Глава I I I. Проповедь религии и монархизма в средней школе

Закон божий как обязательный предмет, заключавший в себе, по мнению церковников, «главную и преимущественную цель образования», в 1811 г. был включён в учебный план средней школы; тогда же установили и преимущественное его положение перед другими предметами.

Задачи религиозного воспитания в средней школе были чётко сформулированы в инструкции министерства просвещения 1816 г. От преподавателей закона божьего требовалось «утвердить юные сердца в спасительных христианских добродетелях», внушая им, что в природе «все любезно, величественно, достойно глубочайшего благоволения»¹. Перед началом занятий учащиеся читали главы из истории нового завета, а по воскресным дням посещали церковь и заучивали наизусть евангельские тексты.

По уставу 1828 года, принятому после подавления восстания декабристов, из учебного плана гимназий были исключены естественные науки, но зато усилено преподавание древних языков, призванных своей безжизненностью увести учащихся от вопросов современности. Число недельных уроков по закону божьему было увеличено до 16. Помимо уроков по закону божьему широкое применение получили «христианские беседы» — изучались жития святых, «слова» церковных проповедников, псалмы и их переложения. Церковники усилили также контроль за преподаванием других предметов, чтобы «не укрывалось ничего, колеблющего или ослабляющего учение веры»². При преподавании физики и математики от учителей требовалось «отстранять… все суетные догадки о происхождении и превращении шара земного», чтобы у учащихся не возникло и мысли о возможных изменениях в самодержавном строе.

Обучение закону божьему рассматривалось как средство «сохранить юношество от заразы вольнодумства». Инструкция министерства от 27 мая 1833 г. требовала от законоучителей, чтобы они указывали ученикам на «прямые обязанности верноподданных», чтобы в «незрелом уме не поколебать веры в необходимость и пользу основных учреждений правительства»³.

Не доверяя священникам-законоучителям, правительство назначило специальных наблюдателей из высшего духовенства и предложило синоду подвергнуть законоучителей тщательной проверке: «твёрдо ли они убеждены в святости своего призвания». Зная, что духовенство по своему нравственному состоянию имело много недостатков, вызывавших нарекания населения, правительство потребовало от синода проверить также образ жизни и нравственность законоучителей.

Наступившая в России в связи с революцией 1848 г. реакция тяжело отразилась и на средней школе. Николай I заявил, что религия должна служить «единственной твёрдой основой всякого полезного знания». Преподавание закона божьего в средних учебных заведениях было признано неудовлетворительным. Обер-прокурор синода Протасов в 1850 г. сформулировал взгляды, которые с одобрения Николая I были положены в основу всей педагогической системы. Каждая наука, по словам Протасова, должна убеждать в необходимости божественного откровения, без чего прочное усвоение истин веры невозможно. При преподавании научных дисциплин недостаточно избегать порицания истинной веры. Необходимо излагать научные взгляды в защиту веры и этим «предохранять юношей от неверия, распространённого в Западной Европе». Протасов ратовал за подчинение науки вере, так как, говорил он, «без веры не может быть полного просвещения».

По новому уставу требовалось, чтобы в школе царил «добрый дух, покорность властям, преданность правительству»4. Программа по закону божьему была расширена. В неё включили изучение богослужения православной церкви, особенно праздничных и воскресных служб, как средства пропаганды церковной идеологии. От поступавших в гимназию экзаменаторы требовали знания молитв и начатков ветхо- и новозаветной истории.

Чтобы противодействовать классическому «языческому мировоззрению», в курс гимназии ввели чтение на греческом и латинском языках творений отцов церкви. Преподавание логики и психологии было поручено законоучителям, чем подчёркивалась связь этих предметов с «истинами откровения».

Несмотря на принятые меры, в годы революционной ситуации наблюдалось резкое падение религиозности, индифферентное отношение к вопросам веры. Обер-прокурор синода в своём отчёте за 1861 г. с тревогой отмечал, что среди юношества было заметно но только охлаждение к вере, но даже решительное «противление». «Неверие и вольнодумство, — писал он, — проникают в села, деревни, небольшие города, требуют защиты от ложной образованности»⁵. Страх духовенства и самодержавия вызывало развитие естественных паук, которые, по признанию мракобесов, вели к материализму и безбожию.

Устав 1864 года, изгнав из школы естественные науки и расширив преподавание древних языков, усилил также воздействие на учащихся религии. Устав подчёркивал, что основой «истинного» образования является религиозное воспитание и что эта цель может быть достигнута только в том случае, если весь дух школы будет пропитан религиозностью. От учителей требовался «религиозный тон», а от преподавателя закона божьего — «высокий нравственный авторитет». Программа отводила на закон божий 14 уроков в неделю (17 1/2 час, т.е. 9.2% всего учебного времени), на 3 1/4 часа больше, чем по уставу 1852 г. На русский язык — 24 урока, и то вместе с церковнославянским языком. Зато на древние языки в классической гимназии выделялось 58 уроков (31% всего времени).

Была усилена борьба против проникновения в школу идей революционных демократов, против пропаганды материалистических взглядов. От школы требовалось, чтобы учеников воспитывали «в духе истин религии, уважения к правам собственности». Средством такого воспитания правительство и православное ведомство считало насаждение классицизма, изгнание естественных наук и увеличение роли закона божьего в школьном преподавании.

По учебному плану 1871 г. из 206 недельных часов на древние языки было выделено 85 час. (47%) и на закон божий — 13 час. (7,1%). Рост материалистических идей объяснялся недостаточной пропагандой «слова божия» — евангелия. В изучении нового завета усматривалось одно из средств для противодействия «современному духу отрицания». Преподавание греческого языка также оправдывалось религиозными соображениями.

В годы разнузданной реакции 80-х годов XIX в., наступившей после убийства Александра II, правительство, борясь с революционным движением в стране, продолжало насаждать в школе «классический кошмар»; оно усилило влияние на школу духовенства, сведя к минимуму преподавание естественных наук, как опоры материализма. А. Серафимович, вспоминая режим толстовско-деляновской школы, писал: «нас душили в гимназии латинским, греческим, законом божьим, давили всем, лишь бы задушить живую душу»⁶. H. А. Морозов, учёный и революционер, вспоминая годы учения во 2-й московской классической гимназии в период «непомерного классицизма», рассказывал, что он постоянно покупал книги по естествознанию. «Само собой понятно, — писал он, — что моё увлечение такими науками и постоянно слышимое от законоучителя утверждение, что эти науки еретические, которыми занимаются только нигилисты, не признающие ни бога, ни царя, сразу насторожили меня как против церкви, так и против монархических доктрин»⁷.

Усиление реакции в 80-90-х годах XIX в. имело целью укрепить самодержавие и подавить массовое движение в стране; это сказалось и на политике самодержавия по отношению к просвещению. Усилены были сословные ограничения в школе, установлены преграды для поступления детей рабочих и крестьян, доступ в неё был возможен только для детей помещиков, буржуазии и чиновников. Стремясь упрочить своё влияние на учащихся, духовенство настойчиво домогалось увеличения числа уроков закона божьего в трёх старших классах, видя в этом радикальное средство для искоренения неверия и укрепления идей монархизма.

Председатель учёного комитета министерства просвещения проф. А. Георгиевский, выступая за увеличение числа уроков по закону божьему, писал: «Дело это — великой важности: поставьте правильно преподавание закона божьего и дайте нашим гимназиям знающих, умелых, одушевлённых своим предметом законоучителей, и школа…, которой ныне со всех сторон грозят немалые опасности, будет окончательно спасена, и зараза религиозного индифферентизма, неверия, отрицательного направления и разных вредных сектантских учений, все более растлевающая и опустошающая образованные силы нашего общества, несомненно исчезнет»⁸.

Требования духовенства были удовлетворены. По школьному уставу 1890 г. закону божию уделили 16 часов в неделю, т.е. на 3 часа больше, чем по уставу 1871 г. Это увеличение сделали за счёт сокращения числа уроков по математике, естественным наукам и географии. Кроме того, для усиления церковного влияния в 1-3-м классах гимназии добавили уроки по церковнославянскому языку, как языку богослужения и священного писания, знание которого считалось необходимым для православного.

2

Что же представлял собой «закон божий», призванный спасти школу от «разложения и неверия», воспитать учеников в духе преданности самодержавию и православию, подготовить «нравственных» людей?

Под законом божьим понималась сумма религиозных знаний с определённой политической направленностью, которой было пропитано все преподавание в школе.

Изучать закон божий начинали с приготовительного класса. Дети знакомились с молитвами, символом веры, десятью заповедями, краткой историей ветхого и нового завета и с церковнославянской грамотой.

В 1-м классе проходили историю ветхого завета — ученики заучивали наизусть название 10 казней египетских, историю царей, их военные подвиги и т. п., пророчества о Христе. Программа по истории ветхого завета была обширна, наполнена утомительными, трудными для запоминания мелочами. Духовное начальство, сознавая, что материал, изучаемый в 1-м классе, не может увлечь учеников и дать какое-то «нравственное» воспитание, не раз принималось за перестройку преподавания этого предмета, но оживить его не могло.

Настаивая на некоторых изменениях преподавания закона божьего в средней школе, представители буржуазии выступили в III Государственной думе с резкой критикой программы по изучению ветхого завета. Они считали, что культивируемые церковниками методы обучения приносят только вред делу насаждения религиозной идеологии.

Во 2-м классе знакомились с историей нового завета и церковнославянским языком. Законоучитель обращал внимание на внешние факты истории нового завета, преподавание было основано па механическом заучивании текстов.

При изучении нового завета, так же как и ветхого завета, велась антисемитская пропаганда. Например, приводился текст, что иудеи «с яростной злобой набросились на Христа», и этому тексту давались соответствующие комментарии для разжигания национальной розни.

В 3-м классе изучалось богослужение православной церкви. Ученики зубрили разные псалмы, ектении, шестопсалмие, каноны, евангелия, особенности каждого вида богослужения, знакомились с церковной утварью и одеждой, с церковной архитектурой.

В 4-м и 5-м классах главным предметом был «пространный катехизис», представлявший систематическое изложение веро- и нравоучения православной церкви. Обучение катехизису производилось по учебнику московского митрополита Филарета, господствовавшему в школе с 1823 г. Филаретовский катехизис стал настоящим страшилищем для учеников. Составленный в виде вопросов и ответов, катехизис являлся схоластическим руководством, которое требовалось изучить слово в слово. Пропуск хотя бы одного слова рассматривался, как незнание урока. Катехизис был изложен устаревшим языком, грамматически построен неправильно, а местами просто непонятен.

От учеников требовалось рабское следование тексту, хотя бы без понимания. «Все, долбившие наизусть катехизис, — вспоминает один учитель, знают, каким мёртвым духом учёного педантизма веет от всей этой книги». На Всероссийском съезде законоучителей, состоявшемся в 1909 г., законоучители признавались, что после экзаменов «закон божий летит в печку вместе с физикой»⁹.

Духовное ведомство, пытаясь оживить преподавание библейской истории, издавало карты по церковной географии, картины по ветхо- и новозаветной истории. Но эти картины не пользовались популярностью у учеников.

Ученики 6-го класса изучали историю христианской церкви, как «богоизбранной» религии, её распространение, ереси и соборы, мученичество, монашество. Подробно знакомились с историей церкви в России — её устройством, деятельностью митрополитов, синода; говорилось о значении православной церкви в создании и развитии русского государства, подчёркивалась неразрывная связь самодержавия с православной церковью. Было обращено большое внимание на освещение деятельности «ревнителей просвещения» — Димитрия Ростовского, Тихона Задонского, Филарета Дроздова, Иннокентия Борисова, Макария Булгакова и др., восхвалялась и прославлялась миссионерская, националистическая и реакционная деятельность этих «просветителей».

В 7-8-м классах повторялся катехизис, основное внимание обращалось на так называемое нравственное значение православия. При изучении 5-й заповеди делался упор на обязанности по отношению к самодержавию: говорилось о святости присяги, о соблюдении верноподданнических чувств, о повиновении властям. При изучении 6-й заповеди проповедовалась необходимость смирения, покаяния, послушания.

Опасаясь критического отношения учащихся старших классов к библейским россказням, законоучителям предлагалось не останавливать внимание учеников на критике евангельских рассказов, чтобы избежать, как сказано в циркуляре, «нежелательных» вопросов.

Преподавание в старших классах «вероучения» и «нравоучения» в духе безоговорочного признания истинности церковной идеологии не могло, однако, помешать критическому отношению учащихся к вопросам веры и церкви.

Для борьбы с религиозным свободомыслием в старших классах гимназии ввели изучение катехизиса с дополнениями из основного богословия — о существовании бога, о бессмертии души. Стремясь противодействовать распространению материалистических идей, духовенство вынуждено было дополнить курс закона божьего в старших классах элементами апологетики.

Уроки закона божьего использовались священниками для борьбы с сектантством и другими отклонениями от православия. В заметке «Попы в роли жандармов» корреспондент «Искры» рассказывал, что в Ярославской женской гимназии священник, натаскивая учениц к экзамену, спрашивал ученицу: «Кто у нас еретик?» Ученица молчит. Священник ругается: «На экзамене должны сказать — Лев Толстой»¹⁰.

Чтобы подчеркнуть значение закона божьего в школьной программе, правительство отнесло его к «основным» предметам гимназического курса. На экзаменах закон божий по своему значению был приравнен к древним языкам и математике. Материальное положение законоучителей также было значительно лучше, чем других учителей. Они освобождались от церковных служб и от других церковных обязанностей.

Широко практиковалась система сыска со стороны законоучителей за другими учителями, наблюдения за преподаванием.

3

Толстовско-деляновская школа показала свою полную несостоятельность. Профессора Московского университета отмечали исключительно низкий уровень подготовки юношей, окончивших школу. В частности, они говорили о полном незнании ими естественных наук. Министерство просвещения вынуждено было признать, что в средней школе господствует бюрократический, формальный характер преподавания, что действующие программы совершенно негодны, что в школе царит засилие классицизма, что учащиеся совершенно не подготовлены к высшей школе (циркуляр от 8 июня 1899 г.). Неудовлетворительной была признана и вся система религиозного воспитания. Школа не добилась «религиозной настроенности детей и воспитания в них молитвенного духа».

Напуганное ростом революционного движения правительство созвало в 1899 г. в Москве совещание законоучителей и преподавателей средней школы для разработки мер по повышению в учащихся религиозности, преданности царю и самодержавному строю. Проводниками этой политики самодержавие по-прежнему считало законоучителей. Совещание было вынуждено признать, что закон божий в средней школе является не воспитательным, а только учебным предметом. В этом видели причину «ослабления религиозного чувства молодёжи», оканчивавшей среднюю школу, «холодного отношения к религии и церкви».

«Ни в одном учебном предмете, — признавались на совещании, — нет столько зубрёжки, как в законе божьем». Говорили, что она наносит вред религиозности, однако церковники продолжали защищать этот порочный метод преподавания. «Вреда не будет, — говорил костромской епископ Виссарион, — если ученик не будет помнить стихов Пушкина, Лермонтова и др., но будет большой вред от забвения истин веры».

В падении религиозности среди молодёжи законоучители обвиняли семью и общество. Воинствующие церковники требовали «обуздания» печати, т.е. усиления цензурных репрессий, запрещения учащимся посещать театры, библиотеки, изъятия из ученических библиотек книг, воспитывавших, по их словам, «индифферентное отношение к религии».

По предложению воинствующих церковников в программу 7-го и 8-го классов ввели критический разбор материалистического мировоззрения, дарвинизма, подрывавших церковную идеологию. Отношение духовенства к научному мировоззрению выразил на совещании законоучитель И. Добросердов: «Наука, исследующая природу, — заявлял он, — должна привести к богу, иначе она вредна…»11.

4

Религиозному воспитанию должны были оказывать содействие и другие предметы гимназической программы — русский язык, история, законоведение, даже древние языки. В учебниках по истории Д. Иловайского, С. Рождественского, И. Белярминова и др. история подвергалась фальсификации, исторический процесс изображался как перечень действий царей, непременно «благочестивых»; превозносилась роль православной церкви в истории России, расхваливалась любовь духовенства к народу, подчёркивалась религиозность народа, затушёвывалась роль классовой борьбы в истории общества, целые главы посвящались россказням о так называемых святых и их подвигах. В учебниках разжигалась национальная и религиозная рознь, православное юношество натравливалось на нерусские и неправославные народности. Эта шовинистическая агитация велась при помощи законоучителей.

Церковной идеологией были насыщены и пособия но русскому языку. В «Новой русской хрестоматии» Л. Вейнберга для 1-го и 2-го классов, вышедшей в 1905 г., весь материал распределялся по группам: «бог, семья, народ, родина». В программу по русскому языку предлагалось включить образцы церковной проповеди, жития святых, апокрифы, духовные стихи и другие памятники древнерусской, церковной литературы. Написанные сухим языком эти памятники вызывали у учеников скуку. Сочинения по русскому языку часто писались на религиозную тему. Так, в симбирской гимназии, где в 70-80 гг. XIX в. учился А. И. Ульянов, а затем В. И. Ульянов, в 1881 г. для 6-го класса гимназическое начальство предложило, например, такую тему: «Житие святого, имя которого мы носим». В 1886 г. в 5-м классе было сочинение на тему: «Проповеди Иннокентия в великую пятницу». В 1887 г. в 8-м классе, когда в нём учился В. И. Ульянов, ученики писали сочинение на тему: «Заслуги духовенства в смутное время»¹².

Вспоминая о гимназических годах жизни В. И. Ленина в Симбирской гимназии, А. И. Елизарова писала: «Володя был настроен очень оппозиционно к гимназическому начальству, к гимназическому учению, к религии».

Чтобы задобрить гимназическое начальство, ханжество которого ученикам было хорошо известно, они пускались на различные уловки.

«Мы знали, как угодить набожному начальству, — писал в своих воспоминаниях о гимназической жизни A. H. Афанасьев, — описываешь прогулку, надо было сочинителю в заключение услышать звон колокольный, зовущий к заутрене или всенощной, и зайти в храм божий поблагодарить подателя всех благ за такую приятную прогулку; описываешь ли бурю, надо было закончить молитвой к богу, являющемуся в грозовых тучах и молниях… И мы воссылали эти благодарственные и хвалебные молитвы во всяком почти сочинении и кстати и некстати, и эта уловка всегда удавалась нам»¹³.

Знакомя учеников с вопросами законоведения, преподаватели должны были дать им «новые сильные доводы в необходимости проникнуться высокими идеалами христианства».

В учебнике законоведения для кадетских корпусов, изданном в 1910 г., большой раздел отводился критике материалистического мировоззрения, много места уделялось христианству и восхвалению его роли в истории человечества. С чисто церковных позиций говорилось об обязанностях человека по отношению к богу, людям, самому себе¹⁴.

Под наблюдением законоучителей находились и библиотеки средней школы. Они пополнялись в первую очередь книгами «религиозно — нравственного содержания» — Четьи-минеи Димитрия Ростовского, «творения» Иоанна Златоуста, Тихона Задонского, проповеди Филарета и т. п. Эта литература была призвана для борьбы с «тлетворным влиянием». Книги по естествознанию, общественным наукам изгонялись из ученических библиотек, как подрывающие «нравственно-христианский дух». В 1866 г. попечитель Киевского учебного округа, посетив Белоцерковскую гимназию, собственноручно изъял из гимназической библиотеки книги по естественным наукам, геологии, физиологии, в том числе сочинения Дарвина, признан их «вредными и нигилистическими»¹⁵.

В примерном каталоге для среднеучебных заведений, изданном в 1896 г., в 1-м отделе, куда входили книги религиозные, философские и исторические, из 610 названий на книги так называемого религиозно-нравственного содержания приходилось 281 название, т.е. 46,1%. По отношению ко всему каталогу (2517 названий) книги религиозно-нравственного содержания составляли 11,2%, не считая многочисленных книг поповского содержания, входивших в отдел истории, русского языка и словесности¹⁶.

Священники, преподававшие закон божий, требовали от учителей, чтобы они на уроках поддерживали антинаучные церковные взгляды. Ещё в 1815 г. в качестве школьного пособия была издана книга «Разрушение коперниковской системы», в которой анонимный автор, нападая на попытки научного объяснения явлений природы, обращался к читателям с призывом: «Остерегайтесь ложных систем философических, остерегайтесь сих возмутительных мнений»¹⁷.

Через 100 лет после выхода этой книжонки с таким же призывом обратился екатеринбургский епископ Арсений. В письме от 21 марта 1908 г. он советовал учителям при ознакомлении учеников с системой Коперника не придавать ей «безусловной справедливости». А в 1914 г. балахнинский священник Иов Немцев в своей книжке «Круг земли неподвижен, а солнце ходит» называл астрономию «одной несообразностью». Он опровергал систему Коперника цитатами из библии и творений отцов церкви¹⁸.

В связи с подготовлявшейся реформой средней школы духовенство выступило с резкой критикой всей системы преподавания. Оно пыталось доказать, что изучение естествознания и других предметов не только не имеет воспитательного значения, но действует отрицательно на нравственность молодёжи. Настаивая па перестройке преподавания естествознания, духовенство ссылалось на библейский текст: «небеса поведают славу божью и творение руку его возвещает твердь», т.е., что изложение вопросов естествознания не должно находиться в противоречии с библейскими рассказами о сотворении мира и человека.

Министерство просвещения также стремилось усилить влияние религии в школе в ущерб науке. Председатель учёного комитета министерства проф. А. И. Георгиевский в книге «Предположенная реформа средней школы», вышедшей в 1902 г., писал, что опасения от неверия можно достичь только путём усиления преподавания религиозной идеологии. «Надо поставить религиозное образование на твёрдую научную почву, — утверждал он, — привлечь его [учащееся юношество] к чтению слова божьего в подлиннике, приохотить к ясному уразумению церковных молитв, песнопений и вообще богослужения через сличение церковнославянских текстов с греческими подлинниками, заохотить также чтением в подлиннике избранных творений св. отцов»¹⁹.

Георгиевский настаивал на приведении в согласование сведений из естественных наук, русского языка, истории с учением православной церкви и на усилении церковности в средней школе, путём распространения на неё строя церковноприходской школы. Реакционные взгляды Георгиевского встретили полную поддержку и сочувствие со стороны духовенства²⁰.

Проект реформы средней школы по требованию Николая II был передан для просмотра обер-прокурору синода и петербургскому митрополиту Исидору. Николай ожидал от синода поправок, направленных на усиление религиозного воспитания, «чтобы в школе, — писал он в июне 1902 г. — с образованием юношества соединялось воспитание его в духе веры, преданности престолу и отечеству»²¹.

В. И. Ленин в статье «Признаки банкротства», разоблачая всю лживость правительственных посулов в области образования, писал: «Мы, революционеры, ни на минуту не поверили в серьёзность обещанных Ванновским реформ. Мы не переставали твердить либералам, что циркуляр "сердечного" генерала и рескрипты Николая Обманова представляют лишь новое проявление все той же либеральной политики, в которой самодержавие успело искуситься за 40-летний период борьбы с "внутренним врагом", т.е. со всеми прогрессивными элементами России»²².

Несмотря на царские «посулы», система образования продолжала носить антинародный характер, являлась орудием духовного порабощения народа.

Напуганный подъёмом революционного движения, Николай Романов в феврале 1903 г. издал манифест, в котором, обещая улучшить материальное положение православного духовенства, настаивал на усилении его влияния в семье и школе.

Разоблачая подлинный характер царского манифеста «Об усовершенствовании государства», Петербургский комитет РСДРП в своей листовке от 26 февраля 1903 г. писал, обращаясь к духовенству: «Молитесь же, господа попы, молитесь усердно за своего благодетеля батюшку - царя, набивайте головы ваших учеников православно - самодержавными баснями вместо науки да и во имя "заветов веротерпимости" вместе с жандармами посматривайте за всякими раскольниками. Долг платежом красен!»²³.

5

Средняя школа была пропитана церковностью. Правила 1874 года для учеников гимназии, провозгласив цель обучения — «возрасти создателю во славу, родителям на утешение, церкви и отечеству на пользу», определяли и круг религиозных обязанностей учащихся в школе: обязательное посещение церкви, обязательная исповедь с представлениям свидетельства, содействие в «благолепии» богослужения, участие в церковном хоре²⁴. Перед началом занятий ученики собирались в актовом зале на молитву, продолжавшуюся 15 и более минут.

Необходимо было посещать церковь в праздничные и воскресные дни. Для усиления контроля за исполнением этой повинности в 90-х годах XIX в. при гимназиях и реальных училищах стали усиленно строиться домовые церкви. От учеников требовалось «благоговейное» посещение церковных служб. По отношению к тем, кто тяготился этой повинностью, применялись строгие меры, вплоть до исключения. В симбирской гимназии директор Вишневский — «плохой классик, но религиозный до фанатизма» — устраивал на учеников облавы. Пропустившим церковную службу снижалась отметка по поведению²⁵.

В тверской гимназии, по рассказам одного учителя, «учеников гнали в церковь; согнавши туда, два надзирателя смотрели, чтобы ученики не ушли»²⁶.

От посещения церкви в воскресные и праздничные дни не избавлены были и учителя. Гимназическое начальство нетерпимо относилось к тем педагогам, которые пропускали церковную службу; оно считало, что это оказывает дурное влияние на учеников. Священник-законоучитель следил за тем, как учителя исполняли эту повинность, и доносил о нерадивых гимназическому начальству.

Директор гимназии выговаривал учительнице, уволенной за несоблюдение церковной повинности: «Да ведь я намекал вам тогда…, ну относительно религиозности, нехороший пример… Не бывали в гимназической церкви… бравировали; помните, одной ученице сказали, что не грех выпить перед причастием чаю»²⁷.

Школьные правила 1874 года предлагали насаждать церковное пение в школе, организовывать ученические хоры. «Хорошее церковное пение, — указывалось в правилах, — одно из важнейших условий для поддержания молитвенного настроения духа»²⁸. В гимназиях вводилось церковное пение, организовывались ученические хоры, учеников привлекали к участию в церковных службах, их заставляли читать «выразительно» евангелие, апостольские послания и молитвы. Все это не способствовало, однако, повышению религиозности учеников, а часто вызывало у одних отвращение к религии и её обрядам, у других развивало ханжество и лицемерие.

Один ученик, прислуживавший в алтаре гимназической церкви, рассказывал, что ему было противно помогать попу одеваться в церкви и целовать ему, как тот требовал, руку. «Точно лакей», — возмущался он. Другой ученик, привлечённый к чтению на клиросе, говорил, что эта повинность его очень угнетала, так как на неё нужно было затрачивать много времени. «Чтение на клиросе меня донимало, — рассказывал он. — Священник требовал читать по-дьячковски, а мне было стыдно. А главное — времени на подготовку уходило много… Ну и ругался я тогда!» «Читать псалтырь, — продолжал он, — нужна большая сноровка. Главная хитрость — чтобы врать без запинки и не краснея. Если соврёшь гладко, о. Дмитрий смолчит. А если смутишься, — тогда беда»²⁹.

Одной из главных религиозных обязанностей учеников считалось «говение» — исповедь. Будучи средством воспитания учеников в духе православия и монархизма, исповедь преследовала и чисто полицейские цели: посредством исповеди священники выведывали о настроениях среди учащихся, нет ли у них серьёзных проступков против православия и самодержавия.

Атмосфера сыска, существовавшая во время исповеди, хорошо передана в корреспонденции, полученной «Искрой» из Ярославля. Говоря, что попы это «первые и самые верные слуги царско-полицейской политики», корреспондент «Искры» в заметке «Учителя и попы в роли жандармов» писал: «На страстной неделе священник Ярославской гимназии исповедовал ученика 4-5 класса. В числе вопросов, предложенных гимназисту, был и такой: "Не читал ли нелегальных книг?" "Читал!" — "От кого получил?" "От такого-то". — "Не давал ли кому-нибудь?" "Давал". — "Читать самому грех ещё не большой, а вот другим давать не годится", — закончил свою исповедь батюшка. На следующий день он доложил обо всём директору; последний вызвал всех на допрос»³⁰.

В «Записках старого педагога», вышедших в 1909 г., рассказывается, с какой ненавистью выполняли ученики исповедную повинность: «Назойливый контроль, — писал учитель, — холод казённой обстановки, присутствие нелюбимых педагогов и возможность ежеминутных с ними столкновений, неуважение и даже презрение к своему законоучителю-духовнику — все это, конечно, не могло создать хотя бы самый слабый намёк па религиозное настроение говеющих»³¹.

6

В царской России распространению образования среди женщин уделялось очень мало внимания. В 1863 г. на один миллион с лишним учащихся приходилось только 135 тыс. женщин. Самодержавие, вынужденное принять некоторые меры по развитию женского образования, не забывало при этом и о том, чтобы в нём большое место отводилось религии. Женщине внушалось, что только благодаря религии она может быть хорошей дочерью, матерью, верноподданной, что обязанность её «передавать детям с самого лепетания младенца правила благочестия, добродетели и преданности престолу и отечеству»³². Эти требования были положены в основу программы преподавания закона божьего в женских учебных заведениях, утверждённой в 1857 г. Законоучитель должен был объяснять девочкам, что их главная обязанность — это «обязанность по отношению к государю и отечеству», что они должны стать «добрыми жёнами». Преподавание закона божьего носило назидательный характер. В программе особенно подробно излагалась история «библейских жён и девиц», как пример благочестия и христианских добродетелей.

Напуганное ростом материалистических идей, правительство секретным указом от 29 декабря 1864 г. предупредило начальство женских учебных заведений о необходимости бороться с проникновением этих идей в женские гимназии. Обучение естественным наукам рекомендовалось вести с указанием «на премудрость божью, как единственный источник блага». Классные дамы и надзиратели женских гимназий должны были следить за преподавателями и, если заметят что - либо, направленное против религии, доносить об этом гимназическому начальству. Одновременно шла проверка библиотек и изъятие из них книг материалистического содержания.

Реакция в области просвещения, наступившая во второй половине 60-х годов XIX в., коснулась также и женской школы. Указ от 13 мая 1866 г. требовал усилить преподавание закона божьего и вести активную борьбу с «неуважением к религии», с «дерзкими попытками» критики религии «по образцам лжемудрствователей, каковы Штраус, Ренан и др.». Правительство хотело, чтобы учителя в религиозном отношении служили примером для учениц. «Веруя сами, — указывало правительство, — они легко и незаметно приведут своих питомцев к сознанию, что религия есть единственный путь ко всему доброму»³³. В 1866 г. была разгромлена петербургская женская гимназия и женские курсы, во главе которых стоял прогрессивный педагог — профессор H. А. Вышнеградский. В женской гимназии и на курсах читались лекции по анатомии, физиологии, ботанике, физике и химии. Такое преподавание было осуждено как пропаганда материалистических идей. Разгром женской гимназии и курсов был произведён при активном участии представителей духовенства: священника Барсова и профессора петербургской духовной академии Осинина.

На уроках естествознания преподавателям вменялось рассматривать природу как «создание божие», а органы человеческого тела — как «орудие бессмертной души». Духовные инквизиторы в преподавании естественных наук усмотрели «нравственное растление учениц» и подрыв веры в бога.

Была осуждена также программа по истории, так как преподаватели не указывали на «перст божий» в общем течении исторического процесса.

Правительство утвердило реакционные выводы церковных инквизиторов, Вышнеградского уволили, а курсы ликвидировали.

Изгоняя из женских гимназий научные знания, правительство стремилось подготовить лишь «матерей и воспитательниц, глубоко проникнутых истинами христианской веры и патриотических чувств». «Господь бог предназначил для женщины узкий круг деятельности, — говорили руководители женского воспитания, — и задача священника-законоучителя воспитывать в этом духе своих учениц»³⁴.

Взгляд о ненужности, даже вредности высшего образования для женщин церковники развивали особенно в связи с ростом революционного движения, в котором женщины принимали активное участие. Церковники считали, что в женских средних учебных заведениях следует сократить программы по физике, математике, истории, расширить программу закона божьего, особенно в старших классах, закрыть перед женщинами двери высшей школы. Обер-прокурор синода Победоносцев выпустил книжонку «Призвание женщин в школе и в обществе». Развивая реакционные взгляды о роли женщины, он призывал «готовить в школе новых жён-мироносиц». С бранью по адресу передовых женщин выступил в ноябре 1902 г. протоиерей Иоанн Кронштадский. В проповеди «Назначение и место женщин в мире и церкви» черносотенец в рясе натравливал несознательных людей на женщин, выступавших на «учёном поприще» и принимавших участие в революционном движении. Иоанн Кронштадский: считал таких женщин «отверженными от церкви», говорил, что они «оставили своё естественное положение, указанное богом», «идут к погибели и других ведут»³⁵.

7

Правительство сурово расправлялось с прогрессивными учителями, которые не придерживались казённых программ, а вносили в преподавание живое слово, знакомили учеников с выводами материалистической науки, подрывавшими основы религии. Так, в 1817 г. за «неуважение к церкви» был уволен учитель полтавской гимназии Адамович. Учитель, как писал в своём доносе местный священник-законоучитель, отвлекал учеников от «богомыслия и моления». В 1819 г. остался без места и учитель киевской гимназии Орловский, который, по словам священника, «вселял в сердца обучающегося юношества вольнодумство».

В 1827 г. возникло дело о политическом и религиозном вольнодумстве среди профессоров и учащихся Нежинской гимназии высших наук, где сильно было влияние декабристов. Как видно из материалов следствия, некоторые ученики отрицали божественное происхождение Христа, говоря, что он был только философ, политик, юрист; не верили в воскрешение Лазаря, утверждая, что он не умирал, а находился лишь в летаргическом сне от напитка, который ему умышленно дал апостол Пётр. Следствие выяснило также, что среди учеников были распространены сочинения Вольтера и Гельвеция, идеи которых сказались на их критическом отношении к религии. «Гнездо вольномыслия», как назвали Нежинскую гимназию, разгромили, прогрессивных профессоров и учеников уволили³⁶.

В Симбирской гимназии, где учился В. И. Ленин, любовью учеников пользовался преподаватель истории Теселкин, не ограничивавшийся рамками казённого учебника. Начальство обвинило Теселкина в том, что он не воспитывал в учениках «патриотического чувства», «живой веры в промысел божий, сохранивший Россию от врагов внешних и внутренних». Он тоже был вынужден оставить гимназию ³⁷.

Среди учеников Екатеринбургской гимназии большой популярностью пользовался учитель математики Обреимов, знакомивший своих учеников с выводами материалистической науки. За пропаганду «иррелигиозности», «материалистического мировоззрения» Обреимова уволили и выслали под надзор полиции в Вятскую губернию. Из гимназии были исключены и сочувствовавшие ему ученики.

Такая же участь постигла и учителя гимназии Вознесенского, преподававшего математику и естествознание. Его обвинили в том, что он «не верит в бога и людскую нравственность», и выслали под надзор полиции в Архангельскую губернию. В Саратовской учительской семинарии была обнаружена группа учителей-вольнодумцев, которые знакомили воспитанников семинарии с материалистической наукой. Всем этим учителям пришлось также оставить семинарию³⁸.

Выступая против религии и православия, многие учителя критиковали также и самодержавие. Например, учитель Евсеевского училища Виленской губернии, член латышской группы социал-демократической рабочей партии, организовал из преподавателей революционную группу, открыто называл себя атеистом и говорил: «бога нет, царя не надо, царь — грабитель народа»³⁹.

Насаждение религиозной идеологии полицейскими мерами вызывало протест среди учащихся. Этот протест принимал различные формы: отказ от посещения церкви, уничтожение учебников по закону божьему и религиозных книг; «глумление и кощунство» над предметами культа, отсутствие какого-либо уважения к законоучителям. Как вынуждены были признать сами законоучители, в 1905 г. «отношение учеников к законоучителям обострилось до крайней степени»⁴⁰.

Несмотря на господствовавший в школе «классический кошмар» и полицейский сыск, туда проникали учение Дарвина и революционные идеи. Учащиеся стали понимать, что православная церковь — активная помощница самодержавия. Среди молодёжи зрели и всходили семена атеизма.

О настроении учеников Саратовской гимназии можно судить по отчёту попечителя Казанского учебного округа за 1862 год. С тревогой писал он, что на гимназистов оказывал влияние H. Г. Чернышевский, что ученики проявляют большой интерес к естествознанию и в результате такого влияния «не признают ни бога, ни власти родителей»⁴¹. Попечитель Виленского учебного округа в своих отчётах отмечал, что в Пинском реальном училище «из года в год росли беспорядки, ученики отказывались посещать уроки закона божьего».

Даже в кадетские корпуса, несмотря на господствовавшую в них палочную дисциплину, проникали идеи революционных демократов. Среди кадетов возникал протест против церковной идеологии. В декабре 1862 г. один из воспитанников Московского кадетского корпуса сломал икону и выбросил её обломки в уборную. В корпусе произошёл бунт, для подавления которого пришлось вызвать войска. Как показало расследование, среди воспитанников старших классов были распространены сочинения Фейербаха и Бюхнера, многие кадеты не ходили в церковь и открыто говорили, что они не верят в бога.

Донося, что учащиеся читают сочинения Фейербаха и Бюхнера, местный священник-законоучитель писал: «Остановить эту пропаганду не было возможности: оставалось только действовать путём убеждения, но это не давало желаемого результата».

Длительные посты, молитва и церковные службы вызвали в 1871 г. большие волнения в Волынской военной гимназии. Волнения были подавлены только после того, как военное министерство признало необходимым несколько смягчить здесь церковный режим⁴². Отрицательное отношение к православию наблюдалось и в гимназиях Могилевской губернии⁴³.

Катехизис Филарета, который ученики долбили в течение многих лет, вызывал особенную ненависть учащихся. Выражая протест против ненавистного им «законца», они жгли и уничтожали эту «символическую» книгу, мстя законоучителям за издевательство над ними. Ученик городского училища Рябичев хорошо сдал экзамены по всем предметам. После экзамена по закону божьему он тут же, на глазах законоучителя, не сдержавшись, стал рвать учебники. По требованию законоучителя Рябичеву поставили в аттестат четвёрку по поведению, тем самым лишили его возможности продолжать образование. Рябичев покончил самоубийством⁴⁴.

Вспоминая систему религиозного террора в школе и враждебное отношение учеников к закону божьему, один из воспитанников гимназии писал: «После 8 лет обучения библейской и евангельской истории, догматике и богослужению мы оканчивали курс сознательными атеистами»⁴⁵.

Прогрессивный учитель А. Петрищев, говоря о ненависти к закону божьему и священникам, писал: «В институте у нас развилась и окрепла неприязнь к духовенству, тем более на первый взгляд странная, что закону божьему и религиозному воспитанию институт отводил первенствующее место. Неприязнь эту мы понесли и на службу. Впоследствии я имел достаточно случаев убедиться, что между законоучителями и учителями редко существует взаимное уважение»⁴⁶.

8

Враждебное отношение к закону божьему и законоучителям особенно ярко выразилось во время революции 1905 года. В средних учебных заведениях в 1905-1906 гг. возникли массовые протесты против бюрократического строя школы и царившей там системы сыска, против внедрения в неё националистическо-религиозной нетерпимости. Наряду с требованиями отменить полицейский режим в школе, изменить программы и систему преподавания учащиеся настаивали на прекращении преследования за невыполнение религиозных обрядов и отмене всех тех мер, посредством которых насаждалось так называемое религиозно-нравственное воспитание в школе.

В 1905 г. учащиеся бессарабских школ потребовали отменить обязательное посещение церкви. Учащиеся одной из этих школ в виде протеста против принудительного насаждения религиозной идеологии повесили на находившуюся в классе икону тряпку, которой вытирали классную доску⁴⁷.

Учащиеся Псковской мужской гимназии добивались отмены принудительного исполнения религиозных обрядов ввиду их, как писали они в резолюции, «растлевающего действия». Ученики Петербургской гимназии хотели, чтобы «политические и религиозные требования не служили поводом для преследования».

Подвергая критике преподавание закона божьего, учащиеся настаивали, чтобы закон божий не шёл в разрез с «программой строгой научности», чтобы законоучители не использовали религию для возбуждения национальной вражды. Особо ненавистным священникам ученики объявляли бойкот и отказывались посещать их уроки. Так поступили, например, ученики Азовской гимназии, законоучитель которой обратился к полиции с просьбой не допускать собраний в помещении гимназии.

Выступая за исключение из школьной программы закона божьего, как «неприменимого в жизни», учащиеся некоторых гимназий требовали расширить программу по естествознанию, «чтобы преподавание естественных наук находилось на уровне современной научной точки зрения».

Возмущение учащихся вызывала господствовавшая в школе система религиозного сыска — обязательность исповеди и представления свидетельства об этом. Ученики настаивали на отмене «говения», требовали свободы совести, а ученицы женских учебных заведений — отмены обязательного участия в церковном хоре⁴⁸.

С протестом против религиозно-полицейского засилия в школе выступали также учителя. Состоявшаяся в апреле 1905 г. латвийская нелегальная учительская конференция выступила за отделение церкви от государства и школы от церкви.

В ноябре 1905 г. на учительском съезде в Латвии, где присутствовало более 1000 делегатов, была принята резолюция о недопустимости преподавания закона божьего в школе. Съезд обязал своих участников проводить в школе ту мысль, что у религии нет ничего общего с наукой и поэтому религия не может иметь места в школе. Петербургские учителя требовали свободы совести, отмены обязательного исполнения религиозных обрядов, отмены религиозных и национальных ограничений при назначении па учительские должности.

9

После подавления революции 1905 года самодержавие стремилось так организовать преподавание, чтобы выпускать из школы «политических скопцов, умственных и нравственных калек, безвольных чиновников, рабов»⁴⁹. Господствовавшая в школе сухость, оторванность от общества, слежка за учителями и учениками вызывали отвращение к науке, убивали у учеников желание учиться, отучали самостоятельно мыслить.

В годы реакции, как писала большевистская «Невская звезда», школа являлась прежде всего дисциплинарным батальоном, а потом уже «рассадником разумных знаний»⁵⁰. При содействии духовенства происходила массовая расправа с учителями-участниками учительских съездов, выступавшими против самодержавия.

Духовенство мстило учителям за их требования исключить закон божий из школьной программы, отделить школу от церкви; оно изгоняло учителей за непосещение церковных служб, неисполнение церковных обрядов.

По учебному плану на 1906/07 г. из 203 недельных часов на закон божий выделено было 14, а по проекту учебного плана на 1910 г. — из 213 недельных часов — 16 (7,4%), в то время как на русский язык отводилось всего лишь 32 часа (14,7%), а на историю — 20 часов. Синод настаивал на увеличении числа уроков по закону божьему, видя в этом одно из средств борьбы за создание послушной школы. Однако само духовное ведомство вынуждено было признать, что цель преподавания закона божьего — воспитание юношества в духе преданности самодержавию и православию — на практике не достигалась. Синод и министерство просвещения отмечали, что ученики приходят в школы с известными религиозными настроениями, а кончают школу неверующими. Причину этого они видели в неудовлетворительной постановке преподавания закона божьего.

Для разработки мер по усилению воздействия на учеников церковной идеологии в 1909 г. синод созвал Всероссийский съезд законоучителей средней школы. Это был съезд воинствующего духовенства, домогавшегося всей полноты власти и открыто выступавшего против науки.

Съезд потребовал, чтобы в старших классах при прохождении закона божьего подвергли критике научные представления о мире, происхождении человека; чтобы в разделе «нравоучение» учащимся говорили о вреде социалистических идей, марксистского учения о происхождении религии.

Съезд вынес решение о необходимости организовать при духовных семинариях и академиях особые апологетические курсы, которые готовили бы священников для активной борьбы с научным мировоззрением и социализмом. В школе предлагалось внедрять религиозные взгляды на происхождение мира, человека и подвергать критике эволюционное учение.

Воинствующие церковники требовали усилить полицейский сыск за преподавателями, изгонять тех из них, кто не оказывает содействия в насаждении религиозной идеологии; они добивались пересмотра программ по ряду предметов и исключения из них всего, что противоречило религиозному представлению о мире. Особое внимание было обращено на усиление контроля за соблюдением церковности в школе. Для этого предлагалось перед началом занятий читать молитвы в присутствии директора, инспектора и учителей; посещать церковные службы; восстановить преподавание церковнославянского языка.

Для борьбы с «нравственной дряблостью», как называли священники отсутствие должного уважения к церковности, съезд предложил повсеместно организовать классные и внеклассные собеседования патриотическо-монархического характера, цель которых — пробудить у учеников «высокое и святое чувство к родине». Тематика этих бесед была следующая: «Жизнь без религии — жизнь без смысла и цели», «Истина бытия божия», «Учение о творении», «Происхождение человека», «Древность мира и человека», «Необходимость поста», «Растление современного общества проповедью Дарвина и Геккеля»⁵¹.

По предложению съезда во многих школах организовали ученические «христианские содружества» для пропаганды религиозно-монархических взглядов, для борьбы с неверием. С этой же целью рекомендовалось устроить «паломничества» в монастыри и другие «святые места» под руководством священника-законоучителя.

Решения съезда законоучителей носили исключительно воинствующий характер, это было подлинное наступление церковников на школу. Синод и епархиальное начальство одобрили решения монархического духовенства. Они призывали священников-законоучителей к большей активности в школе, рекомендовали им, в целях «спасения душ молодёжи», устанавливать связь с местными органами полиции.

Для усиления своего влияния на школу священники-законоучители стали организовываться в «братства» или союзы, где разрабатывались вопросы активного воздействия на преподавание в школе, меры борьбы с неверием среди молодёжи, занимались опровержением подлинной науки.

Распространение марксистско-ленинских идей среди передовых учителей и учащихся поднимало их на политическую борьбу с царизмом, способствовало росту атеистического мировоззрения. Так, например, в Слонимском училище Гродненской губернии в 1910 г. ученики под влиянием учителя отказались петь «молитву за царя и отечество». Антирелигиозные и атеистические настроения наблюдались и в средних учебных заведениях Могилевской губернии. Законоучитель г. Орши Маслов в секретном докладе на имя могилевского епископа и попечителя Виленского учебного округа с тревогой сообщал о падении религиозности и росте атеистических взглядов среди учащихся.  

1. E. Шмидт История средне - учебных заведений в России. СПб., 1872, стр. 98.

2. И. Алешинцев. История гимназического образования в России. СПб., 1912, стр. 158.

3. Там же, стр. 150.

4. «Сборник постановлений и распоряжений по министерству народного просвещения», т. 2. СПб., 1865.

5. Д. Ростиславов. О православном белом и черном духовенстве в России, т. II. Лейпциг, 1864, стр. 395.

6. Ш. Ганелин. Очерки по истории средней школы. M., 1954, стр. 95.

7. H. А. Морозов. Повесть моей жизни, т. 1. M., Изд - во АН СССР, 1947, стр. 12 - 13.

8. Ш. Ганелин. Указ. соч., стр. 123; см. также: А. И. Георгиевский. Предположенная реформа нашей средней школы. СПб., 1902, стр. 55.

9. «Журналы п протоколы Всероссийского съезда законоучителей светских среднеучебных заведений». СПб., 1909, стр. 306.

10. «Искра», № 5, июнь, 1901 г.

11. «Труды высочайше утверждённой комиссии по вопросу об улучшении преподавания в средней общеобразовательной школе», вып. IV. СПб., 1900, стр. 54 - 56, 142, 147 и 189.

12. H. О. Рыжков. Симбирская гимназия с годы учения А. И. и В. И. Ульяновых. Симбирск, 1931, стр. 31.

13. «Русское обозрение», 1872, кн. 4, стр. 836.

14. «Педагогический сборник», кн. VII, 1913.

15. M. Чалый. Белоцерковская гимназия в 1862 - 1869 гг. Киев, 1901. стр. 48.

16. A. И. Георгиевский. К истории учёного комитета министерства народного просвещения. СПб., 1902, стр. 127.

17. Б. E. Райков. Очерки по истории гелиоцентрического мировоззрения в России. Л., 1947, стр. 364.

18. Там же, стр. 375.

19. A. И. Георгиевский. Предположенная реформа нашей средней школы. СПб., 1902, стр. 56.

20. Там же.

21. H. Константинов. Очерки по истории средней школы. M., 1956, стр. 55.

22. В. И. Ленин. Сочинения, т. 6, стр. 63.

23. «Листовки петербургских большевиков», т. 1. Л., 1939, стр. 72.

24. «Сборник постановлений и распоряжений по гимназиям». СПб., 1874, стр. 503 - 504.

25. H. Рыжков. Указ. соч., стр. 13-15.

26. Г. Белявский. Педагогические воспоминания. M., 1905, стр. 170.

27. «Русская школа», кн. 9, 1906, стр. 1.

28. «Сборник постановлений и распоряжений по гимназиям». СПб., 1874, стр. 539.

29. А. Петрищев. Указ. соч., стр. 300 - 301, 308.

30. «Искра», № 5, июнь, 1901 г.

31. А. Велский. Записки педагога. СПб., 1909, стр. 25.

32. E. Лихачева. Материалы для истории женского образования в России, т. III. СПб., 1895, стр. 139.

33. В. П. Лангинская. Возникновение женских гимназий. M., 1950, стр. 234, диссертация.

34. К. Львов. Женское образование в СССР. M., 1946, диссертация.

35. «Вера и церковь», кн. 12, 1902, стр. 651.

36. A. Ткаченко. Роль Харьковского университета в развитии школ в 1-й половине столетия существования Харьковского университета. Харьков, 1950, стр. 363, 597, диссертация.

37. H. Рыжков. Указ. соч., стр. 33.

38. Ш. Ганелин. Указ. соч., стр. 111 - 112.

39. А. Абрамович. Очерки по истории школ в западных областях Белоруссии, стр. 72, диссертация.

40. «Журналы и протоколы Всероссийского съезда законоучителей светских среднеучебных заведений». СПб., 1909, стр. 23.

41. Ш. Ганелин. Указ. соч., стр. 177.

42. H. Алпатов. Очерки по истории кадетских корпусов. M., 1950, стр. 417, 781, диссертация.

43. M. Кириллов. Очерки по истории начальной школы в Белоруссии XIX - XX вв. M., 1950, стр. 303, диссертация.

44. А. Петрищев. Указ. соч., стр. 288.

45. Г. Розанов. Сумерки просвещения. СПб., 1899, стр. 74.

46. А. Петрищев. Указ. соч., стр. 19.

47. О. Г. Андрус. Очерки по истории народного образования в Бессарабии. Кишинёв, 1950, стр. 35, диссертация.

48. С. Знаменский. Средняя школа за последние годы. СПб., 1909, стр. 73 - 74, 89 - 90, 200, 217, 277.

49. А. Велский. Указ. соч., стр. 6.

50. «Невская звезда», № 16, 8 июля 1912 г.

51. «Журналы и протоколы Всероссийского съезда законоучителей светских среднеучебных заведений», стр. 306.