В лес, к озерам, к девственным елям!

Буду лазить, как рысь, по шершавым стволам.

Надоело ходить по шаблонным панелям

И смотреть на подкрашенных дам.

(Саша Черный)

Наши записи о жизни и быте Петербурга тех времен имели бы существенный пробел, не познакомь мы читателя с пригородами и дачными местами. Ведь в пригородах жили люди, которые работали в столице, а в дачных местах летом отдыхало много петербуржцев.

Ох, лето красное, любил бы я тебя,
Когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи, —

так жаловался Пушкин. А мы были свидетелями того, как родители, ссылаясь на эти авторитетные строки, уговаривали своего сынка ехать с ними на дачу. И к этим пушкинским словам еще добавлялось: «А воздух-то в городе какой ужасный!» Жили они возле Измайловского сада^[505].

Попробуем ответить на вопрос: уж так ли «ужасен» был воздух в Петербурге в начале нашего века? Чтобы создать себе представление, следует мысленно уменьшить территорию города в 5 раз; примерно во столько же раз уменьшить число фабрик и заводов с их трубами^[506]; убрать с улиц весь грузовой автотранспорт и, конечно, автобусы с их выхлопами; в несколько тысяч раз уменьшить число легковых автомашин; учесть, что город был с трех сторон окружен громадным массивом лесов и вода в Неве с ее рукавами была чиста (в нее не разрешалось сбрасывать снег). И тогда вам, наверно, покажется жалоба на «ужасный» воздух малообоснованной. Остаются, однако, сетования Пушкина на пыль, комаров и мух. Вот мух, видимо, и через 100 лет после Пушкина было достаточно: санитария была не на высоте, хотя канализация и водопровод широко распространялись, и на улицах и во дворах (в центре!) поддерживалась чистота.

Словом, тянуло на просторы природы, как во все времена человечества. А традиция! «Все едут, как же мы не поедем!»

В Оредеж глядится

сосновый лес, и тот,

что отражен, —

яснее настоящего.

(В. Набоков)

Поедем же и мы на дачу в Сиверскую по Варшавской железной дороге. Первая станция — Александровка. Место незатейливое, много «зимогоров»; рабочих и мелких служащих Петербурга устраивала близость города. Сюда выезжала беднота. Интерес представлял лишь Баболовский парк, расположенный в версте от селения^[507].

Следующая остановка — Гатчина, о ней речь ниже (промежуточных станций не было). Поезд стоял здесь 10 минут ради буфета: каждый считал своим долгом обязательно выскочить и съесть знаменитый гатчинский пирожок.

Затем поезд останавливался в Суйде, где все деревни заселялись скромными дачниками. В ту пору по речке Суйде, петляющей по полям, дачники умудрялись кататься на лодках. Возле живописной деревни Мельница речка была запружена, при плотине была действительно мельница с наливным деревянным колесом — удивительно поэтичное место, которое потеряло свое очарование, когда мельник построил каменную мельницу, спрятав весь механизм в корпус здания.

И уже следующая станция была Сиверская — ни Прибыткова, ни Карташевки не было, шли сплошные леса вдоль полотна дороги (платформа Прибытково появилась лишь в 1910 году).

Сиверская была дачным местом, которое могло удовлетворить требованиям и скромных тружеников, и богатых съемщиков, и художников, поэтов, аристократов — словом, на все вкусы. По обе стороны станции был лес, от которого низкой оградой отделялась роскошная дача министра двора Фредерикса. К ней шла от станции аллея. Слева от аллеи, вдоль железной дороги, были служебные постройки: контора, конюшни, коровники, сараи и пр.

По реке Оредеж начали строиться на громадных участках дачи богатейших людей: издателя Маркса, в обширном парке — дача Дернова, несколько десятин имела дача Елисеева. А с правой стороны от станции дачи строили крестьяне. Все они лепились по берегу реки и сдавались дешево.

Живописная местность с рекой, девственными лесами, полями издавна привлекала владетельных людей. В радиусе 5–7 верст расположились поместья Витгенштейна и Фредерикса, который имел, кроме того, участки на противоположном берегу, недалеко от мельницы (ныне плотина). Там стояли его дачи, сдаваемые богатым людям. Часть из них сохранилась^[508].

Наем дач был своеобразный процесс. Обычно он приурочивался к Масленице, когда погода помягче и время праздничное. На станции дачников ожидало много крестьян-извозчиков на лошаденках в узких саночках.

По пути пассажиры расспрашивают извозчика о дачах, ценах, он расхваливает ту, куда везет: «Не сумлевайтесь, все будет в аккурате!» Обычно на окошках дач наклеены бумажки о сдаче внаем, «билетики», но у извозчика свой адрес, и если дачник просит остановиться у дачки, приглянувшейся ему, извозчик говорит: «Здесь плохо: хозяйка сварлива и клопов много». И везет к куму, от которого получит магарыч, или просто к себе. Наконец подъехали к даче. Начинается осмотр. Хозяева приводят такие положительные стороны своих угодий, которых просто не бывает, но съемщик относится скептически и старается сбить цену, а иной раз уезжает к другой даче, где разговоры те же. Наконец дача оказывается подходящей, цена тоже. Дается расписка, что дан задаток, а хозяин, бывало, ставит три креста вместо подписи. После этого идут в избу хозяина, развертывают закуску, а хозяйка подает на стол самовар, молоко, душистый хлеб. Съемщик угощает водочкой. За закуской каждая сторона как можно лучше себя представляет — словом, знакомятся. Угощают и извозчика, который ждет отвезти дачника обратно на станцию. Перед прощанием договариваются о сроке приезда, о встрече с тележкой для вещей. На станции извозчик просит на чаек, поскольку он очень старался и дачу сняли «самлучшую»^[509].

В зале ожидания, в буфете (поезда ходили редко, было время посидеть за перекусом) и в поезде дачники знакомятся между собой и говорят, что дачи ныне стали дороги, мужики дерут. После Гатчины разговоры затихают и усталых от воздуха людей одолевает дремота.

Съезжаться дачники начинали в мае. Помимо багажа, который приходил этим же поездом, у всех на руках было много разных пакетов, коробок, корзинок, кошек, собак, сеток с мячиком и даже клетки с птицами. По приезде вся толпа дачников опять устремлялась к извозчикам. Куда бы ни ехали, приходилось переезжать реку, подниматься в гору, лошадь идет, нагруженная, медленно. И вот при подъеме на мост на задок вашего экипажа прицепляется незнакомый субъект, который представляется: «Я булочник, дайте ваш адресок, буду доставлять вам булки свежие». Устный договор заключен. Булочник соскакивает и дожидается другого дачника. Дело в том, что эту местность обслуживали три-четыре булочника, и все они сидели на этом пригорке — у въезда на берег с моста — и по очереди подбегали к проезжающим мимо дачникам.

Хозяева уже извещены письмом, ждут дачников. На столе крынка молока и черный хлеб. Хозяйка, перегибаясь в низком поклоне, сладким голосом говорит: «Пожалуйте, пожалуйте, с приездом!» Ведутся хозяйственные разговоры: сколько давать молока, нужны ли яйца и пр. При выходе из вагона вы передали багажную квитанцию хозяину, и вот уже он сам подъезжает с багажом. Вытаскиваются перины, у которых «каждая пушина по три аршина», или пустые сенники, набиваемые сеном, если дачники не привозят с собой матрацы. И то и другое вы будете уминать собственными боками. Воз разгружается, наскоро ужинают по-походному и пораньше ложатся спать. Опьяненные свежим воздухом, вы должны были бы быстро заснуть, но не всем это удается: комары — эти кровопийцы в буквальном смысле слова — победоносно трубят у вас над головой и нещадно жалят свеженького петербуржца.

С утра начинается дачная жизнь. Приносят молоко, свежие булки, до самого вечера вам приносят и привозят все необходимое. Еще до обеда приезжает мясник, предлагает мясо, кур, зелень. Обычно мальчишка правит лошадью, а сам мясник рубит мясо, взвешивает, получает деньги. Торговля идет со специальной телеги с низким большим ящиком, обитым изнутри луженой жестью. Поперек ящика лежит большая доска, на ней мясник рубит мясо, здесь же стоят весы и ящик с гирями. Ступицы колес обернуты бумагой, чтобы дачники не вымазались колесной мазью.

Также до обеда идет торговля с разносчиком рыбы. У него кадушка на голове, там во льду лежит разная рыба. Сгибаясь под тяжестью своей ноши, он оповещает: «Окуни, сиги, лососина, судаки!» — стараясь рифмовать.

За ним на телеге с большим ящиком на колесах купец торгует гастрономией — сыром, маслом, колбасой, консервами. Фамилия его была Долгасов, но для рекламы и рифмы он кричал: «Сыр, колбас — Иван Долгас!»

А вот издали слышится голос: «Пивник приехал!» Если вы закажете ему полдюжины пива, он норовит всучить целый ящик.

После обеда приезжал мороженщик со своей двуколкой^[510], на ней синий ящик. К нему выбегали с тарелкой, он навертывал специальной ложкой, да так ловко, что внутри шарика была пустота. Продавал он мороженое и «на марше»: клал шарик на бумажку и втыкал в него деревянную ложечку, используемую в дальнейшем девочками в игре в куклы. Мороженое у него было четырех сортов.

К пяти часам, когда дачники пили чай, появлялся разносчик с корзиной на голове и возглашал, в отличие от других «коллег», мрачным басом: «Выборгские крендели!», делая почему-то ударение на «о». Вкусные же были эти крендели^[511], и почему их теперь не выпекают? Стоили они 15–20 копеек, в зависимости от размера. Разнося в лотках на голове, торговали всякими сластями — конфетами, шоколадом. Когда появлялись ягоды и фрукты, их продавали тоже вразнос. Были и коробейники с галантереей — мылом, гребенками, ленточками. Местные крестьянские девушки приносили в чистых кадушечках сметану и творог, а к осени — лесные ягоды и грибы.

На местные продукты цены были, естественно, ниже (бутылка молока — 5–6 копеек, фунт лесной земляники — тоже 5 копеек), на привозные продукты цены были выше, чем в городе.

Во всех деревнях и селах Сиверской были лавочки, где торговали всем, начиная с хлеба, соли, керосина и кончая хомутами и колесной мазью. Запах в них был соответственный — не продохнуть. В некоторых продавались ружья, порох, дробь и фейерверки, которые любила покупать дачная молодежь.

«Солидным» дачникам лавочники продавали в кредит. Бывало и так, что кто-то, не рассчитав свои силенки, ранней осенью тайком съезжал с дачи, оставшись должником, и торговцы слали ему вдогонку запоздалые проклятия.

Помимо торговцев одолевали дачников цыгане, которые останавливались около деревень целыми таборами. Цыгане-мужчины промышляли лошадьми, покупая, продавая и меняя коняг у крестьян, а цыганки целыми днями шлялись по дачам, предлагая погадать и выпрашивая старые вещи. Частенько случались и кражи. Считалось, что если цыгане табором стоят поблизости, надо «держать ухо востро».

Некоторые дачники, любители дешевой экзотики, ходили в табор посмотреть, как живут цыгане, просили их спеть, станцевать. Те просили деньги вперед — «позолоти ручку». Случалось, что пение и пляски были отменные, и табор был всегда с деньгами.

Много ходило по дачам и шарманщиков, обычно пожилых, болезненных людей. Среди них были и шарлатаны, не желавшие работать. Все они носили незатейливый органчик, который играл пять-шесть пьесок тягучим, гнусавым голосом. Нес шарманщик его на ремне за плечами, во время игры ставил на ножку, вертел ручку, а для смены пьес переставлял рычажок, и дутье в трубках и мотив изменялись. Иногда с ним ходила девочка, которая пела несложные песенки. Ходила по Сиверской и целая семья уличных артистов: отец играл на скрипке, дочь — на маленькой арфе, толстая мама — на кларнете, а малыш — на губной гармошке.

Появлялись и музыканты, играющие на духовых инструментах, как правило, трубе, баритоне и басе. Это были здоровые молодые парни, выдававшие себя за колонистов^[512] или эстонцев. Если остальные уличные музыканты были скромны, стояли по своему положению близко к нищим, то духовые музыканты вели себя вольно, иногда нахально. Они обычно играли «Мой милый Августин» или незатейливые вальсики. На отмахивания дачников они не обращали никакого внимания, бесцеремонно требуя денег.

С выездом горожан на дачи туда же переезжали и нищие. В большинстве случаев они перестраивались на сельский лад: все оказывались погорельцами, причем очень картинно рассказывали об истребительном пожаре. Жалостливые дачники давали им денег, старую одежду, кормили. Тот же народ — и артисты, и нищие, и цыгане — появлялся и в вагонах дачных поездов.

День дачников среднего достатка проходил примерно так. Матери целый день хлопотали, чтобы накормить, обстирать, заштопать одежду своих детей. Забота, как свести концы с концами, их на даче не покидала. И вот она с прислугой вертится как белка в колесе, присмотр за детьми сложнее, чем в городе: близость реки, леса и вообще приволье местности тревожили родителей. Если дети взрослые — другие заботы: чтобы дочь была одета не хуже других; чтобы компания была подходящая — веселая, но и не слишком разудалая. Огорчение и иногда отчаяние обеспечивали родителям сынки с переэкзаменовками. Их надо было буквально за волосы тащить к столу, чтобы они занимались; из скромных средств надо было выделить деньги на репетитора, обычно студента-дачника. Найти такого было нетрудно — все столбы были заклеены объявлениями: «Репетирую по всем предметам, готовлю к экзаменам». Реклама не всегда совпадала с действительностью: всех предметов, конечно, студент знать не мог и, не желая ронять своего студенческого достоинства, краснея и потея, но с «умным» лицом часто «плавал» за переводом латинского текста или решением трудных задач. А иметь свои деньжонки всякому студенту хотелось. Обыкновенно сам студент ходил к репетируемому ученику, невзирая на погоду и расстояние. Редко у кого из студентов был велосипед, чтобы ездить по урокам. Велосипеды стоили дорого, 100–150 рублей. Смотришь — хлюпает такой студентик по грязи в клеенчатом плаще версты две. А иной раз выслушивает замечание от родителей ученика: «Вы не требовательны, позволяете шалить во время занятий». Были случаи, что репетитора меняли среди лета, — это был страшный позор для студента.

Средняя дача из трех комнат стоила 50–60 рублей за лето. За сто можно было снять прекрасную двухэтажную дачу на берегу реки. В уютной деревне Новосиверской, где довелось жить одному из авторов этих записок, жило много дачников малого и среднего достатка. И удивительно — там же проводил всегда лето президент Академии наук Карпинский со своей семьей^[513]. Занимал он скромную дачу, по цене не выше 75 рублей. С крестьянами этот крупный ученый подолгу разговаривал, был знаком со многими дачниками, на приветствия низко склонял свою седую, с длинными волосами голову.

Излюбленной игрой подростковой молодежи были рюхи. Этим занимались в основном гимназисты и ученики средней школы. Были среди них даже чемпионы, которые с одного удара могли «вынести весь забор». Более старшие составляли, что входило в моду, футбольную команду^[514]. Это мало было похоже на современный футбол: не было определенной формы, не у всех были и бутсы, правила были плохо разработаны, мало соблюдались. Хорошим игроком считался тот, кто бил здорово по мячу и давал «свечку». Ему аплодировали. И все же существовала новосиверская футбольная команда, которая играла с приезжими командами из округа, даже из Луги.

У старшей молодежи были свои развлечения. По субботам в пользу добровольной пожарной команды устраивались любительские спектакли и танцы, сбор от которых шел на приобретение пожарного инвентаря и постройку депо. Снимали у крестьянина большую ригу с овином^[515]. В риге был зрительный зал, а в овине — сцена. Четыре керосиновые лампы с рефлекторами заменяли освещение рампы. Декорация была самодельной: на картоне местные художники изображали зеленый сад (иной краски не было), и это была единственная бессменная декорация для всех пьес. Зрительный зал и портал украшали еловыми гирляндами. На ригелях^[516] висели две керосиновые лампы, освещая зрительный зал. В риге был настлан пол из досок, чтобы удобнее было танцевать после спектакля, его натирали стеариновыми свечками. Танцевали до утра под звуки пианино, которое брали напрокат за 15 рублей на все лето. Ставили короткие водевили, играли плохо: доморощенные артисты стеснялись, заикались, забывали роли. Спектакли удавались лучше, когда одно лето режиссировал и играл проживавший в нашей деревне артист Народного дома.

После водевиля было концертное отделение. В моде тогда была мелодекламация: «Заводь спит», «Яблоки», «Фея» и др.^[517] При этом почему-то было принято ноты держать в руках (иначе куда руки деть?), закатывать глаза и читать неестественным голосом. Способные к стихоплетству студенты сочиняли обозрение в стихах, в которых высмеивалась жизнь на даче, отдельные события и лица. В выражениях авторы не стеснялись, но никто не обижался, все громко смеялись, сотрясая ветхую ригу. О дирижере танцев Максе Цехере, студенте Лесного института, было сказано следующее: «Макс, предводитель шумной банды, В душе сам циник и нахал, И лишь в глазах одной Аманды {его матери} Он совершенный идеал». Бессменный дирижер Макс во всех танцах придумывал забавные фигуры, было принято его слушаться. За точное и лучшее исполнение его замысловатых фигур давали призы. Их обычно «срывал» ученик тогда театрального училища, в будущем знаменитый балетный артист Андрей Лопухов^[518], в ту пору скромный курносый мальчик, носивший серую форменную одежду. На приз танцевали мазурку, краковяк с фигурами и входившее в моду танго^[519]. В награду победителям давали альбом для открыток или просто букет цветов.

Сборы за эти вечера в течение нескольких лет составили значительную сумму, что дало возможность в 1913 году построить в Сиверской деревянное пожарное депо, приобрести два пожарных «хода»^[520] с помпами и оборудование: каски, багры и пр.

Молодые люди, дачники, тоже вступали на лето в пожарную дружину, обучались этому делу и принимали, помнится, живейшее участие в тушении пожаров, а их было немало. Председателем Пожарного общества был постоянный житель Новосиверской, помощником — крестьянин Лешка, юркий, хитрый мужичонка, пьяница, по прозвищу Копченый, но закоптел он не на пожаре, а в кузнице, которую держал с братьями.

Летом 1913 года состоялось торжественное открытие депо в присутствии председателя Всероссийского добровольного пожарного общества князя Львова. Перед этим торжественным открытием Лешка Копченый по вечерам собирал пожарную дружину и муштровал ее к параду. Дружинники, дачники и крестьяне, приходили на эти учения в полной форме и со снаряжением. Главная забота Лешки была в том, чтобы дружинники правильно ответили на приветствие князя. Сам он был одет не по форме: босой, в выцветших портках, в жилетке поверх полинялой рубахи и в громадной пожарной каске с высоким гребнем, в которой тонула вся его сухонькая голова, — он представлял собой комическую фигуру. Выпучив глаза, хриплым голосом, изображая из себя князя Львова, он орал: «К князю Львову!», что означало, что нужно отвечать ему, как князю Львову. Далее он кричал: «Здорово, молодцы пожарные!» Те ему в ответ орали: «Здравия желаем, ваше сиятельство!» Все это сопровождалось хохотом, гримасами и ужимками, главным образом дачников.

Для парада были выделены самые лучшие крестьянские лошади. Готовились и к парадному проезду, учились быстро запрягать, садиться и быстро проноситься мимо того же Копченого, имитировавшего князя Львова^[521]. И так же орали: «Здравия желаем, ваше сиятельство!» Возможно, это были самые счастливые минуты в жизни Лешки — он сиял, как и его начищенная бузиной каска.

В день парада начали съезжаться и другие команды из ближайших деревень. Наконец прибыл и сам князь Львов с сопровождающими лицами, все в полной парадной пожарной форме с символическими «ювелирными» топориками при левом бедре, в золоченых касках. Сперва был молебен с водосвятием, священник окропил святой водой не только дружинников, но и помещение депо, все снаряжение и даже лошадей. Затем князь обратился с речью. Смысл ее был в том, что мужики сильно пьянствуют, отчего случаются пожары. Самое главное — не тушить пожары, а не допускать их возникновения. Говорил он тихо, что соответствовало его маленькой фигуре; после этого была дана команда: «Готовься к проезду!» Дан был сигнал трубой, и все дружины поскакали мимо князя и обратно. Затем был дан сигнал «к церемониальному маршу», и все дружины пешим строем «под сухую» (музыки не было) продефилировали мимо князя, дружно, а то и не очень дружно отвечая на его приветствия.

По окончании парада для дружины в депо были приготовлены столы с пирогами, мясом и водкой. Весь остаток дня и всю ночь новосиверские дружинники ходили по деревне в касках и орали песни. Можно было заметить, что кое-где в крапиве и в канавах блестели каски — там отдыхали уставшие от праздника дружинники, конечно не дачники.

На каждой избе была прибита жестянка, на которой были нарисованы топор, ведро и лестница — то, что по набату должен был принести на пожар хозяин данного дома. Были назначены дежурства в депо, которые к концу лета стали менее аккуратными.

Где вечно плавали туманы

Над далью моха и воды,

Забили светлые фонтаны,

Возникли легкие сады.

(С. Соловьев)

Попробуем восстановить характерные особенности и других дачных пригородов, одновременно отмечая их общие черты. Возьмем курс на Петергоф.

Первой остановкой по Балтийской железной дороге было Лигово. В то время ближе к Петербургу никаких других остановок дачного поезда не было. На всем участке колея шла по узкой просеке в лесу^[522]. Только к концу описываемого периода лес начали вырубать, проложили дороги, место стало заселяться главным образом «зимогорами». Лигово был довольно большой поселок, летом туда приезжало много дачников^[523].

Некто Сегаль^[524] скупал по дешевке вокруг Петербурга земельные участки, дробил их на мелкие, продавал в кредит, также в кредит строил дома и дачи, облагая должников большими процентами. Почти во всех дачных местах и пригородах были «проспекты Сегаля». То же самое и в Лигове. Главная улица — от станции до шоссе — называлась «проспект Сегаля». Мелкие чиновники и служащие, кустари, рабочие — вот кто составлял главную массу населения этого поселка зимой и летом. Недалекое расстояние от Петербурга, оживленное движение поездов, дешевизна квартир и дач привлекали сюда обывателя; поселок быстро рос^[525]. Были дачники из малоимущих людей, для которых платить за квартиру и за дачу было тяжело. Поэтому они бросали городскую квартиру, уезжали весной со всем скарбом на дачу, а осенью, возвращаясь, нанимали новую квартиру. Это было довольно распространенным явлением.

Вещи на дачу перевозили на ломовых извозчиках, которые рано утром грузили скарб; прислуга с домашними животными устраивалась сверху, а дачники с ручным багажом ехали по железной дороге^[526]. Переезд на подводах практиковался в радиусе до 40 верст, с расчетом, чтобы подвода к вечеру могла добраться до дачи. Бывало, что дачники приедут, а подводы нет, спать не на чем. Наконец приезжают поздно ночью, извозчик объясняет задержку тем, что расковалась лошадь, а от самого разит водкой. Если дачное место было дальше, то и вещи доставляли по железной дороге, а от станции до дачного поселка их везли местные крестьяне, обычно хозяева дачи.

Лигово привлекало хорошим Полежаевским парком. Речка Лиговка была запружена, образовывала среди парка большой пруд, близ берега был островок, а на нем туфовый грот. Помимо приятных прогулок, катания на лодках, купания, рыбной ловли по воскресеньям в парк привлекала хорошая музыка. Выступления симфонического оркестра графа Шереметева^[527] происходили на особом плоту. Он отчаливал с музыкантами от берега, становился посреди пруда, и начинался концерт. Вокруг плота катались на лодках, много народу слушало музыку, сидя на скамеечках вокруг пруда или гуляя по прибрежным аллеям. На эти концерты приезжала публика из Красного Села. Там стояли лагеря гвардейских полков. Офицеры были верхом, их дамы — в колясках и ландо.

Вокруг Лигова росли леса, недалеко находилось взморье с прибрежными камышами, где была хорошая охота. Вдоль речки Лиговки тянулись луга — было где погулять, отдохнуть, а местным жителям накосить сено для своих коров. Нет коровы — нет и молока для дачников, и коров имели очень многие. Для развлечения дачников местное Добровольное пожарное общество устраивало по субботам танцы и любительские спектакли. Все доходы шли на усиление пожарной команды, благоустройство дорог, освещение улиц.

Лигово полностью было обеспечено продовольствием и мелкими потребительскими товарами. Стоило отстроиться нескольким домам, тут же появлялись лавчонка, ларек, булочная. С утра по всем улицам поселка ходили торговцы, которые на разные голоса предлагали зелень, мясо, рыбу, молочные продукты, сласти, мороженое, ягоды, фрукты и даже мелкую галантерею. Летом в дачных местах появлялось много китайцев с косичками. Они продавали чесучу, ленты, бумажные веера. Ходили точильщики, паяльщики, лудильщики, прочие «холодные» ремесленники. Летом жизнь в поселке кипела, несколько замирая зимой.

Поедем дальше по Ораниенбаумской ветви Балтийской железной дороги. Следующая станция — Сергиевская пустынь^[528]. Поселок скромный, от взморья далеко. В версте от станции — мужской монастырь, так называемая Сергиевская пустынь. От станции до монастыря ходила конка, которая доставляла в монастырь богомольцев. Монастырь — богатый, с большими угодьями, расположенными вдоль Петергофского шоссе и спускающимися к взморью. Достопримечательностью монастыря был собор хорошей архитектуры^[529]. Между Лиговом и Сергиевской пустынью находилась Новознаменка, земли которой были расположены между железной дорогой и взморьем. Когда-то это было поместье Мятлевых, из рода которых вышел поэт Мятлев, живший во времена Пушкина, Грибоедова и прославившийся юмористическими произведениями. В описываемое время поместье было приобретено городом и там была большая больница. Одному из авторов приходилось в ней часто бывать, потому что он был знаком с семьей местного врача. При больнице был большой парк и лес с прудами и каскадом. Много было сирени, цветов, большой огород, фруктовый сад. Во всем большой порядок. И сама природа хранила следы прошлого.

Следующим поселком по Ораниенбаумской линии и Петергофскому шоссе была Стрельна, большое, оживленное дачное место. Там красовались богатые дачи именитых людей, которые располагались по шоссе, и Константиновский дворец с парком, где находилась дача балерины Кшесинской. Там же была дача князя Львова^[530], известного организатора добровольных пожарных обществ. В поселке Стрельна он построил пожарную часть с высокой каланчой, которая обслуживалась добровольцами.

Главная масса дачников, равно как и местных жителей, обосновалась по другую сторону железной дороги, в направлении Ропши. Там были дешевые дачи, которые стояли вдоль речки Стрелки. Это был веселый дачный поселок, и молодежь с удовольствием туда ездила. У нее было много развлечений: катание на лодках по речушке, курзал, где проходили любительские спектакли и танцы, циклодром, по которому носились велосипедисты, катание на яхтах, благо яхт-клуб помещался в устье реки Стрелки^[531], прогулки по Константиновскому и Михайловскому паркам и походы в Ропшу. Но главным развлечением было гулянье по платформе станции со стороны отбытия в Петербург. Здесь часами слонялась молодежь, знакомилась между собой; договаривались о прогулках, свиданиях. Там же завязывались романы, разыгрывались сцены ревности, если барышня пройдется с другим молодым человеком.

В направлении Нового Петергофа по шоссе еще было много хороших дач, а ближе к Петергофу — уютная деревенька с видом на море под названием Поэзия. Избушки этой деревеньки были среди дачников нарасхват. Внизу, под горой, тянулся большой Михайловский парк — от Стрельны до самой Александрии.

Новый Петергоф дачной местностью назвать было нельзя. В этом «русском Версале» были собственные роскошные дачи, виллы великосветских людей, придворных. Наемных дач почти не было. Чувствовалось, что здесь — резиденция царя: везде охрана, конвой, который в кавказской форме беспрестанно гарцевал вдоль ограды, много полиции, три гвардейских кавалерийских полка — драгунский, конно-гренадерский и уланский, а за железной дорогой квартировал пехотный армейский полк^[532].

Диковинный дворцовый ансамбль привлекал внимание самой разнообразной публики: и интересующихся памятником XVIII века, и приезжающих из провинции, и просто любителей погулять в парке, освежаемом влагой фонтанов, а с другой стороны и морским ветерком.

Обывателей удивляло, что место, расположенное на берегу моря, у самой воды, нуждалось в другой какой-то воде для осуществления работы фонтанов, что пришлось рыть 20-километровый канал из-под Ропши (вернее, от речки Каваши), который, кстати, был вырыт за два месяца с помощью примитивной техники, руками около двух тысяч людей^[533].

Летом в Нижнем саду ежедневно играла музыка. Около царской купальни была устроена раковина для оркестра, имелись места для публики. Вход в парк и к эстраде был бесплатный. Ежедневно играли оркестры, придворный симфонический либо духовой, тоже придворный. У оркестрантов была придворная форма: барашковая круглая шапочка, поддевка алого сукна до колен, синего цвета шаровары и лакированные сапоги. В этой форме оркестранты походили на солдат или казаков. Форма эта еще как-то шла к музыкантам духового оркестра: глаз привык видеть солдат с медными трубами. Но оркестранты симфонического ансамбля выглядели несуразно: странно было видеть человека в алой поддевке, играющего на виолончели. На музыку собиралось много народу, богатые приезжали в ландо, по главной аллее допускалась езда в экипажах^[534].

В парках никаких развлечений, кроме музыки. Ни буфетов, ни ларьков, ни ресторанов. Состав гуляющей публики был самый разнообразный, приходили любоваться на фонтаны^[535] и дворцы самые скромные служащие, рабочие, крестьяне. Все вели себя очень чинно. Песен не пели, не кричали. За порядком следили сторожа в особой форме.

Приезжать можно было сюда только по железной дороге. Поэтому поезда ходили часто. Пароходного же сообщения не было, так как гавань в устье канала от главного каскада фонтана для публики была закрыта^[536].

Дворцы можно было осматривать бесплатно. Никаких экскурсоводов тогда не было, и помещения показывал сторож, который давал некоторые объяснения, за что получал на чай^[537].

Пускали осматривать даже Собственную дачу его императорского величества, которая находилась в Старом Петергофе, на границе с парком Лейхтенбергского, в тихом, малопосещаемом месте. Сторож, который водил нас по этой даче, рассказал, что Александр III провел в ней свой медовый месяц и с той поры в ней никто не жил.

Хороший парк находился по левую сторону железной дороги. Там были царская мельница, руины, розовый павильон, Никольский домик и Бабигонский дворец. Около дворца, на склоне горы, была масса сирени, на постаментах стояли два клодтовских коня, как на Аничковом мосту (две другие скульптуры этого автора стояли в Стрельне, на даче князя Львова). За гривенник можно было получить от сторожа большой букет сирени, а если дать двугривенный — он проведет по дворцу и на верхнем этаже, где колоннада, даст полюбоваться в подзорную трубу на залив, Кронштадт и Петербург. Этот парк посещался очень мало^[538].

На той же стороне от железной дороги находилось местечко Заячий Ремиз. Здесь были собственные шикарные дачи. В самом городке жило много военных с семьями, дворцовые служащие, торговцы, ремесленники^[539]. Промышленности не было, единственное производство — гранильная фабрика.

Старый Петергоф, по существу, был менее парадной частью Нового Петергофа. Английский дворец и Английский парк были очень скромные. В описываемое время летом во дворце помещалась певческая капелла. Мальчики и юноши в серых брюках и тужурках играли на площадках около дворца в рюхи, лапту. Во дворце часто звучало пение, разучивали новые вещи. Часто «капелланы» группами ходили гулять в парки.

Сам дворец был величественным, но простой архитектуры. Вокруг него не было цветников, статуй, ваз. Английский парк представлял собой лес с немногочисленными дорожками, только около пруда в сторону Заячьего Ремиза парк был разделан: аккуратные дорожки и аллеи, мостики, несколько шале^[540] из неокоренной березы, могучие дубы, вокруг них скамейки. Публики в Английском парке гуляло мало.

На окраине Старого Петергофа был целый дачный поселок — Отрадное. Здесь жили скромные люди. В поселке был круг, где по вечерам молодежь танцевала под граммофон^[541].

Большинство же дачников жили между Старым Петергофом и Ораниенбаумом, в поселках Лейхтенбергском, Мордвиново, Мартышкино и Ольгино. На коротком расстоянии от Старого Петергофа до Ораниенбаума — около 6 верст — было четыре платформы. Поезд с полным составом не мог останавливаться на каждой версте. Правление железной дороги нашло хороший выход. Публика, которой нужно было в эти поселки, высаживалась в Старом Петергофе, поезд уходил в Ораниенбаум, и сразу после его ухода подавалась «кукушка» — маленький паровозик с большим двухэтажным вагоном. Эта «кукушка» и развозила дачников, останавливаясь у каждой платформы. «Кукушка» была сезонным мероприятием, правление железной дороги считало ее внештатной единицей, билеты продавали студенты, которые желали летом подработать; живя на даче, они одновременно служили. На паровозике — машинист и кочегар, тоже нештатные. Допускались вольности: между полустанками помашет кто-нибудь зонтиком или платочком — машинист остановит. Машинист забавлял публику тем, что, сделав большой мочальный кнут, хлестал им при каждом отправлении поезда по котлу паровоза, высунувшись из окна, кричал: «Но, поехали!» — и свистал: «Ку-ку!»

Затекшие руки дорвались до гребли,

Уключины стонут чуть-чуть.

На веслах повисли какие-то стебли,

Мальки за кормою как ртуть…

(Саша Черный)

Не будем останавливаться на каждом поселке, а скажем о самом большом и оживленном — Мартышкине^[542]. Главная его часть располагалась от железной дороги к морю, по улицам Лесной, Нагорной, Кривой. Дачные участки были невелики, дачи лепились друг к другу и были доступны небогатым людям. На самом берегу занимала большой участок дача царского повара Максимова. Она была каменная, трехэтажная, при ней фруктовый сад, небольшой сосновый парк. В море выступал железобетонный причал. Дача выделялась в скромном поселке. Незастроенный берег пляжем не служил: тогда не было принято валяться на песке в купальных костюмах. Берег был частично застроен хибарками рыбаков, завешан сетями, снастями. На пляже лежали вытащенные лодки.

Но совсем лишить дачников возможности купаться в море не хотелось, ведь благодаря этому дача выигрывала в цене. Поэтому купальни были вынесены далеко в море, к ним вели длинные мостики. Купальня представляла собой вытянутую платформу на сваях. С платформы в воду спускались лестницы. Купальни были устроены на хорошем песчаном дне, глубина — по пояс. Все купальни были платные.

Семья дачников покупала у владельца сезонный билет, рубля за три. Существовало расписание женских и мужских часов. Конечно же, вездесущие мальчишки купались когда угодно и где угодно.

Было много лодок и маленьких яхт. Большинство лодок и парусных яхт принадлежали дачникам, которые из года в год снимали дачи у крестьян или имели свои скромные домишки. Некоторые купались прямо с лодок. У кого лодок не было, можно было взять у рыбаков. Часто искали компанию покататься вместе, ведь могла подняться волна, грести или управлять парусом трудно. Мальчишки без спросу отвяжут лодку, покатаются и поставят обратно. Никто не возражал. Любителей моря было много. Вечером или ночью берег с моря выглядел красиво, весь в огоньках, а на лодках звучат песни под гитару. Кроме катания многие занимались рыбной ловлей; уезжали на ночь, а утром привозили хороших лещей, окуней. Судак попадался реже. Рыбная ловля была к тому же прямым подспорьем для семьи.

В Мартышкине жило на дачах много немцев: ремесленников, служащих — очень предприимчивых людей. Они арендовали у крестьян небольшой участок земли на задах Нагорной улицы, расчистили его, построили большой деревянный павильон и открыли в нем Гимнастическое общество. Кроме немцев туда могли за невысокую плату ходить кто хочет из юношей и детей. Дачники с удовольствием записывали детей в это общество. Три раза в неделю там по два часа обучали вольным движениям, упражнениям на снарядах. Во главе общества стоял немец Мейер, помощником его был Ланге. Чтобы иметь средства, общество устраивало в этом помещении по субботам и воскресеньям платные танцы. Отчетные выступления детей перед родителями происходили два раза в лето. Устраивались прогулки с играми. На длительные прогулки собирали по 20 копеек, бутерброды несли в бельевых корзинах. Где-нибудь давали детям молоко. Шли под барабан, толстый немец колотил палками по небольшому барабану. За отличие в гимнастических упражнениях давали значки общества, на которых были начальные буквы фразы: «В здоровом теле — здоровый дух».

Местные крестьяне кроме дохода от дач зарабатывали на молоке, ягодах, грибах и даже воде. С водой в Мартышкине было плохо, колодцев при дачах мало, вот и развозили воду в бочках. Водовоз ежедневно привозил условленное количество ведер.

В двух верстах от Мартышкина, в густом лесу, был маленький монастырь святого Арефия. Монахи накупили самоваров и под большими елками поставили столы и лавки. Дачники приходили с бутербродами, заказывали самовар, за 10 копеек малый, за 20 — большой. Сидят, пьют чай, воображают, что они в обители. Маленькая церквушка тоже имела доход от посетителей. Каждый считал нужным поставить свечку святому Арефию, который помогал от каких-то болезней.

Дачники в Мартышкине назывались «мартышками». Они весело проводили время: кругом были чудесные леса, парки — Лейхтенбергский и Ораниенбаумский. Много было ягод и грибов. Рядом — Петергоф с его фонтанами, можно было из Ораниенбаума проехать в Кронштадт и Лисий Нос. Собирались компании: студенты, девушки, гимназисты старших классов, брали с собой бутерброды, лимонад; предприимчивый лесник устроил под елками столики и скамейки, торговал молоком и варенцом^[543] в горшках. Брали гитары, спиртного не брали: пить было не принято, особенно в присутствии девушек. И без вина было очень весело: пели, играли в горелки. Дачники были народ скромный, и мораль у них была строгая.

При фешенебельных дачах были теннисные корты, увлечение среди молодежи этой элегантной игрой распространялось повсеместно, но требовало тогда соответствующего костюма, и ракетки стоили дорого. Начинать во взрослом состоянии, без подготовки с детства, значило срамиться и стать посмешищем девиц. Это тебе не рюхи, где решали размах да сила. Предпочитали крокет^[544], в котором дамы чувствовали себя на равных с мужчинами, а то и посильнее. Но почему-то ни в одной игре не возникало столько споров, иной раз даже ссор, как на крокетной площадке.

А в дождливую погоду играли в домино, в «бой цветов», «игру камней». Отцы семейств приезжали на воскресенье усталые, загруженные покупками. Они отдыхали в гамаках, ходили купаться, осенью — по грибы. Гимназисты старших классов и студенты развешивали на столбах объявления, что готовят к переэкзаменовке по всем предметам. Приглашений было много, а оплата — 7–10 рублей в месяц. Но эти небольшие деньги устраивали молодых людей: они могли что-то купить, поднести девушке цветы, приобрести билет на танцы, съездить с «дамой сердца» в Ораниенбаумский курзал, где бывали спектакли^[545].

В Ораниенбауме есть наипреимущественнейшая в своем роде катальная гора.

(Щекатов)

За Мартышкином следовал Ораниенбаум. Здесь железная дорога кончалась, и непосредственно к станции прилегал городок, который народ называл Рамбов. Сюда приезжало много крестьян сбывать разный товар, заезжали из Кронштадта сюда рабочие мастерских и доков, а также погулять на денек матросы. Публикой городок не блистал^[546] и выглядел невзрачно — пыльный, грязный, на каждом шагу трактиры, винные лавки, пивные. Но рынок богат был, что естественно, рыбой, ягодами, а осенью грибами. Но не этим всем знатен был Ораниенбаум. Петербуржцев — и приезжавших на день, и дачников, селившихся вокруг Ораниебаума, где были хорошие дачи, — привлекал прекрасный парк, густой, с большими прудами, переходящий в лес. И это не все. Публику привлекали исторические памятники, которые можно было осмотреть в сопровождении сторожей, а некоторые из них, постарше, могли рассказать и кое-что интересное: что, например, канал к морю по приказу Екатерины II был вырыт за одну ночь^[547]. Многому свидетелем был Ораниенбаумский парк, не говоря уже о дворцах. Два из них носят роковую печать взлета и падения двух исторических личностей: дворец Меншикова, растянувшийся как бы длинной шеренгой вдоль моря, и дворец Петра III — наоборот, компактный, по-военному подобранный.

Светлейший князь Меншиков, облагодетельствованный Петром I большой частью завоеванной Ингерманландской земли, возвел загородный дом с садом, оранжереями, фонтанами, где устраивал неслыханные по роскоши празднества. И вот через каких-нибудь 13 лет из этой же роскоши, разгневав другого царя, Петра II, он был вывезен в далекую Сибирь, покинутый всеми.

Другой дворец, любимое пристанище Петра III, близ которого он с увлечением муштровал своих голштинцев, был свидетелем низвержения царя. Здесь он был арестован и увезен в Петергоф.

На фоне этих роковой тенью осененных дворцов удивительно легко и радостно выглядит светлый одноэтажный Китайский дворец-игрушка. И еще веселее смотреть на Катальную горку и представлять себе, как несутся вниз с нее колясочки в виде гондол. Катание запретил еще Павел, обнаружив ветхость горки. Не ветшает, хоть и зарастает, только парк, такой же тенистый, отраженный в зеркале прудов. А в его гуще еще пугает детей и их нянюшек статуя Лаокоона; других скульптур, украшавших когда-то парк, не сохранилось^[548].

За Ораниенбаумом тогда были непроходимые леса, а в Рамбове жили рыбаки. Дальше Ораниенбаума тоже были дачные места, но к ним трудно было добираться, а потому там жили единицы. От Рамбова туда шла крепостная железная дорога, которая обслуживала форты и батареи. Частные лица тоже могли ездить, разумеется за плату. Колея была нормальная, но паровозик и вагончики маленькие.

И грянут «здравия» раскаты

На крик «здоровы, молодцы!»

Казармы, парки и дворцы…

(О. Мандельштам)

От узловой Лиговской станции отходила другая ветка той же Балтийской железной дороги, вдоль которой были тоже дачные места, но неприглядные. После первой остановки — Горелово, с убогими домишками и скучающими людьми на платформе, — следовала станция Скачки. Она отличалась от всех остальных своим особым характером. Это было не дачное место, а лагерь гвардейской кавалерии. Что представляется взорам зрителей? Коновязи, палатки, по глинистому берегу Лиговки водопои лошадей; слышится звон шпор, ржание лошадей, кавалерийские сигналы; всевозможные кавалерийские учения солдат, «фасон» офицеров, которые могли забыть надеть фуражку, но стек — всегда в руке^[549].

Тот же характер сохраняет и следующая станция, но шире, размашистее. Здесь уже есть дачи с семьями военных. Это Красное Село, расположенное на живописной горе^[550]. Вокзал уже носит какой-то лоск — хороший буфет.

В полуверсте от станции, по другую сторону железной дороги, расположены лагеря пехотных гвардейских полков^[551]. Солдаты, как полагается, жили в палатках, а офицеры — в хороших деревянных благоустроенных домах, выкрашенных в цвет, присвоенный полку. Дачи Егерского и Финляндского полков первой и второй гвардейских дивизий выкрашены в зеленый цвет, а Преображенского и Московского — в красный, Измайловского и Гренадерского — в белый, Семеновского и Павловского — в синий цвет.

В самом Красном Селе жили семьи офицеров, был хороший театр^[552]; летом очень людно, гуляла нарядная публика, щеголяли офицеры, был прекрасный ресторан. Солдаты появлялись в Красном Селе редко: занятий в лагерное время у них было много. Местность вокруг лагерей вытоптана, с раннего утра слышались команды строевых учений, выкрики унтер-офицеров: «Вперед коли, назад прикладом бей!», «От кавалерии накройсь!» Вообще тяжелая солдатчина, а рядом каждодневный праздник офицеров, разодетые компании в ландо, отправляющиеся в Петергоф «на музыку».

За Красным Селом, не доезжая Дудергофа, была военная платформа, всегда забитая юнкерами. Недалеко, за озером, стояли лагерями все военные училища. А следующая остановка — Дудергоф — настоящая дачная местность. Там царство дачников. Их привлекала сюда близость Петербурга, дешевизна дач, хорошее озеро, живописный лес с Вороньей горой, покрытой вековыми соснами^[553]. Станция была веселенькая, дачная, деревянная с резьбой, выкрашенная желтой краской. Вокруг станции вращалась вся дачная жизнь. К вечеру здесь собиралась молодежь — барышни с кружевными зонтиками, кавалеры. Вечером, после занятий, с этого берега озера приезжали, приходили, прибегали юнкера во всем своем военном блеске. Стучали каблучки, звякали шпоры. Мамаши высматривали дочкам женихов, достойных приглашали в дом пить чай, угощая ватрушками и вареньем. В день именин дочек запускали фейерверк, в саду развешивали разноцветные бумажные фонарики, жгли бенгальские огни. Ходили на танцы в курзал, катались на лодках, сидели на Вороньей горе, играли на гитаре, пели романсы, считали падающие звезды.

За Дудергофом следуют Тайцы, Пудость, Мариенбург. Летом они тоже заселялись дачниками. В Тайцах, где били знаменитые ключи, была туберкулезная лечебница^[554].

Пудость отличалась тем, что там в речке Ижоре водилась форель. Вокруг были леса, очень много грибов. Мариенбург, под самой Гатчиной, — уютное местечко, весь поселок утопал в лесу, напротив был знаменитый Зверинец для царской охоты, он тянулся от Пудости до Гатчинского парка. Зверинец был окружен деревянной изгородью из трехсаженных шестов, поставленных в два ряда, с небольшим наклоном одного ряда навстречу другому. Шесты были вбиты так часто, чтобы не проскочила ни одна зверушка. Нередко можно было видеть, как к ограде подходили лоси, косули^[555]. Детишки просовывали им кусочки хлеба.

Из мглы всплывает ярко

Далекая весна:

Тишь Гатчинского парка

И домик Куприна.

(Саша Черный)

А дальше — Гатчина, чистенький городок с двумя парками. Летом он утопал в сирени. Этот городок избрали для проживания отставные военные. Это придавало известный характер быту города. Кроме того, там стояли гвардейский кирасирский полк (синие кирасиры) и артиллерийская бригада. Летом приезжали дачники, это оживляло тихий городок. Дачники гуляли по паркам, окружающим лесам, катались на лодках по озерам. Когда там открылась первая в России военная авиационная школа, Гатчина оживилась, кирасиры отошли на задний план, первыми сделались авиаторы^[556]. Целый день ревели авиационные моторы — русские люди завоевывали воздух, но это сопряжено было с риском для жизни, и на местном кладбище появлялись кресты из деревянных пропеллеров. По другую сторону железной дороги вырос поселок, где ютились мелкие служащие и рабочие. Они ежедневно ездили на работу в Петербург, так как в Гатчине предприятий не было.

Далее за Гатчиной^[557] по Балтийской линии было Елизаветино. Не считая окружающих деревень (Дылицы, Вероланцы), к станции прилегали два дачных поселка: Николаевка и Алексеевка. При нас они только застраивались. Дачки там возводили из-за дешевизны земли люди небогатые, сдавались дачки тоже не по дорогой цене. Места лесистые, но скучные — ни озера, ни речки. Матери, выезжавшие с малолетними детьми, могли быть спокойны: утонуть ребенку негде. В лесах масса ягод и грибов, на припеках много лесной земляники.

В двух верстах от станции — имение Охотниковых, уже в то время оно находилось в совершенном упадке. Старый помещичий дом — с четырьмя колоннами, облупленной штукатуркой. Невдалеке церковь, под горой парк с двумя прудами. Летом в доме кто-то жил, но по парку гулять запрета не было. Парк небольшой, со старыми липами. Рядом с парком — маленькая деревенька Дылицы, где тоже жили дачники. Немножко выше, в гору, — деревня Вероланцы, где летом также было много дачников. Самое замечательное в Вероланцах — стоянка царских гончих собак. Малонаселенное место — леса, вырубки, поля — давало возможность вывозить туда летом псовую царскую охоту, натаскивать гончих собак. В избах и амбарах проживали 8 конных егерей, содержалось около 200 собак. Собачьи дворы были отгорожены жердями, на которых целыми днями сидели мальчишки-дачники и смотрели на собак. Егеря иногда позволяли мальчишкам прокатиться на лошади.

Интересная картина была при выезде в поле. Впереди — седой старший егерь на лошади с большим медным рогом. За ним, образуя каре, остальные егеря, тоже с рогом и арапниками. В центре каре гончие, некоторые на сворках по пяти^[558]. Когда все выстраивались, старший егерь снимал шапку, крестился и говорил: «С Богом!» Кавалькада отъезжала на натаскивание собак. Если какой-нибудь неразумный гончак от нетерпения преждевременно выскочит, ближний егерь, перегнувшись с седла, так его ожжет арапником, что тот навсегда забудет, как нарушать порядок. Но с какой радостью собаки бросались в гон, когда их спускали и раскрывали каре!

Вокруг Елизаветина было много ветряных мельниц, где крестьяне мололи зерно, водяных мельниц вблизи не было. Сооружение это ушло в безвозвратное прошлое, в нем проявлялась сметка русского человека: с помощью только топора делались все механизмы — валы, цевки^[559], зубчатые колеса. Любимой, но опасной забавой мальчишек было катание на крыльях ветрянки. На ходу надо было вцепиться в решетку крыла ногами и руками, держаться изо всех сил. Громадное крыло делало с этим озорником полный круговой оборот, а то и два. Тот, обалдевший от полета, соскакивал на землю и частенько попадал прямо в руки мельника, который надает ему шлепков и пожалуется родителям. Тогда порка неизбежна.

Поедем в Царское Село!

Там улыбаются мещанки,

Когда гусары после пьянки

Садятся в крепкое седло…

Поедем в Царское Село!

(О. Мандельштам)

Много известных дачных мест было по Царскосельской железной дороге. Мы еще застали старое здание Царскосельского вокзала. Оно было весьма неказистое, обветшалое. Когда в 1904 году построили ныне существующий вокзал^[560], многих наивных удивляло, что поезда находятся на втором этаже. Многие не верили, пока не убеждались сами. Поднявшись на второй этаж, они видели там паровозы и вагоны, а их багаж поднимался лифтами к поезду.

Сразу за городом была платформа Воздухоплавательная. На открытом поле стоял большой эллинг, в нем хранились воздушные шары и первый русский дирижабль. Это военное воздухоплавание возглавлял генерал Кованько, про которого ходило много шуток; сатирические журналы рисовали на него карикатуры, так как первые шаги воздухоплавания были не вполне удачны^[561].

До Царского Села пассажирские поезда не останавливались. Описывать Царское Село мы не станем: оно отражено во многих трудах, коснемся лишь его бытовой стороны. Царское Село было зимней резиденцией последнего царя, это накладывало известный отпечаток. На вокзале поражала тишина, все вели себя чинно, не было суматохи. Прохаживались рослые жандармы, которые устраняли всякое нарушение тишины и порядка, хотя особая царская ветка и вокзал находились в другом месте, недалеко от Александровского дворца. В самом городе тоже сохранялись чинность, тишина и порядок. Было много полиции, повсюду встречались военные, там стояли гусарский полк, желтые кирасиры, стрелки императорской фамилии. Было много свитских военных, конвоя, специальной дворцовой полиции и шпиков^[562]. В связи с отсутствием фабрик и заводов рабочего люда почти не было. На улицах кроме военных были видны дворцовые служащие, домовладельцы, пенсионеры, чиновники, «благонадежные» ремесленники, прочий проверенный люд. Все вертелось вокруг резиденции царя, было связано с дворцом. На улицах, в парках, в проезжавших экипажах можно было видеть министров, шикарных дам, блестящих военных или же степенных купцов, сдержанных чиновников и их семьи.

Во время пребывания во дворце царя в Александровский парк простую публику не пускали. Но когда царя не было, даже штатские молодые люди гарцевали по разрешенным маршрутам аллей верхом и иногда встречали широкое ландо с нарядным кучером, в котором прогуливали великих княжон^[563]. Они приветливо улыбались, махая платочками, в ответ на почтительные поклоны наездников. В остальные же парки — Екатерининский и Баболовский — вход для всех был свободен. Петербуржцы приезжали погулять в парках, катались по озеру, осматривали достопримечательности^[564]. Город был скучный, оживления не было даже в парках. Лишь летом, в «царские дни», на военном поле устраивали гулянья — балаганы, лотереи, развлечения, подобные тем, которые мы описали, говоря о Петергофе.

Но кто бы ни был здесь, в этом чисто убранном, строгом городке, кто бы ни бродил по выметенным аллеям парка, никто не мог не вспомнить о мальчике-лицеисте, придавшем этому небольшому клочку земли неувядающую славу. Всяк, и стар и млад, остановится перед памятником, изображающим поэта сидящим в задумчивости на садовой скамье^[565]. День открытия этого памятника — 19 октября 1900 года — собрал, надо думать в последний раз, лицеистов, не только петербуржцев, но и прежних выпускников, давно служивших в других городах России.

…Свистки паровозов и железнодорожные звонки мешались с патриотической какофонией увертюры двенадцатого года, и особенный запах стоял в огромном вокзале, где царил Чайковский и Рубинштейн.

(О. Мандельштам)

Иной характер носил Павловск: там летом жизнь била ключом. Кроме постоянных жителей сюда на лето съезжалось много дачников и в собственные виллы, и в скромные наемные дачки по разным Солдатским и Матросским улицам, в деревни Глазово и Тярлево. Кроме дачников и постоянных жителей по вечерам приезжало много петербуржцев «на музыку». Главной притягательной силой Павловска был вокзал с концертным залом и великолепный парк, разбитый в долине речки Славянки. К вечеру поезда ходили часто. Поезд подъезжал к платформе, в нескольких шагах от которой за стеклянными дверьми был концертный зал^[566].

Здание музыкального вокзала представляло собой огромное, хорошей архитектуры деревянное строение с двумя крыльями. В левом помещался ресторан, в правом — кафе и читальный зал. Концерты давались внутри здания, в теплые вечера оркестр выходил на наружную эстраду, публика сидела на скамейках, расставленных на площадке перед эстрадой. Симфонический оркестр был хорош так же, как дирижеры и солисты. Программа концертов составлялась из классических произведений^[567]. Вход был бесплатный. На концерты пускали всех, даже с детьми. В глубине площадки стояла раковина для духового оркестра, в которой оркестр гвардейских стрелков под управлением бессменного капельмейстера Сабателли в антрактах исполнял легкую музыку.

Придерживаясь в основном русского классического репертуара — Чайковского, Римского-Корсакова, Бородина, некоторые дирижеры отваживались и на музыку, в то время новаторскую, европейских композиторов. Этим отличался Хессин, ученик Никиша. Он исполнял произведения Рихарда Штрауса, Дебюсси, Франка^[568]. А для привлечения публики, менее искушенной в музыкальном отношении, приглашались артисты, так сказать, на все вкусы — Шаляпин и даже Вяльцева — общая любимица, хоть и со своеобразным репертуаром.

И симфонический оркестр, и весь этот комплекс содержало правление Царскосельской железной дороги. Оно получало доходы от платы за проезд многочисленной публики. Стоимость билета^[569] была немного повышенной. Приносили также доходы ресторан и кафе, теннисные корты. Приезжало немало знатоков симфонической музыки, но большинство публики составляли люди, которые считали, что вечером нужно быть в Павловском вокзале, встретиться со знакомыми, себя показать, людей посмотреть, поинтересоваться модами, завести новые знакомства. Такие люди часто делали вид, что они внимательно слушают серьезную музыку, а сами с нетерпением ждали антракта, чтобы поболтать со знакомыми. Несколько раз в лето устраивались платные балы, вход стоил рубль. Балы приносили доход железной дороге. Середина курзала освобождалась от стульев, военный оркестр играл танцы, которыми дирижировал балетный артист Берестовский. Публики бывало много. Все старались прифрантиться. Выдавались призы за красоту, за лучшее исполнение танцев. Открывались буфеты с прохладительными напитками. Устраивались костюмированные балы^[570].

В противоположность несколько сковывающей атмосфере Царского Села, пребывание в своем дворце и парке великого князя Константина Константиновича с семьей на жизни города никак не отражалось, публику не стесняло^[571]. Этого великого князя можно было встретить в аптеке, в магазине, «на музыке», в парке. Перед его дворцом стояла высокая мачта парусного корабля^[572] с реями, вантами, прочей оснасткой.

Излюбленным местом прогулок жителей Павловска и дачников был парк. С утра до поздней ночи по его аллеям прогуливалась принаряженная публика, катались в экипажах^[573]. В парке было очень много велосипедистов. Они носились целыми стайками. Велосипеды были самых различных марок и даже заказные. Некоторые заказные велосипеды имели сплошь никелированную раму, необыкновенно низко изогнутый руль и высоко поднятое седло. Велосипедист на нем принимал неимоверно изогнутую форму, чем приводил в восхищение девиц. По парку гарцевали артиллерийские и казачьи офицеры — казачий полк и артиллерийская бригада стояли в Павловске.

На окраине парка, в деревне Тярлево, была ферма — в русском стиле домик с верандой. На ферме можно было позавтракать, выпить молока, сливок, кофе. Обслуживали публику девушки, разодетые в нарядные русские костюмы с кокошниками. Посетителей, особенно молодых людей, бывало много, они приходили полюбоваться на красавиц и за пятачок выпить большой стакан молока с ломтем черного хлеба. На поле около Глазова делал свои первые шаги футбол. На полях вокруг выращивалась знаменитая павловская земляника^[574].

Рядом с курзалом был деревянный театр^[575], в котором играли петербургские артисты. Перед самой империалистической войной недалеко от вокзала помещался «скетинг-ринг» — новинка того времени. Праздная публика вечерами каталась там на роликовых коньках: нельзя было отставать от моды.

Промежуточные станции от Павловска до Вырицы не представляли интереса. Дачи там были недорогие, кругом заболоченные леса. Вырица в описываемое время^[576] только начала развиваться, проводили дороги, дачи строили главным образом по правому берегу реки Оредеж. Повсюду стучали топоры, работал лесопильный завод. Прелесть Вырицы, как и Сиверской, была в прекрасных лесах, местами совершенно нетронутых, и в живописной долине реки Оредеж, а в ней водилась рыба, было множество раков. Леса привлекали охотников. После Петрова дня в лесу тут и там можно было встретить человека в болотных сапогах с двустволкой, с легашом или пойнтером. Грибов и ягод в лесах было видимо-невидимо, но «уважающие себя» дачники считали ходить за ними ниже своего достоинства и предпочитали покупать ягоды и грибы у крестьян^[577]. Ловить же рыбу и раков не считалось зазорным, тем более заниматься охотой.

Вечером в воскресенье платформы и станции заполнялись отъезжающими и провожающими. Дачники считали обязательным и встречать, и провожать пап всем семейством. Папы должны были казаться отдохнувшими, счастливыми, что они повидали жену и домочадцев. На станции им давались наставления, делались последние упреки. Наконец свисток подходящего паровоза, последние поцелуи, и папа бросался на штурм вагона. Потом папы успокаивались, находили общий язык, говорили о стоимости дач, связанных с ними расходах и мучениях.

Говоря о дачах, нельзя обойти и тему, не раз обыгранную, но и неизбежную, — дачные гости. Все мы, русские, народ общительный, гостеприимный, и по весне, наняв дачу, еще хорошенько не ознакомившись с обстановкой, на радостях начинаем довольно неосмотрительно приглашать всех кругом навестить нас: приезжайте, мол, подышать, кругом ягоды, грибы… Чаще, конечно, друзьям бываем рады, особенно под осень, когда наскучат дожди, отсутствие городских удобств. Но — гость гостю рознь. Бывает гость вредный. Это тот, который «счел долгом» со всем семейством без предупреждения и приглашения, но исключительно ради внимания и почтения навестить знакомых на даче и прожить у них несколько дней. Такие гости были бедствием. Запасы истреблялись, все расчеты рушились. Хозяева спали где придется, на чем попало. Но все это ерунда по сравнению с неимоверными усилиями игры в радость по случаю приезда непрошеных гостей. При отъезде принято было выражать сожаление, что мало погостили, и приглашать, чтобы приезжали еще.

Здесь рыбак пронес уду —

Верен вольному труду.

(В. Хлебников)

По Северной железной дороге дачными местами были Пелла и Мга, которые только начинали застраиваться. Были дачники и в Усть-Ижоре, на Понтонной и Саперной, в Ивановском на Неве, при впадении Тосны. Все это были весьма скромные места, с дешевыми дачками и небогатыми дачниками. Начиная с Ивановского шли хорошие леса. В Пелле и Мге рубили просеки, прокладывали дороги. По Неве главной дачной местностью были Островки и Мойка^[578].

Вообще дачников по Неве жило немного, сообщение было пароходами, которые ходили довольно редко, но места были отличные.

Красавица Нева, с ее знаменитой невской лососиной, вообще была богата рыбной ловлей. Великолепные леса с прекрасной охотой. Сюда приезжали те, кто искал тишины на лоне природы, любил охоту, рыбную ловлю и водный спорт. Было много гребных лодок, парусных яхт. По берегам Невы встречались большие собственные дачи с усадьбами. Скученных поселков не было, поэтому дачники жили отчужденно, общественных развлечений не было. Купаться надо было с оглядкой: глубокая, широкая река, быстрое течение, холодная вода. Ладожское озеро давало себя знать: оттуда дули холодные ветры^[579].

Выше Мойки берега Невы были заселены еще меньше, дачи встречались редко. Грузовое движение было большое: буксирные пароходы тянули громадные плоты, главным образом с реки Оять, волокли баржи с хлебом с Волги или дровами с той же Ояти, Волхова, Шелони, с Тихвинки и Сома. Тянули песок, бутовую плиту с Путилова на Волхове, кирпич с берегов Невы. Все это заставляло быть очень внимательным того, кто катался или рыбачил с лодки. Часто были слышны тревожные гудки буксирных пароходов.

С Финляндского вокзала шла лишь одна линия — на Выборг. Здесь было много дачных населенных мест: Ланская, Удельная, Озерки. Да, Ланская была дачной местностью, как и Лесное. Семья одного из авторов два года жила на даче в Лесном, недалеко от парка Лесного института. В Лесное можно было приехать на паровичке. Удельная, Озерки, Шувалово были веселые дачные места, с театрами, танцами, катанием на лодках по озерам. Лесное было более тихим дачным местом, хотя театр там тоже имелся. На Шуваловском озере был яхт-клуб. За лето здесь устраивалось несколько парусных гонок. Дачники гуляли в Удельнинском парке и ближайших лесах — Сосновке, Пискаревском лесу^[580].

При входе в Шуваловский парк^[581] была горушка под названием Парнас. Дворец Шувалова был запущен, никто там не жил, парк походил на лес.

Следующей станцией было Парголово, с поселком на горе и маленьким озером. Дачи были недорогие. Остальные дачные места до финляндской границы ничем не выделялись. Разве только что при станции Левашово был хороший парк с озером, который теперь носит искаженное название «Осиновая роща», хотя осин там нет. На самом деле парк назывался «Осиная роща», потому что было много ос. До Токсова железной дороги не было. Местные жители и немногочисленные дачники добирались в этот чудесный уголок на подводах по дороге через Лесное на Гражданку либо по дороге через «Осиную рощу» на Юкки. Граница с Финляндией была за Белоостровом по реке Сестре. За Белоостровом шли дачные места по берегу Финского залива: Оллила (Солнечное), Куоккала (Репино), Териоки (Зеленогорск), Тюрисяви. Здесь стояли виллы с огромными участками. В последнее десятилетие прошлого века эти места сделались модными. Постройки были настолько богаты, что дачи Репина «Пенаты», писателя Леонида Андреева выглядели скромно^[582]. (Теперь в оставшихся дачах разместились дома отдыха.)

Владельцы дач на береговых участках имели моторные и парусные яхты, а в Териоках был яхт-клуб. Здешние дачники иногда ездили на концерты в Сестрорецк. Переезд границы не замечался, проверки паспортов и таможенного досмотра не было^[583]. Если становилось известно, что в Финляндию везут в большом количестве водку, осматривали более тщательно, но, как правило, ничего не находили.

Вся Финляндская железная дорога обслуживалась финнами в голубых кепи и в форменных тужурках. В Белоострове еще были русские жандармы, а в Териоках на станциях стоял финский полицейский в черной каске, мундире со светлыми пуговицами и тесаком с белой металлической отделкой. Деньги ходили общероссийские и финские марки из расчета 37 копеек. Бывали курьезы, когда финн-извозчик не хотел везти дачника за 50 копеек, а за марку с удовольствием соглашался. По обеим сторонам железной дороги был сплошной лес, который теперь очень поредел. Поведение финнов нередко вызывало недоумение. Скажем, в лесу, далеко от жилья, на лесной дороге на суку висит большой кувшин с молоком. Российский дачник детально все осмотрит, пальцем даже попробует содержимое, а дома у хозяина-финна спрашивает, что все это значит. Тот объясняет, что в версте от дороги есть хутор, откуда и поставляется молоко для почтальона, который каждый день проезжает мимо и оставляет пустой кувшин. Или же один из авторов на Сайменском канале^[584] наблюдал такое. Вечером пароходик шел среди леса. У маленькой пристани, где не было ни одного человека, с парохода сгрузили несколько тюков. Пароходик свистнул и пошел дальше. У матроса спросили: как же, мол, сбросили тюки, а сами уехали? Финн, посасывая трубку, объяснил, что в 12 километрах от пристани есть большое селение. Утром из селения приедут и мануфактуру заберут. Если придешь в лавку, за тобой никто не следит, а ты, взяв что нужно, платишь деньги, тебя не проверяют.

Белеют плоские купальни,

Смуглеет женское плечо.

Какой огромный умывальник!

Как солнце парит горячо!

(Вл. Ходасевич)

Отдых на финских дачах был хорош: кругом леса, озера, море, много черники, брусники, грибов, но страшная скука, малолюдно. Только в Териоках был летний театр, но и он как-то не процветал^[585].

Поедем, любезный читатель, по Сестрорецкой железной дороге. Это была отдельная железная дорога. Деревянный маленький вокзальчик с хорошим буфетом и садиком находился в Новой Деревне, между «Виллой Родэ» и рестораном «Славянка». «Вилла Родэ» — фешенебельный ресторан с эстрадой, великолепными оркестрами и первоклассной кухней. «Славянка» находилась на самом берегу Невки, рядом с пристанью^[586], куда подходили пароходы, а зимой подкатывали тройки с озябшими гуляками, чтобы выпить глинтвейна. Эта дорога имела две линии: одна — на Скачки и дачное селение Коломяги, другая — вдоль Финского залива до Сестрорецкого Курорта и Дюн. Колея этой ветки была обычная, имперская, вагончики и маленький паровичок, зашитый в железную коробку, выкрашены в ярко-желтый цвет. Против вокзала на Невке была пристань, к которой подходили пассажирские пароходы и баржи с грузом. К пристани был проложен железнодорожный путь, грузились товарные вагончики. Эта частная железная дорога летом была очень оживленной. Много публики ездило на ипподром на станцию Скачки^[587]. Много дачников путешествовало в Коломяги.

На скачках работал тотализатор, возбуждая азартнейшую игру. Через подставных лиц играли и сами жокеи. Картина скачек была эффектна: лошади несутся полным галопом, жокеи в цветных колетах, шапочках, ботфортах с желтыми отворотами, помогая лошади, буквально нависают над ее головой.

Коломяги было уютное дачное место; дачи недорогие, дачники общались между собой, ставили любительские спектакли, танцевали. Близость Озерков, Удельнинского и Шуваловского парков, окрестных полей и пролесков создавала хорошие условия для отдыха. Близость города была удобна для местных жителей, служащих в столице.

По другой линии этой же дороги на Сестрорецк первой станцией была Лахта. Здесь было два теннисных клуба. Один из них — старейший — был вообще первым клубом в России^[588]. Но большей популярностью пользовался второй — «клеверный листок», по-видимому из-за более усовершенствованных кортов, где и проходили все соревнования. Это привлекало и публику Петербурга, потому что тогда устраивались танцевальные вечера — развлечение и для дачников близлежащих мест.

Следом за Лахтой — дачный поселок Ольгино. Здесь всегда было много дачников, которых устраивала близость к городу и, конечно, возможность купаться в Финском заливе, да и дешевые цены. В прибрежных камышах водились утки, дачники на челноках уходили в залив ловить рыбу^[589]. В описываемое время купались с лодок, а на пляже располагались в одном месте женщины, в другом — мужчины. Такой порядок соблюдался строго.

Следующей станцией была Раздельная, ныне Лисий Нос. Тогда это было небольшое, неинтересное имение, связанное с ужасами казней^[590] через повешение политических, осужденных после первой русской революции. От Раздельной шла ветка длиной около 3 километров на самый мыс, названный, как и вся местность, вдающаяся в залив, Лисьим Носом. На оконечности мыса была деревянная пристань, куда заходили пассажирские пароходы из Кронштадта, а паровозик с двумя-тремя вагончиками по согласованному расписанию доставлял пассажиров до Раздельной. Из Кронштадта приезжали дачники, селившиеся на станциях Сестрорецкой ветки, или те, кто в Сестрорецком Курорте хотел провести хотя бы несколько часов вне скучной и строгой морской крепости. Пристань и ветку Лисьего Носа обслуживали Военно-морское ведомство, имевшее здесь разного рода постройки и сооружения.

Далее вдоль ветки был поселок Разлив — одно из любимых дачных мест петербуржцев. Сам разлив с обширной акваторией, образовавшейся в результате запруды реки Сестры, служил местом купания, рыбной ловли, охоты, парусного спорта. На берегу стоял большой деревянный театр, где любители ставили спектакли, после которых обязательно устраивались танцы. За Разливом находился городок Сестрорецк с чистенькими улицами и веселыми домами. Главным в Сестрорецке был знаменитый старинный ружейный завод, где тогда делались русские трехлинейные винтовки. Завод был небольшой, но имел прекрасных специалистов, рабочих и инженеров, которые пользовались в городе уважением. При заводе был полигон, где пристреливались готовые винтовки. Целыми днями оттуда слышалась стрельба, что несколько утомляло. Дачников приезжало много. Хорошие пляжи, «Дубки» — роща, посаженная еще при Петре I, сосновый лес, живописный разлив, близость курорта привлекали петербургского обывателя^[591].

Сам Сестрорецкий Курорт состоял из небольшой лечебницы, окруженной сосновым парком, дорогого ресторана и большого концертного зала — деревянной постройки интересной конструкции. В этом курзале летом давали концерты в исполнении постоянного симфонического оркестра, устраивали балы. На этом курорте главным занятием был флирт, а не лечение. Против парка шла длинная дамба с пристанью, к которой подходила железнодорожная ветка. Эта ветка добиралась сюда по самому пляжу, между двумя невысокими заборчиками. Вдоль этой ветки, параллельно берегу, пролегала длинная застекленная галерея, где в ветреные и ненастные дни прогуливалась курортная публика^[592].

Когда поезд приходил на станцию Курорт, состав отцеплялся, а паровозик с двумя вагончиками шел дальше, в Дюны, где был полустанок Школьная. Такое название полустанок получил потому, что там было учебное заведение для больных мальчиков, которые жили там на полном пансионе и учились. Вокруг школьных помещений на дюнах шумели сосны^[593].

И хозяйка гостя вводит,

И хозяин гостье рад.

Гости бродят, колобродят,

Интригуют наугад.

(А. Белый)

Пригороды Петербурга, как и окраины его, непрестанно застраивались новыми, более благоустроенными домами, деревянными и каменными. К сожалению, и то и другое строительство сопровождалось вырубкой леса, что сразу меняло вид местности. Однако в наше время даже появление каменных домов не выглядело урбанизацией — сельский характер поселков сохранялся^[594]. В связи со строительством мы расскажем, как происходила закладка домов.

Закладка дома относится к обычаям, навсегда ушедшим из нашей жизни. Надо различать закладку дома с технической точки зрения, когда укладываются первые камни фундамента, и закладку дома как религиозный обряд и семейный праздник. Обычай этот еще сохранился на окраинах города и в пригородах до наших дней.

Когда каменное здание выведено из цоколя, а деревянное имеет уже два венца, хозяин назначал день праздника — закладки. К этому времени на лесах ставился деревянный крест, высоко возвышающийся над постройкой. Кроме того, в каменной кладке оставлялось место для небольшой свинцовой коробочки, а в деревянном венце вырубалось гнездо для такой же коробочки. Место вырубки выбиралось в восточном углу будущего дома.

Обычно в воскресенье, после обедни, собирались у постройки семья хозяина, священнослужители и приглашенные родные и друзья хозяина, а также рабочие и десятники, занятые на этой стройке. На грубо сколоченном столе ставились икона и миска с водой. Начинался молебен с водосвятием. Священник при пении молитв погружал крест в миску с водой для ее освящения. Молились о «ниспослании благодати и благоденствия дому сему», дьякон зычным голосом провозглашал «многолетие» хозяину и его потомству, затем все подходили целовать крест, при этом священник кропил каждого святой водой. Десятник вставлял в гнездо свинцовую коробочку и наливал в нее вареного постного (обычно так называемого «деревянного») масла. Потом все подходили к гнезду: сначала священник, который кропил святой водой эту коробочку, затем хозяин, его близкие и гости, причем каждый клал в коробочку монету чеканки того года, в который производилась закладка. Затем края коробочки загибались наглухо, и сразу же над коробочкой укладывалось два-три ряда кирпичей, а в деревянных домах гнездо с коробочкой забивалось деревянной пробкой. Тотчас вслед за этим укладывался заранее заготовленный следующий венец.

Далее с пением молитв обходили всю постройку, причем священник все время кропил, а дьякон кадил. По окончании этого ритуала хозяин приглашал всех «откушать хлеба-соли». Если была хорошая погода и тепло, то угощение устраивалось тут же, на наскоро сколоченных столах и скамейках. Если погода была плохая, то приглашали домой или в кухмистерскую^[595]. За угощением соблюдалась полная демократия: садились за один стол все, не соблюдая главенства и чина, — рабочие, гости, хозяева. Произносились тосты, разные пожелания хозяину дома и его семье. Рабочие благодарили за угощение и говорили: «Постараемся, будьте покойны, не сумлевайтесь, все будет в аккурате». Если угощение устраивалось на открытом воздухе, закуска, выпивка и посуда приносились в корзинках. Праздник при этом принимал более непринужденный характер. Помогали каждый кто чем мог: мужчины откупоривали бутылки, рабочие топорами вскрывали банки с консервами, топорами же рубили керченские селедки тут же, на столе. Получалось что-то вроде пикника, было весело, забавно, поскольку люди выходили из обычной колеи. Священнослужители тоже обязательно приглашались к столу, причем дьякон снова провозглашал громовым голосом «многолетие».

Часа через два-три все расходились по домам, многие под сильным хмельком.

Деревянный крест оставался до тех пор, пока дом не был подведен под крышу. Тогда его снимали и отдавали какому-нибудь бедняку.

Закладка надолго оставалась в памяти и служила предметом разных пересудов и примет. Говорили: «Дому этому долго не стоять! Поскупились, мало денег положили в коробочку, сам хозяин и тот пожалел денег, всего полтинничек положил!» Или: «Крест-то во время молебна покосился, не бывать добру».

Примечания:

5

…санки с пассажиром… По сторонам ледяной дорожки ставили елочки. На каждой такой трассе работало по 15–20 человек, всего на Неве их насчитывалось до сотни. Днем они работали на хозяина, ночью — на себя. Ежедневно каждый делал 50–100 концов, пробегая через Неву за 3–5 минут (Бахтиаров А. 1994. 135).

50

…их встречают митрополит… Антоний (Вадковский) (1846–1912) — митрополит С.-Петербургский и Ладожский с 1898 г.

51

…играющих «Коль славен…». «Коль славен наш Господь в Сионе, / Не может изъяснить язык» — начальные слова духовного гимна Д. С. Бортнянского на слова розенкрейцера М. М. Хераскова, написанного между 1790 и 1801 гг. Первоначально — гимн русских масонов (МП. 152). Впоследствии исполнялся во время крестных ходов, на празднике Крещения у иорданей, на церковных церемониях: при прохождении духовной процессии солдаты делали «на караул», оркестр играл гимн.

Ее встречают городской голова… Городской голова — председатель городской управы — исполнительного органа городского самоуправления, состоявшего из 6 лиц, избранных городской думой из числа своих 160 депутатов-гласных и утвержденных градоначальником. Городской голова избирался на 6 лет (до 1903 г. на 4 года) и утверждался императором по представлению министра внутренних дел. Подчиняясь градоначальнику, контролировал выполнение решений городской думы по кругу дел, важнейшими из которых были заведование сборами в пользу города, капиталами города, попечение об устранении недостатков в снабжении продовольствием, содержание улиц, освещение, попечение о бедных, заведование городскими лечебными заведениями (Круглов Г. 179, 180). В 1903 г. городским головой Петербурга был потомственный почетный гражданин Павел Иванович Лелянов, удостоенный 16 мая 1903 г. чина действительного статского советника (СПВ от 18 мая 1903 г.).

Красивейший мост Петербурга… Решение о строительстве постоянного Троицкого моста городская дума приняла к 25-летию бракосочетания Александра III с Марией Федоровной (1891). По итогам двух конкурсов утвердили в 1897 г. проект французской фирмы «Батиньоль» (архитектурное оформление разработали В. Шаброль и Р. Патульяр). Средний пролет моста был крупнейшим в России. Обелиски со стороны Суворовской пл. — символы юбилея 1891 г. В газетном отчете церемония открытия моста выглядит несколько иначе. Икону Спасителя доставляют к Дворцовому проезду, баржа с верейкой встает против Медного всадника. Икону несут по Адмиралтейскому пр. в Исаакиевский собор. Митрополит служит литургию. Тем временем царская чета и Мария Федоровна с наследником прибывают на Суворовскую пл. Царю подносят на бархатной подушке кнопку, соединенную с разводной частью моста, стоящей вертикально. Он нажимает кнопку — мост смыкается. Императрицы разрезают две ленты, и царская чета, предшествуемая духовенством, переходит через мост. Затем едут к Медному всаднику, где их встречает крестный ход с митрополитом. После отбытия высочайших особ духовная процессия следует через Троицкий мост в домик Петра, а чины управы — в Петропавловский собор, где возлагают золотую медаль на могилу Петра I (СПВ от 17 мая 1903 г.).

52

…«Астория»… Гостиница «Астория» Б. Морская ул., 39 — Вознесенский пр., 12), арх. Ф. И. Лидваль, 1911–1912 гг.

…дома Елисеева… Дом Елисеевых (Невский пр., 56), арх. Г. В. Барановский, 1902–1906 гг.

…зданием городских учреждений… Дом городских учреждений (Вознесенский пр., 42), арх. А. Л. Лишневский, 1906 г.

…универмага Гвардейского общества. Дом Гвардейского экономического общества (Б. Конюшенная ул., 21–23), арх. Э. Ф. Виррих, Н. В. Васильев, С. С. Кричинский, Б. Я. Боткин, И. В. Падлевский, И. Д. Балбашевский, 1908–1913 гг.

53

…Каменноостровский проспект… Много говорилось в городской думе о превращении Каменноостровского пр. в своего рода «Елисейские поля» Петербурга, но неоткуда было взять денег на выкуп прилегающих участков для расширения проспекта. Домовладельцы, многие из которых принадлежали к финансовой аристократии столицы, быстро застроили его новыми домами, используя благоприятную конъюнктуру на рынке жилья и не думая о пропускной способности этой единственной транспортной артерии, напрямую связывающей центр города с северными окраинами (Енакиев Ф. 64).

…«Аквариум», «Эрнест», «Вилла Родэ»… «Аквариум» — Каменноостровский пр., 10–12; «Эрнест» — Каменноостровский пр., 60; «Вилла Родэ» — Новодеревенская наб., 1/2 (угол Строгановской ул.).

…ехала публика к Островам… Излюбленным местом летних ночных прогулок был Елагин остров. Вереница щегольских экипажей циркулировала вокруг пруда на Стрелке, которую называли «пуант» — от французского point de vue (точка обзора). «Главная масса катающихся… больше интересуется костюмами, нарядами, бриллиантами и драгоценными камнями, лошадьми и экипажами, чем красотой природы. Тут и аристократы, и мещане во дворянстве, и чиновники высших рангов, и блестящие офицеры, и богато разодетые дамы с лорнетами в руках, всевозможных званий и положений. Лишь изредка между ними промелькнет на обыкновенной извозчичьей пролетке какая-нибудь попроще одетая пара „разночинцев“, награждаемая поминутно взглядом сверху вниз, выражающим удивление перед их решимостью также прокатиться по „стрелке“» (Чериковер С. 35, 36). После обязательного церемониала провожания и встречи солнца (Лурье Л. 174) вся эта публика устремлялась в увеселительные сады и рестораны.

54

…лежал всякий хлам. К концу XIX в. застойная вода Литовского канала, засоренная бытовыми и промышленными отходами и распространявшая зловоние («литовский букет»), стала опасна как возможный источник эпидемий. В 1891–1892 гг. на участке от Таврического сада до Обводного канала он был заключен в трубу и засыпан (Синдаловский Н. ЛМ. 176).

55

…теперь здесь бульвар. Участок Таракановки от Фонтанки до Обводного засыпали к 1914 г.

56

…мостовые были торцовые… Диаметр торцов 30–35, высота 20 см. Служили они 5–6 лет. К 1900 г. ими были покрыты Невский, Б. Морская, Пушкинская, Караванная, Сергиевская, часть Миллионной ул., левобережные набережные ниже Троицкого моста. В 1910 г. таких мостовых было 132 тыс. кв. сажен.

57

Асфальтовых мостовых почти не было… В 1892 г. заасфальтировали Б. Конюшенную, в 1910 г. — М. Садовую и часть ул. Жуковского. На асфальте лошади падали, поэтому в 1915 г. на Б. Конюшенной асфальт пришлось заменить брусчаткой (Данилевский Н. 53). Булыжных мостовых было в 1910 г. 1,7 млн. кв. сажен. Ноябрь 1903 г.: «Грязища такая, что в мелких калошах не везде перейдешь; на более узких улицах… стены домов почти на рост человека вышиною забрызганы грязью из-под резиновых шин» (Минцлов С. 40).

58

…настилались из путиловской плиты. Тротуары были узкие и очень высокие, загроможденные выступающими тамбурами учреждений и особняков. Пешеходам приходилось, рискуя, выходить на проезжую часть. Дворы были на одном уровне с проезжей частью, так что против въезда во двор тротуар нырял вниз. Фонари, трамвайные столбы, деревья, пожарные и поливные краны, киоски, тумбы с цепями — все это, не умещаясь на тротуаре, выступало на проезжую часть. Ширина ее уменьшалась и булыжным откосом тротуара. На углах улиц тротуары не закруглялись, препятствуя повороту транспорта. Зачастую на углу торчал фонарь, трамвайный столб или рекламный киоск. Всем этим Петербург резко отличался от западных городов (Данилевский Н. 8–15, 18–29). Путиловская плита — известняк, ломкой, обтесыванием и доставкой которого занимались крестьяне ряда деревень Путиловской волости Шлиссельбургского уезда. Плиты для тротуаров делались метр на метр. Кроме нескольких главных улиц, тротуары были шириной в 1–2 плиты.

59

…с лампами накаливания. Выпуск ламп накаливания начался в Петербурге в 1898 г. К лампам с вольфрамовой зигзагообразной нитью перешли с 1909 г. К 1915 г. в столице было около 3 тыс. электрических уличных фонарей (преимущественно в центре) и более 12,5 тыс. газовых и керосиновых на окраинах.

505

…возле Измайловского сада. Речь идет о семье Д. А. Засосова.

506

…фабрик и заводов с их трубами… Предприятий было больше, чем в настоящее время (в советский период происходило их укрупнение), но занимаемая ими площадь действительно была меньше нынешней, хотя не в 5 раз, а примерно вдвое.

507

Первая станция — Александровка. Отсюда шла ветка к Царскому вокзалу на северной границе Александровского парка, в котором находится Александровский дворец — резиденция Николая II.

…много «зимогоров»… В старину зимогор — бродяга, босяк, не имеющий постоянного заработка; слово было почти бранным.

Сюда выезжала беднота. «Дачники в ветхих избушках» (Раевский Ф. 239).

508

…ни Прибыткова, ни Карташевки не было… Платформа Карташева существовала.

…на все вкусы. В начале века здесь бывали и отдыхали Горький, Розанов. Доктор Иноземцев — владелец нескольких строений в селении Кезево — подарил свою дачу Комиссаржевской — ныне, в перестроенном виде, дом главврача детского пульмонологического санатория «Кезево» (сообщено А. Г. Куниным).

…дача министра двора Фредерикса. Фредерикс Владимир Борисович, барон (1838–1922) — в 1870-х гг. командир конной гвардии, с 1897 г. министр императорского двора и уделов. Командор Императорского яхт-клуба, президент Российского автомобильного общества. Был очень богат, но имение в Сиверской, где летом жила его семья, дохода ему не приносило, так как постоянно улучшалось (Мосолов А. 95–97). Дача сгорела в 1945 г., на ее месте стоит кинотеатр «Юбилейный» (сообщено А. Г. Куниным).

…издателя Маркса… Маркс Адольф Федорович (1838–1904) — издатель еженедельника «Нива» (1870–1918), приложениями к которому с 1891 г. выходили собрания сочинений классиков литературы.

…дача Дернова… Дернов Михаил Иванович — директор АО Александро-Невской мануфактуры «К. Я. Поль», председатель правления т-ва «П. Д. Шумилов и И. М. Дернов».

…дача Елисеева. Елисеев Григорий Григорьевич — председатель правлений торгового т-ва «Бр. Елисеевы» и АО «Новая Бавария», член Комитета виноградарства и виноделия при Департаменте земледелия, председатель Общества для распространения коммерческих знаний, почетный блюститель Торговой школы имени имп. Николая II и попечитель Петербургского учительского института, член комиссии по устройству народных чтений, почетный член Демидовских учебно-воспитательных заведений, председатель фонда вспоможения нуждающимся бухгалтерам, их вдовам и сиротам. С 1915 г. потомственный дворянин. «Дача Елисеева» — подаренный им дочери замок с садом и парком в 5 км от станции Сиверская вниз по Оредежу, на правом берегу (арх. Г. В. Барановский, В. И. Шене (?), 1908–1910), ныне сельскохозяйственное НПО «Белогорка». Старожилы именуют дачу «домом Фомина», рассказывая, что владелицу вылечил от туберкулеза доктор Фомин, который женился на своей пациентке (сообщено А. Г. Куниным).

…поместья Витгенштейна… Витгенштейн Петр Христианович, граф (1768–1842) — фельдмаршал. В 1812 г. командовал пехотным корпусом, прикрывавшим Петербург. После смерти М. И. Кутузова назначен главнокомандующим, но, оказавшись не на высоте в битвах под Люценом и Бауценом, по собственной просьбе освобожден от этой должности. В 1814 г. столичное купечество подарило ему мызу Дружноселье (4 км южнее Сиверской, левее железной дороги).

509

…дачу сняли «самлучшую». Другой способ найти дачу — по объявлениям в газетах, которые не всегда отвечали ожиданиям съемщиков, как это случилось, например, с героями рассказа Н. А. Лейкина: «Сказано, что усадьба-дача в 4 верстах от станции, а на самом деле в одиннадцати верстах… Дороги нет никакой… Про озеро при усадьбе наврано… Саду при усадьбе нет… Лесу для прогулок и искания грибов тоже нет…» (цит. по: Деотто П. 364).

510

…мороженщик со своей двуколкой… Двуколка — двухколесная повозка.

511

Вкусные же были эти крендели… «В меру сладковатые, пахнувшие не то кардамоном, не то ванилью, изумительно белые внутри, изумительно ровно бурые снаружи, они, попадая кусочками в рот, наполняли все существо каким-то особенным, ни на что не похожим и прямо-таки „благороднейшим“ блаженством» (Бенуа А. II. 59).

512

…выдававшие себя за колонистов… Колонисты — обрусевшие немецкие переселенцы, жившие в колониях; их было 9: Шуваловская, Гражданка, Ново-Саратовская (на правом берегу Невы, против Рыбацкого), Среднерогатская, Колпинская (состоявшая из двух частей: Верхне- и Нижне-Ижорских), Эдюп (у восточной границы Павловского парка), Петергофская (на западной окраине Петергофа), Стрелинская (от Стрельны вдоль дороги в Ропшу), Кипень (на Нарвском шоссе, в 5 верстах южнее Ропши). Первой из них был Эдюп, созданный в 1780-е гг. по инициативе вел. кн. Марии Федоровны в непосредственной близости к ее резиденции. Обычным занятием колонистов были поставки молочных продуктов и картофеля в столицу (прим. сост. с участием В. А. Витязевой).

513

В уютной деревне Новосиверской… В Новосиверской, вытянувшейся вдоль левого берега Оредежа, за мостом от Белогорки, было около 100 дворов.

…президент Академии наук Карпинский… Карпинский Александр Петрович (1846–1936) — геолог. Академик (1896), с 1917 г. первый выборный президент Академии наук. С 1899 г. президент Минералогического общества, в 1903–1929 гг. почетный директор Геологического комитета.

514

…футбольную команду. Первые футбольные команды в России появились в конце XIX в.; с 1897–1898 гг. стали проводить соревнования, часто междугородные. В 1912 г. основан Всероссийский футбольный союз, принятый в Международную федерацию футбола, и проведен первый чемпионат России между командами городов. Победила команда Петербурга.

515

…большую ригу с овином. Рига — молотильный сарай. Овин — помещение для сушки снопов перед молотьбой.

516

На ригелях висели… Ригель — горизонтальная перекладина между стойками строения.

517

В моде тогда была мелодекламация… Мелодекламация — чтение стихов или прозы под музыку.

518

…Лопухов… Лопухов Андрей Васильевич (1888–1947) — артист балета, педагог. С 1916 г. один из ведущих исполнителей характерных танцев в Мариинском театре.

519

…входившее в моду танго. В 1910 г. аргентинский композитор Э. Саборидо привез музыку и хореографию танго в Париж. В обработке парижских хореографов танго быстро распространилось по всему миру.

520

…два пожарных «хода»… «Ход» — пожарная повозка.

521

…князя Львова. Львов Александр Дмитриевич, князь (1863 — после 1917) — камергер, филантроп, организатор пожарного дела в России.

522

…по узкой просеке в лесу. «Сначала идут железнодорожные здания, далее — разные фабрики и заводы, затем деревянные домишки, огороды, болота, деревни Автово, Тентелево, Волынкино и так до Лигова, на 13-й версте», — сообщал путеводитель в 1902 г.

523

Лигово был довольно большой поселок… Различались два Лигова: на развилке Петергофского и Нарвского шоссе — деревня Лигово (37 дворов), а в 2 верстах от нее по Нарвскому шоссе, у ст. Лигов, — мыза Лигово со старинным парком, в котором к началу века стояло много новых красивых дач. В августе 1913 г. Л. Д. Блок, выезжавшая в Лигово сниматься в кино, писала А. А. Блоку: «Березовые рощи, парк большой, старый и заброшенный барский дом с „архитектурой“ и полуразбитыми статуями, мраморными скамейками» (цит. по: Зоркая Н. 62).

524

Некто Сегаль… Сегаль Матвей Эдуардович — торговец недвижимостью, организатор товариществ по строительству дешевых квартир в Петербурге (контора — Невский пр., 45).

525

…поселок быстро рос. Поселок строился на территории, ограниченной с востока прудами, с севера склоном прибрежной террасы, с запада трассой нынешней ул. Добровольцев, с юга линией железной дороги на Ораниенбаум.

526

…прислуга с домашними животными… Характерно, что и у малоимущих была прислуга.

527

…оркестра графа Шереметева… Шереметев Александр Дмитриевич, граф (1859–1931) — начальник придворной Певческой капеллы (1902–1917), покровитель и почетный председатель Музыкально-исторического общества, названного его именем. В 1882 г. организовал собственный симфонический оркестр. Жертвовал большие средства на организацию бесплатных симфонических концертов. В 1918 г. эмигрировал с семьей во Францию, где занимался генеалогическими изысканиями, писал мемуары (Краско А. 552).

528

…Сергиевская пустынь. Петербургское шоссе, 15. Перед революцией в обители было 7 храмов и жило около 100 человек братии, из которых по традиции выбирались судовые священники для военного флота. Пустынь содержала странноприимный дом, детский приют, женскую богадельню, небольшую школу и больницу. В престольный праздник из столицы приезжало множество паломников, вокруг монастыря устраивался крестный ход, а 24–26 сентября — ярмарка (Антонов В. 1994. 53, 54, 63).

529

…собор хорошей архитектуры. Троицкий собор был начат в 1756 г. по проекту П. А. Трезини, завершен в 1760 г. Ф. Б. Растрелли. Вмещал 600 человек; снаружи имел пышный барочный декор.

530

…дача балерины Кшесинской. Кшесинская Матильда Феликсовна (1872–1971) — артистка императорского балета (1890–1904), возлюбленная цесаревича. Блеском техники, жизнерадостностью, чувственностью танца затмила итальянских гастролерш. С 1904 г. выступала редко. В 1909 г. гастролировала в Париже, в 1911–1912 гг. в составе антрепризы Дягилева в Лондоне. О ней с восторгом отзывались лучшие балетные критики, с восхищением вспоминали Карсавина и Гердт. Кшесинская — яркое олицетворение придворной культуры, в которой «хорошо продуманный ужин у Кюба, а тем более вещичка от Фаберже значили бесконечно больше, нежели томик стихов Блока» (Гаевский В. 6–8). Став в эмиграции женой вел. кн. Андрея Владимировича, получила титул светлейшей княгини Красинской-Романовской. С 1929 г. преподавала в своей студии в Париже. Дача Кшесинской в Стрельне находилась близ дамбы.

…дача князя Львова… Дача князя А. Д. Львова — на Петергофском шоссе в полукилометре от плотины через р. Стрелку, справа.

531

…в устье реки Стрелки… Вниз по Стрелке можно было доплыть до Орловского пруда и полюбоваться усадьбой А. Ф. Орлова. Курзал — помещение на курорте для концертов, лекций, собраний. Циклодром находился на территории, ограниченной дорогами на Ропшу, Царское Село и речкой Кикенкой. Устье Стрелки — выход Портового канала в залив с устроенной там дамбой. Годовой членский взнос в Стрельнинский парусный клуб составлял 20 рублей.

532

…под названием Поэзия. Деревня Поэзия (39 дворов) находилась в 800 м восточнее Александрии, где от Петергофского шоссе отходит дорога на Ропшу. Со стороны моря — не Михайловский парк, а дача вел. кн. Николая Николаевича (старшего) — Знаменка.

…до самой Александрии. Александрия — резиденция императорской семьи, на западе граничившая с петергофским Нижним парком, на востоке — со Знаменкой. Лишь раз в году, 1 июля, посторонних пускали в Александрию. В 1883–1885 гг. архитектор А. О. Томишко возвел на берегу 3-этажную дачу для цесаревича. На ней Николай II провел первое лето вместе с Александрой Федоровной (Масси Р. 75). В 1896 г. Томишко перестроил дачу во дворец с башней — Нижний дворец, который стал летней резиденцией царя.

В этом «русском Версале»… Версаль — резиденция французских королей близ Парижа.

…везде охрана, конвой… Собственный его величества конвой состоял из двух кубанских и двух терских казачьих сотен.

533

…20-километровый канал из-под Ропши… Прокладка канала, начатая в январе 1721 г., в августе была вчерне завершена, но после его открытия работы велись еще 10 лет (Раскин А. 440–442). В Петергофе к фонтанам (и к Гранильной фабрике) подавалось 1,35 млн. гектолитров воды в сутки, что позволяло фонтанам и каскадам действовать ежедневно по 4 часа. В Версале при Людовике XIV, когда фонтанов было 1400 вместо 607 нынешних, к ним подавалось 1,5 млн. гектолитров в сутки. Воду приходилось экономить, включая фонтаны только во время прогулки Короля-Солнце и только те из них, которые могли быть видны королю в данный момент (Пыляев М. 1996. 305; Lenotre G. 51–54).

534

Около царской купальни… Царская купальня — ныне Менажерейный пруд с фонтаном «Солнце» на Марлинской аллее близ Монплезира. До 1926 г. существовала в том виде, какой придали ей архитектор Ю. М. Фельтен и художник И. М. Тонков: она была огорожена глухими стенами, украшенными аркадами, нишами и вазами в них. Как бы сквозь аркады открывались пейзажные картины. Внутри — ниши для раздевания, бассейн 50 x 15 сажен, посреди него на столбе шар, который от напора воды приходил в движение и брызгами обдавал купающихся (Пыляев М. 1996. 259).

Вход в парк и к эстраде был бесплатный. Хотя формально вход был бесплатный, обычно все-таки платили рубль, а по воскресеньям и больше (Baedeker K. 179).

Ежедневно играли оркестры… Ежедневно с 7 до 9 вечера играл военный духовой оркестр; придворный симфонический — только по вторникам, четвергам и пятницам с 8 до 10 часов вечера (Baedeker K. 179).

…допускалась езда в экипажах. «Бывало, только начнешь вслушиваться во что-то знакомое оперное или задорное, а тут как раз кузина Соня или бабушка и даст распоряжение кучеру, чтобы он выехал из ряда экипажей и проехался по аллеям. Вернувшись же после „тура“ к „музыке“, мы оказывались в ряду экипажей последними, и оттуда было уже плохо слышно. Бывало и так, что коляске позади нашей надоест стоять и топот ее лошадей врежется в самый насладительный момент» (Бенуа А. I. 268).

535

…приходили любоваться на фонтаны… Фонтаны били в июне и июле ежедневно с 3 до 5 и с 7 до 9 часов пополудни, а в августе и сентябре — с 4 до 6 часов (Baedeker K. 180).

536

…только по железной дороге. Люди богатые могли нанять за 8–10, а летом как минимум за 10 руб. экипаж, запряженный парой; в Петергоф он доставлял за 3 часа (Baedeker K. 183).

Пароходного же сообщения не было… За оврагом, отделяющим Новый Петергоф от Старого, в море выступала на полверсты дамба на сваях с Купеческой пристанью на конце. В 1900-х гг. между нею и Петербургом ходили пароходы. «Когда масса прибывших оказывалась размещенной, — господские лошади двигались стройным топотом, извозчичьи клячи беспорядочной, путаной рысью, — и буквально на весь Петергоф раздавался грохот. Услыхав его, даже дачники, жившие за версту или за две от пристани, узнавали, что „пришел пароход“, и тогда, если кого ожидали к завтраку или к обеду, то говорили прислуге: „они сейчас будут, можно подавать“» (Бенуа А. I. 203, 204). Дамба уничтожена во время Первой мировой войны.

537

…получал на чай. Здания дворцово-паркового комплекса были открыты для посетителей с 15 мая до 15 сентября ежедневно, с 11 до 18 часов. На чай смотрителю обычно давали 50 копеек (Baedeker K. 180).

538

…две другие скульптуры… В Стрельне клодтовские кони стояли перед дворцом гр. А. Ф. Орлова.

Этот парк посещался очень мало. Речь идет о Луговом (Озерковом) парке.

Из не названных Д. А. Засосовым и В. И. Пызиным достопримечательностей заслуживает упоминания Ольгин пруд, примыкающий к дамбе Ропшинского водовода южнее Верхнего сада. На двух его островах А. И. Штакеншнейдер построил Царицын и Ольгин павильоны. У последнего 28 июля 1897 г. был дан в честь императора германского Вильгельма II один из феерических спектаклей, которыми богата история Петергофа. Главная его участница М. Ф. Кшесинская вспоминала: «Места для зрителей были расположены амфитеатром на самом острове, сцена же была построена на воде, на сваях, а оркестр помещался в огромном железном кессоне, ниже уровня воды. На сцене были только боковые декорации, кулисы, а вместо задней декорации открывался вид вдаль, на холмы Бабигона. Недалеко от сцены был построен небольшой островок, украшенный скалами и гротом, где я находилась уже до начала спектакля. <…> Балет начинался с того, что грот, где я была скрыта, открывался и я ступала на зеркало, которое начинало двигаться по направлению к сцене. Получалось впечатление, что я иду по воде» (Кшесинская М. 61).

539

…торговцы, ремесленники. В 1914 г. в Петергофе проживало 15,9 тыс. человек.

540

…несколько шале… Шале — сельский домик в горах Швейцарии.

541

…молодежь танцевала под граммофон. Граммофон — заводной аппарат с большим рупором для воспроизведения звука с пластинки — изобретение Э. Берлинера (1888), усовершенствовавшего фонограф Т. Эдисона (1877). В 1899 г. Берлинер организовал в Петербурге студию, записавшую голоса И. В. Ершова, Ф. И. Шаляпина, Л. В. Собинова, супругов Н. Н. и М. И. Фигнер, Н. В. Плевицкой, Вари Паниной, А. Д. Вяльцевой, игру балалаечников В. А. Андреева, Б. С. Трояновского. К 1914 г. в России было 6 фабрик, выпускавших по 20 млн. дисков в год плюс 5–6 млн. по импортным матрицам.

542

…о самом большом и оживленном — Мартышкине. В Мартышкине было около 60 домов: десяток крупных дач и деревянные домики «дачного типа с небольшими садиками, стоявшими вперемешку с крестьянскими домами и угодьями» (Бенуа А. II. 58, 59, 65).

543

…варенцом… Варенец — квашеное топленое молоко.

544

Предпочитали крокет… Крокет — игра, в которой деревянный шар надо как можно быстрее прогнать деревянным молотком через 6–10 проволочных воротец и ударить шар о столбик. Играют один на один или же командами — по-английски на газоне или по-французски на шоссированной площадке 20 x 14 м. До развития лаун-тенниса крокет был популярнейшей в России садовой игрой.

545

…бывали спектакли. Летом 1895 г. молодежь Александринского театра устроила несколько спектаклей в Мартышкине. В них участвовал студент Петербургского университета В. И. Шверубович — будущий Качалов (ЛО. 91).

546

Публикой городок не блистал… Население Ораниенбаума (в 1914 г. 8,1 тыс.) жило главным образом сдачей комнат офицерам гарнизона и дачникам. В городе было 2 школы, приходское и городское училища, больница, богадельня, детский приют, 4 церкви, около 20 трактиров, библиотека при Обществе трезвости, синематограф. В Летнем театре в конце 90-х гг. выступала труппа Н. Ф. Сазонова (Г. Н. Федотова, М. Г. Савина, И. В. Самарин, А. П. Ленский, К. А. Варламов, М. Н. Ермолова, В. Н. Давыдов); по воскресеньям с 2 до 7 играла военная музыка. Несколько сезонов отдыхала в Ораниенбауме Анна Павлова (Змеев И. 32–38). «Рамбовом» называли часть города между шоссе, каналом и железнодорожной веткой от станции к гавани.

547

…привлекал прекрасный парк… Парков в Ораниенбауме два: севернее Большого дворца — Нижний, южнее — Верхний. Верхний, о котором здесь идет речь, состоит из двух частей, каждую из которых тоже можно считать отдельным парком: восточнее Сойкинской аллеи — Петровский парк, западнее — Собственная дача, которая делится на «французскую» регулярную и по-английски свободно спланированную части. Последняя ограничена с юга Ямбургской (Ореховой) дорогой, за ней шел лес. В начале XX в. владельцами Ораниенбаумского поместья были герцоги Г. Г. и М. Г. Мекленбург-Стрелицкие.

…вырыт за одну ночь. По одной версии, как-то раз Петр I, отправившись к Меншикову на шлюпке, не смог подойти к берегу из-за камышовых зарослей на мелководье. Тогда Меншиков перевел со строительства Кронштадта своих крепостных, которые прорыли канал (Кючарианц Д. 37). По другой — не только канал, но и дворец сооружены князем по просьбе Екатерины I, боявшейся морских прогулок Петра в Кронштадт и надеявшейся, что царь не преминет заезжать по пути к своему любимцу, уменьшая тем самым риск морского перехода. При этом сообщается, что канал длиной в 222 сажени и шириной 5 сажен вырыли за 3 дня 9000 человек (Пыляев М. 1996. 465). Удивляет не быстрота работы, а то, что Меншиков мог, как мановением волшебной палочки, перебросить из Кронштадта в Ораниенбаум столько людей.

548

…муштровал своих голштинцев… Когда Елизавета Петровна в 1745 г. отдала Ораниенбаум 17-летнему наследнику Петру Федоровичу (сыну ее сестры Анны и герцога Шлезвиг-Голштейн-Готторпского), он выписал к себе «отряд голштинских военных людей» и муштровал их, подражая Фридриху II.

…был свидетелем низвержения царя. Дворец Петра III замечателен еще и тем, что в нем император подписал 20 февраля 1762 г. манифест «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству».

…Китайский дворец-игрушка. В начале XX в. в Китайском дворце жила сестра герцогов Мекленбург-Стрелицких принцесса Е. Г. Саксен-Альтенбургская — председательница Русского музыкального общества, замечательная певица — исполнительница Баха (Бенуа А. II. 350, 351).

…статуя Лаокоона… Речь идет о бронзовой копии XIX в. мраморной группы Агесандра, Афанодора и Полидора «Лаокоон с сыновьями» (около 40 г. до н. э.), найденной в 1506 г. при раскопках Золотого дома Нерона в Риме (ныне в ватиканском музее Пио Клементино). Изображен эпизод из «Энеиды» Вергилия (II, 212–224).

…других скульптур… не сохранилось. У западного фасада Китайского дворца стоит бронзовая копия XIX в. мраморной группы Ж. Пилона «Три грации» (ок. 1563); с северной стороны стоит статуя Омфалы (1-я пол. XVIII в.); есть в парке копии античных статуй Аполлона Бельведерского, Дианы с ланью, Венеры Медицейской.

549

После первой остановки — Горелово… В Горелове было 34 дома. После сооружения в 1897 г. полустанка все они снимались на лето дачниками; в окрестных деревнях дачное население чуть ли не утроилось. От Горелова до Пулковских высот простирался прекрасный сосновый лес — Койеровская удельная дача. Там текла в крутых высоких берегах Черная речка — излюбленное место прогулок гореловских дачников (Пыляев М. 1996. 451).

…станция Скачки. Здесь после маневров, завершавших лагерный сбор в Красном Селе, проводились скачки. Ипподром находился в 300 м левее платформы. Первые скачки описаны Л. Н. Толстым в «Анне Карениной» (II. 24, 25, 28). «Море экипажей, пешеходов, солдат, окружавших гипподром, и кипящие народом беседки»; дамская беседка — море кисеи, лент, перьев, зонтиков и цветов; великосветская толпа «сдержанно и свободно двигалась и переговаривалась пред беседками».

…по глинистому берегу Лиговки… Рядом с платформой Скачки справа протекает Дудергофка (Лиговка — в 3,5 км по другую сторону, с платформы ее не видно). Лагерь гвардейской кавалерии был разбит напротив ипподрома — между Дудергофкой и террасой, занятой Павловской слободой Красного Села.

550

…на живописной горе. По краю гряды вдоль Нарвского шоссе вытянулись на 4 версты слободы Красного Села — Павловская (189 дворов), Братошинская (100 дворов), Коломенская (225 дворов). В последней был Царский сад с дворцами и церковью св. Екатерины; на южной ее окраине стояли здания военного ведомства, штабы, офицерские казармы; от них на юг и к Дудергофскому озеру простиралось на 5 верст Военное поле. Южнее Безымянного озера располагалась рядом с бумажной фабрикой Фабрикантская слобода. На рубеже веков здесь появилось много дач с террасами, верандами и садовыми участками; среди них была дача И. Е. Репина (Клещева Л. 604).

551

…лагеря пехотных гвардейских полков. Площадь лагерей 210 кв. км; вместимость 40 тыс. человек; в маневрах участвовало до 120 тыс. Можно было взять в Красном извозчика и осмотреть лагеря (60 коп. в час). Лагерь гвардейской пехоты огибал с северо-запада Дудергофскую возвышенность. Лагерь армейских пехотных частей и военных училищ («Авангардный») тянулся от Коломенской слободы вдоль озер. Рядом был укрепленный лагерь инженерных и артиллерийских частей. Во время лагерного сбора в Красное Село прибывал царь со двором, приезжала столичная знать (Тихонов Л. 22, 23). Вечером 9 июля 1914 г. Николай II совершил высочайший объезд лагерного сбора в сопровождении Р. Пуанкаре. Когда оба последовали в царскую палатку, грянул оркестр из 1000 музыкантов под управлением капельмейстера В. Г. Сабателли. Над Красным Селом появился 4-моторный гигант «Илья Муромец», пилотируемый его конструктором полковником И. И. Сикорским, в сопровождении 14 аэропланов. После салюта прозвучал гимн «Коль славен». В красносельском театре был дан спектакль с участием Матильды Кшесинской и Ольги Преображенской (СПВ от 10 июля 1914 г.).

552

…был хороший театр… Здание театра, стоявшее у Безымянного озера, было выдержано в русском стиле; в зале — партер, бенуар, 2 яруса лож (императорская — по образцу ложи Михайловского театра); обои под мрамор, золотая военная арматура на барьерах лож, люстра в виде парящего орла с лавровым венком в когтях. Занавес изображал красносельский лагерь с солнцем, восходящим над ставкой государя (Пыляев М. 1996. 353). Театр был в ведении главнокомандующего войсками округа. Спектакли шли только во время летних сборов гвардии, дважды в неделю, начинались в 8 вечера и состояли из двух частей: веселой пьесы и небольшого балета или балетного дивертисмента (Петровская И. 1994. 96). Последний спектакль сезона заканчивался «Адским галопом», в котором участвовали все выступавшие в данный вечер (Кшесинская М. 31). Выступали лучшие силы императорских трупп и артисты других театров — М. Н. Ермолова, В. Ф. Комиссаржевская (Тихонов Л. 23–25). М. Ф. Кшесинская (в 1890 г.) и А. Я. Ваганова (в 1908 г.) дебютировали на этой сцене. Артисты любили поездки в Красное Село. После роскошного завтрака в ресторане с красивым видом на озеро и лагерь они репетировали, затем гуляли по окрестностям — дамы в экипажах, мужчины верхом. Перед спектаклем — превосходно приготовленный обед в фойе, по окончании спектакля — ужин в ресторане (Пыляев М. 1996. 355). Последний спектакль в присутствии государя состоялся здесь 11 июля 1914 г. Когда Николай II вошел в театр, ему устроили овацию, весь зал запел гимн, пение гимна покрывалось криками «ура». В антракте были получены тревожные сведения о возможности войны (Кшесинская М. 165, 166).

553

А следующая остановка — Дудергоф… В 10 мин. ходьбы от станции, у подножия горы, была царская Молочная ферма. Еще через 25 мин., поднимаясь парком, можно было достичь дворца Шато, похожего на швейцарский домик. С балкона, опоясывающего Шато, открывался широкий вид на окрестности. Существовал специальный извозчичий маршрут из Петербурга к парку вокруг фермы и Шато: полтора-два часа пути, стоимость 1 руб. 25 коп. — 1 руб. 50 коп. (Baedeker K. 185).

…живописный лес с Вороньей горой… Воронья гора — самая высокая точка в окрестностях Петербурга, она возвышается над Дудергофским озером на 80 м, над Финским заливом на 175 м. С ее вершины в ясную погоду хорошо видны Кронштадт, Ораниенбаум, Петергоф, Стрельна и Петербург. Окрестные долины отличаются особенным микроклиматом, благодаря которому здесь встречаются многие дикорастущие растения, несвойственные петербургской флоре (Пыляев М. 1996. 348).

554

…была туберкулезная лечебница. Лечебница дворцового ведомства разместилась в бывшей усадьбе А. Г. Демидова в 1896 г. Незадолго до войны между станцией и усадьбой вырос поселок Новые Места — 300 дач (раньше тут было 45 домов). Вода таицких ключей считалась в окрестностях Петербурга самой здоровой.

555

…к ограде подходили лоси, косули. Когда Гатчина принадлежала кн. Г. Г. Орлову, его охотничьи угодья простирались от Пудости до Гатчинского парка. В 1838–1843 гг. их разделили на две части: северо-восточную — Орлову рощу и юго-западную — собственно Зверинец, который оградили частоколом длиной свыше 8 верст. Зимой животных подкармливали в загонах, летом выпускали в лес. Кроме лосей и косулей здесь водились олени, кабаны, зубры. На водоемах было много водоплавающей птицы (Пирютко Ю. 99, 100).

556

А дальше — Гатчина… С 1881 г., когда в Гатчинском дворце поселился с семьей Александр III, большинство улиц в городе вымостили камнем или покрыли асфальтом, развернулись работы по канализации и водоснабжению, строились окруженные зеленью деревянные особнячки с затейливыми наличниками, с башенками и мезонинами, с причудливыми навесами над крыльцами. В 1893 г. на главных улицах засияло электричество (Пирютко Ю. 24–29). Население Гатчины в 1914 г. — 18,2 тыс. человек.

…городок с двумя парками. Парки Гатчины — Дворцовый вокруг Белого озера и Приорат вокруг Черного.

…военная авиационная школа… Офицерская воздухоплавательная школа учреждена Главным инженерным управлением в 1910 г. Под аэродром отвели бывшее военное поле 800 x 500 саж. за полотном Балтийской железной дороги. Вдоль Киевского шоссе размещались ангары школы и аэроклуба. В школе учились первые русские военные летчики Г. Г. Горшков, Е. В. Руднев, И. Л. Когутов. Тогда же здесь открылась первая в России школа гражданских летчиков «Гамаюн», принадлежавшая I российскому товариществу воздухоплавания. В ней получили звание пилотов А. А. Агафонов, В. В. Слюсаренко, П. Н. Нестеров и первая в России женщина-летчик Л. Зверева. Отсюда совершал полеты биплан Сикорского «Илья Муромец».

557

Далее за Гатчиной… Елизаветино — в 20 км юго-западнее Гатчины. В километре от станции лежит на склоне холма усадьба с Охотничьим дворцом Елизаветы Петровны, рядом — д. Дылицы (20 дворов). В 1850–1917 гг. усадьба принадлежала князьям Трубецким. В Вероланцах до освоения дачниками было 12 дворов.

558

…образуя каре… Каре — построение четырехугольником.

…с рогом и арапниками. Арапник — длинная охотничья плеть с короткой рукояткой.

…на сворках по пяти. Сворка — ремень, на котором водят охотничьих собак.

559

…валы, цевки… Цевка — цилиндрический стержень, часть колеса в зубчатой передаче.

560

…ныне существующий вокзал… Царскосельский вокзал построен арх. С. А. Бржозовским, С. И. Минашем, Н. С. Островским.

561

…платформа Воздухоплавательная. Справа за окнами вагона взор притягивала издалека колокольня Воскресенского Новодевичьего монастыря, похожая на кремлевского «Ивана Великого» (арх. Л. Н. Бенуа, В. П. Цейдлер, 1891–1895 гг.). Воздухоплавательный парк находился в городской черте, проходившей на 1,5 км южнее.

…первый русский дирижабль. Эллинг стоял в 500 м от железнодорожного полотна в створе Заставской ул. К 1911 г. в России было 8 дирижаблей, к началу войны — 14 (больше было только у французов).

…генерал Кованько… Кованько Александр Матвеевич (1856–1919) — военный изобретатель, аэронавт. В 1885 г. возглавил первую в России военно-воздухоплавательную команду, с 1890 г. командир учебного воздухоплавательного парка. Командовал воздухоплавательным батальоном в сражении под Мукденом. С 1910 г. начальник Офицерской воздухоплавательной школы (ВЭ. XIII. 5).

562

Царское Село было зимней резиденцией… Царское Село начала XX в. — образцовый благоустроенный город с электрическим освещением (с 1887 г.), водопроводом, канализацией (с биологической очисткой сточных вод), мусоросжигательной станцией (Тубли М. 127). Население в 1914 г. — 30,2 тыс. человек. Царское Село не было дачным местом: его жители снимали дачи в Павловске. Город был придатком двора. Отсюда его особенный провинциализм — крайне косный, сплошь этикетный, воспитывавший в обывателях амбициозность. «В этом страшном месте все, что было выше какого-то уровня, — подлежало уничтожению»: над стихами Блока издевались, Гумилева «озверевшие царскоселы» травили. «Иногда… от вокзала или к вокзалу проходила похоронная процессия невероятной пышности: хор мальчиков пел ангельскими голосами, гроба не было видно из-под живой зелени и умирающих на морозе цветов… Несли зажженные фонари, священники кадили, маскированные лошади ступали медленно и торжественно. За гробом шли гвардейские офицеры, всегда чем-то напоминающие брата Вронского, то есть „с пьяными открытыми лицами“, и господа в цилиндрах. В каретах, следующих за катафалком, сидели важные старухи с приживалками, как бы ожидающие своей очереди, и все было похоже на описание похорон графини в „Пиковой даме“. Казалось, то были похороны всего XIX века» (Ахматова А. I. 22–24). Царскосельские реалии в памяти Ахматовой — ходьба по струнке, мчащийся рыжий рысак, знатнейший кабак, матовый свет фонарей, силуэт придворной кареты, интендантские склады, извозчичий двор, желчная солдатская шутка, полосатая будка, струя махорки. «Драли песнями глотку / И клялись попадьей, / Пили допоздна водку, / Заедали кутьей. / Ворон криком прославил / Этот призрачный мир… / А на розвальнях правил / Великан-кирасир». После «царскосельской одури» Петербург воспринимался ею «свежо и остро». Мандельштам в 1912 г. перечисляет казармы, парки и дворцы, заснеженные деревья, звонкие раскаты воинских приветствий, одноэтажные особняки, «где однодумы-генералы свой коротают век усталый, читая „Ниву“ и Дюма…», свист паровоза, в котором едет князь, свиту, встречающую его в стеклянном павильоне, и самого князя — кичливого флигель-адъютанта, сердито волочащего саблю; в конце — реминисценция из «Пиковой дамы», которая через полвека придет на память Ахматовой: «И возвращается домой — / Конечно, в царство этикета, / Внушая тайный страх, карета / С мощами фрейлины седой».

…недалеко от Александровского дворца. Николай II и Александра Федоровна переселились из петергофской Александрии в царскосельский Александровский дворец осенью 1896 г. На месте бывших помещений для свиты арх. Р. Ф. Мельцер устроил опочивальню, сиреневый кабинет, палисандровую гостиную императрицы, столовую, рабочий кабинет, уборную и служебные комнаты. Затем разделил перекрытием на два этажа Концертный зал: внизу разместил кленовую гостиную императрицы и парадный кабинет Николая II, наверху — комнаты детской половины.

…много свитских военных… Для полковников и генералов, преимущественно титулованных, было установлено 3 придворных чина: высший — генерал-адъютант (им мог быть генерал-лейтенант или полный генерал), за ним генерал-майор свиты е. и. в., низший — флигель-адъютант. Общее число их составляло 150 человек. Полковник в чине флигель-адъютанта носил погоны не своего полка, а серебряные с вышитыми золотом монограммой Николая II и короной; на правом плече — аксельбант. Генерал-майор свиты носил серебряные генеральские погоны и аксельбант. Генерал-адъютант тоже носил погоны соответственно своему воинскому званию, в остальном не отличаясь от генерал-майора свиты (Мосолов А. 130; ПК; Ривош Я. 197).

563

…великих княжон. Великие княжны — Ольга (р. 1895), Татьяна (р. 1897), Мария (р. 1899) и Анастасия (р. 1901). К 1914 г. «Ольга Николаевна… держала себя еще подростком. У нее были красивые светлые волосы, лицо — широким овалом, чисто русское, не особенно правильное, но ее замечательно нежный цвет лица и удивительно выразительные и добрые глаза, при миловидной улыбке, придавали ей много свежести и прелести. Татьяна была выше, тоньше и стройнее сестры, лицо — более продолговатое, и вся фигура — породистее и аристократичнее; волосы — немного темнее, чем у старшей. <…> Мария Николаевна была… весьма крепко сложенным подростком с веселым русским лицом и необычайной силой. Анастасия, совсем маленькой, обещала стать красавицей, но не оправдала ожиданий. У нее было менее правильное, чем у сестер, лицо, зато весьма оживленное. Она была смелее других сестер и очень остроумна» (Мосолов А. 60, 61). Все они были убиты большевиками в Екатеринбурге в 1918 г.

564

…осматривали достопримечательности. За полтора рубля можно было нанять экипаж для прогулки по парку. С 10 утра до сумерек был открыт для обозрения Большой дворец; услуги смотрителя стоили 50 копеек (Baedeker K. 186, 187).

565

…перед памятником, изображающим поэта… Памятник А. С. Пушкину работы Р. Р. Баха установлен в Лицейском саду.

566

Иной характер носил Павловск… Используя достоинства своего имения, особенно возросшие благодаря превращению вокзала в один из центров музыкальной жизни петербуржцев, вел. кн. Константин Николаевич, владевший Павловском в 1849–1892 гг., стал сдавать в аренду земельные участки по правому берегу Славянки выше дворца. Хлынула богатая публика, возник дачный Павловск. «И хорошо, и возвышенно, и зелено, и бонтонно, и музыкально», — хвалит Павловск один из персонажей Достоевского («Идиот», т. I, ч. 2, гл. II). Контраст между расположенными бок о бок Царским Селом и Павловском очень ярок: Царское коснело в филистерстве, Павловск блистал приезжими знаменитостями. На рубеже веков здесь жили богатые военные, модные архитекторы (А. И. фон Гоген, К. К. Шмидт), купил себе дачу Ф. И. Шаляпин. В Павловске снимали дачи семьи Мандельштамов и Пуниных.

…поезда ходили часто. Вечерние поезда в Павловск ходили через каждые полчаса (Раевский Ф. 220).

…концертный зал. Железная дорога пересекала парк и заканчивалась там, где ныне находятся аттракционы. Вокзал был обращен главным фасадом на пруд. Формой и размером плана он походил на Павловский дворец: от высившегося посередине зала отходили изогнутые галереи с павильонами на концах. Стекла было больше, чем глухих стен; зал первоначально был двусветный, с хорами для оркестра; внизу роскошные буфеты со столиками вокруг фонтана. Галереи с комфортабельными номерами охватывали площадку, на которую выходила терраса зала. Публика свободно перетекала из зала на площадку и обратно. Постепенно вокзал превратился в концертный зал, в который стали стремиться только затем, чтобы послушать музыку, музыканты с хоров перешли на концертную эстраду, что отразилось на архитектуре вокзала: после выступлений И. Штрауса в зале соорудили эстраду, расставили сиденья, хоры предоставили «стоячей» публике, а в левом крыле устроили ресторан; в 1888 г. от хоров отказались вовсе, и в таком виде вокзал, вмещавший до 2 тыс. слушателей, просуществовал до Отечественной войны (Розанов А.).

567

…из классических произведений. Репутация вокзала как места, где слушают музыку серьезную, окончательно сложилась в 1892–1903 гг., когда главным дирижером здесь был проф. консерватории Н. В. Галкин. «Шары дамских буфов и все прочее вращаются вокруг стеклянного Павловского вокзала, и дирижер Галкин в центре мира» (Мандельштам О. 6). При нем дирижировали А. К. Лядов, К. Шевийяр, Э. Колонна, А. К. Глазунов; в бенефисных вечерах участвовали оперные звезды И. В. Ершов, М. Д. Каменская, Л. Г. Яковлев, Э. Энгель (из парижской Гранд-Опера), Н. А. Большаков, Д. А. Смирнов, Л. В. Собинов, Ф. И. Шаляпин. В 1907–1910 гг. дирижировал А. Б. Хессин, иногда Н. Н. Черепнин и Р. М. Глиэр.

Последней яркой страницей в истории «павловской музыки» была деятельность дирижера А. П. Асланова (1910–1916). Днями симфонической музыки были вторники и пятницы, но «легкая» музыка оказалась изгнанной из программ и в прочие дни, заполненные увертюрами, оркестровыми и вокальными отрывками из опер.

В 1912–1913 гг. здесь впервые исполнил свои 1-й и 2-й концерты для фортепиано С. С. Прокофьев. 17 июля 1912 г. почти весь концерт солировал Шаляпин. 7 июня 1914 г. состоялся балетный вечер Анны Павловой. Она танцевала под крики протеста против необъятных дамских шляп, мешавших ее видеть.

Война нанесла павловским концертам сокрушительный удар: большая часть оркестрантов была призвана в действующую армию (Розанов А. 32–129).

568

…под управлением бессменного капельмейстера Сабателли… Капельмейстер — дирижер военного оркестра. Сабателли Викентий Гаэтанович — заведующий хоровой музыкой войск гвардии, член Комиссии по улучшению музыкального дела в войсках. В Павловске дирижировал оркестром л.-гв. 1-го стрелкового Императорского полка, стоявшего в Царском Селе.

…Хессин, ученик Никиша. Хессин Александр Борисович (1869–1955) — с 1901 г. дирижер симфонических оркестров Русского музыкального общества в Петербурге; в 1910–1915 гг. художественный руководитель и главный дирижер на концертах Музыкально-исторического общества; в 1915–1917 гг. оперный дирижер Народного дома. Дирижировал в Мариинском театре (1918–1919). С 1921 г. в Москве.

Никиш Артур (1855–1922) — немецкий дирижер, композитор. Участник Русских исторических концертов, организованных С. П. Дягилевым в Париже в 1907 г.

…произведения Рихарда Штрауса, Дебюсси, Франка. Штраус Рихард (1864–1949) — немецкий композитор, дирижер, приверженец эстетики Листа и Вагнера. В Петербурге в 1906 г. исполнялись его симфонические поэмы «Смерть и просветление» (1889), «Тиль Уленшпигель» (1895), «Так говорил Заратустра» (1896). В феврале 1913 г. он приезжал в Петербург на постановку своей оперы «Электра» (1908) в Мариинском театре, дал 2 авторских концерта, дирижируя придворным оркестром. Режиссером «Электры» был В. Э. Мейерхольд, художником — А. Я. Головин. Костюмы и декорации археологически точно воспроизводили особенности крито-микенского искусства; рисунок мизансцен, движения, позы артистов подчинялись схемам греческой архаики XVI–XIV вв. до н. э. Потребовалось 150 репетиций, так как музыка была непривычна для солистов. После трех спектаклей стал очевиден провал оперы, и ее сняли (Гозенпуд А. 311).

Дебюсси Клод Ашиль (1862–1918) — французский композитор, пианист, музыкальный критик, основоположник музыкального импрессионизма. Высоко ставил романсы М. П. Мусоргского, пользовался нововведениями И. Ф. Стравинского, который говорил, что музыканты его поколения больше всего обязаны Дебюсси, особенно его балету «Игры», созданному по заказу С. П. Дягилева (1912). На «Вечерах современной музыки» (1901–1912) изредка исполнялись его квартеты и романсы; исполнение под управлением А. И. Зилоти «Послеполуденного отдыха фавна» Дебюсси петербургская публика встретила улюлюканьем, свистом и смехом (Стравинский И. 1971. 90, 55). 26–29 ноября 1913 г. он посетил Петербург. Под управлением С. А. Кусевицкого состоялся его авторский концерт. Во время чествования Дебюсси в редакции журнала «Аполлон» С. С. Прокофьев играл свои фортепианные пьесы (Стравинский И. 1973. 513).

Франк Сезар (1822–1890) — французский композитор, органист, одним из первых обратившийся к воскрешению духа старинной музыки. В начале XX в. его считали «музыкантом скорее ученым, нежели подлинно вдохновенным» (Larousse P. 1330).

569

Стоимость билета… Плата за посещение Павловского вокзала входила в состав цены железнодорожного билета, поэтому проезд до Павловска превышал стоимость проезда на такое же расстояние по другим дорогам для I класса на 25–30 коп., для II — на 5–10 коп., для III — не более чем на 5 коп. Этот необременительный для пассажиров расход приносил правлению дороги годовую прибыль более чем в 100 тыс. руб. С 1888 г. были введены специальные поезда с билетом в полцены (выдававшимся туда и обратно). Идя навстречу пожеланиям любителей музыки, правление разрешило абонировать места на концертах за 10–50 коп.

570

…костюмированные балы. «За ночь намело на пол-аршина конфетти и серпантина — следы бури, которая называлась „gala“ или „бенефис“. Особенный запах стоял в огромном вокзале, где царил Чайковский и Рубинштейн. Сыроватый воздух заплесневевших парков, запах гниющих парников и оранжерейных роз, и навстречу ему тяжелые испарения буфета, едкая сигара, вокзальная гарь и косметика многотысячной толпы» (Мандельштам О. 6, 7).

571

…великого князя Константина Константиновича с семьей… Константин Константинович (1858–1915) — вел. кн., командир л.-гв. Преображенского полка, генерал-инспектор военно-учебных заведений. Президент Академии наук (с 1889), почетный член Общества поощрения художеств, Русского музыкального общества, православного Палестинского общества, Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии, С.-Петербургского, Московского и Казанского университетов, председатель Русского археологического общества, попечитель педагогических курсов при столичных женских гимназиях. Поэт, драматург, переводчик, критик. Первая публикация стихов под псевдонимом «К. Р.» — в 1882 г. Самая известная пьеса К. Р. — «Царь Иудейский» (поставлена им на сцене императорского Эрмитажного театра). Переложил на музыку ряд собственных произведений, стихи А. Толстого, А. Майкова, В. Гюго. П. И. Чайковский написал на стихи К. Р. цикл из 6 романсов (1887) (за предоставление справки приношу благодарность Н. Б. Ветошниковой). Семья К. Р. — его жена Елизавета Маврикиевна (принцесса Саксен-Альтенбургская и герцогиня Саксонская) и девять детей. Олег Константинович, погибший на фронте 29 сентября 1914 г., был подающим надежды пушкинистом: он осуществил публикацию рукописей Пушкина, хранившихся в Александровском лицее. К. Р. владел в Павловске дворцами Павловским (в котором он умер) и Константиновским. В первый можно было получить доступ по рекомендации. Второй — деревянный 2-этажный, похожий на дом помещика, стоял на берегу пруда в 200 саж. восточнее Розового павильона. Его занимали служащие княжеского двора, а в летние месяцы — Михайловская женская патриотическая школа (Успенский А. 24; Baedeker K. 191).

572

…мачта парусного корабля… Эта забава, называемая Сеткой, была устроена в боскете, отведенном под «морские» упражнения детей генерал-адмирала вел. кн. Константина Николаевича. Под мачтой была натянута канатная сетка. «Можно было без риска увечий производить всякие эволюции на реях и на лесенках, так как в случае падения эта сетка вас подхватывала. Масса более взрослых мальчишек (все одетые в матросские рубахи) с утра до ночи взбегали здесь по лесенкам и проделывали, под наблюдением двух всегда при Сетке дежуривших матросов, всякие акробатические номера. Мы же, „малыши и карапузы“, мальчики и девочки, довольствовались тем, что топтались на сетке, куда мамаши, няньки, гувернантки или те же дежурные матросы нас подсаживали. <…> Когда наступал момент идти домой, то раздавался рев» (Бенуа А. I. 259). Рей, рея — подвижной поперечный брус на мачте, служащий для крепления парусов и для подъема сигналов. Ванты — неподвижные снасти, которыми мачта крепится к бортам.

573

…катались в экипажах. Извозчики брали за катание по парку 60 коп. за первый час и по 40 коп. — за следующие (Baedeker K. 189).

574

…домик с верандой. Близ Тярлева железная дорога входила в парк. Молочная ферма — посередине между Тярлевом и стоящей на 1,5 версты восточнее дер. Глазово. В 1834 г. арх. К. И. Росси придал главному павильону, о котором идет речь, «готический» вид. На 1-м этаже было 5 скромно оформленных комнат и кухня, на 2-м — музейчик фарфоровой и фаянсовой посуды, в которой при Марии Федоровне рассылали молоко, масло и сыр гуляющим в парке (Крашенинников А. 254).

…павловская земляника. Запах павловской земляники запомнила Анна Ахматова: «Запахи Павловского вокзала… Первый — дым от допотопного паровозика, который меня привез, — Тярлево, парк, salon de musique (который называли „соленый мужик“) (речь идет о Круглом павильоне. — А. С.) второй — натертый паркет, потом что-то пахнуло из парикмахерской, третий — земляника в вокзальном магазине (павловская!), четвертый — резеда и розы (прохлада в духоте) свежих мокрых бутоньерок, которые продаются в цветочном киоске… потом сигары и жирная пища из ресторана» (Ахматова А. I. 22).

575

…деревянный театр… Театр на 900 человек в «дачно-русском» стиле — постройка арх. Н. Л. Бенуа (1876). «Несмотря на свои четыре яруса, (он) казался снаружи не в меру расползшимся и приземистым, а фасады его состояли из одних галерей на столбиках. Эти галереи обслуживали снаружи ложи и коридоры. Столбики соединялись посредством аркатур из прорезанных орнаментов, и это придавало зданию какой-то беспокойный и уж очень несерьезный вид. Неудачно был выбран и цвет… темно-коричневый, „скучный“, плохо вязавшийся с зеленью парка» (Бенуа А. I. 260). Зрительный зал расписал парижский художник Ж.-Э. Обе; на занавесе он изобразил храм Аполлона в Павловском парке. Репертуар по преимуществу опереточный (Розанов А. 72, 78).

576

Вырица в описываемое время… Когда открыли Витебскую железную дорогу, в 3 верстах от ст. Вырица на левом берегу Оредежа стояла дер. Вырица (27 дворов), станция же была в лесу. В 1906 г. АО «Нева» приступило к строительству дачного поселка на своих землях по правому берегу (в Княжеской долине). Начали с устройства телеграфа, водопровода, амбулатории. Эти удобства в сочетании с прекрасными природными условиями и железной дорогой создали спрос на дачные участки. Сдавали внаем за высокую плату по 2 тыс. участков в год (ЛО. 59, 60). К 1914 г. появилась конная железная дорога. Гражданский инженер М. В. Красовский построил деревянную церковь Казанской Божией Матери в древнерусском стиле (1914).

577

Леса привлекали охотников. Право на охоту принадлежало владельцам угодий. Государственные угодья можно было арендовать под охоту. Охотиться на самок лося и оленя запрещалось (штраф 500 руб.). Сроки запрета на охоту: на лосей — с 1 января до 15 августа; на оленей — с 1 марта до 15 июля; на косулей — с 15 ноября до 31 мая; на глухарей и тетеревов — с 15 мая до 15 июля; на глухарок и тетерок, тетеревов-глухарей и белых куропаток — с 1 марта до 31 августа; на вальдшнепов с 1 июня до 15 июля; на диких уток — с 1 марта до 29 июня; на серых куропаток — с 1 декабря до 15 августа; на фазанов и зайцев — с 1 февраля до 31 августа (Baedeker K. 30–31). Таким образом, первой дичью, добывавшейся после Петрова дня, были утки, глухари, тетерева и вальдшнепы.

…с легашом или пойнтером. Легаш (легавый) — порода собак, тренируемых для охоты на пернатую дичь. Пойнтер — короткошерстная крупная легавая собака.

…предпочитали покупать ягоды и грибы… Как и нынче, это было делом вкуса: «Обыкновенно среди леса коляски нашего пикника останавливались, седоки разбредались по рыхлым мхам в поисках грибов и черники, а прислуга располагала под деревьями скатерти, самовар, посуду и закуски» (Бенуа А. I. 24). «Все лето, по обыкновению, я провела у себя на даче, занимаясь цветами и собиранием грибов» (Кшесинская М. 62). «Любимейшим ее (матери В. В. Набокова. — А. С.) удовольствием было хождение по грибы. <…> Разговаривая с москвичами и другими провинциалами, я заметил, что и они не совсем понимают некоторые тонкости, как, например, то, что сыроежки или там рыжики и вообще все низменные агарики с пластинчатой бухтармой совершенно игнорировались знатоками, которые брали только классически прочно и округло построенные виды из рода Boltus, боровики, подберезовики, подосиновики. В дождливую погоду, особенно в августе, множество этих чудных растеньиц вылезало в парковых дебрях, насыщая их тем сырым, сытным запахом — смесью моховины, прелых листьев и фиалкового перегноя, — от которого вздрагивают и раздуваются ноздри петербуржца» (Набоков В. 43).

578

По Северной железной дороге… Ближайшим привлекательным для дачников местом на левобережье Невы были берега Славянки (Енакиев Ф. 29). Более отдаленные места вверх по Неве стали приобретать популярность только после открытия около 1900 г. пароходной линии на Шлиссельбург (Раевский Ф. 246).

…дачными местами были Пелла и Мга… Пелла — на полпути к Шлиссельбургу, на правом берегу устья Тосны. Здесь самое широкое место Невы (1,1 км) и самая южная точка ее русла. Местность восхищала красотой почти нетронутой природы — скалы, озера, вековечный лес кругом.

Мга еще не упомянута в Брокгаузе — Ефроне 1896 г.

Начиная с Ивановского шли хорошие леса. Окрестности с. Ивановского (35 дворов) считались самой красивой местностью на левом берегу Невы. В начале XX в. усадьбой владел литератор Н. А. Лейкин (Пыляев М. 1996. 436, 438).

…дачной местностью были Островки и Мойка. Островки — деревня (28 дворов) на правом берегу Невы в 5 км выше Ивановского. Мойка, на левом берегу Невы в 8 км выше Островков, — народное название (по ближайшей речке) села Анненского.

579

…дули холодные ветры. Цветы в Шлиссельбурге начинают цвести в июле и погибают от морозов в августе (Пыляев М. 1996. 102).

580

…Ланская, Удельная, Озерки. Из-за недостатка хорошей воды и отсутствия мест для купания Ланская котировалась у дачников невысоко. К началу XX в. близость к городу и удобное сообщение превратили Ланскую в место зимовки многих петербуржцев (Пыляев М. 1996. 432, 433). Существующее станционное здание (как и на ст. Удельная, Шувалово, Парголово, Левашово) построил финский арх. Б. Гранхольм (Кобак А. 34, 35).

Удельная привлекала дачников дешевизной помещений, удобством сообщения с городом, парком, обширным искусственным бассейном, театром. Многие жили тут зимой (Пыляев М. 1996. 433). В 1893 г. юго-западную часть бывшей Удельнинской пустоши передали Царскосельскому скаковому обществу под ипподром. Здание станции построили в 1912–1915 гг.

Озерки славились театром (с 1910 г. «Шантеклер»), одним из самых солидных в пригородах столицы: его арендовали лучшие антрепренеры, здесь играли корифеи императорской сцены, дебютировали будущие знаменитости, среди них В. Ф. Комиссаржевская (1894) и Е. М. Грановская (1898). Драматические спектакли сменялись опереттой, дивертисментами, концертами цыган, выступали французские и итальянские оперные певцы. В саду — казино, скетинг-ринк, синема. В ротонде играл оркестр л.-гв. Семеновского полка. На стеклянной террасе давал представления парижский театр-кабаре. Гостей манил французский ресторан. Часто устраивались гулянья и иллюминации. С высящейся рядом Поклонной горы в ясные летние дни любовались Петербургом, «чувствуя себя выше Исаакиевского собора». Зимой это излюбленное место катания на санях (Алянский Ю. 167, 168; Пыляев М. 1996. 434; Раевский Ф. 240; Baedeker K. 193).

…как и Лесное. «Лесной, вследствие близости города, удобного сообщения, сухости места, массы зелени и здорового воздуха, является любимейшей и многочисленнейшей дачной колонией». Парк содержался в образцовом порядке, местами являя «образцы торжества научных знаний и усилий над неумолимыми факторами нашей северной природы» (Пыляев М. 1996. 427, 428). Летом сюда съезжались средние слои столичного населения, включая художественную интеллигенцию. Зимой на дачах задешево снимали комнаты студенты Лесного, а с 1902 г. и Политехнического институтов; жили служащие этих институтов; селились небогатые служащие. Строились теплые зимние дома, нередко каменные. К началу XX в. пустили паровик с тремя вагонами, к которым летом прицеплялся еще открытый вагон с империалом; в 1914 г. провели трамвай, а паровик сняли. К 1910-м гг. население Лесного достигло 50–60 тыс.; по большей части это было «образованное общество». Лучшие дачи стояли по Старо-Парголовскому пр. Лесной — самый «театральный» пригород Петербурга. В начале XX в. здесь было 5 театров. Первый — в Беклешовом саду, где кроме театра имелась открытая сцена. В 1892–1893 гг. каждое лето шли драмы, фарсы, оперетты, иногда оперы; с 1903 г. 3 раза в неделю давались драматические спектакли, 4 раза водевили и дивертисменты. Уровень публики падал, театр заглох, Беклешовка превратилась в место развлечения простонародья с каруселями и балаганами по воскресным и праздничным дням. «Чистая» публика потянулась в Театр у Серебряного пруда (Институтский пр., 20), где шли современные модные пьесы, русская классика (Островский, Чехов), мелодрамы, фарсы, водевили. Третий театр был при Лесном клубе — с хорошо сплоченной труппой и знаменитыми гастролерами; преобладали отечественные драмы. Четвертый — Шато де Флер на Выборгском шоссе у ст. Ланская; тут давались оперетки. В ноябре 1914 г. на пересечении Муринского пр. и Болотной ул. открылся Петроградский молодой (Лесной зимний) театр (Петровская И. 1994. 340–344).

…Сосновке… В Сосновке по праздничным дням устраивались на лесной полянке танцы под гармонику, привлекавшие много публики (Пыляев М. 1996. 427).

581

При входе в Шуваловский парк… В Шувалово в иной летний день наезжало до 15 тыс. петербуржцев, привлеченных красотой местности, глубокими богатыми рыбой озерами с темной чистой водой и песчаным дном, музыкой и театром в Озерках. Чтобы справиться с таким потоком, проложили от Новой Деревни Озерковскую железнодорожную ветку (1893). От ст. Шувалово (вокзал — 1908 г.) к Шуваловскому парку по Суздальскому озеру перевозил за 10 коп. пароходик. Каналы соединяли это озеро, по которому сновали яхты и лодки «Парусного кружка» и частных лиц, с двумя другими озерами (Красногородцев С. 621). На вершине шуваловского Парнаса стояли скамьи под сенью густоветвистых кудрявых берез (в чем при желании можно было видеть аллюзию на фреску Рафаэля «Парнас» в Ватиканском дворце), отсюда любовались панорамой Петербурга. Дворец Шувалова — Белый дом (ныне Малый дворец, арх. Г. А. Боссе); с 1912 г. строился Загородный дом (ныне Большой дворец, арх. С. С. Кричинский).

582

Следующей станцией было Парголово… Парголово (от чухонского «пергала» — черт) — общее наименование ряда деревень на Выборгском шоссе. Дачники бродили в полях, посещали живописные деревеньки Заманиловку, Кабловку, Юкки, всходили на Церковную гору. Невдалеке — Крестовая (Лысая) гора, откуда созерцали Петербург в лучах закатного солнца, утопающего в море (Пыляев М. 1996. 435; Раевский Ф. 242). Имя горы и предмет созерцания располагали к отождествлению горы с Голгофой, а Петербурга — с апокалипсическим Небесным Иерусалимом. Вокзал, напоминающий маленький замок, построен в 1906 г.

…дачные места до финляндской границы… Великое княжество Финляндское было автономией в составе Российской империи.

…при станции Левашово… «Левашово тише и малолюднее Шувалова и Парголова, местоположение его хотя красивое, но уступает им во многом» (Пыляев М. 1996. 435, 621). Вокзал выстроен в 1908 г.

До Токсова… Токсово — «деревня в живописном озерном уголке, известном как „Петербургская Швейцария“» (Baedeker K. 194).

…на Гражданку… «Гражданка — небольшая немецкая деревушка — по первому же впечатлению носит следы довольства и благополучия. Дома довольно большие, в два этажа, верхний — холодный; обшиты тесом; впереди небольшой садик, в котором разбиты клумбы с цветами. Все дома построены по одному типу с неизбежными двумя балконами по фасаду. Заборы и палисадники, выкрашенные белой краской, стоят прямо, ровно, точно вытянулись в струнку. Внутри стены оклеены обоями. Свои чистенькие домики колонисты сдают на лето петербургским дачникам» (Бахтиаров А. 1903. 30).

…на Юкки. Юкки стоят на озерце, обрамленном крутыми берегами. С самой высокой точки, рядом с отличным рестораном, любовались панорамой «ближней Финляндии» (Baedeker K. 193).

…Териоки (Зеленогорск)… «В Териоках песок, можжевельник, дощатые мостки, собачьи будки купален, с вырезанными сердцами и зазубринами по числу купаний, и близкий сердцу петербуржца, домашний иностранец, холодный финн, любитель Ивановых огней и медвежьей польки на лужайке народного дома, небритый и зеленоглазый, как его называл Блок. <…> Летом в Териоках — детские праздники. До чего это было, как вспомнишь, нелепо! Маленькие гимназистики и кадеты в обтянутых курточках, расшаркиваясь с великовозрастными девицами, танцевали па-де-катр и па-де-патинер, салонные танцы 90-х годов, с сдержанными, бесцветными движениями. Потом игры: бег… с ногами, увязанными в мешок, и с сырым яйцом на деревянной ложке. В лотерею всегда разыгрывалась корова. То-то была радость француженкам! Только здесь они щебетали, как птицы небесные, и молодели душой, а дети сбивались и путались в странных забавах» (Мандельштам О. 17, 18).

…виллы с огромными участками. Такого рода дачу в 1899 г. снимал близ Райвола (Рощино) Альберт Бенуа: «…старомодный (еще не в стиле „модерн“. — А. С.) покрашенный светло-желтой краской дом в два этажа с обязательной вышкой-бельведером на боку» (Бенуа А. II. 260).

…«Пенаты»… Усадьбу площадью около 2 га в двух верстах от ст. Куоккала И. Е. Репин приобрел в 1899 г. Домик обрастал пристройками, верандами, балконами, в 1906 г. поднялся 2-й этаж с затейливыми скатами кровли, стеклянным шатром над мастерской, резными украшениями, флюгерами. Все делалось по рисункам художника. С 1907 г. Репин, отказавшись от профессорства в Академии художеств, стал постоянным жителем «Пенатов» (пенаты — древнеримские фамильные или «отеческие» хранители дома, прежде всего запасов продовольствия, символы родного дома, домашнего очага). Участок превратился в парк с аллеями, беседками, прудами. Аллея Пушкина пересекала лужайку, названную площадью Гомера, беседка была храмом Озириса и Изиды, в конце аллеи высилась 12-метровая ажурная башенка Шехерезады, с которой открывался вид на залив. По средам принимали гостей. На станции их поджидали извозчики. У Репина гостили А. М. Горький, В. В. Маяковский, Ф. И. Шаляпин, И. В. Ершов, А. К. Глазунов, Б. В. Асафьев, С. А. Есенин, И. А. Бунин, А. И. Куприн, М. М. Тарханов, В. М. Бехтерев, И. П. Павлов и многие другие. В «Пенатах» Репин похоронен (Карпенко М. 7–9).

…писателя Леонида Андреева… Андреев Леонид Николаевич (1871–1919) — писатель, драматург. Пользовался в 1905–1907 гг. огромной популярностью среди интеллигенции, искавшей в литературе «мирообъемлющих» тем. Его дача в Райвола (арх. А. А. Оль, 1907) была знаменита своей причудливостью.

583

…таможенного досмотра не было. По М. И. Пыляеву (1898), в Белоострове (Валкеасаари) производился-таки таможенный досмотр лиц, проезжающих в Финляндию и въезжающих оттуда (Пыляев М. 1996. 436). К. Бедекер (1914) сообщает о такой же процедуре с финской стороны в Териоках (Baedeker K. 194).

584

…на Сайменском канале… Сайменский канал — основная водная артерия, связывающая юго-восточную Финляндию, лежащую вокруг огромного озера Сайма, с Финским заливом (в Выборге).

585

…в Териоках был летний театр… В Финляндии не было театральной цензуры, этим пользовались для постановки на сцене териокского театра запрещенных в России пьес. Летом 1907 г. там работал Свободный театр В. Р. Гардина, летом 1912 г. — «Товарищество актеров, писателей, художников и музыкантов» под руководством В. Э. Мейерхольда (Петровская И. 1994. 170). В начале мая для актерской труппы, состоявшей из бывших актеров «Дома интермедий» и постоянных посетителей «Бродячей собаки», в Териоках была снята общая дача. «Все вместе ели, пили чай, ходили по их огромному парку. <…> Хотя у них еще ничего не налажено и довольно богемно, но духа пустоты нет. <…> За сосновым парком — море, очень торжественное, был шторм, кабинки все разбиты» (Блок А. VIII. 391). Художником «Товарищества» был Н. Н. Сапунов. 14 июня 1912 г. он утонул во время прогулки на лодке по заливу (Богомолов Н. 173, 174).

586

…на самом берегу Невки, рядом с пристанью… У этой пристани ныне стоит ресторан-поплавок «Океан». Рядом находился увеселительный сад с колоссальным театром «Аркадия».

Колея этой ветки была обычная… Стандартная ширина колеи в России — 1,537 м; в Европе — 1,435 м.

587

Эта частная железная дорога… Озерковая линия принадлежала «Обществу содействия благоустройства Шувалова, Озерков и 1-го Парголова».

Много публики ездило на ипподром… Ипподром Царскосельского скакового общества располагался справа от платформы. Скачки проводились с 1 июня по 15 августа (Baedeker K. 95).

588

…первой станцией была Лахта. В 90-х гг. Лахтой, Лисьим Носом, Горской и Дибунами владело семейство графов Стенбок-Ферморов. В Лахте на берегу залива они построили 2-этажный Охотничий замок (арх. А. И. Кузнецов). С 1900 г. Лахта — имение графа А. В. Стенбок-Фермора. В 1905 г. его семейство начало распродавать земли вокруг Лахты под дачи; возникли поселки Ольгино и Александровка (названы в честь жены владельца Лахты и его самого). Большую часть населения Лахты (в 1905 г. 72 домохозяина, 392 жителя) составляли финны. Сдав дома на лето, сами они селились в сараях, где зимой помещался скот. Место для отдыха было не из удобных: западные ветры гнали на Лахту тучи песка; при ветрах со стороны залива огороды, луга, дворы, погреба и ледники заливались водой; вода в колодцах была пригодна только для скота; для дачников воду привозили в бочках. «Местность красивая, слов нет, — писала одна из газет. — Есть здесь и море, есть и лес. Зато есть и страшная сырость. Пожившие на Лахте несколько лет сряду получат… не только лихорадку, но даже самый закоренелый ревматизм». Добирались до Лахты не только железной дорогой, но и от Николаевской пристани пароходиками Финляндского общества легкого пароходства или от Новодеревенского вокзала извозчиком (25 коп. с попутчиком и ручным багажом). Летом Лахта была излюбленным местопребыванием петербургских немцев (Богданов И. 20–23, 29–33, 40–43).

…два теннисных клуба. В теннис (лаун-теннис) в России начали играть в конце 1870-х гг. В международных соревнованиях русские теннисисты участвовали с 1903 г. Чемпионаты в России проводились с 1907 г. В 1908 г. создан Всероссийский союз клубов лаун-тенниса (с 1912 г. он стал членом Международной федерации лаун-тенниса). Союз издавал ежегодник, пропагандировавший игру и разъяснявший ее правила. К 1914 г. в России было 48 теннисных клубов.

…первым клубом в России. Первым в России был Лахтинский лаун-теннис-клуб (осн. в 1888 г., председатель в 1908 г. Л. Л. Зейденбрюк). В 1912 г. в нем состояло 97 человек. В более престижном клубе «Клеверный листок» (осн. в 1891 г., председатель в 1908 г. К. К. Спрогге, в 1912 г. В. В. Шауб) состояло 120 человек. В обоих клубах около 40 % составляли женщины. В Лахте и Ольгине было 7 площадок, которые редко пустовали. Соревнования на кортах Лахты вызывали большую прессу. В Лахте умер и похоронен Л. Ф. Лоренц (1875–1912) — до 1908 г. первая ракетка России (Богданов И. 36, 37; приношу благодарность Н. Б. Ветошниковой за предоставленные ею сведения).

589

…дачный поселок Ольгино. На карте распродажи участков имения Стенбок-Ферморов (воспр. Богданов И. 122) значилось: «„Ольгино“. Вблизи моря. Все участки покрыты хвойным лесом, частью строевым. Полное благоустройство, широкие улицы, тротуары, абессинские (так! — А. С.) колодцы, спиралекалильное освещение. Купальни в море. Построено уже более 150 зимних домов. Запрещены постройки заводов, фабрик и питейных заведений. Размер участков 300 кв. саж. при фасаде 15 с. и глубине 20 с. Контора против вокзала „Лахта“ и в Петербурге, Невский, 46». С самого основания Ольгина тут был разбит парк, устроены летний театр, гимнастическая площадка, два корта, яхт-клуб; был проведен телефон (Богданов И. 33).

…уходили в залив ловить рыбу. Лахтинский разлив и окрестные болота были одной из крупнейших в мире стоянок перелетных птиц. В XIX в. их насчитывали тут 44 вида. В заливе в изобилии водились осетры, навага, семга, камбала, макрель, «захожие сельди» и «салакушка» — любимая пища «чухонцев». 17 мая 1909 г. на р. Юнтоловке, впадающей в Лахтинский разлив, прошли состязания по ловле рыбы. Первый приз (золотой жетон) достался врачу Левицкому, выудившему двумя удочками 7 окуней, 6 ершей, подлещика и щуку (Богданов И. 20, 43).

590

…связанное с ужасами казней… Тут же казненных тайно хоронили. В 1905–1907 гг. Лисий Нос называли «лобным местом русской революции».

591

…разлив с обширной акваторией… Акватория (водное пространство, водоем). Дачный поселок Разлив возник в начале XX в., когда построили участок железной дороги Тарховка — Сестрорецк.

…Сестрорецк с чистенькими улицами… «Сам город — пыльный и грязный, с покосившимися деревянными домиками; хороша только приморская часть, где расположены дачные местности» (Бахтиаров А. 1903. 111).

…русские трехлинейные винтовки. Производство 3-линейных винтовок С. И. Мосина развернуто здесь в начале 90-х гг. В год их выпускали 2–3 тыс. Завод получил за них высшую награду на Всемирной выставке в Париже (1900). На заводе разрабатывались образцы отечественного автоматического оружия.

…имел прекрасных специалистов, рабочих… В 1905 г. на заводе было около 2 тыс. рабочих.

…роща, посаженная еще при Петре I… «Дубки» (так же, как в Лахте и Лисьем Носу) замышлялись Петром I, чей дворец стоял тут у моря, как корабельная роща. Для мачт раскидистые дубы оказались непригодны, получился парк. До сих пор тут есть дубы, которым более 280 лет.

592

Сам Сестрорецкий Курорт… Климатический и бальнеогрязевой курорт, открывшийся в 1898 г., состоял из курзала, пансионата и водолечебницы (Бахтиаров А. 1903. 112). Комната в пансионате стоила от 40, зимой от 35 и более рублей в месяц, ежедневный стол — 2 руб. 50 коп., завтрак — 1 руб., обед — 2 руб., плата за посещение 4–8 руб. (Baedeker K. 194).

…прогуливалась курортная публика. Этот променад, длиною в 200 сажен, по вечерам освещался электричеством (Бахтиаров А. 1903. 112).

593

…на дюнах шумели сосны. Дюны, тянущиеся на 13 верст, своим происхождением обязаны господствующему здесь западному ветру и деятельности моря. Песок их — наносной, со дна моря. «На Финском заливе нигде нет такого сильного прибоя морских волн, как в Сестрорецке» (Бахтиаров А. 1903. 111, 112).

594

…домами, деревянными и каменными. Специальные распоряжения препятствовали хаотичности застройки поселков и требовали соблюдения противопожарных мер. Фасады следовало обращать на улицу более оживленную, дома ставить в линию; крыши запрещалось крыть соломой, дымовые трубы предписывалось возводить на фундаменте, трубы должны были не менее чем на аршин возвышаться над коньком. Намереваясь построить дом, хозяин участка испрашивал разрешение Санкт-Петербургской уездной земской управы и представлял план. Управа давала ответ в течение двух недель; план возвращали, копия оставалась в управе.

Без плана всякая постройка приостанавливалась распоряжением местной полиции, виновных привлекали к ответственности (Богданов И. 38, 39).

…не выглядело урбанизацией… Урбанизация — распространение черт и особенностей, свойственных городу.

595

…в кухмистерскую. Кухмистерская — небольшой ресторан, столовая.