Архитектура: искусство жить в городе

Тяга к наслаждениям неизбежно подталкивала римлян к созданию соответствующих, достойных этих наслаждений декораций. Понемногу возникает настоящее искусство жизни — как в городе, так и в деревне. Об искусстве жить в деревне мы будем говорить в другой главе. Сейчас же речь пойдет о городе. Но чтобы лучше понять различные аспекты этой приятной, полной наслаждений жизни, следует различать два типа наслаждений: народные, то есть присущие беднякам, и свойственные высшему обществу, которое, собственно говоря, одно только и играло заметную роль в городе. Менталитет, образ жизни, способ существования этих двух категорий римского общества в самом деле были очень различными, и историки с полным основанием отмечают, что римское общество по-настоящему и не знало настоящего среднего класса.

Однако если повседневная жизнь знати нам прекрасно известна благодаря археологии и литературным источникам, то жизнь бедняков и те наслаждения, которым они предавались, заслуживают того, чтобы остановиться на них подробнее. Понять народные наслаждения и точно судить о них нельзя, если не известно, каковы были средства к существованию народа.

В течение долгого времени население Рима увеличивалось, но при этом площадь, занимаемая городом, не изменялась, поскольку нельзя было выходить за сакральные (священные) границы города. Этот легендарный город, понемногу становящийся хозяином всего мира, привлекал к себе толпы народа со всей Италии, а вскоре и всего Средиземноморья. Начиная с III и особенно со II века до н. э. жители завоеванных территорий жаждали стать римскими гражданами. В ход шли любые средства. Некоторые даже отдавали собственных детей в рабство римлянам, если те обещали освободить их и предоставить им таким образом доступ к римскому гражданству. Другие смешивались с римским населением и объявляли себя римскими гражданами во время переписей населения (которые проводились в Риме раз в пять лет). В 187 году до н. э. во время очередной переписи было обнаружено 12 тысяч таких лжеграждан; всех их отправили обратно, на их родину.

Но у Рима имелись и другие средства для пополнения населения: с одной стороны, это война, дававшая приток большого числа иностранцев и рабов, с другой — массовая миграция в город сельского населения. Многочисленные мелкие крестьяне разорялись: иногда потому, что задолжали богатым собственникам и не могли вернуть долг из-за плохого урожая, — тогда их земли конфисковывались, и они находили приют в Риме; иногда потому, что они уходили на войну и бросали свои земли, — а в том случае, если их земли занимал другой, им приходилось компенсировать ему убытки по возвращении с военной кампании или же оставлять землю тому, кто ее возделывал. Подобная ситуация получила распространение во время Пунических войн. Когда же Ганнибал пришел в Италию, сельские провинции охватила паника, и поскольку большая часть мужчин была на войне, их супруги и дети предпочли укрыться в Риме в надежде найти здесь прибежище. Все это население, совершенно очевидно, пополняло ряды бедняков. Многократное увеличение городского плебса ставило перед властями проблему жилья.

Семь римских холмов изначально были заселены теми, у кого хватало средств на постройку индивидуальных жилищ. Беднякам же оставались долины между холмами, например долина Велабр, расположенная между Капитолийским и Палатинским холмами к югу от Форума, или долина Субуры между Виминалом и Эсквилином к северу. Следует также учитывать, что к тому времени, когда начался значительный приток населения, эти долины были заболочены. Да и сам Форум был всего лишь большим болотом, частично осушенным во времена первых царей с помощью водостока — Клоаки Максимы. Нижние кварталы долго оставались рассадниками огромного количества болезней. К этому нужно добавить ужасающую грязь, малярию, землетрясения, частые в то время, и практически ежегодные наводнения. Одним из самых ужасных было наводнение 54 года до н. э.: вода поднялась так высоко, что стены домов, построенные из кирпича, намокли и развалились; многие погибли. Зимой мороз, летом распространение заразы также увеличивали число жертв. Теплое время года являлось и временем самой высокой смертности. У бедняков не было возможности, подобно богачам, провести удушливое лето за городом в сельской местности.

Когда сегодня смотришь на то, что сохранилось от античного Рима, понимаешь, какое большое место в строительстве занимали мрамор и камень. Действительно, во II веке до н. э. мрамор начал широко использоваться для публичных зданий и домов обеспеченных граждан. До появления мрамора Рим был городом, построенным из дерева, а потом кирпича. Именно из этих материалов строились дома бедноты, а потому часто целые здания обрушивались или сгорали. Жители, если им удавалось спастись, оказывались на улице. Когда же дело дошло до расселения городского плебса, то, поскольку бедноту нельзя было пускать на холмы, возникла идея многоэтажных зданий. Эти дома отличались крайней непрочностью, верхние этажи, по словам Цицерона, нависали над прохожими, а стены были такими тонкими, что их способна была разрушить самая слабая гроза. Что и произошло в 60 году до н. э.:

Мы населяем столицу
Всю среди тонких подпор, которыми держит обвалы
Домоправитель: прикрыв зияние трещин давнишних,
Нам предлагают спокойно спать в нависших руинах, —

писал Ювенал. Тем не менее эти здания являлись предметом спекуляций. Некоторые богачи, например Красс, нанимали до пяти сотен рабов, которые за бесценок возводили готовые рухнуть дома; эти дома сразу же раскупались, после чего отдельные квартиры распродавались по взвинченным ценам. Но все это было продиктовано жестокой необходимостью: на момент смерти Цезаря городской плебс насчитывал 500 тысяч человек из 700 тысяч населения. Нет смысла говорить, насколько неудобными были эти жилища: их обстановку составляли кувшин с отбитой ручкой, «печальный очаг, который не способен оживить огонь», и матрас, полный насекомых. О гигиене не могло быть и речи. Достачно сказать, что в подобном жилье не имелось отхожего места и содержимое ночного горшка выливали в дыру, расположенную под лестницей, или просто выплескивали в окно!

Улицы в этих народных кварталах были узкими и извилистыми. Когда в 390 году до н. э. Рим был разрушен галлами, диктатор^[44] Камилл приказал римлянам заново выстроить город. Государство помогло жителям, сделав оговорку, что перестройка должна быть закончена за год. Все принялись за дело, занимая любое свободное место, но не озаботившись генеральным планом. В результате центр Рима превратился в настоящий лабиринт, где находил убежище самый лихой люд. Улицы Субуры конца Республики были полны всякого сброда, в том числе беглых рабов; злоумышленники всех мастей соседствовали с мелкими торговцами, сапожниками, кузнецами, ткачами, цирюльниками. Любой мог купить по сходной цене съестные припасы, а также предметы, украденные в других кварталах города. Здесь же клиентов поджидали проститутки, описанные Плавтом: «Мукой лицо обсыпано, тростниковым маслом обмазано, трущобой воняют и затхлостью… бледные, больные, мешки с костями, девки за два асса…»^[45] Нечистые наслаждения, перенаселенность, нищета и насилие — вот чем живут эти бедняцкие улочки Рима, являющие собой театр бесконечной борьбы со смертью, притеснениями и болезнями. В этих кварталах свирепствуют эпидемии (понадобится более года, чтобы избавиться от августовской эпидемии 459 года до н. э.).

Понятно, что удовольствия, доступные народу, являются отображением жестокости его существования. Для простого народа главное — забыть о краткосрочности и неустроенности жизни. О какой морали можно говорить в подобных условиях? В этих кварталах распространены азартные игры, хотя они запрещены законом. Люди здесь ищут более или менее ярких и скоротечных наслаждений. Не случайно в Субуре процветает самая унизительная форма проституции. Но самыми посещаемыми местами, связанными с народными наслаждениями, являются кабаки. Их полно в народных кварталах, а также на подступах к местам зрелищ, театрам, циркам, амфитеатрам. К тому же кабатчики с выгодой для себя закупают мясо у совершающих жертвоприношения жрецов, а в имперскую эпоху — еще и у владельцев цирков, у которых они приобретают туши оленей и кабанов, заколотых на арене. Подобное дешевое мясо, приправленное люпином, вареным горохом, бобами или капустой, а также вареные бараньи головы и свинина являются основными блюдами в таких заведениях. В зловонной и накуренной атмосфере кабака, содержатель которого часто одет в одни панталоны, можно поесть за два асса. Кабаки были местом встреч воров, убийц, а также рабов, приходивших сюда поразвлечься, пока их хозяин ужинал в городе. Рабы пили вино или напиток из перебродившего зерна — алику, ели, играли в кости и сплетничали о своих хозяевах, а в это время какая-нибудь служанка развлекала их плясками. Вскоре распаленные вином, а также духотой и музыкой, рабы сами начинали петь и кричать, и редко когда подобное сборище не заканчивалось дракой. Но эти заведения были необходимы жильцам бедняцких кварталов, которые часто не имели возможности приготовить дома пищу. Они приходили сюда в поисках горячей еды, а особенно горячительных напитков на основе вина, представлявших собой разновидность грога и очень любимых римлянами.

Однако во времена Империи условия жизни меняются. Жилье становится более комфортабельным, и кабаки превращаются преимущественно в места сборов политических заговорщиков. Их стены украшают многочисленные надписи политического характера, примеры которых можно видеть на стенах кабаков в Помпеях. Император Клавдий приказал закрыть множество подобных заведений не только потому, что боролся с падением нравов, но и для того, чтобы помешать собраниям, особенно собраниям евреев. Калигула, как сообщает Дион Кассий^[46], запретил продавать готовое мясо и горячую воду, и в результате закрылось множество кабаков.

Кабаки были местами народных развлечений. Хотя римляне и прощали простой народ за посещение таких заведений, понимая, что это одно из немногих доступных удовольствий повседневной жизни, они осуждали знатных граждан, которые также захаживали сюда, чтобы свободно предаваться самым постыдным порокам: пьянству, разврату, насилию. В кабаке можно было встретить не только греческих философов, которые сидели здесь, завернувшись в свои плащи и придав себе меланхолический вид, дабы скрыть опьянение. Среди посетителей встречались и самые знаменитые граждане Рима — например Катилина, сын разорившегося патриция, о котором говорили, что он убил свою жену, чтобы жениться на более богатой невесте, убил сына, спал с собственной сестрой и весталкой, и о котором точно известно, что он организовал опасный заговор против Республики; или Пизон, закрывающий лицо, чтобы остаться неузнанным; или Антоний с его фигурой гиганта и широкой белокурой бородой, «который, не стесняясь, пьет у всех на виду, садится с наемниками и ест и пьет с ними за их столом…». Ювенал рисует портрет Латрана, императорского легата: «Легата в харчевне / Надо искать: он там выпивает с каким-то бандитом, / Вместе с матросами, вместе с ворами, с рабами из беглых, / В обществе палачей, мастеров гробовых…» Сатирик порицает подобную безнравственность: «Пусть будет недолгой позорная удаль: / Шалости разные надо сбривать нам с первой бородкой». Но что же тогда говорить о Нероне, который, по словам Тацита, гулял, переодетый рабом, по улицам, лупанариям и притонам Рима!

Вот как пишет об этом Светоний:

«Едва смеркалось, как он надевал накладные волосы или войлочную шляпу и шел слоняться по кабакам или бродить по переулкам. Забавы его были не безобидны: людей, возвращавшихся с ужина, он то и дело колотил, а при сопротивлении наносил им раны и сбрасывал их в сточные канавы; в кабаки он вламывался и грабил, а во дворце устроил лагерный рынок, где захваченная добыча по частям продавалась с торгов, а выручка пропивалась. Не раз в таких потасовках ему могли выбить глаз, а то и вовсе прикончить: один сенатор избил его чуть не до смерти за то, что он пристал к его жене. С этих пор он выходил в поздний час не иначе как в сопровождении войсковых трибунов, неприметно державшихся в стороне. Иногда и средь бела дня он в качалке тайно являлся в театр и с высоты просцения поощрял и наблюдал распри из-за пантомимов, а когда дело доходило до драк и в ход пускались камни и обломки скамеек, он сам швырял в толпу чем попало и даже проломил голову одному претору»^[47].

Улицы Рима ночью были пустынны. Множество бродяг, по примеру Нерона, объединялись, чтобы грабить прохожих, а кабаки служили им пристанищем. Здесь царила жестокая атмосфера насилия. Самые бедные, не имеющие крыши над головой, проводили ночь на скамьях, выпивая и развлекаясь. В любой момент могла случиться драка, подобная той, что описывает со своим обычным остроумием Петроний: два персонажа ссорятся друг с другом; тут появляется трактирщик и начинает поносить драчунов. Эвмолп (главный герой романа Петрония) вскакивает и отвешивает ему «основательную оплеуху. Хозяин, изрядно насосавшийся со своими гостями, запустил в голову Эвмолпа глиняным горшком, раскроил ему лоб и стремглав пустился наутек. Эвмолп… схватил деревянный подсвечник и помчался вслед за ним, частыми ударами мстя за поруганную честь… Поварята и всякая челядь наседают на поэта: один норовит ткнуть ему в глаза вертелом с горячими потрохами; другой, схватив кухонную рогатку, стал в боевую готовность; в особенности какая-то старуха, с гноящимися глазами, в непарных деревянных сандалиях, подпоясанная грязнейшим холстяным платком, притащив огромную цепную собаку, науськивала ее на Эвмолпа. Но тот своим подсвечником отражал все опасности»^[48].

Иногда в самый разгар развлечений являются стражники. Случалось, что они разыскивали беглого раба, как, например, в том же «Сатириконе». Стражу сопровождает глашатай, читающий розыскной лист. Например, такой: «Недавно сбежал из бань мальчик, 16 лет, кудрявый, нежный, красивый, по имени Гитон. Тысяча нуммов тому, кто вернет его или укажет его местопребывание». Гитон находится в трактире. Его тут же прячут под кровать. Руками и ногами он цепляется за ремни, поддерживающие матрас, и стражник не находит его.

Среднестатистический римлянин, даже если у него хватало средств жить в квартале получше, чем трущобы Субуры и Велабра, не имел возможности обзавестись роскошным домом. Его жилище было скромным, довольно грязным, практически без обстановки. Дело в том, что римляне в основном проводили время вне дома и именно город являлся обрамлением их жизни. Множество римских памятников являлись в некотором роде народными дворцами, например базилики и особенно бани. Римский гражданин не работал или работал мало, и подобное существование обеспечивало его праздной жизнью. Вот что пишет об этом Гораций:

Я, куда пожелаю,
Отправляюсь один, сам справляюсь о ценности хлеба,
Да о цене овощей, плутовским пробираюсь я цирком;
Под вечер часто на Форум — гадателей слушать; оттуда
Я домой к пирогу, к овощам. Нероскошный мой ужин
Трое рабов подают. На мраморе белом два кубка
С ковшиком винным стоят, простая солонка, и чаша,
И узкогорлый кувшин — простой, кампанийской работы.
Спать я иду, не заботясь о том, что мне надобно завтра
Рано вставать и — на площадь, где Марсий кривляется бедный
В знак, что он младшего Новия даже и видеть не может.
Сплю до четвертого часа; потом, погулявши, читаю
Или пишу втихомолку я то, что меня занимает;
После я маслом натрусь — не таким, как запачканный Натта,
Краденным им из ночных фонарей. Уставши от зноя,
Брошу я мяч и с Марсова поля отправлюсь я в баню.
Ем, но не жадно, чтоб легким весь день сохранить мой желудок
Дома потом отдохну. Жизнь подобную только проводят
Люди, свободные вовсе от уз честолюбия тяжких.
Я утешаюся тем, что приятней живу, чем когда бы
Квестором был мой отец, или дедушка, или же дядя^[49].

Форум вместе с Марсовым полем^[50] являлся основным местом встреч всех этих праздных людей. Форум — это не только политический и религиозный центр города, это перекресток римского мира, место, где совершаются все сделки. Именно здесь встречаются забота и наслаждение, сталкиваются люди всех рас. Здесь проводятся выборные кампании, произносятся политические речи, совершаются жертвоприношения, и все это происходит среди множества лавочек, в окружении бродячих торговцев, зычными голосами приглашающих купить то свежую рыбу, то мясо или овощи. В утренние часы на Форуме — площади размером в 100 метров в длину и 60 в ширину — происходит самая большая концентрация людей со всего города. Плавт прекрасно описал эту средиземноморскую атмосферу:

Нужен клятвонарушитель — так ступай к Комицию,
Лжец, хвастун — так отправляйся к храму Очистительной;
Дармотрателей богатых под Базиликой найдешь,
Там же выцветшие девки и пройдохи разные;
Сотрапезники-кутилы — возле рынка Рыбного,
А на Нижнем рынке ходят — с состояньем, важные;
А на Среднем, у Канала, — баскалыги явные,
Болтуны, нахалы, всякий злой народ — над Озером,
Негодяи, что наносят зря обиду каждому,
А меж тем достойны сами осужденья всякого.
В Старом же Ряду — дающие и берущие деньги в рост,
За святилищем Кастора — там уж люди темные,
Дальше же, в квартале Тускском, — продавцы самих себя.
На Велабре — мукомолы, мясники, гадатели,
Те, кто сами извернутся и другим помогут в том^[51].

Форум является излюбленным местом для прогулок. Именно поэтому Катон во II веке до н. э. повелел возвести там первую базилику. Сегодня от нее ничего не осталось, но туристы могут еще увидеть развалины базилики, построенной Сципионом Эмилианом, а также той, что построил Цезарь. Базилика представляет собой крытую колоннаду с большим центральным и двумя боковыми нефами, куда в неблагоприятное время года переносились заключение торговых сделок и свершение правосудия. Многочисленные уличные торговцы, занимавшие боковые нефы, делали это место для прогулок еще более ценным.

Самый приятный момент первой половины дня — это, несомненно, посещение цирюльника, который держит лавку рядом с Форумом или устраивается в таверне, прямо посреди улицы. Только очень состоятельные люди могли пригласить цирюльника к себе домой или иметь собственного из числа слуг.

Житель Рима проводил у цирюльника очень много времени, поскольку надо было дождаться своей очереди. За время сидения в очереди обменивались последними новостями. Сам цирюльник, позабыв о клиенте, также мог включиться в разговор, размахивая своей остро заточенной бритвой. Мода коротко стричь волосы и сбривать бороду пришла из Греции во II веке до н. э. Цирюльник усаживал клиента, повязывал ему вокруг шеи покрывало и предлагал на выбор бритву или пинцет. Некоторые предпочитали выщипывать волосы на подбородке пинцетом или депилировать их при помощи смолистой пасты, делающей операцию менее болезненной. Цирюльник протягивал клиенту наполненный водой таз, чтобы тот намочил и смягчил бороду, затем давал ему маленькое зеркало, благодаря чему тот мог следить за различными операциями. Начинали с бороды, затем переходили на остальную шевелюру. Цирюльник стриг и завивал волосы с помощью горячей ароматизированной воды. Потом он подкрашивал и полировал брови, удалял волосы из ноздрей, а также с рук и ног, обычно сжигая там волосы и полируя кожу пемзой. Заканчивал он маникюром. Имена некоторых цирюльников сохранились в памяти римлян. Таков, например, Лициний, который прославился благодаря женоподобным красавцам, проводившим у него многие часы в обсуждении каждого волоска и требовавшим, чтобы все локоны были одинаковыми! После чего такие модники больше не дотрагивались до своей прически; отсюда выражение, употребленное Сенекой: «Мужчина, скребущий голову пальцем».

После трапезы, чаще всего умеренной, обычно около часа дня, наступало время сиесты. Редко кто не предается сну в часы самой сильной жары, и надо было быть очень занятым, как, например, Цицерон до диктатуры Цезаря, чтобы тут же вновь приниматься за работу. Но самый приятный момент наступал, когда римлянин отправлялся в термы — эту «виллу для бедных». Во времена Империи этот обычай стал обязательным.

В годы Республики, то есть начиная с III века до н. э., самые богатые граждане устраивали бани у себя дома. Речь, однако, шла лишь о роскошной необходимости, и это место, часто темное и лишенное декора, едва ли манило к наслаждениям. Вода была иногда сомнительного качества, и купание позволяло, по словам Сенеки, смыть пот, но не запах. Во II же веке до н. э. появляются публичные бани, доступные и для мужчин, и для женщин. Они работали в рыночные дни, и плата за вход была весьма умеренной — всего четверть асса. Однако понемногу вкус к роскоши и поиски наслаждений приводят к тому, что эти заведения расширяются и множатся. Появляется привычка ежедневно ходить в бани, и именно Агриппа делает их бесплатными и преобразует в термы. В 33 году до н. э. в Риме насчитывалось 70 бань. Два века спустя их число превысило 950. Что касается больших терм, их число тоже быстро увеличивается. Помимо терм, построенных по приказу Агриппы на Марсовом поле, следует отметить термы Нерона, Тита (около Колизея), Домициана, Траяна (на Авентине), Каракаллы, Диоклетиана, Константина. Сегодня путешественник может посетить термы Каракаллы, раскинувшиеся на 11 гектарах, и термы Диоклетиана, занимающие 13 гектаров. Эти термы, к которым была подведена вода, соответствовали политической воле императоров и обошлись им в целое состояние. Это настоящие дворцы, подаренные императорами своему народу, чтобы он мог там наслаждаться и развлекаться, на время забыв о повседневной нищете. Они гарантировали режиму поддержку плебса. Надпись на термах Диоклетиана восхваляет императора, воздвигшего «эти прекрасные термы» для «своих дорогих римлян». Нередко здесь можно было увидеть трофеи и статуи, напоминающие о власти императора. Как отмечает тот же Сенека, термы были уже не средством удовлетворения насущных потребностей, а инструментом наслаждения. Новшества в архитектуре позволили упразднить несущие конструкции в пользу огромных сводов, покоящихся на мощных колоннах. Стены в термах были очень толстыми, чтобы избежать влияния внешней среды; внутри друг друга сменяли залы с небольшими оконцами для сохранения необходимой температуры и обширные проемы, позволявшие проникать большому количеству света. Огромные залы, бассейн с холодной водой под открытым небом занимают в термах Диоклетиана площадь в 2500 квадратных метров. Повсюду мрамор всевозможных цветов, расписанный прекрасными картинами. Капители колонн украшены скульптурами с мифологическими сюжетами. Своды были позолочены или покрыты мозаикой из стекловидной массы, разноцветные сюжеты которой создавали особое освещение, напоминающее свет, падающий сквозь витражи. На полу мрамор чередовался с черными мозаиками на белом фоне. И повсюду ниши со скульптурами — эротическими (например, статуя Венеры) или же мифологическими (знаменитый Лаокоон, украшавший термы Траяна). Начиная с восьмого часа (около двух часов дня) колокол возвещал об открытии терм, которые не закрывались до наступления ночи, а иногда работали и позже.

Оставив в аподитерии (раздевалке) в специальных вестиариях одежду под присмотром маленького раба (поскольку процветало воровство), гражданин, привыкнув к жаре в среднем зале — терпидарии, мог наконец перейти в другие парильни — кальдарии, усиливавшие потоотделение. Затем он окунался в горячую ванну, где смывал пот и скреб тело при помощи скребницы — разновидности скребка из рога, слоновой кости или какого-то драгоценного металла, изогнутого как ложка, форма которой прекрасно подходила к выпуклым частям тела. Эту операцию сложно было выполнить в одиночку, и бедняки, которые не могли воспользоваться услугами раба, терлись у стены. Рассказывают, что император Адриан увидел однажды, как ветеран армии трется подобным образом около стены, и спросил, зачем он это делает. Узнав, что он не может оплатить услуги раба, император тут же снабдил его деньгами. На следующий день множество стариков принялись тереться о стены, едва появился император, но тот просто посоветовал им помогать друг другу.

После горячей ванны приходит время ванны холодной, охлаждающей плоть, — фригидария. В больших термах можно было даже плавать в огромном бассейне. Эти ванны с холодной водой в некоторые эпохи были особенно популярны. При Помпее их рекомендовал врач Асклепиад, и говорят, что Антиной Муза вылечил Августа исключительно с их помощью.

Тот, у кого были средства, мог заказать массаж — иногда до, иногда после холодной ванны, а самые бедные довольствовались простым растиранием. Клиент растягивался на ложе, и массажист (часто мальчик или евнух) разминал ему мышцы. Растирания могли занимать много времени и сопровождались эпиляцией подмышек, проводившейся с помощью специальных маленьких пинцетов и мазей. Затем использовался крем, приготовленный из топленого сала и белой черемицы, предотвращающий зуд. Наконец тело умащали ароматными маслами и растирали подогретой шерстяной или льняной тканью. После этого пришедшему в бани оставалось только облачиться в тогу и вернуться к себе на обед.

Все эти операции проходили в расслабленной и часто чувственной атмосфере. Очень скоро бани становятся смешанными, и только император Адриан запретит совместные бани. Разврат был широко распространен: Овидий, например, советовал мужчинам и женщинам назначать в банях свидания. Нельзя точнее передать суть происходящего, чем это сделано у Сенеки:

«…Я живу над самой баней. Вот и вообрази себе все разнообразие звуков, из-за которых можно возненавидеть собственные уши. Когда силачи упражняются, выбрасывая вверх отягощенные свинцом руки… я слышу их стоны; когда они задержат дыханье, выдохи их пронзительны, как свист; попадется бездельник, довольный самым простым умащением, — я слышу удары ладоней по спине, и звук меняется смотря по тому, бьют ли плашмя или полой ладонью. А если появятся игроки в мяч и начнут считать броски, — тут уж все кончено. Прибавь к этому и перебранки, и ловлю вора, и тех, кому нравится звук собственного голоса в бане. Прибавь и тех, кто с оглушительным плеском плюхается в бассейн. А кроме тех, чей голос, по крайней мере, звучит естественно, вспомни про выщипывателя волос, который, чтобы его заметили, извлекает из гортани особенно пронзительный визг и умолкает, только когда выщипывает кому-нибудь подмышки, заставляя другого кричать за себя. К тому же есть еще и пирожники, и колбасники, и торговцы сладостями и всякими кушаньями, каждый на свой лад выкликающие товар.»^[52]

Таким образом, термы являлись распространенным местом встреч. Помимо собственно бань они включали в себя одну или несколько гимнасий (гимнастических залов), библиотеку, залы для отдыха и беседы. К этому надо прибавить толпу мелких торговцев и ремесленников: разносчиков напитков и продуктов, скульпторов, художников и т. д. Баня это не только место для наслаждений, здесь почти все занимаются спортом. Надо сказать, что спорт, столь превозносимый греками, был презираем римлянами. Долгое время он признавался всего лишь средством для лучшего потоотделения перед парильней. Стыдливость римлян была вначале шокирована теми упражнениями, которые греки выполняли обнаженными. Однако вместе с эллинизацией каноны мужской красоты постепенно занимали свое место в жизни римлян. Но физические упражнения при Катоне — это исключительно тренировка военных качеств: упражнения на мечах, метание копья, верховая езда, переплывание Тибра… Гимнастические упражнения воспринимались как игра. С течением времени молодые люди обретали вкус к атлетизму: во времена Империи проводились юношеские соревнования, собиравшие на стадионе толпы народа. Публика криками выражала свое восхищение накачанными торсами любителей и профессиональных атлетов.

Самыми излюбленными играми в термах были игры в мяч. В них играли в любом возрасте, а некоторые знаменитые персонажи являлись признанными мастерами — например Цезарь, Август, Меценат… Римляне использовали мячи разных размеров и ярких расцветок; достаточно твердые и набитые волосом служили для бросков со всей силы; мяч из более толстой кожи, набитый пухом, пагеника, предназначался для более спокойных игр и потому предпочитался людьми в возрасте. В мяч играли в одиночку, подбрасывая его в воздух, или в компании, перебрасывая друг другу. Игрок мог также с силой бросать мяч в стену и отбивать его раскрытой ладонью. Выигрывал тот, кто отбил мяч большее число раз, не допустив его падения. Одной из любимых игр был треугольник. Три игрока образовывали треугольник, у каждого был мяч. Каждый бросал свой мяч, кому хотел, так что игрок мог получить два мяча одновременно! Еще два игрока собирали мячи и трое считали броски. Очевидно, именно этой игрой занимался Трималхион в «Сатириконе»: «Мяч, коснувшись земли, в игре больше не употреблялся, а свой запас игроки пополняли из корзины, которую держал раб. По обеим сторонам круга стояли два евнуха: один из них держал серебряный горшок, другой считал мячи, что падали наземь». А ведь Трималхион был уже в весьма преклонном возрасте!

Римляне также питали большое пристрастие к коллективной игре в мяч. Например, они разделяли пространство грядой камней на два больших поля. Позади каждого поля находилась еще одна гряда. Мяч располагался на середине. Первый, кому удавалось завладеть мячом, должен был бросить его как можно дальше. На другом поле его ловили и перебрасывали обратно. Нужно было закинуть мяч как можно дальше, заставив противника зайти за ограничительную линию. Или вот еще одна игра. Игроки образовывали две команды. Игрок с мячом говорил, кому он его бросит, но мог бросить мяч совершенно в другом направлении. Другой игрок должен был его поймать. Если мяч касался земли, команда, не сумевшая его поймать, проигрывала. Иногда игрок подкидывал мяч вертикально вверх. Все бросались к нему ловить мяч, что вело к веселой потасовке и взрывам смеха. Существовала также игра, называемая «имперской», в которой игрок верхом на коне должен был отбить мяч ракеткой.

В термах бедняки могли на время забыть о своей нищете. Некоторые, чтобы попасть после бани на ужин к какому-нибудь богачу, без конца угождали ему, не гнушаясь подбирать в пыли или воде предметы, брошенные туда знатной персоной; другие с готовностью промокали богачу лоб или поднимали тосты за его здоровье до тех пор, пока не получали искомое приглашение.

Помимо терм, неотъемлемым правом римлян являлись зрелища. Власть брала на себя заботу об удовлетворении потребности в них народа. Стоит вспомнить об архитектурных памятниках, в которых происходили эти забавы, поскольку они составляют часть «архитектуры наслаждений» Рима.

Поразительно, но эта архитектура практически отсутствовала вплоть до эпохи Помпея и Цезаря. Конечно, сами зрелища возникли куда раньше (а некоторые из них, например, конные состязания, восходят ко временам зарождения Рима). Однако проводились они только в определенные дни. Долгое время население Рима довольствовалось лишь театральными представлениями, которые устраивались на подмостках или в деревянных зданиях. Но с этими развлечениями плохо сочеталась республиканская мораль, и потому сенат отказывал в постройке «прочного» здания для театра. Потребовался авторитет Помпея, чтобы это случилось — каменное здание театра появилось только в 55 году до н. э., хотя деревянный театр приблизительно на век старше. Что касается амфитеатра, то он возник еще позже, когда Куриону в 52 году до н. э. пришла в голову мысль объединить два деревянных театра, чтобы показывать народу гладиаторские бои. Первый каменный амфитеатр был построен в 27 году до н. э. Большой цирк, предназначенный для бегов, является, таким образом, самым старым памятником архитектуры развлечений. Его строительство датируется V веком до н. э., но в то время он лишь отдаленно напоминал цирк. Он был реконструирован после пожара при Цезаре и мог вмещать 150 тысяч человек, располагавшихся по обеим сторонам на трибунах длиной 645 метров. Нерон расширил его еще больше, и его вместимость достигла 250 тысяч человек. Мы еще будем говорить о том, что эти сооружения наряду с термами считались излюбленными местами наслаждений римлян.

Но это все публичная архитектура. Имеет смысл остановиться и на частном жилье римлян. Здесь также прослеживаются эволюция, стремление к достижению максимального наслаждения — прежде всего, конечно, у представителей привилегированных классов.

Достаточно сравнить жилища первых обитателей Рима с роскошными частными особняками, возводившимися в последний век Республики, не говоря уже о частных дворцах Империи. Изначально частный дом включал атриум, таблиний — сердце дома, спальню хозяина, — и маленький сад позади дома. Археологи убедились, что по происхождению это были не городские, а сельские дома. Полное отсутствие роскоши и даже бедность обстановки объяснялись самой жизнью римлян, которые большую часть времени проводили вне дома. Однако постепенно дом расширяется и становится для человека богатого и уважаемого средством продемонстрировать окружающим свое превосходство. Патроны каждое утро принимают клиентов в атриуме и любят похвастаться своим богатством. Хозяин дома гордится внутренним декором, обстановкой и ценностями, которыми он обладает. Правила хорошего тона требуют, чтобы хозяин показал своему гостю самые красивые предметы, посуду и обстановку. Но это, конечно, привилегия людей богатых, ибо бедняки по-прежнему селятся в съемных домах. Известно, что в IV веке до н. э. в Риме насчитывалось 46 602 съемных жилища и только 1790 частных домов.

Понемногу римский дом расширяется, а сад превращается в перистиль, обрамленный колоннами по образцу греческих царских парков. Никакого сомнения, что это стремление к роскоши внутри жилища происходит под греческим влиянием. Дом, изначально закрытый снаружи, чтобы предохранить своих обитателей от жары, как бы открывается с помощью этого сада-перистиля. Дома богатых римлян приобретают практически царские размеры и соперничают друг с другом в роскоши и великолепии. Как известно, дом Цицерона на Палатине стоил более 3 миллионов сестерциев, а дом Клодия — почти 15 миллионов! Плиний сообщает, что в конце диктатуры Суллы самым красивым признавался дом Лепида, но 35 лет спустя он оказался лишь на сотом месте! Роскошь проявляется как в декоре, так и в обстановке: кровати, стулья, столы, шкафы украшены бронзой и серебром. Повсюду хозяин велит расставить мраморные кратеры^[53], бронзовые канделябры, статуи… В Помпеях в доме Менандра был найден великолепный столовый серебряный сервиз. Стены украшают терракотовой плиткой, штукатуркой под мрамор, фигурной и расписной мозаикой. Живопись также меняется: сначала небольшие картины, затем все более крупные, изображающие красоты природы. Перспективы уходят в бесконечность. Воображаемая архитектура словно воспроизводит театральные декорации. В начале Империи художники находятся в поисках более элегантного и уравновешенного искусства. Появляются картины, поражающие своей необычностью. Витрувий отмечал, что в Золотом дворце Нерона настенные росписи были выполнены в богатом и пышном стиле, с изображением фигур, помещенных в причудливые геометрические рамки, обогащенные растительными элементами и фантастическими персонажами. Однако эти фантазии, похоже, были мимолетными, поскольку спустя короткое время они сменились более классическими изображениями. Помпеи оставили нам огромное количество живописных мотивов. Заметно, что художник чаще обращался к реальному миру. Стены украшались пейзажами, в которых почти всегда имелись маленькие домики. Среди лужаек и деревьев — стада и пастухи, тона по преимуществу пастельные. Но понемногу эти пейзажи становятся излишне вычурными и верх берет нечто сверхъестественное и ирреальное. Особенно вдохновляли художников экзотические сюжеты, связанные с Египтом. Но больше всего сегодняшнего туриста поражают изображения человеческих и божественных существ, чьи взгляды и позы кажутся совершенно реальными. То это сцены повседневной жизни — например встреча на Форуме или покупка хлеба у булочника; то лица, как, например, лицо того же булочника, глядящего на всклокоченного крестьянина, рядом с которым кокетничает его жена; то персонажи с виллы Мистерий, готовящиеся к какой-то церемонии.

Многие из этих домов мы можем наглядно представить после раскопок в Помпеях. Вот, например, план Дома Фавна, названного так из-за статуи танцующего Фавна, стоящей в центре первого атриума.

Рисунок 1. План Дома Фавна (Помпеи).

Буквами обозначены: А — вход (а — лавки, b — спальни); В — тосканский атриум (с — дополнительные комнаты); D — таблиний; Е, F — осенний и зимний триклинии — столовые; С — четырехколонный атриум; G — перистиль; I — баня; H — кухня; M — экседра (гостиная) с мозаикой Александра; N, О — летние столовые; Р — большой перистиль; Q — второй вход.

Этот дом считается одним из самых красивых частных домов той эпохи. Построенный во II веке до н. э., он включал сперва один атриум и один перистиль. Потом дом был расширен еще на один атриум и перистиль. Вход в дом выполнен в виде маленького коринфского храма, стены которого украшены штукатуркой. В первом атриуме много мозаик: здесь и изображение кота, поедающего куропатку, и три голубки. Стены комнат украшены картинами. С каждой стороны таблиния расположены триклинии, предназначенные для разных времен года. Первый перистиль был украшен двадцатью восемью колоннами, поддерживающими ионический фриз. С другой стороны перистиля одна из комнат украшена самой знаменитой мозаикой того времени, изображающей победу Александра Македонского над Дарием, — теперь она находится в музее Неаполя. Другой перистиль, более поздний и больших размеров, предлагает взору два ряда колонн, дорических внизу и ионических вверху. Этот огромный перистиль, окруженный сорока четырьмя колоннами, заключает в себе прелестный садик. Можно представить, как хорошо было прогуливаться по верхней галерее, замыкавшей этот сад с южной стороны. По своим размерам и декору этот дом имел поистине царский вид, и изменения в нем в полной мере демонстрируют стремление к роскоши и комфорту. Первый перистиль, видимо, был признан слишком маленьким и недостойным обретенного благосостояния.

Созданию радостной атмосферы способствовал сад с многочисленными деревьями, стрижеными кустарниками, которым садовник придавал разнообразную форму, и фонтанами. К устройству сада, в большей степени присущего сельским домам, мы вернемся позднее.

Такие богатые дома строили не только ради великолепного декора. Они должны были еще быть удобными и доставлять своим владельцам максимальное наслаждение жизнью. Одним из самых изысканных мест в таких домах, разумеется, была баня. Богатый владелец ежедневно наслаждался ею вместе с несколькими восторженными друзьями. Сенека не без юмора пишет об этом после посещения старинной виллы Сципиона, чьи бани темны, а пол просто вымощен камнем. Сципион Африканский удалился на свою виллу в 184 году до н. э. Во времена Сенеки (50–60 годы до н. э.) никто уже не мог бы удовлетвориться омовением, совершенным в подобных условиях:

«Кто бы теперь вытерпел такое мытье? Любой сочтет себя убогим бедняком, если стены вокруг не блистают большими драгоценными кругами, если александрийский мрамор не оттеняет нумидийские наборные плиты, если их не покрывает сплошь тщательно положенный и пестрый, как роспись, воск, если кровля не из стекла, если фасийский камень, прежде — редкое украшение в каком-нибудь храме, не обрамляет бассейнов, в которые мы погружаем похудевшее от обильного пота тело, если вода льется не из серебряных кранов… Сколько… изваяний, сколько колонн, ничего не поддерживающих и поставленных для украшения, чтобы дороже стоило. Сколько ступеней, по которым с шумом сбегает вода. Мы до того дошли в расточительстве, что не желаем ступать иначе как по самоцветам… Теперь называют гнездом мокрицы ту баню, которая устроена не так, чтобы солнце целый день проникало в широченные окна, не так, чтобы в ней можно было мыться и загорать сразу, чтобы из ванны открывался вид на поля и море»^[54].

Самые богатые граждане устраивали снаружи дома кроме перистиля еще и большие парки, предназначенные услаждать чувства и разум. Римляне всегда были чувствительны к природе, и даже в городе имелось много зелени. Иногда недостаток места вынуждал создавать висячие сады с деревьями и цветами, где можно было принимать солнечные ванны. Даже в перенаселенных народных кварталах окна украшали цветами. Уже во времена Гракхов один из Сципионов владел большим садом. Лукулл, победитель Митридата, имел самый красивый сад своего времени. Цезарь сделал свои сады общедоступными, передав их в общее пользование в завещании. Молва сохранила воспоминания о садах Саллюстия на Квиринале, Торквата на Каэлии, Поллиона, Помпея, Луция, Кайя, а также садах Мецената на Эсквилине, которые занимали площадь 300 на 100 метров. Многие из этих садов спускались к Тибру террасами, с которых открывался великолепный вид. Даже центр города свидетельствовал о любви римлян к природе: лес Азиля на Капитолии, лес Весты около Форума, лес Стернии у подножия Эсквилина, лес Сатурна на севере Авентина, лес Марса на Марсовом поле остались напоминанием о том времени, когда Рим был всего лишь сельским городком.

Для одних эти места были идеальным местом для любовных свиданий, для других — источником уединения для размышлений, для третьих — поводом встретиться с друзьями, чтобы насладиться беседой.

Ибо из всех наслаждений, известных римлянам, возможно, самым большим было наслаждение беседой. Все названные нами общественные места благоприятствовали этому: сады, термы, базилики, Форум, места для зрелищ… Всему иному римлянин предпочитал общение с другом, дружескую беседу. Очарование словом порой заводило его слишком далеко. Общественные отношения основывались на дружбе, а это вело к образованию групп и союзов.

Известно, каким успехом в Риме пользовалась профессия адвоката. Римлянин любил судиться и охотно подавал жалобу из-за сущего пустяка. Вот почему появление в Риме во II веке до н. э. греческих философов явилось для самых образованных граждан весьма важным событием. До этого они не позволяли себе слушать эпикурейцев, рассуждавших о том, что жизнь имеет своей целью наслаждение и надо уметь наслаждаться ею. Выступления других греческих философов — например в 155 году до н. э. — также не принесли особого успеха, и велико же было удивление римлян, когда они услышали скептика Карнеада, в один прекрасный день похвалившего их за справедливость, а на следующий день смутившего их совершенно противоположным тому, что он говорил накануне.

Хотя римляне и были болтливы и падки на разговор, их разум оставался во многом крестьянским, и подобные тонкости не могли долго служить предметом обсуждения. Некоторые из философов, впрочем, имели в Риме большое влияние в политике, и такие известные люди, как Гракхи или Сципион Эмилиан, проводили много времени в их компании и пользовались построениями философов, чтобы проводить свою линию в политике.

Вместе с философами в Рим к огромной радости юных римлян, оставивших военную службу, приходят ораторы. Эти мастера словесной эквилибристики готовы были рассуждать по любому поводу. Их юные ученики также спорят на самые различные, а иногда и неожиданные темы. Отец философии Сенека, профессионально занимавшийся риторикой, оставил нам несколько примеров тем, предложенных ученикам: например, составить закон, согласно которому соблазненная женщина должна выбирать между осуждением на смерть своего соблазнителя или браком с ним без приданого. Представим себе, что той же ночью некий мужчина совершает насилие над двумя женщинами; одна требует его смерти, другая хочет выйти за него замуж; начинается судебное дело… Или другие темы: Юпитер упрекает Солнце в том, что оно уступило свою колесницу Фаэтону; речь Медеи о принесении в жертву своих детей; Ахилл, давший волю своей ярости против Агамемнона, и т. д. Именно на подобных упражнениях оттачивали свое искусство самые знаменитые ораторы в истории Рима, например Цицерон. Молодые люди отправлялись также в Грецию, чтобы получить образование у великих учителей и совершенствоваться в искусстве слова.

Именно таким путем римлянин познавал новое наслаждение — наслаждение литературой. Многие пишут и подобно Марциалу увековечивают себя в своих «книжицах». К тому же книга была дорогим подарком: она представляла собой свиток папируса, накрученный на палку, или, реже, маленькую тетрадь из пергамена, сшитую вручную. Обладание же библиотекой было роскошью, доступной лишь очень богатым гражданам. Но в городе существовала публичная библиотека, где можно было почитать книги. Чтобы понять всю важность этого заведения для римлян, отметим, что в IV веке н. э. в городе было 28 публичных библиотек и в каждой находилось по 30 тысяч томов. Многочисленны были и книжные лавки, особенно на Форуме. Самые знаменитые книжные торговцы в Риме, Сосии, держали лавку на Форуме, при входе на улицу Тосканцев, рядом с храмом Кастора и Поллукса. Книжные лавки были местом встреч читателей, а также авторов, обсуждавших последние публикации. Хотя писали многие, настоящую известность снискали лишь отдельные авторы. Римляне, похоже, были очень требовательны, и Марциал писал:

Верь мне, умна чересчур сделалась Марса толпа.
Больших насмешников нет нигде: у взрослых и старых,
И у мальчишек-то всех — как носорожьи носы.
Браво лишь громкое ты услышишь, даря поцелуи,
Как на военном плаще к звездам подбросят тебя^[55].

Надо сказать, что римский писатель-любитель не отличался скромностью. Часто его литературное наследие ограничивалось письмами, но он предназначал их для всеобщего прочтения. В лучшем же случае речь шла о поэмах и других сочинениях. Так, например, в высшем обществе проводились «публичные чтения», красноречиво называвшиеся «декламациями». Здесь существовали строгие правила, касавшиеся как манеры декламатора, так и поведения аудитории; первому полагалось проявлять побольше скромности, второй — побольше снисходительности. Не рекомендовалось замечать ошибки в произведении автора, ибо легко можно было превратить его в своего врага из-за литературных мелочей, тем более что и он мог отомстить критику, когда тот предложит собравшимся свой собственный шедевр. Впрочем, ничто не мешало впоследствии тайно донести до каждого свое истинное мнение о данном произведении. Ибо — как и всегда — с любезностью часто соперничала ревность. Плиний Младший в одном из своих писем возмущается по поводу общего безразличия, которое выражают из зависти слушатели публичного чтения: «Откуда такая важность, такое высокоумие? Это вялость, заносчивость, недоброжелательство, а вернее безумие — потратить целый день на то, чтобы обидеть и оставить врагом того, к кому пришли, как к близкому другу. Ты сам красноречивее? Тем более нечего завидовать: завидует слабейший. Да, наконец, выше ты его, ниже, равен ему — похвали, если он и ниже, если выше, если тебе равен. Если он выше и недостоин похвалы, то и тебя нельзя похвалить; если он ниже и равен тебе, то ты заинтересован в том, чтобы человек, которого ты обогнал или которому равен, казался очень значительным»^[56]. Сам Плиний никогда не забывал об аплодисментах: после великолепного чтения, пишет он, «я многократно целовал молодого человека и не нагружал его ум никакими упреками, я подбадривал его своими похвалами».

Не все римляне понимали наслаждение от этих литературных состязаний, но все питали страсть к игре. Играли и дома, и у друзей, и в публичных местах. Некоторые невинные игры, в которые играли дети, очень любили и взрослые. Сам император Август любил играть с детьми в орехи. Вообще орехи в Античности были исключительно популярны. Можно назвать как минимум шесть разных игр, в которых их использовали: от самой простой, заключавшейся в точном разбивании ореха рукой с одного раза, до более сложных игр. Например, игрок пытался попасть с расстояния орехом в отверстие горшка или должен был угадать, сколько орехов его партнер прячет в каждой руке. Или другая игра: на земле выкладывался ряд орехов, и надо было прокатить один по наклонной плоскости. Самой трудной являлась игра, состоявшая в том, что мелом рисовали треугольник, пересекавшийся параллельными линиями, затем орех бросали таким образом, чтобы он перескочил через наибольшее количество линий, не выйдя за границы треугольника. Саркофаг музея в Ватикане представляет нам также очень известную игру: три ореха кладут на землю; надо бросить четвертый, чтобы он попал на три первых, не потревожив их. Выигравший забирал три ореха. На саркофаге изображены пять девочек и восемь мальчиков, увлеченных игрой. У некоторых в туниках лежит уже много выигранных орехов. Проигравший же бедолага таскает за волосы выигравшего.

Известно было и не менее шести настольных игр. Об их широком распространении свидетельствуют сотни игровых столов, предоставленных нам одним только Римом. Две игры напоминают шахматы. Одна воспроизводила военные действия на доске, очень похожей на современную шахматную. Каждый игрок имел тридцать фигурок разного цвета. Фигурки отличались по значимости: некоторые ходили по прямой линии, другие перепрыгивали через клетки. Игра заключалась в том, чтобы забрать как можно больше фигур противника или блокировать их. Когда проигравший не мог больше играть, выигравший объявлялся царем. Чем меньше фигур он потерял, тем значительнее была победа. Другая игра являлась разновидностью триктрака. Доска делилась на двенадцать вертикальных полос, пересекавшихся одной горизонтальной: итого получалось двадцать четыре клетки. Кроме пятнадцати черных и белых шашек игрок использовал еще и кости. Игроки по очереди бросали кости и в соответствии с выпавшим числом передвигали шашки. Таким способом надо было пройти с первой на последнюю клетку, следуя назначенным путем и по возможности исправляя плохие ходы. В эти игры играли и в высшем обществе, и в народе. Мощеные полы в базиликах и солдатских казармах сохранили следы таких досок, начертанных прямо на полу. Несомненно, это было излюбленное занятие солдат и праздношатающихся граждан.

И все же наибольшим успехом в обществе пользовались азартные игры. Возможно, дело было в том, что официально они были запрещены. Играть на деньги разрешалось только во время Сатурналий. Для азартных игр использовались мелкие монеты, кости или бабки. С монетами играли в нечто, напоминающее «орел и решку». Что касается игры в кости, очень распространенной в античном мире, то в нее играли при помощи двух или трех костей, с каждой стороны помеченных от одного до шести очков. Игрок помещал кости в рожок, горлышко которого было уже основания, тряс их и выбрасывал на стол. Выигрывал набравший большее число очков. Самым удачным считалось получить три «шестерки». Бабки пользовались таким же успехом, как и кости. Игре в них, несмотря на запрет, со страстью предавался сам император Август. Он рассказывал, что однажды проиграл 20 тысяч сестерциев! С бабками играли в «чет-нечет»: следовало, как и в игре с орехами, угадать число. Но играли также и в более сложные игры. Бабка, сделанная из металла, камня, слоновой кости, была четырехгранной: две грани были широкие (одна вогнутая, одна выпуклая) и две узкие (одна немного выдолбленная, другая плоская). В основном бабка падала на широкие стороны; если же она падала на узкую сторону, это означало выигрыш. Игрок, чтобы выиграть, должен был бросить бабки на стол рукой или при помощи рожка. Четыре стороны, соответственно сложности, стоили один, три, четыре и шесть очков. Каждый вариант носил собственное имя. Например, «бросок Венеры» — это когда выпадали 1, 3, 4 и 6, то есть каждая бабка падала разной стороной. Однако число выигранных очков отличалось от суммы стоимости каждой стороны: каждый вариант обладал собственной стоимостью. Так, «бросок собаки» (4 раза по 1) не стоил практически ничего, а 4 раза по 6 приносили только 6 единиц. Были такие броски, например «бросок Эврипа», цена которых доходила до 40 единиц. А за некоторые броски следовало платить штраф.

Играть любили все. Август писал, что во время Квинкватрий^[57] он вместе с друзьями, «охваченный пылом игры», провел за игровым столом без остановки все пять дней праздника, а Ювенал упрекал одного игрока: «Есть ли безумие хуже, чем бросить сто тысяч сестерций — / И не давать на одежду рабу, что от голода дрогнет?»

Эта страсть была столь же пагубна, как страсть к танцу. Публичные танцы произвели в Риме настоящий фурор после Пунических войн, особенно среди молодежи, хотя они и осуждались моралью. В эту эпоху было открыто множество танцевальных школ. Сципион Эмилиан счел их неприличными. Посетив одну из них, он увидел там сыновей знатных людей в возрасте двенадцати лет, танцующих под аккомпанемент ударов в бубны. Сципион был шокирован этим зрелищем. Он признавал, что танец — это наслаждение, но наслаждение, которым не занимаются по случаю: никогда римлянин не станет танцевать на публике, не овладев этим искусством. Наслаждение победило мораль, и в период Империи вполне взрослые граждане были одержимы «демоном танца», будучи при этом «людьми серьезными». Сам Калигула был без ума от танцев. Он танцевал в любое время. Как-то ночью он приказал разбудить трех консулов, которым желал показать свои последние задумки. Они были препровождены во дворец, и император появился перед ними, завернувшись в великолепный плащ. Он танцевал, пел, а потом исчез так же внезапно, как и появился. Консулам не оставалось ничего другого, как вернуться в свои кровати.

Таким образом, жизнь в Риме могла быть весьма приятной и праздной, поскольку город предлагал каждому согласно его средствам все виды наслаждений — от самых вульгарных до самых изысканных. И для того чтобы предаваться им, не надо было обладать каким-либо особым талантом.

Примечания:

Corpus Inscriptionum Latinarum (далее: CIL), IV, 16 169.

Цензоры — два высших должностных лица Римской республики, с 434 года до н. э. избирались раз в пять лет на 1,5 года. Основные обязанности: проведение переписи гражданского населения, пересмотр списка членов сената, наблюдение за поступлением налогов, сдача на откуп государственных должностей, надзор за поведением и нравами граждан.

Диктатор — единоличный носитель неограниченной власти в чрезвычайных случаях (тяжелое положение государства при поражении от внешнего врага, сильный голод, внутренние волнения) в ранней Римской республике. Диктатор назначался одним из консулов по рекомендации сената на срок, не превышающий шесть месяцев.

Асс — римская медная монета.

Кассий Дион Коккеян (160–235) — греческий историк, римский сенатор из Никеи (Вифиния), консул в 224 г.

Светоний. Жизнь Нерона, 26, 2–4.Перевод М. Гаспарова. Преторы — высшие магистраты, ведавшие судопроизводством, обладавшие малым империем (властью) в отличие от консульского, который назывался высшим империем.

Петроний. Сатирикон, 95. Перевод под ред. Б. Ярхо.

Гораций. Сатиры, I, VI, 111–113.

Марсово поле — низменность между Тибром, Пинцием, Капитолием и Квириналом, где проходили народные собрания — центуриатные комиции, спортивные соревнования и военные смотры.

Плавт. Куркулион, 470–484. Перевод Ф. Петровского и С. Шервинского.

Сенека. Нравственные письма к Луцилию, 56, 1–2.

Кратер — сосуд для смешивания жидкостей, преимущественно вина с водой; имел широкое горло, вместительное тулово и две ручки.

Сенека. Нравственные письма к Луцилию, 86, 6–8.

Марциал. Эпиграммы, I, 3.

Письма Плиния Младшего, VI, 17. Перевод M. Е. Сергеенко.

Квинкватрии — праздник в честь бога Марса, а также Минервы. Праздновались 19–23 марта.

Оглавление