Вашингтон, штат Виржиния, MCC,[1] 25 сентября, 2004 год.

Заключенный под номером 40811572 только что вышел из душа и протопал мокрыми сланцами по коридору. Войдя в свою камеру, он аккуратно повесил полотенце на спинку кровати, подошел к встроенному в настенный шкаф зеркалу и придирчиво оглядел себя: лицо интеллектуала с морщинистым лбом и коротким подбородком. Неторопливо водя расческой по волосам, он зачесал их назад, затем маленькими ножницами подравнял седые усы. Потом ещё раз близоруко осмотрел себя в зеркале и, оставшись довольным своим видом, неторопливо стал надевать коричневую тюремную рубашку.

На 11.30 у него было назначено очередное свидание. И хотя заключенным положено три свидания в неделю, он пользовался своими правами намного реже: за этот месяц это было второе.

Его сосед по камере чернокожий мусульманин Джафар смотрел телевизор. На его коленях лежала Книга Гиннеса, открытая на разделе об убийствах. Но имени Джафара там не было. Наоборот, он боялся, что вскоре попадет туда. Джафар выучил наизусть один из подразделов и покрывался серыми пятнами, когда представлял себе лицо незнакомого Д.Л.Эванса. Эванса приговорили к казни на электрическом стуле и подали заряд около двух тысяч вольт. Ремни, которыми он был привязан, лопнули, кожа на теле начала тлеть, но сердце ещё билось. Через несколько минут подали второй разряд — Эванс, порядком обгоревший, был все ещё жив. И только третий электрический заряд, который с момента подачи первого был произведен спустя пятнадцать минут, оказался действительно последним.

И если Джафара вдруг разбудить среди ночи и спросить, кто такой Вильям Вэндивер, он без запинки отрапортует, что тот рекордсмен мира: чтобы убить его, ток к телу бедняги подавали пять раз.

Джафар не хотел стать рекордсменом, он постоянно надоедал своему соседу вопросами о казнях на электрическом стуле, знал его устройство лучше самого изобретателя… Его сосед в основном молчал, он ухмылялся в седые усы и думал, что беспокойному узнику смерть от поражения током не грозит: Джафар ещё до суда свихнется окончательно и встретит свой конец в смирительной рубашке. А сам он тоже не намерен ждать суда. Все это время, а прошел почти год, как его поместили в следственный изолятор, он ждал освобождения. Но не от судьи и дюжины присяжных, а от своих братьев. Ему готовили побег.

Вот-вот уже должен был «сломаться» на деньги служащий тюрьмы, но он слишком долго «ломался» и всегда по одной причине: деньги. Переговоры с ним велись уже в третий раз, и трижды он требовал повысить ставку, а заключенному под номером 40811572 приходилось тянуть время. После очередного отказа служащего он брал на себя очередную вину. Дело уходило на доследование, а заключенный оставался в тюрьме.

Тут, в следственном изоляторе, был шанс для побега, а после перевода в тюрьму для осужденных этот шанс пропадал. Пришлось бы отрабатывать новые варианты, снова идти на подкуп офицеров уже другой тюрьмы или разрешить этот вопрос более радикальным и привычным способом. А время на месте не стоит, оно неумолимо уходит; а впереди столько дел.

Джафар переключил телевизор на программу новостей. Основной блок уже закончился, и сейчас шла ненавистная реклама. Следующий канал был польского вещания. За ним последовал ещё один, еще, пока на экране не замелькали черные лица. Джафар успокоился и стал нервно смотреть; Книга Гиннеса по-прежнему на коленях.

Это был канал вещания для бразильцев, проживающих в Соединенных Штатах. Показывали просторный и светлый зал, где экспонировались золотые статуи и украшения древнего индейского народа. Чернокожий арестант не понимал ведущего программы, говорившего на португальском языке, но обилие золота приковало его взгляд к телевизору.

Сосед Джафара довольно терпеливо сносил беспокойный характер сокамерника. Он посмотрел на наручные часы: 11.20. Через несколько минут его должны позвать на свидание. Может, в этот раз он услышит обнадеживающие новости. Он давно был готов к побегу. Но все же ему предстоит сладко вздрогнуть и насладиться тем мигом, чтобы потом, на свободе, вспоминать именно его — не сам нервный, но радостно будоражащий кровь этап побега, а стремительное падение сердца: «Завтра».

Сейчас его сердце билось в груди быстрее обычного, щеки слегка зажгло. "Неужели этот день настал?" — думал он, снова подходя к зеркалу.

Да, румянец, так давно не дававший о себе знать, отчетливыми кругами проявился на его щеках.

Заключенный снял со спинки кровати влажное полотенце и приложил к лицу. Даже своим он не должен показать своей возбужденности.

Чтобы отвлечься от собственных мыслей, он, бросая короткие взгляды на часы, составил компанию Джафару.

Сейчас на экране телевизора показывали взволнованную толпу экскурсантов. Было видно, что оператор с камерой, ведомый репортером, с трудом преодолевает живую преграду. Но вот они разорвали цепочку людей, и в кадре крупным планом появилось горящее лицо молодой женщины. Щеки её пылали, глаза источали невероятное возбуждение. Оператор убрал увеличение, и теперь женщина оказалась в кадре целиком. Она стояла на коленях, молитвенно сложив на груди руки, а перед ней на небольшом каменном постаменте стоял уродливый серебристый идол с растопыренными пальцами. Казалось, идол и женщина сжигают друг друга глазами.

Оператор продолжал смещаться, поймав в объектив высокого сухопарого мужчину. Тот пытался поднять девушку с пола, но все его попытки были тщетными. Она словно приросла коленями к полу, а неистовым взглядом — к выпуклым очам идола.

Все это напомнило заключенному сцену из очередной бразильской мыльной оперы, даже лица этих двух людей были ему знакомы. Несомненно, где-то он их видел. Особенно девушка привлекла его внимание: длинные темные волосы, пронзительные голубые глаза и тонкие руки, покоящиеся сейчас на плечах. Она казалась хрупкой, но заключенный знал, что это не так.

Где он мог её видеть? Он более внимательно вгляделся в её глаза и на мгновение зажмурился. Ее взгляд. На экране телевизора он был неистовым, а раньше он встречал его холодным и насмешливым. И волосы. Тогда она была блондинкой, волосы её чернели только у самых корней. Память сработала моментально: Памела О'Нили. И тут же голос охранника, открывшего дверь камеры:

— Кирим Сужди, к вам посетитель.

Бразилия, г. Белен, 25 сентября

Музей имени Эмилио Гоэльди гудел, как растревоженный улей. Многочисленная толпа, скопившаяся в центральном зале, постепенно стала редеть. Но ещё долгое время посетители музея оглядывались на постамент с серебристым идолом. Титановая табличка на постаменте гласила: АЛЬМА. БОГ ИНДЕЙСКОГО ПЛЕМЕНИ АЛЬМАЕКОВ.

Несколько минут назад возле идола стояли шесть человек. Пожилая пара из Англии, заплатив в кассе за разрешение вести в музее съемку, передавала видеокамеру друг другу, чтобы навечно запечатлеть себя рядом с индейским богом. Около них пристроились четверо подростков, роняющих на идеально чистый паркет капли подтаявшего мороженного. Основная же часть экскурсантов скопилась возле четырнадцати золотых изваяний. От скульптур их отделял канат с чехлом из красного панбархата и острые взгляды пяти охранников в полувоенной форме.

Служащая музея уже собиралась высказать недовольство относительно молодых людей, которые, несмотря на строжайший запрет, каким-то образом сумели пронести в музей мороженое, но внезапное появление директора музея Сильвио Мелу остановило её. Она быстро сообразила, что доктор Мелу может подумать, будто она следит за порядком только в присутствии руководства музея: директора не было, и все было тихо, директор появился — и тут же прозвучит её карающий голос. Поэтому она благоразумно осталась на месте.

Сильвио Мелу подошел к идолу в сопровождении двух человек. Его стремительные движения и особенно прическа под Эйнштейна за милю выдавали в нем ученого. А так как на нем был довольно небрежно завязан галстук, а рука с пожелтевшими кончиками пальцев воровски прятала дымящуюся сигарету, то даже неискушенному он виделся именно директором музея.

Пожилая пара очень громко и почему-то по-немецки поздоровалась с директором и уступила ему место возле идола.

Сильвио даже рта не успел открыть, как его спутница, внезапно побледнев и воздев руки к небу, упала перед идолом на колени. Ее мертвенная бледность сменилась ярким румянцем.

Привлеченные необычным поведением молодой женщины к идолу быстро подтянулись толпы любопытствующих. Сегодня был третий день выставки предметов народа альмаеков, и репортеров оказалось всего двое, но они мгновенно оказались рядом.

— Лори, я прошу тебя, — полковник Кертис пытался поднять её с колен. Нечто подобное он предвидел, принимая от Ричарда Харлана приглашение на открытие выставки. "Мой друг Сильвио Мелу встретит вас", — сказал археолог при очередной встрече в доме полковника. За последние несколько месяцев он раз десять-двенадцать посещал жаркий Эверглейдс и встречался с «амазонками», требуя от них полной информации о племени альмаеков. Кертис принял предложение профессора не очень охотно, в пору было отказаться, но он все же надеялся, что сумеет каким-то образом удержать Лори. Однако даже не мог представить себе, насколько сильны в ней были религиозные чувства. Они не притупились даже за то довольно продолжительное время, что они жили вместе в одном доме.

Конори по характеру оказалась домоседкой. Вначале боязливо, а потом постепенно привыкая к окружающему её со всех сторон необычному и удивительному миру, она не то чтобы приняла его, а как-то смирилась. И сам Кертис из состояния легкого помешательства вместе с Конори переходил в состояние нормальное. Но это с его точки зрения. А вот с Конори все происходило наоборот. Она нормальное состояние меняла на совсем уж непонятное, отчего, как и Кертис первое время, чувствовала себя на грани безумия. И где-то в середине этих состояний они все же сошлись. Конори уже давно перестала бояться легкого шума бытовых приборов, глаза её приобретали нормальную величину, когда Кертис сажал её в машину и возил по городу. Чего не скажешь о первых днях. Внутренне полковник метался подобно дикому зверю, называя дочь то настоящим именем, то сбиваясь на её родное — Конори. Точку в этом деле поставила Джулия и Сара. Они в первый же вечер после возвращения из Гейнсвила усадили Конори напротив себя и очень серьезно с ней говорили. Даже жестко. "Ты теперь — Лори, — сказала девушке Сара. Альме угодно было оставить тебя здесь. Ты не должна перечить ему. Ты должна говорить. Обет с тебя снимается ав-то-ма-ти-чес-ки. Гит?[2]"

И Конори произнесла тогда первое слово, нарушая или снимая с себя обет молчания. Это слово удивительным образом совпадало с еврейским и имело то же значение.

— Гит, — сказала она. И попробовала на звук другое, смысл которого не поняла, прозвучавшее для неё из уст Сары освобождающе: Ав-то-ма-ти-чес-ки, — робко и медленно произнесла она.

Этим словом она влилась в незнакомый для неё мир. Влилась, принимая новое имя и другую внешностью. Потому что так было угодно Альме.

— Лори, пожалуйста… — Полковник продолжал уговаривать дочь, догадавшись, наконец, встать между ней и видеокамерой. — Пойдем отсюда. Я обещаю, что мы вернемся. — Он нашел глазами Мелу. — Я же говорил, что нужно было прийти сюда после закрытия. — Его голос прозвучал недовольно. Но он все же догадался извиниться перед профессором.

— Не беспокойтесь, — мягко произнес Сильвио. — Пройдемте в мой кабинет.

Он взял Лори под другую руку, и они, чувствуя на спинах прилипчивые взгляды экскурсантов, торопливо покинули центральный зал.

Кабинет Сильвио Мелу был тесным, его загромождали различные экспонаты, над которыми он в данное время работал. Лори усадили в кресло хозяина, Ричард сел рядом. Мелу достал из холодильника холодный сок и предложил гостье.

Лори довольно быстро успокоилась.

— Тебе лучше? — спросил Кертис и перевел взгляд на директора музея.?Пожалуй, нам нет смысла оставаться здесь дольше.

— Тогда, может, я отвезу вас к себе домой?

— Да, профессор, я вынужден попросить вас об этом. Но только для того, чтобы мы смогли забрать свои вещи.

Мелу не удивился. Теперь не удивился. После того как Ричард Харлан отрекомендовал отца с дочерью как своих близких друзей и тут же умчался в Нью-Йорк, Сильвио уже ничему не удивлялся. Потому что, черт возьми, это была очень странная пара! Сам Кертис, да и Харлан тоже объясняли чудаковатое выражение глаз девушки её болезнью. Действительно, она очень плохо, как-то примитивно и медленно говорила по-английски, перед тем как ответить, долго взвешивала самые элементарные фразы.

"Она перенесла очень серьезную душевную травму, — объяснил Кертис. Моя дочь больна и в двадцать семь лет вынуждена заново учиться говорить".

Харлан подтверждал слова приятеля так упорно, как это делают, когда вынуждены убедить собеседника в заведомой лжи. И глаза у него были точь-в-точь, как у дочери Кертиса — малость чудаковатые.

Они приобрели такое выражение, когда Ричард Харлан обнаружил у водопада захоронение сокровищ, а перед этим таинственно пропал. Сам Сильвио, помогая старому товарищу, вынужден был две недели жить в гостинице под Вашингтоном. Когда наконец офицер ЦРУ Челси Филд разрешил ему уехать в Бразилию, оказалось, что Харлан уже три дня работает на новом месте и успел найти тайник. На вопросы Мелу "Где ты был, Ричард?", "Кто тебя похитил?" и даже "Как с тобой обращались?" тот отвечал тем самым чудаковатым взглядом и совершенно однозначно: "Пока я не могу тебе сказать об этом". И добавлял: "Извини, Сильвио, большое тебе спасибо".

Да, конечно, оправдывал его поведение Мелу: ЦРУ — эти буковки все объясняют. Но все же какие там люди, вспоминал он: умные, вежливые, чуткие! Они и ему мягко посоветовали не распространяться. "Как можно!" — клятвенно пообещал он капитану Филду.

Конечно же, бразилец принял объяснения о болезни дочери Кертиса — как не принять, когда это написано на её лице, лице с выражением семилетней девочки. И вот, несколько минут назад она, увидев идола, упала перед ним на колени. Мелу, мягко говоря, опешил и хотел спросить у Кертиса прямо: где вы её откопали? Именно так — откопали. Потому что создавалось неприятное впечатление, что её в семилетнем возрасте посадили в пещеру и выпустили спустя двадцать лет. Такое определение пришло к бразильцу интуитивно, и он уже не мог освободиться от него; напротив, чем больше он наблюдал за Кертисом и девушкой, тем больше убеждался в правоте своего внезапного вывода. Еще немного, думал Сильвио, и истина откроется мне. Что делать, на данном этапе он мыслил категориями ученого-археолога.

— Так вы хотите уехать? — Мелу прикурил новую сигарету от старой, докуренной почти до фильтра.

— Да, вы же видите её состояние.

Профессор затушил старую сигарету в пепельнице и вытер пальцы о лацкан пиджака.

— Я, понимаю, и мне будет неуютно в душе, когда вы уедете.

— Почему?

— Из-за состояния вашей дочери. Вы могли бы день-два погостить у меня, дождаться какого-то относительного спокойствия, равновесия в состоянии девушки. Я же не знаю причин, которые нанесли ей травму. Думаю, вам не стоит торопиться с отъездом, и мои чисто эгоистические эмоции в расчет прошу не брать.

— Нет, Сильвио, благодарю вас, но мы сегодня же ночью улетаем во Флориду.

— В таком случае оставьте мне хотя бы номер вашего телефона, чтобы я смог справиться о здоровье Лори.

Кертис несколько секунд думал, прежде чем набросать на листке бумаги номер своего домашнего телефона.

— Звоните, профессор, буду рад услышать ваш голос.

Мелу хитровато прищурился.

— Так ли?

— Если честно, то сам я бы никогда не позвонил, а вы, надеюсь, позвоните.

В словах полковника Мелу не обнаружил подтекста, это прозвучало не как отповедь, но в самой интонации было что-то законченное. Законченное корректно: полковник оставил свой номер телефона.

"Пожалуй, основу его работы составляет дипломатия", — решил про себя Мелу, не пытавшийся за два дня выяснить профессию Кертиса.

Вашингтон

Охранник следственного изолятора долго изучал паспорт гражданина Ливана, переводя взгляд с фотографии на смуглое лицо посетителя. Наконец он кивнул и знаком указал на стол возле рентгеновской установки и детектора металла.

— Все из карманов на стол, включая сигареты.

Посетитель положил на стол бумажник в кожаном переплете.

— Это все? — Тюремщик послал на него испытующий взгляд. Потом вынул из ящика стола бланк спецформы и вписал туда фамилию посетителя: Салех Азиз. Заполняя бланк, он спросил: — ?Вы не проносите в тюрьму оружие, наркотики, слесарные инструменты, еду?

Азиз ответил отрицательно.

— Распишитесь, — потребовал охранник, указывая в бланке на два места. Он сверился с подписью посетителя в паспорте и положил его вещи в личный сейф. Затем сделал жест в сторону рамки металлоискателя: — Пройдите, пожалуйста.

Салех выполнил указание, принял ключ от сейфа и покорно ожидал окончания довольно утомительной процедуры проверки. Охранник тем временем передал сообщение по рации. Через несколько секунд открылась дверь, ведущая из «привратной» к широкой лестнице, и посетителя встретил двухметровый гигант-негр. Он сделал на правой руке Салеха невидимый невооруженному глазу оттиск печати и вызвал напарника. Уже третий по счету служащий следственного изолятора с кольтом у пояса и дубинкой в руке попросил Азиза не торопиться и следовать рядом.

— ?Мы на втором этаже, — передавал он по рации. — Прошли пролет, поднимаемся на третий этаж. Встречайте.

Четвертый охранник с биркой на кармашке "Том Копала" поджидал их возле металлической дери. Он провел Азиза длинным коридором, открыл комнату для посетителей и указал рукой на пластиковый стул. Задем передал по рации:

— Кирим Сужди, шестой блок, на свидание.

Через пять минут в комнату вошел заключенный. На нем была стандартная для исправительных учреждений одежда, на лице очки в толстой роговой оправе.

Азиз привстал со стула, слегка наклонив голову.

— Здравствуй, Кирим.

Том Копала вынул из нагрудного кармана пульт дистанционного управления и направил его вверх. Под потолком загорелась крохотная индикаторная лампочка камеры видеоконтроля.

— Как мои Рахмон и Теймур? — в первую очередь спросил Сужди, устраиваясь напротив Азиза. — Ты видел их?

— Да, Кирим. Перед отлетом я говорил с ними. Они гордятся тобой. Азиз помолчал. Потом, избегая взгляда собеседника, сообщил: — Арестовали Сеифа.

Заключенный резко подался вперед. Глаза за толстыми стеклами очков полыхнули. Сеиф аль-Харби приходился двоюродным братом Кириму и, так же как он, являлся активным членом террористического движения Ливии "Дети Аллаха". Сужди, повинуясь немому приказу надзирателя, сел ровно и взял себя в руки.

— Как это случилось? — тихо спросил он.

— На него вышел «Мерак», спеццентр военной разведки Анголы, когда он по делам приехал в Луанду.

Эта новость оказалась для Сужди тяжелой, и он с горечью подумал, что уж лучше бы Сеифа арестовали в Америке. Он прекрасно знал методы работы ангольских спецслужб. «Мерак» по сути — аналог израильского «Шин-Бет»; пытки в застенках «Мерака» организованы методично и санкционированы руководством страны как направленная антитеррористическая политика.

— Известно место его заключения?

— Этого мы не знаем, Кирим, — Салех виновато опустил глаза. — По одним сведениям, он в самой Луанде, по другим — в тюрьме «Мерака». Это в Амбрише, так называемые здания спеццентра. Но абсолютно точных данных по поводу расположения тюрьмы этого центра у нас пока нет. Есть версия, что он где-то неподалеку от Бембе.

Сужди покачал головой.

— У нас оттого такой разброс в месторасположении «Мерака», что оттуда живым никто не выходит.

И снова лидер "Детей Аллаха" задумался, повторяя про себя прилипшую фразу: "Уж лучше бы Сеифа арестовали в Америке". Здесь даже по сравнению с комфортной тюрьмой в немецком городе Лейпциеге, где Сужди провел четыре года, был рай: камеры на двоих, телевизоры, душевые, отдельные туалеты, трехразовое неограниченное в порциях питание, библиотека, газеты, телефоны, которыми можно пользоваться пятнадцать часов в сутки, и… никаких там пыток. Наоборот, все надзиратели предупредительно услужливы. Одну тюрьму Сужди прошел, и теперь ему просто необходимо как можно скорее покинуть и этот рай. Но когда же точно? Он вопросительно смотрел на Салеха, но тот молчал.

У Сужди внезапно заломило правое предплечье, и он как-то по-старчески подумал, что это к непогоде. Последние три месяца ранение на руке довольно точно предсказывало грозы и продолжительные дожди. В такие моменты руку словно распирало изнутри, кость нещадно ломило, и боль отдавалась во всем теле. Левая рука имела почти такое же ранение, но пуля миновала кость, только слегка задев её. Сужди снова вспомнил, как все было там, в самолете: пронзительный, чуть прищуренный взгляд и две яркие вспышки. Он до сих пор не мог освободиться от неприятного ощущения, ему все время казалось, что пули вырвались не из дула пистолета, а из глаз девушки, причем разом. Кирим просто не мог поверить, что с такой скоростью можно дважды нажать на курок. Но она в короткие секунды сумела нажать на него восемь раз. И вот результат: из семи человек его группы только он один остался в живых. Она подарила ему жизнь; но только для того, чтобы он до конца своих дней гнил в тюрьме или несколько секунд вонял паленым мясом на электрическом стуле.

Пока Сужди в сопровождении надзирателя спускался в комнату для посетителей, перед его взором стояли глаза девушки, которую показали по телевизору. Он бы узнал её из тысячи, невзирая на цвет волос, прическу и выражение лица: слишком часто будили Кирима среди ночи её глаза. И вот сегодня он увидел их снова, но так неожиданно, что в первые мгновения усомнился. Но седоватый высокий человек, который поднимал её с пола, послужил надписью к её портрету: Памела О'Нили. Этот человек лично подошел тогда к самолету, чтобы увести митингующих женщин, на нем была военно-морская форма со знаками различия полковника. Красиво спланированная операция, а он, Кирим Сужди, попался на нее, пропустив в салон самолета антитеррористическую группу.

Сужди стоял у двери лайнера, когда блондинка обернулась и, назвав полковника папашей, что-то сказала ему о женственности. Взгляда полковника Кирим не различил, расстояние было велико, а очки он всегда носил на единицу меньше положенного, панически боясь штурмующей его прогрессии близорукости; уже сейчас его зрение было на отметке — 7. Он помнил её горячие бедра, когда при обыске задержал на них ладони и слегка сжал их. Она не была сногсшибательной красавицей — Сужди видел и не таких, но она способна была вызвать желание, и оно в то время пришло к Кириму. Пришло тогда, когда он был близок к успеху: на борту самолета десятки заложников, удачно проведенные переговоры с администрацией президента США и реальный шанс покинуть Америку с товарищами по оружию. Несомненно, это была слабость с его стороны, но все же не она привела к трагическому финалу: его просто переиграли.

— Когда арестовали Сеифа? — Сужди с трудом оторвался от своих мыслей. Он знал, что сейчас их снимает видеокамера, но особого внимания этому не придавал. Пусть порадуются.

Азиз с готовностью ответил:

— Четыре дня назад, двадцать первого сентября.

— А что насчет другого моего родственника? — спросил он… и замер в ожидании ответа.

Но Салех не успел ответить. Том Копала встал с места и постучал пальцем по наручным часам.

— Время свидания окончено.

Азиз первым протянул руку товарищу.

— Не положено! — громко и резко предупредил его надзиратель.

Салех, как и при встрече, наклонил голову:

— До свидания, Кирим.

— Будь здоров, Салех.

Копала выключил запись и оглянулся на дверь. Затем протянул Сужди сложенный вчетверо листок, маленький бумажный пакет, небольшой, но увесистый сверток и тихо сказал:

— Через два дня. Приготовьтесь к 28 числу. Здесь инструкции и все необходимое для нашего дела. Выучите наизусть и несколько раз прогоните предстоящие действия. Ни малейшего отклонения, все расписано по секундам, строго предупредил он и указал глазами на сверток: — Спрячьте под одеждой. Надеюсь, эта вещь вам знакома. Вы поняли меня? Ни малейшего отклонения!

Том Копала неотрывно смотрел на заключенного, который через два дня может сделать его богатым. Вчера вечером он получил половину обещанной за организацию побега суммы и подтвердил готовность. Другую половину ему отдадут у ворот тюрьмы.

Крылья носа Сужди затрепетали. Они уже впитывали через себя терпкое слово «свобода».

Он несколько секунд простоял с закрытыми глазами, потом кивнул надзирателю: да, я понял — и взял Азиза за локоть.

— Попробуй узнать вот что, Салех, — торопливо заговорил Кирим. Сегодня по бразильскому каналу шел репортаж с какой-то выставки. Приблизительное время — 11.15. Наведи справки, узнай, какая это передача. Если понадобится, навести контору бразильского вещания на США. Поинтересуйся, кто снимал этот репортаж и где. Придумай какой-нибудь предлог. К примеру, тебе понравилась передача или сама выставка, ты хочешь приобрести видеокопию той передачи или же посетить выставку. Там произошел один инцидент с женщиной. Также там фигурировал мужчина, высокий, сухопарый, может быть, в чине полковника. Но ты прямо об этом не спрашивай: если заговорят сами — хорошо, не заговорят — тоже ничего страшного. Ты понял, Салех?

— Да, — ответил ливиец, приученный подчиняться и не задавать лишних вопросов.

Том Копала поторопил Сужди и вызвал по рации напарника.

Салех прошел процедуру в обратном порядке. На выходе его попросили поставить руку под кварц, под лучами которого невидимая печать стала отчетливо видна, и он, открыв сейф, переложил в карман паспорт и бумажник.

Кирим Сужди носил усы тридцать лет, ни разу не сбривая их. Сейчас, стоя перед зеркалом в душевой комнате, он не узнавал себя. Перед ним был совсем другой человек: безусый, с совершенно седыми волосами на голове. Его верхняя губа, как казалось Кириму, была слишком длинной, мясистой, отчего лицо его стало немного вытянутым и капризным.

Привыкая к новому облику, Сужди осматривал себя в зеркале ещё две-три минуты. Ему показалось, что левый висок не достаточно прокрасился, и он провел по нему расческой. Волосы в том месте стали белыми. Затем он насухо вытер лицо, взял вторую вещь, которую ему передал Том Копала, и аккуратно приклеил её на верхнюю губу.

Капризное выражение исчезло с лица, но оно по-прежнему оставалось старым. Сейчас Сужди смело можно было дать 60 лет. Он ссутулился и попробовал дышать с хрипотцой, подкашливая, держа кулак возле рта.

Теперь, исключая процедуру приклеивания усов, он повторил все сначала. Вымыл голову, насухо вытер волосы, постоял под встроенным в стену феном и, не глядя в зеркало, несколько раз провел расческой по волосам. Секунду поколебавшись, провел ещё раз по левому виску.

Вот теперь все было в порядке. Обычная на вид расческа — один из атрибутов грима секретных агентов разведывательных служб — состарила Сужди на добрый десяток лет. Его с проседью волосы почти полностью стали седыми. Поверхностный взгляд не в состоянии был уловить фальшь, только внимательно всмотревшись, можно было заметить, что либо у корней или же в середине волосы имеют разную окраску. Но в общей массе небрежной прически эта существенная деталь совершенно терялась из вида.

Сужди уже в четвертый раз вымыл голову и спрятал расческу в карман. Теперь последняя, третья вещь, которая была завернута в две чистые салфетки. Кирим внимательно осмотрел её и спрятал под одежду. Все же он заметно волновался.

Вашингтон, 28 сентября

Ровно в 11.00 заключенный под номером 40811572 подошел к двери, представляющей собой тяжелую металлическую решетку с электронным замком. За ней, на площадке лестничного марша шестого этажа, находился охранник. Он поднял глаза на заключенного и прочитал его номер на арестантской одежде.

— Мне нужно к врачу, — выразил свою просьбу Сужди.

Охранник набрал на клавиатуре компьютера номер заключенного, и на мониторе появилась «страничка» с личными данными и фотографией арестованного в верхнем левом углу. По рации он вызвал свободного охранника.

— Алло, Матт, это Миллер. Кирим Сужди, шестой блок, в санчасть.

— Есть, иду, — ответил Матт Петрик.

Кирим был прав, называя этот следственный изолятор раем. И дело даже не в телевизорах и телефонах, не в отдельных туалетах и трехразовом питании. В этом изоляторе — воистину образцовой тюрьме — мгновенно откликались на просьбу арестованного и оказывали посильное содействие. Даже сейчас, когда весь штат медперсонала за исключением доктора Джима Куэйна, воспользовавшись обеденным перерывом, отсутствовал в санчасти, его, Кирима Сужди, обязательно отведут к доктору — без задержки. И заключенный ждал, зная, что пройдет не больше двух минут и он в сопровождении Матта Петрика, пройдя через обязательный детектор металла на выходе из блока, будет спускаться по ступеням марша и постоянно слышать голос надзирателя:

"Мы на пятом этаже… Прошли пролет… Мы на четвертом… Прошли пролет…"

И так до первого этажа. Потом они пройдут мимо ГЛАВНОЙ двери, оставляя за собой ещё одного надзирателя, который будет провожать их взглядом до самой санчасти. Матт Петрик услужливо распахнет дверь, пропуская Сужди, и войдет следом…

…Когда Кирим ступил за порог кабинета, Петрик опустился на стул, доложил в рацию: "Мы на месте", и стал сосредоточенно щелкать ногтями, кончиками цепляя их друг за друга: щелк-щелк, щелк-щелк…

Доктор Куэйн указал арестованному на стул.

— Что у вас? — Джиму Куэйну было слегка за шестьдесят, невысокого роста, с массивным носом и абсолютно седой шевелюрой, с которой безукоризненно гармонировал белоснежный халат.

Как и охранник Рик Миллер, Куэйн посмотрел на бирку заключенного и ввел его номер в компьютер. На экране монитора появился титульный лист истории болезни. Пробежав его глазами, доктор открыл последнюю страницу.

— Вы были у меня позавчера, и я дал вам лекарства от головной боли. Одну секунду.

Куэйн повернулся в крутящемся кресле, дотянулся рукой до кофеварки и выключил её. Доктор никогда не ходил обедать в кафе, в отличие от охранников он постоянно работал в одну смену и всегда приносил из дома вкусные сандвичи, приготовленные его женой. Время — только начало двенадцатого, по сути — это завтрак, а обедать он будет дома. Врач привык поздно обедать, что выглядело ни много ни мало по-английски.

— Так помогли вам лекарства? — Куэйн, наконец, справивился с кофейником.

— Да, спасибо, — глухо отозвался Сужди.

— Вы пришли, чтобы попросить еще?

— Дело в том, что боль переместилась.

— То есть? — Куэйн удивленно приподнял брови.

— Ушла к затылку. — Сужди провел широкой ладонью по волосам. Кажется, у меня высокое давление.

Доктор, закашлявшись, быстро закивал головой. Он был заядлым курильщиком. В день у него уходило больше пачки сигарет. Чтобы приглушить кашель, обычно он закуривал; если такой возможности не было — выпивал воды, делая частые мелкие глотки.

Матт Петрик, продолжая щелкать ногтями, улыбнулся. Кашель доктора невольно стал неким развлечением для охранников изолятора. Если кто-то находился поблизости, а доктор в это время начинал кашлять, ему наперебой предлагали закурить: "Сигарету, доктор!" В этот раз Петрик удовольствовался красноречивым взглядом. Куэйн погрозил ему пальцем. Врач никогда не обижался. Все охранники были в два раза младше его. Дети, пусть развлекаются.

Он выпил воды, и натужная краснота с шеи начала сходить.

— Давление, говорите? — Доктор достал тонометр. — Давайте вашу руку.

Бросив взгляд на монитор, заключенный увидел ошибку: дата его рождения в истории болезни значилась 1955 годом. На самом деле Кирим Сужди родился в 1956 году в Аджадабии, рос в бедной семье, учился в Триполи, университетское образование получил в Манчестере. В начале 80-х годов был удостоен должности в генеральном секретариате Всеобщего народного конгресса Ливийской Джамахирии. Но проработал там недолго: пройдя школу по подготовке террористов, получил свое первое задание — ликвидировать «клятвопреступника», президента торговой палаты Триполи, бежавшего в Каир. После дерзкой и красивой операции Совет по террору предложил Сужди создать свой боевой отряд. Название "Дети Аллаха" предложил старший советник Аян Эль-Гафур, и Кирим с готовностью принял его. Сколько же лет прошло с тех пор?..

Сужди смотрел то на ртутный столбик анахронического прибора, то на циферблат часов доктора Куэйна. В кабинете он находился уже четыре-пять минут, если приплюсовать переходы по этажам, то в общей сложности получится восемь-девять минут.

"Пора уже. Пора. Ну!"

Он невольно оглянулся на Матта Петрика.

Охранник первого поста, или «привратной», как называли это помещение заключенные, тоже смотрел на часы. Пройдет всего двадцать минут, и комната начнет наполняться посетителями. Но, слава Богу, первый наплыв минует его стороной — ровно в 11.30 его сменят, и он отправится в кафе, расположенное в трех минутах ходьбы от следственного изолятора.

Он встал со своего места, обогнул детектор металла, прошелся по комнате. Остановившись у двери, верхняя часть которой была сделана из пуленепробиваемого стекла, выглянул на улицу. Улица не имела названия, на ней находилось только одно здание — следственный изолятор, она представляла из себя проулок, или тупик, выходящий на Кольцевую дорогу вокруг Вашингтона. Примерно в двухстах метрах от МСС стояли низкие производственные корпуса и здание конструкторского бюро. Здесь никогда не было многолюдно, оживление создавали только машины, проносящиеся мимо на приличной скорости.

Сейчас чуть в стороне от входа в изолятор стояли три человека, пришли явно не вместе, но по одному и тому же делу, поэтому невольно объединились, образовав кружок. О чем-то разговаривают. Охранник отметил, что они стараются не смотреть друг другу в глаза. Это понятно, не в магазин пришли, к родственникам или знакомым, которые совершили преступление и находятся сейчас под стражей.

Похоже, народу сегодня будет не так много, подумал охранник, переводя взгляд на полуоткрытые дверцы личных сейфов для посетителей; их было двадцать восемь, узких и глубоких, в блоке они напоминали коллективный почтовый ящик в подъезде жилого дома.

Он прошелся до бронированной двери, ведущей на этажи изолятора. За дверью находился ещё один надзиратель, Сэл Риккарди, в обязанности которого входил контроль за длинным коридором.

В дверь со стороны улицы кто-то постучал.

Охранник поднял глаза: молодой смуглолицый парень. Он улыбался, показывая внутрь помещения пальцем.

Охранник покачал головой и показал на свои часы: рано еще, потерпи двадцать минут.

Парень улыбнулся ещё шире и поднял руку выше, продолжая указывать пальцем.

Надзиратель понял этот жест.

— Туда ты всегда успеешь. — Но к двери подошел. "Наверняка к кому-нибудь из штата изолятора". Оставляя без внимания переговорное устройство, вмонтированное в дверь, он провел пластиковой карточкой в прорези электронного замка. Сканирующее устройство прочитало код, и замок открылся.

Охранник приоткрыл дверь и шевельнул тяжелым подбородком в сторону посетителя: "Чего тебе?"

— Я к доктору Джиму Куэйну. Всего на минуту. Извините, офицер, но у меня мало времени, через час двадцать самолет.

— Доктор сейчас на обеде, — попробовал возразить охранник. Но посетитель довольно убежденно изрек:

— Джим никогда не ходит в кафе. Уверен, сейчас он запивает сандвичи горячим кофе, которые ему приготовила Лу.

Дверь открылась шире, пропуская парня.

— Так вы знаете жену доктора?

— Конечно.

Троица на улице пришла в движение, но охранник пресек их попытку войти следом:

— Рано еще.

Щелкнул замок, служащий изоллятора по рации вызвал Сэла Риккарди.

— Сэл, к доктору пришли. Пусть он выйдет.

— Сейчас у него на приеме заключенный из шестого блока.

Парень слышал сообщение Риккарди, он поднял вверх палец: только одну минуту — и повторил неданий жест контролера, показывая наручные часы.

Охранник перевел:

— Пусть выйдет на минуту, Сэл. А кто сопровождает заключенного?

— Матт Петрик.

— Вот пусть и побудет в кабинете, пока доктор отсутствует.

— Ладно. Матт, ты слышал?

— Да, — ответил Петрик, на некоторое время отрываясь от своих ногтей.

Сердце Кирима Сужди дернулось и заработало быстрее. Видимо, в стетоскопе что-то отразилось. Доктор Куэйн покачал головой.

— Одну минуту, ко мне пришли. Я сейчас вернусь.

Он вышел из-за стола.

Сужди, провожая его взглядом, обернулся.

Матт Петрик сидел в вольной позе, притороченная к ремню петля держала дубинку, с другой стороны — «кольт-38» в наглухо застегнутой кобуре.

Сужди не торопился, вернее, не суетился, когда вынимал из-за спины, прикрытый рубашкой, австрийский «глок»; детектор металла не реагирует ни на одну деталь этого пистолета седьмой серии, которые в основном сделаны из полимера и сверхжароупорной керамики. Даже внутренняя сетка глушителя вместо стальных волокон была из того же материала.

Два выстрела прозвучали не громче плевка. Расстояние было невелико три-четыре метра, и Матт Патрик уронил на грудь прострелянную голову.

Доктор Куэйн застыл на месте. Сужди с расстояния двух шагов попал ему точно в висок. И тут же оказался рядом, подхватывая доктора и опуская его на пол. Стараясь не запачкать халат в крови, он быстро снял его и накинул на себя… Пожалуй, он долго возился с брюками и ботинками, которые были ему слегка малы. Наконец он справился и с этим. Потом заученными движениями провел расческой по волосам, отклеил усы. Вроде бы все.

Сужди смело открыл дверь и, держа за спиной руку с пистолетом, пошел по коридору.

Оператор на пульте слежения поочередно смотрел в четыре одиннадцатидюймовых монитора, на которые с интервалом в двадцать секунд подавалась панорама с двадцати четырех видеокамер, установленных на этажах следственного изолятора. Он не знал, что в опциях просмотра видеокамеры № 4 и № 6 были настроены несколько иначе. Время подачи «картинки» с этих двух камер на монитор и следовавшая за этим пауза составляли двойное значение: панорама двадцать секунд, и ровно пятнадцать минут паузы вместо минуты сорока секунд положеных. Но это не означало, что во время нестандартной, более длительной паузы один из мониторов должен бездействовать: пауза автоматически заполнялась «картинками» с других камер. И оператор не заметил этого, периодически он видел и «привратную» с дежурным, и коридор с Сэлом Рикарди на посту. Практически результат внесенных изменений в опции просмотра заметить было нельзя. К тому же, чтобы снизить утомляемость операторов, передача видеоизображения на мониторы производилась компьютером в произвольным порядке, а не каскадом. То есть каждый из четырех мониторов периодически был задействован на все двадцать четыре камеры, а не на шесть, как это выглядело бы в режиме просмотра каскадом.

Используя несколько функциональных клавиш, оператор по своему усмотрению мог остановить или выбрать заинтересовавшую его панораму, если что-то вдруг показалось ему подозрительным.

Опции видеопросмотра Том Копала изменил ещё месяц назад, и никто из операторов не заметил асинхронности в работе двух камер.

Цифровое видеооборудование фирмы "Apple Computer" работало в автономном режиме, сбои были исключены, и ровно в одиннадцать часов пять минут на двух мониторах появилась панорама «привратной» и «картинка» с дежурным Сэлом Риккарди. Двадцать секунд прошли, компьютер передавал на дисплеи работу только двадцати двух объективов. «Картинки» с камер № 4 и № 6 пойдут на экран только через пятнадцать минут.

Сэл Риккарди видел, как открылась дверь санчасти и показался знакомый халат и над ним — седая шевелюра. Доктор, ещё не выходя из кабинета, кашлял. Он буквально исходил от очередного приступа, низко склонив голову и прижимая ко рту кулак. Пройти врачу предстояло около двадцати шагов, и Риккарди, боясь, что не успеет, суетливо полез в карман. Когда белый халат оказался в полутора метрах от него, он уже держал в руке пачку сигарет.

— Сигарету, доктор!

— Я не курю. — Сужди дважды нажал на сдвоенный спусковой крючок. И, не теряя ни одной секунды, извлек из нагрудного кармана Риккарди пластиковую карточку и открыл замок.

— А вот и доктор. — Охранник резко переменился в лице, когда увидел перед собой незнакомого человека.

Опомниться ему не дали.

У дверей тюрьмы ждала машина. Кирим буквально упал на заднее сиденье. Взревел мотор, и «Даймлер» стремительно влился в поток машин на Кольцевой дороге.

С переднего сиденья улыбался Салех Азиз, тем не менее глаза его были настороженными.

— Поздравляю, — тихо сказал он.

— Не торопись, Салех, — Кирим почти задыхался. Вот только сейчас его захлестнуло, но он знал, что нет, не рано прозвучало поздравление из уст его товарища по оружию. Теперь он свободен. Надолго. Нет, навсегда.

Но он все-таки владел ситуацией, ничего не упуская из вида. Кирим все время держал в голове человека, инструкциям котрого точно следовал, благодаря чему и оказался на свободе.

— Нужно рассчитаться с Томом Копалой.

Салех провел пальцем по горлу и вопросительно округлил глаза.

Сужди покачал головой:

— Нет, расплатись с ним.

Азиз послушно кивнул.

Конечно, помощь надзирателя трудно было переоценить, но Сужди сам проложил дорогу к свободе, оставляя за собой четыре трупа.

И снова он включился в работу.

— Салех, что ты выяснил о репортаже с выставки? Помнишь, я говорил, что это важно, крайне важно?

— Да, Кирим, мы проделали большую работу. Репортаж был из музея Эмилио Гоэльди. Это Бразилия, город Белен. Директор музея очень разговорчивый человек.

— Так вы узнали об инциденте?

— Да, только сегодня утром оттуда звонил Ахмед Юнес. Высокого человека зовут Ричард Кертис. Судя по номеру телефона, который вручил Ахмету директор музея, Кертис живет в Эверглейдс, Флорида. Думаю, очень скоро мы узнаем его адрес.

— А девушка? Кто та женщина?

— Его дочь, Лори.

"Да, да… — Сужди сжал голову руками. — Дочь. Она и называла его папашей. Все сходится".

— А что вы узнали о Сеифе?

— Ничего нового, Кирим. Он в тюрьме спеццентра «Мерак». И мы по-прежнему не знаем, где она находится.

— Ничего, Салех, скоро мы узнаем это.

Эверглейдс, штат Флорида

Полковник Кертис в этот день встал, как обычно, в 5.15 утра. Он прошел в ванную и включил не слишком сильный напор воды. Сквозь легкий шум он слышал, как на кухне Лори готовит ему завтрак. Ричард улыбнулся, открыл кран побольше и начал бриться. Через десять минут он уже хрустел гренками и пил кофе с молоком. Глаза у Лори были заспанными, но полковник знал, что после его отъезда она начнет уборку комнат, вынесет мусор во двор, приготовит обед и будет ждать его. Кертису не часто удавалось вырваться домой на обед, в случае неудачи он предупреждал Лори телефонным звонком. Она говорила «да» и вешала трубку. Ричарду неуютно было в те мгновения, и он приказывал кому-нибудь из «амазонок» пообедать с Лори. Но иногда и этого не получалось.

После посещения музея в Белене Лори стала ещё более замкнутой, она подолгу сидела у порога дома, устремив неподвижный взгляд в никуда. Она думала о своих сестрах, о Литуане, о круглолицем индейце, которого старшая жрица велела называть вождем; она думала об Альме. Ее мысли были незаконченными, как разорванный круг. Недавно она видела Альму в большом красивом зале, похожем на храм, было много людей, но никто не молился всесильному божеству, все разговаривали, не отдавая ему должного почтения. Они не верили в него. Но тогда зачем они забрали его, отняли у людей, поклоняющихся ему? Помыслы Альмы были слишком великими, чтобы задумываться над ними, он дал одной из своих дочерей другую жизнь — значит, так угодно Богу, но почему он позволил к себе такого пренебрежительного отношения? Конори даже не вправе была задумываться над этим, но Альма был её Богом, и равнодушное отношение людей к нему угнетало девушку.

Впервые её мысли просочились так далеко, она ждала какого-то возмездия, гнева Альмы… Но он был далеко и не с теми. А ей теперь уже хотелось не просто сидеть рядом с ним, а разговаривать, спрашивать и получать ответы. У неё накопилось множество вопросов, на некоторые из них она уже нашла ответы, но были и неразрешенные. Вот если бы сейчас, со своими мыслями, оказаться на родине, она бы, не задумываясь, взяла в руки копье и лук, раздувая от возбуждения ноздри, она бы наносила разящие удары вражеским воинам, она бы показала им пропасть за своей спиной, бросилась туда и увлекла за собой в бездну. Может, Альма намеренно отпустил её от себя, чтобы она вдруг поняла это, осталась один на один со своими мыслями, чтобы осознать что-то, оправдать свои мысли. Скорее бы понять, торопила она Альму, пусть это пройдет через мучения, через боль, она вытерпит все. Если она увидит под ногами пропасть, значит, это Альма разверз её перед ней, и, прежде чем шагнуть туда, она увидит на дне пучины свою судьбу, свое предназначение. Но она не разобьется, чьи-то сильные руки подхватят её и снова поставят на ноги, и вот тогда она будет знать это и… вернется. Она непременно должна вернуться, только ещё не время, ещё не все осмыслено и понято, круг ещё разорван, мысли не закончены.

Конори часто бывала у своих новых подруг, которые жили на базе, она наблюдала, как ловко и красиво они наносят удары, видела в их руках небольшие предметы, изрыгающие гром и молнию; её новые подруги были великими воинами. Сара объясняла ей — правда, не совсем понятно, — что Конори будет править своей страной, она будет вождем. Но ты не Конори, говорила Сара, теперь у тебя другое имя, и не ты будешь королевой амазонок. Поняла? Да, отвечала девушка, хотя ничего не понимала. Абсолютно ничего. И чем больше говорила с ней Сара, тем больше она запутывалась. Наконец Джулия — старшая амазонка — запретила Саре подобные разговоры.

Амазонка. Слово было красивое, Конори даже примерила его на себя и нисколько не смутилась, оно ей подходило. Не так давно Альма управлял ей, когда она гнала машину. О, это было ни с чем не сравнимое чувство! Амазонка! А ещё ей хотелось быть похожей на Паолу. Паола не боялась даже громадных мужчин. В храме воинов с деревянными полами она надевала черный костюм, подпоясывалась черным поясом и вызывала на битву мужчин. Резкими и сильными ударами она валила их на пол, они стонали и отступали. Паола была сильная, мужчины смотрели на неё с уважением, а после поединка кланялись ей. Амазонка!

Конори проводила отца до двери. Кертис, как всегда, испытал неловкость перед дочерью.

— Извини, но мне нужно ехать.

— Да, — ответила она.

Ричард кивнул ей, сел в машину и помахал рукой из окна. Она ответила ему и вошла в дом. Сегодня стирка, подумала она, с сожалением глядя на ярко-красные ногти. Вчера вечером приходила Фей и накрасила ей ногти. Конори и сама могла накрасить их, но у Фей это получалось лучше. Она сама была сказочно красивой в глазах Конори, но… ленивой. Не совсем, конечно, но её походка была медленной, слегка покачивающейся, глаза, казалось, всегда спрашивали: "Да?", и лицо её носило отпечаток наивности.

Вместе с Фей вчера приходила Бесси. Она была очень высокой и стройной, её любимым выражением было "Я не могу поверить!". Иногда она заводила разговор о каком-то подиуме. Фей снисходительно улыбалась и говорила о её молотилках, показывая на руки. Бесси отвечала, что наденет перчатки. Потом она сказала о каком-то Джоне, который додумался подарить ей нижнее белье. Бесси тут же продемонстрировала его, расстегивая на груди кофту. Фей сказала, что бюстгальтер ей мал, и от этого у неё вытечет молоко.

Отец долго слушал их, потом оторвался от газеты и велел Бесси застегнуться. "Но я ещё не все показала, сэр", — сказала она. Тот угрюмо осмотрел девушку и снова уткнулся в газету. Бесси что-то шепнула на ухо Фей, и они громко рассмеялись. Отец выгнал их, шлепнув Бесси по заду. Она томно сказала: «Еще», и они с Фей ушли.

Конори снова оглядела свои красивые ногти и принялась за уборку. Вывалив мусор из корзин в черный пластиковый мешок, она вынесла его на улицу и положила возле контейнера.

Рядом с ней неожиданно остановилась машина, из окна показалась голова незнакомого мужчины. Он показывал какой-то листок бумаги и спрашивал, как нужно ему ехать. Конори ничего не поняла и только улыбнулась в ответ. Тот разочарованно покачал головой и убрал листок. Теперь в руке у него был пистолет. Конори почувствовала боль в животе, и свет неожиданно стал меркнуть перед глазами. Из машины быстро вылезли два человека и затащили девушку в салон.

Полковник Кертис запарковал машину возле дома и шагнул к калитке. Со стороны его окликнул незнакомый мужской голос:

— Полковник Кертис?

Ричард обернулся, профессиональным взглядом окидывая незнакомца: лет около тридцати, смуглый, лицо восточного типа, раньше не встречались.

— Да.

— Полковник, — незнакомец медленно приближался, — у нас есть к вам предложение, но перед этим я хочу вас предупредить, чтобы вы не делали глупостей. Ваша дочь у нас.

Пожалуй, впервые в жизни Кертис почувствовал себя старым и беспомощным. И сердце подтвердило это незамедлительно, гулко стукнув в груди и тут же останавливаясь. Внутри с левой стороны что-то зажгло, но тут же отпустило, и сердце понеслось вскачь. Горячая волна, отхлынувшая от сердца, завладела теперь всем телом. Ричард был на грани инфаркта. Он опустился на капот машины, не сводя глаз с незнакомца. Еще несколько секунд, и он, наконец, немного овладел собой.

— Чего вы хотите? — голос полковника прозвучал хрипло. Он полез в карман за сигарой, но на полпути раздумал.

— Для начала пустяк. — Смуглый подошел почти вплотную. — Нам нужна небольшая информация.

Кертис кивнул.

— Вопрос "Кто вы?", как я понял, задавать бесполезно.

— Ну почему? — на смуглом лице появилась дружеская улыбка. — Вы можете задать такой вопрос и получить на него ответ. Мы с вами старые знакомые, полковник. Вспомните аэропорт в Ки-Уэсте, организацию "Дети Аллаха" и имя Кирим Сужди.

"Это судьба", — пронеслось в голове Ричарда. Он все-таки достал сигару и медленно раскурил её.

— Понятно. Разговор серьезный. В дом не пройдете?

— Пройду, — прозвучал ответ.

Дома Ричард первым делом выпил холодной минеральной воды. Продолжать разговор с вопросов "где Лори?", "что с ней?" и так далее было бессмысленно. Ответов на них он все равно не получит. "Дети Аллаха" очень серьезная организация, действующая по принципу диверсионных бригад. Они не остановятся ни перед чем. Тем более что Ричард вместе с Лори однажды крепко прищемили им хвост. Именно с Лори. Наверняка они знают об этом, иначе не было бы этого разговора.

— Чего вы хотите? — повторил он вопрос, предлагая гостю сесть.

Тот покачал головой и остался стоять. И тоже повторился:

— Небольшая информация.

— Это я уже слышал. Как и другое — она нужна для начала. Следовательно, последует продолжение. Вот на втором давайте и остановимся, чтобы определить границы продолжений. Я не дурак и все понимаю. Продолжениям не будет конца, дойдет до того, что вы попытаетесь завербовать меня. Но для этого вам потребуется похитить не менее ста моих дочерей.

Смуглый, поколебавшись, опустился на стул.

— У вас всего одна дочь, полковник, и я хотел бы спросить вас: вы любите ее?

— Дурацкий вопрос. Вы знаете на него ответ, иначе вас бы здесь не было.

— Правильно. А как вы посмотрите на то, что вашу дочь будут любить и другие люди? Много людей. Они будут любить её долго, много и часто. Вы не будете ревновать?

Кертис нашел в себе силы не запустить в гостя стулом. Он взял себя в руки и спокойно произнес:

— Вы мелкая сошка в вашей организации, поэтому приняли приглашение пройти в дом. Вот сейчас за эти слова я могу разрядить в вас всю обойму своего пистолета и с моей дочерью ничего не сделают. Они пришлют другого. Кертис подошел к парламентеру вплотную и двумя пальцами сильно сжал его подбородок. — Так что не разоряйся понапрасну, сопляк, и открывай рот только в положенном месте. Если я услышу ещё что-то подобное, то тебя долго и упорно будут любить широкоплечие «котики» на военно-морской базе «Атолл». Подумай пять секунд, и сообщи мне результат своих усилий. — Ричард резко отпустил его подбородок, отчего голова смуглолицего дернулась.

Насмешливый, но в то же время грозный тон полковника заставил незнакомца посереть лицом. Он сощурился и гонял желваки.

Кертис посмотрел на часы.

— Твое время прошло. Говори, что тебе приказано передать, и — вон отсюда.

Смуглый ухмыльнулся.

— Хорошо, я не буду искушать твоего Бога… Во-первых, нам нужно знать точное расположение спеццентра «Мерак» военной разведки Анголы. Нужна полная информация о нем — здания, подъездные пути, охрана, личный состав, распорядок дня. Во-вторых, адреса нескольких руководителей центра.

— Все?

— Вам кажется этого мало?

— Напротив, для меня достаточно, а вот для вас, пожалуй, будет многовато. Прежде чем я дам вам эту информацию, я бы хотел услышать голос своей дочери. Потом — голос вашего руководителя или того, кто способен вести такие переговоры. Но не по телефону. Пусть притащит свою задницу сюда! Понял? Завтра в двенадцать часов дня.

Смуглый развел руки в стороны и поднялся со стула. Недобро сощурившись, он покачал головой и быстро вышел из дома.

Кертис снял трубку телефона.

— Сэм, а где Джулия?.. В ванной? Пусть доставит ко мне свою задницу. Ричард тряхнул головой и с шумом выдохнул. — Извини, Сэм, я немного выпил, несу всякую чушь. В общем, скажи ей, чтобы срочно ехала ко мне домой. Пусть захватит с собой… Нет, я не это имел в виду, Сэм. Я имел в виду Сару Кантарник. Будь здоров.

Джулия и Сара приехали через полчаса. Кертис дословно передал им свой разговор с парламентером и сосредоточенно разглядывал маленькие бугорки на сарафане капитана «Нью-Эй».

— Джу, — вяло сказал он, — мне кажется, что ты без лифчика.

— Пошел к черту! — вскипела Джулия и зашагала по комнате. — Как ты только можешь думать об этом! — Она остановилась и прикурила сигарету. Что будем делать, Рич?

— Думать. И в первую очередь о том, как они вышли на нас.

— Ты будешь докладывать начальству?

— Не знаю, — честно признался полковник. — Тяжело положение. Честно говоря, я почти никогда не старался понять людей, на месте которых сейчас нахожусь сам. Они и их проблемы были для меня чужими, равно как и их близкие, попавшие в аналогичные ситуации — будь то заложники или ещё что-то. И это было правильно, я был хладнокровным и работал спокойно. А теперь вот это свалилось на меня. Я если не в панике, то соображаю с трудом.

— Не верю, — Джулия выпустила изо рта мощную струю дыма. — Сообразил же, что на мне нет лифчика. Ты звонил Лори днем?

— Нет, — виновато ответил Кертис.

— Скорее всего её взяли утром, и сейчас она уже далеко, наверное, за пределами штата. Подобный акт тщательно планируют, особенно отход. Я не допускаю осечки со стороны ливийцев. Они наверняка подкупили какого-нибудь летчика на одном из частных аэродромов. Их тут пруд пруди. Но это один из наших путей, нужно организовать поиски в этом направлении и прищемить хвост негодям. — Она помолчала. — Хотя это долго, очень долго.

— Да, долго, и мы обязательно упремся в Кубу, где потеряются все следы. Нам необходимо найти отправную точку, — произнес Кертис. — И искать её нужно в постановке их вопроса. Почему террористы интересуются ангольским спеццентром военной разведки? Зачем им нужны адреса руководителей центра?

— Ну, это не такие уж и сложные вопросы. Адреса им нужны для захвата руководителей или членов их семей. Кстати, ты знаешь где находится центр?

— Конечно. Я воевал в Анголе. Центр находится в Амбрише.

— Постойте, полковник, — Сара нахмурила лоб. — Когда вы воевали в Анголе?

— 75-й — 76-й годы.

— Совсем недавно, — усмехнулась Джулия. — Всего-то прошло двадцать восемь лет. Ты уверен, что они не сменили место базирования?

— Почти уверен. Во всяком случае, в девяностых годах он был на прежнем месте.

— Может, Сужди хочет захватить или взорвать его? Как казарму с нашими морпехами в Бейруте? Большой штат в том центре?

— Достаточно большой, чтобы отказаться от безумной идеи провести там подобный диверсионный акт.

— Но "Дети Аллаха" об этом не знают, правильно? Иначе они бы не спрашивали об этом. Но они узнают, когда ты сообщишь им, и выкинут эту затею из головы. Давай сосредоточимся вот на чем. Почему их интересует центр, что там может быть такого интересного для них? Какие-то особенности спеццентра ты знаешь? Может быть, какая-то специфика?

Кертис пожал плечами.

— Обычный центр военной разведки, задачи, схожие с нашими, и так далее.

— Но что вообще ливийцам нужно от Анголы? Я ещё могу принять их акты в Израиле, Америке. Причем тут Ангола?

— У ливийских террористов вообще туго с определениями своих террористических актов. Полковник Каддафи не раз предпринимал попытки похитить президента США лишь для того, чтобы потом судить его по законам шариата как террориста.

— В чем-то его понять можно, ведь мы, американцы, убили его дочь.

— В какой-то мере это произошло случайно, она погибла при покушении на Каддафи. Но, Джу, ты забыла, что это было ответом на его террористические акты.

— Ну, да, понятно. Он ответил, мы ответили, и этому не видно конца.

— Ты говоришь не как профессионал, а как дилетант с Аляски. И сейчас начнешь выяснять, кто первый начал.

— Не собираюсь этого делать, потому что о случайности шел разговор, понимаешь?

— Нет, Джу, не понимаю, потому что ты нашла оправдание терроризму.

— Да не то ты говоришь, Ричард! — Джулия разозлись на себя, чувствуя, что вылезет из этого разговора по уши в дерьме. Она бросила взгляд на Сару, но та только пожала плечами. Ну-ну, сверкнула глазами Джулия и перевела взгляд на полковника.

Если бы не похищение Лори, Джулия непременно продолжила бы спор, в частности, она не совсем была согласна с высказыванием Ричарда о том, что у ливийских террористов туго с определением свих террористических актов. Поэтому она подавила в себе растущее недовольство на саму же себя:

— Ты был прав, я была не права, — сказала она, заканчивая спор. — Но мы остановились на особенностях спеццента. Ты что-нибудь знаешь об этом?

— Может, это не особенность, но при спеццентре есть тюрьма с жестким режимом. Она схожа с израильскими застенками в Наблусе, Рамаллахе и на Западном берегу Иордана и Газы. Очень жесткий режим с хорошо поставленной программой пыток. — Полковник вопросительно посмотрел на Джулию. — Может, именно с этой стороны проявляется интерес ливийцев к спеццентру?

— Черт его знает. — Джулия подошла к окну и посмотрела на чистый двор с маленьким цветником. Когда у Лори была возможность, она вырывалась сюда и подолгу возилась с цветами. Особенно ей нравились гиацинты, она даже как-то рассказала трогательную историю. Гиацинт был любимцем Аполлона, который во время соревнований нечаянно убил юношу, попав диском в висок. Из пролитой на землю крови выросли цветы, гиацинты.

Джулия села на подоконник и сжала кулак.

— Эх, жалко меня здесь не было, когда тот смуглый приходил! Я бы его раскрутила. А лучше бы здесь оказаться Паоле, она бы убила его.

— Я вот о чем подумала, — подала голос Сара. — Выяснить, где держат Лори, пока мы пассивны, нам не удастся. Поэтому нужно включаться в работу официально, но первое время молчать о похищении.

— Ага, — Джулия слезла с подоконника и присела за стол. — Включились знаменитые мозги Сары Кантарник. — Ну-ка, подруга, выкладывай, каким образом мы сможем официально включиться в работу?

— Нужна инициатива полковника. По сути, террористические организации это наша работа. А "Дети Аллаха", можно сказать, наш клиент. — Сара постучала коротеньким пальцем по руке Кертиса. — Сэр, какой информацией вы располагаете относительно побега Кирима Сужди?

— Такой же, как и вы. ФБР и управление тюрем в сводках и на компьютерах оповестило все службы, включая и нашу, о побеге одного из главарей ливийских террористов. Активно работают сейчас только полиция, ФБР и пограничники.

— Так вот, полковник, с вашей стороны нужна инициатива. Вы предложите АНБ найти и ликвидировать Кирима Сужди. Независимо от того, где он находится — в Америке, Ливии или в Анголе. Стратегический тыл противника это наш конек. И ваша инициатива в АНБ не покажется странной — это наша работа, в какой-то степени мы знаем Сужди, следовательно, нам будет легче, чем другим. Конечно, там могут возразить, мы как бы «засветились» в свое время. Но на это нужен простой контраргумент: например, нельзя два раза подряд наступить на одни и те же грабли. Решайтесь, сэр. Нам в этом случае предоставят все материалы дела, детали побега и так далее. У нас будет вся информация, которой располагает ФБР.

— Пожалуй, Сара права, — отозвалась Джулия. — Во всяком случае, другого выхода я не вижу. — Она выругалась, глядя на высокий лоб Кертиса. Черт, я даже не представляю, что сейчас творится в душе Лори. Она же ни черта не понимает. Месяц назад, когда Паола учила ездить её на машине, она спросила: "А на этой машине нельзя доехать до моего племени?" И в глазах её стояли слезы. Девчонка думает, что просто находится далеко от родины, в её понятии нет времени, есть только расстояния. Она уверена, что Боги дали ей другую внешность, а мы увезли её с родных мест.

— Господи, Джу, не надо об этом! — на глаза полковника навернулись слезы.

— Что ты решил, Ричард? — Джулия пододвинула свой стул ближе к Кертису.

— Предложение Сары мне кажется рациональным и, пожалуй, единственным в нашем положении. Искать летчика неофициальным путем — бессмысленно. Только в нашем округе несколько частных аэродромов, а Лори могли вывезти из другого штата. После встречи с человеком от Сужди я немедленно вылечу в Форт-Мид. — Он посмотрел на часы. — До двенадцати дня ещё четырнадцать часов, я, наверное сойду с ума.

Галфпорт, штат Миссисипи, 00.15

— Ты уверен, что нам хватит топлива?

Аббас Зейдан стоял позади пилота и своей дрожью добавлял вибрации самолету. Он только сегодня увидел, что они зафрахтовали. Это был древний ДС-3, только внешне похожий на настоящие самолеты. Ливиец закрыл глаза и коротким обращением к Аллаху напомнил Всевышнему, что есть такой человек на Земле, Аббас Зейдан, проживший всего тридцать шесть лет, регулярно соблюдающий посты и молитвы. Только напомнил и тут же отдал себя в руки Аллаха.

Вслед за первым взревел второй, он же последний, мотор, и пол кабины заходил ходуном. Пока ещё не взлетели, Аббас боялся двух вещей: чтобы не провалился пол и чтобы не рухнула крыша. Потом он будет бояться тронутых коррозией крыльев и слишком тяжелого хвостового оперения; дальше, временно сменив веру, он станет молиться на два мотора, не отрывая взгляда от топливомера.

— Ты уверен, что нам хватит топлива? — повторил он вопрос и тронул пилота за плечо.

Эванс Тайлер бросил на него насмешливый взгляд.

— О чем вопрос, приятель! — отозвался он звонким голосом. — Не хватит, будем дуть на пропеллеры. У тебя как с легкими, порядок?

Ливиец проглотил слюну и закрыл глаза.

Тайлер рассмеялся. Когда-то он служил в штурмовой эскадрильи, базировавшейся в Чери-Пойнт, Северная Каролина, и летал на А-4 «Скайхокс». Было это давно, сейчас Тайлеру 56 лет, и он прекрасно знает, как можно «уйти» с территории США не заполняя флайт-планов. Радары, защищающие воздушное пространство, не в состоянии обнаружить низколетящие цели, а специальное авиакрыло Самолетной системы дальнего радиолокационного обнаружения и управления лишь иногда бросает в небо воздушный патруль. Патрулирование границ в Мексиканском заливе производилось "Боингами Е-3А", оснащенными импульсными радиолокаторами нижнего обзора; эти самолеты могли опознать любую движущуюся цель, как бы низко она не летела. То же самое относилось к самолетам Управления по борьбе с наркотиками, снабженными радарами. За несколько лет аренды травянистого аэродрома под Галфпортом Эванс Тайлер заметил некоторую систему в патрулировании и даже составил по ней график. Он ещё ни разу не подводил Тайлера, когда тот доставлял из Мексики грузы с марихуаной. У летчика был собственный коридор, и о нем он молчал, зная, однако, что не он один на побережье занимается подобным бизнесом, таких, как Тайлер, можно насчитать не один десяток.

Бывший штурмовик ничем не оправдывал свою работу, даже не пытался этого сделать. Ему нужны деньги — вот и все. А эти смуглолицые ребята предложили ему столько, что он сможет подумать о покупке нового небольшого самолета. Конечно, деньги не ахти какие, придется добавить своих, но это был своеобразный толчок. Теперь он точно купит новый самолет.

Что касается самой работы, то тут вообще ерунда: эти парни за какую-то определенную сумму возвращают на родину сбежавшую от отца дочь. Она долго скрывалась во Флориде со своим любовником, но они все же выследили её. Эту историю Тайлер только послушал — она его не интересовала; пусть даже они похитили эту девчонку, какая ему разница? Они платят, он работает, а за руку его никто не схватит, он военный летчик, профи.

— Ну что, поехали? — Тайлер подмигнул Аббасу, посмотрел по сторонам и устремил взгляд на подсвеченную прожектором взлетную полосу.

— Спаси нас, Аллах, — Аббас Зейдан все же не сдержался и попросил у Бога помощи. Он прошел в салон, сел в кресло и пристегнулся ремнем. Рядом с ним сидела Лори, которой ввели снотворное, на следующем кресле с невозмутимым видом расположился его товарищ. Чтобы во время неожиданных толчков самолета девушка не сломала себе шею, её голову в области рта и лба широкими повязками привязали к подголовнику кресла. На всякий случай Аббас взял пленницу за волосы: не приведи бог, если она подохнет — хозяин убьет.

Самолет задрожал так, что Зейдану показалось, будто он собирается развалиться. Вцепившись в волосы девушки, он закрыл глаза и приготовился. Прошло три секунды. Все, поехали.

Эванс Тайлер ещё раз осмотрелся и дал газ, направляя нос самолета по центру освещенного пространства. Еще раз осмотревшись, он дал полный газ и оторвался от травянистого газона. Держа курс по взлету, летчик набрал необходимую высоту и, глядя на показания гирокомпаса, отвернул вправо, держа курс на остров Перес.

Не прошло и пяти минут, как командир ДС-3 повернулся в кресле и крикнул в салон:

— Под нами море, ребята.

Он-то думал, что всех успокоил, а Аббас Зейдан не умел плавать.

Тайлер, глядя на него, хотел мягко и поучительно сказать, что нельзя быть таким трусом. Он знал, что существует категория людей, которая боится высоты. Этого летчик понять никак не мог. Он отвернулся, сверился с приборами и немного опустил самолет.

Благополучно миновав границу, Тайлер набрал высоту и пошел эшелоном три тысячи. Не долетая до острова Перес, он изменил курс и взял направление на восток. На границе с Кубой он снова ушел вниз и подозвал к себе Аббаса.

— Эй, приятель, пора связываться со своими.

Зейдан освободил себя от привязных ремней и прошел в кабину. На определенной частоте он связался с маленьким аэропортом в Ла-Эсперансе и получил добро на посадку. Пилот взял у него из рук рацию и спросил:

— Как у вас с огнями, ребята?

— Полный порядок, — ответил диспетчер. — Связь на этой же частоте. Мы сообщим, когда тебе можно будет показаться на радарах.

— Не забудьте.

— Будь спокоен, мы заведем тебя.

Диспетчер отключился.

— Хорошие у вас друзья на Кубе, — улыбнулся Тайлер бледному ливийцу. Не познакомишь?

Тот пожал плечами и вернулся на место.

Прошло полтора часа, и бесчувственную Лори из самолета погрузили в машину.

— Если что, знаете, где меня искать, — Тайлер пожал руку Зейдану. Всегда рад помочь.

— Может, и увидимся, — неопределенно ответил Аббас. Сейчас нужно было торопиться, чтобы в одном из домов пригорода Гаваны сделать видеозапись.

Эверглейдс

Салех Азиз не принял предложение полковника пройти в дом. Он стоял перед Кертисом, держа сцепленные руки внизу живота, и был похож на футболиста, занявшего место в «стенке». Салех Азиз родился в Ливии 1 сентября 1969 года, и это было знамением. Именно этот день изменил историю Ливии, когда молодой офицер, сын бедуина Мухаммеда Абу Меньяра, выходца из небольшого племени ауляд Каддафа, и его жены Айшы, совершил неожиданный и впечатляющий по масштабам переворот в стране. Офицера звали Моаммар Каддафи. А в городе Джанзур — в пятнадцати километрах от Триполи — сердце другого человека радостно трепетало в груди: в то утро он получил два известия, за которые был благодарен только Аллаху. Помимо революционного переворота, пришло известие о рождении сына.

Салеха с малого возраста воспитывали в революционном духе, в любви к своей единственной и неповторимой родине — Ливийской Джамахирии. Начальную и среднюю школы Салех окончил в Джанзуре, затем поступил на факультет литературы Ливийского университета и после успешного окончания высшего учебного заведения получил диплом бакалавра педагогики. В 1995 году судьба свела его с Киримом Сужди, и жизнь Салеха круто изменилась. Он оставил прежнюю работу и дал клятву верности делу организации "Дети Аллаха".

В этот раз полковник Кертис был собран. У него имелся определенный план, была мощная поддержка со стороны надежных друзей и шанс спасти Лори. А ещё полковник не мог объяснить самому себе держащее его в клещах чувство: он просто обязан спасти Лори потому, что она не только его дочь. Ричард долго копался в этой фразе, видя в ней не слишком глубокие отцовские чувства, бравурный героизм, взятые перед самим собой в долг обязательства, невероятный запас энергии в порядком износившемся сердце… Он гнал прочь видения, которые показывали ему связанную по рукам и ногам Лори, её испуганные глаза, толпу смуглолицых и бородатых подонков рядом с ней. Сужди припомнит ей все, включая прострелянные руки, год, проведенный в тюрьме, и смерть братьев по оружию. Но месть ливийца всей своей ненавистью выльется по отношению совсем к другому человеку, к ребенку в нашем сумасшедшем взрослом мире…

В молчании прошло несколько секунд. Салех так и не поменял позы.

— Вы узнали то, о чем просил наш товарищ? — наконец спросил он.

— Вначале я хотел бы удостовериться, что моя дочь жива. Без этого не будет никакого разговора.

На лице террориста промелькнуло легкое замешательство.

— Знаете, полковник, сделать это очень трудно. Ваша дочь очень умелая актриса. Сейчас её наблюдает врач, наш коллега. Он удивлен. Пока к ней не применяли ни одной степени воздействия, но она с первых минут в таком состоянии, будто к ней применили четвертую, самую последнюю…

— Ну хватит!! — Кертис сжал кулаки. — Я сказал достаточно для того, чтобы вы поняли. Пока я не услышу голоса дочери, вы ничего не услышите от меня. Вы, как я чувствую, не новичок в делах подобного рода, поэтому просто обязаны предоставить мне неопровержимые доказательства, что Лори жива.

— Да, я понимаю вас. Ей дали возможность соединиться с вами по телефону, но она продолжает симулировать тихое помешательство. — Азиз достал из кармана видеокассету. — Вы можете просмотреть пленку и убедиться, что с вашей дочерью все в порядке. Запись сделана вчера вечером. За дальностью пребывания вашей дочери мы не можем предоставить вам более поздний сюжет. Но если вы согласны на сотрудничество, то будете получать такие вот записи каждые двадцать четыре часа. Непрерывной съемкой мы будем брать в кадр свежую прессу так, чтобы на ней была хорошо видна дата. Это в том случае, если ваша дочь не прекратит строить из себя шизофреничку. Какой смысл нам обманывать вас?

— Ждите. — Кертис взял кассету и вернулся в дом.

Его не было минут десять-пятнадцать. Салех стоял все это время как монумент, не сдвинувшись с места. Со скучающим видом он смотрел на стандартный дом полковника, каких на западе Эверглейдс было множество.

Ричард появился без кителя, в голубой рубашке и темно-синем галстуке. Он старался держать себя в руках, но давалось ему это с видимым усилием.

— Я ещё раз предупреждаю: не дай вам Бог, что-то сделать с моей дочерью. Вы ещё не знаете меня. Я найду каждого из вас. И то, что делали ирокезы с пленниками, вам покажется щекоткой. Теперь к делу. Вчера ваш человек потребовал от меня невозможного. За сутки, как вы понимаете, невозможно узнать адреса руководителей спеццентра военной разведки Анголы. В нашем штабе морской разведки этих данных нет. Чтобы получить их, мне придется воспользоваться старыми связями в ЦРУ — а это Лэнгли, пригород Вашингтона, и в АНБ, которое расположено в Форт-Миде, штат Мериленд. По времени это солидный круиз. Плюс ко всему нужно учитывать неофициальность моих притязаний на эти данные. А это ещё одна задержка во времени.

— Значит, на сегодняшний день у вас нет никакой информации для нас?

— Не думайте, что я сидел сложа руки. Я не собираюсь бездействовать, иначе моей дочери будет хуже. Вы ведь хотели сказать мне то же самое, правда?

— Не собирался. Вы опытный человек и хорошо разбираетесь в подобных ситуациях. Итак, что у вас есть?

— Интересующий вас центр несколько лет назад размещался в Амбрише. И сейчас он расположен там же, но по соседству с ним выросла военно-морская база. Это в двадцати километрах от аэропорта.

— Это точные сведения?

— Я перепроверял их, поэтому на данном этапе было потеряно немного времени. Я попытаюсь достать карты той местности и привязку к ней действующих объектов. Вы получите также схемы коммуникационных сетей, если разведка имеет таковые данные. Если вы все ещё заинтересованы в этом, то мне придется вылететь в Форт-Мид. Оттуда — в Вашингтон.

— Вы держите это дело в тайне или есть посвященные?

— А вы как думали? Есть, конечно. Но не из руководства базы. Я не люблю недомолвок и действую всегда честно. Об этом деле знают два человека. Вот им во время моего отсутствия вы и будете докладывать о состоянии моей дочери.

Салех еле заметно улыбнулся.

Кертис рассчитал точно, предположив, что за ним лично и за домом будет установлено наблюдение. Они наверняка видели вчера Джулию и Сару, приехавших к нему через полчаса после первой встречи. Сказать то, что было на поверхности, то есть на виду, означало показать, что игра ведется честно. Хотя они тоже не дураки. Но откровенность иногда подкупает. Сейчас главное — показать в своих действиях покорность, пусть даже с резкими недовольными выпадами. Потому что испуганное послушание от полковника морской разведки может показаться искушенным террористам более чем подозрительным, и они могут квалифицировать это как двойную игру. Лори не играет, но они уверены в обратном. И теперь полковнику ни в коем случае нельзя показывать на своем лице и в действиях актерского мастерства.

Азиз уже собрался уходить, но Кертис остановил его. Непроизвольно голос Ричарда прозвучал мягко.

— Моя дочь действительно больна. Передайте Сужди, что ему более выгодно видеть у себя не её, а лично меня. У меня допуск высшей степени к секретным сведениям, плюс ещё несколько специальных допусков. За свободу дочери я готов поделиться кое-какой информацией. Вы даже не представляете, о чем я знаю.

На лице полковника Салех прочел искреннее желание, но не мог не догадываться, что стоит за этим предложением. Полковник — крепкий орешек, его не так-то просто будет расколоть; а по-другому, когда он зависим от обстоятельств, — колоть его не обязательно, нужно только слегка придавить.

— Я передам ваше предложение, — Ливиец кивнул на прощанье и туристическим шагом направился к морю.

Кертис смотрел ему вслед. Он видел, как через пару минут за Азизом увязались длинноногая Бесси Нильсен и элегантная Фей Грант. Но, пройдя около полусотни метров, они свернули с тротуара. Дальше ливиец выпадал из поля зрения, но Кертис знал, что сейчас за ним следует Инга Хоугленд, катя перед собой детскую коляску. Однако и она вскоре отстанет, её место займут другие «амазонки». Они знают, как нужно вести слежку, и ни один наблюдатель со стороны не заметит этого.

Форт-Мид, штат Мериленд, Агентство Национальной безопасности

Заместитель директора АНБ вице-адмирал Лайнэлл Иган сухо покашливал, выбивая курительную трубку о край пепельницы. На дворе жара, а он умудрился простыть. Утром, за завтраком, жена сказала ему: "Сухой кашель — это плохо. Лучше, когда отходит мокрота из легких".

Сейчас время обеда, а аппетита так и нет. Перед глазами полная тарелка свиных отбивных, обильно политая мокротой из легких.

Тонко пискнул вызов селекторной связи, и Лайнэлл, нажав на клавишу, ждал сообщение от секретарши.

— К вам Ричард Кертис, босс.

— Так пусть войдет, — немного резковато ответил Иган. Он не любил, когда в приемной хоть кто-то ожидал. Он или принимал, или нет. А с Кертисом он был в приятельских отношениях. Тем более что тот прибыл с периферии. — В следующий раз пропускайте его без доклада.

— Я всегда так и делала, босс, но полковник Кертис сам попросил меня доложить о нем. Вам, — добавила секретарша, запутавшись окончательно, и отключилась.

Лайнэлл познакомился с Ричардом в 1975 году в Анголе, во времена советско-кубинского присутствия. Иган был на четыре года старше Кертиса, и, когда они оказались в одной казарме, он уже имел за плечами несколько удачных «косметических» операций. Потом их пути разошлись, хотя находились они под одной крышей Управления военно-морской разведки.

— Играешь в демократию или становишься консерватором на старости лет? — приветствовал Кертиса Иган. Вице-адмиралу стукнуло 63 года, он был высоким и слегка сутулым.

— Называй это как хочешь. — Ричард протянул руку и поздоровался с Иганом через стол. — А твоя старость прямо-таки написано на лице. Нездоровится?

Иган, скривившись, пожал плечами:

— Черт его знает… А если честно, то причиной всему… мокрый кашель. — Вице-адмирал опустил глаза.

— Мокрый — это ещё ничего, — сообщил Кертис. — Гораздо хуже сухой. Ты хорошо отхаркиваешь?

Иган застонал и потянулся рукой к компактной холодильной камере. Наплевав на кашель, он налил в стакан холодной минеральной воды и выпил.

— Почему без звонка? — спросил он. — Мог бы и не застать меня. Ты здесь по делам?

— Наверное, следует ответить «да».

Иган кивнул: рассказывай.

Кертис коротко поведал ему о побеге Кирима Сужди и высказал свои соображения по этому поводу.

Вице-адмирал слегка удивился.

— А почему ты заинтересовался этим делом? По правде говоря, даже я забыл о нем. Ведется работа в этом направлении, задействованы спецслужбы, ФБР, полиция. Не доглядели, конечно, но исправляем положение.

— Как тебе сказать, Лайнэлл… Вообще-то я не сентиментальный человек, но, понимаешь, что-то тревожит. Червячок какой-то.

— Этого червя зовут пенсией, — тяжело пошутил Иган и довольно рассмеялся.

Кертис не принял шутки, усталыми глазами глядя на вице-адмирала.

— Да нет, Лайнэлл, — сказал он, наслав в голос бодрости, — до пенсии мне ещё далеко, шесть лет. Но Кирим Сужди вроде бы мой клиент. Я брал его, а он снова на свободе.

Иган недовольно заворочался в кресле.

— Выражайся точнее, Ричард. Ты хотел сказать, что ты брал его, а мы недоглядели.

— Ну-у, ты здесь совсем ни при чем. Виновато управление тюрем, охрана. Тюремщики-то не входят в твое ведомство.

— Не входят, — согласился вице-адмирал и похлопал ладонью по телефонному аппарату. — Но из Белого дома звонят именно сюда.

Кертис улыбнулся.

— Что, и по поводу Сужди звонили?

— Насчет него — нет. Помощнику Президента по госбезопасности хватило ума вздрючить шефа ФБР. Он же лично вел тогда переговоры с террористами. Иган устремил взгляд в окно. — А вообще работать в АНБ становится год от года все тяжелее. Если вспомнить, для чего вообще создали наше агентство и провести параллель с нынешней работой, то получится две разные организации. Я завидую тому, кто сидел в этом кресле лет двадцать назад. Никакой нервотрепки: сиди, обеспечивай защиту средств связи, собирай данные электронной разведки со всего мира…

Вице-адмирал вздохнул, искоса бросив взгляд на полковника.

Кертис понял его монодипломатию.

— Ты говоришь одно, Лайнэлл, а вздыхаешь по-другому.

Иган удивленно посмотрел на давнего приятеля и неожиданно рассмеялся.

— От тебя ничего не скроешь, старый шпион… Держусь на плаву благодаря именно такой работе. Хочешь занять мое место? — неожиданно спросил он.

Кертис не колебался ни секунды.

— Если честно, хочу. А ты думал, я буду ломаться и отказываться? Полковник без тени смущения посмотрел в зеленые глаза Игана и спросил в упор: — Будешь ходатайствовать?

— Буду, — честно соврал Иган. — Только вот… я ведь ещё не скоро слезу с этого кресла.

Кертис погрозил ему пальцем.

— Ты хитрый морской волк. Но я пришел не за этим.

— Ну да, — вспомнил Иган. — Ты пришел сюда за Киримом Сужди. Чего ты хочешь конкретно?

— Содействия со стороны служб, которые ведут его дело. Мне понадобятся все источники информации и исключение каких-либо препятствий для их получения.

— Короче, тебе нужен зеленый свет.

— А ещё короче — мне нужны промеры глубин, и тогда я выйду на Сужди.

— И все?

— Нет. Мне нужно распоряжение на ликвидацию руководящего ядра бригады Сужди. Мне нужен приказ. Чтобы меня не дергали ни морская разведка, ни ЦРУ, ни ФБР, ни кто-либо другой.

— Ты понимаешь, какой это объем работы?

— Понимаю.

— Ну, черт с тобой, ныряй в это дерьмо. — Вице-адмиралу после этих слов снова стало нехорошо, и он немного сменил направление. — Я понял, что это твердое решение, ты с головой уходишь в эту работу и вместо себя оставляешь заместителя. Какой отряд ты задействуешь?

— "Нью-Эй".

Иган покашлял в кулак и шмыгнул носом.

— Ну что ж, Ричард, занимайся. Не скажу, конечно, что мне твоя затея по нраву, но хоть не две, а одну руку я подниму «за». И, если ты не против, я похороню твою инициативу и возьму её на себя. — Он вопросительно посмотрел на полковника.

Кертис с облегчением вздохнул и махнул рукой: разрешаю.

Вице-адмирал, хитро улыбаясь, одобрил его жест и как бы оправдался:

— Мне не трудно оперировать с именами, докладывая в Вашингтон, но там лишние фамилии переваривают с трудом. У них там болезненный запор от этого.

Кертис улыбнулся и указал рукой на телефон.

— Можно воспользоваться?

— Звони, — разрешил Иган.

Ричард звонил в штаб-квартиру Управления морской разведки. Трубку сняла одна из секретарш заместителя директора Управления. Кертис поздоровался с ней и попросил соединить с шефом. После минутного молчания трубка заговорила голосом Элистера Годли.

Полковник очень точно представил себе сейчас его колоритную фигуру, нависающую над кабинетным столом коричневого с примесью зелени цвета. Стены и потолки кабинетов Управления носили тона картонных коробок и были похожи на них. У Кертиса иногда складывалось именно такое впечатление — будто находишься в огромной картонной коробке.

— Элис? Это Кертис. Можно, я буду называть вас на «ты»?

— Валяй, — разрешила трубка, принимая непринужденный тон разговора.

— Вот здесь, рядом со мной, стоит Лайнэлл Иган. Он передает тебе привет.

— Какого черта он там делает?

— Скорее, делаю я.

— Постой… — трубка замолчала. — Ты что, в Мэриленде?

— Да.

— Какого черта ты там делаешь?

— Алло, Элис! Это ты или автоответчик? Если последнее, то я автопилот.

Трубка крякнула.

— По-моему, вы неплохо проводите время. Дай-ка мне эту морскую черепаху.

Кертис передал трубку Игану.

— Лайнэлл, ты зачем спаиваешь моих людей? Даже больше — переманиваешь.

— Ничего подобного. Этот человек общий. И пришел он уже навеселе.

— И вы добавили, — угадал Годли. Он помолчал и перешел на серьезный тон. — Зачем ты его выдернул?

— Есть работа, заберу его на пару недель. Если он тебе не нужен, конечно.

— Считай, что я опоздал. Уточни только, какую из групп изоляции ты забираешь.

— Я не забираю, а ставлю тебя в известность. «Нью-Эй».

— Ладно, — ответил Годли после паузы. — Если ты не против, я положу трубку. У меня полный кабинет народа.

— Конечно, вешай.

В трубке раздались короткие гудки.

— Ну вот, — Иган развел руки в стороны. — Все дела улажены. Пока я готовлю приказ, ты можешь ссылаться на меня устно. Ты полетишь в Вашингтон?

— Да, нужно собрать кое-какие сведения.

Вице-адмирал несмело спросил:

— Ты не пообедаешь со мной?

Этот вопрос прозвучал из уст Игана двусмысленно. Во всяком случае, так понял Кертис. Либо вице-адмирал заканчивал беседу таким образом, либо действительно хотел, чтобы ему составили компанию. В другое время Ричард ни за что бы не отказался, но сейчас он не вправе был терять ни одной минуты. Поэтому его ответ так же не был простым: он отшутился, отказываясь, и постарался не обидеть старого приятеля.

— Извини, Лайнелл, но я и так долгое время дышу твоими гриппозными бактериями. Как бы не заразиться.

Вашингтон

— С чего начнем, полковник? — спросил Виктор Броквей, детектив ФБР, возглавлявший следствие по делу о побеге из следственного изолятора Кирима Сужди. Детектив был ленив в движениях, его полные губы выражали легкую досаду на полковника военно-морской разведки, взявшего это дело под свой контроль.

— С последней записи, — ответил Кертис. — Кстати, сколько по времени длятся свидания с заключенными?

— Когда как. Вообще положен час. Но свидания Сужди были кратковременными. Самое большое полчаса. Включать?

Ричард утвердительно кивнул.

Броквей включил видеозапись последнего свидания Кирима Сужди с Салехом Азизом. Камера держала общий план сверху, но полковник узнал в посетителе своего недавнего гостя в Эверглейдс. Глаза Кертиса сузились, когда он переключил свое внимание на Сужди. Дорого бы он дал, чтобы пообщаться с ним с глазу на глаз! Реакция полковника была естественной, но она рождала мысли, мешающие работе.

Сужди сидит прямо, чуть наклонив голову, от этого его лица практически не видно, только брови, массивные очки и часть носа. Он спрашивает о здоровье детей. Азиз отвечает.

Кертис бросил взгляд на лист бумаги, который вручил ему Броквей. На нем записаны паспортные данные всех посетителей и даты свиданий. Последним был Салех Азиз.

"Арестовали Сеифа", — говорит Азиз. Сужди заметно реагирует на это известие, подается вперед. Охранник, кажется, готов пресечь любые действия с любой стороны. Азиз продолжает: "На него вышел «Мерак»… По одним сведениям, он в самой Луанде, по другим — в тюрьме "Мерака"…" "…оттуда живым никто не выходит… Когда это случилось?" — "Четыре дня назад…"

— Достаточно, — Кертис сделал знак детективу остановить запись. Ему повезло: ключевые слова «спеццентр» и «Мерак» были произнесены именно во время последнего свидания. Он на несколько секунд задумался и спросил: — Я заметил, что запись сделана не сначала. У вас копия?

— Нет, — покачал головой Броквей. — Это оригинал.

— Значит, вы включили не сначала. Во всяком случае, я не слышал приветствия. Интересно, а они попрощались? Перемотайте немного.

Броквей перемотал пленку.

Надзиратель на экране телевизора громко сказал: "Ваше свидание окончено". — "До свидания, Кирим". — "Будь здоров, Салех". Охранник вытянул вверх руку, запись закончилась.

— Еще чуть назад, — приказал Кертис.

"А что насчет другого моего родственника?" — спросил Сужди. — "Ваше свидание окончено".

Вот так. Надзиратель неожиданно не дал ответить Салеху Азизу и прервал свидание. Складывалось впечатление, что охранник прервал свидание для того, чтобы Азиз не успел ответить, точнее, чтобы не был записан его ответ. Если это так, то Азиз все же ответил на вопрос Сужди, но уже при неработающей камере.

— А теперь на начало, — скомандовал Кертис.

Детектив послушно перемотал пленку.

Приветствия не было. Разговор начинался с вопроса о детях.

— Интересно, — протянул Кертис. — Значит, надзиратель самостоятельно принимает решение — что записать, а что нет. Я не хочу ни на кого бросать тень, но такое отношение мне кажется, мягко говоря, легковесным.

— Почему? — удивился Броквей. — Запись разговора на свидании не обязательна. Заключенного и посетителя просто предупреждают, что их разговор может быть записан на пленку. И все.

— А как обстоят дела с видеоконтролем во дворе здания тюрьмы и на крыше? Тоже "может быть"? Вполне возможно, что мы потеряли часть информации.

— Возможно. — Броквей без видимой цели переложил несколько листов бумаги на столе. — Тюрьма лишает человека свободы физической, но не может лишить его другой свободы — слова. Внутренний распорядок тюрьмы поддерживает этот закон. И не может не поддерживать. Запись, а в дальнейшем и прослушивание разговора, является одной из форм посягательства на закон о свободе слова. А с другой стороны, на свидании идет диалог, один из собеседников является человеком абсолютно свободным. Поэтому предупреждение звучит в такой извиняющейся форме: "Может быть записан". А может, и нет. Очень изобретательно, и жалобы отсутствуют. Отсюда, наверное, и регулировка со стороны надзирателей. Им тоже хочется что-то вершить. Лично я против такого распорядка, — закончил тюремный экскурс Броквей.

— Да, — вздохнул Кертис, вставая. — Поучительно. Эту видеокассету я у вас заберу.

Детектив ещё больше скривил губы, выражая недовольство.

— Будет лучше, если я подготовлю вам монтаж всех свиданий Сужди на отдельную кассету.

— Это займет время, а у меня его нет.

— Мне нужна официальная бумага об изъятии из дела видеоматериала. К сожалению или нет, но у нас с вами разные начальники, полковник.

— Расписки будет достаточно?

Броквей развел руками.

Ричард сел за стол. Прежде чем поставить подпись, он повернулся к детективу.

— Как фамилия надзирателя, который присутствовал на последнем свидании Кирима Сужди и Салеха Азиза?

— Том Копала.

— Его график работы?

— Посуточно, как и у всех, кто работает внутри здания: сутки работает, трое отдыхает.

— Вы не заметили здесь системы? Сколько раз совпадали свидания Сужди со сменой Копалы?

— У Сужди было двадцать три свидания, из них одиннадцать приходятся на долю Копалы. Разумеется, мы работаем в этом направлении, это самая толстая нить. Но в день побега работала другая смена. Копала в тот день отдыхал.

— В тюрьме довольно много заключенных, напрашивается вопрос об общих свиданиях.

— Вы правы, полковник. На свиданиях присутствуют обычно до пятнадцати человек с той и другой стороны. Но бываю исключения, как и в этот раз.

— Это искусственное исключение?

— Не исключаю, — улыбнулся Броквей. — Но если это так, то оно второе за год, проведенный Сужди в изоляторе.

— Хорошо… Вы сказали, что по тюремному распорядку свидания длятся один час, а Сужди обычно обходился получасом. Сколько по времени проходило это, последнее свидание?

— Запись длилась восемнадцать минут.

— А можно определить точное время, которое провели на этом свидании Сужди и Салех Азиз?

— Совершенно точно определить это невозможно. Мы допрашивали надзирателя, который привел в комнату свиданий Кирима Сужди, он подтвердил, что свидание длилось недолго, не больше получаса.

— Вы допрашивали только его?

— Не только. Охранник, регистрировавший Азиза, записал в журнале точное время, но оно включает переходы по коридорам и этажам здания. Общее время пребывания Азиза в изоляторе составляет тридцать семь минут. Я не исключаю, что порядка семи — десяти минут как бы выпадают, и свидание на самом деле длилось минут двадцать пять.

Кертис проанализировал ситуацию и молчал, наверное, с минуту.

— Узнали, как попал в нашу страну Салех Азиз?

— Да, прямым рейсом из Лондона. Мы подключили к работе англичан, они сообщили, что Азиз прилетел в Лондон из Бейрута. Дальше след теряется, но не трудно догадаться, что в Бейрут он прибыл из Ливии. Салех Азиз не числится в списках террористов, у него паспорт гражданина Ливана. Управление паспортного контроля подтвердило подлинность документа. С начала следствия ведется сбор информации со всех аэропортов и морских пароходств, человек под именем Салех Азиз наших берегов не покидал.

— Если его нет в Америке, то он наверняка воспользовался другим паспортом.

— Конечно, к этому и разговор.

— Вы интересовались именем Сеиф, на которое прореагировал Сужди?

— Мы интересовались всеми именами, произнесенными Сужди на каком-либо свидании. Контрразведка предоставила нам материалы об организации "Дети Аллаха". Сеиф аль-Харби является кем-то вроде foreman — сотника, у него своя бригада. По непроверенным данным, он — родственник Сужди. Кем конкретно он ему приходится, остается только гадать.

Кертис не стал задавать вопрос, удалось ли выяснить о причастности «Мерака» к аресту Сеифа аль-Харби. Даже если тот действительно находится в подвалах ангольского спеццентра и те не сообщили об этом ЦРУ, как это делает, например, израильский «Моссад», ЦРУ об этом узнает не скоро; а может быть, не узнает совсем, если на аль-Харби есть кровь ангольцев. Центральная разведка Америки активно сотрудничает с разведками других стран, Ангола, как и некоторые восточные страны, стараются держатся от такого союза особняком. Но первыми, кто примкнул к девизу ЦРУ — "правда делает свободным" — были британские разведчики, вошедшие в американо-британскую группу связи. Теперь таких групп было много. Можно было «полазить» по дружеским каналам, но, опять же, время. А с другой стороны, союзники просто так ничего не делают: услуга за услугу. А Кертису предложить им было нечего. Даже не ему, а, к примеру, Лайнэллу Игану. Может быть, у вице-адмирала и есть что-то, но он держит это про запас и ни за что не выложит секретный материал ради ликвидации террористической группы. Потому что сам диверсионный акт по большому счету является чисто силовым, без интриг и хитрых комбинаций, которые так любят руководители разведок. Но это только по большому счету.

Кертис поставил подпись. Теперь ему просто необходима была помощь ЦРУ. В голове зрел план, но времени по-прежнему не было. Пока Ричард находится в пути от одного из офисов ФБР до Лэнгли, он должен проиграть в голове предстоящий разговор с директором ЦРУ Артуром Шислером. Как это ни странно, но директор был единственным человеком в ЦРУ, к которому Кертис мог обратиться за помощью. Шислер — ас в разведке, и переиграть такого противника было практически невозможно. У Кертиса имелись разумные доводы просить от директора ЦРУ нужную ему информацию, но тот разобьет их, едва выслушав. "Может, что-то придет во время разговора", — думал Кертис. Но то была слабая надежда. А Шислер мог зацепиться за недомолвки полковника морской разведки и все из него вытянуть.

Ричарду стало неуютно, и он подумал: "А почему бы не довериться Шислеру?" Однако от этой мысли засосало под ложечкой.

Он потянулся к телефону и набрал номер.

— Передайте директору, — сказал он офицеру ЦРУ на связи, — что полковник Кертис просит встречи с ним. Дело срочное. Скажите ему, что я в Вашингтоне.

Через полторы-две минуты дежурный сообщил, что директор примет Кертиса в восемь часов вечера.

"Вот и все… — В голове полковника кружили неспокойные мысли. Теперь отступать некуда".

Он встал и повернулся к Броквею, который во время разговора полковника многозначительно выпячивал нижнюю губу.

— Постоянно держите меня в курсе, детектив. Я написал вам два номера телефона, по которым вы сможете связаться со мной. Пользуйтесь обычной линией, по сутниковой связи передавать сообщения запрещаю. В любых разговорах — включая служебные, деловые, пейджинговые сообщения и прочие также запрещаю вам произносить мое имя и все, что связано с моим контролем над этим делом. В отличие от вас расписки я не требую, но должен внести некоторую ясность: лично у вас, Броквей, теперь два начальника и неизвестно, кто из них хуже. — Кертис согнал с лица суровое выражение и улыбнулся. — Мои ребята, например, на меня никогда не обижаются.

Броквей тоже улыбнулся. К концу их беседы полковник морской разведки нравился ему все больше.

— А как насчет жалоб? — спросил детектив.

— Это слово знают только десять-двенадцать человек в моей команде. И жалуются они только мне. Я всегда отпускаю им этот грех.

— Черт, — Броквей с сокрушенным видом почесал голову. — А как насчет меня, полковник?

— В мой команде нет толстых. — Кертис хлопнул детектива по круглому плечу и вышел из кабинета.

Эверглейдс

Джулия заметила такси задолго до того, как оно остановилось у дома полковника Кертиса. Она по привычке отметила время — 9.35. Для визита кого-то из "Детей Аллаха" рановато, обычно все встречи — а их было три проходили в одно и то же время, приблизительно в двенадцать часов дня. Первого парламентера Джулия не видела, ему, по словам полковника, было лет тридцать, с короткой стрижкой, без усов и бороды. Вчера Джулия разговаривала с человеком, который проживал в городской гостинице под именем Салех Азиз: под сорок лет, тщательно ухоженные усы, с прической, наполовину закрывающей уши. После встречи с полковником он, не таясь, прошел по городу и вошел в гостиницу. Следившая за ним на этом отрезке Дороти Джордан без труда узнала от портье номер его комнаты и паспортные данные. Ливиец вел себя спокойно, уверенно, не пытаясь определить за собой слежки. В 16.40 Азиз вышел из гостиницы и направился в аэропорт. В 17.55 он встретил человека, прилетевшего в Эверглейдс аэробусом «А-300», и принял от него какой-то сверток. Посыльный даже не вышел из здания аэровокзала, он направился к стойке авиакомпании «Истерн» и купил билет на рейс до Майами. Через тридцать минут тот же аэробус уносил его и Ингу Хоугленд в главный город штата Флорида. В Майами он задержался ровно на сорок минут и «Боингом» вылетел на Кубу. Все, на этом его следы терялись. Но стала известна его фамилия — Авад Хаввади.

В 12 часов следующего дня Джулия молча, следуя указаниям полковника Кертиса, находившегося сейчас в Вашингтоне, взяла у Азиза кассету и просмотрела семиминутную запись. Устного сообщения от террориста не последовало, и ливиец, вежливо попрощавшись, ушел. Ранним утром в домике Джулии раздался телефонный звонок, и Ричард сообщил ей, что задержится в Вашингтоне до позднего вечера. Он сказал, что у него хорошие новости.

Сейчас 9.35, время для Азиза раннее. Но из такси вышел другой человек, не ближневосточной наружности. Джулия сразу узнала его высокую фигуру. Тот расплатился с таксистом и уверенно прошел к дому.

Джулия встретила его улыбкой и дружеским рукопожатием.

— Рада видеть вас, док. Как дела?

Ричард Харлан, поздоровавшись, отшутился, назвав свои дела делишками.

Он прошел в комнату и положил портфель на диван.

— Не вижу хозяйки, — весело пробасил он. — Так не принимают гостей.

— Сегодня я здесь хозяйничаю. — Джулия подмигнула ему и прошла на кухню. Погромыхав чашками, она продолжила разговор оттуда, слегка повысив голос. — Ричарда сейчас нет в Эверглейдс, он с Лори в Вашингтоне.

— Экскурсия? — Харлан достал из портфеля бумаги и разложил их на столе. Профессор ни минуты не мог находиться без дела. В Эверглейдс он прилетел из Южной Каролины и все время полета провел над изучением древней испанской рукописи. — Жаль-жаль… А я надеялся повидать их обоих. Когда они назад?

— Может, завтра к вечеру будут здесь. — Джулия вошла в комнату и поставила перед профессором чашку кофе. — Не очень крепкий, как вы любите.

— Спасибо, Джу.

Харлан теперь называл её по-свойски, слегка затягивая букву «у». Губы у старого археолога при этом вытягивались в трубочку, совсем как у Джулии, когда она затягивалась сигаретой.

— Жаль, — повторил он. — Как Лори, привыкает?

— Да, уже пару раз ездила на машине.

— Да что ты! — удивился Харлан, качая седой головой. — Самостоятельно?

Джулия рассмеялась, её позабавил недоуменный вид профессора.

— Конечно, самостоятельно, как же иначе, док!

Харлан, все ещё сомневаясь, снова переключился на бумаги.

— Знаешь, Джу, я хотел воспользоваться гостеприимством Ричарда и остаться здесь на ночь.

— Да Бога ради! Ричард только обрадуется.

Капитана «Нью-Эй» не смутило, что Харлан будет присутствовать при передаче пленки Азизом. Тем более что ливиец в дом никогда не проходил, он ждал на улице до полного просмотра небольшого сюжета. А просмотреть видеозапись она сможет в комнате Лори. Так что проблем здесь не возникало. Другое дело, когда к вечеру прибудет сам Кертис, и ему так или иначе придется что-то врать Харлану об отсутствии дочери. Но время есть, Джулия сумеет придумать причину и высказать свои соображения при встрече с полковником в аэропорту.

Харлан понял затянувшуюся паузу по-своему. В неловком молчании он потеребил мочку уха и спросил:

— Джу, может быть, я нарушаю какие-нибудь твои планы? Если ты ждешь кого-то, я могу снять номер в гостинице.

Джулия надела на лицо немыслимую маску с горящими щеками.

— Да вы что, док?! — почти вскричала она. — Как вы могли подумать?! Между прочим, я верная жена.

— Да?

Он ещё сомневается! Женщина не могла сдержать смеха.

— Да, — подтвердила она. Но сомнения Харлана напомнили ей об одном важном деле. У неё уже три недели задержка месячных, и она не находит себе места. Для того чтобы показаться гинекологу, постоянно не хватало времени. И вот теперь думала, что «залетела» в самый неподходящий момент.

Что-то соображая, Джулия снова посмотрела на часы — время пять минут одиннадцатого, госпиталь находился в двух шагах от дома Кертиса, и она за час успеет показаться врачу. Поколебавшись ещё немного, она решилась.

— Знаете, док, я действительно жду одного человека, но пусть это вас не тревожит — он придет и уйдет. Это совсем не то, о чем мы с вами подумали. У меня назначена с ним встреча на двенадцать дня, впереди почти два часа, и мне нужно ненадолго отлучиться. Ничего, если я вас оставлю?

— Джу, может, мне действительно снять номер в гостинице?

— Вот еще! Это деловая встреча, а не личная. Личная встреча состоится у меня с гинекологом.

— Надеюсь, ничего серьезного?

— Да нет, обычные женские дела. Хотя мне кажется, что мой негр перестарался. Задолбал последнее время.

Харлан почувствовал себя неловко. Кончики ушей слегка опалило, и он бросил быстрый взгляд на женщину.

— В таком случае иди.

Джулия кивнула и пошла к выходу. Не дойдя двух-трех шагов до двери, она остановилась, в ней начали бороться сомнения, но из них её вывел голос профессора. Харлан почему-то обратился к ней на «вы».

— Джу, а если ваш… гм… партнер придет в ваше отсутствие, что ему передать?

— Да ничего, он сам должен принести один видеоматериал. Но он будет только к полудню. Все, док, я побежала.

С того места за столом, над которым склонился Харлан, хорошо просматривался двор и часть улицы. Когда профессор ненадолго задумывался над генеалогическим древом, вычерченным на листе бумаги, он устремлял взгляд в окно, снимал очки и грыз дужку. В один из таких моментов он увидел во дворе дома черноволосого человека. Тот явно кого-то ожидал, поглядывая на окна дома. Харлан отметил время — двадцать минут одиннадцатого, Джулия ждала гостя к двенадцати. Ричард снова сосредоточился на рукописи, но через минуту бросил ещё один взгляд на окно. В приветствии черноволосый поднял руку. Харлану ничего не оставалось, как подняться из-за стола и выйти во двор.

Салех поджидал его с улыбкой. Он поздоровался и протянул Харлану видеокассету.

— Ах, это вы, — пробормотал Ричард, принимая пленку. — Мне сказали, что вы должны прийти в двенадцать часов.

— Да, это время стало как бы обычным. — Ливиец, продолжая улыбаться, бросил взгляд на часы. — У меня появились дела в городе, поэтому я пришел пораньше. Просмотрите кассету, я подожду.

— Я должен просмотреть ее? — удивился Харлан.

— Да, как обычно. — Салех вдруг насторожился. — Ведь вы один из друзей полковника Кертиса?

— Да, смею так думать.

— А где та женщина, с которой я встречался вчера?

— Джулия? Она… — Харлан замялся. Неудобно было говорить, что она пошла в госпиталь, тем более что незнакомец не знает её имени. — В общем, её сейчас нет, она будет позже, но она предупредила, что вы должны принести видеоматериал.

— Совершенно верно. А когда я смогу увидеть полковника?

— Он сейчас в Вашингтоне, — сказал Харлан. Салех кивнул: "Я знаю". Но он будет сегодня к вечеру.

— Хорошо. Вы посмотрите пленку, а я подожду вас здесь.

— Может, пройдете в дом? — предложил Харлан.

Ливиец отказался.

Черт возьми, думал старый профессор, шаркая ногами. Похоже, я сую нос в дела морской разведки. Ему показалось странным, что незнакомец, встречаясь с Джулией, командиром подразделения военной разведки, не знает её имени. Харлан покопался в памяти, выудил слово «связник», ничего не понял в нем и тут же забросил его обратно. Что-то в доме Кертиса было не так, хотя ничего странного в том, что хозяин с дочерью отсутствовал, а Джулия временно находилась там, не было.

И что я скажу ему, продолжал размышлять Харлан, вставляя кассету в деку магнитофона. Ну, просмотрел, скажу, а дальше? Наверное, он ожидает какого-нибудь ответа от меня, я должен что-то увидеть и сообщить ему результат. Ладно, если я ничего не пойму, то скажу ему, чтобы он дождался Джулию. В конце концов, откуда я знаю — он попросил посмотреть, я посмотрел. Совсем как у Джулии: "он придет и уйдет". И разве я не умею хранить тайны?

Этот вопрос подстегнул профессора, и он включил воспроизведение. Что-что, а тайны он хранить умел, он хранил в душе такую тайну… такую тайну… Бравурные мысли профессора пошли по кругу.

На экране телевизора он увидел Лори, сидящую на кушетке. Девушка отсутствующим взглядом смотрела прямо перед собой, а вокруг неё сновал маленький человек. Он задрал на ней майку, обнажив грудь, и повернул девушку спиной к камере, потом с Лори были спущены джинсы и снова поворот. Крупным планом показали её руки и лицо. В кадре появился другой человек, лет тридцати на вид, с короткой стрижкой. Он двумя пальцами взял Лори за подбородок, немного подержал и резко отпустил. Голова девушки дернулась. Он покачал головой и засмеялся в камеру. Первый усадил Лори на кушетку и поднес к объективу газету за вчерашнее число. Харлан вздрогнул, когда тот заговорил с экрана.

"Вы видите, полковник, что ваша дочь в прежнем состоянии, следов побоев на теле нет, нет следов от веревок и наручников, также вы видите свежую газету. Еще несколько минут вы можете наблюдать вашу дочь. — Он повернулся к Лори и спросил: — Ты ничего не хочешь передать отцу?"

Лори молчала, продолжая неотрывно смотреть в камеру.

Человечек пожал плечами и отошел в сторону.

Харлан сдавил руками голову, мертвыми глазами глядя на экран телевизора. Что тут происходит? Что, черт возьми, происходит?! Профессор невероятным усилием оторвал взгляд от лица Лори и осмотрел помещение, в котором она находилась. Стены без обоев, похоже, просто грубо отштукатурены, с правой стороны видна половина двери, слева, где по идее должно быть окно, такая же грубая поверхность стены; немного левее кушетки стол и что-то из еды на нем. Свет в помещении рассеянный, но по тени можно было определить, что лампа или светильник находятся в центре потолка. Эта комната походила на тюремную камеру.

Человек ближневосточной национальности для большинства людей — просто человек с лицом ближневосточной национальности. Профессор Харлан, без труда определяющий расовую принадлежность по обыкновенному черепу, вспоминая лицо гостя, стоящего во дворе, и людей на экране, пришел к выводу, что они ливийцы; не ливанцы или сирийцы, а именно ливийцы. С такой же легкостью другой определили бы в Джулии негритянку, едва взглянув на цвет её кожи. В голове профессора бурным потоком прошла информация о Ливии, он изучал античную историю и прекрасно знал, что единственным народом, создавшим крупное царство на побережье Триполитании, являлись гараманты. Харлан бывал на раскопках в районе вади аль-Аджаль, стомильной полосе оазисов на южном краю пустыни Убари, работал с находками, связанными с периодом I века нашей эры, сопоставлял собственное мнение с заключением итальянской экспедиции 1934 года, где было упомянуто о расовом происхождении усопших, скелеты которых были найдены в многочисленных гробницах. Одним словом, Ричард твердо был уверен, что люди, снятые на видеопленку, — ливийцы.

"Вот оно что, — Харлан снова смотрел в лицо Лори. — Вот почему тебя нет дома, вот почему Джулия сказала, что ты с отцом в Вашингтоне. И приедет он сегодня вечером не с тобой, а один".

И что дальше? Чего они хотят? Скорее всего какой-то информации от полковника, поэтому он, наверное, сейчас в Вашингтоне. Тот, что на улице, знает об этом, значит, ждут от начальника штаба базы «Атолл» какого-то секретного материала.

Запись закончилась, на экране промелькнули светлые диагональные полосы. Харлан машинально включил перемотку, пытаясь собраться с мыслями. Что он должен сказать тому подонку? Что? А вот что!

Профессор стукнул кулаком по подлокотнику кресла и быстро вышел на улицу.

Азиз терпеливо дожидался его. Сегодня он последний раз приносил пленку полковнику, завтра утром он покинет Америку, уступая место своему товарищу.

Харлан подошел к Азизу вплотную и сурово взглянул на террориста сверху вниз.

— Я просмотрел пленку, как вы просили, — жестко сказал он. — И вы правильно заметили, что я друг полковнику Кертису. — Профессор немного успокоился и продолжил: — Я видел, что следов побоев на теле девушки нет. Но также я не мог не видеть одного подонка, который грубо обращался с пленницей, он демонстрировал свое превосходство, силу, унижая тем самым заложника. Вы должны передать тому негодяю, что он… — Харлан на секунду задумался, подбирая наказание. И неожиданно сказал: — Передайте ему, что он — номер один.

Азиз согласился с негодованием профессора кивком головы.

— Я видел эту запись, мне тоже не понравилось поведение моего товарища. Уверяю вас, что подобного больше не повторится.

Профессор кашлянул и на миг опустил глаза.

— Хочется верить вам, — сказал он.

Азиз кивнул и стал удаляться. Харлан смотрел ему вслед, чувствуя, что весь его пыл, все его негодование куда-то уходит, обнажая извечный вопрос "что делать?" Да, он друг полковнику, друг Лори, которая за те несколько встреч с Харланом не могла привыкнуть к нему, он друг Джулии и другим «амазонкам», с которыми его свела судьба. Сегодня он здесь, чтобы повидать друзей. И что он видит?

Харлан вдруг окликнул Азиза и пошел ему навстречу.

Ливиец остановился и равнодушно ждал приближения Харлана.

— Вы сказали, что сейчас у вас нет времени, — начал профессор, — у меня его тоже мало. У меня есть к вам предложение, и я хочу спросить вас, где вы сможете меня выслушать?

— Вы можете поговорить со мной в гостинице, в моем номере. Скажем, в восемь часов вечера.

— Я не знаю в какой гостинице вы остановились.

Азиз улыбнулся.

— Хорошо, я напомню вам. Отель «Савойя», комната 26.

Он ещё раз кивнул и пошел в сторону города.

Вот-вот должна была вернуться Джулия, поэтому Харлан поспешил в дом. Он вынул кассету из деки, вложил её в коробку, и оставил на столе. Потом выключил магнитофон и телевизор. Огляделся. Похоже, все. Нет, не все, оставался взволнованный вид, беспокойные глаза и совсем другое настроение. Джулия, как только профессор скажет ей о посетителе, сразу догадается, что он смотрел пленку. Если бы можно было, он бы, не мешкая, уехал, но его внезапный отъезд и та же пленка на столе ещё больше осложнят положение. Что делать? Ричард чувствовал, что Джулия уже на подходе к дому. И тут его осенило: ванная! Он бросился в ванную комнату и быстро открыл оба крана. Вода зашумела, и Харлан с облегчением подумал, что, пожалуй, он сможет вывернуться из этого нелегкого положения.

Прошло не больше минуты, и он услышал, как в дом кто-то вошел.

Профессор стащил с себя одежду и, громко мурлыкая веселый мотив, полез в ванну.

— Док, ко мне приходили? — услышал он голос из-за двери.

— Что? — спросил Харлан и закрыл краны. — Ничего не слышно. Это ты, Джу?

— Да. Я спрашиваю, ко мне приходили?

— Да, был один симпатичный парень, — веселым голосом сообщил профессор. — Спрашивал тебя. Он оставил тебе какую-то кассету и ушел.

— Давно он ушел?

— С полчаса, наверное.

Голос за дверью пропал, наверное, Джулия ушла в комнату. Харлан дал ей и себе пятнадцать минут, вытерся, надел халат полковника и вышел из ванной. Теперь он выглядел, как ему казалось, нормально: бодр после водных процедур, свеж и весел.

Джулия сидела на кресле и не мигая смотрела на Харлана.

— Отличная уловка, док, поздравляю.

— Ты о чем? — Харлан довольно уверенно изобразил на лице удивление.

— О ванной, — с каменным лицом ответила Джулия. — Но вы забыли остудить видеомагнитофон и телевизор, они до сих пор теплые.

Профессор в смущении опустился на стул.

— Значит, док, вы все видели…

— Да, мне очень жаль, Джулия. Я до сих пор в шоке. Ты не расскажешь, как это случилось?

— К чему теперь скрывать? — И Джулия вкратце поведала Харлану о похищении Лори.

— Выходит, вы никого не поставили в известность? — удивился Харлан.

— Пока нет. Мы думаем, что сумеем справиться собственными силами. Полковник должен привезти из Форт-Мида приказ о ликвидации Сужди, а вместе с этим и необходимую для нас информацию. Кассета, которую вы просмотрели, уже третья по счету, и помещения, в которых содержат Лори, разные. Если она недалеко, то они намеренно меняют помещения, чтобы убедить нас, что с каждым днем пленницу увозят все дальше. Или же они действуют прямолинейно, и Лори действительно удаляется от нас.

— Но как они могли вывезти её с территории США? У нас что, не существует охраны границ?

— Охрана существует, но не во всех местах она действенна. Я хоть сейчас могу нанять частный самолет и ночью, держась на недоступной для радаров высоте, вылететь на Кубу, а оттуда — в Ливию.

— Неужели это так просто?

— Для меня, профессионала, — нет. Но на террористов тоже работают профи, они платят им большие деньги.

Харлан долго молчал, молчала и Джулия. Наконец профессор сказал:

— Джу, мне, наверное, все-таки придется уехать. Я своими соболезнованиями Ричарду только помешаю делу. Лучше будет, если мы с ним не встретимся. Мне самому тяжело, и я только могу себе представить, что твориться с Ричардом. Ты можешь сказать ему, что я заезжал только на пару часов.

Джулия согласилась с профессором. И даже не сочла нужным о чем-то предупреждать его. Что-то, а тайны он хранить умел. Она не сдержалась и, подойдя к Харлану, поцеловала его в щеку.

В два часа дня Ричард Харлан заплатил за комнату в гостинице «Савойя», а в восемь часов вечера входил в номер Салеха Азиза. Оглядевшись, он принял приглашение присесть и начал разговор.

— У меня есть предложение к вашему лидеру. Вы сможете устроить нам встречу?

Казалось, Салех был готов к этому вопросу.

— Если вы рискнете на небольшое путешествие в одну из стран Востока, то почему бы и нет?

Харлан думал ровно секунду.

— Хорошо, — сказал он, — я согласен. — И добавил по-деловому: Обговорим детали путешествия.

Лэнгли, ЦРУ

Примерно в пятидесяти километрах от окраины Вашингтона машину полковника Кертиса остановил патруль управления разведки. Машину вместе с водителем Ричарду предоставило ФБР. Патрульный ознакомился с документами полковника и сверился со списком.

— Проезжайте, пожалуйста, сейчас будет поворот налево.

Сразу же за поворотом высилось здание ЦРУ, с национальным флагом на площади и огромной спутниковой антенной. Дежурный проводил Кертиса до кабинета директора, сняв с него таким образом необходимость предъявлять документы часовым на этажах здания.

— Рад видеть вас, Ричард, — томно прогудел Шислер, привставая с кресла и протягивая руку. Его лицо было непроницаемым, но по глазам директора ЦРУ можно было догадаться, что он рад встрече. Кертис прочел в дружеском жесте шефа разведки какое-то предзнаменование.

Он пожал могучую длань Шислера и опустился в кресло.

— Как ваши домашние? — спросил директор, прекрасно зная, что полковник живет с дочерью один.

"Поехали", — скомандовал сам себе Кертис, контролируя каждый мускул на лице.

— Справляемся, — ответил он во множественном числе.

Шислер не уловил оптимизма в его ответе и порадовался за полковника казенной фразой:

— Рад за вас, Ричард. Так что привело вас ко мне?

Кертис раскрыл папку с бумагами и достал первый лист.

— Мне поручена операция по ликвидации одного из руководящих звеньев террористической организации "Дети Аллаха". Сейчас идет сбор информации, необходимой мне для работы. Вы, наверное, знаете, что один из лидеров этой группировки недавно бежал из тюрьмы. — Он поднял глаза на Шислера.

Директор утвердительно кивнул. Кертис продолжил:

— По факту побега было возбуждено дело. Из материалов следствия выяснилось, что 21 сентября ангольский «Мерак» арестовал ещё одного их лидера, Сеифа аль-Харби. По не проверенным данным, родственника Кирима Сужди.

— Одну минуту, Ричард. — Шислер достал коробку своих любимых сигар и пододвинул её к Кертису. Он знал, что полковник тоже предпочитает сигары.

— Спасибо, Артур. Но сегодня, глядя на Лайнэлла Игана, мне захотелось приобрести курительную трубку.

Шислер придирчиво осмотрел его.

— Вам трубка не пойдет. — Он пыхнул сизым дымом и, по привычке, сосредоточил свое внимание на маятнике напольных часов. — Непроверенные данные относительно родственника Сужди я принимаю. По этому поводу мы давали кое-какой материал федералам. Как ни странно, этот материал не прошел мимо меня. Было небольшое волнение в виде телефонного звонка от советника Президента по безопасности. Он просил личного содействия ФБР и посильного участия с моей стороны. Сейчас я не в курсе, насколько продвинулось следствие по этому делу — я как бы в стороне от него, однако мне интересно, что же выяснилось относительно ареста ангольской госбезопасностью якобы родственника Сужди.

— Честно говоря, это известно лишь из видеоматериалов следственного изолятора.

— То есть со слов.

— Да.

— Значит, не известно ничего. Насколько я понял, задание вы получили от вице-адмирала Игана. Надо сказать, он рано привлек вас к работе — это я сужу по непроверенным данным. Может, мое видение этого вопроса предвзято, поэтому прошу вас продолжить.

"Черт, — нервы Кертиса были напряжены до предела. — Он расколет меня своей башкой".

Эта была пятая встреча Кертиса с директором ЦРУ, и полковник подумал, употребляет ли Шислер когда-нибудь бранные слова или хотя бы легкий сленг. Складывалось впечатление, что никогда.

— Вы правы, Артур, — Кертис бессмысленно рассматривал лист бумаги. Обычно я приступаю к работе, когда у меня на руках полная информация, а потом, как говориться, это уже моя кухня. Но дело в том, что на настоящем этапе я сам для себя собираю данные. Лайнэлл как-то уж неожиданно привлек меня к этой работе. Не знаю, что на уме у вице-адмирала, но сегодня я даже инспектировал детективов ФБР, ведущих это дело.

— И Лайнэлл не объяснил вам своих целей?

— Нет. Правда, вскользь заметил, что собирается на пенсию. — Кертис чувствовал, что его глаза сейчас, как у кролика, и он продолжал смотреть перед собой.

— Ну Бог с ним, с Иганом. Это его кресло. А вы сами, Ричард, уже наметили что-то определенное в активных действиях?

— Пока я сосредоточился на одном — Сеиф аль-Харби. Чувствуется, Сужди очень обеспокоен его арестом. Это или действительно родственные чувства, или же наоборот — информированность аль-Харби об организации "Дети Аллаха". А в ангольском спеццентре умеют развязывать языки, их научили этому русские. Да ещё фраза Сужди, записанная во время свидания со своим человеком: "Живым оттуда ещё никто не выходил". Я уверен, что Сужди предпримет попытку освободить аль-Харби.

— Согласен. Больше ему ничего не остается. Есть примеры, когда люди молчат даже под самыми жестокими пытками. Сужди, например, сейчас спокоен за свою штаб-квартиру, если предположить, что аль-Харби раскололи на допросах. Потому что, во-первых, такую информацию получили ангольские спецслужбы, а у них проблем хватает и в приграничных районах. Словом, Ангола — это всего лишь Ангола, не более того. Так что на территорию Ливии её спецслужбы не сунутся. Во-вторых, и это хорошо известно, ангольская разведка не очень активно сотрудничает, например, с нашей разведкой, которой Сужди крепко насолил. И он спокойно продолжит базироваться в Ливии, в Триполи, это единственная информация о базировании его отряда.

— Да, по сути, бригады "Детей Аллаха" — это чисто диверсионные группы. И располагай они такой информацией, которой владеем мы, они бы развернулись на широкую ногу.

— И не только они. Возьмите ливийские спецслужбы — почти никакой разницы. Поэтому защите информации и придается такое огромное значение. Но все-таки давайте остановимся на родственных чувствах Сужди. Итак, Ричард, у вас наметился один из вариантов его ликвидации. Или, лучше сказать, место: это район базы спеццентра в Анголе. А ещё точнее — тюрьма спеццентра. Не сомневаюсь, что ваши диверсанты справятся с этой задачей. Какой отряд вы намерены задействовать? Или это преждевременный вопрос?

— Я хочу привлечь к этому «Нью-Эй». — Кертис посмотрел на директора. Тот остался равнодушным к этому заявлению, но черт его знает…

— Иган одобрил ваш выбор?

— Да… А знаете, Артур, сейчас я жалею, что Сужди не был застрелен в самолете.

— Нет худа без добра. Он дал нам в руки некоторые ценные сведения. В противовес политическим соображениям власти США — ФБР в частности поставили стратегические. То есть заключение лидера группировки не было сопряжено с соблюдением секретности, ему разрешили свидания, в будущем надеясь выявить связи между ливийскими боевиками. Подозрение федерального агентства пало на ливийскую организацию в США "Народный комитет ливийских студентов". ФБР предполагало, что именно этот комитет поставляет оружие террористам на территории Америки. Но все стратегические соображения так или иначе сопрягаются с интересами политическими, то есть выливаются в них. Это точно так же, как объективное мнение, которое, как известно, складывается из мнений субъективных.

Кертис словно и не слышал директора. Он будто отвечал на собственные мысли:

— А ещё мы слишком гуманны, ибо могли ликвидировать Сужди ещё в тюрьме. Таких, как он, нельзя держать под арестом, они доставляют куда меньше хлопот, когда мертвы или остаются на свободе. Когда их товарищи узнают об аресте, тут же следует захват неповинных людей; мучаются сами заложники, страдают их семьи.

Шислер снова ответил стандартно:

— Это палка о двух концах. Давайте разберемся с одним вариантом, и вы расскажите мне о другом. Для работы в этом направлении вам понадобится полная информация о центре и его тюрьме. Полная. Вы её получите. Собственно, для этого вы здесь. Допустим также, что и Сужди располагает теми же сведениями. Теперь о цифрах. "Дети Аллаха" насчитывает в свих рядах несколько десятков человек, а спеццентр имеет личный состав в десятки раз больше. Возьмите для примера вашу базу «Атолл», хотя она не идет ни в какое сравнение с ангольской. Но вы увеличьте количество террористов до одной тысячи. Смешно, правда? Подумайте над этим.

— Я уже думал, поэтому хотел бы иметь полное представление о центре. Возможно, сама тюрьма стоит особняком. Сужди, если он располагает точными сведениями, может воспользоваться коммуникационными линиями.

— Может. Но он прежде всего — террорист. Ему проще узнать адреса руководителей центра и взять кого-то из их родственников в качестве заложников. И не надо будет штурмовать крепость, называемую специальным центром военной разведки. Такая борьба называется борьбой с удавом. О чем ещё говорят ваши непроверенные данные? Не упоминал ли Сужди во время свиданий, что ему известно расположение тюрьмы?

Кертис словно повис в воздухе. Скажи он сейчас, что Сужди об этом неизвестно, и он не получит необходимой ему информации. А заяви он обратное, это будет обманом. До последнего вопроса Кертис мог лавировать, придерживаясь задокументированных, пусть даже непроверенных данных. Шислер сказал, что он в стороне от этого дела, но ему интересно, и его интерес может вырасти до уточнения всех деталей разговора Сужди с Азизом. У директора ЦРУ море работы, но он работает как вол, по шестнадцать часов в сутки, а его мозги способны вспомнить каждое когда-либо услышанное слово, каждую строчку, которую он пробегал глазами.

Пожалуй, пауза затянулась, и Кертис просто обязан был ответить на вопрос Шислера. Что бы там ни было, он должен отвечать правдиво. Но директор сам вывел его из затруднительного положения. Он видел колебания полковника, его мозг-процессор работал сейчас на полную мощь, не слышно было, разве что, шума вентилятора внутри головы. А таковой обязательно должен быть, иначе мозги Шислера давно бы выкипели.

— Я не знаю связей Сужди с ангольскими разведчиками, — сказал директор, — но дело в том, Ричард, что тюрьму спеццентра год назад перевели в другое место. ЦРУ знает об этом, но я не уверен, что этой информацией обладает Сужди. Я дам вам совет, Ричард: выбросите эту затею из головы. Во-первых, у Сужди нет более-менее сносной информации, чтобы предпринять попытку к освобождению аль-Харби. Во вторых, и это главное, вы идете путем непроверенных данных. Если я назову вас новичком в этом деле, вы обидитесь. Но поверьте, если Сужди примет решение освободить своего родственника, он будет брать заложников. У него будет несколько этапов, и на каждом из них заложники. Сейчас я на сто процентов уверен, что один-два этапа он уже преодолел. — Директор тяжелым взглядом заставил полковника поднять на него глаза. — У вас бледный вид. Вы хорошо себя чувствуете?

Кертис сказал «да», но для Шислера прозвучало «нет».

— Когда Иган привлек вас к работе?

— Сегодня.

Это уже было похоже на допрос.

— Вы хорошо справляетесь — я имею в виду количество, а не качество. С качеством у вас хуже. Не будем долго останавливаться на вице-адмирале Игане, но он забыл одно изречение: дважды в одну реку не входят. Нельзя брать одну и ту же группу одним и тем же составом. Теперь поговорим о втором варианте.

— Пока у меня только одно направление. Я всего несколько часов веду это дело.

— Направление этого дела неверно, — раздельно произнес Шислер. Он встал, с хрустом разломил целую сигару и бросил её в пепельницу. — Да, Ричард, с качеством у вас неважно. Тогда вернемся к Сужди. Я повторяю вам, опираясь на ваши данные, которые вы сами дали мне в руки: Сужди уже прошел один этап, он взял заложника, хотя я не понимаю, как это ему удалось. Обратите внимание на следующее — вы занимаетесь не своим делом, что уже настораживает. Второе: качество. Третье: вы просите помощи не у Игана, который получил бы от нашего ведомства необходимую для работы информацию, а у меня. Это поступь времени. Вы торопитесь, потому что сама процедура запроса требует времени. А от меня вы получаете информацию практически без задержки. Четвертое: вы жалеете, что Сужди не был застрелен в самолете, а потом — в камере. Пятое: вы, вопреки здравому смыслу, привлекаете к работе диверсионную группу «Нью-эй», отношение с которыми у вас переросло в дружбу. И последнее — вы взволнованы. Помните, что я спросил у вас, когда вы вошли? Я спросил о ваших домашних. Теперь я повторю, потому что не поверил ни одному вашему слову. Итак, Ричард, как ваши домашние?

Кертис на мгновение закрыл глаза и беспомощно опустил руки.

Шислер налил две рюмки коньку.

Ричард, отказываясь, покачал головой.

— Сейчас мне нужна свежая голова, — тихо сказал он, избегая взгляда директора.

— Пейте, Ричард, одной головы в этом деле мало. — Шислер опрокинул в рот рюмку и промокнул губы тыльной стороной ладони. — Это хорошо, Ричард, что со своими проблемами вы пришли именно ко мне. Вы называете свою дочь прежним именем?

— Да.

— Когда он взял Лори?

— Позавчера.

— И вы привлекли к этому моих старых знакомых — Джулию и… кого еще?

— От вас, Артур, действительно трудно что-либо скрыть. — Полковник почувствовал внезапное облегчение. Глядя на Шислера, вернее, на его таранную голову, он вдруг понял, что с Лори все будет хорошо. Надо было с самого начала прийти к Артуру, все рассказать. Но страх потерять дочь больше подталкивал его к активным действиям, оставляя лишь маленькую толику для анализа. С Шислером же было все наоборот, теперь он снова ставил все на свои места: у него начальная фаза, у Кертиса — завершающая.

Полковник посмотрел на тяжелые шторы, за которыми, наверное, стояли сумерки; в кабинет Шислера, как в казино, не проникал дневной свет, но ощущение времени не терялось: часы, которых нет ни в одном игровом доме, постоянно находились перед хозяином. "Да, сумерки, — думал Ричард. — Так же темно сейчас в душе Лори и в помещении, где её держат". Он скрипнул зубами.

— Артур, вы только не подумайте, что я отдал бы полученную информацию террористам. Конечно, что-то пришлось бы сообщить им, но только за тем, чтобы…

— Не оправдывайтесь, Ричард, я уже давно просчитал все варианты и каждый ход в них. И шансов вернуть Лори у вас не было. Поэтому в делах такого рода идет тщательно анкетирование — нет ли родственного или другого фактора, который так или иначе может повлиять на работу в дальнейшем. Если таковой фактор присутствует, он принуждает к некой локализации, ставя во главу эмоции, нервы и так далее. Они в свою очередь блокируют доступ к хладнокровию и спокойному анализу, принуждая к неорганизованной активности, что приводит к печальным последствиям.

— Вы прочли мои мысли. Несколько минут назад я думал об этом.

— Это называется прозрением. И хорошо, что оно наступило.

Для подобного вопроса время было неподходящим, но Кертис неожиданно для самого себя спросил:

— Скажите, Артур, вы когда-нибудь… ругаетесь?

— Что? — Шислер несколько секунд смотрел на полковника, а потом рассмеялся. — Не дай вам Бог, Ричард, услышать это… А если серьезно, то я избегаю ругани. Мусор, в виде бранных слов, засоряет голову. Это микробы, вирусы, которые в той или иной мере мешают мне нормально думать. Но есть люди, слова которых либо нецензурны, либо ошибочны. А вы-то сами часто ругаетесь?

— Приходится.

— Бросьте. Потому что результат налицо. Но это опять шутка, а нам сейчас не до веселья. Значит, вы берете меня в компанию?

Кертис не верил своим ушам.

— Я?! Вас?! Вы шутите, Артур!

— Нисколько. Перед тем как вы расскажите мне все с самого начала, я хочу, чтобы вы уяснили следующее. Сужди не будет брать приступом тюрьму спеццентра, он поручит это вам, специалисту. Для освобождения Сеифа аль-Харби вы задействуете один из диверсионных отрядов, и уже после этого начнутся основные торги: Лори Кертис — Сеиф аль-Харби. Надо отдать должное Сужди, он очень точно просчитал все ходы в этой игре. Поэтому мы не будем ждать от него предложения освободить из тюрьмы своего родственника. Вы совсем немного потянете время, и начнете готовить людей к операции. Если мы выиграем день-два, это будет здорово. И еще. Пожалуй, я был несправедлив к Лайнэллу Игану. — Шислер выдержал паузу. — Готовьте «амазонок», Ричард. Мы возьмем сначала аль-Харби, потом этого fucking Сужди.

Кертис приоткрыл рот.

— Мне послышалось, или вы действительно выругались?

Шислер басовито рассмеялся.

Эверглейдс, 7.00

На этот час полковник Кертис располагал всеми данными относительно спеццентра ангольской службы «Мерак» — теми, что хранились в информационном центре ЦРУ. Между полковником и Артуром Шислером, сидящим сейчас в своем кабинете, наладилась невидимая связь. Кертис, напряженно глядя на топографическую карту местности и пытаясь решить почти неразрешимую задачу — диверсионным отрядом в 10–15 человек освободить из застенок «Мерака» Сеифа Аль-Харби, — был уверен, что директор ЦРУ занят сейчас тем же. Хотя Шислер со своей стороны сделал все, что мог: у него начальная фаза, у Кертиса — завершающая. Но прав был Шислер, когда перечислил полковнику ряд факторов, которые так или иначе могли бы повлиять на работу, блокируя доступ к хладнокровию и спокойному анализу, принуждая к неорганизованной активности, и как результат — печальные последствия.

Ричард смотрел на карту, но видел перед собой Лори, видел близорукого человека с лицом интеллектуала и невольно представлял себе черты лица незнакомого Сеифа Аль-Харби. Если бы не ключевой момент в предстоящей операции, который представлял из себя условие или требование — исключение жертв со стороны ангольцев, — то операция носила бы обычный штурмовой акт. Несколько мин направленного действия, и здания спеццентра сдует как картонные коробки. Затем штурм тюрьмы, стоящей особняком от центра, несколько выше. Потом стремительный отход к пограничной реке Кунене. А там уже Намибия и надежный тыл, который гарантировал Шислеру шеф африканского отдела ЦРУ. Но все упиралось в условие, которое требовало исключение жертв.

Спеццентр «Мерака» находился к северу от реки Кунене, на берегу безымянной стремительной речки, которая бросала свои воды с тридцатиметровой высоты. Водопад. Опять водопад. Джулия, изучая карту, заметила: "Наверное, это навек. От водопадов нам никуда не деться".

Два года назад здания спеццентра принадлежали фабрике по производству бумаги. К этому времени власти страны приняли закон, запрещающий вырубку леса в бассейне реки Кунене, а точнее — севернее её берегов, так как она разделяла две страны — Анголу и Намибию. Для руководства фабрики возить лес издалека стало накладно, плюс издержки на обслуживание небольшой ГЭС, которую эта компания в начале 60-х годов сама и возвела, используя водопад. Тогда столб падающей воды измерялся всего 15–20 метрами, но возведенная водосливная плотина увеличила это расстояние. Именно последняя причина ГЭС — и стала дополнительным и решающим фактором: гидроэлектростанция, рассчитанная на определенный объем мощности, перестала удовлетворять требованиям фабрики, которые не могли не возникнуть из-за роста объема выпускаемой продукции. Оборудование было снято и перевезено в наспех возведенные корпуса близ города Байшу-Лонга, а спецслужбы выложили энную суммы за брошенные здания, и в них расположился «Мерак».

Джулия и Сара разложили на столе фотографии центра, сделанные со спутника-разведчика, и скрепили их между собой скотчем.

— Веселые картинки. — Джулия подтолкнула локтем Сару. — Ну что, голова, ничего на ум не идет?

— Не мешай. — Сара почти целиком распласталась над столом, сосредоточив внимание на южной части общей панорамы. Она закашлялась и махнула рукой. — Открой окно, дышать нечем.

Джулия шагнула к окну; над перистыми облаками табачного дыма виднелась только её голова. Полковник курил одну сигару за другой, иногда добавляла Джулия. Жаркий октябрьский воздух с улицы быстро очистил комнату от дыма. Проветрив помещение, Джулия закрыла окно и включила кондиционер.

— Сэр, — подала голос Сара, — вы говорите, что раньше эти здания принадлежали бумажной фабрике?

— Фабрике по производству бумаги, — поправил её Кертис. Он приподнял несколько листов бумаги на краю стола и вынул тощий пакет. Джулия передала его Саре.

— Ага, — Сара кивком головы поблагодарила полковника, вынимая из пакета листы бумаги. Сверяясь с фотографиями, лейтенант водила пальцем по панораме. — А место было неплохое…

— Ты о чем?

— О той же бумаге. Практически для её производства нужны две вещи: древесина и много-много воды. Так, судя по записям, вот это здание — бывший древомассный корпус. Сейчас там казарма. А вот это целлюлозный, он же административное здание. А здесь, вверху, здание тюрьмы, которое нас интересует больше всего. Раньше это был цех по обработке бревен. Плотина водосливная, после обработки бревна пускали в воду, и они прыгали с двадцатиметровой высоты. Очень умно и экономично. А вот здесь…

Паола Бенсон встала со своего места и с хрустом потянулась, на лице решимость.

— Через два дня выходной, — сообщила она. — Суббота. Самое время порезвиться.

— Только без меня, — вставила Сара, продолжая колдовать над снимками.

— Да, Голду Меир[3] придется оставить здесь.

Кертис отреагировал только на замечание Паолы: "Самое время порезвиться". Он недовольно оглядел её.

Казалось, Паола читала его мысли.

— А что, сэр, рванем центр, а в тюрьме на выходные останется только с десяток солдат.

— Вот именно останется. — Он продолжал смотреть на Паолу. — А мне трупы не нужны. Вот здесь, — он ткнул карандашом в карту, — и здесь два основных узла связи. С сигнализации мы их снимем, здесь проблем нет. Учитывая психологию и собственно наш опыт, со стороны охранников вначале будет попытка включить сигнализацию, что они и сделают, будучи уверенными, что она сработала. Потом все как один схватятся за оружие. На какое-то время рации останутся нетронутыми, а дальше мы и сами не дадим ими воспользоваться. Задача вроде бы и несложная, но мы упираемся в два фактора, один маленький, другой большой. Маленький — это ответный огонь. Большой — это спеццентр, будь он не ладен. Любая осечка, и сигнал из здания тюрьмы пойдет на пульт центра. Вроде бы все условия есть, операция будет происходить на удалении от центра, практически нас не видно.

— Зато слышно.

— Да уж… Не пройдет и пяти минут, как на нас уставятся триста стволов боевиков «Мерака», а над головами затарахтят винты четырех вертолетов.

— Они стоят вот здесь, — Сара указала на снимок, — на бетонированной площадке. — Она снова сверилась с записями по фабрике. — Здесь дефибрер, вот тут бывший сгуститель, а это, наверное, сгустительный бассейн. Сейчас он представляет из себя бетонированную площадку. И вот на ней — раз, два, три. Три вертолета, сэр.

Кертис махнул рукой: от этого не легче.

— Я предлагаю использовать «ви-кси».

Джулия, глядя на Фей Грант, покачала головой.

— Это был бы оптимальный вариант, с меньшей токсичностью использовать нервно-паралитический газ бессмысленно. А у «ви-кси» слишком убойная концентрация. Про паралитик придется забыть.

Паола настаивала на своем:

— Тут нечего думать. Обычный прямолинейный штурм, безо всяких там хитростей. Мы уложимся в три-четыре минуты и будем отходить. На отход нам понадобится ещё 15–20 минут. Эх, была бы здесь Лори, она бы сказала, что это прогулка по лесу, а не работа. В этом деле главное — отход. Как у нас с тылами, полковник?

Кертис снова проигнорировал выступление бойца, но он понимал ее: Паола ради Лори могла рискнуть головой. Да все они готовы рискнуть. Он поблагодарил Паолу глазами, раскрыл ещё одну карту и подозвал Фей.

— Как бы то ни было, давай посмотрим. Сто метров сюда и сто двадцать сюда. — Кертис установил на карте острие карандаша. — Самое удобное место вскрыть кабель. Посмотри-ка его характеристики, Фей.

Фей Грант была самой миниатюрной в отряде — рост сто шестьдесят три сантиметра, вес пятьдесят два килограмма. Она родилась в Бостоне в семейном особняке на Бикон-Хилл, окончила Океанографический институт в Вуде-Холле, штат Массачусетс, работала акустиком на авианосце «Америка». В отряд «Нью-Эй» попала по рекомендации Бесси Нильсен, имеет правительственные награды.

Фей извлекла из документации схему коммуникационных систем.

— Тут два кабеля, сэр. Один высоковольтный, заключенный в свинцовую оболочку, заполненный минеральным маслом.

— Его мы трогать не будем. Давай другой.

— Вот он. Довольно современный герметичный коаксиальный кабель с вмонтированными в него усилителями, практически не излучает электромагнитных волн. Я думаю, что это уже спеццентр проложил его.

— Понятное дело. Давай дальше.

— А все, сэр. Судя по схеме, ничего лишнего. У меня есть два варианта — грубо отрубить кабель или применить заграждающий фильтр. Если первое, то системы контроля, слежения и оперативного оповещения вырубятся. Но на центральном пульте разведки и полиции быстренько протестируют возникшие неполадки и установят обрыв. Для них в первую очередь это запахнет диверсией. Поэтому я предлагаю второе. Кабель несет в себе полосы частот… одну секунду… полосы частот от довольно низких — три килогерца и двадцать килогерц до довольно высоких — шесть мегагерц. Последняя частота примерно равна телевизионному каналу. Я сама могу собрать заграждающий фильтр несколько параллельно и последовательно включенных катушек индуктивности и конденсаторов. Частоты я знаю, выбор значений катушек и конденсаторов практически ясен. Или могу взять на складе готовый полосовой фильтр и соответственно настрою его. Он будет задерживать все интересующие нас сигналы, но пропускать сообщения с центральных пультов. Протестировать наличие такого фильтра практически невозможно. Во всяком случае, для этого потребуется очень много времени.

Кертис внимательно выслушал Фей. Она разбиралась в этом больше, чем он, и не раз блокировала подобные системы.

Сегодня полковник был особенно раздражительным, в разговоре с Фей он все время морщился и никак не мог понять, что именно его раздражает. Наконец он повернул голову в сторону Сары, которая, не обращая ни на кого внимания, продолжала бубнить:

— …А вот и сама плотина. Что мы тут имеем?.. Понятно, водохранилище, бетонированная площадка, фильтр, затвор. Ниже — гидротурбина и трансформаторная подстанция с распределительным устройством…

Рядом с Сарой стояла Джулия, она подозрительно смотрела на подругу. Командир группы на сто процентов была уверена, что Сара нашла решение задачи. Просто невозможно было вообразить, что немногословная Сара в такой ситуации позволила бы себе излишнее словоблудие.

Сара Кантарник выглядела бледнее обычного. Под утро она вскочила в постели, по телу бежали прохладные ручейки пота, её знобило. Паола Бенсон, делившая с ней домик на базе, стояла возле подруги. Она включила свет и присела на край кровати.

Кошмар. Саре снова приснился кошмар, который преследовал её на протяжении вот уже почти девяти месяцев.

Одно и то же.

Желтые языки коптящих светильников, незнакомые озабоченные лица, всепроницающий взор Альмы. Атмосфера помещения удушливо-приторная, она имеет вес, многотонным монолитом прижимая Сару к чему-то твердому и плоскому, дальние предметы ей кажутся расплывчатыми.

Близорукость.

Сара с трудом приподнимает тонкую руку с отвисшей дряблой кожей. Ослабевшее зрение ловит у виска седую прядь; иссохшая грудь трепещет под неровными ударами сердца.

Сара — главная жрица. Старая, дряхлая жрица с износившимся до предела сердцем. Шепелявя беззубым ртом и каркая горлом, она выбрасывает в душную атмосферу пророческие слова:

"Я — дух пророчицы…"

Сара торопится, чувствуя, как онемение с правой стороны распространяется по всему телу льдом вечности; торопится, маня к себе скрюченным посиневшим пальцем призраков давно умерших людей. Они вливают ей в рот воду, но вода не идет в горло, стекая по отвисшим щекам.

"Громом и молнией будут они убивать ваш народ, под холодной сталью клинков падут воины…"

Здание вперило в Сару темные глазницы низких оконных проемов; там, за каменными стенами, нарастал шум второго вала грозы. Блеклые глаза старой жрицы наполнились слезами.

"Я плачу сейчас и буду плакать тогда".

Это последние слова Сары. Рука падает и застывает, невероятно длинно вытянувшись вдоль туловища.

Яркая вспышка, боль в глазах, впереди — невидимая пока толща времени. Издалека кто-то зовет ее:

"Сара, Сара!"

Она слышит призыв, но…

И вот тут начинается самое ужасное.

Альмы нет. Она не видит его. Ее дух натужно вылезает изо рта и нет сил удержать его. Сара чувствует его, пытается беззубым ртом прикусить, навсегда остановившимися легкими, помогая щеками, старается втянуть его обратно. Но тело уже мертво. Дух визжит, боясь остаться в застывшем теле, извивается, придавленный мертвой хваткой изжеванных десен. В глазах уже нет движенья, только плоская черно-белая картина; стремительно ссыхаясь, с неё осыпаются мрачные мазки.

"Сара! Сара!"

Она снова слышит манящие, призывные голоса, и ответ её звучит визгливо и истерично. Вопли придушенной субстанции режут пространство:

"Альма!"

"Сара! Сара!"

И — о, чудо! — она видит Альму. Непостижимо, но она видит его! Только… Что это, господи!

Всемогущий идол стоит к ней спиной. И… удаляется. Сара видит его короткие, отдающие синевой стали ноги. Делая короткие шажки, он уходит.

Куда!!

Стой!!

Мертвое лицо Сары дернулось запоздалой конвульсией, рот приоткрылся, и душа юркнула внутрь.

Полная темнота и стремительное давление со всех сторон. Боли нет уже давно, но происходит что-то невообразимое — что-то, бывшее когда-то большим, с огромной скоростью сжимается в ничто.

В ничто…

Она не сумела выбраться. И знала, что конец, который придет через короткое мгновение, трансформируется в черную безмолвную пустоту — без границ и времени.

Вот этот миг.

Все. Существо Сары умерло.

Только отголосок её безумного крика догоняет Альму. Она не видит и не слышит этого, но её крик змеей обвивает идола, вяжет его по уродливым рукам, хлыстом подсекает под ноги. Индейский бог падает, сейчас он выглядит беспомощным, он абсолютно недвижим, из его холодной груди вырывается плач. Детский плач. Альма кажется новорожденным.

— Сара. — Кто-то тронул её за плечо.

Она подскочила в кровати. Липкий пот, озноб. Рядом — Паола.

— Опять?

Сара кивает, подрагивающими пальцами убирая со лба намокшую прядь волос.

— Который час? — спрашивает она.

— Шесть утра. Только что звонил полковник. Он ждет нас у себя.

— О'кей. — Сара, опираясь о колено Паолы, встала. — Приведу себя в порядок. Я скоро.

Полковник только сейчас заметил недужную синеву по глазами лейтенанта. "Нездорова? — и покачал головой. — Только этого не хватало". Ричард, мысли которого метались от родного образа Лори до ненавистного — Кирима Сужди, пытался сосредоточиться на работе, но не мог этого сделать в полной мере. На ум пришло правильное определение: деморализован. Что касается Сары, полковник возлагал на неё большие надежды. Однажды Джулия объяснила полковнику, как она подбирала людей в свой отряд и как в его состав вошла Сара Кантарник. "Потому, что я вспомнила свою «ненормальную» соседку по комнате, с которой училась в университете. Эта «ненормальная» оригинально сморит на вещи, разбирается там, где другой ногу сломит. И, что важно, этому нельзя научить. Нельзя, Ричард, научить мыслить абстрактно, видеть то, чего не видят другие. Это от природы".

Сейчас все взоры были устремлены на Сару.

— Что, есть?

— Пока не знаю, — ответила она, — пока не знаю. — И перешла к топографической карте.

Полковник уступил ей место.

Сейчас Сару интересовала прилегающая к спеццентру местность. Ближайший населенный пункт находился в пятнадцати километрах к западу от центра. Тюрьма за пятьсот метров предупреждала забором из колючей проволоки и запрещающими табличками, что впереди военный объект — это было видно со снимков спутника. Сама зона тоже огорожена колючей проволокой и с наступлением темноты превращалась в ярко освещенный прямоугольник двести на триста метров. На расстоянии трех километров от зоны дорога разветвлялась, уходя строго на юг и восток; по обе стороны южной дороги — привычные джунгли.

Само здание тюрьмы выглядело на снимках приземистой коробкой примерно четырех метров в высоту, фундаментом служили старые опоры цеха по обработке бревен. По распоряжению спеццентра старые стены были снесены, а вместо них возвели железобетонную коробку.

В задачи личного состава тюрьмы входила чисто караульная служба. Штат насчитывал двадцать человек, не считая начальника, его помощника и интенданта. В верхних помещениях располагались комнаты отдыха для караульных, оружейная комната, комнаты следователей, приезжавших в тюрьму для допросов арестованных, ряд бытовых и служебных помещений. Сами же камеры, или, лучше сказать, каменные мешки, были в подвале. В основном заключенных содержали отдельно, но были камеры, где находилось до десяти человек. Системы контроля, слежения и оперативного оповещения на центральные пульты разведки и полиции дополняли основную характеристику тюрьмы.

Что касается коммуникационных систем, то для проведения силовой операции они оказались совершенно непригодными, хотя в отличие от старых подвалов были современными. Канализационные трубы, как показывали чертежи и схемы, были маленького диаметра. Их врезка в основной сток, ведущий на очистные сооружения, находилась в ста метрах к югу от здания тюрьмы. А на самой территории ни одного колодца.

Пожалуй, Сара слишком долго и, как показалось Джулии, бесцельно смотрит на топографическую карту, и капитан повторила вопрос:

— Ну что, есть?

— Погоди. — Сара взяла циркуль и долго шагала им по карте, занося цифры в чистый лист бумаги. Наконец она сказала:

— Я «за» предложение Паолы: возьмем тюрьму штурмом и освободим Аль-Харби.

— Ты уверена?

Сара не ответила. Она смотрела на полковника.

— Готовьте нас к заброске, сэр.

— А как же триста боевиков "Мерака? — спросила Джулия. — А вертолеты?

Сару опередила Паола. Коренастая, внешне чем-то похожая на мужчину, она отрезала:

— Мы засунем их в дефибрер.

Ливия, Триполи

Профессор Харлан, оглушенный выкриками торговцев, бесцельно прогуливался по огромному рынку. Вот именно сейчас собственная затея показалась старому археологу глупой и бесполезной, в голову влезали жалкие оправдания вроде "ну я хоть что-то предпринял", "волей-неволей в этом есть и моя вина"… И эти оправдания навсегда останутся в нем, он никогда не решится высказать их вслух. Профессора коробила мысль о том, что на его голову когда-нибудь может обрушиться похвала за собственный полусумасшедший героизм — это в случае удачи, которая была больше похожа на тень призрака, — или же свалятся на эту голову упреки и гнев Ричарда Кертиса — если Харлан испортит все дело. Вот это последнее было более осязаемым.

Харлан вспомнил первую беседу с Джулией Мичаган, когда она спросила его, впервые ли он встречался с террористами и какое впечатление произвела на него эта встреча. Он ответил, что увидел в них некое стремление, единство, радость в действиях… Но террористов он и в глаза не видел, а рассказывал ей, делая кое-какие выводы из её же послания пятисотлетней давности и наблюдая за ней во время разговора. Он пытался угадать, отвечая двусмысленно, не имея ни малейшего представления о второй составляющей своих заумных ответов. И террорист для него был не человеком — ибо он не имел о нем никакого представления, а просто формулировкой, выведенной им же самим: террорист — это индивидуум, преследующий корыстные или политические цели путем силовых методов — захват заложников, прямые убийства — в большинстве массовые и в основном мирных граждан… И ещё то, что террористы, получив, выкуп, как правило, уходят от наказания на каких-либо территориях, где им гарантирована поддержка. И это одно из главных условий. Заложников они потом возвращают. Иногда.

От собственных мыслей профессора оторвал чей-то голос.

— Ваше имя Харлан?

Он обернулся, чувствуя, что его затея прибрела другой смысл — из бесполезной она мягко перешла в безнадежную. И понятно почему — дистанция между ними была очень короткой.

Харлан ответил утвердительно, оглядывая приземистого человека с густой бородой.

— Следуйте за мной, но не догоняйте. В конце нашего пути я укажу вам машину. Дальше вы будете следовать указаниям водителя.

Человек повернулся и, бесцеремонно протискиваясь в горластой толпе, пошел к выходу из рынка. Профессор секунду-другую помедлил и пошел следом.

В машине он проделал длинный путь к морскому причалу, потом пешком прошел к докам и сел за столик в скверно пахнущем ресторанчике. Отдаленно похожий на официанта человек выпустил его через заднюю дверь на улицу, больше походившую на тюремный коридор. Харлану стало не по себе, голова закружилась, и он немного отдохнул, прислонившись спиной к кирпичной стене. Сейчас он отчего-то вспомнил Артура Шислера. Наверное, подумал Харлан, когда Артур был не кабинетным, а действующим разведчиком, ему приходилось проделывать вот такие «отрывы». И профессор почувствовал себя очень старым действующим разведчиком. Дребезжащим голосом обреченного больного он прошептал:

— Ничего, Лори, ещё не долго. Я помогу тебе.

В конце улицы Харлана поджидала ещё одна машина. Она долго петляла по мрачным трущобам восточной окраины Триполи, пока, наконец, не остановилась возле одиноко стоящего каменного серого дома. Дом был высокий, около шести метров, но окна имел только у самой крыши. Похоже, та улица, примыкавшая к ресторану, которая живо ассоциировалась у профессора с тюремным коридором, оправдала себя: Харлану показалось, что он стоит у стен самой настоящей тюрьмы.

В доме его встретил невысокий человек в серой полувоенной форме. Он отогнул край ковра, заменявшего дверь, и Харлан ступил в одну из многочисленных смежных комнат здания. В комнате никого не было. Ученый ожидал, что сейчас войдет главный, и даже успел приготовиться к этому. Но его провожатый занял почетное место на широкой софе и пригласил Харлана сесть напротив.

— Меня зовут Кирим Сужди, — представился хозяин, закрыв глаза и массируя переносицу. Очки он держал в левой руке. — Вы обратили внимание на тот факт, что во время следования вам не завязывали глаза?

Профессор кивнул и сел в кресло с деревянными подлокотниками.

— Поэтому, — продолжил Сужди, — разговор наш будет откровенным. — В комнату вошел какой-то человек и поставил на стол две пиалы с чаем. Хозяин отпустил его и снова обратился к профессору: — Из напитков это самое крепкое, что есть в этом доме. Слушаю вас, господин Харлан.

Профессор сделал несколько мелких глотков и отставил пиалу. Внимательно разглядывая лицо собеседника, он решительно приступил к разговору.

— Я бы хотел поговорить о девушке, которая находится у вас. — Голос Харлана прозвучал резко. Он немного смягчил интонации. — Вы думаете, что она американка и состоит на службе в военной разведке. В какой-то мере вы правы, отчасти она — дочь полковника Кертиса. Но это все отчасти. Эта девушка невинное дитя, до недавнего времени она не знала, что такое зло и насилие. И вот в довольно короткий промежуток времени она узнает об этом в таком объеме, что недолго сойти с ума. Есть ещё несколько причин по которым она могла бы тронуться умом. Наверное, вы заметили её необычное состояние и неадекватную реакцию на окружающий её мир.

Сужди остался равнодушным к заявлению профессора.

— Это не надолго, — обронил он. — У меня есть хорошие средства привести её в чувство.

— Поймите, что она не играет роль сумасшедшей, она действительно на грани, и любая ваша попытка подтолкнет её к сумасшествию. Вы этого пока не поймете. Но раз я здесь, вы должны выслушать меня, какими бы бредовыми не показались вам мои слова.

— В том, что вы сумасшедший, я не сомневаюсь ни на секунду. В моей практике это первый случай, когда за тысячи миль ко мне приезжает заложник-доброволец. В отличие от вас, американцев, я гостеприимный хозяин. Отведаете что-нибудь с дороги?

— Спасибо, я не голоден. Можно, я продолжу?

Да, сказал Сужди.

— По одной из специальностей я — историк. Поэтому начну именно с истории. Вам знаком девиз иезуитов? — С этого вопроса, не обращая внимания на помутневшие глаза ливийца, профессор перешел на латынь: — "Ad majorem Dei gloriam".

Вот теперь Сужди не сомневался, что перед ним чокнутый: знает ли он девиз иезуитов! Он подобрал под себя одну ногу и скрестил на груди руки. Кирим решил прервать профессора, когда тот заговорит об иудаизме. А пока он терпеливо слушал и уже усвоил, что девиз иезуитов не обязательно произносить полностью, достаточно аббревиатуры из четырех букв — AMDG.

— Так вот, — продолжал Харлан. — Буквально это переводится как "К вящей славе Господней". Орден иезуитов был богатым и мощным, влиятельным и… страшным. А ещё это был самый таинственный орден, основанный в XVI веке Игнатием Лойолой. Иезуиты — это от латинской формы имени Иисус Iesus. В генералы ордена производили не, так сказать, по заслугам, и тем более не переходил он по наследству. Но за тайну, посредством которой можно было влиять на власть предержащих и менять политику многих стран, был шанс подняться до самого верха ордена. В зависимости от практического веса тайны. Я, например, уже сейчас мог бы стать генералом ордена иезуитов.

— Не сомневаюсь в этом. — Сужди ухмыльнулся в густую щетину под носом, которая вскоре должна была стать усами. — Я понимаю вас, вы хотите обменять свою тайну на дочь полковника Кертиса. Но она неразменная монета в моей игре — это раз. Меня не интересуют никакие тайны — это два. Потому что я слышал их несчетное количество раз. И предлагали мне их совсем за пустяк: например, убрать от лица пламя горелки.

— Тогда я подойду с другой стороны и поясню на некоем примере. Вам нужны деньги?

— Для себя нет. Я достаточно воздержанный человек.

— Ну, это не важно. Допустим, мне нужны деньги, а для этого у меня есть… назовем это прибором — я ученый, я изобрел некий прибор, или установку. Сейчас я все объясню на одном примере, который вам будет понятен, хотя он не самый лучший, но более доходчив. Я посещаю старого и немощного миллиардера. У него есть все — деньги и многие годы за плечами, впереди уже не годы, а дни; о здоровье не приходиться и говорить. Допустим, у него два миллиарда, за услугу я потребую с него один. Теперь о возрасте, который бы он захотел иметь, и о внешности. Он определяется, берет с улицы подходящий экземпляр, переписывает на него все свое наследство и сбережения. Я сажаю клиента перед прибором, подключаю электричество… и он уже далеко. Но не весь, только его разум. А тело сидит передо мной и тоже с другим разумом. На место миллионера я сажаю его преемника, получившего все по завещанию, и опять подключаю электричество. Разум моего клиента возвращается, но попадает уже не в свое дряхлое тело, а в тело своего преемника, который по завещанию получил все деньги. То есть он как бы написал завещание на самого себя. Вы, как и я, в таком случае, не будете обременены думами о другом, заблудшем разуме, который только несколько часов назад был в молодом теле, а теперь вся его физиология дышит на ладан. Как вы понимаете, в том месте, куда на время путешествует разум, находится мой… будем говорить, резидент. Хороший способ зарабатывать деньги, правда? И можно жить вечно. Даже менять внешность. Надоела одна, он снова обращается ко мне. Animula vagula, blandula, hospes comesque corporis…

— Что вы сказали?

— Это латынь. "Душа невесомая, нежная лишь гостья и попутчица тела".

— Хорошо. Единственная сложность в вашей сказке — это почти невозможность уговорить миллиардера переписать все свое состояние на бродягу с улицы.

— Наверное, трудность для меня и риск с его стороны в этом присутствуют. Но он составит завещание только на половину суммы, так как с другой он ещё не расстался — это та половина, которая обещана мне после удачного эксперимента. На остаток дней ему хватит с лихвой.

— Вообще-то это называется аферой и необязательно что-то изобретать. Вам ни к чему иметь где-то там резидента, вам достаточно будет только бродяги с улицы.

— Но это только пример; а прибор действительно существует, и его можно использовать куда более целесообразно. Для этого требуется только большая фантазия.

— Я понял, куда вы клоните. Сейчас вы начнете убеждать меня, что дочь полковника Кертиса — его дочь только телом, а разум её принадлежит другой; что она жертва вашего эксперимента, что на вашем приборе стоят четыре буквы — AMDG. Вы решили поквитаться с жизнью только за тем, чтобы рассказать мне эту сказку?

— То, что я рассказал вам, — слабая попытка показать возможности этого прибора. Он существует, уверяю вас. В Лори Кертис живет сейчас совсем другой человек. Зачем вам держать её в плену? Возьмите меня, человека, который обладает более полезной информацией.

— Я бы взял вас, будь вы генералом ордена иезуитов, но вы даже не полковник и не его сын. Сейчас я имею куда больше — дочь полковника морской разведки США. И второе — один раз я уже пошел на обмен. Чем он закончился, объяснять вам, наверное, не нужно.

Ричард Харлан решил подойти с другого бока.

— А что вы скажете о технологиях будущего? Военных технологиях? Вас не интересуют подробные чертежи какого-нибудь лазерного автомата или, не знаю, плазменной пушки? Или чего-то другого, что изобретут к 2500 году?

Сужди сделал неопределенный жест руками.

— Знаете, почему я все ещё слушаю вас?

— Нет.

— Я жду одну очень важную информацию, жду с нетерпением. Вы помогаете мне скоротать время. Я даже не заметил, как пролетел час. Думаю, что многое сумею узнать ещё за три-четыре часа. А сейчас у меня к вам вопрос как к ученому. Заметьте, господин Харлан, я не сказал "к сумасшедшему ученому", это я скажу только после того, как надобность в ваших развлечениях отпадет. Скажите мне, почему из-за одного человека вы жертвуете тысячами и миллионами, предлагая мне, к примеру, технологию лазерного оружия? Это у вас в крови?

Харлан на некоторое время задумался.

— Я понял ваш последний вопрос. И отчасти вы правы. Многие из ученых вначале заявляют о своих открытиях, а потом ищут способы предотвратить нечто ужасное. Иногда предотвращать уже нет времени.

— Да, — согласился Сужди, — например, взрыв уже прогремел. А иногда вы встаете под знамена собственного производства. И уж вообще дико то, что и другие ищут места под вашим флагом, делают вас кумиром, борцом за мир и так далее, напрочь забывая, что стоят рядом с массовым убийцей. Похоже, я ошибся, и вас можно называть сумасшедшим уже сейчас, можно было называть много лет назад. Я бы заинтересовался вашим изобретением, если бы с его помощью мог узнать хотя бы несколько имен, обладатели которых в недалеком грядущем сделают то или иное открытие. Я бы не позволил родителям зачать будущего гения.

— Я могу помочь вам.

— А я и не сомневаюсь. Это ваше кредо — яйцеголовых-ученых. Это из-за ваших открытий разгораются страсти, это вы вспарываете вены ни в чем неповинных людей. За вас идет борьба, и вес имеет то государство, у которого больше яйцеголовых. Пьедестал занят не теми, у кого больший золотой запас, алмазный и нефтяной фонды, не теми, у кого лучшая культура, религия… В свое время я закончил университет и начал замечать, что с каждым днем мне требуется головной убор большего размера, ещё глубже. Я смотрел на седых профессоров, и мне казалось, что мои волосы не ко времени начинают седеть. И я начал ненавидеть своих именитых педагогов за свою же преждевременную старость. Я видел следы проказы на кафедре, а белоснежные головы, торчащие поверх трибун, казались мне головами врачей из лепрозория. Только они не призваны были лечить, а, наоборот, заражать. Я вовремя отмылся.

— И теперь ведете с ними войну?

— Не с ними, хотя жаль. Я борюсь с теми, кто их содержит, с теми, кто выводит их на пьедестал и вручает им кубки.

— Так вы понимаете, что ученые способны на очень многое? Почему бы вам для начала просто не представить, что существует некое изобретение, посредством которого можно делать то, о чем вы от меня услышали. Вы, как человек умный, должны были вывести две вещи, исходя из моего появления здесь. Первая: я действительно обладаю чем-то серьезным и пока не хочу расставаться с жизнью. Это что-то я хочу обменять на девушку. И это честный обмен, хотя я предлагаю вам куда больше, чем информация от полковника морской разведки. Вторая: я обреченный больной, жить мне осталось немного, к тому же я иду ва-банк. У меня есть все или нет ничего, есть хорошо подвешенный язык и чуточку умения убеждать. Но цель та же — свобода Лори Кертис. Вы же не думаете о втором случае? Да, в том, что я вам рассказал, много фантастичного. Но не фантастика ли изобретение в свое время телевизора, полеты на Луну, глобальная Сеть? Скажи я вам лет сто пятьдесят назад, что сейчас вон из того ящика покажется физиономия вашего дяди, который подурачится и споет вам песню, — за кого бы вы меня приняли? А дело-то оказывается в обыкновенной видеокамере и телевизоре, принцип устройства которых до смешного прост. А ваш дядя подурачился перед камерой и чуть не свел вас с ума своей нескромной выходкой. То же самое и сейчас. Харлан посмотрел на непроницаемую маску Сужди и решительно изрек: — Вы можете коротать время. Потом — когда вы дождетесь долгожданной информации, можете убить меня.

— А как насчет знамени собственного производства?

— Вот это другой разговор. — Профессор, сникший было, вновь воспрянул духом. — Я человек практичный и запасся куском ткани.

— Хорошо, расскажите подробней. Но начните с самого, наверное, интересного вопроса: где сейчас… хм, — Сужди покачал головой и щелкнул пальцами, — настоящая дочь полковника Кертиса или, как вы выразились, её разум? — Хозяин сделал подобающее вопросу лицо и спросил: — Он… далеко?

— Не близко. В пятнадцатом веке.

Лицо Сужди вытянулось, однако через секунду он улыбнулся.

— Действительно, далековато. А поближе вы не могли её услать? Ну, хотя бы за пару столетий?

— Вот это было не в моих силах. Потому что тот прибор был ограничен в работе по отрезкам во времени. В недалеком будущем можно будет регулировать его диапазон, скажем, начиная от получаса и до бесконечности.

— Он что, в единственном экземпляре?

— Да.

— И он находится…

— Не важно, где он находится. Важно то, что мне известно основное это его составляющее, композитный сплав на матрице металлического стекла. Сейчас изготовить такой сплав труда не составит. Остальное дело творчества, нужно только придать будущему прибору форму. Все зависит от фантазии.

— Как выглядит основной прибор?

— Вам это так важно знать?

— Нет, просто любопытно.

Профессор пожал плечами.

— Раз вы все равно его не увидите, я скажу. Он сделан в духе того времени, когда впервые увидел свет. Он олицетворяет собой идола одного индейского племени и вид имеет довольно отталкивающий: растопыренные семипалые руки и выпуклые глаза.

— Так-так. — У Сужди затекла нога и он принял другое положение. — У вас должны быть какие-то доказательства, иначе вы бы сюда не заявились.

— Да, вы правы. У меня есть одна запись на листе пергамента, датированная 1503 годом. Я взял её из музея якобы для работы, — соврал Харлан. — Это часть манускрипта, адресованного именно мне. Я не знаю, где вы будете проводить экспертизу, но результаты вас заинтересуют.

— Вы думаете, что я буду делать экспертизу?

— Когда прочтете, вы примете такое решение.

Сужди принял он Харлана пергамент и повертел его в руках. Затем снял очки и поднес листок к глазам: "Да, профессор, пишут вам ваши «спасительницы», оказавшиеся за полтысячелетия до этого события, и вам ещё предстоит поломать голову над этим феноменом. По возвращении мы многое расскажем вам, в частности, о том, как помогли спасти пленных детей одного несчастного племени…"

Сужди окончил чтение и скрутил пергамент.

— Из этого практически ничего нельзя понять, но, похоже, я начинаю вам верить.

— И что же подвигло вас на это, манускрипт?

— Нет, рассказ о моем дяде в ящике. Значит, вы все-таки метите в генералы ордена иезуитов?

— Нет, я хочу освободить ни в чем неповинного человека. Если хотите, во всем виноват я.

— Хорошо. Я так понял, что сплав — это главное.

Харлан развел руки в стороны.

— Сплав, — веско сказал он, потрясая руками, — это все. И его состав у меня в голове. Вы получите его формулу только тогда, когда я услышу в телефонной трубке голос полковника Кертиса. Как только он сообщит мне, что Лори вернулась, я начну сотрудничать с вами.

— А форма зависит только от фантазии, сказали вы?

Харлан небрежно махнул рукой.

— Да, сляпаем что-нибудь оригинальное.

— Хорошо. — Сужди подался вперед. — Я не очень-то верю в сказки о могуществе индейских богов, но попрошу вас сделать точную копию идола, который стоит в Музее имени Эмилио Гоэльди в Белене. По-моему, этот город находится в Бразилии, не так ли, профессор Харлан?

Лицо Ричарда приобрело цвет извести. Он почти с ужасом смотрел на Сужди. А ещё он понял, что проиграл. Некоторые из компонентов сплава, из которого был сделан идол, находились в состоянии напряжения, он был как бы в рабочем состоянии, на какой-то определенный цикл его хватит — скорее всего, на одну реинкарнацию, которой не воспользовались Лори Керстис и Конори, — а значит, не составит труда сделать анализ и получить формулу сплава. Охрана в музее Сильвио Мелу была надежной, но если Сужди поверил в рассказ и заинтересуется идолом, то охраны, конечно же, будет мало. Очень мало.

Сужди внимательно наблюдал за реакцией Харлана — так мог сыграть только артист, которого внезапно хватил паралич. Нет, это не игра, думал ливиец. Но в сказку тоже не верил, как и в манускрипт. Однако перед глазами стояли безумные глаза его пленницы, увиденные им на экране телевизора в следственном изоляторе. Тогда он тоже подумал, что идет телепостановка и играют классные актеры, потом… На этом все кончалось. Теперь ещё один акт и так сыгран! Что — это игра против него? начатая ещё до побега? в камере? они рассчитывали на его побег? А потом подготовили все для похищения, прислали сюда ещё одного лицедея-паралитика. Но он не актер, он настоящий, живой пока ещё профессор, фотография которого была взята из Сети и лежала вкупе с другой информацией на него. И невозможно представить, что происки ЦРУ могут быть такими пухлыми, граничащими не с явным мастерством и талантом, а с чем-то более высоким — где Аллах един, и Мухаммед пророк его. Нет, так далеко зайти они не могли. И там не место им, постоянно чертящим на груди крест, поминающим не живого бога, а умирающего, с неистовой жаждой представить его кровоточащие стигматы…

Было безумием поверить в то, что рассказал профессор Харлан, но наступал час молитвы. Американца увели в подвал, а Сужди, еле слышно сообщив о намерении совершить молитву, опустился на колени и поклонился. Одновременно он быстро прошептал формулы исповедания веры и первой суры Корана. Обратив взор в сторону Мекки, он начал молиться.

Кирим ни о чем не просил Аллаха, он знал, что его судьба Всевышним предопределена. Но он вслушивался в тишину, перенесясь за сотни миль в Мекку, к черному камню Каабы. Это был величайший грех, но Кирим вдруг увидел, что на камне написано: "К вящей славе Господней". Его пробрал озноб, он прогнал видение и представил себе михраб в мечете, но в нише кто-то выдолбил четыре буквы — AMDG, а из её темноты сверкали фанатичным огнем глаза молящейся женщины. Сужди стало не по себе, он попросил у Аллаха прощения и закончил молитву.

Еще не встав с колен, он твердо знал, что та женщина, которая сейчас находится в подвале его дома, в тот момент молилась. Молилась своему богу маленькому уродцу с семипалыми руками.

Кирим Сужди заранее знал, чем закончится его разговор с Аль-Мохаммедом, но все же решил встретиться с верховным кадием. Профессор Харлан уже час мерил шагами тесное помещение в нижнем этаже здания резиденции Сужди, ставшим его местом заключения, а сам хозяин, миновав ряд минаретов в центре Триполи, входил на территорию главной мечети.

В разговоре с Ричардом Харланом Сужди горячо и откровенно показал профессору свою позицию, слова о ненависти к своим бывшим учителям, которые в его представлении были схожи с врачами лепрозория, не были показными; и влага, не дающая засохнуть глазам, так и не смыла глубоко въевшиеся в их трепетную поверхность следы проказы…

Он знал, чем закончится беседа с верховным кадием, однако не думал, что пойдет против собственных правил. Во-первых, дело было необычным. Во-вторых, на благо. В-третьих, если второе исключалось, его правила, установленные им же самим, снова вступали в силу. Это была широкая тема, где отголосками пронесутся слова: "Я бы не позволил родителям зачать будущего гения". И четвертое: Кирим Сужди не во всем был согласен с Учителем. В частности, Каддафи толковал роль спорта, искусства и науки в жизни общества как насаждение невежества, насилие. Учитель не раз говорил, что все методы обучения — современные, прогрессивные — не имеют право на жизнь. Человек обладает естественным правом на знание, освобожденным от диктата, фанатизма, преднамеренной трансформации склонностей и понятий. Отрицая диктат, Каддафи был диктатором.

В 1979 году указом Учителя в Ливии было введено новое летоисчисление, которое отличалось от принятого во всем мусульманском мире. Новая эра стала исчисляться не с 622 года, хиджры, когда пророк Мухаммед переехал из Мекки в Медину, а с даты его смерти, с 632 года. Кроме того, все изречения из Корана, которые всегда выставлялись в самых людных местах городов Ливии, по приказу Учителя были заменены фразами из его произведения, "Зеленой книги". И для того, чтобы в конце концов большинство священнослужителей Ливийской Джамахирии назвали Каддафи еретиком, он заявил, что хадисы или тексты священного писания не являются обязательным условием верования в Аллаха. Веря в единство Всевышнего, Каддафи отрицал это.

Богобоязненный Кирим Сужди в вопросах веры и науки стоял особняком от Каддафи, такого же мнения придерживался и верховный кадий, к которому направлялся Кирим. Он знал и предвидел, чем закончится их беседа, но хотел получить от кадия если не благословения, то ещё раз услышать из уст старого владыки некоторые из догм Ислама; и Кирим ещё более уверится относительно своей позиции в этом вопросе.

— Что привело тебя ко мне, Кирим? — спросил кадий, обменявшись с Сужди традиционными приветствиями. Через высокие окна в комнату врывались солнечные лучи, освещая богатое убранство помещения. Подали чай, и кадий, не мигая, смотрел на гостя. Аль-Мохаммед был невысокого роста, его смуглое лицо носило глубокий отпечаток ума. Он был непререкаемым авторитетом в вопросах религии.

— Я бы хотел поговорить с вами, учитель, о вопросе, который касается науки. Он, как мне кажется, так или иначе задевает сокровенные аспекты нашей религии.

Практически Сужди ничего не сказал, но, отставив пиалу с чаем, выжидающе смотрел на кадия.

Кроме религиозного влияния, Аль-Мохаммед имел вес и в политических делах страны, поэтому был дипломатом. Сужди ничего не сказал, Аль-Мохаммед ничего не понял. Не видел он и колебания со стороны гостя, которое так или иначе в ходе разговора конкретизировало бы вопрос. Опираясь на слово «наука», которое произнес Сужди и которое показывало верховному кадию главное в туманной фразе гостя, он заговорил, и его предложения витиеватые, но законченные, подобно завиткам арабесок, украшающих комнату, сплелись в общий ответ на вопрос.

— Тот, кто изучает Коран правильно, может впоследствии толковать, что изучение Бога и Вселенной поощряется. Хотя слово «изучать» здесь не совсем уместно. Священную книгу можно выучить наизусть и сказать, что она изучена. Но это в корне неправильно. Важно не заучить священные слова, но правильно истолковать их. Именно толкование Корана открывает нам глаза на многие вещи. Исходя из этого, я твердо могу сказать, что нет науки чуждой Аллаху, его творениям. Никакое знание не может идти вразрез с предписаниями Ислама. Это касается твоего вопроса, Кирим, который ты относишь к науке. Ты можешь уточнить вопрос, но общий ответ ты уже получил.

Сужди понял верховного кадия; в его ответе было все — и сам ответ, являющийся собственно окончанием короткой беседы, и довольно прозрачный намек на продолжение.

— Спасибо, учитель. Я все-таки уточню. Этот вопрос касается души, человеческой души.

И снова для его преосвященства туман. И вновь он без промедления отвечает.

— В Коране, который я трактую, как мне кажется, правильно, нет сколько-нибудь точного определения слову «душа». И это верно, поскольку подталкивает и наставляет на размышления — о чем я уже говорил. Трактовка, а не изучение, — это и есть размышления, это духовная пища, она питает и ведет к совершенству понимания. Однако напрямую связывать их с Книгой Откровений не стоит. Будет Судный День, каждой душе воздастся по заслугам. Это наша мораль, ибо Аллах говорит: "И кто сделает хоть малую толику добра, обязательно будет за это вознагражден; а кто сотворит хоть малую толику зла, непременно понесет за это наказание"…

Выходя из мечети, Суди получил то, за чем приходил: нет науки, чуждой Творцу. И он должен соприкоснуться с тайной, которая и приобрела смысл в слове «наука» в беседе с верховным кадием. Она бы так и называлась — тайна, вполне подходящее слово, озаглавленное вначале профессором Харланом девизом таинственного ордена иезуитов: "К вящей славе Господней"; но профессор конкретизировал (чего не сделал в беседе с кадием Сужди), отчего тайна высохла до слова «наука». Но отнюдь не стала безынтересной. Наоборот, слова "композитный сплав на матрице металлического стекла", как трафарет, очень точно накладывались на другие: "Ad majorem Dei gloriam", отчего смысл их, пока расплывчатый, становился как бы объемным, весомым. Нужно только сделать несколько шагов в этом направлении, приблизиться и рассмотреть: что же кроется за тем расслоение букв.

На секунду Сужди почувствовал головокружение, будто истина внезапно приоткрыла перед ним завесу; но он не сумел рассмотреть, что там. Однако сразу после этого он в который уже раз вспомнил глаза молящейся своему уродливому богу женщины. И снова ту же женщину, но с другим выражением глаз. Это был один человек, но в то же время — совсем разные люди, и в этом заключалась тайна.

Прошло не более трех часов, а Кирим, решившись окончательно, ступил на борт самолета, совершающего рейс Триполи — Рабат. Вместе с ним летели четыре человека. Из столицы Марокко им предстоит долгий перелет через Атлантику. Не пройдет и суток, как Сужди со своими товарищами сойдет с трапа самолета в городе-порте Белен в Бразилии.

Ангола, юго-западный приграничный район, ГЭС, 6.30

Сегодня дежурным электриком на гидроэлектростанции заступил человек по имени Бласко. Кроме него, за пультами устройств автоматического контроля и управления в машинном зале находился оператор. Бласко вышел из зала в туалет и приветственно махнул рукой часовому, который методично обходил трансформаторную подстанцию. Другой охранник находился выше — между затвором плотины и «ногой» тельфера. Коротая время и зябко поеживаясь после прохладной ночи, он довольно энергично прохаживался вдоль плотины — до того места где кончалась площадка и нависала бетонная стена; за ней шумела вода, переливаясь через гребень.

Часовой ответил на приветствие Бласко и, не таясь, прикурил сигарету. Отсюда его не видно, здания спеццентра находились далеко внизу. Правда, за курением его могли заметить охранники тюрьмы, но там свои ребята, никогда не сдадут.

Время было раннее. Стряхивая пепел и наблюдая, как ветром несет его в сторону центра, часовой окидывал окрестности будничным взглядом. Глаза его привыкли к однообразной картине, которая другому показалась бы красивой. Конечно, в расчет не шли ГЭС и серые коробки строений, но вода, падающая с многометровой высоты, вечные воронки чуть поодаль и обступившие реку джунгли, лишь кое-где прорезанные асфальтом дорог, не могли не вызвать восхищения.

Часовой смотрел буднично. Из десяти часов, которые остались до конца наряда, на посту он отстоит четыре и шесть часов проспит на кушетке в комнате отдыха караула. Потом он и ещё десять его товарищей сядут в автобус спеццентра и поедут в город. Городок не ахти какой, это, конечно, не Амбриш на побережье Атлантического океана, где раньше базировалось их подразделение, но и там можно неплохо провести время. До десяти часов вечера следующего дня — воскресенья — у него будет двадцать восемь часов, и за эти часы произойдет многое. Это, как всегда, хорошая выпивка, девочки и… косые взгляды полицейских, которые не любили боевиков «Мерака».

Солдаты появились здесь год назад и сделались в городе хозяевами. Они позволяли себе все, вплоть до откровенных и показных отказах заплатить по счету в ресторане; честно и добросовестно отработавших свое проституток нередко посылали куда подальше.

С одной стороны, это хорошо, думал часовой, что их перевели сюда, в глухомань, почти к самой границе, потому что в Амбрише вот так оторваться им никогда не удавалось. Здесь они были по-настоящему хозяевами, это был их город.

Часовой докурил сигарету и бросил окурок в воду. Он тотчас пропал из виду, но солдат мысленно провожал его: дальше, дальше… вот он сейчас кружит в водовороте, погружается разбухает и уже мелким мусором стремительно появляется на поверхности… следующая воронка успевает поглотить только часть, остальное попадает в быстрое пространство между водоворотами… За излучиной, которую скрывало административное здание центра и три вертолета на площадке, «зрение» часового ослабло. Он вздохнул, поправил автомат Калашникова и пошел, огибая здание трансформаторной подстанции. Зайдя за угол, остановился.

Перед ним стояла женщина.

— Сделай вот так. — Она подняла над головой руки. И тут же опустила их на шею часовому.

Когда сознание вернулось к нему, над собой он увидел серый потолок машинного зала. Рядом, скованные наручниками, лежали его напарник и оператор станции. Дежурный электрик навытяжку стоял перед странной троицей. Среди незнакомцев часовой тут же узнал свою обидчицу. Но главным в этой компании был высокий седоватый мужчина в черном берете. Их экипировка не вызвала у часового сомнения: диверсанты.

Он уверился в этом окончательно, когда диверсанты прямо у него на глазах извлекли из рюкзаков четыре мины, формой схожие с рожком автомата Калашникова, только в несколько раз больше. Они весело мигали красными лампочками.

Видимо, Бласко получил какие-то указания, потому что после кивка главного он подошел к пульту управления и понизил питание. Стрелки приборов резко отклонились влево и застыли почти на нулевой отметке.

Мужчина в берете посмотрел на часы и не отрывал от них взгляда до тех пор, пока в зале не раздался телефонный звонок; прошло около двадцати секунд.

Полковник Кертис взвел курок пистолета и приставил дуло к виску Бласко. Дежурный поймал его ледяной взгляд, сглотнул и снял трубку.

Звонок был из штаба центра.

— Алло, дежурный? — голос коменданта Витара Калатравы был слегка раздражен. — Бласко, кажется?

— Да. — Бласко старался не думать о пистолете у своего виска и заметно волновался, поэтому ответ его прозвучал сухо. Он постарался взять себя в руки.

— Что случилось? — спросил комендант. — У нас упало напряжение.

— Да, я в курсе. Не могу сбросить воду. Вышел из строя мотор на тельферной тележке, а мне нужно поднять затвор, чтобы вода пошла к турбине.

— Черт… Сколько вы провозитесь?

— Боюсь, что долго, комендант. Запасного мотора у меня нет, а у старого, видимо, сгорела обмотка.

— Переключите нас на автономный режим.

— Конечно, я сделаю это. А… вы не поможете мне?

— Что я могу сделать?

— Поднять задвижку.

— Я?!

— Не вы лично, коммендант. Я говорю о помощи вообще. Затвор очень тяжелый, его не вытянут и двадцать человек, а с вашей помощью мы справимся за две минуты.

— Говорите яснее.

— Мне нужен вертолет. Трос с крючком я найду. Мы зацепим один конец к вертолету и поднимем затвор. Однажды мы уже делали так, два года назад случилась точно такая же ситуация… Алло? Вы слышите меня, комендант?

— Я думаю.

— Всего две минуты. Теперь я опасаюсь за автономную станцию. Очень старое оборудование. В тот раз мы справились быстро.

— Хорошо, ждите вертолет.

— Когда?

— Я сейчас же отдам команду.

— Большое спасибо, я пока приготовлю трос.

Кертис убрал пистолет и указал глазами в угол комнаты. Дежурный послушно отошел.

Зенитно-ракетный комплекс ПВО, юго-западный приграничный район Анголы

Контролер станции слежения и наведения ракет ПВО увидел отметку, появившуюся на экране радара. Отметка поползла вверх.

Кто это? — подумал контролер, но ответ уже знал: кто, как не вертолет «Мерака». Чтобы убедиться в этом, нужно было сделать одну из двух вещей: вызвать по радио вертолет или переключить радар на режим автоответчика. Попадая в зону действия луча радара, ответчик автоматически сообщал на станцию слежения опознавательный код объекта и высоту полета.

Контролер переключил тумблер. Теперь в режиме опознавания радар мог фиксировать только те объекты, которые несли на себе код, зато другие объекты, если бы таковые были на экране, исчезли. Но объект был один, и он отозвался кодом 4-0-3, о чем говорила отметка на радаре и сопровождающая её запись. Код 4-0-3 принадлежал вертолету спеццентра «Мерак», борт был закодирован по номеру, который тремя белыми цифрами выделялся на камуфлированной поверхности хвостовой части боевой машины.

Контролер не изменил своего настроения, не было причин, он остался спокоен, но вызвал борт по радио.

— Четыре-ноль-три, это диспетчер.

— Привет, служба. Слышу тебя, — отозвался в эфире слегка искаженный голос пилота. — Не вздумай стрелять.

Контролер улыбнулся. Он узнал голос летчика Роберто Байя, они не раз разговаривали в эфире.

— Решил полетать?

— Ага. — Роберто подмигнул второму пилоту. Тот смотрел вниз, высматривая площадку для приземления. — Что-то случилось на гидроэлектростанции, просят помощи.

— Надеюсь, ничего серьезного?

— Да нет, нужно поднять какую-то штуковину. Ну все, пока, снижаюсь.

Отметка, обозначавшая на радаре вертолет «Мерака», начала уползать в сторону и вскоре исчезла. Контролер снова переключился с режима автоответчика на обычный.

Когда Роберто, придерживая головной убор, спрыгнул с подножки вертолета, ему показалось, что его ноги даже не коснулись земли. Паола Бенсон буквально снесла его подсечкой, и летчик, падая, ударился головой о бетон. Второй пилот тоже ничего не понял — откуда здесь эти люди? — когда он садился, внизу был только один человек, Бласко. Его грубо вытряхнули из кабины и замкнули на запястьях наручники.

Прошло полминуты, не больше, и он уже находился в компании пятерых человек: двух часовых, двух электриков и командира Роберто Байи.

Кертис указал рукой на юг.

— Советую вам поторопиться, ровно через две минуты мы взорвем плотину.

Он был серьезен, это поняли все.

Второй пилот первым сделал шаг в указанном направлении. Убегая, он оглянулся: высокий садился в вертолет на место первого пилота; один за другим на борт поднялись ещё семь диверсантов.

Борт вертолета «Ка-29ТВ» "Хеликс"

"Хеликс" взревел двигателями. Бросая короткие взгляды на приборы, полковник уверенно поднял вертолет, набрал высоту и, бросая машину вправо, резко взял направление на тюрьму центра.

Джулия сидела рядом с полковником. Глядя, как уверенно Ричард управляется с русской машиной, она улыбнулась. На дисплее качнулся искусственный горизонт. Делая поворот, Кертис одновременно опускал вертолет. Потом он резко сбросил газ до двух тысяч оборотов. Двигатели тут же отозвались, приводы замедлили вращение винтов, вертолет стремительно снижался на тюремный двор.

Джулия смотрела вниз, она была спокойна. На ней, как и на остальных, был камуфлированный набор одежды — брюки, майка с короткими рукавами, бронежилет. Поверх бронежилета многочисленными карманами топорщилась «разгрузка». Все это было бельгийского производства, включая холодное и огнестрельное оружие. Джулия поправила микрофон на каске и два раза плюнула в него.

— Сто пятьдесят метров.

— Сто пятьдесят, — хором отозвалась команда в десантном отсеке вертолета.

По интеркому раздался голос Бесси Нильсен:

— Сара, почему ты раньше не сказала, что напрокат нам дадут русский "Хеликс"? — Бесси Нильсен была самой высокой в отряде — сто семьдесят девять сантиметров. Она окончила военно-морской колледж в Ньюпорте, штат Род-Айлен, и имела звание лейтенанта ВМФ. Свободно владела пятью иностранными языками, при случае могла похвастаться правительственными наградами. — Ты не могла позаботиться о еврейском вертолете, попроще, а?

Сара промолчала.

— Сто метров.

— Сто метров.

— Пятьдесят.

— Пятьдесят.

— Двадцать пять. — Джулия опустила бронированное забрало шлема и взялась правой рукой за поручень. — Десять. Приготовились.

— Секунду, Джулия, — отозвался полковник, — мы выйдем у подъезда.

Он резко подал вперед, и шасси застыли в полуметре от земли. Вращающиеся лопасти едва не касались стены здания.

— Выходим.

— С Богом, — напутствовал Кертис.

Джулия толкнула дверь и навскидку дала длинную очередь по окнам здания. Изнутри раздались одиночные выстрелы.

Бесси ругнулась.

— Они застрелились, полковник. — Она прострелила входную дверь здания под самым козырьком. Пригнувшись, последовала вслед за Джулией.

Паола, как обычно, работала без каски. Наушники с микрофоном поддерживала плотно обвязанная вокруг головы черная косынка-бандана, в мочках ушей болтались серьги. Паола могла сойти в это время за ди-джея, но ди-джеи не раскрашивают лиц в боевые цвета племени барикутов, а её лицо было похоже на морду зебры. Едва ноги коснулись асфальта, она сгруппировалась и перевернулась через голову. Еще секунду спустя, она, широко расставив ноги, распласталась на дороге и мощным огнем прикрывала остальной десант.

Ее действия повторили Фей, Дороти и Инга Хоугленд.

— "Пятерка" на месте, — доложила Инга, выбив короткой очередью стекло в крайнем окне здания.

Паола ждала именно этого сообщения — когда последний десантник покинет машину. В отличие от других, у Паолы не было порядкового номера, все как-то привыкли называть её Танком. Поэтому её сообщение прозвучало для всех стандартно.

— Танк пошел, — спокойно сообщила она и шаркающей походкой рывками проделала путь до двери здания. — Танк на месте.

Фей закончила стрельбу и быстро перебралась к стене.

— "Девятка" на месте.

Джулия перезарядила автомат, и они с Бесси из-под колес «Хеликса» прикрыли Ингу. Ответного огня слышно не было, но все действия выполнялись «амазонками» чисто механически.

Инга перебежала к Фей.

— "Пятерка" на месте.

Джулия метнула взгляд на часы: с момента команды «выходим» прошло двенадцать секунд. Операция есть операция, все шло, как нужно, только в этот раз не прозвучал голос «десятки» — этот номер был закреплен за Лори Кертис. Джулия покинула свое место и встала по правую сторону двери. "Давай", — кивнула она Бесси, потом — Паоле: «Приготовься».

Бесси длинной очередью разнесла в щепки кусок двери рядом с замком. Паола, резко выдыхая через нос, ударила тяжелым ботинком в дверь и тут же опустилась на колено. Дав две короткие очереди внутрь здания, она подняла автомат.

Фей нырнула в проем, от которого двумя рукавами протянулся основной проход, и встала к левой стене. Паола заняла место у правой. Три, два, один — показала она пальцами и качнула головой — пошли! Они выскочили на открытое пространство коридора, стреляя каждая в свою сторону.

Кертис поднял вертолет и «попятился» от здания, одновременно он набирал высоту. Пока он не получит сообщения о том, что все караульные обезврежены, он будет маневрировать в воздухе; не дай Бог, если в вертолет вдруг полетит граната из подствольного гранатомета. Вместе с Кертисом в салоне осталась Сара. Поводя стволом автомата, она напряжено всматривалась вниз, готовая нажать на спусковой крючок при малейшей опасности. И ей с высоты выпадал неплохой шанс полюбоваться делом рук своих. Она невольно посмотрела на здания ГЭС.

Комендант Витар Калатрава вышел на улицу и ничего не понимая смотрел, как вертолет, взмыв над высоким зданием электрогенераторной, взял направление в сторону тюрьмы.

— Болваны! — выругался Калатрава. — Какого черта они там делают?! — Он вернулся в кабинет и вызвал борт по радио. — Алло, Роберто! Что за представление вы там устроили? Вам было велено поднять задвижку и пустить воду. Алло!

Комендант выглянул в окно. Ему показалось, что он слышит отдаленные выстрелы. Вертолет из вида пропал. Рука Калатравы машинально потянулась к кнопке тревоги, но в это время над зданием тюрьмы он снова увидел винтокрылую машину. Странная трескотня не прекращалась ни на секунду. Что там творится?

— Роберто, я гарантирую вам трибунал! Вернитесь, пустите воду и — марш на базу!

Внезапно пол под Калатравой заходил ходуном. Как во сне Витар увидел здание трансформаторной подстанции, которая откололась от примыкающей к ней стены электрогенераторной. Затем глухой и мощный взрыв. Станция пришла в движение, устремляясь вниз. Электроподъемник вместе с платформой только начал движение, а через него, захлестывая, уже устремился огромный вал воды; словно давая полюбоваться на себя, он на мгновение застыл. Опорожняясь, водохранилище бросило вниз тысячи тонн воды.

С ужасом смотрел Калатрава на этот внезапный катаклизм; подавленный, он был не в состоянии хоть как-то проанализировать ситуацию. Но спустя несколько мгновений им овладела только одна мысль: чтобы этот гигантский гребень не накрыл центр и его вместе с ним.

Но он зря беспокоился.

Вода обрушилась, только краем бешеного потока задевая здания, основной удар приняла на себя излучина с довольно крутыми берегами. Ломая деревья, вода устремилась в лес, но слабое сопротивление берегов все же сыграло свою роль. Отхлынувший от берегов, поток превратился в огромную грязевую воронку, сметая оставшиеся на площадке вертолеты. Потом оглушительно хлюпнул и неожиданно осел. И вода, опять-таки понемногу отступая от леса, подгоняемая ревущим параллельно потоком, начала затоплять место базирования «Мерака».

Солдаты выбирались из казарм и служебных помещений, уже находясь по пояс в стремительном потоке. Они кое-как противостояли все прибывающей воде, пытаясь определить, до какого берега ближе. Но теперь оба берега были одинаково далеко от них. На счастье «мераковцев» по объему водохранилище не было большим. Спустя двадцать минут давление ослабело до того, что некоторые солдаты могли довольно спокойно загребать руками, направляясь к берегу.

Следственный изолятор спеццентра «Мерак»

Отстреляв по магазину, Паола и Фей заняли прежние позиции у стен проема. Но огонь не прекращался ни на секунду. Пока они перезаряжали оружие, Джулия и Бесси заняли их место, и обстрел коридора продолжился. Когда автоматы щелкнули затворами, Паола и Фей швырнули по оба конца коридора по паре «пустышек». По действию «пустышку» можно сравнить со взрывпакетом, только она отличалась боевым дизайном — форма гранаты, кольцо, чека, в общем все, кроме возможности быть убитым звуковой гранатой.

Джулия снова отметила время: на артподготовку ушло восемнадцать секунд.

— Танк, «девятка» вперед! — скомандовала Джулия и кивнула Бесси: — Со мной.

Первая дверь справа по коридору вела в кабинет начальника тюрьмы и осталась без внимания. Со второй дверью Бесси проделала привычную операцию и дала по верху комнаты очередь.

Джулия ворвалась внутрь, громко и грязно ругаясь. Это был один из элементов устрашения, давление на психику. Прошло всего сорок секунд, как перед зданием опустился вертолет, и напор «амазонок» буквально сломил сопротивление караульных. В этой комнате их было трое.

— Упали!! — заорала Джулия, следуя дико вытаращенными глазами за стволом автомата. — Мордами в пол, ублюдки! Быстро!

Один солдат не успел упасть на пол и ткнулся лицом в стол. Руки его тряслись и лежали на полированной поверхности. Он самостоятельно попытался перенести их за голову.

Джулия схватила его за волосы и припечатала носом к столу.

Инга и Дороти в это время обходили здание с тыла. Какой-то караульный, стремительно покидавший объект, чуть не свалился Инге на голову. Она дала ему встать и бронированным забралом ударила в лицо. Потом глубоким проникающим ударом ноги отбросила его в сторону. Стоя на одном колене и не спуская глаз с окон, она быстро, не глядя на солдата, вывернула ему руки за спину и щелкнула наручниками.

С другой стороны, откуда шла Дороти, послышалась автоматная очередь. Инга, поглядывая на окна, быстро двинулась на звуки выстрелов. Когда она обогнула здание и вышла к его левому торцу, Дороти успела бросить в окно «пустышку». Из десяти караульных только один оказывал сопротивление. Вверху грохнул взрыв. Тут же послышался громкий кашель, который быстро стих.

— Я взяла его, — прозвучал голос Бесси.

Джулия рывком оторвала солдата от стола и приказала открыть рот. Вставив дуло автомата между челюстей ангольца, она предупредила его:

— Ты будешь делать все очень быстро. Если я замечу, что ты медленно моргаешь, я выбью из твой поганой головы мозги! — Она продолжала давить на него, хотя точно знала, что солдат выполнит любой её приказ.

Пока Джулия беседовала с караульным, Бесси взяла ещё одного чернокожего, стоявшего на посту у входа в подвал.

Паола и Фей очень удачно набрели на комнату отдыха, там находились остальные пятеро охранников. Полив огнем из двух автоматов потолок и пол помещения, «амазонки» шагнули внутрь.

Солдат потряс вид Паолы, не дожидаясь приглашения, они опустились на колени.

— Неинтересно, — буркнула Паола, убивая их взглядом.

Фей доложила, что они взяли пятерых.

— Гони их в подвал, — ответила Джулия. — Танк проверяет остальные комнаты.

Паола быстро вышла.

— Руки за голову, — скомандовала Фей. — Как стоите на коленях, так и пошли. — Она указала стволом автомата на дверь.

Солдаты потянулись к выходу.

Джулия окончила разговор с караульным, и он уже открывал дверь, ведущую в подвал. Снова взгляд на часы: ещё сорок пять секунд. В общей сложности получалось минута двадцать пять секунд.

— Он здесь, — солдат шел впереди Джулии и показывал рукой впереди себя. — Вот эта камера.

— Открой и отойди в сторону.

Солдат отошел, бросив робкий взгляд на высокую фигуру Бесси Нильсен, которая в шлеме с тонированным забралом была похожа на Робокопа.

Джулия потянула дверь на себя.

Со следами кровоподтеков на лице перед ней стоял тяжело дышащий человек. Один его глаз заплыл полностью, другой ещё можно было различить. Он слышал стрельбу наверху, уставшее от пыток тело дрожало от возбуждения. "Неужели…" — думал он, похоронивший слово «свобода». Он уже давно перестал жить, его измученным телом управлял кто-то другой, говоривший ему — вставай, иди… И он выполнял указания. Но вот сегодня утром он даже не смог встать, чтобы помочиться. Он лежал на деревянных нарах и плакал…

Джулия медленно покачала головой и обратилась к нему на его родном диалекте:

— Кирим передает тебе привет, Сеиф. Аллах акбар.

Тот быстро провел руками по лицу и торопливо ответил:

— Аллах акбар.

— Пойдем, у нас нет времени. — Она повернулась к Бесси. — Всех в эту камеру.

Сеиф тронул её за руку.

— А вы…

— Мне хорошо заплатили, — перебила его Джулия. — Но ещё не все. Остальное я получу, когда Кирим услышит твой голос.

— Он… уже на свободе?

— Да, он… — Джулия скосила глаза на приближающихся «амазонок». — Он на базе. Впрочем, не будем при них. Им не обязательно это знать. Хватит и нас двоих.

— Да-да, я понимаю.

— Пойдем, Сеиф, твои мучения закончились. — Она вызвала на связь полковника Кертиса: — Первый, принимайте груз.

Ричард быстро, но плавно опустил вертолет. Команде потребовалось несколько секунд, чтобы занять места.

— Ничего не забыли? — сама у себя спросила Джулия и захлопнула за собой дверь.

Ошеломленного Сеифа держали в прежнем состоянии, ему не давали опомниться. Единственная мысль, бившаяся в его голове, была связана со словом «свобода». Вертолет ещё не поднялся, а кто-то уже вложил в руку Сеифа спутниковый телефон. Ливийца «лепили» прямо на месте.

— Звони Кириму. Быстро. Дорога каждая секунда, — отрывисто проговорила Джулия и полезла в карман «разгрузки». — Черт, где этот номер…

Но Сеиф дрожащими пальцами уже набирал номер телефона. Джулия, не глядя на него, продолжала возиться в кармане. Бросив взгляд на Бесси, сидящую позади Сеифа, она поймала утвердительный кивок: "Есть!"

— Дай, я сама. — Джулия взяла из рук недоуменного Сеифа телефон и нажала на клавишу отбоя. — Надо же, номер телефона вылетел из головы. Бесси, продиктуй.

Джулия грешила, ссылаясь на свою память. Она свободно запоминала два десятка пятизначных чисел. Потом в каждом из чисел складывала первую цифру со второй, полученный результат с третьей и так далее. Затем она называла полученные суммы в каждом из двух десятков чисел. Это упражнением называлось тестом на оперативную память. Такие тесты проводились постоянно, и «амазонки» безошибочно выдавали ответы как в спокойном состоянии, так и после физической нагрузки. Пока Сеиф тыкал пальцем в клавиши, Бесси мысленно торопила его.

Она назвала код страны, код города и номер телефона.

— Правильно? — спросила Джулия, глядя на Сеифа.

Тот утвердительно кивнул головой.

— Отлично, Сеиф. Кирим очень надеялся, что на допросах этот номер телефона ты не сказал. — Она посмотрела на часы: — Три минуты пятьдесят секунд. Неплохо. У нас море времени.

— Хорошая работа, — похвалил полковник «амазонок». Он поднял вертолет в воздух и взял направление строго на юг.

Сара не совсем была согласна с полковником, впереди ещё много работы и придется пережить несколько тревожных минут. Но лейтенант Кантарник была уверена, что её расчеты окажутся верными.

Зенитно-ракетный комплекс ПВО

Контролер станции слежения ПВО почувствовал слабый, едва уловимый толчок. Невольно его взгляд обратился на север, где, по словам Роберто, были проблемы. Наверное, все же что-то серьезное, подумал он.

Контролер и командир комплекса обменялись красноречивыми взглядами, и командир, молча кивнув на дверь, вышел из бетонного сооружения наружу.

Станция представляла из себя стандартный зенитно-ракетный комплекс российского производства и включала в себя локатор с неподвижной фазированной антенной решеткой, обеспечивающий обнаружение, сопровождение целей и наведения на них ракет класса «земля-воздух», пусковую установку, систему передачи данных, командный пункт, бетонированный купол дзота и вертолетную площадку с сигнальными огнями.

Сейчас на площадке стоял вертолет «Ка-136», детище русских конструкторов, с двумя двигателями по две тысячи двести лошадиных сил каждый. Небольшие, но грозные ракеты класса «воздух-воздух», острыми головками торчащие из-под крылышек, придавали этой серьезной машине ещё более грозный вид.

Командир напряженно всматривался вдаль, быть может, в надежде что-нибудь увидеть, но ничего необычного не заметил. Он вернулся на место и вызвал по радио центр, хотя делал это с превеликим неудовольствием: как и полицейские, он недолюбливал боевиков «Мерака». На связь никто не выходил.

Контролер тронул его за рукав. Командир посмотрел на экран радара, где зеленоватой отметкой виднелся объект. Офицер сам переключил радар на режим автоответчика. Снова вертолет «Мерака» с опознавательным кодом 4-0-3, на экране он двигался сверху вниз, что указывало его направление на юг.

— Он идет в нашу сторону, — задумчиво проговорил командир. — А ну-ка, запроси летчика. Хотя… — Он почесал затылок. Ему вовсе не хотелось вмешиваться в дела «Мерака», неоправданно засоряя эфир, тем более что разведчики этого не любят. Тем не менее они иногда охотно перебрасывались шутками в эфире. С другой стороны, командира станции беспокоило сообщение летчика о проблемах на ГЭС, затем толчок, отдаленно напоминающий взрыв. И последнее — центр не отвечал на вызов по радио.

Командир повернул ручку тонкой настройки, проверяя правильность нахождения на волне международного аварийного канала, и уже через секунду понял бесполезность своих действий: кто-кто, а «Мерак» не будет взывать о помощи троекратным mayday на этой волне — хоть у них там даже случилось землетрясение.

— Какая у него скорость?

— Примерно сто тридцать узлов, курс прежний. Что будем делать? Контролер вопросительно смотрел на командира. Он ещё ни разу в жизни не нажимал на кнопку пуска ракет. Ему очень хотелось хоть однажды сделать это, пустить ракету в кого угодно, даже в Роберто.

— Ничего, — ответил командир. В отличие от младшего товарища он ракеты пускал несколько раз. Это случилось на испытательном полигоне в пустыне Бетпак-Дала, неподалеку от города Приозерск, Казахстан, где ангольские товарищи осваивали новые комплексы ПВО. Под конец обучения им дали несколько раз пальнуть по воздушным мишеням.

— Ничего, — повторил командир по слогам, продолжая рассматривать отметку на экране. — Даже если он вздумает пересечь границу, мы ничего не сможем сделать… Вот мразь, он, кажется, прибавил скорости. Сколько?

— Сто сорок узлов.

— Чертов сукин сын! Как было спокойно, когда здесь валили лес и сплавляли его по реке.

— Расстояние до границы уменьшилось до двух миль, — сообщил контролер. — Мы должны предупредить летчика, что он приближается к пограничной зоне.

Ландшафт местности не позволял вертолету уйти из-под лучей радара, как бы низко он не летел. Приближаясь к границе, он был поставлен в такие условия, при которых основным моментом становился перепад высоты между станцией сопровождения целей и наведения ракет ПВО и любой точкой траектории полета. Вертолет шел "под горку", так и так попадая под облучение радаров.

Полковник Кертис вел вертолет, то и дело меняя высоту, словно ступал по невидимым воздушным ступеням, спускаясь все ниже и ниже, держа курс прямо на станцию ПВО.

— Нас заметили. — Джулия повернула голову к полковнику.

— И давно, — ответил Кертис.

— Надеюсь, они не плюнут в нас ракетой.

— Сейчас мы отобьем у них охоту плеваться.

Полковник резко изменил курс, отворачивая примерно на сорок градусов к западу и подавая штурвал на себя. Скорость он не менял, в пологом пикировании вертолет бросило в сторону.

Кто-то из амазонок грязно выругался, посылая проклятья в адрес пилота. Кажется, это была Бесси.

Внезапно курс вертолета изменился, сейчас на экране радара отметка смещалась вниз и влево, что указывало курс юго-запад. Если это и был маневр с определенными целями, то командир станции понял летчика: воспользуйся он сейчас ракетой «земля-воздух», а борт 4-0-3 отведет её от себя, используя новейшие тепловые, инфракрасные или другие ловушки, которыми он был напичкан до отказа, то ракета понесется в сторону Намибии, благо радиус действия ракеты позволял ей унестись довольно далеко. И где она упадет, одному только Богу известно. Можно пустить в ставший ненавистным вертолет и пару, и четверку ракет, одна из которых поразит цель, но другие… Отсюда последствия, тут даже плевать нельзя в сторону границы.

— Вот мразь! — снова выругался офицер и только по одной причине «Мерак». Он никогда не нажмет кнопку, чтобы послать в вертолет военного центра ракету, будь они трижды нарушителями границы и какие бы цели они не преследовали. Его никогда не оправдают, останутся правы они, и доказательств тому будет предостаточно. Одно обвинение уже стояло в ушах командира ракетного комплекса: боевая машина выполняла задание близ границы, а какой-то мудак из ПВО выпустил в неё ракету теплового наведения на цель. Да, летчик не отвечал на запросы, но на то у него имелись предписания от командования, и разве вам мало было кодового сигнала, который постоянно торчал у вас перед глазами? И еще: разве вертолет пересек границу? Командир мог бы и оправдаться, сказав, что уж кого-кого, а их, ПВО, должны были бы предупредить, но и на этот вопрос он знал ответ: «Мерак». Это подразделение разведки, куда доступ умов ПВО строго запрещен.

Нет, этот вертолет и летчик внутри него просто выводили из себя командира. Сейчас отметка двигалась уже влево, курс — строго на запад, вдоль границы, на расстоянии от неё меньше чем в полмили, и продолжала снижаться. И скорость увеличилась. Сейчас вертолет пер со скоростью, превышающей сто пятьдесят узлов. Еще немного вниз, и он уйдет из зоны досягаемости радаров.

— Он не думает пересекать границу, — сказал офицер, успокаивая сам себя. — Конечно, не думает, зачем ему это? Он просто щекочет нервы — себе и нам. Черт, он что, хочет преодолеть звуковой барьер? — Командир снова вызвал центр, там по-прежнему молчали.

Джулия сверилась по карте и посмотрела влево, наклоняясь и касаясь плеча полковника. Сейчас они шли параллельно реке.

— Пора, Ричи, поворачивай.

И снова Кертис заложил крутой вираж, не сбавляя скорости. На этот раз угол поворота составил больше 50 градусов, стрелка указателя крутизны резко дернулась. Сзади выругались уже два человека, в этот раз досталось и второму пилоту.

Зенитно-ракетный комплекс ПВО

— Смотрите! — Контролер постучал ногтем по экрану радара: вертолет снова изменил курс, он летел на юг, к границе.

— Вызывай его! — рявкнул командир. — Кажется, я знаю причину: этот ублюдок мертвецки пьян. Или… Эй, четыре-ноль-три, мать вашу!

— Дайте я, — контролер выставил ладонь вперед. — Роберто, вызываю борт четыре-ноль-три…

Командир покачал головой.

— Поздно. Он ушел.

Внезапно на экране сменился код метки, теперь вместо 4-0-3 вертолет летел с опознавательным кодом 1–0. Через две секунды отметка на экране радара пропала. Командир сжал кулаки.

— Кто бы это ни был, он ушел. Он здорово все рассчитал.

Зенитно-ракетный комплекс ПВО, Намибия

Намибийская команда ПВО также была обеспокоена необычными воздушными маневрами вблизи границы, но они так и не узнали, пересек ли объект границу или нет. Он пропал с экранов радаров примерно в двухстах метрах от границы и больше не появлялся. До сих пор воздушное пространство на этом участке не нарушалось ни разу, намибийские пограничники не видели смысла в нарушении рубежей со стороны Анголы. Хотя после известных событий 1997 года и Ангола, и Намибия ощетинились на некоторых участках границы ракетами.

Воздушные объекты ангольцев не раз появлялись в непосредственной близости — в миле, полутора от водораздела, и так же неожиданно они исчезали в хаосе коридоров лесистых холмов.

Чернокожий оператор ракетного комплекса ещё раз покрутил ручку настройки, отыскивая пропавший объект, и неожиданно поймал себя на мысли, что с таким же успехом мог бы покрутить пальцем у виска — результат был бы тот же. Вскоре это занятие ему надоело.

Борт вертолета «Ка-29ТВ» "Хеликс"

Кертис не мог скрыть улыбки. Он выдохнул с облегчением и передал управление Джулии. Сару сидела у правого борта, слегка ссутулясь. Каска лежала на коленях. Глаза у Сары были усталыми, слегка покрасневшими. Поймав взгляд Кертиса, она улыбнулась. Полковник поднял большой палец:

— Ты все очень точно рассчитала, девочка.

Сара кивнула и приложила ладонь к щеке. Полковник понял её.

— Отдыхай. — На Сеифа Аль-Харби он даже не взглянул. Один из лидеров ливийской террористической группировки сидел, согнувшись пополам. Его тошнило. Инга и Паола, сидевшие по бокам от Сеифа, терпеливо сносили запах, который исходил от бывшего заключенного. От него пахло давно не мытым телом и рвотой.

— Сэр! — крикнула Сара. — Теперь обороты можно сбросить, расход топлива неоправданно высокий, может не хватить.

Полковник, вернувшись на место, сбавил скорость.

Они летели низко, бреющим полетом, внизу желтела необъятная пустыня Намиб. Несущие винты вертолета тугим потоком вспарывали песчаную поверхность, и тучи желтой пыли неотступно следовали за машиной. Когда прошли около двухсотпятидесяти миль, полковник изменил курс на запад. Еще столько же — и впереди появится океан…

Ричард бросил взгляд на топливомер, горючего оставалось не так много дальность полета «Хеликса» составляла восемьсот километров, но на умеренной скорости хватит вполне. Кертис был вынужден маневрировать у самой границы на предельной скорости, на какую был способен «Хеликс», и израсходовал много горючего: мощная силовая установка буквально обжиралась топливом, выбрасывая в атмосферу смесь отработанного газа и не успевшего сгореть керосина.

Сейчас, оставляя позади себя крупную рябь потревоженной воды, вертолет низко летел над океаном. Под ровный гул моторов команда мирно дремала. Джулия снова сверилась с картой.

— Пора объявляться, Ричи, мы в нейтральных водах.

Полковник послушно поднял машину. Стрелка указателя высоты остановилась на отметке шестьсот метров. Почти тут же сработала система оповещения об облучении вертолета чужой РЛС.

— Радар, — передала Джулия, продолжая следить за приборами. Луч радара не прошел мимо, его интенсивность возрастала. Это могло означать или авиационный радар, или радар, установленный на корабле точно по курсу следования вертолета. И расстояние это с каждой секундой сокращалось.

Джулия настроила радиостанцию на частоту 122,5, общепринятую для переговоров в небе.

Прошло десять минут, и Кертису показалось, что прямо по курсу он видит две точки. Полковник определил расстояние до них в десять миль, максимальное, с которого невооруженным взглядом можно разглядеть объект типа самолета.

Джулия засекла время, ровно за одну минуты объекты увеличились на треть, они шли прямо на «Хеликс» курсом запад — восток. За дальностью расстояния они казались птицами, парящими над океаном. Джулия вычислила скорость сближения, "птички парили" на скорости сто пятьдесят узлов. Еще три минуты — и они будут в десятках метров от «Хеликса».

Сравнивая движущиеся объекты с птицами, полковник не ошибался: сейчас он явственно различал их хищные контуры. К концу четвертой минуты они превратились в пару атакующих вертолетов «Аппачи».

На частоте 122,5 раздался голос:

— Запрос борту с опознавательным кодом один-ноль. Ребята, у меня неприятности на борту, кронштейны еле держат ракету. — Один из вертолетов задрал нос, показывая русскому «Хеликсу» управляемую ракету AIM-120 класса «воздух-воздух» под днищем машины. — Вы приближаетесь к эскадре ВМФ США, и нам не нравится, когда вокруг наших кораблей кружат НЛО.

Голос летчика посерьезнел, он уже заходил в хвост «Хеликсу», читая его бортовые номера.

— Борт 403, подтвердите литеру вашего кода. Я «Кобра-2», подтвердите литеру.

Кертис поправил микрофон.

— "Кобра-2", я «Глория-один-ноль». Как понял?

— "Глория-один-ноль", подтверждение принято.

Двойка «Аппачей» лихо развернулась перед «Хеликсом». Пилоты явно демонстрировали свой класс. Сейчас они выровнялись, взяв вертолет в «коробочку», и летели на максимально близском расстоянии от его бортов. Через стекла кабин были видны лица пилотов. Они улыбались и дружески махали руками.

Бесси толкнула в бок Паолу.

— А ну-ка, покажись им.

Паола махнула рукой и широко зевнула. Черно-белые полосы на лице пришли в движение.

Бесси поежилась.

— Действительно жутко. Сиди на месте, а то летчики утопят свои машины.

На связь снова вышел пилот «Аппачи».

— Я «Кобра-2», хорошо идете, ребята, только отверните на три градуса вправо.

Следя за маневром «Хеликса», пилоты «Аппачей» повторили его движения.

— Неплохо. — Последовала пауза. Затем, явно преодолевая любопытство, пилот сказал: — Не знаю кто вы, ребята, но эскортируют вас как Президента. — Летчик деликатно напрашивался на ответ.

Джулия хмыкнула и удовлетворила любопытство пилота.

— Слушай, друг, на вашем авианосце есть женский туалет? Приготовь семь отдельных номеров. Три с лишним часа в воздухе, сам понимаешь.

— Сделаем, — ответил совсем другой голос. — Сейчас я быстренько все приготовлю.

Сверху неожиданно раздались громкие хлопки, похожие на выстрелы. Оставляя позади темную полосу дыма, вперед рванул атакующий истребитель F-18 «Хорнит».

— А этот откуда взялся? — Кертис недоуменным взглядом проводил боевой самолет ВМС США.

На связь снова вышел пилот «Аппачи».

— "Глория-один-ноль", впереди «Нью-Джерси», видишь?

— Понял. — Только сейчас полковник увидел перед собой черную полоску. Это был авианосец США «Нью-Джерси», несший на себе десяток «Хорнитов» и пятнадцать штук «Аппачей», курсирующий в нейтральных водах близ Намибии. Это был обычный рейд; два дня назад командующий эскадрой получил приказ задержаться и прилагающиеся к приказу инструкции. Это было неплохо. Совсем неплохо, черт побери, хоть как-то разнообразятся серые будни утомительных и скучных вахт.

После посадки F-18 по кораблю молнией распространилась весть о гостьях; команда дружно высыпала на палубу, все смотрели в небо, на зависший над головами «Хеликс».

Вертолет примостился в хвосте «десятки» "Аппачей", и первой, придерживая рукой автомат, на палубу ступила Паола Бенсон.

Белен, Бразилия

Луиза Мелу отпустила служанку и направилась в кабинет мужа, чтобы пожелать ему спокойной ночи. Часы показывали половину девятого вечера. Луиза чувствовала себя неважно. Сегодняшний день выдался необычайно влажным, ветер дул с северо-запада, смешивая морской воздух с болотистыми испарениями острова Моражо. Больная женщина отчетливо представила себе нездоровую атмосферу болот, гнилостный туман в её воображение обрел серовато-зеленую окраску. Но это было только в её воображении. На самом деле город-порт Белен отделял от Моражо довольно широкий морской пролив, и каким бы сильным ни был ветер, он не в состоянии донести через пролив ядовитую атмосферу острова. Просто в этот день Луизе было очень плохо, и она, привыкшая за долгие годы болезни искать менее серьезные причины своим приступам, нашла их по ту сторону пролива. И от этого самообмана ей немного стало легче; значит, она не так плоха, просто это действуют на неё посторонние факторы.

Поднимаясь на второй этаж дома, где был расположен кабинет Сильвио, Луиза почувствовала себя ещё хуже: выдох стал затруднен, и в работу непроизвольно включились вспомогательные дыхательные мышцы живота, спины и поясницы. Она прислонилась к стене и поднесла ко рту карманный ингалятор с препаратом на основе адреналина. Глубоко вдохнув распыленную взвесь, она почувствовала облегчение.

Внизу дважды прозвенел дверной колокольчик. Луиза встрепенулась: "Наверное, это Филиппе приехал из Форталезы, — радостно подумала она, — и привез погостить нашего внука".

Но это был не Филиппе. За дверью стояли двое незнакомых ей мужчин. Один из них с короткими седыми усами и привлекательной внешностью улыбнулся и вежливо поздоровался.

— Мы хотели бы поговорить с доктором Мелу, — сказал он по-английски. Время для визитов не совсем удобное, но мы приехали издалека, а дело у нас весьма срочное.

Луиза тоже ответила ему улыбкой. Она долгое время работала ассистентом Сильвио и знала английский язык.

— Проходите, пожалуйста. У нас иногда и заполночь бывают гости, вам незачем извиняться. Сильвио сейчас в кабинете, пойдемте, я провожу вас. Приступ астмы был снят, болезненное состояние рассеялось, и Луиза была благодарна гостям. Она шла впереди них и уже ступила на лестницу, хлопотливо сокрушаясь: — А я только что отпустила служанку. Но это к лучшему, потому что я сама приготовлю вам кофе и сок.

— В доме больше никого нет? — спросил седоусый.

Эти слова заставили Луизу остановиться. Не сам вопрос, который был более чем простым, а тон, с каким он был задан, приковал её к месту. Луиза явственно различила в голосе враждебные ноты, как совсем недавно чувствовала далекие болотистые испарения; но то был самообман, а вот ледяной голос прозвучал реально и совсем рядом. Она не знала этого человека и могла бы приписать ему характерную манеру общения, но минуту назад она слышала его мягкий и вежливый голос, который неожиданно переменился и резким контрастом снова затруднил её дыхание.

Она повернула к нему голову и натолкнулась на враждебный прищур его глаз; они ждали ответа. Луиза торопливо вынула из кармана аэрозольный баллончик.

Второй среагировал моментально, перехватывая и выворачивая за спину руку женщины. Луиза охнула и опустилась на колени. Седоусый поднял упавший баллончик и прочитал на нем название и часть инструкции.

— Отпусти её, Али. Это противоастматическое средство. — Он положил баллончик в ногах женщины. — Вы больны? У вас астма?

Широко открытые глаза Луизы, кроме страха, не сказали ничего. Но Сужди уже знал ответ. Его голос снова стал мягким:

— В таком случае, вы можете воспользоваться лекарством. Али проводит вас к креслу и проследит, чтобы с вами все было хорошо. — И он поднялся на второй этаж.

Луиза приоткрыла посиневшие губы и судорожно втянула в себя лекарственную смесь. Натужно хрипя, она посмотрела на Али.

— Что вы хотите сделать с Сильвио?

— Ай маст нот спик ту ю. — Мне нельзя говорить с тобой.

Сильвио Мелу оторвался от записей и с удивлением посмотрел на незнакомца. Тот прошел в кабинет и закрыл за собой дверь.

— Добрый вечер, доктор Мелу. Меня зовут Кирим Сужди. Я много слышал о вас и вот решил лично познакомиться. Вы не против, если я сяду?

— Да-да, пожалуйста. — Бразилец суетливо покинул кресло и протянул гостю руку. — Очень приятно. Сейчас я распоряжусь, чтобы нам подали… — Он на секунду замялся. — Хотите коньяку?

Сужди отказался.

— Нет, спасибо. Я живу на Востоке, Коран запрещает нам пить вино, хотя некоторые видят в этом запрете лазейку. Они не употребляют вино, как сказано в Коране, а, скажем, пьют тот же коньяк. Получается, что для них это не одно и тоже. Я отношусь к таким людям с презрением. Они удовлетворяют свою страсть, в тайне радуясь, что в те времена, когда писался Коран, не знали словосочетания "спиртные напитки".

Мелу недоуменно посмотрел на гостя, не зная, что ответить.

— А как насчет чашки кофе?

— Выпью с удовольствием. Тем более что вас уже опередили. Ваша жена сейчас хлопочет на кухне.

— Ну да, конечно, — пробормотал Мелу. — Прошу вас, садитесь.

Сужди принял предложение хозяина.

— По профессии я — врач, — сказал он, глядя на Мелу, — и для себя я сразу отметил характерное дыхание вашей супруги. У неё астма?

— Да, — печально подтвердил Сильвио, разведя руки в стороны. — Что делать… Луиза тяжелобольной человек.

— Хорошо, мне это на руку, — неожиданно сообщил собеседник, чем заставил хозяина побледнеть. Лицо Сужди приобрело то выражение, которое так напугало Луизу. — Значит, доктор Мелу, мы с вами быстро найдем общий язык.

Сильвио бессильно опустился в кресло.

— Кто вы? — еле слышно спросил он.

— Неважно, кто я, важно то, зачем я здесь. С вашей женой ничего не случится, пока вы следуете моим указаниям. Она сейчас в компании моего человека и на данном этапе у неё есть все. Я имею в виду ингаляционную смесь. Но в момент обострения аэрозольного баллончика может не оказаться под рукой. — Сужди показал Мелу пустую ладонь, потом приложил её к своему горлу. — Одна из самых тяжелых смертей — смерть от удушья. Но не тогда, когда вам сразу перекрывают дыхание, а тогда, когда вы ещё можете дышать, чувствуя горлом и легкими, что такая возможность есть. Есть и время почувствовать спазм, отечность, набухание кровеносных сосудов. Это очень мучительная смерть, через не менее мучительную борьбу за жизнь.

Сильвио сидел с закрытыми глазами. Ему не хватало воздуха. И он почувствовал на себе, как мучительно умирать от удушья. Прошло не менее трех минут, прежде чем он сумел выдавить из себя:

— Что вы хотите?

— Мне нужен один экспонат из вашего музея. Работа очень деликатная, поэтому я лично принимаю в ней участие. И уже сейчас чувствую, что сделал это не зря. Мои люди могли бы пропустить такую важную деталь, как болезнь вашей жены, чем усложнили бы свою задачу. К тому же я долгое время бездействовал, кровь застоялась.

— Какой именно экспонат вас интересует? — Мелу почувствовал внезапное облегчение. Если дело только в экспонате, то все не так уж и плохо. Конечно, поправился он в мыслях, это все скверно, но не до такой степени. Потом, наверное, все можно будет поправить. — Вас интересует золото? Какая-то из статуй?

— Сейчас нет. Мне нужен серебристый идол. Он и меньше, и легче.

— Идол? — переспросил Мелу.

Идол, безусловно, представлял собой ценность — археологическую, культурную, материально же он практически ничего не стоил. Но какая-то загадка в нем была. Взять хотя бы дочь Ричарда Кертиса. По словам отца, она была душевнобольной, и Сильвио лично в этом убедился, когда девушка бухнулась на колени перед идолом. Потом, буквально через два дня, этим происшествием интересовался знакомый Кертиса, служивший когда-то с ним в одном полку. Мелу дал ему номер телефона Кертиса. И ещё — Сильвио ведь не слепой, он видел, что у основания идола был сделан срез, и имел он совсем недавнее происхождение. Добавим, что находке сокровищ и идола сопутствовало таинственное исчезновение Харлана, который до сих пор ни словом не объяснил этого значительного факта. А должен был: ведь Мелу в точности выполнил его инструкции и побывал самом ЦРУ! Чего ради — чтобы потом ломать голову над этим? Чтобы глупо играть в секретных агентов? Нет, с идолом точно что-то связано.

Мелу отогнал назойливые мысли и повторил вопрос:

— Вам нужен только идол?

— Да. Поскольку сплав, из которого он сделан, не содержит примеси драгоценных металлов, то вывоз его из страны не составит особых трудностей. Ваша задача заключается в следующем. Вы официально оформляете соответствующие бумаги, в которых будет сказано, что ваш музей продал экспонат частному лицу: накладную, счет-фактуру, квитанцию об оплате и прочее. Вы довольно известный человек в городе, и вам придется походатайствовать за нас, чтобы мы как можно быстрее покинули вашу гостеприимную страну. Потому что это в ваших интересах: чем дольше мы будем находиться здесь, тем дольше будет мучаться ваша жена.

— Это займет довольно много времени. Только утром я смогу увидеть бухгалтера, без которого ничего не смогу сделать.

— Вы можете увидеть его и сейчас. Позвоните ему и скажите, что вам предложили выгодную сделку. Назовите любую сумму, которая поднимет его с постели. Скажем, в полмиллиона долларов, десятая часть из которых пойдет ему в карман.

Глаза бразильца негодующе полыхнули.

— Я честный человек, — гордо сказал он.

— Не сомневаюсь в этом. Но я ещё ни разу не слышал о честном бухгалтере. Когда вы предложите ему сделку, он только порадуется за вас.

— Ну хорошо, а что дальше?

Сужди улыбнулся.

— Я понял вас. Через двенадцать часов после отлета самолета, где будет находиться мой человек и идол, вы сможете заявить о случившемся в полицию. Но до того времени ваша жена будет под нашим контролем. — Сужди посмотрел на часы и коротко приказал: — Звоните.

— Могу я поговорить с Луизой?

— Вы можете посмотреть на нее. Но от этого вам легче не станет. Не тяните время, доктор Мелу.

Бухгалтер ещё не спал, но был в постели. Сумма в пятьдесят тысяч американских долларов отбросила его от жены и быстро надела на него рубашку и брюки. Жена спросила, куда это он собирается на ночь глядя, — он обозвал её ехидной и выбежал из дома.

Триполи, Ливия

Конори впала в прострацию. Она не реагировала ни на профессора Харлана, который уже два дня делил с ней одно помещение, ни на суетливого человека, который больно колол её руку иглой. После таких уколов она перемещалась в мир уродливых, меняющих образ демонов: они то глумливо скалились ей в лицо, то с ненавистью сжимали корявыми пальцами горло; они приказывали ей говорить, слегка отпуская мертвую хватку, и она, не в силах перечить им, ловя эхо собственного голоса, рассказывала: "Меня зовут Конори… У меня нет другого отца, кроме Литуана. Так положено… Мои родные погибли… Я работаю… работаю… Я работаю… Нет, я исполняю обязанности жрицы… Мой Бог — Альма…" Она отвечала на своем родном языке, а демоны требовали от неё ответов на другом наречии, на котором разговаривали её новые подруги и… новый отец.

Он смутно напоминал ей Литуана — тот же возраст, такой же пристальный и глубокий взгляд… Только он был… одинок. Даже с ней, хотя называл её своей дочерью. Он улыбался, а глаза были грустными; он радостно приветствовал её по утрам — и было все в его словах: нежность, любовь, не было только чего-то главного, чего-то неуловимо важного; он говорил «спасибо», а глаза сами выражали благодарность; когда он уходил, он просил прощения — себе, но сам прощал кого-то. Он страдал. Конори чувствовала это, но помочь ничем не могла.

Она все рассказывала демонам, которые, наверное, все передавали тому суетливому человеку. Потому что он прогонял их, узнав все, что хотел. Но, видимо, у него была не очень хорошая память, потому что наступал новый день, а вместе с ним приходил и он; он больно колол её руку и все начиналось сначала:

"Меня зовут Конори… Я работаю… жрицей…"

Другой человек, которого она раньше видела в доме отца, знал несколько слов на её родном языке и старался утешить её. Он говорил: "Дети. Гит. Скоро конец. Отец ждет". Его слова были хорошими, но она почему-то не верила ему. Он говорил, что пришел спасти её. Но если её украли и он сам пришел на помощь, то почему он не выведет её отсюда, не отведет к отцу и подругам? Нет, она отчего-то не верила ему, его взгляд был виноватым, ей казалось, что его приставили к ней. Он заодно с теми, кто так похож на других, которые на её глазах убивали её народ. А у некоторых на лицах были волосы. Наверное, такие люди везде, от них нигде нет спасения, они причиняют боль, пьют душу; от этого внутри становилось сухо и пусто.

"Я Конори… Я — жрица…"

Южная Америка, 1504 год

Раскат грома был настолько силен, что молодому священнику показалось, будто воды ручья, в который он опустил ноги, пошли рябью. Громовой удар, раздавшийся с небес, был ещё и неожиданным. Ничто не предвещало грозы, день был нежарким, ласковым, утром с востока потянуло едва различимой прохладцей; легким ветром она зашумела листьями деревьев и невидимым туманом окутала все вокруг. Прохлада словно залечивала раны на зеленой листве. Раны эти открылись вчера, когда зной в своей жестокости достиг, казалось, своего пика. Раскаленный воздух отнимал у земли её свежесть, высасывал соки, иссушал корни растений и смещался полупрозрачными слоями из стороны в сторону. От этого казалось, что прямые стволы кедров изгибаются, стонут от невыносимой жары, плавятся, теряя прежнюю гордую и стремительную форму. И кроме призрачного движения воздуха — ничего. Ни одна былинка не шелохнулась, словно боялась обжечься о раскаленную среду.

Грозу ждали именно вчера, ибо предвестник её, нестерпимый зной, уже зазывал её. Он освободил небесный ярко-голубой, почти белый простор от облаков для стремительного вторжения грозовых туч; он заставил замереть все вокруг, напрячься, чтобы обрушившийся на джунгли шквал холодного ветра уложил травы на землю, придавил своим напором, согнул деревья, чтобы треск сломанных стволов дал команду более громким звукам, ударившим с небес.

Но напрасно было ожидание. Под вечер, такой же знойный и беспощадный, над джунглями пробежал ветер, под его обжигающим потоком пожухла трава, сникла листва. И не все животные смогли вынести этот последний приступ зноя: кое-где под деревьями лежали пушистые комочки мертвых пернатых; последний раз скользнув по лианам, безжизненной лентой упал на землю уж…

Может быть, ночью?

Но и ночь не принесла долгожданного облегчения. Наоборот, она усугубила положение дел: словно отвердевший, воздух не давал дышать легким, и напрасно открывали свои поры растения.

И только утро принесло небольшое облегчение. Уставшее за последнее сутки, солнце уже не напоминало о себе жаром, оно двигалось по небу яркой деталью декорации, напоминая о себе только лишь светом.

…Рыбы в прозрачном ручье метнулись от берегов и сгрудились в середине водоема. Мерно покачивая плавниками, противостоя течению, они небольшими стайками стояли на одном месте. Вот кого не затронуло вчерашнее марево. В быстрых водах ручья, который не в силу нагреть никакой жаре, его обитатели даже не заметили, что над поверхностью воды страдает природа.

Раскат грома повторился. Но он был не таким сильным, как предыдущий. Священник оторвал взгляд от вершин деревьев на востоке; поляна, где он вел проповедь, была взята в кольцо могучими стволами, скрывающими горизонт от взгляда. Он ничего не увидел, но затухающий повторный раскат сказал ему, что грозовая туча если и находилась неподалеку, то сейчас уходит.

В отличие от других он не ждал освежающих потоков ливня, не хотел видеть гнущиеся от напора воздушных масс деревья и ощущать на горячем теле долгожданную, для других людей уже переросшую в нетерпение прохладу. Индейский священник боялся грозы. Он был смелым человеком, но раскаты грома и нестерпимый блеск молний всегда рождали в его душе беспокойство, вытаскивали наружу тоскливые ноты обреченности. Это чувство крепко засело у него внутри, и он никак не мог от него избавиться. Беспокойное подсознание очень часто возвращало его сюда, на эту поляну, где в его озябшее тело били холодные струи воды. Здесь он понял все величие и справедливость богов и молился им, глотая слезы.

Сидевшие вокруг священника люди, с точностью повторившие его движение, в почтенном молчании смотрели на его лицо, тронутое печатью глубокой мудрости. Он часто собирал на этой поляне соплеменников, большинство из которых едва достигли десятилетнего возраста, и, погрузив ноги в прохладные воды ручья, рассказывал о тайнах мироздания.

Он любил эту позу — ноги в ручье, руки сцеплены перед грудью, она стала для него как бы обычной, ведь впервые о великом сотворении Мира он услышал именно на этом месте, и впервые он спасал человеческую душу, переводя слова божьей посланницы. Он говорил её устами, и слова её были настолько сильны и просты, что проникали в самые отдаленные уголки души и разума. Бог, призвав на помощь ничтожные силы этого человека, спас другого человека, и индеец понял, что это его предназначение — здесь, на земле, среди немногочисленного племени, волею Всевышнего призванного вновь возродиться. Он был первым и последним индейским миссионером, проповедовавшим христианство…

Альма был велик, и он не был низвергнут речами священника со своего царственного пьедестала, бог становился ещё величественнее, он давал о себе множество знаний, простирал руки, показывая свое могущество. И если христиане называли Всевышнего Иеговой, а мусульмане Аллахом, то здесь, в непроходимых джунглях Амазонки, он по-прежнему носил имя Альма. И по-прежнему был велик. Порой он был безжалостен к людям, но и к себе тоже. В представлении священника, где-то далеко-далеко много лет назад Бог пожертвовал своим Сыном. Здесь жертвы исчислялись тысячами, и все они были его детьми, но, может быть, они не были так значимы в глазах Бога. Тут крылось пока что-то неосознанное, было похоже на несправедливость, но священник мучительно искал ответы. С каждой проповедью, с каждым днем он приближался к разгадке, чувствовал, что истина близко, понимание где-то за теми непроизнесенными ещё словами.

Дней сотворения мира было не так уж и много, но индейский священнослужитель рассказывал только о них, затрагивая такие вопросы, о которых раньше даже не догадывался. Наверное, он самосовершенствовался, если из его уст срывались слова только что рожденные в сознании, он слово за словом вытаскивал на поверхность мудрые изречения; в голове рождались заповеди — одни он считал правильными, другие — нет. И не беда, если последние касались умов его слушателей, — он говорил, что это не от бога, это от его вечного соперника, дьявола, который искушает людские души. Но раз он есть, о нем нужно знать, понять его намерения, чтобы не допустить промаха, не позволить его глумливым мыслям просочиться в сознание и дать там ростки злобы, зависти…

Люди с интересом слушали священника, его проповеди доходили и до других поселений индейцев. Те уже знали о противоборстве сил добра и зла, некоторые на себе испытали их мощь: черные силы, посланные вечным соперником Бога, закованные в железо, прошли огнем и мечом по многим селениям. Но Бог послал другое войско, Великие Ангелы изгнали вон из этих земель злых духов. Но борьба ещё не закончена, противоборство вечно, как вечен Мир и Вселенная. Пройдет совсем немного времени, и состоится ещё одна битва. Бог мудр, он оставил свою посланницу здесь, чтобы она бдительным оком загодя предупредила об опасности. И ей беспрекословно подчинялись все. Имя ей было — Конори.

Именно это грозное имя дойдет до ушей завоевателей, которые, едва ступив на берега величавой реки, встретят мужественное сопротивление; и перо отважного капитана Франциско де Орельяно будет слегка подрагивать, когда в свой походный дневник он занесет слово «амазонка». Вторым и третьим словами будут — королева Конори.

И священник точно знал, сколько времени осталось до повторной встречи: ровно тридцать восемь лет… Знал он и имя великого конкистадора, которое по звучанию чем-то напоминало другое — Хуан де Иларио. Он знал это, ибо теперь другое предостережение звучало из уст альмаеков: "…и дрогнут в руках мечи, в железные сердца ворвется страх…"

И так будет. Слова эти разнеслись по всему побережью реки — от истоков её и до самого устья. И ежесекундно будет слышать капитан Орельяно грохот боевых барабанов индейцев, он пройдет Амазонкой до океана, но на всем пути будет встречать отчаянное сопротивление.

Королева запретила называть себя прежним именем — Лори. Тепосо не понимал этого, но твердо верил в слова Сары и Джулии. Слов было много, из них не последнее место занимали "оправдать события" и «миссия». Тепосо умудрился объединить их вместе, правда, стояли они по разные стороны туманной фразы: он теперь — миссионер, он оправдывает свое предназначение. Подобным образом дело обстояло и с Лори: она тоже оправдывает действия, и если не будет королевы амазонок по имени Конори, то что-то где-то не «состыкуется». Тепосо понимал это по-своему: чего-то важного может не произойти. Он нисколько не жалел о диадеме с черными перьями, которая сейчас украшала голову королевы, чувство горечи и разочарования не просочились в его душу, когда власть перешла к Лори. Сейчас они исполняли каждый свою миссию: одна по воле божьей, другой по велению собственной души.

Он был королем племени, касиком, но так и не стал мужем королевы. Она представляла единовластие, а он, приняв сан священника, до конца дней своих обречен был на безбрачие. Но до этого целых полгода делил ложе с Лори, и уже будучи священником, вскоре должен стать отцом. Тепосо этого не понимал, так и не должно было быть, но хитро щурил глаза, когда замечал располневшую фигуры королевы.

Прав был Литуан, когда говорил Тепосо на скромной церемонии провозглашения вождя, что молодой индеец не обязан быть на высоком уровне боевого мастерства, — трудно и почти невозможно было превзойти доблестного Атуака, — Тепосо чувствовал это, словно заблаговременно знал о свой дальнейшей судьбе. Но не беспокоился и не переживал на этот счет. Он видел, как проводит учения Лори, видел, как жрицы становились первыми женщинами-воинами. И он диву давался, наблюдая, как стрелы, пущенные рукой амазонок, метко поражают цели; как мужчины из племени урукуев, навсегда призванные в эти места, отступают под натиском амазонок, признавая и уважая их силу. И снова это было оправдано.

Сама королева не принимала участия в учебных поединках, она молча наблюдала, бросая иногда тоскливые взгляды на горизонт. Взгляд Лори проникал так далеко, что глаза её порой заволакивало слезами. Ею овладевали чувства схожие с безысходностью, в её понятии, понятии двадцать первого века, помимо расстояний присутствовало время. И если можно преодолеть сотню, тысячу, десять тысяч миль, то через время невозможно даже перешагнуть. Ни одного шага. Время виделось девушке надгробьем на собственной могиле. Прямоугольный монумент показал ей все свои двенадцать острых граней, которые соприкасались между собой, делая четкие повороты. Это не выглядело кругом, но все линии замыкались, держа в плену безрассудства и сиюминутной слабости королеву амазонок.

Ночами она плакала, подолгу сидела в храме возле Альмы и неотрывно смотрела в его очи. Она учила Оллу правильно обращаться с оружием, а та в свою очередь — смотреть «правильно» в очи Бога. Только Олле рассказала о своих чувствах королева, только одна жрица знала о страданиях королевы, хотя в надгробье, называемом время, разобраться не могла.

Олла бежала во дворец, где на троне величественно восседала королева с грустными глазами, когда на горизонте появлялась мало-мальски черная туча, и обе стремглав бежали в храм. Все жрицы почтительно удалялись, королева садилась напротив идола, Олла вставала позади бога и выразительно показывала подруге свои скошенные к переносице глаза. Лори послушно косила, чувствуя, что вот-вот сойдет с ума, и видела перед собой расплывчатый силуэт Альмы. "Давай!" — мысленно кричала Лори. И уже во множественном числе: "Давайте!! Почувствуйте, как мне плохо! Папа!.." Для того чтобы распечатать амфору и вложить туда дополнительные инструкции, у неё не хватало смелости. Там её могут посчитать слабовольной… Это все были бредовые мысли, они принадлежали человеку, который был на грани душевного срыва. Если это была болезнь, то диагноз уже знакомым надгробием постоянно маячил перед глазами. Были и другие мысли и чувства у сходившей с ума Лори: "А как же та девушка, Конори, — думала она. — Вдруг ей там понравилось, а я… Господи! Вылечи меня! Эй ТАМ! Ну разве вы не чувствуете? Пожалуйста!.."

Все грани времени давили на сознание, сжигали душу, стискивали грудь железными обручами, наказывая девушку за вольное обращение с Его могуществом.

"Выпустите меня!"

Два дня назад Лори приснился очередной кошмар: она неподвижно сидит на стуле, на ней одета белая майка, джинсы, кроссовки — боже, какое все это родное! — а с четырех сторон её окружают серые стены. Стены, которые в отличие от времени можно разрушить, разгромить, раздолбать, разорвать, пальцами расшатать по одному кирпичу. Это был кошмар, но его Лори, не колеблясь, променяла бы на свое теперешнее положение или состояние. Единственная преграда, которая была на её пути, — это время. Время, будь оно проклято! Проклято! Проклято!

Из буйного состояния Лори резко бросало в противоположную сторону. Она даже улыбалась в такие моменты. ВРЕМЯ ДОЛЖНО БЫТЬ ВРЕМЕННЫМ. Фраза эта была успокоительной, она в свою очередь рождала кучи хаотически набросанных букв. Ничего, с этим разобраться можно, думала она. В такие моменты королева выходила из тронного зала и подолгу смотрела на горизонт. А если там начинало темнеть, бежала в храм, непременно сталкиваясь по пути с Оллой. Обе, глядя друг на друга сумасшедшими глазами, тыкали пальцем в горизонт и припускались в святилище.

"Давай!" Олле казалось, что вскоре она не сможет смотреть нормально, что глаза её до конца жизни будут рассматривать собственный кончик носа. Но она самоотверженно смотрела на такую же раскосую подругу у ног идола.

"Давай!!"

Иногда грозы случались, но ни одна молния так и не проникла в храм.

Один раз ближе к ночи небо заволокло черными тучами, подруги нос к носу столкнулись возле храма воинов. Не сговариваясь, побежали в святилище. Потом, надрываясь, вынесли Альму на улицу. Они продрогли под холодными струями. Коленопреклоненная Лори к утру оказалась стоящей в грязной луже. Но молнии, полыхая над головами, не коснулись Альмы. Непослушными, замерзшими пальцами девушки зацепили идола под основание и, поскальзываясь и падая, водворили его на место. Не выдержав, Лори расхохоталась. Олла долго крепилась, но вскоре присоединилась к королеве. В то утро омовение Альмы происходило дольше обычного.

После того случая Лори надолго забылась, соплеменники в течение двух недель могли наблюдать королеву в добром расположении духа. Но потом все началось сначала и с новой силой. В конце концов Лори обозвала Альму дураком и в храме больше не появлялась.

Зато кошмары начали преследовать её чуть ли не каждую ночь. Как-то на базу «Атолл» была приглашена труппа актеров, они показали спектакль по пьесе Шекспира «Макбет». Лори долго ходила под впечатлением, и вот сейчас фраза из второго акта стала эпиграфом к её сновидениям:

"Казалось мне, разнесся вопль: "Не спите!

Макбет зарезал сон!" — невинный сон,

Распутывающий клубок забот…"

К тому же очень часто в мыслях Лори возвращалась к глиняной амфоре. Записка — ещё одна записка не давала ей покоя. Ну что стоит набросать несколько слов… но потом, если все произойдет, она уже никогда не будет сама собой, перестанет уважать себя. Да и другие тоже; она даже не представляла, как вынесет хотя бы одну усмешку в свой адрес. Лори мучалась, и на этой почве в голову лезли бредовые мысли, которые однажды сплелись в удивительный по содержанию сон.

Лори решительно распечатала амфору и вынула содержимое. Потом извлекла из несессера командора несколько чистых листов с инициалами "Х.И" и написала:

"Дорогой профессор Харлан! Пишет вам девушка по имени Лори. Не удивляйтесь, док: этой амфоре, равно как и моему посланию, пятьсот с небольшим лет. Ниже вы прочтете о событиях, которые произошли здесь, почти в центре Южной Америки, но вначале я хочу, чтобы вы сделали следующее.

Срочно свяжитесь с ЦРУ, сообщите, что 12 ноября 2003 года на борт самолета ДС-11, принадлежащего Ново-Орлеанской авиакомпании, ступят семь вооруженных террористов во главе с их лидером Киримом Сужди. Вы можете предупредить директора инкогнито. Затем с помощью вашего друга Сильвио Мелу вы вывезете идола, которого найдете вместе с сокровищами в пещере у водопада, в США. А именно на военную базу «Атолл», город Эверглейдс, штат Флорида. Под предлогом прочтения лекции об уникальных находках в Бразилии попросите полковника Ричарда Кертиса собрать в лекционном зале бойцов спецназа. Вы будете читать лекцию, поставив идола на трибуну. Я не знаю, как это произойдет — какие-то высшие силы должны позаботиться об этом, но в идола ударит молния, и души двухсот морпехов перенесутся в эту эпоху. Здесь тоже была гроза, когда двести воинов-альмаеков перед боем молились своему богу.

Детали додумайте сами, док, но, может быть, таким образом мы сумеем спасти племя альмаеков, женщин и детей.

С уважением — Лори".

Она вложила послание в амфору, отнесла в подвал храма, села напротив Альмы и стала ждать. Глаза заволокло дымкой, и она потеряла сознание…

В себя она пришла от громкого возгласа. Лори встала и огляделась. На полу храма вповалку лежали воины-альмаеки. Ближе всех к Альме находился индеец в диадеме из черных перьев. Он лежал с открытыми глазами, пытаясь подняться на ноги. После долгих усилий это ему удалось. Он посмотрел на своего соседа и что-то невнятное вылетело из его горла. Лишь с третьей попытки голос стал его разборчив.

— Ты кто? — спросил величавый индеец, глядя на своего соседа.

Тот, вставая, ответил:

— Я Сэмюэль Мичиган, сержант спецподразделения "морских котиков".

Индеец в диадеме ухмыльнулся:

— Тогда я Луи Армстронг.

— А я кто? — раздался ещё чей-то голос.

— Неважно, кто ты, — ответил другой, — а вот кто я теперь?

Вслед за ним похожие вопросы повторили двести крепких глоток.

— Ну а ты кто? — Этот вопрос адресовали ей.

— Я Лори Кертис.

— Отлично выглядишь, Лори! — После этого полковник Кертис подозвал к себе Тепосо. — А ну-ка, воин, рассказывай все по порядку, так, словно ты видишь нас впервые.

Тепосо покачал головой и ответил по-английски:

— Нет, Атуак, я видел тебя много раз.

— Это ваше второе имя, полковник? — спросил кто-то.

Раздался смех.

Потом в сне наступила пауза, и Лори увидела себя возле ворот города.

Во главе небольшого отряда стоял отец в диадеме и насмешливо смотрел на испанцев, готовившихся к штурму.

— Похоже, им придется потрудиться. — Он посмотрел на Лори. — Все будет в порядке, девочка, ничего не бойся, мы спасем тебя.

Она хотела спросить, почему только её одну, но отец, повысив голос, обернулся к воинам:

— Слушайте приказ: всем остаться в живых.

Лори проснулась вся в слезах. В голове эхом повторялись слова отца: "Всем остаться в живых!.. Всем… в живых…" Цепляясь за остатки сна, Лори пыталась крикнуть в глубину сознания: "Но там барикуты! Там людоеды! Они убьют детей!" И сон, исчезая навсегда, показал ей картину: позади двухсот воинов стояли женщины и дети. Они улыбались Лори.

Она бросилась к Литуану и стала лихорадочно выспрашивать у него, была ли гроза накануне сражения, — старый священник покачал головой: "Нет, за два-три месяца до битвы не было ни одной".

Что делать? Что делать? Лори была готова перевернуть время, вывернуть его наизнанку… Но время только ухмылялось, приобретая каменные черты Альмы, и продолжало сводить её с ума. И Лори снова сидела возле идола, но молилась только на отца, Сару, Ричарда Харлана, Джулию… Молилась на живых людей. Изваянный бог был равнодушен к её просьбам. Никто ещё не подвергался таким пыткам. Вот тогда-то Лори и обозвала Альму дураком.

Сегодня Олла, подстегнутая громовыми раскатами, вбежала в тронный зал.

— Ты что, не слышишь? — спросила она у королевы и указала вверх.

Лори махнула рукой и осталась на месте. Но неожиданно её заставили согнуться резкие и болезненные толчки внизу живота. Еще одна напасть — Лори ждала очередного наказания в виде разрешения беременности со дня на день. Проклиная темпераментного вождя и его несвоевременное принятие священного сана, Лори с перекошенным от страдания лицом воззрилась на подругу.

Олла все поняла. Она опрометью бросилась вон из зала, чтобы предупредить о близких родах королевы. К тому же нужно было успеть приготовить роженицу и совершить обычный в таких случаях ритуал.

Старшая жрица, узнав новость, велела убрать храм цветами. А за священником, читающим проповедь на поляне амазонок, срочно послали.

Темнеющий небосвод снова вздрогнул. Из-за далеких, невидимых глазу гор по небу стала расползаться чернильная зыбь. Остановилось время, замерли все звуки; но слышалось в небе шуршание фиолетовой тучи, словно и в самом деле небесный простор был твердью…

— О, Боже, — шептала королева, придерживаемая с двух сторон жрицами. Ты видишь, что это единственное в жизни, чего я боюсь.

Ее вели в храм. Живот Лори, упругий ещё час назад, сейчас казался ей огромным водянистым пузырем. При каждом шаге внутри рождались волнообразные движения, но, как ни странно, Лори не чувствовала внутри чего-то живого, которое должно и обязано быть волнующим. Одна вода. Нервно подсмеиваясь над собой, она думала, что это и к лучшему — отойдут воды и все.

Когда её вводили в храм, с неба упали первые капли дождя.

Для Тепосо-священника это была первая служба, ознаменованная предстоящим рождением ребенка. Он не был готов к этому. Но Литуан смотрел на него подбадривающим взглядом. Старый священник расположился на каменной скамье, уступая свое место более молодому служителю культа, и ждал появления роженицы.

Как только королева появилась на пороге храма, все присутствующие почему-то отвернулись от неё и воздели руки, глядя в очи идола. Лори подвели к алтарю, она опустилась на колени. Диадему из черных перьев сменил венок из разноцветных орхидей, чьи-то заботливые руки отстегнули золотую пряжку, и плащ упал с плеч королевы. Она осталась в короткой юбке и с полоской ткани поперек груди.

Событие это для всех было радостным вдвойне. Во-первых, роженицей была сама королева, и, во-вторых, это было первое появление на свет ребенка после кровавых событий, произошедших десять месяцев назад. Первое рождение ребенка — это великий и торжественный знак возрождения народа великого Альмы. И — связывая эти события воедино — это было символично: королева первой подарит своему народу ребенка.

Наверное, судя по все возрастающему беспокойству Лори и её болезненному лицу, до этого торжественного момента остались даже не часы, а минуты.

Все ждали выступления священника, а Лори приходила во все больший ужас. Последняя деталь — венок на голову — почти лишили её сил.

Широкая сапотовая лавка, установленная правее алтаря, была предназначена для нее, роды пройдут принародно, как всегда; и как только зал огласит голос новорожденного, все присутствующие выйдут из храма, чтобы уже вне святилища во всеуслышанье возблагодарить Альму. Рождение у всех народов всегда является таинством, детей посылают боги, и посему сегодня в храме произойдет ещё одно омовение: новорожденного омоют в небольшой купели, в которой готовят благовонные настои для самого Альмы. Этим действием только что родившегося человека в своей непорочности приравняют к богу. Сейчас купель, внешне похожая на чашу, исходила приятным запахом из настоя лепестков цветов и мелиссы, две жрицы держали наготове широкие полотенца. А пока все забыли, казалось, о роженице и смотрели в рот священнику.

Новые толчки внутри Лори совпали с первыми словами Тепосо.

— Братья и сестры, — довольно неуверенно начал он, сказав о святости обряда и о его чистоте. Литуан согласно наклонил голову. Молодой служитель продолжил: — Но не можем мы не вспомнить в этот торжественный момент о том, как Бог создал Мир. Всего шесть дней потребовалось Всевышнему, чтобы засветило солнце на небосклоне и побежали по земле ручьи. Бог создал человека, насадил землю рыбами и птицами, фруктовыми деревьями.

Бледная Лори чувствовала, глядя на Тепосо, что сейчас зайдется в неудержимом смехе. Нет, она просто расхохочется во все горло. В те дни, когда "избранник чужого племени" выведывал у неё содержание Библии, Лори отмахивалась от него, и более-менее глубокие познания из Книги молодой индеец почерпнул из беседы Джулии с Аницу. Те слова глубоко запали ему в душу, с тех пор, не получая больше никакой дополнительной информации, он добавлял к уже познанному свое — иногда точно попадая, иногда нет.

Лори уважала обряды альмаеков, но молила Бога только об одном: чтобы этот цирк поскорее закончился. Потому что Тепосо переключился на врага всех священнослужителей — дьявола. Лори не сдержалась и хохотнула, когда Тепосо продолжил свою мысль:

— Многоликий сатана, ничего не смыслящий в мироздании, неожиданно восстал против Альмы! — Дальше все было знакомо. — И не ему знать секрет сотворения мира, потому давайте оставим его в покое. Дьявол ничтожен в сущности своей, и не ему знать секрет мироздания.

"Все, — подумала Лори, отдуваясь, — пошел по кругу. Сейчас заговорит о дне первом".

— Самым великим и первым днем был день первый, когда Бог впервые…

Лори поймала на себе чей-то пристальный взгляд. Повернув голову, она увидела Оллу. Та едва заметно кивала на дверь, глаза её спрашивали: "Слышишь?"

Лори слышала. Через открытые двери храма до неё доносились звуки дождя. Он усиливался с каждой минутой и вскоре превратился в настоящий ливень. Вода стояла серой стеной, вначале выбивая пыль с булыжников мостовой, затем зашумела в разрастающихся на глазах лужах. Ворчливые раскаты грома то приближались, то удалялись, ветра не было. Но внезапно плотную стену дождя качнуло резким порывом. Вначале легкий, потом крепкий ветер, а затем настоящий вихрь заставил падать воду под большим углом. И… снова затишье. Шквал ветра ослаб и прекратился так же неожиданно, как и возник. Несколько секунд гробовой тишины, и стены храма сотряслись от хлесткого удара грома; а мгновеньем раньше дверной проем святилища ярко осветился от вспышки молнии.

Видишь? — продолжали спрашивать глаза Оллы.

Да, кивнула Лори. И снова низ живота резануло острой болью. В помутневших глазах подруги Олла прочитала: "Сейчас мне не до этого".

Лори стояла на коленях и чувствовала, что ей пора уже переменить позу. Под желудком место стало больше, вся тяжесть сосредоточилась внизу, нестерпимо давя на мочевой пузырь и ниже. Новые схватки больно полоснули по почкам, и Лори неожиданно пробил пот. Тяжелые капли покатились по лбу, заливая глаза; спина и грудь стали мокрыми. Все, она больше не могла терпеть. Королева отыскала глазами двух девушек, державших полотенца, и повелительным жестом подозвала их к себе.

Они приблизились и осторожно подняли королеву с колен. Страх куда-то исчез; но не было радости от предстоящего рождения ребенка. То ли потому что это было не её родное тело, то ли она уже устала. Давно устала.

Сейчас она дышала только через рот, не замечая этого, губы высохли, язык прилипал к небу.

Жрицы подняли свою королеву. Новая боль отдалась в пояснице, заставляя Лори согнуться пополам. Она бы рухнула на колени, но жрицы крепко держали её. С их помощью она сделала шаг, другой… Теперь она уже не видела глаз Альмы, он был обращен к ней своим левым боком.

Внезапно Лори почувствовала, что руки девушек уже не поддерживают её, ноги в коленях согнулись, и она снова оказалась на полу. И тут же резко повернула голову.

Все присутствующие в храме окаменели, глядя на пронзительно-голубой шар пульсирующий в метре от пола рядом с выходом. Небольшой, размером с кулак взрослого человека он, порождение ударившей молнии, словно дышал, источая вокруг ослепительное сияние.

Сгусток колоссальной энергии как магнитом притягивался металлической фигурой Альмы.

В окаменевших лицах присутствующих жили только глаза; широко открытые, они провожали шаровую молнию.

И вот сияющий сгусток завис над Альмой и в полутора метрах от Лори и стал медленно опускаться. Лори знала, что будет дальше, через несколько секунд, — слепя и без того невидящие глаза, Альма от соприкосновения с огненным шаром плеснет сверкающим телом.

А Олла знала об этом больше. Она видела однажды, как на серебристом теле плясали голубоватые змейки небесного огня, с треском отрываясь от него. Потом…

Олла сделала два решительных шага вперед, её глаза смотрели на Альму сбоку. Шар на мгновение прекратил движение и будто повернулся, негодующе глядя на дерзкую девушку. Олла сделала ещё два шага. И снова шар, продолжая пульсировать, остановил свой ход. Теперь от головы Альмы его отделяли сантиметры. Жрице показалось, что она слышит слабые потрескивания, исходящие от идола, которые раз за разом становились все громче.

Бесстрашно преодолев оставшееся расстояние, Олла, посылая любящий взгляд на Лори, обняла идола и со стоном развернула его в сторону королевы. И тут же отступила назад.

Еще ничего не понимая, Лори успела поблагодарить Оллу взмахом руки и послать последний взгляд на Тепосо. Теперь её глазами завладел Альма, в ту же секунду вспыхнув синим светом.

Королева Конори без чувств упала на каменный пол.

Ливия, Триполи

— Ну что? — спросил Сужди у Мохамеда. — Как наша гостья?

— Я ещё трижды вводил ей пентатол натрия. Она отвечает связано, но на незнакомом языке.

— Отчего в таком случае ты решил, что она отвечает связано?

— Потому что под действие пентатола она будто переносится куда-то, где говорят на том непонятном языке. Отчасти это можно объяснить наркотическим эффектом, пентатол по сути и является наркотиком, но в те моменты я читаю в её глазах мысль. Глаза приобретают осмысленный блеск, а слова — смысл.

— Ты исключаешь симуляцию?

— Абсолютно. Чтобы сказать ложь, ей необходимо уверить себя, что ложь — это правда. Такое возможно проделать на одном сеансе, но три, четыре сеанса попросту парализуют волю. За свою практику я мало видел мужчин, которые бы сказали хоть одно слово лжи под воздействием пентатола. А тут женщина.

— Меня интересует возможность существования прививки или инъекции против пентатола. Может быть, в американских спецподразделениях уже внедрили подобный опыт?

Мохамед рискнул улыбнуться.

— Я полностью отвергаю возможность существования подобной прививки. Как бы тебе объяснить, Кирим…

Сужди перебил его.

— Ладно, будем считать, что я понял тебя. Сейчас мы проведем небольшой эксперимент, во время которого тебе представится ещё одна возможность понаблюдать за нашей подопечной. Следи за каждым её взглядом; пусть от тебя не укроется ни один её жест. Пожалуй, следует снять это на видеокамеру, чтобы потом ещё раз просмотреть и проанализировать. Это очень важно. Ты понял меня, Мохамед?

Тот почтительно склонил голову.

Сужди приказал внести идола, поставить его в средине комнаты и накрыть тканью. После этого его люди ввели в помещение Конори. Один из них включил видеокамеру.

"Внимание!" — подал знак Мохамеду Кирим. Тот кивнул и вонзил свои глаза в лицо пленницы.

Сужди встал за идолом.

— Посмотри сюда, — велел он Конори.

Та не прореагировала на его голос.

Тогда он громко пощелкал пальцами.

Результат тот же.

Еще один знак Мохамеду, и он откинул ткань с идола.

Конори боковым зрением уловила знакомые очертания и резко повернула голову в ту сторону.

Вот он, тот взгляд, взгляд безумной женщины, который Сужди уже однажды видел на экране телевизора. В музее она упала на колени. Будет то же самое и в этот раз?

Конори будто ударили сверху. Она упала и уже на коленях приблизилась к Альме. Она сначала приложила руки к груди, потом переместила их, скрестив и касаясь ладонями плеч.

Сужди снял очки и привычными движениями начал массировать переносицу. Похоже, он все больше верил в бред профессора Харлана: "Она далеко, в пятнадцатом веке". А ещё он говорил, что можно будет регулировать диапазон.

Нет, все-таки это бред… Сужди подошел к окну и распахнул его настежь. Он сам плавал по отрезкам времени, веря в него и не веря. А один раз даже «доплыл» до Бразилии на воздушном лайнере. Кто руководил его действиями в то время? Он сам? Аллах, который предопределил все судьбы? Аллах един, и не порочно имя его и пророка Мухаммеда. А иногда Сужди попадал в губительные течения мира джинов во главе с Иблисом; последний как две капли воды был похож на Ричарда Харлана, стоящего под своим знаменем с начертанным по диагонали девизом: "К вящей славе Господней". AMDG. И каждая буква девиза скрывала под собой спрятанное слово: ГРЕХ. "Как бы не прогневить Аллаха", — подумал Сужди. И — весь содрогнулся.

С неба по подоконнику ударили крупные капли дождя, яркая вспышка ослепила его, а гром заставил отпрянуть от окна.

Сужди невольно повернулся к идолу и уже не мог оторвать взора от его глаз; они призывали к себе, выбрасывая навстречу черные щупальца; они гипнотизировали, парализуя мозг и — манили. Сужди чувствовал, как кто-то невидимый поднимает его ногу и переносит её вперед. Шаг. Кто-то переставляет другую его ногу — ещё один шаг. Он идет навстречу бездне. Впереди длинный коридор, кончающийся черной стеной. А внизу… Внизу бездна, он точно знал это.

Еще один шаг.

Сужди сходил с ума. Глазам стало невыносимо больно, они давили на веки, просясь наружу. Вот они уже вытянулись, длинным сгустком провисая над темным коридором, и заглядывают вниз.

Он знал, что увидит на дне пропасти что-то ужасное, рот приоткрылся для крика.

И он увидел.

Это были её глаза. Они стремительно приближались и… кричали: "А ну, прочь с дороги!" И — вспышка. Как в тот раз, в самолете, когда ему показалось, что пули вылетели из её глаз.

Кирим метнулся назад, принимая свои глаза обратно в глазницы. И снова их резануло вспышкой. Сквозь влажную пелену он увидел расплывчатый силуэт идола, по которому ползали огненные змейки. Сужди несколько раз быстро моргнул и снова замер. Серебристого идола не было; вместо него стоял черный уродливый остов, весь в рытвинах, но сохранивший свои прежние очертания.

Альма отдал последние силы и превратился в железную болванку.

Как сквозь сон, Сужди услышал испуганный голос Мохамеда, вернее, обрывок фразы:

— …молния ударила прямо в идола!

Кирим посмотрел вниз и увидел неподвижную фигуру на полу. Лори Кертис лежала в нелепой позе, не подавая признаков жизни.

Его горло выдавило:

— Унесите её, — и он бессильно опустился на стул.

Южная Америка, 1504 год

Конори быстро возвращалась из мрака видений. Иногда ей казалось, что из-за сумрачных поворотов на неё глядели злые глаза смуглолицего человека, и она поспешно закрывала лицо руками, повторяя одно и то же: "Я жрица. Я Конори", лишь бы её больше не мучили, отпустили на волю. Темные закоулки исчезали, и что-то светлое, пока неразборчивое окутывало её со всех сторон. Она не хотела верить, что это тоже грезы, и снова погружалась в далекие воспоминания.

Перед ней её новые подруги-воины, она смотрит на них и пытается осознать что-то. И торопит себя — скорее, Альма, пусть это пройдет через мученья, через боль, я вытерплю все. Если я увижу под ногами пропасть, значит, это ты разверз её передо мной, и прежде чем я шагну в бездну, увижу на дне свою судьбу, свое предназначение.

Конори пронзила внезапная режущая боль. Она глухо вскрикнула и открыла глаза. Ее возвращение совпало с появлением на свет ещё одной жизни. Прежде чем увидеть своего только что родившегося ребенка, она увидела до боли знакомые лица.

И Альма откликнулся на её просьбу, она увидела, как ей отдают почести и венчают её голову символом высшей власти — золотой диадемой, украшенной черными перьями. Теперь она знала свою судьбу.

Венок, снятый с головы Конори, был перенесен жрицами в купель, где обмывали новорожденную девочку. А она снова на несколько мгновений окунулась в накатившую на неё волну времени. Прыгая через столетия, она увидела себя с молитвенно сложенными руками на груди. Она молится Альме.

"Великий Бог, я непременно должна вернуться, я знаю это. Только ещё не время, не все ещё я поняла. Круг разорван, мысли незакончены".

Сейчас на девочку взирали десятки глаз, которые застили слезы, но по-особому смотрели только две пары. Взгляд Конори, обходя присутствующих, лишь на мгновение задержался на молодом священнике, и он понял все. Внезапным приступом им овладела тоска, но быстро отпустила. Глядя на дочь, он в этот момент понял Сару и был, наверное, единственным, кто сумел разобраться в её туманных фразах. "Грусть — это хорошо", — как-то сказала она. И теперь Тепосо был с ней согласен. Он низко поклонился королеве Конори и вышел из храма, чтобы вместе со всеми приветствовать рождение новой амазонки.

Конори поймала на себе взгляд одной из жриц. Она узнала Оллу, которая во время обряда присутствия всегда находилась по правую руку от нее. Девушка поклонилась ей. Конори ответила, устало прикрывая глаза.

И последний, наверное, раз, когда она в пылавшем пока ещё сознании мысленно возвращалась в тот мир, мир богов. Иначе как могла знать Сара, что она будет править своей страной.

Красивое слово «амазонка» Конори примеряла на себя несколько раз. О, как она завидовала Паоле, когда поверженные ею мужчины вставали и кланялись ей! Они смотрели на неё с уважением.

А с Лори все будет в порядке, подумала Конори. Может быть, ей почудилось, но её не покидало ощущение, что её словно легким ветерком коснулось нежное дыхание Лори. Да-да, они каким-то чудом соприкоснулись в бесконечных коридорах времени. Конори поднесла руку к щеке и неожиданно заплакала. Протянув руки, она потребовала, чтобы ей дали девочку. Боясь потерять ощущение тепла Лори, она прижала маленькое личико дочери к своей щеке.

Ливия, Триполи

Возвращение было долгим и томительным…

Лори отдала все силы, несясь по узким коридорам времени, но Альма требовал еще. Она чувствовала, что нет — не хватит сил, и она помчится назад. Но внезапно поняла, что пути назад нет: дверь позади закрылась навсегда. И ещё осознала, что это не у неё не достает сил, а иссякли они у Альмы; и он будто просил ее: "Помоги мне".

Нет. Бесполезно.

Лори повисла где-то у самого выхода.

"Помоги мне! — услышала она незнакомый голос. — У меня отнимают силы…"

Лори делала судорожные движения, барахтавшись на одном месте.

Это конец…

Где-то сбоку грохнул звук открывающейся двери, и Лори, как сквозняком, потянуло в сторону. Оттуда пахнуло стужей и вечностью. Ее уже почти затянуло туда, но небольшая часть сущности все ещё оставалась в вертикальном коридоре времени. Она на прощанье устремила глаза вверх.

И тут увидела того, кто мешал Альме и Конори. Его глаза вторглись в коридор инородным телом, заполняя все пространство. На них был написан ужас, неотвратимость и боль.

А Лори продолжало втягивать, она навсегда теряла время. И тут она разозлилась. "А ну, прочь с дороги!" — сверкнула она глазами. И те, другие глаза, испугались ещё больше, хотя, казалось, это было невозможно. Они внезапно выросли в размерах, наплывая друг на друга, и рванули назад.

Там, за ними, внезапно вспыхнул свет, но тут же пропал. Лори почувствовала слабое дуновение ветерка и слова благодарности. Кто-то, пронесясь мимо, благодарил её.

"Это Конори", — убежденно подумала Лори и к своему удивлению обнаружила, что позади неё нет никакой двери: пропали темные повороты, подъемы и спуски — ничего этого не было, — был только единый отрезок времени — прямой, как стрела, и в дальнем его конце мягко вспыхнул и погас свет.

"Ну, все, Конори на месте. Теперь и мне пора".

Лори скользнула наверх, почувствовав на миг головокружение. Глаза поймали почерневший силуэт Альмы и она, подумав: «Успела», потеряла сознание.

И снова свет. Он лампой без абажура покачивался над головой. Неужели снова? Лори приготовилась к очередному прыжку. Она глубоко вздохнула, не мигая глядя на мерклый кружок света.

Прошло какое-то время, а свет не манил её, наоборот, он был каким-то отталкивающим, непривычным и… неродным.

Лори облизнула пересохшие губы и остановила свой взгляд на руках. Она улыбнулась и шмыгнула носом: её руки, ногти с облезшим маникюром, под которым просвечивали черные лунки.

"Надо сказать, она не очень-то за мной следила".

Лори проследила за своим взглядом дальше и пришла к выводу, что лежит в джинсах и кроссовках. Потом снова перевела взгляд на руки. На изгибе увидела свежие следы от уколов. Она несколько раз провела языком по небу и убедилась, что оно совершенно сухое, с металлическим привкусом.

"Черт возьми… Где я нахожусь? Надеюсь, меня не сделали наркоманкой".

Она запрокинула голову и, приоткрыв рот, увидела фигуру человека. Он, сильно ссутулясь, неподвижно смотрел на нее. Поймав её взгляд, он отечески улыбнулся:

— Гит, Лори. Все будет хорошо. С детьми все в порядке.

Девушка оцепенела и с ужасом посмотрела на свой плоский живот. Неужели она тут… родила?! Да не одного!

Она снова запрокинула голову, внимательно разглядывая старика. Его голос показался ей знакомым, да и облик его говорил о том, что они раньше встречались. И вдруг её осенило: да это же профессор Харлан!

Прежде чем обратиться к нему по имени, она оглядела помещение, в котором они находились. Серые стены, две кушетки, низенький столик и… дверь. Больше ничего не было, даже окон. Разве что лампа под потолком.

Профессор перехватил её взгляд и снова затянул старое:

— Гит, Лори…

Она не сдержалась:

— Послушайте, док, я что — приняла иудаизм? Почему вы разговариваете со мной на еврейском языке?

Профессор, снова было открывший рот, щелкнул зубами и в ужасе уставился на девушку. А та уже сидела на кушетке.

— Насчет детей — это была шутка? Дело в том, что я только что сбежала от беременности. Эй, док, с вами все в порядке? — Она помахала открытой ладонью перед его глазами.

Харлан неожиданно привлек Лори к себе и закрыл её рот ладонью. Приблизив губы к её уху, он быстро зашептал:

— Бога ради, тише! Они могут услышать. — Он слегка отстранился и вгляделся в глаза девушки. — Лори… Как же это может быть? Я не могу поверить.

Она тоже всмотрелась в лицо Харлана. Чудак постарел лет на десять, лицо серое, в глазах тревога. Лори ещё раз окинула взглядом комнату, на этот раз включаясь в работу, и тихо спросила:

— ЦРУ?

Харлан покачал головой:

— Террористы. Кирим Сужди, помнишь?

Лори прикрыла один глаз, вспоминая седоусого ливийца.

— Помню… Давно они нас взяли, док?

— Нет, — с задержкой ответил Харлан. Значит, думал он, они вывезли Альму, провели быстрый эксперимент на предмет выявления или подтверждения, что Лори действительно является дочерью далекой эпохи. Может, это не совсем так, но что-то в этом роде. А это означает, что Сужди всерьез заинтересовался его рассказом и собственно Альмой. "Бедный Сильвио…" Харлан представил себе лицо своего друга. Не сладко ему пришлось. Профессор постарался отогнать думы о коллеге из Бразилии и снова сосредоточился на Лори. "Здесь совсем недавно слышались раскаты грома, была гроза". Он снова зашептал ей на ухо:

— Там была гроза?

— Да, жуткая, с шаровой молнией. Но черт с ней, с грозой. Судя по всему, док, нас взяли недавно.

— Почему ты так решила?

— Потому что мы ещё здесь, а не в компании «амазонок». — Лори встала, и пол качнулся под ней. Прислонившись к стене, она в упор посмотрела на Харлана. — Вот что, док, я задаю вопросы, вы коротко отвечаете. Если что-то будет непонятно, я переспрошу. Поняли?

— Да. — Харлан внезапно почувствовал облегчение. Он снова видел в Лори бойца диверсионной бригады.

— В какой стране мы находимся?

— В Ливии, в Триполи.

Лори, похоже, даже не удивилась и задала следующий вопрос:

— Где нас взяли?

— Тебя — в Эверглейдс.

— Хорошо, я чувствую, вы что-то не договариваете, док. Потом мы к этому вернемся. Какие требования выдвигают террористы?

— Насколько я в курсе, они хотят обменять тебя на кого-то из их товарищей.

— А вас?

— Вот теперь я этого не знаю. Я сам, добровольно явился к ним, чтобы предложить обмен.

— На меня?

— Да.

— Тогда ваше имя Ричард Самоубийца. — Лори посмотрела на сгорбленную фигуру профессора и мягко поправилась: — Я хотела сказать Ричард Благородное Сердце. Что они кололи мне? — Она вытянула руку.

— Не знаю. После инъекций ты впадала в прострацию и что-то рассказывала им на языке альмаеков.

— Понятно, скорее всего, пентатол. Или каноген. Вы имеете представление о здании? Большое оно, маленькое, приблизительная планировка, сколько людей?

— Только в общих чертах.

— Рассказывайте, — потребовала Лори и взяла со стола лепешку. Есть не хотелось, но она через силу проглатывала пресные куски. Когда профессор закончил, она спросила: — А где мы справляем естественные надобности? Судя по тому, как от меня воняет, то, пардон, прямо здесь, не снимая штанов.

— Они выводят нас три раза в сутки, туалет в конце коридора.

— А душ там есть?

— Нет, только кран с холодной водой.

— Мне нужно вымыться, — решила Лори. — Я продолжу быть дурой-неваляшкой, а вы скажите, что хотите вымыть меня. Заодно я осмотрюсь. Да, кстати, док, а вам они не кололи пентатол?

Харлан горько усмехнулся.

— Кололи… Поэтому я им практически не нужен. Я выболтал им формулу сплава Альмы и все такое прочее.

— О черт! — Лори внимательно посмотрела на профессора. — А то, что вы родственник Президенту, вы не сказали?

— Допрос шел долго, они задали массу вопросов.

— Так да или нет?

— Да, — ответил Харлан, часто мигая.

— Поздравляю, док, вы — заложник номер один. И ой как нужны террористам. — Лори на что-то решилась. — Сейчас я начну делать странные упражнения и буду думать. Но вы не обращайте на меня внимания. Тихо рассказывайте, я услышу.

Харлан кивнул и стал внимательно наблюдать за девушкой.

Начала она с ходьбы на внутреннем и наружном крае стопы с резкими выпадами руками…

Примерно через полчаса интенсивных упражнений Лори, тяжело дыша, опустилась на кушетку.

— Вот что, док, я чувствую, что нахожусь в нормальной форме. Короче, я поставила перед собой боевую задачу: ликвидировать Сужди, вытащить вас из плена и доставить на родину.

— Да-а, — Харлан качнул головой и кашлянул в кулак. — Мы в Ливии, девочка моя.

— Вы не смейтесь, док, — Лори погрозила ему пальцем и устроилась на кушетке поудобнее. — Я хочу вам рассказать одну историю. Один подонок — это мое личное мнение — заминировал шахту, удерживая там десяток заложников. Я взяла его, док, хотя мне пришлось спуститься за ним под землю на восемьсот метров…

Примечания:

1

Metropolitan Correctional Center — следственный изолятор (англ).

2

Хорошо (еврейск).

3

Голда Меир — конец 60-х начало 70-х гг премьер-министр Израиля.