СОПЕРНИЧЕСТВО М-М ДЮ БАРРИ И МАРИ-АНТУАНЕТТЫ ПОДГОТОВИЛО 1778 ГОД

В то время пока м-м дю Барри доводила короля до изнеможения умелыми и часто дерзкими ласками, дофина по-прежнему была лишена самых простых супружеских радостей. После трех лет совместной жизни с Людовиком-Августом она оставалась девственницей, и это стало ее печалить.

Необходимо признать, что у несчастного дофина было несколько оправданий, поскольку природа жестоко обошлась с ним: предмет, который должен был бы воплотить династические надежды Франции, был связан — одна нить мешала ему, с позволения сказать, выйти из укрытия. Вот что об этом в откровенных выражениях сообщает граф д'Аранда, посол Испании, в письме от 5 августа 1774 года:

«Одни говорят, что нить сдерживает лишь крайнюю плоть, которая не освобождается в момент проникновения и вызывает такую острую боль, что вынуждает Его Величество сдерживать возбуждение во время акта. Другие предполагают, что эта крайняя плоть слишком плотно прилегает к пенису и не позволяет ему войти в состояние полной эрекции.

Если речь идет о первом случае, то подобное случалось со многими и регулярно происходит во время первых опытов. Но они обладают большим плотским аппетитом, чем Его Величество в силу его темперамента и неопытности. При большом желании в порыве страсти нить обрывается полностью или, по крайней мере, так, что более или менее упорядочивает акт. Но, когда объект так застенчив, вмешивается хирург, делает надрез и освобождает его от существующего препятствия.

Если речь идет о втором случае, то предстоит более болезненная и опасная в его возрасте операция, поскольку она требует чего-то вроде обрезания. Итак, небольшая хирургическая операция быстро привела бы все в норму, но трусливый Людовик-Август предпочитает ждать естественной развязки…»

Время шло. Дофина со все возрастающим нетерпением и раздражением ожидала выздоровления мужа. Время от времени несчастный Людовик-Август приходил в спальню к Мари-Антуанетте и усердно пытался сделать из нее женщину. Это мучительное мероприятие заканчивалось жалким провалом. Плача от стыда, он возвращался к себе, оставляя дофину в состоянии тягостного перевозбуждения. Бедняжка до утра «подпрыгивала» в своей кровати, не в силах уснуть. На следующее утро ее не покидала нервозность, проявлявшаяся в нетерпеливых жестах и горьких выражениях. Однажды, когда дамы посоветовали ей не садиться более на лошадь, она воскликнула:

— Ради Бога, оставьте меня в покое! И знайте, что я не принесу вреда здоровью никакого наследника!

Оскорбленная до глубины души, униженная, разочарованная, Мари-Антуанетта попыталась забыться а вихре празднеств. Она ночи напролет танцевала с прелестными подружками и элегантными маркизами, пока дофин, отяжелев от обильных ужинов, мирно спал. Она создала небольшой театр, играла в комедиях, организовала костюмированные балы и принялась искать «привязанности, которые позволили бы ей потратить избыток душевных сил». Подвижную, красивую и не сознающую опасности Мари-Антуанетту вскоре окружили настойчивые воздыхатели — опасное положение для лишенной любви дофины. Кое-какие придворные уже начали злословить, и м-м дю Барри, привыкшая о других судить по себе, однажды вечером не сдержалась и заметила Людовику XV:

Надо принять меры предосторожности, чтобы эту рыжую девчонку не вздумал кто-нибудь тискать в темном углу…

Эти слова не имели оснований, но риск действительно был. События не заставили себя долго ждать.

Среди приятелей Мари-Антуанетты своей верностью, предупредительностью и галантностью особо выделялись двое — это были братья дофина: граф де Прованс (будущий Людовик XVIII), одногодок дофины, и граф д'Артуа (будущий Карл X), моложе ее на один год.

Три брата были совершенно непохожи. Дофин, полный, тяжеловесный, застенчивый, нерешительный, робкий, был серьезен, трудолюбив, чистосердечен и добр. Не любил праздников при дворе, блестящих разговоров. Хорошо ему было лишь перед молотом и наковальней, установленными в его апартаментах. Разборка замка или починка оконной задвижки наполняла его простой и тихой радостью. Он с увлечением занимался столярным делом, и многие огорчались, видя, как охотно дофин корпел над стульями, в то время как ему предстояло в будущем занять трон…

Граф де Прованс, умный, образованный, начитанный, но насмешливый, эгоистичный, коварный, тщеславный и скупой, в глубине души мечтал о короне и ненавидел дофина, видя в нем тому препятствие. Ничем не выдавая своих далеко не братских чувств, он пытался завоевать Мари-Антуанетту, в которую был немного влюблен. И все это, несмотря на то, что в 1771 году он женился на дочери Виктора-Амедея III Сардэньского — Луизе Савойскои.

Что же касается графа д'Артуа, то достоинства и недостатки этого обворожительного светского юноши, беспокойного, легкомысленного, элегантного, блестяще образованного, гармонировали с легкомыслием и беззаботностью Мари-Антуанетты. Потому-то дофина и выбрала его себе в друзья. Она отвергла графа де Прованса — он никогда ей этого не простит и станет впоследствии ее врагом — и благосклонно смотрела на постоянное присутствие рядом графа д'Артуа. Его пылающий взор говорил о многом, даже слишком о многом — о переполнявших его чувствах, хотя он тоже женился на другой дочери Виктора-Амедея Сардзньского — Мари-Терезе Савойской…

Мари-Антуанетту и графа д'Артуа постоянно видели вместе: они играли в спектаклях, бегали по Версальскому парку, прячась в кустах, или совершали прогулки на ослах. Прогулки эти, о которых говорил весь Париж вызвали скандал, поскольку стало ясно, что умелые падения позволяли некоторым знатным дамам показывать то, что полагалось скрывать от посторонних глаз. Мари-Антуанетта, как и другие, обожала падать и демонстрировать всем и каждому то, что полагалось лицезреть лишь одному дофину. Но я уже говорил, насколько мало несчастный этим интересовался…

Разумеется, подобные игры при дворе вызывали шепот и однажды вечером м-м дю Барри, которой все больше не давал покоя возраст восемнадцатилетней дофины, пришла к Людовику XV и сообщила ему, что ее опасения оправдались:

— Рыжая девчонка неплохо развлекается.

— С кем?

— С д'Артуа.

Людовик XV отказался этому поверить. Тогда фаворитка, изо всех сил пытавшаяся очернить Мари-Антуанетту, распустила слухи, которые писатели и поэты с превеликой радостью разнесли по всему Парижу. Рассказывали, что граф д'Артуа и дофина тайно встречаются, а их отношения более чем дружеские. М-м дю Барри нашла верный способ навсегда сделать Мари-Антуанетту непопулярной и недостойной когда-либо занять французский трон: она продолжала вдохновлять авторов песен, памфлетов и оскорбительных статеек.

Клевета возымела действие. Подтверждение тому — многочисленные опусы, имевшие хождение в 1774-1789 годах. Вот, например, отрывок из непристойного исторического эссе о жизни Мари-Антуанетты» (автор — полицейский Гуни): «Мари-Антуанетта на какое-то время, кажется, задержала свой взор на графе д'Артуа. Но очевидно, что этот принц, неспособный впрочем, ни на какую работу мысли, сообразил все-таки, что становиться ее любовником довольно рискованно. Из-за этого или из-за того, что он предпочитал беспутную жизнь необходимости сдерживаться и быть осмотрительным — к чему обязывало бы подобное положение вещей, — между свояком и свояченицей все свелось к ночным прогулкам и играм слишком невинным, чтобы кипящая энергией Мари-Антуанетта долго ими довольствовалась». И уже через несколько страниц Гупи вкладывает в уста дофины и такие признания: «Чтобы постоянно держать д'Артуа впряженным в мою колесницу, я не отказывалась от его ценных уроков и даже превосходила его. Его природное непостоянства взяло верх над моими бесконечными уступками. Он стал со мной небрежен. Я вынуждена была позволить ему насладиться другими удовольствиями и даже принять в них участие, чтобы не потерять его окончательно».

Некоторые авторы памфлетов, подталкиваемые враждебно настроенной фавориткой, дошли до обвинения Мари-Антуанетты в желании отравить дофина, чтобы позволить графу д'Артуа после смерти Людовика XVI взойти на трон. Это совершенная чепуха, поскольку непосредственным преемником Людовика-Августа был граф де Прованс, но народ не задумывался о том, логичны ли факты, если ему рассказывали какую-нибудь занимательную историю о его правителях.

В 1779 году в Париже ходила по рукам злая поэма под названием «Любовь Карла и Туанетты» — настолько скабрезная, что мы не можем себе позволить даже процитировать ее здесь.

В начале революции обвинения графа и дофины всплыли в памфлете с названием, рассчитанным на вполне определенный эффект: «Полная исповедь его святейшества графа д'Артуа, переданная им по его прибытии в Мадрид главному инквизитору и ставшая гласной благодаря приказу Его Величества, чтобы показать нации его подлинное раскаяние. Напечатано в подвале Бастилии, в Париже, 23 июля 1789 года»

<Об этом можно прочитать, например, в памфлете «Антуанетта Австрийская, или Диалоги между Катрин Медичи и Фредогондондой, королевой Франции, в аду, служащие продолжением и дополнением ко всему тому, что написано об этой принцессе» (Лондон, 1789)>

Разумеется, это был подлог, основанный на распространяемой и м-м дю Барри клевете. Автор псевдоисповеди словами графа Д'Артуа говорил:

« По меpe того как я терял общественное уважение и доверие, бешенство все больше терзало мою душу. Я связывал свое безумное душевное состояние с варварской королевой, которую один из самых несчастных королей взял из Германии с целью найти в ней счастье к своей жизни. Вскоре души наши слились. Самое ужасное из преступлений укрепило этот союз. Не обращая внимания на право крови, я испачкал в грязи брачное ложе и оплодотворил королевскую семью. Все становится на свое место: движимые лишь яростью и местью, мы поставили нужных нам министров, избавились от добродетельных людей, стыдливость которых мешала осуществлению наших планов. Мы ограбили королевскую казну, а отец народа, помешанный на предателях, не ведал о несчастье своих детей и о страшной буре, угрожавшей монархии.

Отвратительная де Полиньяк, это ужасное чудовище, фурия, привила свои гнусные вкусы обожавшей ее королеве. Она делила себя с ней и со мной. Для интимных встреч мы объединились в одно из самых ужасных трио. Эту мегеру ничто не остановит: ее душа проникла в мою, нами руководил один и тот же гений, мы испачкали Францию — незначительное преступление, не насытившее нашей ярости. Нашим заветным, сердечным желанием стало полное разложение ее жителем».

Эта душещипательная литература, черпавшая вдохновение во лжи, — и в эту ложь без всяких рассуждении поверил народ, который называют самым просвещенным в мире, — вызвала к неосторожной Мари-Антуанетте неутолимую ненависть. Уже у подножия эшафота толпа припомнила ей «кровосмесительную связь» бросила в лицо грязные ругательства…

Как мы видим, м-м дю Барри можно считать ответственной за ту ненависть, которая толкнула народ Франции на убийство своей королевы…

Событию происшедшему в Версале 10 января 1774 года никто не придал особого значения, но оно имело непредсказуемые последствия. Мари-Антуанетта организовала бал, и вся придворная молодежь очертя голову бросилась веселиться… Были, правда, и блат разумные (а быть может, лишенные воображения), он, мирно танцевали под звуки скрипок. Но большинству приглашенных грезились более острые развлечения. Одни маячили в коридорах в поисках укромного местечка другие в темных углах с наслаждением предавались занятиям, имевшим с менуэтом очень отдаленное сходство…

Мари-Антуанетта стояла у камина и, как обычно с горящими глазами слушала рискованные анекдоты графа д'Артуа — дофина обожала их: лишенная любви, она довольствовалась пикантными деталями, вызывавшими у нее легкий озноб. Она живо переживала очередную забавную новеллу, вызвавшую у нее смех когда вошел посол Швеции и представил дофине весьма элегантного молодого человека. Мари-Антуанетта посмотрела на прекрасного юношу — и обомлела. Этого молодого шведа звали Жан-Аксель Ферзен, ему было, как и ей, девятнадцать лет.

Через несколько недель, 30 января, в Опере состоялся большой костюмированный бал. Ферзен был на нем и веселился, как и все. В конце кадрили к нему подошла молодая дама в белом домино:

— Добрый вечер… Хорошо ли вы повеселились?

Швед, думая о возможном приключении, охотно ответил. Дама рассмеялась — завязался галантный разговор. Распалившийся Ферзен думал уже, как увести эту очаровательную особу куда-нибудь в коридор, как вдруг заметил сомкнувшееся вокруг них кольцо. Маски, казалось, смиренно ждали, пока белое домино наговорятся. Он произнес еще несколько слов, хотел взять таинственную незнакомку за руку, но та попрощалась с ним легким наклоном головы и направилась… к королевской ложе. Только тогда Ферзен понял, что говорил с Мари-Антуанеттой…

Через несколько дней он уехал из Франции, чтобы продолжить свое путешествие по Европе, и увез с собой воспоминание о нежном голосе, изящном стане и больших синих глазах, так нежно взглянувших на него. Он мечтал о ней годы напролет, ему суждено было снова вернуться в Версаль…

Неосторожность дофины, разумеется, стала известна дю Барри, которая прокомментировала ее с присущим ей талантом:

— Эта рыжая девчонка уже дошла до того, что прилюдно пристает к мужчинам, — заявила она королю. Постаревший, утомленный жизнью, Людовик XV пожал плечами. Через несколько дней дофина назвала фаворитку шлюхой, и та из чувства мести организовала новую волну клеветы. На этот раз ее целью стал развод Мари-Антуанетты. Но она не успела…

Весной король опасно заболел. Врачи определили оспу. По словам Башомона (мы найдем их в его «Тайных мемуарах…»), этой болезнью он был обязан «непомерному удовольствию, испытанному им в Триапоне, где он развлекался с красивой шестнадцатилетней девушкой, предоставленной ему графиней дю Барри. Бедняжка, сама того не ведая, носила в себе вирус этой смертельной болезни, поразившей ее на день позже, чем короля, — она умерла в три дня». Но в оспу никто не хотел верить. Простой люд, потирая ладони, ожидал, пока король перейдет в мир иной… В течение болезни короля окружали шесть врачей, пять хирургов, три аптекаря. В Версале развернулись сцены, достойные пера Мольера. Ле Монье, первый врач, каждый час подходил к постели.

— Сир, необходимо, чтобы ваше величество показали язык.

Король высовывал язык и демонстрировал его в течение пяти минут. Затем он прятал его и звал второго врача:

— Ваша очередь, Лассон!

Лассон подходил к Людовику XV, и тот высовывал язык. Через пять минут он убирал его и звал третьего врача:

— Лорри, а теперь вы!

Исследование языка возобновлялось.

Шесть врачей, пять хирургов и три аптекаря следовали таким образом друг за другом, и каждый из них своему «высказывал свое удовлетворение цветом и красотой этого драгоценного королевского органа». Несмотря на повторные осмотры, кровопускания, лекарства королю становилось все хуже. Четвертого мая он позвал м-м дю Барри.

— Теперь, когда я не обманываюсь по поводу своего состояния, не следует возобновлять метцевский! скандал… Если бы я знал раньше то, что известно мне теперь, вас уже здесь бы не было. Я принадлежу Богу и моему народу. Вам необходимо завтра же уехать.

Когда м-м дю Барри это услышала, произошло то чего она опасалась уже несколько дней: ей просто стало плохо — из апартаментов короля ее вынесли без чувств… Вечером, поняв, что для нее все кончено, фаворитка, вся в слезах, села в карету и уехала в Рейль чтобы дать королю возможность получить последнее причастие. Этот отъезд, происходивший на глазах насмешливого двора, был больше похож на бегство. Шум колес по мостовой не вывел Людовика XV из забытья — он проспал весь день. Когда настала ночь он открыл глаза и тихо прошептал:

— Приведите мадам дю Барри.

Ла Борд подошел.

— Сир, она уехала.

— Куда?

— В Рейль, сир.

Две слезы скатились по щекам Людовика XV.

— А! Уже… — вздохнул король и снова погрузился в глубокий сон.

Пятого мая ему стало совсем плохо. От загнивших ног и всего тела исходил отвратительный запах. Десятого мая, около часу дня, он скончался.

Тотчас же толпа придворных, обрадовавшись возможности покинуть зараженные апартаменты почившего короля, устремилась преклонить колени перед Людовиком-Августом и Мари-Антуанеттой. Оба они плакали, раздавленные упавшей на них ответственностью…

Первым документом, подписанным Людовиком XVI, стало запрещение м-м дю Барри под каким бы то ни было предлогом появляться при дворе. Напуганная и ставшая вдруг стыдливой, бывшая фаворитка укрылась в Понт-о-Дам <Впоследствии м-м дю Барри получила от Людовика XVI решение жить в Лувсьенне, где она и обитала до революции вместе со своим прежним любовником графом де Бриссаком>. Мари-Антуанетта облегченно вздохнула, наконец-то она торжествовала. Став королевой она решила, что ей некого больше опасаться, и разумеется ошиблась, чему вскоре и получила доказательство.

Ненавидел королеву и мечтал об изгнании ее из Франции граф де Прованс. С того времени, как она отвергла его ухаживания, он готовился отомстить. После исчезновения м-м дю Барри он возглавлял и вдохновлял группу клеветников, бросая в адрес Марп-Антуанетты страшные обвинения, и даже сам сочинял гнусные песни о свояченице.

Считавшая себя защищенной от злых языков, молодая королева думала, что со временем все успокоится, и продолжала беззаботную жизнь. Летними ночами, пока Людовнк XVI спал, она прогуливалась с подругами в Версальском парке. Укрытые кустарником музыканты сопровождали томными мелодиями эти невинные прогулки. Однажды вечером заговорил с королевой, не узнав ее, молодой служащий военного министерства. Довольная своим инкогнито, Мари-Антуанетта ему ответила. «Красота ночи и очарование музыки, — свидетельствует м-м Кампан в „Мемуарах“, — стали предметом разговора». Через несколько минут королева и ее подруги попрощались с юношей и продолжили прогулку. Незначительное это происшествие вывело из себя графа де Прованса… Вот как эта история передана народу нанятыми им писаками: «Мари-Антуанетта почти каждую ночь отправляется в Трианон, где в наряде амазонки предается наслаждениям то с женщинами, то с мужчинами попеременно. Среди ее ночных друзей-атлетов особенно заметен прекрасный семнадцатилетний юноша. Его приятная внешность, нежная кожа, подбородок с едва пробивающимся пушком — символом мужественности, его голос, стройный стан возбудили желания похотливой Мари-Антуанетты. В будуар королевы его привела камеристка Кампан, наперсница ее удовольствий…»

Граф де Прованс вообразил, что, узнав о приключениях супруги, король рассердится и вышлет ее в Австрию. Он ошибался: вот уже несколько месяцев, как неожиданное событие сделало королеву особенно могущественной: Людовик XVI влюбился в свою жену…