Глава 23

Военные — единственные, кем страна имеет право рисковать. И 12 декабря, приняв решение на ввод войск, политическое руководство пошло именно на это.

13 же декабря помимо всех остальных событий Огарков срочно вызвал к себе командующего ВДВ Дмитрия Семеновича Сухорукова. Тот со штабом ВДВ инспектировал дивизию, расположенную в Белоруссии, но начальник Генштаба повторил:

— Все отставить. Прибыть немедленно.

Через два часа Сухоруков уже был в Москве и докладывал маршалу о своем прибытии.

— Для одной из твоих дивизий будет поставлена задача. Боевая задача, — тут же уточнил Огарков, потому что десантники вечно выполняли какие-нибудь задания, — Какую лучше поднять?

Сухоруков думал, что начальник Генерального штаба продолжит постановку задачи или хотя бы в общих чертах пояснит, что ждет дивизию, в каком регионе, сроки готовности, но Огарков, замолчав, испытующе глядел на него.

Однако ответить Дмитрий Семенович не успел. В кабинет вошел командующий военно-транспортной авиацией, и Огарков, кивнув на Сухорукова, так же двумя фразами озадачил и летчика:

— Десантники получают боевую задачу. С учетом дислокации вашей авиации на аэродромах, какую из их дивизий мы сможем поднять в воздух с наименьшими проблемами? В первую очередь имеется в виду время и скрытность.

Командующие посмотрели друг на друга, молча подошли к столу, на котором топорщилась свежими склейками карта. Вгляделись каждый в свои точки.

— На сегодня больше всего самолетов у меня в Белоруссии, — первым доложил летчик.

— Дмитрий Семенович? — потребовал ответа Огарков у Сухорукова. — Что вы скажете о своей белорусской дивизии?

— Готова к любым действиям. Там как раз находится и группа офицеров из штаба ВДВ, если что, помогут командованию на первых порах.

— Хорошо. Поднимаем эту дивизию. Сегодня ночью ей быть на аэродромах взлета. Боеприпасы с собой, но пока не выдавать.

— Какую задачу я должен поставить командиру дивизии? — не терял надежды добиться хоть какой-то конкретности Сухоруков.

— Пока произвести расчеты на высадку десанта посадочным способом на аэродромы номер один, номер два и номер три.

— Кто мне поставит задачу?

— Или я, или министр обороны. Время и место выполнения задачи также укажем при постановке задачи. Все, выполняйте первый пункт приказа.

К ночи на 14 декабря командир воздушно-десантной дивизии генерал-майор Иван Федорович Рябченко выведет свои полки к аэродромам взлета. О возможном выполнении именно боевой задачи знали только комдив, начальник штаба, еще два-три человека. Вся остальная дивизия думала, что штаб ВДВ решил устроить проверку, организовав учения на недельку. Или меньше — из-за глубокого снега и морозов. Многие офицеры, не говоря уже о солдатах, не успели попрощаться даже с семьями — такие учения для десантников проходили достаточно часто, каждый раз не напрощаешься.

Оказалось, однако, что дивизия улетала не на неделю, а на девять лет. И не на учения, а на войну. Первые на нее уходили именно так — не прощаясь.

14 декабря летчики ВТА получат приказ перебазироваться вместе с десантниками на среднеазиатский аэродромный узел. Становилось известным направление — юг.

В последний день декабря десантник Сергей Голиков напишет отцу письмо, в котором он, следуя законам акростиха, когда каждая начальная буква строки является частью слова, сообщит на станцию Шаховская Московской области о дальнейшем:

«Здравствуй, папка! С приветом, с

Моим огромным приветом, твой Сергей. Все пом-

Ыслы мои сейчас о доме, как вы там Новый год в-

Стречаете. У меня все в порядке, я теперь командую

Отделением, ребята отличные, мы довольно быстро

Выяснили отношения и поняли друг друга. Я по-настоящ

Ему узнал службу. Что такое караул в мокрых

Рукавицах и сапогах, Но теперь я знаю, что

Шесть десантников стоят роты… солдатни.

Итеперь стальная пружина сработает, я знаю, в

Любой ситуации. Папка, как ты там воюешь с зимой?

Или у вас тоже снег по заказу? У нас так он

Пошел только 31 декабря, под Новый год. А Новый год,

Если б ты знал, я встретил на посту

Рядом со Знаменем, его я охранял. Сейчас сменился, и

Есть время написать тебе. Как солдат солдату

Выкладываю тебе свои думы. Знаешь, армия —

Она многому меня научила, прежде всего ценить

Родителей своих. Как я перед вами в долгу,

Об этом я раньше мало задумывался, и только

Теперь я научился ценить ваши заботы. Четыре дня назад,

27-го, было ровно восемь месяцев, как я расстался с вами на

ВДНХ. Как много изменилось с тех пор, особенно я,

АТатьяна, наверное, совсем взрослая, как там она,

Форсу, наверное, много? Вы следите за ней, помо-

Гайте, ей сейчас трудно. Папка, как ты там?

Ана охоту, наверное, так и не выбрался, ждешь меня.

Ничего, я вот уже стрелять научился, приду,

Итогда вместе сходим. Я начал немного по дому

Скучать, тем более что письма от вас получал

Только в прошлом году, а от Наташи уже давно,

Аточнее, три месяца не получал, поздравила меня моя

Наташа с днем рождения, и все, даже не знаю, что

Ей трудно, что ли, написать…»

Так родители прочли и узнали, что «Мы совершили переворот 27-го в Афганистане». Сергей погибнет 8 августа 1980 года.

Вылет в Афганистан получился не такой уж заинтригованный и романтичный, как это представлялось солдатам из «мусульманского» батальона.

Сначала, после гибели Тараки, про них на целый месяц забыли, и прапорщики с жадностью набросились на дармовую рабсилу, доселе тщательно оберегаемую. «Камикадзе» превратились в мойщиков посуды, землекопов, каменщиков, подносчиков, просто в «стой и жди». Взвыли даже офицеры: оказывается, за эти полгода, пока они занимались боевой подготовкой, никуда не исчезли требования подметать плац, подстригать траву, красить табуретки и заниматься еще миллионом дел, нужных порой только проверяющим, Которые, кстати, тоже никуда не исчезли за это время.

Но в конце октября сверкнул для «мусульман» вдруг луч надежды: из отпусков срочно отзывали офицеров, солдат выуживали из столовых, котлованов, складов. В очередной, третий, раз приказали выстирать афганскую форму, чтобы не выглядела новой. В ноябре уже вовсю водили-стреляли, а 8 декабря вечером вновь потребовали сдать в секретную часть все документы. Единственное, что оставалось в карманах у офицеров, — алюминиевые жетоны с личными номерами. На технике в спешном порядке снимались или закрашивались номера.

Но если раньше задача батальону более-менее была ясна — охранять Тараки, то теперь даже полковник Колосов разводил руками в ответ на молчаливые вопросы Халбаева: не знаю. Просто лететь в Афганистан, там все прояснится.

Лететь так лететь. 9 и 12 декабря, двумя рейсами, спокойно, без стрельбы и захвата плацдармов, батальон перелетел в Баграм, к нашим десантникам.

Уже там «мусульман» переоденут в афганскую форму и прикажут ждать команды. Истинное предназначение батальона в тот момент знало всего несколько человек в Москве: в день покушения на Амина, если обострится обстановка, выдвинуться к Кабулу и стабилизировать ситуацию. Имелось в виду 16 декабря.

Если бы удалось покушение на Амина, «мусульманский» батальон и батальон Ломакина — Пустовита могли быть единственными советскими подразделениями, ступившими на афганскую землю для предотвращения кровопролития во время смены руководства. Только «гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить…».

Старший военный советник гарнизона полковник Олег Арсентьевич Скугарев, вернувшись из Кабула, немедленно собрал у себя в кабинете офицеров особого отдела.

— Товарищи! В стране возможен государственный переворот. Задача нам: ни под каким предлогом не дать подняться в воздух ни одному самолету.

— А когда, кто, что? — поинтересовались особисты, но тут же поняли всю бестактность вопросов и замолчали.

Скугарев удовлетворенно кивнул, благодаря за понимание.

— Кроме имеющихся самолетов два дня назад, как вы знаете, из Союза пригнали партию «мигов». Сдачу самолетов затянуть, причины любые — некомплект запчастей, плохая регулировка и тому подобное. Пока в этих машинах должны сидеть наши летчики, а не афганские. Все. Ждите дальнейших указаний…

Третий день ждал указаний и генерал-лейтенант Гуськов. 10 декабря в его бункере появились связисты, начали устанавливать новый телефон.

— Откуда связь? — шутливо спросил их Николай Никитович.

Те переглянулись, затем показали пальцами вверх.

«Космическая?» — шутливый настрой у генерала сразу исчез. Эту связь просто так устанавливать не будут. Значит, последуют команды. Какие и от кого?

И 13 декабря телефон наконец ожил.

— Николай Никитович? Это Устинов.

— Здравия желаю, товарищ Маршал Советского Союза.

— Вам товарищ Андропов еще не звонил?

— Никак нет.

— Значит, позвонит. Там самолет нужно будет один принять, обеспечьте, чтобы все было в порядке.

— Есть, обеспечим.

Слышимость была прекрасной, словно министр обороны находился где-то рядом. Не успел Николай Никитович положить трубку, как тут же вновь раздался звонок. Андропов?

Да, это был он. Хотя и вежливо, но тем не менее приказным тоном повторил уже известное: принять самолет, обеспечить скрытность и безопасность пассажиров, которые прибудут на нем.

Странную особенность стал замечать за собой генерал в Афганистане. Чувствуя, что волей судьбы оказался в какой-то непонятной еще политической игре, тем не менее не стремился и не желал знать что-то сверх того, что относилось лично к нему. Вот и сейчас было совершенно безразлично, кто прилетит и зачем. С него требовалось обеспечить безопасность — это он сделает, а остальное… На остальное тоже люди есть. Если Афганистаном командует не Устинов, а Андропов, вот его люди и пусть знают больше.

Ночью на аэродром Баграм рейсом из Ташкента приземлится Ту-154. При заходе на посадку на всем аэродроме неожиданно отключится свет — выйдет из строя электростанция. Пока будут возиться с аварийной, летчики практически вслепую посадят самолет в трех метрах от края бетонки. Нехороший симптом, если верить в судьбу…

Из самолета выйдут вначале андроповские «ребята в штатском», возьмут машину под свою охрану, а уж потом на трапе появится группа афганцев с коренастым мужчиной в центре.

Это был Бабрак Кармаль. Лидер «Парчам», сведенный в Москве судьбой и Андроповым с халькистами Гулябзоем, Ватанджаром и Сарвари, сумел перебороть в себе обиду на «Хальк» и объединиться с бывшими министрами против общего врага — Амина. Распределили будущие посты в новом правительстве и стали ждать лучших времен. И вот из Кабула пришла весть: Амина не станет 16 декабря в 19 часов вечера. К этому времени новое правительство республики должно конечно же уже находиться в Афганистане.

Прибывших афганцев отведут в самый дальний бункер, и до 16-го числа Гуськов никого из них не увидит.

Но 16 декабря, когда среди афганских летчиков разнеслась весть, что в Кабуле предпринята попытка нападения на Амина (сам Амин не пострадал, тяжело ранен лишь его племянник Асадулла), на связь с Гуськовым выйдет Андропов и прикажет срочно отправить «гостей» в Союз.

Из Ферганы прилетит Ан-12. Не заглушая моторов и не выруливая со взлетной полосы, раскроет рампу. Таинственная группа афганцев скроется в чреве военно-транспортного самолета, и тот сразу же возьмет курс на север. На следующее утро улетят и летчики, в одночасье сдавшие боевые «миги» афганским пилотам: улетят злые и нервные — какого черта мурыжили их здесь, самолеты ведь подготовлены были прекрасно.

Так что 16 декабря еще существовала для ОКСВ реальная возможность никуда не лететь. Но если в сентябре, во время перестрелки во Дворце, автоматная очередь не достигла Амина благодаря Таруну, то сейчас на пути выстрелов оказался уже племянник. Которого, кстати, тут же переправили в Союз, и советские врачи сделали все, чтобы спасти его от смерти.

Гуськов, пока еще ничего не ведающий ни про Бабрака, ни про политический расклад сил, после взлета Ан-12 вытрет со лба пот: «Слава Богу, что улетели. А то поседеешь с такими «гостями»…»

«13 декабря 1979 года.

Вход. №…

Из Брюсселя.

Министры иностранных дел стран НАТО одобрили в Брюсселе план размещения в Западной Европе новых ракет средней дальности. Заседание названо чрезвычайной важности и успешным. Госсекретарь США, по сведениям, в частности, подчеркнул: «Мы решили привести в исполнение план модернизации ядерных сил НАТО».

На заседании было решено, что США будут производить ракеты «Круз» и «Першинг-2». Взятые на вооружение в Западной Европе, эти ракеты смогут поражать территорию Советского Союза. На совещании упоминалось о попытках Советского Союза убедить членов НАТО отказаться от размещения этих ракет. Единственная страна, где эта попытка увенчалась успехом, — Нидерланды. Хотя есть сведения, что и они вынесут свое окончательное решение через два года. На полгода перенесла рассмотрение этого вопроса и Бельгия. Остальные члены НАТО утверждают, что любая отсрочка приведения в исполнение этого плана недопустима.

(От Розена».)

13 декабря 1979 года. Нью-Йорк.

Шифрограмму от Громыко постоянный представитель СССР в ООН и Совете Безопасности Олег Александрович Трояновский получил в самом начале рабочего дня. Разница во времени между Москвой и Нью-Йорком составляла как раз рабочий день, и естественно, что к приходу на службу Трояновского уже ждали дела отработавшей свой день Москвы.

За четыре года службы в представительстве у Трояновского выработался свой ритуал получения известий: лишь входил шифровальщик с бланком телеграммы — а приходил он только к нему, все остальные работники представительства сами ходили в комнату к секретчикам, — Олег Александрович по поведению вошедшего старался определить, какие новости прислала Москва. Кто-то доказывает, будто есть люди с непроницаемыми лицами. Но тогда надо просто внимательнее вглядеться в походку, жесты, в то, как открывают и закрывают двери, как идут, как протягивают бумагу, — и десятки мельчайших, неконтролируемых движений, жестов, интонаций дадут первую реакцию.

В десять сорок пять по Нью-Йорку шифровальщик «нес» послу свое недоумение. Впрочем, ладно бы свое, личные дела у государственных людей неизменно на задворках и не требуют особого внимания. Но в руках у секретчика был бланк шифровки.

«Иран — Америка, Кампучия — Китай — Вьетнам», — определил конфликтные регионы уходящего 1979 года Трояновский.

Принял бланк. Секретчик остался стоять, готовый забрать его обратно и, если надо, подтвердить свое недоумение словами. Значит, это не могло быть сообщением по уже известным конфликтам. Здесь что-то другое. Может, лично к нему, главе представительства? Отзывают в Москву? Это в дипломатических кругах первое дело — не засиживаться на одном месте, дабы не терять остроту восприятия проблем. А может, новые указания по Шевченко?

Шевченко — заместитель Генерального секретаря ООН Курта Вальдхайма от советской стороны, недавно сбежал, попросив политического убежища. Трояновский был последним, кто разговаривал с ним в одном из магазинов на окраине города, куда его тот попросил приехать. Правда, разговор шел в присутствии адвоката, которого Шевченко успел нанять за те сутки, пока его искали всем представительством. Оправдания старые и смешные — он не желает возвращаться в Советский Союз именно по политическим, а никаким иным мотивам, а в доказательство — «мощнейший аргумент»: в свое время его отец был влюблен в батьку Махно. Пообещал, что напишет книгу, разоблачающую стиль работы советского МИД. Правда, его здесь, кажется, самого опередили. Одна из женщин Шевченко на днях выпустила книгу воспоминаний «Любовница диссидента», в которой тот представлен довольно в неприглядном виде. Америка — это не Союз, теперь ему надо тысячу раз отмыться, прежде чем будут серьезно воспринимать. Но все равно за сотрудника, хоть он напрямую и не подчинялся, Трояновский на себе почувствовал приличный груз ответственности.

А что еще?

Надел очки, выставил бланк на вытянутую руку, словно рассматривал фотографию с очень мелкими лицами. Однако, лишь прочитав первые строки, приблизил телеграмму к самому лицу: «Если в Совете Безопасности будет поднят вопрос по поводу ввода советских войск в Афганистан, руководствоваться статьей 51 Устава ООН о праве каждой страны на индивидуальную и коллективную самооборону. Громыко».

Какой ввод войск? Какой Афганистан?

«Если в Совете Безопасности будет поднят вопрос по поводу ввода советских войск в Афганистан…»

Трояновский поднял взгляд на шифровальщика. Тот молча протянул серенькую книжицу Устава ООН с торопливой закладкой — клочком телеграфной перфоленты. Но, еще не открыв книги, перевел взгляд на карту, висевшую на левой стене кабинета. Не сразу, но нашел Афганистан — коричневый аппендикс в подбрюшье СССР, Слева — Иран, внизу — Пакистан, справа — громадина Китая. Соседство…

Торопливо раскрыл книгу, хотя помнил смысл 51-й статьи — не так уж их много в Уставе. Рядом с ней была поставлена еле заметная карандашная точка — воистину, пролистаешь и не заметишь. Итак, дословно: «Настоящий Устав ни в коей мере не затрагивает неотъемлемого права на индивидуальную и коллективную самооборону…»

Так, это известно и из телеграммы. В дипломатии же самая безобидная на вид, но коварнейшая штука — это обрыв фразы, выхватывание ее из контекста. Что в статье дальше?

«…на индивидуальную и коллективную самооборону, если произойдет вооруженное нападение на члена Организации, до тех пор, пока Совет Безопасности не примет мер, необходимых для поддержания международного мира и безопасности». Вот теперь всё.

Шифровальщик все еще стоял у стола, правда, сделал несколько неслышных шагов влево, то ли чтобы самому лучше разглядеть карту, то ли от вышколенности — не закрывать обзор начальству, не маячить у него перед глазами. Да, собственно, большего он ничего и не мог дать. Взять мог, вернее, обязан был забрать обратно телеграмму: с секретностью, охраной государственных тайн после предательства Шевченко в представительстве, слава Богу, дело было поставлено.

— Если будет что-то дополнительно к этому, срочно мне, — отпустил шифровальщика Трояновский.

Лишь затворилась осторожно, уважительно дверь, Олег Александрович прошел к карте. Уж если и было где одно из спокойных мест в мире, то это как раз Афганистан. Даже несмотря на прошлогоднюю Апрельскую революцию, на убийство Тараки. Совсем недавно нынешний глава правительства Хафизулла Амин приезжал в Нью-Йорк, выступал на Генеральной Ассамблее. О чем же он говорил? О чем-то не очень существенном, иначе бы запомнилось. А-а, заседание Генассамблеи было посвящено проблемам разоружения. Вечный как мир вопрос, давно потерявший свою остроту. А вот теперь…

«Кабул, Герат, Кандагар, Джелалабад». — Трояновский отыскивал афганские города, читал их названия по слогам, стараясь запомнить. Что же произошло там такого сверхъестественного, что необходимо посылать войска? Готовится чье-то вторжение? Ирана? Нет, Иран отпадает, у него своих дел и забот с Америкой по горло, Китай? Этот сейчас со своей внешней политикой может пойти на все, но после осуждения его агрессии во Вьетнаме амбиции Пекина должны чуть остыть. Пакистан? Это реальнее всего. Зия уль Хак послал далеко-далеко просьбы практически всех стран о помиловании свергнутого им премьер-министра страны Бхутто — кстати, своего же учителя и покровителя, и сделал то, что наметил, — взял и повесил. Да, Пакистан — вероятнее всего. Но это опять же только догадки, а что там на самом деле?..

Вернулся к столу, сел в кресло. Поймал себя на мысли, что смотрит на белый телефон, стоящий за ненадобностью дальше всех на столе. Это — связь с Москвой. Подними трубку — и можно услышать голос Громыко. Только вопросы, которые мучают сейчас, разве по телефону задашь? Телефон советского дипломата в Америке — это для того, чтобы поинтересоваться здоровьем, и не более. То, что разговоры прослушиваются, в представительстве никто не сомневался. Как и в том, что кто-то где-то ведет на каждого служащего досье. Вон Михаил Аверкиевич Харламов, первый зам, при переезде на новую квартиру обнаружил ни много ни мало, а двадцать четыре подслушивающих устройства. В туалете и в ванной по два стояло, не говоря уже о комнатах и лестничной площадке. Так что ЦРУ получает из бюджета свои 35 миллионов долларов в год не для того, чтобы платить своим сотрудникам за красивые глазки. Поэтому, поднимая трубку, и в самом деле можно спрашивать про здоровье хоть Громыко, хоть свое — и тебе, если захотят, ответят четко и ясно сами «цэрэушники».

Для связи с Москвой оставалась кодированная связь, и Трояновский торопливо написал на личном бланке: «Прошу более подробной информации по Афганистану». Расписался. В Москве сейчас вечер. Даже если Громыко успеет прочесть его телеграмму, без решения Леонида Ильича он вряд ли что предпримет. Андрей Андреевич прекрасен как исполнитель, его опыту могли бы, наверное, позавидовать многие дипломаты мира, но вот как генератор идей, как руководитель, формирующий политику на своем участке работы, — здесь советские дипломаты чувствовали слабину у своего начальника. Так что ответ скорее всего будет только завтра. Да и будет ли? Если бы что-то можно было сообщить дополнительно, прислали бы и без его просьбы. Скорее всего, вопрос с вводом войск еще окончательно не решен. И тогда тем более никакого ответа не будет.

Трояновский свернул бланк, потом вложил его в папку — на уничтожение. Вдруг почувствовал — впервые и очень остро, — как он одинок и беззащитен в этом огромном кабинете и в этой стране. Никогда ничего подобного не возникало — ни во время работы послом в Японии, а это тоже не мед был, ни в многочисленных командировках за рубеж.

Поднял трубку телефона внутренней связи:

— Михаил Аверкиевич, зайдите, пожалуйста.

Харламов — первый заместитель. Вообще-то такой должности — первый заместитель — не существовало, было просто пять замов, занимавшихся кто экономическими, кто юридическими, кто кадровыми вопросами. Но год назад Василий Васильевич Кузнецов прислал от Громыко указание — Харламова назначить и считать первым заместителем.

Трояновский не возражал, хотя и решили этот вопрос без него. Михаил Аверкиевич — в свое время фронтовой корреспондент «Правды», партизанил в Брянских лесах. Приятно было узнать, что это именно он чуть ли не заставил Бориса Полевого писать о Маресьеве, когда тот рассказал ему о встрече с необычным летчиком. Некоторое время работал в штате МИД, куда его пригласил Молотов. Скрупулезен во всем, а потому не просто досконально изучает и знает дело — он мог отстаивать, драться за него. Трояновский иной раз даже по-хорошему завидовал настырности, несгибаемости, четкости в вопросах, какие бы ни решались заместителем. И сюда, в представительство, его назначили, чтобы урегулировать конфликт, возникший между коллективом и предшественником Олега Александровича — Маликом. А сейчас говорить или не говорить Михаилу Аверкиевичу о телеграмме? Пока о ней знают только двое — он и шифровальщик. Он и шифровальщик… Что-то сдерживает в отношении Харламова, какая-то мелочь. Надо додуматься, надо довериться интуиции… Дневники! Да, дневники. Заместитель ведет дневники, еще с времен войны, и это знают все. Значит, это насторожило, вернее, предостерегло. Неосознанно сработало на секретность. Хотя сколько она продержится, эта секретность?

Харламов, несмотря на не гнущуюся в правом колене ногу, вошел стремительно, уже готовый по своей натуре действовать и желавший знать только одно — в каком направлении. Действовать, действовать… А стоит ли действовать? Для дипломата действие — не всегда благо, иной раз мудрость как раз в том и заключается, чтобы выждать. Да и на телеграмме стояла пометка — «Для ориентировки посла». Для ориентировки, а не действия…

— Приветствую, Олег Александрович, — первым поздоровался Харламов. Он был одного роста с Трояновским, но чуть покрепче, сбитее, и это Олег Александрович еще раз ощутил в цепком рукопожатии.

— Что там у нас с деньгами, Михаил Аверкиевич? — спросил Трояновский первое, что пришло в голову. — Конец года на носу, — вроде бы оправдал он свое любопытство и ненужный в общем-то вопрос.

Одна из основных задач Харламова — следить за расходованием средств постпредства. Денег было — кот наплакал. Трояновский, как посол, мог позволить себе не более трех дипломатических приемов в год — на День Советской Армии, День Победы и в годовщину Октября.

— Через два дня представлю все расчеты.

— Хорошо, спасибо.

Харламов подождал мгновение, потом кивнул и вышел раз нет указаний, он найдет себе работу сам. Вернее, таких, как он, работа сама ждет за дверью.

А Трояновский вновь посмотрел на карту. Сколько войдет войск? С какими задачами? Каким будет заявление правительства? Знает ли обо всем этом Бисмеллах Сахак — представитель Афганистана в ООН? Кстати, он учился одно время в Воронеже, жена у него русская. Но ведь в то же время он стал представлять ДРА в ООН после убийства Тараки, то есть он ставленник Амина.

Вопросов становилось все больше и больше, и Трояновскому вдруг захотелось несбыточного: очутиться на несколько минут в Москве, попасть на обсуждение афганского вопроса. Кто его может обсуждать?

Посол откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза, чтобы яснее представить картину. Конечно же, этот вопрос будет решать крайне ограниченный круг лиц. Брежнев и Громыко — это ясно. Затем… затем Устинов, раз дело касается армии. Не обойтись здесь без Комитета госбезопасности, без КГБ вообще нигде не обойтись — четвертый Андропов. Несомненен Суслов — идеологический бог страны, «серый кардинал». Подметил же кто-то. Услышав однажды эту фразу в МИД, еще не зная, кому она предназначается, мгновенно представил худого, сутулого Суслова — и не ошибся. А ведь был момент в 1970 году, когда тандем Брежнев — Суслов чуть было не распался. Почувствовав, увидев однажды растущую самостоятельность Генерального секретаря, Суслов, Шелепин и Мазуров написали записку в Политбюро и членам ЦК, где подвергли резкой критике речь Брежнева на декабрьском (1969 года) Пленуме ЦК, его обвинили во всех тяжких грехах — и в очернительстве истории, и в неумении видеть положительный опыт развития страны, перспективы социалистической экономики. На очередном, мартовском Пленуме и намечалось обсуждение этой записки. А точнее, смещение строптивого Генерального. Суслов шел ва-банк и, видимо, рассчитывал на успех: он выпрямился, сделался еще выше.

Однако неожиданно для всех Брежнев отложил проведение Пленума, выехал в Белоруссию на войсковые учения. Там у него произошли встречи с министром обороны А. А. Гречко, другими маршалами и генералами. В Москве стало ясно, что Генеральный секретарь заручился поддержкой военных. Это означало крах: в политике побеждает тот, кого поддерживает армия. И к моменту возвращения Леонида Ильича в столицу записка «троицы» была уже отозвана. Суслов начал сутулиться пуще прежнего. Тут надо отдать должное Брежневу как интригану: он ничего не предпринял по отношению к своей правой руке. И «серый кардинал» понял свою задачу. Мгновенно весь идеологический аппарат был направлен на восхваление и здравицы «выдающегося вождя современности». Прощение было куплено потерей независимости. Искренности в отношениях между Брежневым и Сусловым искать не приходилось, но тем не менее Генеральный секретарь не отпускал от себя взбрыкнувшего однажды соратника: искупающий вину служит преданнее. И Суслов последнее десятилетие только и делал что изо дня в день доказывал свою лояльность «днепропетровской эре» — после 1970 года Леонид Ильич особо интенсивно ввел в свое окружение сотоварищей по Днепропетровску, Днепродзержинску, Молдавии.

Да, Суслов тоже наверняка среди обсуждавших. За это говорит еще и то, что последнюю награду Генеральному секретарю — орден «Победа» — вручал именно он.

Но кто еще? Пономарев? Борис Николаевич ведет в ЦК международные вопросы и, как представляется, наибольший профессионал в своем деле. Без него просто не обойтись, даже если и захочешь. Вроде и все. Брежнев в последнее время особо не расширял круг приближенных. И хотя почти в каждой газете печатались отчеты о его встречах и беседах в Кремле, целые полосы отводились рецензиям его книг, со стороны было видно: былая мощь Генерального убывает. Это чувствовалось хотя бы по тому, как постепенно исчезала та особая уважительность при упоминании его имени, которая раньше неизменно присутствовала даже в беседах с западниками, не говоря уже о братьях-славянах или представителях развивающихся стран. Эпоха Брежнева заканчивалась, и, если в Союзе, судя по отпускным впечатлениям, об этом еще не думали, западный мир начинал осторожно выискивать в Политбюро претендентов на главную роль.

Осторожно упоминались Суслов, Андропов, Косыгин, Гришин, не сбрасывались со счетов Романов, Машеров, Алиев. Все было так, но это была лишь видимая часть айсберга, всего лишь лотерея для дилетантов, где итог игры — неизменный проигрыш. Потому что был еще Георгий — так называемый человек за спиной Брежнева, «черный ворон ЦК» — помощник Леонида Ильича и его личный друг Цуканов Георгий Эммануилович. Достаточно было знать, что некоторые члены Политбюро входили к нему в кабинет с уже виноватым выражением лица, а таким, как Черненко, он вообще мог сказать: «Слушай, ты мне мешаешь. Выйди, пожалуйста». И Константин Устинович — а только ли он? — уходил, пятился, потому что члены Политбюро приходили и уходили, а Георгий оставался. Он был первым, кого четверть века назад Брежнев, сам только приехав в Москву, вызвал из Днепродзержинска к себе в помощники. Все эти годы Цуканов был невидим и неслышен для народа, хотя лауреатства и ордена текли к нему рекой. И именно он отвечал лично перед Брежневым, и только перед Брежневым, за промышленность и оборону. Он последний, кто обобщал сведения, формулировал заявления, подготавливал документы, перед тем как они попадали к Генеральному. И он же был первым, кому Леонид Ильич сообщал те новости, которые вдруг случайно проходили мимо него.

В ЦК ходил анекдот, неплохо отражавший власть и всесилие именно помощников. На вопрос, почему Брежнев сместил Хрущева, сказывали: потому что у Хрущева один из помощников был по фамилии Лакеев, а у Брежнева — Блатов.

Так что, как бы там ни было, а исход всех дел решают не открывающие дверь люди, а закрывающие ее. Георгий был таким. И те, кто сбрасывал его со счетов, — ничего не знали про обстановку в окружении Брежнева, не ведали о хитросплетениях коридоров власти.

Но Брежнев, несмотря ни на что, был еще силен, это еще не был манекен, которого можно поворачивать во все стороны помимо его воли. В любом случае все будет зависеть от него лично.

«Так что будем ждать, — решил про себя Трояновский. И тут же усмехнулся: — Только чего? Разъяснений или ввода войск как де-факто?»

Вновь посмотрел на телефоны — и белый, и внутренний. Кажется, француз Талейран, выведший Наполеона к власти, подчеркнул, что язык дан дипломату для того, чтобы лучше скрывать свои мысли. А поговорить, посоветоваться надо бы с кем-нибудь. Ох как надо. Представлять СССР в ООН — это не в третьестепенной стране сидеть, там хватает снятых министров и их помощников. Господи, во что вообще-то превратили дипкорпус! В ссылку для не справившихся на других постах.

Олег Александрович встал, прошелся по кабинету. Но чтобы не задерживаться у карты, опять сел. Представил зал заседаний Совета Безопасности. Кто и как будет голосовать в случае… в случае подтверждения телеграммы? Особо не вздохнешь, надежда только на себя да на Чехословакию. К тому же председательствует Чэнь Чу, китаец. Этот не даст уплыть дискуссии в сторону, нацелит в самую точку. Протянуть бы декабрь, в январе председателем станет Жак Лепретт, француз. Он корректнее, интеллигентнее. Место ЧССР займет ГДР, в Совет войдет и Замбия — ее представитель вроде неплохо относится к СССР…

Трояновский моделировал, вернее, пытался предусмотреть ход событий, предугадать расстановку сил. Он уже чувствовал, кожей ощущал, каким может стать обсуждение афганского вопроса. Он представлял изголодавшихся по сенсациям из Советского Союза газетчиков, потирающих руки политиков, с величайшим удовольствием готовых отвлечь внимание общественности от собственных болячек. Будет драчка, ох будет! Но неужели мы дадим им такой повод? Неужели это придется испытать? Афганистан, Аф-га-нис-тан… Первым делом, конечно, изучить эту страну. И помнить, что на ее поведение — да и не только ее — чаще, чем кажется, оказывают влияние закулисные события. На памяти факт, что еще в 1920 году английский резидент докладывал своему начальству, что он может и поднять восстание пуштунов, и отменить его. Прошли годы, но наивно было бы думать, что методы империалистических разведок изменились. Изощреннее стали — да, более многоступенчатыми — тоже несомненно, но чтобы рыцари плаща и кинжала полностью отошли от политики — не те времена на дворе, не те…

…А Нью-Йорк готовился к Новому году. На улицах ставили и наряжали елки, появились новые фонари и иллюминация, загорались дополнительные рекламы — город у океана сам стал походить на расцвеченную наряженную елку.

Газеты вдруг вспомнили, что уходящий год был не только годом захвата заложников в Иране, но и Всемирным годом ребенка. И вообще, желалось много хорошего, милого, сентиментального.

В этой всеобщей подготовке к празднику стал забывать о телеграмме министра и Трояновский. Впрочем, нет, было бы неверно так утверждать: о ней вспоминалось каждый раз, когда взгляд останавливался на карте, когда встречался Харламов или шифровальщик. Ушли лишь острога восприятия и ежеминутное ожидание новостей. Где-то в подсознании мозг отметил для себя, что до Нового года уж точно ничего не произойдет, просто не должно произойти. В это сразу поверилось, потому что в это очень хотелось верить.

Да только бы зависеть истории от праздников…

Документ (из переписки советского посольства с МИД):

«15 декабря 1979 года.

Запись беседы с министром внутренних дел ДРА Ф. М. Факиром.

…Ф. М. Факир отметил, в частности, что халькисты совершили революцию, а дальнейшее ее продвижение зависит от советских друзей.

Посол СССР в ДРА Ф. Табеев».

Документ (из переписки советского посольства с МИД):

«16 декабря 1979 года.

Запись беседы со студентом Кабульского университета Мунир Ахмад Миром.

…Мунир подтвердил, что в сознании афганцев все репрессии, осуществляемые в стране под руководством Амина, так или иначе связываются с Советским Союзом. Афганцы убеждены, что аресты и пытки в КАМ[34] осуществляются под руководством и при участии советских советников. Он знает семьи, в которых молят Аллаха послать им любого, кто бы помог убрать Амина. Сейчас почти в каждой семье кто-нибудь или убит, или сидит в тюрьме…

1-й секретарь посольства СССР в ДРА Мишин».

Документ (донесение в Комитет государственной безопасности):

«17 декабря 1979 года,

12 и 17 декабря представитель КГБ встречался с X. Амином. Из высказываний Амина заслуживают внимания следующие.

Амин настойчиво проводил мысль о необходимости непосредственного участия Советского Союза в сдерживании боевых действий бандформирований в северных районах ДРА. Его рассуждения сводились к следующему:

нынешнее афганское руководство будет приветствовать присутствие Советских Вооруженных Сил в ряде стратегически важных пунктов в северных провинциях ДРА…

Амин сказал, что формы и методы оказания военной помощи должны определяться советской стороной:

СССР может иметь воинские гарнизоны в тех местах, в которых сам пожелает;

СССР может взять под охрану все объекты афгано-советского сотрудничества;

советские войска могли бы взять на себя охрану коммуникаций ДРА…

Представитель КГБ».

Середина декабря 1979 года. Кабул.

На Востоке политика — это совсем иное, чем на Западе. Лозунги и идеи, конечно, шумят, но над всем этим господствуют характер лидера и его взаимоотношения с кланами — с теми, кому лидер служит.

Хафизулла Амин мог быть и был доволен всем. А первое и основное — сравнительно спокойно прошла смерть Тараки. Он все-таки ожидал большего шума вокруг этого. Как же благоразумно продержали «учителя» почти месяц в изоляции! Умри он сразу — и еще неизвестно, как отреагировал бы Кабул на смерть вождя. А так — свыклись, успокоились, оказались подготовленными к тому, что от болезни может умереть каждый. Этот месяц изоляции не только спускал пар и охлаждал пыл сторонников Тараки, но и позволил Амину в спокойной обстановке еще больше укрепить свои позиции.

Хорошим предзнаменованием для Амина стало и то, что советская сторона восприняла смерть своего любимца тоже без каких-либо заметных демаршей. И хотя поздравление от Брежнева с избранием на руководящие посты было несколько сдержанным, но ведь пришло, и пришло первым. Выполнила Москва и две другие просьбы Амина — поменяла, и причем срочно, посла и главного военного советника. Вот так и надо действовать — решительно и напористо. Теперь, когда Амина никто не держал за руки, когда ему не нужно было ни перед кем отчитываться, он готов был любое дело сделать в пять, десять раз быстрее прежнего. Революции не нужны белоручки. И святые не нужны. И по всему после этого выходило, что Саурской революции необходим именно он, Амин. Тараки умер только ради победы революции, и история в конечном счете простит тех, кто решился на этот шаг.

Неожиданно благоприятными оказались для Амина и переговоры с Громыко насчет военной помощи. То, чего не мог добиться Тараки за целый год, сделано за месяц: министр иностранных дел СССР дал ясно понять, что Советский Союз скорее всего найдет возможность прислать в Афганистан и определенное количество войск.

Конечно, он не обольщался, что Советы делают это ради него, укрепления именно его позиций. Им нужен сам Афганистан как территория, плацдарм на Среднем Востоке. Как, собственно, нужен Америке, Пакистану, Китаю, Индии. А раз так, то руководитель страны сам должен и сам будет выбирать, с кем идти одной дорогой. Пока выгодно с Советским Союзом, а взбрыкнет он — беда невелика: Америка при хорошем торге может дать в десять раз больше. Условия станет диктовать он, Амин. Пока же он примет советские войска, разгромит с их помощью своих противников — как засылаемых из Пакистана и Ирана, так и притаившихся за одним столом, в одной партии. Он было подумал, что основные противники уничтожены и разогнаны, но 16 декабря, когда на него вновь подняли оружие, показало, что успокаиваться рано.

А будут войска — он сумеет перегруппировать силы в армии, покажет колеблющимся, кто сегодня вождь и за кем надо идти. Если же вдруг советские попытаются возражать, диктовать свои условия, он укажет им самим на аэродром и за двадцать четыре часа — хдо хафез, до свидания. Анвар Садат однажды в Египте уже сделал так — и ничего, зауважали еще больше. Тех же, кто готов заменить советских советников, — только позови, слетятся как мухи на мед. Афганистан — это мед. Тараки не сумел этого понять, потому и попал под полное влияние русских. Им-то хорошо быть либеральными и мягкотелыми, их революции более шестидесяти лет, а здесь — всего год. И когда всякая нечисть поднимает голову, эту голову надо просто сразу рубить. Ради будущего. Ради его, Амина, революции. Да, это его революция. Он ее организатор, руководитель и исполнитель. Наконец-то можно сказать правду о событиях 27 апреля. Он заставит переписать историю, которую сочинили в угоду Тараки. Теперь же он свою революцию не отдаст никому. А тем более не даст ее погубить. Не идет земельная реформа — он или заставит эти 11 тысяч феодалов уважать революционные законы, или уберет их. Всех до одного. И даст ему на это право совесть. А то ведь допустили, что боевые действия идут уже в 12 провинциях, численность бандформирований достигла 40 тысяч. А ведь еще весной, когда в Кунаре начались первые стычки, он предложил на Ревсовете выжечь все на три километра вдоль дорог, где душманы осмеливались нападать на колонны правительственных войск. Убить контрреволюцию в самом зародыше, показать остальным, что может ожидать противников Кабула.

Нет же, Тараки послушался советских. Побоялся, когда Заплатин и Горелов заявили, что не только не будут сами участвовать в разработке этой операции, но и запретят советникам. А настоял бы тогда Тараки на своем, поставил советников на место — был бы и другой расклад. Теперь же приходится расплачиваться новой кровью.

Словом, решительность и еще раз решительность. А для этого надо чуть приподняться, повести плечами, вздохнуть поглубже. Очень кстати были бы советские войска…

Необходимое послесловие. Чтобы в какой-то мере подстегнуть советское руководство на ввод войск, Амин 20 декабря прислал в Ташкент заместителя начальника Генерального штаба, наделив его полномочиями привести с собой советские войска. Для этого была подготовлена и выдана карта с обозначением мест, где могли бы разместиться советские полки и батальоны.

Командующий войсками ТуркВО генерал-полковник Максимов переправит афганского представителя в Термез, где генерал-лейтенант Тухаринов под руководством оперативной группы Соколова и Ахромеева спешно формировал 40-ю армию. 24 декабря, за сутки до ввода войск, Тухаринов вместе с афганцем перелетит на вертолете границу, посетит в Кундузе Абдуллу — старшего брата Амина, который отвечал за северные провинции Афганистана. Он, получивший от Хафизуллы приказ принять советские войска, укажет Тухаринову места, где хотел бы видеть их размещение.

Одного опытного взгляда на местность было достаточно, чтобы понять: все советские части находились ниже афганских частей, прекрасно просматривались и при случае обстреливались. Мало чего добившись от Абдуллы, Тухаринов передал свои соображения маршалу Соколову.

Вскоре в Кабул главному военному советнику Магометову пришло указание пересмотреть все места дислокации советских подразделений после прибытия в республику.

Документ (перехват зарубежной радиоинформации):

«Би-би-си. Лондон.

На хинди.

23 декабря 1979 года. 20.30.

В Вашингтоне выражают озабоченность в связи с известиями о концентрации на границе с Афганистаном Советских Вооруженных Сил.

Американские чиновники утверждают, что в настоящее время на границе с Афганистаном сосредоточены и находятся в боевой готовности 30 тысяч советских солдат и инструкторов».

Вторая половина декабря 1979 года. Термез.

На правом, заросшем камышом берегу Амударьи заканчивались последние приготовления к броску на афганскую сторону. Основной состав 40-й армии — призванные из запаса отцы семейств. Поначалу, оторвавшись от дома, жен, работы, они прошли широким фронтом по всем близлежащим магазинам, но результаты этой ходки нанесли сокрушительный удар по «партизанской» вольнице: еще неделю назад по личному указанию Рашидова в Термезском районе на весь период сборов ввели сухой закон.

Волей-неволей пришлось заняться делом, которого наваливалось все больше и больше. Непрерывно шли из колхозов и городов машины. Прилетели Соколов и Ахромеев; поставив свой КП на берегу реки, на виду у всего лагеря, затянули гайки дисциплины так, что приписники начали ходить не только строем, но и в ногу.

Напряженно работали штабы. Составлялись списки личного состава: военный педантизм требовал передать пограничникам пофамильные списки убывающих за границу. По аэрофотоснимкам намечались пути выдвижения колонн. Командиры, выросшие в погонах и должностях в будние серые дни, почувствовав дело, дело сложное, но вроде бы без особых опасностей, окунались в него с головой и страстным желанием наконец-то доказать, чего они стоят. Государственная политика соединялась с человеческими слабостями, и уже трудно было представить силу, которая могла бы перевернуть или остановить ход истории. Еще значило что-то слово Брежнева, но к этому времени, к сожалению, он полагался во всех делах на свое окружение. А придворная камарилья, более всего боявшаяся перемен в верхних эшелонах власти, не давала усомниться: все, что во благо революции, законно. Этому учили Маркс и Ленин. Поэтому надо спасать вторую Монголию. А спасая ее, решим заодно и множество стратегических задач в данном регионе.

И получили уже понтонеры задачу наводить переправу: строительство моста Дружбы от советского Термеза к афганскому городу-складу Хайратону только началось, пограничные катера для переброски армии были каплей в море, и два берега сцепляли металлическими звеньями понтонов. Вот тут-то и узнали армейцы, что имеет Амударья и другие названия — Джейхун, то есть «бесноватая», а также «место крови» (джей — место, хун — кровь). Да только что нам символы, когда задача поставлена, а мы все сплошь — атеисты? И хотя Аму раз за разом размывала песок в местах сцепления моста с берегом, понтонеры тут же принимались за работу снова. В конечном итоге выручил местный опыт приписников: по их совету берега укрепили камышом, и мост лег надежно и прочно.

Успокоились на время и оставшиеся зимовать в водах реки утки да гуси, а на притаившийся лагерь в ожидании смотрели лишь палатки командного пункта опергруппы Генштаба да издали темная голова Орлиной сопки — самой жаркой точки в Советском Союзе, отмечавшей два года назад температуру свыше 73 градусов. Жаркое место. Впрочем, символы в самом деле здесь ни при чем…

Менее интенсивно, вторым эшелоном — это если вдруг потребуется, — готовилась мотострелковая дивизия в Кушке. У нее не предвиделось особых сложностей: путь до Герата и Шинданда предстоял по отличной равнинной трассе. Ни хребтов, ни перевалов — прогулка.[35]

А вот на аэродромах подскока среднеазиатского узла маялась неизвестностью десантная дивизия полковника Рябченко. Кончались прихваченные с собой сухпайки, солдаты ходили небритые, невыспавшиеся, нервные — ну куда таких вести в бой? И комдив в конце концов вышел на связь с командующим войсками Среднеазиатского округа генерал-полковником Лушевым: прошу полевые походные кухни, душевые, кровати.

Командующий сам прилетел к десантникам:

— А куда это вы направляетесь?

— На учения. В Монголию, — судя по вопросу, командующий не знал об афганском варианте, и комдив назвал первую вспомнившуюся страну.

— Куда? Да вы хоть знаете, где она, Монголия? Через Китай, что ли, полетите? Вечно вы, десантники, со своими шуточками. А почему в дивизии все без погон?

— Так определили форму одежды на период учений.

— Анархия, — бросил Лушев, улетая в Алма-Ату. А там уже и его ждала новость: Генеральный штаб поднял по тревоге один из полков, стоявших близ границы с Афганистаном.

24 декабря рано утром Рябченко созвонился с Сухоруковым:

— Товарищ командующий, дайте хоть какую-то определенность.

— А куда бы ты хотел лететь?

— Конечно, домой. В Витебск.

— Ну что ж, видимо, твое желание сбудется. Готовься потихоньку домой.

Ответ Сухорукова был не случаен: сомнения в применении войск все еще бродили в недрах Министерства обороны хотя бы уже потому, что ограниченному контингенту до последней минуты так и не была поставлена конкретная задача. Однако в это же самое время в Кабуле проходило совещание, которое наконец и расставило все точки над «i».

Примечания:

3

Советские

34

Органы госбезопасности.

35

Общая численность ОКСВ на январь 1980 года составит 81,8 тысячи человек. Максимальная численность контингента была в 1985 году — 108,8 тысячи человек (в боевых частях — 73 тысячи человек).