А окна лавок их! Огромнейшие рамы

Бесстыдны, холодны и залиты огнем.

Хрусталь сверкающий, блестящие рекламы

И куклы с вежливым, безжизненным лицом.

(А. Лозина-Лозинский)

Но не рынком единым, о котором шла речь выше, жив был торговый Петербург. Помимо рынков в столице раскинулась громадная сеть торговых предприятий. Мы видели, что там, на рынках, не было особо специализированных лавок, специализация товаров началась скорее в магазинах, расположенных в центре города.

Вся торговля в Петербурге находилась в частных руках. Исключением была только продажа водки, которая производилась в казенных лавках (об этом ниже). Во всех торговых предприятиях фиксированных, определенных цен на те же товары того же производства не было. Везде, как и на рынке, цены были «с запросом». В лучших магазинах висели объявления — «цены без запросов» или европеизированное «prix fixe»^[293], но и то не всегда это соблюдалось. Опытные приказчики распознавали богатого провинциала и продавали ему «с надбавочкой».

Крупные магазины были, конечно, в центре города, но и скромные магазины в начале века стали подтягиваться, расширяться, переоборудоваться на новый лад. Большое внимание начали обращать на рекламу: повсюду красивые вывески и витрины — подражание магазинам в Гостином дворе, где использовались световые эффекты, различные звезды из электрических лампочек, особенно в окнах ювелирных магазинов. Вообще Гостиный двор, где покупателями была изысканная публика, «задавал тон». Там же появлялись уже специализированные магазины, не только в нашем понимании, но даже и «по специальности» — одежда для кормилиц, кучеров, лакеев, духовных лиц^[294] и пр.

В крупных магазинах манера вежливого обхождения была основным способом привлечения публики. Здесь приказчики «высшего класса» щеголяли французскими словами, у прилавка слышалось: «Merci, madame», «Je vous prie», одеты они были по последней моде, прическа à la Capoule^[295] (по имени знаменитого французского артиста), с начесом на лоб, манеры «галантерейные» и т. д. Многие знали своих покупателей, особенно если это были жены титулованных особ, при появлении их тотчас приносили стул и не жалели времени, раскидывая перед такими дамами одну коробку за другой, чтобы продемонстрировать особые образцы брюссельских кружев или только ею излюбленных отделок для платья. Если дама перероет все коробки и уйдет, не найдя нужное, приказчик не смел отразить на своем лице неудовольствие, боясь, что в другой раз она обратится к другому приказчику, что уронит его престиж. И слова дам: «Я покупаю кружева только у Таратина» или «Эспри — только у Шутова и Кольцова» — заслуга магазина и своего рода реклама^[296] для него. Покупку до экипажа такой публики не гнушался донести и сам приказчик. В других случаях это выполнял специальный мальчик, одетый в форму с надписью на фуражке, скажем, «Второв и сыновья».

Итак, реклама и обхождение с покупателями — вот что спасало магазин в конкуренции. Некоторые фирмы этими средствами добивались звания «поставщиков двора его величества»^[297], чему содействовали и крупные пожертвования в пользу благотворительных учреждений, участие их в российских и междугородных выставках, награды и медали за качество товаров. Такой поставщик имел право написать на вывеске рядом с царским гербом и свое «придворное звание». Такие магазины особенно блистали. Разумеется, звание обязывало стараться сделать магазин образцовым. Устроиться на работу в такой магазин уже было нелегко, нужна была рекомендация.

Большим событием в Петербурге было появление модернизированного типа магазина — универмага Гвардейского экономического общества, разместившегося сначала в Доме армии и флота^[298]. Торговля шла там в тесных помещениях, не удовлетворявших расширяющихся запросов магазина. За несколько дней до войны были выстроены громадные здания на Конюшенной улице, туда-то и переместился с широким размахом магазин Гвардейского общества. Ранее Петербург не знал универсального типа магазина, где, не выходя из одного здания, можно было купить все — от продуктов питания до музыкальных инструментов, офицерского обмундирования, снаряжения для лошади, заказать одежду, приобрести предметы роскоши, привезенные из-за границы, — словом, все. Сюда мог прийти всякий и что угодно купить, но членами общества могли быть только гвардейские и флотские офицеры. Цена для них была та же, разница заключалась в том, что при покупках членами общества «на пай» в конце года начислялся доход, который им и выдавали. Народу в универмаге бывало много, товар первоклассный, цены не выше, чем в других магазинах. Он сразу стал популярен.

Поразил сразу же петербуржцев обилием, разнообразием и качеством товаров появившийся в самом центре гастрономический магазин Елисеева^[299]. Некоторые торговые фирмы имели по нескольку магазинов. У конфетной фабрики Конради было семь магазинов. Фабрика дешевых конфет «Ландрин», похожих на леденцы, открыла 40 магазинов. Лучшие бакалейные товары можно было купить у Соловьева, Черепенникова, которые имели тоже по нескольку магазинов. Живые цветы во все времена года предлагала фирма Эйлерса. Ей принадлежало 5 магазинов. Объединение прибалтийских хозяйств «Помещик» раскинуло по всему городу 40 магазинов. Известная по всей России обувная фабрика «Скороход» имела в столице 7 магазинов. Такой рост представительств известных фирм^[300] наблюдался особенно в 1900–1910 годах.

…А кругом —

числа нет вывескам лубочным:

кривая прачка с утюгом,

две накрест сложенные трубки

сукна малинового, ряд

смазных сапог, иль виноград,

или над лавкой мелочной

рог изобилья полустертый.

(В. Набоков)

Тянулись за большими магазинами и лавки средней марки, тоже стараясь себя рекламировать вывесками, как выше мы уже писали, на всех возможных местах: на трамваях, на пустых стенах, на пристанях и т. д. Над входом в булочную было принято вывешивать золоченый крендель, в обувном магазине — золотой сапог, громадные часы повисали над часовым магазином и т. д.

Чем дальше от центра столицы, тем больше становилось магазинов помельче — лавок и лавочек. В них часто совсем не было приказчиков, хозяин с семьей жил при магазине. Над входной дверью висел колокольчик, который давал хозяину знать, что зашел покупатель. Хозяин выходил из жилой комнаты в магазин и отпускал требуемое. Особый вид был у так называемых мелочных лавок. Это были своего рода маленькие универсамы. Там можно было купить хлеб, селедку, овощи, крупу, конфеты, мыло, керосин, швабру, конверты, почтовые открытки и марки, дешевую посуду, лампадное, постное, сливочное и топленое масло, пироги с мясом, морковкой, саго, гречневой кашей. При мелочной лавке была и маленькая пекарня. На Рождество и Пасху можно было отдать сюда запечь окорок или телячью ногу. Там же продавались кнуты, рукавицы для извозчиков. Всего не перечесть. Таких лавок было очень много, и это было удобно. В них практиковался кредит. Хозяин выдавал покупателю заборную книжку, куда вписывались все покупки. Расчет производился раз в месяц. Кредитом пользовались постоянные жители, которых знал хозяин. Кредит прикреплял покупателя к лавке. Были и поощрения со стороны хозяина: к празднику исправному плательщику выдавалась премия, скажем коробка конфет.

Обычно купцу принадлежало несколько лавок, в каждую он ставил доверенного приказчика, который ежемесячно сдавал определенную сумму дохода, а остальное хозяина не интересовало. Такие лавки бывали своего рода клубом, где по вечерам собиралась «дворовая аристократия» — дворники, прислуга, кучера, ремесленники. Забегут на минутку купить десяток папирос или на копейку квасу и за разговорами задержатся. Обсуждались сенсационные новости: измены, драки, кражи. Тут же писались письма, давались юридические советы и даже медицинские консультации.

Прибегает в слезах горничная: ударила хозяйка. Немедленно появляется «адвокат», который сразу же пишет жалобу мировому судье с «полным знанием всех законов Российской империи» и ссылкой на фантастическую статью. При почтительном молчании присутствующих автор зачитывает свое произведение, слышатся возгласы: «Ну и голова, Спиридоныч: если уж напишет, никто с крючка не сорвется». Или придет измученная женщина: муж опять запил, что делать? Советчики рекомендуют: «Ты б свела его в Варшавскую церковь»^[301] или «Иди к тетке Агафье на Вторую роту: она заговаривает от пьянства». Все поддакивают: «Точно, давно проверено».

У каждой порядочной лавки или магазина были двухколесные тележки. В них развозили товары. Этим занимались «молодцы» — здоровые парни, которые в остальное время переносили ящики, кипы, перекатывали бочки. Воз картонных, фанерных или лубяных коробок из магазина модных дамских вещей поражал размерами, из-за него не увидишь, бывало, возчика.

Мясные лавки на тележках развозили по столовым и трактирам мясо. Фирма «Помещик» развозила по квартирам молочные продукты. Гуталин, который появился в наше время и вытеснил ваксу, развозился по магазинам и лавкам тоже в особых тележках.

В столице работало много модных мастерских и портных. Девушки-ученицы кроме прямых своих занятий должны были доставлять заказы по домам, разносили громадные картонки. За задержки они получали выговоры и от заказчиц, и от хозяек, а причина опоздания была самая простая: встретился угодный молодой человек, вот и полюбезничала немного.

Продажа водки была царской монополией. Специальные казенные винные лавки — «казенки» — помещались на тихих улицах, вдали от церквей и учебных заведений. Так того требовали полицейские правила. Эти лавки имели вид непритязательный, обычно в первом этаже частного дома. Над дверью небольшая вывеска зеленого цвета с государственным гербом: двуглавым орлом и надписью «Казенная винная лавка». Внутри лавки — перегородка почти до потолка, по грудь деревянная, а выше проволочная сетка и два окошечка. Два сорта водки — с белой и красной головкой. Бутылка водки высшего сорта с «белой головкой», очищенная, стоила 60 копеек, с «красной головкой» — 40. Продавались бутылки емкостью четверть ведра — «четверти», в плетеной щепяной корзине. Полбутылки называлась «сороковка», т. е. сороковая часть ведра, сотая часть ведра — «сотка», двухсотая — «мерзавчик». С посудой он стоил шесть копеек: 4 копейки водка и 2 копейки посуда.

В лавках «сидельцами» назначались вдовы мелких чиновников, офицеров. «Сиделец» принимал деньги и продавал почтовые и гербовые марки, гербовую бумагу, игральные карты. Вино подавал в другом окошечке здоровенный «дядька», который мог утихомирить любого буяна. В лавке было тихо, зато рядом на улице царило оживление: стояли подводы, около них извозчики, любители выпить. Купив посудинку с красной головкой — подешевле, они тут же сбивали сургуч с головки, легонько ударяя ею о стену. Вся штукатурка около дверей была в красных кружках. Затем ударом о ладонь вышибалась пробка, выпивали из горлышка, закусывали или принесенным с собой, или покупали здесь же у стоящих баб горячую картошку, огурец. В крепкие морозы оживление у «казенок» было значительно большее. Колоритными фигурами были бабы в толстых юбках, сидящие на чугунах с горячей картошкой, заменяя собою термос и одновременно греясь в трескучий мороз. Полицейские разгоняли эту компанию от винных лавок, но особенного рвения не проявляли, так как получали угощение от завсегдатаев «казенки».

«Кюба», «Контан», «Медведь», «Донон»,

Чьи имена в шампанской пене

Взлетели в невский небосклон

В своем сверкающем сплетенье!

(Н. Агнивцев)

Идут, обнявшись, смеясь и толкаясь,

В открытые настежь пивные.

Идут, как братья, шумя и ругаясь,

И все такие смешные.

(Саша Черный)

…Видимо, именно здесь, в повествовании о петербургской торговле, необходимо рассказать, как столица утоляла голод вне дома. И тут были свои контрасты, разительные отличия.

С одной стороны, фешенебельные рестораны, с другой — чайные, всякого рода закусочные, где торговали дешевой снедью. Каких только ресторанов не было! К фешенебельным относились «Эрнест», «Пивато», «Кюба», два «Донона» (старый и новый), «Контан»^[302]. Здесь тяжелую дубовую дверь открывал швейцар, который с почтением раскланивался. На его лице было написано, что именно вас он и ожидал увидеть. Это обыкновенно бывал видный мужчина в ливрее с расчесанными надвое бакенбардами. Он передавал вас другим услужающим, которые вели вас по мягкому ковру в гардероб. Там занимались вашим разоблачением так ловко и бережно, что вы не замечали, как оказались без пальто — его принял один человек; без шляпы — ее снял другой; третий занялся тростью и галошами (если время было осеннее). Далее вас встречал на пороге зала величественный метрдотель. С видом серьезнейшим он сопровождал вас в залу: «Где вам будет угодно? Поближе к сцене или вам будет мешать шум?» Наконец место выбрано. Сели. Словно из-под земли явились два официанта. Они не смеют вступать в разговоры, а только ожидают распоряжения метрдотеля, а тот воркующим голосом, употребляя французские названия вин и закусок, выясняет, что вы будете есть и пить. Наконец неслышно для вас он дает распоряжения официантам, которые мгновенно вновь появляются с дополнительной сервировкой и закуской. Метрдотель оставляет вас, чтобы через минуту вновь появиться и проверить, все ли в порядке. Два официанта стоят поодаль, неотступно следят за каждым вашим движением. Вы потянулись за солью — официант уже здесь с солонкой. Вы вынули портсигар — он около с зажженной спичкой. По знаку метрдотеля одни блюда заменяются другими. Нас всегда поражала ловкость официантов и память метрдотеля, который не смел забыть или перепутать, что вы заказали.

Одета прислуга была так: метрдотель в смокинге, официанты во фраках, выбриты, в белых перчатках. Такие рестораны заполнялись публикой после театров. Они работали до трех часов ночи. Часов в 8–9 начинал играть оркестр, румынский или венгерский. Программа начиналась в 11 часов, выступали цыгане, певицы. В некоторых ресторанах были только оркестры. Во многих ресторанах прислуга была из татар, они были исключительно расторопны^[303].

Цены здесь были очень высоки: обед без закуски и вин стоил 2 рубля 50 копеек. Особенно наживались владельцы ресторанов на винах, которые подавались в 4–5 раз дороже магазинных цен, и на фруктах. В конце обеда или ужина метрдотель незаметно клал на край стола на подносе счет и исчезал. Было принято оставлять деньги поверх счета с прибавкой не менее десяти процентов^[304] официантам и метрдотелю. При уходе все с вами почтительно раскланивались, так же «бережно» одевали, провожали до дверей.

За кулисами этой роскоши — 20 часов ежедневного труда прислуги: поварят, судомоек, кухонных мужиков, которые должны были приходить рано утром и чистить, мыть, резать, убирать посуду. Да и сам шеф-повар не знал отдыха ни днем, ни ночью — за все в ответе. Дети-поварята засыпали на ходу, часто их не отпускали домой, и они, приткнувшись на стуле, спали по 3–4 часа.

Ниже рангом были «Медведь», «Аквариум», «Вилла Родэ», рестораны при гостиницах. Там бывали главным образом фабриканты, купцы. Они обязательно требовали варьете с богатой программой. Устраивались кутежи. Прислуга была не так сдержанна.

Далее шли рестораны I разряда: «Вена», «Прага», «Квисисана», «Доминик», рестораны при гостиницах «Знаменской», «Северной», «Англетер». В них цены были ниже. Посещали их в основном люди деловые — чиновники, служащие банка, а также артисты и зажиточная молодежь.

«Вена» на Малой Морской посещалась прежде всего артистами, писателями, художниками. Обстановка там была свободная^[305]. Заводились споры, обсуждались вернисажи, литературные новинки, посетители обменивались автографами, иногда декламировали, пели. Хозяин ресторана поощрял такие вольности, сам собирал рисунки знаменитостей, вывешивал их как рекламу.

Особый характер приобрел ресторан «Квисисана» на Невском, возле «Пассажа». Там был механический автомат-буфет. За 10–20 копеек можно было получить салат, за 5 копеек — бутерброд. Его охотно посещали студенты, представители небогатой интеллигенции. Студенты шутили, перефразируя латинскую пословицу: «Менс сана ин Квисисана»^[306].

Знаменит был ресторан Федорова на Малой Садовой, он славился стойкой^[307]. Не раздеваясь, там можно было получить рюмку водки и бутерброд с бужениной, и все это за 10 копеек. Посетители сами набирали бутерброды, а затем расплачивались. По вечерам здесь была толпа. В этой толкучке находились и такие, кто платил за один бутерброд, а съедал больше. Один буфетчик не мог за всеми уследить, несмотря на всю расторопность. И так он в обеих руках держал по бутылке водки, наливая одновременно две рюмки. Он же получал деньги, сколько называл посетитель. Говорят, что кое-кто из недоплативших за бутерброды по стесненным обстоятельствам, когда выходил из кризисного положения, посылал на имя Федорова деньги с благодарственным письмом.

Ресторан при «Мариинской» гостинице в Чернышевом переулке был рассчитан на своих постояльцев^[308] — гостинодворских купцов, промышленников, коммерсантов, старших приказчиков. Здесь можно было заказать чисто русскую еду, официанты были в белых брюках и рубахах с малиновым пояском, за который затыкался кошель — «лопаточник». У купцов бумажник назывался «лопаточник», поскольку в развернутом виде напоминал лопату, которой загребал деньги. По вечерам здесь играл русский оркестр, музыканты были в вышитых рубахах.

Каждый ресторан имел свою славу. Ресторан при «Балабинской» гостинице на Знаменской площади славился ростбифами^[309], другой — солянкой и т. д. Рестораны были открыты до 3 часов ночи.

Рестораны II разряда работали до 1 часа ночи. Они были скромнее: и помещение, и кухня, и обслуживание. Но и цены были ниже. Оркестрик маленький или просто машина, куда закладывали бумажный рулон с выбитыми отверстиями. Она действовала по типу пианолы. Внешне — с выдумкой: она выглядела как буфет, посередине, как правило, тирольский пейзаж. Вертящиеся стеклянные трубочки имитировали водопад, из тоннеля выезжал маленький поезд, переезжал через мостик в скалах, исчезал в горах, затем появлялся снова. В ресторанах второго и ниже разрядов водка подавалась не в графинах, а в запечатанной посуде, чтобы посетитель не сомневался. Хорошие рестораны были при вокзалах, особенно при Варшавском, Финляндском и Царскосельском. Очень уютный ресторан был при Новодеревенском вокзале Приморской линии^[310].

Рестораны низшего разряда назывались трактирами^[311]. Свое название они уже не оправдывали, поскольку стояли не на проезжих дорогах — трактах, а на городских улицах. В центре города этих заведений не было. Обычно трактиры и чайные имели две половины: одна — для публики попроще, для «чистой» публики другая. Обслуживали здесь половые. Особой чистоты не было, но кормили сытно. Здесь обедал трудовой люд, вечером собирались компании, бывали скандалы и драки, слышались свистки, появлялся городовой, кого-то вели в участок, других вышибали. Играла машина или гармонист. Цены невысокие. Часто сюда заходили только попить чаю. Не доверяя чистоте посуды, сами споласкивали ее. При заказе порции чаю подавали два белых чайника: один маленький — для заварки, другой — побольше, с кипятком; крышки были на цепочках, а носики в оловянной оправе, чтобы не разбивались.

Особо выделялись извозчичьи чайные и трактиры^[312]. При них был большой двор с яслями для лошадей. При въезде в город были постоялые дворы для приезжих крестьян, которые могли остановиться на несколько дней, поставить лошадь, получить для нее фураж и сами питались недорого. Здесь было грязно, неопрятно, стоял специфический запах. Топили здесь здорово, люди спали не раздеваясь, можно было и за столом закусывать, не снимая верхнего платья.

Любопытны были названия некоторых трактиров и чайных^[313]. На грязных трактирчиках можно было видеть: «Париж», «Лондон», «Сан-Франциско» или же с выдумкой хозяина — «Муравей», «Цветочек». У одного трактира было название маленького городка Ярославской губернии — «Любин», откуда приезжало много расторопных ярославцев, которые начинали с половых, постепенно богатея, открывали свои заведения. Кормили в трактирах щами, горохом, кашей, поджаренным вареным мясом с луком, дешевой рыбой — салакой, треской.

Особую категорию представляли собой столовые для бедных служащих, студентов^[314]. В них не подавали напитков, но за небольшую плату — 15–20 копеек — можно было получить приличный обед. Чисто, аккуратно работали сама хозяйка и ее семья. Славились польские столовые, где вкусно готовили специфические польские блюда — зразы, фляки (потроха) и т. д. Много таких столовых было и близ учебных заведений, например около Технологического института. Были столовые и при университете, и при Технологическом институте, которые содержались кассой взаимопомощи студентов, налогов такие столовые не платили, даже имели дотацию. Обеды были сытные, и главное — на столах хлеба полные корзины, ешь вдоволь. Можно было пообедать за 10–15 копеек. Всюду, конечно, самообслуживание.

Примечания:

2

…живорыбные садки… «Садок представляет собою простую баржу с прорезями посредине и решетчатыми стенками и дном для беспрепятственного протока речной воды: тут и сохраняется рыба, помещаясь в разных отделениях по сортам». Предметом роскоши была стерлядь из Астрахани и с Северной Двины. Доверенные от садков нередко скупали стерлядь еще до начала лова. Главными потребителями ее были модные рестораны. Содержатель ресторана откупал 2–3 тысячи рыбин и оставлял их на сохранение в садке, заперев его на замок. «Главным предметом торговли живорыбных садков считается сиг, щука, судак, форель и ерш. Большая часть этой рыбы идет из Ладожского озера» (Бахтиаров А. 1994. 108, 109). В 1914 г. в Петербурге стояло 13 садков: один у Английской наб. против Сената; другой на Мойке против д. 5; остальные на Фонтанке: против д. 8 и у мостов Пантелеймоновского, Симеоновского, Аничкова (два), Чернышева, Лештукова, Семеновского, Обуховского, Измайловского и Египетского.

3

…до клиники Виллие. Клиника Виллие — ныне Военно-медицинская академия. Зимой 1914 г. были устроены следующие переправы: Калашниковский пр. — Малая Охта; 27-я линия Васильевского острова — Мясная ул.; Смольный пр. — Большая Охта; Пальменбахская ул. — Панфилова ул. Действовали и санные перевозы: Сенат — 1-я линия; Гагаринская ул. — часовня Спасителя; Английская наб., 68 — Морской корпус (ПЖ. 316).

29

…людей в лаптях. Разговор с каталем на выгрузке кирпича: «Отчего вы в сапогах не работаете?» — «В сапогах неудобно: ноги отобьешь или мозоль натрешь. В лапте-то и так, и эдак ноги можно поставить, а в сапоге нельзя!» (Бахтиаров А. 1994. 102).

30

…подставлял плечо с кожаной подушкой. «Разговор с носаком: „Кожаная подушка зачем?“ — „Без нее — беда! Двух-трех досок не перенесешь, до крови плечо натрешь, да и опасливо: неравно, вот эту кость переломишь!“ Во время полуденного перерыва носаки отдыхают, лежа на земле, подложив подушки в изголовья. Работая с 4 утра до 6 вечера, носак перетаскивал 100–150 досок-дюймовок» (Бахтиаров А. 1994. 100–101).

31

…работали крючники… Крючники, выгружавшие хлеб на Калашниковской пристани, работали артелями человек по 20–30. Артель нанимала квартиру, имела общий стол. Рабочая пора длилась от Пасхи до конца навигации. Работали поштучно. На Петров день и по окончании работ производился «дуван» — дележ заработка. Кроме артелей на пристани работали еще поденщики. Они нередко в два месяца зарабатывали столько же, сколько артель в четыре. Когда на судне образовывалась течь или оно погибало от напора льда, поденщик за авральную разгрузку мог получать до 1 руб. за куль. Во время работы царила тишина, слышались только шаги крючников. Иногда крючник перетаскивал в день до 2 тыс. 5–9-пудовых мешков (Бахтиаров А. 1994. 89, 90, 93).

293

Prix fixe (фр.) — твердая цена.

294

…духовных лиц… Другие товары, продававшиеся в специализированных лавках Гостиного двора, — кружева, перчатки, лампы, металлическая посуда, полотно и холст, художественная церковная утварь, колокола, парча, корзины, бамбуковая мебель, губки, корсетные материалы и принадлежности, кровати и матрацы, шелк, дамские шляпы.

295

Merci, madame (фр.) — благодарю, мадам.

Je vous prie (фр.) — прошу Вас.

…прическа a la Capoule… Короткая стрижка сзади, а спереди — прямой пробор с прядями, уложенными на лоб симметричными полукружиями. Названа по имени Виктора Капуля (1839–1924) — французского тенора и элегантного комедийного актера, гастролировавшего в Петербурге в 70-х гг., впоследствии директора Нью-Йоркской консерватории и Парижской Оперы. Прическа Капуля вошла в моду в 1876 г. Характерно отставание петербургских приказчиков от «заграничной», «барской» моды на 40 лет.

296

…только у Таратина… Торговое товарищество «В. А. Таратин» имело магазины на Большой Суровской линии Гостиного двора, а также в д. 22–24 по Большому пр. П. С. и д. 39 по 2-й линии В. О.

…своего рода реклама… Об ином способе заслужить благосклонность высокопоставленной особы рассказывала М. А. Головина — жена лейб-медика. «Как-то случилось ей зайти в Гостином дворе в ювелирный магазин. Почти одновременно с ней вошли две какие-то дамы, и хозяин засеменил перед ними. Дамы рассматривали, подбирали всякие вещи, наконец отобрали некоторые и стали торговаться. Ювелир запросил 800 р.

— Ну нет, триста, — решительно сказала одна из дам. — И пришлите сейчас же.

Ювелир улыбнулся и развел руками.

— Для вас — извольте-с! Немедленно же будут посланы.

Дамы ушли. Головина с недоумением слушала этот разговор и обратилась к хозяину.

— Послушайте, — сказала она. — Я не знаю теперь, как иметь с вами дело! Вы запрашиваете 800, а отдаете за 300. Это же Бог знает что такое!

— А знаете-с, кто эти дамы? — таинственно спросил ювелир. — Супруга его превосходительства г. Витте!..

— Да вам-то что за дело до Витте?

Тот усмехнулся:

— Верьте совести, что я не запросил ничего лишнего с них… А госпожа Витте дама нужная: биржа в их руках» (Минцлов С. 23). С. Ю. Витте был в ту пору министром финансов.

297

…«поставщиков двора его величества»… Придворное звание владельца торговой фирмы, в течение не менее 10 лет поставлявшего товары к императорскому двору и не имевшего ни одной рекламации. Оно присваивалось по заключению министра императорского двора. Получение звания означало признание государством высокого качества изготовленной продукции, гарантировало фирме выход продукции на международный рынок, получение выгодных и престижных заказов и, как следствие, высокой прибыли. Фирма получала право изображения на своей торговой марке государственного герба, наименования фирмы и даты ее основания. Здесь же отмечались все награды на российских, международных и петербургских выставках. Поставщики двора выполняли заказы для царской семьи, а также дипломатические, церемониальные и почетные подарки (прим. В. А. Витязевой).

298

…в Доме армии и флота. Здание Офицерского собрания на углу Литейного пр. и Кирочной ул., арх. В. Г. Гаугер, инж. А. Д. Донченко, 1895–1898 (ныне Дом офицеров).

299

…магазин Елисеева. Магазин торговал вином, шампанским и ликерами, колониальными товарами, фруктами, сигарами и табаком.

300

…представительств известных фирм… Магазины конфет и шоколада «М. Конради» — Невский пр., 20, 36, 106, Садовая ул., 109, Загородный пр., 44, Суворовский пр., 30, Университетская наб., 25, Большой пр. П. С., 35, Каменноостровский пр., 38.

Магазины «Т-ва Георг Ландрин» — Невский пр., 12, Екатерингофский пр., 9, Большой пр. П. С., 38, 92, Кронверкский пр., 47.

Из магазинов торгового т-ва «В. И. Соловьев» был знаменит магазин фруктов, колониальных товаров и вин на углу Гороховой ул. и ул. Гоголя, 7/15, другие магазины этой фирмы — гастроном на Невском пр., 47, и «Колониальные товары» на Николаевской ул., 1.

Самый известный магазин колониальных товаров, чая, фруктов и вин торгового дома «В. И. Черепенников с сыновьями» был на Литейном пр., 12, другие их магазины — Невский пр., 142, Литейный пр., 5, 36, 64, Пантелеймоновская ул., 8, Моховая ул., 22, Сергиевская ул., 21, Воскресенский пр., 9, Б. Дворянская ул., 27.

Магазины Г. Ф. Эйлерса — Невский пр., 30, Литейный пр., 24, Английская наб., 36, Каменноостровский пр., 23.

Лучший магазин сельскохозяйственного т-ва прибалтийских дворянских имений «Помещик» находился на углу Измайловского пр. и 7-й Роты; т-во предлагало свежее цельное детское, стерилизованное молоко и любые молочные продукты с доставкой на дом.

Магазины т-ва механического производства обуви «Скороход» — Невский пр., 61, Зеркальная линия Гостиного двора, 35–36, Б. Морская ул., 26, Забалканский пр., 89, Петергофский пр., 19, Большой пр. П. С., 55, Андреевский рынок, 28, Б. Сампсониевский пр., 64 (отделения оптовой продажи имелись в Париже, Вене, Гамбурге, Стокгольме).

301

…Варшавскую церковь… Церковь Воскресения Христова (наб. Обводного канала, 116), арх. Г. Д. Гримм и Г. Г. фон Голи, освящена в 1908 г. Этот храм, вмещающий 4 тыс. человек, построен на средства, собранные Александро-Невским обществом трезвости. Основателем общества, численность которого достигла более 70 тыс. человек, был священник Александр Васильевич Рождественский — духовный пастырь, пользовавшийся в народе признанием, едва ли уступавшим популярности о. Иоанна Кронштадтского. Ежегодно церковь посещало более миллиона человек (Антонов В. 1994. 171).

302

…«Контан». На европейский вкус, в центре Петербурга наиболее солидными ресторанами были «Кюба» (незадолго до войны переименованный в «Restaurant de Paris»), «Медведь», «Донон» и рестораны гостиниц «Европейская», «Астория», «Франция» (Б. Морская ул., 6), «Гранд-отель» (ул. Гоголя, 18), «Англетер» (Вознесенский пр., 10), «Регина» (Мойка, 61).

Вход в «Кюба» (Б. Морская ул., 16) был незадолго до войны оформлен академиком архитектуры И. А. Фоминым в строгом духе неоклассицизма. «Кюба» — подлинная академия гурманства. Этот ресторан чаще других упоминается в воспоминаниях о Петербурге. Характерная сценка: Коровин входит в «Кюба» с Шаляпиным — и тот, видя в ресторане много офицеров, робеет и спешит ретироваться (Коровин К. 176, 257). Было от чего оробеть: «Кюба» постоянно фигурирует в мемуарах Матильды Кшесинской как место приятных часов, проведенных ею в обществе великих князей. В День университетского акта 8 февраля здесь могли пошуметь и почтенные профессора, адвокаты, чиновники — бывшие выпускники университета (Лурье Л. 172). 2-й завтрак у Кюба (с часу до трех) стоил 1 рубль 25 коп., обед (с 6 до 9) — два с полтиной — три рубля.

В вестибюле ресторана «Медведь» (Б. Конюшенная ул., 27; ныне Театр эстрады) стояло чучело колоссального бурого медведя. Этот ресторан Э. Игеля, славившийся изящной архитектурой огромного главного зала, был «ночным фойе» столичных театров: сюда съезжалась респектабельная публика после спектаклей. Он и открыт был только в течение театрального сезона — с 1 сентября до 1 мая. 2-й завтрак (с 12 до 3) стоил, как и у Кюба; обед (с 6 до 9) — два с полтиной. «В главном зале устраивались торжественные обеды-приемы в честь знаменитых юбиляров — актеров, писателей, художников: обед в честь М. Г. Савиной — гостей более тысячи человек; обед в честь К. А. Варламова — хозяйка-распорядительница В. Ф. Комиссаржевская; обед по случаю пятилетия журнала „Театр и искусство“; обед, данный графом А. Д. Шереметевым в ознаменование начала двадцатого сезона созданного им оркестра. В 1910-х гг. в „Медведе“ часто бывал Ф. И. Шаляпин» (Алянский Ю. 151).

К «Донону» проезжали через подворотню дома 24 по Мойке. 2-й завтрак (с 12 до 3) стоил здесь полтора рубля, обед (с 5 до 8) — 2 руб. 50 коп. Обедать у Донона любили писатели, художники, ученые, устраивали пирушки выпускники Училища правоведения. Традиционным напитком была здесь жженка. В «Альбом обедающих» вписывали протоколы собраний, экспромты, шутки, карикатуры. При ресторане был зимний сад. В 1910 г. «Донон» переместился на Благовещенскую пл. и стал «Старым Дононом», а заведение на Мойке превратилось в «Новый Донон» (Алянский Ю. 85).

Пониже рангом стояли, с точки зрения европейских гостей, «Старый Донон», «Контан» и «Братья Пивато». В «Старом Дононе» (рядом с Николаевским мостом) после разъезда из театров собирался полусвет. Ресторан открывался в 3 часа дня. До 7 тут можно было пообедать за 2 рубля с полтиной.

В «Контане» (Мойка, 58) часто устраивались творческие вечера людей искусства и литературы. Одним из самых фешенебельных ресторанов столицы он стал с 1912 г.: каждый вечер — серьезный лирический дивертисмент с участием лучших русских и иностранных артистов; виртуозный румынский оркестр; дамам бесплатно подносились цветы (Алянский Ю. 122). Имелся зимний сад. 2-й завтрак (с 12 до 3) стоил 1 руб. 25 коп., обед (с 6 до 9) — два с полтиной.

«Пивато» (Б. Морская ул., 36) — итальянский ресторан. А. Н. Бенуа на всю жизнь запомнил парадный обед у своей бабушки К. И. Кавос — страстной поклонницы всего итальянского. Весь обед состоял из заказанных у Пивато венецианских национальных блюд (Бенуа А. I. 39). Сценка в воспоминаниях К. А. Коровина: у Пивато капельмейстер Частной оперы С. И. Мамонтова И. А. Труффи, заказав макароны, разговаривает с Мамонтовым по-итальянски о Мазини. 2-й завтрак у Пивато (с 12 до 3) стоил рубль, обед (с 5 до 9) — два рубля.

Из ресторанов вне центра у европейцев пользовались отличной репутацией «Вилла Эрнест» и «Братья Кюба» (ранее именовавшийся «Белльвю»). У интеллигентных же петербуржцев шикарный «Эрнест» (Каменноостровский пр., 60), хозяином которого был Эрнест Игель, слыл рестораном для «фармацевтов». Он открывался в 6 вечера; до 9 здесь можно было пообедать за 3 рубля. Здесь устраивались ежедневные концерты «с участием лучших артистов заграничных театров»; в обширном зимнем саду — артисты парижских театров «Казино», «Паризиана» и «Скала» (Алянский Ю. 245). «Братья Кюба» (Каменный остров, 24, — на берегу Б. Невки) — летний ресторан, открытый с 1 мая до 1 августа. Здесь тоже был 3-рублевый обед с 5 до 8 вечера. Местоположение, режим работы, цены говорят о том, что главными клиентами этих ресторанов были любители ночных гуляний и кутежей на Островах.

303

…они были исключительно расторопны. Посетителей обслуживали только мужчины. В первоклассные рестораны предпочитали нанимать официантов-татар, так как они не употребляют алкоголь. Целые села Казанской губернии занимались этой профессией.

Костюм официанта первоклассного ресторана — черный фрак без шелковых лацканов, черный жилет, брюки без лампасов, крахмальная манишка со стоячим воротничком и черным бантиком. Штиблеты часто были без каблуков, чтобы при ходьбе не производить шума. Нитяные белые перчатки и перекинутая через руку салфетка, которой официант протирал бокалы и тарелки, дополняли его костюм. В первоклассных ресторанах официанты не носили фартука. В других — подвязывали под жилет фартук длиной чуть ниже колен, сходящийся на спине. В ресторанах 2-го класса официанты были одеты в пиджаки, все остальные атрибуты были те же самые. Обращение посетителей к официанту — «человек»; официанты же именовали «гостей» «ваше сиятельство» или «ваше степенство». Особо почетным посетителям подавал блюда и наливал вино метрдотель. Он носил фрачный костюм или визитку с полосатыми брюками, с черным жилетом и черным бантиком. Позднее метрдотели чаще надевали смокинг (Ривош Я. 161).

304

…обед без закуски и вин… Закуска везде была очень дорога. Например, в «Медведе» рюмка лимонной водки стоила полтинник, «но за этот полтинник приветливые буфетчики буквально навязывали вам закуску: свежую икру, заливную утку, соус кумберленд, салат оливье, сыр из дичи. А могли закусить и горяченьким: котлетками из рябчика, сосисочками в томате, грибочками в сметане» (Аверченко А. 269). Посетители лакомились разносолами, чтобы разжечь аппетит к обеду, хотя иногда закуска заменяла второй завтрак.

…на винах… Дешевыми винами (от 1 руб. за бутылку) считались бессарабские, крымские и кавказские. Заграничные стоили гораздо дороже.

…не менее десяти процентов… Чаевые фактически были выше 10 % от счета, потому что оставлять меньше 30 коп. считалось неприличным. К этому надо прибавить еще по меньшей мере гривенник, которым приходилось вознаграждать гардеробщика (Baedeker K. 27).

305

…«Вилла Родэ»… «Вилла Родэ» занимала участок, выходивший углом к Строгановскому мосту (100 саж. по Новодеревенской наб. и столько же до Черной речки). В 1908 г. бывший управляющий Крестовским садом А. С. Родэ открыл здесь, на месте сада и ресторана «Новая Аркадия», зимний кафешантан, построил летний театр «Павильон Кристаль» и летнюю веранду-ресторан с обширной сценой. В программе — одноактные комедии и фарсы, дивертисмент. Выступали танцовщица Л. Г. Кякшт, хор цыган Н. Д. Дулькевича, оперный бас А. И. Мозжухин, артист Александринского театра И. В. Лерский. Имелся первоклассный притон, популярный среди золотой молодежи. Дорожившим своей репутацией дамам бывать на «Вилле Родэ» поздним вечером не рекомендовалось (Алянский Ю. 60–62).

Устраивались кутежи. К местам, прославившимся купеческими кутежами, относятся также ресторан купца К. П. Палкина, перешедший незадолго до 1914 г. к товариществу «В. И. Соловьев» (Невский пр., 47, ныне киноклуб «Титан»), и «Малый Ярославец» (Б. Морская ул., 8). По европейским критериям это были всего лишь «столовые с русской кухней», как и ресторанчик «Кузнецов» при магазине деликатесов (Невский пр., 29) (Baedeker K. 89).

…рестораны I разряда… Рестораны «Вена» (ул. Гоголя, 13), «Квисисана» (Невский пр., 46), «Доминик» (Невский пр., 24) К. Бедекер причисляет к «менее претенциозным». Ресторан при гостинице «Большая Северная» (Невский пр., 118) относит к «столовым с русской кухней». «Прагу» (Садовая ул., 9) и ресторан при гостинице «Знаменская» (Знаменская ул., 2) не упоминает вовсе. Зато приводит сведения об излюбленном немцами ресторане «Лейнер», о «Francais Albert» (оба по Невскому пр., 18), о ресторанах «Cave la Grave» (Б. Конюшенная ул., 14), «Макаев» (Невский пр., 23), «Метрополь» (Садовая ул., 14), «Брокманн» (Екатерининский кан., 45), «Бернар» (угол Николаевской наб. и 8-й линии В. О.) и о ресторане на пристани у Летнего сада (Baedeker K. 89).

В «Праге» имелись концертный зал, «кабинеты пианино», бильярдные (Алянский Ю. 202).

«Доминик», открытый в 1840 г. кондитером Домиником Риц-а-Порта, — первый в России кафе-ресторан. В начале XX в. славился ленчем (с 11 до 3 за 40–75 коп.). Обед (с 3 до 8) стоил от 75 коп. до рубля. «Доминик» был особенно популярен у шахматистов (Алянский Ю. 83). Завсегдатаев прозвали «доминиканцами»: за окнами — церковь св. Екатерины, находившаяся в ведении монахов ордена св. Доминика (Хршановский В. 151), которые носили черно-белое одеяние.

Обстановка там была свободная. «Вена» — своего рода клуб журналистов и литераторов средней величины. Блок, Кузмин, Волошин, сотрудники «Аполлона» его не посещали. «Свои» приходили ежедневно, имели свои столики, начинали обедать часа в 2, кончали в 8. После рыбного делали перерыв часа на два, в 6 подавалось мясное. Редакторы тут принимали работы, заказывали стихи поэтам: «Остается место на листе строчек на тридцать. Вы не могли бы к шести часам что-нибудь придумать?!» Поэт, не сходя с места, между супом и рыбным, начинал писать. В отличие от других ресторанов, обед был одинаков для всех, без выбора блюд; порция могла быть, по желанию, с добавкой; стоил обед из 4 блюд 80 коп. «Свои» обедали и «на запись», чего в других ресторанах не дозволялось (Милашевский В. 47, 48).

306

…«Менс сана ин Квисисана». Перефразировка латинского изречения «ens sana in corpore sano» — «В здоровом теле здоровый дух».

307

…славился стойкой. Ресторан выходца из ярославской деревни В. М. Федорова — М. Садовая ул., 8. «Небольшая зальца и вдоль всей стены стойка с умопомрачительным количеством закусок и яств. В верхнем ряду рюмки с „крепительным“. <…> Зубровка, зверобой, вишневка, спотыкачи, рябиновки, березовки, калган-корень… Солидные бокалы для сухих вин и средние пузатенькие рюмки для хереса, мадер, портвейна. Ну и коньяки, правда одной марки, так как рюмки уже налиты. <…> Закуски рыбные, колбасные, ветчинные. Буженину надо спросить, так как она подавалась теплой! Селедка, семга-балык, тешка-холодец, осетрина (на блюде). Мясо жареное, мясо пареное, холодное. Можно заказать и горячую котлету. <…> Тут же вы найдете ломтик оленя и медвежатины для людей „сверхсерьезных“ и знатоков. И даже мясо по-киргизски, деликатес эпохи Батыя» (Милашевский В. 39, 40).

308

…на своих постояльцев… Гостиница «Мариинская» находилась в Чернышевом пер., 3. Постояльцами были не только гостинодворцы, но и люди с Мариинского рынка и Апраксина двора.

309

…при «Балабинской» гостинице… «Балабинская» гостиница — Невский пр., 87.

…славился ростбифами… Ростбиф — кусок жареной говядины из хребтовой части туши или вырезки.

310

…по типу пианолы. Пианола — вид механического фортепиано.

…тирольский пейзаж. Тироль — живописная область в Альпах в западной части Австрии.

…при Новодеревенском вокзале… Новодеревенский вокзал находился на месте нынешнего югославского ресторана «Драго» (Приморский пр., 15).

311

…назывались трактирами. В середине 90-х гг. в Петербурге насчитывалось 644 трактира, в них работало 11 тыс. слуг. Заведения эти принадлежали 320 трактирщикам, из коих около 200 были ярославцами. Типы трактирщиков: 1) «Аристократы» — купцы с регалиями, почетом и титулами, а главное — с капиталом. Такому трактирщику 57–60 лет, он сед, в бриллиантах, с плавными, величественными движениями. Он одинаково может быть в компании генеральства, аристократии, литераторов, художников. Держится скромно и с достоинством, одет безукоризненно, говорит мало и дельно, собеседник приятный. Это тип вымирающий. 2) Старики — кулаки и кабатчики. Кулак тучен при маленьком росте. Бегающие глаза. Лапищи, наводящие страх на слуг. Слоноподобные ножищи. Костюм неряшливый, грязный. Ходит лениво, вообще избегая двигаться. В заведении больше кричит осипшим голосом, неграмотен. Таких большинство. 3) Новички, которым трактиры достались случайно или по наследству. Часто они наивны. Их любят и служащие, и посетители. У них все доброкачественное: водка, провизия, чай, вина. В итоге у них крупные убытки и недочеты. «В Петербурге приличному человеку (не говоря уже про дам) без шальных денег решительно негде закусить, некуда зайти, — сетует автор этой типологии. — Приличный человек, который выпьет, закусит, послушает орган, почитает газеты и уйдет, он много, много израсходует целковый… Между тем такому гостю надо предложить выбор по карте, подать все чистое, свежее, доброкачественное. А это все стоит денег». Трактирщикам выгоднее ориентироваться не на «приличную» публику, а на «серую» — мелких служащих, торговцев, разносчиков, приказчиков, писцов, канцеляристов, артельщиков: они невзыскательны, безответны, неумеренны и, «разойдясь», истратят все, что есть в кармане, и «окуня от сига не отличат, конины от черкасского мяса». Либо гнать деньгу из простого люда. Поэтому и трактиры в Питере либо «серые» (поближе к центру, числом до ста), либо «грязные» (преимущественно около фабрик, заводов, рынков). Атрибуты «серых» — проститутки, низкоградусная сивуха, гремящий орган и пьяная оргия завсегдатаев. «Грязные» — трактиры для чернорабочих и извозчиков, постоялые дворы, чайные, закусочные, народные столовые и кабаки — устраивались так, чтобы посетитель не смог ни поесть без выпивки, ни выпить наскоро и уйти: чтобы, имея возможность пить и заедать выпивку, он сидел в трактире, пока не пропьет последнюю копейку. Но вот наступает момент закрытия. «С криком, шумом, песнями, руганью, проклятиями вываливается из дверей ватага оборванцев, пропойц, бродяжек, чернорабочих, и все пьяные, безобразные, потерявшие человеческий облик, отравленные, очумелые… Горе прохожему, попавшему в это время на панель… Большая половина грабежей, побоищ, увечий совершается именно в грязных трактирах или на улице, тут же у дверей… Все помещения таких трактиров состоят из 2–3 низких, тесных комнат с промозглым вонючим воздухом; сюда набирается народу „сколько влезет“, так что повернуться негде; мебель состоит из простых скамеек и столов, посуда деревянная, никогда не моющаяся». Чтобы избавиться от зла «грязных» трактиров, резюмирует автор, надо открыть питейные дома, в которых можно только выпить — и уйти, а сидеть и бражничать — нельзя (Животов Н. IV. 24–36, 42, 43).

312

…извозчичьи чайные и трактиры. «Кроме отдельных извозчичьих притонов, раскинутых по всему лицу Петрограда, не исключая таких бойких местностей, как Толмазов переулок, Невский проспект, Большая Садовая и др., есть немало извозчичьих гнезд с целыми группами притонов. Таковы (кроме Лиговки и Обводного канала) Коломенская улица с частью Николаевской, „стрелка“ Петербургской стороны (близ Зоологического сада), „сердце“ Выборгской стороны (у Сампсониевского пр. близ клиники), окраина Васильевского острова (на Малом пр.) и Пески. <…> В „свой“ трактир извозчик едет за делом: напиться чаю, покормить лошадь, отдохнуть, выпить по маленькой, а в „гнездо“ он едет „погулять“ и гуляет с чисто извозчичьим безобразием, оставляющим позади безобразия разгула мастеровых и фабричных» (Животов Н. I. 27, 29).

313

…названия некоторых трактиров… В 1914 г. в Петербурге было два ресторана «Париж»: на Гороховой ул., 12, и Надеждинской ул., 37. Трактир «Лондон» — на Обводном канале, 96 (у Забалканского пр.). Трактир «Любин» (Боровая ул., 73) носил имя своего хозяина — Ильи Ивановича Любина, что не противоречит версии авторов, так как своей фамилией трактирщик, по всей вероятности, обязан родному городу.

314

…столовые для бедных… «Благодаря Обществу дешевых столовых и Обществу народных столовых в Петербурге можно получить прекрасный обед за самую ничтожную плату. Здесь подают за 6 копеек обед из двух блюд, за 1 коп. стакан чаю, за 1 коп. порцию хлеба, за 2 коп. кусок хорошего мяса и т. д.» (Животов Н. IV. 43).

Д. А. Засосов и В. И. Пызин не упоминают в этой главе о петербургских кафе. Самые известные — «Рейтер», «Цветков» (ранее «Андреев», Невский пр., 6), «Центральное» (Невский пр., 44), «Польское» (Михайловская пл., 2, — особенно любимое дамами, не желавшими тратить на перекус более полтинника) и пирожковая «Филиппов» (Невский пр., 45, — на углу с Троицкой ул.) (Baedeker K. 90).

Следует упомянуть и об артистических кабаре. В 1908 г. открылись «Лукоморье» и «Кривое зеркало», в 1910-м — «Дом интермедий», «Черный кот», «Голубой глаз», в 1912-м — «Бродячая собака», в 1914-м — «Пиковая дама» и «Зеленая лампа». Наступал «кафейный» период русской литературы, когда литературные позиции захватывала богема. Кабаре литературной молодежи — вызов официальной культуре (Бурини С. 275–279). Самым колоритным из них была «Бродячая собака», устроившаяся в подвале для дров (Михайловская пл., 5), на стенах которого С. Ю. Судейкин изобразил веселых персонажей Карло Гоцци. Завсегдатаи «Бродячей собаки» — Ахматова, Карсавина, Гумилев, Мандельштам, Городецкий, чета Судейкиных, Сапунов, Кузмин. 50-летний Сологуб казался в этой компании стариком. На программах печаталось четверостишие М. А. Кузмина: «Здесь цепи многие развязаны, — / Все сохранит подземный зал, / И те слова, что ночью сказаны, / Другой бы утром не сказал».