Анализ пыльцы дает нам жизненно важную информацию, касающуюся растительности острова Пасхи во времена появления самых первых человеческих поселений.

Каждый год в кратере озера Рано Рараку вырастают микроскопические водоросли, позднее они умирают. Их мертвые стебли падают на дно озера, смешиваясь с глиной и илом, который попадает в озеро из жидкой грязи, окружающей озеро, кроме того, какие-то части водорослей попадают в озеро извне. Каждый год новый слой отложений добавляется на вершину того, что уже накоплено. Этот процесс начался с момента создания озера, то есть 37 000 лет назад. В последнее тысячелетие процесс ускорился, поскольку растение тотора (Scripus riparius) растет вокруг границы озера, а в сухую погоду разрастается над поверхностью отложений. Мертвые листья тоторы и корневища способствуют более быстрому росту отложений. Другое подводное растение, таваи (Polygonum acuminatum), также способствовало этому процессу.

Эти отложения – то есть наносной ил, формировались в основном из водорослей, или берегового наносного ила и торфа, основой которого служили растения большего размера. Они стали хорошо читаемой книгой, страницы которой достоверно отражают то, что случилось вокруг озера и в нем самом, или в болоте, в котором сформировалось это озеро.

Рано Рараку – не единственное подобное место на острове Пасхи. Рано Кау даже лучше в плане изучения, а Рано Арои, расположенное около вершины Теревака, – третье подобное место. Вероятно, неслучайно Рано Рараку и Рано Кау расположены возле главных археологических находок (каменоломни, где делались статуи). Вероятное объяснение этому в том, что эти места были основными источниками пресной воды на достаточно засушливом острове, а поэтому именно там располагались центры деятельности людей. Именно в этих районах можно обнаружить основные данные об окружающей среде острова того времени, а также о влиянии человека. И Рано Рараку, и Рано Кау лежат в низинах. Все это делает остров Пасхи одним из самых замечательных мест в мире, где археология тесно сплетается с историей окружающей среды. Более того, мы можем подойти близко к разрешению загадки упадка острова, который произошел вследствие планомерного роста, а затем и уничтожения его лесов.

Первая попытка раскрыть загадки естественной истории острова Пасхи была осуществлена Туром Хейердалом во время его экспедиции 1955 года. Были собраны маленькие образцы из центров болот в районе Рано Рараку и Рано Кау, их передали на анализ Олафу Селлингу, шведскому исследователю пыльцы. Селлинг уже проделал подобные исследования для Гавайских островов, поэтому был знаком со многими образцами пыльцы тихоокеанского региона. Он пришел к выводу, что торомиро ранее был более распространен на острове. Кроме того, он нашел большое количество пыльцы пальмы. В семействе пальмовых много сходных типов пыльцы, поэтому невозможно идентифицировать отдельные образцы. Селлинг высказал предположение, что это могли быть разновидности вида притчардии. Это было здравое предположение, поскольку она является обычным видом на Гавайах и других тихоокеанских островах.

Селлинг также нашел пыльцу семейства Compositae, которая предположительно была получена из кустов, поэтому ученый пришел к выводу, что на острове Пасхи когда-то был лес. К сожалению, невозможно было получить данные радиоуглеродного анализа, поэтому нельзя сказать, когда именно на острове были леса. Очень жаль, что эта работа не была опубликована, хотя и указывалась в монографии экспедиции. Через некоторое время Селлинг перестал заниматься академической работой, и подобные исследования больше не проводились. Однако проблема осталась: что же это за таинственная пальма, которая была настолько распространена на острове, что, как отмечал Селлинг, ее пыльца «покрывала каждый кубический миллиметр дна озера Рано Рараку»?

Первый взгляд Джона Финли на озеро Рано Рараку в 1977 году убедил его в том, что это идеальное место для анализа пыльцы. Во-первых, здесь нет впадающих или вытекающих в болото около кратера течений; это значит, что пыльца в основном могла попасть туда по воздуху, а не по воде и, оказавшись однажды в картере вулкана, уже никуда не могла деться. Во-вторых, его диаметр около 200 м был как раз правильного размера: предыдущие исследования в Новой Гвинее научили, что слишком большие кратеры собирают пыльцу со слишком обширной территории, а более маленькие могут быть слишком молоды, потому что в тропиках и субтропиках топь растет очень быстро. В-третьих, это уже было болото, а не озеро, нарисованное в публикациях Рутледж и Хейердала, потому что уровень воды был недавно снижен варварским способом: выкачиванием ее на нужды домашних животных. Были выкопаны ров через самую нижнюю точку кратера и большая дыра, которая вела к ирригационному каналу за пределами кратера. Это была трагедия, поскольку копавшие разрушили геоморфологические свидетельства любой растительности, когда-либо росшей в озере, которая могла быть ключом к разгадке климата прошлых лет. Правда, плюсом являлось то, что оказалось возможным спуститься на 30 м в это болото, чтобы исследовать его внутреннюю часть, без необходимости делать плот.

Другая причина, по которой это место стало выдающимся, состояла в его близости к археологическим находкам. Каменоломни, где делали статуи, находились не только за пределами кратера, но и внутри его на южной стороне. Многочисленные статуи, законченные без глазных впадин и резных орнаментов на спинах, стояли, глядя на озеро. Вероятно, когда каменоломни использовались, на южном берегу было много людей, занятых делом, поэтому растительность была изменена, если не уничтожена совсем. Результатом могла быть эрозия почвы, а размытая почва могла попасть в озеро. Было принято решение взять образцы с южной стороны озера.

Основная часть пыльцы, как казалось, принадлежала Solanum (попоро), и найдена на глубине 70 см, она лежала здесь последние 200 лет. Если эта пыльца появилась из Solanum forsteri, это могло свидетельствовать о действительном разведении этого растения внутри кратера.

Но главным открытием было внезапное появление пыльцы пальмы в качестве преобладающего типа – что, несомненно, указывало на то, что после этого времени живые пальмы внезапно исчезли. Крупицы хорошо сохранились, но они не были похожи на пыльцу кокосовых пальм. Семена пальмы вообще трудно идентифицировать, поэтому всемирно известный эксперт в исследовании пыльцы пальм Дж. Таникаимони, посетивший лабораторию, где она находилась, мог лишь подтвердить, что это пыльца какой-то пальмы, но отказался уточнить – какой. У ископаемого растения поверхность была похожа на кокос или Jubaea chilensis, чилийское винное дерево, которое относится к тому же подсемейству (Cocosoideae).

Дальнейшее определение этого типа пыльцы могло бы стать невозможным, если бы не случай. Во время пребывания ботаника Дж. Флинли на острове (1983) тогдашний губернатор, Серхио Рапу, показал ему сумку, в которой находилось несколько предметов, найденных посетившими остров французскими спелеологами. Они исследовали одну котловину на северо-восточной стороне Пойке, в Ана О Кеке, и натолкнулись на нечто, что показалось им запасом орехов. Они собрали тридцать пять орехов, которые сеньор Рапу позволил сфотографировать. Каждый орех был почти шарообразным, около 2 см в диаметре, с тремя линиями вокруг, похожими на изображение долготы на глобусе. Где-то в середине каждого «сегмента» была маленькая скважина: в некоторых случаях углубление, в некоторых дыра через весь орех. Это напоминало о трех скважинах в кокосовом орехе, хотя расположение было иным. Сеньор Веласко, уважаемый ботаник, который также присутствовал при этом, немедленно предположил, что эти орехи похожи на плоды чилийского винного дерева.

Флинли было разрешено взять несколько орехов и отправить их на исследование, которое провел доктор Джон Дрансфилд, мировой эксперт по систематике пальм. Он в восхищении позвонил и сказал, что эти орехи принадлежат к пальмам семейства кокосовых. Таких видов насчитывается восемь, но лишь две, Jubaea и Jubaeopsis, имеют плоды, сходные с теми, которые были обнаружены. После их сравнения с засушенным растительным материалом и плодами крупного вида Jubaea chilensis, которая выращена в крупнейшем застекленном зимнем новозеландском саду в Кью, Дрансфилд пришел к выводу, что французские спелеологи обнаружили вымершие виды Jubaea, при этом ископаемые плоды были немного больше по размеру и более сплющенные, чем ныне живущие.

Впоследствии Дрансфилд назвал пальму с острова Пасхи Paschalococos disperta. Однако Жак Вин, возглавлявший французскую экспедицию, купил свежие плоды винного дерева на улице Сантьяго, где они продавались в качестве еды. А Сантьяго находится гораздо ближе к ископаемым плодам, чем Кью. Значит, возрастает вероятность близкого родства пальмы с острова Пасхи и Jubaea chilensis: чилийское винное дерево может, в таком случае, быть живым свидетельством того, что ищут археологи.

Известное в Чили как glilla, винное дерево – самая большая пальма в мире. У нее гладкий ствол диаметром до 1 м или более, а высота – до 20 м. Ствол цилиндрической формы, сужающийся кверху, иногда в верхней трети ствола встречаются выпуклости. Листья большие, похожие на перо, как у кокоса, а плоды созревают гроздьями, среди листьев. Каждый плод, как маленький кокос, имеет внешний волокнистый слой, покрытый толстой скорлупой.

Чилийцы придают огромную важность этому растению, которое является единственным видом пальмы в их стране. Это неудивительно, поскольку пальма – источник четырех важных съестных припасов. В орехах содержится жирное ядро, которое является деликатесом. Кроме того, сделав отверстие с одной стороны ствола, можно получить жидкость, похожую на молоко. Эта жидкость, будучи собрана, превращается при кипячении в пальмовый мед, который высоко ценится в Сантьяго. Дальнейшее кипячение приводит к образованию коричневой сахаристой массы, пальмового сахара, который можно есть просто так или использовать для приготовления пищи. Кроме того, жидкость может бродить: это возникает случайно, при помощи натуральных дрожжей, при этом получается пальмовое вино с высоким содержанием алкоголя.

Винное дерево больше не является обычным растением на необитаемых землях, оно повсюду охраняется – и в самом Чили, и на Канарах, и на Пасхе. Причем там выжившие виды пальм относятся к времени сооружения платформ (в средние века, примерно 1100 – 1680 гг.) или более позднему периоду.

Серхио Рапу отметил, что множество разбитых фрагментов орехов были найдены после археологических раскопок в Анакене, но, конечно, это совершенно необязательно указывает на то место, где это дерево росло. В разные годы орехи и их остатки обнаружены в различных районах острова, и их использовали для радиоуглеродного анализа.

Орехи и пыльца – не единственное свидетельство существования пальмы. Линтон Палмер отмечал, что во время его визита на остров в 1868 году он видел стволы больших деревьев, которые могли быть кокосовыми пальмами – принимая во внимание широту, кокосовые пальмы вряд ли возможно здесь встретить, а вот винные, как мы уже видели, можно. Это свидетельство было поднято на смех А. Метро, который писал, что Палмер видел большие деревянные «чаши», но принял их за «стволы». Кстати, наскальное искусство острова представлено парой возможных изображений пальмы: одно из них похоже на ствол большого дерева, а второе – на лист пальмы.

Корни пальм отличаются друг от друга. У деревьев этих вообще нет огромных, разветвленных корней и широких листьев. Вместо этого имеется очень маленькое количество тонких, неразветвленных корней, находящихся у основания дерева. Уильям Мюллой сообщал, что нашел в Аху Акиви образцы корней неизвестного происхождения. Они показывали, что когда-то эта территория была покрыта растительностью достаточно большого размера. Впоследствии американский геолог Чарльз Лав нашел в земле на острове Пасхи множество корневых каналов, покрытых углем. Эти каналы не сужались и не расходились, как это произошло бы с корнями широколиственных деревьев: по размеру, плотности и разветвлению они совершенно совпадали с морфологией корней сегодняшних винных пальм и совсем не совпадали с кокосовыми.

Лав нашел эти образцы корней в различных метах острова, но, в основном, в низинах, в глубоких почвах Пойке. Их легко мог увидеть любой посетитель острова, ищущий почву, покрытую эрозией на южной стороне Пойке. Некоторые видны на платформе, которая подверглась эрозии, ведь именно оттуда был удален верхний слой почвы. Другой виден на вертикальной поверхности, где процесс эрозии все еще продолжается: в этом случае корни видны только в нижней части платформы. Еще одно хорошее место, чтобы увидеть корни, находится на северной стороне дороги из Вайтеа в Анакену. В июле 2001 года Лав также нашел несколько видов корней больших деревьев, 15 – 20 см диаметром, переплетающиеся и расходящиеся лучами из центральной точки; их размеры предполагают, что стволы были от 30 до 50 см в диаметре.

Этот факт впоследствии был подтвержден открытием, сделанным Джерардо Веласко на северных обрывах побережья Те Пора. Цилиндрические отверстия горизонтально входили в базальт на высоте 6 м. Это не «следы лавы», которые образуются, когда лава затвердевает, но еще продолжает двигаться. Отверстия, которые нашел Веласко, прямые, в основном, около 40 – 50 см в диаметре.

Их внутренние линии образуют круги, очень похожие на те, что находятся на стволах чилийского винного дерева. Более того, они находятся над слоем оранжевой глины, которая является обгоревшей почвой. Кажется очевидным, что эти «трубы» являются следами пальм, которые росли в обуглившейся земле и были вырваны и погребены лавой. Впоследствии пальмы сгнили, оставив эти следы. Приняв во внимание, что следы встречаются на полпути к обрыву, в который спускается лава Теравака, датированная не менее чем 400 000 лет, можно с уверенностью сказать, что пальмы должны были расти в этот период. Ясно, что они росли на острове Пасхи в течение очень долгого времени.

Кроме того, Чарльз Лав нашел фрагмент обугленного пальмового дерева. Радиоуглеродный анализ показал, что фрагмент датирован 930 годом. Плоды этой пальмы из Ана О Кеке были также исследованы при помощи радиоуглеродного анализа и датированы 1130 годом, то есть средними веками доисторического периода жизни острова. Те образцы, что были найдены Мишелем Орлиаком, датированы 1212 – 1430 годами и 1300 – 1640 годами. Образцы, найденные профессором Ясуда, датированы 1290 – 1410 годами и 1295 – 1415 годами. Обгоревшие экземпляры из Аху Хекии датированы 1260 – 1400 годами; фрагмент из Ака Ханги был в слое, датированном 1450 – 1650 годами, фрагменты из Маига Тари доказывали, что некоторые пальмы дожили до XVI столетия.

Эти результаты, полученные в последнее время, позволяют сделать предположение, что дерево могло выжить в доисторические или более поздние времена. Разговор с Серхио Рапу подтвердил эти надежды: дерево, называемое nau-nau-opata (буквально, «ореховое дерево, которое свисает с обрыва»), раньше росло на острове, особенно около озера. Сейчас оно исчезло. В описании флоры острова, сделанном Скоттсбергом, также упоминается это дерево. Ему отправили орехи, из которых дети делали волчки и шейные украшения, которые изготавливали с помощью нитки, продетой сквозь две маленькие дырочки в скорлупе. Скоттсберг пришел к выводу, что это орехи Thespesia populnea – дерева, которое все еще находят на острове; однако исследование этих экземпляров показало, что орехи мелкие и хрупкие, неподходящие для волчка. Возможно, те отверстия, которые исследовал Скоттсберг, были похожи на два из трех, которые встречаются в каждой скорлупе плодов винного дерева, и дети все еще носили их на шее в XIX столетии, когда были сделаны ожерелья, которые он исследовал.

Однако совершенно очевидно, что во времена первых поселенцев остров Пасхи был покрыт каким-то лесом, возможно джунглями: в 1983 году Патрик Кирч обнаружил, что на острове когда-то обитала маленькая улитка – Hotumatua anakenana, названная так по имени первого легендарного вождя. Сейчас эта особь живет во влажных лесах. Совсем недавно Кэтрин Орлиак, исследовав около 30 000 фрагментов древесного угля, найденного в местах археологических раскопок, обнаружила еще тринадцать видов деревьев и кустарников, которые сейчас существуют на острове. Большинство из них имеет живых родственников в джунглях, остатки которых еще сохранились на некоторых тихоокеанских островах, таких как Таити и Раротонга. Можно сделать вывод, что джунгли существовали на острове Пасхи, когда там впервые появились люди.

Какие же доказательства, имеющие отношение к повседневной жизни первых обитателей острова, обнаружили археологи и этнографы? До последних десятилетий интерес к археологии острова Пасхи был сосредоточен практически лишь на впечатляющих скульптурах, платформах и наскальном творчестве, а также на происхождении его жителей. И только в последние годы несколько значительных работ были посвящены доисторической жизни островитян; в результате сегодня нам приоткрылись многие тайны их прошлого.

Каким же был тот новый мир, в котором высадился Хоту Матуи и его последователи? Одна легенда гласит, что силы людей к моменту высадки на остров были на исходе; их судно было выброшено на берег, и им удалось впервые за долгое время приготовить пищу.

Легенды гласят, что в первые три месяца пребывания на острове Пасхи островитяне не имели никакой другой еды, кроме рыбы, черепах, папоротника и фруктов, включая «орехи сандалового дерева» (которое в наши дни вымерло). В течение первого времени, пока всходили растения и семена, поселенцы с трудом перебивались на местных ресурсах, состоявших из рыбы, птиц и устриц с крабами. То же самое произошло и на других колонизированных островах Полинезии, что привело во многих случаях к вымиранию или оскудению некоторых видов; особенно это заметно в Новой Зеландии, где по меньшей мере 37 видов и подвидов птиц перестали существовать. К этой группе относится двенадцать видов нелетающих моа, летучие мыши, ящерицы и лягушки, исчезнувшие во время полинезийского заселения. В самом деле, ученые пришли к выводу, что потери в мире фауны в Океании составили 8000 видов, поэтому был придуман термин «ужасное сокращение», говоря о заселении людьми и исчезновении фауны в островах Океании. Они проанализировали кости птиц, найденные во многих местах на полинезийских островах, и обнаружили, что до прибытия человека фауна была гораздо богаче, чем та, что документально засвидетельствована. Кроме того, они пришли к выводу, что именно люди явились причиной исчезновения около половины известных наземных птиц, проживающих в тихоокеанских тропик ах.

Кажется, остров Пасхи не был исключением: раскопки в Анакене обнаружили около 6000 костей, которые можно было идентифицировать, правда, из них 2583 принадлежали мелким китообразным – морским свиньям. По мнению ученых, это был один из самых богатых морскими птицами островов в мире, насчитывающий двадцать пять видов из тропической, умеренной и субарктической зон, четырнадцать из которых сейчас вымерли на Рапа Нуи, а остальные, в основном, живут на островках и лишь один (краснохвостая тропическая птица) борется за выживание на острове сегодня; полдюжины видов также представлены в настоящее время, но сегодня на острове нет эндемичных, или местных птиц. Первые поселенцы здесь ели закопченных крачек, буревестников, альбатросов, глупышей, олуш, водяных пастушков, голубей, цапель, попугаев и сипух. Скоро количество птиц очень сильно уменьшилось, некоторые вымерли из-за поведения людей, другие – из-за болезней, завезенных цыплятами, из-за разорения гнезд и набегов крыс – как случалось практически на всем тихоокеанском побережье.

Хлебное дерево, основа питания полинезийцев, было перевезено сюда, однако не смогло выжить в этом климате, кокосовая пальма также не прижилась. Однако недавние раскопки, произведенные Мишелем Орлиаком, обнаружили 32 961 образец растений, включающих более 200 растений, пригодных в пищу. Также были найдены три плода сладкого картофеля, датированные XV – XVII столетиями.

Если свиньи и собаки и были перевезены на остров, они так же не выжили или же были съедены, не успев размножиться. А вот цыплята выжили, приобретя огромное значение в экономике острова. Это также объясняет, почему человеческие кости (из бедер умерших рыбаков) использовались для изготовления рыболовецких крючков – это были единственные доступные крупные кости млекопитающих; но самым известным артефактом, найденным на острове, были маленькие иглы, используемые для сшивания парусов. Эти иглы были сделаны из костей цыплят, морских птиц или рыбных костей.

Огромное количество информации о первых островитянах может быть почерпнуто из рассказов свидетелей – первых европейских гостей: отчеты голландцев 1722 года наиболее важны, ведь это самый первый рассказ о Рапа Нуи, когда он еще не был, как мы знаем, затронут влиянием внешнего мира.

Роггевен указывает на то, что островитяне были хорошо сложены, большого роста, имели крепкие мускулы, кроме того, они были хорошими пловцами. Многие имели вытянутые и проткнутые мочки ушей, в которых были проделаны отверстия. И мужчины, и женщины носили татуировки. У них были невероятно сильные зубы, и даже старые люди могли разгрызать большие, крепкие орехи с толстой скорлупой (возможно, это были плоды той самой таинственной пальмы). Однако антропологи постоянно утверждали, что зубы первых островитян были в плохом состоянии: сэр Артур Кейт, например, нашел гниль в каждом черепе взрослого человека, который он исследовал. Он отмечал, что «проблемы с зубами были на острове Пасхи более значительными, чем в трущобах наших огромных городов». Действительно, уровень кариеса у островитян был самый высокий среди других доисторических людей. К четырнадцати годам кариес уже начинался и стремительно развивался, все островитяне имели дырки в зубах, а к тридцати годам зубы часто начинали гнить, особенно у женщин. Этот показатель значительно выше, чем в других сельскохозяйственных группах тихоокеанского побережья.

Это было результатом не только плохой гигиены зубов, но также и неадекватной диеты, особенно в более поздние времена, а также пищи, богатой углеводами, которые содержались в выпекаемых продуктах, поедавшихся крупными кусками. Кариес был сильнее в передних зубах, этот феномен вызван тем, что островитяне имели привычку высасывать сахарный тростник, чтобы облегчить жажду. Сок сахарного тростника использовался, как жидкая замена ограниченной на острове свежей воды. Ботаник Форстер, будучи в экспедиции Кука, описал стебли сахарного тростника высотой «около 9 или 10 футов».

И хотя свой визит Кук совершил через 25 лет после Роггевена, он заметил, что островитяне не так уж хорошо сложены; согласно Форстеру, «среди них не было ни одного человека, которого можно было бы назвать высоким».

Все первые посетители острова Пасхи видели самый широкий спектр цвета кожи – от белого или желтого до красноватого. Светлый цвет кожи ценился больше, как и в остальных частях Полинезии, и есть мнение, что молодые жители острова, в основном девушки, изолировались в пещерах, подобных Ана О Кеке, чтобы усилить белизну их кожи, как признак более высокого социального статуса.

Самые ранние «портреты» островитян были сделаны во время плавания капитана Кука, но некоторые доисторические островитяне «были возрождены к жизни» путем реконструкции лица на гипсовом слепке черепа. Таким образом, американский скульптор Шарон Лонг смогла восстановить лица трех островитян. Хотя они очень приблизительны, если говорить о некоторых деталях, ее скульптуры настолько жизненны и точны, что восхищают современных островитян, поскольку смогли восстановить вид мужской головы и черты лица. «Восстановленная» семья происходила из племени вождей Миру из района Анакены, а поздние исследования доказали, что череп действительно с территории Аху Нау Нау, на которой обитало это племя!

Антропологи, изучив скелеты островитян, также обнаружили множество свидетельств существования различных социальных групп на острове. Джордж Джилл из университета Вайоминга обнаружил некоторые удивительные аномалии: скелеты с территории возле Анакены, и никакие более, имели очень редкий генетический дефект – отсутствовал угол коленной чашечки, в то время, как слияние костей таза было обычным для южного побережья и не встречалось более нигде. Это свидетельствовало об очень сильных социальных границах между семьями, которые диктовали свои характерные черты, по крайней мере, в более поздние периоды. В частности, население Анакены, которое было племенем Миру, или королевским племенем, оставалось генетически изолированным путем совершения браков между кровными родственниками, не приветствовались браки с пришельцами из других племен.

Различные части острова также играли свои персональные роли. Голландцы сообщали, что другая сторона острова (то есть у залива Лаперуза, где они высадились) была главным местом выращивания плодовых деревьев, и все, что было произведено на острове, по их мнению, пришло именно оттуда. Островитяне разделили свои пахотные земли на квадратные поля с бороздами; отсутствие стенок между этими участками затрудняет сегодня археологические работы.

Корнелис Боуман, капитан экспедиции Роггевена, утверждал, что «видел немного ямса, бананов и маленьких кокосовых пальм и не видел других деревьев и посевов». Однако наблюдения самого Роггевена были более содержательными: «Мы нашли… очень плодородные земли и людей, выращивающих бананы, сладкий картофель, сахарный тростник особенной толщины, другие продукты, хотя не видели больших деревьев и домашнего скота, чего нельзя сказать о домашней птице. Но эта земля из-за своего хорошего климата и богатой почвы может стать раем на земле, если бы ее должным образом обрабатывать и трудиться на ней. Сейчас все это делается лишь для того, чтобы выжить местным жителям».

Голландцы получили от островитян около тридцати тушек домашней птицы и гроздья бананов, хотя Боуман отметил, что «им хватило этого ненадолго». В 1770 году испанцы посетили банановую плантацию около Винану, которая, по их мнению, «растянулась на четверть лиги в длину и около 1 /8 в ширину», однако в 1774 году Кук нашел лишь несколько разбросанных плантаций сахарного тростника и сладкого картофеля (хотя это был лучший картофель, который он когда-либо пробовал). А Форстер видел ростки бананов, которые помещались в норах глубиной около 30 см или в природных пещерах, в которых собиралась и хранилась дождевая вода. Члены его экспедиции видели, что другие части острова когда-то были под посевами. К 1786 году Лаперуз нашел обработанной лишь одну десятую часть острова, но эти поля были возделаны с величайшей заботой и удобрены золой сгоревших стеблей. Бананы росли ровными линиями. Отечественный путешественник Лисянский во время своего визита в 1804 году отметил, что вокруг каждого дома росли сахарный тростник и бананы.

Боуман рассказывает, что «островитяне срезали бананы маленьким черным острым камнем. Сначала они обрезали гроздь, а затем отламывали ее. Очевидно, камень – это обсидиан, основной материал островитян для изготовления инструментов, а позднее – оружия. В отличие от других полинезийцев они не могли использовать кость, как мы уже видели, или скорлупу, хотя найденные моллюски обеспечивали достаточное количество сырья.

Главные запасы обсидиана были найдены в юго-западной части острова, на территории Орито площадью около 90 гектаров. Кроме того, его можно найти на островке Моту Иту, который стоит того, чтобы попасть на него, потому что состоит в основном из обсидиана. Обсидиановыми ножами срезали растения и чистили картофель. Кроме того, в будущем этот материал может стать хорошим подспорьем для ученых, определяющих хронологию тех или иных событий: радиоуглеродный метод «дружит» с образцами этого вулканического камня.

В последнее время на острове начались планомерные археологические раскопки. Это необходимо для создания более четкой картины жизни островитян в ранние исторические периоды, хотя множество результатов, полученных еще во время работы экспедиции Хейердала в 1950-х годах, все еще ждут своей публикации (особенно данные о фауне и пыльце). Кроме того, уже имеется значительная информация о последних столетиях перед появлением на острове европейцев. Проблема состоит в том, что большинство артефактов, найденных в земле, не имеют даты или связи друг с другом, а некоторые состоят из фрагментов, найденных на большой глубине, что соответствует древнему времени. И конечно же огромное количество предметов полностью разрушено и, следовательно, ускользнуло от внимания археологов.

Основным местом обитания островитян является жилище – дом, выступающий над скалой, или пещера и находящиеся там предметы – печь, открытый огонь и каменные садовые ограды. Большинство поселений состояло из двух или трех таких жилищ, разбросанных вокруг сельскохозяйственных угодий. Их частота, статус, размеры дома и качество построек уменьшаются по мере удаления от побережья – они чаще всего размещаются на скалах или склонах холмов. Густота их распространения возрастает вокруг родников и более плодородных почв в низинах и на вершинах. Поселения расположены на прибрежных склонах, но люди в основном пользовались ресурсами низин, потому что на побережье бедные соленые почвы и дуют ветры: такая структура прибрежной полосы очень похожа на ситуацию во всей Восточной Полинезии.

Помимо этого существовали еще «деревенские поселения», сосредоточенные вокруг религиозных или церемониальных мест, с алтарем, размещенным на платформе высотой около 50 – 100 м. Это были четыре-пять домов в форме овала, облицованные камнем, для священнослужителей, вождей и других лиц высокого ранга. Дома простых поселенцев стояли дальше, в 100 – 200 м от этих «элитных» прибрежных строений.

Самые замечательные овальные дома (hare paenga) имели базальтовый фундамент, выражающий социальный статус и богатство, поскольку значительное время и силы требовались, чтобы построить их. Paenga означает и «разбить камень», и «большая семья». Камни были в длину от 0,5 до 2,5 м, 20 – 30 см в ширину и, как минимум, 50 см высотой. В маленьких отверстиях в них крепились тонкие подпорки изогнутых конструкций, которые создавали серию арок, присоединенных к растяжке и поддерживающих всю структуру из растительных материалов.

Овальные дома почти всегда находили возле платформ, очень часто они образовывали своеобразный полукруг на территории, удаленной от побережья. Находясь так близко от священной земли, они отражали высокий социальный статус поселенцев. Агуэра, один из тех испанцев, которые были на острове в 1770 году, отметил, что «остальные (которые, как мне кажется, были их слугами) занимали жилища, соответствующие их статусу». Эти дома были описаны голландцами в 1722 году, как «построенные из материала, напоминающего солому. Выглядели эти дома как ульи или как если бы гренландские шлюпки были перевернуты вверх дном». Концепция постройки домов, похожих на лодки, широко распространена в Полинезии, а также распространилась через Тихий океан в юго-восточную Азию. Этот факт свидетельствует о главенствующем положении лодок в наследии островитян, и стоит заметить, что почти все входы в дома повернуты к морю.

Большинство домов имеют единственный вход-тоннель, достигающий 1 м в высоту; лишь один человек может проползти туда. Таким образом, обеспечивается защита от холода и пронизывающего дождя; часто по обеим сторонам дома стоят маленькие статуи из дерева или камня. Некоторые из этих строений являлись общими, в них было место для десятков людей, которые могли там спать или есть. Островитяне рассказали миссис Рутледж, что ужин готовился в помещении, а спали они параллельно друг другу, по всей длине дома, головами к двери, старики в центре, а молодежь – по краям.

Большинство овальных домов, построенных для простых людей, не имели каменного фундамента; их столбы были вкопаны прямо в землю, хотя и имели каменный тротуар напротив дома. Эти дома достигали 12 – 14 м в длину и 2 м в ширину, хотя Лаперуз отмечал в 1786 году, что один из них был длиной около 100 м и мог вместить, как минимум, двести человек. Поскольку это были в основном ночные убежища, а дневная деятельность велась снаружи, не было необходимости в постройке комнат и мебели. Роггевен подтверждает это: «Мы не нашли абсолютно ничего… никакой мебели, лишь бутылки, в которых они держат воду. Я попробовал ее и нашел солоноватой». А команда Кука, с другой стороны, пробовала воду в западной части острова и нашла ее сладкой и вкусной. Кук подтвердил, что у местных жителей имелось очень мало тыкв, поэтому кокосовые скорлупы были для них ценным подарком. В домах были циновки на полу и несколько каменных «подушек», часто украшенных гравировкой.

Все наши сведения восходят к самому концу доисторического периода жизни острова, однако большинство археологических находок в домах относятся к более позднему времени; это происходит потому, что островитяне обычно строили свои дома на вершине или очень близко от предыдущих домов, поэтому более старые свидетельства надежно замаскированы.

Повсеместно на острове встречались umu pae (каменная плита, расположенная прямо на земле). Голландцы отмечали, что островитяне готовят курятину «в норах, сделанных в земле, в которых лежат камни, нагретые при помощи горящего кустарника». А Лаперуз видел маленькие щиты, прикрывающие эти плиты.

Umu pae могла быть различной формы – круглая, прямоугольная, пятиугольная – и разных размеров, в некоторых были отдельные отверстия, другие использовались для семьи или общины, а самые большие – для праздников. Однако даже самая большая была не более 1 м в диаметре: островитянам не нужны были большие очаги с той поры, как исчезли крупные млекопитающие, которых можно было на них приготовить. Большинство очагов стояли перед домом (со стороны моря), но известны некоторые специальные центры приготовления пищи, такие как в Рана Кау, состоявшие из тридцати трех больших очагов. Домашние образцы были простыми ямами, которые, как и дома, простояли на одном месте несколько столетий – серии из трех очагов, насчитывающих 250 лет, были найдены в одном искусственном холме. Подобные насыпи могли достигать 10 метров в диаметре и 50 см в высоту.

Manavai – это садики при домах, либо обнесенные стеной, либо углубленные в землю, всего было найдено около 1450 таких заграждений. Считается, что они обеспечивали благоприятный микроклимат для растений, защищая их от ветра, помогая удерживать влагу и создавая тень (manavai означает «место для воды»). Конечно, они располагались, в основном, в прибрежной зоне, где была большая необходимость в защите растений от иссушающих ветров с моря. Островитяне, жившие вдали от моря, могли просто использовать естественные углубления. Кратер Рано Кау можно представить, как гигантское естественное заграждение, обеспечивающее защиту от ветров и благоприятный микроклимат – неудивительно, что на его крутых внутренних скатах расположен целый комплекс домов и садов с террасами.

Такие садовые заграждения, всегда находившиеся в 10 – 30 м от овальных домов, имеют различные формы, часто они изолированы или собраны группами от двух до пятидесяти. В среднем, они от трех до пяти метров в диаметре, хотя некоторые намного больше, состоят из каменных стен, около 1,5 – 2 м в высоту и похожи на те, что встречаются на Гавайях. При раскопках одного поселения были найдены базальтовые мотыги.

Также известны и круглые садовые участки, но с тех пор, как при раскопках в них случайно стали находить свалки, места для приготовления пищи и инструменты, предполагавшие долгий период проживания, ученые стали думать, что многие из них были первоначально каменными домами с тростниковой крышей: в 1770 году Гонсалес отмечал, что пожилые и уважаемые люди жили в длинных домах, а «священники» – в маленьких каменных домах возле статуй.

Hare moa – «курятники» – были почти неприступными для воровства, их длина отражала огромную важность этой птицы, игравшей заметную роль в системе натурального обмена на острове. Курятник представлял собой пирамиду, сложенную без раствора, сделанную из толстого, твердого камня, с крышей прямоугольной формы до 2 м высотой, 2 – 3 м в ширину и 5 – 20 м в длину. В центре было низкое, узкое помещение; маленькие входы на уровне земли на ночь могли перекрываться камнями. Понятно, что любая попытка украсть птицу могла быть услышана в соседних домах.

На острове было найдено более 1230 таких строений, практически все они находились в прибрежной зоне. Линтон Палмер был первым, кто в 1868 году сообщил о таких «курятниках», о том, что внутри были цыплята; но он засомневался, поскольку видел очень похожие строения, которые, как ему говорили, являлись могилами. У. Гейзелер в 1882 году вскрыл один из них и нашел внутри кости птиц и людей – ему сказали, что это могила, а птицы просто влетели внутрь. В то время, сообщал он, цыплята бегали по всему острову, кроме того, повсюду находили бесчисленное количество гнезд. При этом вспомнили, что в конце XVIII столетия Кук и Лаперуз отмечали, что кур очень мало, а посетители острова в 1820-х годах вообще не видели ни одной. Возможно, к этому времени домашняя птица исчезла с острова и была снова завезена в 1760-е годы.

Информатор Рутледж, Хуан Тепано, рассказал ей, что эти укрытия предназначены для сохранения цыплят, так чтобы вор не смог украсть, не создав шума, передвигая камни. Она предположила, что такие курятники могли быть превращены в склепы, но сегодня большинство специалистов подозревают, что все обстояло как раз наоборот – то есть большинство таких строений были склепами, длинные узкие помещения в них могли состоять из нескольких дополнительных могил, а позднее некоторые были использованы под курятники – при участии или без участия человека.

Еще одним источником путаницы является тот факт, что иногда в «курятниках» находили человеческие черепа: эти puoko moa (так называемые птичьи головы) из царского рода Миру. По преданию, они могли увеличивать яйценоскость птицы, около двадцати гравированных «яичных голов» принадлежали к обоим полам. Вера в волшебную силу черепов вождей также была отмечена и на Маркизских островах.

Странно, однако, что богатое наскальное искусство Рапа Нуи отразило лишь тринадцать изображений цыплят и восемь – растений. Это свидетельствует о том, что наскальная живопись была не просто отражением богатства пищевых ресурсов, но и религиозным и социальным феноменом, связанным с ритуалами и духовной жизнью теснее, чем с состоянием желудка.

Во внутренней зоне острова, далеко от моря, были найдены беднейшие дома простых людей – их маленький размер и скромные постройки отражали социальный статус: дома прямоугольной формы имели 4 – 5 м в длину, 2 – 2,5 м в ширину, а круглые были 1,8 – 3,75 м диаметром.

Среди ущелий у подножия горы Теравака были найдены основания почти четырехсот домов квадратной и прямоугольной формы, которые относились к раннему времени (примерно 800 – 1300 годы, согласно результатам анализа обсидиана). Они напоминали строения на Маркизских островах. Эти основания были густо покрыты остатками растений, поблизости имелись неотделанные платформы, мостовые и статуи из красного камня. При раскопках внутри были обнаружены деревообрабатывающие инструменты, возможно, там было жилье – сезонное или краткосрочное – для тех, кто занимался обработкой деревьев, росших на горе. «Теравака» буквально означает «отправляться на каноэ». Остров, на котором росло так много деревьев, требовал рабочей силы, занятой рубкой леса и постройкой каноэ, а заодно и изготовлением статуй. Известно, что на Маркизских островах около четырехсот человек могли одновременно строить единственное большой каноэ, и повсюду в Полинезии постройка каноэ требовала искусных мастеров и напряженной работы всей общины. Скорее всего, та же традиция благополучно перекочевала и на остров Пасхи.

Недавно было обнаружено еще около восьмидесяти оснований домов прямоугольной формы. Они были найдены в Вай Атаре, на противоположной стороне кратера Рано Кау, в культовой деревне Оронго. Именно на этой территории добывались плиты для фундаментов, поэтому, вероятно, это скопление домов было предназначено для рабочих карьера.

В 1886 году Томсон сообщил, что видел деревню из овальных домов, которая простиралась на милю вдоль западного побережья; входы в эти дома были повернуты к морю, в каждом была маленькая пещера или ниша позади дома. Как и культовые дома в Оронго, они имели ступенчатые выступы, с замковым камнем наверху; но несмотря на то, что дома в Оронго были достаточно поздними, они показались Томсону самыми старыми на острове, особенно потому, что его проводники не знали ничего ни об этом месте, ни даже о названии. К сожалению, сегодня от этой деревни не осталось и следа…

Находили и пещеры, в которых жили обитавшие в прибрежных зонах рыбаки. Материал, найденный в таких пещерах, рассказывает очень много о предыстории острова, когда его покрывало растительное «одеяло», а большинство пещер были еще заполнены травами и кустарниками, водой и сыростью, что делало их непригодными для жилья. Даже сегодня, когда климат на Пасхе относительно сухой, там все еще сыро. Подобный феномен известен и на Гавайях, где заселение пещер началось только через четыреста лет после появления первых поселений!

Неудивительно, что в прибрежных пещерах был собран более богатый урожай рыболовных крючков и иных предметов, чем в пещерах, удаленных от моря. Там, в свою очередь, чаще можно было встретить куриные кости. Ямы для очагов и запасы древесного угля находились вне дома, а кости и остатки скорлупы образовывали помойки и внутри, и снаружи пещер. На южном побережье была найдена большая пещера, а в самом раннем слое обнаружено очень высокое количество пищевых остатков, таких как кости крыс, кур и рыбы, скорлупа, а также рыбья чешуя и орудия труда, сделанные из обсидиана. В 1886 году Томсон сообщил, что в развалинах и пещерах и на пляже, где он копал, были найдены маленькие раковины одностворчатых моллюсков: эти природные богатства высоко ценились островитянами. Ракообразных собирали для еды, несмотря на их маленькие размеры (до 4 см). Их достаточно легко собирать руками в прибрежной скалистой зоне; есть их можно сырыми или сваренными в морской воде. Собирали также таких ракообразных, как лангусты и крабы. Кроме того, питались птичьими яйцами, собранными на островках. Путешественники, включая Кука, отмечали недостаток земли и морских птиц на самом острове. Однако позднее, в 1968 году, в частности, тысячи морских птиц большими стаями иногда залетали на остров Пасхи.

Черепахи никогда не были частыми гостьями острова, возможно, из-за холодного климата и отсутствия песчаных пляжей, однако наскальная живопись донесла до нас тридцать два изображения черепах. Значит, они имели какое-то значение в жизни островитян, поскольку акул изображено всего две, а осьминогов – тринадцать. Было найдено несколько панцирей черепах, украшенных орнаментами, и стоит заметить, что по всей Полинезии черепахи связаны с королевской властью и специальными ритуальными обрядами.

Достаточно редко встречались на острове тюлени, хотя их кости были обнаружены во время последних раскопок ранних слоев в Анакене, а двадцать три рисунка, вернее резьбы по дереву, доказывают существование здесь этих животных.

Археологические находки рыболовецких крючков свидетельствуют о том, что ловля рыбы далеко от берега не являлась необходимостью, особенно на таких территориях, как южное побережье, где мелководье позволяло эффективно использовать сети. В силу ряда обстоятельств наши знания о технике ловли рыбы ограничены, поскольку большая часть рыболовецкого оснащения непрочна и практически «мертва» для археологов: например, единственным ключом к разгадке использования сетей служит наличие базальтовых грузил и костей, из которых делали иглы для сшивания таких сетей. Но, в любом случае, можно предположить, что, не имея лагуны, островитяне не смогли бы проводить крупномасштабные операции по ловле рыбы сетями. Если общинная ловля рыбы при помощи сети в Полинезии была возможна в Мангареве на расстоянии 150 м от берега, а в Тубуаи, в группе Рапа, даже на удалении километра, то приходится признать, что общинная ловля рыбы на острове Пасхи была сравнительно редкой и небольшой по масштабу. Лишь одна сеть изображена в наскальной живописи и лишь один древний невод длиной около 20 м с ячейками, сделанными из шелковицы, сохранился в Вашингтоне от ранних визитов европейцев. Гейзелер сообщал, что видел сеть около 60 м длиной в 1882 году, но большинство ученых считает это преувеличением.

Найденные крючки очень разнообразны – они сделаны из камня и человеческой кости с помощью обсидиановых сверл и напильников из коралла; все это было изготовлено скорее для прибрежной рыбалки, чем для путешествий в открытое море. Это подтверждается и остатками морской фауны, в которой преобладают мелкие прибрежные рыбы и угорь. Самые старые крючки – это костные экземпляры из Винану и Тахаи, которые использовались в начале XIII столетия. К сожалению, отсутствуют данные о более раннем периоде, хотя раскопки в Анакене обнаружили ранний костяной гарпун того же типа, что использовался на Маркизских островах. Конечно, основные методы, такие как ловушки, капканы и ручная ловля, не оставили следов в истории… Дощечка ронгоронго, врученная архиепископу Яуссену из Таити в XIX веке, была перевязана 6-метровой веревкой, сплетенной из человеческих волос. Именно такие использовались при ловле рыбы в то время.

Рыболовецкие крючки чаще и в большем количестве находили на северном побережье, чем на южном, очевидно, на севере было больше рыбы и лучшие условия для прибрежного плавания. Два самых больших крючка, состоявших из двух частей, были найдены именно там: возможно, они использовались для глубоководной ловли. Стоит отметить, что археологические находки свидетельствуют, что крючки для далеких плаваний отличаются от крючков, используемых при плавании вблизи берега.

Можно сделать вывод о том, что северное и западное побережья острова Пасхи специализировались на ловле рыбы, в то время как юг и восток занимались интенсивным сельским хозяйством и террасным земледелием в защищенном кратером Рано Кау, покрытом буйной растительностью районе. Это наталкивает на мысль о системе обмена между территориями, как между прибрежной и островной зонами, в особенности потому, что для постройки рыболовецких судов требовались деревья из лесов торомиро, которые росли на южном побережье, а также мхи из озер кратера для законопачивания дыр.

Из этнографии острова мы знаем, что существовали ограничения (tapu) на использование морских ресурсов. Их контролировал клан Миру, имевший высокое положение на севере; это объясняет, почему на северном побережье находились петроглифы не только рыболовецких крючков, но и морских созданий. Главный вождь острова перераспределял престижную рыбу (общеизвестный феномен в Полинезии), а ресурсы, имевшие огромное экономическое значение, например, тунец, черепаха, тюлени и дельфины, использовались исключительно аристократией и к тому же в определенное время. Лишь знатные люди племени Миру могли продолжать есть такую большую рыбу, как тунец, во время месяцев ограничения с мая по октябрь, остальные смертные могли отравиться или заболеть астмой, если бы тоже попытались питаться этой рыбой. Этот факт весьма наглядно отражает политическое господство Миру, их монополию на морские ресурсы и, возможно, в то же самое время, растущие трудности в освоении открытого моря.

Однако, без сомнения, наибольшее уважение к элите острова выразилось в создании огромных статуй, к которым мы и обращаемся.