Буденновск

Если вы этого не сделаете, вы проиграете…

Ширвани Басаев

В победе «Динамо» над «Ротором» в этом матче Степашин не сомневался. Вечером его ждали на стадионе. Начальник команды несколько раз звонил, уточняя, приедет ли Степашин на матч. Сегодня им особенно хотелось видеть на трибунах почетного динамовца, который много внимания уделял команде.

Впрочем, Степашин разрывался между двумя пристрастиями. С «Динамо» помимо служебных его связывали личные отношения. Но как ленинградец он просто не мог изменить питерскому «Зениту».

В этот день были спланированы учения по плану «Набат».

С каждым годом такую операцию стало проводить все труднее. Число ведомств с функциями оперативно-розыскной деятельности стремительно увеличивалось. И более внимательно надо было относиться к деталям взаимодействия. Старшим на учениях был заместитель директора ФСБ Валентин Соболев, традиционно имеющий отношение ко всем видам транспорта, в том числе авиационного. Он докладывал, что все репетиции проведены. Уточнены детали. «Альфа» будет отрабатывать «на людях» элементы штурма воздушного судна. У них есть сюрприз…

Созвонившись утром 14 июня с Олегом Сосковцом и договорившись о встрече на матче, Степашин ознакомился с последними шифровками.

Они были тревожными. Из разных регионов докладывали, что Дудаев, фактически лишенный былой власти и силы, прилагает отчаянные усилия, чтобы переломить ситуацию. Оставшись с небольшой кучкой единомышленников, как впоследствии вспоминал Аслан Масхадов, он готовится к последнему сражению. Сражению, исход которого был предрешен в пользу федералов. Иного варианта уже не оставалось. Федеральные силы давили по всем направлениям. Большая часть территории Чечни уже находилась под их контролем. Накануне над Ведено был водружен флаг России.

Масхадов и Яриханов в Назрани позже, в 1996 году, рассказывали: «Мы считали, что все — конец именно летом 1995 года. Нас оставалось человек восемнадцать… Мы были в штабном вагоне Джохара и готовились, в общем-то, к смерти. Сдаваться мы, естественно, не собирались. Поход Басаева был неожиданностью. Он сначала не собирался идти в Буденновск, он собирался идти в Кавминводы. Хотел захватить самолет и лететь бомбить Москву…»

Отчаяние стало естественным состоянием бойцов Дудаева. Многие перешли на противоположную сторону. Кое-кто, отчаявшись, кое-кто «на ловлю званий и чинов». Внутренние противоречия раздирали верхушку изнутри.

Разуверившись в своем президенте, некоторые полевые командиры стали действовать самостоятельно, стремясь тем самым не только перехватить у него инициативу во власти сейчас, но и закрепиться во власти на будущее.

Из шифровки, которую прислали Игорь Межаков (заместитель Степашина, командированный в Грозный по линии ФСБ) и командующий группировкой Анатолий Куликов, следовало, что, по оперативным данным, группа боевиков намерена прорваться в один из южных городов России и осуществить серию терактов. Наиболее вероятно под руководством Шамиля Басаева. Шифровка была направлена практически во все подразделения ФСБ и МВД.

Накануне ночью Степашин сам подписал записку президенту о возможности рейда Басаева и других бандитов, которые, по сути дела, загнаны в угол.

Это было серьезным предупреждениям. Впрочем, такие предупреждения шли постоянно. От систематических угроз уже устали все. Наступило состояние, которое можно было бы назвать патриархальной умиротворенностью. Нельзя все время быть в состоянии непроходящей тревоги, тем более что многое носило исключительно пропагандистский характер. Сигналы проверялись, усиление за усилением лишало оперативных сотрудников и милицию сна и отдыха. Начинало казаться, что громкие заявления Удугова, который, не умолкая, гнал «дезу», направлены на то, чтобы окончательно измотать федеральные силы ожиданием. При этом каждый понимал, что если, не дай бог, что-то случится, то головы не сносить…

Все от начала до конца в пропаганде Удугова было густо напичкано ложью, отделить правду от нее было просто невозможно. Он угрожал, он пугал, он нагнетал… Угрозы были нелепее одна другой. Если удавалось, то происшедшие катастрофы выдавались им как акции мщения. Он готов был взять на себя ответственность даже за извержение Везувия… Чем серьезнее становилась ситуация, тем активнее действовала пропаганда бандитов. И она достигала своего результата. Многое из оглашенного чеченским Геббельсом выплескивалось на страницы российских газет. Это раздражало. Раздражало военных, раздражало силовых министров, раздражало президента… «Да что вы, в конце концов, не можете унять нашу прессу…» — нет-нет да звучало и в адрес самого Степашина, и в адрес всего ФСБ. Но ситуация, которая генетически была памятна по прошлым годам — КГБ мог все — кардинально изменилась. Влияние на процесс носило исключительно межличностный характер. Единственным аргументом в споре со СМИ могли быть только неопровержимые факты. Впрочем, тогда лишь некоторые газеты и телеканалы старались им следовать. Большинство предпочитало пользоваться информацией с той стороны. Причин такого положения было несколько. Но главной была одна — непонимание силовыми структурами значения прессы, предвзятое отношение априори ко всем журналистам и не желание этого скрывать. «Я с вами не желаю разговаривать», — нередко бросал генерал Квашнин досужим корреспондентам. Они ему платили тем же. Вопрос взаимоотношений власти и прессы становился темой дня.

По этому вопросу Степашин пригласил к себе одного крупного медиа-магната, с которым хотелось определить правила игры. И у одного и у другого на руках были свои козыри. Важно было дистанцироваться от ведомственных подходов, чтобы выйти на оптимальную схему взаимопонимания. Собственно об этом и шел разговор за закрытыми дверями. И один и другой понимали, что информационно ситуацию необходимо менять. Важно было определить как. Отсутствие единого информационного центра, где сосредоточивалась бы вся информация, имело серьезные последствия. Фактически создавалось впечатление сплошной лжи.

Информация, распространенная одним ведомством, не подтверждалась другим, зачастую опровергалась третьим. Обзванивая своих контрагентов, журналисты пытались «расцветить» краткую информацию агентств собственными подробностями. Но что могли сказать в МВД об операции, проведенной ФСБ? Могли ли знать в ЦОС ФСБ о потерях МВД или о заявлении министра обороны? Это буквально бесило журналистов, которые искренне полагали, что в «горячих цехах» тайн друг от друга нет. А они были…

И ФСБ, и МВД, и Министерство обороны на информационном поле играли свою игру, нередко по своим правилам. Правилам, рожденным общей обстановкой нервозности вокруг главных фигур. Манипуляторы в Кремле, в непосредственной близости от всенародно избранного, дергали за ниточки, создавая атмосферу неуверенности глав ведомств в завтрашнем дне. «Борис Николаевич, что-то уж больно Степашин разговорился… Борис Николаевич, смотрите, что пишут о Ерине… А Грачев…» Закулисные интриги вокруг силовиков носили перманентный характер. Откровенные «наезды» зачастую разрабатывались в Кремле. «На то и Коржаков за стенкой, чтобы министр не дремал…» У последнего была совершенно отвязанная, как сейчас говорят, команда… Им было все «божья роса».

А потому пресс-службы МВД, ФСБ и кое-кто в Министерстве обороны (пресс-секретарь Грачева Агапова больше вредила, чем…) стремились максимально укрепить авторитет своего шефа, не дать мракобесам в Кремле понизить его рейтинг в глазах президента. Результат известен — нескоординированность действий приводила к еще более тяжелым последствиям.

Фактически шла борьба не против пропаганды Удугова, а против пропаганды своих коллег, что еще более страшно. Великие говорили: «У победы много отцов, поражение всегда сирота». Так было и тогда. Как только ситуация на бранном поле менялась, менялась она и на не менее «бранном» поле информационном. И обмениваясь мнениями с магнатом, Степашин принимал его аргументы, которые были и его собственными, выстраданными… Только взаимопонимание, доверие и поддержка журналистов может изменить ситуацию.

Но как мог Степашин повлиять на ситуацию в целом? Да, собственная пресс-служба будет делать все, что он скажет. Будет предоставлять любую находящуюся в ее распоряжении информацию. Да, сможет даже оказать некоторую помощь журналистам в зоне конфликта. Но что дальше? Если другие ведомства играют по другой программе?

Невероятно нужный и обстоятельный разговор остался незаконченным.

На проводе аппарата ВЧ был Игорь Межаков. «Группа боевиков прорвалась на территорию Ставропольского края и осуществила нападение на отделение милиции г. Буденновска. Информация проверяется».

Министр внутренних дел Виктор Ерин был не в курсе. Взяв паузу для уточнения сведений, он перезвонил через пятнадцать минут. «Да, такая информация есть. Но полную информацию мы сейчас уточняем. Я сам вылетаю туда». Действовать по линии ФСБ Степашин поручил Межакову.

На часах было десять тридцать. Президент выслушал доклад Степашина молча. «Действуйте как можно жестче…»

Через час на столе Степашина лежало подробное досье Басаева.

Басаев Шамиль Салманович. Родился 14.01.65 г., выходец из тейпа Ялхорой (к этому тейпу относится и З. Яндарбиев, а к одному из ответвлений — Ортсхой — принадлежал и покойный президент Дж. Дудаев), села Дышне-Ведено Веденского района ЧИАССР, чеченец, проживал по месту рождения, образование среднее, женат, имеет дочь.

Жена — уроженка Абхазии (установочных данных нет). Отцом жены является прапорщик авиационной части в г. Гудаута (Абхазия) Джения Юрий Кукунович. Басаев женился на его дочери Анжеле в 1993 году и увез ее в Чечню.

(По другим источникам, после войны в Абхазии он женился на 17-летней Индире Джения из селения Мгундзрыхва Гудаутского района Абхазии). Она родила ему сына.

В период его пребывания в Абхазии ему как командиру чеченского отряда были выданы чистые бланки абхазских паспортов.

Родители жили в с. Ведено. У Басаева три брата. Один погиб при обстреле Ведено в начале 1995 года, старший брат — Ширвани Басаев — боевик, был комендантом с. Бамут.

Приметы: на вид более 30 лет, рост 170–172 см, среднего телосложения, волосы русые, с залысинами, борода черного цвета.

Восемь раз ранен, семь раз контужен. Страдает сахарным диабетом. По характеру уравновешенный, спокойный, осторожный. Проводимые им боевые операции отличались дерзостью. Не курит, не употребляет алкоголь. Непревзойденный в Чечне военный стратег и тактик. Любит хвалиться своими знаниями техники и вооружения. Чрезвычайно хитер. В последнее время избегал прямых боевых контактов с противником. Пытается прославиться хорошими знаниями религиозной догматики. Стремится показать себя провидцем. Любит бравировать перед женщинами. В отношении к России непримирим. В последнее время все его высказывания и речи направлены на саморекламу в плане приписания всех заслуг себе лично. Обладает личным мужеством. Честен. Чуток к общественному мнению на том или ином этапе.

Радиопозывные — Акация, Спартак, Пантера-05.

До 1970 года проживал в с. Дышне-Ведено, затем в ст. Ермоловская ЧР. С 1983 года работал разнорабочим.

Три раза поступал на юридический факультет МГУ, но не проходил по итогам конкурсных экзаменов.

С 1986 года жил в Москве, где в 1987 году поступил в Московский институт инженеров землеустройства. Его занятия по компьютерной технике вел преподаватель Константин Боровой. Занимался спортом, имел 1-й разряд по футболу. В 1988 году отчислен из института за академическую неуспеваемость. Занимался коммерцией. Задолжав крупную сумму денег бизнесменам, в том числе чеченцам, вернулся в Чечню.

С 1989 по 1991 год учился в Стамбуле в Исламском институте.

19–21 августа 1991 года участвовал в защите Белого дома. В интервью газете «Московская правда» 27 января 1996 года он говорил: «Я знал, что если победит ГКЧП, на независимости Чечни можно будет ставить крест…»

Летом 1991 года добровольно вошел в состав незаконного вооруженного формирования, созданного ОКЧН. Самостоятельно изучал теорию военного дела «по российским учебникам». В интервью «Независимой газете» 12 марта 1996 года он рассказывал об этом так: «Заниматься стал, потому что имел цель. Нас было человек тридцать ребят, мы понимали, что просто так Россия Чечню не отпустит, что свобода — вещь дорогая и за нее надо платить кровью. Поэтому усиленно готовились». В том же интервью он опроверг информацию, что проходил подготовку в Абхазии на базе российского 345-го воздушно-десантного полка: «Там ни один чеченец не учился, потому что их не брали».

Группа Шамиля Басаева была основана в июне-июле 1991 года под названием «Ведено» для охраны зданий, где проходили съезды Конфедерации народов Кавказа и общенационального конгресса чеченского народа. В состав группы вошли жители сел Беной, Ведено, Дышне-Ведено, Бамут и других горных сел.

Активный участник событий «чеченской революции» августа — ноября 1991 года. 5 октября 1991 года принимал участие в захвате здания КГБ ЧИАССР в составе спецподразделения Руслана Шамаева.

В ноябре 1991 года в знак протеста против введения чрезвычайного положения в Чечено-Ингушетии совместно с Сайд-Али Сатуевым и Лом-Али Чачаевым (последние, по некоторым данным, принимали участие в террористической акции в г. Буденновске) осуществил угон самолета из аэропорта Минеральные Воды в Турцию, за что получил признание у руководства ОКЧН. Басаев заставил летчиков вылететь в Турцию, где террористы сдались местным властям и после переговоров добились переправки в Чечню в обмен на освобождение заложников.

Осенью 1991 года одновременно с Д. Дудаевым выставлял свою кандидатуру на пост президента Чечни. После прихода к власти Дудаева им была создана диверсионно-разведывательная группа, базировавшаяся в 12-м городке г. Грозного. Группа была создана с целью защиты «свободы и интересов ЧРИ и ее президента».

В конце 1991 — начале 1992 года Басаев принимал участие в боях в Карабахе на стороне Азербайджана.

Летом 1992 года Басаев находился в Абхазии, но ничем определенным не занимался. В июле вернулся в Чечню, где его застало начало абхазских боевых действий. Уже через 5 дней с группой вооруженных людей (15–20 человек) Басаев выехал обратно в Абхазию. В Пятигорске на него обратили внимание и попытались задержать, но он совершил захват рейсового автобуса, объявил пассажиров заложниками и под их прикрытием выехал в Карачаево-Черкесию, где группа смогла оторваться от преследователей, освободила заложников и через перевалы вышла в Абхазию. Там Шамиль Басаев первое время командовал лишь своей небольшой группой, затем — интернациональной разведывательно-диверсионной ротой, считавшейся лучшей в абхазских частях. О нем отзывались как о грамотном командире, заботившемся о жизни своих подчиненных.

По неофициальным данным, большой вклад в формирование Басаева как военного специалиста и профессионального диверсанта внесли российские военспецы и советники, работавшие на абхазской стороне.

1992 году он входил в состав группы «смертников», занесенных при жизни в поминальные списки в мечетях Чечни (институт т. н. моджахедов — борцов за веру, отдавших себя на службу Аллаху в религиозной войне).

С 1992 года Басаев являлся командующим Гагринским фронтом в Абхазии. В январе 1993 года на совместном заседании президентского совета Абхазии и парламента Конфедерации народов Кавказа был назначен командующим экспедиционным корпусом в Абхазии. Басаеву было вменено в обязанность «координировать, объединять, направлять в нужное русло и контролировать прибывающий поток чеченцев».

К 1993 году Басаев возглавил батальон, в котором за период его нахождения в Абхазии подготовку прошли около 5 тысяч боевиков различных национальностей. Батальон отличался жестокостью действий, был укомплектован уголовниками, дезертирами из СА, гражданскими лицами с экстремистскими наклонностями, в основном из с. Гехи Урус-Мартановского района Чечни.

Так, осенью 1993 года им была проведена акция по уничтожению гражданских беженцев из Абхазии в районе Гагры и поселка Леселидзе, где было расстреляно несколько тысяч безоружных людей, и резня мирного населения неабхазского происхождения в Сухуми.

В декабре 1993 года на 5-м съезде Конфедерации народов Кавказа Басаев был утвержден командующим войсками КНК, начальником штаба войск КНК был назначен адыгеец Амин Зехов.

Затем указом Ардзинба он был утвержден в должности заместителя министра обороны республики.

В Чечню Ш. Басаев с батальоном (380–450 человек), который в Грозном стали называть абхазским, вернулся в феврале 1994 года и занял обособленное место среди командиров боевых групп. В отличие от Р. Лабазанова и Б. Гантамирова, группировка Басаева не стремилась включаться в дележ сфер экономического влияния и политические или криминальные разборки, хотя ситуацию с грабежами составов в Чечне поставил под контроль именно Басаев.

В период вооруженного противостояния между руководством Дудаева и оппозицией в Чечне в 1993 году Басаев занял выжидательную позицию, выступал посредником на их переговорах. Вместе с тем резко осуждал разгон городского собрания в г. Грозном. В декабре 1993 года поддерживал требования оппозиционеров об отставке Дудаева.

С апреля по июль 1994 года, по собственному утверждению, был в Афганистане, в провинции Хост, где вместе с одной из своих групп проходил подготовку: «Подготовка проходила за мой счет. Я тогда оружие продал, у друзей в долг взял и поехал. До сих пор, кстати, 3,5 тысячи долларов за эту поездку должен» («Независимая газета», 12 марта 1996 года). В интервью газете «Известия» (25 апреля 1996 года) Басаев сообщал, что в течение 1992–1994 годов трижды выезжал со своим «абхазским батальоном» в лагеря афганских моджахедов, где учился тактике ведения партизанской войны.

Летом 1994 ода. Басаев вступил в боевые действия против оппозиции на стороне Дудаева. В июле в Грозном «абхазский батальон» вел боевые действия с группировкой Лабазанова. Формирование Басаева также сыграло свою роль во время неудачной попытки штурма Грозного оппозицией. Басаев считался одним из наиболее близких соратников чеченского президента. Личный состав «абхазского батальона» осуществлял охрану Д. Дудаева.

К началу боевых действий с федеральными войсками под командованием Ш. Басаева находилось около 2 тысяч человек. После разгрома в Ведено в батальоне осталось 200–300 человек. 3 июня 1995 года ракетно-бомбовым ударом был уничтожен дом дяди Басаева — Хасмагомеда Басаева, в результате чего погибли 12 родственников Ш. Басаева, в том числе родная сестра Зинаида, 1964 г. р.

Через три часа стало ясно многое. Бандиты, ворвавшиеся в город, оставили за собой гору трупов. Пытались захватить здание милиции, но получили отпор… Захватив больницу, они взяли в заложники огромное число людей и продолжают бесчинства.

Дальнейшие события развивались по уже не раз прописанному и описанному в печати сценарию. Увы, многое на тот момент не было ясным. Штурмовали милицию и не штурмовали здание ФСБ…

Почему? Оказалось, что вывеска горотдела была зеленого цвета — не обратили внимания. Почему не подтянулись войска местного гарнизона? Как удалось колонне беспрепятственно пройти по всему Ставропольскому краю? Эти «почему» нанизывались одно на другое, как жемчуг на нитку. Но чем больше проходило времени, тем сложнее становилась ситуация.

Сидеть в Москве и получать обрывки информации было мучительно. Вечером, получив «добро» от президента, Степашин вылетел в Буденновск. Ельцину все это не нравилось вдвойне. Он вылетал в Рейкьявик, где ему и без Буденновска придется отвечать на многие неприятные вопросы политиков, связанные с ситуацией в Чечне, а тут это… Понимаешь!

По прошествии времени Степашин не раз возвращался к вопросу: «А надо ли было лететь? Надо ли было лететь Ерину?» На этот вопрос многие отвечали однозначно — не надо. С точки зрения логики он с этим согласился. Ну что в той ситуации может директор ФСБ, в подчинении которого на месте всего один, ну два десятка офицеров спецслужбы? Буденновский горотдел УФСБ по Ставропольскому краю, как впоследствии оказалось, вместе с водителем и секретаршей насчитывал 6 человек. Подтянутые из Москвы и Ставрополя силы специалистов-техников вполне могли решить поставленную перед НИМИ задачу. Локальную задачу для спецслужбы.

Своего силового блока Степашин в спецслужбе создать еще не успел. Вновь образованное Управление специальных операций насчитывало 18 человек, во главе с бывшим командиром «Вымпела» генералом Герасимовым. Они себя зарекомендовали отлично в период штурма Грозного. Но 18 бойцов, даже во главе с генералом, — все равно 18… Пусть даже 18 Рэмбо.

Вылетели вечером. Прибыли в Буденновск затемно. Вместе с директором ФСБ в Буденновск вылетел вице-премьер, министр по делам национальностей Николай Егоров. Поездка ему далась тяжело, ускорив развитие болезни — рака легких. Еще в начале 95-го он начал страдать от этого недуга, мучаясь ночами под обстрелами в Грозном от болей. Но боя не покинул. И вылетая в Буденновск, он запасся болеутоляющими.

В Буденновске их встретили Виктор Ерин, его заместитель Михаил Егоров и заместитель Генерального прокурора Олег Гайданов. Ерин ввел прибывших в курс дела. По его приказу главным оперативным начальником был назначен Михаил Егоров. С этого момента все его указания получали силу приказа двух министров.

Практически всю ночь шли обсуждения что и как делать. Теоретически Степашину было проще всех. Маленькая группа специалистов ФСБ со своими обязанностями справилась отлично. Через несколько часов здание больницы уже было оборудовано техникой, и руководитель операции имел полное представление о том, что происходит в «логове» противника. Но это только теоретически. Практически же Степашин, как и его коллега по МВД, полностью принял на себя ответственность за операцию. За ее последствия.

Даже неспециалисту было ясно, что дело проигрышное. Сегодня, по прошествии многих лет, даже люди искушенные нет-нет да и заявят, что, дескать, «Альфа» и СОБРы могли и «штурмануть» и уничтожить боевиков. Да вот, дескать, Черномырдин помешал… Но на месте было виднее. Штурм неизбежно привел бы к многочисленным жертвам не столько с обеих сторон, сколько среди мирного населения, оказавшегося в здании.

Старшим по переговорам был назначен начальник УВД Ставропольского края Николай Медведицкий. Степашин вспоминает, что Басаев затребовал высокую планку заложников. «Готовы были идти и я, и Ерин, и Егоров, но этого нельзя было делать. В переговорах с бандитами надо иметь возможность маневра…»

Переговоры переговорами, но полная картина проявлялась постепенно. Ночью из больницы приходили люди, которых намеренно отпускали бандиты. Они сообщали новые подробности, уточняли недостающие детали. Не обошлось и без истерик. Больные, отпущенные на волю, рыдали, призывали принять все условия Басаева, спасать людей. Их можно было понять, но… Условие бандитов было одно — немедленный вывод всех наших войск из Чечни и признание независимости Чеченской Республики.

Президент перед самым отлетом в Исландию снова принял доклад министра внутренних дел, выслушал последнюю информацию и снова потребовал принять самые жесткие меры…

Ночью прибыло подразделение «Альфа». Московская и краснодарская группы. Командир «Альфы» Александр Гусев развел руками — в таких условиях действовать не приходилось, да и проблематично, можно ли вообще. Первый этаж был заминирован, подходы находились под прицелами снайперов. Подавить их не было никакой возможности, так как живым щитом в окнах стояли женщины. Тем не менее его штаб сел за разработку операции. Несмотря на психологическую несовместимость спецподразделений бывшего КГБ и МВД (считалось, что одни работали в белых перчатках, другие в сапогах), сегодня все противоречия необходимо было отбросить, подчинив совместные усилия решению общей задачи. Впрочем, все противоречия, пусть даже технического свойства, отбросить так и не удалось.

Пока шла разработка самого штурма, переговоры не прекращались ни на минуту. Степашин взял на себя весьма деликатную миссию. Ему необходимо было встретиться с чеченскими авторитетами, которые должны были убедить Басаева, повлиять на него.

В Буденновск командующим группировкой Анатолием Куликовым были срочно доставлены Руслан Лобазанов, брат Басаева Ширвани, другие фигуры, способные хоть чем-то помочь…

Но и Лобазанов и Ширвани Басаев скептически отнеслись к этой идее. Более того, Ширвани, что называется, на голубом глазу (Степашин отметил у него удивительно голубые глаза), предложил свое решение проблемы. Жестокое и, по его мнению, единственно верное.

«Уважаемый Сергей Вадимович (они всегда так обращались к Степашину), вам необходимо сейчас задержать меня, взять в заложники родственников Басаева, которые находятся в Ведено, привезти их сюда. Вывести перед больницей и сообщить Шамилю, что, если он не покинет больницу и не отпустит людей, все они будут расстреляны. А потом исполнить это, расстреливая по одному…»

«На это мы пойти не можем…», — качнул головой обескураженный предложением Степашин.

«Если вы этого не сделаете, вы проиграете…» — потерял интерес к беседе Ширвани.

Тогда же Степашин от Ширвани узнал, что семья Басаева жива, вопреки упорно распространяемым утверждениям. Кое-кто пострадал при одном из попаданий, когда охотились за Басаевым, но близкие родственники были живы.

А ситуация усугублялась. Пока штабные колдовали над схемами, Басаев пытался активизировать ситуацию. Начались расстрелы заложников. В основном жертвами были военнослужащие. Оставшийся «на хозяйстве» Виктор Черномырдин не уходил со связи. Степашин докладывал обо всем, в том числе о самых на первый взгляд несущественных деталях.

Неожиданно для всех премьер взял штурвал на себя. Это было так странно и нелепо, что у многих руководителей операции это вызвало шок, закончившийся витиеватой тирадой, самым приличным словом в которой было слово «премьер»…

И хотя в тот момент Степашин тоже потерял дар речи, но по прошествии лет он несколько смягчил свои оценки ЧВС. «Я понимаю Черномырдина как человека. Трудно из Москвы чувствовать оперативную обстановку. Но если быть совершенно откровенным… Я бы не стал и в чем-то обвинять Черномырдина, хотя кое-кто пытается на него повесить все то, что произошло там. Спецслужбы и МВД должны заниматься своими делами, политики своими. Но, безусловно, выход второго лица в государстве, находившегося в Москве, отсек возможность ведения с ними какого-либо диалога. Все!»

Поразительно, но по прошествии стольких лет, испытав все, что можно было испытать, — взлеты и стремительные падения, предательства друзей и вчерашних товарищей по работе, получив возможность сегодня свести счеты со своими обидчиками, которые подвергли его столь унизительным испытаниям, Степашин остается верен себе. Он не пытается ни на йоту переложить свою, может быть в данном случае мифическую ответственность за случившееся на кого бы то ни было. И дело здесь не в дружбе или особых отношениях с Черномырдиным, здесь дело в принципе. Каждый должен нести свой крест сам. Каким бы тяжелым он ни был.

По сути дела Басаев получил свой карт-бланш, хотя было понятно, что ни президент, ни премьер никогда не приняли бы решение о выводе всех войск из Чечни.

Все разговоры, компромиссы и предложения после этого разговора просто-напросто отметались. Стало ясно, что нужны какие-то экстраординарные меры.

Впрочем, и до разговора и после это было ясно. В такие короткие сроки, при таком количестве заложников и столь высокой степени агрессивности боевиков любая операция была обречена если не на провал, то на многочисленные жертвы.

И тем не менее. Сегодня Степашин вскрывает карты.

«Задача была не только и не столько (об этом замысле не знали те, кто непосредственно ее осуществлял) штурмом выбить бандитов из больницы, сколько резко изменить ситуацию. Басаев был на сто процентов уверен, убежден (к нему туда ездил Сергей Адамович Ковалев), что мы не решимся. Мы прекрасно знали, о чем они ведут речь. Мы через технические возможности знали, что бандиты (многие из них были подколоты) уже праздновали победу. Они ходили по коридорам, великодушно похлопывали больных… Эйфория была вызывающая. Поэтому когда мы пошли утром штурмовать, мы хотели показать, что мы пойдем до конца. Сегодня многие бойцы из спецподразделений говорят, что если бы их не остановили, они пошли бы дальше.

Нет ни права, ни повода усомниться в их мужестве… Да, они пошли бы дальше, да, закрепились бы на первом этаже, но на 99 процентов сегодня я могу говорить, что все закончилось бы трагически.

И я, и Ерин, и покойный Николай Егоров, и Михаил Константинович Егоров, и Олег Гайданов, заместитель Генерального прокурора, четко определили, что, если не решим проблему Буденновска, мы уйдем».

После неудачного штурма Басаев резко изменил риторику. Уже не ставил вопрос вывода войск с Кавказа. Он попросил несколько автобусов и тех, кто готов вместе с ним выехать в Чечню.

И снова Степашину пришлось привлекать свои силы. Подготовка автобусов была тщательной. Соответствующая техника находилась в каждом из них.

Не было только одного, того, что, по мнению отдельных доморощенных экспертов, должно было решить исход операции — психотропных веществ, подмешанных в воду. Негодуя по поводу обвинений в том, что чекисты «могли решить проблему малой кровью», Степашин отмечал: «Нелепо! Такие препараты действуют индивидуально. Один засыпает через тридцать минут, другой — через две. Стоило бандитам почувствовать что-то неладное, как колонна взлетела бы на воздух… К чертовой матери! Легко рассказывать тем, кто ничего не понимает…»

Несмотря на существующую договоренность премьера с Басаевым, Ерин поставил жесткую задачу Анатолию Куликову — бандитов не выпускать… Дипломатическая миссия переговорить, предупредить Черномырдина о принятом решении была поручена Степашину. Ерин плевался и иметь контакты с премьером после его беседы с Басаевым не хотел. Деликатный по натуре министр внутренних дел просто кипел, проклиная дилетантов, подсказавших председателю правительства этот ход.

Наверное, и сам Черномырдин понял, в какую историю он вляпался. Ультиматум Степашина он выслушал, обронив: «Я согласен… Только из Ставропольского края они должны выйти. Я дал слово!»

«Как получится…» — ничего не обещая, констатировал Степашин.

Вернувшись к больнице после тяжелого разговора с Черномырдиным, Степашин увидел совершенно взбешенного руководителя операции Михаила Егорова. На нем не было лица, а изъяснялся он исключительно междометиями. Из его резкого монолога Степашин понял, что тот только что говорил с Черномырдиным, который категорически запретил проводить какую-либо операцию. Степашин так до конца и не знает, был ли такой разговор на самом деле, хотя не верить первому заместителю министра внутренних дел не может.

Скорее всего, разговор все-таки был. Черномырдин хорошо знал, кто является руководителем операции, и, что бы ни говорил, о чем бы ни предупреждал премьера Степашин, последнее слово будет именно за Егоровым. Здесь как на корабле. Даже если на борту будет сам президент, он не вправе вмешиваться в действия капитана. Таким капитаном, отвечающим за все, был Михаил Егоров. И все, включая самого министра внутренних дел и директора ФСБ, ему должны повиноваться….

Ерин тем не менее снова связался с Куликовым и еще раз подтвердил свой приказ бандитов уничтожить на территории Чечни. Куликов же повел себя странно. Приняв к сведению этот приказ, он связался со… Степашиным и с образными оборотами, приличествующими моменту, стал выговаривать: «Вы что там… делаете! Вы их не должны выпускать… Уничтожать…»

Это было тем более странно, что неподалеку находился его непосредственный начальник, отдавший распоряжение, понятное человеку, владеющему русским языком. Скорее всего, Куликову нужна была отдушина, чтобы излить свое негодование. Сделать это Ерину было невозможно. Тот не хуже Куликова знал богатые закрома «великого и могучего». Тем более что своих приказов министр не отменял. Степашин был более приемлемым «собеседником». Во-первых, деликатный… Во-вторых, имеет влияние на Ерина, в-третьих, близок к Черномырдину. В-четвертых, не начальник для самого Куликова.

Наверное, в чем-то Куликов был прав. Отчасти… На месте были сосредоточены наиболее квалифицированные спецназовцы. Их силами при некоторой подготовке можно было провести операцию на пути следования. Самому же Куликову было неизмеримо сложнее. В его руках была лишь грубая военная сила, танки, БТРы, авиация. Фактически ему предстояла не тонкая операция, а грубая ампутация… Он не хотел, судя по всему, брать ответственность на себя, реально понимая последствия этого шага.

Степашин слушал долго, не перебивая. В завершение резюмировал: «Анатолий Сергеевич, вы командующий войсками, заместитель министра внутренних дел. У вас есть свой министр. Докладывайте ему обстановку… Он вам дал соответствующее распоряжение…»

Колонна с террористами прошла по трассе не так триумфально, как об этом писалось. Дважды предпринимались попытки остановить колонну, в том числе на территории Ставропольского края. Но нескоординированность действий не позволила решить задачу. После исторического разговора премьера с террористом мало кто хотел бы взять на себя ответственность и рискнуть…

Впрочем, история повторилась через полгода. Глава Дагестана Магомедали Магомедов тоже давал обещание Радуеву, что тот беспрепятственно с заложниками уйдет из Кизляра. Тогда федеральные силы нарушили это обещание. Радуев был остановлен на границе с Чечней, но на территории Дагестана. Но это было позже.

После выхода колонны из Буденновска настроение участников операции, что называется, было ниже ватерлинии. Вернувшись в гостиницу, Степашин с Ериным включили телевизор.

На экране Жириновский в передаче Александра Любимова обливал Немцова соком. «Паноптикум!»

Дальнейшая судьба, во всяком случае, в ближайшее время, была ясна.

«Ну что, надо уходить в отставку?»