История ранних славян может быть изучена при широком сотрудничестве различных наук — лингвистики, ономастики, археологии, антропологии, этнографии и фольклористики. Любая из этих наук в отдельности не располагает и вряд ли когда-либо будет располагать достаточным количеством фактов для решения проблемы славянского этногенеза в целом.

Ныне все признают, что проблему происхождения славян нужно решать общими усилиями историков, лингвистов, археологов и представителей других смежных дисциплин. Однако содружество разных специалистов в разработке этногенетических проблем иногда понимается ошибочно. Так, например, некоторые исследователи полагают, что если лин-гвисты локализуют ранних славян где-то в Среднем Поднепровье, то и археологи вслед за ними должны поместить славянскую прародину здесь же, объявив славянской какую-либо среднеднепровскую археологическую культуру. В результате у одного исследователя рождается мысль о славянской принадлежности белогрудовской и чернолесской археологических культур, другие утверждают, что славянами были племена мило-традской культуры, третьи относят к славянам комаровскую культуру, четвертые — скифскую лесостепную. Наоборот, археологи, работающие над древностями более западных регионов Европы, рассматривают тши-нецкую, лужицкую и иные культуры в качестве славянских, ссылаясь на утверждения другой группы лингвистов о размещении ранних славян в Висло-Одерском междуречье.

Такой подход к изучению славянского этногенеза, в частности к выяснению прародины славян, неверен в методологическом отношении. Совместные решения этногенетических проблем представителями разных наук возможны только при том условии, что выводы каждой отрасли науки покоятся на собственных материалах, а не навеяны данными смежной науки.

Примером научного сотрудничества археологии, истории и языкознания в решении этногенетических тем может служить книга «Народы между германцами и кельтами», посвященная населению порейнских областей эпохи Цезаря.[29] Её авторам — двум археологам и лингвисту — независимо друг от друга на основе археологических, исторических и топонимических материалов удалось обнаружить неизвестную дотоле особую группу индоевропейских племен, в языковом отношении близкую германцам, кельтам и италикам.

Лингвистике, ономастике, археологии, антропологии и этнографии свойственны собственные методы исследования. В решении славянского этногенеза перед каждой из них могут быть поставлены определенные задачи. Поэтому необходимо проанализировать возможности каждой из этих наук в освещении исследуемой тематики.

Средствами языкознания изучается, прежде всего, глоттогенез, являющийся существенной частью этногенеза. Установлено, что славянские языки принадлежат к индоевропейской языковой семье, куда входят, кроме того, балтские, германские, италийские (романские), кельтские, греческий, армянский, албанский, индоиранские, а также распространенные в древности фракийские, иллирийские, анатолийские и тохарские языки.

На первых порах развития индоевропеистики исследователи полагали, что образование отдельных языков является результатом простой эволюции диалектов праиндоевропейского языка вследствие отрыва или изоляции носителей этих диалектов от основного ствола. Однако теперь установлено, что распад индоевропейской общности был весьма сложным процессом. По-видимому, ни одна из известных лингвистике ветвей не образовалась непосредственно из диалектов праиндоевропейского языка. В отдаленной древности индоевропейских языков и диалектов было значительно больше, чем фиксирует современная наука. Распад индоевропейского языка не был одноактным процессом, а прошел через ряд этапов и длился тысячелетия. Между древними индоевропейскими и современными языковыми группами имели место промежуточные этноязыковые образования, а в отдельных случаях, вероятно, и серия промежуточных групп.

Первый период распада индоевропейской общности связан с отделением анатолийских и индоиранских языков. Древнейшие письменные памятники свидетельствуют, что хеттский и индоиранский языки выделились из индоевропейского по крайней мере уже в III тысячелетии до н. э. Следовательно, праиндоевропейская языковая общность относится к V–IV тысячелетиям до н. э. В раннее время образовались также армянский, греческий и фракийский языки. Зато языки племен Срединной Европы оформились в самостоятельные сравнительно поздно. Так, согласно данным современной германистики прагерманский язык существовал в первой половине I тысячелетия до н. э. К рубежу II и I тысячелетий до н. э. относится выделение праиталийского языка.

Славянский язык принадлежит к числу молодых в семье индоевропейских. М. Фасмер определял образование праславянского языка временем около 400 г. до н. э., Т. Лер-Сплавинский — серединой I тысячелетия до н. э. Ф. П. Филин замечает, что начало становления праславян не может быть установлено с достаточной точностью, но, пишет он, «мы можем быть уверены в том, что праславянский язык в I тысячелетии н. э. и в века, непосредственно предшествующие нашей эре, несомненно, существовал».[30]

Американские лингвисты Г. Трегер и X. Смит предложили следующую хронологическую схему образования индоевропейских языков.[31]

Лексические и топонимические изыскания привели немецкого лингвиста X. Крае к следующему выводу: в то время когда анатолийские, индоиранские, армянский и греческий языки уже отделились от остальных индоевропейских и развивались как самостоятельные, полностью оформившиеся языки, италийский, кельтский, германский, славянский, балтский и иллирийский еще не существовали.[32]«Западноевропейские языки Северной и Средней Европы во II тысячелетии до н. э., — пишет X. Крае, — в своем развитии были достаточно близки друг другу, составляя, хотя и слабо связанную, но еще единообразную и находящуюся в постоянных контактах группу, которую можно назвать „древнеевропейской“. Из нее со временем вышли и развились отдельные языки: германский и кельтский, италийский и венетский, иллирийский, балтский и на окраине славянский».[33] Древнеевропейцы занимали обширные пространства Европы. Согласно X. Крае древнеевропейские гидронимы распространены от Скандинавии на севере до материковой Италии на юге и от Британских островов на западе до юго-восточной Прибалтики на востоке (рис. 2). Области севернее Альп представляются исследователю наиболее древними. Древнеевропейцы выработали общую терминологию в области сельского хозяйства, социальных отношений и религии.

Рис. 2. Древняя гидронимия Европы

а — древнеевропейские гидронимы;

б — иранские гидронимы;

в — фракийские гидронимы;

г — догреческие (анатолийские и «пеласгские») гидронимы;

д — этрускские гидронимы;

е — до-индоевропейские гидронимы;

ж — ареал древней финно-угорской гидронимии

Конечно, построения X. Крае являются всего лишь научной гипотезой. Поэтому для одних исследователей они вполне приемлемы, а другие указывают на то, что фактических данных для предположения о существовании древнеевропейской общности пока очень мало. Однако количество материалов, свидетельствующих в пользу построений X. Крае, постепенно увеличивается, что делает их все более и более авторитетными.

Известный иранист В. И. Абаев выявил целый ряд северноирано-ев-ропейских (скифо-европейских) языковых схождений и отметил параллели в области мифологии, свидетельствующие о бесспорном контакте древних иранцев Юго-Восточной Европы с еще нерасчлененными европейскими племенами. В связи с этим, замечает исследователь, нужно признать, что древнеевропейская языковая общность, куда входили будущие славяне, германцы, кельты и италики (по В. И. Абаеву, и тохары), является исторической реальностью.[34]

В результате анализа лексики гончарного, кузнечного, текстильного и деревообрабатывающего ремесел славян О. Н. Трубачев пришел к выводу, что носители раннеславянских диалектов или их предки в период, когда складывалась эта ремесленная терминология, находились в контакте с германцами и италиками, т. е. с индоевропейцами Центральной Европы. Центральноевропейский культурно-исторический ареал, который занимали будущие германцы, италики и славяне, локализуется исследователем в бассейнах верхнего и среднего Дуная, верхней Эльбы, Одера и Вислы, а также в Северной Италии (рис. 5).[35]

На основе рассмотренных языковых данных можно сделать вывод общего порядка. Отдаленные предки славян, т. е. древнеевропейские племена, ставшие позднее славянами, во II тысячелетии до н. э. жили в Центральной Европе и находились в контакте, прежде всего, с протогер-манцами и протоиталиками. Скорее всего, они занимали восточное положение среди европейской группы индоевропейцев. В таком случае им принадлежала какая-то область, входящая в регион, обнимающий бассейн Вислы, поскольку в среднеднепровских землях древнеевропейских гидронимов уже нет. Ничего более определенного по истории этого далекого периода на основе лингвистических данных сказать невозможно.

Сформировавшийся в I тысячелетии до н. э. праславянский язык эволюционировал довольно неравномерно. На смену спокойному развитию приходили периоды бурных изменений, что, видимо, было обусловлено степенью взаимодействия славян с соседними этническими группами. Поэтому периодизация эволюции праславянского языка является существенным моментом для изучения проблемы славянского этногенеза.

Пожалуй, наиболее простая и в то же время исчерпывающая периодизация эволюции языка праславян предложена Ф. П. Филиным.[36] Исследователь выделяет три крупных этапа в развитии этого языка.

Первый этап (до конца I тысячелетия до н. э.) соответствует начальной стадии формирования основы славянской языковой системы. Это период, когда славянский язык только что начал развиваться самостоятельно и постепенно вырабатывал свою систему, отличную от других индоевропейских языковых систем.

Следующий, средний, этап развития праславянского языка датируется временем от конца I тысячелетия до н. э. до III–V вв. н. э. В этот период происходят серьезные изменения в фонетике языка славян (палатализация согласных, устранение некоторых дифтонгов, изменения в сочетаниях согласных, отпадение согласных в конце слова), эволюционирует его грамматический строй. В это время получает развитие диалектная дифференциация славянского языка. Можно предполагать, что все эти довольно существенные изменения в развитии праславянского языка были обусловлены взаимодействием славян с другими этноязыковыми группами. Иначе их объяснить невозможно.

Поздний этап эволюции праславянского языка (V–VII вв. н. э.) совпадает с началом широкого расселения славян, что привело в конечном итоге к разделению единого языка на отдельные славянские языки. Языковое единство славян в это время еще продолжало существовать, однако уже появились условия для зарождения в разных местах славянского ареала отдельных языковых групп.[37]

Славянский языковый материал для истории праславянских племен дает очень немного. Как уже отмечалось, на основе праславянской лексикологии можно утверждать, что славяне (в I тысячелетии до н. э. и в первых веках нашей эры) заселяли лесные земли с умеренным климатом и обилием рек, озер и болот, в стороне от степей, гор и морей. Неоднократно предпринимаемые попытки использовать для более конкретной локализации раннеславянского региона ботаническую и зоологическую терминологию оказались несостоятельными. Изменения географических зон в исторические периоды, миграции животных и растений, малочисленность и эпохальные изменения флористической и фаунистиче-ской лексики делают любые этногенетические выводы, основанные на анализе зооботанических терминов, малодоказательными. Из зоотермино-логии для определения прародины славян важны, пожалуй, только названия проходных рыб — лосося и угря. Поскольку эти термины восходят к праславянскому языку, нужно допустить, что славянский регион древнейшей поры находился в пределах обитания этих рыб, т. е. в бассейнах рек, впадающих в Балтийское море.

Для изучения этногенеза славян перспективны некоторые внутрилинг-вистические методы исследования. Известно, что фонологическая система того или иного языка перестраивается под воздействием иноязычного субстрата. При этом замечено, что чем больше фонологическая система отлична от первоначальной, тем дальше удалены ее носители от прародины. Отсюда неизбежен вывод о максимальной близости современных диалектов, распространенных на территории прародины, к общему языку той или иной системы.

Согласно наблюдениям В. В. Мартынова, занимавшегося реконструкцией элементов фонологической системы праславянского языка, наиболее последовательно праславянские фонологические черты выявляются в великопольских говорах. В юго-восточном направлении от ареала последних праславянские фонологические особенности в современных славянских диалектах заметно ослабевают, а в южном (в Придунавье и на Балканском полуострове) — пропадают вовсе.[38]

Сравнительно-историческое языкознание установило, что в тот период, когда праславянский язык выделился из индоевропейского и стал развиваться самостоятельно, славяне имели языковые контакты с балтами, германцами, иранцами и, может быть, с фракийцами и кельтами. Это вовсе не значит, что славяне древнейшей поры занимали все пространство между ареалами балтов, иранцев, германцев, фракийцев и кельтов. Весьма вероятно, что в этом пространстве наряду со славянами жили и иные этнические группировки.

Наиболее существенные связи праславянский язык имел с балтскими. Из всех индоевропейских языков славянский наиболее близок к балтско-му, что явилось основой для предположения о существовании в древности единого балто-славянского языка, в результате распада которого и образовались самостоятельные славянский и балтский языки. Дискуссия по вопросу о балто-славянских языковых отношениях, развернувшаяся в связи с IV Международным съездом славистов, показала, что сходство между балтским и славянским языками и наличие балто-славянских изоглосс могут быть объяснены длительным контактом славян с балтами (балто-славянская сообщность).[39] Независимо от того, в какой форме проявлялись эти контакты, остается несомненным, что праславяне длительное время соседствовали с балтскими племенами.

В I тысячелетии до н. э. и в начале нашей эры балты занимали обширную область, простиравшуюся от юго-восточного побережья Балтийского моря до верхней Оки. На вопрос о том, где проходила граница между славянами и балтами, лингвисты отвечают неоднозначно. Одни исследователи считают, что праславяне жили южнее балтов, т. е. в Среднем Поднепровье и Припятском Полесье, другие локализуют праславян юго-западнее балтского ареала, т. е. в бассейне Вислы и Одера.

Для определения праславянской территории существенно, что многие древние балто-славянские изоглоссы не охватывают всех балтских языков. Балто-славянская сообщность относится в основном, очевидно, к тому времени, когда прабалтский язык уже дифференцировался на группы диалектов. На основе данных балтской диалектологии время распада общебалтского языка (выделение западной, восточной и днепровской диалектных групп) определяется концом II тысячелетия до н. э..[40]

Праславяне находились в тесном общении, прежде всего, с западной группой балтов. «Нет сомнения в том, — подчеркивает в этой связи С. Б. Бернштейн, — что балто-славянская сообщность охватила, прежде всего, праславянский, прусский и ятвяжский языки».[41] В лингвистической литературе высказывались предположения о формировании праславянского языка на основе одного из окраинных занаднобалтских диалектов или, наоборот, о происхождении западнобалтских диалектов от одной из групп праславянских говоров. Согласно этим представлениям в древности существовала единая языковая общность, которая на основной территории сохранила свои основные особенности, характерные для балтской языковой группы, а на западной окраине подверглась изменениям, превратившись в славянскую.[42] Как бы ни решался этот вопрос, остается несомненным, что славяне в древности могли быть только западными или юго-западными соседями балтов.

Очень важно исследование славяно-иранских языковых связей. Время господства иранских (скифо-сарматских) племен в Юго-Восточной Европе и территория их расселения выяснены наукой, поэтому изучение славяноиранских отношений могло бы ответить на вопрос, когда и где праславяне соседствовали о иранскими племенами Северного Причерноморья.

Собранные к настоящему времени факты свидетельствуют о значительности славяно-иранских лексических схождений и об иранском воздействии на славянскую фонетику и грамматику.[43] Эти данные, сведенные воедино, легли в основу предположения, что праславяне жили в тесном соседстве с иранскими племенами, и позволили размещать славянскую прародину в Среднем Поднепровье. Суммарное рассмотрение славяноиранских связей породило гипотезу о непрерывном контакте славян с северными иранцами. Между тел большое число славяно-иранских схождений еще не дает оснований для утверждения, что в течение многовекового периода праславянской истории контакты славян со скифо-сарматами не прерывались. Поэтому одной из первостепенных задач в области изучения славяно-иранских связей является их хронологическая периодизация.

Первый серьезный шаг в этом направлении сделан О. Н. Трубачевым. В статье, посвященной лексическим иранизмам в славянских языках,[44] исследователь вполне справедливо исключает из числа собственно иранских прежде всего те лексические схождения, которые восходят к эпохе контактов диалектов праиндоевропейского языка. Далее, оказалось, что большинство иранских лексических заимствований в славянских языках является локальным — они охватывают не весь славянский мир, а либо только восточнославянские языки, а иногда лишь часть их, либо только южнославянские, либо только западнославянские. Естественно, что локальные лексические заимствования не отражают древнейшие праславяно-иранские связи, а принадлежат в основном к относительно позднему перио— к эпохе членения общеславянского языка на диалекты и отчасти ко времени формирования отдельных славянских языков.

Общеславянские лексические заимствования из иранского единичны. Таковы, bogъ (бог), kotъ (загон, небольшой хлев), gun’a (шерстяная одежда) и toporъ (топор). Кроме первого, все эти иранизмы принадлежат к культурным терминам, обычно самостоятельно передвигающимся из языка в язык, независимо от миграций и соседства самого населения. Так, иранское kata достигло Скандинавии, a tapara — западнофинского ареала.

Фонетическое (изменение взрывного g в задненёбный фрикативный h) и грамматические (выражение совершенного вида глаголов с помощью превербов, появление генетива-аккузатива, беспредложный локатив-да-тив) воздействия иранцев также не охватывают всех славян, а носят региональный характер.[45] Правда, некоторые исследователи (В. Пизани, Ф. П. Филин) предполагают, что переход согласного s в ch после i, u, г, k в праславянском языке является результатом влияния иранских языков.[46] Несостоятельность этого предположения была продемонстрирована А. А. Зализняком.[47]

Отсюда неизбежен вывод, что праславяне на раннем этапе жили где-то в стороне от скифского населения Северного Причерноморья.[48] Движение славянских племен в юго-восточном направлении, по-видимому, началось уже после падения скифского царства. Поэтому значительное иранское воздействие, о чем подробнее будет сказано дальше, затронуло только часть славян, расселившихся в Среднем Поднепровье и Причерноморье.

До недавнего времени лингвисты полагали, что славяне, жившие в Среднем Поднепровье, разграничивали скифо-сарматское и балтское население. Но, как оказалось, балты находились в тесном контакте с иранцами, что зафиксировано десятками балтских лексических заимствований из иранского и совместными новообразованиями. «В итоге, — замечает О. Н. Трубачев, — мы уже сейчас представляем себе балто-иранские лек-сжческие отношения как довольно значительный и плодотворный эпизод в истории обеих языковых групп».[49]

Где-то на юго-западе своего ареала балты, очевидно, соприкасались с фракийским населением. Параллели в балтских и фракийских языках, говорящие о древнем балто-фракийском контакте, неоднократно отмечались специалистами.[50] Определить время этого контакта лингвистика пока не может.

Учитывая все эти наблюдения, можно полагать, что на раннем этапе развития праславянского языка славяне соседили с западными балтами, какое-то время были отделены от северноиранских племен фракийцами и жили, очевидно, где-то в бассейне Вислы.

Теоретически можно допустить, что южными соседями славян были фракийцы и между ними могли быть тесные связи. «Однако выделить фракийские слова в праславянском не представляется возможным, так как наши сведения о фракийской лексике смутны и неопределенны. Нет вполне надежных и фонетических критериев для того, чтобы отделить общеиндоевропейское от заимствованного».[51]

Такие же трудности возникают и при исследовании древнекельтского влияния на праславянскую речь. Можно думать, что славянам в древности приходилось общаться с кельтскими племенами. Однако от кельтских языков Средней Европы не осталось почти никаких следов, а за-паднокельтские диалекты существенно отличны от них. Поэтому гипотезы о славяно-кельтских языковых связях часто не принимаются во внимание. Остаются несомненными лишь несколько праславянских слов, хорошо этимологизирующихся на почве кельтских языков.[52]

В этой связи интересными и важными представляются наблюдения О. Н. Трубачева, исследовавшего этнонимию древней Европы, еще не охваченной государственными образованиями. Оказывается, что тип раннего славянского этнонима ближе всего стоит к иллирийской, фракийской и кельтской этнонимии. Поскольку рассматриваемые этнонимы являются порождением уже обособленных этнолингвистических групп индоевропейцев, то близость этнонимии может быть объяснена только контактными связями славян с кельтами, фракийцами и иллирийцами.[53]

Большой интерес для освещения проблемы прародины и ранней истории славян представляют славяно-германские отношения. Нет сомнения в том, что древние славяне заимствовали много слов от различных германских племен. Однако почти все германизмы в праславянском языке являются не общегерманскими, а Диалектными, и следовательно, отража-славяно-германские связи не древнейшей поры. Поэтому с полной ют уверенностью о славяно-германском языковом взаимодействии можно говорить только с первых веков нашей эры.

В В. Мартынов пытается показать вероятность древнейшего славяногерманского лексического взаимопроникновения, относимого к середине I тысячелетия до н. э..[54] Кажется, в пользу этого говорят не только данные лексики, но и иные языковые материалы.[55] Если так, то славяне уже на раннем этапе жили где-то по соседству с прагерманцами, может быть, не находясь с ними в тесном контакте.[56]

Сказанным, пожалуй, исчерпывается все, что могут дать в настоящее время данные языкознания для освещения проблемы происхождения и древнейшей истории славян. Хотя язык и представляется наиболее надежным признаком этнической единицы, однако в изучении деталей этногенетического процесса славян лингвистика далеко не всесильна. Лингвистическим данным явно недостает пространственной, хронологической и конкретно-исторической определенности. Поэтому привлечение на помощь лингвистике материалов археологии, антропологии и других смежных дисциплин, способных осветить неясные стороны славянского этногенеза, является насущной необходимостью.

Попытки использовать топонимические материалы для локализации славянской прародины предпринимались многими исследователями. Установлено, что из всех географических названий для этноисторических выводов наиболее полезны ввиду их архаичности гидронимы. На них и было обращено основное внимание.

Однако до недавнего времени в научной литературе господствовало ошибочное положение, согласно которому областью первоначального жительства славян считались районы наибольшего сосредоточения славянской гидронимики или районы с чисто славянскими водными названиями. В действительности наблюдается обратная картина — области сосредоточения гидронимики определенной языковой принадлежности оказываютсярайонами миграции соответствующих этнических групп. «Чистота» славянских названий вовсе не говорит о древности заселения славянами этого региона, ибо последние есть и в областях бесспорно позднего освоения.

Для изучения этногенеза славян, прежде всего, необходимо разработать стратиграфию славянской гидронимики. Вполне очевидно, что чем древнее славянские водные названия, тем более древнюю территорию славян они обрисовывают. Если бы удалось среди славянской гидронимики вычленить праславянскую, а последнюю дифференцировать на несколько слоев, соответствующих трем периодам эволюции праславянско-го языка, то картография этих слоев позволила бы очертить области расселения славян на отдельных этапах их ранней истории.

Однако праславянская гидронимика пока не поддается стратиграфическому членению. На современном этапе развития ономастики среди славянских географических названий могут быть выявлены лишь отдельные общеславянские элементы (например, древнерус. Дорогобуж, чеш. Drahobuz, серб. — хорв. Драгобут; рус. Лупоголова, словац. Lipoglav, серб. — хорв. Лупоглав).[57]

При исследовании водных названий Украины выделен слой архаических славянских гидронимов.[58] Но все эти названия могли образоваться в разные периоды развития праславянского языка, в частности и в самое позднее время. Судя по наличию подобных праславянских гидронимов на Балканском полуострове, заселение которого славянами зафиксировано в письменных источниках и датируется временем не раньше VI столетия, они указывают не на прародину славян, а на область их расселения к концу общеславянского периода.

На той территории, где началось формирование праславянского языка, нужно полагать, население пользовалось старыми (индоевропейскими и древнеевропейскими) названиями вод. Формирование языка славян было длительным процессом и бесспорно не сопровождалось переименованием гидронимов. К тому же, для сложения собственно славянской топонимики нужно было какое-то время. Следовательно, славянскую прародину — колыбель оформления славян — нужно искать в ареале древне-европейской гидронимики. И только позднее, когда сложились основы праславянской языковой системы, и выработалась собственно славянская гидронимика, в процессе освоения новых территорий славяне стали давать рекам и озерам славянские наименования.

Топонимии принадлежит значительная роль в исследованиях направлений и путей славянского расселения, как в раннее время, так и в эпоху средневековья. Исследователи уже давно обратили внимание на то, что систематическая повторяемость водных названий в определенных направлениях отражает пути расселения племен и народностей.

Представляют интерес наблюдения Т. Лер-Сплавинского относительно водных названий на пространстве между Одером и Днепром. Здесь были выделены два ареала — зона первичной гидронимики (бассейны Одера и Вислы) и зона с производными словообразовательными формами по отношению к первичным (Среднее Поднепровье).[59] К такому же выводу на основе структурно-словообразовательного анализа славянских водных названий склоняется и польский топонимист С. Роспонд.[60] Если это так, то междуречье Вислы и Одера нужно рассматривать в качестве более древнего славянского ареала.

Из работ, рассматривающих поздний этап праславянской истории, большой интерес представляет книга болгарского исследователя Й. Заимова.[61] На основе топонимических данных ему удалось нарисовать обстоятельную и детальную картину славянского заселения восточной части Балканского полуострова.

Самые ранние сведения о славянах в античных письменных источниках относятся к сравнительно позднему времени — к первым векам нашей эры. Эти данные весьма отрывочны, а в географическом отношении не конкретны. Для исследования проблемы происхождения и этногенеза ранних славян они имеют вспомогательное значение.

Своим именем славяне в античных источниках не называются. Античные авторы знают венедов, и имеются все основания считать, что под этим этнонимом скрываются славяне. Историк VI в. Иордан прямо свидетельствует, что «многолюдное племя венетов» в его время было известно под разными названиями: «…все же преимущественно они называются склавенами и антами» или «…ныне известны под тремя именами: венетов, антов, склавенов».[62] Косвенным подтверждением служит и то, что вплоть до настоящего времени соседи славян — германцы и прибалтийскофинские народы — называют славян венедами.[63]

Впервые этноним венеды[64] встречается в Естественной истории Плиния, погибшего при извержении Везувия в 79 г. н. э. Автор называет венедов в числе племен, соседящих на востоке с группой германских племен — ингевонами: «…земли до реки Вистулы обитаемы сарматами, венедами, скифами, гиррами».[65]

Ингвеоны (ингевоны) занимали побережье Северного моря и низовья Рейна, Везера и Эльбы. Где-то в более восточных областях от них и жили венеды. Скорее всего это были области в бассейне Вислы (Вистулы) и, может быть, более восточные земли.

К концу I в. н. э. относятся известия о венедах Тацита. Рассказывая о племенах, живших восточнее германцев, он называет певкинов, венедов и финнов. «Венеды переняли многое от певкинов, ради грабежей рыщут по лесам и горам, какие только существуют между певкинами и феннами».[66] Певкины во времена Тацита занимали северную часть Нижнего Подунавья. Фенны — финские племена, заселявшие в тот период обширнейшую территорию лесной полосы Восточной Европы от Прибалтики до Урала. Где между финнами и певкинами локализуются венеды, сказать невозможно.

Тацит колебался, относить ли венедов к сарматам или к германцам. С одной стороны, венеды многое заимствовали из нравов и образа жизни певкинов, которые сильно перемешались с сарматами путем браков, с другой — они «сооружают себе дома, носят щиты и передвигаются пешими, и притом с большой быстротой, все это отмежевывает их от сарматов, проводящих всю жизнь в повозке и на коне».[67]

Несколько конкретнее этногеографические сведения автора второй половины II в. н. э. Клавдия Птолемея, использовавшего не дошедшее до нас сочинение географа I в. н. э. Марина Тирского. Согласно Птолемею венеды — одно из крупнейших племен Европейской Сарматии, пределом которой на западе была р. Висла (Вистула). У ее истоков начиналась уже территория германских племен. С юга Сарматию ограничивали Карпатские горы и северный берег Понта (Черного моря), а с севера — Венедский залив Сарматского океана (побережье Балтийского моря). «Заселяют Сарматию очень многочисленные племена: Венеды — по всему Венедскому заливу; выше Дакии — Певкины и Бастерны; по всему берегу Меотиды — Языги и Роксоланы; далее за ними внутрь страны — Амаксовии и Скифы-Аланы».[68]

Учитывая сообщение Тацита о соседстве венедов с певкинами, венедов следует локализовать между побережьем Балтийского моря и территорией певкинов и бастарнов, т. е. в бассейне Вислы. В Повисленье, судя по Птолемею, жили и менее значительные племена — гифоны, ава-рины и др. По-видимому, они не дожили до раннего средневековья, растворившись среди венедского и германского населения. Как далеко простирались земли венедов на восток, определить по данным Птолемея не представляется возможным.

Древние авторы обычно определяли границы между народами по большим рекам, поскольку они были хорошими и единственными ориентирами в малоизвестных странах. Так, рубежом между Германией и Сарматией для римлян была Висла; границей между Галлией и Германией — Рейн; земли антов по Иордану простирались «до Данапра». Однако точно выяснено, что германцы времен Цезаря жили по обе стороны Рейна, а антские поселения, судя по археологическим материалам, распространялись по обе стороны Днепра. Следовательно, указания древних авторов о рубежах между народами нельзя трактовать буквально, и сведения римлян, что Германия доходила до Вислы, не противоречат локализации венедов по обе стороны этой реки.

На Певтингеровой карте (конец III — начало IV в. н. э.) венеды обозначены в двух местах. Один раз венеды-сарматы локализованы южнее Балтийского моря и северо-западнее бастарнов, второй раз — рядом с гетами и даками, между Дунаем и Днестром.[69] По-видимому, это — не две отдельные венедские области, а скорее свидетельство об обширности территории расселения венедов. Е. Ч. Скржинская высказала предположение, что, поскольку Певтингеровы таблицы отражают сведения о дорогах времени римского императора Августа, обозначение венедов в двух местах обусловлено пересечением их территории двумя путями, один из которых соединял земли венедов с областью бастарнов, а другой — с регионом даков.[70]

Информация о венедах в письменных источниках первой половины I тысячелетия н. э. этим и ограничивается. На основе данных Плиния, Тацита и Птолемея можно полагать, что в первых столетиях нашей эры славяне обитали где-то между Балтийским морем и Карпатами, в бассейне Вислы, а может быть, и в более восточных районах. В III–IV вв. н. э. их территория расширяется, охватывая области Поднестровья.

Сведения о славянах середины I тысячелетия н. э. более значительны и разнообразны. Теперь славяне называются своим именем. Наряду с собственным этнонимом упоминаются анты, а Иордан знает и прежнее имя — венеды. Византийские авторы (Прокопий Кесарийский, Агафий, Менандр Протиктор, Феофилакт Симокатта, Маврикий, или Псевдо-Маврикий)[71] описывают в основном славян Подунавья и Балканского полуострова, что обусловлено историческими событиями VI–VII вв. — славяне в ту пору переходят Дунай и вторгаются в пределы Восточно-римской империи.

В сочинениях византийских историков имеются сведения о различных сторонах жизни и быта славян. Рассказывается о военном искусстве, боевых успехах и неудачах славян, об их политической организация и вождях, о поселениях и жилищах, об отношениях с Византией, аварами и другими племенами.

Византийские авторы сообщают очень важные сведения для изучения вопроса о славянском освоении Балканского полуострова. Другая информация о географии славян в этих источниках почти отсутствует. Только в сочинении Прокопия имеются данные об этногеографии племен Северного Причерноморья, в том числе об одной из славянских группировок того времени — антах. По Прокопию анты вместе со славянами жили, с одной стороны, на северном берегу Истра (нижнего Дуная), с другой — к северу от утригуров, обитавших по побережью Меотиды (Азовского моря).[72] Таким образом, получается, что антам принадлежали области Причерноморья между нижним Дунаем и Приазовьем, где уже обитали тюркские племена кутригуров и утригуров.

Для исследования проблемы этногенеза славян более существенное значение имеет сочинение готского епископа Иордана, жившего в VI в.[73]«Getica» была закончена в 551 г. Труд посвящен истории готов начиная с того времени, когда они расселились в устье Вислы, покинув Скандинавию, и кончая серединой VI столетия. В процессе изложения автор делает ряд экскурсов в историю славян.

Уже было сказано, что Иордан позволяет установить связь между славянами и венедами античных писателей. По Иордану, венеды суть славяне. Он сообщает: «Между этими реками [Тисой, Олтом и Дунаем] лежит Дакия, которую, наподобие короны, ограждают скалистые Альпы [Карпаты]. У левого их склона, спускающегося к северу, начиная от места рождения реки Вистулы [Вислы], на безмерных пространствах расположилось многолюдное племя венетов».[74] Эта информация как бы подчеркивает сведения античных авторов о том, что древнейшей областью венедов был регион, связанный с бассейном Вислы.

К середине VI в. венеды-славяне уже расселились на широких пространствах Европы и были известны под именами венедов, славян [склавен] и антов. «Склавены живут, — пишет Иордан, — от города Новиетуна [по-видимому, Невиодун на правом берегу Савы, ниже нынешней Любляны][75] и озера, именуемого Мурсианским [по Е. Ч. Скржинской озеро Балатон],[76] до Данастра [Днестра], а на север — до Вислы… Анты же… распространяются от Данастра до Данапра [Днепра],  там, где Понтийское [Чёрное] море образует излучину».[77] Таким образом, славяне во времена Иордана заселяли широкую полосу, простирающуюся от Среднего Подунавья до нижнего Днепра. Из сообщений этого историка видно, что западными соседями славян были германские племена, на юго-западе они соприкасались с фракийцами, на востоке — с тюркоязычными племенами, а на северо-востоке, по-видимому, — с эстиями (балтами), земли которых находились между юго-восточным побережьем Балтийского моря, и акацирами, обитавшими в бассейне Дона. Сочинение Иордана ценно и тем, что в нем имеются некоторые исторические сведения о славянах периода IV–V вв.

Некоторые сведения о славянах содержатся в сочинениях сирийских авторов VI в. (Евграфия, Иоанна Эфесского и других).[78] Однако они не касаются вопросов славянского этногенеза. Известия западноевропейских географов и историков относятся уже к сравнительно позднему времени — к IX и последующим столетиям — и не дают надежных материалов для реконструкции этнической истории ранних славян.

Только составитель древнейшей русской летописи — Повести временных лет — попытался отразить начало славянской истории и ответить на вопрос, откуда и как появились славяне. Отрывок из этой летописи, повествующий о расселении славян из Нижнего Подунавья и Паннонии, приведен в историографическом разделе (см. с. 7).

Б. А. Рыбаков на основе текстологического анализа вводного раздела Повести временных лет пришел к заключению, что летописная фраза «По мнозехъ же времянех сели суть словени до Дунаеви…» должна быть переставлена в другое место — туда, где описываются миграции кочевнических орд на Балканы. И, следовательно, в этногеографическом введении летописи речь идет не о размещении Нестором прародины славян на Дунае, а о славянском освоении Балканского полуострова, в V–VI вв. н. э..[79]

К комплексу наук, исследующих этногенетическую проблематику, относится антропология. Ей принадлежит решающее слово в изучении физического родства племен и народностей, что составляет важный аспект этногенеза, а краниологические материалы позволяют искать истоки антропологических особенностей в глубокой древности.

В решении проблемы происхождения и ранней истории славян много можно было бы ожидать от палеоантропологии, если бы у славянских племен длительное время, вплоть до последнего столетия I тысячелетия н. э., не господствовал обряд кремации умерших. Полное отсутствие краниологических материалов по ранней истории славян делает антропологию в исследовании славянского этногенетического процесса вспомогательной наукой.

Материалы антропологии в изучении славянского этногенеза использовались Л. Нидерле, Я. Чекановским и другими исследователями. Однако в те годы антропологические данные были ещё в значительной степени не собраны и не систематизированы. Первое сводное исследование пo антропологии средневековых славян принадлежит И. Швидецкой.[80] Восточнославянские краниологические материалы X–XIV вв. получили современную научную характеристику в работах Г. Ф. Дебеца и Т. А. Трофимовой,[81] а в последнее время стали объектом специального изучения Т. И. Алексеевой.[82] Т. И. Алексеевой принадлежит также небольшое исследование по средневековым славянам в целом.[83] Палеоантропология южных славян получила освещение в интересной работе болгарского исследователя П. Боева.[84]

В результате можно сделать следующие заключения по антропологии средневековых славян.

1. Славяне в разных регионах своего расселения имели различное антропологическое строение. Антропологического типа, характерного исключительно для славян, в средние века, а очевидно, и в более раннее время, не существовало.

2. Особенности антропологического строения славянского населения на окраинах их территории закономерно объясняются исследователями взаимодействием с субстратными племенами. Так, в восточных районах Балканского полуострова многие признаки краниологии славян сопоставимы с особенностями антропологических серий предшествующего периода. Несомненно, участие финно-угорского субстрата в формировании антропологического строения славянского населения Владимиро-Суздальской и Новгородской земель. Субстратное воздействие на антропологию славян в меньшей степени проявляется и в некоторых других регионах славянского ареала.

3. В антропологическом облике средневековых славян отразилась вся сложность и многогранность их этногенетической истории. Антропология не позволяет определять этноязыковую принадлежность каждой конкретной исследуемой серии черепов. Наблюдения Т. И. Алексеевой, что германцы в целом по сравнению со славянами относительно более узконосы, низкоорбитны, низкоголовы и более массивны по абсолютным размерам черепов, носят самый общий характер. Среди достоверно славянских краниологических серий встречаются такие, которые характеризуются перечисленными признаками, и наоборот, среди германских серий имеются вполне сопоставимые со славянскими.

4. На территории славянского расселения в средние века выявляется зона относительной широколицести, которая по Т. И. Алексеевой ограничена с севера Западной Двиной, с запада — Вислой, с востока — Днепром и с юга — Дунаем. Поскольку эта зона в самых общих чертах совпадает с древнеславянским ареалом, намеченным Л. Нидерле, исследовательница полагает, что таким образом определяется область формирования антропологической общности славян, или, иными словами, прародина славян. Такой вывод весьма и весьма проблематичен. Поскольку в эпоху средневековья широколицесть была свойственна также балтам, то неисключено, что на какой-то части «предполагаемой прародины славян» широколицесть славянского населения является всего-навсего отражением балтского субстрата. Во-вторых, зона широколицести в эпоху средневековья не ограничивалась бассейном Вислы, а простиралась дальше на запад. В частности, этот признак весьма характерен для ряда сепий германских черепов (сходных и по некоторым другим признакам со славянскими) из средневековых могильников Тюрингии.[85]

5 Поскольку антропологические данные по племенам, заселявшим среднеевропейские области в I тысячелетии до н. э. и в I тысячелетии н. э., отсутствуют, некоторые исследователи (Т. А. Трофимова, Т И. Алексеева и другие) ведут поиски истоков антропологического строения средневековых славян в материалах эпохи неолита и бронзы. Они обычно обращаются к широколицым долихокранам, известным по памятникам культур боевых топоров и фатьяновской. Сопоставление антропологических материалов, разорванных трехтысячелетним периодом господства обряда трупосожжения, носит гипотетический характер и не может быть использовано для серьезных выводов. В частности, для решения конкретных вопросов этнической истории славянства оно абсолютно ничего не дает. Очевидно, что носителями культуры боевых топоров были индоевропейские племена. Поскольку они занимали территории, впоследствии принадлежащие славянам, балтам и германцам, то их вклад в антропологическое строение этих трех этнических массивов средневековья закономерен.

Как это ни парадоксально, до сих пор исследователями не составлена антропологическая карта славян в эпоху средневековья. Опубликованные до настоящего времени карты-схемы обычно покоятся на ограниченных материалах. Постараюсь восполнить этот пробел в настоящей работе (рис. 3).

Серии черепов составлены по отдельным археологическим памятникам — могильникам или кладбищам, исследованным в городах или близ крупных поселений. Датируются краниологические материалы в целом временем от X до XIV столетия. Исключение представляют серии черепов из славяно-аварских могильников Подунавья, относящихся к более раннему времени — VI–VIII вв.

В научной литературе неоднократно отмечалось, что основные различия между сериями славянских черепов средневековья проявляются по двум признакам — черепному указателю и скуловому диаметру.

На предлагаемой антропологической карте краниологические серии средневековых славян распределены по антропологическим типам, выделенным на основе комбинации этих признаков (табл. 1).

Карта (рис. 3) выявляет чрезвычайную пестроту антропологического строения средневековых славян. Она, очевидно, отражает как взаимодействие славян с различными другими этноязыковыми группами европейского населения, так и миграционные процессы самих славянских племен. Исключительно на антропологических материалах разобраться и интерпретировать все эти исторические события не представляется возможным. Отдельные вопросы, касающиеся антропологического строения славян, будут рассмотрены далее в связи с материалами археологии.

Рис. 3. Антропологическая карта славян в эпоху средневековья

а — долихокраиный узколицый тип;

б — долихокранный средяелицый тип;

в — долихоиранный относительно широколицый тип;

г — мезокранный узколицый тип;

д — меэокранный среднелицый тип;

е — мезокранный относительно широколицый тип;

ж — суббрахикранный узколицый тип;

з — суббрахикранный среднелицый тип;

и — суббрахикранный относительно широколицый тип;

к — славяно-аварские и аварские могильники

1 — Гамель;

2 — Мекленбург;

3 — Шверин;

4 — Густавель;

5 — Призанневитц;

6 — Альт-Бартельсдорф;

7 — Целендорф;

8 — Бобцин;

9 — Баргендорф;

10 — Млынувка-Волин;

11 — Эспенферд;

12 — Альтоммачш;

13 — Теплиц;

14 — Билина;

15 — Сулейовице;

16 — Брандишек;

17 — Лаховице;

18 — Либице;

19 — Ошкобр;

20 — Стара Коуржим;

21 — Неленгово;

22 — Густоржин;

23 — Руднице;

24 — Слабощево;

25 — Острув Ледницкий;

26 — Крушвица;

27 — Скарбаново;

28 — Красино-Плонск;

29 — Туров Плонский;

30 — Коржибя Малая;

31 — Базар Новы;

32 — Радом;

33 — Коньские;

34 — Сандомиж;

35 — Самборжец;

36 — Гориславице;

37 — Злота;

38 — Вислица;

39 — Злота Пннчовске;

40 — Лентковице;

41 — Кранов;

42 — Пшемысль;

43 — Сансяндка;

44 — Гродек-над-Бугом;

45 — Иозофове;

46 — Микульчице;

47 — Угерске Скалице;

48 — Моравский Ян;

49 — Девинска Кова Весь;

50 — Девин;

51 — Дольны Ятов;

52 — Абрахам;

53 — Голиар;

54 — Млинарце;

55 — Зобор;

56 — Бешенев;

57 — Новый Замок;

58 — Житавска Тонь;

59 — Желовце;

60 — Вацхартян;

61 — Мор-Акастодомб,

62 — Ёшкю;

63 — Чакберень;

64 — Юллё;

65 — Апоркаи-Юрбёпуста;

66 — Алаттьян-Тулат;

67 — Яношхнда-Тоткерпуста;

68 —Тисадерж;

69 — Кишкереш-Вагохид;

70 — Кецел;

71 — Себень;

72 —Кеппусцта;

73 — Блед;

74 — Турнишце;

75 — Птуй;

76 — Балтне-Баре;

77 — Бело Брдо;

78 — Барац-Башняцина;

79 — Бойка;

80 — Брестовик;

81 — Добрача;

82 — Ново Брдо;

83 — Плевен;

84 — Ловеч;

85 — Казанлын;

86 — Луковит;

87 — Стырмен;

88 — Преслав;

89 — Мадара;

90 — Нови-Пазар;

91 — Плиска;

92 — Попина;

93 — Ханска;

94 — Бранешты;

95 — Васильев;

96 — Семеново;

97 — Новоселки;

98 — Усичи;

99 — Вечулки;

100 — Теремно;

101 — Гродек;

102 — Белев;

103 — Старый Жуков;

104 — Пересопница;

105 — Радимин;

106 — Колоденка;

107 — Давид-Городок;

108 — Туров;

109 — Олевск;

110 — Зубковичи;

111 — Андреевичи;

112 — Норинск;

113 — Речица;

114 — Милковичи;

115 — Митяевичи

116 — Огородники;

117 — Падзеры;

118 — Новогрудок;

119 — Салапятишки;

120 — Заславль;

121 — Минск;

122 — Кубличи;

123 — Славены;

124 — Городец;

125 — Борисов;

126 — Оздятичи;

127 — Мурава;

128 — Языль;

129 — Грозивец;

130 — Зубово;

131 — Смоленск;

132 — Старая Рудня;

133 — Берёзовка;

134 — Волочек;

135 — Ведерники;

136 — Старая Рязань;

137 — Юхново;

138 — Коханы;

139 — Шуя;

140 — Ивановичи;

141 — Загорье;

142 — Азобичи;

143 — Доброносичи;

144 — Гадилавичи;

145 — Курганье;

146 — Песчанка;

147 — Бердыш;

148 — Новозыбков;

149 — Мериновва;

150 — Лебедка;

151 — Моисеевское;

152 — Липино;

153 — Гочево;

154 — Белгород-Николаевский монастырь;

155 — Медвежье;

156 — Липовое;

157 — Конотоп;

158 — Бахмач;

159 — Троицкий монастырь;

160 — Чернигов;

161 — Любеч;

162 — Гушино;

163 — Шестовицы;

164 —Киев;

165 — Переяславль Хмельницкий;

166 — Витачев;

167 — Ягнятин;

168 — Родня;

169 — Липлява;

170 — Лубны;

171 — Броварки;

172 — Хутор-Половецний;

173 — Николаевка;

174 — Любишево;

175 — Бжег Глогувский;

176 — Томице;

117 — Ярослав

Таблица 1. Краниологическая типология средневековых славян

К сожалению, этнографы и фольклористы до сих пор сделали очень немного для разрешения вопросов этногенеза славян. Между тем и материалы этнографии, и фольклористика могут оказать существенную помощь в изучении ранних этапов славянской истории. И этнография, и фольклористика являются составной частью комплекса наук, изучающих проблему происхождения славян.

Однако огромнейшие данные, которыми располагают эти науки, данные, собранные на протяжении двух последних столетий по самой различной методике, специалистами и неспециалистами, научно не обработаны и не систематизированы. К изучению проблемы славянского этногенеза этнографы активно смогут подключиться лишь после составления общеславянских и региональных этнографических атласов.

Языком — наиболее надежным признаком этнической единицы — пользуется вполне определенная группа людей, создающих свою, особую материальную и духовную культуру. Наряду с языком и антропологическим строением культуру можно считать признаком развития жизни человеческих коллективов, основанных на физическом родстве индивидуумов. Поэтому в исследовании древнейшей истории славян археологии принадлежит ведущее место. В отличие от лингвистических данных, которым часто недостает пространственной и хронологической определенности, материалы археологии конкретно-историчны. Ныне вопросы этногенеза славян нельзя решать без учета данных археологии.

На первых этапах этногенетических исследований археологи должны решать вопросы самостоятельно, независимо от данных лингвистики или других смежных наук. Археологу, прежде всего, необходимо приложить максимум усилий для этнического определения той или иной археологической культуры по данным своей науки, и только потом допустимы сопоставления полученных результатов с выводами других наук.

Непременным условием для заключения о единстве этноса должна быть генетическая преемственность при смене одной археологической культуры другой. Если полной преемственности не обнаруживается, то неизбежен вывод о смене одного этноса другим или о наслоении одной этноязыковой единицы на другую. Поэтому ведущая роль в этногенетических построениях археологов принадлежит ретроспективному методу исследования, заключающемуся в поэтапном прослеживании истоков основных элементов археологических культур. От культур достоверно славянских, относящихся к раннему средневековью, надлежит продвигаться в глубь столетий к тем древностям, которые генетически связаны с ран-несредневековыми, а от них — еще на ступень глубже и т. д.

Ещё на заре этногенетической археологии этот метод был применен О. Монтелиусом, попытавшимся показать, что культурное развитие Скандинавских стран от неолита до эпохи викингов не обнаруживает разрыва и, следовательно, древние германские племена жили на севере Европы ещё в эпоху неолита.[86]

После О. Монтелиуса ретроспективный метод стал основным во многих археологических исследованиях. В частности, им активно пользовался видный германский археолог Г. Коссинна. Идя ретроспективным путем, утверждал исследователь, можно проследить корни поздних археологических культур в более ранних и, таким образом, можно переносить названия известных исторических народов на далекие доисторические культуры. «Этот метод пользуется выводами по аналогии, так как они позволяют осветить древние, темные времена ретроспективно, идя от ясной современности или от тоже древних, но обладающих богатыми источниками эпох».[87]

В 30–50-х годах в археологии шли споры по поводу этого метода, особенно обострившиеся в связи с националистическими концепциями Г. Коссинны. Основная его идея о полном соответствии всякой археологической культуры этносу подверглась в европейской литературе серьезной |критике и не может быть в настоящее время принята безоговорочно. У некоторых археологов возникло скептическое отношение к возможности исследования этногенеза методами их науки. Однако археологическая практика показала, что ретроспективный метод в этногенетических построениях имеет первостепенное значение.

«Этническая интерпретация, — пишет К.-Г. Отто, — тесно связана с ретроспективным методом исследования. Правомерность для археологии освещать историю народов или племен и племенных групп таким путем ретроспективно — неоспорима. Очевидно, что сегодня нет больше никаких серьезных возражений против этого; это значило бы отрицать историческое развитие вообще или оспаривать участие археологии в реконструкции древнейшей истории».[88]

Изучая этническую историю, современная археология исходит из признания устойчивости этнографических признаков. С течением времени они могут трансформироваться и заменяться новыми, но в распоряжении археологии имеются не статические факты, а материалы, отражающие эпохальную изменчивость. В распоряжении археологии находятся не отрывочные разрозненные данные, а целый комплекс материалов, отражающих пространственные и временные изменения. Поэтому, исследуя этнографические особенности материальной и духовной культуры того или иного народа или племени, ретроспективным путем можно проследить историю того или иного этноса.

В археологической литературе изредка и сейчас проявляется скептическое отношение к ретроспективному методу,[89] что обусловлено трудностями, возникающими при этногенетических построениях. При этом встает прежде всего вопрос о соотношении археологической культуры и этноса. На этот вопрос нельзя дать однозначный ответ.[90] Археологические культуры, охватывающие устойчивые, многократно повторяющиеся однотипные сочетания особенностей материальной и духовной культуры, связанные с определенным ареалом в течение более или менее длительного времени, очевидно, соответствуют этническим общностям. Такие специфические черты культуры, как жилище, одежда, обряды, обычаи, искусство, в общем или в частностях, наряду с языком и антропологическим строением отличают этнические образования друг от друга во все времена их существования.

Необходимо учитывать, что при выделении некоторых археологических культур наряду с признаками этнографического порядка бывают использованы и особенности, обусловленные географической средой, или элементы, связанные с производственной деятельностью и социальным развитием. Поэтому не исключено, что отдельные археологические культуры, в частности те, которые выявлены не на основе комплекса признаков, а на базе единичных культурных элементов, могут и не соответствовать этническим общностям.

Однако это не основание для пессимистического отношения к этно-генетическим построениям археологов. По мере дальнейшего накопления фактического материала по той или иной археологической культуре, после выяснения ее происхождения и судеб ее носителей обычно проясняется и этническая сущность культурных общностей, выделенных по археологическим данным.

Так, близкие между собой археологические культуры I тысячелетия до н. э. Юго-Восточной Европы на основе ряда общих элементов были названы археологами скифскими. Согласно точке зрения, долгое время господствовавшей в историко-археологической литературе, на территории распространения всех скифских культур обитало ираноязыч-ное население.[91] В 40–50-х годах в советской археологической литературе распространилось мнение о нескифской принадлежности племен — носителей лесостепных скифских культур. Например, М. И. Артамонов в ряде статей утверждал, что в пределах распространения археологически сходных скифских культур находились как скифские (собственно иранские), так и нескифские (в том числе и славянские) пле-лшна, воспринявшие скифскую культуру.[92]

Новейшие изыскания в области топонимики показали, что иранские водные названия имеются не только в степной части Скифии. Они довольно многочисленны в ее лесостепных регионах.[93] Выявлены следы непосредственного контакта ираноязычного населения с балтами, занимавшими в период раннего железа обширные области Верхнего Поднепровья.[94] Работами антропологов установлено, что черепа из скифских памятников Днепровского лесостепного правобережья тождественны черепам из других районов ареала скифских культур.[95] Следовательно, мысль о принадлежности племен лесостепных скифских культур какому-то неираноязычному населению пришла в противоречие с очевидными фактами, и от нее пришлось отказаться.[96] Впрочем, из описаний Геродота можно догадываться, что у всех скифских племен был один язык (иранский, как определено лингвистами).

Можно привести и другие примеры, подтверждающие на основе данных смежных наук положение о соответствии археологических культур этносам. Уже упоминалась работа Р. Хахманна, Г. Коссака и X. Кюна, очень убедительно свидетельствующая о надежности этнических выводов на основе археологии.

Однако среди археологических культур имеются и полиэтничные. Это вполне объяснимо, ибо в древней истории человечества неоднократно имели место миграции и взаимопроникновения одной или нескольких этнических групп на территории других. Такие археологические культуры выделяются среди прочих прежде всего разнохарактерностью погребального обряда, разнотипностью домостроительства, разношерстностью прочих элементов культуры. Если моноэтничные археологические культуры формируются на основе одной или нескольких близкородственных культур и некоторая неоднородность, наблюдаемая в начальной их стадии, быстро нивелируется, то полиэтничные культуры складываются в результате взаимодействия нескольких неродственных культур.

Рис. 4 Ретроспективная схема развития славянских древностей

Такова, в частности, черняховская культура, объединяющая в единое памятники с очень разнотипным домостроительством и многоликой лепной керамикой, могильники с разнохарактерными захоронениями. Очевидно, что в составе населения, оставившего черняховскую культуру, было несколько племенных групп.

Исследователи, пользуясь ретроспективным методом в изучении генезиса тех или иных этноязыковых групп и встречаясь с многоэтничными культурами, наталкиваются на целый ряд препятствий.

На заре славянской государственности и письменности славянские народы обладали довольно однородной культурой, распространение которой хорошо совпадает с границами расселения славян, устанавливаемыми по многочисленным письменным источникам. Спустившись на ступеньку ниже, обнаруживаем славянскую культуру VI–VII вв., по всем показателям генетически связанную со славянскими древностями VIII–IX вв. А на следующей ступеньке цепочка обрывается — археологических культур первой половины I тысячелетия н. э., из которых можно было бы вывести славянские культуры VI–VII вв., не существует.

Славянским древностям третьей четверти I тысячелетия н. э. всюду территориально предшествуют или полиэтничные археологические культуры, или культуры, явно неславянские. Очевидно, нужно допустить, что в римское время славяне территориально в значительной степени смешались с иноязычными племенами. Территориальная перемешанность и сильное воздействие провинциальноримской культуры способствовали некоторой культурной интеграции славян с соседним населением. Однако все этнографические элементы культуры славян не были снивелиро-ваны при этом. Полная аккультурация является следствием ассимиляционного процесса. Славяне же, как свидетельствуют материалы второй половины I тысячелетия н. э., не подверглись ассимиляции в римское время, а вышли на историческую арену крепким этноязыковым массивом, вероятно, включившим в себя и некоторые неславянские племена.

Очевидно, что при таких обстоятельствах полной эволюционной преемственности между славянскими культурами VI–VII вв. и предшествующими им быть не может. По-видимому, первоочередная задача археологов, работающих над проблемой славянского этногенеза, состоит в выявлении и изучении тех этнографических черт археологических культур римского времени, которые могут рассматриваться как славянские. Они должны быть генетически связаны с важнейшими культурными элементами славян второй половины I тысячелетия н. э.

Посредством ретроспекции славянские этнографические элементы выявляются в погребальном обряде, домостроительстве и керамических материалах пшеворской и черняховской культур римского времени. Определив культурные особенности славян римского времени, можно спуститься еще на одну ступеньку, а затем еще ниже в глубь веков.

Настоящее исследование начальной истории славянства выполнено именно таким путем (рис. 4). Материалы археологии были препарированы ретроспективным методом от эпохи средневековья в глубь столетий. Таким образом, построена длинная цепь существенных компонентов археологических культур, которые этнографичны для славянства в разные периоды его истории. Ретроспективный путь, заключающийся в переходе от известного к неизвестному и являющийся единственным удовлетворительным путем для археологического изучения этногенеза, плодотворен и перспективен в кабинетной работе, но неприемлем при изложении результатов исследования. Поэтому этногенез славян в этой книге изложен в исторической последовательности.

Все историко-археологические выводы и построения в работе обосновываются исключительно материалами археологии и не зависят от данных других наук. При изложении ранней истории славян эти выводы и наблюдения сопоставляются (как бы «оцениваются») с заключениями и наблюдениями, полученными как лингвистами на материалах языкознания, так и представителями других смежных наук.

Примечания:

2

Первольф И. Славянская взаимность с древнейших времен до XVIII в. СПб., 1874; Antoniewicz W. Niektore zagadnienia historiografii dawnych Slowian XIX i XX stulecia. — Swiatowit, XXVII, 1966, s. 24–92.

3

Safarik P. Slovanske starozitnosti. Praha. 1837; Шафарик П. И. Славянские древности, т. I. М., 1837.

4

Ворр F. Vergleichende Grammatik des Sanskrit. Berlin, 1833.

5

Hirt H. Die Indogermanen. Ihre Verbreitung, ihre Urheimat und ihre Kultur. Strassburg, 1905, Abb. 2.

6

Погодин А. Л. Из истории славянских передвижений. СПб., 1901.

7

Rozwadowski J. Ze studjow nad nazwami rzek slowianskich. Lwow, 1910; idem. Kilka uwag do przedhistorycznych stosunkow Europy wschodniej na podstawie nazw wod. — Rocznik slawistyczny, VI, 1914; idem. Remarque critique sur la patrie, dite primitive, des peuples slaves. — In: Conference des historiens des etats de L'Europe orientale et du monde slave, II. Warszawa, 1928; idem. Studia nad nazwami wod slowjanskich. Krakow, 1948.

8

Niederle L. Slovanske starozitnosti, I. Praha, 1902–1904; idem. Manuel de l'antiquite slave, I. Paris, 1923; idem. Rukovet slowanske archeologie. Praha, 1931; Нидерле Л. Славянские древности. М., 1956.

9

Rostafinski J. О pierwotnych siedzibach i gospodarstwie Sfowian w przedhistorycznych czasach. — Sprawozdania Akademii Umiejetnosci, XII, 1908, s. 6–25.

29

Hachmann R., Kossack G., Kuhn H. Volker zwischen Germanen und Kelten. Schrift-quellen, Bodenfunde und Namengut zur Geschichte des nordlichen Westdeutschlands und Christi Geburt. Neumunster, 1962.

30

Филип Ф. П. К проблеме происхождения славянских языков. — В кн.: Славянское языкознание. VII Международный съезд славистов. М., 1973, с. 381.

31

Trager G. L., Smith Н. L. A Chronology of Indo-Hittite. — Studies in Linguisties, 8, N. 3,1950.

32

Krahe H. Sprache und Vorzeit. Heidelberg, 1954; idem. Die Struktur der alteuropai-schen Hydronymie. — Akademie der Wissenschaft und der Literatur. Abhandlungen der Geistis- und Sozialwissenschaftlichen Klasse (Wiesbaden), 1962, N 5; idem. Unsere altesten Flussnamen. Wiesbaden, 1964.

33

Krahe H. Germanische Sprachwissenschaft. I. Einleitung und Lautehre. Berlin, 1960, S. 13.

34

Абаев В. И. Скифо-европейские изоглоссы. На стыке Востока и Запада. М., 1965, с. 127–129.

35

Трубачев О. Н. Ремесленная терминология в славянских языках. М., 1966.

36

Филин Ф. П. Образование языка восточных славян. М. — Л., 1962, с. 99–110.

37

Три этапа в праславянском языке (протославянский, ранний, когда диалектное членение еще отсутствовало, и период диалектной дифференциации) устанавливал и Н. С. Трубецкой (Trubetzkoy N. S. Essai sur la chronologie des certains faits pho-netiques du slave commun. — In: Revue des etudes slaves, II. Paris 1922). Н. Ван-Вейк (Van-Wijk N. Les langues slaves. Mouton — Gravenhage, 1956) и С. Б. Бернштейн (Бернштейн С. Б. Очерк сравнительной грамматики славянских языков. М., 1961) делят историю праславянского языка на две эпохи (до и после утраты закрытых слогов). Г. Шевелов подразделяет историю общеславянского языка на пять периодов (Shevelov G. V. A Prehistory of Slavic. N. Y., 1965).

38

Мартынов В. В. Проблема славянского этногенеза и методы лингвогеографического изучения Припятского Полесья. — Советское славяноведение, 1965, № 4, с.69–81.

39

См.: Славянская филология, т. I. M., 1958.

40

Мажюлис В. Лингвистические заметки к балтийскому этногенезу. М., 1964.

41

Бернштейн С. Б. Очерк сравнительной грамматики…, с. 34.

42

Иванов В. В., Топоров В. Н. К постановке вопроса о древнейших отношениях балтийских и славянских языков. М., 1958; Топоров В. Н. К проблеме балто-славянских языковых отношений. — В кн.: Актуальные проблемы славяноведения М., 1961, с. 211–218. В. Мажюлис полагает, что славянский язык развился из периферийного диалекта балто-славянской общности, а западнобалтийский был периферийным относительно прабалтского языка (Maziulis V. Baltu ir kitu indoeuropieciu kalbu santykiai (Deklinacija). Vilnius, 1970, p. 314–317.

43

Зализняк А. А. Проблемы славяно-иранских языковых отношений древнейшего периода. — В кн.: Вопросы славянского языкознания, 6. М., 1962, с. 28–45.

44

Трубачев О. Н. Из славяно-иранских лексических отношений. — В кн.: Этимология 1965. М., 1967, с. 3–81.

45

Абаев В. И. О происхождении фонемы y(h) в славянском языке. — В кн.: Проблемы индоевропейского языкознания. М., 1964, с. 115–121; он же. Превербы и перфективность. Об одной скифо-славянской изоглоссе. — Там же, с. 90–99; Топоров В. Н. Об одной ирано-славянской параллели в области синтаксиса. — Краткие сообщения Института славяноведения, 28,1960, с. 3–11.

46

Филин Ф. П. Образование языка восточных славян, с. 139, 140.

47

Зализняк А. А. О характере языкового контакта между славянскими и скифо-сар-матскими племенами. — Краткие сообщения Института славяноведения, 38, 1963, с. 22.

48

Среди региональных лексических иранизмов, свойственных части западнославянских языков, О. Н. Трубачев обнаруживает древнеиранские (Трубачев О. Н. Из славяноиранских лексических отношений, с. 44–80). Предполагать, что далекие предки поляков занимали в скифское время восточную часть славянского ареала, на этом основании преждевременно. Лексические ирано-польские связи, по-видимому, являются результатом проникновения на рубеже нашей эры иранского населения в южную Балтику (Седов В. В. Скифо-сарматское воздействие на культу-РУ древних германцев Скандинавии и южной Балтики. — В кн.: Тезисы докладов VI Всесоюзной конференции по изучению Скандинавских стран и Финляндии, ч. I. Таллин, 1973, с. 109; Sulimirski Т. Sarmaci nie tylko w kontuszach. — Z otchlani wiekow, 1977, N 2, s. 102–110).

49

Трубачев О. Н. Из славяно-иранских лексических отношений, с. 20.

50

Wiesner J. Die Thraken. Stuttgart, 1963, S. 43; Nalepa J. О sasiedztwie prabaltow г pratrakami. — Sprakliga Bidrag, v. 5, N 23, 1966, s. 207, 208; Duridanov J. Thrakisch-dakische Studien. Die thrakisch- und dakisch-baltischen Sprachbeziehungen. Sofia, 1969; Топоров В. Н. К фракийско-балтийским языковым параллелям. — В кн.: Балканское языкознание. М., 1973, с. 30–63.

51

Бернштейн С. Б. Очерк сравнительной грамматики…, с. 93.

52

Treimer К. Ethnogenese der Slawen. Wien, 1954, S. 32–34; Бернштейн С. Б. Очерк сравнительной грамматики…, с. 94, 95.

53

Трубачев О. Н. Ранние славянские этнонимы — свидетели миграции славян — ВЯ, 1974, № 6, с. 48–67.

54

Мартынов В. В. Славяно-германское лексическое взаимодействие древнейшей поры. Минск, 1963; Он же. О надежности примеров славяно-германского лексического взаимопроникновения. — В кн.: Типология и взаимодействие славянских и германских языков. Минск, 1969, с. 100–113.

55

Савченко А. Н. О генетической связи праславянского языка с прагерманским. — В кн.: Типология и взаимодействие славянских и германских языков. Минск, 1969, с. 39–48.

56

Компаративистика выявляет бесспорный пласт древних германских заимствований в балтских языках и архаический характер германо-балтских языковых связей (Сравнительная грамматика германских языков, т. I. М., 1962, с. 70–79). Из этого следует, что уже в раннюю пору (I тысячелетие до н. э.) балты жили по соседству с германскими племенами. Пограничная полоса между ними проходила, нужно полагать, где-то на южном побережье Балтийского моря.

57

Трубачов О. М. Етимологiчнi спостереження над стратиграфiею ранньоi схiдно-слов'янськоi топонiмii. — Мовознавство, 1971, № 6, с. 3–17.

58

Трубачев О. Н. Названия рек Правобережной Украины. М., 1968, с. 270–273.

59

Lehr-Splawinski Т. Rozmieszczenie geograficzne praslowianskich nazw wodnych. — Rocznik slawistyczny, XXI, 1960, s. 5–22.

60

Rospond S. Praslowanie w swietle onomastyki. — In: I Miedzynarodowy kongres ar-cheologii slowianskiej, 1I. Wroclaw — Warszawa — Krakow, 1968, s. 109–170.

61

Заимов И. Заселване на българските славяни на Балканския полуостров. София, 1967.

62

Иордан. О происхождении и деяниях гетов. Getica. M., 1960, с. 71, 72, 90.

63

Погодин А. Л. Из истории славянских передвижений. СПб., 1901, с. 17.

64

Не считая упоминания Геродотом племени энетов, обитавших на северном побережье Адриатического моря (Геродот. История в девяти книгах. Л., 1972, с. 73, 240, 241). Имеется ли связь между энетами и венетами первых веков нашей эры, — об этом трудно сказать что-нибудь определенное.

65

Plinius Secundus С. Naturalis historia, III. Leipzig, 1895, p. 97.

66

Корнелий Тацит. Сочинения в двух томах, I. Л., 1969, с. 372.

67

Там же, с. 372, 373.

68

Клавдий Птолемей. Географическое руководство. — В кн.: Латышев В. В. Известия древних писателей греческих и латинских о Скифии и Кавказе, т. I, вып. 1. СПб., с. 231.

69

Miller К. Weltkarte des Castorius genant die Peutingerichte Tafel. Ravensburg, 1888.

70

Иордан. О происхождении и деяниях гетов. Комментарии, с. 219.

71

Прокопий из Кесарии. Война с готами. М., 1959; Феофилакт Симокатта. История. М., 1957; Мишулин А. В. Древние славяне в отрывках греко-римских и византийских писателей по VII в. н. э. — ВДИ, 1941, № 1, с. 230–284.

72

Прокопий из Кесарии. Война с готами, с. 156, 298, 384.

73

Иордан. О происхождении и деяниях гетов. Иордан. О происхождении и деяниях гетов.

74

Иордан. О происхождении и деяниях гетов. Иордан. О происхождении и деяниях гетов, с. 71.

75

Скржинская Е. Ч. О склавенах и антах, о Мурманском озере и городе Новиетуне. — Византийский временник, XII, 1957, с. 2–30.

76

Скржинская Е. Ч. О склавенах и антах…

77

Иордан. О происхождении и деяниях гетов, с. 72.

78

Пигулевская Н. В. Сирийские источники по истории народов СССР. М. — Л., 1941.

79

Рыбаков Б. А. Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи. М., 1963, с. 219–247.

80

Schwidetzky I. Rassenkunde der Altslawen. Stuttgart, 1938.

81

Дебец Г. Ф. Палеоантропология СССР. М. — Л., 1948; Трофимова Т. А. Кривичи, вятичи и славянские племена Поднепровья по данным антропологии. — СЭ, 1946. № 1, с. 91–136.

82

Aleksiejewa Т. Wschodnioslowianskie czaszki z kurhanow plemiennych. — Materialy i prace antropologiczne, N 72, 1966, s. 3–142; Алексеева Т. И. Этногенез восточных славян по данным антропологии. М., 1973.

83

Алексеева Т. И. Славяне и их соседи (по данным антропологии). — Antropologie (Brno), 1966, N2, с. 3–37.

84

Boev P. Die Rassentypen der Balkanhalbinsel und der Ostagaischen Inselwelt und deren Bedeutung fur die Herkunft ihrer Bevolkerung. Sofia, 1972.

85

Kurth G. Ergebnisse der anthropologischen Untersuchung fruhdeutscher Reihengra-ber aus Thuringen. — Wissenschaftliche Zeitscrift der Friedrich-Schiller-Universitat Jena, Mathematisch-Naturwissenschaftliche Reihe, 3, H. 1,1953–1954, S. 19–38.

86

Montelius О. Uber die Einwanderung unserer Vorvater in den Norden. — Archiv fur Anthropologie, Bd 17,1888, S. 151–160.

87

Kossinna G. Die Herkunft der Germanen. Zur Methode der Siedlungsarchaologie. Wurzburg, 1911, S. 3.

88

Otto К.-Н. Archaologische Kulturen und die Erforschung der konkreten Geschichte von Stammen und Volkerschaften. — In: Ethnographisch-archaologische Forschungen, Bd I. Berlin, 1953, S. 2, 3.

89

Монгайт А. Л. Археологические культуры и этнические общности (к вопросу о методике историко-археологических исследований). — Народы Азии и Африки, 1967, № 1, с. 53–59.

90

Брюсов А. Я. Археологические культуры и этнические общности. — СА, XXVI, 1956, с. 5–27; Третьяков П. Н. Этногенетический процесс в археологии. — СА, 1962, № 4, с. 3–15; Каменецкий И. С. Археологическая культура — ее определение и интерпретация. — СА, 1970, № 2, с. 18–36.

91

Rostovzeff M. Iranians and Greeks in South Russia. Oxford, 1922, p. 83–112.

92

Артамонов М. И. Венеды, невры и будины в славянском этногенезе. — Вестник ЛГУ, 1946, № 2, с. 70–86; он же. Этногеография скифов. — Уч. зап. ЛГУ, 85,1949, с. 129–171; он же. Этнический состав населения Скифии. — В кн.: Доклады VI Научной конференции Института археологии АН УССР. Киев, 1953, с. 169–196.

93

Топоров В. Н., Трубачев О. Н. Лингвистический анализ гидронимов Верхнего Поднепровья. М., 1962; Трубачев О. Н. Название рек Правобережной Украины.

94

Седов В. В. Балто-иранский контакт в Днепровском левобережье. — СА, 1965, № 4 с. 52–62.

95

Кондукторова Т. С. Антропология древнего населения Украины. М., 1972, с. 3–27.

96

Артамонов М. И. Киммерийцы и скифы. М., 1974.