Разводят мост со скрипом мерным

………………………

За баржей баржа вслед буксиру

Проходит длинной чередой.

Похож огромный руль на лиру,

Замолкнувшую под водой.

(С. Городецкий)

И тут же дети голыми ногами

Месили груды желтого песка,

Таскали — то кирпичик, то полено,

То бревнышко. И прятались…

(А. Блок)

Петербург строился как крепость и порт. Но строился он не на море, а на реке. Город не обращен к морю — вся его жизнь в течение по крайней мере двух веков ориентировалась на реку и каналы. И застраиваться город начал главным образом по рекам. Нева главенствовала в городе, даже когда крепость утратила свое военное значение и порт переместился с Троицкой площади ближе к морю.

В Петербурге конца XIX — начала XX века — уже крупном промышленном городе — еще сохранялась эта значимость рек и каналов для жителей его. В первую очередь потому, что наземной связи между повсюду возникающими фабриками и заводами почти не было (еще не появились железнодорожные подъездные пути), и естественно, что вся связь осуществлялась в основном по воде.

Но главное отличие заключалось в том, что зимой жизнь на реках, конечно, затихала, но не прекращалась, она продолжалась в своеобразной форме. Зимой реки, особенно малые, выглядели иначе, чем теперь, во-первых, уже потому, что на них зимовали пароходы, пристани, дебаркадеры, баржи, плавучие краны, выбирая себе места, где течение медленнее, предпочтительно вблизи мастерских и заводов для осуществления ремонта. Пароходы заводились в устье реки Охты, ставились у левого берега Малой Невы между Биржевым и Тучковым мостами, зимовали у Канонерского острова, у Семянниковского завода^[1] и т. д.

В некоторых местах Большая и Средняя Невки оказывались сплошь забитыми баржами, пристанями, дебаркадерами. Так как баржи были деревянные и требовали плотничьего ремонта и осмолки, то для них близость завода не имела значения. Зимовали, как правило, только баржи надежной постройки, рассчитанные на длительный срок перевозки грузов (кирпича, бута, песка, гравия, путиловской плиты и пр.). Баржи, привозившие в город дрова, были обычно легкой постройки, с расчетом на «одну воду», то есть на 2–3 рейса. Эти баржи после очередной разгрузки разбирались на «барочный» лес, идущий на временные постройки, дешевые дома на окраинах и частично на топливо. «Барочный» лес продавался на месте очень дешево, так как был сырой и весь в дырах от деревянных нагелей.

В течение зимы на пароходах производился ремонт рабочими мастерских и заводов, а также квалифицированными членами команд. Значительная же часть команд пароходов на зиму увольнялась и разъезжалась по своим деревням.

Исключением из всех этих судов были живорыбные садки^[2], которые круглый год стояли на одном месте и жили одинаковой жизнью и летом, и зимой. Садок — это большая баржа с надстройкой, на которой располагались торговые, складские и жилые помещения для приказчиков и рабочих. У этих садков стояли подсобные суда — садки в прямом смысле слова — с живой рыбой. Зимой живая рыба добывалась подледным ловом в заливе. На месте лова она замерзала и немедленно гужом на санях доставлялась к садкам. В садках и чанах большая часть ее оживала.

Забавно было видеть, как на деревянной барже из возведенной кирпичной трубы валил дым. В торговом помещении стояли чаны с живой рыбой, навалом на рогожах лежала мороженая рыба — судаки, лещи, сиги, окуни, корюшка и др. По бокам от входа стояли дыбом громадные замороженные белуги, в 2 аршина и более. В бочках — соленая рыба, рядом в окоренках — икра всевозможных сортов. Над прилавком висели громадные коромысловые весы с медными цепями и тарелками, рядом — маленькие чашечные весы.

Такие садки стояли на Неве, Невках и Фонтанке. Особенно большие садки стояли на Неве против Сената и на Фонтанке у Аничкова моста. Они славились разнообразием отборного товара, и цены здесь были повыше, покупатели побогаче. В остальные садки приходила публика проще. Больше всего покупателей было в Масленицу и посты, когда многие не ели мясного. Среди покупателей встречались и такие, у которых денег было мало, а полакомиться вкусной икрой хотелось. И вот приходили такие «покупатели» со своей булкой, подавали ее приказчику, прося помазать ее икрой то того, то другого сорта, чтобы попробовать, прежде чем купить. Так они пробовали несколько сортов, а потом, находя, что икра-де горьковата или солоновата, уходили, неплохо закусив, провожаемые недоброжелательными взорами хозяев и продавцов.

Зимой оживлялась переправа через Неву по льду. Для пешеходов и переездов на лошадях у берегов строились деревянные сходни и съезды на лед, засыпаемые снегом. Такие переправы устраивались во многих местах, например с Французской набережной до клиники Виллие^[3]. От набережной Зимнего дворца до Зоологического сада ходил даже электрический трамвайчик^[4], перевозивший за пятак (малых детей при родителях — бесплатно). По льду прокладывалась узкоколейка, вагончик малюсенький, на нем ригель с колесиком, катившимся по проводу. У берега стояли баржи с павильонами, вагончик входил в вырез баржи.

Во многих местах бедный люд промышлял тем, что перевозил людей через Неву по специальным ледяным дорожкам в двухместных креслах, примитивно сколоченных. Было жаль смотреть на человека, который, тяжело дыша, быстро бежал на коньках, толкая перед собой санки с пассажиром^[5], иной раз — с двумя. Это были своеобразные рикши. Они обычно работали от хозяйчика, часто от арендатора лодочных перевозов, переключавшихся на зиму на это доходное дело.

Какими только картинами не оживлялись реки, их устья и взморье зимой! Из раннего детства всплывает в памяти катание по Неве на высоких санях на северных оленях. Их погоняли самоеды^[6] — возницы в оленьих шкурах кверху мехом. На льду реки стояли их чумы.

Катки^[7] тоже сооружались только на реках, а в зимы, когда лед был надежный, на Мойке, у Исаакиевской площади, были катки с ледяными горами. Сначала они освещались керосиновыми фонарями, позднее — электрическими. По воскресеньям там играл духовой оркестр. Катки на Фонтанке около Аничкова моста и на Мойке сооружались на днищах барок, иначе сточные воды могли нарушить прочность льда. Чтобы вокруг катка не собирались толпы зевак, предприниматель ограждал каток забором из парусины, натянутой на высоких столбах.

При некоторых яхт-клубах, в основном на Островах, устраивались специальные ледяные горки для катания на саночках. Но главная специализация яхт-клубов зимой была, конечно, иная: они переключались на буерный спорт. Кроме настоящих спортсменов ходить на буере любила молодежь ради развлечения.

Не только буера носились по ледяным просторам. Вот отчаянный конькобежец, а таких немало, катается на коньках с парусом в руках, конечно только ближе к весне, когда в устье рек образовывался гладкий лед. На бамбуковую раму натянута парусина. Спортсмен умело подставляет такой парус под ветер под разными углами и носится со страшной быстротой по льду, лавируя по разным направлениям. Конечно, такой вид спорта был небезопасен — при сильном ветре скорость развивалась очень большая. Ветер мог занести этого смельчака бог знает куда. В опасный момент спортсмен бросал свой парус.

Когда лед на заливе был надежный, из гавани Васильевского острова в Кронштадт мчались тройки, перевозившие главным образом морских офицеров. Тройки были лихие, и многие предпочитали прокатиться на них, чем ехать на поезде до Ораниенбаума, а затем на небыстрых лошадях до Кронштадта. На середине пути примерно возводился деревянный балаган, где проезжие могли остановиться, согреться, закусить жареной рыбой. В ходу была корюшка, которую подавали с пылу с жару, поджаренную на постном масле на маленьких сковородках.

Описывая зимнюю жизнь Невы, надо сказать несколько слов об Иордани. 6 января по старому стилю праздновалось Крещение. Во льду против Зимнего дворца вырубалась майна, над ней сооружалась часовня в виде красивого павильона. Это сооружение и называлось Иорданью — так легенда из Палестины^[8] была перенесена на лед холодной Невы.

От главного, Иорданского, подъезда Зимнего ко льду и далее по льду до Иордани устраивались сходни и мостики, украшенные флагами и гирляндами. Вдоль них выстраивались шпалерами гвардейские части в зимней парадной форме без шинелей, солдаты без перчаток — такова была традиция. Офицеры были в лучших условиях — они надевали под шинель меховые жилеты.

После обедни во дворце высшее духовенство выходило на Иордань служить молебен с водосвятием по традиции с петровских времен. На лед выходила и царская семья. Высший духовный служитель опускал крест в воду, в это время давался 101 выстрел из пушек Петропавловской крепости. По представлению верующих, вода в Неве мгновенно становилась святой, и все по очереди подходили испить ее, несмотря на то что санитарная инспекция уже тогда запрещала пить сырую невскую воду ввиду ее загрязнения сточными водами.

После водосвятия царь принимал крещенский парад — мимо него проходили церемониальным маршем войска, присутствовавшие на Иордани.

На одном из таких водосвятий произошел инцидент:^[9] одна из пушек Петропавловки выпалила боевым снарядом. Раненых и убитых не было, однако последний царь предпочел больше не присутствовать на этой церемонии. Вскоре она была отменена.

К весне на Неве и Невках добывали лед для набивки ледников. Лед нарезался большими параллелепипедами, называемыми «кабанами». Сначала вырезались длинные полосы льда продольными пилами с гирями под водой. Ширина этих полос была по длине «кабана». Затем от них пешнями откалывались «кабаны»^[10]. Чтобы вытащить «кабан» из воды, лошадь с санями пятили к майне, дровни с удлиненными задними копыльями спускались в воду и подводились под «кабан»^[11]. Лошади вытаскивали сани с «кабаном», зацепленным за задние копылья. «Кабаны» ставились на лед на попа. Они красиво искрились и переливались на весеннем солнце всеми цветами радуги. Работа была опасная: можно было загубить лошадь, если она недостаточно сильна и глыба льда ее перетянет; мог потонуть в майне и человек, но надо было заработать деньги, и от желающих выполнять такую работу отбоя не было — платили хорошо. Майна ограждалась легкой изгородью, вечером вокруг майны зажигались фонари, чтобы предупреждать неосторожных пешеходов и возчиков.

Набивали ледники льдом особые артели^[12]. Эта работа была также опасна и требовала особой сноровки. «Кабаны» опускали вниз, в ледник, по доскам на веревках, а там рабочие принимали их и укладывали рядами. Бывали случаи, когда «кабан» срывался со скользкой веревки и калечил рабочих, стоящих внизу.

С приближением весны оживление на реках и каналах возрастало. Начинали дымить пароходы, пробуя готовность машин к навигации. Красили пристани, смолили баржи. Переходы и переезды по льду закрывались. Но легкомысленные обыватели, невзирая на запрещение речной полиции, продолжали переходить реки по льду, часто рискуя своей жизнью. То же наблюдалось при ледоставе. В это время нередко можно было слышать со льда крики о помощи.

Наконец наступает ледоход. Когда пройдет главная масса льда, буксирные пароходы начинают расставлять по назначенным местам пристани, рестораны-поплавки, наводят плашкоутные мосты, которые зимовали вдоль набережных^[13].

Пассажирские пароходики при первой же возможности возобновляли свою работу на перевозах. Постоянных мостов через Неву было меньше, чем теперь, а потому с закрытием движения по льду возникала большая необходимость в этих перевозах^[14]. На нашей памяти произошла страшная катастрофа: пароход купца Шитова «Архангельск», обслуживавший перевоз с Пальменбахской набережной (около Смольного) на Охту, вечером, в канун Пасхи, приняв пассажиров сверх нормы, наскочил на крупную льдину и ушел кормой в воду. Спаслись только несколько человек. Шитова присудили к тюремному заключению сроком на один год и обязали выплатить пособия семьям погибших. Весь город был взволнован, говорили с горькой усмешкой: «Вот какое красное яичко подарил Шитов петербуржцам на Пасху!»

Открытие навигации назначалось обычно на ближайшее воскресенье после прохода ладожского льда. Это была торжественная церемония, привлекавшая к набережным Невы массу зрителей^[15].

Примерно в половине двенадцатого от петропавловского берега отваливал двенадцативесельный катер, на котором стоял в полной парадной форме генерал, комендант Петропавловской крепости^[16], пытаясь придать своей старческой фигуре гордую военную осанку. Зрелище было интересное: матросы гвардейского экипажа изо всех сил наваливались на весла, быстро пересекали Неву и лихо подходили к Зимнему дворцу, при этом все весла ставились «на валёк» — вертикально, как полагалось в торжественных случаях и на парадах. Бодрящийся генерал нетвердой походкой направлялся во дворец, чтобы получить разрешение открыть навигацию. Через несколько минут он возвращался, и катер так же стремительно мчал его к крепости под грохот пушечного салюта — это почти всегда совпадало с полднем. Одновременно на сигнальной мачте крепости поднимался флаг. Все пароходы, стоявшие у пристаней, гудели и тоже поднимали флаги, то же делалось и на пристанях. Вскоре от них отваливали пароходы, начиналось регулярное движение — навигация открыта!

Многочисленные пассажирские пароходы бороздили по всем направлениям воды нашего города. Пароходы принадлежали или Обществу легкого финляндского пароходства, или купцу Шитову^[17]. Они конкурировали между собой. Их пароходы ходили по Неве, Невкам, Фонтанке и даже по Екатерининскому каналу (только меньшего размера). Пароходы общества имели темно-синюю окраску корпуса и желтую — кормовой каюты. Носовая часть была открыта, труба высокая, черная, при проходе под мостами она опускалась с помощью рычагов с балансиром. На носу у них был номер.

Шитовские пароходы, ходившие только по Неве, кают не имели, над всем корпусом зеленой окраски была крыша, а для защиты от дождя, ветра и солнца опускались брезентовые обвесы. Плата за проезд через Неву — 2 копейки и 5–10 — по продольным линиям. Плата взималась матросами на пристанях при посадке.

На Фонтанке у Прачечного моста, против Летнего сада, была пристань перевоза на Выборгскую сторону, к клинике Виллие, и на Петербургскую сторону, к Домику Петра I, в котором находилась часовня с образом Спасителя^[18], покровителя учащихся, и некоторые родители возили своих лентяев прикладываться к этому образу, вместо того чтобы заставлять их хорошенько заниматься или даже пороть, по тогдашним обычаям. На этой пристани забавно звучали торопливые окрики пристанского матроса: «Скорее! К Спасителю за две копейки!» В часовне от множества горящих свечей и от толпы, набивающейся в маленькое помещение, было душно и жарко. Шли беспрерывные молебны, и люди, с трудом выбиравшиеся из толпы, с удовольствием садились на берегу отдохнуть на свежем воздухе Невы.

Тогда набережной здесь не было — тянулась песчаная отмель. На ней сушились мерёжи^[19], невода, валялись незатейливые рыбачьи лодки. Из-за мелководья пристань стояла далеко от берега, к ней шли деревянные мостки на козлах. Недалеко находилась пристань пожарных пароходов.

Такая же отмель была у клиники Виллие, и там же, близ Литейного моста, была водолазная станция. Артель водолазов (частное предприятие) выполняла всякие водолазные работы: найти труп утонувшего, поднять упавший в воду груз или ценности, починить корпус судна, проложить кабель и пр. К ним мог обратиться любой человек и учреждение, разумеется за плату.

В теплую погоду масса народу ездила на Острова. С причалов Васильевского острова, ниже Николаевского моста, ходили пароходы на Кронштадт. От Калашниковской набережной, у церкви Бориса и Глеба^[20], отходили пароходы на Валаам. Капитаны и команды на них были монахи. У Летнего сада стояла пристань пароходов на Шлиссельбург^[21], они были крупнее, с каютами 1-го и 2-го класса и открытой верхней палубой. На этих пароходах ездили больше дачники, так как по берегам Невы было много дачных мест.

Нужно подробнее остановиться на устройстве пароходиков, которые бегали по Неве, Невкам и каналам. В общем, они отвечали правилам безопасности движения: на них были развешаны спасательные круги, с внутренней стороны фальшбортов крупные надписи: «Рук за борт не выставлять!»

Паровая машина находилась в открытой шахте, огражденной невысоким комингсом — оградой. Все части машины были на виду. Машинист, он же и кочегар, находился в этой тесной шахте, то подавая уголь в топку, то управляя машиной. Он работал в трудных условиях: с одной стороны его обдавало жаром, с другой — холодным ветром. Он то и дело вытирал засаленными концами^[22] пот с лица и шеи. Вся команда состояла из рулевого, он же капитан, машиниста-кочегара и одного матроса. Капитан-рулевой помещался на больших пароходах, ходивших по Неве и Невкам, в особой рубке; на маленьких — сидел на кожухе котла. На случай аварии на пароходике имелся запасной румпель — тросик от штурвала к рулю. Нас всегда восхищало необыкновенное искусство рулевых проводить пароходик в тесно заставленных баржами Фонтанке и каналах, умело и точно подваливать к пристаням, проходить под низкими и узкими арками консолей мостов, расходиться со встречными и обгоняющими его баржами, ведомыми не буксирными пароходами, а на шестах. С наступлением темноты управление пароходами еще более осложнялось, так как на баржах часто не бывало, как полагалось, сигнальных огней. На обязанности матроса кроме поддержания чистоты на пароходе лежали все операции по причаливанию и отваливанию парохода. При причаливании — бросить канат, зачалить его за кнехты пристани; при отправлении, отдав конец, — на ходу вскочить на пароход.

Команда пароходов носила форму речников. На пароходах Финляндского общества команда была обычно из финнов. Капитаны-рулевые набирались из отставных флотских. Они, а также машинист сдавали особый экзамен при управлении Торгового порта.

Пристани были сплошь обвешаны красочными объявлениями с рисунками. Реклама страхового общества «Россия» была с дебелой русской красавицей в старинном расшитом сарафане, завода «Треугольник»^[23] — с громадной калошей, мыловаренного завода Жукова — со страшным жуком и т. д. Издали пристань походила на жар-птицу. Надстройка на понтоне была выдержана в ложнорусском стиле с резьбой и выкрашена яркой охрой.

На набережной Васильевского острова, против 8-й линии, стояла Кронштадтская пристань, откуда отправлялись большие колесные пароходы «Утро», «Баклан», «Буревестник» и др.

У завода Берда^[24], около устья Мойки, была другая Кронштадтская пристань, откуда отходили винтовые пароходы ледокольного типа — «Луна», «Заря» и др., постройки шведского завода Матала. Они же ходили и на Лисий Нос. На время ледохода и ледостава они использовались как ледоколы между Кронштадтом и Ораниенбаумом. Пароходы эти были значительно больше, там было два класса, каюты и хороший буфет. Здесь и публика особая: морские и артиллерийские офицеры с семьями, матросы с обветренными лицами, а также почитатели священника Иоанна Кронштадтского. Пароход шел до Кронштадта около двух часов, и мужчины с деньгами коротали время в буфете, где были не только холодные закуски, но и обеды и горячие ужины.

На мелких пароходиках, ходивших в пределах города, классов не было, можно было располагаться в любом месте — на палубе, в каюте.

У Воскресенской набережной на левом берегу Невы, выше Литейного моста, стояла пристань пароходов на Петрозаводск. Среди пассажиров было немало лесопромышленников и трудового народа, ехавшего на заработки.

У левого берега Невы, ниже Николаевского моста, стояли министерские яхты. Часть их была малого размера и колесная. Ниже, также у левого берега, стояли иногда царские яхты «Полярная звезда» и «Штандарт»^[25]. Все эти яхты имели черный корпус, выше ватерлинии — золотую полосу. Рубки на них были из красного дерева, каюты роскошно отделаны, везде золоченая бронза и ярко начищенная медь. Обслуживал их гвардейский экипаж. Обычно около них на берегу стояли кучки любопытных. Пристани этих яхт обслуживали также матросы гвардейского экипажа.

Заканчивая описание водных сообщений в городе, необходимо вспомнить, что существовали многочисленные перевозы на яликах. В лодку брали до 8 пассажиров, плата за перевоз через Неву — до 5 копеек. На каждой лодке имелся спасательный круг, с наступлением темноты на носу зажигался фонарик. Обычно перевоз арендовал у города какой-нибудь купец, нанимавший рабочих-перевозчиков. Это был все народ опытный, перевозили в любую погоду, даже при большой волне. Одевались они своеобразно: красная рубаха, поверх нее жилет, на голове выцветший картуз.

А барки грузные во мрак, как бегемоты,

Ползут ленясь-ленясь, и часто слышны мне

То крики звонкие, то дробный стук работы.

(А. Лозина-Лозинский)

В Петербург приходило много барж^[26], особенно с дровами. Они приносили в наш город запах лесов, смолы, от их команд тоже веяло лесным духом. На баржах главным лицом был шкипарь (испорченное «шкипер»). Во время плавания на буксире или самоходом он стоял у руля. На перекатах, порогах и при проходе под мостами роль его была особенно ответственна. Он же согласовывал все действия с капитанами буксирных пароходов, а также отвечал перед речной полицией, которая строго наблюдала за порядком и правильностью расстановки под разгрузку и устройством сходней.

На маленьких баржах вся команда состояла из одного шкипаря, на больших был еще водолей, главной обязанностью которого было наблюдать за количеством воды на дне и своевременно откачивать ее. На хороших баржах — «берлинах»^[27] и им подобных — для откачки воды с двух бортов ставились деревянные поршневые насосы. На них — всасывающая труба из бревна большого диаметра, просверленного по оси. В ней ходил деревянный поршень, поднимаемый пружинящей доской. На баржах с дровами, несолидной постройки, «на одну воду», и такого примитивного устройства не было. Воду удаляли черпаками на длинной палке. Вода выплескивалась в окно, вырезанное в борту.

Для выгрузки барж нанимались особые артели каталей, носаков и крючников. Катали перевозили груз в тачках. Для каждого рода груза имелся свой тип тачки: для кирпича — в виде платформы, для песка и угля — в виде ящиков.

Для разгрузки барж с пиленым лесом нанимались носаки, на одном плече у каждого была кожаная подушка. Для разгрузки кулей^[28], мешков и других штучных крупных грузов нанимались крючники.

Как прислуга барж, так и береговые рабочие были крестьяне, их гнала в город нужда. Как-то странно было видеть на наших богатых гранитных набережных бедно, даже рвано одетых людей в лаптях^[29]. Свою тяжелую работу они даже не могли скрасить песней — в Петербурге это было строго запрещено, следила полиция. Особенно гнетущее впечатление производили катали: черные, потные, с изнуренными лицами, с воспаленными от угольной пыли глазами.

В начале разгрузки палуба баржи была обычно ниже набережной, поэтому на подмогу каталю выходил какой-нибудь помощник, как правило бродяжка, с длинным железным прутом с крючком на конце; на подъеме он подхватывал тачку, за что просил на чай. У всех каталей была интересная традиция: уходили они на отдых (и днем, и на ночь), всегда оставляя тачки нагруженными, устанавливая их одну за другой, чтобы, придя, сразу вывезти их. Другая традиция — тачку с грузом толкали вперед, порожнюю везли за собой.

Работа носаков происходила следующим порядком. Они выстраивались у штабелей досок цепочкой. Второй поднимал за один конец несколько досок и ставил их в наклонное положение, упирающимися передним концом. Первый подставлял плечо с кожаной подушкой^[30]. Затем второй подставлял плечо, третий ему нагружал и т. д. Носаки ловко находили центр тяжести подаваемого груза и переносили его «на рысях». Особенно тяжело было им при сильном ветре — доски парусило, носаков разворачивало.

Когда груз был в мешках, кулях и вообще крупными «местами», работали крючники^[31], таская груз на спине, удерживая его своим крюком, отсюда название «крючник». Работа была изнурительной: у причала часто скапливалось несколько барж, и приходилось таскать груз с пятого-шестого судна, а на берегу укладывать в высокие штабеля. Чтобы скорее справиться с работой, крючники брали по 2–3 мешка на спину, а мешок весил около 4 пудов, кули с солью были в два раза тяжелее. Слышались профессиональные словечки-приказы: «Наливай!» — клади на спину, — двое «наливали» третьему. «Даешь!» — кричал крючник, подставляя спину. Одежда крючников — брезентовая куртка с ватной спиной, спереди карманы, по краям обшитые кумачом, медные тщательно начищенные пуговицы «для форса».

Все эти грузчики были сезонниками, жили в ужасных условиях: в тесных грязных помещениях, спали на нарах, часто без подстилки. И это после 12-часового тяжелого труда!^[32]

Круглый лес приходил в плотах, которые в пределах города проводились буксирными пароходами. Как правило, плот или даже целая гонка из плотов перед мостом бралась буксиром «наотуру», то есть плоты спускались по течению первыми, а пароход после разворота, находясь выше их по течению, спускал плоты на буксире, точно направляя их в пролет моста. Круглого леса в плотах приходило очень много для нужд строек, лесопильных и деревообделочных заводов, бумажных фабрик, частично для экспорта. Плоты ставились под разгрузку или у специальных лесных складов, или фабрик и заводов для их обработки. Разгрузка производилась вручную при помощи веревок, с выкаткой по наклонным слегам, с укладкой в штабеля.

Реки и каналы Петербурга оживлялись своеобразными контурами лайб. Теперь это слово забыто. Лайба — это двухмачтовая или трехмачтовая парусная шхуна^[33] небольшого водоизмещения. Прибрежные жители Финского залива из Эстонии и Финляндии доставляли на лайбах в Петербург дрова, песок, лес, картофель и даже ягоды. Эти лайбы, управляемые хорошими моряками, загруженные почти до фальшбортов, пускались в плавание в любую погоду, даже при штормах. Они бросали якоря у маяков в устьях Невы и Невок, а также у Синефлагской мели^[34], поднимали синий флаг, вызывая тем самым буксирный пароход для вывода их к причалам. Многие лайбы проводились под разводные мосты в центр города.

Посмотришь с Калинкина моста вниз по Фонтанке — целый лес мачт с переплетенными снастями. Бушприты лайб прямо лежали на стенках набережных, которые были завалены выгруженным товаром. Любой товар не залеживался, его покупали и увозили, лишь бы цена была посходнее.

Около разгружаемых лайб и барж сновали на лодчонках или бродили по набережной хищники разного рода: «пираты», скободеры и пикальщики. «Пираты» тащили что плохо лежит или поднимали со дна длинными клещами упавшие кирпичи и другой тонущий товар. Пикальщики ходили вдоль набережных с пикалкой и вылавливали плывшие дрова, доски и пр. Пикалка — это деревянная колобашка, на одном конце которой было кольцо с веревкой, на другом торчал гвоздь. Пикальщик нацеливался, бросал свою пикалку в полено и вытаскивал его. Так он заготовлял себе дрова на зиму. Пикаленьем развлекались и мальчишки более состоятельных родителей, но они не уносили добычу домой, а отдавали ее нуждающимся собратьям. Скободеры тайком вырывали из барж скобы, петли, барочные гвозди.

С наступлением теплой погоды закипала жизнь в яхт-клубах^[35] и на территориях гребных обществ: ремонтировались, красились яхты и лодки, просушивались и чинились паруса — спортсмены готовились к открытию сезона. Самым привилегированным был Санкт-Петербургский императорский яхт-клуб на Крестовском острове. Скромнее был Невский яхт-клуб, гавань которого находилась на Шкиперском протоке, около кроншпицев^[36] Галерной гавани Васильевского острова. Остальные клубы принимали членами скромных тружеников и рабочих.

Каждый яхт-клуб имел свой флаг и форму, а каждый судовладелец — свой вымпел. У более богатых и привилегированных яхт-клубов и форма была побогаче. Например, командор и вице-командор Императорского яхт-клуба при полном параде надевали треуголку, морской вицмундир^[37] и кортик, совсем как адмиралы настоящей эскадры начала XIX века. Гребные общества тоже имели форму, только более скромную.

Ремонт, окраска и спуск на воду в богатых яхт-клубах производились рабочими, а сами суда обслуживались матросами. В других клубах все эти работы и обслуживание осуществлялись самими спортсменами-любителями.

В мае яхт-клубы назначали открытие, так называемый подъем флага. В богатых клубах суда, украшенные флагами, выводились на рейд. На открытие приезжали особо почетные гости. Торжество начиналось молебствием. Вся публика собиралась вокруг береговой мачты. Звучали речи, сначала командоров, излагавших в высоком стиле задачи, цели и планы нового сезона, благодарили гостей за честь прибытия. Речь заканчивалась здравицей в честь парусного спорта и пожеланиями его процветания. Потом произносили речи гости, превозносившие хвалу яхт-клубам и особенно командорам. Речи покрывались аплодисментами, тушами оркестра и криками «ура!». Затем звучала громовая команда: «На флаг!» Наступала самая торжественная минута. Все замирало. Эту тишину наконец разрезала команда: «Флаг поднять!» Флаг комочком летел к вершине гафеля^[38] и там сильным рывком фала^[39] в умелых руках боцмана раскрывался и трепетал на ветру. Оркестр играл гимн, все кричали «ура!». Старинные, сохранившиеся еще в яхт-клубе пушки палили, салютуя торжеству. В клубах гребных обществ это событие праздновалось скромнее — без молебствия и пушечной пальбы.

В течение лета клубы организовывали эскадренные плавания до Кронштадта, в шхеры, в Ревель и дальше, за границу.

Кроме парусных яхт различных типов — шхун, тендеров, швертботов — были и моторные яхты, с каютами и без кают, различных размеров. Многие любители водного спорта имели свои ялы и причальные плоты^[40].

Летом многие обыватели, в том числе и рабочие, занимались рыбной ловлей, выезжали на Неву, Невки, взморье на самодельных плоскодонных лодках, по субботам даже с ночевкой. Можно было наблюдать особый род рыбной ловли — с тони^[41]. На берегу небольшой деревянный барак, около него на воде плот, на котором укреплен ручной вертикальный ворот. На лодке заводился невод, выбирался он воротом. Иногда веселая компания после бессонной ночи рано утром приезжала на тоню, гости просили рыбаков забросить на счастье невод, покупали эту тоню^[42], помогали вытаскивать сети; пойманная рыба принадлежала им, но они выбирали себе на уху только самую крупную, тут же ее варили и угощали рыбаков, а остальную рыбу отдавали рыбакам. После изысканной закуски в ресторане юшка (так называли уху), сваренная в закопченном котелке на костре, казалась по контрасту особенно вкусной. Много таких компаний приезжало в белые ночи.

Кто же были эти рыбаки? Большей частью жители села Рыбацкого. Когда-то их деды и прадеды за участие в победоносных сражениях были пожалованы Екатериной II всеми рыбными угодьями по Неве и Невкам «безвозмездно и навечно». В свое время в селе Рыбацком стоял обелиск^[43] в память этого акта.

На Неве и Невках стояли плоты с лодками, называемые почему-то местными жителями фофанами, которые отдавались внаем почасно. В праздники трудовой люд целыми семьями катался на этих фофанах с гармошкой и песнями. На реках царствовало непринужденное веселье.

С водой связана также охота на водоплавающую птицу. В тростниках и камышах взморья водилось много дичи. Охотники выезжали на самодельных плоскодонках, над которыми устраивали небольшие домики из камыша, что позволяло им близко подходить к птице, не пугая ее; шалаши защищали их от дождя. Возвращались они с богатым обычно трофеем: кряквы, чирки, турухтаны (отсюда и название заболоченных островков вблизи деревни Автово — Турухтанные).

Жители Петербурга любили купаться. Пляжей тогда не было в пределах города, загорать не было принято. Купальных костюмов не надевали и купались в закрытых купальнях, установленных на Неве и Невках, где петербуржец за пятачок мог в жаркий день погрузить свое бренное тело в прохладные воды Невы. Большая купальня находилась против памятника Петру I. Такого рода купальня представляла собою большой плот, середина которого была вырезана, и в вырез опускался решетчатый ящик, чтобы купающиеся не тонули. По периметру плот был зашит сплошным забором, который служил задней стенкой будочек-кабинок. Посетитель платил пятачок в кассу, и ему выдавали не билет, а ключ с номером кабины. Хорошие пловцы обычно не купались в ящиках, а выходили через особую дверь наружу плота, откуда бросались в воду. Осенью эти купальни отводились в затишье, где и зимовали.

Описание судостроительных верфей не входит в задачи нашего повествования, опишем только некоторые бытовые сценки при спуске судна. Спуск судна привлекал много любопытствующих обывателей на противоположном берегу верфи, а также на лодках, которые держались на почтительном отдалении, так как речная полиция и служба верфи отгоняли их. На лодках выезжали не только ради любопытства, но и ради заработка. В то время спускные салазки корабля смазывались дешевым животным салом. После спуска корабля это сало в большом количестве плавало комками на воде. Любители заработать собирали это сало себе в лодку, а потом продавали той же верфи.

…И чайки

Морские посещают склад пеньки,

Где, продавая сбитень или сайки,

Лишь оперные бродят мужики.

(О. Мандельштам)

Торговый порт, или, как тогда он назывался, «новый порт», в отличие от прежнего порта, который находился между Биржевым и Тучковым мостами, отличался почти полным отсутствием механизации.

Механизация была на самих кораблях, где груз поднимался или опускался стрелами с лебедками. Типичной картиной портовой жизни того времени была работа лесной гавани, так называемой «гребенки». Большой длинный деревянный пирс выступал далеко в акваторию порта. Этот пирс с обеих сторон имел вырезы, куда заводились деревянные плашкоуты. Если посмотреть сверху, то эта пристань-пирс со своими вырезами действительно напоминала двустороннюю гребенку. На этой гребенке носаки вручную, на своих плечах, перегружали громадное количество пиленого леса на иностранные корабли. Сначала они грузили этот лес на плашкоуты, которые отводились к кораблям, стоявшим на якорях, а затем лес перегружался стрелами на корабли, где опять-таки вручную укладывался в трюмы и на верхнюю палубу в высокие штабеля, под самую рубку.

Рейдовая часть порта была обставлена тремя плавучими маяками — Елагиным, Невским и большим корабельным, стоявшими на баре Невы и Невок. Постоянный находился на стенке ковша Морского канала, на траверзе поселка Стрельна. Фарватеры обставлялись вехами и светящимися буями. Команды маяков должны были ежедневно производить по нескольку раз промеры глубин на баре и показывать глубину в футах шаром на размеченной мачте. Эти же матросы зажигали и тушили огни на маяках и буях, так как там, в фонарях, находились простые керосиновые лампы. В обязанности команд этих маяков входили также наблюдение и регистрация всех проходящих судов и спасательная служба^[44].

Разгрузка кораблей производилась не только на собственно территории порта, но также и у других причалов: на набережной Васильевского острова, от Кронштадтской пристани до Горного института, и на специальных складах, так называемых буянах^[45] — Сельдяном, Масляном, Пеньковом и других.

Вход на территорию порта и на буяны был довольно свободный, а потому в местах разгрузки судов собирались и посторонние, бродяжки, мальчишки, которые норовили что-нибудь стащить.

У Сельдяного буяна можно было наблюдать следующее. Идут подводы, груженные бочками с сельдями. Возчик скидывает бочку под откос, там бабы-селедочницы^[46] разбивают бочку и перекладывают сельди в свои кадушки. Через некоторое время во дворах жилых домов раздавались их певучие голоса: «Селедки голландские, селедки голландские…»

На Масляном буяне, куда для виноторговца Шитта доставлялись бочки с коньячным спиртом, можно было видеть, как какая-нибудь личность, затерявшаяся в штабелях, просверливала буравчиком днище бочки и, вставив соломинку, надолго припадала к этому «источнику жизни».

Мы застали еще на Неве два плашкоутных моста: Дворцовый — от Зимнего дворца на Васильевский остров и Троицкий — от Мраморного дворца к Петропавловской крепости^[47].

Интересным зрелищем была наводка этих мостов. В разведенном состоянии мост устанавливался вдоль берега. Так как мост представлял собою жесткую систему из плашкоутов и ферм, то при наводке два-три буксирных парохода брали его целиком и разворачивали против течения для установки на свое место. Точная установка на место — вот главный момент всей операции. Надо было одновременно отдать якоря со всех понтонов и установленными на них воротами выбрать слабину канатов; все эти действия требовали согласования работы команд на буксирных пароходах и понтонах.

Хочется сказать несколько слов о двух замечательных мостах через Фонтанку, которых ныне уже нет. Это цепной мост к Летнему саду от Пантелеймоновской улицы, второй — от Могилевской улицы к Ново-Петергофскому проспекту, так называемый Египетский мост. Эти мосты были замечательны в архитектурном отношении: они имели портики-пилоны, поддерживающие цепи, на которых была подвешена пролетная конструкция моста, перекрывающая всю ширину реки. Пилоны второго моста были выдержаны в египетском стиле, перед ними стояли сфинксы, в которых были заанкерованы цепи. Теперь на этом месте новый мост современной конструкции, а установленные по сторонам сфинксы вызывают изумление прохожих.

Мы помним, как Египетский мост провалился при проходе по нему конной воинской части. Цепной мост у Летнего сада был той же системы^[48]. Вскоре после упомянутой катастрофы его перестроили, видимо из боязни, как бы и этот не рухнул.

В программу празднования на Неве 200-летия со дня основания столицы — 16 мая 1903 года — было включено открытие Троицкого моста.

Накануне в Неву было введено множество судов военных и коммерческих, расставленных в строгом порядке вдоль берегов. Ранним утром в день праздника в Неву вошли около полутора сот яхт разных клубов Петербурга. Все суда были украшены многочисленными флагами — от петровского времени до современных.

В 8 часов раздался первый салют. Отряд гвардейских моряков во флотской форме петровского времени вынес на руках из Домика Петра I четырехместную верейку^[49], на которой ходил сам Петр. Матросы установили верейку на специальную баржу, всю увитую гирляндами и транспарантами. Миноноска «Пика» взяла эту баржу на буксир. Вслед за этим из часовни Домика Петра вынесли икону Спасителя, сопровождавшую русские войска в битве под Полтавой. Икона была установлена на пароходе, на который взошли представители высшего духовенства и весь генералитет. И вот вся эта процессия — впереди пароход, а за ним миноноска с баржей — двигается вверх по Неве. С Петропавловской крепости раздается салют пушек, народ, столпившийся по берегам, кричит «ура!». Отойдя примерно на километр вверх по реке, оба судна разворачиваются и идут вниз, направляясь в разведенный пролет Троицкого моста. Спустившись до Исаакиевской площади, флотилия останавливается против памятника Петру. Духовенство с иконой сходит с парохода и направляется к роскошно украшенному помосту у памятника. Здесь их встречают митрополит^[50] и царская чета. Начинается торжественное богослужение.

После молебствия весь синклит направляется по Дворцовой набережной к Марсову полю. По бокам, образуя проход, стоят шпалерами гвардейские части. Слышится музыка многих духовых оркестров, играющих «Коль славен…». У моста процессия останавливается. Ее встречают городской голова и другие гражданские чины. Наступает торжественный момент: к ленточке, натянутой у входа на мост, подходит царица и перерезает ее. Тотчас же на мост вступают церемониальным маршем войска и члены добровольных пожарных дружин в ярко начищенных медных касках. Красивейший мост Петербурга открыт^[51].

Волн наводненья не сдержишь сваями…

(А. Блок)

Закончить эту главу мы хотели бы кратким рассказом о наводнении 1903 года, по масштабам разрушения, конечно, не таком грозном, как то, что описал Пушкин, но нам казавшемся страшным.

Нева, все реки и каналы вышли из берегов и затопили значительную часть города. Младших детей из дома не выпускали, и мы довольствовались тревожными рассказами взрослых.

Особенно пострадали от разгула воды низкие места — Васильевский остров, Петербургская сторона. Вода заливала жилые подвалы, склады, торговые помещения в нижних и полуподвальных этажах. Лесные склады были снесены, барки поломаны и частью потоплены. Бедствие обрушилось на бедняков, которые проживали в хибарах и подвальных помещениях. Они потеряли свой скарб, многие остались без крова, целыми семьями они сидели на лестницах домов. Правительственными и городскими властями принимались меры в первую очередь по спасению казенного имущества, складов, магазинов, но матросы и солдаты экстренной помощи делали все возможное, чтобы облегчить участь пострадавших. После спада воды пожарные части были мобилизованы для откачивания воды из подвалов. Но жители этих помещений долго не могли вернуться в сырое жилье с нарушенными водой полами. Им помогало население, многие брали к себе детей пострадавших.

Разрушения в городском хозяйстве были весьма значительны: снесло некоторые деревянные мосты, размыло торцовые мостовые, вышли из строя водопровод и канализация. Состоятельные люди устраивали благотворительные вечера и концерты для сборов средств пострадавшим. Но едва ли сумма, остающаяся от дорогостоящих концертов, могла удовлетворить всех, потерявших жилье и имущество.

Примечания:

1

…у Семянниковского завода… Семянниковский завод — ныне объединение «Невский завод» на пр. Обуховской Обороны.

2

…живорыбные садки… «Садок представляет собою простую баржу с прорезями посредине и решетчатыми стенками и дном для беспрепятственного протока речной воды: тут и сохраняется рыба, помещаясь в разных отделениях по сортам». Предметом роскоши была стерлядь из Астрахани и с Северной Двины. Доверенные от садков нередко скупали стерлядь еще до начала лова. Главными потребителями ее были модные рестораны. Содержатель ресторана откупал 2–3 тысячи рыбин и оставлял их на сохранение в садке, заперев его на замок. «Главным предметом торговли живорыбных садков считается сиг, щука, судак, форель и ерш. Большая часть этой рыбы идет из Ладожского озера» (Бахтиаров А. 1994. 108, 109). В 1914 г. в Петербурге стояло 13 садков: один у Английской наб. против Сената; другой на Мойке против д. 5; остальные на Фонтанке: против д. 8 и у мостов Пантелеймоновского, Симеоновского, Аничкова (два), Чернышева, Лештукова, Семеновского, Обуховского, Измайловского и Египетского.

3

…до клиники Виллие. Клиника Виллие — ныне Военно-медицинская академия. Зимой 1914 г. были устроены следующие переправы: Калашниковский пр. — Малая Охта; 27-я линия Васильевского острова — Мясная ул.; Смольный пр. — Большая Охта; Пальменбахская ул. — Панфилова ул. Действовали и санные перевозы: Сенат — 1-я линия; Гагаринская ул. — часовня Спасителя; Английская наб., 68 — Морской корпус (ПЖ. 316).

4

…электрический трамвайчик… Первые в Петербурге трамвайные линии были проложены зимой 1895 г. по льду Невы в центре города. На улицах столицы трамвай появился лишь 12 лет спустя.

5

…санки с пассажиром… По сторонам ледяной дорожки ставили елочки. На каждой такой трассе работало по 15–20 человек, всего на Неве их насчитывалось до сотни. Днем они работали на хозяина, ночью — на себя. Ежедневно каждый делал 50–100 концов, пробегая через Неву за 3–5 минут (Бахтиаров А. 1994. 135).

6

…самоеды… Старое название саамских племен; позднее перенесено на ненцев, энцев, нганасан и селькупов.

7

Катки… Лучшим считался каток в Юсуповом саду, по Садовой ул., устраиваемый Речным яхт-клубом. Здесь происходили состязания, устраивались фейерверки. Известны катки на Песках («Прудки» у Бассейной ул.); на Марсовом поле; у Симеоновского моста на Фонтанке; на Петровском острове у Тучкова моста (от Общества трезвости) (Раевский Ф. 125). Позже появились «скетинг-ринги» — залы для катания на роликах: Невский пр., 100, Константиновский пер., 28, Каменноостровский пр., 10–12.

8

…легенда из Палестины… По преданию, на месте Крещения Спасителя на реке Иордан стояла часовня, среди реки высился крест, а берег был обложен мрамором. Богоявленское водоосвящение с устройством «иордани» — обычай общерусский.

9

…инцидент… Инцидент произошел 6 января 1905 г. Иная версия: «Во время салюта с Васильевского острова — там были поставлены гвардейские батареи — вдруг зазвенели и посыпались в зале (Зимнего дворца. — А. С.) стекла и кусочки люстры… На улице в толпе произошел переполох, оказались раненые. По ошибке ли или преднамеренно какое-то орудие вместо холостого заряда хватило по Иордани, где находился государь, картечью» (Минцлов С. 114).

10

…добывали лед… Подрядчик арендовал от городской думы отведенный речной полицией участок Невы под майну и нанимал «чухон» для добычи и развозки льда. «Выстроившись рядами, человек по 5–10, чухны колют… „кабаны“ льда величиною 1–2 квадратных аршина. При этом они работают пешнями, как один человек: дружно и в такт. Каждый рабочий ежедневно откалывает от 50 до 100 „кабанов“ льда. <…> „Кабаны“ устанавливаются правильными рядами» (Бахтиаров А. 1994. 135). «Чухна за льдом приехал» — петербургская поговорка по поводу остывшего супа и молока (сообщено Ю. М. Красовским).

…пешнями откалывались… Пешня — лом.

11

…дровни с удлиненными задними копыльями… Копылья — вертикальные крепления полозьев к корпусу саней.

12

Набивали ледники льдом… Артель договаривалась, «сколько „подошв“ требуется настлать в ледник и какого льда: прозрачного, чистого или мутного» (Бахтиаров А. 1994. 135).

13

…наступает ледоход. День вскрытия Невы, по 200-летним наблюдениям, приходился в среднем на 9 апреля (ПЖ. 15).

…наводят плашкоутные мосты… Плашкоутный мост собирали из деревянных барок-плашкоутов, пролеты между которыми перекрывали деревянными бревнами-прогонами. В пролеты свободно проходили небольшие суда, а чтобы пропустить судно с мачтами, часть плашкоутов оттягивали канатами в сторону. Мост был привязан к сваям, вбитым близ берегов, и удерживался корабельными якорями.

14

…работу на перевозах. Трассы перевозов в 1914 г.: Дворцовый мост — Мытнинская наб. (2 коп.), Сенат — Румянцевский сад (2 коп.), Французская наб. — часовня Спасителя (2 коп.), 12–13-я линии Васильевского острова — Морской канал (10 коп.) (ПЖ. 315–317).

…мостов через Неву было меньше, чем теперь… В XVIII в. не построили ни одного постоянного моста, в XIX — два: Благовещенский (мост Лейтенанта Шмидта) и Александровский (Литейный). В течение 14 предреволюционных лет открыли четыре новых моста: Троицкий (1903), Петра Великого (1911), Финляндский железнодорожный (1913) и Дворцовый (1916). После революции появилось еще два.

15

Открытие навигации… Это событие старались приурочить к дню Преполовения — половине Пятидесятницы, между праздниками Пасхи и сошествия Св. Духа (Лурье Л. 173). Церемония открытия проводилась ежегодно с начала XVIII в. по 1916 г. (Приамурский Г. 195).

…торжественная церемония… Церемониал начинался с того, что управляющий столичной речной полицией отчаливал на катере, вооруженном старинными пушечками — фальконетами, от домика Петра Великого и в сопровождении флотилии частных судов направлялся к Петропавловской крепости. Одновременно от Адмиралтейства на таком же катере держал курс на крепость начальник петербургского порта. Встретившись против Нарышкина бастиона, оба салютовали крепости семью выстрелами и получали в ответ первый 5, второй — 7 выстрелов. От крепости устремлялся к ним катер коменданта. Управляющий речной полицией уведомлял коменданта крепости о свободном сообщении по правую сторону Невы, начальник порта — по левую. Затем вся гребная флотилия с комендантским катером во главе направлялась к Дворцовой пристани. На середине реки комендант наполнял невской водой серебряный кубок. Приближаясь к Зимнему дворцу, комендант салютовал семью выстрелами, команда кричала «ура». Во дворце начальник порта рапортовал о состоянии своего ведомства, а управляющий речной полицией — об открытии навигации на Неве. Комендант подносил государю кубок. Государь выплескивал воду и наполнял кубок серебряными рублями либо вручал коменданту монету в память о свершившемся событии. В основе этого церемониала, закрепленного высочайшими указами, лежал ритуал пересечения Невы, первоначально совершавшийся Петром I (Бахтиаров А. 1994. 126, 127; Приамурский Г. 195–197).

16

…комендант Петропавловской крепости… В 1890–1900-х гг. комендантом Петропавловской крепости был генерал А. В. Эллис; в последние годы перед революцией — генерал В. Н. Данилов.

17

…пассажирские пароходы… В 1914 г. пароходы курсировали по 3 внутренним и 5 внешним линиям. Внутренние линии: «Продольная по Неве»: от 11–12-й линий Васильевского острова на «Сахалин», как называли тогда фабричный район за Невской заставой (каждые 7–8 минут, плата 6 коп.); «Островская»: Летний сад — Крестовский остров (10 коп.); от Калинкина моста по Фонтанке к Летнему саду и далее через Неву к часовне Спасителя и клинике Виллие (каждые 5–7 минут, 5 коп.). Внешние линии: на Кронштадт (от 8-й линии Васильевского острова и от Корабельной наб. на Матисовом острове при впадении Мойки в Неву); на Шлиссельбург; на Петрозаводск (с Воскресенской наб. трижды в неделю); на Гельсингфорс и Стокгольм (от 10–12-й линий); на Ригу, Ревель, Виндаву и Либаву (от 14-й линии); на Штеттин, Гамбург и Любек (с Гутуевского острова). Все пассажирские пароходы из-за границы причаливали к Гутуевскому острову, за исключением тех, что приходили из финских портов к Николаевской наб. (ПЖ. 315–317).

…купцу Шитову. Имеется в виду семейство оптовых торговцев нефтью и керосином — членов торгового дома «Алексей Шитов».

18

…часовня с образом Спасителя… Часовней служила с середины XVIII в. прежняя столовая Петра. Находившийся в ней образ Спасителя в терновом венце, написанный, вероятно, Симеоном Ушаковым, сопровождал Петра в походах и стоял в его покое при кончине. Икона эта была одной из самых почитаемых в столице. Приезжие, желавшие поклониться святыням, считали долгом побывать «у Спасителя». В день Преполовения образ Спасителя несли с крестным ходом вокруг Петропавловской крепости. Образ утерян. В Преображенском соборе находится старинная копия (Антонов В. 1994. 135; Лебедева Е. 37).

19

…сушились мерёжи… Мерёжа — рыболовная сеть, натянутая на обручи.

20

…у церкви Бориса и Глеба… Церковь Бориса и Глеба стояла на набережной в створе нынешнего пр. Бакунина.

21

…на Шлиссельбург… Пароход на Шлиссельбург ходил по нескольку раз в день; туда шел 4 часа, обратно — 3; плата — рубль. Другой путь — по узкоколейке от Ириновки до Шереметевки (дважды в день, вагоны только 2-го класса, стоимость 1 рубль, в пути 2,5 часа) и оттуда пароходом до Шлиссельбурга за 10 коп. (Baedeker K. 191).

22

…вытирал засаленными концами… Концы — обрывок нитяной или веревочной сетки, висевший на шее у кочегара.

23

…завода «Треугольник»… «Треугольник» — «Товарищество Российско-Американской резиновой мануфактуры» (ТРАРМ, Обводный кан., 138), к концу XIX в. — ведущее в мире предприятие по выпуску резиновых изделий. С 1908 г. называлось так из-за треугольной формы заводской марки.

24

У завода Берда… С 1881 г. бывший завод Берда, расположенный между Невой, Пряжкой, Мясной и Переводной ул., принадлежал Обществу франко-русских заводов. С 1908 г. — в составе Адмиралтейской верфи (ныне Адмиралтейский завод).

25

…«Полярная звезда» и «Штандарт»… «Полярная звезда» спущена на воду на петербургском Балтийском заводе в мае 1890 г. Эта огромная, около 100 м в длину, однотрубная паровая яхта с экипажем в 330 человек славилась изяществом очертаний. Паровая яхта «Штандарт», построенная в Копенгагене в 1896 г. для Николая II, была им особенно любима. «Штандарт» считался лучшим из судов такого рода во всем мире. Он был трехмачтовым, с двумя белыми трубами. «Под верхней палубой располагались гостиные, салоны, кают-компании, обшитые красным деревом, с паркетным полом, хрустальными люстрами, бархатными портьерами. Помещения, предназначенные для императорской семьи, были отделаны ситцем. <…> Не было ни одного императора, короля или президента в Европе, который бы не ступил на сверкающую чистотой палубу „Штандарта“. Кайзер, чья белая с золотом яхта „Гогенцоллерн“, водоизмещением в 4000 тонн, была несколько меньше „Штандарта“, откровенно завидовал русскому царю. „Он заявил, что был бы счастлив получить ее в подарок“, — писал императрице-матери государь. В ответном письме Мария Федоровна не скрывала своего возмущения: „Надеюсь, он не посмеет заказать здесь (в Дании) такую же“. 6 июля 1914 г., накануне визита президента Франции Р. Пуанкаре, царская семья вернулась в Петергоф из традиционного летнего плавания в финских шхерах на „Штандарте“, оказавшегося последним» (Масси Р. 199, 203, 297). В собственности царской семьи были и другие яхты. Самой почтенной по возрасту была «Александрия», служившая четырем русским царям — Николаю I, Александру II, Александру III и Николаю II. У наследника была своя яхта — «Зарница». Пристань, к которой пришвартовывались императорские яхты, называлась Царской.

26

В Петербург приходило много барж… «На каждой барже у кормы домик, почти игрушечный, — дверь, одно окошечко — крытый чулан. <…> Каждый домик выкрашен в яркую ядовитую краску, чтобы видней было издалека! Бордовые, как вино, синие, ультрамариновые, желтые, золотая охра с зелеными наличниками окон; темно-красный с голубой дверью!» (Милашевский В. 11).

27

На хороших баржах — «берлинах»… Берлина — большое деревянное речное грузовое судно типа баржи с корпусом, напоминающим самоходное судно.

28

Для разгрузки кулей… Куль — рогожный мешок на 5–9 пудов. Пуд равен 16 кг.

29

…людей в лаптях. Разговор с каталем на выгрузке кирпича: «Отчего вы в сапогах не работаете?» — «В сапогах неудобно: ноги отобьешь или мозоль натрешь. В лапте-то и так, и эдак ноги можно поставить, а в сапоге нельзя!» (Бахтиаров А. 1994. 102).

30

…подставлял плечо с кожаной подушкой. «Разговор с носаком: „Кожаная подушка зачем?“ — „Без нее — беда! Двух-трех досок не перенесешь, до крови плечо натрешь, да и опасливо: неравно, вот эту кость переломишь!“ Во время полуденного перерыва носаки отдыхают, лежа на земле, подложив подушки в изголовья. Работая с 4 утра до 6 вечера, носак перетаскивал 100–150 досок-дюймовок» (Бахтиаров А. 1994. 100–101).

31

…работали крючники… Крючники, выгружавшие хлеб на Калашниковской пристани, работали артелями человек по 20–30. Артель нанимала квартиру, имела общий стол. Рабочая пора длилась от Пасхи до конца навигации. Работали поштучно. На Петров день и по окончании работ производился «дуван» — дележ заработка. Кроме артелей на пристани работали еще поденщики. Они нередко в два месяца зарабатывали столько же, сколько артель в четыре. Когда на судне образовывалась течь или оно погибало от напора льда, поденщик за авральную разгрузку мог получать до 1 руб. за куль. Во время работы царила тишина, слышались только шаги крючников. Иногда крючник перетаскивал в день до 2 тыс. 5–9-пудовых мешков (Бахтиаров А. 1994. 89, 90, 93).

32

…после 12-часового тяжелого труда! На фоне других городов жизнь чернорабочих-поденщиков в столице была очень тяжела. Их труд ценился ниже, чем в Петербурге, только в Тифлисе — но ведь там и прожиточный минимум был гораздо ниже (Степанов А. 1993. 301). Однако ничто не мешало им в следующий сезон попытать счастья в другом месте. Иной была жизнь артельщиков при столичной бирже. Биржевые артели действовали постоянно, не распадаясь с окончанием сезона. Численность их составляла в 1911 г. 9214 человек, из них около трети проживало в Петербурге. Условием приема в артель был «вкуп». Сумма его, к примеру, в артели барона Штиглица (Баронской) колебалась в начале XX в. от 2 до 5 тыс. руб. Непременными условиями приема в артель были здоровье, физическая сила, достаток, свобода передвижения, благонадежность, трезвость, честность. До ¹/₄ общего числа биржевых артельщиков составляли выходцы из купцов и дворян. Артельщик имел представление о качестве товара, знал таможенные документы и правила, рациональный режим хранения товаров, умел определить на глаз количество сыпучих материалов и т. д., тем самым владея в зачатке навыками товароведа, весовщика, кладовщика, контролера, экспедитора. Артели отпускали своих членов на должности кассиров, бухгалтеров, управляющих домами и имениями, заведующих фондами, товарными складами, потребительскими лавками, магазинами. Большинство биржевых артелей ориентировалось на работу с иностранным купечеством. В российских городах предпочтение отдавали петербургским артелям — даже там, где были местные. Более половины всех артельщиков проживало на Васильевском острове. Здесь же находились правления и конторы многих артелей. На фотографиях рубежа веков артельщики запечатлены в темных «тройках». К этому времени среди них появляются люди со знанием иностранных языков и университетским образованием (Кашпур Л. 13–18).

33

…парусная шхуна… В отличие от других морских парусников, у шхун только косые паруса.

34

…у Синефлагской мели… Синефлагская мель простирается на запад — северо-запад от устья Большой Невы, южнее Гребного порта. «При устье Невы, у SO-й (юго-восточной — А. С.) оконечности Синефлагской мели ставится бакан с шаром и флагом. Бакан и шар окрашены в красный цвет, а под шаром прикреплен синий флаг» (ЛРБ. 2. Выражаем признательность гидрографу ВМФ капитану 1-го ранга в отставке В. Г. Рыбину за извлечение из лоции Балтийского моря 1888 г.).

35

…жизнь в яхт-клубах… Императорский морской яхт-клуб, учрежденный в 1848 г., состоял под личным покровительством государя. Его членами могли быть только дворяне. Штаб-квартира — Б. Морская, 31. Невский яхт-клуб (штаб-квартира — Мойка, 1) состоял под покровительством вел. кн. Ксении Александровны. Членский взнос в этот клуб — 100 руб. На Крестовском острове располагались Речной яхт-клуб (наб. М. Невки, 4-а) и Парусный клуб (у Б. Петровского моста). Оба устраивали гонки на призы и прогулки под парусами. Членский взнос в Парусный клуб — 15 руб., вступительный 5 руб., взнос постоянных гостей — 7 руб. 50 коп. На станции Шувалово (Орловская ул.) находился Шуваловский парусный кружок, устраивавший по праздникам гонки на призы (Раевский Ф. 118, 119). Незадолго до войны появились Студенческий яхт-клуб, Петроградский морской и др.

36

…около кроншпицев… Кроншпицы — две сторожевые башенки при входе в Большой бассейн Галерной гавани.

37

…морской вицмундир… Вицмундир — черный мундирный фрак с эполетами; его имели право носить лица не ниже VI класса. Полагающийся при нем головной убор правильнее назвать двууголкой (Ривош Я. 198, 206).

38

…к вершине гафеля… Гафель — рей, прикрепленный одним концом к верхней части мачты сзади нее, а другим подвешенный под углом к ней.

39

…рывком фала… Фал — снасть для подъема реи, паруса, флага, сигнала и пр.

40

…швертботов… Швертбот — парусная спортивная яхта с выдвижным килем, не имеющая постоянного балластного киля.

…имели свои ялы… Ял — одномачтовая короткая и широкая 2–8-весельная шлюпка.

41

…особый род рыбной ловли — с тони. Тоня — участок водоема, оборудованный для ловли рыбы закидным неводом, и часть берега, прилегающая к этому участку. Рыба ловилась с тони мотней — неводом с мешком в средней части — сажен 300 длины и 3–4 — ширины. Мотня опускалась стеною, от поверхности воды до дна: сверху плавали деревянные поплавки, вниз мотню тянули каменные грузила. Поденщики тянули мотню на берег с обоих концов с помощью ворота. Во время хода корюшки и ряпушки из моря в Неву, обычно совпадающего с цветением черемухи, каждая тоня вытаскивала 20–40 корзин рыбы весом по 50–100 пудов.

42

…покупали эту тоню… Тоня — здесь: невод с уловом после одной закидки.

43

…в селе Рыбацком стоял обелиск… Обелиск сохранился. На нем надпись: «Сооружен повелением благочестивейшей самодержавной императрицы Екатерины Вторыя, в память усердия Рыбачьей слободы крестьян, добровольно нарядивших с четырех пятого человека на службу ея величества и отечества во время шведской войны в 1789 г., июля 15-го дня».

44

…на баре Невы… Бар — песчаная наносная отмель в устье.

…на траверзе поселка Стрельна. В том месте, где трассу канала пересекает перпендикуляр, проведенный от Стрельны, т. е. примерно в 7 км от восточного и в 5 км от южного берегов Финского залива.

…показывать глубину в футах… Фут равен 30 см.

…регистрация всех проходящих судов… «Почти рядом с морским портом, на берегу Невы, стоит „брантвахта“, где каждое вновь пришедшее судно предъявляет свой паспорт. Это — вышка с развевающимся на ней таможенным флагом. Как только судно покажется на горизонте, вахтенный дает знать дежурному офицеру, который на пароходе едет встречать прибывшего гостя. У судна спрашивают билет и затем его провожают в таможню, для сбора государственной пошлины с привозного товара. В течение года через бдительное око брандвахты проходит около 2000 всевозможных иностранных судов» (Бахтиаров А. 1903. 103).

45

…складах, так называемых буянах… Возможно, склады называли «буянами», имея в виду буйства купцов и бурлаков (Синдаловский Н. ПФ. 330). Сельдяной буян находился на Гутуевском острове между Межевым каналом и Екатерингофкой, в створе Обводного канала. Огромные амбары, ледник по американской системе, деревянные навесы вдоль берега. С утра до вечера 100–200 рабочих катят бочки сельди по гладкому деревянному полу с пароходов в кладовые. Каждый орудует шестом с железным наконечником. Сортируют сельдь присяжные браковщики — по двое иностранцев и русских. Критерии — цвет, жир, крепость рассола, запах. В розницу здесь не торгуют. Всю сельдяную торговлю держат в своих руках несколько оптовиков (Бахтиаров А. 1994. 113, 114). На Масляный (Сальный) буян, что между Невой и Пряжкой близ завода Берда, весной и осенью приходили из Архангельска, обогнув Скандинавию, «шняки» с соленой треской, семгой, камбалой. Пеньковых буянов было два, оба на Петербургской стороне: Тучков и Гагаринский (напротив Французской набережной) (Бахтиаров А. 1903. 103, 104).

46

…бабы-селедочницы… «Некоторые из них занимаются этим промыслом десятки лет. Много их живет на Сенном рынке, где они нанимают сообща квартиру, разделенную на „углы“. Торговка-селедочница — поставщик рыбного товара по преимуществу для бедного населения столицы, у которого селедка и картофель не сходят со стола. Обыкновенно селедочница успевает продать в день „на крик“ около 100 селедок» (Бахтиаров А. 1994. 114).

47

…Дворцовый… После окончания строительства в 1850 г. Николаевского моста плашкоутный Исаакиевский мост передвинули к Зимнему дворцу и переименовали в Дворцовый; здесь он находился до 1912 г., пока не началось строительство постоянного Дворцового моста. Тогда наплавной мост вернулся на прежнее место, к Сенатской площади, и его вновь стали называть Исаакиевским. 11 июня 1916 г. в бак с керосином, предназначенным для фонарей моста, попали искры из трубы парохода. «Огонь, раздуваемый ветром, быстро охватил весь мост. Ни городские пожарные, ни срочно вызванное из порта пожарное судно не смогли погасить разбушевавшееся пламя. Перегоревшие балки лопнули, и куски моста огромными огнедышащими кострами поплыли вниз по реке, к Николаевскому мосту, где еще долго догорали у его каменных быков, опаляя краску чугунных арок и перил» (Пунин А. 21, 22).

…к Петропавловской крепости. Троицкий плашкоутный мост был установлен в 1826 г. напротив Суворовской площади. В 1893 г. в связи с решением о строительстве постоянного моста был сдвинут к Мраморному переулку, соединив Адмиралтейский остров с Петропавловской крепостью. Ров между восточными бастионами Петропавловской крепости и Иоанновским равелином засыпали, соединявшие их палисады разобрали и на их месте проложили проезд, который вел к построенному тогда же временному деревянному мосту через Кронверкский проток близ здания нынешнего Ортопедического института (Пунин А. 25, 26).

48

…Египетский мост провалился… Этот мост, построенный в 1826 г., провалился 20 января 1905 г., когда по нему проезжал эскадрон конных гренадер. Жертв не было. Один подрядчик рассказывал, что мост пора было заменить новым. Вместо этого дума ассигновала деньги на ремонт. Из них подрядчику якобы выдали треть, заставив расписаться в полной сумме. Ремонта с него никто уже не спрашивал (Минцлов С. 139).

Цепной мост у Летнего сада… Пантелеймоновский мост построен в 1823–1824 гг. Разобран в 1906 г. Перестроен в 1907–1914 гг. (инж. А. П. Пшеницкий, арх. Л. А. Ильин).

49

…четырехместную верейку… Верейка — быстроходная парусная шлюпка с острым носом и кормой.

50

…их встречают митрополит… Антоний (Вадковский) (1846–1912) — митрополит С.-Петербургский и Ладожский с 1898 г.

51

…играющих «Коль славен…». «Коль славен наш Господь в Сионе, / Не может изъяснить язык» — начальные слова духовного гимна Д. С. Бортнянского на слова розенкрейцера М. М. Хераскова, написанного между 1790 и 1801 гг. Первоначально — гимн русских масонов (МП. 152). Впоследствии исполнялся во время крестных ходов, на празднике Крещения у иорданей, на церковных церемониях: при прохождении духовной процессии солдаты делали «на караул», оркестр играл гимн.

Ее встречают городской голова… Городской голова — председатель городской управы — исполнительного органа городского самоуправления, состоявшего из 6 лиц, избранных городской думой из числа своих 160 депутатов-гласных и утвержденных градоначальником. Городской голова избирался на 6 лет (до 1903 г. на 4 года) и утверждался императором по представлению министра внутренних дел. Подчиняясь градоначальнику, контролировал выполнение решений городской думы по кругу дел, важнейшими из которых были заведование сборами в пользу города, капиталами города, попечение об устранении недостатков в снабжении продовольствием, содержание улиц, освещение, попечение о бедных, заведование городскими лечебными заведениями (Круглов Г. 179, 180). В 1903 г. городским головой Петербурга был потомственный почетный гражданин Павел Иванович Лелянов, удостоенный 16 мая 1903 г. чина действительного статского советника (СПВ от 18 мая 1903 г.).

Красивейший мост Петербурга… Решение о строительстве постоянного Троицкого моста городская дума приняла к 25-летию бракосочетания Александра III с Марией Федоровной (1891). По итогам двух конкурсов утвердили в 1897 г. проект французской фирмы «Батиньоль» (архитектурное оформление разработали В. Шаброль и Р. Патульяр). Средний пролет моста был крупнейшим в России. Обелиски со стороны Суворовской пл. — символы юбилея 1891 г. В газетном отчете церемония открытия моста выглядит несколько иначе. Икону Спасителя доставляют к Дворцовому проезду, баржа с верейкой встает против Медного всадника. Икону несут по Адмиралтейскому пр. в Исаакиевский собор. Митрополит служит литургию. Тем временем царская чета и Мария Федоровна с наследником прибывают на Суворовскую пл. Царю подносят на бархатной подушке кнопку, соединенную с разводной частью моста, стоящей вертикально. Он нажимает кнопку — мост смыкается. Императрицы разрезают две ленты, и царская чета, предшествуемая духовенством, переходит через мост. Затем едут к Медному всаднику, где их встречает крестный ход с митрополитом. После отбытия высочайших особ духовная процессия следует через Троицкий мост в домик Петра, а чины управы — в Петропавловский собор, где возлагают золотую медаль на могилу Петра I (СПВ от 17 мая 1903 г.).