Звенят проспекты и бульвары,

И в бесконечности ночей

На влажных плитах тротуара

Дробится отсвет фонарей.

(Н. Агнивцев)

В том домишке, что сутулится,

На углу Введенской улицы,

Позади сгоревших бань,

Где под окнами скамеечка,

А на окнах канареечка

И герань!

(Н. Агнивцев)

В Петербурге в описываемый период благоустроенные улицы центра резко отличались от скромных отдаленных улиц, а тем более от окраин. Здесь отличие разительное. Теперь нам трудно себе представить окраины в прежнем виде. Их просто нет.

Выделить центр того времени нетрудно, он очень ограничен для нашего представления. Это Невский и пересекающие его улицы: Большая Морская, Малая Морская, Садовая (ее средняя часть), Литейный проспект с поперечными к нему улицами — Кирочной, Сергиевской, Фурштатской, Захарьевской, конечно, набережные реки Невы (от Литейного моста до Николаевского), набережные Фонтанки (до Чернышева моста) и Мойки. На правах значительных магистралей были Большие проспекты Васильевского острова и Петербургской стороны и, конечно, Каменноостровский. Центр мало изменился с начала века, хоть и возникали на наших глазах постепенно дома нового типа, менявшие облик города.

Мы помним строительство гостиницы «Астория» и появление дома Елисеева, замену небольшого двухэтажного дома на углу Садовой улицы и Вознесенского проспекта новым большим зданием городских учреждений, появление доходных домов и громадного универмага Гвардейского общества^[52].

Кстати, Каменноостровский проспект на наших глазах из скромной улицы с деревянными двухэтажными домами, садами и огородами превратился в прекрасную магистраль с большими благоустроенными домами. Получился модный проспект с торцовой мостовой. Кроме больших магазинов на нем открывались увеселительные заведения, рестораны — «Аквариум», «Эрнест», «Вилла Родэ», что подняло сразу престиж проспекта; по вечерам шла и ехала публика к Островам, особенно в белые ночи, в Старую и Новую Деревни к цыганам, хотя времена Феди Протасова уже уходили в прошлое^[53].

Несмотря на прекрасную архитектуру, улицы производили довольно унылое впечатление, так как окраска домов в центре была очень однообразна: в основном желтая охра или темно-красный сурик. Даже Зимний дворец был весь выкрашен в однотонный темно-красный цвет. Карнизы, наличники и капители не выделялись другими тонами.

Окраины в ту пору — это улицы за Обводным каналом, в Гавани Васильевского острова, за Невской и Нарвской заставами, Охта, Полюстрово. Насколько центр мало изменился, настолько эти окраины теперь неузнаваемы. Мы помним, как по Литовской улице протекал канал, а сама улица была застроена небольшими домиками с извозчичьими дворами. Канал был в запустении, на его откосах лежал всякий хлам^[54]. Районы за Обводным каналом, за заставами были заводскими. Там торчали высокие трубы, стояли заводские цехи, а вдоль немощеных улиц жались друг к другу деревянные домишки с грязными дворами, маленькие лавчонки, трактиры, чайные, «казенки».

Изменения и в этих районах происходили на наших глазах в начале века. На Лиговке лачуги стали вытесняться доходными домами.

Трудно себе представить, что 80 лет назад почти сразу за Обводным каналом начинались территории совершенно неблагоустроенные. На нашей памяти еще не была засыпана речка Таракановка, перед Нарвскими воротами через нее был мост, далее она шла к территории завода «Треугольник». При постройке второго, большого фабричного корпуса для пропуска Таракановки был оставлен прогал, впоследствии перекрытый арочным коридором. Эта арка существует и поныне. Далее Таракановка пересекала Обводный канал и шла по направлению к Фонтанке, теперь здесь бульвар^[55].

Резко разнились улицы центра от окраин видом мостовых. На главных улицах и по направлениям возможных царских проездов мостовые были торцовые^[56], из шестигранных деревянных шашек, наложенных на деревянный настил, позже на бетонный. Мы наблюдали, как мостовщики из напиленных кругляшей весьма искусно по шаблону вырубали шестигранники. Они скреплялись металлическими шпильками, замазывались сверху газовой смолой и посыпались крупным песком. Этот уличный «паркет» был хорош во многих отношениях: идти по торцу было мягко, лошади не разбивали на нем ноги, езда была бесшумна. Но он был недолговечен и негигиеничен — впитывал навозную жижу и становился скользким при длительных дождях и гололеде.

Асфальтовых мостовых почти не было^[57], только кое-где у вокзалов и гостиниц устраивались асфальтовые полосы для стоянки извозчиков. Мало было и каменной брусчатки — этой долговечной и удобной мостовой. Улицы в большинстве своем были замощены булыжником со скатом от середины к тротуарам. Эти мостовые были неудобны: лошади очень уставали, тряска неимоверная, стоял грохот, особенно при проезде тяжелых подвод, между камнями застаивалась грязь, необходим был частый ремонт. Устройство их требовало много тяжелого труда и времени. Мостовщики целый день на коленях с помощью примитивных орудий — мастерка и молотка — прилаживали камни «тычком» по песчаной постели, затем трамбовали вручную тяжелыми трамбовками.

Тротуары в центре, как правило, настилались из путиловской плиты^[58]. На окраинах — из досок, рядом с водоотводными и сточными канавами, иногда даже под ними.

Освещение улиц тоже было весьма различное. Авторы застали даже на главных улицах газовые фонари. Их зажигали фонарщики, которые с лестницами перебегали от столба к столбу, накидывали крючки лестниц на поперечины столбов, быстро поднимались до фонаря и зажигали его. На окраинах горели керосиновые фонари. Утром можно было видеть такую картину: ламповщик тушил фонари, вынимал из них лампу и ставил ее в ящик ручной тележки. Вечером фонарщик опять в тележке развозил лампы, останавливался у каждого фонаря, чистил стекла, ставил лампу в фонарь и зажигал ее.

В центре постепенно вводились электрические фонари, сначала дуговые, позже с лампами накаливания^[59]. Заменялись и столбы на более красивые. Но на окраинах долго еще улицы освещались керосиновыми фонарями.

В праздники улицы преображались. В «царские» дни, на Рождество и Пасху на улицах, увешанных флагами, бывала иллюминация. На богатых домах и правительственных зданиях горели газовые вензеля из букв членов царствующей фамилии с коронами. (Со временем эти газовые горелки на вензелях были тоже заменены электрическими лампочками.) На столбах газовых фонарей устанавливались звезды из трубок, которые тоже светились. На второстепенных улицах от одного столба к другому протягивалась проволока, на ней развешивались шестигранные фонарики с разноцветными стеклами. В фонариках зажигались свечи. В пасхальную ночь кроме обычной иллюминации зажигались факелы на Исаакиевском соборе^[60]. Горящих плошек, которые ранее расставлялись на тумбах тротуаров, мы уже не застали.

Площади Петербурга были вымощены булыжником, даже у Зимнего дворца. Только для царского проезда, как уже сказано, была устроена торцовая полоса. Марсово поле совсем не имело мостовой. Это была пыльная площадь без единой травинки. В сухую ветреную погоду над ней стояла страшная пыль. Поле окружали невысокие деревянные столбики с медными шарами наверху. Между столбиками шла толстая пеньковая веревка. Местами она была оборвана, шаров на некоторых столбиках не было, они кем-то были отвинчены.

На Дворцовой площади, у Александровской колонны, и на Мариинской площади, у памятника Николаю I, стояли, помнится, на часах старики с седыми бородами из инвалидов роты дворцовых гренадер в очень живописной форме — высокие медвежьи шапки, черные шинели, на груди кресты и медали, на спине большая лядунка — старинная сумка-патронташ, белые ремни крест-накрест, большое старинное ружье со штыком. Здесь же полосатая будка, где старый воин отдыхал. Зимой инвалиду выдавались валеные сапоги с кенгами — большими кожаными галошами. Обычно высокий старик, прохаживаясь вокруг памятника, шаркал кенгами. У памятника Петру I, основателю города, такого караула почему-то не было.

Нельзя не рассказать хотя бы вкратце о главной магистрали — Невском проспекте^[61], как он выглядел в обычный день. Мы еще помним, как по нему ходили конки и как их заменили трамваи. По обеим сторонам трамвайной линии двигались сплошным потоком экипажи: коляски, кареты, ландо, извозчичьи пролетки^[62]. Как ни покажется странным, никакой регулировки движения не было. По проезжей части свободно ходили люди. Некоторый порядок наводился полицией лишь при скоплении экипажей около театров, Дворянского собрания^[63], против особняков в дни балов, свадеб. В последние годы перед империалистической войной на главных перекрестках — Невского с Литейным, с Садовой — размахивали руками для регулировки движения городовые или даже околоточные в белых перчатках. И лишь перед самой войной появились городовые с жезлами на оживленных перекрестках.

По тротуарам шла толпа. Последуем примеру Гоголя и проследим, как изменялся состав и облик публики в зависимости от времени суток на Невском, этой, по словам Гоголя, «всеобщей коммуникации Петербурга». Невский, с его банками, конторами, Гостиным двором, Пассажем, ресторанами, многочисленными кафе, магазином Елисеева и булочными Филиппова^[64], был деловым и торговым центром столицы. Его заполняли люди уже с самого утра. Спешили к месту работы торговцы и приказчики, служащие и мелкие чиновники. Позже появлялись покупатели, больше модницы. Ближе к полудню к банкам и конторам подъезжали в собственных экипажах, а потом и в автомобилях важные дельцы, которые «делали погоду» на фондовой и торговой биржах. Самоуверенные, зимой — в бобрах, летом — в панамах.

После полудня, к часу-двум, на солнечной стороне начинали фланировать представители золотой молодежи, молодящиеся старички, скучающие дамы, не избегающие знакомств. Военных на Невском было мало: гвардейские офицеры пешком по улице не ходили, тем более не гуляли, чтобы не смешиваться с толпой. А на теневой стороне Невского — толпа покупателей Гостиного двора. Здесь же и те, кто спешил в Публичную библиотеку, в книжные магазины, искал редкие книги, знакомился с издательскими новинками.

К 4–5 часам облик толпы на Невском несколько менялся. Большинство «гуляк», утомившись, уходили обедать. Вместо них появлялись люди, которые закончили трудовой день. Усталые, они спешили домой, устремлялись к переполненным конкам, те, кто посостоятельнее, разъезжали на извозчиках. После лекций группами проходили студенты, заглядывая по пути в механический буфет «Квисисана»^[65], чтобы съесть салатик за 15 копеек, или к Федорову — выпить рюмку водки с закуской за 10 копеек.

К вечеру зажигались огни и начиналась особая жизнь. Заполнялись кафе и рестораны, люди спешили по Невскому в театры, концерты.

Позднее появлялись проститутки. Более высокая категория их сидела по кафе — Андреева, «Ампир», «Рейтер» и др.^[66] В 11 часов кафе закрывались, и вся эта публика высыпала на улицу. К этому времени приличные женщины не считали для себя возможным появляться на Невском без сопровождения мужчины. Они могли услышать от прохожих разного рода предложения и даже подвергнуться преследованию. Приходится признать правдой горькие рассказы о «гримасах и язвах» большого города: девушки легкого поведения смело заговаривали с мужчинами из опасения остаться без заработка, который они были обязаны почти целиком принести своим «хозяйкам», содержательницам соответствующих заведений, или своему жестокому, безжалостному возлюбленному. Мы не будем останавливаться на нравах публики вечернего и ночного Невского. Эта страшная и печальная картина не под силу нашему перу, ведь есть непревзойденная «Яма» Куприна. Скажем только, как спасались такие девушки от преследования полицейских. С умоляющим взором они брали первого попавшегося мужчину под руку и срывающимся голосом шептали: «Ради Бога, пойдемте вместе, скажите, что я ваша знакомая, а то меня заберут»^[67].

Садовая была второй деловой и торговой осью, очень бойкой, Петербурга. Оживление на ней было большое, но публика иная, чем на Невском. Фланирующих здесь не было, все спешили по делам, за покупками. Правда, начало и конец Садовой имели разный характер. От Невского до Летнего сада царил казенный, официальный тон, а на противоположном краю — за Покровской площадью — другой мир: Коломна с тихими, скромными улицами^[68], жили здесь мелкие служащие и заводской люд, работающий на верфях. Не увидишь собственный экипаж, богатый выезд. Извозчиков, и тех мало. Печать забот.

Следующей торговой и деловой осью, пересекающей Невский, был Литейный, переходящий во Владимирский и Загородный проспекты. Мы помним, как по ним ходила конка. У Технологического института была конечная станция — деревянный павильон. На Литейном — от Невского до Бассейной — торговали букинисты. За Бассейной проспект приобретал более казенный характер. С правой стороны к Литейному примыкали улицы с особняками и дворцами, где жили богатые, родовитые люди, — Сергиевская, Кирочная, Захарьевская. Магазинов на них почти не было. Такой же характер имели набережная Невы — с левой стороны, от Литейной до Франко-русского завода, — набережная Фонтанки от Невы до Невского, Большая и Малая Морские^[69]. На улицах мало пешеходов, у подъездов великолепные выезды, у парадных дверей величественные швейцары^[70] в ливреях.

Как и Невский проспект, набережная Невы была местом прогулок^[71] и катания аристократии, сановников и финансовых тузов. В то время можно было увидеть такую картину: едет ландо, в нем — одетые с подчеркнутой скромностью аристократки, рядом, сопровождая, на чистокровных скакунах офицеры. Или встречаем кавалькаду — две-три амазонки^[72] в сопровождении офицеров и штатских англоманов. Их путь — сначала по набережной, затем в Летний сад, на скаковую дорожку, потом по Каменноостровскому на Острова. Но в описываемое нами время такое зрелище было уже редкостью, оно не гармонировало с общей деловой жизнью города. На это смотрели как на диковинку.

К числу оживленных улиц центра относились Вознесенский проспект^[73] и Гороховая улица. Обе узкие, но движение большое^[74]. Кроме магазинов, было много пивных, трактиров. Быстро застраивались благоустроенными домами линии Васильевского острова, улицы по обе стороны от Большого проспекта Петербургской стороны, Роты Измайловского полка^[75]. Но главной деловой улицей Петербургской стороны, как и теперь, был Большой проспект.

Некоторые районы, хоть и невдалеке от центра (например, Гороховая), были своеобразны: в них магазины и рестораны были попроще, много «казенок», сохранились рестораны и чайные.

Улицы вблизи Мариинского театра^[76] и консерватории, Офицерская и прилегающие к ней^[77] были тихие, магазинов мало. Здесь проживали артисты и служащие театра, преподаватели и студенты консерватории. В районе институтов — Технологического, Путейского, Гражданских инженеров и Женского политехнического^[78] — жило очень много студентов. «Латинский квартал» Петербурга^[79] составляли Роты Измайловского полка и улицы, перпендикулярные Загородному проспекту, между Царскосельским вокзалом и Технологическим институтом: Рузовская, Можайская, Верейская, Подольская, Серпуховская, Бронницкая^[80]. Дело в том, что на этих улицах многие квартиронаниматели сдавали комнаты, и в первую очередь, конечно, студентам. Комнаты были недорогие, с услугами (кипяток, уборка) и отличались чистотой — так уж завелось путем конкуренции. Сами хозяйки часто жили на кухне, выгадывая сдачей комнат себе на жизнь.

Характерную картину зимнего Петербурга, особенно в большие морозы, давали уличные костры. По распоряжению градоначальника^[81] костры для обогрева прохожих разводились на перекрестках улиц. Дрова закладывались в цилиндрические решетки из железных прутьев. Часть дров доставлялась соседними домохозяевами, часть — проезжавшими мимо возами с дровами, возчики по просьбе обогревающихся или по сигналу городового скидывали около костра несколько поленьев. Городовой был обязательным персонажем при костре. Обычно у костра наблюдалась такая картина: центральная фигура — заиндевевший величественный городовой, около него два-три съежившихся бродяжки в рваной одежде, с завязанными грязным платком ушами, несколько вездесущих мальчишек и дворовых дрожащих голодных собак с поджатыми хвостами. Ненадолго останавливались у костра прохожие, чтобы мимоходом погреться. Подходили к кострам и легковые извозчики, которые мерзли, ожидая седоков. В лютые морозы костры горели круглые сутки, все чайные были открыты днем и ночью. По улицам проезжали конные разъезды городовых или солдат. Они смотрели, не замерзает ли кто на улице: пьяненький, заснувший извозчик или бедняк, у которого нет даже пятака на ночлежку.

Описывая улицы города, следует сказать несколько слов о садах и скверах. Бесплатные сады для прогулок и отдыха прохожих и близживущих в воскресные дни и по вечерам заполняла гуляющая молодежь, главным образом солдаты тех полков, которые стояли поблизости, со своими девушками.

В Александровском парке у Народного дома народу было много и днем и вечером. Люди прогуливались или направлялись в Зоологический сад, театр Народного дома и его сад с аттракционами и танцевальной площадкой.

Михайловский сад был закрыт для публики^[82]. В Летнем саду публика была самой «чистой»^[83]. Солдаты и матросы сюда не ходили, чтобы не встретить офицеров. По скаковым дорожкам проносились на рысях или галопом амазонки в сопровождении офицеров или штатских верхом. Амазонка, как правило, была в цилиндре, повязанном вуалью, в темном обтягивающем костюме, со стеком в руке^[84].

Таврический сад был разделен на три части: в прилегающую к дворцу никого не пускали; вдоль Потемкинской улицы протянулся платный увеселительный сад^[85]; остальная часть, в запущенном состоянии, была открыта для публики.

По вечерам в некоторых садах играли военные оркестры. В больших садах стояли ларьки, где продавали прохладительные напитки, и павильоны с лактобациллином^[86] — так называлась «мечниковская» простокваша на красных грибках. Лактобациллин входил в моду, и многие считали своим долгом посетить эти павильоны. Стояли и павильоны с мороженым.

Уборка улиц, площадей и садов отнимала много времени и сил. Прежде всего потому, что транспорт был почти исключительно конный и на мостовых оставалось много следов от лошадей. Но чистота поддерживалась, особенно в центре. За чистотой следила не только полиция, но и санитарная инспекция. Никакой механизации не было. Летом у каждых ворот стоял дворник с метлой и железным совком. Он тотчас же подбирал навоз, пока его не размесили колеса телег. При сухой погоде улицы поливались. В центре — из шлангов, подальше — из леек и ведер, так как шланги были дорогие. Из шлангов же производилась поливка и промывка торцовых мостовых, их следовало держать в особой чистоте, так как иначе они издавали неприятный запах. В то время существование человека без услуг лошади, сильной, безропотной и доброй работяги, было немыслимо, и люди заботились о лошадке. В Петербурге эта забота проявлялась в устройстве целой сети водопоек^[87]. Водопойки были при вокзалах, на площадях, где скапливались обозы, у мостов, около товарных дворов, грузовых пристаней. Это небольшие каменные здания, отапливаемые зимой. Снаружи несколько каменных или чугунных раковин, в которые напускалась вода из подведенных к ним труб. Краны к ним находились внутри здания, где сидел сторож, который по требованию извозчиков открывал воду. Водопойка была также местом, где извозчики передавали друг другу новости, ругали полицию, которая придиралась к ним, хвастали силой своих лошадей, жаловались друг другу на хозяев.

Зимой тротуары очищались «под скребок», с обязательной посыпкой песком. Лишний снег с улиц сгребался большими деревянными лопатами-движками в кучи и валы вдоль тротуаров. Сбрасывать снег в каналы и реки не разрешалось. Снег отвозился на специально отведенные свалки, что обходилось дорого. Поэтому у домов стояли снеготаялки; большие деревянные ящики, внутри которых — железный шатер, где горели дрова. Снег накидывали на этот шатер, он таял, вода стекала в канализацию. (Деревянный ящик не горел, так как всегда был сырой.) Уборка улиц от снега производилась рано утром, а при больших снегопадах — несколько раз в день. Все это делалось, разумеется, только в центре города. На окраинах снег до самой весны лежал сугробами.

Вечерние известия!

Ори, ласкай мой слух,

Пронырливая бестия,

Вечерний улиц дух.

(Вл. Ходасевич)

Чтобы создать правильное представление об облике улиц Петербурга, надо рассказать о рекламе. В ходу была поговорка: «Реклама — двигатель торговли». Было очень много вывесок, броских плакатов, светящихся названий. Рекламные объявления висели в вагонах трамваев. Ими обвешивали вагоны конок, облепляли специальные вращающиеся киоски на углах улиц. Рекламировалось все: вина, лекарства, новые ткани, кафешантаны, цирковые представления, театры (только императорские театры^[88] не рекламировались). Табачные фабриканты называли свои папиросы уменьшительными именами любимых артистов. По всему Петербургу висели громадные портреты Дяди Кости — любимого публикой комика Александринки Константина Александровича Варламова^[89].

После 1910 года на главных улицах появилась «ходячая реклама». Рядом с тротуаром один за другим шли тихим шагом обычно пожилые люди в одинаковых коричневого цвета пальто с металлическими пуговицами и такими же фуражками. Они несли высокие рамы из бамбука, на которые были натянуты полотнища с рекламными объявлениями. Обычно это была реклама кинотеатров, цирка. Иногда каждый нес друг за другом только одну букву, а было их человек 20, и прохожий мог, переводя взгляд от одного к другому, прочесть целую фразу: «Сегодня все идите в цирк».

На углах людных улиц стояли газетчики (газетных киосков тогда не было). Через плечо у них висела большая кожаная сумка. Они носили форму, на фуражках — медные бляхи с названием газеты. Газетчики выкрикивали сенсационные сообщения из своих газет. В то время выписка газет на дом особенно не практиковалась, расклейки газет на улицах не было, поэтому у газетчиков торговля шла бойко. «Новое время» покупали больше чиновники, «Речь» — студенты, интеллигенция, «Копейку» — рабочие, «Петербургскую газету» и «Листок» — торговцы, мещане. Газетчики были объединены в артели, у них была круговая порука, при поступлении в артель они вносили «вкуп». У каждого был свой угол, на котором он стоял иногда годами. Места сильно разнились по бойкости, а стало быть, доходности. Распределял места староста артели.

Облик улицы дополняла также фигура рассыльного^[90]. В то время их артели были полезны и даже необходимы. Рассыльными были обычно пожилые люди, проверенные на исполнительность, честность и умение сохранять тайну. Они носили темно-малиновую фуражку с надписью по околышу: «Рассыльный… артель…» И они стояли по углам бойких улиц, при гостиницах, вокзалах, в банках, крупных магазинах и ресторанах. Им давали всевозможные поручения: срочно доставить письмо, документы, отвезти какую-нибудь вещь. Можно было послать и за город. Была такса за услуги, но обычно ею не пользовались, все делалось по соглашению. Можно было не волноваться за выполнение поручения как подобает и в срок — за это отвечала артель. У этих людей была своя профессиональная гордость: никакая ценность не пропадала, полностью сохранялась тайна коммерческая и личная. Как во всех подобных артелях, при вступлении в нее вносился порядочный «вкуп». Кроме чисто деловых заданий посыльные выполняли и другие поручения: отнести букет, коробку конфет с записочкой, подарок даме, вызвать девушку на свидание. Часто поручалось принести ответ. Телефонов было сравнительно мало^[91], поэтому потребность в такой доставке возникала нередко.

Характерной чертой улицы подальше от центра были крики торговцев вразнос^[92] — мороженщиков, селедочниц, ягодников, а также точильщиков и скупщиков старья. У каждого были особые приемы своеобразной речи и свои напевные приемы. «Ма-ро-ож-жин», — катя перед собой тележку или неся на голове кадушку, пел мороженщик. «Селе-едки гала-ански», — сладенькими голосками звенели селедочницы. «Точить ножи-ножницы» — и много ниже: «Бри-итвы править», — пел точильщик. «Халат, халат», — звучал гортанный речитатив татарина-старьевщика. Петербургский обыватель, подзывая его, почему-то кричал: «Князь, князь, поди сюда!»

На городских окраинах обитали бесчисленные нищие, без которых наш Петербург и представить себе было нельзя. В большинстве случаев столичные нищие — это пройдохи, ловкачи, жулики^[93], а не несчастные калеки, какими они себя представляли. Помнится, был знаменитый нищий Климов, здоровенный мужичина, проживавший с семьей в одном из домов за Обводным каналом, занимая целую квартиру. Ежедневно, выходя утром из дому, он садился на извозчика и направлялся к Гостиному двору. По пути он подвязывал к ногам своеобразное корытце-лоток и превращался в безногого. В течение всего дня он с большим мастерством изображал калеку. Жалостливые женщины бросали в его шапку монеты. После «трудового дня» он полз до ближайшего извозчика, по пути освобождался от протеза, дома пересчитывал доход и большую часть его откладывал в кубышку. Такие типы банкам не доверяли.

Между ними были строго распределены районы действий, и горе тому настоящему нищему, который по незнанию займет место, «принадлежащее» как бы какому-нибудь лжебродяге. Его избивали, сдавали в полицию, а там, не разобравшись, кто виноват, устраивали с несчастным жестокую расправу, тем более что многие из лженищих платили полицейским дань и чувствовали себя в безопасности.

Обычный ритм уличной жизни, а часто и движение транспорта нарушали похоронные процессии, привлекавшие внимание прохожих, как всегда падких на чрезвычайные события. Теперь эти печальные процессии ушли в прошлое, что и к лучшему.

Организацию похорон брало на себя похоронное бюро^[94]. Чаще всего обращались в похоронное бюро Быстрова на Владимирском, 9, привлекавшее внимание публики траурной черной вывеской с золотыми буквами.

Обставлялась эта церемония в зависимости от платы по пяти категориям. Похороны по первому разряду проходили торжественно: впереди процессии — красивая двуколка с еловыми ветками; колесница, на которой везли гроб, была с белым парчовым балдахином с лампадами, ее везла шестерка лошадей по две, с султанами на голове, на лошадей накинуты белые сетки с серебряными кистями. Вели лошадей под уздцы и шли по бокам колесницы так называемые «горюны»^[95] с нарядными фонарями-факелами, одетые во все белое, а третий шел сзади и разбрасывал ветки. За похоронной колесницей шли родственники покойного, дамы в трауре, мужчины с черными креповыми повязками на рукаве. Далее шел оркестр, за ним — кареты и коляски.

Если же хоронили военного, имевшего высокий чин, то помпезности было еще больше: впереди колесницы офицеры несли на подушках ордена и медали покойного^[96]. Среди родственников и сопровождающих шло несколько оркестров, затем воинские части, за ними кареты, в которых ехали старики, немощные, а также порожние для развоза публики с кладбища. Гроб строевых военных высших чинов везли на лафете, в который впрягали шестерку лошадей цугом по паре. Горюнов здесь уже не было, на каждой левой лошади сидел ездовой, сбоку ехал верхом фейерверкер^[97], а впереди офицер, по обеим сторонам лафета — караул: солдаты с винтовками на плече.

Чем ниже был разряд похорон^[98] (то есть чем меньше денег было у родственников покойного), тем скромнее были похороны. Жалко было смотреть на похороны по так называемому пятому разряду: дроги без балдахина^[99], лошадь без попоны, на гробу сидит кучер в форме горюна, сзади идут немногочисленные провожающие.

Интересными типами были эти горюны. В штате похоронного бюро они не состояли. Их набирали от похорон к похоронам. В Малковом переулке существовала большая чайная, в которой с утра до ночи околачивались кандидаты в горюны^[100]. Обычно это были пожилые люди, сбившиеся с настоящего трудового пути, часто пьяницы, живущие на случайный заработок. Утром в эту чайную прибегал приказчик из похоронного бюро и подбирал 10–15 горюнов. По приходе в бюро они переодевались в униформу: длинный белый сюртук^[101] и белые брюки — на самом деле это была только нижняя часть брюк — поголенки, которые завязывались над коленками. На голову надевали белый цилиндр. По прибытии на кладбище горюны снимали гроб с колесницы и несли его к могиле, если родственники покойного и провожающие не делали этого сами. Горюны примечали, кто из родственников расплачивается, ждали, когда зароют могилу, подходили к нему и просили на чай, убеждая, что похоронили хорошо. Обычно на чай им давали, и они шли довольные к колеснице, садились на площадку для гроба и весело возвращались в похоронное бюро^[102]. Теперь они ехали на паре, остальных лошадей вели в поводу. Картина была своеобразная: рысью катилась колесница, под балдахином сидели горюны, в пути они раздевались, снимали униформу и складывали ее в ящик, который располагался под площадкой для гроба. Оттуда они вытаскивали свою одежонку и надевали ее.

Среди купеческого сословия было принято справлять поминки и дома, и в кухмистерских — ресторанах особого типа. Кухмистерские имели большой зал, большую столовую и две-три гостиные с мягкой мебелью. В этих кухмистерских заказывали обеды, ужины по случаю свадеб, крестин, поминок, справляли юбилеи, товарищеские встречи и т. п. В столовой накрывались столы, зал предназначался для танцев, гостиные — для отдыха гостей. Хозяин кухмистерской принимал заказ на известное количество персон за обусловленную плату с каждой персоны в зависимости от того, какая должна быть подана закуска, какие вина, из чего должен состоять обед, какой десерт. Договаривались об оркестре, нужны ли ковры на подъезде и пр. Некоторые кухмистерские располагались около кладбищ, учитывая заказы на поминки.

Нам довелось присутствовать на чрезвычайно торжественных похоронах любимицы Петербурга, человека большой души, певицы А. Д. Вяльцевой^[103]. Процессия растянулась по всему Невскому, приостановив всякое движение, за гробом шли люди всех сословий. Была масса венков, цветов. В публике говорили о таланте Вяльцевой, ее задушевном пении, с большим сочувствием отзывались о ее муже, полковнике Бискупском, о его большой любви к этой женщине, ради которой он решился оставить гвардейский полк и сломать свою военную карьеру — жениться гвардейскому офицеру на певице было нельзя.

Особенно грандиозны были совершенно стихийно возникшие похороны военного летчика капитана Мациевича^[104]. Инженер-технолог и военно-морской инженер Л. М. Мациевич разбился при показательных полетах над Комендантским полем^[105]. Один из авторов был свидетелем этой катастрофы. Все следили за полетом. Внезапно аэроплан стал падать, от него что-то отделилось, он грохнулся наземь. Публика бросилась бежать к месту катастрофы, часть добежала, большинство же было остановлено конными жандармами.

Над морем штиль. Под всеми парусами

Стоит красавица — морская яхта.

(А. Блок)

Улицы Петербурга принимали совершенно иной вид, когда обыденная жизнь нарушалась приездом глав и представителей иностранных государств. В нашей памяти ярко запечатлелось прибытие перед войной английской эскадры и французской с президентом Франции Пуанкаре.

В середине июня 1914 года в Кронштадт с официальным визитом прибыла английская эскадра под брейд-вымпелом^[106] адмирала Битти. Большие корабли не могли войти в Неву^[107], а два крейсера — «Блонд» и «Боадицея» — и собственная яхта леди Битти встали на якоря в кильватер за Николаевским мостом. Леди находиться на военном корабле по уставу не имела права, почему и прибыла в Петербург на белоснежной роскошной яхте — морском судне, способном пересекать океаны. Толпы народа с набережных и моста любовались необычным зрелищем. На английские военные корабли был свободный доступ. На Васильевском острове около Кронштадтской пристани было сосредоточено много яликов, все яличники были одеты в новые красные рубахи с обязательной черной жилеткой и в черные картузы. Все ялики были заново выкрашены. Яличники едва успевали перевозить желающих на военные корабли и обратно, пятачок за каждый конец.

Один из авторов посетил крейсер «Боадицея»^[108]. Поражала простота на военном корабле, непривычная для российского флота, даже больше — недопустимая: вахтенный матрос ходил босиком, приезжая публика допускалась повсюду, мальчишки и взрослые вертели маховики у казенной части^[109] орудий, открывали и закрывали замки^[110], не получая замечаний от англичан.

На палубу под тент вытащили небольшую фисгармонию, за нее сел разбитной матрос и заиграл танцы. Английские матросы сразу расхватали наших девушек и молодых женщин и стали с ними лихо отплясывать, распевая во все горло. Наша русская публика совершенно переменила мнение об англичанах, ранее представляя их людьми неразговорчивыми, сдержанными, даже скучными, а оказалось, что простые матросы — веселые ребята; не зная языка, умеют великолепно занимать наших женщин. Мужчины любезно обменивались с матросами табаком и папиросами. Около камбуза кок корабля на столе деревянным молотком разбивал большие, толстые плитки шоколада и, завертывая шоколад в фунтики, дарил детям и женщинам, а то жестами просил дать ему носовой платок и завязывал в него большие куски шоколада. Высокий солдат морской пехоты, в алом мундире с золотым шитьем, в белом шлеме, с перевязью кирпичного цвета через плечо, по-видимому во время дежурства, надевал на наших девушек такой же алый мундир и шлем, совал им в руку ружье и снимал фотографическим аппаратом. Вся эта процедура вызывала большой смех, так как девушка тонула в этом мундире, который был ей чуть не до колен, а из-под шлема не видно было и головы. Публика рассыпалась по всему кораблю без всяких сопровождающих, залезала в машинное и кочегарное отделения, в кубрики. Охраняемых мест и часовых было очень мало. «Гости» брали из пирамид ружья и пистолеты, щелкали затворами. Вся охрана этого оружия заключалась в тонкой цепочке, пропущенной через предохранительные скобы. Цепочка имела большую слабину и не мешала брать оружие из пирамиды. На корабль приехало много русских матросов, которые как-то умудрялись объясняться с английскими матросами.

Отпущенные с корабля на берег^[111] английские матросы сразу же подхватывались петербуржцами, которые водили их по городу, приглашали в рестораны, пивные и угощали с русским радушием.

Многие английские матросы в результате такого внимания и экскурсий по ресторанам и пивным были здорово выпивши, однако они очень оберегали тростинку с пломбочкой, которая им выдавалась при увольнении на берег. Эту тростинку они должны были вернуть при возвращении на корабль в полной сохранности, что свидетельствовало, что вели они себя на берегу хорошо. Остроумный контроль! Если тростинка была сломана или повреждена, их ожидало наказание.

Насколько английские матросы были общительны, настолько их офицеры держали себя сдержанно и отчужденно. Они появлялись в городе в экипажах, проезжая с официальными визитами на приемы и рауты. Публика приветствовала их. Они отвечали на приветствия, прикладывая руку в перчатке к богато расшитой треуголке. Парадная форма была у них очень нарядная.

Несколько позже, в начале июля, в Кронштадт прибыла французская эскадра с президентом Пуанкаре^[112]. Французских моряков петербуржцы принимали еще радушнее. На улицах продавались французские национальные флажки и жетоны на муаровой розетке. Публика тоже ездила на французские военные корабли, как ранее на английские, на большой Кронштадтский рейд. От Кронштадтской пристани по Неве туда отходили пароходы.

Мы видели проезд Пуанкаре по Английской и Адмиралтейской набережным к Зимнему дворцу, его встречала масса народа с криками: «Ура!», «Да здравствует Франция!» Махали флажками, шляпами, женщины — зонтиками. Город был разукрашен русскими и французскими флагами. Процессия была очень красочной. Вначале проехали в колясках военные чины из свиты царя, затем на почтительной дистанции ехал президент в ландо с каким-то военным — говорили, что это один из великих князей^[113].

Вокруг экипажа на рысях сопровождал^[114] президента почетный эскорт из лейб-казаков, чтобы поразить француза русской экзотикой. Лейб-казаки с большими чубами и бородами, в высоких бараньих шапках с алыми шлыками на правую сторону, с кривыми султанами сбоку шапки, в алых поддевках, неимоверно широких шароварах с красными лампасами высоко сидели на своих рыжих дончаках, держа пику по-особому — поперек седла, наискосок. Эта азиатчина^[115], правда очень картинная, поражала и самих петербуржцев, которые кричали истошными голосами: «Ура!» и «Вив ля Франс!» Господин президент снимал цилиндр и любезно раскланивался на обе стороны, улыбаясь своим широким бородатым лицом.

По улицам города группами и в одиночку гуляли французские матросы^[116], их окружали наши люди всех слоев общества и разговаривали с ними — одни на изысканном французском языке, другие — на ломаном русском языке на французский (по их мнению) лад, а третьи — жестами, понятными всем народам, щелчками по горлу: предложение выпить вместе. Веселые французы громко смеялись и не упрямились, когда их прямо силой затаскивали в рестораны, кафе и пивные. После подобных угощений можно было видеть такие сценки: во всю ширину панели идут, обнявшись, пьяные французы и наши студенты и поют «Марсельезу», а городовые, выпучив глаза, стоят в столбняке — песня-то революционная, а хватать нельзя. Нашу публику удивляли смешные береты на французских матросах: такие береты у нас носили только дети. Помпоны разноцветные: красные у артиллеристов, синие у «нижней палубы» — кочегаров и машинистов, белые у «верхней палубы» — рулевых, сигнальщиков и др. Идет высокий бородатый дядя-матрос, а на голове у него берет с помпоном. Смотришь, этот берет уже на голове русского, а картуз-«московка» — на голове француза, и, пошатываясь, идут под руку выпить-закусить.

На улицах было очень весело. По вечерам была иллюминация. В газетах писали и в народе говорили, что визиты англичан и французов были вызваны напряженным международным положением и они должны были остепенить немцев, но, конечно, никто из обывателей не предполагал, что страшная мировая война разразится через какой-нибудь десяток дней^[117].

Примечания:

1

…у Семянниковского завода… Семянниковский завод — ныне объединение «Невский завод» на пр. Обуховской Обороны.

5

…санки с пассажиром… По сторонам ледяной дорожки ставили елочки. На каждой такой трассе работало по 15–20 человек, всего на Неве их насчитывалось до сотни. Днем они работали на хозяина, ночью — на себя. Ежедневно каждый делал 50–100 концов, пробегая через Неву за 3–5 минут (Бахтиаров А. 1994. 135).

6

…самоеды… Старое название саамских племен; позднее перенесено на ненцев, энцев, нганасан и селькупов.

7

Катки… Лучшим считался каток в Юсуповом саду, по Садовой ул., устраиваемый Речным яхт-клубом. Здесь происходили состязания, устраивались фейерверки. Известны катки на Песках («Прудки» у Бассейной ул.); на Марсовом поле; у Симеоновского моста на Фонтанке; на Петровском острове у Тучкова моста (от Общества трезвости) (Раевский Ф. 125). Позже появились «скетинг-ринги» — залы для катания на роликах: Невский пр., 100, Константиновский пер., 28, Каменноостровский пр., 10–12.

8

…легенда из Палестины… По преданию, на месте Крещения Спасителя на реке Иордан стояла часовня, среди реки высился крест, а берег был обложен мрамором. Богоявленское водоосвящение с устройством «иордани» — обычай общерусский.

9

…инцидент… Инцидент произошел 6 января 1905 г. Иная версия: «Во время салюта с Васильевского острова — там были поставлены гвардейские батареи — вдруг зазвенели и посыпались в зале (Зимнего дворца. — А. С.) стекла и кусочки люстры… На улице в толпе произошел переполох, оказались раненые. По ошибке ли или преднамеренно какое-то орудие вместо холостого заряда хватило по Иордани, где находился государь, картечью» (Минцлов С. 114).

10

…добывали лед… Подрядчик арендовал от городской думы отведенный речной полицией участок Невы под майну и нанимал «чухон» для добычи и развозки льда. «Выстроившись рядами, человек по 5–10, чухны колют… „кабаны“ льда величиною 1–2 квадратных аршина. При этом они работают пешнями, как один человек: дружно и в такт. Каждый рабочий ежедневно откалывает от 50 до 100 „кабанов“ льда. <…> „Кабаны“ устанавливаются правильными рядами» (Бахтиаров А. 1994. 135). «Чухна за льдом приехал» — петербургская поговорка по поводу остывшего супа и молока (сообщено Ю. М. Красовским).

…пешнями откалывались… Пешня — лом.

11

…дровни с удлиненными задними копыльями… Копылья — вертикальные крепления полозьев к корпусу саней.

52

…«Астория»… Гостиница «Астория» Б. Морская ул., 39 — Вознесенский пр., 12), арх. Ф. И. Лидваль, 1911–1912 гг.

…дома Елисеева… Дом Елисеевых (Невский пр., 56), арх. Г. В. Барановский, 1902–1906 гг.

…зданием городских учреждений… Дом городских учреждений (Вознесенский пр., 42), арх. А. Л. Лишневский, 1906 г.

…универмага Гвардейского общества. Дом Гвардейского экономического общества (Б. Конюшенная ул., 21–23), арх. Э. Ф. Виррих, Н. В. Васильев, С. С. Кричинский, Б. Я. Боткин, И. В. Падлевский, И. Д. Балбашевский, 1908–1913 гг.

53

…Каменноостровский проспект… Много говорилось в городской думе о превращении Каменноостровского пр. в своего рода «Елисейские поля» Петербурга, но неоткуда было взять денег на выкуп прилегающих участков для расширения проспекта. Домовладельцы, многие из которых принадлежали к финансовой аристократии столицы, быстро застроили его новыми домами, используя благоприятную конъюнктуру на рынке жилья и не думая о пропускной способности этой единственной транспортной артерии, напрямую связывающей центр города с северными окраинами (Енакиев Ф. 64).

…«Аквариум», «Эрнест», «Вилла Родэ»… «Аквариум» — Каменноостровский пр., 10–12; «Эрнест» — Каменноостровский пр., 60; «Вилла Родэ» — Новодеревенская наб., 1/2 (угол Строгановской ул.).

…ехала публика к Островам… Излюбленным местом летних ночных прогулок был Елагин остров. Вереница щегольских экипажей циркулировала вокруг пруда на Стрелке, которую называли «пуант» — от французского point de vue (точка обзора). «Главная масса катающихся… больше интересуется костюмами, нарядами, бриллиантами и драгоценными камнями, лошадьми и экипажами, чем красотой природы. Тут и аристократы, и мещане во дворянстве, и чиновники высших рангов, и блестящие офицеры, и богато разодетые дамы с лорнетами в руках, всевозможных званий и положений. Лишь изредка между ними промелькнет на обыкновенной извозчичьей пролетке какая-нибудь попроще одетая пара „разночинцев“, награждаемая поминутно взглядом сверху вниз, выражающим удивление перед их решимостью также прокатиться по „стрелке“» (Чериковер С. 35, 36). После обязательного церемониала провожания и встречи солнца (Лурье Л. 174) вся эта публика устремлялась в увеселительные сады и рестораны.

54

…лежал всякий хлам. К концу XIX в. застойная вода Литовского канала, засоренная бытовыми и промышленными отходами и распространявшая зловоние («литовский букет»), стала опасна как возможный источник эпидемий. В 1891–1892 гг. на участке от Таврического сада до Обводного канала он был заключен в трубу и засыпан (Синдаловский Н. ЛМ. 176).

55

…теперь здесь бульвар. Участок Таракановки от Фонтанки до Обводного засыпали к 1914 г.

56

…мостовые были торцовые… Диаметр торцов 30–35, высота 20 см. Служили они 5–6 лет. К 1900 г. ими были покрыты Невский, Б. Морская, Пушкинская, Караванная, Сергиевская, часть Миллионной ул., левобережные набережные ниже Троицкого моста. В 1910 г. таких мостовых было 132 тыс. кв. сажен.

57

Асфальтовых мостовых почти не было… В 1892 г. заасфальтировали Б. Конюшенную, в 1910 г. — М. Садовую и часть ул. Жуковского. На асфальте лошади падали, поэтому в 1915 г. на Б. Конюшенной асфальт пришлось заменить брусчаткой (Данилевский Н. 53). Булыжных мостовых было в 1910 г. 1,7 млн. кв. сажен. Ноябрь 1903 г.: «Грязища такая, что в мелких калошах не везде перейдешь; на более узких улицах… стены домов почти на рост человека вышиною забрызганы грязью из-под резиновых шин» (Минцлов С. 40).

58

…настилались из путиловской плиты. Тротуары были узкие и очень высокие, загроможденные выступающими тамбурами учреждений и особняков. Пешеходам приходилось, рискуя, выходить на проезжую часть. Дворы были на одном уровне с проезжей частью, так что против въезда во двор тротуар нырял вниз. Фонари, трамвайные столбы, деревья, пожарные и поливные краны, киоски, тумбы с цепями — все это, не умещаясь на тротуаре, выступало на проезжую часть. Ширина ее уменьшалась и булыжным откосом тротуара. На углах улиц тротуары не закруглялись, препятствуя повороту транспорта. Зачастую на углу торчал фонарь, трамвайный столб или рекламный киоск. Всем этим Петербург резко отличался от западных городов (Данилевский Н. 8–15, 18–29). Путиловская плита — известняк, ломкой, обтесыванием и доставкой которого занимались крестьяне ряда деревень Путиловской волости Шлиссельбургского уезда. Плиты для тротуаров делались метр на метр. Кроме нескольких главных улиц, тротуары были шириной в 1–2 плиты.

59

…с лампами накаливания. Выпуск ламп накаливания начался в Петербурге в 1898 г. К лампам с вольфрамовой зигзагообразной нитью перешли с 1909 г. К 1915 г. в столице было около 3 тыс. электрических уличных фонарей (преимущественно в центре) и более 12,5 тыс. газовых и керосиновых на окраинах.

60

В «царские» дни… «Царскими» назывались дни празднования торжественных событий царствующей императорской фамилии — дни рождения, коронования, восшествия на престол и тезоименитства государя, его матери, августейшей супруги, наследника-цесаревича, а также дни рождения и тезоименитства прочих членов царской фамилии. Особенно пышно украсили центр города к 300-летию дома Романовых (22 февраля 1913 г.).

…факелы на Исаакиевском соборе. Поддерживаемые ангелами светильники по углам собора.

61

…Невском проспекте… В 1914 г. на Невском пр. было 2160 учреждений, из них около 1700 — учреждения обслуживания. Они распределялись вдоль проспекта неравномерно. Для наглядности представим нечто вроде 7-слойного пирога: каждый «слой» — учреждения, размещавшиеся в одинаковом «ритме».

1). Магазины тканей, одежды, обуви, галантереи, парфюмерии и мод; ателье; издательства и книготорговля; деловые учреждения и акционерные общества (общим числом около 900). В начале Невского они встречались нечасто; в зоне Гостиного двора — в огромном количестве; от Литейного до Знаменской пл. — со средней частотой. 2). Учреждения здравоохранения, хозяйственные и технические услуги, магазины разной техники (всего около 550). Те же три зоны, но частота нарастала от начала Невского к Знаменской пл. 3). Магазины хозяйственных товаров и художественной утвари (около 250). Огромная частота в зоне Гостиного и небольшая между Литейным пр. и Знаменской пл. 4). Продовольственные магазины (около 200). Их было очень много на Старо-Невском от Знаменской пл. до Полтавской ул. и поменьше (зато более престижных) в районе Гостиного. 5). Гостиницы, меблированные комнаты, учебные заведения (около 100). Почти все они были сосредоточены в окрестности Николаевского вокзала. 6). Банки, банкирские дома и конторы, кредитные и страховые общества, сберкассы, ломбарды (всего 80). Большинство их находилось в зоне Гостиного, с плавным понижением частоты к началу и концу проспекта. 7). Рестораны, кондитерские, кофейни, чайные, столовые, кухмистерские, пивные, трактиры и буфеты (общим числом 47). Они образовывали четыре сгустка: в начале Невского; в зоне Гостиного; между Литейным пр. и Знаменской пл.; между Полтавской и Консисторской ул. В отличие от других «слоев», в этом разница частот была невелика.

В результате семикратного наслоения «пирог» получался очень «толстый» в зоне Гостиного, потоньше от Литейного пр. до Знаменской пл. и еще тоньше в начале Невского. Между этими зонами — провалы: не очень заметный между Мойкой и Екатерининским каналом, ярко выраженный между Гостиным и Фонтанкой и самый глубокий у лавры.

Такова картина в продольном разрезе. При взгляде на поперечные разрезы бросается в глаза, что в западной части Невского пр. (до Екатерининского канала) доминировали деловые учреждения и почти не было ни гостиниц, ни учебных заведений; ближе к Гостиному преобладали магазины художественной утвари и предметов роскоши, но исчезали галантерейные и парфюмерные, гостиниц же вовсе не оставалось. Гостиный двор и Пассаж — царство мод, одежды, обуви, тканей, ателье, и при этом ни одного учебного заведения и ничтожное число «нумеров». От Гостиного до Фонтанки — та же доминанта и почти полное отсутствие ресторанов. За Фонтанкой до самой лавры простиралась «страна врачей» (Степанов А. 1990).

62

…извозчичьи пролетки. Коляска — 4-колесный рессорный экипаж с откидным верхом. Карета — закрытый 4-местный 4-колесный рессорный экипаж с местами, расположенными друг против друга. Запрягали карету парой лошадей. Карета — единственный вид колесных экипажей, в которых ездили и зимой. Для этого надевали на оси вместо колес полозки. Каждый полозок представлял собой ступицу колеса с 4 спицами, которые играли роль копыльев; на них укреплялся короткий полоз. Ландо — карета с двумя откидными верхами — спереди и сзади. Летом верхи откидывались, окно опускалось внутрь дверцы, и ландо превращалось в большую коляску. Ландо запрягались тоже только парой лошадей. Пролетка — легкий 4-колесный экипаж. Обычно пролетка, как и коляска, была с откидным верхом, но бывали пролетки и без верха: ими пользовались летом, на них ездили владельцы собственных выездов и изредка лихачи (Ривош Я. 82–84).

63

…Дворянского собрания… «В туманном свете газовых фонарей (речь идет о концертном сезоне 1903/04 г. — А. С.) многоподъездное дворянское здание подвергалось настоящей осаде. Гарцующие конные жандармы, внося в атмосферу площади дух гражданского беспокойства, цокали, покрикивали, цепью охраняя главное крыльцо. Проскальзывали на блестящий круг и строились во внушительный черный табор рессорные кареты с тусклыми фонарями. Извозчики не смели подавать к самому дому — им платили на ходу, — и они улепетывали, спасаясь от гнева околоточных» (Мандельштам О. 23).

64

…булочными Филиппова… Булочные «Д. И. Филиппов» на Невском пр. — в домах 45, 114 и 140.

65

…механический буфет «Квисисана»… «Квисисана» — Невский пр., 46. Ресторан В. М. Федорова — М. Садовая ул., 8.

66

…сидела по кафе — Андреева, «Ампир», «Рейтер» и др. Булочная «А. Андреев» — Невский пр., 44; кафе «Ампир» — Садовая ул., 12 (открылось в 1914 г.); кафе «Рейтер» — Невский пр., 50.

67

…а то меня заберут. Дома терпимости содержались главным образом «матронами»-немками из Риги. Главными клиентами были офицеры и студенты (Стравинский И. 1971. 15). Ночью девицы и сутенеры в сговоре с извозчиками охотились за пьяными мужчинами, выходящими из ресторанов. Дебоши на Невском затихали часам к 5 утра (Животов Н. I. 14–16).

68

…Коломна с тихими, скромными улицами… Коломна — район между Крюковым каналом, Фонтанкой, Пряжкой и Мойкой; периферия торгово-ремесленного района столицы. Здесь было много мелких мастерских, дешевых лавочек, обслуживавших бедный люд. Почти все они принадлежали евреям (Юхнёва Н. 1984. 123, 124). Существовала поговорка: «Коломна — всегда голодна» (Синдаловский Н. ПФ. 267).

69

…Большая и Малая Морские. Одним из ритуалов светского сезона — от поздней осени до Великого поста — был ежедневный, с 2 до 4–5 часов дня, фланёр на Б. Морской между Гороховой ул. и аркой Главного штаба. «Все, что было в городе праздного и вылощенного, медленно двигалось туда и обратно по тротуарам, раскланиваясь: звяк шпор, французская и английская речь, живая выставка английского магазина и жокей-клуба» (Baedeker K. 101; Мандельштам О. 12).

70

…величественные швейцары… Швейцары, служившие у аристократов, носили черную двууголку с галуном и кокардой. Ливрея была типа «николаевской» шинели. На правом плече эполет, под ним широкая перевязь из галуна. В руке в белой замшевой перчатке швейцар сжимал булаву с позолоченным шаром. Швейцаров набирали из бывших унтер-офицеров и солдат-гвардейцев, они отличались могучим телосложением, обилием медалей и крестов. Украшением швейцара считались борода и бакенбарды (Ривош Я. 171).

71

…набережная Невы была местом прогулок… Сезон прогулок по набережной — весна.

72

…две-три амазонки… Амазонка — всадница в специальном длинном платье.

73

…Вознесенский проспект… Дома по Вознесенскому пр. — «с маленькими квартирками, подвалами, лавчонками, пивными, трактирами и всякого рода мастерскими. Торопливо идущая здесь публика — серая, трудовая, поддерживающая в массе своим трудом довольно значительную ремесленную промышленность столицы. Среди обитателей этой „мещанской“ части города много собственников-„предпринимателей“, составляющих единственную же рабочую силу в своей мастерской; есть тут и владельцы небольших мастерских, где зачастую в ужасных гигиенических условиях работают несколько подмастерьев и изнывают под тяжестью непомерной работы, взваленной на них, мальчики — почти дети — и подростки, отданные в учение. Только при такой изнурительной работе эти мелкие мастерские могут еще конкурировать с постепенно вытесняющими их крупными мастерскими» (Чериковер С. 20, 21). Кварталы по Вознесенскому пр. между Екатерининским каналом и Фонтанкой — традиционный центр расселения петербургских евреев. Им принадлежали здесь почти все мелкие мастерские и лавочки, обслуживавшие и окрестный, и пришлый бедный люд (Юхнёва Н. 1984. 214).

74

…движение большое. Особенно напряженным было движение по Вознесенскому пр., связывающему центр с Варшавским и Балтийским вокзалами (Енакиев Ф. 41).

75

…Роты Измайловского полка. Роты — район Измайловского пр. с примыкающими к нему улицами — «ротами», где квартировал Измайловский полк.

76

…вблизи Мариинского театра… Петербуржцы называли Мариинский театр «Маринка»; произношение «Мариинка» выдавало приезжих (сообщено Ю. М. Красовским).

77

…Офицерская и прилегающие к ней… Этот район близ построенной в 1893 г. синагоги называли еврейским кварталом (Синдаловский Н. ПФ. 331).

78

…Женского политехнического… Высшие женские политехнические курсы (Загородный пр., 68).

79

«Латинский квартал» Петербурга… Латинский квартал — район Парижского университета, центр интеллектуальной жизни французской столицы, средоточие институтов, факультетов, исследовательских центров, лицеев, театров, кинотеатров, кабаре, мюзик-холлов, ночных клубов.

80

…Бронницкая. Для запоминания названий и порядка следования этих улиц существовало мнемоническое правило: «Разве Можно Верить Пустым Словам Балерины?»

81

По распоряжению градоначальника… Градоначальник — глава административно-полицейского управления в Санкт-Петербурге и пригородах, наделенный правами губернатора. Назначался императором, осуществлял свои функции через полицию и свою канцелярию. В его компетенцию кроме надзора за деятельностью местного самоуправления входило непосредственное исполнение многих решений, принимаемых городской думой и управой, так как собственный исполнительный аппарат управы был очень невелик и включал в основном служащих городских предприятий, а также систему здравоохранения (Круглов Г. 180).

82

Михайловский сад был закрыт для публики. Этот сад входил в собственность императорской фамилии.

83

…публика была самой «чистой». С 1827 г. соблюдался указ Николая I: «Летний сад открыть для гулянья публики и чтобы по езжалым дорогам дозволить верховую езду, езду в каретах и фаэтонах всем военным и особам прилично одетым; простому же народу, как-то мужикам, проходить через сад на работы или с работы вообще запретить» (цит. по: Кузнецова О. 20, 21). В Духов день Летний сад становился ярмаркой купеческих невест (Лурье Л. 173).

84

…со стеком в руке. Стек — тонкая короткая тросточка из бамбука, испанского камыша или китового уса, оплетенного ремешками, с петлей внизу и с костяной, серебряной или роговой ручкой — вошел в моду перед Первой мировой войной (Ривош Я. 123.).

85

…увеселительный сад… В 1898 г. на построенной здесь большой летней сцене начались спектакли труппы Попечительства о народной трезвости. Сюда переносились спектакли из Народного дома, а здешние премьеры повторялись там зимой. Ставились и оперы. Основная публика — «интеллигентная», «котелки и шляпы» (Петровская И. 1994. 271).

86

…павильоны с лактобациллином… Лактобациллин предложен как лечебное средство зоологом и бактериологом И. И. Мечниковым (1845–1916) — сотрудником Пастеровского института в Париже, нобелевским лауреатом 1908 г.

87

Уборка улиц… «Удаление нечистот с улиц следует считать с 1 кв. сажени при нормальной езде в год в 0,56 пуда» (Тилинский А. 211) — около 2 кг с 1 кв. м. Эта обязанность возлагалась на домовладельцев.

…целой сети водопоек. На пересечении наб. Б. Невки и Большой аллеи на Каменном острове (в глубине участка) сохранилась одна из водопоек — небольшое квадратное в плане каменное сооружение с шатровой кровлей и металлической раковиной (арх. С. А. Алексеев), построенная как экспонат Международной художественно-строительной выставки 1908 г.

88

…императорские театры… Императорские театры — Мариинский, Александринский и Михайловский. Ими управляла Дирекция императорских театров при Министерстве двора.

89

…Константина Александровича Варламова. К. А. Варламов (1848–1915) дебютировал на Александринской сцене в 1875 г. За 40 лет исполнил 1000 ролей, играя в сезоне до 140–170 спектаклей — больше всех других актеров. Он был гениальным актером и обаятельнейшим человеком — чрезвычайно добродушным, приветливым, жизнерадостным. «Царь русского смеха» — так отозвался о нем его биограф. «Милый, посмотри в окно, — говорил Варламов, — грязь промозглая, темень, холод. У всех рожи насупленные, все огрызаются. А вышел я на сцену, и тысячи человек вдруг стали улыбаться — и слякоть забыли, и грязь, и солнце выглянуло. И когда я слышу эти взрывы смеха в зале, мне ничего не надо: мне кажется, я сделал свое дело» (Петровская И. 1994, 180, 181).

90

…фигура рассыльного. За пакеты, письма и посылки положено было платить не более 10 коп., за передачу словесных поручений в центре города с 8 утра до 8 вечера — 20 коп., на другой берег Невы — 40 коп., с 8 вечера до 8 утра плата удваивалась. Артелей рассыльных, как и газетчиков, было 6. Помимо передачи сообщений, документов, вещей они доставляли разные справки, приискивали прислугу, квартиры, экипажи. У каждого посыльного имелась книжка, от которой он отрывал талон-квитанцию в получении им вещи и пр. для доставки по указанному адресу (Раевский Ф. 101, 102).

91

Телефонов было сравнительно мало… Петербургская телефонная сеть насчитывала в 1895 г. около 3 тыс. абонентов, в 1900 г. — около 4 тыс., в 1911 г. — свыше 50 тыс.

92

…крики торговцев вразнос… В 1902 г. в Петербурге занимались торговлей вразнос… 12 тыс. человек (Раевский Ф. 37). Специфически петербургским товаром вразнос были копченые сиги; разносили пирожки, пряники, яблоки, груши, персики, апельсины; сбитень и квас; печенку для котов, сбегавшихся со всех дворов; молочницы-чухонки доставляли свой товар постоянным клиентам; с наступлением морозов появлялись торговцы тетеревами и рябчиками. Кроме съестного продавали деревянные коробочки, нижегородские ложки; на Рождество и на Пасху особенно бойко шла торговля самодельными игрушками, моделями церквей. В предвоенное 10-летие торговля вразнос понемногу уходила из центра города, но по-прежнему предлагали свои услуги бродячие стекольщики, пильщики дров, полотеры, трубочисты.

93

…ловкачи, жулики… Надо еще коснуться попрошаек, промышлявших по ночам: «Если около какого-нибудь ярко освещенного магазинного окна остановится прохожий, ночной нищий незаметно подойдет к нему и обратится с вежливой просьбой: „Не будете ли добры, сударь, сколько-нибудь помочь мне… Лишился места… Семья голодает“… Где-нибудь около аптеки он ловит запоздавшую даму и скорбно сообщает, что его жена находится при смерти и что у него на покупку лекарства не хватает денег. Перед булочной он говорит о страданиях своих голодных детей, которым не на что купить хлеба. Наконец, он же, в случае надобности, выдает себя за раненого бурского волонтера, за „только что выпущенного из больницы провинциала, временно впавшего в нужду“, за „бывшего студента“ и т. п.» (Никитин Н. 191, 192).

94

…похоронное бюро… В столице насчитывалось около 80 похоронных бюро. Больше всего их было на Владимирском пр.

95

…так называемые «горюны»… «Горюны» — просторечное название факельщиков. Их называли также «мортусами» (по В. Далю, мортус — «служитель при чумных; обреченный или обрекшийся уходу за трупами, в чуму»). Масть лошадей, окраска катафалка и цвет костюма факельщиков зависели от вероисповедания покойника. Белый — цвет православных похорон. В иных случаях факельщики были в черном (Ривош Я. 153).

96

…ордена и медали покойного. Ордена и медали несли и на похоронах гражданских лиц, имевших высокий чин.

97

…ехал верхом фейерверкер… Фейерверкер — унтер-офицер-артиллерист.

98

…разряд похорон… В середине 90-х гг. плата за похороны по первому разряду составляла 950 руб., включая оплату балдахина, шестерки лошадей, 16 факельщиков, читальщиков, катафалка, наряда полиции, публикации в газетах и хора певчих. Плата по последнему разряду — 45 руб.: две лошади, дроги, два факельщика, 1 читальщик (Животов Н. III. 23).

99

…дроги без балдахина… Дроги — удлиненная повозка без кузова.

100

…кандидаты в горюны. «Как только мы завернули за угол Садовой — физиономия благоустроенной столицы, первоклассного европейского города исчезла бесследно, и мы очутились в какой-то глухой провинциальной фабрично-ремесленной слободке. Направо глухая стена здания рынка (Александровского. — А. С.) налево трактиры. Переулок полон народа. Играют на гармонике, поют, ругаются, кричат, дерутся, обнимаются с женщинами. Полная свобода, простота нравов, циничная откровенность и отрицание всякого понятия о приличии и общественном благоустройстве. <…> Половина босые или в опорках, все без „головных уборов“, в рубашках и шароварах с большими изъянами. Все под хмелем или в большом хмелю. Сидят, стоят, лежат, ходят, гуляют группами или парами… По рукам ходят косушки и полштофы» (Животов Н. III. 8).

101

…длинный белый сюртук… Верхнюю одежду факельщиков было бы правильнее назвать ливреей. Брюки у них были с серебряными лампасами. Они надевали белые перчатки и вели лошадей за белые шнуры с кистями. Главный факельщик шел впереди с булавой, обвитой траурным крепом (Ривош Я. 153).

102

…весело возвращались в похоронное бюро. «Цинизм самый грубый и бесстыжий ко всему святому, дорогому, начиная с не остывшего еще трупа и кончая исступленным горем осиротевших. Все это для гробовщика и факельщика предмет наживы, барыша, счастливого случая, которым он пользуется, чтобы рвать и рвать, посмеиваясь втихомолку, отпуская остроты и каламбуры» (Животов Н. III. 3, 4).

103

…певицы А. Д. Вяльцевой. Вяльцева Анастасия Дмитриевна (1871–1913) — эстрадная певица (сопрано), артистка оперетты. С 1893 г. исполняла ведущие партии опереточного репертуара в труппе С. А. Пальма. Славу ей принес первый сольный концерт в зале столичного Дворянского собрания (1897). С огромным успехом пела цыганские романсы. Исполнение ее покоряло искренностью, глубиной чувства, оригинальностью фразировки. Петербуржцы называли ее «королевой улыбки», популярность ее не уступала популярности Шаляпина. Значительную часть своего огромного состояния Вяльцева завещала Петербургу на сооружение детской больницы. Умерла от белокровия. Надеясь спасти ее, муж стал донором в операции по переливанию крови, по тем временам очень рискованной. 7 февраля 1913 г. многотысячная толпа шла за гробом от дома на Мойке, 84, до Никольского кладбища лавры.

104

…капитана Мациевича. Мациевич Лев Макарович (1877–1910) учился в Кронштадтском техническом училище, закончил Технологический институт, Морскую инженерную академию и Школу подводного плавания. Командовал подводной лодкой на Черном море, был одним из ведущих конструкторов подводных лодок. К концу жизни занимал высокий пост помощника начальника кораблестроительных чертежных морского технического комитета. Весной 1910 г. обучался в Школе практического воздухоплавания под Парижем у А. Фармана. Погиб 24 сентября 1910 г. на первом Всероссийском празднике воздухоплавания. Мациевич — первая жертва русской авиации (в Европе за 9 месяцев 1910 г. погибло в полетах 17 авиаторов).

105

…над Комендантским полем. Комендантское поле называлось так по находившейся на левом берегу Черной речки даче комендантов Петропавловской крепости. В 1893 г. через поле прошла Озерковская линия Приморской железной дороги; с восточной стороны от нее построили Удельный ипподром Царскосельского скакового общества. Над ним с 1908 г. происходили показательные полеты первых авиаторов. В 1910 г. ко дню открытия первого Всероссийского праздника воздухоплавания (8 сентября) западнее железнодорожной линии оборудовали аэродром «Крылья».

106

…эскадра под брейд-вымпелом… Брейд-вымпел — флаг командира эскадры, поднимаемый на грот-мачте и имеющий вид военно-морского флага меньших размеров с красными, белыми и синими косицами (в зависимости от должности командира).

107

…адмирала Битти. Битти Дэвид, граф (1871–1936), — самый молодой после Нельсона британский адмирал. Прославился в боях с немецкими эскадрами в Гельголандской бухте, у Доггер-банки и в Ютландском бою 31 мая — 1 июня 1916 г. — крупнейшем морском сражении Первой мировой войны, окончательно решившем исход борьбы на море в пользу англичан.

Большие корабли не могли войти в Неву… Эскадра Битти, прибывшая 9 июня 1914 г. в Кронштадт, состояла из 6 крейсеров, флагманом был «Лайон». «Боадицея» и «Блонд» бросили якоря против Английской (!) набережной во 2-м часу дня 10 июня (СПВ от 10 и 11 июня 1914 г.). Эскадра ушла 16 июня.

108

…крейсер «Боадицея». «Боадицея», на чей борт публику пускали с 2 до 5 часов пополудни, оказалась старым маленьким крейсером-разведчиком водоизмещением в 3400 т. (императорская яхта «Штандарт» — 4500 т.) со скоростью хода 26 узлов. Русские моряки посматривали на нее пренебрежительно.

109

…маховики у казенной части… Тяжелые, с массивными ободами колеса, посредством которых производится наводка орудий.

110

…замки… Приспособления для воспламенения заряда при выстреле.

111

Отпущенные с корабля на берег… Низшим чинам английской эскадры морское министерство дало 10 июня обед в Народном доме, а офицеры во главе с Битти присутствовали в тот же вечер на парадном обеде у «Контана», устроенном британской колонией в Петербурге. Для осмотра столицы и посещения Островов городская управа наняла английским гостям 25 роскошных авто. Во многих местах с англичан не брали денег. В последний день визита, 15 июня, английская колония организовала на поле своего спортклуба «Невский» на М. Болотной ул. спортивные состязания и развлечения с участием английских и русских моряков (СПВ от 11–16 июня 1914 г.).

112

…эскадра с президентом Пуанкаре. Президент Французской Республики Раймон Пуанкаре (1860–1934) прибыл на кронштадтский рейд 7 июля 1914 г. на борту броненосца «Франция» в сопровождении еще одного броненосца и двух контр-миноносцев (командовал эскадрой вице-адмирал Ле Бри). Царь принял президента на борту «Александрии», направившейся в Петергоф. Там, в Большом дворце, состоялся парадный обед. Высокому гостю отвели помещения во дворце.

113

…один из великих князей. 8 июля в 13.15 «Александрия» пришвартовалась к Царской пристани. Пуанкаре направился сначала в Петропавловский собор, где возложил венок на гробницу Александра III — основателя франко-русского союза. Никто из великих князей не сопровождал Пуанкаре на этом маршруте (СПВ от 9 июля 1914 г.).

114

…на рысях сопровождал… На рысях — так, что лошадь одновременно выносит переднюю левую и заднюю правую ноги, затем переднюю правую и заднюю левую.

115

Эта азиатчина… Лейб-гвардии казачий полк формировался из донских казаков. При парадной форме у них на черной мерлушковой папахе-кивере красовалась вместо кокарды андреевская звезда, под которой висело плетенное из белого шнура украшение с двумя кистями на концах, свисающими справа ниже погона. Шлык («лопасть») — клиновидное окончание донца папахи — свисал до низа папахи. Белый султан высился с левой стороны. Казачий мундир (род поддевки) называли «чекмень». Посадка казаков казалась высокой оттого, что на седло они накладывали кожаную подушку, а стремена висели ниже, чем на кавалерийском седле, так что казаки ездили почти стоя на стременах. Пики были из железной трубки, темно-зеленые, с граненым острием, с кожаными петлями внизу и посередине: в нижнюю казак вставлял ногу, сидя верхом, а верхнюю надевал на правую руку. Лошади у них были не казенные, а собственные — высокие, стройные, горбоносые, с тонкой шерстью, безукоризненно ухоженные и вышколенные (Ривош Я. 244–246).

116

…гуляли французские матросы… Городская управа вручила каждому путеводитель по Петербургу на французском языке, трамвайные билеты на все линии и сотню папирос в коробке.

117

…мировая война разразится через какой-нибудь десяток дней. Праздничная атмосфера в центре города контрастировала с обстановкой на окраинах, где в день прибытия Пуанкаре в Петербург поднялась волна беспорядков, возможно инспирированная немецкими агентами с целью дискредитировать Россию как союзника Франции. После отбытия президента (10 июля) число включившихся в беспорядки продолжало расти и достигло 140 тыс. человек (что говорит об умении революционеров обратить ситуацию в свою пользу). Газеты пестрят фактами хулиганства и вандализма распоясавшейся толпы, особенно на Выборгской стороне и на окраине Васильевского острова: опрокидывают столбы телеграфной линии Петербург — Гельсингфорс; угрожая жизни вожатого останавливают трамвай, выгоняют пассажиров и перегораживают вагоном улицу; грозя расправой возчику, отбирают у него подводу с кирпичом, который он везет на строительство больницы им. Петра Великого; рассеивают похоронную процессию и сбрасывают с катафалка гроб. Градоначальник был вынужден объявить в городе режим чрезвычайной охраны. В иное время такая мера могла подлить масла в огонь. Но настроение толпы круто переменилось, как только в Петербурге узнали о нападении Австрии на Сербию (16 июля). Все мгновенно стали патриотами (Милюков П. 1915. 242, 243).

Визит Пуанкаре в Петербург имел решающее значение для консолидации сил Антанты. Но не только обыватели, а и сам царь, кажется, не предполагал, что скоро начнется война. Проводив президента, он сказал французскому послу М. Палеологу, находившемуся вместе с ним на «Александрии»: «Несмотря на всю видимость, император Вильгельм слишком осторожен, чтобы кинуть свою страну в безумную авантюру… А император Франц-Иосиф хочет умереть спокойно» (Масси Р. 300). Через 5 дней после этого начались военные действия на австро-сербской границе. 18 июля последовал высочайший указ о всеобщей мобилизации в России. В полночь с 18 на 19 июля Германия предъявила России ультиматум с требованием отказаться от мобилизации. Вечером 19 июля германский посол граф Ф. Пурталес явился к министру иностранных дел С. Д. Сазонову за ответом на ультиматум. Получив отказ, Пурталес вручил Сазонову ноту с объявлением войны.