Отставка

Все, о чем наутро докладывал Степашин президенту, тот слушал заинтересованно. Более часа он принимал доклад. Многого из рассказанного Ельцин просто не знал. Ни Степашин, ни Ерин не пытались спрятаться за спину друг друга. Говорили откровенно, без робости расставляя акценты.

Ельцин был еще ТЕМ Ельциным. Он активно реагировал, задавал точные вопросы, говорил резко…

— Вы готовы подать в отставку? — завершил беседу президент.

— Да Борис Николаевич, рапорт лежит в папке.

— Оставьте, я приму решение.

На заседании последующего (через три дня) Совбеза досталось всем. Неожиданно объектом критики стал директор погранслужбы Андрей Николаев. Он, конечно, готов был ради солидарности принять удар и на себя, но в такой форме! От того, что президент не знает про отсутствие государственной границы между субъектами Федерации, стало стыдно всем.

О чем бы ни докладывали министры, их судьба была предрешена. Степашин выступил с тщательным анализом случившегося. И это не было оправданием. Важно было проанализировать причины, чтобы пришедшие на смену «приговоренным» министрам не повторяли сделанных ошибок, чтобы эти ошибки не искупались ценой чьей-то жизни…

На выходе из зала заседаний министров ждала засада. Журналисты дымились от нетерпения. Они, как патриции Колизея, уже опустили большой палец вниз — «Убей его!» Но последнее слово было за тем, кто остался за закрытыми дверями.

На лице Степашина была странная ухмылка. Какое-то облегчение, как после субботней порки.

— Уходить надо, — почти весело бросил он.

Эта фраза с пометкой «срочно» вылезла на телетайпы всех агентств.

Впрочем, Степашин еще надеялся. Надеялся на то, что президент будет объективен. Что тот поймет сказанное час назад в зале заседаний. «Что мы хотим от спецслужб, которые стали жертвами чудовищного эксперимента, проводимого над офицерами преданными Родине?! 5 реорганизаций за четыре года, смена вывесок, министров и их команд. Лишение спецслужбы силовых подразделений, которые были основными действующими лицами в подобных ситуациях. Лишение веры людей в завтра…» Но это была внутренняя риторика. Публично обвинять президента в развале спецслужб Степашин бы не стал никогда.

Внутренняя порядочность не позволяла ему бросить камень в того, с кем вместе он пришел в большую политику. Того, с кем в критические дни августа рисковал всем.

Накануне заседания Совбеза в Государственной думе прошло голосование по поводу отставки всех силовых министров. Голоса распределились не в пользу Грачева и Ерина. Степашин большинства против себя не получил. Это в какой-то мере отражало степень ответственности за Буденновск, но легче от этого не было.

С тяжелым сердцем Степашин ехал на дружескую вечеринку — начальник столичного управления Анатолий Трофимов стал генерал-полковником. В машине с ним находился его первый заместитель Анатолий Сафонов.

Они вышли на улицу растерянные и бледные. Сафонов шепнул коллегам: «Только что позвонил Ильюшин и сказал, что подписан указ об отставке».

Праздник был скомкан, но повод сесть за стол остался. Даже два. «Король умер, да здравствует король!» — кричали в таких случаях французы. Кто станет королем, можно было только гадать. Через час приехал Николай Егоров. Он узнал о случившемся и оставить Степашина не захотел. Для него впоследствии Буденновск обернулся еще большей трагедией. Болезнь, приносившая невыносимые страдания, внезапно обострилась, и через несколько месяцев его не стало. А тогда он думал только о том, как поддержать товарища.

То и дело к столу подходили охранники и приглашали к телефону. Спецкоммутатор без проблем разыскивал теперь уже бывшего директора. Звонили многие. Звонил Юрий Батурин, звонил Сергей Филатов… Все понимали «правила игры» и высказывали отнюдь не ложные сочувствия.

В довершение к прочим неприятностям пришло известие, что в Уфе террористами захвачен вертолет. Заместитель директора ФСБ Валентин Соболев встал из-за стола. Надо было объявлять план «Набат».

— Дави их, Валя! — бросил ему вдогонку Степашин.