На острове Пасхи… тени ушедших строителей все еще владеют землей… воздух дрожит от стремлений и энергии, которая была и которой больше нет. Что это было? Почему так случилось?

(Кэтрин Рутледж)

Самым известным и самым удивительным творением жителей острова Пасхи в каменном веке были сотни стандартных гигантских каменных статуй – моаи – изготовленных без использования металлических инструментов. Как и почему они делали это?

Происхождение островитян отчасти объясняет мотивы их действий: некоторые из посетителей Рапа Нуи уже в XIX веке сравнивали статуи с теми, что находятся на других полинезийских островах: например, Форстерс в 1774 году пишет: «Статуи стоят прямо, они построены в честь их вождей. Статуи имеют огромное сходство с деревянными статуями в marais вождей (могилах) в Тахеите». Вырезанные из камня большие человеческие фигуры были редкостью в Полинезии в основном из-за отсутствия подходящего материала: все статуи на тихоокеанских островах сделаны из вулканической породы. На Маркизских островах, где использовался вулканический туф, стоят огромные древние каменные статуи полных людей, связанные с ритуальными постаментами – например, массивные статуи, называемые «такаи», на острове Хива Оа, 2, 83 м высотой; они не похожи на те, что стоят в Рапа Нуи, но все равно намекают на сохранившееся наследие и традиции вырезания статуй из камней. Герман Мелвилл в «Тайпи» рассказывает, как в долине Тайпи на Маркизских островах он наткнулся на огромную деревянную статую с широко раскрытыми глазами, стоявшую на каменной платформе. У австралийцев тоже есть монолитные каменные скульптуры – в Раивавае, например, найдена фигура tiki около 2,3 м высотой. Моренхот в 1837 году отмечал, что tii в Раиваве, каменные образы marae, были практически такими же огромными, как moai Рапа Нуи. Известно, что на острове Питкерн также есть статуя из красного туфа, стоящая на месте поклонения: к сожалению, мятежники с «Баунти» сбросили ее с отвесной скалы! Однако исследования, проведенные Кэтрин Рутледж и другими, показали, что платформы Питкерна были более маленькими версиями тех, что находились на острове Пасхи, с похожим наклонными внутренними фасадами 12 м длиной. Один сохранившийся фрагмент статуи, найденный под верандой современного дома, был торсом с большими руками, обхватившими живот. Недавно найденный в развалинах Аху Тонгарики фрагмент moai также изображен в той же позе, что на Маркизских островах и в Австралии – его руки обвиты посередине тела. Можно провести параллели между статуями острова Пасхи и фигурами из пемзы, стоящими в Новой Зеландии, с узкой прямоугольной головой, выступающими бровями и длинным кривым носом.

Огромное большинство статуй острова Пасхи сделано из туфа Рану Рараку, включая и те, что прямо стоят на платформе, но около 55 сделаны из другого камня (они меньше, чем средняя высота в 4,05 м, и весом около 12,5 т). Это красная окалина, базальт и трахит, плотный белый камень из Пойке – в самом деле, недавние поиски обнаружили дюжины доселе неизвестных статуй в Пойке, однако лишь пара из них сделана из туфа Рано Рараку. Обработанные статуи на платформах были высотой от 2 м до почти 10 м: самая большая в Аху Ханга Те Тенга – около 9,94 м, но они, казалось, упали и были разбиты, а раньше стояли прямо, поскольку глазницы никогда так и не были сделаны. Статуя, известна, как «Паро» (которая стояла в Аху Те Пита Кура), почти такая же высокая, 3, 2 м в обхвате и весит 82 т. На специальной платформе, где стояли статуи, могло стоять пятнадцать moai в ряд; существует неправильное представление о том, что они были абсолютно одинаковые, в то время как в действительности не было даже двух похожих. Можно было встретить определенное количество вариантов, на некоторых платформах статуи стояли в одной позе, а другие ряды могли быть построены совершенно иначе.

Самой большой статуей, когда-либо сделанной, была статуя под названием «Гигант». Этот великан был 20 м в высоту, весил около 270 т; считалось, что даже искусные островитяне не могли сдвинуть его и поставить прямо где-либо (обелиск на площади Согласия в Париже ненамного выше – 22,8 м). Оставшись незаконченной в каменоломне Рано Рараку, статуя сама по себе представляет загадку: было ли это работой индивидуального мастера или группы? Оставили ли работу люди после того, как осознали тщетность изготовления фигуры, которую не смогут сдвинуть? Была ли работа просто прекращена, поскольку прекратилось строительство статуй вообще? Островитяне рассказали Томсону в 1886 году, что платформа Такири была последней постройкой и была построена специально для этой статуи. Или, как предполагают некоторые ученые, эта статуя никогда не должна была стоять, а должна была стать лишь огромным петроглифом, как лежащие надмогильные статуи в европейских кафедральных соборах?

Десятки статуй имеют на спинах барельефы, которые представлены вытатуированными знаками отличия: например, изогнутые линии на каждом плече плюс вертикальная линия на позвоночнике выражали абстрактное человеческое лицо, которое широко распространено и имеет особое значение в островном искусстве (например, на деревянных ритуальных веслах) и повсюду в Полинезии. На статуях в Анакене также имеются барельфы-спирали на ягодицах.

Ниже пупка обычной статуи существует некая черта в барельефе, которая может быть hami, типом набедренной повязки. Линии, которые изгибаются через поясницу, могут быть maro, священной набедренной повязкой представителя власти, что было важно для определения ранга вождей и священников во всей Полинезии. Образцы maro были найдены в XIX веке на острове Пасхи, они были сделаны из tapa, или человеческих волос.

Не вызывает сомнений, что большинство фигур – мужского пола, хотя огромное количество их бесполое: род можно определить лишь у нескольких (в каменоломне Тонгарики) по козлиной бородке, кроме того, два экземпляра имеют женские половые признаки. Некоторые ученые предполагают, что hami обозначает мужчину. Другие считают, что соски на некоторых статуях являются признаками женского пола, но это не доказано. Одна или две статуи имеют округленные груди, однако нет никаких других признаков женского пола, тогда как на одной из тех, у которых есть женские половые признаки, нет ничего похожего на женскую грудь, соответственно нет и намека на пол. Женские половые черты могли быть добавлены позднее, в любом случае в полинезийском искусстве нет сексуальной неопределенности.

Четкое различие можно провести между теми статуями, которые стоят прямо на платформах, и теми – какова бы ни была их функция, – которые не стоят. Не говоря уже о том, что лишь фигуры на платформах имели отверстия для глаз, головной убор и, возможно, были раскрашены, средний рост статуй на платформах составлял 4 м, а остальных – 6 м; многие фигуры на платформах более крепкие и менее угловатые, чем те, что находятся в каменоломнях, с менее выраженными чертами и менее впалыми или выпуклыми носами и подбородками. Некоторые считают, что ранние статуи имели более округлые и натуральные головы, потому что подобные типы часто использовались в качестве строительного материала на платформах.

Глазницы оставались пустыми, по мнению многих, для придания однообразия фигурам, хотя лейтенант Колин Дандас отметил в 1871 году: «Хотя мы не нашли ни одного такого экземпляра, я верю, что они (то есть отверстия для глаз) должны были быть заполнены обсидианом, в манере, похожей на глаза маленьких деревянных фигурок». В 1978 году Соня Хаоа, местный археолог, обнаружила фрагменты белого коралла и круглую красную окалину под упавшей статуей в Анакене; соединенные вместе, они образовали овальный глаз из срезанного полированного коралла, около 35 см в длину. Именно этот глаз заполнил собой пустоту глазницы статуи. Получившие свою первоначальную внешность, статуи с глазами явили собой совершенно иной, удивительный образ, чем тот, к которому привык мир.

Когда глаза были возвращены на место, оказалось, что статуи смотрят не прямо на деревни перед ними – что раньше не вызывало никаких сомнений, – а немного выше. Возможно, этим объяснялось название острова Мата-ки-те-Ранги, означающее буквально «Глаза, Смотрящие в Небеса». Менее романтически настроенные исследователи шутили, что глаза делают статуи похожими на встревоженных бизнесменов в период уплаты налогов… Почему же так мало глаз из коралла выдержали падение статуй? Дело в том, что островитяне сжигали куски кораллов вокруг разрушенных платформ, чтобы сделать известковый раствор для побелки своих домов: коралла было недостаточно, поскольку на острове не было лагун, единственные кораллы были те, что выбрасывались на берег. Уильям Мюллой нашел в 1950-х годах почти неповрежденный глаз под лицом упавшей статуи в Винапу, однако он был затронут эрозией и превратился из овального в круглый. С момента открытия Сони Хаоа в 1978 году, фрагменты глаз из белого коралла или пемзы были найдены во многих местах, некоторые из них скорее были со зрачками из обсидиана, чем из шлака. Однако самым любопытным фактом является то, что ни один из европейских исследователей, видевших статуи, стоящие на платформах, никогда не упоминал про эти глаза, а Гонсалес в 1770 году отметил, что «на лице были лишь отверстия для глаз»… Может быть, что эти глаза, олицетворявшие совесть и разум, появлялись лишь в определенные моменты или для особенных ритуалов, чтобы «оживить фигуры»?

Первый рассказ о знаменитых статуях, попавший к ученым, появился в журнале Корнелиуса Боумана, который написал 8 апреля 1722 года: «Мы увидели на земле несколько высоких статуй языческого вида» – в то время, как испанцы в 1770 году ошибочно приняли их за большие кустарники, расставленные симметрично! В вахтенном журнале Роггевена есть запись, что «островитяне разжигают огонь перед особенным образом расставленными каменными образами, затем, садясь на колени, они наклоняют головы и берут в руки пальмовые ветви, двигая их вверх-вниз». Предположили, что костры и манипуляции, которые видели голландцы, могли быть простым приготовлением пищи, чтобы предложить еду нежданным гостям, однако рассказ Боумана включает и эпизод приготовления кур на земле, поэтому они могли, по-видимому, отличить одно от другого.

Многие из первых посетителей острова предполагали, что гигантские статуи – это боги, хотя Лаперуз в 1786 году написал, что «мы не нашли следов какого-либо культа, и я не думаю, что можно предположить, что эти статуи были идолами, хотя островитяне оказывают им знаки уважения». Ни одна статуя, насколько известно, не имеет имени божества. Напротив, они известны под общим именем aringa ora (живые лица): это скорее групповые, чем индивидуальные портреты. Команда капитана Кука слышала термин ariki (вождь), с которым жители обращались к некоторым лицам, в то время как остальные назывались «Сплетенная веревка», «Татуированный» и «Вонючка» (даже сегодня островитяне часто используют прозвища для других и гостей). Гейзелер отмечал в 1882 году, что «даже сегодня каждый старый житель Рапануи знает хорошо имя каждой из множества статуй, не взирая на то, стоит ли она или упала, и проявляет уважение к ним; они все еще считают, что идолы имеют специальные атрибуты и обладают огромной властью».

Из рассказов островитян и этнографических полинезийских исследований становится ясно, что статуи представляли высокопоставленных предков и часто служили могильными плитами, и таким образом сохраняли память о прошлом – как обычные плиты, лежащие на могилах островов Общества, которые представляют клан предков, либо как статуи, возвышающиеся на погребальных насыпях на Маркизских островах, где были похоронены знаменитые вожди и священники. В самом деле, испанский мореход Мораледа отмечал в 1770 году, что moai представляют людей особенных заслуг, которые достойны увековечивания.

Этим можно объяснить специальные черты изображений: кто-то может предположить, что статуи могли возводиться еще при жизни стариков – как пирамиды или надгробные памятники египетских фараонов, однако их глаза оставлены пустыми, чтобы показать, что человек еще жив. Только после смерти изготовлялись глаза, статую ставили на ее платформу, а глаза и головные уборы помещались на свое место, возможно, чтобы «активизировать» ее mana (духовную силу); если дело обстоит таким образом, значит, глаза имели более глубокий смысл, чем у просто ритуального изображения.

Однако помимо своей «личности» статуи могут также нести особый символизм другого рода: проявление постоянности в полинезийской культуре. Эти возвышающиеся вертикальные фигуры на горизонтальных платформах, стоявшие по всему берегу, служили священной границей между двумя мирами, как посредники между живущими людьми и богами, между жизнью и смертью; подобные переходные территории во всех человеческих сообществах имели ритуальное значение. Фигуры предков, смотрящие сверху на деревни… их спины повернуты к морю… возможно, таким образом, жители придавали себе уверенности и чувствовали себя более защищенными. Можно вспомнить про индонезийский остров Сулавеси, где стоят деревянные изображения умерших, одетые в одежды и головные уборы, с пристально глядящими мозаичными глазами. Они стоят в выемках высоко на скалах, таким образом, духи всегда смотрят поверх своей деревни.

Высказывалось предположение, что статуи острова Пасхи стоят так близко к берегу потому, что выполняют роль защитников от вторжений с моря. В особенности, если вспомнить вполне правдивую легенду о Хоту Матуа и его сторонниках, которые спаслись бегством с частично затопленного острова. В этом случае, однако, можно ожидать, что предки разместились бы лицом к потенциальной угрозе, а не спиной; такое местоположение в равной степени можно объяснить и подходящим способом размещения таких статуй, чтобы держать их подальше от земель, пригодных для ведения сельского хозяйства, которых было мало. Не было смысла распахивать поля вблизи от берега, где соленые ветра могли разрушить урожай…

Макс Рафаэль, немецкий историк искусств, указал, что монументальность фигур, их грандиозность в сравнении с маленьким ростом наблюдателя обостряли желание оказаться защищенным, создавали ощущение покоя и доверия. Монументальность всегда внушает уважение и благоговение. Это не искусство, которое ведет диалог с отдельным человеком, это хранилище духовной силы предков, сконцентрированной в голове или глазах статуи, защищающей общинников от беды. Привлекательность каждой индивидуальной фигуры ограничена, поскольку статуи достаточно стереотипны, но группе статуй создает завораживающий эффект.

Рафаэль отмечает, что задняя часть головы прямая, щеки и уши «неподвижны», однако нос и рот агрессивно выступают вперед; более того, прямота или изогнутость носа заметно контрастируют с часто изогнутыми носами деревянных фигур острова. Он считает, что, намеренно или нет, нос имеет символическую форму фаллоса, вертикальная часть выступает над горизонтальной частью (фаллические носы также возникают в петроглифах, как и на некоторых деревянных резных фигурах). «Надутые» или выступающие тонкие губы с щелью между ними похожи на женские внешние половые органы. Короче говоря, Рафаэль увидел в этих головах сексуальные символы, памятники умершим, которые каким-то образом вовлечены в процесс возрождения. Другие ученые рассматривали moai как символ фаллоса и возрождения потомства – на острове есть, как минимум, одна легенда, гласящая, что пенис служил моделью такого дизайна. Кроме того, мы уже указывали на присущую этим статуям неопределенность пола.

Руки, похожие на крылья, скрещенные на животе, также имеют специфическое значение. В традиционной резьбе по дереву у маори, в Новой Зеландии, руки были размещены так для защиты ритуальных знаний и устных традиций, потому что люди верили, что они хранятся именно в животе. Фигуры с руками на животе также обычны для Маркизских островов и повсюду в Полинезии.

Во многих общинах по всему миру само присутствие предков – в виде их изображений или непосредственно их костей (или и то, и другое) – часто служит главным доказательством жизненности общины, того, что земля всегда принадлежала именно этой семье. Поэтому фигуры на острове Пасхи могут буквально защищать права, связанные с происхождением земли предков от основателя-отца (или матери). Более того, роли, выполняемые мертвыми, похожи на те, которые они выполняли при жизни: нормальным является обращение власть предержащих членов группы к своим предкам за помощью и поддержкой. Обожествление великих людей, которые были прямыми потомками богов, могущественных воинов или высокопоставленных людей, имеет глубокие корни в полинезийской культуре. Лишь знатные полинезийцы имели предков и генеалогию, ведущую к богам, а в полинезийском искусстве преобладают практически однотипные портреты этих предков.

Однако представляется, что фигуры на острове Пасхи делались не населением под контролем центральной власти, а скорее группой независимых семей из различных частей острова. Вероятно, они соревновались друг с другом, стараясь превзойти соседей в размере и грандиозности религиозных центров и изображений предков. Поэтому прослеживается тенденция постепенного увеличения размеров статуй по времени их изготовления.

Но как можно достичь такого совершенства, имея лишь простые технологии каменного века?

Вулканический кратер Рано Рараку – один из самых необычных и восхитительных центров археологии; он наполнен незаконченными статуями и пустыми нишами, в которых разбиты сотни других статуй. Если вам повезло и вы здесь один, а не с группой туристов, то вы окажетесь во власти тишины. Но представьте себе эту уникальную каменоломню, в которой внутри и снаружи суетятся и шумят люди, татуированные и разрисованные рабочие, слышен ритмичный шум бесчисленных молотков, стучащих по камню, и, без сомнения, просто песни и религиозные песнопения…

В наше время, с его совершенной технологией и всеобщей тягой к скорости, трудно понять, как доисторические люди могли тратить невероятное количество времени и людской рабочей силы на резные работы, транспортировку и поднятие огромных камней – были ли они мегалитами Западной Европы или статуями Рапа Нуи. С другой стороны, можно возразить, что в доисторические времена – и, в частности, на маленьком отдаленном острове – было нечего делать, и резьба по камню могла стать основной и преобладающей страстью. В 1786 году Лаперуз подсчитал, правда, с некоторой долей оптимизма, что три дня работы на поле ежегодно – это все, что нужно было островитянину, чтобы обеспечить себя пищей на год. А миссионер Юджин Эйро в 1860-е годы отмечал, что островитяне и вовсе не работают. Работа одного дня обеспечивала их сладким картофелем на целый год. А остальные 364 дня они «гуляли, спали и ходили в гости». Они просто развлекались!

Современные люди зачастую не понимают, чего можно достичь, используя лишь простейшую технологию, много времени, мускульную силу и некоторую изобретательность; именно это непонимание позволило расцвести буйным цветом сумасшедшим археологическим теориям. Самым очевидным примером является та, что высказана швейцарским писателем Эриком фон Деникеном и его сторонниками о том, что доисторический мир периодически посещали внеземные астронавты, которые несут ответственность за все, что, по средним меркам, не укладывается в рамки современной науки. Кроме того, что на богов из звездолета можно с легкостью свалить все загадки и тайны археологии, эта точка зрения дает еще и удобную уверенность, что мы «не одиноки» и что человеческий прогресс контролируется и слегка подталкивается в правильном направлении некоей благожелательной силой во Вселенной.

Подобные точки зрения игнорируют реальные достижения наших предков и основаны на расизме: они преуменьшают способности и мастерство людей вообще.

Точка зрения фон Деникена на статуи острова Пасхи достаточно проста: сделанные из «твердого вулканического камня», они не могут быть изготовлены при помощи простейших орудий труда… Никто не мог обработать такие гигантские глыбы лавы при помощи маленьких примитивных орудий… Люди, которые смогли проделать подобную совершенную работу, должны были обладать ультрасовременными орудиями труда… Он предположил, что маленькая группа «разумных существ» высадилась на остров, научила островитян различным вещам, сделала статуи – он делает ударение на их «внешность роботов» – а затем уехала до завершения работы. Местные жители попытались завершить работы каменными орудиями труда, но, к сожалению, их попытка провалилась.

Желто-коричневый вулканический туф Рано Рараку (именем Рараку звали местного древнего духа) состоит из пепла и лапилли. Это и в самом деле твердая как сталь, поверхность, подвергавшаяся воздействию погоды: испанские визитеры в 1770 году нанесли удар по статуе тяпкой или киркой, так что искры полетели. Внизу, однако, материал был не тверже мела, сделан из прессованной золы, его можно было разрезать достаточно просто, используя лишь каменные орудия труда: Метро нашел, что «современные скульпторы признали этот материал более легким для работы, чем железо. Не имея ничего, кроме топора, чтобы распилить большой кусок туфа за день и за несколько часов превратить его в точную копию великих статуй». В каменоломне в большом количестве содержатся тысячи отколотых и стесанных камней (tori) массивного базальта: если теория фон Деникена верна, странно, что все это было сделано островитянами еще до того, как они поняли, что их орудия труда совершенно бесполезны!

Во время экспедиции Тура Хейердала в 1950-е годы он обсуждал с островитянами, как можно вырезать из камня такие статуи. Они настаивали, что это сделано кирками. Точно неизвестно, были ли эти орудия труда с рукоятками, хотя одно или два тесла с ручками известны из наскальной живописи. Хейердал нанял шестерых человек, которые использовали такие инструменты, чтобы вчерне «набросать» статую в 6 м. Сначала на грубо обколотом камне наметили длину ладоней и рук, а затем началась трудная работа, каждый удар поднимал кучу пыли.

Скалу часто брызгали водой, чтобы смягчить ее (пористая скала также впитывает дождевую воду, которая делает статую хрупкой и трудной для установки сегодня), а кирки быстро затуплялись, их необходимо было часто затачивать или менять. Для людей, не имеющих практики, три дня занимало только изготовление эскиза статуи. На основе таких скудных данных каким-то образом было подсчитано, что шесть человек, работая каждый день, могли сделать статую такого размера за период от двенадцати до пятнадцати месяцев, при этом каждый скульптор делал бы примерно полметра. Кэтрин Рутледж, которая первой провела детальное изучение каменоломни, пришла к выводу, что статую можно было сделать вчерне за пятнадцать дней, а Метро считал, что в данном случае речь может идти только о слишком малой фигуре.

Следовательно, двадцать опытных рабочих, возможно, разделившись на две равные соревнующиеся между собой команды, имея простор для движения, могли сделать любую из законченных на острове статуй, даже «Паро», за год. Учитывая, что на острове тысяча статуй и беря, как минимум, пятьсот лет для работы (начиная с 1000 по 1500 год данные основаны на радиоуглеродном анализе норвежских археологов), получаем, что даже малочисленное население могло создать эти фигуры. Но поскольку на каменоломне Рано Рараку есть много незавершенных статуй разных видов и размеров, кажется возможным, что работало множество различных групп, и промежуток времени для изготовления тысячи статуй мог быть намного короче. Большое количество незавершенных статуй в каменоломне также подразумевает, что их изготовление было намного проще, чем передвижение и установка, а производство опережало требуемое количество. Во время раскопок обнаружили огромное количество оснований домов и внутри кратера и на обычных террасах между Рано Рараку и побережьем, которые предполагались для проживания множества рабочих.

Совершенно очевидно, что там работали квалифицированные рабочие; островитяне отмечали, что скульпторы принадлежали к привилегированному классу, их искусство передавалось по мужской линии, великой честью считалось принадлежать к семье скульптора. Если верить легенде, резчики по камню были освобождены от всей остальной работы, поэтому рыбаки и фермеры должны были обеспечивать их едой, особенно полезными морепродуктами; кроме того, резчикам платили рыбой, омарами и угрями.

Большие участки каменоломни скрыты под отвалами, поскольку они явно больше, чем мы можем предположить сегодня (надо помнить, что эта каменоломня была «хранилищем» почти для 90 % статуй острова). В настоящее время она составляет около 800 м в длину и содержит множество пустых в настоящее время ниш, из которых когда-то были удалены статуи, поэтому около 397 фигур видны на внутренних и внешних отвалах. Они как бы иллюстрируют каждую фазу процесса резьбы по камню. Как писал Гейзелер, незавершенные фигуры «дают нам ясное представление о процессе изготовления идолов». То, что мы видим, воочию показывает нам, насколько систематическим был этот процесс.

Фигуры вырезали, начиная со спины, основа обычно шла по нисходящей (хотя некоторые делали иным образом: некоторые шли параллельно горе, а третьи практически вертикально). Пространство между начатой статуей и скалой было обычно 60 см, достаточно широко для того, чтобы человек мог там работать. Когда они срезались, сзади оставалась перемычка, соединявшая статую со скальным основанием. Все основные детали головы (за исключением глаз), руки и все остальное вырезалось именно на этой стадии, и внешний вид разглаживался, может быть, пемзой, фрагменты которой были найдены: туф, который был прекрасным материалом для вырезания и разглаживания, непригоден для полировки.

Пока статуя поддерживается при помощи камней и насыпей, киль постепенно пробивали, образуя дыры, до тех пор, пока перемычка полностью не исчезала. Некоторые фигуры, возможно, были разбиты именно на этом этапе по неосторожности мастеров. На каменоломне обнаружено несколько поврежденных фигур, отбракованных из-за дефектов в камне. Здесь имелись огромные запасы туфа, поэтому проще было уничтожить испорченную статую и начать новую, чем продолжать работать с поврежденной. Кроме того, резьба могла быть прекращена, если во время работы была допущена ошибка, что в Полинезии считалось знаком дьявола, который влиял на mana резчика.

Следующей задачей было передвинуть статую вниз по склону (около 55°), не повредив ее. Были использованы спускающиеся каналы, прорытые в земле при помощи остатков перемычки, которая была необходима для указания направления движения. Островитяне настаивают на том, что использовались тросы, возможно, привязанные к шее статуи, как некие «причальные тумбы», которые все еще видны.

На краю кратера, в 150 м над равниной, возможно, лишь для проведения операций на одной стороне внутреннего края, можно увидеть несколько пар выкопанных отверстий около 1 м глубиной и шириной, с горизонтальными каналами, соединяющими их на дне. Оставленные следы позволяют сделать предположение о том, что каналы 7,5 – 10 см толщиной соединялись именно здесь, а островитяне подтвердили эту теорию. С тех пор как были обнаружены остатки больших деревьев, появилась версия о том, что в этих ямах стояли крупные стволы, обмотанные вокруг веревками. Островитяне сами рассказали об этом немцам, которые прибыли в 1882 году, что в этих ямах росли огромные деревья, которые держали тросы, используемые для того, чтобы опустить статуи. Они служили своеобразным «якорем» для людей, которые при помощи длинных веревок контролировали движение законченных статуй. Кроме того, веревки могли быть привязаны к горизонтальным деревянным балкам, размещенным перпендикулярно в каналах, спускающихся со склонов: подобные следы остались в каменоломне. Случались и происшествия: как минимум, одна голова осталась на месте, в то время как туловище продолжало двигаться. Тем не менее в целом система работала хорошо.

После того как статуи спускали из каменоломни, завершалась резьба на их спинах. Но, как отметили Рамирес и Хубер, одной из неразрешимых загадок острова осталось то, почему скульпторы просто не отрезали грубые глыбы и не перевозили их в наиболее пригодные для работы места. И почему они делали большую часть работы еще до передвижения статуй и даже до того момента, когда их спускали вниз по склону карьера?

На высоте около 400 м от дна внешнего края стоит около семидесяти почти законченных статуй, установленных в ямах, сделанных в земле, это фигуры, закопанные по плечи или даже подбородки, повернутые спиной к горе. Это создает классический карикатурный вид голов с острова Пасхи, которые пристально глядят в море. Раскопки, произведенные Кэтрин Рутледж, и более поздние, совершенные командой Тура Хейердала, обнаружили, что это те же статуи, что стоят на платформах, а самая высокая из них около 11 м в высоту. Предполагалось, что это фигуры людей, которые еще не умерли или еще не передвинуты в ahu из-за отсутствия места на платформе, либо из-за отсутствия средств передвижения.

На краю соседней долины лежат более тридцати статуй, в основном, лицом вверх. Другие сгрудились вокруг «доисторических» дорог в направлении на юг и запад вдоль южного побережья. Таким образом, мы добрались до вопроса, мучившего каждого, кто посещал остров: каким образом эти фигуры были вытащены из каменоломни и перевезены, иногда на несколько километров, к их последнему месту пребывания?

Казалось, они торжествовали, спрашивая: «Угадай, как была проделана такая работа! Угадай, как мы передвигали эти гигантские фигуры вниз по стенкам вулкана и поднимали их на холмы в любое место на острове, которое нам понравилось!»

(Тур Хейердал)

На протяжении многих лет рождалось множество гипотез о том, как завершенные статуи перемещались из каменоломни. В 1722 году Роггевен, который не был геологом, был введен в заблуждение цветом туфа и его сложной структурой (в нем были найдены бесчисленные лапилли) и предположил, что статуи были фактически вылеплены на месте из какой-то пластиковой смеси из глины и камня. Некоторые офицеры из команды Кука в 1774 году пришли к тому же выводу. В 1949 году физиолог Вернер Вольф даже предположил, что эти фигуры были вырезаны, затем вытолкнуты горячим воздухом из извергающегося вулкана на платформы, а закончены, когда оказались на холме. Другие предполагали, что всему виной электромагнитное или антигравитационное поля, упоминались и инопланетяне. Сами островитяне верят в легенду о том, что статуи шли сами благодаря духовной силе или приказам священнослужителей или же вождей. Было сказано, что статуи каждый день проходят небольшое расстояние по направлению к платформам, кроме того, они бродят вокруг в темноте и произносят заклинания!

Может быть, верно, что вера движет горы, но археологи имеют на сей счет более прозаические объяснения. Первом выводом может быть то, что проблема не в том, чтобы переместить статую (это, конечно, не просто, хотя средний вес ее не более 18 т), а в хрупкости, поскольку туф Рано Рараку не очень плотный. Самое главное было не повредить законченные, уже вытесанные из камня детали.

Сотни статуй были перемещены из каменоломни, некоторые из них на расстояние около 10 км, хотя надо отметить, что лишь самые маленькие могли передвигаться так далеко. Это, пожалуй, сильный аргумент против того, что статуи двигались под воздействием духовной силы! Кроме того, чем дальше перемещали истукана, тем больше оказывался престиж деревни, из которой были родом резчики.

Для первых наблюдателей, которые считали, что на острове никогда не имелось дерева или материала для изготовления веревок, способ передвижения статуй оставался непонятным. Первый реальный прогресс в решении этой проблемы был достигнут во время франко-бельгийской экспедиции 1934 года, когда статуя весом в шесть тонн была передвинута при помощи саней силами сотни островитян. Позднее, во время экспедиции Хейердала, в 1950-е годы, был проделан эксперимент со статуей в 4 м, которая весила около 10 т. Следуя инструкциям более пожилых людей, островитяне сделали деревянные сани из ветвистого дерева, положили статую на них спиной, были привязаны веревки, сделанные из коры деревьев. Около 180 человек, мужчины, женщины и дети, пришли потанцевать и повеселиться перед тем, как приступить к вытягиванию статуи на короткое расстояние на санях, используя две параллельные веревки.

Если 180 человек смогли вытянуть статую весом в 10 т, значит, полторы тысячи человек вполне могли сдвинуть даже 82 т Паро (плюс тяжелые сани); мы увидим позднее, что вполне можно было найти и побудить к работе столько людей даже в древнем обществе. Транспортировка на санях могла бы быть более беспрепятственной и эффективной: жители сокращали необходимое количество требуемой рабочей силы на треть, применяя смазочный материал по дороге – можно было использовать таро, сладкий картофель, стволы тоторы или листья пальмы. На острове существует передаваемая из уст в уста легенда о том, что месиво из ямса и сладкого картофеля в самом деле использовалось в качестве смазки для передвижения статуй. Действительно, это пюре не пропало бы потом, поскольку его могли съесть куры.

Чешский инженер Павел Павел, воспоминания которого мы помещаем в этой книге, провел важные эксперименты с девятитонной моделью моаи. Она была положена спиной вниз на сани, стоявшие на траве, но тридцать мужчин не смогли сдвинуть ее.

Использовав 800 км картофеля для облегчения толкания, люди смогли передвинуть ее на 6 м. Однако, когда сани поставили на перекладины длиной 2 м и 20 см в диаметре, лишь десять человек понадобилось для того, чтобы передвинуть статую.

Поскольку мы знаем, что на острове имелось достаточное количество лесоматериалов, можно прийти к выводу, что работа – и рабочая сила – были сокращены на половину путем волочения саней по смазанной деревянной дороге, а не по земле. Дерево торомиро могло подойти для изготовления веревок около 50 сантиметров в диаметре, а также для рычагов, которые, возможно, имели решающее значение для перемещения фигур.

Уильям Мюллой предложил простой и экономичный способ транспортировки, используя изогнутые Y-образные сани, сделанные из рогатины большого дерева, на котором статуя лежала лицом вниз. Пара больших треног была приделана к шее фигуры при помощи петли. Когда они наклонялись вперед, веревка частично поднимала статую и снимала часть веса с саней. Статуя двигалась вслед за треногой, создавая качающее движение, похожее на поднятие живота.

Мюллой предположил, что, используя этот метод, Паро могли передвинуть на 6 км к платформе всего девяносто человек. Специалисты по античной технологии указали на то, что с тем же успехом могли служить и плоские сани. Было подсчитано, однако, что метод Маллоу не более эффективен, чем остальные. Кроме того, не надо забывать, что шеи у истуканов очень хрупкие. И еще: большинство статуй, очевидно, брошенные при транспортировке, не подходили для такого метода транспортировки. Значит, имелся и другой метод…

Фон Захер в свое время описал, как на острове Зумба (Индонезия) сани, сделанные из двух стволов деревьев клиновидной формы, использовались для перемещения 46-тонного камня, который толкали 1500 человек из семи деревень, причем с поворотами. Используя десять тяжелых свитых канатов, тысяча человек толкала груз одновременно. Эти люди не получали платы, однако были обеспечены едой, музыкой и развлечениями. Кроме того – и это главное – они приобретали ощущение «сопричастности». Множество свиней было зарезано для такого случая, что подчеркивало престиж хозяина камня. Возможно, именно подобные факты дают нам некое представление о совместных проектах на острове Пасхи.

Простой «санный метод» стал сейчас восприниматься специалистами более серьезно, поскольку мы уже знаем о существовании пальм, которые можно было использовать и для саней, и для постройки специальных дорог. Пальма в целом не очень крепкое дерево, и стволы большинства экземпляров практически высохли и сгнили во влажной окружающей среде. Используемые лесоматериалы требовали частой замены, поэтому если пальмы использовали для транспортировки статуй, то такая деятельность неизбежно приводила к истощению природных ресурсов. Стоит заметить, однако, что современные, то есть растущие в настоящее время, экземпляры Jubaea chilensis, или чилийского винного дерева, очень близки к тем, которые произрастали когда-то на острове; они сопротивляются гниению, потому что их кора, хотя всего лишь 5 мм толщины, очень прочная.

Еще одной причиной, по которой стволы пальм можно было использовать в качестве катков, является то, что они были, как минимум, 20 см в обхвате: как отмечалось ранее, современные экземпляры чилийского винного дерева могут достигать высоты около 25 м и диаметра от 1 до 1,8 м. Хотя ствол состоит из пористой волокнистой массы (менее прочной и более волокнистой, чем кокосовая пальма), которая содержится в тонкой твердой коре, она высыхает до необходимой твердости; было подсчитано, что внешний слой твердой древесины нижней части ствола зрелой пальмы может выдержать около шести тонн. Для большей эффективности катки могли быть совершенно одинаковыми и двигаться по идеально гладкой поверхности. Британцы и французы проводили аналогичные эксперименты по передвижению доисторических мегалитов и пришли к выводу, что подобная техника уменьшает требуемую рабочую силу до шести-семи человек на тонну веса. Следовательно, чтобы передвинуть Паро при помощи пальмовых катков, было необходимо использовать 500 – 600 человек. На грубо сделанных дорогах катки могли застревать, однако хорошая трасса плюс смазка могли сделать эту задачу относительно легкой.

Для горизонтального перемещения статуй большего размера французский архитектор и археолог Жан-Пьер Адам предложил совершенно иную технику. Наблюдая за рыбаками Берега Слоновой Кости, он увидел двух человек, с легкостью двигавших тяжелое каноэ вверх по пляжу, в то время как его не могли сдвинуть четыре человека. Один мужчина сел на один конец каноэ, чтобы приподнять его достаточно для единственного катка, размещенного под ним, в это время другой мужчина поворачивал каноэ на 180°. Затем они менялись местами и повторяли операцию до тех пор, пока каноэ не преодолевало требуемую дистанцию.

Если серии катков ожидали каждую статую у подножия подъездной полосы, ведущей из каменоломни, значит, фигуры необходимо было слегка приподнять над землей. Катки должны были быть расположены ниже центра тяжести или практически под осью вращения. Далее вес головы должен был быть увеличен при помощи камней в мешках, а подпорка или камень размещались в земле рядом с ним. При помощи веревок, привязанных к основанию, передвигать всю фигуру на 180° было просто. Веревки, противовес и подпорка должны были передвигаться для каждой последующей операции. Адам подсчитал, что, используя такой метод, Паро могли передвинуть 590 человек, всего лишь треть от того количества людей, которые были бы необходимы для саночного метода передвижения. И эта техника, и метод Мюллоя также требуют лишь коротких толкающих рывков, между которыми, в отличие от волочения на санях, можно устраивать отдых.

Стоит заметить, что на малоизвестном голландском рисунке, сделанном в 1728 году всего через несколько лет после повторного открытия острова и, возможно, основанном на информации от компаньонов Роггевена, изображена большая скульптура, не имеющая никакого сходства с моаи, которую передвигали всего девять местных жителей. Трудно оценить, какой метод используется, но кажется, что блоки стоят на каменной плите, и вполне возможно, что под ними расположены катки – и это может добавить веса предположению Адама.

Ван Тилбург свято верила в то, что статуи перемещали на спинах, и она первая провела компьютерное моделирование для исследования их перевозки. К сожалению, выбранная для ее экспериментов платформа Аху Акиви очень нетипичная из всех стоявших на острове, она действительно с легкостью могла перемещаться и на спи – не, и на животе. К береговым же платформам можно было подобраться лишь спереди, поэтому статуи должны были быть перевернуты перед тем, как их поднять, если они прибывали на спинах. И, конечно, компьютерное моделирование – это очень хорошо, однако в действительности тяжелые камни – это совсем другое…

В 1998 году был проведен эксперимент для телевидения. Ван Тилбург направляла движение девятитонной модели статуи на острове: сорок человек тянуло ее на санках по наклонной плоскости около 50 м. Но неожиданно она была вынуждена сменить положение, перевернувшись со спины на живот, поскольку статуя, лежавшая на спине, должна была быть установлена за платформой, что, как уже упоминалось, в большинстве случаев было невозможно. Однако, как указывал инженер Винс Ли, даже ее новый метод был сопряжен со множеством проблем, потому что куда деваться колоннам тех, кто толкает статую, когда сани оказываются около платформы? Ли высказывает более здравое и практическое соображение, подтвержденное опытом, что эту дилемму может решить лишь использование рычагов, поскольку всегда найдется пространство, где можно толкать рычаг. В Андах, в Египте и других местах были найдены большие глыбы, причем найдены в таких местах, которые слишком узкие для большого количества «толкателей», которые необходимы для их передвижения. Именно рычаги должны были использоваться для толкания камней вперед и назад.

В поразительном эксперименте, проведенном Ли на острове, 12 человек поднимали при помощи рычага 6-тонный камень на 5 м за полтора часа; таким образом, каждый условно двигал по 500 кг камня, при этом не требовались никакие приспособления, чтобы тащить его. Подобным способом они могли передвигать камень на 30 – 40 м в день. Ван Тилбург понадобилось бы при такой же скорости в 4 – 6 раз больше людей. И, конечно, они могли достигнуть любой платформы, не работая со стороны моря!

Статуи, если их перевозили на спине или животе, должны были быть соответствующим образом завернуты и набиты травой по причине хрупкости и для защиты орнамента. А если их перемещали вертикально, чтобы уменьшить трение, возможно, то и дело поворачивая их основания, как мы часто переставляем холодильник?

Кэтрин Рутледж, как она сама пишет, «серьезно пришла к выводу, что статуи могли передвигать в вертикальном положении»; Хейердалу островитяне рассказывали в 1950-е годы, что статуи «пробирались вперед» (это было показано сведенными вместе ногами и напряженными коленями), в то время как несколько лет спустя французскому исследователю Франсису Мазьеру местные жители рассказали, что «статуи двигались вертикально, делая полоборота на своих круглых основаниях».

В 1980-е годы было проведено два независимых расследования для проверки осуществления этой техники. Павел Павел начал с 26-сантиметровой глиняной статуи, которая, как утверждалось, была очень прочной, благодаря большой окружности основания и узкой нижней части, в которой находился центр тяжести, примерно на высоте одной трети от общей высоты. Затем он сделал 4, 5-метровую бетонную статую, весившую 12 т. В 1982 году в чешском городе Страконице он попытался поднять ее вертикально; было сооружено слегка выпуклое основание для легкого верчения (плоское основание вынуждало делать более длинные «шаги»). Вокруг головы и основания были привязаны веревки, семнадцать человек, разделенные на две группы, наклоняли статую на край и толкали вперед. Не имея практики, был сделан невероятный прогресс, команда работала слаженно и без переутомления.

В 1986 году Павел смог повторить эксперимент на острове, используя две настоящие вновь установленные статуи. Была выбрана 2, 8-метровая статуя весом 4 – 5 т (с накладками из дерева, чтобы защитить ее от веревок), и лишь три человека понадобилось, чтобы наклонить ее, и пятеро, чтобы толкать вперед. Другая, в Тонгарики, высотой в 4 м и весом в 9 т, была сдвинута с места. Она стояла настолько прочно, что можно было наклонить ее на 70° на другую сторону, при этом она не падала. Лишь шестнадцать человек потребовалось, чтобы сдвинуть ее на расстояние в 6 м: семеро наклоняли и девять переворачивали. Вследствие этого Павел пришел к выводу, что при надлежащем опыте эту фигуру можно сдвигать на 200 м в день, и даже самые большие статуи могли быть передвинуты таким образом – хотя передвижение 82-тонного Паро на 6 км по сырой земле – это совсем не то, что переместить маленькую фигуру на 6 м. Он утверждает, что моаи были передвинуты в сырою погоду, чтобы уменьшить трение и износ основания. Тур Хейердал предположил, что при использовании такого метода 20-тонная статуя может двигаться в среднем на 100 м в день.

Впрочем, сейчас самое время предоставить слово самому Павлу Павелу, чешкому инженеру, написавшему книгу воспоминаний о своем пребывании на острове в конце 1980-х годов.

«Дорогой господин Павел!

Я был очень удивлен, когда увидел фотографию копии статуи с острова Пасхи.

На фото статуя перемещается на катках с помощью многих рычагов, что мне вполне понятно. Но на другом снимке кажется, что Вы передвигаете статую в положении стоя, и трудно понять, как, собственно, Вы это делаете.

Был бы весьма рад, если бы Вы прислали мне подробное описание, и хочу Вас поздравить с идеей провести эксперимент с бетонной копией.

(С пожеланием всего лучшего Тур Хейердал»)

«Наш самолет приближался к месту назначения, и через несколь – ко минут мы увидели внизу Рапа Нуи – знаменитый остров Пасхи.

Я летел вместе с экспедицией, возглавляемой Туром Хейердалом, и со съемочной группой шведского телевидения, состоящей из четырех человек. Тур Хейердал и его спутник, профессор Арно Скейлсволд, через тридцать лет возвращались на остров Пасхи.

Пока мы медленно облетали вулкан, на его желтом травянистом склоне появилась группка мелких черных точек. Я, замерев, следил, как точки постепенно принимали очертания каменных статуй моаи, этих таинственных королев острова Пасхи.

Я оглянулся и увидел Тура, невозмутимо сидевшего в среднем ряду кресел, спокойно обсуждавшего что-то с киногруппой и совсем не разделявшего воодушевления пассажиров. Когда мы выходили из самолета, у меня в руках оказалось две сумки, моя и Хейердала. Он попросил помочь ему.

Церемония встречи превратилась в довольно утомительную работу. У трапа нас ждала ликующая толпа во главе с молодым высоким человеком в очках. Это был губернатор острова известный археолог и друг Тура Хейердала доктор Серхио Рапу. Островитяне, увидев старых знакомых, обнимали их и выкрикивали рапануйское приветствие – «иа ора на».

Я стоял недалеко от Тура и завистливо смотрел на пестрые цветочные ожерелья, которые островитяне один за другим надевали ему на шею. Вокруг царила фантастическая неразбериха, но у меня было достаточно времени, чтобы все рассмотреть. Вдруг кто-то из них, наверно, пожалев меня, с приветливым «иа ора на» повесил и мне на грудь огромный венок. На краю аэродрома нас ожидал местный фольклорный ансамбль. Музыканты, в юбочках из травы и таких же повязках на лбу, завели темпераментную мелодию и вдохновенно запели. Как только мы приблизились, вперед со страшным криком выскочили два воинственно раскрашенных дикаря. Но Хейердал с олимпийским спокойствием наблюдал их угрожающие движения: он знал, что за этим последует. Дикари, крича и пританцовывая, сложили к его ногам подношения: живых цыплят, связанных за ноги, сладкий картофель в корзинке, сплетенной из пальмовых листьев, и гроздь бананов.

Тут музыка успокоилась, в ней появились более мелодичные тона, и на площадку, ритмично раскачиваясь, вышли девушки. Повязки на лбу и юбки у них были из белых перьев, которые разлетались в стороны в бурном ритме танца. Я поставил на землю обе сумки и с фотоаппаратом над головой стал пробираться к танцовщицами. Я должен был сделать снимок на память».

Для меня остров Пасхи начался задолго до этого путешествия. Еще дома, в Страконице, я попытался разгадать одну из тайн Рапа Нуи, и, как мне кажется, небезуспешно.

Древние каменщики вытесали на склоне кратера вулкана Рано Рараку больше семисот статуй разной величины. Некоторых готовых гигантов переправили на расстояние от нескольких сот метров до шестнадцати километров! Как им это удалось при тогдашних примитивных орудиях и без тягловых животных, о которых в ту пору на острове еще не знали?

Что же было под рукой у тогдашних островитян? Канаты, деревянные рычаги, камни, чтобы подкладывать под основание, и человеческая сила. Не так уж мало. Но достаточно ли подобных подручных средств для перемещения колоссов в несколько десятков тонн весом? И главное, как они ухитрились при транспортировке ни капельки не повредить поверхность истуканов?

Теорий о том, как проходило передвижение моаи, несколько. Первое, что приходит в голову, взять статую в руки и перенести. Нет, это не так просто. В Ла-Венте в Мексике провели любопытный эксперимент: тридцать пять человек, впрягшись в лямки, перенесли статую весом в тонну на семь километров. Но что возможно с небольшим изваянием, вряд ли получится с таким, которое в десять, а то и сто раз тяжелее.

Хорошо, но есть еще один способ – волоком.

Тур Хейердал еще во время первой экспедиции на острове по совету Педро Атана, старосты деревни, организовал интересное испытание. Сто восемьдесят рабочих, ухватившись за канаты, тянули десятитонную статую по земле. И она перемещалась. Чтобы не повредить изваяние, туземцы сделали деревянные сани, которые его предохраняли от трения о землю. Позже Тур Хейердал сам признал: этот метод не представляется реальным. Ведь выбранный им истукан был из самых маленьких, а чтобы волочить по земле гигантов, не хватило бы всего населения, жившего тогда на острове.

Тащить статуи волоком мне не кажется разумным еще по одной причине. Несколько десятков, а то и сотен человек, ухватившись за канаты, растянулись бы на десятки метров. И тогда непонятно, как древние островитяне расставляли моаи прямо на берегу. Чуть дальше – уже бурный неутихающий прибой и большая глубина. Те, кто волочил изваяние, здесь бы не нашли опоры для ног.

Не могли ничем помочь и островитяне. На все вопросы они отвечали одно и то же: «Статуи ходили сами».

Я еще и еще раз перечитывал книгу Хейердала «Аку-Аку» и рассматривал фотографии моаи. И вдруг осознал: островитяне утверждали, что статуи ходили сами, а мы почему-то не воспринимали это всерьез.

Конечно, поверить, что статуи ходили сами, мне мешал здравый смысл. А если им кто-то помогал? Наклонил, повернул… Ведь мы, передвигая тяжелый шкаф или бочку, всегда именно так и делаем. Наклоним на одну сторону, повернем, наклоним, повернем. У грузчиков в былые времена для такого способа был свой профессиональный термин – кантовать. Кантовали тяжелые грузы, с которыми иначе не справиться.

А можно ли кантовать огромную моаи?

Вопрос не давал мне покоя, и я решил проверить. Из глины по фотографиям я вылепил почти четырехметровую модель. Когда она высохла, я попытался ее наклонить. При наклоне 15° – 20° она начинала падать. Хотя наклон этот скорее всего необязателен. Поворачивая модель на твердой площадке, я могу приподнять чуть-чуть ее основание с одной стороны, и тогда она повернется в противоположную сторону. Но как статую наклонить? Достаточно ли завязать вокруг головы канаты и тянуть? Однако при подсчетах оказалось, что для наклона нужна довольно большая сила. Это меня озадачило: получалось, что в передвижении истуканов участвовало множество людей. Такой вариант мне не подходил. Правда, я рассчитывал статистическую силу при условии, что статуя стоит на твердой поверхности. На мягкой же почве результаты получились другие, и величина необходимой силы немного уменьшилась.

Первая часть задачи – наклон – оказалась легкой. Но была и вторая часть – поворот. Как заставить повернуть такой колосс? А как, собственно, выглядит основание моаи? На фотографиях и в книгах оно казалось прямым, но снимки были невысокого качества. А если основание закругленное, как утверждает Франсис Мазьер, то уменьшится и величина силы, нужной для наклона.

Удача пришла ко мне, когда одну из своих статей о возможности передвижения статуй острова Пасхи я послал в научный журнал. Там были снисходительны к начинающему автору и в конце концов мой материал опубликовали. В конце статьи я упомянул, что мы предполагаем правильность теоретических расчетов проверить на практике. Остров Пасхи довольно далеко, и мысль поехать туда и попробовать передвинуть парочку моаи, очевидно, показалась бы безумием… Ну а почему не попытаться сделать точную копию, например, у нас, в Страконице? Дни уходили один за другим, а я мысленно перебирал, с кем, из чего и как сделать статую. Дерево и камень я сразу отбросил – очень трудоемко. Нужно было найти способ и материал попроще.

На площадке за моим домом ребята постоянно играли в футбол, а вокруг сидели болельщики. Я решил обратиться к ним. Показал им чертеж статуи моаи и долго объяснял, зачем она мне нужна, из чего и как ее надо сделать. У большинства интерес быстро пропал. Но один – Мартин – сказал:

– Я бы попытался, если сумею.

Итак, нас было уже двое: Мартин Обельфальцер и я. Потом к нам присоединился брат Мартина Томаш, его товарищи Петр, Франта и еще много других.

Наконец я решил: модель будем отливать из бетона. Сделаем форму из глины, а способ отливки обсудим со специалистами. Нам повезло – дело было настолько курьезное, что многие, помогая, видели в нем забавное развлечение. Нам шли навстречу и совершенно незнакомые люди. Немалую роль в этом сыграла и опубликованная статья. Размер статуи предопределила доступная нам механизация. Не могли же мы сделать гиганта, которого бы не поднял ни один кран и не увез никакой грузовик. Высота 4,5 м и вес 10 – 12 т. Так мы решили, посоветовавшись со специалистами автомобильного транспорта.

Теперь нам оставалось только найти место. Да еще желательно, чтобы оно было недалеко от нашего дома и туда могла бы въехать нужная нам техника.

Площадку выделил директор среднего производственного училища в Страконице, помогали и члены организации Социалистического союза молодежи (ССМ) училища, и члены организации ССМ агростроительного треста, где я работаю.

Ну, вот глиняная форма и готова, мы торжественно залили ее бетоном, и он месяц застывал. Деньги за цемент для бетона я заплатил из собственного кармана, но то сказочное ощущение, когда автокран поднял статую и мы впервые увидели плоды своего труда, нельзя оценить никакими деньгами.

Настал момент, которого мы ждали более полугода. 8 декабря 1982 года. Серый осенний день. К испытанию все готово, и статуя стоит на центральной площади Страконице. Удастся испытание или все кончится большим конфузом? Главное, чтобы никто не пострадал, это самое важное. А вдруг статуя упадет?

Вероятность неудачи была велика. Для страховки я выпросил автокран, чтобы он во время испытания удерживал статую от падения.

Ребята мне помогали как могли и, главное, верили, что наш эксперимент пройдет хорошо.

– Все готовы?

Наклоняющие держали веревки, укрепленные на голове модели, и ждали команды. Те, кто тянул поворачивающие канаты, должны были придать нашему бетонному гиганту движение вперед.

– Взяли! Канат натянулся, ребята перехватили его, пока было можно, – ничего. Ослабили на минуту напряжение, чтобы получше ухватиться, и снова потянули. Опять ничего.

– Не идет! Нашу неудачу видели и зрители. К двум канатам, идущим от головы модели, встали новые люди, но всем не хватало места. Что дальше? Сделали перекладину, чтобы удобнее было держать канат. Руки добровольных помощников быстро передали деревянный брусок, привязали его к веревке. Это было уже лучше.

– Начали!

Наклон в другую сторону, поворот в противоположную – первый шаг! Ура! Она ходит!

С меня разом свалились все заботы предыдущих дней. Ребята радовались не меньше меня. Чтобы определить необходимое количество людей, мы постепенно – по одному – уменьшали число стоявших у канатов. Оказалось, что для наклона нужно восемь, а для поворота – девять человек. Всего семнадцать.

В конце мая 1985 года мне позвонил товарищ, с которым я уже год не виделся. Вместо обычного «здравствуй, как дела?» он огорошил меня вопросом:

– Ты едешь с Хейердалом на остров Пасхи?

О предстоящей экспедиции я не имел ни малейшего представления, о чем и сообщил приятелю. По его совету я нашел номер газеты «Млада фронта» и прочел: «Норвежский ученый Тур Хейердал, который в 1955 – 1956 годах пересек на бальсовом плоту «Кон-Тики» Тихий океан, организует очередную экспедицию. По желанию норвежского музея «Кон-Тики» он проведет археологические раскопки на острове Пасхи. Полный сил и энергии семидесятилетний ученый предполагает отправиться в экспедицию в будущем году. Она будет посвящена раскопкам ритуальных предметов и других исторических памятников».

У меня закружилась голова. Поехать с Хейердалом на родину моаи! Несбыточная фантазия. К счастью, я быстро взял себя в руки и прочел заметку еще раз. Экспедиция отправляется через полгода. Может ли заинтересовать Хейердала наш эксперимент?

Я долго колебался, но потом с помощью друга, знающего английский, описал наш опыт, отправил письмо и стал ждать. Я считал дни и мысленно представлял, как известный ученый держит листок в руке, снисходительно улыбается и бросает его в корзину.

Но через три недели пришел ответ. Тура интересовали детальные подробности нашего эксперимента. Мы написали второе письмо на нескольких страницах и приложили фотографии нашей «шагающей страконицкой моаи».

И снова пришел ответ от Тура Хейердала. В нем было приглашение участвовать в экспедиции.

К первой моаи я подходил со смешанным чувством: похоже на нашу, страконицкую? Не похожа? Я нетерпеливо ускорил шаг и обогнал остальных членов экспедиции. Взглянул на нижнюю часть лежащего гиганта, и сердце запрыгало от радости. Основание было таким, как я предполагал, – не совсем прямое, но и не слишком закругленное. Пока я прощупывал его, подошла вся группа. Началась оживленная дискуссия о том, что нам нужно для успешного проведения эксперимента.

После обеда мы отправились к кратеру вулкана Рано Рараку. Поднялись на вершину. Вид на озеро внутри кратера для меня не был совсем неожиданным, перед приземлением мы довольно долго покружили над Рано Рараку. Озеро, метров триста в диаметре, лежит в мелкой продолговатой чаше в жерле вулкана. Его темно-синяя поверхность резко контрастирует с зеленым тростником, растущим вдоль берегов, и с черно-красными породами кратера, которые покрыты редкой травой. На вершине выступают два черных пика скал, которые поднимаются вверх на южной стороне кратера. Под ними стоят несколько десятков полуприсыпанных моаи. Эти статуи были высечены внутри кратера и так там и остались. Ни одна из них не стронулась с места. В этом мы убедились, рассмотрев отдельные статуи и снаружи и внутри кратера.

На побережье, в стороне от деревни, расположена Тагаи – отреставрированная недавно древняя ритуальная площадка размером с квадратный километр. Сторону, обращенную к океану, образуют три каменные платформы агу с истуканами: на одной их – пять, на двух других – по одному. Посредине между платформами проходит дорога шириной метров пятнадцать, вымощенная каменными плитами.

Никогда раньше не приходило мне в голову, как огромны эти статуи, сколько усилий и материала потребовалось на их создание. Древние неутомимые ваятели не только вытесали моаи и разместили их по всему острову. Они еще для каждой построили обширные величественные постаменты. А может, наоборот? Сначала на берегу океана построили платформы агу и только много позже догадались украсить их моаи?

Как же выглядит платформа агу?

Это ровная либо слегка наклоненная к морю площадка длиной от десяти до ста метров и шириной около пятидесяти. Большинство агу расположено прямо на берегу, и от воды их отделяет только стена шириной 1 – 2 м. Собственно говоря, стена – это пьедестал для моаи. Его высота 3, а бывает и 6 м. Островитяне строили такую стену из больших камней, умело положенных один на другой. На некоторых агу каменные плиты так точно пригнаны друг к другу, что диву даешься. На первый взгляд они напоминают знаменитые постройки инков Южной Америки. Плиты обработаны мастерски, никаких зазоров между ними нет. Такие агу, по-видимому, относятся к раннему периоду заселения, а о том, доказывают ли они связь острова с индейскими цивилизациями Южной Америки, ученые спорят и до сих пор.

Между стеной-пьедесталом и платформой лежит наклонная плоскость под углом 15 – 20°. Она выложена рядами черных валунов, которые служат своеобразным украшением. Так выглядели агу во времена, когда тут проходили культовые церемонии и погребения высокопоставленных особ племени. Сегодня большинство из 244 агу лежат в развалинах. Они пали в неравном бою со временем, людьми и природой. Несколько восстановленных агу – заслуга доктора Уильяма Мюллоя. Он был участником первой экспедиции Тура Хейердала и потом несколько раз возвращался на остров, чтобы продолжить раскопки и реставрировать разрушенные памятники. Рапа Нуи его очаровал, и он не хотел оставаться без преемников. Он выбрал несколько одаренных детей островитян и дал им возможность изучать археологию в университетах на континенте. Наш хозяин, Серхио Рапу, один из них. Когда доктор Мюллой умер, его последователи поставили ему в Тагаи памятник.

После обеда мы снова отправились к Рано Рараку, нашей целью было осмотреть стоящие на его склоне моаи.

– А что это у той моаи на лице? И на подбородке? Арно, пожалуйста, посмотри, что означают эти линии на лицах изваяний?

– Это щели от выпавших камней. Сам видишь, как они выветрены.

– А может, это татуировка? – не успокаиваюсь я. Когда-то я прочел, что первые обитатели острова увлекались татуировкой. Особенно аристократия. А поскольку статуи представляли вождей племени или высокородных особ, почему бы на них тоже не могла быть татуировка?

– Нет, это не татуировка, – вмешался в дебаты Тур, подходя к нам. – Туф, из которого они сделаны, содержит куски твердого минерала – ксенолита. Когда туф выветривается, минерал выпадает, и остаются трещины. Необходимо в самое ближайшее время найти средство для консервации статуй. Иначе со временем от них ничего не останется.

– Но хоть кто-нибудь о них заботится? – возмутился я.

– Да. ЮНЕСКО провела конкурс на лучшее предложение, как сохранить моаи. И даже один из проектов принят. Но нет денег. А когда люди увидят фильм об экспедиции и твоем эксперименте, они спохватятся и начнут искать источники для финансирования, – растолковывает мне Тур и заговорщицки улыбается.

Однажды Тур пригласил двух островитян, старого Леонардо и его сестру, утверждавших, что они знают песни древних рабочих, передвигавших изваяния.

Тур дал знак операторам, чтобы приготовили камеры, и старая женщина тихо запела. Леонардо закрыл глаза, стал медленно раскачиваться и, поворачиваясь в сторону, противоположную наклону, делал шаг вперед. Постепенно он продвигался к камерам. В его движениях было что-то комичное и одновременно таинственное. Когда перестала стрекотать камера, Леонардо был страшно доволен – он попал в фильм.

На следующий день мы начали раскопки на равнине у подножия Рано Рараку, где несколько поваленных истуканов лежали головой на юго-запад, параллельно побережью. Мы высказали предположение, что они упали в процессе передвижения к платформам агу.

Если действительно было так, значит, именно здесь пролегал древний путь, по которому передвигались моаи. Где же искать?..

Самое простое – попытаться копать у основания лежащих гигантов. Со времени их падения, за небольшим исключением, их никто не трогал.

Серхио Рапу нам объяснил, что прямо под упавшими великанами, возможно, есть и остатки древних растений. Здесь хватит работы для обширных раскопок, которые он планирует провести в будущем.

Серхио показал нам на одну из лежащих статуй, и у ее основания археологи Гонзало и Арно обозначили прямоугольник, где собирались копать. Раскопки дали бы нам ответ, нужны ли для передвижения моаи специально подготовленные дороги. Расчеты и страконицкий опыт подсказывали, что не нужны. Но не сделал ли я ошибку в своих расчетах? Окончательный ответ могло дать только дальнейшее исследование. Понятно, что я горел любопытством.

Археологи наметили границы раскопок, островитяне-помощники сняли дерн, и ученые начали аккуратно снимать слои земли. Первое, что мы обнаружили, были два камня средней величины, лежавшие по обе стороны от основания истукана. Какой цели они служили? Возможно, древние мастера подкладывали их под края основания, чтобы легче поворачивать моаи? Что-то подобное рассказывал старик Леонардо в Тагаи. Я тогда не особенно ему поверил, но и такое предположение нельзя отбросить. А может, это на самом деле то, что Леонардо называл «токи хака порореко моаи»? Тогда все мои выводы надо пересматривать.

Я представил себе, как должен выглядеть камень, чтобы его можно было подсунуть под край основания. Он должен быть плоским. Кроме того, обязательно легким: при скорости, с какой истукан раскачивается, его смогут обслуживать много людей.

Но ведь исполин раздавит камень, как пустой орех. Значит, камень должен быть таким прочным, чтобы выдержать давление гиганта. Но тогда он обязательно будет тяжелым. Сколько же человек нужно, чтобы подсовывать его под раскачивающуюся фигуру?

В течение дня в выемках, оставшихся после найденных камней, мы обнаружили целое поле более мелких. Опять вопросы. Что это? Остатки вымощенной дороги или что-то другое? Наученные первыми часами раскопок, мы решили пока не делать никаких выводов, углубить раскоп и подождать новых находок.

Работа подвигалась довольно медленно, и мы с операторами отправились в каменоломню на Рано Рараку, которая была не так уж далеко. В редкой траве повсюду лежали обломки ксенолита, твердого минерала, используемого древними островитянами как инструмент для обработки статуй. Называют их «токи» – молоток токи.

Когда прошло первое очарование, я стал рассматривать каждого истукана. Мне хотелось понять, как их создавали. Древние ваятели сначала обозначали всю фигуру, затем вырезали лицо и переднюю часть тела. Потом приходила очередь ушей, рук с длинными пальцами, сложенных на животе. После этого они освобождали со всех сторон вытесанный материал, и только нижняя часть спины оставалась соединенной с первородной скалой. Когда последнюю перемычку разбивали, моаи была свободна. Затем ее спускали вниз по склону и доделывали необработанную спину. В это время статуя уже была в положении стоя.

И тогда наступал самый важный момент – доставка изваяния, не повреждая отшлифованной поверхности, на одну из платформ агу. Но как древние мастера это делали? Вот вопрос, вокруг которого мы все топчемся уже много лет. Лицом к лицу с лежащими исполинами и, конечно, с самым большим из них – статуей высотой 21 м 80 см – я вдруг почувствовал, что мне стало страшно. Сейчас моаи казались самыми настоящими чудовищами, окаменевшими в момент рождения. Вызывающие восхищение творцы вытесывали истуканов головой вверх и вниз, и вправо и влево, как им было удобно. Я разглядывал многотонных великанов и думал, удастся ли вообще наклонить их? Здесь, в каменоломне, я казался себе осквернителем вечного покоя спящих исполинов, наглецом, засомневавшимся в сверхъестественном происхождении и могуществе гигантов.

С такими мыслями я подошел к огромной голове, у которой не было тела. Я несколько минут разглядывал ее, прежде чем понял – это же останки одной громадной моаи, расколовшейся при страшном падении откуда – то сверху. Очевидно, когда ее спускали со склона, она сорвалась, ударилась о скалу, и хрупкий туф не выдержал. Значит, у древних каменотесов, несмотря на многолетний опыт, тоже не всегда все получалось. Если предположить, что перемещением статуй занимались боги, то разве они могли ошибиться?

Из чисто профессионального интереса я зажал в кулаке токи и ударил. В ту же минуту по лицу больно ударили каменные крошки, а к ногам упал кусок отколовшейся скалы. Ладонь онемела: в погоне за научными впечатлениями я конечно же переусердствовал. Этот первый и последний удар вполне удовлетворил мой профессиональный интерес. Отколотый кусок я хотел взять на память, но ничего не получилось. Пока я крутил его в руке, у меня на ладо – ни осталась только горсть крупного песка. Внешние слои туфа в каменоломне действительно сильно выветрились.

То же, к сожалению, происходит и с поверхностью моаи. Работники музея в Сантьяго предупреждали нас, но я не думал, что дело зашло так далеко. Если у нас во время испытания так же легко отколется кусок основания статуи, последствия могут быть очень неприятными – и не только для исполина.

По мере того как раскопки продвигались вперед и из земли вылезали новые камни всевозможных размеров, наше удивление росло. Расширенный и законченный раскоп открыл нам большой каменный круг, внутри весь заполненный камнями. Камни, лежавшие по окружности, были крупными, а ближе к середине они становились мельче.

Все свидетельствовало о том, что мы открыли постамент для исполина. Каково же было его назначение? Вероятно, изваяние должно было простоять на своем каменном ложе довольно долго, и, чтобы оно не упало, в трещины между камнями были вбиты прочные молотки токи. Наверно, движение моаи было прервано, и статуя поставлена на временный «фундамент», допустим, из-за начала сезона дождей, когда все вокруг превратилось в жидкую грязь и дальнейшая транспортировка стала невозможной. Предположим, что так. Но в любом случае это не дорога. Серхио Рапу решил, что позже продолжит раскопки. Есть надежда, что в будущем они помогут найти правильный ответ.

Наше внимание переключилось на другую проблему. С первого дня, разглядывая и изучая изваяния, мы искали такое, какое подошло бы для запланированного испытания. Еще совсем недавно я наивно предполагал, что у нас будет неограниченный выбор. Конечно, я понимал, что мы не сможем воспользоваться полностью готовыми истуканами из каменоломни, не рассчитывал и на полузасыпанных гигантов на склонах вулкана Рано Рараку или на исполинов с реставрированных площадок агу.

Но действительность оказалась много хуже. Из семисот изваяний, разбросанных по острову, Серхио Рапу предложил нам всего лишь двадцать. Десятки упавших колоссов на площадках или вдоль дорог трогать нельзя: они сохраняются в том положении, в каком их нашли. Из двадцати предложенных Серхио некоторых отклонила киногруппа, потому что пейзаж, окружающий эти моаи, не отвечал требованиям съемки. Ну а из оставшихся выбирать, к сожалению, было нечего. Кроме того, из конкурса истуканов пришлось исключить те изваяния, у которых были деформированы эрозией основания или отколоты большие куски.

Результаты поисков были самые неутешительные. Теперь я уже не удивлялся, вспоминая, что работники музея Сантьяго на нашу просьбу предоставить статую для испытаний вначале ответили вежливым, но непреклонным отказом. Двухчасовая беседа была мучительной: мы были совершенно обессилены, даже всегда тщательно одетый Гонзало позволил себе снять пиджак и ослабить галстук. Обычно спокойный и выдержанный Тур сжимал кулаки, ломал пальцы и поднимал глаза к потолку, не понимая причин неуступчивости чиновника.

Был момент, когда все в отчаянии замолчали, и я, улучив минутку, предложил еще один вариант: мы сделаем прямо на острове свою копию, вроде той бетонной, что была в Страконице. Мое предложение никому не понравилось. Тур хотел провести испытание с настоящей моаи, а сотрудники музея прекрасно сознавали, как их отрицательное отношение к эксперименту норвежского исследователя будет воспринято общественностью.

В конце концов мы получили согласие, но со столькими условиями и ограничениями, что права выбора у нас и быть не могло. Когда Серхио увидел нашу растерянность, он уступил и предложил один из стоящих исполинов. Мы не ждали ничего хорошего и поехали посмотреть на него.

В общем, он мне показался подходящим. Это был истукан среднего размера – высотой около четырех метров и весом тонн десять. Еще при первых осмотрах мы решили, что он мог бы подойти. Для предварительного испытания Серхио выбрал одну из статуй, которую вскоре собирались поставить перед входом в церковь. Пока же истукан лежал на площадке за деревенской почтой. Вечером, возвращаясь в отель, мы завернули посмотреть на него. Поскольку выбора все равно не было, а его основание более-менее сохранилось, я согласился. На следующий день меня освободили от других работ, чтобы я мог подготовить все необходимое для предварительного эксперимента.

На 30 января был назначен первый эксперимент с настоящей статуей моаи. Площадка за почтой, где находилось изваяние, напоминала небольшую ярмарку. Истукан лежал в раме из толстых веток, защищающих его от повреждения. Ожидавший нас автокран должен был поднять исполина вместе с рамой и поставить на место, которое я выбрал вчера.

Чем больше я узнавал островитян, тем лучше к ним относился, но их рабочий темп приводил меня в отчаяние. С площадки десять на десять метров, предназначенной для эксперимента, нужно было снять травяной покров. Пять человек стояли и ждали, пока приедет парень с мотокосилкой – они хотели дать товарищу заработать. Все утро до самого обеда мы трудились и перенесли истукана только на 15 м. При этом у нас был мощный автокран и десять помощников, которые привязывали, закрепляли статую.

Когда моаи наконец подняли и перенесли, в раме из веток она выглядела довольно уныло, но это мешало только фотографам. Меня же беспокоило только одно – насколько она устойчива. Основание было сильно деформировано эрозией. Для проверки я слегка толкнул истукана, он охотно качнулся, но не упал. Тур все видел и принял решение поправить основание, а эксперимент пока отложить.

Отложить эксперимент, когда у нас есть автокран, который будет страховать великана от падения, канаты и достаточно людей? Меня это страшно огорчило. И я предложил Туру хотя бы проверить, выдержат ли канаты нагрузку и правильно ли мы расставили рабочих.

Тур на минуту задумался, пожал плечами и согласно кивнул. Прошло немало времени, прежде чем помощники-островитяне привязали канаты и ухватились за них так, как было надо. Тур дал знак киногруппе. Поехали!

Я затаил дыхание и махнул рукой рабочим, которые прекрасно понимали, что надо делать, и натянули канаты. И все. Истукан не шелохнулся.

Это была самая горькая минута в моей жизни. Все с любопытством поглядывали на меня – ведь несколько часов назад исполин качнулся, когда я его слегка толкнул. Кажется, я понял: рабочие только натянули канаты, а должны были дернуть их с полной силой. Скорее всего, они считали, что выполняют необходимый обряд, а статую и без них передвинет некая таинственная сила.

Пришлось объяснить им, что от них требуется. Взялись.

Раздалось могучее «ге-е-е-ей», и опять натянулись канаты. Тяните же! Тяните! Наконец истукан качнулся. Я дал знак людям у поворачивающих канатов. Взяли! Поворот! Моаи, настоящая моаи острова Пасхи после нескольких столетий неподвижности сделала первый шаг!

– Ребята, быстро на противоположную сторону! Приготовились ко второму шагу. Взяли!

Наклон, еще один, и уже вполне приличный.

– Ге-е-е-й! Все разом! Все вместе! – И моаи выдвинула вперед другой бок и шагнула еще раз. Ходит! Она ходит!

На сегодня хватит. Мауриру – спасибо.

Тур подошел ко мне и пожал руку. Жужжат камеры, щелкают фотоаппараты.

Успешно проведенный эксперимент доказал, что не обязательно подстраховывать статую от падения краном, достаточно дополнительных канатов в руках у рабочих. Тур тоже сделал вывод из сегодняшней репетиции. При планировании следующих экспериментов он организовывал все так, чтобы никто из посторонних не мог догадаться, где и когда будут проходить испытания.

Утром мы получили со склада губернатора цемент и все необходимое для бетонирования основания истукана, машина доставила меня и двух помощников на место. Крановщик еще вчера собирался положить изваяние, но, наверное, у него не хватило времени, и сегодня он обязательно должен приехать.

Мы выгрузили вещи и стали ждать. Чтобы как-то отвлечься, я наблюдал за женщинами, занимавшимися рукоделием в тени культурного центра, и подошел к ним, чтобы получше рассмотреть. Поздоровался. Они мне ответили: «Иа ора на. Ту-кои-гу». Ту-кои-гу – прозвище, которое мне дали островитяне, как только весть о первых двух шагах моаи разнеслась по деревне. Ту-коигу был королем островитян, когда, согласно преданию, начались передвижения моаи.

Истукана мы положили на землю только под вечер. Рафаэль, один из парней-помощников, сделал оригинальную петлю, с помощью которой удерживал изваяние в наклонном положении. Другой конец каната он привязал к дереву, и получилась примитивная, но прочная растяжка. Потом ритмичными рывками парни раскачали статую, канат поддерживал ее в положении наибольшего наклона, и кран мягко ее опустил. Ремонт основания мы сегодня так и не закончили. Рафаэль завершит работу завтра.

Наконец все было готово, и мы приступили к генеральной репетиции. С помощью рисунков и жестов я объяснил рабочим, что от них требуется. Потом автокран установил истукана на выбранное место. Мы отбросили раму из веток, теперь главное – не допустить падения моаи. Я старался быть сверхосторожным, но порой приходил в отчаяние.

Я заранее выбрал три дерева, чтобы привязать к ним канаты, страхующие истукана от падения. Мне повезло, что рабочие не согласились с моим выбором. И они оказались правы: деревья прогнили внутри. Что могло бы случиться в критической ситуации – лучше и не думать.

Автокран на главном испытании решили не использовать, поэтому три предохранительных каната под углом 120° протянули к деревьям, теперь уже надежным. С их помощью рабочие могли бы удерживать статую, если бы она вдруг начала падать. Но при этом веревками нельзя было повредить хрупкую, крошащуюся поверхность лица исполина. Для защиты от повреждений мы обмотали его старыми джутовыми мешками, что одновременно предохраняло канаты от трения о шероховатый вулканический туф.

Эксперимент начался после обеда, когда приехали остальные члены экспедиции и киногруппа. Мы расставили рабочих по местам и договорились об условных знаках и командах. У каждого из страхующих канатов встало по одному человеку, у наклоняющих – по три, у поворачивающих – по пять. Я еще раз окинул взглядом площадки: кажется, все в порядке, и дал знак Хуану, руководившему рабочими.

Наклоняющие натянули канаты, еще и еще раз – ничего. Истукан чуть-чуть наклонился, очень неохотно и, главное, слабо. Островитяне у канатов этого видеть не могли, но мы сразу поняли, в чем ошибка.

– Вы должны дать ей время вернуться после наклона в прежнее положение. – Свой совет я произнес по-английски, его перевели на испанский Хуану, а он уже передал его на рапануйском рабочим.

И вот канаты натянулись снова.

– Стоп! Стоп! – закричал я. Трех человек для наклона было много. Когда раскачали моаи, дальше дело пошло само, и было достаточно лишь поддерживать ритм. Они же тянули изо всех сил, и статуя начала дергаться туда-сюда. Если и дальше так продолжать, она обязательно упадет.

– Останьтесь здесь вдвоем, – сказал я рабочим у наклоняющих канатов. Но они поняли мой английский примерно так же, как я мог бы понять их рапануйский. И жестами ответили мне примерно следующее:

– Если тебе кажется, что это легко, становись сам! Они были правы, я их успокоил и пошел к Туру за советом. Он видел, что происходило, но был абсолютно спокоен, как всегда, и не упрекнул меня даже взглядом.

– Пусть попробует командовать Хуан, – предложил он. Я согласился.

Мы начали снова. Наклон был нормальным, но исполин не поворачивался ни в какую.

Что же происходит? Ничего особенного. Мы в Полинезии, и парни у поворачивающих канатов больше всего заботятся о том, чтобы выглядеть красиво. Играют мускулами, улыбаются в объектив, и уловить нужный момент для рывка им уже недосуг. Конечно, лучше бы проводить репетицию и само испытание без зрителей. У рабочих уже вздулись первые волдыри на ладонях, но – ни малейшего результата.

И снова команды Хуана, выкрики островитян, несколько величественных наклонов исполина, могучий рывок – моаи повернулась!

Пять тонн от единого верного рывка повернулись с легкостью балерины.

Рабочих больше не нужно было подгонять, они пришли в восторг, энергично тянули канаты, и под раскатистое «ге-е-е-й» моаи начала свой раскачивающийся танец. И вдруг снова остановились. Почему? Ребята сделали рывок в неправильный момент: воодушевленные легкостью первого шага, они тянули, не оглядываясь на положение статуи в момент рывка. Хотя у меня нервы были натянуты не хуже канатов, я все же понимал, что эксперимент идет нормально. Надо схватить ритм, и тогда истукан начнет шагать, да и рабочим нужно время, чтобы набить руку.

И вдруг я заметил, что парень у одного из поворачивающих канатов стоит прямо под животом у статуи. Если бы она упала, ни у него, ни у двух-трех, стоявших рядом с ним, шансов на спасение не было. Объясняю Хуану свои опасения – полное безразличие. Ведь каждый понимает: чем ближе стоишь к статуе, тем лучше тебя будет видно в фильме, а это что-нибудь да значит! Помогло только вмешательство Тура.

Между тем эксперимент превратился в аттракцион. К канатам устремились зрители, женщины из культурного центра и, разумеется, их дети с неразлучными друзьями – собаками. Каждому хотелось подержаться за канат и заставить моаи сделать шаг. Все крутились под ногами у рабочих, но снисходительность Тура была беспредельна.

– Нас интересовало, сколько человек понадобится для наклона, поворота, и это мы уже выяснили. Очень хорошо. А теперь пусть люди порадуются, к тому же нам их не удержать.

И, как всегда, Тур был прав. По сути дела, веревками завладели три-четыре человека в первом ряду. Остальные же просто без всякого вреда (и пользы) дергали канаты. Естественно, моаи только вздрагивала, но публика была страшно довольна, потому что участвовала в общем деле.

Вдруг я заметил, что одна из страхующих веревок свободно провисла до земли – и как раз в противоположной стороне от наклона. Истукан раскачивался из стороны в сторону, а люди теснились прямо под ним и увлеченно тянули канаты.

– Остановитесь! Стоп! – закричал я. – Где Эдмундо? – Для уверенности имена парней у страхующих канатов я еще утром записал в блокнот. Но у меня в блокноте Эдмундо был, а у каната его не было. Он тоже хотел запечатлеть себя в фильме и поэтому оставил неинтересное место и перешел туда, где мог попасть в кадр.

У второго каната дело обстояло ненамного лучше. Менито, который отвечал за него, вышел на поляну, чтобы наблюдать за событиями издали. Третий парень – Оскар, самый ответственный – проторчал на указанном ему месте все время. От дерева, где он стоял, было все хорошо видно, так что ему ничего не мешало. Ничего, кроме страсти курильщика. Не мог же он прикуривать одной рукой?.. Он отпустил канат, зажег сигарету и с большим увлечением наблюдал за развитием событий. Канат мирно лежал у его ног. Мои друзья, золотые парни из Страконице, сколько раз я вспоминал вас…

Сердце у меня разрывалось от мрачных предчувствий, к счастью, солидное основание и низко расположенный центр тяжести обеспечивали статуе хорошую устойчивость, и ничего страшного не произошло.

Предварительное испытание закончилось, и Тур пожелал мне дальнейших успехов. К радости киногруппы, я произнес перед объективом маленькую речь, в которой поблагодарил доктора Хейердала за приглашение принять участие в экспедиции и за доверие, оказанное мне.

5 февраля 1986 года. На этот день выпало главное и последнее испытание с передвижением статуи моаи. Было оно уже третьим, и каждое приносило столько неожиданного… У меня не было оснований надеяться, что все пройдет гладко. Последующие события показали, что мое предчувствие полностью оправдалось.

Точно не знаю, как должен вести себя эксперт, привезенный из другого полушария. Я в подобной ситуации очутился впервые. Конечно, хотелось бы больше сдержанности, больше достоинства, но важнее – предусмотреть обстоятельства, чреватые неприятностями. Когда же я хватался за инструмент или что-то подправлял, островитяне учтиво отступали, но с неприязнью следили за моими действиями.

– Отойди, лучше я сам сделаю, – сказал я по-чешски. И несмотря на непреодолимый языковой барьер, рабочие реагировали на удивление живо. С двумя самыми молодыми из них мы за полчаса переделали все, над чем вчера более опытные корпели от полудня до вечера.

Но победителем я себя не почувствовал. Повязка из тростника, сделанная по моему рисунку, вместо джутовых мешков, защищающих поверхность истукана от повреждения, была моаи действительно к лицу, хотя пользы от нее не было никакой. Мы долго и старательно прикрепляли повязку из связанных стеблей ко лбу истукана, но она там не держалась, и при первой же попытке закрепить страхующий канат съехал набок. Именно в эту минуту подъехала машина с Туром и другими членами экспедиции, и мой позор был полным. Утром они пораньше отправили нас к месту испытания, а сами на глазах у журналистов и туристов отправились к раскопам, чтобы не привлекать к нам лишних зрителей.

Единственный выход я видел в том, чтобы надвинуть повязку на самые глаза истукану, но как исполин будет смотреться в кинофильме? И тут я вспомнил, как Серхио в музее рассказывал мне, что древние мастера не заканчивали обработку изваяний в каменоломнях, а дошлифовывали спины и вырезали им глазницы только после окончательной установки – на платформах агу.

Ничего нет страшного, если повязка опустится на глаза: статуи всегда путешествовали слепыми, незаконченными. Как я мог об этом забыть?

– Надвинем повязку ниже! – решил я.

Начало испытаний тем не менее оттягивалось – камеры, рабочие, моаи, я – все томились в ожидании: не было тех, кто должен был тянуть канаты. Автобус с ними притарахтел только полтора часа спустя после установленного времени.

Не дожидаясь, когда автобус остановится, рабочие выпрыгивали на ходу. Конечно, их подгоняло не желание скорей взяться за канаты. Чего не было, того не было. На моаи они только бросили безразличный взгляд и заспешили прямо к яме, которую с воодушевлением копали их друзья поодаль. Там устраивали земляной очаг, чтобы запечь уже разделанную на порции свинину. Тур запланировал не только испытание, но и торжественное его завершение – истинно полинезийское угощение – куранго.

На этот раз мы упростили руководство, и я избавился от кучи забот: теперь Хуан, который и прежде руководил рабочими, должен был расставить по местам и тех, кто наклоняет истукана, и тех, кто его удерживает от падения, и тех, кто поворачивает. Мне оставалось лишь проверить, все ли в порядке.

Предстартовая лихорадка постепенно улеглась, и наступил момент, когда мы могли начать испытание. Канаты, люди и статуя ждали. Я еще раз проверил, все ли готово.

И вот мы начали. С той минуты для меня перестал существовать окружающий мир, я стремился быть всюду и видеть каждую мелочь. Как в это время я выгляжу в кадре, мне было совершенно безразлично. Самое главное – безопасность людей и сохранность статуи.

Прозвучало подбадривающее рапануйское «ге-е-е-й», по команде Хуана канаты натянулись, и десятитонная фигура начала сперва неуверенно, а потом в нужном ритме раскачиваться из стороны в сторону. Знак к началу очередного шага Тур давал после того, как я кивал головой, мол, все в порядке, а он проверял, готовы ли операторы. Команды наклоняющим и поворачивающим давал Хуан. В двух предыдущих экспериментах опоздания с передачей приказов случились из-за языкового барьера, а для тянущих канаты было очень важно сделать рывок в надлежащий момент. То тут, то там раздавался голос Хуана, слышались подбадривающие выкрики. Первый мощный рывок, второй, третий – и вот уже каменный гигант отважился довериться смешным человеческим фигуркам, окружившим его со всех сторон. Они, дерзкие, нарушили его трехвековой сон и привели в движение. С трудом, как и подобает такому старцу, колосс начал выдвигать вперед поросший мохом бок.

Моаи, посопротивлявшись пару минут, шагнула, но вместо простого движения вниз она начала карабкаться вверх.

– Стоп! Стоп! – Я воспользовался своим правом и побежал посмотреть. Когда основание статуи сдвинулось, осталась глубокая впадина. Ясно. У этого гиганта основание было не ровное, как мы рассчитывали, а закругленное эрозией, и поэтому он сделал шаг в другую сторону. Облегченно вздохнув, я кивнул Хану, чтобы люди вернулись на свои места.

Смятение понемногу улеглось, и рабочие ждали команды для следующего шага. Открытие, что основание статуи круглое, меня вовсе не привело в восторг. Мелькнула страшная мысль: а что, если гиганта удерживают от падения только страхующие канаты? Они и так были натянуты, что хоть играй на них. Но надо продолжать. Ждать нечего. Я еще раз тщательно все проверил: видимой опасности изваянию и людям не было, и я кивнул.

При первом шаге моаи повернула правый бок на добрых 40°. Теперь она должна развернуться в противоположную сторону на все 90°. Тогда два шага составят путь примерно в 50 – 60 см. Иона уже определенно выйдет из своего прежнего ложа.

– Поехали! Зазвучали команды, островитяне с задором дернули канаты, и статуя под веселое гейканье рабочих и зрителей начала шевелиться.

Восторги сразу утихли, когда четырехметровый гигант вдруг начал раскачиваться и медленно падать вперед. Люди, которые держали поворачивающие канаты, вмиг разлетелись, а я застыл на месте. К счастью, моаи остановилась. Ее удержала страховка – хотя канаты и были натянуты, как наши нервы, но выдержали, и нам представилась возможность разглядывать умеренно наклоненную моаи.

Зрители между тем опомнились, и развернулась жаркая дискуссия на нескольких языках.

Краешком глаза я посмотрел на киногруппу, они с азартом снимали все, жадно схватывая каждую деталь. «Все о`кей, – восторженно помахали они мне руками, – будут великолепные кадры». Ну, хоть кому-то это понравилось.

Непредвиденный наклон статуи вперед был вызван тем, что эрозия деформировала основание. Оно не было и полностью закругленным, как это представлялось после первого шага. Основание словно было срезано наискосок. И если бы истукан вышел из своего ложа на ровную поверхность, он мог бы шагать наклоняясь вперед, насколько ему позволяла эластичность страхующих канатов. Без них он уже давно лежал бы на земле, и мой позор был полным.

И тут в голову пришла простая и спасительная мысль. Статую мы выпрямим сами без помощи подъемных кранов, если нам удастся сделать несколько шагов. Прежде всего мы усилили страховку сзади еще одним канатом и начали подготавливать следующий шаг.

Но сначала, естественно, я объяснил свой план Туру, и он согласился с ним. Тур меня приятно поражал тем, что оставался невозмутимо спокойным, хотя видел все, что происходило с моаи. В минуту сильного напряжения мне всегда помогало его спокойствие. Он верил, как и остальные, что статуя обязательно пойдет.

Сделав несколько шагов, статуя и в самом деле выровнялась. Позади осталось два метра из тех шести, которые нужны были киногруппе, чтобы снять фильм. Мне казалось – прошла вечность. Но моаи шла. Сгребала перед собой песок, камни, дробила их, вырывала дерн из мягкой земли, но двигалась!

Отношения с киношниками складывались сложные. При колоссальном напряжении, с которым мы работали, я мог подать знак, что люди и статуя готовы к очередному шагу, но вдруг оказалось – киногруппа не готова. Был случай, когда – операторы не могли упустить удачный момент! – заметили, как удивительно отражаются белые облака в зеркальных очках одного из участников экспедиции, капитана Хартмарка, и тут же начали снимать. Сколько раз мне говорили, что все подчинено интересам съемки, но… Ведь облака плыли по небу каждый день, и капитан мог надеть очки по первой же просьбе. Я уверен, что он бы не отказался. Но съемка есть съемка, и поделать я ничего не мог.

И снова я позавидовал Туру, его спокойствию, его снисходительности. Он тоже был удивлен поведением операторов, как и я, но примиряюще улыбнулся, посмотрел на меня, пожал плечами и сказал: «Это жизнь». Откуда он черпал такое понимание и широту натуры – не знаю. Точно так же он вел себя и на аэродроме в Сантьяго, когда потерялся его багаж и он должен был одолжить одежду в норвежском посольстве, и при многих других обстоятельствах. Наверное, эта невозмутимость помогла ему преодолеть все трудности при организации своих фантастических экспедиций.

Завершив запланированную шестиметровую трассу, я на всякий случай еще раз переспросил, не нужно ли нам будет передвигать статую на прежнее место. Нет, не нужно. Серхио Рапу своей властью губернатора острова решил: она останется там, куда дошла. Со временем тут поставят дощечку с надписью, где будет рассказано о моей теории передвижения моаи. Об этом с улыбкой сообщил мне Тур. Если я когда-нибудь приеду сюда вновь, я обязательно проверю, стоит ли доска.

Любопытной была реакция островитян на наши испытания. Во время самого первого – подчеркнутое равнодушие. Они не знали, о чем идет речь, все были для них чужими. Первые шаги моаи вызвали интерес, хотя и скрываемый. При втором эксперименте они уже по собственной воле стали его самоотверженными участниками и сразу же принялись планировать и оценивать успех дела наперед. Не всегда, конечно, их поступки диктовались чисто научным интересом. Один парень напрямик спросил, сколько мы платим за пройденный истуканом метр. Мои помощники выражались конкретнее: «Ту-коигу, сколько дашь пива за пройденный метр?»

После успешно проведенного испытания у островитян возникла неожиданная идея: «Мы теперь будем двигать статуи для туристов, а они будут платить за билеты. Только надо сделать новую моаи – как у тебя дома, из бетона. Наши чересчур старые и могут не выдержать, если их часто двигать». Таким образом, может быть, мы посодействуем повышению жизненного уровня населения далекого экзотического острова.

Волнение и ликование понемногу улеглись, и вдруг из-за спины моаи раздался крик. Что случилось? В предчувствии новой беды я бросился вслед за всеми. Но тревога оказалась ложной. Внимание одного из островитян привлек пятисантиметровый скорпион, выползший на спину истукана. По-видимому, он отдыхал в какой-то трещине, а наше испытание нарушило его покой. Скорпион метался по камню, и его грозно выставленное жало искало жертву. Островитяне дразнили его стебельками травы, и, казалось, они его совсем не боятся. Однако пальцем к нему никто не прикоснулся. Раньше я считал, что здесь живность такого рода – змеи, скорпионы и прочие ядовитые существа – не водится, и поэтому безмятежно лез в бесчисленные пещеры и трещины в скалах. После этого случая я стал гораздо осторожнее.

Ажиотаж вокруг разъяренного скорпиона был прерван приглашением Рафаэля: он как раз открывал земляную печь и звал всех на угощение. Чей-то ботинок раздавил скорпиона, и мы отправились пировать.

Земляная печь – это выкопанная в земле яма размером полтора метра на метр и глубиной сантиметров пятьдесят. Прежде чем развести большой костер, повара выложили ее дно камнями средней величины. Когда огонь догорел, камни покрыли листьями банана и на них слоем сантиметров в двадцать положили разрезанную на порции свинину и сладкий картофель. Сверху все накрыли зелеными банановыми листьями и засыпали землей. Это было сделано рано утром.

Как только сняли верхний слой банановых листьев, сказочный аромат мяса быстро собрал всех участников торжества, и самые нетерпеливые окружили тесным кольцом благоухающее лакомство. Золотистые, сочные, душистые порции повара раскладывали на листья фигового дерева. Туру и мне аппетитные куски мяса подали на приготовленных заранее тарелках. Но мы от такой чести отказались. Свинину на фарфоре я ел и дома. От ветки фигового дерева я оторвал большой лист и спрятался со своей добычей в тени только что передвинутой моаи. Я уселся на валявшиеся рядом стебли тростника и принялся за еду, отгоняя назойливых мух.

Настроение у меня было превосходное. Несколько минут назад завершился целый этап жизни. Для меня это означало примерно пять лет работы и исполнение моей мальчишеской мечты. Для Тура – еще одна веха в изучении острова. Первое испытание он провел во время давней экспедиции, когда меня еще не было на свете».

А теперь продолжим наш рассказ Американский геолог Чарлз Лав также экспериментировал с копией гигантской статуи, сделанной в Вайоминге; бетонная фигура была 4 м в высоту и весила 10 т, она была более плотная, чем туф Рано Рараку, эквивалентна по весу 20% самых небольших фигур на острове. При помощи двух пеньковых канатов, каждый из которых был 2,5 см толщиной, привязанных к ее голове, Лав сделал вывод о том, что требуется от четырнадцати до двадцати двух человек, чтобы сдвинуть ее на несколько метров попеременным толканием, из-за которого от основания откалываются обломки. Это ненадежный способ, и фигура дважды опрокидывалась, поэтому, вероятно, такая простая техника использовалась для передвижения на очень короткие расстояния или для окончательного установления статуй. Подкладывая бревна под боковые края, экспериментаторы стабилизировали статую и защищали ее основание, однако не облегчали движение вперед.

Однако настоящий прорыв произошел, когда статуя Ч. Лава была поставлена вертикально на двух зеленых ногах, приделанных к саням, чтобы упрочить положение, а затем была поставлена на колею из маленьких деревянных катков. Статуя смогла продвинуться на 45 м за две минуты, при этом были использованы труд 22 человек и две веревки – проблема была не в том, как двигаться, а в том, как остановиться! Казалось, что это лучший метод для передвижения на большие расстояния: он удобен, быстр, устойчив, не причиняет ущерба и требует мало древесины, не очень много веревок и незначительное число людей. Техника Павела толкания и поворачивания скорее всего использовалась для окончательного установления статуи. Конечно, Ли подчеркивал, что установление моаи при помощи натянутых веревок в четырех углах саней требовало манипулировать грузом и избавляло от проблемы с продвижением ее по земле. Кроме того, как указывал Лав, для метода Ван Тилбург необходимо вытащить стоящую статую из каменоломни, наклонить ее на сани, а затем снова поднять на платформу; подобные операции были опасны и для моаи, и для островитян, в то время как эксперименты Павела и Лава показали эффективность вертикальной перевозки.

Существует три главных вопроса, касающихся вертикальной транспортировки. Первое, как было показано выше, это то, что поворачивание причиняет вред основанию, ведь трение способно так серьезно повредить туф, что статуи могут упасть в любое время. Очевидно, если использовался метод Лава, этого бы не произошло. Во-вторых, как насчет холмистой местности? Не будут ли статуи опрокидываться, когда попытаются взобраться или спуститься по склону? В самом деле, у статуй слегка наклонное основание – под некоторые реконструированные платформы необходимо было подкладывать камни, чтобы предотвратить наклон вперед – и это создавало противовес при восхождении на склоне в 10° – 12°; при спуске же статую можно было просто разворачивать вокруг и двигать задом наперед. С другой стороны, горизонтальные фигуры или сани могли утратить контакт с некоторыми катками на холмистой местности. В-третьих, на шеях статуй не было найдено следов веревок и следов изнашивания на их основаниях; это можно объяснить использованием эффективной набивки под веревками, и, как мы видели, метод катков Лава не причиняет никакого вреда основаниям статуй.

Важным элементом всех этих методов передвижения статуй является достаточное количество крепких веревок. Если предположить, что Паро был сдвинут при помощи всего десяти веревок, каждая должна была противостоять силе как минимум 50 и максимум 150 человек. Было подсчитано, что веревки должны были быть несколько сантиметров в диаметре и около 80 м длиной: другими словами, для того чтобы сдвинуть тонну или больше, необходимо было иметь сотни метров очень толстой веревки. Чем более эффективен метод транспортировки, тем меньше необходимо веревок, однако требуется много народу, чтобы изготавливать веревки, в особенности потому, что они приходят в негодность и должны постоянно заменяться.

Известен лишь один материал, подходящий для изготовления веревок, который существовал на острове. Это внутренний слой коры Triumfetta semitriloba, кустарник, который сами островитяне называют hau. Кроме того, таким материалом могли служить кроны ныне вымерших пальм. Хау имеет достаточно крепкое волокно, его часто использовали в доисторические времена для изготовления маленьких скрученных веревок; однако он не существует в достаточных количествах, чтобы сделать нужный запас веревок. Не существует также сообщений о тяжелых тросах, которые необходимо было сделать. Возможно, что истощение запасов древесного материала привело к спаду в изготовлении тяжелых канатов в конце периода постройки статуй.

В течение долгих лет много внимания уделялось статуям у подножия Рано Рараку, а также тем, что находились между каменоломней и платформами. Была надежда, что они откроют нам секрет метода транспортировки. Поскольку многие статуи в каменоломне стоят в ямах, в то время как некоторые лежат на равнине брошенные после падения, учеными был сделан вывод, что все они транспортировались вертикально. Однако другие исследователи считают, что многие статуи не перевозились вообще, но были поставлены вертикально либо временно (чтобы закончить задние стороны, для выполнения ритуалов или в ожидании смерти того человека, которому были посвящены), либо постоянно, выстраиваясь в линии, находящиеся поблизости от каменоломни. Кроме того, они просто могли быть оставлены для перемещения, возможно, из-за соперничества или незавершенного ритуала, или неспособности уполномоченной группы собрать необходимую людскую силу.

Многие из неповрежденных статуй на этой территории лежат лицом вниз, что может подкрепить теорию Мюллоя о перевозке именно в таком положении (в противовес теории о передвижении на спинах или на катках), некоторые остались лежать лицом вверх и разбитыми. Это наводит на мысль, что они были поставлены вертикально вдоль дороги, а позднее упали – а может быть, они упали и разбились именно из-за вертикального перемещения. Исследование Ч. Лава более чем сорока моаи, оставленных вдоль дороги, свидетельствует о том, что они перевозились вертикально.

Действительно, статуи иногда находили на древних дорогах лежащими на спинах, лицом вверх и на разных боках. В местах, куда примерно они были сдвинуты высоко на холмы, они в основном лежат на спинах, основания повернуты по направлению к холмам; если их спускали вниз по склонам, то они лежат на животе, и основание также повернуто по направлению к холмам. Головы многих статуй отвернуты от каменоломни, однако какой-то постоянной модели не существует. В некоторых случаях группы от двух до четырех статуй лежат близко друг к другу в различных положениях, иногда даже под углом друг к другу.

Миссис Рутледж считала, что к Рано Рараку вели как минимум три внушительных подхода, причем в каждом на определенном расстоянии друг от друга имелись статуи, их спины были повернуты в сторону холмов. Ни одна из этих фигур, лежащих сейчас на острове, никогда не двигалась. Возможным подтверждением ее точки зрения были раскопки экспедиции Тура Хейердала в 1986 году, когда обнаружилось, что статуя размером 7,8 м и весом в 40 т лежала лицом вниз около Рано Рараку вдоль так называемой южной дороги Рутледж. Позади нее имелось покрытие или подножие неправильной круглой формы, сложенное из базальта, которое сохранило четкие следы основания статуи; вероятно, моаи был аккуратно и намеренно поставлен именно на это место. Зарытое в землю лицо фигуры не пострадало от воздействия погодных условий. Предположительно, фигура не стояла вертикально долгое время. Однако раскопки статуи такого же размера, также лежащей лицом вниз, в 700 м от этого места не обнаружили следов такого подножия. По крайней мере несколько вертикально стоящих статуй, закопанных у подножия Рано Рараку, все еще стоят на каменных постаментах.

«Дороги» острова все еще видны при косом свете заходящего солнца. Эти следы, едва поднимающиеся над землей и исчезающие при подъеме, имеют ширину около 3 м и расходятся от Рано Рараку, в общем, следуя за линией горизонта и избегая прямого попадания на неровную местность. Они были очищены от неровностей и камней, но сегодня, из-за заброшенности местности и развития пастбищ, снова покрыты мелкими камнями, хотя и без огромных глыб.

К дорожному полотну необходимо отнестись двояко: глиняная поверхность становится здесь очень твердой и прочной, если как следует утрамбовать ее, но любой дождь и грязь делают невозможным перемещение статуй. Это означает, что перемещение происходило во время засушливого лета и скорее всего было полностью прервано из-за влажности и ветра. Если это было так и если статуи были поставлены вертикально, то, возможно, те, которые уже достигли мягкого или относительно влажного места (как при первых раскопках Хейердала в 1986 году), нуждались в прочном пьедестале, предотвратившем бы сползание; те же, которые оказались на твердой и сухой почве, в платформе не нуждались.

Однако недавно Ч. Лав исследовал около половины из 40 км дорог, ведущих из Рано Рараку в различные места. В основном, он обратил внимание на три главные дороги, плюс несколько ответвлений, и раскопал в общей сложности 210 м (в пяти секторах) в южном направлении: его предварительные находки ошеломляют. Исследователи прошли сквозь старые базальтовые слои и мелкие впадины между ними, получив основную конструкцию разработки; раскапывая на протяжении 10 м и 20 м, они обнаружили, как все неровности были очищены, спилены и во многих местах сровнены землей. Были сделаны специальные спуски, чтобы помогать тем, кто двигал статуи. Очевидно, для создания таких дорог требовалось большое количество совместного труда – ведь нужно было заполнять довольно глубокие впадины, чтобы в целом сделать ровное пространство примерно 5 м шириной. Некоторые сегменты дороги имеют длинные скальные участки вдоль уступов, которые кажутся чем-то вроде бордюрного камня, установленного в выемки, в то время как остальные имеют многочисленные ямы, прорытые в скальной породе за пределами бордюрного камня – вероятно, для установления некоего хитроумного изобретения для толкания и подъема статуи с помощью рычага на определенное место. Подобные вещи наиболее часто встречаются там, где дорога поднимается вверх.

Другая версия, разработка которой не велась, возможно, из-за постоянного прилива, состоит в перемещении фигур на короткое расстояние (около 500 м) из каменоломни на берег и затем сплавления их на плотах вдоль побережья к платформам – туда, где они стояли. В нескольких местах вокруг побережья есть дамбы, сооруженные посредством лавы, а также несколько мощеных наклонных дорог, которые ведут к морю. Эти apapa (буквально, это значит «разгруженные») обычно выглядят как пологие платформы для спуска каноэ, места для швартовки или разгрузки больших судов: одно из них находится рядом с платформой Паро, а Мюллой обнаружил прекрасный причал на галечном пляже в Тахаи. Возможно, что несколько больших блоков и статуй были перевезены по воде. Стоит также заметить, что фрагменты туфа Рано Рараку на похожем сооружении, датированные 1174 годом, которые были найдены на отдаленном островке Моту Нуи, позволяют предположить: как минимум одна статуя была туда привезена. Большинство специалистов, однако, сомневаются в этой идее, но рыбаки острова Пасхи утверждают, что на дне моря лежит утопленная моаи.

Можно лишь предположить, как это часто бывает в археологии, что нет одного единого объяснения всем статуям: вспомним – гигантские статуи, найденные между каменоломней и платформами, варьируются от 1,77 м до 9 м в длину. Поэтому нет никаких оснований считать, что и для маленьких, и для больших использовался один-единственный способ транспортировки. В зависимости от размеров и вида фигур применялись различные технологии, все зависело от расстояния, которое было нужно преодолеть, от людской силы, от наличия лесоматериалов и веревок. Как указывал Павел, самым важным критерием для выбора способа транспортировки были вес и пропорции статуи, потому что 4-метровая статуя в два раза выше, чем 2-метровая, но в восемь раз тяжелее. Без сомнения, методы передвижения моаи изменялись в зависимости от увеличения размера. Но, в любом случае, ученым необходимо вернуться назад, к планам местности. Исследователи всегда признавали, что дорожное покрытие острова было прямым, а дорога горизонтальной; но, как совершенно очевидно показывает их работа, ни одна из теорий движения моаи и ни один эксперимент не совпадают со структурой дорог, которые они раскопали! Очищенные участки дороги не подходят для катков или скольжения, или толкания статуи, и должно было существовать хитроумное изобретение, которое объединяло бы гладкую поверхность и V-образные выемки. Итак, тайна перемещения статуй остается…

У нас есть большая статуя, которая каким-то образом прибыла из каменоломни: куда же она прибыла? На этом месте стоит сделать паузу, чтобы разобраться в феномене аху, прямоугольных плат – форм, которые до этого были в тени – буквально и метафорически они были скрыты статуями. Даже без статуй платформы Рапа Нуи являются археологическим чудом, поскольку это огромный плод общинной инженерной работы, часто состоящий из 300 – 500 т камня: например, комплекс Тахаи состоит из трех структур, составляющих около 23 000 м3 скалы и заполнены землей весом в 2000 т.

На крошечном острове размещено, по крайней мере, 313 платформ, которые формируют почти непрерывную линию вокруг побережья – кроме тех мест, где находятся высокие отвесные скалы (хотя есть несколько и на краях этих скал). Они скапливаются возле пещер или зон, благоприятных для земледелия, в тех районах, которые пригодны для жилья. Размер составляет от достаточно маленьких до 150 м в длину и более 4 м в высоту. Основная часть, центр, состоит из булыжника, фасад украшен кладкой, без использования строительного раствора. Платформы, стоящие у моря, иногда размещены как можно ближе к берегу, параллельно ему, образуя впечатляющие массивные стены, которые, кажется, выступают прямо из моря. Внешние стороны платформ состоят из нешлифованных камней местных пород или же причудливо обработанных и подогнанных блоков. Ближе к берегу есть скат, выложенный пляжной галькой и спускающийся вниз к искусственно выровненной площади: один подобный «двор» есть в Тахаи размером 55 м на 40 м. Вдоль берега стоят основные комплексы платформ (каждый длиной 0,7 км), создающие границы и служащие в качестве жилых, социально-политических и религиозных центров.

Платформы Рапа Нуи очень похожи на платформы марае в Центральной и Восточной Полинезии – это слово четко отделяет жителей острова Пасхи от Полинезии, поскольку не является частью старого языка Рапа Нуи и происходит от протополинезийского слова malae, означающего «место для встреч». Различные островные группы использовали такие открытые пространства и платформы для сходных целей по всей территории: можно вспомнить, например, heiau на Гавайях. На Туамоту, островах Общества и австралийских островах слово ahu относится только к поднятой платформе, находящейся в конце прямоугольного двора, хотя на северных Маркизских островах и на острове Пасхи это обозначает ритуальный центр. Многочисленные полинезийские marae были найдены на острове, но здесь много и прибрежных платформ, которые обычно стоят параллельно берегу.

Кажется, что несколько платформ на острове Пасхи построены специально для погребений. Это являлось первоначальной функцией платформ, хотя исследования Томсона многочисленных строений Тонгарики обнаружили узкий коридор в центре, наполненный останками людей; в самом деле, обычный аху имел множество назначений, служа социальным и ритуальным центром. Захоронения скорее были исключениями, чем правилом в ранние периоды Рапа Нуи, поскольку ранние скелеты до сих пор не найдены: более обычной была кремация, и тщательно сделанные ямы для кремации найдены позади центральной платформы во многих комплексах, таких как Акиви или Аху О Ронго. Там находятся фрагменты человеческих костей, пляжная галька, обломки обсидиана и каменного угля, а также множество артефактов, таких как рыболовные крючки, иногда встречаются куриные кости и кости крыс. Это кажется некоей смесью кремации и жертвоприношений.

Изучение платформ Рапа Нуи представляет особенную сложность, поскольку многие из них были разграблены за много лет до прихода европейцев, и осталось то, что на первый взгляд кажется невыразительной кучей булыжника. Однако детальное исследование остатков может пролить свет на строение этих сооружений. Датировка по обсидиану и радиоуглеродный анализ установили, что некоторые платформы были построены за один раз, в то время как некоторые возводились в течение столетий: за них принимались и пять, и семь, и восемь раз. Например, в Анакене несколько поколений платформ, казалось, ставили друг на друга, поэтому величина строения росла на протяжении многих веков. Все изменения при строительстве платформ наслаивались друг на друга: старые статуи и панели перекрывались более новыми, как это имело место в Тонгарики. Это создавало бесконечные проблемы для исследователей, поскольку в таких конструкциях ничего нельзя было разобрать. Поэтому несколько раскопанных платформ еще не могут обеспечить ясной картины эволюции этой формы аху.

Однако, по мнению археологов, которые раскапывали и изучали островные аху, они отражают некую всеобщую стилистическую неразрывность, идущую от времен ранних полинезийских поселений – начиная с маленьких платформ, которые постепенно увеличивались в размере и становились сложнее, и со статуй, которые вначале несли в себе натуралистические формы, к более высокому стилю моаи с постоянно меняющимися пропорциями. Трехступенчатая классификация строений аху, придуманная норвежской экспедицией в 1950-е годы, впоследствии была оспорена Мюллоем и Фигероа, которые видели не резкие изменения, а скорее, «некий период непрерывного развития, характеризующийся постепенным ознакомлением с новыми идеями, расширением тем и улучшением способностей».

Островитяне заимствовали основную полинезийскую архитектурную форму и постепенно развили свои собственные варианты, добавив пандусы, а также боковые расширения внизу на каждой стороне. Раскопки обнаружили изменения в форме, произошедшие со временем, с новыми перекрытиями, или архитектурные черты, выбивающиеся из общей конструкции. Однако это не были длительные или распространившиеся по всему острову изменения, которые подвергают сомнению предварительные итоги раскопок на нескольких платформах, например в Винапу: последующие раскопки в Акиви, например, показали, что платформа принадлежит к более позднему периоду времени, чем ожидалось. Некоторые платформы были частично или полностью разрушены еще до того, как были сделаны изменения. Ученые винят в этом соперничавшие кланы или родственные группы, которые, возможно, даже делали свои собственные варианты памятников.

Самые первые платформы, установленные на острове, могли быть простыми алтарями на открытом воздухе, статуй на них не было, либо они несли деревянные фигуры, похожие на те, что стоят на Маркизских островах. У некоторых есть внутренние дворы, огороженные стенами или насыпью. Самые ранние подобные строения датируются 690 годом, это первая фаза Аху Тахаи, которая была узкой, плоской платформой из камня, огороженной каменной кладкой; позднее она была расширена при помощи боковых крыльев и скорее могла держать на себе статую из красного шлака, чем моаи более позднего, классического типа. Здесь были найдены именно такие фигуры из шлака, их круглые, натуралистические черты, круглые глаза и нормальные, «человеческие», уши, а также необработанный материал, из которого сделаны статуи, – все это напоминает фигуры тики, найденные на Маркизских островах. Похожая статуя была найдена в яме Аху Тонгарики после того, как та была разрушена до основания 8-метровым цунами 1960 года, вызванным землетрясением в Чили; две неполные фигуры были установлены на более поздних крыльях Аху Некии. Возможно, что эти маленькие красные фигурки были предшественниками моаи и стояли на вершине или впереди самых ранних платформ, как маленькие статуи или простые вертикальные плиты, представляющие вождей, как marae где-либо в Полинезии.

Несколько статуй из вулканического шлака, найденные на острове, охватывают, как минимум, такой же долгий промежуток времени, как моаи, и, независимо от того, стоят ли они сами на более ранних платформах, часто очень тесно связаны со строениями и культовой деятельностью, которая там велась. Красный шлак использовался также в качестве строительного материала передней части некоторых платформ, обращенных к берегу (Акаханга, Винапу). Линтон Палмер в 1868 году заявил, что была, по крайней мере, одна «статуя-колонна» (как та, что найдена в Винапу) на каждой платформе. Другими словами, статуи из шлака были, возможно, сделаны в доисторический период, вместе и параллельно с гигантскими статуями, как отдельный, но родственный феномен.

Самая ранняя известная «классическая» статуя из туфа Рано Рараку, которая изначально стояла на платформе, расположена к северу от Тахаи и датируется XII веком нашей эры. Она около 5 м высотой, весит 20 т. Она показывает, что каменоломня уже действовала в это время, и существовала классическая форма статуи. Позднейшая платформа со статуей датируется 1650 годом, это фигура в Ханга Киое, около 4 м высотой, весит 14 т. Другими словами, мы знаем, что изготовление статуй в каменоломне продолжалось, по меньшей мере, пятьсот лет, а может быть, гораздо дольше.

Несмотря на более ранние данные из Тахаи, позднейшие свидетельства, основанные на раскопках в Анакене, говорят о том, что все эти ритуальные места возведены примерно в 1000 – 1100 годах. Конечно, постройка платформ стала основной работой островитян примерно к 1200 году, и это «золотой век», пик в процессе создания платформ и статуй, который продолжался до конца XVI столетия.

Важно отметить, что, по мнению астронома Уильяма Лиллера, между пятнадцатой и двадцатой платформами находится важное свидетельство того, что эти постройки носили астрономически ориентированный характер, в основном это касается восхода и захода солнца. Более 90% береговых платформ были построены так, что их большая ось находилась параллельно берегу, как и везде в Полинезии, где такие платформы являлись навигационными устройствами. Однако шесть прибрежных платформ не параллельны берегу, их большие оси повернуты в направлении север-юг и обращены лицом к нарастающему равноденствию. Некоторые платформы, установленные на острове, направлены в сторону к точке зимнего солнцестояния, отмечая время, когда дни короче, а солнце находится низко в небе. Стоит заметить, что у трех наиболее значительных монументов на острове, Винапу, Тонгарики и Хекии, все пять центральных платформ направлены на восходящую точку солнцестояния или равноденствия. Вершина Пойке, возможно, использовалась в качестве индикатора календаря, с тех пор как зимнее солнцестояние было видно из Оронго. Сохранились устные легенды о том, что священнослужители также наблюдали за восходящими и заходящими звездными созвездиями, которые показывали время определенных ритуалов, праздников, сельскохозяйственной и рыболовной деятельности (надо отметить, что скопление пятидесяти шести маленьких отметок на Матарики, на северо-западном побережье, напоминает карту звездного неба). Для островитян было очень важно знать начало наступления посевного сезона, по причине их субтропического умеренного климата, при котором птицы, рыбы и черепахи следуют сезонным принципам миграции.

Платформы были, как уже упоминалось, массой валунов, окруженных опорными стенами различного качества. Сейчас уже нет сомнения в том, что известные ученым хорошо подогнанные и гладкие базальтовые плиты, которые создавали переднюю часть на обращенной к морю стороне некоторых платформ, таких как в Винапу и одной или двух других, были завершающей частью их сооружения, и в некоторых случаях добавлялись в качестве заключительной детали после того, как статуи уже были установлены: их масса, вместе с пандусом на другой стороне, позволяет платформам выдерживать огромное боковое давление, вызванное весом статуи. Однако эта черта никак не указывает на какую-либо связь с андскими цивилизациями.

Лучшие внешние плиты на острове Пасхи обычно весят 2 – 3 т: в Винапу имеется одна плита размером 2,5 м на 1,7 м, ее возможный вес – 6 – 7 т, в то время, как на Аху Ваи Мата плита 3 м на 2 м весит 9 или 10 т. Подобные конструкции, однако, уникальны для этого региона. В XIX веке европейцы, посетившие Таити, удивлялись, как островитяне могут сдвигать трехтонные бревна на большие расстояния без использования рычагов и катков; некоторые бревна, которые перевозили новозеландские маори для того, чтобы сделать каноэ, часто весили намного больше, чем статуи Рапа Нуи. Похожие удивительные достижения можно найти по всей Полинезии, а таитянские marae из Махаитеа достигали более 100 м в длину, платформы на Маркизских островах, состоящие из блоков весом более 10 т, могут достигать 120 м в длину и 30 м (около 100 футов) в ширину. Было установлено, что даже самые скромные платформы требовали для своего изготовления месяцев работы и как минимум двадцати рабочих.

Частые находки большого количества обсидиановой стружки в выкопанных платформах Рапа Нуи свидетельствуют о том, что обсидиан применялся при строительстве, возможно, для разрезания или подрезания волокон для веревок (островитяне утверждают, что каменные блоки передвигали на санках), выравнивающих рычагов или просто для приготовления пищи.

Последним типом платформ, построенных на острове, была полупирамидальная, совершенно отличающаяся от ранних классических типов, часто она состояла из камней, отломанных от ее предшественников. Известно 75 таких платформ, в отличие от 125 классических. На них никогда не было статуй, в основном, они сделаны из камней, для передвижения которых необходимо не более 2 – 3 человек (в отличие от аху, для которых надо много камней и десятки людей, не говоря уже о моаи). Все они, кажется, были склепами, созданными исключительно для сохранения погребений, как и некоторые ранние платформы, не имеющие изваяний.

Допустив, что у нас уже есть укрепленная платформа, постараемся ответить на вопрос: как они поднимали статую наверх? Капитан Кук считал, что они поднимались потихоньку, используя камни. Ресевер, священник, сопровождавший Лаперуза в 1786 году, соглашался с этим, предполагая, что жители поднимали фигуры достаточно легко, используя рычаги и новейшую технологию буксировки при помощи камней внизу. Большинство догадок строится на постепенном создании наклонной плоскости из земли и камней, при помощи которых статую можно поднять и водрузить на место.

Подобная техника была впервые испытана на острове в 1955 году, когда Филипп Мюллой, во время проведения раскопок в Винапу, был вынужден заменить упавшую плиту в стене платформы, весом около 2 т, которая лежала в 2 м впереди нее и на расстоянии 1 м от того места, где ей необходимо было быть. Шестеро островитян, используя два длинных рычага, подняли плиту со всех сторон и, подложив под нее скользящий материал, двигали до тех пор, пока она не оказалась напротив места назначения. Затем ее постепенно наклоняли, используя рычаги, пока не вставили на место. Вся операция заняла один час.

Во время экспедиции Хейердала в 1955 году был проведен другой важный эксперимент. Упавшая в Анакене статуя весом в 25 т была поднята на 3 м таким же простым способом: используя два рычага 5 м длиной и гладкие камни под ней, двенадцать островитян построили наклонную плоскость и установили статую на платформу всего за восемнадцать дней. Сначала она была поднята горизонтально, пока не достигла той же высоты, что и платформа, затем была приподнята одна голова, до тех пор, пока наклоненная фигура не скользнула вперед и не наклонилась в вертикальном положении. Поскольку рычаги использовались непосредственно на статуе, на ней были оставлены глубокие следы. Было высказано предположение, что строители должны были использовать какой-то набивочный материал, чтобы защитить статую. Однако они не всегда это делали. Ч. Лав нашел, что наклон статуи на свое место на аху оставляет отметины, которые видны везде, то есть упавшие статуи часто имели щербатые основания, но только лишь сбоку, где особенно сильно давление от основания; многие из тех упавших статуй, которые лежали вдоль дороги, имели огромные выломанные куски, которые отлетели именно с боковых краев.

На острове Пасхи есть несколько археологических следов массивных плит: в Акаханге остатки каменной кладки лежат на прибрежной части платформы, кажется, что статуя упала с нее. На других платформах, например в Те Пито Кура, видно огромное количество камней вокруг, возможно, это следы поднятия статуи. Для создания и передвижения пандусов требовалось колоссальное количество труда. Однако идея создания таких наклонных плоскостей процветала, поскольку на острове катастрофически уменьшалось количество древесины. Раньше, когда на острове было достаточное количество леса, здесь явно использовались альтернативные методы, то есть создавались простые твердые деревянные леса из перекрещенных крест-накрест балок; подобные леса могли быть эффективны в качестве пандуса, требовали меньше времени для установки и демонтажа. Во время раскопок в Аху Акиви в 1960 году команда Мюллоя использовала прямоугольное деревянное приспособление, действовавшее с помощью рычага; стоит заметить, что там при раскопках было найдено много ям для шестов до 2 метров глубиной. Для установления первой из семи 16-тонных статуй Акиви потребовался месяц, но седьмая заняла лишь неделю, поскольку уже имелся опыт. Приходится сделать вывод, что доисторические островитяне знали точно, как установить фигуры, затрачивая при этом минимум усилий…

Однако надо сказать, что все эти эксперименты и теории относились к горизонтальным статуям; а что, если фигуры стояли прямо на своих платформах? Нет причин сомневаться в том, что их поднимали так же, сначала раскачивая, поскольку под ними находились камни или бревна.

Но еще более необычным, чем поднятие статуй и последующая установка глаз в глазницы, был венец славы, пукао: мягкий цилиндр из красного шлака, найденный в каменоломне Пуна Пау.

Кажется, эту деталь добавили позднее, причем лишь на статуи, которые находились на самых больших и важных платформах позднего периода. Хотя большинство статуй на платформах не имеют таких украшений (например, те, что в Акиви), всего же их известно менее ста (Энглерт насчитал 58 упавших со статуй на платформах). Возможно, они служили знаком продолжающегося соперничества между деревнями и кланами, соревновавшимися по части роскоши их памятников, а также символом их уважения к предкам: на Маркизских островах на идола помещали огромный камень, как знак смерти и скорби, поэтому пукао мог иметь такое же значение.

Продолжаются споры относительно точного происхождения этих цилиндров: в прошлом некоторые ученые предполагали, что это нечто вроде соломенной шляпы или тюрбана, сделанного из раскрашенной бумаги из тутового дерева (цилиндрические головные уборы найдены во многих районах Полинезии); другие считали, что статуи были одеты, а на головах нарисованы волосы или парик, не говоря уже о предположении Эрика фон Деникена о том, что это космический шлем! Красный был важным цветом, который ассоциировался с ритуалами и властью вождей по всей Полинезии, а волосы в Меланезии часто красили красной краской. В настоящее время наиболее вероятное объяснение такое: это стилизованная версия hau kurakura, красного головного убора из перьев, который надевали воины; первые европейцы, посетившие остров Пасхи, видели островитян, которые носили перья на голове, и некоторые цилиндрические или круглые головные уборы из перьев остались. На территории Полинезии красные перья обозначали духовную власть богов.

Долгое время оставалось непонятным, как головные уборы из красного вулканического шлака устанавливали на место. Ведь те, которые сейчас находятся на восстановленных статуях, были вознесены туда при помощи крана и не без сложностей. Главным делом было поднять pukao, но как быть с огромным пукао для Паро – почти 2 м в поперечнике, 1, 7 м высотой и весящего почти 11,5 т? Даже более значительные экземпляры остались лежать в каменоломне. Кук предположил, что использовались пандусы или леса. Некоторые ученые, например, Мюллой и Адам, даже предположили, что цилиндры могли быть подняты одновременно со статуями и были крепко привязаны друг к другу. Однако многие ученые считают, что это слишком рискованно и что красные цилиндры были, несомненно, добавлены позднее. Например, один незаконченный цилиндр оставлен в 150 м от платформы с единственной статуей (Аху Атуре Хуке), для которой и был предназначен.

Их цилиндрическая форма предполагает, что головные уборы катили из каменоломни на платформу, используя рычаги, а затем, перед поднятием, переделывали. Некоторые были доведены до более овальной формы, и при помощи мелких выемок их ставили на основу. Это было сделано, чтобы их можно было ставить прямо на плоскую голову статуи, с выступающими отверстиями для глаз (некоторые фигуры Анакены даже имеют шипы на своих головах для этих выемок). Некоторые пукао имеют форму усеченного конуса, а у других имеются узкий нарост или выпуклость на верхушке. Подобные модификации, конечно, предназначены для уменьшения веса цилиндра.

Вероятное объяснение чуда было получено после экспериментов уже известного нам чешского инженера Павла Павела, который использовал ту же технику, что и при поднятии 6-тонной перемычки модели дольмена в Стоунхендже: метод был удивительно прост, он заключался в постепенном подтягивании пукао вверх, используя деревянные балки. Бетонный пукао, 1 метр в диаметре и весящий 900 кг, был поднят на вершину 3-метрового моаи всего за шесть часов, причем заняты этим были лишь шесть человек!

В 1770 году Гонсалес отмечал, что цилиндры содержат небольшие углубления в нижнем слое, где размещены кости мертвого человека. Команда Роггевена в 1722 году обследовала в них «корону» из неких белых каменных шаров; некоторые ученые считают, что там в самом деле могут быть убеленные кости, однако множество белой, инкрустированной кораллами прибрежной гальки было найдено во время работы в Анакене, где, вероятно, она использовалась для украшения платформ. Другая версия – что это белые глаза, которые иногда вставлялись в глазницы статуй, они могли быть сняты с пукао, помещенного сверху.

Как мы видим, феномен гигантских статуй и платформ гораздо более сложен, чем может показаться с первого взгляда, остается еще множество вопросов, например, почему некоторые статуи делались внутри кратера Рано Рараку, хотя должно было потребоваться множество усилий, чтобы вытащить их оттуда для перемещения на платформу? Это как-то усиливало авторитет строителей? Возможно, но все статуи в кратере – мельче и сделаны менее аккуратно, чем те, которые стоят снаружи. Вероятно те, которые находятся внутри кратера, никогда не должны были куда-либо двигаться, а установлены навечно лицом к озеру. Ответ на эти вопросы помог бы объяснить, почему множество статуй осталось в завершенном или незавершенном виде в каменоломне, а не распределено на существующих платформах.

Бельгийский археолог А. Лавашери предположил, что незавершенные статуи были барельефами – эта теория может быть использована при объяснении Эль Гиганте, упоминавшегося раньше, однако он считает, что это первая, примитивная, стадия в эволюции создания статуй. Можно, однако, предположить альтернативную точку зрения, основанную на иерархии и умении превзойти других: то есть, весь спектр статуй и платформ отражал авторитет соревнующихся групп и их богатство.

С этой точки зрения можно поспорить, что незавершенные статуи были «самым дешевым» вариантом, включающим в себя всего лишь простейшую резьбу по камню; статуи, оставшиеся незавершенными в кратере, могли быть престижнее всех остальных, будучи менее видимыми и потенциально неподвижными. Вероятно, работа могла быть закончена позднее, если бы появились ресурсы. Завершенные и извлеченные из кратера статуи могли быть более дорогими, поскольку было бы затрачено больше резной работы и усилий на их перемещение: К. Рутледж заметила, что внутри было меньше завершенных статуй, чем снаружи. Место, где они были установлены, отражало уровень их авторитета: те, которые оставались внутри, возможно, были предназначены для вечного нахождения там, а те, что были перемещены в долину и установлены вертикально, могли остаться там, а могли быть перемещены на платформы, если бы облеченные полномочиями люди нашли необходимые ресурсы. Таким образом, можно объяснить огромное количество статуй в каменоломне и вокруг нее – их перемещение, очевидно, не было неизбежным и ожидаемым.

Наиболее престижными статуями были, конечно, те, которые были перемещены и установлены на платформы. Здесь, как мы уже видели, все играло свою роль – расстояние, которое они проделали, размер, вес, а кроме того, параметры и великолепие самой платформы. Некоторые группы, казалось, истощили все свои ресурсы при создании единственной огромной фигуры, такой как Паро. В настоящих ритуальных центрах жители доходили до крайностей, как, например, в случае с великолепной каменной кладкой в Винапу или пятнадцатью фигурами в Тонгарики, установленными на единственной платформе, а в королевском центре в Анакене статуи отличались уникальными, искусно сделанными узорами, вырезанными прямо на камне.

Тонгарики был самым большим ритуальным комплексом, когда-либо построенным на острове, его центральная часть составляла почти 100 м в длину, а если добавить еще два крыла, то общая длина была около 220 м. Средняя высота стен, обращенных к морю, достигала 4 м и состояла более чем из 800 «базальтовых блоков неправильной формы, необработанных и грубо прилаженных друг к другу». Его 15 статуй составляют от 5,6 м до 8,7 м высотой, их средний вес более 40 т (самая большая, расположенная вблизи центра, – 88 т), таким образом, в общем, вместе с пукао, этот монумент возвышается на 14 м в высоту!

Финальным штрихом, возможно, свидетельством умения превзойти других, должно было стать размещение головного убора на вершине статуи. Это был действительно удивительный, заметный подвиг, поистине инженерная работа, предмет уважения остальных островитян. Как мы уже видели, лишь самые большие и богатые статуи имели такое пукао. На других статуях роскошь могла выражаться в использовании блоков из красного шлака, предназначенных для украшения отдельных частей платформы, и, возможно, несмотря на отсутствие доказательств, в разукрашивании статуй: С. Дандас в 1871 году сообщал, что некоторые упавшие моаи в Винапу «были украшены рисунками с изображением каноэ, других примитивных фигур, сделанных красной, черной и белой глиной». Однако, судя по всему, рисунки были сделаны после того, как статуи были повалены. Ни один европейский исследователь не упоминал о рисунках на моаи, но Метро верит, что некоторые статуи действительно были разукрашены.

Теперь представим завершенную платформу серого, белого и иногда красного цвета, на которой стоит несколько желтоватых статуй с яркой белой головой, украшенной красными цилиндрами и белыми камнями. Статуи также могут быть разукрашены, а вокруг стоят маленькие красные фигурки. Другими словами, остров Пасхи был буквально усеян многочисленными впечатляющими высокохудожественными памятниками, свидетельствующими об искусстве, вере и духе его обитателей. Почему же эта картина нарушилась?