СВ. АЛЕКСАНДР НЕВСКИЙ

ОГНЕМ И МЕЧОМ

Никогда прежде в шведской гавани Сигтуна не собиралось в одно время столько кораблей. Двухмачтовые, крутобокие, не страшащиеся бурь и ветров, они близко подходили к каменистому берегу и спускали сходни, по которым поднимались закованные в броню войска. Настроение у воинов было приподнятое:

рассчитывали на большую поживу.

У прямых мачт лесом выстраивались длинные копья. Блестящие щиты за теснотой вешали на борта. Груженые ладьи поднимали паруса и тяжело отходили от берега, уступая место следующим.

Огромное войско, собранное не только в Швеции, но и по всей Европе собиралось в поход на Русь.

Нарядные епископы, сверкая драгоценными перстнями на пальцах, высоко поднимали кипарисовые кресты и распевно повторяли слова латинских молитв.

Кроме того, среди рыцарей было немало монахов всевозможных военных и полувоенных орденов, которыми в те годы буквально кишела воинственная Европа.

Многие из монахов носили под строгими одеяниями брони и кольчуги. Блестели на поясах тяжелые прямые мечи.

Над самой большой, богато изукрашенной ладьей, развевался стяг с изображением желтого льва на синем фоне. В лапах у вытканного льва был зажат меч. Это было знамя самого ярла Биргера, грозного покорителя чуди и грозы славян. Сам Биргер, плечистый, рыжеусый, стоял на носу ладьи, наблюдая, как грузятся войска.

Ярл хмурился и нетерпеливо переминался на месте, одолеваемый честолюбивыми мыслями. Мысли были примерно такие:

Его тесть, король Эрик Эриксон-Лепсе, болен и слаб. Трон под ним не прочен. Если он, Биргер, его зять, вернется с победой, покорив обширные земли славян, то имя нового шведского короля — преемника Эрика — будет определено.

Им станет он — ярл Биргер.

Рука рыжеусого военачальника сомкнулась на рукояти меча. Если понадобится — он уничтожит сотни, тысячи росов, заставив остальных дрожать при одном звуке его имени. Он покорит их, затопит кровью их города и села и заставит уцелевших перейти в католичество, заслужив тем одобрение папы римского. Это одобрение впоследствии понадобится, чтобы надежнее утвердиться на шведском престоле.

— Теодорих, подгони их! Они толпятся на сходнях как бараны! Пускай пошевеливаются! — нетерпеливо крикнул Биргер почтительно вытянувшемуся оруженосцу.

Спеша передать приказ ярла, узкоплечий, длиннорукий Теодорих метнулся к мосткам и неловко, точно кукла, руки и ноги которой дергают за нитки, побежал по берегу.

Вся прибрежная часть Сигтуна была запружена войсками и провожавшими их зеваками. Отовсюду слышалась разноплеменная речь — финская, шведская немецкая, датская, английская. Зажатый в толпе, оруженосец Теодорих случайно стал свидетелем спора багроволицего немецкого рыцаря и молодого бритого монаха, с узким, точно сдавленным лицом.

— Жалкие еретики… Упрямцы, отказывающиеся признать над собой нашу власть… Подними копье, брат Мартин! Хочешь выколоть глаз моей лошади? – раздраженно гудел рыцарь.

— Не сердитесь, брат мой Ганц! Грешно сердиться в этот великий час. Папа объявил крестовый поход против русских. Всем участникам похода обещано прощение грехов, а все павшие в бою попадут в рай, — назидательно перебил его монашек.

— Плевать я хотел на рай! Мне и на земле пока неплохо. Говорят, женщины на Руси очень красивы, а сосуды у них в храмах вылиты из чистого серебра и изукрашены драгоценными камнями… — с хохотом отвечал упитанный, с красными прожилками на щеках, рыцарь Ганс.

Брат Мартин сощурился, отчего его лицо еще больше обрело сходство с мордой лиса.

— О, вы правы, друг мой! Теперь выгодное время для нападения на Русь. Она раздроблена, ослаблена татарами. Среди русских князей много изменников готовых переметнуться на нашу сторону, стоит обещать им покровительство. За малейшую подачку они будут целовать шведский сапог.

— Кто этот бритый монах рядом с Биргером? Он не отходит от ярла ни на шаг?

Прилип к нему словно репей.

— Прошу вас, повежливее, брат мой Ганс. Это посланец римского папы. Он привез его благословение на покорение Руси.

— Лучше бы привез хорошего вина. Эти олухи шведы пьют что придется, – хмыкнул Ганс. — Кстати, папу не смущает, что русские тоже христиане?

Монашек колко взглянул на него и, поджав губы, сказал раздельно:

— Запомните один раз и навек, друг мой: русские не христиане, они еретики схизматики. Есть лишь одна истинная вера — католичество. Православие, как величайшая ересь, должно быть искоренено. Такова воля папы.

— А новгородский князь Александер? Так, кажется, его зовут. Папа его не опасается? — спросил Ганс.

— Наши шпионы доносят: князь Александер — сопливый мальчишка. Ему едва исполнилось двадцать. Дружина не уважает его, новгородцы не принимают его всерьез. Если бы не его отец великий князь суздальский Ярослав, мальчишку давно вышибли бы из Хольмграда.

— Ха-ха! — затрясся от хохота рыцарь Ганс. — Мы утрем мальчишке сопли наконечниками наших копий! У него начнется медвежья болезнь, едва он увидит наши сомкнутые ряды.

Наконец Теодориху удалось передать приказ ускорить погрузку на корабли.

Последняя двухмачтовая ладья тяжело отвалила от берега. Ветер был попутным.

Это было удачным началом военного похода — если так пойдет и дальше, не придется заходить в скалистые финские шхеры, пережидая штиль.

Кораблей было столько, что даже сами шведы сбивались со счета. Подобно хвосту змеи обвивали они берега Сигтуна. Два года по всей Европе собиралось войско, готовилось к крестовому походу, подобному тому, какой совершался некогда на магометан.

Огнем и мечом опустошить землю Русскую! Покорить ее папе, сделать католической. Такова был цель похода.

Погода благоприятствовала планам шведов. Хотя ветер несколько раз менялся большого волнения на море не было. Почти не заходя в шхеры, флотилия свернула в устье Невы и проследовала вверх по течению до того места, где в Неву впадала речка Ижора.

Всю дорогу брат Мартин и шведский епископ не уставали восхвалять Биргеру римского папу, его святость и дальновидную мудрость. «Господь услышал его молитвы и помогает нам покарать еретиков!» — утверждали они. Ярл терпеливо соглашался, хотя оба папских посланца порядочно ему надоели.

Оруженосец Биргера Теодорих, стоя на носу корабля рядом с резным драконом с любопытством смотрел на топкие пустынные берега, поросшие неровной темной стеной леса.

«И как в этих чащобах могут жить люди? И какие они? Должно быть, заросшие шерстью, как звери,» — думал он, глядя на неохватные ели, на уровень человеческого роста покрытые мхом.

У устья Ижоры шведы причалили и, не таясь, разбили лагерь. Когда все сошли на берег, епископ отслужил благодарственный молебен. Никто не сомневался, что поход будет удачным.

— Мы обрушимся на Ладогу, завоюем ее, а там и до Новгорода рукой подать, – говорил ярл Биргер столпившимся вокруг него рыцарям.

Тем временем слуги ярла поставили шатер. Над шелковым шатром взвился стяг с которого зажатым в лапе мечом грозил, скалясь, желтый лев.

Вскоре из чащи послышались крики. Разведчики схватили и подтащили к Биргеру дрожащего парнишку-охотника, одетого, поверх холщовой рубахи в звериную шкуру. Могучий рыцарь Ганс, подойдя, презрительно рассматривал короткий лук и стрелы с костяными наконечниками, отобранные у пленника.

«Жалкий лук, жалкие стрелы. Разве ими можно пробить доспехи? Русичи бессильны противостоять нам. Мы раздавим их, как яичную скорлупу!» — читалось на его багровом лице.

— Вот и первый пленник! Скоро их будет много, — высокомерно бросил Биргер.

— Мы пошлем его гонцом к новгородскому князю Александеру. Позвать сюда Твердилу!

К ярлу, беспрестанно кланяясь и подрагивая жирным брюхом, подошел новогородец-толмач Твердила, русский изменник, вызвавшийся быть шведским проводником.

— Толмач, возьми пергамент, пиши! — Биргер бросил взгляд на болотистый берег, задумался и стал диктовать:

«Александер! Выходи против меня, если можешь, и сражайся! Я уже здесь и пленю твою землю!» Медленно пишешь, грамотей!.. Теперь отдай пергамент пленнику, пускай отнесет его в Новгород!

«За такое короткое время русичи все равно не успеют подготовиться к битве.

Зато после, когда я разгромлю Александера, никто не скажет, что я напал без предупреждения. Весь рыцарский этикет будет соблюден,» — размышлял Биргер.

Твердила сунул свернутый пергамент за пазуху охотнику и тяжелой рукой подтолкнул парня в шею:

— Слышал, что тебе сказано? Живо пшел! Одна нога здесь — другая в Новгороде! И попробуй только не найти Александра — повешу!

Придерживая письмо, парнишка, беспрестанно оглядываясь, бросился к лесу.

Кто-то из шведов пустил над его головой стрелу, заставив посланца вобрать голову в плечи. Рыцари захохотали.

Никто не сомневался: скоро они раздавят Новгород железной пятой. Конец придет северному оплоту православия. Руси будет нанесен удар, от которого ей уже не оправиться.

Однако молодой новгородский князь Александр Ярославич еще раньше был извещен о нападении шведов. На рассвете на взмыленной лошади к нему прискакал гонец от Пелгусия, старейшины племени ижоров, которому была поручена стража Финского побережья. Несмотря на то, что ижоры в то время в большинстве были еще язычниками, сам Пелгусий ревностно исповедовал православие и во всем держал сторону русичей.

Извещенный о великом множестве шведских кораблей, вошевших в устье Невы Ярославич разгорелся сердцем.

— Как! Шведы посмели напасть на Русь! Мало им, что татары проливают нашу кровь, теперь и они хотят! — крикнул он.

Молодой, плечистый, зычноголосый, выскочил князь Александр на каменное крыльцо собора Святой Софии. Он был еще без брони, лишь кольчуга обтягивала его широкую грудь. Сын Ярослава Суздальского был богатырского сложения, на голову выше самых рослых ратников своей дружины. Лишь немногие, такие как Гаврила Олексич или ловчий Яков Полочанин, могли сравниться с юным князем силой и ратным умением.

— Гаврила, дурные вести! Сзывай дружину! — крикнул Ярославич и, сняв шлем подошел под благословение епископа новгородского Спиридона.

Вскоре на княжьем дворе, торопливо облачаясь в доспехи, собралась дружина.

Князь Александр вышел к ней вместе с епископом Спиридоном.

— Воины мои верные, братья! — голос юного князя дрогнул. — Настал наш час.

Слетелись стервятники на землю русскую! Ляжем костьми, но не дадим в обиду жен и детей наших. Встанем за Русь, встанем за веру отцов и дедов!

— Вспомним слова псалмопевца: «Сии во оружии, и сии на конях, мы же во имя Господа Бога нашего призовем… Не убоимся множества ратные, яко с нами Бог,» — благославляя ратников, сказал епископ Спиридон.

Пока дружинники седлали коней, Александр ненадолго поднялся в терем, чтобы проститься с женой, молодой княгиней Александрой, дочерью полоцкого князя Бречислава. Княгиня Бречиславна с опухшими от слез глазами стояла у чудотворной иконы, моля Богородицу о заступничестве. Великую надежду возлагала Бречиславна на эту икону. Недаром ее родственница, святая Ефросиния Полоцкая когда-то получила икону в дар от греческого императора.

«Заступись, Богородица! Верни мне супруга целым и невредимым! Не на охоту едет он, на брань великую. Знаю, что не станет он стоять в стороне, в самую сечу поскачет,» — думала Бречиславна.

Простившись с женой, Ярославич облачился в бранный доспех и велел слуге своему Ратмиру привести коня. Горяч, силен жеребец, двое конюхов с трудом могут удержать его за узду. Одному лишь Александру позволяет он ставить ногу в свое стремя и садиться в седло.

Юный князь решил идти на врага немедленно лишь малой своей дружиной, не ожидая ни общего сбора новгородского ополчения, ни суздальских полков отца своего Ярослава Всеволодовича. Сборы могут затянуться, а тем временем шведы начнут опустошать окрестности Новгорода селение за селением, грабя и убивая мирных жителей.

Единственное, что сделал Александр, это велел старым дружинникам, которые верой и правдой служили еще отцу его Ярославу, собрать каждому по пять — по десять новгородцев, кто был покрепче и понадежнее, чтобы хоть как-то увеличить малое свое войско.

Вскоре небольшая русская рать вышла из стен Рюрикова городища, спешно направившись к устью Ижоры.

Стоя у ворот, епископ Спиридон благословлял проходившие сомкнутые ряды воинов. Их суровые лица светлели, а могучие руки крепче сжимали древки копий.

Наконец, пригнувшись к седлу, проскакал и последний дружинник задержавшийся, чтобы заменить лопнувшую подпругу. Теперь лишь клубящаяся над дорогой пыль говорила о идущем на брань русском войске.

К епископу Спиридону подошел новгородский летописец Пафнутий и молча встал рядом.

— Запиши, отче Пафнутий: «И пойде на них во ярости мужества своего, в мале вой своих, не дожда многих вой своих с великою силой, но уповая на Святую Троицу,» — сказал ему епископ Спиридон.

Небольшая русская дружина, большей частью конная, стремительно двигалась по хорошо знакомым дорогам. Проводники были не нужны. Коренные новгородцы коих немало было в войске, знали здесь почитай всякий куст.

Утром 15 июля 1240 года русская дружина подошла к топким берегам Невы и остановилась в стороне от густого елового леса.

Зоркий Гаврила Олексич, ехавший рядом с Александром, вдруг насторожился и поднялся на стременах.

— Смотри, княже, всадники!

— Шведские рыдели! — крикнул княжий отрок Савва, первый раз бывший в походе.

Гаврила Олексич снисходительно усмехнулся.

— Разуй глаза, дубина посадская! Какие же это рыдели? Разве рыдели носят одежду из шкур? Это ижоры… Вот тот первый, с посохом, Пелгусий.

Издали узнав новгородского князя, Пелгусий подскакал к нему. В седле старейшина ижоров держался неловко: лесные и прибрежные народы — плохие наездники. Плавают зато отменно, а чаща для них — дом родной.

После обычных приветствий, старый Пелгусий сообщил князю Александру и его опытным дружинникам о количестве приплывших крестоносцев и месте их станов.

— Все их отряды держатся отдельно, княже. Особо стоит лагерь шведов, особо — финнов.

— В каком из двух Биргер? — князь Александр сдвинул густые брови.

— В шведском, у самых кораблей. Его островерхий красный шатер виден издали.

— Почему шведы до сих пор не выступают? Чего мешкают? — задал Ярославич вопрос, который давно его тревожил.

— Лазутчики слышали, шведы говорят: ярл Биргер поджидает отставшие корабли. Хочет предельно увеличить свое войско, чтобы опустошить наши земли и идти на Новгород, — предположил Пелгусий.

Ярославич кивнул. Так и есть. Биргер ждет отставших кораблей. А раз так то нападать нужно, не дожидаясь их подхода, пока не все вражеские войска в сборе.

— Пелгусий, скажи, можно ли подобраться к свейскому лагерю, оставшись незамеченными?

— Можно, княже. Мне известны тайные тропы, ведущие к берегу. Крестоносцы не охраняют их.

Князь Александр задумался. Внезапность — единственный их шанс. Днем, в открытом бою, шведы увидят, как мало русичей.

— Будет сложно подойти совсем скрытно. Даже если я велю дружине обернуть мечи и конские копыта мешковиной.

— Не опасайся, княже. Нынче ночью будет буря, а утром с моря наползет густой туман. Ни зги не будет видно, — пообещал старейшина.

— Откуда это тебе известно, Пелгусий? Небо как будто ясное.

Вокруг глаз старейшины собрались лукавые морщинки.

— Верь мне. Есть верные приметы, княже. Ночью быть буре.

Убедившись, что Гаврила Олексич отъехал в сторону и не слышит, Пелгусий попросил князя Александра спешиться и отойти с ним к лесу.

— К чему такая скрытность, Пелгусий? Разве не доверяешь ты дружине моей?

Верь ей как мне, — удивился Ярославич.

Пелгусий покачал головой.

— Верю я твоей дружине, княже. Коли придется, костьми она за тебя ляжет!

Но нынче имел я видение грозное и чудное. Всю ночь я прятался в чаще у берега издали наблюдая за шведским лагерем. На восходе, когда солнце едва только показалось, я услышал плеск весел и увидел ладью с гребцами. Посреди ладьи в алых одеждах стояли святые мученики Борис и Глеб, а гребцы на веслах были окутаны словно мглою. И услышал я, как Борис сказал: «Брат Глеб! Вели грести да поможем сроднику своему великому князю Александру Ярославичу!» Слыша это, я стоял, радуясь и трепеща, покуда видение не исчезло.

Пелгусий замолчал. Ярославич смущенно слушал, не до конца веря ижорскому старейшине, хотя и знал его за человека правдивого.

— Прошу тебя, Пелгусий, никому не говори о своем видении, — попросил он. –

Есть такие, что усомнятся, не заснул ли ты перед рассветом и не увидел ли всё это во сне.

Ночью новгородские рати неслышно, частью вброд, частью по наведенным мостам, перешли Ижору и скрытно приблизились к неприятельскому стану.

Разведчики донесли, что продрогшие шведы спят в шатрах, кутаясь от утреннего холода в плащи.

Пелгусий предсказал верно. Со стороны Невы дул сырой ветер. Болотистые берега окутывал плотный серый туман. Сидя на коне едва можно было увидеть наконечник собственного копья. Но Александр знал, что вскоре рассветет, и туман мало-помалу начнет рассеиваться.

Выстроив свое небольшое войско, к которому по пути примкнули и союзные ладожане, Александр обратился к нему:

— Коли разбойные люди ворвутся в дом ваш и станут поругать седины отца вашего, унижать жену, пленить детей, топтать иконы православные, станете ли вы считать сколько их? Дюжина? Две дюжины? Или броситесь на врага и будете биться?

Дружина возмущенно загудела.

— Не станем мы считать врагов, княже! Ударим на них хоть с дубиной, хоть с дрекольем, хоть с ножом подсапожным, — крикнул новогородец Сбыслав Якунович своей охотой примкнувший к дружине Александра.

— Веди нас, Ярославич! Мертвые срама не имут. Лучше нам лечь костьми, чем видеть позор земли нашей! — зашумели дружинники.

— Погодите, братья! Подождем, пока рассеется туман. На рассвете сон шведов будет самым крепким и беспечным. Тогда Ратша с частью дружины зайдет со стороны леса, а Гаврила Олексич обрушится со стороны песчаного склона. В ту пору на лодках подойдут наши союзники ижорцы. Их поведет Пелгусий. Они станут рубить сходни и канаты, поджигать просмоленые паруса и прорубать днища у свейских кораблей.

— А где будешь ты, Ярославич? — спросил ловчий князя Яков Полочанин.

— Я с малой дружиной обрушусь на лагерь свеев по центру. Рассеку его и пробьюсь к воде, — князь Александр привстал на стременах, пытаясь высмотреть сквозь туман шатер ярла Биргера, о котором рассказывал ему Пелгусий.

Если бы ему довелось лично встретиться с Биргером в бою, отведал бы тот русского копья! Навек запомнил бы, что никому не суждено безнаказанно попирать сапогом русскую землю.

Наконец туман стал рассеиваться и сквозь него проглянул красный круг солнца. Александр перекрестился и надел шлем.

— Да помогут нам святые мученики Борис и Глеб! С Богом, братья, сообща ударим на ворога! — зычно крикнул он.

Могучий голос Ярославича далеко разнесся над неспокойными водами Невы, над спящим шведским лагерем. Хлестнув застоявшегося жеребца, выставив вперед копье, князь Александр первым ворвался во вражеский стан. За ним, не отставая скакала его верная дружина.

— Встанем братья за Русь! За Новгород! За матерей наших, за детей!

Крики, доносившиеся со стороны Невы и пологого песчаного склона свидетельствовали о том, что Гаврила Олексич и ижорцы, не мешкая, вступили в битву.

Не прошло и минуты, а в шведском лагере уже кипел ожесточенный бой.

Русские витязи бились не щадя живота своего: кололи, рубили, бросались с коней врукопашную, сбивая с ног выскакивающих из шатров рыцарей.

Заставив храпящего жеребца прыгнуть через дымящийся костер, князь Александр вырвался далеко вперед. Топча конем мечущихся крестоносцев пробивался Ярославич к красноверхому шатру Биргера. Он заметил, как выскочивший из шатра высокий воин что-то лихорадочно кричит и отдает приказы показывая вынутым из ножен мечом на русскую дружину.

Александр понял, что это сам ярл Биргер, и сердце его взыграло. Налетев на шведа, он ударил его копьем. В последний миг ярл заметил опасность и успел отклониться. Копье Ярославича лишь задело его щеку, пропахав на ней глубокую борозду.

Бормоча проклятья, раненый швед упал, и сомкнувшиеся вокруг телохранители поспешили унести его на корабль. Другие рыцари бросились на Александра, и если бы не подоспевшая дружина, плохо пришлось бы витязю. Жизнью поплатился бы он за свой порыв.

— Держись, Ярославич, иду к тебе! — проревел сзади знакомый бас и к шатру с дружиной прорвался Гаврила Олексич.

Началась рубка.

— Бей их, братья! Не давай пощады ворогам!

— Бейся, Русь!

— Топи ладьи, брат Пелгусий! Славно, славно!

Растеряные, сонные, застигнутые врасплох шведы не успевали надеть доспехи и гибли сотнями.

— Небо отвернулось от нас! Хольмград несет нам смерть! — кричали они.

— Мой щит, мой шлем, где они? Откуда взялись русичи? Проклятье, нам не дали даже надеть доспехи! Эти дикари не знают рыцарских правил!

— Санта-Мария, какие тут правила? Трубач, труби отступление! Я не хочу погибнуть здесь, на чужой земле!

— Никто из нас не выберется отсюда живым!

Не получая приказов от раненого и растерянного Биргера, часть крестоносцев бросилась к своим кораблям, но сходни и канаты были подрублены. Шведы падали с мостков в воду и, барахтались, стараясь выбраться на берег. Трусливые матросы поднимали паруса, стараясь отплыть прежде, чем ижорцы, снующие на юрких своих лодчонках, прорубят им топорами днища.

— За Русь!

— За матерей, жен наших! Коли их, ребята! — доносились отовсюду яростные кличи.

Жестокий бой кипел до ночи. Немало русичей сложили в тот день свои жизни но потери шведов были несоизмеримо больше.

В азарте боя доблестный Гаврила Олексич прорубился к главному шведскому кораблю и, видя, что крестоносцы спешат убежать по сходням, сгоряча въехал на коне на ту же доску. Когда опомнившиеся рыцари сбросили Гаврилу вместе с конем в воду, витязь, выбравшись на берег, снова кинулся к судну и так крепко бился что зарубил шведского бискупа и воеводу, находившихся на борту.

Другой русский витязь — новгородец Сбыслав Якунович много раз с одним топором въезжал в густые толпы неприятеля, прорубая в них широкую просеку.

Ловчий князя Александра Яков Полочанин один ударил с мечом на целый шведский полк и так хорошо поражал врага, что удостоился особой похвалы.

Наградил Ярославич и сметливого новогородца Мишу, который, пробившись к берегу и потеряв в схватке коня, пешим бросился в море и прорубил днища трем шведским ладьям.

Навеки прославил имя свое и слуга князя Александра Ратмир. Доблестный витязь мужественно бился в пешем строю и погиб от копейных ран, врубившись в густую толпу шведов.

Опомнившиеся крестоносцы дрались крепко, но в суматохе боя отрок Александра Савва наехал на златоверхий шатер Биргера и догадался тяжелой секирой подсечь удерживающий его столб.

Шатер рухнул. Шведы, не видя больше шатра, служившего им знаменем, упали духом.

— Биргер погиб! Нас завели сюда на смерть! Русские уже у воды, скоро они отрежут нас от кораблей! — послышались со всех сторон малодушные крики.

— О, мой Бог! Откуда взялись эти дьяволы? — стонал брат Мартин и, хватаясь за доску, пытался спастись на ладье.

Кто-то с плеском бросился в воду рядом с Мартином. Посланец папы пугливо обернулся, ожидая увидеть русича с занесенным копьем. Но нет — это был его давний знакомый рыцарь Ганс, надеявшийся спастись на том же корабле. Некогда самодовольный рыцарь растерял весь свой военный пыл и был в одной лишь рубахе да с наспех захваченным мечом.

— О дьявольский Хольмград! — застонал Мартин. — Ему помогает сама преисподняя! Но пусть не радуются! Римский папа этого так не оставит.

— Да отстань ты со своим папой! Своя шея дороже! Помоги забраться, куда сам первым лезешь? — пропыхтел пузатый рыцарь и, отбросив меч, неуклюже перевалился через борт.

Лишь темная ночь спасла уцелевших, рассеявшихся по лесу шведов. Они не стали ждать утра и поспешили уплыть на оставшихся ладьях, нагрузив три корабля только телами погибших знатных рыцарей. В их числе были и шведский епископ, и второй после ярла воевода. Биргер, которому копье Александра выбило зубы стонал на нижней палубе не столько от боли, сколько от позора.

Так бесславно закончился грозный крестовый поход.

К сожалению, славная победа молодого Ярославича над шведами лишь немногим улучшила положение Руси, силы которой были подорваны грозным татарским нашествием. Римский папа, направивший рать крестоносцев из Швеции к устьям Невы, теперь требовал решительных действий у ливонских рыцарей.

«Северные русские земли должны отойти в немецкое владение. Православие должно быть навсегда искоренено, а дикие варвары-еретики должны принять католичество,» — требовал папа у магистра ливонского ордена меченосцев.

Подали голос и русские изменники во главе с племянником Мстислава Удалого.

Надеясь получить новгородское княжение, он стал подучивать немцев напасть на Изборск, а потом и на Псков. Ему помогал Твердила, новгородский боярин-изменник. Твердила участвовал и в неудачном походе шведов, но тогда ему чудом удалось уцелеть. Притворившись мертвым, хитрый боярин до ночи пролежал среди убитых шведов, а потом прокрался на ладью ярла Биргера.

Дерптский епископ Герман с благословения римского папы стал собирать большое ополчение, чтобы идти на Русь. Со всех концов Европы в Дерпт потянулись жадные до наживы искатели приключений. Огромная немецкая рать обрушилась на Изборск и после жаркой схватки взяла его. Запылали пожары заскрипели виселицы, кровь залила русскую землю.

Монах Мартин, очевидец тех событий, с торжеством доносил римскому папе:

«Все идет как нельзя для нас лучше. Изборск взят. Из русских никто не был оставлен в покое. Убивали или забирали в плен всех, кто только осмеливался защищаться. Вопль и стоны раздавались по всей земле. Многие русичи, страшась гибели, переходили на нашу сторону. Вскоре дерзким еретикам ничего не останется, как только признать над собой власть Рима.»

Возмущенные предательским нападением на Изборск, псковичи собрали большое ополчение и вышли навстречу рыцарям. Но хваленая «железная свинья», состоящая из сотен закованных в броню рыцарей, разбила необученное псковское ополчение и нанесла русским ратям тяжкое поражение.

Побежденные псковичи, вокруг стен которых сомкнулось кольцо осады вынуждены были заключить унизительный для себя мир. Взяв с города богатый денежный откуп, немцы потребовали в заложники детей имениных горожан намереваясь перевести их в католичество и воспитать в немецкой вере.

«Зер гутт! Эти дети вырастут и, воспитанные нами, станут нашей надежной опорой. Нет ничего лучше, чем завоевать страну руками ее же жителей! Русские сами наденут ярмо себе на шею!» — самодовольно рассуждал магистр ордена меченосцев.

В завоеванном Пскове был оставлен сильный немецкий гарнизон во главе с ненавистным Твердилой.

Известие об успешном захвате Пскова и богатой добыче распространилась по всей Европе. Толпы корыстных авантюристов стали прибывать одна за другой на усиление ливонских рыцарей.

— Ййя-ххх! Санта Мария! Ййа-хо-хо! Захватить Хольмград! Раздавить Русь!

Поставим сапог на шею схизматикам! Да будет вечно здравствовать римский папа – наместник Бога на земле! — кричали на пирушках ливонские рыцари.

Вскоре в великом множестве немцы вторглись в земли Великого Новгорода.

Обложив данью вожан, они заложили крепость Копорье на берегу Финского залива недалеко от нынешнего Петербурга.

Свистели плети надсмотрщиков. Крепостные стены строили насильно согнанные русские крестьяне, в том числе женщины и дети. Руководил строительством укреплений немецкий рыцарь Ганс. Раздобревший, с толстой золотой цепью на брюхе, он прохаживался мимо строившихся крепостных стен. Глядя на этого жирного уверенного немца сложно было поверить, что это он в одних подштанниках и рубахе удирал от Ярославича, переваливаясь животом через борт уплывающей ладьи.

— Лучше работай, швайн! Живее носи камень! — покрикивал он. — Почему не работает эта баба? Беременна? Я вам покажу: беременна! Дать ей плетей и живо к носилкам! Здесь все должны трудиться! Труд есть великий вещь! Я научу вас работать, ленивые твари!

Укрепившись в Копорье, немецкие рыцари пошли еще дальше, нещадно притесняя население. Вскоре передовые их отряды появились в тридцати верстах от Новгорода, сжигая деревни и грабя купцов.

Князя Александра в ту пору не было в Великом Новгороде. Новгородская верхушка осталась верна себе. Плетя заговоры, сея крамолу, вынудила она Ярославича покинуть город вместе с дружиной. Вместе с ним уехала и жена его Бречиславна, и мать — блаженная Феодосия.

Пользуясь отсутствием отважного князя, немцы подходили все ближе. Их вооруженные отряды рыскали у самых новгородских стен. К захватам немцев присоединились дерзкие конные набеги отрядов литвы и чуди. У крестьян уводили лошадей, скот, сжигали дома. Нечем было пахать, нечего сеять. Голод и гибель грозили Великому Новгороду.

Делать нечего, пришлось новгородским боярам поджать хвосты, смирить гордыню. На общем вече решили они обратиться к князю Александру, прося его вернуться и помочь им. Торжественное посольство во главе с новгородским владыкою отправилось в Переяславль-Залесский. Послы нашли благоверного князя у строящихся монастырских стен, где молодой Ярославич собственными руками месил глину, помогая каменщикам. Не так давно попечениями своими заложил он в Переяславле монастырь во имя святого мученика Александра Перского.

Послы пораженно смотрели, как, не обращая на них внимания, князь взваливает на богатырские плечи тяжелый валун и несет его к монастырским стенам.

— Ты ли это, Александр Ярославич? Тебя ли зрим? — недоверчиво крикнул один из нарядных посадников.

— Меня. Почто пришли, послы новгородские? Опять крамолу сеять? — строго спросил Александр сгрудившихся новогордцев.

Послы бухнулись на колени.

— Заступись, княже! Погибаем! Рыдели немецкие у самых стен рыщут, купцов наших грабят, — заговорили в один голос послы.

Усмехнулся Ярославич.

— А мне что за дело до ваших купцов? Купцы ваши сами грабители. Цены дерут тройные. Многие ростовщики и то совестливее.

Вперед выступил новогордский владыка епископ Спиридон. Князь подошел к нему под благословение.

— Не оставь нас, княже! Гибнем без заступления твоего. Сам ведаешь, не только купцов грабят ливонские рыдели. Не щадят они ни жен наших, ни малых детушек. Выжигают деревни, угоняют пленных, поругают церкви православные гибель несут земле русской. До того дошли, что детей забрали у псковичан и учат их в вере латинской. Хуже татар они для земли нашей, — голос епископа Спиридона дал трещину.

Насупился князь Александр. Суровым стало лицо его.

— Укорил ты меня, владыко! Не время сейчас старое помнить. Не отдам я Новгород на поругание. Нынче же, не мешкая, соберу дружину и прибуду к Святой Софии.

Несколько дней спустя малая дружина Александра вошла в Новгород встреченная повсеместным народным ликованием.

Бабы плакали, бежали за всадниками, держась за стремена, даже мужики и те украдкой вытирали слезу.

— Заступник прибыл! Услышала Богородица наши молитвы!

Мальчишки свистели, забираясь на ворота и крепостные стены.

— Тишка, глянь, какой конь у молодого Ярославича! А копье! На такое копье трех рыделей насадишь!

— Брешешь, что трех! И больше насадишь! Вот вырасту, сам попрошусь в его дружину!

Город преобразился. Со всех концов новгородских земель к Святой Софии стали стекаться союзные рати. Прибыли ладожане, корелы, ижорцы. Весело становились они под знамена невского героя, доверяя ему свои жизни.

— Братья, встанем сообща за нашу землю! Кто с мечом к нам придет, тот от меча и смерть приимет, — обращался к вновь прибывшим князь.

Из Святой Софии доносился низкий басистый гул: духовенство молилось о победе русского оружия.

Солнечным ветренным утром выходили полки из Новгорода. Ратники оглядываясь, крестились на Святую Софию. Князь Александр на гнедом коне ехал под стягом рядом с Гаврилой Олексичем. Провожавшие новгородцы, завидев его снимали шапки, низко кланялись.

— Верят они тебе, княже! Все войско верит тебе как один! — сказал Гаврила Олексич. — Не боишься ли, что разобьют нас ливонцы? Велики рати у рыделей куда больше наших.

Ярославич остановил коня, серьезно посмотрел на Гаврилу.

— Не в силе Бог, а в правде. Не тот побеждает, у кого войска больше, а тот, в чем войске больше отваги.

— И у нас ее больше, княже?

— Дивлюсь я тебе, Гаврила. Не ты ли в одиночку вскакал по доске на корабль свейский, поразив бискупа и воеводу? Сам подумай. За что стоят ливонцы? За корысть, за наживу. А мы стоим за землю родную. Как же им нас одолеть?

Гаврила Олексич склонил голову, признавая правоту молодого князя.

Александр Ярославич как в воду глядел. Вскоре русские рати взяли Копорье пленив многих немцев. Рыцарю Гансу вновь пришлось бежать в страхе перед русским пленом. Запыленный, трусливо оглядывающийся в ожидании расправы доскакал он до укрепленного Пскова, мешком свалившись с седла.

— О, Майн Готт! Майн Готт! Откройте! — стонал он, барабаня в ворота.

Воодушевление русских воинов-победителей было великое. Ратники рвались в бой, ожидая новых побед.

Тем временем к Александру подоспели и сильные суздальские полки, посланные отцом его Ярославом.

Усердно помолившись и испросив благословение Божие на новый подвиг Александр разослал во все города и посады гонцов, созывая всех на новый поход против немцев.

— Хотят рыдели укорить язык словеньский, да не бывать тому, покуда мы дышим! Встанем же сообща на недругов! — зачитывали гонцы на всех площадях, во всех селениях княжью грамоту.

Не тратя времени на ожидание, пока соберется вся рать, князь Александр перерезал все дороги, ведущие к Пскову и, прежде, чем немцы успели подготовиться и получить верные известия о его сборах, появился под стенами города. Псков был освобожден, немецкие наместники, закованные в железо отправлены в Новгород, а изменник Твердила повешен на крепостной стене.

Вслед за тем, не мешкая ни дня, Александр вторгся в немецкие владения примыкавшие к Пскову, и побил множество ливонцев, не ожидавших от утесненных татарами русичей такой решительности и такого натиска.

Весть о потере Пскова была для ливонцев подобна пощечине. Гонец, посланный ливонским орденом к римскому папе, три дня не осмеливался предстать перед ним страшась его гнева. Гнев папы, и правда, был ужасен. Забыв о своем сане, он топал ногами и брызгал слюной, осыпая русских проклятиями.

В который уже раз Ярославич разрушал его тщательно разработанные планы. В который раз отстаивал он Русь, спасал ее от порабощения и латинской веры.

Поддержанные папой, рыцари решили навсегда покончить с Александром. Вскоре им удалось собрать такую рать, что они вполне уверились в успехе.

— Пойдем, погубим великого князя русского, возьмем Александера живым в полон, отошлем его к папе, предадим сраму великому! — говорили между собой первый магистр ордена и епископ Дерптский.

В марте 1242 года огромная немецкая рать, отборную силу которой составлял орден рыцарей-меченосцев, выступила в поход на Русь. Чванливые, уверенные в успехе рыцари медленно ехали на своих тяжелых неповоротливых конях.

Никогда прежде не терпел орден меченосцев поражения. Вот и теперь ступали немцы по русской земле как ее полноправные хозяева.

Не дожидаясь, пока враги появятся под стенами Пскова, Ярославич выступил им навстречу. Накануне выступления благоверный князь вместе со всеми воеводами своей рати усердно молился в псковском десятинце, в храме Святой Троицы.

Славен Псков своим храмом. Верят псковичане, что сама равноапостольная княгиня Ольга заложила его.

Закончилась служба, разошлись воеводы, заснуло все войско, а князь Александр долго еще стоял один на коленях в пустом храме, молил Бога заступиться за православную веру.

А наутро зачавкал под конскими копытами талый снег. Русская рать выступила в поход.

Два больших войска — новгородское и рыцарское — неумолимо сближались.

Вскоре должно было состояться величайшее сражение между Русью и Европой из всех бывших доселе. От исхода этого сражения зависело многое — будет ли покорена Русь, какой станет ее дальнейшая история. Оденут ли ей на шею, кроме татарского, еще и немецкое ярмо, или ссудил ей Господь иную, славную судьбу.

Первая стычка с рыцарями оказалась для русских неудачной. Полтора дня спустя один из наших передовых отрядов наткнулся на большой немецкий полк и был разбит. Уцелевшие в бою ратники сообщили князю Александру, что ливонские рыцари движутся с огромными силами, ведя с собой множество насильно согнанной на войну чуди.

— Копьями гонят перед собой лесовиков, заставляют биться на своей стороне! — говорили ратники.

— Как поступим, княже? Не выдержать нам их прямого натиска. Сомнут нас рыдели, — озабоченно обратился к Ярославичу Сбыслав Якунович.

После битвы на Неве князь приблизил к себе простого новгородца, ценя его советы.

Александр толкнул коленями коня, направив его на холм. С каменистого холма, вершина которого оттаяла уже от снега, далеко видны были окрестности.

Справа чернела полоска елового леса, а слева раскинулось неровное, с островками сухого ковыля поле. Над полем с резкими неприятными криками метались стайки белых птиц. Они то садились на снег, то вновь взлетали бесцельно прочерчивая пасмурное небо.

— Ишь ты, чаек сколько! С реки Великой, что ли, налетели? — подъехав сзади, удивленно сказал князь Андрей, родной брат Александра.

— Не с Невы, с чуди. Озеро здесь неподалеку есть, Чудское, — пояснил Сбыслав Якунович.

Ярославич зорко взглянул на него.

— Озеро? Далеко ли?

— Версты с три будет.

Князь резко повернул коня, гикнул, поскакал по неровному полю. Князь Андрей и Сбыслав Якунович, переглядываясь, устремились за ним. Не отстать бы!

Вскоре, спешившись, князь поднялся на каменистый островок, окрестности которого местные жители прозвали «Вороньим камнем» или «Вороньими камнями». С вершины этого островка Александр хорошо видел ледяную гладь раскинувшегося перед ним Чудского озера.

С востока, с гдовской стороны, топкие берега озера заросли камышом и осокой. Терлись друг о друга высохшие стебли, шуршали жалобно, точно заранее уже, до боя, оплакивали погибших. Западный, суболицкий, берег был покруче лесистее. С той стороны и появятся немцы — больше неоткуда. Все беды, все нашествия на Русь с запада идут.

Осторожно поворотив коня, князь спустился на лед и поехал по нему шагом.

Внезапно жеребец оступился, лед под его правым передним копытом треснул. Не пришпорь вовремя князь своего Гнедка, неизвестно удалось бы ему преодолеть образовавшуюся полынью.

Обманчив лед. Кажется прочен, а того и гляди проломится. Расползутся тогда льдины, поглотят неосторожного.

Вспомнилось князю Александру старое предание, которое слышал он еще отроком. Говорилось в предании, что прадед его, Ярослав Мудрый, разбил Святополка Окаянного на льду.

— А что если… — мелькнула смелая мысль.

Тяжелы немецкие рыцари, тяжелы их брони, щиты, мечи, тяжелы и мощные их кони, в свою очередь закованные в доспехи. Неудобно будет сражаться им на льду Чудского озера, того и гляди треснет он под ними, поглотит захватчиков черная апрельская вода.

Русское ополчение — дело другое. Нет у русских тяжелых броней, да и конных среди них немного — все больше пешие. Не страшен им лед. Если потребуется быстро будут они маневрировать по ледяной глади, перескакивать с льдины на льдину. К тому же и охотников с рыболовами среди русских много. Хаживали они в одиночку с рогатиной на медведя, не побоятся и рыделя железного.

— А что, Андрей, не заманить ли нам ливонцев на лед? Поставили бы мы рати здесь, у Вороньего камня. Славное место, удобное. Есть где развернуть полки.

— Хорошо бы коли так, — протянул князь Андрей. — Да только захотят ли рыдели сражаться на льду?

— Самоуверен немец. Не удержится он, когда увидит наши ряды. Захочется ему поскорее раздавить нас… Быть по сему, Андрей! Тут, на Чуди, и дадим бой!

Ночь была тяжелая. С реки Великой, где лед уже тронулся, дул холодный влажный ветер. «Мокряк», — презрительно говорил о нем Сбыслав Якунович. Никто из русских не спал. Полки занимали позиции перед Вороньим камнем, отведенные им князем Александром.

Воины сидели на снегу, точили мечи, осматривали рогатины переговаривались. Кони беспокойно фыркали, подергивали мордами, не понимая почему их не расседлывают. Некоторые крестьянские лошаденки, оголодавшие за зиму, норовили прилечь на снег, но их поднимали. Не усмотришь: до костей пробьет мокряк, погубит лошадь.

Князь Александр, осунувшийся, потемневший, не слезал с седла. Только под утро закончил он объезжать позиции. Сложнее всего было ему договориться с вождями корелов, ижорцев и ладожан. Положа руку на сердце, не было на них у Ярославича большой надежды. На одного только Пелгусия, старейшину ижорцев, мог он положиться. Да только мало у Пелгусия воинов.

Знал Ярославич, что коли сломят они немцев, тут корелы и ладожане себя покажут, устремятся следом, станут стаскивать ливонцев с седел. Зато если бой обернется невыгодно, но кто знает как поведут себя союзники? Могут и бросить ратное поле, убежать в леса. Если так, то весь удар придется принимать новгородским, псковским и суздальским полкам.

Гаврила Олексич, не отходивший от князя ни на шаг, посмотрел на сереющее небо.

— Светает, княже.

— Да, скоро начнется, — ответил Александр Ярославич, взглядываясь в западный берег.

Наутро, в субботу, 5 апреля 1242 года, едва взошло солнце, показались немцы. Вначале на лед с суболицкой стороны высыпали пешие отряды чуди. За чудью неторопливо и мерно двигались закованные в броню рыдели. Ливонские рыцари были построены обычным своим боевым порядком — клином. «Железная свинья» или «свиное рыло» — так прозвали этот порядок сметливые русичи.

Впереди «свиньи», выставив длинные копья, ехали первые пять рыцарей. Вид у них был грозным — железные рогатые коробки шлемов были украшены ветвистыми рогами и когтистыми орлиными лапами. Большие продолговатые щиты закрывали большую часть туловища. Могучие их кони также были закованы в доспехи, отчего казалось, не люди надвигаются на русичей, а грозные языческие истуканы.

Князь Александр наблюдал за приближением немецкой рати с высоты скалы на Узмени, оттуда, где Чудское озеро переходило во Псковское.

Русские воины стояли перед Вороньим камнем в ожидании, опираясь на багры рогатины и тяжелые топоры-колуны с длинными рукоятями. Выбрать именно такое вооружение подсказал им опыт — топоры и багры на льду куда сподручнее, чем мечи и стрелы. Не всякой стрелой пробьешь рыцарские доспехи, а вот колуном дело иное. Да и привычнее иному необученному крестьянину топор, чем иное оружие.

На крыльях выстроившегося русского войска выделялись воеводы со своими знаменосцами. Знаменосцы держали развевающиеся на ветру треугольные узкие стяги. В центре войска тесно стояла спешенная новгородская рать, впереди которой занимали боевые позиции лучники и пращники, готовившиеся осыпать приближающихся врагов стрелами и камнями.

Неспокойно было на сердце у Александра Ярославича. Знал он, именно на нее на пешую новгородскую рать, придется главный удар хваленой немецкой «свиньи» – сотен закованных в броню всадников.

Сомневался князь, правильно ли поступил он, что лучший свой отборный полк куда входила и его дружина, расположил за Вороньим камнем, за позициями основных русских сил.

Ливонцы приближались. Порыв ветра отчетливо донес дребезжащий призыв немецких труб. Разукрашенные перьями рыцари устрашающе потрясали длинными копьями, наконечники которых украшены были длинными, похожими на змей лентами.

— Точно девки красные! А ну подходите сюда, мы вам уши-то надерем! – задиристо крикнул новгородец Миша.

Из русских рядов послышался смех.

На середине озера немцы перевели коней вскачь. Железный клин из сотен закованных рыделей, похожий на устремленный в ворота таран, несся прямо на новгорскую рать. План магистра ордена меченосцев был прост. Рассечь русские полки, отбросить к Вороньему камню, а потом развернуться и сокрушить вначале левое крыло сил Александра, а затем и правое.

В образовавшуюся в русских рядах брешь хлынут лесовики — покоренная немцами чудь — и завершат дело. Дерзкие еретики будут разбиты, их города взяты, а князь Александер в оковах отправлен к римскому папе. А уж в том, что папа придумает ему такую участь, которая будет хуже смерти, можно было не сомневаться.

Видя, что противник подходит, Ярославич осенил себя крестным знамением прошептал: «Помоги мне, Господи, как некогда моему прадеду против Святополка Окаянного».

— Лучники, пращники вперед! — крикнул он зычным голосом. — Не подведи ребята! Ежели с нами Бог, то кто на ны?

На немецких рыцарей посыпались камни и стрелы. Несколько секунд спустя князь Александр увидел, как разукрашенный рыдель из первого ряда поддел на копье одного лучника, растоптал конем другого, а потом и сам, поднятый на рогатину отважным новгородцем Мишей, слетел на лед. Его закованный в железо конь бестолково заметался со сбившимся седлом.

— Йо-ххо! Санта-Мария! На Хольмград! — кричали рыцари.

Еще миг, и рати сомкнулись. Завязалась страшная сеча. Железный немецкий клин, движущийся неудержимым потоком, смял пешие отряды новгородцев, пробил их до самого Вороньего камня, но и сам завяз в русских ратях.

Лязг оружия, стоны раненых, конское ржание слышны были на много верст вокруг. Снег озера обагрился кровью. «Тогда бысть сеча зла на немци и на чудь трус велик от копейного коления и звук от мечевого сечения, яко и озеро помрьзе двигнутися, и не бе видети леду, покрыто бо бяще кровью», — описывал впоследствии очевидец тех событий.

К магистру меченосцев, издали, с противоположного берега, наблюдавшему за боем, подскакал оруженосец.

— Передовой русский полк раздавлен! Мы побеждаем! — крикнул он.

Магистр довольно пошевелился в седле.

— Хвала святому Августину, я знал, что так будет, — прогудел он. –

Славянам не устоять против правильного рыцарского строя. Это им не в лесу ходить на лося. Теперь осталось только развить успех.

— Прикажете бросить в бой все резервы?

— Да, бросайте! Трубач, дать сигнал к атаке! Скоро эти земли будут нашими.

Новые отряды рыцарей, выставив копья, пошли вскачь.

— Йо-ххо! Йо-ххоо! Сомнем князя Александера! — кричали они, шпоря коней.

Плохо пришлось русичам, смятым этим железным потоком. Повис на длинном копье отважный новгородец Миша, не одному рыцарю проломивший шлем своим тяжелым колуном.

— Эх, жаль умирать! Не увижу чья взяла! — только и успел шепнуть он, упав на лед.

Погиб и отрок Савва, подрубивший некогда шатер Биргера. Был он поражен в спину подкравшимся чудинцем. Затерялся где-то во вражих рядах Яков Полочанин.

После нашли его между телами пораженных им ливонцев, пронзенного сразу двумя мечами.

Слабело, истекало кровью пешее новгородское ополчение. По три, по пять рыцарей приходилось на каждого новогодца.

Тяжко было князю Александру смотреть на это с Узменской скалы. Несколько раз поднималась его рука, чтобы бросить в бой резерв, но медлил князь. Рано еще, рано. Надо ослабить немцев, втянуть их в бой, заставить увязнуть в нем.

— Князь, прикажи своей дружине выступить! Сомнут же нас! — крикнул горячий Гаврила Олексич.

Перекрестился князь, качнул головой.

— Не время еще для дружины… Гаврила, вели ударить полкам правой и левой руки! Пускай клещами сомкнутся они вокруг немцев!

Гаврила поскакал передавать приказ, и вскоре знамена полков, расставленных Александром на правом и на левом крыле, сместились к центру. Это означало, что правый и левый полки, дождавшись своего часа, с обоих сторон сообща ударили на ливонских рыцарей и их союзников.

— Братья, сомнем врага! Не дадим в обиду новгородцев! Не подкачай псковичане! Давай, Суздаль! — кричал, нахлестывая пегого жеребца, Гаврила Олексич.

Русские клещи сомкнулись вокруг ливонской «свиньи». Тут уж немцам пришлось с ужасом убедиться, что ряды русских и не думают рассеиваться, а напротив плотно откружают их, нанося ожесточенные удары. Бьют топорами, рогатинами цепами. Стягивают баграми с высоких седел.

Один за другим падали на окровавленный снег роскошные плюмажи.

Туго пришлось измотанным немецким рыцарям, зажатым с обоих концов. В страшной давке и тесноте топтали они друг друга. Свалившихся с седел сминали копытами кони. А тут еще тонкий апрельский лед, как и рассчитывал князь Александр, не выдержал тяжких рыделей.

Во льду появлялись трещины, полыньи поглащали ливонских меченосцев вместе с конями. Где уж им было выплыть в сплошной броне! Вот скрылся один, вот другой пытается выбраться, но подломившаяся льдина накрывает его.

— Санта-Мария! Само небо ополчилось против нас! — кричали рыцари скрываясь в черной воде Чудского озера.

— А вот теперь время и для дружины! На поможем нам Бог! Ударим, братья! – крикнул князь Александр.

Выхватив меч, врубился отважный Ярославич в плотные ряды немцев. Позади сомкнутым строем мчалась его дружина. Свежие всадники смяли плотные ряды немецкого клина. Началась сеча.

С другой стороны Черного камня на ливонцев ударила переяславльская рать князя Андрея.

— Молодец, Андрей! Не помешкал! — порадовался Ярославич.

Первой, дрогнув, побежала трусливая чудь. За чудинцами, повернув коней устремились посрамленные меченосцы. Легкая русская конница преследовала врага на протяжении многих верст, рубила его вдогон, засыпала стрелами. Меченосцы падали с седел и неуклюже, как черепахи, барахтались на льду. Подняться им мешали тяжелые доспехи.

Князь Александр не удерживал свое войско, позволив ему до конца преследовать врага и нещадно бить его.

— Кто с миром на Русь придет, того примем милостиво. Кто же придет с мечом, примет конец бесславный! — сказал князь.

Потери ливонцев и чуди были огромными. Пленных немецких рыцарей на арканах тащили к Вороньему камню.

Обезоруженные рыцари пугливо смотрели на грозного «князя Александера», неподвижно сидевшего на гнедом коне. Шлем и броня князя были изрублены в жестокой сече, на лбу запеклась кровь. Взгляд синих глаз, направленный на пленных, был холоден и тверд.

И смиренно склоняли ливонцы головы, понимая: пока есть такой заступник у земли Русской, ничего, кроме посрамления, не ждет их здесь.

Вскоре после этого побоища, получившего в истории название Ледового Александр с великой славой и почестями въехал в Псков. У стремян коня его пешими, понурившись, шли пятьдесят знатнейших ливонских рыцарей, а позади несметное множество иных пленных.

Первым делом, не снимая даже брони, князь направился к Храму Святой Троицы и здесь со своею дружиной вознес горячую молитву, благодаря за милость Божию даровавшую ему победу.

Знал князь, что Ледовое побоище вместе с Невской битвой дало полное торжество православию над папскими происками. Долго теперь не осмелятся шведы и ливонцы поднять головы, долго не посягнут на северо-западные русские земли.

Немало подвигов предстояло еще совершить благоверному князю Александру.

Когда на Русь поднялся третий свирепый и злобный враг — Литва, Ярославич нанес литовцам ряд тяжелых поражений, разгромив в нескольких боях их лучшие рати.

Не раз еще после хитрые римские кардиналы, посланные папой, пытались подластиться к Александру и, обещая ему величайшие блага и военную помощь против татар, уговаривали его перейти вместе с народом русским в католичество.

— Не бывать по сему! Не принимаем от вас учения! Так и передайте папе, – твердо отвечал Александр, прогоняя коварных кардиналов.

Пришлось Ярославичу испить и горькую чашу унижения, когда спасая землю русскую от новых нашествий, ездил он на поклон в Орду с богатыми дарами, в ту самую Орду, где был отравлен отец его Ярослав, где приняли смерть Михаил Черниговский и боярин его Федор.

После смерти отца началось в жизни благоверного князя Александра иное время, время величайшего смирения и служения отчизне. Бесстрашный полководец отважно бросающийся на врага, теперь всеми силами старался спасти Русь от нового нашествия татар.

Вскоре после смерти Ярослава Батый потребовал к себе сыновей его Александра и Андрея. Когда князь Александр прибыл в ханскую ставку, татарские шаманы стали требовать, чтобы он, по языческому их обычаю, прошел «сквозь огонь и поклонился кусту и огневи и идолам».

— А не поклонишься, убьем тебя, как Михаила Черниговского! Как и тебе, дал ему хан Батый выбор: или поклониться кусту, огню и идолу, или умереть! – грозили шаманы.

Твердо взглянул князь Александр в раскосые их глаза, горевшие бесовским огнем.

— Убивайте! Я христианин, и мне не подобает кланяться твари. Я поклоняюсь Отцу и Сыну и Святому Духу, Богу единому, в Троице славивому.

Спокойное мужество Александра поразило приближенных хана, и они побежали к Батыю. Грозный Батый был поражен такой отвагой русского князя.

— Правду говорили мне: нет князя, равного этому! — сказал Батый, и прогнав волхов, приказал позвать к себе Александра.

Прошло много лет. Не раз Александр Ярославич спасал Русь от гибели. Много военных походов совершил он. И на шведов ходил, и на финнов, и на чудь. И всякий раз возвращался с победой.

По дороге из Орды, где Александр отговаривал хана Берке идти на Русь Ярославич опасно заболел. Поговаривали, что его, как и отца его, отравили татарские вельможи. Кто знает, как все было? Хитры татары, много коварных ядов известно им от китайцев.

Изнемогая от слабости, приехал Александр в Нижний и через несколько дней уже, едва встав на ноги, собрался в Новгород. Дружина отговаривала его продолжать поход.

— Оправься, княже, болен ты! — говорила она.

Но Ярославич был непреклонен.

— Нужно ехать в Новгород! Если ссудил мне Господь умереть, то умру и тут — сказал он и, шатаясь от слабости, поставил ступню в стремя.

В Федоровском монастыре Волжского Городца Александр Ярославич слег окончательно. В келии, где лежал благоверный князь, собралась братия.

Чувствуя, что подходит его час, князь Александр стал просить о пострижении его в иночество и был пострижен с именем Алексия.

Сподобившись причаститься Святых Таин, смиренный инок Алексий — в миру князь Александр Ярославич — отдал Господу свою светлую душу.

В то время, как Александр заканчивал свою жизнь в Волжском Городце, его верный сподвижник митрополит Кирилл был во Владимире-на-Клязьме. Он служил в храме обедню, как вдруг, подняв голову, увидел, что перед ним как живой стоит князь, озаренный неведомым сиянием.

Митрополит Кирилл понял, что это значит. Голос его дрогнул.

— Братия, возрыдайте! Зашло солнце Земли Русской! — проговорил он с амвона.

Так закончилась земная жизнь князя Александра, ставшего перед кончиной смиренным иноком Алексием.

Однако и теперь Святой Александр Невский продолжает помогать земле Русской, защищать и охранять ее от недругов.