В конце II в. до н. э. на территории, занятой культурой подклошовых погребений, складывается пшеворская культура, просуществовавшая до начала V в. н. э. Название свое она получила по первому большому исследованному могильнику близ г. Пшеворска на юго-востоке Польши.

Границы распространения пшеворской культуры в процессе её эволюции не оставались неизменными (рис. 8). Пшеворские памятники позднелатенского времени известны кроме территории, прежде принадлежавшей культуре подклошовых погребений, в более западных регионах — на среднем Одере и в низовьях Варты, на средней Эльбе и ее притоках Мульде и Заале. В римский период в бассейне Эльбы и в низовьях Варты пшеворских древностей уже нет, зато происходит движение пшевор-ских племен далеко на юго-восток. Теперь ареал пшеворской культуры охватывает на юго-востоке Верхнее Поднестровье и верхнюю часть бассейна Тисы.[111]

Рис. 8. Славяне на рубеже нашей эры

а — ареал пшеворской культуры на рубеже нашей эры,

б — граница распостранения пшеворской культуры в римское время,

в — культура подклошных погребений,

г — зарубинецкая культура,

д — локализация племён, названных в древних письменных памятниках.

Поселения пшеворской культуры, как и в предшествующее время, неукрепленные и характеризуют обычную картину жизни и быта земледельческого населения. В районах с плодородными почвами плотность пшеворских поселений значительна, здесь они часто находятся в непосредственной близости друг от друга. Обычно для поселений выбирались прибрежные возвышения, иногда труднодоступные места — например, среди заболоченных низин.

Основным типом жилищ пшеворских поселений были наземные дома столбовой конструкции. Форма их главным образом прямоугольная, иногда встречаются и трапециевидные в плане постройки. Средняя площадь жилищ равна 30–35 кв. м. Более крупные постройки очень редки. Например, на поселении Вулька Ласецкая исследована наземная постройка столбовой конструкции длиной 16,2 м при ширине 8,5 м. В большинстве случаев дома состояли из одной камеры, зафиксировано несколько дву-камерных построек. Отмечены многочисленные случаи присоединения к основным постройкам небольших пристроек легкой столбовой конструкции. Некоторые дома имели ещё сени или навес.

В большинстве домов обнаружены остатки каменных или глинобитных очагов. Возможно, в отдельных жилищах вместо открытых очагов имелись печи, сложенные из камней и глины.

На некоторых поселениях кроме остатков жилищ были обнаружены и следы небольших наземных сооружений хозяйственного назначения. На всех пшеворских поселениях, помимо того, около домов обычно находятся различные ямы-погреба.

По всему ареалу пшеворской культуры вместе с наземными жилищами встречаются полуземлянки. Обычно они имеют прямоугольную форму, площадь 12–18 кв. м. Скорее всего полуземлянки, более теплые, чем наземные постройки, служили зимними жилищами, а наземные дома использовались в остальное время года. В пользу этого как будто бы говорят случаи расположения полуземлянок в непосредственной близости от наземных построек. Так, на поселении Турнава в Опольском повяте полуземлянки группировались с наземными домами.[112] На некоторых пшеворских поселениях раскопками открыты преимущественно углубленные постройки. Отчасти это может быть обусловлено трудностями обнаружения наземных построек и легкостью их разрушения. Но, не исключено, что имелись поселения, где полуземлянки были господствующим типом жилых построек.

Поселения пшеворской культуры на территории Силезии состояли из отдельных, образованных одной-двумя жилыми и несколькими хозяйственными постройками групп, разделенных участками, на которых отсутствуют следы строений.[113] На других поселениях можно предполагать кучевую застройку.[114]

Могильники пшеворской культуры бескурганные.[115] В редких случаях места погребений обозначены камнями. Состоят могильники из нескольких десятков, часто — сотен захоронений. В конце II–I в. до н. э. господствовал обряд кремации умерших. Остатки трупосожжений обычно ссыпали непосредственно в могильную яму. Это — продолжение традиции погребального ритуала населения культуры подклошовых погребений. Однако теперь остатки трупосожжений, как правило, не накрывали опрокинутыми вверх дном глиняными сосудами. Иногда встречаются и урно-вые захоронения, но число их среди погребений, относящихся к поздне-латенскому времени, невелико.

В I–IV вв. н. э. в пшеворских могильниках заметно увеличивается количество урновых захоронений. В III–IV вв. н. э. появляются и получают некоторое распространение так называемые послойные, или пластовые, захоронения, в которых остатки кремации разбросаны в виде тонкой прослойки по всему дну неглубокой ямы, а иногда и прямо на поверхности. Если в раннее время пережженные кости покойников в могильных ямах лежали вместе с остатками погребального костра, то в позднеримское время появляются погребения, в которых кальцинированные кости умерших тщательно очищены от остатков погребального костра.

В ямных, т. е. безурновых, погребениях часто встречаются обломки глиняных сосудов, ритуально разбитых в момент захоронения. Большинство таких погребений — безынвентарные, в сравнительно немногих из них найдены железные ножи, шилья, пряжки.

В урновых захоронениях, кроме урн, иногда имеются сосуды-приставки. Возможно, их ставили в захоронения с ритуальной пищей. В погребениях встречено довольно много различных бытовых предметов, украшений, оружия. В ряде случаев они повреждены огнем, а предметы вооружения нередко поломаны или согнуты согласно ритуалу.

В некоторых могильниках пшеворской культуры обнаружены единичные захоронения по обряду трупоположения. Скелеты лежат в овальных или неправильной формы ямах, изредка — в деревянных колодах. Положение и ориентировка умерших различны.

На территорию распространения пшеворской культуры, кроме того, заходят так называемые княжеские погребения. Часто это курганные погребения по обряду трупоположения. Они совершены в обширных прямоугольных ямах, обложенных камнем или деревянными стенками и перекрытых сверху настилом из бревен. Эти погребения выделяются богатством инвентаря, включающего римские импортные изделия. Вполне очевидно, что трупоположения, как рядовые, так и «княжеские», в пшеворской культуре составляют инородный элемент. В польской литературе уже давно укоренилось мнение, что единичные трупоположения в пшеворской культуре появились в результате воздействия кельтских племен, погребальный обряд которых характеризуется исключительно ингумацией умерших.[116] Г. Ф. Никитина указала на два серьезных аргумента, мешающих согласиться с этой точкой зрения. Во-первых, для кельтских погребений характерны вытянутые на спине трупоположения, а в пшеворских памятниках захоронения скорченные, причём часто умершие погребены на боку, что вообще неизвестно в кельтских древностях. Во-вторых, пшеворские и кельтские трупоположения серьезно отличаются по ориентировке — для кельтских погребений характерна северная ориентировка, а среди пшеворских преобладает южная.[117] Всё же возможность появления части трупоположений в пшеворских могильниках под влиянием кельтской похоронной обрядности не исключена. Более приемлемой, однако, представляется гипотеза о распространении обряда трупоположений в пшеворском ареале, в Южной Прибалтике и Скандинавии в результате рассредоточенной инфильтрации скифо-сарматского населения из областей Северного Причерноморья. В пользу этого говорят и сходство деталей (устройство могильных ям, сооружение деревянных камер, положение костяков и пр.) погребальных сооружений так называемых княжеских погребений со скифскими, и свидетельства античных авторов о сарматах на южном побережье Балтийского моря, и отдельные соответствия скандинавской и иранской мифологии.[118]

Как и в погребальном обряде, в керамике пшеворских памятников прослеживается преемственность с керамикой культуры подклошовых погребений. На первых порах лепная глиняная посуда пшеворской культуры мало отлична от керамики культуры подклошовых захоронений. Это яйцевидные горшки с двумя ушками наверху, миски с загнутым наружу краем, чаши с ушком и др. Поверхность сосудов лощеная или сглаженная, есть сосуды с «хроповатым» туловом. В то же время в пшеворских памятниках появляются, по-видимому, под кельтским влиянием, кувшинообразные сосуды так называемой обратногрушевидной формы, а также вазовидные сосуды с характерным граненым венчиком.

В самом начале нашей эры пшеворская керамика эволюционирует — сосуды становятся более тонкостенными, исчезают некоторые их формы, зато распространяются лепные чернолощеные горшки и высокие вазообразные миски, нередко украшенные геометрическим или меандровым орнаментом. В развитии пшеворской глиняной посуды, безусловно, сказывается латенское воздействие.

Начиная с III в. н. э. на памятниках пшеворской культуры появляются сосуды, изготовленные на гончарном круге. Это главным образом горшки, кувшины, миски с ручками с серой заглаженной или шершавой поверхностью. С распространением гончарной керамики происходит огрубение форм и выделки лепных сосудов. На смену нарядным, часто черно-лощеным сосудам приходят грубые выпуклобокие горшки с нелощеной, иногда «хроповатой» поверхностью.

Коллекции металлических орудий труда, оружия и бытовых предметов из памятников пшеворской культуры многочисленны и весьма разнообразны. Среди них в раннее время наряду с изделиями, развившимися из местных форм предшествующего времени, появляются новые типы, возникшие в результате кельтскою культурного воздействия. Таковы предметы вооружения и воинского снаряжения — двулезвийные мечи ла-тенского типа, листовидные наконечники копий, железные ножны.

Металлические детали одежды представлены фибулами, поясными скрепами и пряжками. Распространенные в культуре подклошовых погребений булавки почти полностью вытесняются фибулами. Весьма ходовые в раннее время фибулы с ножкой, отогнутой наружу и соединенной со спинкой (лучковой, прямоугольной или трапециевидной), возникли под латенским влиянием. Поясные пряжки отчасти наследуют формы предшествующего времени, отчасти проникают с северо-запада, из германских областей. В пшеворских погребениях, относящихся к римскому времени, встречаются стеклянные бусы и немногочисленные нагрудные привески.

Среди орудий труда и предметов быта имеются железные ножи пружинные ножницы, бритвы, шилья, топоры. В раннеримское время на пшеворских памятниках появляются ключи, замки и костяные гребни

С начала нашей эры ощущаются связи населения пшеворской куль туры с Римской империей. На пшеворских памятниках I–IV вв. н. э. встречаются дорогие серебряные, бронзовые и стеклянные сосуды, terra sigillata, некоторые орудия труда и предметы вооружения, привезенные из метрополии Римской империи или ее провинций. В то же время в ареале пшеворской культуры появляются римские монеты, клады которых сосредоточены в основном вдоль так называемого янтарного пути проходящего от Балтийского моря к Дунайской низменности по Варте и Одеру.

Основу хозяйственной жизни пшеворских племен составляло земледелие. На пшеворских поселениях обнаружены железные сошники свидетельствующие о совершенствовании сельскохозяйственных орудий труда. Судя по обугленным зернам, найденным при раскопках, возделывали пшеницу, рожь, ячмень, просо, овес, гречиху, горох и коноплю.

В состав стада пшеворских поселений входили коровы, лошади свиньи, овцы и козы.

В римское время у пшеворских племен наряду с домашними ремеслами существовали особые центры по производству железа и изготовлению металлических изделий и глиняной посуды. В окрестностях Кракова (Иголомья, Тропишов, Зофиполь) исследовано более сотни гончарных горнов. Гончарные сосуды, изготовленные в этих центрах, поступали во многие районы пшеворского ареала. Известно и несколько специализированных центров, выплавляющих железо из местных руд для целой округи (Свентокшиские горы, Новая Гута, Тархалице и др.).

Имеются все основания полагать, что в своей основе пшеворская культура развилась из предшествующей ей культуры подклошовых по гребении. Большинство элементов погребальной обрядности пшеворской культуры продолжает традиции, свойственные похоронному ритуалу культуры подклошовых захоронений (табл. 2). Различия между ними (широкое распространение безурновых захоронений в пшеворской куль туре, увеличение процента погребений с остатками погребального костра появление ритуала разбивания глиняных сосудов при похоронах и т. п.) могут быть объяснены эволюцией похоронной обрядности. Что же касает ся различий между пшеворскими древностями и древностями предшест вующего времени, наблюдаемых в материальной культуре, то они в зна чительной степени обусловлены явным воздействием на племена Повисленья и Висло-Одерского междуречья латенской и провинциальноримской культур.

Вместе с тем пшеворская культура характеризуется и такими существенными элементами, которые не могут быть результатом эволюции местной погребальной обрядности. К их числу принадлежит обычай класть в могилы предметы вооружения — мечи, копья, дротики, умбоны щитов. Этот ритуал не был известен ни в культуре подклошовых погребений, ни в лужицких могильниках. Зато он широко представлен в более западных культурах германских племён.

Таблица 2. Генетические связи культур подклошевых погребений и пшеворской

В пшеворской культуре известен также новый для её ареала обычай вбивать оружие или орудия труда в захоронения. Для этого использовались чаще всего копья, реже — ножи, ножницы или мечи. Этот ритуал, по-видимому, порожден был поверием, согласно которому умерший может выйти из состояния неподвижности и причинить вред живым. Колющими и режущими предметами пробивали останки умерших, помещенные в урны или ямы, чтобы лишить покойника возможности покинуть могилу.

Этот ритуал был распространен у германских племен. В латенское время обычай вбивать оружие или орудия труда в могилы неоднократно отмечен в могильниках ясторфской культуры. В Скандинавии этот обычай бытовал и в средневековый период, вплоть до распространения христианства.

Новая существенная деталь пшеворских погребений — находки в могилах костей птиц, а в редких случаях — костей медведя и домашних животных. Они отражают обычай сопровождать захоронения заупокойной пищей или ритуалы иного смысла. Появление птичьих костей в погребениях безусловно связано с религиозными представлениями древних племен и не может быть результатом культурных контактов с соседями.

Эта деталь погребальной обрядности пшеворского населения опять-таки имеет параллели в могильных памятниках германских племен. На Готланде кости птиц встречаются в погребениях латенского периода, а в Скандинавии — в могильниках римского времени и позднее, в средневековье.

Эти особенности похоронной обрядности пшеворской культуры не были известны населению культуры подклошовых погребений. С другой стороны, они исчезают в Висло-Одерском междуречье вместе с пшевор-скими поселениями и могильниками, не имея какого-либо продолжения в дальнейшем. Следовательно, перечисленные особенности пшеворской обрядности являются инородными элементами для исследуемого ареала.

К числу инородных элементов нужно отнести и некоторые орнаментальные мотивы пшеворской керамики. Ю. Костшевский отметил, что орнаменты на пшеворской керамике, нанесенные зубчатыми колесиками, по своим видам и символике имеют прямые аналогии в синхронных германских древностях более западных областей.[119] Известно, что орнаментация в большей степени, чем другие элементы культуры, связана с этносом.

Всё это позволяет допустить, что в момент сложения пшеворской культуры в ареале культуры подклошовых погребений имела место инфильтрация иноэтничного населения. Была ли она значительной или ничтожной, единовременной или продолжительной, — пока сказать трудно. Зато ясно, что осуществлялась эта инфильтрация с запада или северо-запада, из области расселения германских племен, и следовательно, пришлым этническим компонентом в составе племен — носителей пшеворской культуры, очевидно, были германцы.

О том, что в ареале пшеворской культуры наряду с венедами-славянами жили и германские племена, говорят и письменные источники. Выше (см. раздел «Древние авторы о славянах») речь шла исключительно о венедах, занимавших в первые века нашей эры какую-то часть территории между Балтийским морем и Карпатами. Но из сочинений античных авторов видно, что в том же ареале жили и восточногерманские племена.

Плиний подразделяет германцев на пять групп, из которых одну составляли восточногерманские племена вандилов (вандалов). На этом основании некоторые исследователи называют восточногерманские племена вандальскими. По Плинию в эту группу входили бургундионы, варины, харины и гутоны.[120]

Большой достоверностью отличаются сведения о расселении германских племен Тацита — автора сочинения «О происхождении германцев и местоположении Германии» (98 г. н. э.).[121] Хотя сам Тацит и не бывал в Германии, он располагал широкой информацией, почерпнутой из не дошедших до нас сочинений более ранних авторов, а также из донесений римских полководцев и рассказов римских легионеров и купцов, побывавших за Рейном.

Тацит называет следующие восточногерманские племена: вандилии, лугии, ругии, бургундионы, лемовии, готоны, манимы, гельвеконы, гарнии, наганарвалы, гелизии. На востоке он упоминает еще пеукинов (бастар-нов), но не знает, следует ли их причислять к германцам.

К середине II в. н. э. относятся сведения о германских племенах греческого географа Птолемея, а исторические события III–V вв. н. э. нашли отражение в сочинениях многих современников.[122]

На основе данных различных авторов в I–II вв. н. э. готоны (готы) отчетливо локализуются в нижнем течении Вислы (там же жили гепиды — первоначально одно из готских племен), лемовии и ругии (ульмеругии Птолемея) — по побережью Балтийского моря, на запад от Вислы (рис. 8). Бургунды (бургундионы) помещены Птолемеем, по-видимому, в бассейне Варты, в ближайшем соседстве с западными (приэльбскими) германцами. К северу от Карпат, между Одером и Вислой, обитали германские племена гарнии, гелизии, гельвеконы, манимы и наганарвалы, входившие в состав племенного объединения лугиев. По среднему течению Одера жили вандилии (вандалы). Со II в. н. э. они стали постепенно продвигаться на юг. Согласно Диону Кассию, вандалы-силинги и вандалы-хаздинги занимали верхнюю часть бассейна Одера. «Готский (т. е. восточногерманский по современной терминологии. — В.С.) диалект занимает, таким образом, — писал Ф. Энгельс, — довольно компактную территорию между Вандальскими (Исполиновыми) горами, Одером и Балтийским морем до Вислы и за этой рекой».[123]

Этническая интерпретация пшеворской культуры в археологической литературе имеет два основных направления. Большинство польских ученых называют эту культуру венедской, поскольку она находится на той же территории и относится к тому же времени, что и упоминаемые античными авторами венеды-славяне. Другим аргументом в пользу славянской принадлежности пшеворской культуры для польских археологов служит непрерывное, якобы, культурное развитие в пшеворском ареале до периода, когда здесь живут документированные раннесредневековы-ми источниками славяне. Заметные отличия культуры славян раннего средневековья от пшеворской, по мнению этих исследователей, обусловлены хозяйственными и социальными сдвигами.[124]

Напротив, многие немецкие ученые рассматривали пшеворскую культуру как германскую. Большинство исследователей при этом просто ссылались на свидетельства античных авторов о расселении германских племен в ареале пшеворской культуры. Однако имеются и попытки археологического обоснования этой точки зрения. Так, было обращено внимание на близость части пшеворской керамики Силезии к глиняной посуде области Вендсиссель на севере Ютландского полуострова. Обнаружилось и некоторое сходство в погребальной обрядности тех же территорий. На этом основании была построена теория, что германское племя вандалов (название местности Вендсиссель будто бы связано с этим этнонимом) до рубежа II–I вв. до н. э. жило на северной окраине Ютландии, а потом переселилось в междуречье Одера и Вислы, создав здесь пшеворскую культуру.[125]

Основной ошибкой этих исследователей является невнимание к местным элементам в развитии пшеворской культуры. Например, погребения по обряду трупосожжения в грунтовых ямах без урн имеют в пшевор-ском ареале глубокие местные традиции, а не привнесены из Ютландии. Сходство же в керамике германских племен северной Ютландии и носителеи пшеворской культуры Силезии, как отметил датский археолог О. Клиндт-Иенсен, могло быть обусловлено независимым развитием форм глиняной посуды, заимствованных из одного и того же источника — кельтской культуры.[126]

В археологической литературе предпринимались попытки связать регионы пшеворской культуры с отдельными германскими племенами. Так, юго-западный регион пшеворского ареала обычно приписывали си-лингам — одному из вандальских племен. Недавно Р. Хахманн на основе показаний античных авторов высказал предположение, что готы в I–II вв. н. э. жили не в низовьях Вислы, как обычно считается в литературе, а южнее, в среднем течении этой реки. Исследователь связал с готами мазовецкую локальную группу пшеворской культуры.[127] Гипотеза Р. Хахманна встречает непреодолимые препятствия — мазовецкая группа пшеворской культуры сформировалась на основе эволюции культуры подклошовых погребений, а последнюю, как и поморскую культуру, ни в коем случае невозможно считать германской.

Отвергая как недостаточно обоснованные попытки приписать пшеворскую культуру целиком германцам, все же нельзя не признавать наличия в этой культуре германских черт и отрицать свидетельства письменных источников о расселении восточногерманских племен в части пшеворского ареала. Очевидно, нужно полагать, что на территории распростране-ния пшеворской культуры наряду с венедами-славянами жило и германское население. Видимо, пшеворская культура объединила в себе эле-менты, связанные с различными этническими общностями. Эти элементы были в значительной степени снивелированы воздействием латенской и лровинциальноримской культур. Их нивелировке способствовало значительное территориальное смешение славянских и германских племен и неизбежная при этом метисация.

Вопрос о дифференциации пшеворских древностей на венедские (славянские) и германские находится в самой начальной стадии изучения. Высказываемое в научной литературе предположение о принадлежности славянам-венедам восточных районов территории пшеворской культуры и о германском этносе носителей этой культуры в ее западной части пока остается не аргументированным.[128]

Материальная культура племен, обитавших в пределах пшеворского региона, в целом была однородной. Очевидно, что пшеворское население пользовалась одинаковыми орудиями труда, предметами вооружения и бытовым инвентарем. Эти вещи, являясь продуктом ремесленного производства, не могут быть использованы для этнической характеристики носителей пшеворской культуры. Среди женских украшений пшеворских племен не было этноопределяющих. Население несмотря на этническую неоднородность пользовалось, видимо, однообразными украшениями и металлическими принадлежностями одежды, которые также не могут быть использованы для этнической дифференциации пшеворского населения.

Не исключено, что в дальнейшем, когда будут в достаточном числе и rib всему региону пшеворской культуры исследованы поселения, удастся выявить её этнические компоненты по особенностям домостроительства. Но пока единственным источником для этой цели остаются могильники. Для этнической дифференциации весьма существенны мельчайшие детали погребальной обрядности. К сожалению, в распоряжении исследователей имеются лишь сведения по единичным могильникам, раскопанным в основном в последние десятилетия. Эти данные пока недостаточны для анализа этнической структуры пшеворских племен.

Пшеворские погребения, прежде всего, подразделяются на урновые и ямные (безурновые). Такое сочетание свойственно целому ряду археологических культур, в том числе и таким, моноэтничность которых не подлежит сомнению. Однако в последних вещевые материалы и керамика урновых и безурновых захоронений обычно не отличаются друг от друга: и те и другие более или менее равномерно рассредоточены по ареалам этих культур. Анализ же пшеворских урновых и ямных могил обнаруживает некоторые различия в их вещевых инвентарях и их неравномерное географическое распределение.

Так, сразу же обращают на себя внимание количественные различия сопровождающих вещей урновых и ямных погребений. Если урновые содержат, как правило, самые различные предметы (оружие, бытовые вещи, украшения, принадлежности одежды, глиняные сосуды), то ямные обычно вообще безынвентарны или сопровождаются немногочисленными, порой единичными изделиями. Различаются они и по составу вещевого материал

Результаты сравнительного анализа урновых и ямных захоронений пшеворской культуры приведены в таблицах 3 и 4, в которые включены материалы шести наиболее исследованных могильников — Вымыслово Гостыньского повята,[129] Домарадзице Равичского повята,[130] Карчевец Венгровского повята,[131] Конин одноименного повята,[132] Млодзиковоповята, Сродского повята[133] и Хорула Крапковицкого повята.[134]

Из таблиц 3 и 4 видно, что урновые захоронения характеризуются специфическими особенностями, почти не свойственными ямным погребениям. К числу таковых принадлежит обычай класть в могилу предметы вооружения. В рассматриваемых шести могильниках около трети урновых захоронений содержат оружие — копья, мечи, дротики, стрелы, умбоны (сюда же можно отнести и находки шпор, поскольку они в пшеворское время были принадлежностью воина-всадника), в то время как ямные погребения с оружием единичны. К тому же следует заметить, что ямные могилы, как правило, содержат единичные предметы вооружения — одно копьё, или обломки умбона, или шпоры, тогда как в урновых погребениях эти вещи часто встречаются комплексно — два копья, умбон, две шпоры.

Довольно характерны для урновых погребений также ножницы, кресала, замки и ключи. В ямных захоронениях многих пшеворских могильников, а также в могильниках, где господствуют безурновые погребения, эти вещи почти не встречаются.

Выделяются урновые захоронения и наличием сосудов-приставок. Свыше трети урновых погребений отмеченных шести могильников (табл. 3, 4) содержат по одному или несколько глиняных сосудов, поставленных видимо, с ритуальными целями.

Обычай сопровождать умершего заупокойной пищей, отражённый в находках костей птиц, оказывается характерным также для урновых захоронений. Так, в могильнике Хорула из 28 погребений с находками птичьих костей 26 были урновыми. Интересно, что в десяти из них найдены копья, в семи — умбоны, в четырёх — шпоры, в шести — ножницы, в пяти — кресала, в стольких же — замки, в четырёх — ключи. Очевидно, ритуал отражённый находками в погребениях костей птиц, характерен, прежде всего, для урновых захоронений с предметами вооружения и другими типичными для них вещами.

Таблица 3. Различия урновых и ямных погребений пшеворских могильников по вещевому инвентарю (количественно)

Таблица 4. Различия урновых и ямных погребений пшеворских могильников по вещевому инвентарю (в %)

Различие урновых и ямных захоронений в шести пшеворских могильниках наглядно иллюстрирует график (рис. 9).

Рис. 9. График распределения урновых и ямных погребений шести могильников пшеворской культуры (Вымыслово, Домарадзице, Карчевец, Конин, Млодзиково, Хорула)

1 — урновые могилы,

2 — ямные могилы,

3 — средняя урновых погребений,

4 — средняя ямных захоронений.

а — безынвентарные погребения,

б — могилы с сосудами-приставками,

в — могилы с оружием,

г — могилы с ножницами;

д — могилы с кресалами;

е — могилы с замками и ключами;

ж — могилы с костями птиц.

Аналогичное различие урновых и безурновых погребений выявляется и при анализе других могильников пшеворской культуры. В могильниках состоящих целиком из ямных захоронений, предметы вооружения, ножницы, кресала, ключи, замки и глиняные сосуды-приставки обычно не встречаются или попадаются как редкое исключение. Так, в могильнике римского времени в Грудзицах, где все исследованные захоронения были безурновыми, такие предметы не обнаружены вовсе.[135] Предметы характерные для урновых погребений, иногда отсутствуют и в могильниках, в которых ямные захоронения составляют свыше 90 % (например, могильник Щитно, где на 40 исследованных погребений приходится 38 безурновых).[136]

Выявляемое различие урновых и ямных захоронений пшеворской культуры могло бы быть объяснено какими-либо иными, неэтнографическими обстоятельствами, если бы не анализ лепной керамики. Изготовленная без помощи гончарного круга глиняная посуда имеет первостепенное значение для этнической дифференциации пшеворской культуры.

Корреляция определенных форм глиняной посуды с урновыми и ям-ными захоронениями непосредственно не может быть установлена, так как ямные погребения, как правило, не содержат целых сосудов. Фрагменты же керамики, сопутствующие как урновым, так и ямным погребениям и отражающие определенный ритуал погребальной обрядности, не могут быть использованы для этих целей. Поэтому типы лепной посуды здесь рассматриваются в связи с присутствием или отсутствием предметов вооружения, ножниц, ключей и замков, т. е. вещей, характерных для урновых погребений.

Таблица, составленная по материалам пшеворского могильника Спицымеж[137] и проверенная по данным других кладбищ (рис. 10), определенно показывает, что захоронениям с предметами вооружения и другими вещами, характерными для урновых погребений, свойственны в основном сосуды трёх типов. Это, во-первых, округлобокие горшки с наибольшим расширением посредине высоты и примерно равными по диаметру днищем и горлом; во-вторых, биконические горшки, с наибольшим диаметром также в средней части и равными по диаметру горлом и днищем; в-третьих, миски с ребристым профилем, поддоном и ушками. Наоборот, для захоронений, не сопровождаемых оружием и другими предметами, свойственными урновым могилам, характерны иные формы лепных сосудов. Это, во-первых, сравнительно высокие горшки с наибольшим расширением в верхней трети их высоты, с усеченноконическим туловом и слабопрофилированным венчиком. Сразу же можно отметить, что по форме и пропорциям такие сосуды очень сходны со славянскими горшками VI–VII вв., получившими название керамики пражского типа. Во-вторых, это невысокие, относительно широкие сосуды, опять-таки с наибольшим расширением в верхней трети, усеченноконическим туловом и почти цилиндрическим верхом. Они также напоминают славянские горшки более позднего времени.

Рис. 10. Типы лепной керамики могильника Спицымеж и их встречаемость в могилах с оружием.

В пшеворских могильниках и на поселениях горшки, близкие к сосудам пражского типа, встречаются нередко. Они бытовали в течение всего периода существования этой культуры. Аналогичные по форме сосуды очень характерны для культуры подклошовых погребений. Очевидно, рассматриваемая пшеворская керамика продолжает традиций глиняной посуды культуры подклошовых захоронений. С другой стороны, из этой пшеворской посуды развилась славянская керамика пражского типа, о чем пойдет речь ниже.

На основе анализа лепной керамики можно уверенно говорить об этнографическом своеобразии пшеворских погребений с оружием. Поскольку эти погребения обычно бывают урновыми, нужно полагать, что выявленное выше различие между урновыми и ямными захоронениями отражает биэтничность пшеворского населения.

Возникающие по этому поводу сомнения снимает картография урновых и ямных захоронений пшеворской культуры. Картирование погребений этих типов выявляет в пшеворском ареале два региона (рис. 11): восточный, или Висленский (рис. 12), в котором господствуют могильники с заметным преобладанием ямных захоронений, и западный, или Одерский (рис. 13), где большинство составляют могильники преимущественно с урновыми захоронениями. Вполне понятно, что какое-то число могильников с преобладанием ямных захоронений есть и на среднем Одере и, наоборот, могильники с урновыми погребениями попадаются в Повисленье. Очевидно, жесткой границы между намечаемыми этнографическими группами внутри пшеворской территории не могло быть.

Рис. 11. Два региона пшеворской культуры

1 — могильники с преобладанием (более 60 %) ямных захоронений:

а — исследовано свыше 50 погребений;

б — исследовано от 10 до 50 погребений,

в — исследовано до 10 погребений (могильники с единичными раскопанными погребениями не картированы);

2 — могильники с преобладанием (более 60 %) урновых захоронений (значения а, б, в — те же);

3 — могильники, в которых найдены урны — прототипы первой группы славянской керамики VI–VII вв.;

4 — могильники с находками костей птиц в захоронениях;

5 — ареал культуры подклошовых погребений

1 — Кетж;

2 — Нова Церква;

3 — Лисицице;

4 — Реньска Весь;

5 — Грудына Мала;

6 — Глуб-цице;

7 — Гоголин-Стжебнюв;

8 — Калиновице;

9 — Стжебнюв;

10 — Хорула;

11 — Грудзице;

12 — Избицко;

13 — Шумишув;

14 — Шчедзык;

15 — Гродзешовице;

16 — Клокочице;

17 — Иорданов Шленски;

18 — Яксонув;

19 — Собоциско;

20 — Жерники Бельки;

21 — Нова Весь Вроц-лавека;

22 — Казанув (Вроцлав);

23 — Опорув (Вроцлав);

24 — Страховице;

25 — Любянж;

26 — Кобылице;

27 — Нова Весь Легницка;

28 — Вансош;

29 — Носоцице;

30 — Данковице;

31 — Глогув,

32 — Богомице;

33 — Сербы;

34 — Котла;

35 — Цецежин;

36 — Залев;

37 — Лежницы Бельки;

38 — Спицымеж;

39 — Жезав;

40 — Задовице;

41 — Весульки,

42 — Коможно;

43 — Домарадзице;

44 — Вымыслово;

45 — Пышанц;

46 — Нацлав;

47 — Чаньча;

48 — Кокочин;

49 — Слопаново;

50 — Лахмировице;

51 — Гняздовице;

52 — Кавчице;

53 — Пестжец;

54 — Страховице;

55 — Гаць;

56 — Копки;

57 — Ящув;

58 — Масув;

59 — Клочев;

60 — Нецеплин;

61 — Осецк;

62 — Карчевец;

63 — Стара Весь;

64 — Кавенчин;

65 — Гриневиче;

66 — Брулино-Коски;

67 — Росткы;

68 — Тухлин;

69 — Пястув;

70 — Славогура;

71 — Ксензы Двур,

72 — Дроздово;

73 — Доморадзин;

74 — Гродзиск Мазовецкий;

75 — Здуны;

76 — Белавы-Лубы;

77 — Щитно;

78 — Адольфин;

79 — Пиотркув;

80 — Бодзаново.

Рис. 12. Могильник Спицымеж. Предметы из погребений, характерных для восточного региона пшеворской культуры

1 — погребение 115;

2–8 — погребение 138;

9–11 — погребение 129;

12 — погребение 190;

13–19 — погребение 175;

20, 21 — погребение 191.

Рис. 13 а.

Рис. 13 б.

Рис. 13 а, б. Могильник Спицымеж. Предметы из погребений, характерных для западного региона пшеворской культуры

1–3 — погребение 38;

4–7 — погребение 50;

8–12 — погребение 79;

13–19-погребение 107;

20–25 — погребение 223;

26–29 — погребение 224,

30–32 — погребение 226;

33–43 — погребение 274.

Правомерность выделения двух этнографических регионов в пшеворской культуре подкрепляют следующие наблюдения. Свыше 95 % могил с находками птичьих костей, отражающих важный для этнографии ритуал, принадлежат Одерскому региону. В этом же регионе находиться свыше 80 % погребений, в которых отмечен ритуал вбивания в дно могильной ямы или в содержимое погребальной ярны оружия или орудий труда. Почти все пшеворские захоронения с камнем над погребением расположены в пределах западного региона.

Членение территории пшеворской культуры на западный и восточный регионы подтверждается картографией ряда вещевых находок. Так, основная масса широких железных фибул с цилиндрическими головками, имеющих аналогии в германских древностях, происходит из западного региона.[138] Преимущественно с этим регионом связаны и находки бронзовых изделий, происходящих из Нижнего Повисленья.[139] Только в западном регионе встречены специфически германские привески (Kapfe lanhanger).[140]

Восточный регион пшеворской культуры характеризуется широким распространением лепной керамики, близкой по форме славянским сосудам пражского типа. Здесь эта керамика обычна не только в могильниках, но сравнительно часта и на поселениях.

Существенно и то, что восточный регион пшеворской культуры целиком находится в пределах территории распространения культуры под-клошовых погребений и, очевидно, сформировался на основе последней. Наоборот, западный регион пшеворской культуры лежит главным образом за пределами культуры подклошовых погребений, видимо, его сложение происходило в иных условиях. Отмеченные выше особенности Одерского региона — ритуал вбивания в дно могильной ямы острых или колющих предметов, ритуал, связанный с находками костей птиц в захоронениях, и др. — никак не связаны с обрядностью культуры подклошовых погребений.

Со славянской культурой раннего средневековья эволюционно связываются пшеворские древности Висленского региона. Преемственность устанавливается как по формам лепной керамики, так и по погребальной обрядности. Еще Л. Нидерле показал, что славянские захоронения средневековья, в отличие от погребений соседних племен — балтских, финно-угорских и др., безынвентарны или сопровождаются единичными вещами, поврежденными на погребальном костре. Предметы вооружения, орудия труда, глиняные сосуды-приставки не свойственны славянским захоронениям. Именно таковы и многие пшеворские погребения восточного региона.

Ряд особенностей западного региона пшеворской культуры обнаруживает параллели в достоверно германских древностях, что наряду со свидетельствами письменных источников позволяет говорить о принадлежности значительной части пшеворского населения бассейна Одера восточным германцам.

В связи с предлагаемой дифференциацией пшеворской культуры необходимо сделать одну оговорку. Выявляемые различия урновых и ямных погребений и их неравномерное распределение по территории не дают оснований рассматривать присутствие или отсутствие урны в захоронениях в качестве этноопределяющего признака. Ни в коем случае нельзя все урновые захоронения считать германскими, а безурновые — славянскими.

Безусловно, что среди ямных захоронений пшеворских могильников немало неславянских и, наоборот, какая-то часть урновых могил оставлена славянами. К тому же совместное и длительное проживание двух этнических групп на одной территории вело к метисации населения. В пшеворском ареале славяне и германцы жили не изолированно друг от друга. Очевидно, здесь имелись и общие славяно-германские поселения, следствием чего было двуязычие в отдельных местах. В результате брачных связей этнографические признаки нивелировались. Археология пока еще не может выявить детали процесса взаимодействия двух этнических групп в течение многих поколений. В этих условиях было бы нецелесообразно определять этническую принадлежность каждого индивидуального пшеворского погребения. Дифференциация пшеворских древностей позволяет говорить лишь о наличии в этой культуре двух этнических компонентов и о различной их концентрации в Висленском в Одерском регионах.

Хронологически пшеворская культура соответствует среднему этапу развития праславянского языка (по периодизации Ф. П. Филина). Как уже отмечалось, этот этап характеризуется серьезными фонетическими изменениями и эволюцией в грамматике языка славян, что, по всей видимости, явилось результатом тесного взаимодействия славян с другим этносом.

Лексические материалы свидетельствуют, что именно в это время (судя по фонетическим особенностям) славянский язык пополнился значительным числом германских терминов. Таковы, в частности, kъпеzь (князь), сhlebъ (печеный хлеб), kotъlъ, (котёл); bl'udo (блюдо); kupiti (купить), chlevъ (хлев), sеlттъ (шлем), хъlmъ (холм), xosa (разбой), dъlgъ (долг), тесь (меч), оsьlь (осёл) и многие другие.[141] Таким образом, языкознание позволяет утверждать, что наиболее тесными в то время были славяногерманские связи.[142]

Независимо от лингвистики археология привела нас к тем же, но более конкретным историческим выводам.

Трудно сказать, как далеко на восток от Повисленья простиралась славянская территория в период позднего латена. Не исключено, что она достигала Среднего Подпепровья. Рядом с пшеворским ареалом в Припят-ском Полесье и в прилегающих к нему среднеднепровских землях в конце II в. до н. э. формируется зарубинецкая культура (рис. 8), по-видимому, имеющая непосредственное отношение к славянскому этногенезу.

Сводное исследование по зарубинецким древностям выполнено Ю. В. Кухаренко.[143] На основе строгого анализа материалов исследователю удалось очертить область расселения собственно зарубинецких племен и датировать их памятники временем от конца II в. до н. э. до начала II в. н. э. Зарубинецкие древности Киевского Поднепровья позднее были проанализированы Е. В. Максимовым.[144]

Поселения зарубинецкой культуры принадлежат к числу неукрепленных. Некоторые из них располагались на труднодоступных возвышенностях, другие — в открытых, низких местах. Материалов, чтобы судить о размерах и планировке селищ, пока очень мало. По-видимому, распространенным типом жилища были небольшие наземные дома (от 4x4 до 4X6 м) столбовой конструкции с открытыми очагами. Для поселений среднеднепровского региона характерны слегка углубленные в землю жилые постройки с очагом или печью в центре. В Полесье встречаются также небольшие четырехугольные полуземлянки с глинобитными очагами.

Могильники зарубинецкой культуры бескурганные. Захоронения устраивались в сравнительно неглубоких, обычно овальных, реже — круглых в плане ямах. Обряд погребения — трупосожжение. Наиболее распространены ямные захоронения, в которых остатки кремации ссыпаны в кучку или разбросаны по дну ямы. Сравнительно небольшой процент составляют урновые захоронения в округлых ямах. Редким исключением являются трупоположения, обнаруженные лишь в единичных зарубинецких могильниках. Погребения с трупосожжениями обычно содержат различные предметы — глиняные сосуды, фибулы, булавки и другие детали одежды или украшения, изредка попадаются орудия труда, бытовые предметы иди оружие.

Согласно положениям Ю. В. Кухаренко, истоком формирования зарубинецкой культуры были культуры поморская и подклошовых погребений Повисленья. Зарубинецкая культура возникла как ответвление поморской, в результате расселения носителей последней на юго-восток. Первоначально поморские племена появились в западной части Принятского Полесья, где среди древностей есть достоверно поморские элементы, и оттуда распространились на восток, в области Среднего и частично Верхнего Поднепровья.[145]

П. Н. Третьяков, возражая Ю. В. Кухаренко, показал, что припят-ская группа зарубинецких памятников не старше днепровских, поэтому последние не могут быть выведены из полесских древностей.[146] Однако это правильное замечание П. Н. Третьякова не может служить аргументом для отрицания участия поморского населения в генезисе зарубинецкой культуры. Видимо, ближе к истине подходит Д. А. Мачинский, который, заново изучив все стороны проблемы происхождения зарубинецкой культуры, пришел к выводу о сложении трех локальных групп зарубинецкой культуры (припятской, среднеднепровской и верхнеднепровской) не путем постепенного расселения ее носителей, а за счет притока населения из разных регионов поморской культуры и культуры подклошовых погребений. Исследователь полагает, что миграция из различных районов Повисленья происходила несколькими путями.[147]

Вместе с тем несомненно участие местного населения в генезисе зарубинецкой культуры. Зарубинецкая культура в значительной части сформировалась на территории, принадлежавшей племенам милоградской культуры. П. Н. Третьяков и О. Н. Мельниковская, занимавшиеся вопросом о взаимоотношениях милоградских и зарубинецких древностей, настаивали на отсутствии генетической преемственности между ними.[148]

Однако на Гомельщине обнаруживаются особенности, свойственные как милоградской, так и зарубинецкой культурам и объяснимые только сосуществованием их носителей на одной территории, в результате чего племена милоградской культуры были ассимилированы.

Ещё более отчетливо роль местного (очевидно, скифского) населения в сложении зарубинецкой культуры проявляется в среднеднепровских областях. Как показал Е. В. Максимов, здесь местными по происхождению оказываются нелощеная керамика, составляющая большую часть находок на поселениях, домостроительство и отдельные детали погребального обряда.[149]

В итоге можно считать, что формирование зарубинецкой культуры явилось результатом взаимодействия пришлых племен — носителей поморской культуры и культуры подклошовых погребений, принесших сюда латенские культурные традиции, с местным населением — милоградски-ми племенами на севере и скифскими — на юге.

Поскольку в сложении зарубинецкой культуры, как и в генезисе пшеворской, участвовали поморско-подклошовые племена, то можно утверждать, что зарубинецкое и пшеворское (или часть его) население было родственным в этноязыковом отношении. Однако отождествлять на этом основании все зарубинецкое население со славянами было бы преждевременным. Судя по культурным остаткам, активность местного и пришлого населения в разных частях зарубинецкой территории была весьма различной. Так как зарубинецкая культура сложилась в основном в ми-лоградском ареале, принадлежавшем балтам, то не исключена ее балтская атрибуция. Ведь поморская культура в Нижнем Повисленье также связана с окраинными балтами или балто-славянами. Поэтому представляется вероятным, что зарубинецкие племена принадлежали к отдельному диалекту, занимавшему, в некоторой степени, промежуточное положение между славянским языком и очень близкими к нему западнобалт-скими говорами. В зависимости от обстоятельств они могли стать и балтами, и славянами.

Формировавшаяся во II в. н. э. черняховская культура, характеристике которой посвящен следующий раздел, охватила южную часть заруби-нецкого ареала. Здесь потомки зарубинецких племен, очевидно, приняли участие в генезисе славянского ядра Черняховского населения.

Севернее Черняховского ареала судьба зарубинецкого населения была иной. Еще в начале нашей эры носители зарубинецкой культуры постеленно начали расселяться в поречье Десны, среди юхновского населения. А на рубеже I и II вв. н. э. сюда направляется значительная масса зарубинецкого населения. Во всех полесских и среднеднепровских могильниках зарубинецкой культуры в это время перестают хоронить. Влияние зарубинецкой культуры на севере достигает окрестностей Смоленска и охватывает бассейны Десны, Сожа и могилевского течения Днепра.

В результате взаимодействия зарубинецкого населения с местным в Верхнем Поднепровъе складывается несколько культурных группировок. Культура деснинских поселений с зарубинецкими элементами названа А. К. Амброзом почепской.[150] На Днепре синхронные памятники обычно именуются древностями типа Абидни, а в верховьях Сожа — культурой типа среднего слоя Тушемли. Во многом близки к верхнеднепровским и деснинским поселениям позднезарубинецкие памятники северных районов Среднего Поднепровья. Это пойменные памятники типа Казаровичей. Днепровские древности II–V вв. н. э., сформировавшиеся при значительном воздействии зарубинецкой культуры, обычно объединяются общим названием «позднезарубинецкая культура».[151]

Со II–III вв. н. э. зарубинецкие элементы появляются и в древностях бассейна верхней Оки. Очевидно, потомки зарубинецкого населения из Подесенья расселились далее в северо-восточном направлении. В результате их взаимодействия с местным балтским населением в бассейне верхнего течения Оки формируется мощинская культура.

П. Н. Третьяков и его сторонники утверждают, что зарубинецкая культура оставлена славянами. Расселение носителей зарубинецкой культуры в северо-восточном направлении, по мнению этих исследователей, отражает процесс славянизации верхнеднепровских областей, ранее принадлежавших балтам. Носителями позднезарубинецкой культуры были славяне — потомки зарубинецких племен и славянизированное местное население. В последних работах П. Н. Третьякова исключение делается только для мощинской культуры. На верхней Оке, как утверждает П. Н. Третьяков, расселившиеся потомки зарубинецких племен оказались ассимилированы местным балтским населением.[152]

Между тем, как известно, культурная ассимиляция далеко не всегда совпадает с этноязыковой. Результаты этнического взаимодействия зарубинецкого населения с верхнеднепровскими балтами во всех деталях пока не могут быть выяснены. Однако позднезарубинецкие древности и эволюционирующие из них древности третьей четверти I тысячелетия н. э. типа Тушемли — Банцеровщины — Колочина не обнаруживают преемственности с верхнеднепровскими, достоверно славянскими памятниками VIII–X вв. Отсюда следует, что позднезарубинецкие древности Верхнего Поднепровья на основе археологии нужно считать дославянскими, а согласно материалам гидронимики — балтскими.

Очевидно, нужно полагать, что расселение зарубинецких племен в северо-восточном направлении не внесло коренных изменений в этноязыковую ситуацию верхнеднепровских и верхнеокских земель. Зарубинецкие племена, в диалектном отношении в равной мере близкие как славянам, так и западным балтам, продвинувшись в области Верхнего Поднепровья и на Оку, пополнили балтское население этого края. Следами расселения зарубинецкого населения являются гидронимы западно-балтских типов, отчётливо выявляемые в левобережной части Верхнего Поднепровья и в Верхнеокском бассейне.[153]

Накануне формирования черняховской культуры этническая карта Юго-Восточной Европы выглядела следующим образом (рис. 14):

Рис. 14. Юго-Восточная Европа накануне сложения черняховской культуры

а — памятники пшеворской культуры;

б — памятники предположительно пшеворские;

в — во-сточнопоморско-мазовецкие памятники;

г — позднезарубинецкие памятники;

д — сарматские памятники первых веков нашей эры;

е — позднескифские памятники;

ж — фракийские памятники (поселения и могильники гето-дакские, карпские и культуры карпатских курганов);

з — ареал балтских племен (культуры восточнопрусская, штрихованной керамики, днепро-двинская, верхнеокская и юхновская);

и — общая граница черняховской культуры.

Почти по всему будущему черняховскому ареалу, от нижнего Дуная па западе до донских и волжских степей на востоке, расселялись сарматы принадлежащие, как и скифы, к иранской языковой группе. В бассейне Днепра и в Поднестровье они занимали не только степные районы, но и лесостепь, ранее заселенную скифским населением. В низовьях Днепра и в Крыму обитали поздние скифы.

Лесные области Поднепровья с прилегающей к нему частью Волго-Окского междуречья, а также бассейны Немана и Западной Двины заселяли балты. Им, как уже говорилось, принадлежат и позднезарубинецкие древности Верхнего Поднепровья. Отдельную этническую группу, видимо, составляли остатки зарубинецкого населения в Припятском Полесье и на Киевщине.

Западными соседями сарматов были дако-карпские племена, относящиеся к фракийской языковой группе.

Начиная с первых веков нашей эры, в Верхнее Поднестровье проникают носители пшеворской культуры. К сожалению, фрагментарность материалов не позволяет определить, к какой группе — висленской или одерской — принадлежат пшеворские древности этой территории. Скорее всего пшеворское расселение в Поднестровье и на Волынь происходило из бассейна Вислы.

В западных районах Припятского Полесья и на Волыни во 11 в. н. э. появляются племена восточнопоморско-мазовецкой культуры. Носителями ее были готы и другие восточногерманские племена, среди которых были и иноплеменные жители Южной Балтики.

Черняховская культура формируется в основном на скифо-сарматской территории. Очевидно, однако, что ее нельзя рассматривать как результат эволюционного развития сарматской культуры. Представляется бесспорным и то, что сложение черняховской культуры не сопровождалось вытеснением или уничтожением местного ираноязычного населения. Не было и какого-либо хронологического разрыва между сарматской и черняховской культурами. В междуречье Днестра и нижнего Дуная сарматы появляются в I в. н. э., но основная масса их захоронений приходится на II — начало III в. н. э. Именно к этому времени относится здесь распространение черняховской культуры.[154] О непосредственном соприкосновении сарматских и черняховских племен свидетельствуют такие могильники, как Тыргшор,[155] в которых есть захоронения того и другого населения.

В Поднепровье среди сарматских памятников имеются такие, которые определенно свидетельствуют о проживании здесь сарматов вплоть до Черняховского времени. Таковы, в частности, Журовка, где впускное сарматское погребение кургана 406 относится ко второй половине II — первой половине III в. н. э.;[156] Петрик, где предметы из могилы, открытой в 1873 г., датируются временем от конца I до начала III в. н. э.;[157] Цветна, где имеется погребение с вещами второй половины II — первой половины III в. н. э..[158]

Поскольку вопрос о вкладе скифо-сарматского населения в черняхов-скую культуру, как будет показано далее, имеет непосредственное отношение к проблеме славянского этногенеза, его необходимо исследовать подробно.

Работы по этому вопросу немногочисленны. Впервые некоторые сарматские элементы в черняховских памятниках Поднепровья были описаны два десятилетия назад Ю. В. Кухаренко.[159] В то время и черня-ховские и сарматские древности Поднепровья и Северного Причерноморья были исследованы еще слабо, и незначительные сарматские особенности в черняховских могильниках были расценены как результат контакта черняховских племен, занимавших более северные территории, с сарматами, жившими преимущественно в степях.

В другой работе Ю. В. Кухаренко утверждал, что черняховская культура развилась из скифской. Генетическая связь их обосновывалась сходством погребальных обрядов, близостью керамических форм и совпадением территории. Черты отличия, по мнению Ю. В. Кухаренко, обусловило в основном воздействие провинциальноримской культуры.[160] Напротив, Э. А. Сымонович, подчеркивая, что удельный вес скифских особенностей в материальной культуре Черняховского населения невелик, отрицал возможность развития ее из скифской.[161] К сожалению, исследователь сосредоточил внимание на различиях культур, оставив вне поля зрения элементы их сходства. Г. Б. Федоров рассмотрел этот вопрос на молдавских материалах и пришел к мысли о существенном вкладе сарматов в культуру черняховских племен. В частности, обряд ингумации в черняховской культуре, по его мнению, появился в результате сарматского влияния.[162]

К настоящему времени по черняховской культуре собраны значительные материалы, позволяющие определенно решить вопрос о роли иранского компонента в ее развитии. В результате анализа черняховских древностей выявляются особенности, которые можно считать скифо-сар-матскими по происхождению, поскольку ни одна из них не характерна для других археологических культур, участвовавших в формировании Черняховской.

К числу таких особенностей принадлежит, прежде всего, устройство в черняховских погребениях подбоев и земляных склепов. Подбойные могилы появляются еще в савроматское время и получают широкое распространение в прохоровской культуре.[163] В Северном Причерноморье захоронения в подбоях представлены в сарматских могильниках последних веков до нашей эры и первых столетий нашей эры.[164] По-видимому, под влиянием сарматов подбойные могилы появляются и в позднескифских могильниках нижнего Днепра.

Погребения в земляных склепах в предчерняховское время получили распространение в позднескифских могильниках Нижнего Поднепровья и Крыма. Вход в склеп обычно закрывали вертикально поставленной каменной плитой, а входную яму заполняли камнями.[165] Подобное устройство могил выявлено и на некоторых черняховских кладбищах. Скифское происхождение таких могил, как и сарматское — подбойных, представляется бесспорным.

Трупоположения с согнутыми в коленях или скрещенными ногами, встречаемые в черняховских могильниках, обычны для сарматов на различных стадиях эволюции их культуры, начиная с савроматской[166] и кончая шиповским этапом.[167] Поэтому связь подобных черняховских захоронений с сарматским погребальным ритуалом представляется очевидной.

Отдельные трупоположения с перекрещенными или согнутыми ногами встречены также в немногочисленных могильниках римского времени в низовьях Вислы, на Готланде и в южной Швеции. Однако и здесь этот обряд скорее всего является отражением сарматского воздействия на культуру древних германцев.[168]

Обычай ссыпать в могилы раскаленные древесный уголь и золу отчетливо проявляется уже у савроматов Нижнего Поволжья и Южного Приуралья.[169] В Северном Причерноморье он неоднократно зафиксирован в сарматских погребениях, относящихся к последним столетиям до нашей эры и первым векам нашей эры. Безусловно, наследием этого похоронного ритуала сарматов являются остатки костров, находимые чаще около головы или руки погребенного в черняховских могильниках.

Среди сарматских племен был распространен обычай класть в могилы пищу для «заупокойных трапез». В погребения прохоровской культуры помещали в основном куски туш баранов или овец, в редких случаях — части туши лошади. В сарматских погребениях северопричерноморских областей в качестве «заупокойной пищи» использовались также туши овец или баранов, реже в этих захоронениях встречаются кости лошади, ещё реже — кости крупного рогатого скота.

Подобный ритуал зафиксирован во многих могильниках черняховской культуры. В качестве жертвенных животных здесь также употребляли в основном мелкий рогатый скот. Свыше 70 % захоронений, в которых отмечен этот обряд, содержали кости мелкого рогатого скота. В сравнительно немногих могилах обнаружены кости коровы или лошади, в единичных — кости свиньи.[170]

Состав животных, используемых для заупокойного ритуала в черняховской культуре, со всей определенностью свидетельствует о сарматском происхождении этого обряда. Обычай сопровождать умерших «заупокойной пищей» известен и другим племенам латенско-римского времени, но для этих целей они использовали других животных. Так, в пшеворских могилах Одерского региона, как уже отмечалось, встречаются кости птиц и как редкое исключение — кости медведя и лошади, для кельтских погребений характерны преимущественно кости свиньи и т. п.

Ритуал сопровождения умерших «заупокойной пищей» отражают и глиняные сосуды, которыми обставлены некоторые Черняховские трупо-положения. Число сосудов в таких могилах колеблется от 4–5 до 10–16. Расположение их в погребениях различно: у ног, около головы, справа и слева от туловища, иногда только вокруг головы, иногда только около ног, в частности и между ногами.

Нельзя сказать, что аналогичный обряд был широко распространен среди сарматского населения Северного Причерноморья. Обычно в сарматских могилах встречаются единичные глиняные сосуды. Однако известны и погребения, обставленные многочисленными сосудами.[171] Но все они принадлежат к среднесарматскому времени. Позднее сарматские тру-поположения, непосредственно предшествующие черняховской культуре, обычно сопровождаются одним — тремя сосудами.

Все же можно полагать, что черняховский ритуал сопровождения умерших многочисленными глиняными сосудами восходит к сарматскому обряду. В пользу этого свидетельствует корреляция такого ритуала в черняховских трупоположениях с другими сарматскими особенностями (табл. 5).

Таблица 5. Взаимовстречаемость скифо-сарматских особенностей в погребениях черняховских могильников

Наконец, к числу достоверно сарматских особенностей нужно отнести такие элементы черняховских могил, как кусочки мела или краски и обычай искусственной деформации черепов.

Отмеченные сарматские погребальные особенности свойственны, прежде всего, черняховским трупоположениям с северной ориентировкой. Всего в черняховских могильниках раскопано более 800 захоронений с северной ориентировкой и 300 — с западной (табл. 6). В связи с этим возникает вопрос, не является ли сама меридиональная ориентировка погребенных в черняховской культуре наследием местного сарматского ритуала?

Ориентировка погребенных у сарматских племен не была стабильной, а претерпевала изменения со временем. В раннесарматскую эпоху господствующей была ориентировка умерших головой к югу. Такое положение свойственно и ранним сарматским могилам Поднепровья (Вороная, Михайловка, Ушкалка).[172] Зато в среднесарматский период в будущем черняховском регионе заметно преобладают погребения северной ориентировки.[173] Они господствуют здесь и в позднесарматское время, накануне сложения черняховской культуры.[174]

Меридионально ориентированные трупоположения характерны также я для некоторых других племен Средней Европы, в частности для кельтов. Однако кельтские могильники во всех своих важнейших чертах существенно отличаются от черняховских.[175] Полное отсутствие в погребальном ритуале черняховской культуры каких-либо кельтских особенностей исключает предположение о кельтском происхождении черняховских трупо-положений с северной ориентировкой.

В I в. н. э. обряд ингумации с помещением умерших в могилы головой к северу появляется в восточнопоморско-мазовецкой культуре Нижнего Повисленья, где он сосуществует с обрядом кремации. Во II в. н. э. племена этой культуры расселяются в южном и юго-восточном направлении, достигая западных районов Припятского Полесья и Волыни. По мере распространения восточнопоморско-мазовецкой культуры на юг процент трупосожжений в ее могильниках заметно возрастает. Брест-Тришинский могильник в Белоруссии и Дытыничский на Волыни содержат уже исключительно трупосожжения.[176] Это обстоятельство исключает предположение о генезисе всех черняховских меридиональных трупопо-ложений от восточнопоморско-мазовецких. Правда, в последние годы на Волыни, на южной окраине восточнопоморско-мазовецкой культуры, открыты и могильники, содержащие трупоположения с северной ориентировкой.[177] Однако они относятся к III–IV вв. н. э., т. е. уже синхронны черняховским. Поэтому черняховские меридиональные захоронения никак не могут быть производными от восточнопоморско-мазовецких. Скорее всего, наоборот, волынские трупоположения являются следствием черня-ховского воздействия.

Скифо-сарматские погребальные особенности[178] зафиксированы в немалом количестве во многих могильниках черняховской культуры (табл. 7) почти по всей территории ее распространения (рис. 15). Это даёт основание утверждать, что местное ираноязычное население вошло в состав черняховских племен в качестве одного из основных этнических компонентов.

Таблица 7. Скифо-сарматские особенности в черняховских могильниках

Таблица 7 (окончание)

Рис. 15. Распространение скифо-сарматских элементов в черняховской культуре

а — могильники с подбойными погребениями;

б — могильники со склепами-катакомбами;

в — могильники с трупоположениями с подогнутыми и скрещенными ногами;

г — могильники с захоронениями, содержащими остатки костра;

д — могильники с погребениями, содержащими кости животных;

е — могильники с погребениями, обставленными сосудами (четырьмя и более);

ж — могильники с погребениями, в которых обнаружены куски мела или краски;

з — могильники с деформированными черепами;

и — общая граница черняховской культуры.

1 — Сынтана-де-Муреш;

2 — Изворул;

3 — Гогошари;

4 — Ойнак;

5 — Хэрэшти;

6 — Четатеа Веке;

7 — Спанцов;

8 — Одобеску;

9 — Тыргшор;

10 — Индепенденца;

11 — Бырлад-Каса;

12 — Обыршени-Войнешти;

13 — Алдени;

14 — Калбени;

15 — Неполоковцы;

16 — Лецкани;

17 — Одобеску;

18 — Чернилов;

19 — Городница;

20 — Оселивка;

21 — Устье;

22 — Малаешты;

23 — Балцаты 1;

24 — Балцаты 2;

25 — Будешты;

26 — Редкодубы;

27 — Ружичанка;

28 — Заячевка;

29 — Косаново;

30 — Данилова Балка;

31 — Ризино;

32 — Рыжевка;

33 — Заплазы;

34 — Ранже-вое;

35 — Коблево;

36 — Викторовка;

37 — Каборга;

38 — Журовка;

39 — Маслово;

40 — Коро-тяк;

41 — Раковец;

42 — Бережанка;

43 — Дедовщина;

44 — Деревянное;

45 — Гречаники;

46 — Переяславль Хмельницкий;

47 — Телешовка;

48 — Черняхов;

49 — Ромашки;

50 — Малый Ржавец;

51 — Успенка;

52 — Гурбинцы;

53 — Лохвица;

54 — Жовнин;

55 — Дубняги;

56 — Компанийцы;

57 — Кантемировка;

58 — Водяное;

59 — Войсковое;

60 — Новоалександровка;

61 — Привольное;

62 — Запорожье;

63 — Каменка Днепровская;

64 — Гавриловка.

О том, что население, оставившее черняховские трупоположения, происходит от скифо-сарматского, очень отчетливо свидетельствуют и материалы антропологии. Черняховское население, представленное трупоположениями, принадлежит к мезодолихокранному антропологическому типу. К этому же типу относится и скифское население как степных, так и лесостепных регионов. Сопоставление деталей строения черепов из скифских и черняховских могильников приводит антропологов к выводу, что черняховцы в значительной части были потомками местного ираноязычного населения.[179]

Собственно сарматскими, обнаруживающими сходство с краниологическими материалами нижневолжских сарматов, обычно считаются черепа, характеризующиеся мезобрахикранией и более широким лицом. Подобные краниологические материалы обнаружены в единичных черняховских могильниках — Будештском,[180] Эрбиценах — ив меньшем количестве — в других.[181] На этом основании можно говорить о сравнительно небольшом участии пришлого сарматского элемента в генезисе черняхов-ского населения. Но поскольку сарматизация северопричерноморских областей не сопровождалась полным вытеснением местного ираноязычного населения, то вклад последнего в формирование черняховских племен в какой-то степени отражает и долю участия сарматизированных потомков скифов.

Вклад скифо-сарматского населения в материальную культуру черняховских племен менее выразителен, поскольку черняховская культура сформировалась при активном воздействии провинциальноримской культуры. Только единичные лепные сосуды из черняховских памятников сопоставимы с сарматскими и скифскими и, видимо, происходят от них.[182]

Сарматское происхождение имеют и некоторые гончарные черняховские сосуды.[183]

Можно говорить и о сарматском происхождении некоторых вещевых находок из черняховских памятников. Румынские археологи причисляют к ним костяные украшения призматической формы, орнаментированные кольцевым узором, и ожерелья, составленные из бус.[184] Может быть, к наследию сарматов относятся бусы некоторых типов — мелкие цилиндрические, чечевицеобразные, сферические спаянные, встречаемые как в сарматских, так и в черняховских памятниках.

В западной части ареала черняховской культуры в этногенезе ее носителей участвовали местные карпские и дакийские племена. Это проявляется и в деталях похоронного ритуала, и в отдельных элементах материальной культуры.[185] Были среди Черняховского населения, несомненно, и готы. Вклад восточнопоморскомазовецкой культуры в черняховскую еще предстоит внимательно исследовать, но очевидно, что он не был ни решающим, ни существенным.

К славянскому этногенезу прямое отношение имеют пшеворские и зарубинецкие компоненты черняховской культуры. И для пшеворской, и для зарубинецкой культур был характерен обряд трупосожжения. Поэтому вклад этих культур, прежде всего, ощутим среди черняховских захоронений по обряду кремации.

Исследуя черняховские трупосожжения, Н. М. Кравченко классифицировала эти погребения на несколько типов, среди которых есть сопоставимые с пшеворскими или зарубинецкими по обрядовым признакам.[186]

По основным признакам с погребениями пшеворской культуры прежде всего сопоставимы черняховские трупосожжения, в которых остатки кремации помещены на дно могильной ямы вместе с фрагментами глиняной посуды, вторично обожженной, или сложены в глиняную урну, опять-таки с явными следами вторичного обжига. Захоронения с обрядовыми признаками, свойственными пшеворской культуре, известны почти по всему Черняховскому ареалу (рис. 16), но наибольшая концентрация их наблюдается в области Поднепровья.

Рис. 16. Распространение пшеворско-зарубинецких элементов в черняховской культуре

а — могильники с пшеворскими особенностями в погребальном обряде;

б — могильники с зарубинецкими особенностями в погребальном обряде;

в — могильники с рассредоточенными погребениями;

г — памятники с лепной керамикой пшеворских типов;

д — памятники с лепной керамикой пшеворско-зарубинецких типов;

е — памятники с лепной керамикой заруби-нецких типов;

ж — могильники, в которых зафиксировано применение камня в трупосожжениях;

з — могильники, в которых в захоронениях по обряду сожжения присутствуют кости птиц;

и — общая граница черняховской культуры.

1 — Сынтана-де-Муреш;

2 — Олтени;

3 — Тыргшор;

4 — Хэрэшти;

5 — Спанцов;

6 — Индепенденца;

7 — Лецкани;

8 — Будешты,

9 — Неслухов;

10 — Черепин;

11 — Рипнев;

12 — Демьянов;

13 — Бовшев;

14 — Городница;

15 — Комаров;

16 — Устье;

17 — Балцаты 1;

18 — Балцаты 2;

19 — Вилы Ярузские;

20 — Косаново;

21 — Рыжевка,

22 — Маслово;

23 — Каборга;

24 — Раковец;

25 — Бережанка;

26 — Сухостав;

27— Пряжев;

28 — Деревянное;

29 — Жуковка,

30 — Черняхов;

31 — Переяславль Хмельницкий;

32 — Ромашки;

33 — Ломоватое;

34 — Журовка;

35 — Успенка,

36 — Гурбинцы;

37 — Лохвица;

38 — Жовнин;

39 — Завадовка;

40 — Компанийцы;

41 — Кантемировка;

42 — Новоселовка;

43 — Писаревка;

44 — Федоровка,

45 — Волошское;

46 — Войсковое;

47 — Новоалександровка;

48 — Привольное,

49 — Августиновка;

50 — Каменка,

51 — Гавриловка.

Особый тип черняховских захоронений составляют рассредоточенные трупосожжения, в которых остатки кремации вперемешку с землей разбросаны в сравнительно больших овальных или округлых ямах. В заполнении этих ям встречаются отдельные обломки глиняных сосудов, иногда вторично обожженные в огне. Основным районом распространения сожжений этого типа на черняховской территории является Поднепровье. Такие погребения господствуют в тех черняховских могильниках, где преобладают сожжения. Замечено, что рассредоточенные трупосожжения получили наибольшее распространение на позднем этапе эволюции черняховской культуры.

Аналогичные трупосожжения характерны для пшеворской культуры. В Силезии могильники с рассредоточенными сожжениями выделяются в особую добродзеньскую группу этой культуры.

Черняховские погребения, в которых кальцинированные кости наполняют неприкрытую глиняную урну или помещены кучкой на дне погребальной ямы вместе с сосудами-приношениями, Н. М. Кравченко связывает с зарубинецким погребальным ритуалом. Такие трупосожжения известны в основном вдоль северной границы распространения черняховской культуры, там, где прежде обитало зарубинецкое население, причем именно в этом регионе на черняховских памятниках встречается керамика, близкая к зарубинецкой. В иных регионах черняховской территории трупосожжения этого типа выступают как единичные явления.

Другим элементом, свидетельствующим о значительном вкладе пшеворских и зарубинецких племен в черняховскую культуру, является лепная керамика. Региональной характеристике этой керамики были посвящены статьи В. Д. Барана и Э. А. Сымоновича.[187] Анализ и классификацию всей лепной посуды из памятников черняховской культуры успешно провела Г. Ф. Никитина.[188]

Типы лепной посуды черняховской культуры находят самые различные аналогии. Одни из них имеют параллели среди дако-гетских древностей Северо-Западного Причерноморья, другие сходны с восточнопоморско-мазовецкой керамикой, третьи — с посудой северопричерноморских городов, четвертые обнаруживают близкие аналогии в памятниках приэльбских германцев и т. п. Но наиболее распространенными в черняховской культуре были лепные сосуды, сопоставимые по формам и другим деталям с пшеворской и зарубинецкой глиняной посудой.

Аналогии в пшеворской культуре имеют Черняховские горшки всех трех групп классификации Г. Ф. Никитиной. Таковы сосуды группы «а» (с отогнутым венчиком) типов 5 (приземистые, округлобокие, с наибольшим расширением в средней части и зауженным низом), 6 (приземистые, с сильно раздутой средней частью тулова), 8 (с биконическим туловом и коротким венчиком), 10 (вытянутых пропорций, с овальным туловом), 11 (с раздутым туловом на плитчатом поддоне) и 14 (при высоте, равной диаметру венчика, и с узким дном); горшки группы «б» (с прямым венчиком) типа 1 (с крутыми плечиками при наибольшем диаметре в верхней части); горшки группы «в» (с вогнутым венчиком) типов 3 (вытянутые, с равномерно раздутым туловом) и 4 (вазообразные).

С зарубинецкой керамикой обнаруживают параллели черняховские лепные горшки типов 3, 12 (1) и13 группы «а». Немало типов сосудов (например, горшки типов 7 и 9 группы «а»; типа 3 группы «б»; типа 1 группы «в»; миски типов 2, 10 и 11) может быть сопоставлено как с зарубинецкой, так и с пшеворской керамикой.

Пшеворское происхождение, возможно, имели и некоторые другие сосуды черняховской культуры. В. В. Кропоткин обратил внимание на присутствие в Черняховских памятниках мисок и мискообразных сосудов трех видов, очень характерных для пшеворской культуры: 1) с высокими поддонами, 2) с Х-образными ручками и 3) с налепными шишкооб-разными ручками-упорами.[189] В археологической литературе не раз отмечалось сходство элементов орнаментации черняховской керамики с пшеворской.[190]

Многочисленность пшеворских и в несколько меньшей степени зару-бинецких особенностей в погребальных памятниках и среди лепной керамики черняховской культуры (табл. 8) говорит о значительном участии пшеворско-зарубинецких племен в сложении Черняховского населения. Пшеворско-зарубинецкие элементы в черняховской культуре количественно занимают второе место после местных скифо-сарматских. Очевидно, пшеворско-зарубинецкие племена вместе с местными ирано-язычными составили основное ядро Черняховского населения.

Таблица 8. Пшеворско-зарубинецкие элементы в черняховских памятниках

Таблица 8 (окончание)

Имеются некоторые пшеворские черты и среди прочих элементов материальной культуры Черняховского населения. Так, в Компаниевском могильнике были обнаружены меч, копье и умбон; наконечник копья встречен в одном из захоронений Августиновского могильника; в погребении 6 Малаешт найден умбон. Для Черняховских могил предметы вооружения абсолютно не характерны, и, очевидно, этот обычай был занесен сюда пшеворскими переселенцами. В отдельных погребениях Будештского, Косановского и Спанцовского могильников встречены ключи и замки, в Заячевском могильнике найдены ножницы, т. е. опять-таки предметы, характерные для пшеворской культуры. В отдельных черняхов-ских трупосожжениях обнаружены кости птиц, зафиксированы также немногочисленные случаи применения камня. Однако все эти пшеворские особенности явно не получили в черняховской культуре широкого распространения, оставаясь редким исключением.

Это, на первый взгляд, противоречит выводу о значительной доле участия пшеворского населения в черняховском этногенезе, полученному при анализе погребальной обрядности и лепной керамики. Однако обычай помещать в могилы предметы вооружения, ключи и замки, ритуал жертвоприношения птицы и т. п. были характерны не для всей пшеворской культуры, а преимущественно для племен, занимавших Одерский регион. Очевидно, пшеворское население, характеризуемое этими особенностями и принявшее участие в миграционном потоке в юго-восточном направлении, было относительно малочисленным. Основную же массу пшеворских переселенцев в северопричерноморских областях составили выходцы из Висленского региона, т. е. славяне.

Нужно полагать, что черняховское население, сформировавшееся в условиях территориального смешения нескольких племенных групп, оставалось пестрым в этническом отношении. Видимо, в разных частях обширного Черняховского ареала имели место различные языковые и ассимиляционные процессы, может быть, оставшиеся незавершенными из-за относительной кратковременности черняховской культуры. Об этом, в частности, отчетливо свидетельствует неравномерная в разных областях Черняховского ареала концентрация элементов, унаследованных черняховской культурой от слагаемых древностей: скифо-сарматских, фракийских, пшеворских, зарубинецких и восточнопоморско-мазовецких.

Отдельные пшеворские элементы встречаются широко, почти по всей территории распространения черняховской культуры. Вместе с тем в черняховском ареале отчетливо выявляется регион их большой концентрации (рис. 17), Он охватывает в основном поднепровские земли — Среднее Поднепровье и поречье порожистой части Днепра — и поэтому назван мной Среднеднепровским регионом.[191] На западе он простирается по лесостепи через среднее и верхнее течение Южного Буга до областей Верхнего Поднестровья. Может быть, целесообразнее называть этот регион Подольско-Днепровским. Помимо концентрации пшеворских, а также за-рубинецких особенностей, эта область Черняховского ареала характеризуется и другими специфическими особенностями (рис. 18).

Рис. 17. Подольско-Днепровский регион черняховской культуры

а — памятники с пшеворско-зарубинецкими особенностями;

б — поселения с углубленными жилищами;

в — могильники, в которых преобладают трупосожжения;

г — могильники, в которых среди трупоположений господствует западная ориентировка;

д — могильники, в которых господствуют меридионально ориентированные трупоположения;

е — общая граница черняховской культуры;

ж — приблизительные границы Подольско-Днепровского региона.

1 — Сынтана-де-Муреш;

2 — Тыргу-Муреш,

3 — Олтени;

4 — Изворул;

5 — Ойнак;

6 — Какалец;

7 — Тыргшор;

8 — Хэрэшти;

9 — Спанцов;

10 — Одобеску;

11 — Стрэулешти;

12 — Индепенденца;

13 — Могошани;

14 — Извоар,

15 — Эрбицени;

16 — Костиша-Мяноциа;

17 — Куртэа;

18 — Петрис;

19 — Лунка;

20 — Лецкани;

21 — Богдянешти;

22 — Малаешты;

23 — Комрат,

25 — Купче;

25 — Неслухов;

26 — Черепин,

27 — Рипнев II и III,

28 — Демьянов II и III;

29 — Рако-буты;

30 — Чижиков,

31 — Верхний Иванов;

32 — Раковец;

33 — Бережанка;

34 — Сухостав;

35 — Подволочиск;

36 — Романово Село;

37 — Путятинцы;

38 — Теребовля;

39 — Коростовичи;

40 — Бовшев II и III;

41 — Городница,

42 — Островец;

43 — Незвиско;

44 — Лука Врублевецкая;

45 — Солончены;

46 — Балцаты 1;

47 — Балцаты 2;

48 — Делакэу;

49 — Будешты;

50 — Раншевое;

51 — Коблево;

52 — Каборга;

53 — Вилы Ярузские;

54 — Косаново,

55 — Рыжевка;

56 — Данилова Балка;

57 — Кринички;

58 — Маслово;

59 — Пряжев;

60 — Дедовщина;

61 — Деревянное;

62 — Черняхов;

63 — Переяславль Хмельницкий,

64 — Ромашки;

65 — Журовка;

66 — Червонная Слобода;

67 — Новочиновское;

68 — Ломоватое;

69 — Завадовка;

70 — Успенка

Рис. 18. Лепная керамика черняховской культуры

1, 8, 9 — Бовшев;

2 — Лохвица;

3, 5 — Компанийцы;

6 — Гавриловка;

7 — Ракобуты

Погребения по обряду трупосожжения, как известно, встречаются на всей черняховской территории, но процент их в различных ее районах далеко не одинаков. Подольско-Днепровский регион выделяется многочисленностью трупосожжений. Здесь немало могильников, в которых захоронения по обряду кремации количественно преобладают над ингуми-рованными погребениями. Так, в Масловском могильнике трупосожжения составляют около 70 % всех исследованных захоронений, в Писаревском — 78, в Компаниевском — свыше 90, в Каменском — около 90 и т. п. Вне этого региона погребения по обряду кремации, как правило, сравнительно немногочисленны.

Наряду с меридионально ориентированными трупоположениями в чер-няховских могильниках встречаются погребенные, обращенные головами на запад. Доля последних среди Черняховских трупоположений неодинакова в различных районах. Подольско-Днепровский регион характеризуется наибольшим распространением трупоположений с западной ориентировкой. Только здесь известны могильники, в которых такие трупоположения преобладают над меридиональными. Вне Подольско-Днепровского региона, наоборот, господствуют могильники со значительным преобладанием меридионально ориентированных трупоположений (например, в Малаештах они составляют 88 %, в Будештах — 74, Сынтана-де-Му-реш — 86, Коблево — 70, Лецкани — 84, Тыргшор, Изворула, Индепен-денца — около 100 и т. д.).

Ещё одна весьма специфическая этнографическая особенность — жилища-полуземлянки — выделяет Подольско-Днепровский регион черняховской культуры. Черняховское домостроительство, очень разнотипное, отражает сложность этнической структуры населения. На поселениях этой культуры открыты и исследованы и простые наземные жилища деревянной конструкции, и жилища с каменными стенами, и большие многокамерные дома, и углубленные постройки — землянки и полуземлянки.

Черняховские углубленные жилища очень разнохарактерны по всем деталям — форме, размерам, интерьеру. Эта разнотипность, по-видимому, объясняется тем, что постройки не появились в Черняховском ареале в готовом виде. Углубленные жилые постройки здесь, очевидно, были новообразованием. Но среди многих типов углубленных жилищ в черняховское время вырабатывается и получает распространение квадратная в плане полуземлянка с печью или каменным очагом в одном из углов, сопоставимая по всем деталям со славянскими полуземлянками второй половины I тысячелетия н. э.

Такие сформировавшиеся полуземлянки с печью или очагом в углу открыты на некоторых Черняховских поселениях, в том числе в Рако-бутах,[192] Черепине, Демьянове, Рипневе и Бовшеве.[193]

Полуземляночные жилища изредка встречаются на черняховских поселениях и за пределами Подольско-Днепровского региона. Однако там они остаются сравнительно редким исключением, в то время как в Подольско-Днепровском регионе полуземлянки иногда являются господствующей формой жилища, а на некоторых поселениях (например, в Демьянове и Черепине) — единственной формой домостроительства.[194]

Таким образом, можно думать, что основную массу населения Подольско-Днепровского региона черняховской культуры составили потомки местных ираноязычных племен и славяне — носители пшеворской и зарубинецкой культур. Поскольку скифо-сарматское культурное наследие здесь отходит на второй план, нужно полагать, что местное иранское население постепенно было ассимилировано славянами. Об этом свидетельствуют и значительное число могильников с преобладанием захоронений по обряду трупосожжения, и устойчивое сохранение пшеворских особенностей в черняховской обрядности. Очень вероятно, что распространение здесь трупоположений с западной ориентировкой отражает тот же ассимиляционный процесс. Судя по материалам Гавриловского могильника, каких-либо различий в антропологическом строении между северными и западными Черняховскими трупоположениями не наблюдается.[195] Поэтому не исключено, что погребенные, обращенные головой к западу, были потомками скифо-сарматского населения, вовлеченного в процесс ассимиляции или уже ассимилированного.

Кроме значительности пшеворских и зарубинецких элементов в культурной характеристике Подольско-Днепровского региона черняховской культуры, о славянской принадлежности его населения можно судить по памятникам V–VII вв. Два существеннейших этнографических признака — лепная керамика и домостроительство — генетически связывают памятники этого региона с достоверно славянскими древностями третьей четверти I тысячелетия н. э. Как будет показано ниже, одна из славянских диалектно-племенных группировок V–VII вв. явилась наследницей населения Подольско-Днепровского региона черняховской культуры.

В отличие от славян Повисленья, славянское население Подольско-Днепровского региона черняховской культуры сформировалось в условиях тесного славяно-иранского взаимодействия. Славяне черняховской культуры — это не только потомки пшеворских и зарубинецких племен, но и ассимилированное скифо-сарматское население.

Необходимо отметить, что процесс славянизации населения в Подольско-Днепровском регионе протекал в сложных условиях и окончательна не завершился. Наряду со славянами и потомками скифо-сарматов здесь, вероятно, обитало и иноэтничное население, о чем свидетельствуют и обнаруживаемые здесь элементы восточнопоморско-мазовецкой культуры, и открытые раскопками «большие дома», имеющие аналогии в германском ире.[196]

В истории славяно-иранских языковых и культурных отношений выявляется период, характеризуемый очень значительным воздействием иранского населения на одну из групп славян. Это воздействие охватывает не весь славянский мир, а только юго-восточную часть его. Проявляется иранское влияние и в языковых материалах, и во многих элементах материальной и духовной культуры славян.

Исследователи давно обратили внимание на иранское происхождение восточнославянских языческих богов Хорса и Симаргла. В. И. Абаев убедительно показал, что эти боги имеют скифо-сарматское начало и должны рассматриваться как заимствованные от иранского населения Северного Причерноморья.[197] Тот же исследователь отметил, что украинский Вий этимологически и семантически восходит к иранскому богу ветра, войны, мести и смерти (скифский Vauhka-sura, названный Геродотом).[198] Обнаруживаются также семантические и этимологические параллели между восточнославянским божеством Родом и осетинским Naf (Род).[199] В языческом пантеоне западных славян божества иранского происхождения неизвестны. Усвоение и переработка частью славянского мира наследия иранской солярной мифологии отражены в митраистских заимствованиях в христианской религии.[200]

Среди русских вождей, подписавших в X в. договор с Византией, были лица с именами иранского происхождения — Сфанъдръ, Прастенъ, Истръ, Фрастенъ, Фуръстенъ и др..[201] Бесспорные иранизмы имеются и в этнонимии юго-восточной части славянского мира. Хорваты, север и, вероятно, русь — этнонимы иранского происхождения.[202] Иранское наследие проявляется и в древнерусской культуре.[203]

Следы иранского воздействия на юго-восточную часть славянства обнаруживаются в материалах лексики.[204] Очень важно, что оно проявляется в фонетике и грамматике. В. И. Абаев показал, что изменение взрывного g, свойственного праславянскому языку, в задненёбный фрикативный y (h) произошло в ряде славянских языков в условиях скифо-сарматского воздействия. Поскольку фонетика, как правило, не заимствуется у соседей, исследователь утверждает, что в формировании южной части восточного славянства (будущие украинские и южнорусские говоры) участвовал скифо-сарматский субстрат.[205]

Тот же исследователь допускает, что результатом скифо-сарматского воздействия были появление в восточнославянском языке генетива-аккузатива и близость восточнославянского с осетинским в перфектирующей функции превербов.[206] В. Н. Топоров объясняет беспредложный лока-тивдатив в славянском языке воздействием иранцев.[207] Эти фонетические я грамматические изменения в славянском языке являются региональными и не могут быть отнесены слишком далеко в глубь праславянской истории.

Количество иранских параллелей в языке, культуре и религии славян настолько значительно, что в научной литературе поставлен вопрос о славяно-иранском симбиозе, имевшем место в истории славянства. Очевидно, это историческое явление затронуло лишь часть славянского мира и часть иранских племен. В этот период, нужно допустить, славяне и иранцы жили на одной территории, смешивались между собой, и в результате ираноязычное население оказалось ассимилированным.

География различных элементов иранского воздействия на славян надежно локализует славяно-иранский симбиоз в Северном Причерноморье, где обнаруживается плотная концентрация иранизмов и где ира-ноязычное население жило длительное время. Упомянутые культурно-языковые явления, отражающие славяно-иранское взаимодействие, не предоставляют возможности для его абсолютной хронологии. Однако очевидно, что рассматриваемый исторический процесс начался на несколько столетий раньше, чем произошло заселение славянами подунайских областей, поскольку иранское влияние коснулось славянского населения и этой территории. Если известно, что славяне начали освоение Подунавья в VI столетии, то славяно-иранский симбиоз должен быть датирован первой половиной I тысячелетия н. э. Таким образом, мы приходим к тому же выводу, который был получен на чисто археологических материалах: славяно-иранский симбиоз имел место в черняховской культуре.

Ираноязычное население, занимая уже относительно небольшой регион, жило в северопричерноморских землях и во второй половине I тысячелетия н. э. Не исключено, что отдельные культурные и лексические иранизмы проникли к славянам в то время. Однако в целом славяноиранский симбиоз ко второй половине I тысячелетия н. э. отнести невозможно. В это время имели место лишь локальные пограничные контакты между отдельными славянскими племенами и остатками ираноязычного населения. Славяно-иранский симбиоз ни в коем случае не является результатом таких маргинальных контактов. В истории славянства был период глубокого внутрирегионального взаимодействия, охватившего почти половину славянского мира.

Известно и племенное название славянской группировки, сформировавшейся при активном участии иранского этнического компонента. Это — анты, упоминаемые византийскими историками и Иорданом в основном в связи с историческими событиями VI в. Иордан рассказывает об антах и в связи с событиями IV в.[208]

Интересно, что этноним анты имеет, скорее всего, иранское происхождение. Предположение об этом было высказано учеными еще в конце прошлого столетия.[209] Его разделял М. Фасмер и отстаивали многие исследователи. «Из всех существующих гипотез, как кажется, более вероятной, — отмечает в этой связи Ф. П. Филин, — является гипотеза об иранском происхождении слова „анты“: др. индийское antas (конец, край) antyas (находящийся на краю), осетин. att'iya (задний, позади). Если бы это предположение оказалось правильным, то в таком случае значение слова „анты“ было бы „живущие на украине, пограничные жители“».[210] Антами, по-видимому, были названы ираноязычным населением Северного Причерноморья славянские племена, расселившиеся на юго-восточной окраине славянского мира и находившиеся в тесном контакте со скифо-сарматами.

Примечания:

1

Повесть временных лет, ч. I. M.-Л., 1950, с. 11.

2

Первольф И. Славянская взаимность с древнейших времен до XVIII в. СПб., 1874; Antoniewicz W. Niektore zagadnienia historiografii dawnych Slowian XIX i XX stulecia. — Swiatowit, XXVII, 1966, s. 24–92.

11

Шахматов А. А. Очерк древнейшего периода истории русского языка. Пг., 1915; он же. Введение в курс истории русского языка. Пг., 1916.

12

Бузук П. А. Взгляды академика Шахматова на доисторические судьбы славянства. — Известия Отделения русского языка и словесности Академии наук, т. XXII, кн. 2, 1921, с. 150–179; Ильинский Г. А. Проблема праславянской прародины в научном освещении А. А. Шахматова. — Там же, т. XXV, 1922, с. 419–436.

13

Vasmer M. Die Urheimat der Slawen. — In: Der ostdeutsche Volksboden. Breslau, 1926, S. 118–143.

14

Kozlowski L. Kultura luzycka a problem pochodzenia Slowian. — In: Pamietnik IV Zjazdu historykow polskich, I. Lwow, 1925; Kostrzewski J. Praslowianszczyzna. — In: Biblioteca slowianska, ser. 1, N 2. Warszawa, 1935; idem. Praslowianszczyzna. Zarys dziejow i kultury Praslowian. Poznan, 1946; idem. Wielikopolska w pradziejach. Warszawa — Wroclaw, 1955; Filip J. The Beginnings of Slaw Settlements in Czechoslovakia. Praha, 1946.

15

Czekanowski J. Wstep do historii slowian. Lwow, 1927 (2-е расширенное издание Poznan, 1957).

16

Rudnicki M. Sur 1'etablissement des preslaves dans les bassins de la Vistule et de 1’Odra aux temps prehistoriques. — Slavia occidentalis5 ХШ, 1934, p. 169–185; idem. Praslowianszczyzna. Lechia-Polska. I. Wolonienie sig slowian sposrid ludow indoeu-ropejskich i ich pierwotne siedziby. Poznan, 1959; II. Wspolnota slowianska. Wspol-nota lechicko-polska. Poznan, 1961.

17

Lehr-Splawinski Т. О pochodzeniu i praojczyznie slowian. Poznan, 1946.

18

Utaszyn H. Praojczyzna slowian. Lodz, 1959; Филин Ф. П. Образование языка восточных славян. М. — Л., 1962, с. 34–35.

19

Moszynski К. Badania nad pochodzeniem i pierwotna kultura Slowian. Krakow, 1925.

20

Moszynski K. Pierwotny sazieg jezyka praslowianskiego. Wroclaw — Krakow, 1957.

21

Лер-Сплавинский Т. К современному состоянию проблемы происхождения славян. — ВЯ, 1960, № 4, с. 23–30.

111

Dabrowska Т… Wschodnia granica kultury przeworskiej w poznym okresie latenskim i wczesnym okresie rzymskim. — In: Materialy starozytne i wczesnosredniowieczne, II. Wroclaw — Warszawa — Krakow — Gdansk, 1973, s. 127–253; Tejral J. К interpretaci severovychodnich prvku v hmotne kulture Moravske oblasti na sklonku starsi doby rimske. — Pamatky archeologicke, 1970, N 1, s. 184–215.

112

Godlowski К. Budownictwo, rozplanowanie i wielkosc osad kultury przeworskiej na Gornym Slasku. — WA, XXXIV, 3–4, 1969, s. 306–316.

113

Godlowski K. Budownictwo, rozplanowanie i wielkosc…, s. 305–328.

114

См., например: Przewozna К. Osada i cmentarzysko z okresu rzymskiego w Slopano-wie, pow. Szamatuly. — Fontes archaeologici Posnanienses, V, 1955, s. 63–97.

115

Погребальный ритуал этой культуры обстоятельно исследован в работе Г. Ф. Никитиной «Погребальный обряд культур полей погребений Средней Европы в I тысячелетии до н. э. — первой половине I тысячелетия н. э.» (В кн.: Погребальный обряд племён Северной и Средней Европы в I тысячелетии до н. э. — I тысячелетии н. э. М., 1974, с. 55–90).

116

Kostrzewski J. Groby szkeletowe poznolatenskie w Wielkopolsce. — Sprawozdania Polskiej Akademii nauk, 41, 1936, s. 180–183; Wozniak Z. Osadnictwo celtyckie w Polsce. — Archeologia Polski, XV, 1, 1970, s. 181.

117

Никитина Г. Ф. Погребальный обряд культур полей погребений…, с. 68–71.

118

Седов В. В. Скифо-сарматское воздействие на культуру древних германцев Скандинавии и Южной Балтики. — В кн.: Тезисы докладов Шестой всесоюзной конференции по изучению Скандинавских стран и Финляндии, ч. 1. Таллин, 1973, с. 109.

119

Kostrzewski J. Die ostgermanische Kultur der Spatlatenezeit, I. Leipzig — Wurzburg, 1919, S. 197–204.

120

Plinius Secundus С Naturalis historia, IV. Leipzig, 1895, p. 96–99.

121

Корнелий Тацит. Сочинения в двух томах, т. I. Л., 1969, с. 353–373. Тацит говорит о германцах и в других своих исторических сочинениях.

122

Древние германцы. Сборник документов. М., 1937.

123

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 484.

124

Kostrzewski J. Zagadnienie ciaglosci zaludnienia ziem polskich. Poznan, 1961; idem. Zur Frage der Siedlungsstetigkeit in der Urgeschichte Polens von der Mitte des П Jahrtausends v. u. Z. bis zum fruhen Mittelalter. Wroclaw — Warszawa — Krakow, 1965.

125

Pescheck Chr. Die friuhwandalische Kultur in Mittelslesi Wandalen. Leipzig, 1939: Jahn M. Die Wandalen. — In: Vorgeschichte der deutschen Stamme, III. Berlin, 1940, S. 946–951.

126

Klindt-Iensen О. Denmark. London, 1962, p. 99, 100.

127

Hachmann R. Die Goten und Skandinavien. Berlin, 1970.

128

Jankuhn H. Germanen und Slawen. — In: Berichte uber den II Internationalen Kong-ress fur Slawische Archaologie, Bd I. Berlin, 1970, S. 55–74.

129

Jasnosz S. Cmentarzysko z okresu pozno-latenskiego i rzymskiego w Wymyslowie, pow. Gostyn. — In: Fontes praehistorici Posnanienses, II, 1952, s. 1–284.

130

Kostrzewski B. Cmentarzysko z okresu pozno-latenskiego i rzymskiego w Domaradzicach, pow. Rawicz. — In: Fontes archaeologici Posnanienses, IV, 1954, s.143–274.

131

Dabrowska T. Cmenlarzvsko kultury przeworskiej w Karczewou, pow. Wesrow. — In: Malerialy starozvlne \ vvozesnosredniowieczne, II. Wroclaw — Warszawa — Krakow — Gdansk. 1973. s. 383–531.

132

Kostrzewski B. Cmenlarzysko z okresu rzymskiego w Koninie (woj. Poznanskie). — Przeglad archeologiczny, VII, 2, 1947, s. 192–294.

133

Dymaczcwski A. Cmentarzysko z okresu rzymskiego w Mlodzikowie. pow. Sroda. — In: Fontes archacologici Posnanieaiscs, VIII–IX, 1958, s. 179–442.

134

Szydlowski J. Cmentarzysko z okresu wplywow rzymskich w Chhoruli, pow. Krapko-wice. Wroclaw — Warszawa — Krakow. 1964.

135

Godlowski К. Cmentarzysko z okresu wplywow rzymskich w Grudzicach w pow. Opolskim. — Przeglad archeologiczny, XVI, 1964, s. 154–162.

136

Miskiewicz J. Cmentarzysko z okresu rzymskiego w miejscowosci Szczytno pow. Wroclawek. — In: Materialy starozytne, V. Warszawa, 1959, s. 259–289.

137

Kietlinska A., Dabrowska Т. Cmentarzysko z okresu wplywow rzymskich w wsi Spicymierz, pow. Turek. — In: Materialy starozytne, IX. Wroclaw — Warszawa — Krakow. 1963, s. 143–254.

138

Tejral J. К interpretaci severovychodnich prvku…, s. 201, obr. 6.

139

Tejral J. К interpretaci severovychodnich prvku…, s. 204, obr. 7.

140

Kleemann О. Zwei ostgermanische Kapfelanhangen aus Glogau und die Verbreitung der Kapfelanhanger. — In: Altschlesien, Bd 8. Breslau, 1939, S. 76–85, Abb. 10.

141

Kiparski V. Die gemeinslavischen Lehnworter aus dem Germanischen. Helsinki, 1934; Бернштейн С. В. Очерк сравнительной грамматики славянских языков. М., 1961, с. 95–99; Филин Ф. П. Образование языка восточных славян. М. — Л., 1962, с. 104, 137.

142

Г. Шевелов утверждает, что результатом контакта славян с германцами было не только проникновение в славянский язык германской лексики, но и фонологическое воздействие на славянский язык (Shevelov G. A Prehistory of Slavic. N. Y., 1965, p. 617–619).

143

Кухаренко Ю. В. Зарубинецкая культура. — САИ, вып. Д1–19, 1964.

144

Максимов Е. В. Среднее Поднепровье на рубеже нашей эры. Киев, 1972.

145

Кухаренко Ю. В. К вопросу о происхождении зарубинецкой культуры. — СА, 1960, № 1, с. 289–300.

146

Третьяков П. Н. Финно-угры, балты и славяне на Днепре и Волге. М. — Л., 1966, с. 214, 215.

147

Мачинский Д. А. К вопросу о происхождении зарубинецкой культуры. — КСИА, 107, 1960, с. 3–8.

148

Третьяков П. Н. Моховское второе городище. — КСИА, 81, 1960, с. 43–48; Мельниковская О. Н. О взаимосвязи милоградской и зарубинецкой культур в Южной Белоруссии (по материалам раскопок Милоградского городища). — СА, 1963, № 1, с. 32–41.

149

Максимов Е. В. Среднее Поднепровье на рубеже нашей эры, с. 116–129.

150

Атброз А. К. К истории Верхнего Подесенья в I тысячелетии н. э. — СА, 1964, № 1, с. 56–71.

151

Третьяков П. Н. Финно-угры, балты и славяне на Днепре и Волге, с. 220–239; Раннесредневековые восточнославянские древности. Л., 1974.

152

Третьяков П. Н. Финно-угры, балты и славяне на Днепре и Волге, с. 190–239; он же У истоков древнерусской народности. Л., 1970, с. 27–71.

153

Седов В. В. Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья. М., 1970, с. 42–48.

154

Рикман Э. А. Вопрос датировки импортных вещей в памятниках племен черняховской культуры Днестровско-Прутского междуречья. — С А, 1972, № 4, с. 84–101.

155

Diaconu G. Tirgsor. Necropola din secolele III–IV e. n. Bucuresti, 1965.

156

Бобринский А. А. Отчет о раскопках, произведенных в 1903 г. в Чигиринском уезде Киевской губ. — ИАК, 14,1905, с. 29, 30.

157

Обозрение некоторых губерний и областей России в археологическом отношении. — ЗРАО, XI, 1–2, 1899, с. 261, 262.

158

OAK за 1896 г., с. 88, 89.

159

Кухаренко Ю. В. К вопросу о славяно-скифских и славяно-сарматских отношениях (по данным погребального обряда). — СА, XIX, 1954, с. 111–120.

160

Очерки истории СССР. Кризис рабовладельческой системы и зарождение феодализма на территории СССР. III–IX вв. М., 1958, с. 64–83.

161

Сымонович Э. А. К вопросу о скифской принадлежности черняховской культуры. — СА, 1962, № 2, с. 39–49.

162

Федоров Г. Б. О двух обрядах погребения в черняховской культуре (по памятникам Молдавии). — С А, 1958, № 3, с. 238–243.

163

Мошкова М. Г. Памятники прохоровской культуры. — САИ, вып. Д1–10, 1963, с. 23.

164

Вязьмитина М. И. Сарматские погребения у с. Ново-Филипповка. — В кн.: Вопросы скифо-сарматской археологии. М., 1954, с. 220–244; Махно Е. В. Розкопки пам'яток епохи бронзи та сарматського часу в с. Усть-Кам'янцi. — В кн.: Археологiчнi па-м'ятки УРСР, т. IX. Киiв, 1960, с. 24–38; Мелюкова А. И. Сарматское погребение из кургана у с. Олонешты, — СА, 1962, № 1, с. 195–208; Фёдоров Г. Б. Позднесарматский могильник у с. Криничное. — В кн.: Древности Восточной Европы. М., 1969, с. 248–253.

165

Вязъмитина М. И. Золотобалковский могильник. Киев, 1972.

166

Смирнов К. Ф., Петренко В. Г. Савроматы Поволжья и Южного Приуралья. — САИ, вып. Д1–9, 1963, с. 20, табл. V.

167

Рикман Э. А. Поздние сарматы Днестровско-Дунайского междуречья. — СЭ, 1966, № 1, с. 73; он же. Этническая история населения Поднестровья и прилегающего Подунавья в первых веках нашей эры. М., 1976, с. 48; Bichir Gh. Les Sarmates sur le territoire de la Roumanie. — In: Actes du УШ Congres International des sciences prehistoriques et protohistoriques t. 1. Beograd, 1971, p. 277.

168

Седов В. В. Скифо-сарматское воздействие на культуру древних германцев Скандинавии и Южной Балтики. — В кн.: Тезисы докладов Шестой всесоюзной конференции по изучению Скандинавских стран и Финляндии, ч. I. Таллин, 1973, с. 109.

169

Смирнов К. Ф., Петренко В. Г. Савроматы Поволжья и Южного Приуралья, с. 20, табл. VI.

170

Так, в трёх черняховских могильниках Румынии (Тыргшор, Спанцов, Лунка) раскопано 34 погребения с костями жертвенных животных. Из них в 25 захоронениях (73,5 %) встречены овечьи кости, в шести — кости быка и в четырех — кости свиньи (Bolomey Alexandra. Ofrande animale in necropole din secolul al IV-lea e. n. — Studii si cercetari de antropologie, 1967, N 1, p. 25–36).

171

Вязьмiтiна M. I, Iллiнсъка В. А, Покровсъка Е. Ф., Тереножкiн О. I., Ковпаненко Г. Т. Кургани бiля с. Ново-Пилипiвки i радгоспу «Аккермень». — В кн.: Архео-логiчн пам'ятки УРСР, т. УШ. Киiв, 1960, с. 22–135.

172

Смирнов К. Ф. О начале проникновения сарматов в Скифию. — В кн.: Проблемы скифской археологии. М., 1971, с. 191–196.

173

Абрамова М. П. Сарматские погребения Дона и Украины П в. до н. э. — I в. н. э. — С А, 1961, № 1, с. 107.

174

Рикман 9. А. Поздние сарматы Днестровско-Дунайского междуречья, с. 73.

175

Filip J. Keltove ve stredni Evrope. Praha, 1956; Powel T. G. E. The Celts. London, 1958.

176

Смiшко М. Ю., Свешнiков I. К. Могильник III–IV столiтъ н. е. у с. Дитинiчi Ровенськоi областi. — МДАПВ, 3, 1961, с. 89–114; Кухаренко Ю. В. Могильник Брест-Тришин. — КСИА, 100, 1965, с. 97–101.

177

Кропоткин В. В. Новый могильник поморско-мазовецкой культуры у с. Городок Ровенской обл. — СА, 1972, № 4, с. 255, 256.

178

Для настоящей работы членение выявленных особенностей на сарматские и скифские не имеет смысла. Сарматское завоевание Скифии, по-видимому, представляло собой инфильтрацию отдельных сарматских групп в среду скифов. Среди последних распространилась сарматская культура, а язык скифов, принадлежащий к северовосточной подгруппе восточноиранских языков, приобрел особенности, свойственные диалекту сарматов, относящихся по языку к той же подгруппе восточных иранцев. Особая скифская культура сохранилась лишь на нижнем Днепре и в Крыму.

179

Кондукторова Т. С. Антропология древнего населения Украины. М., 1972.

180

Великанова М. С. Палеоантропологический материал из могильников черняховской культуры Молдавии. — Труды Института этнографии, XXI, 1961, с. 26–52; она же. Палеоантропология Прутско-Днестровского междуречья. М., 1972, с. 70–90.

181

Plopsor Nicolaescu D. Contributii paleoantropologice la rezolvarea unor probleme istorice privind perioada migratiei popoarelor in spatiul Carpato-Dunarean. — Revis-ta nuzeelor, 1967, 2, p. 101–110.

182

Сымонович Э. А. Лепная посуда памятников черняховской культуры нижнего Днепра. — КСИИМК, 68, 1957, с. 17–19; Федоров Г. Б. Население Прутско-Днестровского междуречья в I тысячелетии н. э. — МИА, № 89, 1960, с. 120; Рикман Э. А. Памятник эпохи великого переселения народов. Кишинев, 1967, с. 20–22.

183

Корпусова В. М. Бiконiчнi посудини перших столiть нашоi ери з Причорномор'я. — Археологiя, 3, 1971, с. 75–82; Магомедов Б. В. До вивчення черняхiвського гончарного посуду. — Археологiя, 12,1973, с. 83.

184

Diaconu Gh. Despre pandantivele prismatice de os din necropola de la Tirgsor. — SCIV, 1962, N 2, p. 441–446; Аурелиан П. Следы культуры Черняхов — Сынтана де Муреш в Малой Скифии. — Dacia, VI, 1962, р. 235–256.

185

Рикман Э. А. О фракийских элементах в черняховской культуре Днестровско-Ду-найского междуречья. — В кн.: Древние фракийцы в Северном Причерноморье. М., 1969, с. 178–188; Кравченко Н. М. К вопросу о происхождении некоторых типов обряда трупосожжения на черняховских могильниках. — КСИА, 121, 1970, с. 44–51.

186

Кравченко Н. М. К вопросу о происхождении некоторых типов обряда трупосожжения…, с. 44–51.

187

Сымонович Э. А. Лепная керамика памятников черняховской культуры нижнего Днепра, с. 14–19; Баран В. Д. До питання про лiпну керамiку культури полiв поховань черняхiвського типу у межирiччi Днiстра i Захiдного Бугу. — МДАПВ, 3, 1961, с. 77–87.

188

Никитина Г. Ф. Классификация лепной керамики черняховской культуры. — СА, 1966, № 4, с. 70–85.

189

Кропоткин В. В. Могильник Черняховского типа в с. Ризино Черкасской обл. (к вопросу о происхождении черняховской культуры). — Slavia antiqua, XVIII, 1971, с. 197–205. Впрочем, такие же сосуды есть и на памятниках восточнопоморско-мазовецкой культуры.

190

Сымонович Э. А. Орнаментация черняховской керамики. — МИА, № 116, 1964, с. 345–361.

191

Седов В. В. Формирование славянского населения Среднего Поднепровья. — С А 1972, № 4, с. 122–125.

192

Баран В. Д. Памятники черняховской культуры бассейна Западного Буга. — МИА, № 116, 1964, с. 250.

193

Баран В. Д. Поселения перших столiть нашоi ери бiля села Черепин. Киiв, 1961, с. 28–49; он же. Памятники черняховской культуры бассейна Западного Буга, с. 211–250; Вагаn V. D. Siedlungen der Cernjachov-Kultur am Bug und oberen Dnestr. — Zeitschrift fur Archaologie, 1973, N 1, S. 30–40.

194

Вместе с тем в Подольско-Днепровском регионе бытовали и иные типы жилых построек, свидетельствующие о племенной неоднородности населения.

195

Кондукторова Т. С. Палеоантропологический материал из могильника полей погребальных урн Херсонской обл. — Советская антропология, 1958, № 2, с. 76.

196

Рикман Э. А. К вопросу о «больших домах» на селищах Черняховского типа. — СЭ, 1962, № 3, с. 121–138; Тиханова М. А. Ещё раз к вопросу о происхождении черняховской культуры. — КСИА, 121, 1970, с. 89–94.

197

Абаев В. И. Скифо-европейские изоглоссы. М., 1965, с. 115–117.

198

Абаев В. И. Дохристианская религия алан. — В кн.: XXV Международный конгресс востоковедов. Доклады делегации СССР. М., 1960, с. 5–7.

199

Абаев В. И. Скифо-европейские изоглоссы, с. 110, 111.

200

Лелеков Л. А. О некоторых иранских элементах в искусстве древней Руси. — В кн.: Искусство и археология Ирана. М., 1971, с. 183–190; он же. К реконструкции раннеславянской мифологической системы. — Советское славяноведение, 1973, № 1, с. 52–59.

201

Kalmykow A. Iranians and Slavs in South Russia. — Journal of the American Oriental Society, 45, 1925, p. 68–71.

202

Фасмер М. Этимологический словарь русского языка, т. IV. М., 1973, с. 262; Трубачев О. Н. Из славяно-иранских лексических отношений. — В кн.: Этимология 1965. М., 1967, с. 32; Седов В. В. Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья, с. 130.

203

Рыбаков Б. А. Ремесло древней Руси. М., 1948, с. 99–112.

204

Трубачев О. Н. Из славяно-иранских лексических отношений, с. 3–81.

205

Абаев В. И. О происхождении фонемы y(h) в славянском языке. — В кн.: Проблемы индоевропейского языкознания. М., 1964, с. 115–121.

206

Абаев В. И. Превербы и перфективность. Об одной скифо-славянской изоглоссе. — В кн.: Проблемы индоевропейского языкознания. М., 1964, с. 90–99.

207

Топоров В. Н. Об одной ирано-славянской параллели из области синтаксиса. — Краткие сообщения Института славяноведения, 28, 1960, с. 3–11.

208

Иордан. О происхождении и деяниях гетов. Getica. M., 1960, с. 115.

209

Hubschmann П. Etymologie und Lautlehre der ossetischen Sprache. Strassburg, 1887, S. 21; Uhlenbeck C. C. Kurzgefassten etymologisches Worterbuch der altindischen Sprache. Amsterdam, 1898–1899, S. 8.

210

Филин Ф. П. Образование языка восточных славян. М., 1962, с. 60.