В ученье, как в бою

По сравнению с другими кубанскими станицами, Тихорецкая оказалась довольно крупным населенным пунктом, расположенным на равнине, утопающим в садах и виноградниках. Полк разместился на окраине.

Рядом с жилыми зданиями – столовая, штаб. Недалеко от гарнизона – полевой аэродром. К нему через огромное поле подсолнухов протоптана тропа.

Подсолнухи уже вымахали выше человеческого роста. Идешь, бывало, через них, словно сквозь густой лес пробираешься. Остановишься на минуту и невольно заслушаешься: тишина. Только неутомимые труженицы-пчелы жужжат. Благодать! Будто и войны нет.

В любой дом зайдешь и тебя напоят холодным молоком прямо из глечика. Нередко предложат и добрый кухоль вина. Боже упаси, предложить хозяйке деньги за угощение – обидится. Добрые и гостеприимные здесь люди. Словом, попали мы в окружение благодарных людей, которые старались проявить к воинам всяческую заботу, окружали нас вниманием. Для нашей боевой учебы была самая благоприятная обстановка.

Даже не верится, что прошли два месяца невероятного напряжения в жарких боях на Кубани и остались мы ~живы и невредимы. Вспомнилось, как однажды мы с Виктором Савченко вечером, еще не остывшие после боя, шли в общежитие и разговорились о своих судьбах.

– Мечемся каждый день между жизнью и смертью, – вздыхает Савченко.

– Если переживем это кубанское пекло, то и черт нам будет не страшен, – подбадриваю Виктора.

– Как сказать. А знаешь, Толя, давай загадаем: если переживем, значит доживем до самой победы.

– Ну, что ж, давай загадаем.

И вот пережили. Правда, у Савченко пулей насквозь шея пробита, но он жив и поправляется. У меня от невероятных перегрузок нервной системы на теле начали появляться волдыри. Врачи говорят, что необходимо вводить внутривенно хлористый кальций и полковой врач каждый день мне колет руки. Начал чувствовать себя лучше.

Благотворно действует и спокойная обстановка в Тихорецкой. Хорошо бы вызвать сюда Сашу, жену из Баку. Два месяца мы с ней не виделись. Перед отлетом полка на Кубань она хотела поехать в Карачалу и проводить меня на фронт.

– Не надо, – запротестовал я тогда. – Проводить мужа на фронт, говорят, нехорошая примета. Сам улечу, сам и прилечу. И обязательно!

Саша поплакала, но я был неумолим. Теперь прилететь я к ней не мог и настрочил телеграмму: «Все в порядке, жив, здоров, выезжай в Тихорецкую»…

Быстро изучили новый истребитель. Самолет, хотя и отличался от предыдущих машин некоторыми изменениями в конструкции, но особых трудностей для освоения летчиками не представлял.

К началу переучивания в полк прибыло пополнение из молодых летчиков. Нам предстояло побыстрее их ввести в строй. С этой целью к каждому прикрепили одного, а то и двоих новичков. Мне тоже определили способного молодого парня, Сашу Морозова. Я должен был его подготовить к боевой работе и в дальнейшем вместе летать на выполнение заданий.

От успехов в учебе зависело выполнение предстоящих полетов на фронте и жизнь каждого, поэтому мы прилежно учились сами и учили других.

Новые самолеты с каждым днем становились все послушнее. Мы как бы срастались с ними. Без этого нельзя: человек и машина в воздухе должны быть едины, В любых условиях самолет должен быть послушен летчику, в этом весь смысл учебы.

Боевой опыт пополнился рядом новых приемов, которые теперь уже были известны не только из рассказов, а из личных наблюдений за полетами Покрышкина, братьев Глинки и многих других летчиков соседних полков, летавших вместе с нами, крыло в крыло.

На первых порах молодежь заметно уставала, да и нам, старослужащим, было не совсем легко. Дни стояли знойные, с утра до заката на небе ни облачка. Чуть подует ветерок, но и он горячий. А трудиться надо.

Когда летчик «влетан», то есть систематически производит полеты и сложные маневры, он, как спортсмен, постоянно находится «в форме», все видит, мгновенно соображает и, главное, быстро реагирует на всякие изменения ситуации в воздухе.

Зная эти неписаные законы летной жизни, для тренировок использовали любую возможность.

– Полетим, Саша, с тобой в паре на отработку маневра, – говорю Морозову, – а затем проведем воздушный бой.

– Слушаюсь, товарищ старший лейтенант! – отвечает Морозов.

Взлетаем. Вижу, держится хорошо. Начинаю маневрировать в горизонтальной плоскости, вначале без перегрузок, затем увеличивая их, доводя до предельно возможных величин.

– Молодец, – говорю по радио Морозову. – Теперь давай на вертикаль. Сначала со снижением, а потом с набором высоты.

– Вас понял.

Плавно перевожу самолет к земле, а потом круто набираю высоту. Саша держится молодцом.

– А теперь расходимся для боя.

– Понял.

Разошлись, по команде развернулись и идем друг другу навстречу, в лобовой атаке Морозов не сворачивает. Потом потянули на вертикаль. Выполняю подряд три петли с незначительным креном и с максимальной перегрузкой и я уже в хвосте у самолета Морозова.

– Я уже сбил тебя, Саша, – говорю по радио. – Сбил, слышишь?

Он меня не видит, разворачивает свой самолет то вправо, то влево.

– Саша, не крутись, я у тебя в хвосте, и ты давно сбит. Теперь становись ко мне в хвост и держись так, чтобы не выпустить меня из прицела.

– Понял, – отвечает Морозов, но уже не так уверенно.

Я выхожу вперед и начинаю маневрировать, повторяю тот же маневр: три петли с креном и созданием максимальной перегрузки. Морозов опять оторвался.

– А теперь пошли на посадку.

Сели, Морозов вылез из кабины мокрый до нитки. Я тоже не сухой.

– Ну, как, понял что-нибудь?

– Понял, товарищ старший лейтенант. Вы все умеете, а я вот никуда не гожусь.

На глазах у Морозова слезы обиды, и мне стало жаль этого, еще не обстрелянного летчика-юношу. Не научи его летной премудрости, и он вполне может стать жертвой какого-нибудь фашистского бандита.

– Саша, ты не огорчайся! Полтора года назад мы тоже на умели воевать, однако со временем пришел опыт. Наши соседи по оружию рассказали о премудростях боевых полетов. Командиры учили подчиненных летчиков и, таким образом, из нас, молодых необстрелянных пар. ней, вышли неплохие мастера своего дела.

Уметь только летать – на войне это меньше чем полдела. Выполняя боевую задачу, надо, прежде всего, научиться грамотно мыслить, быстро оценивать обстановку и действовать так, чтобы постоянно владеть инициативой.

К примеру, выходить из боя пикированием на «спитфайре» – смерти подобно, потому что самолет этот легкий и пикирует плохо. «Мессершмитт» моментально настигнет его и расстреляет.

Следовательно, надо противника «тянуть» на вираж и обязательно на правый, потому что у «мессершмитта» воздушный винт мотора левого вращения и самолет правый вираж выполнит хуже левого.

Зная эту особенность, мы долгое время тренировались в выполнении глубоких правых виражей.

Результаты налицо. Именно на правых виражах наши летчики сбили не один фашистский истребитель.

Так что учеба, брат, необходима для всех без исключения. Запомни это и никогда не падай духом.

Нам было гораздо труднее, потому что и драться, и учиться приходилось одновременно. Я думаю, что тебе в этом смысле будет полегче. И не волнуйся – обязательно научу! Только давай по порядку разберем твои ошибки и посмотрим, что надо сделать, если все-таки фашист зайдет к тебе в хвост. Ну, а если ты к нему пристроишься, то тут же надо его бить наверняка, а не упускать!..

И мы стали с Морозовым разбирать ошибки. Все по полочкам разложили.

Слушал Саша внимательно, по ходу разбора задавал вопросы. Говорили минут сорок, пока не подошел техник и не доложил:

– Самолеты готовы к вылету.

– Ну, что, полетим?

– Есть, товарищ старший лейтенант! – бодро отвечает Саша.

И так по четыре-пять полетов каждый день, в самую жаркую пору лета. Похудели, стали поджарыми.

Молодые летчики быстро вошли в строй, каждый старался освоить тонкости боевых полетов. Понимали: от этого зависит их жизнь и будущая победа над врагом.

Но вот однажды произошло событие, о котором долгое время велись разговоры среди личного состава. Полк занимался учебой. Никаких полетов в тот день не было. Бодрствовали только зенитчики, охранявшие аэродром.

Вдруг слышим, как они открыли ураганный огонь. Над самым аэродромом пронеслись два «мессершмитта».

– Вот нахалы, – возмущались летчики. – И сюда добрались.

Но повторного налета «мессершмитты» не сделали. Они развернулись и сели на колхозное поле, неподалеку от станицы.

К самолетам бросились колхозники, станичные ребятишки. Летчики подняли руки вверх и на ломаном русском языке стали спрашивать, где командиры. Об этом сразу же сообщили в гарнизон. К месту посадки направились командир полка, начальник штаба и оперуполномоченный офицер.

– Мы прибыли к вам, товарищи, – откозырял один из летчиков. – Хотели сесть на аэродром, но зенитчики чуть нас не сбили. Думали, раз у нас выпущены шасси, то стрелять не будут. Пришлось убрать шасси и сесть на пшеничное поле.

Оказалось, что летчики, прилетевшие на «мессершмиттах» были не то чехи, не то сербы. Служили они в составе немецкой авиагруппы «Хорват», которая базировалась на аэродроме Анапа.

Перелетевших доставили в расположение полка. Очень интересно было беседовать с ними.

Летчики привезли с собой летные книжки, топографические карты и другие документы – словом, все, что только возможно было забрать с собой на истребителе.

Из беседы выяснилось, что они заранее, до вылета на боевое задание, договорились перелететь на один из советских аэродромов и сдаться в плен. Свой полет решили имитировать воздушным боем с советскими истребителями: кричали по радио друг другу, как это обычно происходит при встрече с противником.

На командном пункте у фашистов, наверняка, подумали, что «мессершмитты» действительно ведут бой. Потом летчики круто спикировали и на бреющем поле» прилетели в Тихорецкую.

Об особенностях воздушных боев с «мессершмиттами» нам было известно достаточно много, но сдавшиеся плен летчики еще раз подтвердили достоверность имеющихся сведений о самолете и тактике противника.

– Нисходящий вертикальный маневр у «мессершмиттов» лучше, чем у русских самолетов, – подтвердил один из летчиков по имени Антон, довольно сносно владеющий русским языком. – Это потому, что немецкий истребитель тяжелее по весу.

– Зато на восходящем вертикальном маневре «спитфайр» заметно превосходит «мессершмитт», – добавил к словам Антона второй летчик.

– Это мы тоже знаем, – потрогал Савченко еще болевшую шею…

– Постойте, а откуда вы знаете об особенностях воздушного боя со «спитфайрами»? – спросил командир полка. – Ведь на нашем аэродроме их нет.

– Со «спитфайрами» нам туго приходилось. В мае этого года они немцам много крови попортили, да и потери от них были большие.

– Вы сказали, что встречались в воздухе со «спитфайрами»? – напомнил Савченко.

– Встречались и не один раз, – улыбнулся Антон. – А вот восьмого июня, когда прикрывали немецкий аэростат-корректировщик, тоже встретились со «спитфайрами», но в бой не вступили. Зачем нам это было делать? Ведь мы давно собирались перелететь к русским.

– Постой, постой! Какого числа вы прикрывали аэростат? – спросил я Антона.

– Восьмого июня, – повторил он.

– А сколько вас было?

– Четыре «мессершмитта».

– Так ведь в этот день мы тоже звеном вылетали на уничтожение аэростата и вели бой с «мессершмиттами». Вот какая получается история!

– Все возможно. Я летал, вот с ним, со своим ведомым, – показывает Антон на соседа, – а во второй паре были немцы. В группе «Хорват» есть эскадрильи из летчиков чехов, хорватов, сербов. Однако мы всегда летали вперемежку с немцами.

– Не доверяли вам?

– Наверное, так. Предполагали, что мы можем в любое время поступить также, как поступили сегодня.

– А кроме ваших были еще тогда самолеты? – спросил я Антона.

– Да, был «Фокке-Вульф-189». Он корректировал огонь артиллерии.

Случай, о котором рассказывал Антон, произошел возле города Темрюка. В этом районе к реке Кубань прилегают огромные пространства плавней – камышовых зарослей, залитых водой. Пробираться по камышовым джунглям можно только на лодках-плоскодонках. Других путей не было. Линия фронта здесь четко не определялась.

Для того чтобы корректировать огонь своей дальнобойной артиллерии и наблюдать за нашими тылами, немцы соорудили плот, установили на нем лебедку с мотором и с этого плота поднимали на тросе аэростат. В подвешенной корзине находился наблюдатель, сообщавший на землю обо всем, что он видит в нашем тылу.

Обычно немецкий аэростат поднимался рано утром или перед заходом солнца и причинял нашим войскам серьезное беспокойство. Командование поставило задачу сбить аэростат. Но сделать это было не так просто. Как только мы вылетали на уничтожение аэростата, немцы тут же включали лебедку и опускали его. Найти в плавнях, в зеленом море камыша, замаскированный плот очень трудно. К тому же плот был прикрыт сильным огнем зенитной артиллерии.

И все-таки истребители не давали фашистам безнаказанно работать. Однажды успели сблизиться с аэростатом и атаковали его. Наблюдатель выпрыгнул с парашютом, а аэростат, как потом мы смеялись, «испустил дух». Летчики радовались, но на следующий день, к вечеру, аэростат был снова на месте. Теперь уже его прикрывали с воздуха истребители.

Вместе с «мессершмиттами» стала вылетать и «рама» – «Фокке-Вульф-189», имея задачу наблюдать за нашим аэродромом. Как только увидит немец, что «спитфайры» поднимаются в воздух, аэростат тут же опускается, а немецкие самолеты уходят на свою территорию.

8 июня. Наше звено только что вернулось с боевого вылета. Техники заправили самолеты, доложили о их готовности. В это время над плавнями появляется ненавистная «колбаса». Взвивается ракета, загудели моторы, и мы четверкой взлетаем.

Не теряя ни минуты, веду звено в направлении к аэростату. Захожу со стороны солнца, пару самолетов держу выше, сам с ведомым иду в нижнем эшелоне.

– Выше нас «мессершмитты», – докладывает ведущий второй пары Иван Саянный.

– Свяжи их боем, – приказываю лейтенанту.

– Понял, – отвечает Саянный, – атакуйте аэростат, возле него одна только «рама».

Саянный, увеличив обороты мотору, с набором высоты начинает подбираться к «мессершмиттам». Я иду на аэростат. Обстреляли его, но попасть не удалось – скорость сближения слишком велика. Саянный кричит:

– Атакую «мессершмиттов»!

Аэростат быстро снижается. Смотрю, возле него крутится «рама». Я за ней. «Рама» начинает уходить. Летчик «фокке-вульфа» энергично работает моторами и бросает свою машину из стороны в сторону.

Выполнил атаку – летит. Захожу на вторую. Но как ни вертелся фашист, снаряды все же его настигли. Боясь упасть в плавни, летчик выбрал площадку на берегу Азовского моря и поспешно сел на песчаную отмель. Мы снизились парой и подожгли самолет.

В это время возле нас пронеслись «мессершмитты», энергично сделали горку, потом спикировали, но почему-то огонь не открыли, а развернулись и ушли в сторону Анапы. И вот теперь, в Тихорецкой, перелетевший летчик Антон рассказывает, что это были он и его ведомый. Для достоверности Антон предлагает проверить дату полета в его летной книжке.

– Посмотрите в мою книжку, – говорит ведомый Антона, – мы были вместе.

– Одну минутку, я тоже хочу заглянуть в свою летную книжку! – и бегу в штаб.

Читаем поденную запись вылетов: «8.6.43, вылет на уничтожение аэростата, воздушный бой с четырьмя Ме-109, подбит ФВ-189.

Сомнений нет, мы встречались с перелетевшими к нам летчиками и все было именно так, как рассказывает Антон.

– Теперь я понимаю, почему вы тогда нас не атаковали, – говорю сдавшимся в плен летчикам. – А я думал, что струсили.

– Мы же еще до этого случая договорились перелететь к русским, – улыбается Антон.

Мы искренне трясем друг другу руку. Даже не верится, что эти сдавшиеся в плен ребята были недавно нашими врагами.

– А ведь я мог тебя сбить, – говорю Антону.

– Кто знает, – говорит он лукаво, – мог бы и я тебя сбить.

Оказалось, что Антон опытный летчик. До войны закончил школу воздушной акробатики, много летал, имеет большую практику.

– А почему вышли из боя летчики вашей второй пары?

– Ведь они улетели раньше вас? – спрашиваю Антона.

– У них кончилось горючее. На тех машинах были немцы.

– Ну, а как чувствуют себя сейчас фашистские авиаторы? – поинтересовался командир полка.

– Плохо, русские сильно побили. Покрышкин, Глинка, Савицкий…

Антон рассказывает, что немецкое командование предупреждало их об опасности при встречах с советскими асами: «Особенно Покрышкина остерегайтесь. У него нет постоянной, шаблонной тактики. Каждый раз он строит маневр неожиданно и сбивает с толку даже очень опытных немецких летчиков».

Перелетевшие летчики чувствуют себя непринужденно. Антон снял с головы шлемофон.

– На Кубань есть жарко.

Мы смеемся. Засмеялись и сдавшиеся в плен гости.

– Смотрите, а ведь Иванов и этот Антон похожи друг на друга, вроде, как братья, – послышался чей-то голос. – И волосы у обоих курчавые, и роста одинакового.

– Конечно, братья, – говорит Осипов, – по крови. Братья-славяне.

– О, да! – восклицает Антон, – сербы, чехи, хорваты и русские есть братья.

– Братья-славяне небось проголодались? Идемте в столовую подкрепимся.

Во время ужина было много разговоров. Антона и его ведомого уложили спать в комнате, рядом с дежурным по части. Отправились и мы на отдых. Долго я не смыкал глаз, все думал, и не верилось, что такое может произойти.

Утром, после завтрака, перелетевшие к нам летчики уехали в штаб армии. С тех пор мы с ними не встречались.

28 августа в полку большой праздник: нам вручали гвардейское знамя. Об этом событии узнали еще накануне. Полк достойно подготовился встретить и принять полковую святыню.

На аэродроме в линейку выстроились все самолеты и личный состав. Оркестр заиграл встречный марш. Член Военного совета армии генерал-майор Веров, с представителями местных партийных и советских организаций, принимает рапорт от командира полка гвардии подполковника Осипова, а потом обращается с речью к гвардейцам.

– Смерть немецко-фашистским захватчикам! – заканчивает свою речь генерал Веров и вручает гвардейское знамя командиру полка.

Осипов принимает знамя, целует алое полотнище, становится на левое колено и произносит клятву гвардейцев – беречь эту святыню полка, как зеницу ока, высоко Держать его в сражениях, как символ чести, свободы и независимости Родины.

Мы тоже стоим на левом колене и вслед за командиром полка повторяем слова гвардейской клятвы:

«…Мы, солдаты, сержанты, старшины и офицеры, летчики и инженеры, техники, специалисты 57 гвардейского истребительного авиационного полка торжественно клянемcя перед Родиной, Коммунистической партией и советским народом свято нести через все бои и сражения это наше гвардейское знамя, омытое кровью товарищей, павших в боях за свободу и независимость любимого социалистического государства.

Пусть наше знамя Гвардии станет символом будущих поколений! Смерть немецким захватчикам! Да здравствует наша великая Родина!»

Дорогой ценой завоевано это боевое гвардейское знамя. В боях бесстрашно сражались и погибли, как герои, лучшие летчики, и слава о них не умрет никогда.

Под звуки оркестра командир полка, вслед за ним знаменосец капитан Сапожников с ассистентами проходят торжественным маршем перед представителями Военного совета.

И вновь побежали дни боевых буден. С еще больше энергией мы продолжали учиться, настойчиво овладевая искусством воздушного боя. Жили дружной семьей.

В сентябре полк перелетел на аэродром возле Краснодара и получил задание сопровождать бомбардировщики, действовавшие при освобождении Таманского полуострова.

Опять начались боевые будни. Ранним утром подъем, постановка задачи, готовность, вылеты. Как будто и не было перерыва во фронтовой жизни.

К осени 1943 года на всех фронтах Отечественной войны гитлеровские войска терпели поражения и, отчаянно сопротивляясь, поспешно отступали на запад. Факты разгрома фашистов, заснятые на кинопленку, были лучшим агитационным материалом для миллионов людей. Здесь, возле Краснодара, нам предоставилась возможность наблюдать работу группы советских кинооператоров, снимавших один из документальных фильмов о боевой жизни авиаторов. Группой операторов руководили известные мастера кино Роман Кармен и Эммануил Ромм.

Опасной была их работа. Бомбардировщики отправляются на бомбежку фашистских войск или их тылов. С воздуха у них двойная защита: истребители прикрытия и на каждой машине стрелок-радист. А куда же усадить кинооператора? Выход один – вместо стрелка-радиста. Так и делали.

Но в воздушном бою бывает всякое. Не исключено, что фашистские истребители прорвутся через прикрытие. В таком случае риск для бомбардировщика слишком велик: ведь в руках оператора только кинокамера…

Нередко экипажи возвращались из полета и вынимали из кабины раненого кинооператора, отснявшего драгоценные кадры для будущего фильма о героических крылатых сынах Родины. С большим уважением относились мы к этим смелым людям.

К началу октября группировка фашистских войск на Таманском полуострове была ликвидирована и полуостров очищен от оккупантов.

В это же время на базе нашего полка была сформирована новая, истребительная авиадивизия. Гвардии полковник Александр Алексеевич Осипов был назначен командиром этой дивизии. Полк принял майор Василий Емельянович Сидоров.