ГЛАВА Х

ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА

Среди вопросов, которые встают при изучении истории Византии, одним из самых сложных и противоречивых является аграрный вопрос. Наиболее спорными были две проблемы. Одна из них относится к положению крестьян: оставались ли в Византийской империи свободные крестьяне и в каком соотношении? Вторая затрагивает условия землевладения: правы ли ученые, утверждающие, что под влиянием славян индивидуальная собственность была заменена коллективной? Недавно обнаруженные документы, в частности трактат о податном обложении X в., сохранившийся в Венеции, изобилуют ценными сведениями, которые помогут нам внести ясность в эти вопросы.

В последние годы существования Римской империи значительная часть сельского населения находилась в условиях колоната. Наряду с этим было еще много свободных крестьян. Но число этих мелких свободных землевладельцев постоянно уменьшалось. Достаточно бегло ознакомиться с новеллами Юстиниана, чтобы увидеть, какую тревогу вызывало у императора это постепенное исчезновение свободных людей, впадавших в зависимость, личную и имущественную, от соседних крупных владельцев. Несмотря на ясно выраженные в этих текстах опасения императора, свидетельствующие о неоспоримом факте, некоторые историки считали, что положение резко изменилось в течение VIII в. Цахариэ Лингенталь, изучая земледельческий закон (vouoc yewрyikoc), который он приписывал исаврийским императорам, и считая, что в этом законе речь идет лишь о свободных крестьянах, пришел к выводу, что все прочие категории сельского населения исчезли и что в результате большой реформы, предпринятой императорами-иконоборцами, произошло уничтожение крепостной зависимости. Эта теория, принятая преимущественно русскими историками, усиленно оспаривалась. Доказывали, что Земледельческий закон создан не императорами VIII в., что он является сборником законоположений обычного права, относящимся к периоду между 640 и 714 гг. или даже, точнее, ко времени царствования Юстиниана II. Таким образом, закон этот, по-видимому, тесно сближается с реформами Ираклия и его преемников. Создание воинских участков в это время сильно увеличило число свободных землевладельцев в сельском населении, и возникла потребность точнее регламентировать их положение, что и было задачей Земледельческого закона. Но из этого вовсе не следует, что наряду с свободными землевладельцами не существовало других форм земельных отношений и что крепостная зависимость исчезла. Достаточно приглядеться к картине земельных отношений в несколько более позднюю эпоху, и нам станет ясно, что крепостная зависимость продолжала развиваться естественным путем.

Исследуя земельные отношения в IX и X вв., мы находим в государственных имениях и более многочисленных имениях крупных светских владельцев, а также на землях церквей и монастырей, слой земледельцев, носящих название пaриков (пaрoikoi); наряду с ними существовали так называемые прookaфnuevoi по-видимому варвары, осевшие в империи после вторжений, - которым были предоставлены участки земли для обработки. Положение париков, несколько напоминающее положение adscripticii VI в., хотя и не совпадающее с иим полностью, отличается следующими чертами: люди обосновались на не принадлежащей им земле, которую они обрабатывают; они прикреплены к этой земле и не имеют права ее покинуть; с другой стороны, землевладелец не может удалить их с земли. Пaрики не платят земельного налога, который вносится землевладельцем. Но на них лежат довольно тяжелые повинности, перечисляемые во многих императорских указах. Они пользуются некоторыми привилегиями на основе специального права пaриков (пaрoikikv dikaiov) и порой оказываются в лучшем положении, чем свободные крестьяне. Число пaриков постепенно возрастает, так как крупные землевладельцы продолжают попрежнему захватывать земли, принадлежащие свободным крестьянам и воинам. Достаточно бегло просмотреть акты XIV в., чтобы увидеть, что в это время подавляющее большинство сельского населения состоит из пaриков. Об этом свидетельствуют монастырские акты, грамоты афонских монастырей и недавно опубликованные Вазелонские акты.

Можно ли, однако, сказать, что наряду с пaриками в империи не существовало более свободных крестьян? Это было бы ошибкой. В Земледельческом законе, как и в трактате об обложении от X в., идет, речь о деревнях (хuai), обозначаемых также словом хwрiov, жители которых называются хwрitai или okntoрec tov хwрiov. Характерные факты показывают, что это свободные крестьяне. Прежде всего мы замечаем, что эти деревни имеют юридическое лицо. Они предстают перед судом, чтобы вести процесс или отстаивать свои права, что было бы невозможно, если бы эти крестьяне зависели от крупного землевладельца, который в таком случае сам представлял бы их перед судом. Деревня, с другой стороны, образует административную и податную единицу, что говорит о подчинении ее жителей государственной власти, а не власти крупного феодала. Не менее характерны и другие признаки. Если жителю одной из этих деревень становится тесно на его земельном участке, если от этого страдает принадлежащий ему скот, то крестьянин может продать свою землю и приобрести более крупный участок, на котором он строит усадьбу (yрidiov), бесспорно составляющую его свободную собственность. Другие, более обширные, усадьбы расположены на некотором расстоянии от деревни. Они называются ktoic; мы находим здесь вокруг дома некоторое количество служебных построек, складов, амбаров, совокупность которых составляет как бы маленькое имение; оно, как и сама деревня, образует податную единицу и, следовательно, зависит от государства. Наконец, если вследствие смерти владельца или по какой-нибудь другой причине в деревне продается какая-либо собственность, жителям деревни принадлежит преимущественное право покупки. Это прotiunoic, установленный новеллой Романа Лекапина и имевший целью помешать соседним крупным феодалам вклиниться посредством приобретения земли в деревню и постепенно навязать ей свое влияние и свою власть. Все это доказывает, что наряду с пaриками в Византийской империи всегда продолжали существовать свободные крестьяне.

Ставится еще и другой вопрос. Верно ли, как это охотно допускают русские историки, что под влиянием славян общинная собственность заменила в этих деревнях режим индивидуальной собственности? С этой теорией трудно согласиться. В момент, когда возникает деревня, земля делится между ее жителями, и в течение тридцати лет первоначальный раздел порой вызывает протесты и даже пересмотры. Но один факт представляется решающим: ни в одном византийском тексте мы не находим никаких упоминаний о периодическом переделе земли, что могло бы служить доказательством существования общинной собственности. Конечно, нельзя утверждать, что в деревне вовсе не было имущества, принадлежавшего всей общине. В текстах идет речь о местах, называемых toпoc koivoc. Это название применяется к лесам, пастбищам, к некоторым видам другого имущества, например к мельнице, которой могут пользоваться все жители деревни. Но такие исключения, встречающиеся во все времена и во всех деревнях, не меняют характера земель, принадлежащих крестьянам. Это - индивидуальная собственность, которой их владелец распоряжается по своему усмотрению и которую он завещает своим наследникам. Такое положение сохранилось до конца существования Византийской империи. Несомненно, число деревень со свободным крестьянским населением уменьшалось по мере возрастания количества пaриков; но подобные деревни, населенные свободными крестьянами, существовали до конца империи.

Наряду с этими деревнями большую часть земельной площади в Византии занимали крупные владения, обрабатываемые пaриками. Именно в этом заключалась опасность земельных отношений в Византии. Обосновавшись на земле владельца, к которой они были крепко привязаны, пaрики почти совершенно освобождаются от власти государства и зависят только от феодала, землю которого обрабатывают. Это, наряду с многими другими причинами, и давало феодалам ту экономическую мощь, которая делала их, как мы видели, столь опасными для империи. С другой стороны, пaрики не платят земельного налога, который теоретически лежит на ответственности владельца. На деле владелец часто уклонялся от уплаты этого налога, что причиняло большой ущерб государственной казне. С другой стороны, пожалования крупному землевладельцу доходов с той или иной деревни под названием прovoia также лишали государственную казну причитавшихся ей поступлений. Наконец, частые беззастенчивые захваты феодалами земель свободных крестьян, и особенно воинских участков, лишали казну и других источников дохода. Таким образом аграрное устройство империи оказывало двойное действие: растущее ослабление власти государства над сельским населением и прогрессирующее сокращение налоговых сумм, взимаемых государством с этого населения. Отсюда становится очевидным, насколько неудовлетворительно в конечном счете в Византийской империи разрешена была аграрная проблема и в какой степени земельные отношения в деревне служили одной из основных причин упадка империи.

Византийская империя никогда не была исключительно сельскохозяйственным государством, как Западная Европа в эпоху Каролингов. Эксплуатация земельной собственности не· составляла ее экономической основы. Городская жизнь в ней продолжала процветать. Империя имела многочисленные крупные города, Александрию в Египте, сирийские города, среди которых первое место занимала Антиохия, в Малой Азии - Эфес, а в европейской части империи - Патры, Фивы, Коринф, в Греции - Фессалоника и особенно Константинополь. Городская жизнь продолжалась и после арабских завоеваний. Эти города, имевшие развитую промышленность, не только потребляли, но и производили. Константинополь, как говорит Анри Пиренн, был не только крупным, но до конца XI в. крупнейшим городом средиземноморского бассейна. Дошедшие до нас сведения об этой промышленности позволяют выявить ее характерные черты и установленную в ней систему управления.

До VII в. Сирия отличалась оживленной промышленной деятельностью. Особенного процветания достигли здесь мастерские шелковых тканей, основанные при Юстиниане; сирийцы играли преобладающую роль в торговле и промышленности. Не менее значительными были и другие центры. К концу IX в. крупными мастерскими шелковых и льняных тканей и ковров владела в Пелопоннесе Даниэлис, фаворитка императора Василия I. В это же время мастерскими шелковых тканей славилась Фессалоника, и здесь же были распространены "огневые производства", как их называет Камениат, выделывавшие в большом количестве изделия из бронзы, олова, меди, железа и стекла. Но особенно важным промышленным центром был Константинополь; об этом мы находим подробные сведения в новелле императора Льва VI, обозначаемой обычно именем "Книга эпарха" и являющейся весьма ценным источником. Но в ней, очевидно, нет полного списка ремесленных корпораций византийской столицы. Наряду с упоминанием о банке мы находим в новелле перечисление производств, среди которых выделяются три группы: ремесла, относящиеся к производству предметов питания, крайне необходимые в таком большом городе, как Константинополь; ремесла строительные, имевшие большое значение в городе с широким размахом строительства, и особенно ремесла, относящиеся к производству предметов роскоши, которыми Византия снабжала весь средневековый мир. Ювелиры торговали изделиями из ценных металлов и драгоценными камнями. Ремесленники, производившие шелковые ткани, разделялись на группы, из которых одни продавали шелк-сырец, другие шелковые ткани, третьи имели монополию на продажу византийских тканей, четвертые - на продажу тканей, ввозимых из Багдада и Сирии. Среди них были торговцы льном, доставлявшимся из Стримона и Понта, парфюмеры, продававшие пряности и благовонные вещества, столь ценимые в средневековом обществе. Все это создавало славу Константинополю, и предметы роскоши, сохранившиеся до нашего времени, убеждают нас в том, что византийское ремесло недаром пользовалось блестящей репутацией во всем мире.

Все эти ремесла были объединены в тесно замкнутые корпорации, подчиненные мелочному регламенту и находившиеся под надзором государства. Эта система управления ремеслами показывает нам, что Константинополь был "раем, где процветали монополии, привилегии и протекционизм". Свободному труду и личной инициативе не оставалось места. Каждая корпорация имела строго очерченную определенными границами монополию, которую она не могла расширить. В ремеслах по выделке кожевенных изделий строго различались дубильщики, кожевники, шорники, в производстве продуктов питания - мясники, колбасники, бакалейщики. Еще точнее регламентировались ремесла, связанные с производством шелковых изделий. Здесь мы находим пять корпораций, из которых каждая имела особые функции. Все эти корпорации были подчинены строгой дисциплине. Тщательно устанавливались как условия приема, так и режим работы их членов. Только корпорация имела право на покупку сырья и продажу готовых изделий; всякая конкуренция становилась абсолютно невозможной. Так же тщательно регламентировалось все, что относилось к положению, условиям труда и заработной плате рабочих и подмастерьев.

Над всеми этими ремеслами государство осуществляло постоянный мелочный контроль, и городской эпарх вмешивался в мельчайшие детали их работы. Ремесло находилось под его постоянной опекой - он обследовал магазины, проверял счетные книги, запрещал вывоз отдельных изделий, применял повсюду суровый режим протекционизма и контроля. Существовал целый список изделий, называвшихся "запрещенными предметами", вывоз которых, как и продажа иностранцам, был строго запрещен. Чтобы добиться выполнения всех этих предписаний, на непокорных налагали суровью кары. Но, несмотря на эти строгости, византийская промышленность процветала в Константинополе X в., как и в Фессалонике XII в.; об этом нам оставили свидетельства Вениамин из Туделы и Евстафий.

Географическое положение обеспечивало Византийской империи процветание торговли. Она находилась на стыке между Европой и восточным миром, на перекрестке всех великих сухопутных и морских путей, по которым она получала изделия всего Востока. На Балканском полуострове, в Константинополе и Фессалонике, начинались торговые пути, пролегавшие по рекам Фракии и Македонии, достигавшие долины Дуная, а далее - Венгрии и центральной Европы. С другой стороны, через Византию шел большой поперечный путь, который, следуя по древней Via Egnatia, тянулся от Константинополя к Адриатическому морю и Западной Европе. К Черному морю примыкали пути, соединявшие южную часть Руси с гаванями Крыма, а также пути, по которым Византия сносилась через страну лазов, древнюю Колхиду, а позднее через Трапезунд, Кавказ и Каспийское море с оазисами Туркестана и всей Средней Азии. В Сирии начинались караванные пути, соединявшие Византию через Персию с Дальним Востоком, и пути, по которым шли через Персидский залив товары из Цейлона, Индии и Китая. Наконец, Александрия и гавани Красного моря, как Адулис, были начальными пунктами путей, ко-торые вели, с одной стороны, в Эфиопию и Среднюю Африку и, с другой - к Цейлону, служившему складочным местом для товаров Индии и Дальнего Востока. Бoльшая часть этих путей, конечно, оставалась в руках персов и арабов, и поэтому Византия находилась в зависимости от посредников, нередко являвшихся ее врагами. В VI в. Юстиниан стремился освободить византийскую торговлю от этой тяжелой и часто стеснительной зависимости, Это ему не удалось, но византийская торговля все же продолжала процветать. В своих великолепных гаванях, в своих больших городах Византия получала и отправляла во все страны света продукты своей промышленности, а также товары, доставляемые ей внешними рынками. Это были, с одной стороны, великолепные ткани, расписанные яркими красками, затканные золотом, роскошные ювелирные изделия, украшенные эмалью и драгоценными камнями, все, что только было известно средним векам по части изящной и утонченной роскоши. С другой стороны, это были ценные съестные припасы, которые Византия вывозила из всех областей восточного мира, и сырье, обработанное византийскими ремесленниками. С Дальнего Востока, через посредство арабов, Византия получала шелковые изделия Китая, драгоценные камни и жемчуга Индии, бакалейные товары и благовонные вещества. Из Багдада и Сирии в Византию привозились шелковые одежды, дорогие вина, прекрасно вышитые ковры. Из южной Руси империя получала хлеб, соленую рыбу, соль, мед, икру, меха и пушные товары севера. Из славянских стран Балканского полуострова в империю ввозилиеь лен и мед, соленая рыба и различные продукты сербского и болгарского сельского хозяйства. С Запада она получала через итальянские приморские города товары Германии и Италии, руду и обработанные металлы, изделия из пеньки и льна, вышитые испанские ковры, вина и соления. Сказанного достаточно, чтобы представить себе грандиозный размах византийской торговли. Поэтому интересно проследить, по крайней мере в основных чертах, развитие этой торговли. 

Любопытная работа VI в. "Христианская топография" Косьмы Индикоплова показывает, какое значение имела византийская торговля в правление Юстиниана и какого размаха она достигла. Автор этой книги, купец из Александрии, много путешествовал по Востоку, и хотя, несмотря на полученное им прозвище, он, вероятно, не посетил Индии, он был хорошо осведомлен обо всем, что там происходило, и оставил нам ценные сведения о торговле Востока с Византией. Александрийские купцы и моряки гаваней Красного моря, особенно большого эфиопского порта Адулис, доходили до Цейлона, где закупали товары Индии и Дальнего Востока, сосредоточенные в портах этого острова. Некоторые из них доходили даже дальше, до Сиама, до Индокитая и, несмотря на затруднения, чинимые персами, прочно обосновавшимися на Цейлоне и ревниво охранявшими свою монополию, привозили из этих путешествий большое количество продуктов Дальнего Востока, которые распространялись из Египта по всей империи. С другой стороны, Средиземное море было целиком византийским морем. Морской флот империи в VI в. был там неоспоримым хозяином, и имперская полиция стремилась обеспечить безопасность плавания и надежность торговых сделок. Купцы Египта и еще более Сирии (вследствие чего на Западе всех восточных купцов называли сирийцами) также ввозили в Европу вплоть до крайних пунктов побережья Средиземного моря продукты промышленности восточного мира. Одни из них сделали своей специальностью торговлю с Испанией; их называли oпavodрouoi. Другие, yaллodрouoi, торговали главным образом с Галлией. Третьи проникли в бассейн Адриатического моря и доходили до самых северных его берегов, вплоть до Равенны, где находилась большая и богатая колония. Сирийцы не ограничивались тем, что привозили продукты Востока в гавани приморской полосы. Они проникали и в глубь стран, с которыми торговали. Мы находим сирийцев в Нарбонне, Бордо, Туре, Орлеане, Париже, причем во многих городах они имели очень значительные колонии. Тот факт, что золотая византийская монета была принята на всех рынках Средиземноморья и сохраняла такое положение еще во времена крестовых походов, является ярким показателем значения Византии в экономической жизни VI в. "Безант" - так называлась эта византийская монета - был на всем средиземноморском востоке самой распространенной и ценной монетой.

Однако арабские вторжения нанесли тяжелый удар византийской торговле. Появление мусульманского флота на Средиземном море отняло у Византии принадлежавшее ей раньше господство на морях, постепенно прерывало и в конце концов более чем на столетие совершенно прервало экономические связи между христианским Востоком и латинским Западом. Но Византия снова восстановила свою морскую мощь. С конца IX в. она еще раз завоевала господство на Средиземном море, фaлaoookрatia, как говорили в Константинополе, и сохраняла его в течение более двух веков. "Один я, - гордо заявил в X в. император Никифор Фока, - обладаю могуществом на море", а один писатель XI в. подтвердил это заявление, говоря: "флот - слава ромеев". С конца IX в. до конца XI в. продолжалось процветание византийской торговли. В X в. империя заключила с арабами, Русью, венецианцами торговые договоры, определявшие условия экономического обмена. Эти договоры были весьма тяжелыми для иностранцев, которым государственная таможня навязывала стеснительные условия ввоза и вывоза товаров. Придирчивая государственная администрация строго следила при помощи полиции за точным соблюдением этих правил, в чем убедился посол Оттона I, епископ кремонский Лиутпранд, когда захотел увезти без разрешения роскошные ткани, производство которых составляло монополию Византии, ревниво ею охраняемую: несмотря на его дипломатические привилегии, таможня конфисковала их без колебания. Подобный надзор был установлен за всеми иностранцами: русские, часто посещавшие Константинополь, не имели права жить в столице; они селились в предместье св. Мамонта, современном Бешит-Таш на Босфоре. В город они могли входить лишь без оружия и только днем. Commerciarii, особые чиновники, наблюдавшие за хозяйственной жизнью, строго наказывали за всякое отступление от установленных правил, за попытки контрабанды, часто предпринимавшиеся венецианцами. Но, несмотря на чрезмерную строгость этой системы, империя извлекала из нее неоспоримые выгоды. Подсчитано, что в X в. государственная казна в одном только Константинополе получала от съемщиков мест торговли, за продажу прав торговли и от таможни годовой доход в 7 300 тыс. золотых монет, более 500 миллионов золотом в нашей валюте. Все это свидетельствует об экономическом процветании Византии в X и XI вв. Со стороны Азии она находилась в постоянных сношениях с арабским миром, с крупными городами Сирии - Алеппо, Антиохией, Дамаском, с которыми условия торговли были установлены договором 969 г., с Трапезундом и Арменией, где большое значение получил пограничный город Арсен. В Европе Византия поддерживала постоянные сношения с Болгарией. Через Херсонес она глубоко проникала в страну хазаров, к русским. Ее купцы доходили еще дальше, до Балтики, до "полуночных стран", до Швеции. По кладам византийских монет, открытым в России и Швеции, можно проследить торговые пути, которыми ездили предприимчивые византийские купцы, и оценить замечательные результаты их торговой деятельности. На Западе Византия поддерживала отношения с приморскими городами Италии - Амальфи, Пизой, особенно с Венецией - и с южной Италией. Со всех концов света в Константинополь стекались иностранцы, и большие столичные базары, построенные вдоль улицы Мезе, были центром непрерывного делового движения. Вениамин из Туделы говорит о Константинополе: "Это большой деловой город; сюда приходят купцы со всех стран света, и, кроме Багдада, нет в мире города, равного ему". "Константинополь - это гордость Греции, - говорит одни француз XII в.,- он славится своим богатством, но как ни велика слава, действительность ее превосходит". Провинциальные рынки не отставали от столичного. Фессалоникская ярмарка, как ее описывает Тимарион, ежегодно привлекала в Македонию иностранцев из всех частей света. Вениамин из Туделы в рассказе о своем путешествии на Восток дал яркое описание экономического благосостояния всех посещенных им городов. Как показывают эти свидетельства, еще в ХII в. ничто, казалось, не угрожало процветанию империи.

Это богатство, привлекавшее внимание иностранцев, навлекло на Византию тяжелые бедствия. Издавна в приморских городах Италии, в первую очередь в Венеции, стали отдавать себе отчет в том, какие выгоды сулит проникновение в Византию. Венецианцы в особенности стремились пробить себе путь на берега Босфора. В 992 г. они добились от Василия II торгового договора, первого из актов, которые должны были поднять благосостояние республики и создать для нее опорный пункт на Востоке. Согласно этому соглашению они получили значительные уступки по части обложения пошлиной при въезде и выезде из Дарданелл и гарантии против притеснений византийских чиновников. При вступлении на трон Алексея Комнина они получили еще более существенные привилегии взамен военной помощи против норманнов, они были освобождены от таможенных пошлин и досмотра не только в Константинополе, но и во многих других гаванях, куда им был открыт свободный доступ. Они добились выделения в особую юрисдикцию всех судебных дел, относящихся к вопросам их торговли. Они имели право совершать торговые сделки на внутренних рынках империи (Адрианополь и Филиппополь в Европе и Филадельфия в Азии). В самом Константинополе им предоставили на берегу Золотого Рога целый квартал, где они строили свои церкви, склады, дворцы и где были почти независимы, подчиняясь только своему бальи. Стремясь использовать эти привилегии, которые создавали для Венеции необычайно выгодное положение в империи, венецианцы толпами стекались в Константинополь и вообще на Восток. Вo второй половине XII в. их было в столице не менее 10 тысяч. На первых порах они встречали хороший прием. Мануил Комнин сообщает, что он смотрел на них "не как на иностранцев, но как на урожденных греков", а Никита говорил, что они стали "соотечественниками и лучшими друзьями ромеев". Но своей алчностью, надменностью и дерзкими нарушениями указов императора они очень скоро стали вызывать возмущение у византийцев, оскорбляя их гордость, и отношения настолько ухудшились, что в 1171 г. Мануил Комнин велел арестовать всех венецианцев, живших в империи, а также конфисковать их суда и имущество. Этот акт насилия вызвал длительную войну; отношения не улучшились и по заключении мира. В Венеции все больше и больше укреплялась мысль о необходимости избавиться на Востоке от высшей власти, которой вынуждена была подчиняться республика. Это было основной причиной, побудившей венецианцев направить к Константинополю путь IV крестового похода. После событий 1204 г. положение Венеции на Востоке укрепилось. В империи, управлявшейся теперь латинским императором, она занимала привилегированное положение, и республика воспользовалась им для создания в восточном бассейне Средиземного моря настоящей колониальной империи.

Генуя, сначала занимавшая по сравнению с Венецией менее выгодное положение, не замедлила также завоевать сильные позиции на Востоке. Из ненависти к венецианцам императоры династии Палеологов предоставили ей еще более широкие привилегии: кроме чисто экономических преимуществ, она вскоре приобрела владения на берегах Малой Азии и прибрежных островах. Затем Генуя получила колонии на Черном море. Ее положение еще улучшилось, когда в конце XIII в. Михаил Палеолог уступил ей Галату, при входе в Золотой Рог, напротив Константинополя. Генуя превратила ее в мощную крепость, крупный порт и цветущую колонию. Постепенно Венеция и Генуя завладели всей византийской торговлей.

Экономическая политика империи весьма способствовала этому процессу. Византия более не вывозила в другие страны продукты своей промышленности и получаемые ею товары чужеземного происхождения, а ожидала, чтобы за ними приезжали на константинопольские рынки.

Вместо того чтобы искать нужные ей товары в других странах, она опять-таки ожидала, чтобы они были привезены на берега Босфора. В глазах византийцев это было одним из способов укрепления престижа империи. По их мнению, заставляя весь мир являться в Константинополь, вынуждая иностранцев своими покупками вносить в императорское казначейство бoльшую часть мирового золотого запаса, ослепляя приезжих блеском своей культуры, Византия укрепляла свой авторитет во всем мире. Но отказ от торговой деятельности был тяжелой ошибкой. Его следствием был захват иностранцами византийской торговли и пренебрежительное отношение самих византийцев к развитию флота. С конца XIII в. явно начинают проступать признаки экономического упадка. С этого момента, говорит один историк этой эпохи, "могущество Византии на море исчезло". Теперь все крупные торговые обороты совершались венецианцами и генуэзцами. Историк XIV в. Никифор Григора писал: "В то время как торговая прибыль и экономическая мощь латинян непрерывно росли, греки становились все слабее; и каждый день прибавлял новые бедствия к предыдущим", и немного далее: "латиняне овладели не только всеми богатствами Византии и доходами морской торговли, но и всеми ресурсами, обогащавшими императорскую казну". В XIV в. мы встречаем убедительное доказательство этого прогрессирующего упадка византийской торговли и его пагубного влияния на финансы империи: в это время константинопольская таможня дает казне только 30 тыс. иперперов ежегодного дохода, тогда как казначейство Галаты получало 200 тыс. иперперов. С другой стороны, венецианцы и генуэзцы были почти полными хозяевами в византийской столице. Их флоты появлялись, когда это было необходимо, у Босфора, чтобы навязать их волю императору. Когда Иоанн Кантакузин сделал попытку частично восстановить византийский флот и таможенные ограничения, генуэзцы, не колеблясь, атаковали столицу и сожгли строившиеся корабли. Нередко на улицах столицы можно было видеть венецианцев и генуэзцев, затевающих столкновения с отрядами императорской гвардии. Это свидетельствует о падении авторитета империи, еще более тяжелом, чем упадок ее финансов. Процветание торговли, издавна поддерживавшее славу и мощь Византии, отошло в область преданий.