|
||||
|
Глава 2. КЕЛЛ И КОНТРРАЗВЕДКА
К концу августа 1909 начали осуществляться планы создания на улице Виктория-Стрит, 64, на юго-западе Лондона бюро для наблюдения за вражеской разведкой в Соединенном Королевстве. Его прикрытием было детективное агентство, которое принадлежало и управлялось бывшим сотрудником Скотланд-Ярда Эдвардом Дрю, известным во времена его полицейской карьеры как «Хитрый Дикки» и «Скетчли». Дрю был одним из лучших ловцов воров своего времени. Эти бюро преимущественно предназначались для Вернона Келла, Мэнсфилда Камминга и Уильяма Мелвилла. Был там еще и клерк, услугами которого мог пользоваться Дрю, когда другие в нем не нуждались. Изначально это должна была быть маленькая операция, где всех звали только по инициалам, хотя это вряд ли помогло бы замаскировать их настоящие фамилии: Дрю был «D», Мелвилл был «М», а Камминг «С». Генри Дэйл Лонг, «L», являлся зарубежным агентом бюро, базировавшимся в Брюсселе, но работающим очень далеко, например, в Восточной Африке. С ходом времени мода распространилась, и инициалы превратились в требование этикета. Комптон Маккензи, писатель и разведчик, работавший в Греции, стал «Z», главой резидентуры в Афинах, полковник Рис Сэмпсон был «R», а «V» стал майор Макс, шеф «Бюро V», которому подчинялся Маккензи. Что касается руководителей разведки, то руководителем ее должен был стать получивший домашнее образование астматик Вернон Келл, «К», возглавивший эту малочисленную команду агентов внутренней контрразведки, которая позже и стала MI5, сотрудничающую со Специальным отделом Скотланд-Ярда. Прекрасный лингвист, который мог говорить на шести языках (его бабушка вышла замуж за польского графа, Александра Конарского), Келл получил поддержку при назначении на этот пост от сэра Фрэнсиса Дэвиса, теперь генерала, известного как Фрэнки или Джо. Высокий, строгий Келл поступил в военное училище в Сандхёрсте на год раньше Уинстона Черчилля, и прожил некоторое время в Китае и в России, где выучил русский язык, пока лечился от скарлатины в московской больнице. Он также служил в Индии, но из-за плохого здоровья возвратился в Англию, где служил в звании капитана в немецком отделе в военном министерстве. 19 сентября 1909 он вышел в отставку и возглавил новое бюро с жалованием в 500 фунтов в год в дополнение к своей офицерской пенсии. Опасаясь, что он пожертвовал карьерой ради возможно всего лишь краткосрочного назначения, он настоял, чтобы его контракт был заключен как минимум на два года. В таких обстоятельствах понятно, что как личный, так и профессиональный интерес Келла был в том, чтобы новое бюро работало как можно успешней. 10 августа 1909 года контр-адмирал А.Э. Бетелл, тогда директор Военно-морской разведки, написал Мэнсфилду Каммингу письмо с предложением работы для него. Бетелл полагал, что новая деятельность окажется для Камминга более интересной, чем та, которой он занимался в предыдущем десятилетии – боновыми заграждениями, предназначенными для создания препятствий для вражеских кораблей и подводных лодок в случае войны. Невысокий, коренастый, лысоватый Камминг, немного похожий на маленького Панча (Петрушку), описывался писателем Валентайном Уильямсом так. У Камминга «были глаза, такие же серые как Северное море, выступающий властный нос и массивный подбородок». Мэнсфилд Джордж Смит, родившийся 1 апреля 1859 года, взял фамилию своей второй жены – Камминг. В возрасте двенадцати лет его отправили учиться в Королевский военно-морской колледж в Дартмуте, который считался самым дешевым способом для обучения десятилетнего мальчишки. Курс длился до 18 месяцев, и дисциплинарную характеристику Камминга трудно было назвать хорошей: ему доставалось за разнообразные проступки, включая травлю одноклассников и бросание бутылок по поездам. Получив офицерское звание, Каммингу пришлось служить в Китае, в районе Малайи, на Мальте и в Канаде, но его списали по состоянию здоровья 21 декабря 1885 года. (Точные причины так никогда и не были объяснены.) После отставки он работал в Ирландии агентом по недвижимости для графа Мита, пока 30 апреля 1898 года его не включили в список отставных офицеров, привлекавшихся к активной службе. С тех пор он работал над созданием сетевых и боновых заграждений в Саутгемптоне. Он говорил на приличном французском языке и интересовался фотографией и электричеством. Один из пионеров-энтузиастов моторных гонок, он принял участие в гонке Париж – Мадрид в 1903 году, во время которой, как в нынешних гонках «Тур де Франс», толпы зрителей собирались на дорогах, отскакивая в сторону в последнюю минуту. Камминг, автомобиль которого прежде развивал скорость более чем 110 километров в час, потерпел аварию около Шартра – или вернее будет сказать, что это произошло с его сменным водителем: Камминг предоставил свою машину фирмы «Вулсли», но вел ее водитель-испытатель компании Сидни Гирлинг. Сэр Пол Дьюкс, который работал на Камминга в России, писал о нем: «Он был британским офицером и английским джентльменом самого высшего сорта, абсолютно бесстрашным и с безграничными ресурсами тонкой изобретательности». Были предположения, что Камминг был бабником, и конечно, у него было «портфолио» с соответствующими «произведениями искусства», «Ле Ню о Салон», который он показывал избранным коллегам. Драматург Эдвард Ноблок думал, что это было всего лишь доказательством его ребяческого непослушания. По словам Ноблока, Камминга обожали его подчиненные, и особенно его секретарша, мисс ЛеБ. Как и Келл, Камминг был счастлив принять жалование в 500 фунтов в дополнение к военной пенсии. К началу октября 1909 года бюро было в порядке и работало. Правда «работало» – громко сказано, лучше было бы сказать – «едва ковыляло»: ему безнадежно не хватало выделяемых денежных средств и полноценно укомплектованного штата. 4 октября состоялась встреча Келла и Камминга с их непосредственными начальниками сэром Джеймсом Эдмондсом и полковником, впоследствии генералом, Джорджем Макдоногом, и были четко определены правила, по которым должны были действовать Келл и Камминг. Для начала им не разрешили в процессе вербовки расспрашивать потенциальных агентов без присутствия Мелвилла. 7 октября, на три дня раньше ожидаемого, Камминг прибыл в бюро на Виктория-Стрит – и, что неудивительно, нашел, что там нечего было делать. Ни он, ни Келл не принимали посетителей, не посылали или получали письма. Чтобы как-то занять себя, Камминг начал изучать немецкий язык. В начале декабря, правда, рабочая нагрузка значительно возросла, и у него теперь было работы, по его словам «столько, насколько мне хватало сил». Он теперь нанял главного агента, Бызевского, родом из Австрии, «зашифрованного» как «B», у которого в подчинении было три человека. На первых порах между Келлом и Каммингом возникли разногласия. Хотя теоретически они были соруководителями и официально равными по статусу, но в глазах военного министерства, Келл был более равным. Кроме случаев, когда Келл – на которого был возложен контроль над всей военно-морской и военной разведкой и контрразведкой в Соединенном Королевстве – не был в отпуске или командировке, Макдоног всегда связывался по служебным вопросам с ним, а не с Каммингом. Камминг, который на пятнадцать лет был старше Келла, негодовал из-за этого, но министерство иностранных дел, финансировавшее предприятие, не хотело ввязываться в какой-либо спор. Камминг начал добиваться выделения ему отдельного бюро, подальше от Виктория-Стрит, и к ноябрю ему удалось нанять помещения в Уайтхолл-Корт. Тем временем Келл, настроенный жестко против немцев и безусловный сторонник историй Эдмондса про шпионов под каждым кустом, принялся за работу с энтузиазмом, хватаясь за всё, что возможно. За эти годы Келл завел секретный регистр возможных подозрительных лиц, о поведении которых следовало доносить каждые три месяца. Но ему не удалось провести расследование по списку шпионов, предоставленному Эдмондсом/Ле Кё, которым воспользовались, чтобы пролоббировать создание комитета в 1909 году: как только список сыграл свою роль, никто во власти больше не относился к нему серьезно. Как ни странно, и почти случайно, у Эдмондса в его списке был один подлинный немецкий агент. Это был Пауль Бродтман, директор фирмы-производителя шин «Континенталь» (Continental Tyre Company) в Лондоне, завербованный еще в 1903 году «Адмиралштабом» (главным морским штабом германского флота), для сбора сведений о британских линкорах. Во время формирования бюро он докладывал майору Роланду Остертагу, немецкому военному атташе, о своей поездке в Гастингс. Но новое бюро было не в состоянии расследовать его деятельность, и Бродтман беспрепятственно занимался своим делом в течение еще пяти лет. Тем не менее, в списке из 34 офицеров, услугами которых должен был воспользоваться немецкий главный морской штаб в начале войны, действительно был Бродтман. Военное министерство, так же как многие из членов Легиона жителей пограничной полосы, начали даже подозревать, что основатель Легиона, Роджер Покок, и сам был немецким шпионом. В 1908 году его сняли с поста секретаря, а через год вообще изгнали из Легиона. Даже это не сняло подозрений, и 6 июня 1910 года Келл приказал, чтобы Генри Дэйл Лонг стал членом Легиона, чтобы заняться расследованием, а возможно и чтобы завербовать из их среды нескольких работающих безвозмездно агентов. Легионерам приходилось самим покупать себе форму, стетсоновскую шляпу, шейный платок, бриджи и ботинки так же как прочую экипировку – такие расходы ограждали от попадания в состав Легиона представителей рабочего класса. И к 5 июля Лонга предупредили, чтобы он не тратил деньги на эти покупки. Из этого можно сделать вывод, что проникновения агентов противника в Легион в реальности не было, и дальнейшее расследование оказалось излишним. Хотя сообщения о немецкой деятельности поступали, на протяжении большей части первого года эмбрионального существования MИ5 не было найдено никаких положительных доказательств. И это несмотря на то, что иногда так называемый немецкий шпионаж, кажется, осуществлялся вполне открыто, например, в форме элементарного опроса сельскохозяйственных рабочих приезжавшими и уезжавшими немцами. В письме одного фермера сообщалось о некоем немце в Восточной Англии, интересовавшегося «больше четырех лет назад» поголовьем лошадей-тяжеловозов и называвшего эту область «его районом». Келл подозревал, что немец, назвавшийся именем Де Корвина, управляющий птицефермой в Бартли-Хилле около Фрэнта в Сассексе, был шпионом. Ферма была изолированной, и считалось, что Де Корвина не мог бы зарабатывать на жизнь только разведением домашней птицы. Но доказательства предположений, что ферма служила местом рандеву для немцев, которые, в своей зловещей манере, проводили большую часть времени, разъезжая на велосипедах по всей стране, так и не смогли обнаружить. В соседнем местечке Распер был подобный случай. Два немца, предположительно незнакомые друг с другом, сняли жилье по одному и тому же адресу. Они быстро стали друзьями, но когда Мелвилла послали туда, чтобы разобраться с подозрениями, они тут же начали ссориться, и попытались узнать, знает ли Мелвилл какой-то иностранный язык. Итак, подозрения были – но и тут никаких улик не нашли. В июне 1910 года Мелвилл сообщил, что немец по фамилии Штиве посетил официантов в Дувре и Фолкстоне, причем они, похоже, побаивались его. И за этим расследованием тоже не последовало ничего. Точно так же расследования проводились из-за подозрений в адрес многих немцев, учившихся верховой езде в лондонском конном центре, и офицера, отправившегося на прогулку вдоль побережья Эссекса и Сассекса в поисках потенциальных плацдармов для высадки десанта. Никаких шпионов не разоблачили. То, что никаких примечательных результатов бюро в течение некоторого времени не достигло, никак нельзя полностью поставить в вину Келлу. Джон Спенсер Юарт написал Черчиллю письмо с просьбой о циркулярном рекомендательном письме начальникам полиции. «Он во всех отношениях является очень осторожным и надежным». Теперь Келл перемещался по всей стране, пытаясь убедить упрямых начальников полиции, что в их районах на самом деле могут существовать шпионы, пока 1 января 1911 году ему не дали в помощь капитана Ф.Л. Стэнли Кларка из Саффолкского полка, и его часть бюро разделили на два отделения – Пассивное (профилактическое) и Активное (детективно-расследовательское). Кларк быстро внес существенный вклад в работу бюро, когда ему удалось в поезде подслушать разговор двух немцев, один из которых сказал, что получил любопытное письмо от госпожи Тони Раймерс из Потсдама с просьбой об информации о британских военных приготовлениях. Фрау Раймерс в действительности была одним из старших сотрудников в штате Густава Штайнхауэра и, как только Келл получил разрешение на перехват подобных писем, был вскрыт факт существования агентурной сети, использовавшей ряд почтовых ящиков. Летом 1910 года бюро наконец-то доказало свое право на существование, арестовав первого из довоенных немецких шпионов, лейтенанта Зигфрида Хельма из 21-го батальона Нассау, которого застигли, когда он делал наброски в Портсмутских доках. Предыдущим летом молодая женщина по имени Ханна Вудхаус поехала в Германию и близко познакомилась с Гансом Вольфартом из 8-го Рейнского саперного батальона. В следующем году она вернулась, чтобы встретиться с ним в Берлине. Он сказал ей о своем коллеге, приезжающем в Англию, и попросил ее показать ему окрестности и говорить с ним на английском языке. Товарища звали Хельм, и он написал Ханне письмо, сообщив, что собирается приехать в Портсмут. Она сняла для него жилье, но когда он описал свои посещения верфей, у нее зародились подозрения, и она сообщила о них властям. Хотя Хельм делал наброски многих сооружений и крепостей, местные судьи, возможно из милосердия, не стали предавать его суду за шпионаж. В ноябре на Винчестерской выездной сессии суда присяжных он признал себя виновным в нарушении Закона о государственных тайнах и был освобожден под свой собственный залог справедливым и доброжелательным судьей господином Элдоном Бэйнксом, который сказал ему: «Мы можем быть бдительными и, возможно, с вашей точки зрения, даже слишком бдительными, при поиске нарушителей наших законов, но все же при применении этих законов, мы справедливы и милосердны, не только к подданным нашего королевства, но и к тем, кто, подобно вам, ищет гостеприимный прием на наших берегах». На самом деле Хельм рисовал наброски устарелого форта, который вряд ли мог бы заинтересовать немецкую разведку. В 1911 году Фил Макс Шульц из 13-го Гусарского полка («Фил» он взял из своей степени доктора философии – потому и подписывался как Фил Макс Шульц), был обвинен в подстрекательстве плимутского адвоката Сэмюеля Даффа и коммерсанта Эдварда Таррэна к преступлениям против Закона о государственных тайнах. У Шульца был плавучий дом-лодка на реке Йилм, и он предложил обоим джентльменам сначала 50, а потом 60 фунтов в месяц за сведения о возвращении на базу скоростных кораблей из Средиземного моря. Адвокат составил формальный контракт, и, под кураторством Специального отдела, начал снабжать Шульца дезинформацией. Приговаривая Шульца к 21 месяцу заключения на Эксетерской выездной сессии суда присяжных 4 ноября 1911 года, барон Олверстоун прокомментировал, также с некоторой наивностью: «Никто не отверг и не осудил бы поступки, в которых вас обвиняют, строже, чем все руководители Германии». Шульц отправлял письма Пьеру Тиссену в Бельгию, город Остенде, улица Рю д'Уэст, 22, и полиция знала, что это адрес Макса Тоблера, главы немецкой шпионской школы в Роттердаме. Тоблера после дела Шульца уволили, и на его место взяли Р.Х. Петерссена, который раньше руководил «Международным шпионским бюро» в Брюсселе. Петерссен надолго стал постоянной занозой для британцев. Что касается Шульца, то его выпустили на свободу 12 апреля 1913 года. В том же 1911 году был разоблачен Хайнрих Гроссе. Уильям Солтер, бывший старшина Королевского флота, открывший частное детективное агентство, разместил в газете рекламное объявление, и получил ответ от капитана Хью Гранта, который сослался на некоего «немецкого магната», того самого г-на Петерссена, готового заплатить за информацию о британских военных кораблях. Солтер пошел к начальнику военно-морской базы в Портсмуте, а тот передал дело Специальному отделу. Солтеру уготовили роль двойного агента, и последовавший обыск в жилище Гранта принес богатый улов в виде инкриминирующих писем. Капитан Грант был арестован, и оказалось, что на самом деле его зовут Гроссе, что он немец и моряк торгового флота и уже отбывал десятилетнее тюремное наказание в Сингапуре за подделку. На допросах он утверждал, что шпионил также и для Англии – и был приговорен к трем годам. Его освободили в апреле 1914 года, но снова арестовали в августе, и он умер в лагере для интернированных. Гроссе был одним из немногих подлинных шпионов, попавших под подозрение Ле Кё, который видел его со Штайнхауэром, самозваным «главным шпионом кайзера», в военных доках в Портсмуте в 1902 году. Внезапно начало казаться, что шпионы были повсюду. В 1911 году квартирная хозяйка из Эдинбурга сообщила властям о своих подозрениях в адрес ее жильца доктора Армгаарда (Армгорда) Карла Грейвса, но только в апреле 1912 года, при обыске его гостиничного номера были найдены письма, касающиеся новой 14-дюймовой морской пушки. Там обнаружили также эклектичную коллекцию разнообразнейших предметов, в том числе много склянок с ядом, шприц для подкожных инъекций и винтовочные гильзы. Грейвс был блестящим мошенником. Настоящее имя его, вероятно, было Макс Майнке, родился он, предположительно, в Берлине 7 мая 1882 года. В своих весьма ненадежных мемуарах он утверждал, что был принят на работу в немецкую Секретную службу вскоре после англо-бурской войны, и дважды попадал в тюрьму в Сербии и Южной Африке. Это, возможно, и было правильно, но он предпочел не упомянуть о своем сроке за мошенничество, который получил в Новом Южном Уэльсе в 1910 году. Стоило ему вернуться из Австралии, как его приговорили к шести месяцам тюрьмы в Висбадене. Вероятно, после этого ему удалось убедить немецкий главный морской штаб или «Международное шпионское бюро» Петерссена в Брюсселе послать его в Соединенное Королевство, чтобы исследовать военно-морскую базу Росайт и военный завод фирмы «Beardmore amp; Sons», расположенный в Глазго. (Если «заказчиком» услуг Грейвса был флот, то кажется, что морская разведка, вербуя Грейвса, сделала это в обход Штайнхауэра, потому что, тот, вероятно, сильный задним умом, утверждал, что всегда считал Грейвса отъявленным жуликом.) Предъявив фальшивый австралийский диплом медика, Грейвс попробовал получить место сменного врача в Шотландии у доктора Джеймса Маккеея, но он, к счастью для своих пациентов, решил, что сильный немецкий акцент Грейвса не «пройдет» в Лейте. Грейвс тогда сдружился с помощником управляющего гостиницы «Сентрал Хотел» в Глазго, который тогда представлял его членам Художественного Клуба как «моего друга немецкого шпиона». Арестованный в своем номере, Грейвс был обвинен в шпионаже и в том, что «сделал или приобрел телеграфный код в целях передачи информации, касающейся британского флота и береговых укреплений». Сначала Грейвс собирался сам защищать себя на суде, но потом передумал и попросил, чтобы его представлял адвокат Крэбб Уотт. В своей автобиографии, которую нельзя назвать иначе как совершенно лживой, Грейвс утверждал, что на самом деле судья первой инстанции вынудил его использовать Уотта, и также что во время процесса судья передал ему половину своих собственных обедов. Обвинение в шпионаже потерпело неудачу, и в июле 1912 года Грейвса осудили на 18 месяцев заключения по обвинению, связанному с телеграфным кодом. Как и положено хорошему аферисту он воспринял свой приговор спокойно и с удовлетворением, сказав: «Грейвса Армгаарда Карла уводят. Ну, что ж, это был справедливый суд». Его отправили в тюрьму Барлинни. Грейвса выпустили в декабре 1912 года. Согласно его мемуарам – и, можно предположить, что, по крайней мере, некоторая доля правды в этой истории есть – его вызвали в офис начальника тюрьмы, где присутствовал Келл, и тот попросил его работать на британцев. Грейвс уверял, что сразу узнал в Келле кавалерийского офицера и согласился работать на MИ5 – но только после того, как убедился, что немецкая разведка его предала. Грейвса привезли в Лондон и поселили в отеле «Рассел-Сквейр». Он обедал на следующий день с Мелвиллом в «Империале», после чего его привезли на Даунинг-стрит, где он записался в книге посетителей как Трентон Снелл, и встретился с сэром Эдвардом Греем, министром иностранных дел. У квартирной хозяйки Грейвса, похоже, интуиция была намного сильнее, чем у Вернона Келла. Грейвс с легкостью обвел шефа контрразведки вокруг пальца. У Келла возникла идея завербовать Грейвса, с жалованием в 2 фунта в неделю под псевдонимом Шнелль или Снелл. Грейвс рассказал ему о немецких заговорах с целью взорвать Форт-Бридж и нанять других нежелательных людей для осуществления террористических актов. Он утверждал, что знал всех немецких шпионов в Великобритании и, похоже, его все-таки действительно наняли, чтобы он с детективом Фицджеральдом выслеживал их. Разумеется, он не нашел ни одного. Так Грейвс постоянно водил Келла за нос. Если Грейвс когда-либо и делал какую-то реальную работу для Келла, что очень маловероятно – хотя он и утверждал, что отправился в Берлин, чтобы отправлять оттуда донесения в бюро – то это могло быть в течение очень короткого периода. Ведь спустя всего шесть месяцев после выхода из тюрьмы, добрый доктор оказался в Нью-Йорке, где хвастался, как ему удалось надуть британцев. И, действительно, как раз это у него получилось. Келл несколько раз посылал ему деньги в Германии и Австрии прежде, чем понял, что тратит их впустую. К июню 1913 года в парламенте начали задавать вопросы о причинах досрочного освобождения Грейвса. Маккиннон Вуд, от имени министерства иностранных дел, заявил в Палате Общин: «Согласно прецеденту не требовалось называть причины, по которым государство воспользовалось своим исключительным правом [на помилование]. Я ничего не знаю об его национальности. В приговоре не было никаких рекомендаций для его высылки». Он, впрочем, добавил, что состояние здоровья Грейвса было плохим, что могло послужить основанием досрочного освобождения. Как только началась война, Грейвс тут же издал весьма занятные и почти полностью вымышленные «Тайны немецкого Военного министерства». Книгу напечатали тиражом более ста тысяч экземпляров, и все их быстро продали. Несмотря на такие затруднения, первые годы Келла не были безуспешными. Слежка за Карлом Густавом Эрнстом, главным немецким резидентом в Великобритании, который действовал под прикрытием своей парикмахерской на Каледониан-Роуд, 402A, в северном Лондоне, помогла МИ5 добиться своего самого большого довоенного успеха. Эрнст родился в Великобритании и поэтому имел британское подданство. В первый раз он привлек к себе внимание МИ5 в 1910 году. В мае того года на похоронах короля Эдуарда VII, кроме обычного обеспечения безопасности, бюро установило круглосуточное наблюдение за капитаном фон Ройбер-Пашвицем, высокопоставленным офицером свиты кайзера, который, как предполагалось, был офицером разведки. После обеда в «Кафе Ройал» однажды ночью капитан возвратился в свой отель, потом покинул его через черный ход, и направился в парикмахерскую Эрнста, где остался на всю оставшуюся ночь – весьма странное поведение для немецкого офицера. На следующий день было получено разрешение на перехват почтовой корреспонденции Эрнста, и в течение следующих трех лет его письма вскрывали, копировали, переводили и отправляли адресатам. Полковник Джеймс Эдмондс позже написал: «Я был настроен против ареста даже точно установленных вражеских агентов: было лучше позволить Германии жить иллюзиями, что у нас нет никакой системы контрразведки». Штайнхауэр утверждал, что обнаружил, что Эрнст находится под подозрением, и, будучи уверенным, что теперь его почту будут вскрывать, продолжал писать ему, посылая теперь дезинформацию. Одним из самых озадачивающих сообщений была телеграмма, в которой было написано: «Отец скончался, ждем инструкций». Вторая телеграмма гласила: «Отец скончался, какие действия» и ответ: «Отец мертв или скончался, пожалуйста, объясните». В 1911 году Закон о государственных тайнах был ужесточен, чтобы разрешить конфискацию почты для экспертизы и копирования. Немцы протестовали против этого, несколько иронически жалуясь на британскую практику контролировать немецких агентов, не арестовывая их. В июне 1912 года при проверке корреспонденции Эрнста всплыло имя Джорджа Пэрротта, уоррент-офицера, отвечающего за флотское стрельбище близ казарм Ширнесса. Пэрротт был главным канониром корабля Его Величества «Агамемнон». Когда Пэрротт попросил предоставить ему отпуск, то предпочел не упоминать, что отпуск нужен ему для того, чтобы посетить Рихарда Дингера, его друга в Берлине. За ним проследили до Остенде и по его возвращению, уволили со службы. Потом он переехал в Бэттерси, в южном Лондоне, куда Эрнст пересылал ему еще больше писем. Учитель немецкого языка Карл Хеншель тоже заявил, что с 1909 года он и его жена получали плату от Пэрротта. Хеншель выдал его, потому что им с женой сократили жалование. На процессе в Лондонском центральном уголовном суде («Олд-Бэйли») в январе 1913 года Пэрротта осудили на четыре года тюрьмы. Хеншель же отделался просто предупреждением. 15 октября 1912 Леви Розенталь, парикмахер из Портсмута, сообщил властям, что Уильям Клэйр попросил его помочь узнать подробности о подлодках, строящихся на верфи. Клэйр, горбун, которого на самом деле звали Клауэр, прибыл в Лондон десятью годами ранее. Он женился на проститутке, и какое-то время имел практику зубного врача, где лечил горстку моряков. Устроили так, что Розенталь должен был представить Клэйру Чарльза Бишопа, высокопоставленного чиновника в казначействе. Они встретились и согласовали плату за передачу ежегодного отчета о торпедах от работодателей Бишопа. Бишоп, как и было договорено, принес отчет, а Клэйра арестовали, как только он вышел из парикмахерской Розенталя. 26 июня 1913 года на заседании Гемпширской выездной сессии суда присяжных, он получил пять лет тюремного заключения. Фредерик Гульд, или Шрёдер, был осужден в апреле 1914 года и получил шесть лет. Он и его жена Мод управляли трактиром «Королева Шарлотта» в Рочестере. Их новый квартирный хозяин нашел в доме две карты из Адмиралтейства, а еще копию письма от 8 октября 1903 года с просьбой о сотрудничестве с немецкой разведкой. За Шрёдерами установили наблюдение, и Мод была арестована в Черинг-Кросс после покупки билета до Остенде. На пути к полицейскому отделению на Боу-Стрит она разорвала несколько конвертов и попыталась выбросить их из окна такси. В них были планы Адмиралтейства для Спитхеда и Бергена. В новом доме Шрёдеров на Мертон-Роуд, в районе Уондсворт, в южном Лондоне нашли анкетный опрос на шести страницах, касающийся военных кораблей Королевского флота. Суд достаточно милосердно обошелся с женой Шрёдера, не предъявив против нее никаких доказательств на том основании, что она не знала о содержимом конвертов. Ее муж тоже приложил все усилия, утверждая, что она была абсолютно невинна. В мае 1914 года сигнальщик второго класса Герберт Эрнест Хаттон был арестован в Ширнессе и осужден военным судом по обвинению в краже конфиденциальных документов на линкоре «Куин», на котором служил. 18 февраля обнаружили потерю ключа от рубки сигнальщика, и бесследно пропала сигнальная книга флотилии. Подозревали, что Хаттон переслал ее в голландский город Флиссинген 23 февраля. Его приговорили к четырем годам каторжных работ и внесли его имя в список немецких шпионов. Последний довоенный арест произошел в июне, когда электрик по имени Сэмюель Мэддикс похвастался на Портсмутской верфи, что был шпионом. Он предложил свои услуги немцам в апреле 1914 года, и агент, назвавшийся А. Рэнсомом в Потсдаме согласился принять его. Мэддиксу послали 4 фунта в качестве командировочных для поездки, но он так и не поехал. Однако когда Мэддикс появился в суде магистрата, он был признан психически больным. Как заявлял его адвокат, Мэддикс действительно испытывал «большое желание обмануть иностранные государства», но понял, что задача эта слишком трудна для него одного и обратился за помощью. Вероятно, из милосердия его отправили в госпиталь для душевнобольных, из которого он убежал. Когда его поймали, то интернировали и не выпускали до 27 января 1919 года. Не все шпионские дела заканчивались судебным преследованием. С приближением войны внимание немецкой разведки переместилось от персонала на кораблях к служащим на берегу. В феврале 1914 года поступили сообщения, что Эдвин Грегори пересылал информацию из Портсмута некоему А. Кутузову, который завербовал его, назвавшись автором, пишущим о военных флотах мира. На самом деле письма отправлял вышедший на пенсию докер, Питер Грегори, а «Кутузов» не был ни Кутузовым, ни писателем, а все тем же удивительно трудолюбивым Петерссеном, теперь действующим на улице Рю де Пашеко в Брюсселе. Сначала пересылавшиеся статьи носили общий характер, но со временем становились все более конкретными, когда писатель заинтересовался деталями крепления труб на кораблях типа «Айрон Дьюк». Мелвилла послали, чтобы допросить Грегори, но главный прокурор решил замять дело. Грегори спас тот факт, что он написал, что он не шпион, и, конечно, не шпионил бы ради предложенных ему двух фунтов. В следующем месяце под следствие попали 21-летняя Клэр Фуге (известная и как Лина Мэри Хайне) и Макс Пауэр Хайнерт. Красавица Фуге прибыла в Портсмут в марте 1914 года и начала давать уроки немецкого языка британским офицерам, так же как и Хайнерту. Фактически же Хайнерт был мужем Фуге и прекрасно знал немецкий. Между делом они отослали в Германию наброски прожекторов в Портсмуте. Она утверждала, что была завербована через рекламное объявление в газете «Берлинер Тагеблатт» на прошлое Рождество. Она получала 15 фунтов в месяц и поехала в Германию, чтобы встретиться там с ее контактным лицом, по фамилии Фельс. Фуге и ее мужа не преследовали по суду, но просто интернировали. Ее отправили в суровую женскую тюрьму в Эйлсбери, а он умер в тюрьме 1 декабря 1914 года. Считалось, что ее проступок заслуживал как минимум трех лет заключения, и когда она подала прошение об освобождении в 1916 году, ей отказали на том основании, что она тут же начнет шпионить снова. Она была, в конечном счете, выслана, и прибыла на корабле в Роттердам 1 апреля 1919 года. В ее досье была пометка, в которой говорилось, что это дело показало, что несудебное преследование таких случаев приводит только к бесконечным ходатайствам и лживым жалобам, мол, в деле не было никаких доказательств, чтобы наказывать обвиняемых в судебном порядке. До сих пор так и не удалось точно выяснить, кем на самом деле был Альберто Сельсо Родригес, он же Гарсия, который приехал, чтобы преподавать в школе Берлитца в Портсмуте, и даже был ли он настоящим испанцем. Он был еще одним человеком, собиравшим информацию, маскируясь работой для какой-то российской газеты, предлагая 5 шиллингов за ответ и 70 фунтов стерлингов за ежегодный отчет о торпедах. Ответы следовало направлять в Брюссель Гарри Форду «до востребования». Он был интернирован. Согласно весьма неправдивым мемуарам Штайнхауэра, за несколько недель до войны он нанес молниеносный визит в Великобританию, и, изображая из себя голландца, решившего немного порыбачить, проведал всех своих агентов в Шотландии и Англии и посоветовал им прекратить свою деятельность, сорваться и бежать. Многие встретили его предупреждения скептически, но те, кто к ним прислушался, например, Георг Кинер, пианист мюзик-холла в Эдинбурге, Кронауэр, парикмахер в Уолтхэмстоу, Вальтер Райнман в Халле, и Шаппман в Эксетере, были среди тех немногих, кто избежал облавы на подозреваемых немецких шпионов накануне войны. Другим шпионом, попавшим под прицелом Келла, которому удалось улизнуть, был Фрэнсис Чарльз Бубенхайм. Он родился как Карл Франц Йозеф в Эльзасе в 1886 году и, известный также как Чарльз Уилсон, выучился на инженера-механика. В октябре 1913 года он работал в юридической корпорации «Линкольнз инн» патентным поверенным, что давало ему доступ к чертежам самолетов. Он тогда написал офицеру в Страсбурге, предлагая свои услуги Германии. В Брюсселе он встретился с полковником Кольбе, и тот предложил ему ежемесячный гонорар в 420 немецких марок в течение одного года за организацию шпионской сети на всем юге Англии с особым упором на аэродромы и верфи. Оказалось невозможным проследить за его корреспонденцией, поэтому Мелвиллу пришлось организовать наблюдение. Бубенхайм попытался устроиться на работу в Вене в мае и затем 4 июля предлагал свои услуги британцам в Роттердаме – но инспектор Фрост, работавший там, получил приказ не связываться с ним. Мелвилла отправили допросить Бубенхайма. Он заявил, что дезертировал из-за того, что немцы плохо с ним обращались и плохо заплатили. По его словам, немцы хотели узнать имена нуждающихся английских офицеров. Мелвилл заплатил ему 5 фунтов, но сказал, что британцы не возьмут его на службу. Бубенхайму удалось избежать ареста, хотя он и был включен в Специальный список немцев, подлежащих интернированию в случае войны. Когда в декабре 1915 года его жилье было подвергнуто обыску, его квартирной хозяйки не было на месте, и никто не знал о нем. 3 августа 1914 года всего за несколько часов до объявления войны, 21 из 22 подозреваемых немецких агентов в Великобритании был арестован (22-й, Райнман, был в это время в Германии). Один из арестованных был самой важной персоной, которая попала в сети Келла, или, по крайней мере, именно он получил самое большой тюремный срок (хотя Штайнхауэр считал его некомпетентным): «почтальон» с Каледониан-Роуд, Густав Эрнст. Эрнста сначала обвинили в нарушении Закона о государственных тайнах, но это обвинение было отклонено судьей на Боу-Стрит. Тогда его поместили в тюрьму в Брикстоне согласно Закону о регистрации иностранцев. Он оспорил это, утверждая, что он британский подданный, и это было правдой. Его освободили, чтобы тут же арестовать прямо у тюремных ворот и обвинить в передаче информации в Берлин Штайнхауэру. Третья попытка осудить Эрнста оказалась удачной для властей. 13 ноября судья господин Кольридж, приговаривая Эрнста к каторжным работам сроком на семь лет, сказал ему: «Вы – мерзкий, продажный шпион, готовый предавать вашу страну врагу за деньги, вы были бы точно так же готовы, я смею предположить, предавать и Германию нам, если бы вам предложили больший гонорар. К такому человеку я не могу испытывать никакого сочувствия». Эрнст продал себя и предал свою страну за 1 фунт в неделю. Это было типично для сумм, выплачивавшихся тогда агентам. Штайнхауэр так писал об этом: «У меня было сорок агентов в Лондоне, но по поводу общей суммы их вознаграждения едва ли стоило переживать». |
|
||
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх |
||||
|