Глава двадцать вторая

Сражение в лесах

"Кто бы мог предположить, — сокрушался один из батальонных командиров дивизии "Шарнхорст" во время ее подхода к Беелитцу, — что Западный и Восточный фронты будет разделять расстояние, которое можно преодолеть всего за один день марша?"[779]

20-й корпус армии генерала Венка начал наступление в восточном направлении 24 апреля. Перед ним стояла задача прорваться через русские заслоны к частям немецкой 9-й армии, окруженной в лесах в тыловом районе фронта маршала Конева. Тем же вечером молодые немецкие солдаты из дивизии "Теодор Кернер" атаковали в районе Тройенбритцена 5-й гвардейский механизированный корпус генерала Ермакова. На следующий день дивизия "Шарнхорст" подошла к Беелитцу. Германские военнослужащие не имели понятия, что находится впереди, поскольку их путь пролегал сквозь густой смешанный лес, где старые сосны перемежались с молодой порослью деревьев. Вся операция "весьма походила на армейскую разведку", — вспоминал упомянутый батальонный командир. Перед самым Беелитцем немецкие части наткнулись на госпитальный комплекс Хайльштеттен.

Медицинские сестры и пациенты госпиталя, всего задень до этого подвергшиеся насилию со стороны солдат Красной Армии и бывших восточных рабочих, внезапно услышали звуки артиллерийской стрельбы. Однако никто не знал, где именно идет бой. Один из снарядов угодил прямо в больничное здание, поэтому детей срочно перевели в подвалы, Сестры с надеждой спрашивали друг друга, не американцы ли это. Чуть позднее они увидели небольшие группы немецких солдат, перебегающих от одного дерева к другому. В этот момент к ним выбежали две сестры и закричали: "Выгоните отсюда русских!"[780] Перестрелка усилилась, и начальник госпиталя, доктор Почка, решил войти в контакт с американским командованием на Эльбе. Там ему могли помочь швейцарцы из Красного Креста.

Бои за Беелитц продолжались несколько дней. Погибло семьдесят шесть мирных жителей, включая пятнадцать детей. "Это было отчаянное сражение, вспоминал батальонный командир из дивизии "Теодор Кернер", — и пленных никто не брал"[781]. Он и его подчиненные пришли в ужас, когда советские солдаты захватили дом, в подвале которого находились их раненые боевые товарищи. Молодые немецкие военнослужащие — многие из них настолько юные, что жители Беелитца называли их не иначе как "киндер-солдатами", — поначалу испытывали сильную "танкобоязнь" перед советскими тридцатьчетверками и тяжелыми ИСами. Но уже через два дня они сумели подбить с помощью фаустпатронов четыре советских ИСа[782]. Командир подразделения Петер Реттих отмечал, что его подчиненные проявляют "чудеса храбрости и самоотверженности", затем он добавил, что посылать таких юнцов в самое пекло сражения "не просто постыдно, но и преступно".

28 апреля три тысячи раненых германских военнослужащих и больных детей солдаты дивизии "Ульрих фон Хуттен" загрузили в вагоны товарного поезда, который медленно повез их в направлении Барби. Здесь была восстановлена детская клиника, а американцы присвоили раненым статус военнопленных. Однако перед Венком стояла еще более важная задача. Дивизии "Ульрих фон Хуттен" предстояло пробить коридор к Потсдаму, тогда как остальным немецким частям ставилась задача помочь 9-й армии выйти из окружения.

Тем временем в лесах к юго-востоку от Берлина остатки немецких войск прорывались на запад. Вместе с ними шло и очень много мирных жителей, напуганных приближающейся Красной Армией. В общей сложности здесь находилось порядка восьмидесяти тысяч военнослужащих из различных армий. В основном это были солдаты и офицеры из 9-й армии генерала Буссе — 11-й танковый корпус и 5-й горнострелковый корпус СС. Некоторое время назад к ним присоединился и гарнизон Франкфурта. До того как войска Конева, наступавшие на Берлин, не опрокинули оборону 5-го корпуса 4-й танковой армии, это объединение прикрывало южный фланг окруженной группировки.

(Советские источники утверждали, что окруженные войска 9-й армии Буссе насчитывали двести тысяч человек, триста танков и две тысячи орудий[783]. Однако эти цифры следует считать сильно преувеличенными пропагандистской машиной Красной Армии. В одном из детальных отчетов армии США говорится лишь о сорока тысячах окруженных в этом районе[784].)

Буссе после консультации с генералом Венком принял решение прорываться через леса на запад — навстречу немецкой 12-й армии. После этого объединенная германская группировка должна была выйти к Эльбе. Главной проблемой для 9-й армии являлось то, что ее арьергардные части находились в постоянном боевом контакте с войсками Жукова, и Буссе предупреждал Венка, что территория, остающаяся под его контролем, быстро сокращается[785]. В тот момент ни Буссе, ни Венк более не желали выполнять истеричный приказ Гитлера прорываться в направлении Берлина. В полночь 25 апреля Буссе получил от командования 12-й армии свободу рук в выборе направления главного удара[786]. Для того чтобы противник не имел точных данных о месте его нахождения, он приказал командующим частей не отвечать ни на какие радиосигналы. Впрочем, к тому времени многие радиостанции уже вышли из строя.

Солдаты армии Буссе, равно как и присоединившиеся к ним гражданские лица, уже не имели никаких съестных припасов. Автомашины двигались до тех пор, пока в них оставалось горючее, затем их просто оставляли на обочине дорог. Тем не менее у Буссе еще имелся тридцать один танк: полдесятка "пантер" из дивизии "Курмарк", остатки 21-й танковой дивизии генерала Ганса фон Лука и порядка десяти "королевских тигров" из 502-го тяжелого танкового батальона СС. Командующий надеялся, что они составят ударную силу прорыва через заслоны советских войск фронта маршала Конева. Немецкие танкисты использовали любую возможность дозаправки своих боевых машин горючим из баков брошенных автомобилей. Артиллеристы тащили с собой последние снаряды, которые предполагалось выпустить по врагу в момент решительного удара.

Находясь юго-восточнее Фюрстенвальде, окруженные немцы были блокированы войсками сразу двух советских фронтов — Конева и Жукова. Днем 25 апреля Жуков приказал начать наступление против вражеской группировки. С востока и севера в атаку перешли советские 3-я армия, 2-й гвардейский кавалерийский корпус, хорошо адаптированный к боевым действиям в лесной местности, 33-я и 69-я армии.

После внимательного изучения обстановки на оперативной карте Конев пришел к заключению, что немцы имеют очень незначительные шансы на успешный прорыв. Им предстояло пересечь шоссе Берлин — Дрезден к югу от цепочки озер в районе Тойпитца. Реакция командующего 1-м Украинским фронтом не заставила себя ждать. 25 апреля 3-й гвардейской армии генерала Гордова было приказано выйти к шоссе Берлин — Дрезден и блокировать все лесные дороги, ведущие с востока на запад[787]. На всех путях возможного подхода противника советские солдаты устраивали завалы из деревьев. Однако Гордову не удалось полностью взять под контроль южную часть сектора, где предполагался германский прорыв. Несмотря на то что советская 28-я армия вышла в район восточнее Барута, между ней и соединениями Гордова оставалась небольшая брешь.

Утром 26 апреля авангард группировки генерала Буссе сумел нащупать это слабое звено в кольце советских армий. Немцы пересекли шоссе Берлин Дрезден и достигли дороги Барут — Цоссен, которая являлась в то время линией снабжения танковой армии Рыбалко, действующей в Берлине. В этой связи генерал Лучинский вынужден был организовать срочную контратаку частями 50-й и 96-й гвардейских стрелковых дивизий, хотя не имел еще четкого представления о сложившейся ситуации[788]. Сражение приняло хаотический характер, тем не менее мощные авиаудары советской 2-й воздушной армии и контратаки стрелковых частей вынудили большую часть прорвавшихся немцев вновь отступить в леса в районе Хальбе. Экипажи германских танков попали в сложную ситуацию — их боевые машины с большим трудом продвигались по песчаной почве соснового леса, тогда как все дороги находились под постоянным прицелом советской авиации.

Группу, которая все же смогла прорваться через шоссе и дорогу Барут Цоссен, обнаружил пилот немецкого самолета. Информация о ее местонахождении немедленно была переправлена в штаб группы армий "Висла" и генералу Йодлю. Гитлер пришел в бешенство, когда узнал, что окруженные части движутся не на Берлин, а на запад, но он все еще не мог поверить, что Буссе может обманывать его. Гитлер приказал Йодлю отправить следующую шифровку: "Фюрер приказал, что скоординированные атаки 9-й и 12-й армий должны иметь целью не только спасение 9-й армии, но и спасение Берлина. Остающийся в Берлине фюрер верит, что командование этих армий исполнит свой долг. История и германский народ проклянут тех людей, которые в этот тяжелый час откажутся делать все, что в их силах, чтобы исправить ситуацию и спасти своего фюрера"[789]. Гитлер продолжал требовать лояльности к себе, не обращая внимания на то, что его распоряжения обрекают людей на верную гибель. Приказ фюрера был повторен в эфире несколько раз, однако никакого ответа на него не последовало.

В течение ночи и всего последующего дня, 27 апреля, немцы продолжали атаки по двум векторам; на юге — от Хальбе в направлении Барута и на севере — со стороны Тойпитца. На севере несколько тысяч германских солдат при поддержке танков смогли вклиниться в расположение 54-й гвардейской стрелковой дивизии, захватить Цеш-на-Зее и окружить часть подразделений 160-го стрелкового полка. На юге германский удар отрезал от основного фронта в районе Раделанда 291-й гвардейский стрелковый полк подполковника Андрющенко. Советским солдатам пришлось занять круговую оборону и отбивать атаки противника до тех пор, пока им на выручку из Барута не подоспел 150-й гвардейский стрелковый полк. В этом бою немцы снова "понесли очень большие потери".

Изложенное выше развитий событий основано на оперативных документах, в которых офицеры, естественно, старались описывать ситуации более или менее последовательно. На самом же деле в лесах вокруг Хальбе творился; невообразимый хаос, в котором все действия немецких частей определялись интенсивностью огня советской артиллерии и авиации.

"Несмотря на то что первая попытка разорвать кольцо окружения удалась, — рассказывал на допросе советским офицерам взятый в плен командир 90-го полка 35-й полицейской моторизованной дивизии майор Диль, прорвавшиеся подразделения немедленно попали под удар артиллерии и авиации. Потери были чрезвычайно велики. Буквально невозможно оказалось поднять голову" и я был не способен руководить боем. Все, что мне оставалось делать, так это лежать вместе со своим адъютантом под танком и смотреть на карту"[790].

Немцы" которые получили ранение в живот или грудь, оставлялись на месте на произвол судьбы. Причиной большинства ранений были летящие со скоростью металлических осколков деревянные щепки. Экипажи советских танков специально целились по макушкам деревьев. Для тех немцев, которые находились внизу, от таких разрывов не было никакого спасения. Они не могли вырыть для себя глубоких окопов, поскольку почва среди деревьев вся переплетена корнями. Некоторые военнослужащие с отчаянием обреченных начинали копать землю своими стальными шлемами или даже прикладами от винтовок, но углубиться больше чем на полметра они были не в состоянии.

Воздушная бомбардировка и артиллерийский обстрел стали причиной возникновения паники даже среди самых опытных солдат. Немцы открывали беспорядочную стрельбу по проносившимся над их головами советским самолетам, не нанося им никакого вреда. Если раненый или истощенный человек падал на дорогу, вскоре он становился жертвой проезжавших следом автомашин или танков[791].

Определить, где точно проходила линия фронта, было практически невозможно. Ожесточенные бои разворачивались в различных районах огромного лесного массива. Отряд немцев, состоящий из одного "тигра" и одной "пантеры", за которыми двигались немецкие бронемашины с ранеными и изможденными солдатами, внезапно нарвался на прицельный огонь советского танка. Немецкие орудия стали разворачиваться в сторону противника, сметая при этом сидящих на броне германских солдат. Но экипаж советского танка действовал быстрее. Следующий снаряд угодил в броневик, который, по несчастью, был загружен канистрами с горючим. Прозвучал мощный взрыв, после которого лес озарился ярким пламенем.

Дым горящего леса застилал глаза и не давал возможности нормально дышать. Стволы деревьев напоминали теперь кафедральные колонны. Хотя советское командование и отрицало, что использовало в боях фосфоросодержащие и другие легковоспламеняющиеся вещества, этот факт, видимо, имел место. Взрывы пугали лошадей, которые переворачивали повозки с ранеными. Кругом раздавались крики и стоны людей, просящих о помощи. Все смешалось. Солдаты и офицеры вермахта шли теперь бок о бок с военнослужащими войск СС. Тем не менее взаимная подозрительность среди них лишь усилилась. Эсэсовцы утверждали, что армейские офицеры отказывались подбирать их раненых. Однако не было никаких свидетельств и о том, что сами военнослужащие войск СС как-то помогали потерявшим дееспособность солдатам вермахта. Единственное, что эсэсовцы сделали для них, это давили гусеницами боевых машин. Чувство взаимного отчуждения армии и войск СС достигло, казалось, своей кульминационной точки. Солдаты вермахта с негодованием смотрели на эсэсовцев, среди которых можно было заметить и женщин в черной униформе.

После первой неудачной попытки немцы стали прорываться небольшими группами в различных направлениях. Одно из германских подразделений вышло на позицию советской артиллерийской батареи, которая всего за день до этого была в эпицентре боя. Немцы пересекли шоссе и обнаружили убитых красноармейцев, все еще остававшихся в своих окопах. Затем они пошли дальше на запад в обход Куммерсдорфа. Теперь перед ними стояла более сложная задача: пересечь дорогу Барут — Цоссен, вдоль которой была построена еще одна советская оборонительная линия.

Ночью 28 апреля немцы предприняли еще одну попытку массового прорыва из окружения в районе Хальбе, В отчаянном порыве они смогли рассечь оборону 50-й гвардейской стрелковой дивизии. Однако за это, по словам генерала Лучинского, "им пришлось заплатить очень дорогую цену"[792]. Конев был уверен, что прорвавшиеся германские войска будут уничтожены. Он усилил фланги и приказал забаррикадировать все дороги, идущие на запад. Позади них выстраивались засады из противотанковых орудий. Стрелковые части произвели несколько мощных контратак в восточном направлении.

Войска генерала Буссе оказались разбросаны в лесу на площади в несколько десятков квадратных километров. Основная их масса была сосредоточена в районе Хальбе, но цепочка более мелких отрядов тянулась вплоть до Шторкова, где шли арьергардные бои против армий Жукова. Советское командование намечало разбить окруженных по частям. В течение всего светлого времени суток над лесом кружили бипланы У-2, выискивающие группы противника и сообщая их координаты артиллеристам и летчикам-штурмовикам. В общей сложности авиация, приданная 1-му Украинскому фронту, совершила две тысячи четыреста пятьдесят девять штурмовых и тысячу шестьсот восемьдесят три бомбовых удара по врагу[793].

Дым от пожаров, распространившийся в лесу, сделал невозможной правильную ориентировку на местности без карты и компаса. Смог застилал даже солнце. Большинство заблудившихся и истощенных немецких солдат теперь просто плелись по песчаной почве в неизвестном для них направлении. Они презирали щеголеватых офицеров ("джентльменов из штаба"), передвигавшихся на автомобилях и даже не останавливающихся, чтобы подобрать раненых. Возле каждого перекрестка дорог валялись сотни трупов погибших немцев в серо-зеленой форме[794]. Шесть солдат из 36-й моторизованной дивизии СС, которой командовал генерал-майор Оскар Дирлевангер (ставший широко известным после подавления варшавских восстаний в 1943 и 1944 годах), решили" что с них довольно, и поспешили сдаться в плен, несмотря на риск получить пулю в спину. На допросе в расположении советских войск один из этих немцев сообщил, что "уже прошло пять дней с того момента, когда они последний раз видели своего офицера"[795]. Далее он сказал: "Мы чувствуем, что война подходит к концу, и не хотим умирать". Но все же эсэсовцы сдавались очень редко. Большинство из них были убеждены: если они попадут в плен, то будут либо тотчас же убиты выстрелом в затылок, либо в лучшем случае их отправят в Сибирь.

Битва на уничтожение в районе деревни Хальбе продолжалась в течение 28 и 29 апреля. Советские войска, поддержанные массированным огнем тяжелой артиллерии и "катюш", атаковали противника с юга. Многие молодые немецкие солдаты были настолько потрясены силой советского огня, что, по выражению одного из деревенских жителей, буквально "накладывали себе в штаны". Местные селяне прятались по подвалам домов, и, когда к ним приходили юнцы из вермахта, они давали солдатам какую-нибудь одежду, чтобы те могли переодеться в штатское. Однако эсэсовцы старались предотвратить этот процесс, угрожая солдатам расстрелом. Харди Буль находился в подвале вместе с семьей, другими деревенскими жителями и военнослужащими вермахта — всего около сорока человек, — когда там появился эсэсовец, вооруженный фаустпатроном. Он был явно готов применить к ним оружие[796]. Взрыв в таком небольшом помещении, безусловно, убил бы всех его обитателей. Однако стоявший за дверью солдат вермахта оказался проворней и выстрелил эсэсовцу в спину. Существует много других свидетельств о вооруженных стычках между военнослужащими вермахта и войск СС во время боев у Хальбе, однако все они требуют дополнительного подтверждения.

Была сделана еще одна попытка прорваться на запад из района Хальбе. Молодой курсант Зигфрид Юргс, отступавший вместе с остатками учебного полка № 1239, описал в дневнике, что ему удалось увидеть, находясь на броне немецкого танка, шедшего во главе колонны. По обеим сторонам дороги валялись сотни раненых, которым никто не собирался помогать. Но Зигфрид не мог себе и представить, что спустя всего час он окажется среди этих несчастных[797]. Перед самой атакой на советское заградительное подразделение курсант вместе с другими солдатами спрыгнул с танка и занял позицию в кювете. Но в следующий момент рядом раздался взрыв минометной мины, и Зигфрид получил ранение в спину. Осколки другой мины застряли у него в плече и в груди. Тем не менее Юргсу повезло больше, чем другим раненым, которых он видел незадолго до этого. Спустя несколько часов его подобрали и положили в грузовик. Весь кузов автомобиля уже был переполнен ранеными, которые начинали кричать и стонать от боли, едва колеса наезжали на очередную кочку. Тех же немцев, раны которых не позволяли перевозить их на автотранспорте, просто оставляли возле дороги. Лишь очень немногие военнослужащие находили в себе силы закапывать убитых. В лучшем случае убитого перетаскивали к придорожному кювету или к воронке от снаряда и слегла прикапывали песчаным грунтом.

На лесных дорогах стояли сгоревшие автомашины, валялись убитые и мечущиеся в агонии лошади. Вся земля вокруг была усыпана брошенным оружием, касками, колясками, тачками и мешками. Сама деревня Хальбе, по признанию очевидцев, представляла собой адское пекло. "Танки шли по Линденштрассе, вспоминала Эрика Менце, которой тогда исполнилось семнадцать лет. — И на каждом из них было полно раненых. Внезапно один из раненых упал с брони прямо в колею дороги. Идущий следом танк наехал на него гусеницами, затем по этому место проехал еще один танк. На месте человека осталась одна кровавая лужа"[798]. Весь двор перед пекарней был завален трупами. Между ними не имелось ни одного свободного места. "Их лица, — продолжала девушка, — были желто-серыми, а руки черными. Я хорошо видела, как на них блестели золотые обручальные кольца".

С каждым днем у окруженцев оставалось все меньше и меньше транспортных средств. В строю находилось всего несколько танков, восемь разведывательных бронеавтомобилей и некоторое количество машин на колесно-гусеничном ходу, Основная масса солдат шла пешком. С рассветом 29 апреля дождь прекратился и выглянуло солнце. Для многих оно стало ориентиром для определения правильного направления пути.

Выжившие военнослужащие вспоминали такие моменты, которые по прошествии определенного времени стали казаться им галлюцинациями, появившимися вследствие усталости и недоедания. Неподалеку от Мюкендорфа молодой курсант, как и все окружающие его германские солдаты, упал на землю, заслышав пулеметные очереди, раздавшиеся неподалеку. Советские солдаты вели огонь с фланга. Немцы открыли ответную стрельбу, но, не видя цели, тратили патроны впустую. Вдруг перед ними появились две женщины, одетые в эсэсовскую униформу. Они закричали на солдат; "Поднимайтесь! В атаку, трусы!"[799] Когда перестрелка закончилась, обе "фанатичные женщины" внезапно исчезли.

Писатель Константин Симонов проехал через этот район сразу же после завершения боев. Его путь лежал тогда на Берлин. Южнее Тойпитца взору Симонова предстала картина, которую, по словам автора, ему никогда не удастся забыть. "В этом месте, — писал он, — по обе стороны автострады густой лес и через него поперечная просека, которой и в ту и в другую стороны не видно конца… [просека] сплошь забитая чем-то совершенно невероятным — нагромождение танков, легковых машин, броневиков, грузовиков, специальных машин, санитарных автобусов. Все это буквально налезшее друг на друга, перевернутое, вздыбленное, опрокинутое и, очевидно, в попытках развернуться и спастись искрошившее вокруг себя сотни деревьев. И в этой каше из железа, дерева, оружия, чемоданов, бумаг, среди чего-то непонятного, сожженного и почерневшего — месиво изуродованных человеческих тел. И все это уходит вдоль по просеке буквально в бесконечность. А кругом в лесу снова трупы, трупы, трупы разбегавшихся под огнем людей. Трупы вперемешку, как я вдруг замечаю, с живыми. Эти живые — раненые — лежат на шинелях, на одеялах, сидят, прислонившись к деревьям, одни перевязанные, другие окровавленные и еще не перевязанные"[800]. Некоторые раненые лежали на одеялах и шинелях вдоль самой обочины дороги. Их было так много, что, по-видимому, никто еще не мог помочь им. На асфальте дороги виднелись пятна масла, бензина, крови. Как Симонову объяснил какой-то офицер, вся эта колонна "была накрыта здесь огнем нескольких полков тяжелой артиллерии и нескольких полков "катюш"[801].

Политуправления советских армий проводили большую работу, направленную на то, чтобы убедить еще сопротивляющихся солдат противника побыстрее сдаваться в плен. В частности, над лесным массивом, где оказались окружены германские войска, было сброшено порядка четверти миллиона пропагандистских листовок. Через громкоговорители раздавались призывы немецких "антифашистов" из бывших военнопленных вермахта. Да и сами советские солдаты громко кричали засевшим между деревьев военнослужащим противника: "Война капут! Домой! Война капут!!" Одновременно политуправление 1-го Украинского фронта укрепляло моральный дух собственных солдат и офицеров. Оно убеждало их в том, что остатки германских орд засели в лесу, словно дикие звери, и любой ценой пытаются пробиться к Берлину. Но они не пройдут[802].

Действительно, большинство немцев так и остались навсегда в том лесу. Порядка тридцати тысяч человек из их числа похоронено на кладбище в Хальбе, и с каждым годом в лесу находят все новые и новые человеческие останки. В июне 1999 года в воронке неподалеку от дороги была найдена шифровальная машина из штаба 9-й армии. Никто не знает, сколько полегло тогда мирных жителей, шедших вместе с военнослужащими, но, видимо, их количество достигает десяти тысяч человек. Потери советских войск составляют по крайней мере двадцать тысяч убитыми. Большинство из них похоронено на кладбище возле дороги Барут — Цоссен, но тела незахороненных русских также до сих пор можно найти в воронках в глубине лесного массива.

Но самая удивительная часть всей этой истории — не количество убитых или взятых в плен, а то, что порядка двадцати пяти тысяч немецких солдат и несколько тысяч беженцев все же сумели прорваться через заслоны советских войск и выйти в район Беелитца в расположение армии Венка, (Маршал Конев не признает, что от трех до четырех тысяч военнослужащих противника просочились через заслоны его фронта[803].) На пути из леса до спасительного "американского" берега Эльбы им пришлось испытать невероятные лишения и потерять в последние дни войны многих боевых товарищей.

Штаб группы армий "Висла" не имел четкого представления о том, что происходит в данный момент с частями 9-й армии Буссе. Чтобы установить с ними контакт, на поиски окруженных формирований был послан легкий разведывательный самолет. Но эта попытка полностью провалилась. 9-я армия была предоставлена своей собственной судьбе, что одновременно означало: группа армий "Висла" перестала существовать как боевое объединение[804].

В безвыходном положении находилась и 3-я танковая армия генерала Хассо фон Мантейфеля. Войска 2-го Белорусского фронта находились уже на западном берегу Одера и быстро продвигались вперед. Генерал Хейнрици разрешил Мантейфелю отвести свои соединения в западном направлении к Мекленбургу. Однако он не проинформировал об этом ни фельдмаршала Кейтеля, ни генерала Кребса, поскольку такое решение противоречило всем приказам фюрера.

Наступление войск Рокоссовского на запад по территории, расположенной между побережьем Балтийского моря и столичным районом, стало причиной немедленной эвакуации штаба Хейнрици из Хасслебена. Неподалеку от этого места сворачивал свою деятельность и командный пункт Гиммлера в Хохенлихсне. Проезжавшие мимо него штабные работники встретились с колонной юнцов из гитлерюгенда, средний возраст которых не превышал четырнадцати лет. Эти юнцы, согнувшиеся под тяжестью оружия и амуниции, старались придать своим лицам бодрый вид. Один из армейских офицеров заговорил с командиром колонны, сказав ему, что это преступление — посылать детей против закаленного в боях противника"[805]. Однако его слова растворились в воздухе. "Третий рейх" в своей смертельной агонии действовал бессмысленно и беспощадно.

Генерал Хейнрици прекрасно понимал, что реакция на то, что он позволил отступить войскам Мантейфеля, последует достаточно быстро. 29 апреля, как только один из "могильщиков армии" фельдмаршал Кейтель осознал, что именно произошло, он немедленно позвонил командующему группой армий "Висла". Кейтель обвинил Хейнрици "в неповиновении и слабости"[806] и проинформировал его, что тот освобожден от занимаемой должности. Начальник штаба ОКБ попытался назначить на этот пост генерала Мантейфеля, но получил отказ. Через некоторое время с Хейнрици связался Йодль. Он также обвинил генерала в трусости и слабости, а также в некомпетентном руководстве. Хейнрици было приказано немедленно явиться для доклада на новый командный пункт ОКБ. Однако помощники генерала убедили его не ехать туда, поскольку весьма резонно опасались за жизнь своего шефа. Хейнрици могли либо просто расстрелять за предательство, либо заставить совершить самоубийство, как Роммеля. Неизвестно, какой была бы его дальнейшая судьба, если бы не скорое окончание войны.

Примечания:

7

Kardorff. — Р. 153.

8

Согласно российской историографии, этот населенный пункт имеет название Хеммерсдорф. — Примеч. ред.

77

ЦАМО. — Ф. 372. — Оп. 6570. — Д. 78. — Л. 199–203.

78

Архив Аграненко. — Л. 42.

79

Копелев. — С. 50.

80

Беседа с Мальцевым. — 2001. - 29 октября.

779

Дневник Петера Реттиха // Reichhelm papers.

780

Цит. по: Ramm. - 1994. — Р. 231.

781

Дневник Петера Реттиха.

782

Beelitzer Heimatverein. - P. 18.

783

Конев. — С. 181; Erickson. - P. 592.

784

NA RG 338 R-79. - P. 59.

785

Цит. по: NA RG 338 R-79. - P. 14.

786

Ibid. - P. 19.

787

ЦАМО. — Ф. 684. — Оп. 492483. — Д. 1.

788

Лучинский А. На Берлин!

789

NA RG 338 R-79. - P. 37–38.

790

ЦАМО. — Ф. 236. — Оп. 2675. — Д. 267. — Л. 186.

791

Беседа с Линднером. — 2001. - 10 октября.

792

Лучинский А. На Берлин!

793

Конев. — С. 182.

794

Цит. по: Ramm. - 1994. — Р. 70.

795

ЦАМО. — Ф. 236. — Оп. 2675. — Д. 267. — Л. 189.

796

Беседа с Булем. — 2001. - 10 октября.

797

Цит. по: Ramm. - 1994. — Р. 159–160.

798

Цит. по: Ramm. - 1995. — Р. 25.

799

Цит. по: Ramm. - 1994. — Р. 306.

800

Симонов К.М. Тетрадь № 9.

801

В "Дневнике писателя" К. Симонова, который цитирует А. Бивор, автор "Дневника…", в частности, пишет, что среди немецких раненых на лесной просеке, которых он наблюдал в тот момент, уже находились санитары и "кто-то распорядился бросить сюда на помощь медиков из наших медсанбатов". — Примеч. пер.

802

ЦАМО. — Ф. 233. - 2374. - 194. — Р. 76.

803

Конев. — С. 181–182.

804

BA-MA MSgl/976. - P. 138.

805

Ibid. - P. 143.

806

Ibid.