в боях немца приходилось четырнадцать наших ребят, и ничего, как говорили Сталин, Хрущев, Брежнев и т. д., выстояли и победили. Никто не забыт, ничто не забыто? Крылатая фраза по форме, вранье по существу. А Чернобыль? А понапиханные кругом другие атомные станции, которые еще ждут своего часа «X», когда они сыграют свои похоронные марши. Помните у А. П. Чехова: если ружье висит на стене, то в последнем акте оно выстрелит. Перефразируйте насчет атомной станции по академику Александрову: она взорвется. И все это из-за формулы, что ценность человека — величина отрицательная, и равнодушия полнейшего…

Так вот, Леопольд Треппер, резидент-нелегал военной разведки в Западной Европе, в частности во Франции, Германии и Бельгии до и во время войны, привлеченный в 30-е годы к сотрудничеству самим Яном Берзинем, в своей книге «Большая игра» рассказывает, что вначале, напав на линии активного радиообмена между Москвой и радистами «Красного оркестра» в Европе, немцы не могли расшифровать перехваченные радиограммы: они их попросту складывали, о ключе к коду — книге «Тайна профессора Вильмана» — они не знали. Но затем 17 мая 1942 года книгу обнаружили, и тогда известный математик доктор Фаук приступил к чтению ста двадцати (!) перехваченных депеш, ждущих часа открытия их интимного содержания. 14 июля 1942 года Фаук с ассистентами читает одну из телеграмм — приговор к смерти руководителям «Красной капеллы» в Берлине, подписанный паном Директором. Прочитаем текст и мы: «KLS из RTX 1010–1725 99 wds gbt от Директора Кенту. Лично. Немедленно отправляйтесь Берлин трем указанным адресам и выясните причины перебоев радиосвязи. Если перебои возобновятся, займитесь радиопередачей лично. Работа трех берлинских групп и передача сведений имеют огромное значение. Адреса: Нойвестенд, Альтенбургер аллее, 19, четвертый этаж справа, Коро. — Шарлоттенбург, Фредериция штрассе, 26-а, третий этаж слева, Вольф. — Фриденеу, Кайзерштрассе, 18, пятый этаж слева, Бауэр. Здесь напомните «Уленшпигеля». Пропуск: «Директор». Ждем сообщения до 20 октября. Новый план (повторяем новый) касается всех трех станций gbt ar KLS из RTX» (Треппер Л. Большая игра. М.: Политиздат, 1990. С. 154).

Итак, противником по войне были получены действительные адреса руководителей всей разведгруппы «Капелла»: Шульце-Бойзена, Арвида Харнака и Адама Кукхофа; а также их псевдонимы.

Я не знаю, кто был Директором в тот момент и чьей подлинной подписью была завизирована шифровка. Но то, что Директор оказался дебилом, — это точно. Не знать, что телеграммы не только шифруются, но и расшифровываются? Указать подробные адреса всех трех руководителей сразу, причем с точностью до «этаж слева», «справа» и псевдонимами адресатов?! Идиотизм полный. Гестапо в лице тогда еще штандартенфюрера Фрица Панцингера, начальника отдела IV А (за разгром «Красной капеллы» он получил звание оберфюрера) не торопилось брать троицу. За ними, как водится, выставили наружное наблюдение, организовали слуховой контроль, выявили максимум сообщников. Но… ищеек поджидал инфарктной степени удар: в службе Фаука тоже работал человек Шульце-Бойзена, математик по имени Хорст Хайльман. Он, к несчастью, узнал о расшифрованной телеграмме только 29 августа 1942 года, почти через полтора месяца, но все же сразу позвонил Шульце-Бойзену домой, а тот, как назло, отсутствовал. Хайльман предупредил, чтобы руководитель ему перезвонил. Рано утром 30 августа Шульце-Бойзен позвонил в кабинет Хайльману, а там снял трубку… сам доктор Фаук, случайно туда зашедший и услышал: «Говорит Шульце-Бойзен…» Фаук ошарашен, он бросился в отдел Панцингера, там паника: еще бы, вон куда «Красная капелла» залезла! Шульце-Бойзена забрали тотчас, с 30 августа пошли аресты, в застенках гестапо через три недели оказалось 60 человек, а к началу 1943 — уже 150 антифашистов ждали своей участи.

Треппер приводит еще целый ряд головоломных ляпсусов Центра и Директора. После невероятных испытаний, бегства из рук специально созданной в Париже «Зондеркоманды «Красный оркестр», гибели многих соратников, Л. Треппер прибыл в Москву. Куда точнее? В подвалы Лубянки, в камеры Лефортовской тюрьмы. До мая 1954 года он отбухал почти десять лет лишения свободы: Директора ведомства не могли ему простить, что уж он-то знал им цену. Они и пальцем не пошевелили, чтобы добиться его освобождения, более того, засунули туда же, на Лубянку, и Шандора Радо, своего резидента в Швейцарии, по кличке Дора (переставьте слоги и получите «Радо»), который передавал в Центр, извините, Директору, сведения аж с узла связи ОКВ (Оперативного командования Германии). Представляете? Когда Треппер в 1974 году закончил и опубликовал свою книгу «Большая игра», а еще раньше в 1967 году о «Красной капелле» написал французский юрист и публицист Жюль Перро, и Директора стали мастерить фонтаны крокодиловых слез на Лубянке и в «Аквариуме» (перебежчик, предатель из ГРУ Виктор Суворов уверяет, что у военной разведки такое устоявшееся прозвище). И вот из фонтанов заурчало и полились самые олегопоповские клоунские струи из затуманенных счастьем победы в тайной войне очей: «Ах антифашисты XX века, ох доблестные разведчики, предсказатели немецких ударов под Сталинградом и Курском. Долой фашистское правосудие! Позор фашистским палачам!» Ну и все такое, в жанре героики с нашей стороны. А вот то, что к 1941 году и позже не осталось в обеих разведках, т. е. НКГБ и ГРУ, людей, способных мыслить профессионально, ибо всех и вся репрессировали — 40 тысяч военных и 20 тысяч энкаведистов, а те, что сели на их стулья, не могли через свои прямые извилины в штанах трансформировать энергию из старых кресел прежних хозяев до своих мозгов — на это Сталину с компанией было наплевать.

Данный очерк был написан мною в 1997 году, сразу после выхода третьего тома «Очерков истории российской внешней разведки». Но история не стоит на месте. В текущем году опубликован двухтомник А. Колпакиди и Д. Прохорова «Империя ГРУ» (М., 1998). Я бы дал ему название «Кладбище ГРУ им. И. В. Сталина».

Эту работу выгодно отличает от «Очерков…» фактография жизни и гибели разведчиков, но все же это не история ГРУ, даже по объему: двухтомник не идет в сравнение с шеститомником «Очерков…». Однако была ли «империя ГРУ»? Да не было ее. Для «затравки» читателя — это броско, но по сути? …Я думаю, что авторы, собрав фактически мартиролог на сотни, если не на тысячи сотрудников ГРУ, казненных Сталиным, опровергли само понятие «империя». Уж какая тут «империя ГРУ»!? А сколько сломанных судеб агентов, казненных сотрудников осталось за воротами этого сталинского кладбища? Еще в 10–20 раз больше названного количества. Остались в живых буквально единицы!

Ф. Саусверд

2000 год

Примечания:

2

Ежов был осужден и расстрелян 4 февраля 1940 г.

3

Почему в качестве помощника к нелегалу Абелю (Фишеру), профессионалу высшей категории был послан помощником Хэйханен, карело-финский недоучка, алкоголик, двоеженец, который и не готовился под Фишера. Приказ о его посылке подписал зам. начальника разведки Коротков. Фишера Хэйханен инициативно предал ФБР. Почему Фишеру по радио, в газете не был дан сигнал убираться из США немедленно, когда Хэйханена уже заподозрили, а времени для бегства еще было с избытком?

4

Царев О., Костелло Дж. Роковые иллюзии. М.: Междунар. отношения, 1995; Порецки Э. Тайный агент Дзержинского. М.: Современник, 1996; Кривицкий В. Я был агентом Сталина. М.: Терра, 1991.

5

Утвердил выезд Вика в США в качестве помощника Марка один из руководителей разведки Коротков, в принципе опытный профессионал. В данном случае между строк бумаг о Вике он ничего не увидел — поверхностно пробежал их начальственным оком.

6

Книга Кирилла Хенкина «Охотник вверх ногами» (М.: Терра, 1991) впервые издана в издательстве «Посев» в 1980 г. Все, кто интересуется личностью Фишера Вильяма Генриховича, он же Абель Рудольф Иванович, должны прочитать эту книгу.

7

Однажды Фишер встретил на Лубянке своего старого приятеля по работе — радиста Эрнста Кренкеля, гремевшего в 30-е годы в связи с зимовкой на Северном полюсе группы Папанина. Кренкель спросил: «И кем ты здесь?» — имея в виду КГБ. «Музейным экспонатом», — ответил Вилли.