Победа, равная поражению

Дворец был взят и Грозный освобожден, но предстояла серьезная работа не на один месяц. Медленно, продвигаясь шаг за шагом, армия и внутренние войска вышибали боевиков из их щелей. Тяжело выбивали, с большими потерями и среди своих ребят, и среди мирного, ни в чем не повинного, случайно оказавшегося в зоне боев населения. В большой драке, когда смерть ходит за тобой след в след, выбирать оптимальные методы не приходится. Горели машины, осуждающе на все происходящее смотрели пустыми глазницами дома и постройки.

Воевавшие здесь юнцы не видели Сталинграда военного, но те, кто мог сравнивать, говорили, что Грозный был страшнее. Страшнее оттого, что столица Чечено-Ингушетии была одним из самых красивых и зеленых городов на Кавказе. Возвращаясь домой, бойцы показывали фотографии видов «нового» Грозного тем, кто помнил город цветущим. Люди плакали.

В армии плакали из-за другого. Там, наверху, словно не хотели знать, что происходит здесь. Политики, приезжавшие для поднятия собственного престижа в глазах избирателей, ограничивали свое жизненное пространство габаритами спецвагонов на моздокских путях, предусмотрительно окруженного батальоном спецназа.

Походив по окраинам и потолковав с тыловиками, спешили в Москву с чувством исполненного долга.

И если к командующим группировок еще вчера, до начавшегося наступления, относились, как и положено относиться к большому начальству, то, пройдя через гарь и кровь со своими бойцами, Бабичев, Трошев, Степашин и Рохлин стали для солдат родными. И несмотря на ожесточенность боев, на шквал огня, встретившего десант, первые потери в корпусе Рохлина начались только через неделю. Там, наверху, не знали, не чувствовали, а может, просто не хотели знать, что происходит ЗДЕСЬ. Но вступившие в бой на этой земле понимали и чувствовали, ЧТО происходит там.

Офицеры и солдаты скорее интуитивно ощущали, чем реально знали о той невероятно яростной борьбе, которая велась в Москве за собственные «чеченские интересы».

Об этом можно было судить по разного рода заявлениям, декларациям, прогнозам политиков, далеких от войны, от реалий здесь происходящего. Не меньшую пищу для размышлений давали команды, поступающие сверху: «Стой на месте, иди сюда».

Как смачно звучит она из уст сверхсрочника. Как цинично — из уст политика. Но первый своим солдатом не пожертвует, ЭТИ — жертвуют.

Троцкистский лозунг «ни мира ни войны» оборачивался для воюющих потерями, а для внешнего мира — слезами матерей и жен, ставших вдовами, появлением огромного количества сирот в мирное время.