|
||||
|
Василий БерешковГлеб Бокий — чекист и оккультист
ОТ АВТОРАВ 1996 году в своей книге «Питерские прокураторы», где шла речь о руководителях ВЧК-КГБ города и области, я упоминал и Глеба Ивановича Бокия — заместителя Урицкого с 10 марта по 1 сентября 1918 года и председателя ПЧК в период с 1 сентября и до 8 октября того же года. После выхода этой книги в свет я натолкнулся на ряд публикаций в печати о Бокие лишь негативного характера. Меня возмутило такое одностороннее толкование его жизни и деятельности, и я решил познакомить читателя с новыми материалами, которые мне удалось обнаружить, главным образом, в различных архивах. Об этом было рассказано в книге «Искушения чекиста Бокия. Вечный революционер», изданной в 2001 году. Отклики на эту книгу и появившиеся у меня новые материалы дали возможность продолжить тему Бокия: был ли он масоном, с какой целью предпринимались попытки организовать экспедицию в Шамбалу, деятельность Спецотдела. Так появилась книга «Глеб Бокий — революционер и чекист». На примере Глеба Бокия — читатель, полагаю, ощутит всю противоречивость того времени и необходимость всесторонней оценки происходивших тогда трагических событий. Начало концаВ середине 1937 года, когда уже прошла вереница политических процессов, а впереди маячили новые еще более страшные, началось истребление опытных чекистских кадров. Существует множество различных версий о причинах подобных акций, но анализировать их здесь мы не будем. В первой волне расстрелов оказался один из ответственных руководителей НКВД, бывший член Коллегии ВЧК-ОГПУ Глеб Иванович Бокий. Вплоть до своего ареста он возглавлял созданный им еще в 1921 году по указанию В.И. Ленина Спецотдел, который занимался разработкой и применением технических средств в разведке и контрразведке. Эта служба не использовалась ни при арестах, ни в следственных мероприятиях. Мне довелось соприкасаться с теми, кто во времена массовых репрессий работал в органах государственной безопасности, и с теми, кто сам прошел через карательные жернова. Я просмотрел в архивах множество документов по данному вопросу, участвовал сам в пересмотре следственных дел и попытался представить, как могло все происходить тогда. В полной мере это относится и к нашему герою. В тот поздний июньский вечер 1937 года Глеб Иванович Бокий сидел, как обычно, в своем кабинете, наклонившись над раскрытой папкой, работал с документами из поступившей почты. Когда зазвонил прямой телефон наркома, он встрепенулся и моментально поднял трубку. — Здравствуйте, Николай Иванович, — первым поздоровался Бокий. — Глеб Иванович, зайди ко мне, — скороговоркой произнес Ежов. И все. Послышались короткие гудки. Сопоставив ряд событий, произошедших совсем недавно, Бокий пришел к неутешительным выводам. Ведь не случайно пустота вокруг него день ото дня все больше расширялась. Словно по заранее разработанному плану исчезли неведомо куда сначала далекие знакомые, затем близкие коллеги и друзья. Венцом стало сегодняшнее утро, когда он обнаружил за собой слежку — признак близкой развязки, и, наконец, этот неожиданный телефонный вызов Ежова. Его ждал арест. Он закрыл сейф, еще раз осмотрел ящики стола, взглядом окинул кабинет и не спеша отправился навстречу судьбе. В приемной наркома царила пустота, отсутствовал даже секретарь. Тишина давила. Бокий вошел в кабинет. Ежова на месте не было, там находился его заместитель Вельский, а справа и слева у стен на стульях сидели два сотрудника в милицейской форме. — Бокий, ты арестован, — заявил Вельский. Чекисты вскочили с мест, подошли к Бокию и обыскали его. «Ну, это мой тринадцатый и, похоже, последний арест», — как о чем-то постороннем, подумал Бокий. Он заложил руки за спину и уставился на Вельского, прошептав: — Вас ждет такая же участь. — В его словах не было злорадства, лишь утверждение неизбежного. «Нет, нет», — говорили широко открытые, наполненные ужасом глаза заместителя наркома. Он крикнул: — Везите его в Лефортово! — Есть, — отвечали офицеры. Бокий окончательно успокоился: наконец-то бесконечные ожидания были позади. Глава перваяРеволюционер по воле случая Глеб Иванович Бокий родился 3 июля 1879 года в Тифлисе в семье действительного статского советника, преподавателя и ученого, автора учебника по химии «Основания химии» Ивана Дмитриевича Бокия. Мать — Александра Кузьминична (девичья фамилия Кирпотина) тоже была дворянкой. Семья придерживалась традиций добиваться положения в обществе своим трудом и в то же время гордиться своим происхождением. Брат Глеба — Борис Иванович Бокий после окончания в 1895 году Горного института работал в Донбассе. Там он разработал новую систему сплошной разработки угольных пластов взамен прежней столбовой, изменив таким образом технологию подземной добычи угля. В 1906 году после защиты диссертации «Выбор системы работ при разработке свиты пластов» стал профессором Горного института. В 1914 году выпустил «Практический курс горного искусства» в трех томах, в 1924 году — «Аналитический курс горного искусства». В 20-е годы Б.И. Бокий работал в Научно-техническом совете Главного горного управления ВСНХ. Умер 13 марта 1927 года, похоронен в Ленинграде. Кстати, его сын Георгий, родившийся в 1909 году в Санкт-Петербурге, выпускник того же высшего учебного заведения — всемирно известный ученый, профессор, член-корреспондент Академии наук. В связи с тем, что в Горном институте обучался и Глеб Иванович Бокий, несколько слов об этом институте. Перспективу набережной Лейтенанта Шмидта завершает монументальное здание Горного института. В восемнадцатом веке на этом месте стояли дома петербургских вельмож братьев графов Шереметевых, там и разместилось основанное в 1773 году Горное училище. На его базе возник Горный кадетский корпус. А с 1866 года — Горный институт, давший стране многих известных русских ученых. Здание, построенное в 1806 году А.Н. Воронихиным, является одним из лучших памятников русского классицизма. Дорический кортик. Скульптуры у входа. В институте обучалось немало землепроходцев и покорителей недр, а также будущих выдающихся политических деятелей. Бокий проживал недалеко от Горного института, на тихой, с газонами, 11-й линии Васильевского острова. На восьми факультетах института готовятся горные инженеры по пятнадцати специальностям. Там имеется музей, основанный одновременно с Горным училищем в 1773 году, большая научно-техническая библиотека — одна из крупнейших в мире. Сестра Глеба — Наталья, окончила Бестужевские женские курсы. По специальности она историк, продолжила учебу, а затем преподавала в Сорбонне, похоронена в Париже на русском кладбище в Сент Женевьев де Буа. В 1900 году, когда семья Бокия жила в Петербурге, Борис, уже окончивший Горный институт, пригласил брата и сестру принять участие в демонстрации студентов. Произошло столкновение с полицией. Все трое были арестованы. Глеба к тому же еще избили полицейские. Их освободили по ходатайству отца. Но его больное сердце не выдержало, и спустя несколько дней отец умер. Потрясенные горем, братья приняли диаметрально противоположные решения. Если Борис, считая себе виновником смерти отца, отошел от политики, то Глеб, напротив, встал на стезю профессионального революционера. Еще в то время, когда Глеб обучался в 1-м реальном училище, где зарекомендовал себя заводилой в устройстве разных каверз, он приносил в училище запрещенные в то время книги, первым высказывал недовольство класса каким-нибудь распоряжением начальства. Он был несокрушимой скалой, когда его допрашивали, и горой стоял за товарищество. Блестящие способности помогли ему: он благополучно окончил училище и в 1896 поступил в Горный институт, где началась его революционная деятельность. Одновременно он подрабатывал репетиторством и черчением. Глеб Иванович вел работу в подпольном студенческом кружке, он непременный участник почти всех студенческих сходок и забастовок. Студенты оценили смелость и решительность своего товарища. Его избирают членом организационного комитета студентов Горного института. В 1900 году Глеб Иванович вступает в члены РСДРП. В течение ряда лет, начиная с 1904 года, он являлся членом Петербургского комитета партии. В партии его кличка была «Кузьмич», в полиции филеры именовали «Горняком». Со студенческих лет Глеб Иванович Бокий — сторонник и сознательный последователь В.И. Ленина. Правда, дважды он не соглашался со своим кумиром, проявляя самостоятельность мышления, принципиально и бескомпромиссно отстаивая свою точку зрения. В феврале-марте 1918 года, когда проходили жаркие споры по поводу Брестского мира с немцами, Бокий поддержал противников Ленина — «левых коммунистов», выступавших против заключения договора. В 1937 году, уже находясь под арестом, Бокий так объяснял свои расхождения с Лениным по данному вопросу: «…я поддался мелкобуржуазным настроениям и вместе с Бухариным и другими левыми коммунистами пошел против Ленина. В силу выработавшихся у меня традиций, я тогда подчинился партийной дисциплине, но переубежден я не был». Вторично трения между Бокием и Лениным возникли по делу о хищениях в Гохране (Государственное хранилище ценностей). В мае 1921 года Ленин получил информацию о хищениях в Гохране и поручил провести расследование Бокию, который в это время работал уже в Москве, в ВЧК. Он постоянно извещал Ленина о ходе ведения дела, о выявленных расхитителях, мерах по исключению подобных фактов впредь. Однажды Ленин, минуя Бокия, обратился к заместителю председателя ВЧК Иосифу Станиславовичу Уншлихту с просьбой сообщить ему о причинах ареста сотрудника Гохрана Якова Савельевича Шелехеса и по возможности рассмотреть вопрос либо об освобождении подследственного до суда на поруки, либо о переводе его из мест заключения ВЧК в Бутырскую тюрьму. Записка Ленина была передана Бокию, который дал следующие разъяснения: «т. Уншлихт, Шелехес Я.С. арестован по делу Гохрана и обвиняется в хищении ценностей. Освобождение до суда, по ходу следствия, не нахожу возможным. Также считаю необходимым содержать его во внутренней тюрьме ВЧК». Об этом он поставил в известность и Ленина, высказав возмущение, что за Шелехеса хлопочут «разные высокопоставленные лица, вплоть до Вас, Владимир Ильич». По мнению Бокия, это отрицательно сказывается на ходе расследования. Ленин эмоционально отчитал Бокия и просил Уншлихта наказать его. Но зампред ВЧК отверг требование Ленина, считая, что нет оснований для выговора. 30 октября 1921 года было завершено слушание дела о Гохране в Военной коллегии Верховного трибунала, и 54 человека, в том числе и Шелехес, приговорены к различным срокам наказания. Яков Шелехес, за которого безуспешно хлопотали братья — видные большевики Иосиф Шелехес-Исаев и Илья Шелехес, был расстрелян. Несколько слов о Я.С. Шелехесе. Бывший владелец ювелирного и часового магазина в Москве, беспартийный, в январе 1918 года был принят на работу в секцию «Главзолото» Горного совета ВСНХ, а с марта 1921 года занял должность оценщика в Гохране. В данном деле наглядно просматривается принципиальность Бокия. На первое место он ставил интересы партии. В первый раз Бокий был арестован в 1901 году на шахте в Кривом Роге, где он был на летней практике. Полтора месяца, с августа по сентябрь, он сидел в тюрьме, затем выпущен под надзор полиции. В феврале 1902 года по делу о подготовке демонстрации арестован и выслан на три года в Восточную Сибирь. Там он работал десятником на строительстве Байкальской железной дороги. Летом в Красноярске его арестовали за отказ выехать к месту ссылки, а осенью того же года в Иркутске — за распространение прокламаций на публичной лекции (по амнистии студентам Бокий был освобожден под надзор полиции, сроком на год). Возвратившись в Петербург (там он служил гидротехником в министерстве земледелия), Бокий участвовал в событиях 9 января 1905 года — был среди участников шествия на Дворцовой площади, затем в боевой дружине на Васильевском острове. В «Малороссийской столовой» украинского землячества в Петербурге (Бокий был его активным деятелем) был создан медицинский пункт для помощи раненым. В апреле Бокий был вновь арестован. После нескольких месяцев тюрьмы Бокий был освобожден. До марта 1917 года Глеб Иванович 12 раз подвергался арестам. Отбывал наказание в ссылках, тюрьмах, сидел в одиночной камере Полтавской крепости. И каждый раз, выходя на свободу, он продолжал подпольную политическую деятельность. Глава втораяПоследствия ареста 1905 года Особое место в жизни Бокия занимает арест в 1905 году. Манифест Николая Второго от 17 октября 1905 года не остановил революционного подъема, начавшегося после расстрела 9 января на Дворцовой площади. Наоборот, назревало вооруженное восстание, и власти прибегли к силовым методам подавления. По инициативе министра внутренних дел П.Н. Дурново, и с согласия царя, в ночь на 6 декабря по всей империи в отношении представителей основных политических партий проводились обыски, изъятия оружия, аресты руководителей и членов боевых дружин. В ту ночь среди задержанных оказался и Глеб Бокий. В ходе следствия охранное отделение доказало, в том числе с помощью «раскаявшихся», т. е, своих негласных помощников из числа арестованных революционеров, что Бокий был одним из руководителей боевой группы Петербургской стороны по подготовке вооруженного восстания, обучал боевиков обращению с оружием. Несколько слов о так называемых «провокаторах» в революционном движении, или, точнее говоря, об агентах политического сыска охранного отделения. 1 марта 1881 года террористы-народовольцы убили императора Александра Второго, после чего началась перестройка в министерстве внутренних дел. Сначала в Петербурге, затем в других крупных губернских городах создавались охранные отделения (так называемая «охранка»), возглавившие политический сыск (розыск), другими словами, борьбу с революционным движением. В соответствии с положением «Об усиленной охране», отделения имели право без ведома прокурора производить аресты и вести следственные мероприятия. Туда на службу принимались дворяне, окончившие военное или юнкерское училище по первому разряду, прослужившие не менее 6 лет, только христианского вероисповедания и незапятнанные морально и политически. В повседневной работе охранные отделения использовали секретных сотрудников (агентов внутреннего наблюдения), которые подбирались из числа членов политических партий. Нередко секретные агенты и выступали в роли «раскаявшихся», другими словами, использовались для сбора доказательств вины арестованных революционеров в ходе следствия и даже в качестве свидетелей в суде. Конечно, политические партии вели борьбу по выявлению и разоблачению тех, кто сотрудничал с охранными отделениями (их называли шпиками, провокаторами), и в некоторых случаях прибегали к их физическому уничтожению. Архивные материалы свидетельствуют, что Бокий тоже принимал активное участие в выявлении и разоблачении источников информации охранного отделения, но не был сторонником их физического устранения. По его мнению, провалы в революционной деятельности — неизбежное зло, и необходимо в связи с этим постоянно совершенствовать методы конспирации. После Октябрьской революции Глеб Иванович не разыскивал таких людей и не мстил им. Но этим» занимались другие чекисты — сотрудники Секретного отдела ВЧК-ОГПУ. Только в 1925 год) и только украинскими чекистами, в том числе и по архивам департамента полиции, тогда еще находившихся в Ленинграде, был раскрыт 2461 провокатор, из них установлены личности 410 человек, а уже из этих людей арестовано 118 человек. 268 человек, среди которых было 30 коммунистов, по неясным причинам не были арестованы. 24 провокатора успели умереть или эмигрировать. Таким образом, 2051 человек к началу 1926 года оставался в розыске. По воспоминаниям Ал. Алтаева, Бокий «…прославился своей выдержкой и «специальностью» — чутьем находить шпиков. Розыски их как на улице, так и в стенах института изумляли его друзей. Глядя на этого моложавого человека, с виду почти мальчика, трудно было поверить в его опытность, знание человеческой психологии, в уменье «по запаху» определять значительность агентов охранки. Он пользовался уважением товарищей за глубокое знание марксистского учения. Он достиг в этой области (разоблачение шпиков) виртуозности и избавил студентов от шпика Пономарева. На сходке добились вынесения приговора Пономареву об исключении его из института». «Не помню точно, — вспоминает Алтаев, — был ли Пономарев исключен Советом профессоров или же должен был, под давлением приговора товарищей, добровольно покинуть Горный. Впоследствии при обысках у студентов не раз с полицейскими присутствовал и Пономарев, помогавший арестовывать своих прежних товарищей». В связи с тем, что ссылки на этого автора будут иметь место и в дальнейшем, биографические сведения приводятся ниже. Ал. Алтаев — псевдоним Ямщиковой (урожденной Рокотовой) Маргариты Владимировны (1872–1959), автора более чем ста произведений, в том числе книг для детей и жизнеописаний художников, композиторов, писателей. Ее отец, Владимир Дмитриевич Рокотов, бывший предводитель дворянства Псковской губернии, получив наследство, еще до реформы 1861 года отпустил крестьян на волю, наделив их землей, а оставшееся состояние потратил на создание общедоступного народного театра. Кроме того пробовал издавать прогрессивную газету «Киевские вести», но обанкротился, служил на выходных ролях в Петербурге, наконец он получил приглашение псковских театральных любителей на должность режиссера в Пскове. Маргарита Владимировна вместе с отцом колесила по России во время театральных гастролей. В книге «Памятные встречи» она писала: «…B восемьдесят шестом году ему судьба немного улыбнулась: он получил место режиссера в любительском кружке и он не только ставил спектакли, но и играл видные роли». Писательница окончила в 1885 году гимназию в Новочеркасске, училась в Петербурге в Рисовальной школе и на Фребелевских педагогических курсах. В 1893 году Маргарита Владимировна вышла замуж за лесничего А. Ямщикова, от этого брака родилась дочь, будущий ее соавтор (псевдоним «Арт. Феличе»). Брак распался, она ушла от мужа и начала зарабатывать своим трудом. В 90-е годы писательница установила связь с революционным подпольем, в начале первой русской революции описала хронику событий 9 января 1905 года, отправив ее в зарубежные газеты. К этим годам относится ее знакомство со студентом Горного института Бокием Глебом Ивановичем. Позже об этом она писала: «Он показался мне еще совсем мальчиком, когда впервые пришел ко мне на квартиру после обструкции, учиненной студентами с целью сорвать экзамены в Горном институте… Он был таким худеньким, молчаливым, скромным». В своей последующей жизни Ал. Алтаев, с перерывами, остается в поле зрения Бокия. Они стали близкими людьми, доверительно делясь своими печалями, успехами, помогали друг другу. Писатель вспоминает: «Прошли годы… На одном из вечеров в студии художника Берштама, я встретилась с Глебом Ивановичем Бокием, связь с которым у меня была потеряна». И немудрено, ведь для Бокия революционная работа чередовалась с арестами, ссылками, пребыванием в тюрьмах. После февральской революции Бокий рекомендовал Ал. Алтаева на работу в газету «Солдатская правда», для выполнения литературной обработки писем солдат, ставилась задача не испортить обработкой язык и характер писем. В июльские дни 1917 года Ал. Алтаев находится на Псковщине, после возвращения в Петроград в сентябре,»… на квартире меня ждало письмо Бокия». И снова работа в редакции газеты «Солдатская правда». После октябрьских событий Маргарита Владимировна переезжает в Москву вместе с советским правительством. О деятельности Бокия она писала: «Бокий встал на защиту революции и был назначен заместителем Урицкого в ЧК… я не удивилась и обрадовалась». Пребывание Бокия на фронтах гражданской войны прервало их общение, которое возобновилось на постоянной основе после его возвращения в Москву и продолжалось вплоть до ареста Глеба Ивановича. Известно, что на квартире Ал. Алтаева собирались выпускники Горного института во главе с Бокием. Возникает вопрос, как стало известно следствию об этих встречах? Ямщикова репрессиям не подвергалась и умерла своей смертью в 1959 году. Касаясь вопроса о конспирации вообще, будет к месту сослаться на теоретика анархизма князя П.А. Кропоткина, который считал, что «русскому революционному движению хорошо и полезно быть связанным с масонством». По его мнению, масоны — прекрасные конспираторы и у них высокая дисциплина. Защитником Бокия на суде в Особом присутствии Санкт-Петербургской судебной палаты был адвокат Зарудный Александр Сергеевич. Его отец — Сергей Иванович — специалист по гражданскому праву, сенатор, принимал участие в подготовке крестьянской (1861) и судебной (1864) реформ. Александр Сергеевич защищал многих арестованных революционеров, в том числе лейтенанта Петра Шмидта, Л.Д. Троцкого во время процесса первого Совета рабочих депутатов 1906 года, являлся одним из защитников ложно обвиненного в убийстве приказчика Бейлиса в 1913 году. В первом составе Временного правительства (март-апрель 1917 года) Зарудный — товарищ (заместитель) министра юстиции А.Ф. Керенского. С 24 июля по 1 сентября того же года был министром юстиции. После Октябрьской революции репрессиям не подвергался, выступал в печати с мемуарами, умер в 1934 году. 3 марта 1926 года генеральный секретарь масонской ложи «Астрея» в Ленинграде Борис Викторович Астромов-Кириченко на допросе в ОГПУ показал: «…из одиночек масонов Великого Востока Франции мне известен Зарудный АС.». Автор книги «Люди и ложи» Нина Берберова, ссылаясь на переписку Керенского, включила Зарудного в список русских масонов XX столетия. В связи с обострением туберкулеза легких, после окончания следствия Бокий был освобожден из-под стражи под залог, который внес его друг доктор Мокиевский, и находился на свободе до суда. Суд над ним и его товарищами, названный «Процессом сорока четырех», состоялся через год после ареста — в декабре 1906 года в Особом присутствии Санкт-Петербургской судебной палаты. Бокий был приговорен к двум с половиной годам заключения в крепости «за участие в сообществе, которое ставит своей целью установление в России социалистического строя». Однако его опять оставили на свободе по болезни, но он не столько лечился, сколько продолжал подпольную политическую деятельность (руководил партийной организацией на Охте и Пороховых, работал в военной организации РСДРП), в июле 1907 года после ареста социал-демократов — депутатов Государственной думы бежал в Полтавскую губернию, где вновь оказался под стражей и был отправлен в Полтавскую крепость для отбытия наказания. Бокий отбывал свой срок в суровых условиях, как «крепостной» заключенный. Сохранилось несколько писем, отправленных им из тюрьмы адвокату Зарудному. Он писал: «…сидеть здесь неважно, как «крепостной» не имею никаких льгот, в передачах могу получать только чай и сахар». Более всего Бокий переживал, что лишен личных свиданий («только через решетку»), и делал такой вывод: «…режим здесь бессмысленнодикий». Он страшно скучал по человеческому общению и был рад беседам даже с начальником крепости. В одном из писем Бокий сообщает адвокату, что у него появилась возможность возвратиться в Питер, и с тревогой спрашивает, законно ли накладывание «предохранительных связок» (кандалов и наручников) на отправляемого по этапу. Туберкулез легких обострился, и Бокий был помещен в больницу, но в одиночную палату. В мае 1908 года он находился уже в Санкт-Петербурге, в «Крестах», откуда в июне 1909 года вышел на свободу. В Полтавской крепости Бокий ощущал постоянную поддержку жены, Софьи Александровны Доллер. Она осведомлялась о его здоровье, поддерживала с ним переписку, выполняла его просьбы. Сохранились два письма Софьи Александровны, отправленные защитнику Бокия — упоминавшемуся Зарудному. 8 марта 1908 года она сообщала адвокату, что Глеб Иванович будет из Полтавы переведен в Санкт-Петербург, в «Кресты»: «Вы просили, чтобы я известила Вас о результатах — я это и делаю». А 15 мая того же года она писала: «Глеб Иванович очень просил, чтобы Вы были любезны справиться в законах о сроках сидения, Арестован он 19 июля 1907 года. Сидел все время в одиночке, исключая 11 дней этапа и 10 дней в общей камере пересыльной тюрьмы. Быть может, Вы будете любезны и зайдете к нему или напишете. Сидит он во II корпусе, камера 874. С. Доллер, В.0.11 линия, д. 14, кв. 19». Изоляция, да еще в одиночной камере, не проходит бесследно и оказывает негативное воздействие на здоровье и психику человека. Об этом свидетельствуют те, кто, как и Бокий, сидели в одиночной камере длительное время. Так, В.К. Воробьев — революционер, арестованный в декабре 1905 года, не один день просидевший в одиночной камере в «Крестах», пишет: «…тишина доводит до тоски, до мрачного отчаяния, чувствуешь себя нравственно разбитым и надломленным, ведет к расстройству нервов, бессоннице» (см. его книгу «Воспоминания»). Чтобы лучше понять те изменения, которые произошли с Бокием после тюрьмы, обратимся к книге «Плен в своем отечестве» Льва Разгона. Будущий писатель работал в Спецотделе ОГПУ под руководством Бокия и был женат на его дочери. «Глеб Иванович не принимал участия в застольном шумстве, но с удовольствием прислушивался к нему и никого не стеснял. Сидел, пил вино или что-нибудь покрепче и курил одну за одной сигареты, которые он тут же скручивал из какого-то ароматного табака и желтой турецкой бумаги. Глеб Иванович… никогда не вел аскетической жизни. Но зато имел свои «странности». Никогда никому не пожимал руки, отказывался от всех привилегий своего положения: дачи, курортов и пр. Вместе с группой своих сотрудников арендовал дачу под Москвой в Кучино и на лето снимал у какого-то турка деревенский дом в Махинджаури под Батумом. Жил с женой и старшей дочерью в крошечной трехкомнатной квартире, родные и знакомые даже не могли подумать о том, чтобы воспользоваться для своих надобностей его казенной машиной. Зимой и легом ходил в плаще и мятой фуражке, и даже в дождь и снег на его открытом «паккарде» никогда не натягивался верх. Его суждения о людях были категоричны и основывались на каких-то деталях, для него решающих…» Уже упоминавшийся выше писатель АлАлтаев вспоминает, что Глеб увлекался простотою привычек и самодеятельностью в быту, пропагандируемой романом «Робинзон Крузо». Он ходил в старой холодной шинели и в мягких рубашках и блузах, как в старые студенческие годы. В углу его номера помещался стол с сапожными инструментами. Он сам починял свои сапоги, чинил башмачонки детям и твердил, что стыдно искать для починки обуви сапожника, когда можно легко обслуживать свою семью самому, нужно лишь под рукою иметь резину, а достать ее можно без затруднения, так как в учреждениях есть старые автомобильные шины, вполне пригодные для подошвы. Позднее он узнал отрицательную сторону такой починки и теперь уже каждого отговаривал от резиновых подошв. Глава третьяГлеб Иванович Бокий и семья Софья Александровна Доллер — дочь обрусевшего француза Доллера и участницы движения народовольцев Шехтер. Бокий женился на Софье Александровне в июле 1905 года. Спустя 15 лет они расстались. Татьяна Алексеева и Николай Матвеев по данному поводу высказывали такую точку зрения (см. их книгу «Доверено защищать революцию»): «Не будет поставлено нам в упрек повторение истины: жизнь сложна. В 1919 году Глеб Иванович Бокий был Один. С Софьей Александровной Доллер они расстались после стольких лет сложной, но общей жизни. Отношения двоих близких людей — их тайна». После длительного перерыва Ал. Алтаев, встретившись с Бокием, пишет: «В первое же посещение он в разговоре нарисовал свой новый, уже установившийся определенный образ. Это был теперь не прежний задорный мальчик, а отец двух девочек, женатый на дочери известной политической ссыльной, встреченной им в Сибири, Софье Александровне Доллер, красивой, живой, тяготевшей к эсерству курсистке. Мы виделись редко; он был слишком занят. Впрочем, я бывала иногда у него в номере «Националя», видела его нескладную, неуютную жизнь занятого человека и двух детей, связанных нежной трогательной любовью друг к другу, причем старшая заменяла маленькой мать. Жена Бокия обычно была занята своими делами, кроме того, она слишком любила удовольствия жизни. Глеб Бокий очень любил детей и животных. Он был нежным отцом, особенно же любил свою старшую дочь Леночку. Помню ее маленькой восьмилетней девочкой, такой же красивой, и такой же упрямой, как отец, и с таким же любящим, доступным жалости ко всему слабому сердцем. Помню, как заботилась она о сестренке, маленькой Оксане, которой тогда было не больше двух-трех лет. Впоследствии, когда сестра тяжело болела, Леночка самоотверженно ухаживала за ней. Бокий, сильно привязанный к Леночке, не расставался с ней и во время работы. Она ему помогала. Он научил ее писать на машинке, и она выстукивала пропуска, мелкие распоряжения, а попутно слушала доклады и разборы разных дел, мнения об арестованных, проекты и решения. Она имела свое понятие об отношениях отца к тому или иному товарищу; от нее не укрывалась ни одна неприятность, ни одна трагедия, происходившая при свидании отца с родственниками арестованных. С детских лет, постигая по-своему психологию судей ЧЕКА и обвиняемых, девочка выросла волчонком, недоверчивым и замкнутым. Умная не по возрасту, она, в сущности, была лишена радости детства, ребяческой беззаботности». Софья Александровна вышла замуж за Ивана Михайловича Москвина. С ней осталась младшая дочь Оксана. Лена же осталась с отцом. В 1937 году, когда были арестованы Бокий и Москвин, Софья Александровна и дети тоже были подвергнуты аресту. Глеб Иванович Бокий вторично гражданским браком женился на Добряковой Елене Алексеевне (1909–1956). От этого брака в 1936 году родилась дочь Алла. Внук Бокия Глеб Бокий родился в 1970 году, он был удачливым бизнесменом. Убит в 1999 году. Глава четвертаяРеволюционная деятельность до Октября 1917 года Летом 1909 года Глеб Иванович Бокий вышел на свободу и сразу же включился в подпольную революционную деятельность (легально он работал гидротехником в министерстве земледелия). Годы, проведенные в крепости, не сломили Глеба Ивановича, хотя впереди у него новые аресты и ссылки. Он продолжает оставаться одним из руководителей Объединенного комитета, координирующего деятельность большевистских и других демократических организаций высших учебных заведений столицы. Вот как оценивал деятельность Бокия в годы реакции старый большевик Василий Михайлович Бажанов: «Огромную роль сыграл Г.И. Бокий, направляя работу Москвина и некоторых других. Без его руководства, инструктирования, без его участия в работе, вероятно, многие из нас не прошли бы необходимой школы, совсем не втянулись бы в работу или скоро выдохлись бы». Умелый организатор, страстный пропагандист Бокий активно участвует в работе большевистской «Правды» вплоть до Октября 1917 года. Когда началась Первая мировая война, Бокий безоговорочно принял ленинскую оценку войны. В это трудное для партии время остро стояла задача возрождения всероссийского центра, руководящего работой. В связи с этим и было создано Русское бюро ЦК РСДРП(б), членом которого стал в 1916 году Глеб Иванович. В апреле 1916 года Бокий вновь был арестован в связи с ликвидацией «Студенческого социал-демократического комитета. При обыске, по данным директора департамента полиции: «…У Бокия Г.И., студента Горного института, найдено: переписка, расписка Владимира Орлова в получении от Г.И. Бокия кружка № 2 с деньгами и оставшейся в столовой». А осенью 1916 года последовал его новый, двенадцатый арест. В декабре 1916 года был вновь освобожден, принял участие в Февральской революции. В апреле 1917 года Глеба Ивановича избрали секретарем Петербургского комитета РСДРП(б) и членом его исполнительного комитета, который располагался в особняке Кшесинской. О том, в каких условиях и как работал Бокий в то время, рассказывает Маргарита Ямщикова: «..Бот он, дворец Кшесинской, облицованный эмалированными глянцевитыми кирпичиками, какие мы привыкли видеть на молочных лавках Чичкина». Особняк Кшесинской принадлежал до Февральской революции 1917 года балерине Матильде Феликсовне Кшесинской, фаворитке императора Николая II. В марте-июле 1917 года здесь помещался ЦК и Петербургский комитет РСДРП(б). В 1957 году в здании разместился Музей Октябрьской революции (ныне Государственный музей политической истории России). Мраморная лестница с пятнами от пролитых чернил. «Я вхожу в большую комнату со столами, заваленными папками. На одном из столов, в стороне, таз с водой; 2 женщины моют типографский шрифт. За другим столом Глеб что-то записываег в книгу, разговаривая с человеком, по виду рабочим. Как я потом узнала, Бокий выписывал ему партийный билет. Женщины у таза оказались: одна — жена старого большевика Нина Августовна Подвойская, сама тоже член партии, молчаливая, деловая и в тоже время приветливая той простой приветливостью, которая встречается у некоторых школьных учительниц, а другая — молчаливая курсистка, имя которой я забыла». «Мне никогда не забыть той картины, которая предстала перед моими глазами — пишет Ямщикова. — Тесная комната была завалена газетами, в ней не оказалось и намека на аккуратность, неукоснительно поддерживавшейся Глебом во дворце Кшесинской. Народу набилась полная комната. Беспрестанно двигались взад и вперед солдаты за мандатами, приходили и рабочие, и все куда-то торопились. Я спросила Глеба Ивановича. Его заместитель указал на угол. Там, к своему удивлению, я увидела на каких-то досках от ящика распростертое тело Глеба. Лицо было небритое, бледное до прозрачности, глаза крепко зажмурены. Он спал мертвым сном. Я поняла все и ушла, не проронив ни слова…» 24 апреля 1917 года в актовом зале Женского медицинского института начала работу седьмая (апрельская) Всероссийская конференция РСДРП(б). Ее делегатом был Бокий. Конференция одобрила курс на социалистическую революцию, провозглашенный в Апрельских тезисах Ленина. Глеб Иванович присутствовал также на шестом съезде партии и историческом заседании ЦК 18 октября. На этом заседании Бокий выступил от Петербургского комитета большевиков с сообщением о подготовке районных организаций к вооруженному восстанию. Глеб Иванович вошел в состав Военно-революционного комитета. Партийная работа Глеба Ивановича Бокия закончилась 10 марта 1918 года, когда он был назначен заместителем председателя Петроградской чрезвычайной комиссии (ПЧК). Глава пятаяРеволюционер становится чекистом В марте 1918 года столица переехала из Петрограда в Москву, вместе с правительством туда выбыла и Всероссийская чрезвычайная комиссия (ВЧК). В Петрограде же сформировалась своя Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией при Петроградском совете рабочих и солдатских депутатов (ПЧК) во главе с председателем. Исполнительный орган комиссии получил название — Президиум. Комиссия разместилась на Гороховой, 2, где до этого функционировала ВЧК. На пост первого председателя ПЧК был рекомендован Моисей Соломонович Урицкий, а его заместителем стал Глеб Иванович Бокий — «так приказала партия». Что же являлось основанием для направления Бокия на работу в Чрезвычайную комиссию?.. Если во время подготовки и проведения вооруженного восстания в октябре 1917 года партия доверила Бокию стать членом Военно-революционного комитета (а комитет, как известно, до создания ВЧК и занимался подавлением контрреволюции и борьбой со спекуляцией и саботажем), то, вроде бы, закономерен переход его, Бокия, в структуры ПЧК. Тем более, что, еще будучи секретарем Петроградского комитета РСДРП(б), он был инициатором создания отряда по оказанию помощи чекистам. Высокой партийной должности, к которой Бокий тяготел, он был лишен и стал лишь заместителем председателя ПЧК. Сомнению не подлежит, что росле Октябрьской революции при назначении на руководящие посты предпочтение отдавалось лицам, возвратившимся из эмиграции. Другими словами, «западники» захватили власть после октября 1917 года, а тех, кто был на месте, внутри страны, они старались превратить в «статистов», исполнителей порой грязной работы. Искусством управления государством «западники» не владели, к тому же, длительное время находясь в эмиграции, были оторваны от действительности. Их теория стала проверяться на экспериментах. Революционер, «сгорающий тихим, иногда почти невидимым огнем», Бокий приступил к выполнению очередного задания партии, все еще веря, что «освещает путь в будущее». То, что Бокий подвергался арестам 12 раз, не вызывало уважения с его стороны к политическому сыску, т. е. охранному отделению, где он, вероятнее всего, столкнулся с негуманным обращением. Затаил ли он обиду, нашло ли это отражение в его деятельности в ЧК? С полной уверенностью, на основании архивных данных, можно сказать: Бокий был незлопамятным и нежестоким человеком. Бокий участвовал в разработке и создании структуры комиссии, занимался хозяйственными вопросами, разборами конфликтных ситуаций среди сотрудников. Он был объективен и на своем месте помог некоторым людям восстановить справедливость. Разобравшись в деле снятого с поста председателя Гатчинской ЧК Серова, Бокий добился его восстановления в должности. Еще один пример из деятельности Бокия того времени, приведенный историком В. Барановым в статье «Все ли дозволено Юпитеру». Оказывается, Бокий по просьбе Горького и вместе с ним боролся за спасение от гибели великого князя Гавриила Константиновича. И происходило это сразу после кровавого дня 17 июля 1918 года — трагедии в доме Ипатьева в Екатеринбурге, когда была расстреляна царская семья. С помощью Бокия царского троюродного брата удалось извлечь из заточения. А произошло это так. Когда великий князь Гавриил Константинович был арестован, его жена пошла на прием к Урицкому, тот отказался освободить князя и заявил, что Гавриил Константинович арестован «за то, что он Романов. За то, что Романовы 300 лет грабили, убивали и насиловали народ, за то, что я ненавижу всех Романовых, ненавижу всю буржуазию и вычеркиваю их одним росчерком пера… Я презираю их, как только возможно. Теперь наступил наш час, и мы вам мстим, и жестоко!» После убийства Урицкого, Бокий, став председателем ПЧК, разрешил перевести Романова в частную клинику, откуда вскоре ему было разрешено переехать на квартиру писателя Максима Горького. Потом Гавриил Константинович и его жена получили разрешение на выезд в Финляндию. О расстреле великих князей, находившихся в Петрограде, имеется такая информация. «В ночь с 27 на 28 января в Петропавловской крепости по приговору Чрезвычайной комиссии расстреляны: великие князья — Павел Александрович, Дмитрий Константинович, Георгий Михайлович и Николай Михайлович. Вечером 27 января около 6 часов все они были доставлены на Гороховую, 2, где некоторое время находились в одном помещении. Там с них был снят допрос, подробности неизвестны. Есть серьезные основания предполагать, что допрос происходил в весьма варварской форме и было применено физическое воздействие. В последнее время великие князья чувствовали себя достаточно крепко в физическом отношении, между тем в крепость их привезли в полуобморочном состоянии. По прибытии в крепость великих князей выносили поодиночке из автомобиля и затем расстреливали. На ногах имел силы держаться великий князь Николай Михайлович, остальные расстреляны в лежачем положении. Расстрел производила местная воинская часть. Похоронены они на месте расстрела» (материалы любезно предоставил доцент РГПУ им. Герцена А.В. Смолин, который, находясь в США, получил их в архиве Стэнфордского института). И в заключение приведем версию расстрела великих князей из книги Ф.И. Шаляпина «Маска и душа». Он пишет: «Горький, который в то время, как я уже отмечал, очень горячо занимался краснокрестной работой, видимо, очень тяготился тем, что в тюрьме с опасностью для жизни сидят великие князья. Среди них был известный историк великий князь Николай Михайлович и Павел Александрович. Старания Горького в Петербурге в пользу великих князей, по-видимому, не были успешными, и вот Алексей Максимович предпринимает поездку в Москву к самому Ленину. Он убеждает Ленина освободить великих князей и в этом преуспевает. Горький, радостно возбужденный, едет в Петербург с бумагой. И на вокзале из газет узнает об их расстреле! Какой-то московский чекист по телефону сообщил о милости Ленина в Петербург, и петербургские чекисты поспешили ночью расстрелять людей, которых уже утром ждало освобождение… Горький буквально заболел от ужаса». Указание ПЧК о расстреле великих князей дал Зиновьев. Примечателен еще такой факт. 19 мая 1918 года «Петроградская правда» поместила воззвание некоего «Главного штаба народной расправы». Содержание этого листка сводилось к призывам «убивать большевиков и жидов». После этого были арестованы 42 человека, ордера на обыск и арест которых утвердил председатель ПЧК Урицкий. Вскоре 36 арестованных были освобождены. При этом 25 из них вышли на свободу по постановлениям, подписанным Бокием (дело о «Главном штабе народной расправы» подробно описано мною в книге «Питерские прокураторы»). Он все-таки оставался лишь «вечно вторым» — заместителем — и не принимал в то время участия в решении глобальных вопросов, в том числе и в кадровой политике. Когда Бокий приступил к исполнению обязанностей председателя ПЧК, по его совету Петроградский комитет партии рекомендовал на работу в комиссию Н.К. Антипова, А.Н. Сергеева, В.А. Васильева и Е.Д. Стасову. Все были введены в Президиум ПЧК. Николай Кириллович Антипов был назначен начальником отдела по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией, после отъезда Бокия из Петрограда он становится заместителем председателя ПЧК, потом председателем этой комиссии. С 1919 года Антипов на руководящей партийной и советской работе. Анатолий Николаевич Сергеев (Комаров) возглавил иногородний отдел ПЧК, с 1920 года — на различных партийных и государственных должностях в Петрограде и других городах СССР. Более подробные сведения есть о Василии Александровиче Васильеве. В автобиографии он так описывает начало своей политической деятельности: «Революционная работа захватила меня в 1905 году. Участие в манифестации, во время которой я получил удар нагайкой по правой руке, а также потеря отца сильно подействовали на меня, и я стал искать способы организованной революционной борьбы с буржуазией». С его отцом произошло вот что: «Во время манифестации 9 января 1905 года отец мой был избит жандармами и вскоре умер». До высылки из Петрограда в 1915 году Васильев дважды подвергался арестам за распространение нелегальной литературы и прокламаций, участие в забастовках и демонстрациях. Он не прекращал политической деятельности и на Украине, во время ссылки. Возвратился в Петроград после Октябрьской революции и активно включился в работу. Будучи командиром красногвардейского отряда, он в одном из боев с белогвардейцами получил ранение. В сентябре 1918 года Петроградский комитет партии направляет. Васильева на работу в ПЧК. Так он стал членом Президиума, занимался проведением красного террора. В начале 1919 года по рекомендации Ф.Э. Дзержинского Васильев назначается начальником активной части Особого отдела ВЧК в Москве. Васильев участвовал во многих чекистских мероприятиях, в том числе и ликвидации заговора «Национального центра». Но в этом же году он вновь возвращается в Петроград как член группы первого заместителя начальника Особого отдела ВЧК Ивана Павлуновского по организации отпора армии Юденича и подавления восстания на форте Красная Горка. Затем остается в родном городе в распоряжении Петроградского комитета партии, который поручает ему реорганизацию государственного контроля рабоче-крестьянской инспекции. В 1923 году Васильев демобилизуется, и его дальнейшая работа проходит в народном хозяйстве: директор Сестрорецкого завода, института «Механобр», «Красного треугольника» и др. В феврале 1928 года в Ленинградскую контрольную комиссию ВКП(б) поступает заявление на Васильева о том, что он «является одним из крупных фракционеров, организатором оппозиции, ведет активную фракционную работу, его квартиру посещали Зиновьев и Троцкий». В результате проверки выяснилось, что Васильев «никогда к оппозиции не принадлежал». Рекомендации для вступления в партию Васильеву давали Б.Д. Стасова и Г.И. Бокий, под руководством которого он некоторое время работал в ПЧК. Василий Александрович Васильев умер в Ленинграде в 1970 году. Глеб Иванович Бокий был образованным человеком (хотя Горный институт он так и не смог окончить — частые аресты не способствовали учебному процессу). Достаточно сказать, что он неплохо разбирался в искусстве и литературе. Еще одна выдержка из книги Льва Разгона: «Мы знали, — рассказывает Разгон, — что Глеб Иванович был не только знаком, но и дружил с Шаляпиным, который в своих воспоминаниях «Маска и душа» так отзывался о Бокии: «Хотя о нем ходили и ходят легенды как о кровавом садисте, — я утверждаю, что это — ложь, что Глеб Иванович один из самых милых, обаятельных людей, которых я встречал… я дружил с ним и рад, что у меня в жизни была такая дружба»». Нет оснований не верить Л. Разгону, которому Бокий мог много рассказывать о Шаляпине, но в книге «Маска и душа» имеется только один эпизод, связанный с Бокием. Вот он. Шаляпин пишет: «Вообще же я мало встречал так называемых поклонников моего таланта среди правителей… за исключением одного случая, о котором я хочу рассказать, потому что этот случай раздвоил мои представления о том, что такое чекист. Однажды ко мне в уборную принесли кем-то присланную корзину с вином и фруктами, а потом пришел в уборную и сам автор любезного подношения. Одетый в черную блузу, человек этот был темноволосый, худой, с впалой грудью. Цвет лица у него был и темный, и бледноватый, и зелено-землистый. Глаза-маслины были явно воспалены. А голос у него был приятный, мягкий; в движениях всей фигуры было нечто добродушно-доверчивое. Я сразу понял, что мой посетитель туберкулезник. С ним была маленькая девочка, его дочка. Он назвал себя. Это был Бокий, известный начальник Петербургского ЧК, о которой не слышал ничего, что вязалось бы с внешностью и манерами этого человека… Но совсем откровенно должен сказать, что Бокий оставил во мне прекрасное впечатление, особенно подчеркнутое отеческой его лаской к девочке» (это была старшая дочь — Лена). О многом говорит такой эпизод, имевший место в период красного террора. В числе заложников находился банкир Захарий Петрович Жданов. Его жена предпринимала попытки для облегчения участи мужа, появились личности, пообещавшие освободить банкира за крупную взятку, однако вскоре от своего обещания отказались, когда выяснилось, что решение вопроса зависело от Бокия, который пользовался репутацией неподкупного человека. По воспоминаниям Ал. Алтаева, Бокий жесток не был и, если взял на себя тяжелую обязанность защиты революции, то только потому, что чувствовал себя способным выполнить эту трудную и важную работу. Недаром он так высоко ценил и глубоко любил Дзержинского, этого «рыцаря Революции», смерть которого он воспринял как личное горе. Дочь Бокия рассказывала, что видела отца плачущим еще только один раз, когда скончался Владимир Ильич. Очевидно, работы у Глеба хватало. Она так измотала его, что от него осталась только тень. Он как-то весь стаял, и на бледном лице со впалыми щеками лихорадочно горели ставшие неестественно огромными черные «южные» глаза. Еще одна близкая знакомая Бокия тоже писательница, Мария Абаза, характеризует их отношения так»… Несмотря на то, что революция поставила героя романа и автора по разные стороны баррикад и разъединила их, несмотря на любовь, навсегда, для автора герой — личность громадная, сложная, непонятная преданностью делу, которое называется революцией». Здесь необходимо вспомнить первого руководителя ВЧК. Дзержинский Феликс Эдмундович, из мелкопоместных дворян, римско-католического вероисповедания. Ушел из виленской мужской гимназии на последнем году обучения. В автобиографии указал: «…за верой должны следовать дела и надо быть ближе к массе и самому с ней учиться». Став в 19 лет профессиональным революционером, 6 раз был арестован, из них 3 раза по доносу провокаторов (двое предателей, пекарь Ставинский и краснодеревщик Сеткович, после разоблачения были ликвидированы). Неизвестно, участвовал ли в этом Дзержинский, бывший тогда председателем следственной комиссии Главного правления Социал-демократии Королевства Польского и Литвы. Жена Дзержинского — Софья Сигизмундовна (в девичестве Мушкат) в 1910 году была арестована. В заключении родила, сына Яна, сослана в Сибирь, откуда бежала за границу. С мужем встретилась только после революции, в 1918 году. После Октября Дзержинский возглавил по предложению Ленина ВЧК, в 1921 году — наркомат путей сообщения. По его предложению в январе 1920 года был принят декрет об отмене сметной казни, велась борьба с беспризорностью и голодом. В апреле 1921 года Дзержинский в телеграмме председателю Тамбовской губЧК потребовал освободить занятый особым отделом отремонтированный дом и передать его детской больнице. Бывший чекист Тихонов Дмитрий Николаевич, долго служивший в охране Сталина, рассказал мне такой факт. В 1951 году вдова Дзержинского Софья Сигизмундовна пришла в бюро пропусков МГБ СССР для продления пропуска в клуб министерства. Тогда же она пригласила сотрудника бюро пропусков Тимофеева к себе домой на чай в ближайшее воскресенье. Он согласился, но доложил своему начальнику, который его обругал и запретил ходить. В понедельник Софья Сигизмундовна пришла в бюро пропусков, чтобы получить документ. Встретив Тимофеева, она сказала ему, что Феликс Эдмундович, если давал обещание, обязательно его выполнял. До 30 августа 1918 года роль Бокия в деятельности ПЧК особо не просматривается, за исключением, может быть, участия в качестве заместителя председателя в Военно-революционном комитете с широкими полномочиями, созданном по решению президиума Исполкома Союза коммун северных областей (СКСО). Причиной появления этого комитета послужило убийство комиссара по печати Володарского и германского посла Мирбаха в Москве, а также мятеж чешских военнопленных и появление Восточного фронта. Однако никаких документов за подписью Бокия за июль — август 1918 года мною в архиве не обнаружено. Теперь о месте Бокия в начальный период красного террора в Петрограде. 30 августа 1918 года Урицкого застрелил бывший юнкер Леонид Канегиссер, и Бокий приступил к исполнению обязанностей председателя ПЧК сроком до 8 октября того же года. Прошло чуть больше часа после выстрела, оборвавшего жизнь Урицкого, как во все концы Союза коммун северных областей посыпались телеграммы от имени президиума Петроградского Совета за подписью его председателя Зиновьева. В них утверждалось, что «это новое покушение буржуазии и ее прислужников», главным образом «англо-французов», а «допрашивавшие товарищи приходят к убеждению, что он (убийца. — В. Б) из правых эсеров». Президиум Петроградского Совета предписывал: «Немедленно привести все силы в боевую готовность… организовать повальные обыски, аресты среди буржуазии, офицерства… студенчества и чиновничества., обыскать и арестовать всех буржуа, англичан и французов…» Постановление о красном терроре появилось в печати 5 сентября, а расстрелы в Петрограде начались уже 2 сентября. Выполнять эти решения должна была ПЧК во главе с Бокием. 6 сентября «Петроградская правда» за подписью Бокия опубликовала такое сообщение: «…правые эсеры убили Урицкого и тяжело ранили т. Ленина. В ответ на это ВЧК (не ПЧК! — В. Б.) решила расстрелять целый ряд контрреволюционеров, которые и без того давно уже заслужили смертную казнь. Расстреляно всего 512 контрреволюционеров и белогвардейцев, из та 10 правых эсеров… Мы заявляем, что, если правыми эсерами и белогвардейцами будет убит еще хоть один из советских работников, ниже перечисленные заложники будут расстреляны». Среди заложников были великие князья, бывшие министры правительства Керенского, представители имущих слоев, генералы и офицеры. Необходимо остановиться на. роли Зиновьева в жизни Бокия. Неприязненные отношения между Бокием и Зиновьевым сложились давно. Как известно, в октябре 1917 года Зиновьев вместе с Каменевым выступил против решения партии о вооруженном восстании. Он пробовал заручиться поддержкой Петроградского комитета РСДРП(б), но не тут-то было! ПК во главе с Бокием дал ему решительный отпор. С отъездом правительства в Москву вся власть в бывшей столице возлагалась на бюро ЦК РКП(б) по Петрограду и на Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. Первым лицом здесь оставался Григорий Евсеевич Зиновьев. Он начал с того, что вывел Бокия из состава руководящих партийных органов и из Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, до поры до времени согласившись оставить его заместителем председателя ПЧК. В 1918–1926 годах Зиновьев обладал в Петрограде-Ленинграде практически неограниченной властью и во что бы то ни стало пытался распространить ее на весь российский Северо-Запад. Начало было положено на I съезде Советов Северных губерний. Он состоялся 26–29 апреля 1918 года в Петрограде и принял решение о создании Союза коммун северных областей (СКСО), куда вошли Архангельская, Вологодская, Новгородская, Олонецкая, Петроградская и Псковская губернии с общей численностью населения около 9 млн. человек. Председателем Исполкома СКСО был избран Зиновьев. Этот искусственно созданный Союз просуществовал до 24 февраля 1919 года. На III съезде Советов СКСО было принято такое решение: «…для настоящего момента является рациональным ликвидировать СКСО, связав входящие в него губернии непосредственно с Москвой». При Зиновьеве сменились девять секретарей Петроградского комитета партии, одиннадцать начальников губернской ЧК; только за 1919 год побывали на посту руководителя городской милиции восемь человек. Чехарда с назначениями не была случайной: Зиновьев, как и любой диктатор, старался подбирать в свою когорту безгранично преданных людей, а Бокий сюда никак не вписывался. В завершение приводим мнение о Зиновьеве одного из старых революционеров — Федора Раскольникова. «После Октябрьской революции Ленин простил Зиновьева и Каменева за «штрейкбрехерство» и не только сохранил Зиновьева и Каменева в партии, но и посадил обоих, как бояр, на «кормление»: Каменева — в московскую, а Зиновьева — в Петроградскую вотчину…» Раскольников характеризует Зиновьева еще и так: «Зиновьев не отличался личной отвагой и, как все трусливые люди, в панике хватался за орудие террора…» В журнале «Известия ЦК КПСС» № 5 за 1989 год о нем помещены также сведения: «Григорий Евсеньевич Зиновьев родился в 1883 году в Елизоветграде Херсонской губернии в мелкобуржуазной семье. Отец — Радомысльский содержал мелкую молочную ферму, мать — домохозяйка. Революционную деятельность Г.Е. Зиновьев начал во время учебы в гимназии. В 1901 году он вступил в РСДРП, в состав Политбюро ЦК входил в 1919–1926 годах, тогда же занимает пост председателя исполкома Коминтерна. В годы эмиграции (1908–1917) Г.Е. Зиновьев является одним из ближайших сотрудников и помощников В.И. Ленина too руководству партией. Он вошел в ЦК РСДРП в 1907 году, вошел в состав Большевистского центра (1907–1910), входит в редакцию важнейших партийных легальных и нелегальных газет и журналов («Пролетариат», «Социал-Демократ», «Рабочая газета», «Звезда», «Правда» и др.), является автором многих официальных партийных документов, статей, брошюр, книг по проблемам теории, политики, тактики партии и международного коммунистического движения. Политической деятельности Зиновьева были свойственны и крупные ошибки. Как известно, в октябре 1917 года он вместе с Л.Б. Каменевым выступал против решения ЦК РСДРП(б) о вооруженном восстании. В 1925 году Зиновьев один из организаторов так называемой «новой оппозиции». Трижды (в 1927, 1932 и 1934 годах) исключался из партии за фракционную деятельность. Высылался из Москвы. В 1934 по сфальсифицированному обвинению Г.Е. Зиновьев был арестован, в 1936 году осужден и расстрелян. В 1988 году все обвинения по судебной линии с Г.Е. Зиновьева были сняты». Окончательный разрыв Бокия с Зиновьевым произошел в начале красного террора. Об этом подробно и красочно рассказано Т. Алексеевой и Н. Матвеевым в книге «Доверено защищать революцию». Вот что произошло. «В середине сентября на заседании коллегии (авторы ошибаются, в Петрограде был Президиум. — В. Б.) Петроградской ЧК выступил. Зиновьев и возбужденно потребовал немедленно вооружить всех рабочих с предоставлением им права самосуда. Напирая на классовое чутье, он призвал к расправе над «контрой» прямо на улицах, без суда и следствия… — Знает ли товарищ Зиновьев, к чему приведет такое, с позволения сказать, «правосудие»? — начал он (Бокий. — В. В.). — Это приведет к бойне! Начнется бесчинство. После Бокия в таком же духе выступили Стасова, Антипов, другие члены коллегии…». Далее авторы пишут, что Зиновьев стал предпринимать энергичные меры для снятия Бокия с поста председателя ПЧК. По словам Стасовой, «Глеб Иванович догадывался, чем это вызвано, но не мог поверить, взять в толк, что партийный товарищ станет использовать свою должность для сведения личных счетов». В то время Елена Дмитриевна Стасова, член президиума ПЧК, пыталась помочь Бокию и просила Я.М. Свердлова перевести его на работу в Москву. Существует и другая версия ухода Бокия из ПЧК, изложенная петербургским историком Евгением Шошковым: «Бокию принадлежала блестящая идея выкачивания денег из заложников. Не хочешь сидеть за решеткой — плати, и ты на свободе. Это золотое в прямом смысле слова правило председатель Петроградской ЧК применял к своим особо богатым клиентам. Заложников арестовывали тайно, то есть, попросту говоря, похищали, затем держали на конспиративных квартирах и после получения выкупа переправляли через финскую границу — все честно. Правда, огромные деньги не значились ни в одной ведомости, ни в одном приходном ордере. Об астрономических суммах, получаемых таким образом, правительство узнало из донесения пламенной большевички В.Н. Лковлевой — заместителя Бокия. Следствие, проведенное по прямому указанию Ленина, установило причастность к тайной операции верхушки ЧК во главе с «железным Феликсом». Впрочем, раздувать огонь не стали, и Бокий с подельниками отделался легким испугом — его всего лишь временно отстранили от занимаемой должности». 10 октября 1918 года Глеб Иванович находился уже в столице. Бокия сменила на посту председателя ПЧК Варвара Николаевна Яковлева, в июле 18-го назначенная зампредом ВЧК и находившаяся в Питере в качестве представителя центра (входила в Президиум ПЧК). Глава шестаяОтрезок жизни от Петрограда до Москвы Итак, 10 октября 1918 года Бокий из Петрограда приехал в Москву, где был назначен членом Коллегии НКВД республики, но долго не задержался. Рекомендация Е.Д. Стасовой не оказала соответствующего влияния на председателя ВЦИК Я.М. Свердлова, из его рук Бокий получил мандат агента ЦК партии и отправился в оккупированную немцами Белоруссию «для ознакомления с постановкой и ведением нелегальной работы», взяв с собой дочь Лену для «конспирации». Глеб Иванович опять в подполье, его жизни угрожает теперь не ссылка или тюрьма, а смерть. Но он занимается, не только ревизией, но и укреплением позиций большевиков, принимает участие в создании Совета рабочих депутатов Белоруссии. В конце ноября 1918 года Бокий возвратился в Москву из освобожденной Белоруссии, однако в столице он никакого поста вновь не получил. Он едет на Восточный фронт, где в мае 1919 года по распоряжению председателя Реввоенсовета Троцкого, без предварительного согласования с Управлением особого отдела ВЧК, назначается начальником Особого отдела фронта, с подчинением ему всех губернских ЧК в зоне боевых действий. Дзержинский согласился с назначением Бокия. Этот факт недавно обнародовал историк органов госбезопасности генерал-лейтенант Александр Зданович. С сентября 1919 года после преобразования Южной группы войск Восточного фронта в Туркестанский фронт Бокий возглавляет Особый отдел нового фронта. Военные действия Туркестанского фронта сочетались с советизацией края. Происходила ломка сложившихся веками традиций, обычаев, что приводило к расслоению населения по национальному признаку, нарушению равновесия. Начиналась борьба с религией. Сопротивление всему этому, естественно, усиливало карательные акции против непокорных. Особый отдел в классическом понимании обязан бороться со шпионажем против собственных войск и заниматься сбором информации о противнике при поддержке, разумеется, местного населения. Бокий, не только как начальник Особого отдела фронта, но и как «полномочный представитель на весь Туркестан», как член Туркестанской комиссии ВЦИК и СНК, отвечавший за советское строительство, не мог стоять в стороне от решения политических вопросов и морально нес ответственность за обращение с местным населением. Туркестанская комиссия ВЦИК и СНК РСФСР была создана в октябре 1919 года по предложению Ленина и обладала полномочиями государственного и партийного органа. Просуществовала до середины августа 1922 года. Как указано выше, членом комиссии были Бокий и командующий Туркестанским фронтом Фрунзе. Необходимо сказать, что Бокий служил вместе с Фрунзе и на Восточном фронте. Они находились в доверительных и уважительных отношениях. Любопытно письменное распоряжение Бокия по поводу неверного обращения сотрудников Особого отдела Туркестанского фронта с гражданским населением и заносчивости по отношению к различным местным учреждениям. Он предупреждает, что подобное поведение «будет рассматриваться как действие, направленное против советской власти, и караться самыми суровыми мерами». В успешном разгроме армии Колчака и в удачных действиях Туркестанского фронта большая заслуга принадлежит Бокию. О его порядочности и объективности в те годы свидетельствует такой факт. Леонид Сергеевич Вивьен (1887–1966), до 1917 года — актер Александринского театра Петербурга, в 1918–1920 годах — режиссер театрального отдела Петроградского Совета и инструктор двух передвижных трупп по обслуживанию фронтов Гражданской войны. В декабре 1919 года Особый отдел Туркестанского фронта направил в Туркестанскую ЧК предписание арестовать Вивьена, так как он подозревался в участии в контрреволюционной организации на этом фронте. После тщательной проверки обвинения с Вивьена были сняты, и он из-под стражи был освобожден. Еще один пример неподкупности и принципиальности Бокия. В сентябре 1919 года Особый отдел арестовал сотрудника Сибирской ЧК Каюрова Александра Васильевича по обвинению в должностных преступлениях. Несмотря на ходатайство перед Лениным отца арестованного, старого большевика Василия Каюрова, заместителя начальника политотдела Пятой армии Восточного фронта (известного Бокию еще по подпольной работе в Питере), Каюров все-таки был уволен со службы в ЧК, на чем настоял Глеб Иванович. Напряженная работа сказалась на здоровье Бокия. В очередной раз обострился туберкулез легких. В трудных фронтовых условиях он не мог лечиться традиционными методами и прибег к народным средствам Востока, перейдя к употреблению в пищу собачьего мяса. Врачи отмечают, что при длительном течении туберкулеза (от 20 лет и более) реакция организма на болезнь многообразная и стойкая, возможно изменение характера человека, его личностных качеств. Появляются астенические, возбудимые и истерические проявления с повышенной сексуальностью. Эту болезнь Бокий приобрел, если можно так выразиться, еще в студенческие годы, когда начались материальные трудности, связанные со смертью отца. Он совмещал учебу с работой и продолжал подпольную революционную деятельность, сопровождавшуюся арестами, отбываниями наказаний в ссылках и тюрьмах, а это только усугубляло течение болезни. Глеб Иванович, конечно, обращался за помощью к врачам, и одним из тех, кто много сделал для него, был Иван Иванович Манухин — доктор медицины, в дореволюционное время популярный врач Петербурга, лечивший многих литераторов, в том числе Мережковского и Горького. В июле 1917 года у него на квартире скрывался Ленин. После октября 1917 года Манухин продолжал лечить знатных персон, спасал людей от арестов ЧК, способствовал их освобождению из тюрьмы. Каждый раз ему приходилось обращаться за содействием то к Ленину, то к Горькому, и даже к Глебу Ивановичу. И они ему не отказывали. В начале 20-х годов Манухин сотрудничал с эпидемиологическим отделом Института экспериментальной медицины (лаборатория акад. Павлова) и занимался получением возбудителя свирепствовавшей тогда эпидемии гриппа — испанки, а также работал над созданием противотифозной сыворотки. Кроме того, он интересовался вопросами внутренней секреции в связи с проблемами омоложения. Выехал за границу с помощью Горького, который ходатайствовал об этом перед Лениным. В Париже работал в институте Пастера. Олег Платонов (см. «Наш современник», 1996, № 7) в исследовании «Масонский заговор в России (1731–1995)» называет Манухина масоном, но свое мнение документально не подтверждает. Уже упоминавшаяся выше Н.Н. Берберова включила Манухина в список масонов XX столетия со ссылкой на Зинаиду Шппиус (Берберова считает ее тоже масонкой) и Максима Горького. Теперь о взаимоотношениях Манухина с Бокием. Их знакомство, видимо, могло произойти через М. Горького при следующих обстоятельствах. В 1907 году, как уже упоминалось выше, Бокий отбывал наказание в Полтавской крепости, где у него обострился туберкулез легких. Жена Бокия, Софья Александровна, обратилась за помощью к Горькому, который и свел ее с Манухиным. Манухин помог Бокию перебраться из одиночной камеры в больницу, а оттуда выехать в Петербург. Там Манухин лечил его в «Крестах», потом уже на свободе. Он не смог окончательно вылечить Глеба Ивановича, рецидивы повторялись. Последний из них произошел в 1920 году на Туркестанском фронте, в связи с чем он был отозван в Москву. Я не касаюсь домыслов недоброжелателей по данному вопросу. Глава седьмаяБокий создает Спецотдел при ВЧК и руководит им Сначала о наисекретнейшей организации США. Таковою является Агентство национальной безопасности, которое, по одной версии, возникло в годы Второй мировой войны для оказания помощи вооруженным силам техническими средствами. После войны деятельность АНБ была узаконена как система разведки (шпионажа), контрразведки вне и внутри страны, повторюсь, техническими средствами; заказчиками теперь уже стали ЦРУ, ФБР, ИРС (Служба внутренних доходов) и другие организации. Агентство национальной безопасности окружено особой секретностью, оно неподотчетно конгрессу, в том числе в сфере бюджета. Нет никаких открытых законов, определяющих функции АНБ. Периодически деятельность АНБ обсуждается широкими общественными кругами, выражающими тревогу по поводу бесконтрольности АНБ, что может привести к непредсказуемым последствиям, угрозе установления диктатуры. По другой версии, Агентство национальной безопасности было основано 4 ноября 1952 года при президенте Гарри Трумэне. Штаб агентства находится в форте Мид, США. Оно имеет в штате больше чем 2 000 000 агентов и ученых во всем мире. Не имеется никакого комитета в конгрессе, ни одного закона, который регламентировал бы действия АНБ. В действительности не имеется даже закона, могущего подтвердить учреждение АНБ. АНБ оснащено уникальным электронным оборудованием. В мире нет более совершенного вычислительного центра — компьютеры АНБ собирают и анализируют ежедневно всю информацию с сети станций контроля, являются в целом планетарными, и таким образом они перехватывают связь и враждебных, и дружественных стран. Эта сеть связана со множеством спутников, которые осуществляют мониторинг поверхности Земли и в считанные секунды передают его в штаб. Если вы спросите, какая самая большая секретная служба в мире, вам ответят: ЦРУ, МИД, ДИА, ДЕА или КГБ. АНБ преднамеренно создает такое впечатление. Много книг и статей было написано относительно этих организаций. Но об АНБ никто никогда не писал… На самом деле лучшие аналитические и агентурные службы принадлежат АНБ, которые являются исполнительным органом Бильдербергского Клуба и Трехсторонней Комиссии» (см. «Новый Петербург», № 28 2003). Недавно в печати появилось сообщение о наборе 7500 новых сотрудников в течение ближайших лет. Первые полторы тысячи человек планируется принять уже к концу 2004 года. Главным образом это специалисты по иностранным языкам. Директор АНБ Джон Тафлей сообщил, что 4500 новых специалистов заменят сотрудников, которые уйдут в отставку, а 3000 человек займут новые должности. Увеличение численности сотрудников стало благодаря возможным добавочному финансированию после теракта 11 сентября. Кстати, последний раз расширялось АНБ во время войны во Вьетнаме. Подобная организация в нашей стране была создана еще в 1921 году. Она получила название Спецотдел при ВЧК и была подконтрольна партии. Спецотдел (как впоследствии и АНБ США) занимался разведкой и контрразведкой с помощью технических средств. Его сотрудники не использовались в арестах и на следствии. 12 июня 1921 года Совет Народных Комиссаров РСФСР утвердил Бокия членом Коллегии ВЧК и начальником Спецотдела. С этого времени и до ликвидации Коллегии в июле 1934 года после образования НКВД Бокий был членом Коллегии ВЧК-ГПУ-ОГПУ. Вместе с ним в этот период членами Коллегии были преемник Бокия на посту полпреда ВЧК в Туркестане, затем начальник Восточного отдела ГПУ-ОГПУ Я.Х. Петерс (до 1929), И.К. Ксенофонтов (зампред ВЧК до 1921), М.Я. Лацис (до 1921), М.С. Кедров (до 1922), В.А. Аванесов (до 1922), руководитель украинских чекистов В.Н. Манцев (до 1926), B.Р. Менжинский (член Коллегии с 1920 года, в 1923–1926 — первый зампред, а с 1926 по 1934 — председатель ОГПУ), Г.Г. Ягода (член Коллегии с 1920, зампред ОПТУ в 1923–1934), руководитель чекистов Москвы, Белоруссии, Дальнего Востока и Ленинграда Ф.Д. Медведь (1919–1923 и 1929–1934), председатель Петроградской ЧК С. А. Мессинг (член Коллегии с 1920, зампред и начальник Иностранного отдела ОПТУ в 1929–1931), И.С. Уншлихт (зампред ВЧК-ГТТУ1921 -1923), председатель ПТУ Украины, затем зампред ОГПУ В.А. Балицкий (1923–1934), полпред ОГПУ в Закавказье С.Г. Могилевский (1923–1925), зампред ОГПУ и начальник разведки М.А. Трилиссер (1926–1929), полпред ОГПУ в Закавказье И.П. Павлуновский (1927–1929), начальник Секретно-оперативного управления ОГПУ Е.Г. Евдокимов (1929–1931), полпред ОГПУ по Московской области C.Ф. Реденс (1929–1934), начальник Экономического управления, Особого отдела и зампред ОГПУ Г.Е. Прокофьев (1929–1934), начальник Транспортного отдела Г.И. Благонравов (1929–1931), начальник Иностранного отдела А.Х. Артузов (1931–1934), начальник Секретно-политического отдела Я.С. Агранов (1931–1934), полпред ОГПУ в Закавказской федерации, будущий нарком НКВД Л.П. Берия (1931), полпред ОГПУ на Дальнем Востоке Т.Д. Дерибас (1931–1934) и начальник Экономического управления Л.Г. Миронов (1933–1934). Дольше Бокия в Коллегию входили только Менжинский — председатель ОГПУ с 1926 года, и Ягода — нарком внутренних дел с 1934 года. Бокий по совместительству с работой на Лубянке одновременно входил в коллегии НКВД РСФСР (до его ликвидации в 1930-м), цензурного ведомства — Главлита и Верховного суда СССР. В ноябре 1935 года Бокию было присвоено спецзвание комиссара госбезопасности 3-го ранга, соответствовавшее комкору Красной армии (генерал-лейтенанту). Комиссарами ГБ 3-го ранга также стали начальник ГУЛАГа НКВД М.Д. Берман, заместитель начальника СПО ГУГБ Г.С. Люшков, заместитель начальника Дмитровского ИТЛ НКВД, начальник 3-го отдела Дмитлага С.В. Пузицкий (бывший заместитель начальника советской контрразведки и разведки) и руководители региональных управлений — Б.А. Бак (первый зам. начальника Московского управления), Н.Г. Николаев-Журид (первый зам. начальника Ленинградского управления), Я.А. Дейч (начальник УНКВД по Калининской области, в то время пограничной с Латвией), В.А. Стырне (Ивановская область), И.Ф. Решетов (Свердловская область), М.С. Погребинский (Горьковский край), Г.Л. Раппопорт (Сталинградский край), И.И. Сосновский (первый замначальника УНКВД по Саратовскому краю), П.Г. Рудь (Азово-Черноморский край, Ростов-на-Дону), И.Я. Дагин (Северо-Кавказский край, в то время Пятигорск), В.А. Каруцкий (Западно-Сибирский край, Новосибирск), Я.П. Зирнис (Восточно-Сибирский край, Иркутск), С.И. Западный (первый замначальника УНКВД по ДВК, Хабаровск), украинский чекист С.С. Мазо (начальник ЭКО УГБ НКВД УССР) и начальник УНКВД по Азербайджанской ССР Ю.Д. Сумбатов-Топуридзе. Все они уступали Бокию по чекистскому стажу, не говоря уже о партийном. Вернемся в 1921 год. «Скромный человек, спокойно уверенный в своих силах», Глеб Иванович без колебаний, с полной отдачей сил и возможностей взялся выполнять новое задание партии, ибо важнейшим в его жизни была вера в справедливое будущее, основанное на социалистических идеалах. Бокий располагал уже определенным опытом работы в структурах ВЧК Как я упоминал выше, он возглавлял Петроградскую ЧК, руководил Особыми отделами Восточного и Туркестанского фронтов. Причем в Средней Азии ему довелось заниматься советским строительством. К началу 1921 года в полную меру проявились его организаторские способности. Теперь Глебу Ивановичу пришлось все начинать с нуля. Спецотдел должен был заниматься радиоперехватом, дешифровкой, разработкой шифров, охраной государственных тайн и многим другим. Он курировал еще спецлагеря. Вскоре охрана государственных тайн и лагерей перешли в ведение других подразделений органов государственной безопасности. Постепенно отдел расширялся, ставились новые задачи, создавались научно-исследовательские лабораторий различного профиля, привлекались к сотрудничеству выдающиеся, известные ученые. Появился филиал в Ленинграде при местных органах государственной безопасности (подчиненный центру). Так, до 1937 года при Московском энергетическом институте нейроэнергетическая лаборатория занималась изучением гипноза, возможностью чтения мысли на расстоянии, умением снимать информацию с мозга человека тоже на расстоянии посредством взгляда. И возглавлял данную лабораторию Александр Васильевич Варченко (подробности о нем приводятся ниже). Ну а финансировал работы Спецотдел. С полным основанием можно утверждать, что создание Спецотдела — полезное, дальновидное решение, принесшее пользу не только советским спецслужбам, но и различным отраслям народного хозяйства, обороноспособности государства, развитию науки. Даже как бывший сотрудник органов КГБ я не знаю подробностей о работе Спецотдела и, в частности, в областях особой важности. Об эпизодах работы этого отдела упоминается в книге советского невозвращенца-дипломата Григория Зиновьевича Беседовского «На путях к термидору». В октябре 1927 года нарком иностранных дел Георгий Васильевич Чичерин, инструктируя Беседовского перед его выездом во Францию в советское посольство, сказал: «Все же надо отдать справедливость работе нашего ОГПУ. Им удалось найти ключ к целому ряду шифров, в том числе к шифру французского посольства в Москве». Далее Чичерин говорил: «Вы ведь знаеге, что они не посвящают нас в тайны своей оперативной техники. Так называемый спецотдел, то есть отдел, руководящий работой всех наших шифровальщиков и работой по расшифровыванию иностранных телеграмм, поставлен превосходно. Начальнику этого отдела Бокию удалось найти некоторых старых работников по шифрам министерства иностранных дел в Петербурге. Он платит им колоссальные деньги, обеспечил их квартирами и предоставил возможность жить лучше, чем они жили раньше. Эти работники сидят по двенадцать-шестнадцать часов в день за расшифровкой телеграмм… Ведь, знаете, эти прохвосты из ОГПУ имеют свои микрофоны почти во всех иностранных посольствах, находящихся в Москве. У них существует даже специальная комната, где сосредоточен подслушивающий пункт… нас тоже подслушивают… Менжинский не считает нужным даже скрывать это обстоятельство. Он как-то сказал мне: «ОГПУ обязано знать все, что происходит в Советском Союзе, начиная от Политбюро и кончая сельским советом. И мы достигли того, что наш аппарат прекрасно справляется с этой задачей». А вот что пишет в своей книге «Секретный террор» еще один предатель, бывший резидент ОГПУ на Ближнем Востоке Г. Агабеков. «Специальный отдел (СПЕКО) работает по охране государственных тайн от утечки к иностранцам, для чего имеет штат агентуры, следящей за порядком хранения секретных бумаг. Другой важной задачей отдела является перехватывание иностранных шифров и расшифровка поступающих из-за границы телеграмм. Он же составляет шифры для советских учреждений внутри и вне СССР. Шифровальщики всех учреждений подчиняются непосредственно Специальному отделу. Работу по расшифровке иностранных шифров спецотдел выполняет прекрасно и еженедельно составляет сводку расшифрованных иностранных телеграмм для рассылки начальникам отделов ОГПУ и членам ЦК. Третьей задачей Специального отдела является надзор за тюрьмами и местами заключения по всему Советскому Союзу, охрану которых несут войска ОГПУ. При отделе имеется канцелярия, фабрикующая всевозможные документы (паспорта, фальшивые удостоверения и пр.), необходимые для оперативной работы. Начальником отдела состоит Бокий, бывший полпред ВЧК, буквально терроризировавший Туркестан в 1919–1920 годах. О нем еще и сейчас, десять лет спустя, ходят легенды в Ташкенте, что он любил питаться сырым собачьим мясом и пить свежую человеческую кровь. Несмотря на то, что Бокий только начальник отдела, он, в исключение из правил, подчиняется непосредственно Центральному Комитету партии и имеет колоссальное влияние в ОГПУ. Подбор сотрудников в Специальном отделе хорош, и работа поставлена образцово. Иностранный и пограничный отделы подчиняются второму заместителю председателя. Специальный отдел во главе с начальником Бокием подчиняется непосредственно Центральному Комитету партии». Информация Беседовского и Агабекова во многом достоверна. Однако лишь за время работы Спецотдела в некоторых областях до 1930–1935 года. Без страха и совести, лишь бы завоевать доверие «хозяев» на Западе, они раскрывали секреты, сочетая их с компрометацией высокопоставленных советских чиновников. В последнее время в российской печати появилось много очерков о работе Спецотдела, в том числе и ни на чем неоснованных вымыслов и догадок. Ниже приводятся некоторые из них, в том числе, более или менее правдивого характера. Т.И. Грекова — автор ряда книг по истории тибетской медицины в России, уделяет немало внимания Г.И. Бокию. При встрече Татьяна Ивановна Грекова рассказала мне, что материалы о Бокие она нашла в опубликованных в нашей печати книгах, очерках и тд., но официальными данными не располагает. Она, например, пишет, что Бокий в своей работе привлекал шаманов, медиумов, гипнотизеров и других неординарных людей. Для проверки их способностей была оборудована якобы специальная черная комната. Особый интерес Бокия вызывали исследования в области телепатии — умение читать мысли противника было заветной мечтой чекиста, который считал это вполне реальным. Такое предположение укладывалось в его, по мнению Грековой, представление о мире как единой информационной системе. Важно лишь найти к ней ключ. По инициативе Бокия работы финансировались достаточно щедро, причем проводились они обычно под крышей других учреждений и были тщательно засекречены. Например, энергетическая лаборатория А.В. Барченко существовала на базе Политехнического музея, Московского энергетического института, а потом под эгидой Всесоюзного института экспериментальной медицины (ВИЭМ). Тесное общение с мистиками безусловно накладывало отпечаток на поведение самого Бокия. В подразделениях Спецотдела велись и другие научно-технические исследования, например, отрабатывалась техника управляемых взрывов на расстоянии, была изобретена специальная бумага для шифровальных книг, которая мгновенно сгорала, стоило поднести к ней горящую папиросу. Далее Грекова пишет: «7 июня 1937 года Бокия вызвал Ежов и потребовал у него сведений, порочащих некоторых членов ЦК. Существует версия, что компроматы на всю партийно-правительственную верхушку заносились в специальную «черную книгу», которая хранилась у Бокия. Он отказался передать эту книгу Ежову. Для человека, стоявшего у истоков ВЧК, обладателя значка «Почетный чекист» под номером 7, не боявшегося спорить и с Лениным, поступок логичный и естественный. Что, кроме презрения, мог испытывать он к непрофессионалу, страдающему к тому же постыдной с точки зрения настоящего мужчины слабостью? Ежов был гомосексуалистом, точнее бисексуалом и уж кто-кто, а начальник СПЕКО (Спецотдел) знал это во всех подробностях. Участь Бокия была решена — его арестовали здесь же, в кабинете наркома. Постановление об аресте оформили задним числом». Ежов Николай Иванович (1895–1940), из питерской рабочей семьи, с начальным образованием, член ВКП(б) с 1917 года, с 1935 года секретарь ЦК партии и председатель Комиссии партийного контроля, в 1936–1938 годах нарком НКВД СССР, затем нарком водного транспорта, кандидат в члены политбюро ЦК ВКП(б) с 1937 года, арестован в 1939 году. В последнем слове 2 февраля 1940 года на заседании Военной коллегии Верховного суда СССР он зайвил: «Я долго думал, как пойду на суд, как я должен буду вести себя на суде, я пришел к убеждению, что возможность бороться за жизнь — это рассказать все правдиво и по-честному. Вчера еще в беседе с Берия он мне сказал: «Не думай, что тебя обязательно расстреляют. Если ты сознаешься и расскажешь все по-честному, тебе жизнь будет сохранена». После этого разговора с Берия я решил, лучше смерть, но уйти из жизни честным и рассказать перед судом только действительную правду. На предварительном следствии я говорил, что я не шпион, что не террорист, но мне не верили и применяли ко мне сильнейшие избиения. Я в течение 25 лет своей партийной жизни честно боролся с врагами и уничтожал врагов. У меня есть и такие преступления, за которые меня можно и расстрелять, и я об них скажу после, но тех преступлений, которые мне вменены обвинительным заключением по моему делу, я не совершал, и я в них не повинен… Никакого заговора против партии и правительства я не организовывал, наоборот, все зависящее от меня я принимал к раскрытию заговора. В 1934 году, когда я начал вести дело «О кировских событиях», я не побоялся доложить в Центральный Комитет о Ягоде и других предателях ЧК… Я почистил 14 000 чекистов, но огромная моя вина заключается в том, что я мало их почистил. У меня было такое положение. Я давал задание тому или иному начальнику отдела произвести допрос арестованного и в то же время сам думал: «Ты сегодня допрашивай его, а завтра я арестую тебя». Кругом меня были враги народа, мои враги. Везде я чистил чекистов… Я понимаю и по-честному заявляю, что единственным поводом для сохранения своей жизни признать себя виновным в предъявленных обвинениях. Но партии никогда не нужна была ложь. Все то, что я говорил и сам писал о терроре на предварительном следствии — «липа». Прошу одно — расстреляйте меня спокойно, без мучений-Передайте Сталину, что умирать я буду с его именем на устах». (Лексика сохранена. — В.Б.). Военная коллегия Верховного суда Союза ССР приговорила Ежова к расстрелу. Ежов был расстрелян через два дня (4 февраля 1940 года). Бокию было предъявлено обвинение в принадлежности к масонской ложе «Единое трудовое братство», осуществлявшей шпионаж в пользу Англии. Мартинизм, а именно это направление представляла упомянутая ложа, существовал в России с конца века. Русские мартинисты тяготели к загадкам психической деятельности: гипнозу, телепатии, ясновидению. Их интересы были направлены на Восток, где в недоступных Гималаях, согласно мистическому учению, лежала таинственная страна Шамбала, и в немалой степени влияли на советскую внешнюю политику. Наиболее крупными фигурами среди лиц, проходивших по бумагам НКВД в качестве членов ложи, кроме самого Бокия, были знаменитый художник Н.К. Рерих и его жена, Е.И. Рерих, участник Центрально-Азиатской экспедиции Рерихов (1927–1928 гг.) врач-психиатр К.Н. Рябинин, руководитель секретной нейроэнергетической лаборатории А.В. Барченко, стоявший во главе ложи, замесштель наркома иностранных дел Б. Стомоняков, скульптор С.Д. Меркуров, крупный партийный работник И.М. Москвин. На допросе обвиняемый признался, что стал масоном еще в 1909 году. Ложа, в которую он входил, якобы была создана известным мистиком Гурджиевым, эмигрировавшим после революции на Запад Преемником Гурджиева стал доктор Барченко. Кроме того, Бокий сознался, что возглавлял антисоветский спиритический кружок, члены которого занимались предсказанием будущего. В показаниях арестованных вслед за своим начальником сотрудников СПЕКО упоминается организованная Бокием «Дачная коммуна», члены которой, мужчины и женщины, совместно пьянствовали, практиковали коллективные помывки в бане, пели похабные песни. Словом, вне работы вели себя абсолютно непристойно. Как известно, Гурджиев в эмиграции организовал «Институт гармонического развития человека», члены которого пытались разными способами проникнуть в глубины «собственного я», в том числе и путем участия в «сессиях» — попросту, коллективных пьянках. Возможно, что употребление алкоголя, снимающего охранительные психические барьеры, действительно практиковалось и в коммуне Бокия, бывшего в определенной степени последователем Гурджиева. Ну, а женщины? Говорят, что Глеб Иванович умел быть обаятельным и пользовался у них успехом, к тому же, как многие туберкулезники, вероятно, отличался повышенным половым влечением. Не исключено, что признание в занятиях коллективным сексом было самооговором под воздействием следователя. Может быть, Ежову хотелось представить начальника СПЕКО, знавшего все обо всех, разложившимся развратником? Обвинительное заключение было построено с учетом специфики работы Бокия. Кроме спиритических предсказаний и использования магии его обвинили в более земных антисоветских деяниях: передаче секретных кодов НКВД и Генштаба английской разведке, связях с Троцким, которые он осуществлял с помощью специально оборудованной радиостанции и подготовке убийства Сталина путем взрыва Кремля. Вину свою Бокий признал. 15 ноября 1937 года особая тройка НКВД вынесла ему «расстрельный» приговор, приведенный в исполнение в тот же день. Грекова считает, что Бокий вовсе не был английским шпионом, но как подтвердила проверка, осуществленная Прокуратурой Союза в 1956 году, к масонам отношение имел. В заключении Прокуратуры, правда, об этом сказано достаточно уклончиво: занимался изучением структуры и идейных течений масонства. Каковы были его истинные цели и планы, мы вряд ли узнаем в ближайшие годы. Слишком много опасных тайн связано с масонством, в том числе и касающихся методов внутрипартийной борьбы. И использование с этой целью не только рациональных, но и иррациональных приемов, например, инволютивной магии, отнюдь не миф. Кое-какие факты уже стали достоянием печати. Итак, Грекова, как и многие другие российские авторы, в своих произведениях дает свидетельские показания людей из окружения Бокия и его самого о том, что он, «Бокий, был одним из создателей вымышленной следовательской организации «Единое трудовое братство», которую принимали за истинную, хотя сегодня все знают, как добывались подобные свидетельства в те годы. И все авторы делали это ради сенсаций и компромегации советских спецорганов и их сотрудников. О Барченко, Рерихе, Гурджиеве, Меркурове и других будет рассказано ниже, как и о многих неточностях, имеющих место в книгах Грековой и некоторых авторов. Сергей Кириенко в статье «Оккультный отдел ВЧК — ОПТУ: от рассвета до заката» пишет, что Бокий на протяжении долгого времени серьезно изучал восточные учения, хорошо знал историю оккультизма. С автором можно согласиться, что Бокий еще в 1902 году, будучи в ссылке в Сибири, продолжая революционную деятельность, загорелся идеей организовать научную экспедицию по тем местностям. Получив, после многократных обращений, разрешение от иркутских тюремных инстанций на экспедицию по Северо-Восточному побережью Байкала, убедился, какими колоссальными запасами располагает этот край. Еще в студенческие годы Глеб Иванович Бокий побывал в отдаленных районах Казахстана. Увлекаясь археологией, он, на свой страх и риск, на собранные им самим деньги, организовал экспедицию по отысканию трона Чингисхана. Любовь к раскопкам впоследствии, много лет спустя, заставила его принять участие в большой экспедиции в районе Ташкента. Разрывая Кунигутскую пещеру, он обнаружил огромный камень с таинственными записями древних племен. Что нашел он, отыскивая трон Чингисхана, — не известно. Еще немного о статье Сергея Кириенко. Он пишет, что Спецотдел за относительно короткий период между двумя мировыми войнами провел ценнейшую работу в области исследования человеческой психики, паранормальных явлений, изучения и возможного использования тайных знаний в государственных интересах. Но маховик сталинских репрессий не миновал Спецотдел. Люди, подобные Бокию и Барченко, с их стремлениями к высокой духовности и счастью для всего человечества, никак не вписывались в новый сталинский порядок, а их исследования представляли серьезную угрозу для власти, так как проводились «неблагонадежными» людьми. Бокий, ко всему прочему, был для Сталина «человеком Ленина», т. е. представителем той «старой гвардии», которую «вождь всех народов» уничтожал в первую очередь. Есть еще одно обстоятельство: Бокий, как уже говорилось ранее, мог владеть компроматом на все руководство страны, в т. ч. и на самого Сталина. «Черная книга» Бокия могла содержать в себе факты о неблаговидной деятельности «товарища Кобы» до революции в большевистском подполье на Кавказе, о его странных контактах с Тифлисским охранным отделением и непонятных для многих революционеров провалах именно тех явок, о которых знал Коба и др. Если бы это стало известно за рубежом, авторитету Сталина в международном коммунистическом движении наверняка пришел бы конец, что тот не мог не понимать. Таким образом, Бокий был обречен… Здесь непонятно только то, почему же он не воспользовался компроматом на Сталина, когда тот еще только шел к власти и ему можно было помешать. Ответ на этот вопрос мы вряд ли когда-нибудь узнаем, но можно предположить, что Ленин, поручая Бокию собирать компромат на высших лиц страны, запретил использовать эту информацию против них, если не будет фактов вербовки этих людей иностранными государствами. Ленин ведь сам, имея все возможности, например, убрать Каменева и Зиновьева (раскрывших в октябре 1917 года в прессе планы большевистского переворота), не делал этого — уничтожение соратников станет характерной чертой сталинского руководства. Бокий же, преданный Ленину, не мог ослушаться его приказа даже после смерти вождя. Как бы то ни было, по стандартным для той эпохи обвинениям в шпионаже, заговоре и т. п., Г. Бокий, А. Барченко и еще ранее Я. Блюмкин были расстреляны, репрессиям подверглись и другие связанные с ними люди. Спецотдел (в том виде, в каком он существовал при Бокие) был ликвидирован, материалы исследований секретных лабораторий изъяты при обыске. Их местонахождение сейчас точно не известно, но можно с уверенностью говорить, что они не были уничтожены. Следует отметить, что устранение Бокия, Барченко и других, занимавшихся парапсихическими исследованиями в СССР, сыграло на руку и нацистам, так как «Аненербе» стало после этого фактическим монополистом в области практического использования оккультных знаний в Европе. В очередной раз совпали интересы диктаторских режимов — от неугодных людей избавились как Сталин, так и Гитлер. Страна же лишилась талантливых, может, где-то и наивных в своем стремлении к всеобщему человеческому братству, но всецело преданных ей людей, которые так скоро могли понадобиться, ведь приближалась война… По мнению Кириенко, помимо официальной деятельности Спецотдела была и другая, не афишируемая даже в ВЧК, работа. В его секретных лабораториях, считает автор, изучали возможности широкого использования в практике гипноза, телепатии, коллективных галлюцинаций, массового психоза и т. п. По всей стране разыскивались люди с парапсихическими способностями для возможного использования их в государственных интересах (в том числе, в разведке и контрразведке). Также сотрудниками собиралась информация о действовавших в России и за рубежом тайных обществах и сектах. Автор не приводит никаких доказательств своим размышлениям и выводам, поэтому все это вряд ли соответствует действительности. Кроме основных обязанностей, Бокий выполнял еще и отдельные поручения Ленина, а после его смерти — Сталина. Так, в 1921 году Бокий по заданию Ленина занимала проверкой фактов хищения ценностей в Гохране. С 1928 года Сталин привлекал его к кампании по возвращению из-за границы писателя М. Горького. Бокий возил Горького на Соловки в курируемый им лагерь «перевоспитания врагов» на пароходе «Глеб Бокий». Уже упоминавшийся в тексте Лев Разгон по данному вопросу писал: «Бокий в последний раз был на Соловках в 1929 году вместе с Максимом Горьким, когда для того, чтобы сманить Горького в Россию, ему устроили такой грандиозный балет-шоу, по сравнению с которым знаменитые мероприятия Потемкина во время путешествий Екатерины кажутся детской игрой». В свою очередь М. Горький в статье «Соловки» благожелательно описывает свою поездку на Соловки, жизнь и работу заключенных. Наконец, необходимо еще сказать, что авторы многих публикаций, в том числе упомянутая выше Т.Н. Грекова, заявляют, будто бы существует гипотеза, согласно которой компрометирующие материалы на партийно-провокационную тему Бокий собирал и заносил в особую «черную» книгу, хранившуюся в Спецотделе. Между прочим, об этой книге пишет и Лев Разгон, который некоторое время работал в Спецотделе и был женат на дочери Бокия — Оксане. Глава восьмаяКое-что о мистике и истине В январе 1924 года умер Ленин, и смерть вождя стала переломным моментом в жизни Бокия. На допросе он якобы заявлял: «Решающее влияние в дальнейшем имела смерть Ленина. Я видел в ней гибель Революции, не видя перспектив для Революции, ушел в мистику». А до этого были и другие факты, вероятно, воздействовавшие на его политические взгляды. Это и расхождения с линией партии по вопросу Брестского мира с немцами, и то, что, вразрез с его желаниями, Глеба Ивановича перебросили с партийной работы в ЧК. Особенно сильно Бокия потрясла несправедливость, когда Зиновьев беспричинно убрал его из родного города. Шоком были и кронштадтские события; он «…не мог примириться с мыслью, что те самые матросы, принимавшие участие в Октябрьских боях, восстали против партии и власти». Невозможно, трудно поверить, что Бокий превратился в мистика. Вряд ли мать Александра Кузьминична могла привить сыну мистические взгляды, после трагических обстоятельств семейного характера она придерживалась атеистических позиций. Сам Глеб Иванович со студенческих лет — материалист, а общеизвестно, что материалистическое мировоззрение рассматривает мистику как бегство человека от противоречий общественного бытия. Мистическую веру Бокию могли приписать те, кто составлял этот злополучный протокол допроса, основываясь на показаниях свидетелей и используя в своих целях факт поддержки им экспедиции в Гималаи. Ведь именно здесь, согласно мистическому учению, находилась загадочная и легендарная страна Шамбала (подробнее чуть ниже. — В. Б.). Человек должен же во что-либо верить, будь это религия или другие идеалы. Французский писатель Виктор Пого в книге «Отверженные» писал: «Идеалы — не что иное, как кульминационный пункт логики, подобно тому, как красота — не что иное, как вершина истины». Несомненно прав его святейшество Далай-Лама XIV Тенцзин ГЬяцо, заявивший в одном интервью, что человек должен выполнить свой долг: «то, во что вы верите, должно быть обязательно вами выполнено в течение жизни. Ваша миссия на Земле должна быть частью — вашей жизни. Иного пути к счастью не бывает». Глеб Иванович в своей жизни так и поступал. Человек приходит к той или иной вере вследствие особенностей характера, общего развития, образования, а также влияния окружающего мира. Глеб Иванович — целеустремленный, несгибаемый в достижении поставленной цели человек, но он не фантазер. На характер, жизненное кредо Бокия оказала большое влияние учеба на геологическом факультете Петербургского горного института. Я беседовал со многими специалистами горного дела и однажды на свои вопросы услышал такие ответы: — Чем отличаются геологи от других «смертных»? — спрашивал я. — Бородой и бродяжничеством, — быстро ответил мой собеседник. — А если серьезно? — Они всю жизнь в искании, одержимы целью найти что-то еще неоткрытое, неизведанное. Любят природу; это люди без страха. Для них характерна крепкая дружба. Они не приемлют обмана. И главное: они приземленные мечтатели, но не фантазеры. Многое из того, что я услышал, относится и к Бокию: реалист, приземленный мечтатель, не фантазер. И после Октября 1917 года Бокий продолжал считать, что основным критерием дружбы должно быть сходство интересов. Он общался со своими однокашниками по Горному институту, называя эти встречи «свиданиями друзей», большинство из которых после ареста Бокия в 1937 году следователь Али «включит» в вымышленную масонскую ложу «Единое трудовое братство». В 1924 году, после смерти Ленина, Бокий оказался в растерянности, но веру не менял. В этот период в его поле зрения появился Александр Васильевич Барченко. Александр Васильевич Барченко (1881–1937) окончил гимназию в Петербурге, два с половиной года учился медицине в Казанском и Юрьевском университетах, окончил высшие одногодичные курсы по естественно-географическому отделению при 2-м педагогическом институте. Еще до 1914 года зарекомендовал себя способным автором научных и приключенческих сочинений, тогда же начались его научные изыскания. О них он рассказал в очерках «Загадки жизни», «Передача мыслей на расстоянии», «Опыты с мозговыми лучами», «Гипноз животных». Большинство этих произведений увидели свет на страницах журналов «Мир приключений», «Жизнь для всех» и др. Барченко — участник мировой войны 1914–1918 годов, после ранения в 1915 году возобновил литературную и научную деятельность, кроме того, приступил к чтению лекций по истории древних эзотерических наук. В 1920-е гг. он также активно занимался изучением проблем передачи мысли на расстояние. В конце 1918 года на Барченко обратил внимание известный в Петрограде психографолог и оккультист, в то время работавший в следственном отделе ПЧК Константин Константинович Владимиров (более подробно о нем см. одну из глав в книге А.И. Андреева «Оккультист Страны Советов»), Между Владимировым и Барченко завязались дружеские отношения. В 1924 году Владимиров привез Барченко в Москву и представил его сначала заместителю начальника секретного отдела ОГПУ Якову Агранову как ученого, работы которого представляли оборонное значение, затем — начальнику Спецотдела Бокию, теперь уже как «талантливого исследователя, сделавшего имеющее чрезвычайно важное политическое значение открытие». Вот как о нем отзывался Бокий: — Это большого ума и таланта человек, философ и ученый, который у нас при ГПУ организовал кружок; мы знакомимся там со многими научными открытиями и жалеем, что не знали раньше этого замечательного человека. Отношения Бокия с Барченко основывались, думается, на нескольких сходных позициях: обе личности неординарны, искавшие новое, первопроходцы, увлеченные поиском абсолютных знаний, скрытых от современного человечества тысячелетним временем прежних исчезнувших цивилизаций, на благо всего человечества. И, наконец, оба были людьми образованными (один в политике, другой в науке) и одинакового происхождения. О Барченко стало известно председателю ОГПУ Ф.Э. Дзержинскому, и он был заслушан на Коллегии ОГПУ. Касаясь «политического открытия», Барченко выдвигал теорию о том, что в доисторические времена существовало высокоразвитое общество, которое затем погибло в результате геологических катаклизмов. Это общество было коммунистическим и находилось на высокой стадии социального и материально-технического развития. Остатки общества, называемые Шамбала, существуют до сих пор в неприступных горных районах на стыке Индии, Тибета и Афганистана и обладают всеми научно-техническими знаниями, которые были известны древнему обществу как синтез абсолютных (истинных) научно-технических знаний. Существование древней науки и сами остатки этого общества являются тайной, тщательно оберегаемой его членами. Интересные сведения сообщает о Барченко петербургский историк Е.Шошков: «Барченко выступал консультантом при обследовании знахарей, шаманов, медиумов, гипнотизеров, которых пытались активно привлекать для сотрудничества с ОГПУ. Для проверки «аномалов» была даже оборудована «черная комната» в доме № 1 по Фуркасовскому переулку Одним из таких медиумов, проверявшихся в «черной комнате», был режиссер 2-го МХАТА Смышляев, впадавший в каталептические состояния и предсказывавший различные политические события». Подробно о А.В. Барченко, его жизни и поисках — научных и эзотерических — читатель может узнать из упомянутой выше книги А.И. Андреева. Посвящая Бокия в тайны древнего учения Шамбалы, Барченко рассказывал о последователе этого учения — некоем Гурджиеве, у которого в СССР якобы имеется ученик — скульптор Меркуров. Гурджиев из-за границы пытался установить с Меркуровым связь, но тот от контакта уклонился. 20 июля 1926 года умер Ф.Э. Дзержинский, и замысел снарядить экспедицию в Шамбалу постепенно забылся. Контакт Бокия с Барченко утрачивал смысл, и лишь в 1935 году, по письменной просьбе Барченко, Глеб Иванович оказал содействие в получении им работы в ВИЭМе. По этому поводу Бокий на допросе (17–18 мая 1937 года) показал: «Мы с ним не встречались, и он перестал обращаться ко мне с какими-либо просьбами». А Глеб Иванович, так и не познав истины, по-прежнему возглавлял Спецотдел, сгорал, все еще полагая, что освещает путь в будущее. 3 апреля 2004 года в газете «Комсомольская правда» была опубликована статья «ведущей рубрики» Светланы Кузиной «Экстрасенс особого назначения». Автор приводит беседы с неизвестным сотрудником ФСБ Александром, курирующим вопросы энергоинформатики, и ученым Н.И. Орловым. Орлов Николай Иванович, 1952 года рождения, окончил Красноярскую медицинскую и Военно-медицинскую академии, кандидат медицинских наук по теме «Использование психоэнергетических методов по повышению боевой готовности личного состава», занимался разработкой методов экстрасенсорики, в настоящее время является председателем экспертной комиссии Международной академии информатизации. Орлов признался Кузиной, что инспектирует 52 региона страны, где созданы центры парапсихологии, в которых работают от трех до десяти экстрасенсов. Он проводил даже массовые эксперименты в дивизии генерала Рохлина. «Одну роту обучали психоэнергетической практике для увеличения физической выносливости, а вторая была контрольной. Первых «посадили» на вегетарианскую пищу, заставляли читать молитвы и учили концентрироваться на «третьем глазе» по восточным методикам. В опытной роте по сравнению с обычной бойцы лучше бегали, стреляли и ориентировались на местности». В свою очередь, сотрудник ФСБ Александр на вопрос Кузиной: — А какой интерес к уникумам у ФСБ? — ответил: — Мы хотим научиться с ними общаться: если с такими людьми неправильно установить контакт, то они станут скрывать свой дар. А нам нужны их способности. Напрашивается сравнение деятельности Барченко и Орлова: оба ученых работают в одной и той же области, и их труд направлен не только на пользу спецслужбам, но и на повышение обороноспособности государства, развитие различных отраслей народного хозяйства и науки вообще. Различие лишь в том, что Барченко не был официальным сотрудником ОГПУ-НКВД. Думается, в настоящее время ФСБ использует наработки Спецотдела Глеба Ивановича Бокия. Уместно упомянуть, недавно ЦРУ признало, что «потратило 20 миллионов долларов на разработку методов «экстрасенсорного шпионажа». Но так и не раскололось, насколько пригодными они оказались в оперативной деятельности. При этом разведчики никогда не заявляли, что не нашли подтверждений реальности самих явлений — телепатии, ясновидения и прочих энергоинформационных воздействий. Не исключено, что они и вправду существуют». Глава девятаяМасонство Масонство (в переводе с французского масон — «вольный каменщик») — религиозно-этическое движение, возникло в конце XVIII века в Великобритании, распространилось (в буржуазных и дворянских кругах) во многих странах, в т. ч. в России. Название, организация (объединение в ложи), традиции заимствованы масонами от средневековых цехов (братств) строителей-каменщиков, отчасти от средневековых рыцарских и мистических орденов. Масоны стремились создать тайную всемирную, организацию с утопической целью мирного объединения человечества в религиозном братском союзе. Наибольшую роль масонство играло в XVIII-начале XIX веков, с ним связаны как консервативные, так и прогрессивные общественные движения. В России оно становится внушительной политической силой в период между 1907–1917 годами: масонские ложи были созданы в Государственной думе, в научных, творческих, предпринимательских, земских и кооперативных организациях, среди военных и журналистов. Масонство объединяло представителей различных политических партий — от умеренных до крайне левых. Масонами были октябрист А. Гучков и близкий к этой партии Г. Львов, кадеты В. Маклаков, А. Шингарев, Н. Некрасов, прогрессист А. Коновалов, лидер трудовиков А. Керенский, меньшевики Н. Чхеидзе и М. Скобелев, большевики И. Скворцов-Степанов и С. Середа и др. Ложи имелись не только в Петрограде и Москве, но и в Киеве, Самаре, Саратове, Тифлисе и др. Ю.К. Бегунов в книге «Тайные силы в истории России» пишет, что, якобы, корни масонства в иудейской религии: знаки, символы, идеология всемирного господства. Источник современного масонства в России, по мнению Бегунова, в учении гностиков, тайных организациях типа ордена тамплиеров, общин розенкрейцеров, первых масонских лож в Англии и т. п. В Россию, по мнению Бегунова, масонство завез Петр Великий в 1717 году, а в 1731 году первые русские ложи возглавили англичане Филипс и Кейт. Внешними целями масонства были прогресс, филантропия, взаимная терпимость, помощь ближнему. Однако масоны были инициаторами социальных катастроф и массовых убийств — революций во Франции и Англии, Февраля и Октября. В беседе с уже упоминавшимся ранее писателем Ал. Алтаевым, Глеб Иванович, высказывая свою точку зрения на масонство, сказал: — Ты знаешь, старые масоны были организацией социальной, высокого порядка, близкой к нашему коммунизму, но потом они выродились в новое масонство, врагов наших, которые распространяются за границей и стараются подорвать нашу работу. Такая трактовка напрочь отвергает все вымыслы недоброжелателей Бокия, заверявших, что он стал масоном то ли в 1909, то ли в 1919 году в Петрограде, то ли в 1924 в Москве. Обо всем об этом мы поговорим немного позже. В нашу страну масонство было завезено Петром Первым из Голландии и фактически легально просуществовало до 1822 года, когда было запрещено указом Александра Первого. В 1825 году на Сенатскую площадь вышли дворяне-декабристы, зараженные масонской идеологией. Новая волна активизации этого движения приходится на 1905–1917 годы с высшей точкой этого процесса — свержением в феврале 1917 года монархии и образованием Временного правительства, поголовно состоящего из масонов. После Октябрьской революции 1917 года часть масонов, как, например, председатель Временного правительства Керенский, выехали за границу, другие приняли небезуспешные попытки приспособиться к новым условиям. И примером может служить секретарь Верховного совета масонских лож «Великого Востока народов России» Н.В. Некрасов, который был заместителем председателя Государственной думы, а после Февральской революции — министром Временного правительства. В 1918 году Некрасов сменил фамилию на Голгофский и осел сначала в Башкирии в системе потребительских союзов, затем перебрался в Татарию, где и был арестован. По указанию Дзержинского Голгофский из-под стражи был освобожден с прекращением дела. Он перебрался в Москву на должность ведущего руководителя Центросоюза и одновременно преподавал в МГУ и Институте народного хозяйства. А масоны-большевики с дореволюционным стажем, такие, как Скворцов-Степанов, заняли руководящие посты в правительстве. По мнению некоего исследователя В.А. Пигалева, «Тайные ложи в социалистической республике должны были явиться той силой, с помощью которой предполагалось свергнуть существующий строй. В связи с этим еще в 1922 году Конгресс Коммунистического Интернационала принял резолюцию о несовместимости членства в масонских ложах с членством в коммунистической партии». Через год, т. е. в 1923 году, в Петрограде была выявлена и раскрыта великая ложа «Асгрея», в подчинении которой находилось еще 6 лож. На следствии было выявлено, что «Астрея» была образована при деятельном участии так называемого «АРА» (американская организация, оказывающая помощь голодавшим советским гражданам, ее сотрудники были выдворены из страны за враждебную деятельность). «АРА» руководил американский масон Г. тувер, будущий президент США. О других масонских организациях на территории СССР и пресечении их деятельности в предвоенные годы органами государственной безопасности будет рассказано в следующей главе. Я считаю, что необходимо остановиться на произведении Олега Платонова «Масонский заговор в России (1731–1995)», опубликованном в журнале «Наш современник» № 7 от 1995 года. Автор зачисляет в масоны почти все руководство партии и правительства, начиная от Ленина, туда отнесен и Андропов. Не вызывает сомнения, что Платонов писал по заказу и с провокационными целями. Так, о Бокии он пишет: «Близко к Красину (он, конечно, тоже был масоном) стоит и другая зловещая фигура масонского подполья — Г.И. Бокий, организатор большевистских бандформирований 1905–1907 годов, а после октябрьского переворота — один из руководителей ЧК и главный покровитель масонства в этом учреждении». Осгавим на совести Платонова клевету на Бокия. Удивительным же является его утверждение будто бы рабочие дружины, боровшиеся против царизма на баррикадах в 1905–1907 были «бандформированиями». Попытка распространения масонства в СССР в условиях строящегося социализма успеха не имеет. Учреждение масонских лож началось с началом распада СССР. Так, в апреле 1993 года была открыта первая российская ложа «Северная звезда» («Полярная»), за ней последовали, и другие. А в сентябре 1991 года своими объединениями лож обзавелась и другая масонская система — «Великая национальная ложа Франции». Управление юстиции Москвы зарегистрировало это образование под номером 2743 (см. статью Сергея Путалова «Масоны в старой и новой России»). На Западе масоны чувствуют себя весьма вольготно, примером может служить громкий скандал, связанный с масонской ложей П-2 в Италии. А в Великобритании парламент предложил всем членам масонских лож публично признать себя таковыми. Однако объединенная Великая ложа от подобных предложений в восторг не пришла. Командор Майкл Хогман сказал: «Свободные масоны будут разочарованы такой опрометчивой рекомендацией, которая может затронуть основополагающие устои британской жизни» (см. «Комсомольскую правду» от 27 марта 1997 года). Глава десятаяБыл ли Бокий масоном? В архиве Большого дома (Литейный, 4), где размещаются спецслужбы, я часто обращался за помощью к Анатолию Васильевичу Бриллиантову, ныне покойному. Он, ветеран Великой Отечественной войны, как разведчик забрасывался в тыл немецких войск. После окончания войны продолжал успешно служить в органах государственной безопасности. Перед выходом на пенсию с оперативной работы его перевели в ленинградский архив на должность заместителя начальника отдела. Уйдя в отставку, он продолжал там трудиться вплоть до своей кончины. Часто я делился с ним успехами и неудачами, как-то посетовал, что в ленинградском архиве скудные материалы на Бокия. — А что тебя интересует? — спросил он. — В открытой печати утверждается, мол, Бокий был масоном. — Такие утверждения, мягко говоря, не соответствуют действительности, — ответил он. — Больше того, — продолжал я, — есть мнение, будто он даже покровительствовал им. Так, в 1926 году он приезжал в Ленинград, когда здесь проходил процесс над группой масонов. Он спросил: — Ты ведь знаешь, чем я занимался? — Я кивнул головой. — Мне приходилось сталкиваться с темой масонов, особенно при пересмотре дел. Бокий по таким делам не проходил. Да и при его реабилитации обвинения в масонстве были исследованы и отвергнуты. Теперь о 1926 годе. Сам посмотри архивное дело того периода. Я начал с поисков материалов, подтверждающих, что Бокий будто бы стал масоном в 1909 году. Доктор исторических наук Виталий Старцев пишет (см. журнал «Родина». 1989, № 9): «Утверждения черносотенцев двадцатых годов и современных правых в нашей стране о том, что большевики и их руководители-евреи все были масонами, — вымысел. И тем не менее; по крайней мере три большевика были в ложе «Великий Восток народов России» (Бокия в числе этих трех нет. — В. Б). По данным Берберовой («Люди и ложи»), князь Владимир Андреевич Оболенский (1869–1938) утверждал, что «». русское масонство появилось вновь зимой 1910–1911 годов, я также стал масоном. В течение моих шесТи лет в масонстве только один партийный большевик был членом ложи, и он к тому же был так мало известен, что его членство не осталось у меня в памяти». Еще один штрих о том, 1909, годе. Цитата из книги Берберовой: «…все регулярные русские ложи были усыплены еще в 1909 году… Истинной причиной было стремление очистить свои ряды от случайных и нежелательных элементов…». Как видим, «приема» в масонские ложи в тот год не было. Кое-кто утверждает; что в 1909 году Бокий в масонскую ложу вовлек Барченко. Такое мнение не выдерживает никакой критики, т. к. они впервые встретились лишь в 1924 году. Летом 1909 года Глеб Иванович Бокий вышел на свободу после почти двухгодичного сидения в одиночной камере Полтавской крепости и «Крестов». Он сразу столкнулся с трудностями: нужно содержать семью, а средств нет, поэтому учебу в Горном институте вынужден был совмещать с работой гидротехником министерства земледелия. Это были годы реакции, но Бокий с удвоенной силой продолжает подпольную политическую деятельность. И так продолжалось до очередного ареста… Ему было не до масонства. Вывод однозначен — в 1909 году Бокий не мог стать масоном. Главным обвиняемым архивного дела за 1926 год, которое рекомендовал мне посмотреть А.В. Бриллиантов, был Борис Викторович Астромов-Кириченко, дворянин, юрист по образованию, без определенных занятий, несудимый, он занимал пост генерального секретаря масонской ложи «Астрея» Автономного русского масонства. В мае 1925 года Асгромов явился в ОГПУ и предложил свои услуги для освещения масонства в СССР, но там вскоре от его услуг отказались, так как он пытался использовать данный контакт в личных интересах (для выезда за границу). В первых числах января 1926 года Астромов обратился с письмом к Сталину, предлагая совместную деятельность коммунистов и масонов. «Тем более, — писал он, — соввласть уже взяла масонские символы: пятиконечную звезду, молоток и серп». В частности, он писал: «Ни для кого не секрет, что Коминтерн (негласное московское правительство и штаб мировой революции, как его называют на Западе) является главным камнем преткновения для заключения соглашений с Англией, Францией и Америкой и, следовательно, задерживает экономическое возрождение СССР. Между тем, если бы Коминтерн был переименован по образцу масонства, т. е. принял бы его внешние формы, ни Лига Наций, ни кто другой не осмелились бы возразить против его существования, как масонские организации. Особенно Франция и Америка, где имеются целые ложи с социалистическим большинством и где правительство большой частью состоит из масонов… Каждая национальная секция его Коминтерна могла бы образовывать отдельную ложу…» Результатом такой попытки вступить в «переписку» со Сталиным было следующее: 30 января 1926 года Астромов и его собратья по масонской ложе «Астрея» в количестве 21 человека были арестованы в Ленинграде. В констатирующей части обвинительного заключения, в частности, указывалось: «Наблюдением за мистическими обществами удалось установить внешнюю разницу проявлений себя и даже некоторую борьбу между отдельными течениями и что наибольшего внимания, как серьезная, необычайно законспирированная и недоступная группа, заслуживает масонство. История масонства в России показывает, что оно всегда было на услужении того или иного капиталистического государства. Масонство как течение выросло и развилось из усилий буржуазии притуплять противоречия борьбы классов, рождаемой капиталистическим развитием. Усилия буржуазии в этом направлении чрезвычайно разнообразны, и в маскировке массовых противоречий масонство занимает почетное место, создавая в обществе атмосферу незыблемости капиталистического строя. Политика буржуазии делается не только в парламентах и передовых газетных статьях. Буржуазия обволакивает сознание промежуточных слоев, вождей рабочих партий, отравляя мысль, парализуя волю, создавая на пути препятствия, могущественные и незаметные. История старейших капиталистических стран — Великобритании и Франции — показывает, какую громадную роль в укреплении государства буржуазии сыграли имеющие там права гражданства масонские ложи». Постановлением Особого совещания при Коллегии ОГПУ от 18 июня 1926 года Астромов признан виновным в том, что являлся руководителем масонских лож в Москве и Ленинграде, которые действовали в направлении оказания помощи международной буржуазии в свержении советской власти», и приговорен к заключению в концлагерь сроком на 5 лет, позже срок заменен 3 годами. 23 декабря 1927 года Астромов — Кириченко был амнистирован и выслан в Сибирь. В заключении Санкт-Петербургской прокуратуры, утвержденном заместителем прокурора И.И. Сыдоруком в марте 1996 года, говорится, что «постановление (Особого совещания. — В. Б.) является незаконным, т. к. в материалах уголовного дела не имеется доказательств, свидетельствующих об антисоветской деятельности (Астромова.) и руководимых им масонских лож и о их связях с зарубежными контрреволюционерами». Астромов был реабилитирован. В материалах архивного дела не указан состав Особого совещания, выносившего приговор Астромову-Кириченко и его братьям по ленинградской ложе «Астрея» и московской — «Гармония», созданной тем же Астромовым. По этим архивным делам Бокий не проходит. Напоследок о том, был ли он в 1926 году в Ленинграде. В том году серьезно заболел в Ленинграде его брат Борис, для встречи с которым и мог приезжать Бокий. В марте 1927 года Борис умер. В январе 1928 года в Ленинграде были обнаружены масонские ложи с несколькими десятками членов, с магистрами и мастерами, с посвящениями, клятвами, подписанными кровью, уставом, заграничной перепиской и членскими взносами. Эти подпольные ложи именовались ложами «Пылающего льва», «Дельфина», «Золотого колоса», «Цветущей акации». Глеб Иванович общался с некоторыми членами масонских лож. В их числе — адвокат Зарудный, защищавший его на процессе «44-х», доктор медицины Манухин, который лечил его от туберкулеза легких. Со слов упоминавшегося выше Барченко к членам масонской ложи в Ленинграде принадлежал академик Ольденбург. Сергей Федорович Ольденбург (1863–1934), крупный ученый-востоковед, с 1902 года академик, в июле-сентябре 1917 года — министр народного просвещения во Временном правительстве. H.H. Берберова в книге «Люди и ложи» назвала Ольденбурга в числе других русских масонов XX столетия со ссылкой на М. Горького. Ольденбург был членом ЦК партии кадетов, в 1904–1929 годах — бессменный секретарь Академии наук. С 1930 года директор Института востоковедения. В 1919 году, когда обстановка в Петрограде обострилась в связи с мятежом на форте Красная Горка и наступлением генерала Юденича, начались аресты «бывших людей» и представителей различных политических организаций. Ольденбург был задержан 1 сентября по делу кадетов, но освобожден 19 сентября «за непричастность к задержанным в засаде 16–17 августа» с подпиской о явке в ЧК по первому требованию. Ольденбург умер в 1934 году в Ленинграде своей смертью. Соприкасался и был ли знаком Бокий с Ольденбургом, на этот счет точных сведений не имеется. Бесспорно, Бокий как член Коллегии ВЧК-ОГПУ, но не как начальник Спецотдела, при принятии решений по уголовным делам на Коллегии мог иметь дело и с масонами. В частности, об этом свидетельствует такой факт. В сентябре 1930 года в Москве были арестованы члены так называемого «анархо-мистического «Ордена Света»», который ставил своей целью «борьбу с советской властью как властью Нальдобаофа (одного из воплощений сатаны) и установление анархического строя». Следует добавить, что параллельно с «Орденом Света» существовал еще один орден — «Храм искусства», созданный «с целью внедрения в советские артистические круги своей идеологии в противовес линии марксизма». Члены данных анархо-мистических организаций (орденов) были приговорены к различным срокам содержания в исправительно-трудовых лагерях. Приговор выносила Коллегия ОГПУ в составе С.А. Мессинга и Г.И. Бокия в отсутствие прокурора. Итак, по тем делам на масонские ложи, которые пересмотрены, Бокий как соучастник не проходит, а те, кто в открытых публикациях утверждают, что он был масоном, документально этого не подтверждают. В заключение необходимо отметить, что к началу Великой Отечественной войны масонство в СССР было ликвидировано. Но это ни в коем случае не означало, что подпольного масонства не могло существовать. А «легальные» масоны, такие как Скворцов-Степанов умерли, некоторые были расстреляны, например — Н.К. фон Мекк. Такие действия Советского правительства были встречены масонами на Западе не только враждебно, но и способствовали активизации политики поощрения Гитлера в идее военных походов на восток. В конце войны советская армия в одном из замков захватила десятки важных архивов и, прежде всего, архивы западных стран. Эти документы давали представление о подрывной деятельности масонов во всем мире. Глава одиннадцатаяПоследний арест Глеб Иванович Бокий лишился свободы 7 июня 1937 года, а ордер на арест и обыск зам. наркома НКВД СССР Вельский подписал только 16 июня. Где же содержался Бокий эти 9 дней, ведь даже в те годы в тюрьму без документов не помещали? И зачем необходимо было такое явное нарушение? Об этом будет рассказано чуть позже. А сначала еще об одном несоответствии. В архиве органов государственной безопасности на Литейном, 4 я обнаружил протокол допроса Бокия от 17–18 мая 1937 года, в отличном виде, т. е. когда он находился еще на свободе! На 12 машинописных листах протокола изложены «преступления» Бокия, от морального разложения до шпионажа. В конце документа написано: «Мною прочитано, с моих слов записано правильно. 28 мая 1937 года. Бокий». Допрашивал его сам Вельский, совместно со следователем, неким Али. Протокол допроса отпечатан, но не завизирован и не подписан ни Бокием, ни Вельским, ни Али. Какие события происходили с 17 по 28 мая 1937 года и для чего предназначался данный протокол допроса, возможно, составленный без участия Бокия? (Такое в те годы могло иметь место). Существует ряд версий о тех событиях. Одна из них состоит в следующем. Бокий хранил в Спецотделе «черную книгу» компроматов на высокопоставленных партийных и государственных особ (Т.И. Грекова). Исходя из этого, можно предположить, что с 17 мая по 7 июня Вельский и Али «по-хорошему» требовали от Бокия отдать книгу компроматов, шантажируя его «протоколом допроса» от 17–18 мая 1937 года. Далее, 7 июня нарком Ежов будто бы лично разговаривал с Глебом Ивановичем. Получив отказ в чем-то признаться или «отдать книгу», он приказал задержать его, и теперь до 16 июня Бокия допрашивали «по-настоящему». Глеб Иванович «признался» в двух собственноручно написанных протоколах во всем, что ему инкриминировалось, но его признания, я глубоко убежден, носили издевательский характер, и вряд ли их можно считать полностью достоверными. Замечу, кстати, что в те годы следственного органа в госбезопасности не было, поэтому оперативный сотрудник занимался и проверкой оказавшегося в поле зрения НКВД человека, и выносил постановление на арест и обыск, и участвовал в его задержании, и, наконец, вел следствие, словом, он, оперативный сотрудник, был и швец, и жнец, и на дуде, игрец. По делу Бокия в роли такого сотрудника выступал Вельский, а помогал ему, т. е. делал черновую работу, Али. В постановлении на арест говорилось, что Бокий — троцкист и член контрреволюционной масонской организации «Единое трудовое братство», занимавшейся шпионажем в пользу Англии, а также руководитель антисоветского спиритического кружка, где проводились сеансы, на которых предсказывалось будущее- что он был также организатором готовящегося покушения на Сталина. Троцкистом Бокий не только не был, но и ни разу не поддержал политические акции троцкистов. Архивные материалы как раз подтверждают подобное умозаключение. Во время профсоюзной дискуссии 1920–1921 годов, организованной Троцким, Глеб Иванович стоял на позиции Ленина и не разделял взглядов Троцкого в его выпадах против партии в 1923–1924 годах. И последнее. В развернувшейся в 1925–1927 годах борьбе с троцкистами и зиновьевцами Бокий, естественно, их не поддерживал, но, несмотря на это, он проявил свое благородство и порядочность — не мстил Зиновьеву, по вине которого имел множество неприятностей на своем жизненном пути. Спиритизм, приписываемый Бокию, — это течение, сторонники которого верят в посмертное существование душ умерших и возможность общения с ними. В настоящее время многие необъективные литераторы, оттеняя «негатив», умышленно или по незнанию умалчивают положительное в деятельности и характере Бокия. Всей своей деятельностью вплоть до ареста Глеб Иванович доказал преданность советской власти и никогда не находился на антисоветских позициях, хотя «свидетели» по его делу доказывали обратное, что со злорадством использовалось в открытой печати. У нас традиционно предпочитается замалчивать, как получались в те годы свидетельские показания. На следствии Бокий отрицал какое-либо свое участие в шпионаже против страны и наличие связей с подобного рода преступниками. Так, Али спрашивал: «Где в настоящее время находится Владимиров, рекомендовавший Вам Барченко? Ответ: Владимиров в 1926 году или в 1927 году был расстрелян за шпионаж в пользу Англии». Подобный ответ Бокия — насмешка над следователями. Можно допустить, что Али, видимо, понятия не имел, когда и за что был расстрелян Владимиров, но печально, что таким же невеждой в своих профессиональных вопросах был заместитель наркома НКВД Вельский. Абсурдны и утверждения, что Бокий готовил покушение на Сталина фантастическими средствами и методами, путем взрыва Кремля. И, наконец, пришло время разобраться с так называемой «контрреволюционной масонской организацией» — «Единым трудовым братством». После срыва экспедиции в Тибет для поиска Шамбалы, Бокий организовал кружок по изучению «Древней науки», где читал лекции Барченко. Кружок посещали сотрудники Спецотдела. Вскоре выяснилось, что сотрудники- Спецотдела не подготовлены воспринимать такие идеи, и занятия прекратились. Бокий привел в кружок новых лиц из числа своих старых товарищей по Горному институту, среди которых были уже упоминавшиеся Москвин, член Коллегии НКВД Стомоняков Борис Спиридонович и др. Следователь задавал Бокию вопрос: «Какую связь вы поддерживали с этими лицами помимо кружка? Ответ: Все эти лица, как я уже рассказывал, являлись моими старыми товарищами по Горному институту. Помимо собраний, на которых Барченко читал нам рефераты о своем мистическом учении, у нас были установлены традиционные встречи, так называемые «свидания друзей». Раза три или четыре в году, я, Стомоняков, Москвин собирались у нашей старой знакомой Алтаевой[1] и проводили вместе 2–3 часа, после чего расходились и не встречались между собой до следующего раза». «Вопрос: С какой целью вы производили эти сборища? Что делали на них? Ответ: Мы собирались как старые друзья для того, чтобы просто провести вместе время. Никаких других задач мы не ставили». Вывод один: следователи Бельский и Али и сфальсифицировали масонскую организацию «Единое трудовое братство». В 1938 году Эдхем Али, а в 1939 году и Бельский, были арестованы и за нарушение социалистической законности приговорены к расстрелу. Некоторые авторы, выполняя чей-то заказ, в своих произведениях упоминают лишь о «Едином трудовом братстве», придуманном следователями, ни слова не говоря о первых показаниях Бокия и судьбе следователей. Человеческая жизнь наполнена разнообразными событиями и, по Шекспиру, еще и как «ткань из хороших и дурных ниток». Естественно, это относится и к тем, кто являлся исполнителем преступлений тридцатых — сороковых годов. Их судьбы сложились по-разному. Одних расстреляли сразу же в ходе массовых репрессий, иных — позднее, некоторые умерли естественной смертью. Немало чекистов отдало жизнь на полях сражений Великой Отечественной войны. Какая-то часть еще жива… В день празднования 50-летия Победы па Литейном, 4 в холле перед залом обратил на себя мое внимание стоявший особняком человек, грудь которого сплошь была увешана орденами и медалями. Среди них — ордена Ленина и Боевого Красного Знамени. Ветеран выглядел лет на восемьдесят, опирался на трость, но держмся бодро. Я подошел к нему. — Здравствуйте, — я, назвав себя, сказал, что начал работать на Литейном, 4 в 1949 году. — Я вас впервые вижу на торжествах в здании. Извините, вы можете назвать себя? — Таких, как я, здесь раз-два и обчелся, — сказал он и, не представившись, продолжал: — Интересно побывать там, где мне еще совсем юношей пришлось работать в тридцатые годы. — Стало быть, период массового террора вам извесген не понаслышке? — Да, в 1937–1938 годах я работал оперуполномоченным и подписывал постановления о расстрелах, — он испытующе посмотрел на меня. — Вы сожалеете? Чувствуете себя виноватым? — В тех условиях я не мог поступать по-иному. И другие на моем месте делали бы то же самое. Между прочим, среди них могли быть и вы. Легко бичевать людей и время по документам и слухам. Сегодняшние судьи в тех условиях были бы не только исправными исполнителями, но, может быть, проявили бы себя значительно коварней. — Я не могу согласиться, что документы мало говорят. Мне удалось ознакомиться с архивными материалами того периода, в том числе и здесь, — я показал рукой на пол, так как архив находился на три этажа ниже, — они помогли мне понять позицию рядовых сотрудников вашего времени. Но если бы я работал в те годы таким, каким пришел сюда в 1949 году, повидавшим во время войны страдания и смерть, вероятнее всего, я бы вел себя иначе. — К вашему сведению, — эмоционально отвечал ветеран, — когда выпадает винтик из машины, его заменяют новым. Так было и с людьми моего времени: несогласный уничтожался, а на смену подбирался другой, сплбшь и рядом даже более безжалостный и жестокий. Рядовые работники действовали в соответствии с существовавшими тогда приказами, законами, приказаниями непосредственных руководителей. Такова правда. — Я смогу с вами встретиться вне стен управления? — А зачем? У нас с вами большая разница в возрасте, да и интересы разные. Но вам при этом очень хочется пообщаться поближе с человеком того времени. Вывод один: скрытая причина. Какая? — Хочется поглубже понять людей, как вы выразились, того времени. Те, с кем я общался до вас, произвели на меня впечатление, по сегодняшним понятиям, людей зомбированных. — Вы хотите сказать — ненормальных? — Мне бы не хотелось соглашаться с таким определением. — Чего уж там, смысл тот же. В большинстве своем туда попадали вполне нормальные люди, но их ломали, корежили, обрабатывали до тех пор, пока они не превращались в послушных исполнителей приказов и приказаний, полагая, что все «сверху» — правильно и не может вызывать никаких сомнений. — Меня тоже ломали… — хотел было возразить я. — Но не успели — наступил 1953 год. Спасибо за беседу… — У меня последний вопрос: за что вы были награждены самыми высокими орденами? — За выполнение специальных заданий во время войны. Не за участие в массовых репрессиях, как вы, возможно, могли подумать, — язвительно уточнил он и направился в зал, куда двери были уже распахнуты, по их краям стояли солдаты охраны, а из глубины слышался торжественный марш… 15 ноября 1937 года комиссия в составе наркома НКВД, прокурора СССР и председателя Военной коллегии Верховного суда СССР приговорила Бокия к расстрелу, и в тот же день приговор был приведен в исполнение. КОНЕЦКак уже упоминалось в самом начале повествования, просмотр множества архивных документов позволяет мне представить с большой достоверностью последние минуты Глеба Ивановича. Приговор к высшей мере наказания (с немедленным приведением его в исполнение) Бокий выслушал без видимых эмоций, казалось, равнодушно. И сразу же конвоиры взяли его под руки и повели из зала суда. В коридоре их ждал исполнитель. Пропустив осужденного с конвоирами вперед, он вынул пистолет из кобуры, взвел курок и двинулся следом, а чуть позади него пристроились врач и прокурор. Исполнитель лично знал Бокия, уважал его за большую силу воли и высокий профессионализм. Он многое повидал в этих мрачных коридорах и ничему не удивлялся, однако самообладание высокого начальника потрясло даже такого огрубевшего душой человека. Исполнитель не раз наблюдал — равнодушно или с мрачным пренебрежением — как шли иные «туда», в небытие, извиваясь и вырываясь из рук конвоиров, или крича и рыдая, или волоча онемевшие ватные ноги, подобно немощным старикам. И их можно понять. А вот влиятельный чекист, одно слово которого еще вчера являлось приказом к исполнению, немного сутулясь, печатал шаг, будто бы ничего не случилось, и он направляется на доклад к народному комиссару внутренних дел Н.И. Ежову. — Отпустите его, — вдруг негромко сказал исполнитель. Конвоиры послушно выполнили приказ, отстраняясь и пропуская мрачную процессию. И хотя до «места» было еще не близко, исполнитель вскинул пистолет на уровень затылка Бокия и выстрелил. Тот сделал еще шаг, качнулся, его ноги подкосились, потом он повалился назад. Убийца подхватил тело и положил на пол. Непроизвольно задержал взгляд на лице умирающего. Оно было бесстрастным, но из левого глаза выкатилась слеза и расплылась на щеке. — Ты что сделал?! Почему здесь?! — придя в себя от шока, вскрикнул прокурор. — Иди ты… — сквозь зубы прошипел исполнитель, вложил пистолет в кобуру и пошел прочь. Его качало из стороны в сторону, словно пьяного. …Глеб Иванович Бокий в 1956 году реабилитирован посмертно. Он являлся делегатом XV–XVII съездов ВКП(б), избирался кандидатом в члены ВЦИК РСФСР со II по XII съезд Советов и ЦИК СССР первого и второго созывов. Он был награжден орденом Красного Знамени, двумя знаками «Почетный чекист» (№ 7 в 1922 и еще одним в 1932 году), боевым оружием от Коллегии ОГПУ в 1927 году. В те годы по рекам, каналам и Белому морю ходил пароход с именем «Глеб Бокий» на борту. ПриложенияПРОТОКОЛДОПРОСА БОКИЙ Глеба Ивановича [17–18 мая 1937 года]ВОПРОС: Дайте показания об обстоятельствах организации вами так называемой «Дачной Коммуны». ОТВЕТ: «Дачная Коммуна» была организована мной в 1921 г. из числа сотрудников руководившегося мною Спецотдела ВЧК-ОГПУ. Всех входивших в «Коммуну» на протяжении ее существования, лиц я не помню. В последнее время в нём состояли сотрудники Спецотдела: ЭЙХМАНС, КОСТИН, МЯННИК, НИКОЛАЕВ, РОДИОНОВ, ВИШНЯКОВ, ТИТОВ, МУХИН и инженер Мосгортопа СОСНОВСКИЙ Александр Яковлевич, мой старый товарищ по Горному Институту. «Коммуна» была организована мной под влиянием, начавших охватывать меня, мистических настроений — чувство одиночества и стремление найти выход из него. Мне казалось, что в людях, в отношениях между товарищами происходит очерствение чувств. Хотелось видеть в людях больше теплоты и участия друг к другу и организацией «Коммуны» я думал достичь создания таково спаянного товариществом коллектива. Аморальных целей при самой организации «Коммуны» я себе не ставил. Постепенно, однако, в силу морально-бытового разложения членов, и в частности, усилившихся у меня мистических настроений «Коммуна» наша выродилась в антиобщественное образование с аморальным и мистическими оргиями, приведшими нас к ряду трагических эксцессов на сексуальной и др. почве. ВОПРОС: Какие именно эксцессы имели место среди членов «Коммуны»? ОТВЕТ: Примерно, в 1926–1927 роду на почве ревности к жене застрелился сотрудник Спецотдела БАРИНОВ, участвовавшей вместе со своей женой на эротических оргиях в нашей «Коммуне». В 1931–1932 году покушалась на самоубийство жена члена «Коммуны» МЯННИК. Значительно раньше этого при неизвестных обстоятельствах попал на станции Кучино под поезд сотрудник Спецотдела МАЙОРОВ, возвращаясь с нашей дачи, где он присутствовал на очередном сборище членов «Коммуны». Года за два до этого в пьяном виде в Москве попал под поезд член нашей «Коммуны» ЕФСТАФЬЕВ. Лет пять тому назад умер от злоупотребления алкоголем член «Коммуны» сотрудник спецотдела МАРКОВ. ВОПРОС: Расскажите об устраивавшихся в «Коммуне» эротических оргиях? ОТВЕТ: У нас существовал следующий порядок. Под выходной день члены «Коммуны» выезжали обычно на приобретенную нами дачу на станции Кучино. Нередко, кроме членов «Коммуны» приглашалась и посторонние гости — артисты, цыгане, танцоры. Приезжая на дачу мы, если был теплый день, раздевались и в трусах шли работать в сад или огород. Работа эта носила символическое значение. При организации «Коммуны» я, исходя из облагораживающего влияния физического труда, ввел этот, своего рода, ритуал в неписанный статут нашей «Коммуны», а ему обычно подчинялись, как члены «Коммуны», так и гости. «Проработав» в саду мы, продолжая оставаться раздетыми, шли в помещение и садились за ужин. Я выносил из своей комнаты, приготовленные мной лично, специальные спиртные напитки, и по моему приглашению присутствующие приступали к еде и выпивке. За ужином мы танцевали, пели пахабные песни, вели эротические разговоры и демонстрировали имевшийся у меня специальный альбом с порнографическими карточками. Носило все это характер оргии и некоторые присутствующие иногда напивались до невменяемого состояния. После ужина большинство мужчин и женщин все вместе шли обычно в баню. Были случаи, когда эти коллективные посещения бани устраивалась два раза в вечер. Иногда попойка продолжалась и в бане, в предбаннике, куда выходили, время от времени желавшие выпить. ВОПРОС: Для чего вами устраивались эти отвратительные оргии? ОТВЕТ: Прямых эротических целей я в начале не преследовал. Поддавшись охватившим меня мистическим настроениям, я ввел эта «ритуалы» в поисках более высоких, упрощающих взаимоотношения полов, форм общения мужчин и женщин. В дальнейшем, однако, они уже само собой вылились в описанные мной аморальные оргии, а я потерял ощущение грани между мистическим и реальным миром, вкатился в болото разврата. ВОПРОС: Каким образом вы, так сказать, марксист, могли до такой степени поддаться мистическим настроениям, что пошли на пороки и преступления? ОТВЕТ: В сущности, я уже много лет тому назад, на почве внутреннего разлада, в связи с политическими расхождениям с партией и необходимостью подчиняться партийной дисциплине, отошел от марксизма и большевизма. Процесс этого отхода начался у меня еще в 1918 году с мистических поисков абсолютных морально-этических принципов и окончательно завершился в 1925–26 г.г., когда я, подпав под влияние масона БАРЧЕНКО, был вовлечен им в масонское общество «Древняя Наука». ВОПРОС: Расскажите подробно о тех политических расхождениях, которые по вашим словам, привели вас к внутреннему разладу? ОТВЕТ: Мои расхождения с партией начались еще в 1918 году, с периода Брестского мира, когда я поддался мелкобуржуазным настроениям и вместе с БУХАРИНЫМ и другими левыми коммунистами пошел против ЛЕНИНА. В силу выработавшихся у меня традиций я тогда подчинился партийной дисциплине, но так как переубежден я не был, обстоятельство это оставило во мне неприятный осадок. Это неприятное чувство усилилось, когда меня с партийной работы, помимо моего желания перебросили на работы в ЧК, и в особенности, когда из-за конфликта с ЗИНОВЬЕВЫМ отозвали из Ленинграда в Москву, а затем послали в Ташкент, оттуда я также вместе с другими членами Турккомисии был отозван, вернее снят с работы. К периоду профсоюзной дискуссии, выросшая на почве изложенных выше неудач, личная неудовлетворенность начала перерастать у меня в недовольство более общего порядка. В период дискуссии я стоял на позициях ЛЕНИНА, но применявшейся нами, на мой взгляд, демагогические методы борьбы отталкивали меня от нее и углубляли сложившееся у меня недовольство существующим положением. Неизгладимое впечатление произвели на меня Кронштадские события. Я не мог помириться с мыслью, что те самые матросы, которые принимали участие в Октябрьских боях, восстали против партии и власти, и в поисках объяснения этого факта приходил к обвинению Центрального Комитета. При внедрении Новой Экономической Политики я, несмотря на образовавшийся у меня надрыв, не выступал против этого мероприятия партии. Нутром, однако, воспринять НЭП не мог и признал его только потому, что не видел другого исхода. Обстоятельство это привело к углублению внутреннего разлада во мне и я начал отходить от партийной жизни. Дискуссию с ТРОЦКИМ 23–24 года я воспринял уже не по партийному и, хотя не разделял взгляды ТРОЦКОГО, но был против той, на мой взгляд, излишней страстности, которая применялась в полемике против него. Решающее влияние в дальнейшем имела смерть ЛЕНИНА. Я видел в ней гибель Революции. Завещание ЛЕНИНА, которое мне стало известно, не помню от кого, мешало мне воспринять СТАЛИНА, как вождя партии и я, не видя перспектив для Революции, ушел в мистику. К 1926–27 году я уже отошел от партии настолько далеко, что развернувшаяся в это время борьба с троцкистами и зиновьевцами прошла мимо меня, и я в ней никакого участия не принял. Углубляясь, под влиянием БАРЧЕНКО, все больше и больше в мистику — я, в конце концов, организовал с ним масонское сообщество и вступил на путь прямой контрреволюционной деятельности. ВОПРОС: Кто такой БАРЧЕНКО, откуда вы его знаете и каким образом он вовлек вас в масонскую организацию? ОТВЕТ: БАРЧЕНКО Александр Васильевич, биолог, в настоящее время научный сотрудник ВИЭМ, куда я устроил его в 1935 году. Познакомили меня с БАРЧЕНКО в 1934 году приехавшие из Ленинграда б. сотрудники Ленинградской ЧК ЛЕЙСМЕЙЕР-ШВАРЦ и ВЛАДИМИРОВ. Явившись ко мне в Спец. Отдел ОГПУ в сопровождении БАРЧЕНКО, они рекомендовали мне его, как талантливого исследователя, сделавшего, имеющее чрезвычайно важное политическое значение, открытие и просили меня свести его с руководством ОГПУ с тем, чтобы реализовать его идею. БАРЧЕНКО выдвигал теорию о том, что в доисторические времена существовало высокоразвитое, в культурном отношении, общество, которое затем погибло в результате геологических катаклизмов. Общество это было коммунистическим и находилось на более высокой стадии социального (коммунистического) и материально-технического развития, чем наше. Остатки этого высшего общества, по словам БАРЧЕНКО, до сих пор существуют в неприступных горных районах, расположенных на стыках Индии, Тибета, Кашгаре, и Афганистане, и обладают всеми научно-техническими знаниями, которые были известны древнему обществу, так называемой «Древней Наукой», представляющей собой синтез всех научных знаний. Существование и Древней Науки, и самих остатков этого общества является тайной, тщательно оберегаемой его членами. Это стремление сохранить свое существование в тайне БАРЧЕНКО объяснял антагонизмом древнего общества с Римским Папой. Римские Папы на протяжении всей истории преследовали остатки древнего общества, сохранившиеся в других местах и в конце концов почти полностью их уничтожили. Себя БАРЧЕНКО называл последователем древнего общества, заявляя, что был посвящен во все это тайными посланцами его религиозно-политического центра, с которыми ему удалось однажды вступить в связь. ВОПРОС: Какие же это посланцы? ОТВЕТ: БАРЧЕНКО называл имена монголо-тибетских мудрецов НАГА-НАВАНА и ХАЯНА ХИРВА. Мудрецы эти входили в состав приезжавшей в 1918 году в Ленинград и Москву Монголо-Тибетской делегации с тем, чтобы установить связь с Советами. Советским правительством делегаты приняты не были и оскорбившись уехали назад. БАРЧЕНКО, однако, во время их пребывания в Ленинграде имел возможность встречаться с ними и они посвятили его в свои планы. Занимаясь сам в период встречи с БАРЧЕНКО познанием абсолютной истины (абсолютного понятия добра и зла), я заинтересовался его рассказом о существовании синтеза абсолютных научных знаний и пытался организовать БАРЧЕНКО в том же 1925 году поездку в Афганистан с тем, чтобы войти оттуда в контакт с хранителями этой «Древней Науки». Предприятие наше, однако, сорвалось, так как против него запротестовал ЧИЧЕРИН. Независимо от срыва моего предприятия (посылка БАРЧЕНКО в Афганистан) я, не отказываясь от намерения войти в контакт с хранителями «Древней Науки», ограничивал из числа сотрудников Спецотдела кружок по изучению этого мистического учения. Кружок этот работал под руководством посвященного в его тайны БАРЧЕНКО. Входили в кружок сотрудники Спецотдела ВЧК-ОГПУ: ГУСЕВ, ЦИБИЗОВ, КЛИМЕНКОВ, ФИЛИППОВ, ЛЕОНОВ, ГОПИУС, ПЛУЖНИКОВ. Вскоре после организации мною кружка, однако, выяснилось, что привлеченные мной в него лица из числа сотрудников Спецотдела не пригодны к восприятию тайн «Древней Науки». В связи с этим кружок распался и я привлек для изучения мистического учения БАРЧЕНКО новых лиц из числа своих старых товарищей по Горному Институту. Эти лица впоследствии и составляли наше масонствующее сообщество. ВОПРОС: Кто кроме вас входил в состав этого сообщества? ОТВЕТ: Кроме меня и руководившего нашими занятиями БАРЧЕНКО в состав нашей группы входили: КАСТРЫКИН Михаил Лаврентьевич, МИРОНОВ Александр Владимирович, МОСКВИН Иван Михайлович и СТОМОНЯКОВ Борис Спиридонович. Не продолжительное время в группу входил Александр Яковлевич СОСНОВСКИЙ. ВОПРОС: Какую связь вы поддерживали с этими лицами помимо кружка? ОТВЕТ: Все эти лица, как я уже показывал, являлись моими старыми товарищами по Горному Институту. Помимо собраний, на которых БАРЧЕНКО читал нам рефераты о своем мистическом учении, у нас были установлены традиционные встречи, так называемые «свидания друзей». Раза три или четыре в году я, СТОМОНЯКОВ, КАСТРЫКИН, МИРОНОВ собирались у нашей старой знакомой АЛТАЕВОЙ и проводили вместе 2–3 часа, после чего расходились, не встречаясь между собой до следующего раза. ВОПРОС: С какой целью вы производили эти сборища, что делали на них? ОТВЕТ: Мы собирались как старые друзья для того, чтобы просто провести время вместе. Никаких других задач мы не ставили. ВОПРОС: Вы говорите неправду. К исследованию этого вопроса мы еще вернемся в дальнейшем. Сейчас уточните к какому масонскому ордену принадлежало ваше сообщество? ОТВЕТ: Название «Древней Науки» я употребляю для нашего общества условно, условно, как название показывающее, что наше общество основной своей задачей ставило овладение мистическим учением известным под названием «Древней Науки» и ориентировалось на религиозно-мистический центр являющийся его хранителем. БАРЧЕНКО, являющийся наставником в нашем сообществе и установивший однажды контакт с этим центром называл его «Шамбала» или «Дюнхор», что в переводе с тибетского означает «семь кругов знания». По словам БАРЧЕНКО «Шамбала-Дюнхор» является высшим масонским капитулом, с которым в прошлом были связаны все масонские ордена; в настоящее время этот капитул распространяет свое влияние главным образом на восточные страны в частности, на Китай, Тибет, Синь-Дзянь, Индию, Афганистан и даже Северную Африку. Влияние капитула в этих странах, по словам БАРЧЕНКО, настолько велико, что в Афганистане им утверждается восшествие на престол новых эмиров. До переезда в Москву в 1925 году у БАРЧЕНКО в Ленинграде произошел крупный конфликт с руководителями масонской организации, обвинившими его в разглашении тайн и грозившими ему на этой почве уничтожением. Угроза эта от имени масонской организации была высказана ему в 1924 г. членом ордена академиком ОЛЬДЕНБУРГОМ. В связи с конфликтом с руководством организации БАРЧЕНКО отошел от ее ленинградского ядра и стал искать пути для непосредственной связи с высшим капитулом «Шамбала-Дюнхор», объединяя вокруг себя различный масонствующий элемент. Таким образом и возникло наше мистическое сообщество, фактически самостоятельная ложа, ориентирующаяся на непосредственную связь с высшим масонским капитулом «Шамбалой-Дюнхором». К какому ордену принадлежал до переезда из Ленинграда БАРЧЕНКО, я сказать затрудняюсь. В виду особых, конфликтных отношений БАРЧЕНКО с основным ядром масонской организации в Ленинграде, никто из нас, группировавшихся вокруг БАРЧЕНКО в новой ложе, официального посвящения не прошел и как не посвященным БАРЧЕНКО не мог рассказать некоторых тайн ордена, к которому мы формально не принадлежали. По косвенным намекам БАРЧЕНКО и общим наблюдениям можно судить, что он посвящен в члены ордена Розенкрейцеров. Говорю я это на основании того, что на Розенкрейцеров БАРЧЕНКО определенно указывал как на орден, связанный с нашим центром «Шамбала-Дюнхор». У БАРЧЕНКО, в различного рода геометрических чертежах и многочисленных фотографических снимках предметов древности, постоянно повторялись эмблемы РОЗЫ, КРЕСТА и ЧАШИ, которые являются символами Розенкрейцеров. Значение этих символов известно частью из литературы, частью же, насколько я помню, об этом говорил нам сам БАРЧЕНКО во время наших занятий. В настоящее время БАРЧЕНКО обладает печатью с общемасонскими эмблемами — двойного ТРЕУГОЛЬНИКА с символическими изображениями на его сторонах СОЛНЦА, ЛУНЫ и ЧАШИ. ВОПРОС: Кого вы знаете из числа членов масонской организации? ОТВЕТ: Кроме уже перечисленных мною СТОМОНЯКОВА, МОСКВИНА, КОСТРЫКИНА и МИРОНОВА, входящих в состав нашей ложи, со слов БАРЧЕНКО, известны как члены масонской организации — ленинградцы: ВЕЧЕСЛОВ — доктор, ЗАБРЕЖНЕВ — быв. Работник Наркоминдела, КАНДИАЙН (масонский псевдоним Тамнил) — астрофизик и бывший сотрудник Ленинградской ЧК-ПП ОГПУ — ЛЕЙСМЕЙЕР — ШВАРЦ, ОТГО, ВЛАДИМИРОВ и РИКС. О КАНДИАЙНЕ и бывших сотрудниках Ленинградской ЧК БАРЧЕНКО говорил мне не как о посвященных масонах, а как о своих учениках и последователях. Всех их я знаю лично и аналогичные заявления мне приходилось слышать и от них самих. КАНДИАЙН кроме этого, по просьбе БАРЧЕНКО, однажды выступал с докладом на занятиях нашего кружка. Как о посвященном в тайны мистического учения «Шамбала» БАРЧЕНКО — говорил мне о некоем ГУРДЖИЕВЕ — директоре Института ритма в Париже в свое время проживавшем в СССР. Учеником и последователем ГУРДЖИЕВА на территории СССР, в прежнее время, по словам БАРЧЕНКО, являлся скульптор МЕРКУРОВ. В виду того, что ГУРДЖИЕВ, как мне говорил БАРЧЕНКО, старались установить связь с его учеником МЕРКУРОВЫМ, но он от этого, по неизвестным для меня причинам уклонился. В качестве своих учеников и последователей «Шамбала-Дюнхора» БАРЧЕНКО называл мне сотрудниц ЛОБАЧ и ШИШЕЛОВУ, фиктивного мужа ШИШЕЛОВОЙ и сотрудника Наркомотдела КОРОЛЕВА. Наконец, мне еще до Революции было известно о принадлежности к масонам академика ОЛЬДЕНБУРГА, о котором я уже показывал выше. ВОПРОС: Что за фиктивный муж у последовательницы БАРЧЕНКО — ШИШЕЛОВОЙ? ОТВЕТ: Дело в том, что настоящая фамилия ШИШЕЛОВОЙ — МАРКОВА. Она дочь известного черносотенца — члена Государственной Думы — МАРКОВА Il-го. Желая изменить свою фамилию с тем, чтобы скрыть свое социальное происхождение, МАРКОВА заключила с одним из последователей БАРЧЕНКО — ШИШЕЛОВЫМ фиктивный брак и приняла его фамилию. С ШИШЕЛОВЫМ никогда не жила и не живет до сих пор. ВОПРОС: Вы показывали, что ваша ложа ориентировалась на связь непосредственно с центральным капитулом. Расскажите, что вы сделали для установления этой связи? ОТВЕТ: Для организации этой связи я устраивал БАРЧЕНКО поездки в различные районы Союза, в отношении которых у нас имелись данные о том, что там существуют какие-либо религиозно-мистические секты восточного происхождения, ориентирующиеся на «Шамбалу». ВОПРОС: На какие средства устраивались эти поездки? ОТВЕТ: На средства незаконно отпускавшиеся мной БАРЧЕНКО из сумм § 9 и имевшегося у меня нелегального фонда. Вообще я полностью содержал БАРЧЕНКО с его семьей в течение 10-ти лет — с 1925 — по 1935 год. Незаконные выдачи. БАРЧЕНКО денег я продолжал производить и в 1935 году. В этом году я выдал ему около 23 000 руб, из них 9000 руб. из сумм § 9, остальные 13–14 тысяч из нелегального фонда. ВОПРОС: Что за нелегальный фонд, из которого вы снабжали БАРЧЕНКО? ОТВЕТ: Это денежные суммы, поступавшие в Спецотдел от различных учреждений за проданные нами несгораемые шкафы и выполненные работы по составлению кодов. Деньги эти мной обычно незаконно задерживались в кассе Спецотдела и я расходовал их по своему усмотрению. ВОПРОС: Вернемся к вопросу об организации вами поездок БАРЧЕНКО для связи с религиозно-мистическими сектами. Какие конкретно поездки вы устроили БАРЧЕНКО? ОТВЕТ: У меня в памяти следующие случаи: в 1925 году мной была организована БАРЧЕНКО поездка на Алтай, где БАРЧЕНКО должен был установить связь с сектами «Беловодья» — религиозно-мистические круги Центральной Азии, представляющие по мистическому учению ближайшее окружение нашего центра «Шамбала». В результате поездки БАРЧЕНКО среди местных сектантов были установлены лица, совершающие регулярные паломничества в находящийся за кордоном мистический центр. В 1926–27 году БАРЧЕНКО ездил в Крым — Бахчисарай, где установил связь с членами Мусульманского Дервишского ордена «Сайди-Эддини-Джибави». В последствии он вызывал в Москву и приводил ко мне сына Шейха (главы) этого ордена. Примерно в это же время он ездил в Уфу и Казань, где установил связь с дервишами орденов «Пакш-Бенди» и «Халиди». Кроме этого БАРЧЕНКО в различное время выезжал для связи с сектантами в Самарскую губернию и Кострому. В 1926 году БАРЧЕНКО ездил в Кострому для встречи с представителями нашего ордена «Шамбала», которые должны были прибыть из-за границы. ВОПРОС: Вам было известно, что все эти секты представляют социально и политически враждебные нам слои населения и насыщены шпионским элементом? ОТВЕТ: Да, я это знал. ВОПРОС: Дня какой же цели вы искали связи с контрреволюционерами и шпионами? ОТВЕТ: Специально связей со шпионским элементом я не искал. На связь с указаниями выше сектами я шел будучи увлечен мистическим учением БАРЧЕНКО, ставя овладение его тайнами выше интересов партии и государства. Высокая задача овладения научно-мистическими тайнами «Шамбалы» в моих глазах оправдывали и отход от марксистко-ленинского учения о классах и классовой борьбе и связь с классовым врагом. Тем не менее, специального вреда партии и советской власти я нанести я не хотел и никто из членов ордена как шпион, или человек связанный со шпионами известен не был. ВОПРОС: Это неправда. Где в настоящее время находится ВЛАДИМИРОВ, рекомендовавший вам в свое время БАРЧЕНКО? ОТВЕТ: ВЛАДИМИРОВ в 1926 или 1927 году был расстрелян за шпионаж в пользу Англии. ВОПРОС: Как же вы говорили, что не знаете никого из членов вашего ордена, занимающихся шпионажем или связанных со шпионами? ОТВЕТ: Я признаю, что мне были известны факты, указывающие на шпионскую деятельность БАРЧЕНКО. ВОПРОС: Почему же вы не приняли мер для ареста и привлечения БАРЧЕНКО к ответственности, а помогали ему продолжать свою шпионскую деятельность? ОТВЕТ: Я признаю, что наша ложа входила в состав общемасонской системы шпионажа. Я терпел такое положение потому что, как я уже говорил, поставил интересы нашего ордена выше интересов партии и государства и наблюдая проявления контрреволюционной шпионской деятельности закрывал на это глаза, оправдывая тем их теми же интересами нашего ордена. ВОПРОС: С кем еще, кроме ВЛАДИМИРОВА были связаны члены вашей ложи по линии шпионажа? ОТВЕТ: Со слов БАРЧЕНКО, мне известно о связях нашего ордена с известным организатором английского шпионажа на Востоке, проживающим в настоящее время в Париже, английским принцем АГА-ХАНОМ. По словам БАРЧЕНКО АГА-ХАН входит в состав ордена «Шамбала-Дюнхор» и непосредственно связан с центром. Кроме этого у БАРЧЕНКО существовала связь с Польшей через члена нашего ордена КАНДИАЙНА. В частности, БАРЧЕНКО мне рассказывал в 1925 году о том, что КАНДИАЙНОМ были получены «под видом наследства» деньги из Польши. К получению этих денег имел какое-то отношение и сам БАРЧЕНКО. Помню по крайней мере, что у него с КАНДИАЙНОМ на этой почве произошел какой-то конфликт. Подробно восстановить сейчас в памяти, в чем было дело, не могу. ВОПРОС: Дайте подробные показания, в чем заключается шпионская деятельность БАРЧЕНКО? ОТВЕТ: Шпионская деятельность БАРЧЕНКО в основном заключалась в создании разведывательного аппарата шпионажа. Работа эта велась им в двух направлениях — организации шпионской сети на периферии и проникновения в руководящие советские и партийные круги. Последнее делалось с той целью, чтобы овладеть умами руководящих работников и по примеру масонских организаций в капиталистических странах, в частности, во Франции, направлять деятельность правительства по своему усмотрению. Для налаживания сети на периферии БАРЧЕНКО использовал различные религиозно-мистические секты восточного происхождения. Для этой цели он постоянно предпринимал поездки в различные районы Союза, устанавливал связь с местными сектантами организациями, встречался с закордонными эмиссарами. В 1926 году, когда он выезжал в Кострому для встречи с представителями нашего ордена «Шамбала», которые должны были прибывать из заграницы, он был задержан местным Отделом ОГПУ. Я, однако, имея в виду интересы ордена приказал его освободить. Кроме Костромы, как я уже показывал, он выезжал на Алтай, в Крым, Казань, Уфу и Самарскую губернию. Для того, чтобы проникнуть в руководящие круги советских работников БАРЧЕНКО старался заинтересовать отдельных лиц своими «научными исследованиями», их значением для обороны страны и т. п. Заинтересовав кого либо научной стороной вопроса, он постоянно переходил к изложению своего учения о «Шамбале» и опутав жертву паутиной мистики, использовал в целях шпионажа. Таким образом, он в свое время обработал меня и проник в ОГПУ. В последствии при моем участии был обработан СТОМОНЯКОВ, МОСКВИН, МИРОНОВ, КАСТРЫКИН. Удалось ему при моей помощи заинтересовать своим учением бывш. Зав. Подотдела нацменьшинств ЦК ВКП(б) ДИМАНШТЕЙНА и инженера ФЛАКСЕРМАН, которые по моему приглашению раза два присутствовали на занятиях кружка «Древней Науки». Не довольствуясь этим, БАРЧЕНКО просил меня свести его с МОЛОТОВЫМ и ВОРОШИЛОВЫМ. Особенно настойчиво он стал добиваться встречи с ВОРОШИЛОВЫМ в последнее время. Действовал он совместно с ЛЕЙСМЕЙЕРОМ — ШВАРЦОМ, который в свое время свел БАРЧЕНКО со мной ЛЕЙСМЕЙЕР специально для этого в начале 1936 года приезжал из Ленинграда в Москву и носил ВОРОШИЛОВУ написанный БАРЧЕНКО по настоянию ЛЕЙСМЕЙЕРА доклад. ВОРОШИЛОВ ЛЕЙСМЕЙЕРА, однако, не принял. После этого ЛЕЙСМЕЙЕР уехал в Ленинград и прислал опуда БАРЧЕНКО небольшую сумму денег (200 руб.), которые БАРЧЕНКО почему-то не принял и отослал обратно. ВОПРОС: Какую шпионскую деятельность, какие конкретные шпионские задания получали от БАРЧЕНКО вы лично? ОТВЕТ: Прямых заданий по шпионажу я от БАРЧЕНКО не получал. Моя роль в этом деле выражалась в том, что, будучи увлечен мистикой БАРЧЕНКО, я пренебрегал интересами государства и помогал ему вести шпионскую работу, закрывая глаза на характер его деятельности и покрывая ее именем Спец. Отдела ОГПУ. ВОПРОС: Это невероятно. При занимаемой вами должности БАРЧЕНКО не мог не стремиться использовать вас в целях шпионажа более активно. ОТВЕТ: Причины сдержанности в этом отношение БАРЧЕНКО непонятны и для меня самого. Теперь после обнаруженных под руководством Наркома Внутренних Дел ЕЖОВА обстоятельств я думаю, что шпионаж в органах ОГПУ-НКВД шел по другой линии. При самом активном использовании меня я не мог дать тех сведений, которые имели возможность давать другие арестованные лица, в частности ЯГОДА. В связи с этим мети, очевидно, держали в резерве, не желая подвергать напрасному риску провала сопряженному со всякой активной деятельностью и довольствуясь тем общим содействием, которые, я оказывал БАРЧЕНКО. К этому заключению меня приводит еще и следующее обстоятельство. Последние полтора-два года моя связь с БАРЧЕНКО значительно ослабла. Мы с ним не встречались, и он переставал обращаться ко мне с какими-либо просьбами и только после произведенных в последнее время арестов, он, старался восстановить со мной прежнюю связь, именно имеет место попытка включить меня в активный шпионаж, ввиду провала других линий. ВОПРОС: Следствие вам не верит. Старясь увести следствие от расследования своей шпионской деятельности, вы хотите направлять его в другую сторону. Предлагаю вам дать откровенные показания о вашей шпионской работе. ОТВЕТ: К тому, что я уже показывал, я больше ничего существенного добавить не могу. Мной прочитано, с моих слов написано правильно. 28 мая 1937 г. Г. Бокий. ДОПРОСИЛИ: ЗАМ. НАРКОМА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СССР КОМИССАР.ГОСБЕЗОПАСНОСТИ 2 РАНГА / БЕЛЬСКИЙ /. СТ. ЛЕЙТЕНАНТ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ: /АЛИ/ верно: (подпись) СТРУКТУРА И КАДРЫ СПЕЦОТДЕЛА ОГПУ-НКВД28 января 1921 года при ВЧК был образован Специальный отдел для координации и контроля ведомственных шифровальных служб и централизованной организации секретного делопроизводства в государственных учреждениях. Отдел возглавил Г.И. Бокий, с 12 июля 1921 года вошедший по должндсти в Коллегию ВЧК. 5 мая 1921 года правительство приняло постановление об обязательном исполнении государственными учреждениями распоряжений и циркуляров Спецотдела по вопросам шифровального дела. К декабрю 1922 года Спецотдел ГПУ состоял из трех отделений, начальниками которых были Николай Яковлевич Клименков, Григорий Карлович Крамфус и Владимир Дмитриевич Цибизов. К декабрю 1929 года помощниками Бокия были Гусев (он же начальник 4-дешифровального отделения) и Эйхманс (он же начальник 3-го шифровального отделения); 1-е (соблюдение режима секретности), 2-е (перехват шифров) и 5-е отделения возглавляли соответственно В.М. Колосов, Ф.Г. Тихомиров, В.Д. Цибизов, лабораторией заведовал Е.Е. Гоппиус, техническим отделением — А. Чурган, фотографией — П.А. Алексеев. В более поздний период, по данным историка А.А. Андреева, «Леонов возглавлял 1-ое отделение Спецотдела, занимавшееся охраной гос. тайны и исполнением режима секретности; Филиппов руководил управлением северных исправительных лагерей; А.Г. Гусев заведовал 4-ым отделением Спецотдела, занимавшимся дешифровальной работой; В. Цыбизов работал во 2-ом отделении и одновременно возглавлял 8-е криптографическое отделение штаба РККА». Некоторые сотрудники Спецотдела также работали одновременно в наркомате обороны, занимаясь работой, сходной по тематике (П. Харкевич, А. Каган-Катунал и др.). В Спецотделе под руководством Бокия работали к 1934 году 100 человек, среди них Сергей Григорьевич Андреев, Александр Алексеевич Бакланов, Цыден Болданович Болдано (из крестьян-батраков, окончил Коммунистический университет трудящихся Востока им. Сталина, член партии с 1925 года, в ОГПУ с 1925-го), Иван Михайлович Боченков, Владимир Петрович Будников, Вилис Кришевич Вайвер, Яков Матвеевич Валицкий, Александр Станиславович Войтыга, Евгений Евгеньевич Гоппиус, Александр Георгиевич Гусев, Хасан Мамедович Джавад, Абуль Касим Зарре, Харитон Иванович Иванов, Александр Соломонович Иоселевич (соратник Бокия по Петроградской ЧК в 1918 году, расстрелян в 1937), Александр Вениаминович Каган-Катунал, Илья Шршевич Калтград (умер в 1937 году, похоронен на Новодевичьем кладбище), Георгий Сергеевич Кильдешов, Николай Яковлевич Клименков, Григорий Карлович Крамфус, Сергей Алексеевич Куликов, Василий Михайлович Малых, Василий Михайлович Михеев, Павел Адамович Мянник, Алексей Дмитриевич Пак (кореец, из крестьян, член партии с 1924 года, служил в царской армии, в 1918–1919 годах по мобилизации в колчаковской армии, с 1920 года в РККА, незаконченное высшее военное образование, в ОГПУ с 1926-го), Анна Максимовна Петрова, Леонид Александрович Сизов, Иван Петрович Скоробогач, Федор Григорьевич Тихомиров, Павел Хрисанфович Харкевич, Риза Алимович Хильми, Владимир Дмитриевич Цибизов, Антон Дмитриевич Чурган, Владимир Сергеевич Шинкевич, Лидия Николаевна Шишелова, Федор Иванович Эйхманс, Берта Юрьевна Янсон. О некоторых их них расскажем более подробно. Заведующий лабораторией Спецотдела старший лейтенант госбезопасности Евгений Евгеньевич Гоппиус родился в Москве в 1897 году в дворянской семье. Отец, Евгений Александрович Гоппиус, инженер, специалист по минному делу и большевик, ушел из семьи (в 1918 году в Воронежской губ. в боях с войсками белого генерала Дутова он руководил строительством оборонительных укреплений, тем же занимался на Восточном фронте, умер от тифа в феврале 1919-го), и мальчика воспитывала мать-учительница, член РСДРП(б) с 1904 года, после революции 1905 года жившая в Арзамасе под надзором полиции. Евгений окончил там же реальное училище, одновременно занимался репетиторством. В 1916 году поступил на химический факультет Санкт-Петербургского университета. В апреле 1917 года в Арзамасе вступил в РСДРП(б), вскоре был избран секретарем уездного комитета партии. После Октября был секретарем уездного Совета, уездным комиссаром труда. В 1919 году в Нижнем Новгороде преподавал в партийной школе, был председателем школьно-лекторской комиссии губкома партии. С 1920 года в Самаре занимался аналогичной работой (зав. учебной частью), затем вновь в Нижнем Новгороде заведовал пропагандистским отделом губполитпросвета. С 1921 года работал в Москве в Спецотделе ВЧК-ГПУ заведующим лабораторией экспертизы. Параллельно окончил в 1926 году два курса физико-математического факультета МГУ. Сам Гоппиус в своей автобиографии 1923 года писал: «попал я как раз на ту линию, по которой хотел идти». Е.Е. Гоппиус был арестован 4 июня 1937 года. По обвинению в участии в контреволюционной организации приговорен комиссией НКВД СССР и Прокуратуры СССР 30 декабря 1937 года к расстрелу и в тот же день расстрелян. Реабилитирован в 1956 году. ГУсев Александр Георгиевич родился в 1891 году в с. Большое Юрьево Муромского уезда Нижегородской губ. в семье жандарма. Член ВКП(б), образование низшее. Помощник начальника Спецотдела ГПУ-НКВД в 20-е-первой половине 30-х гг., затем начальник 4-го отделения 9-го отдела ГУГБ НКВД СССР, почетный чекист. Арестован 29 января 1938-го. Комиссиями НКВД СССР, Прокуратуры СССР и председателя ВКВС СССР 22 апреля 1938 года по обвинению в участии к к.-р. террористической организации приговорен к ВМН и расстрелян в тот же день. Реабилитирован в 1956. Джавад Хасан Мамедович родился в 1891 году на острове Крит, турок, член ВКП(б), образование высшее, сотрудник 9-го отдела ГУГБ НКВД СССР. Арестован 14 июня 1937-го. Приговорен комиссиями НКВД СССР и Прокуратуры СССР 9 декабря 1937 года — по обвинению в-шпионаже — к ВМН. Расстрелян в тот же день. Реабилитирован в 1957 году. Зарре Абуль Касим родился в 1900-м году в Тегеране (Иран); иранец, член ВКП(б), образование высшее, профессор персидской литературы и персидского языка Института востоковедения им. Нариманова. Арестован 21 февраля 1938 года. Приговорен Военной коллегией ВС СССР 27 апреля 1938 года по обвинению в шпионаже к ВМН. Расстрелян в тот же день. Реабилитирован в 1956 году. Каган-Катунал Александр Вениаминович родился в 1903 году в г. Либава (Латвия), еврей, кандидат в члены ВКП(б), образование высшее, сотрудник Разведывательного Управления РККА и 9-ю отдела ГУГБ НКВД СССР. Арестован 3 ноября 1937 года. Приговорен ВКВС СССР 22 августа 1938 к ВМН по обвинению в участии в к.-р. террористической организации. Расстрелян в тот же день. Реабилитирован в 1967 году. Крамфус Григорий Карлович родился в 1893 году в Харькове, еврей, член ВКП(б), образование незаконченное высшее, сотрудник НКВД. Арестован 25 августа 1937-го. Приговорен ВКВС СССР 3 октября 1938 по обвинению в шпионаже к ВМН. Расстрелян в тот же день. Реабилитирован в 1956 году. О Крамфусе писал в неопубликованных мемуарах Ю.Н.Флаксерман: «Г.К.Крамфус работал в шифровальном отделе с 1923 года — там занимались раскрытием чужих иностранных шифров. В короткое время Крамфус настолько хорошо овладел этим сложным делом, что стал не только преподавать эту науку в школе шифровальщиков, но и написал учебник Он предложил Бокию создать код, как это сделали почти все капиталистические страны, чтобы экономить валюту на телеграммы. Зашифрованные по коду, они требовали во много раз меньше расходов. Бокий принял это предложение. Была организована под руководством Г.К. Крамфуса межведомственная комиссия, которая и разработала такой код, которым стали пользоваться все наши учреждения» (эти сведения сообщает историк Евгений Шошков). Павел Адамович Мянник родился в 1896 году в Эстонии. Эстонец, член ВКП(б), образование среднее, начальник 4-го сектора 9-го отдела ГИТБ НКВД СССР. Арестован 8 октября 1937-го. Приговорен комиссией НКВД СССР и Прокуратуры СССР 9 декабря 1937 года по обвинению в шпионаже к ВМН и в тот же день расстрелян. Реабилитирован в 1956 году. Харкевич Павел Хрисанфович, полковник, родился в 1896 году в с. Писаревка Воронежской губ. Окончил реальное училище в Орле, в 1916 году — Алексеевское военное училище. В 1916–1918 годах начальник команды разведчиков 1-го гвардейского стрелкового полка; поручик. В РККА с 1918 года — начальник общего отдела Севского уездного военкомата, заведующий делопроизводством Орловского губернского военкомата. В 1923 году окончил Командное и Восточное отделения Военной академии РККА. В 1923–1930 годах работал в НКИД и в Спецотделе ВЧК-ОГПУ. Член ВКП(б) с 1928 года. В 1930–1931 годах начальник дешифровального сектора 7-го отдела штаба РККА. В 1931–1939 годах начальник дешифровального отдела (5-й отдел, затем 7-й отдел) IV управления (Разведупра) РККА. В феврале 1939 года снят с должности и отправлен в распоряжение Управления по командному и начальствующему составу РККА, фактически работал еще некоторое время в отделе. В ноябре 1939 года уволен в запас РККА за связь с «бокиевской антисоветской организацией». По данным ЦА ФСБ репрессиям не подвергался. Хильми Риза Алимович родился в 1896 году в Буреа (Турция), турок, член ВКП(б), образование среднее, сотрудник 9-го отдела ГУГБ НКВД СССР. Арестован 21 мая 1937-го. Приговорен комиссиями НКВД СССР, Прокуратуры СССР и председателя ВКВС СССР 10 января 1938 года по обвинению в шпионаже к ВМН. Расстрелян в тот же день. Реабилитирован в 1958 году. Цибизов Владимир Дмитриевич, бригадный комиссар, родился в 1893 году в г. Гусь-Хрустальный, русский, член ВКП(б), образование низшее, помощник начальника 9-го отдела ГУГБ НКВД, начальник 8-го отдела Генштаба РККА. Арестован 29 января 1938 года. Приговорен комиссиями НКВД СССР и Прокуратуры СССР 9 мая 1938 года — по обвинению в участии в к.-р. террористической организации — к ВМН. Расстрелян в тот же день. Реабилитирован в 1956 году. Чурган Антон Дмитриевич родился в 1892 году в Бешенках Лидского уезда Виленской губ., белорус, член ВКП(б), образование незаконченное среднее, начальник отделения 9-го отдела ГУГБ НКВД СССР. Арестован 29 апреля 1938 года. Приговорен к ВМН ВКВС СССР 28 августа 1938 года — по обвинению в участии в к.-р. организации, материальной поддержке к.-р. группы. Расстрелян в тот же день. Реабилитирован в 1956 году. Шишелова Лидия Николаевна, она же Маркова родилась в 1897 году в Москве в семье известного монархиста, депутата Государственной думы Н.Е. Маркова-второго (после революции — белоэмигранта). Беспартийная, образование среднее, лаборантка Научно-энергетической лаборатории ВИЭМ (Всесоюзный институт экспериментальной медицины). Арестована 26 мая 1937-го. Приговорена к ВМН комиссиями НКВД СССР и Прокуратуры СССР 30 декабря 1937 по обвинению в принадлежности к шпионской организации. Расстреляна в тот же день. Реабилитирована в 1989 году. Ее муж, сотрудник Института востоковедения Юрий Шишелов, в 1937 году, опасаясь ареста, бежал в Барановичи в Западной Белоруссии (до 1939 года принадлежавшей Польше) и в дальнейшем сумел избежать репрессий. Майор госбезопасности Эйхманс Федор Иванович родился в 1897 году в с. Вец-Юдуп Эзеровской вол. Гельфингенского уезда Курляндской iy6. С 1918 года в органах ВЧК, служил в Туркестане, начальник Семиреченской областной ЧК, участник операции по ликвидации атамана А.И. Дутова. Работал в системе лагерей ОПТУ, начальник Соловецкой тюрьмы особого назначения, в апреле-июне 1930 года начальник новообразованного Управления лагерей ОГПУ. В том же году переведен в Спецотдел ОГПУ на пост зам. начальника (с ноября 1936 года — зам. нач. 9-го отдела ГУГБ НКВД). Арестован в июле 1937 года. Приговорен Военной коллегией Верховного суда СССР 3 сентября 1938 года к расстрелу. Реабилитирован в 1956 году. В дальнейшем функции Спецотдела в органах госбезопасности осуществляли 9-й отдел ГУГБ НКВД СССР (с декабря 1936 до марта 1938 года, до ареста им руководил Бокий), Секретношифровальный отдел НКВД (март-июнь 1938 года), 3-й Спецотдел НКВД (июнь-сентябрь 1938 года), 7-й отдел ГУГБ НКВД (сентябрь 1938-февраль 1941 года), 5-й отдел НКГБ (февраль-июль 1941 года), 5-й спецотдел НКВД (июль 1941-ноябрь 1942 года), 5-е управление НКВД (ноябрь 1942-апрель 1943 года), 5-е управление НКГБ (апрель 1943-май 1946 года), 6-е управление МГБ (май 1946-ноябрь 1949 года), в 1949–1953 — Главное управление специальной службы ЦК партии, в 1953–1954 -8-е управление МВД, в 1954–1991–8-е Главное управление КГБ, в 1991–1992 — Комитет правительственной связи при президенте, в 1992–2003 — Федеральное агентство правительственной связи и информации РФ. Федеральное агентство правительственной связи и информации при президенте Российской Федерации (ФАПСИ) было создано Указом президента РСФСР № 313 от 24 декабря 1991 года на базе выведенных из КГБ СССР Управления правительственной связи, 8-го Главного Управления (шифровального) и 16-го управления (дешифровка и перехват). Кроме того, в состав ФАПСИ вошли Государственный информационно-вычислительный центр при Государственной комиссии по чрезвычайным ситуациям (Госцентр СССР) с подведомственными ему организациями (НИИ «Ромб», НИИ «Энергия», НИЦ «Терминал», Научно-тематический центр) и Московский НИИ электротехники Научно-производственного объединения «Автоматика». 24 сентября 1992 года распоряжением президента Ельцина в составе ФАПСИ был учрежден научно-технический центр правовой информации «Система». ФАПСИ было федеральным органом исполнительной власти, подведомственным непосредственно президенту. Правовую основу деятельности ФАПСИ составлял Закон РФ «О федеральных органах правительственной связи и информации» от 19 февраля 1993 года (с поправками и изменениями от 24 декабря 1993 года). В 1994 году было утверждено Положение о ФАПСИ. 3 апреля 1995 года вышел указ президента «О мерах по соблюдению законодательства в области разработки, производства и реализации шифровальных средств». Контроль над деятельностью ФАПСИ осуществляли Комитет по безопасности Государственной думы, Контрольное управление администрации президента и Счетная палата Минфина России. В ведении ФАПСИ находились следующие вопросы: — спецсвязь; — криптографическая и инженерно-техническая безопасность шифрованной связи; — разведывательная деятельность в системе спецсвязи; — специнформобеспечение высших органов власти. В соответствии с этими задачами строилась и структура агентства. К 2003 году в состав ФАПСИ входили: 1. Главное управление правительственной связи (ГУПС). Эта структура отвечала за обеспечение различными видами связи высших органов государственной власти РФ, силовых структур, ведущих предприятий оборонно-промышленного комплекса и других объектов, имеющих жизненно важное значение для безопасности нашей страны. Система правительственной связи охватывает около 300 городов и специальных объектов, обеспечивает телефонной связью более 20 тыс. абонентов и документальной связью — свыше 1600 органов государственной власти и организаций. В 79 городах функционируют комплексы радиосвязи с подвижными объектами, обслуживающие свыше 3 тысяч абонентов. 2. Главное управление безопасности связи (ГУБС). Создано на базе бывшего 8-го Главного Управления КГБ СССР. Занималось криптографической защитой информации. Работы в этом направлении проводятся Академией криптографии Российской Федерации, действующей при ФАПСИ, совместно с Российской Академией наук и рядом других отраслевых академий. Специалисты ФАПСИ осуществляли разработку и сопровождение шифровальной техники для заинтересованных ведомств, обеспечивают все министерства и ведомства криптографически качественными, надежно защищенными от несанкционированного доступа ключевыми документами. Силами спецслужбы осуществляется государственный контроль за обеспечением информационной безопасности во всех сетях специальной связи в России и ее учреждениях за рубежом. В пределах своей компетенции ФАПСИ осуществляло лицензирование и сертификацию в области защиты информации, проводило работы по проверке и защите особо важных помещений федеральных органов государственной власти и установленных в них технических средств с целью выявления и предотвращения утечки информации по техническим каналам. 3. Главное управление радиоэлектронной разведки средств связи (ГУРРСС). Создано на базе бывшего 16-го управления КГБ СССР. Занималось ведением внешней разведывательной деятельности в политической, экономической, военной и научно-технической сферах с использованием радиоэлектронных средств. 4. Главное управление информационных систем (ГУИС). Первоначально 21 февраля 1992 года на базе упраздненного Управления информационных ресурсов администрации президента России в составе ФАПСИ было создано Главное управление информационных ресурсов (ГУИР). Позже ГУИР было переименовано в ГУИС. Данное управление отвечало за информационное и информационно-технологическое обеспечение органов государственной власти, включая региональный уровень. Его сотрудники осуществляли информационную поддержку баз данных, создаваемых в региональных и ведомственных структурах управления, готовили по заказу государственных органов аналитические материалы, проводили анализ публикаций в СМИ, участвовали в формировании, сопровождении и предоставлении пользователям справочных, фактографических и проблемно-ориентированных баз и банков данных. 5. Главное административное управление (ГАУ, бывший штаб ФАПСИ). Помимо управлений, в составе ФАПСИ имелись: — Криптографическая служба (занималась внешней радиоэлектронной разведкой и шифрованием, собирала разведин-формацию, а также осуществляла ее первичную обработку); — Служба собственной безопасности (осуществляла охрану сотрудников и помещений агентства); при ФАПСИ также действовала Академия криптографии РФ. Помимо ФАПСИ, в единую систему федеральных органов правительственной связи и информации входили: — органы правительственной связи и информации (Управления правительственной связи-в регионах, Центры правительственной связи и информационно-аналитические органы в субъектах РФ); — войска; — учебные заведения, научно-исследовательские организации, предприятия. На войска правительственной связи возложено обеспечение всеми видами специальной связи органов власти, управления и военного руководства в военное время. В мирное время эти войска, по решению президента Российской Федерации, могут привлекаться для управления контингентами Вооруженных Сил, формируемыми на период выполнения конкретных задач, а также для организации правительственной связи в чрезвычайных ситуациях из мест, не оборудованных стационарными средствами этой связи. Федеральные органы правительственной связи и информации участвуют в разработке и проведении государственной политики в области формирования государственных информационных ресурсов, обеспечивают президента РФ и руководителей всех органов государственной власти независимой от других источников специальной информацией по социально-политическим и экономическим вопросам, проблемам безопасности и обороноспособности, науки и экологии. Наиболее ценная информация в документальном виде, в виде аналитических записок и справок ежедневно докладывается президенту, высшему руководству страны, секретарю Совета безопасности, директору ФСБ России, директору СВР России, начальнику Главного разведывательного управления Генштаба Вооруженных Сил России. По каналам правительственной связи ежедневно рассылаются более чем 350 адресатам тематические справки по материалам зарубежных информационных агентств, прессы и иностранного радиовещания. Первым директором ФАПСИ стал А.В. Старовойтов. В декабре 1998 года его сменил генерал-полковник В.П. Шерстюк. Однако последний вскоре также уступил этот пост своему заместителю В.Г. Матюхину. Персонал ФАПСИ насчитывал несколько десятков тысяч человек Если в советское время в структурах, на базе которых было затем образовано агентство, имелось 18 генералов, то сегодня в ФАПСИ их около 70, что явно свидетельствует о возросшей роли информации в современном мире. В марте 2003 года указом президента РФ В.В. Путина ФАПСИ было ликвидировано, его структуры вошли в состав ФСБ и Минобороны РФ. РОДСТВЕННЫЕ СВЯЗИ Г.И. БОКИЯБокии ведут родословную с XVI века. Федор Бокий-Печихвостский был подкоморием (судьей) Владимиро-Волынского воеводства в Литве во времена Ивана Грозного. В списки дворян Полтавской губернии род Бокиев не попал, также как и в «Гербовник дворянских родов» Российской Империи, хотя герб рода есть. ГТрапраправнук Ивана Бокия, праправнук Василия, правнук Ивана, внук Африкана и сын Дмитрия Африкановича Иван Дмитриевич Бокий родился в 1845 году. Окончил физико-математический факультет Харьковского университета. Брат Ивана Дмитриевича Василий Дмитриевич стал врачом. Он был женат на Неонилле Андреёевне Остроградской, родственнице известного математика, академика Михаила Васильевича Остроградского (1801–1861), которого иногда ошибочно называют прадедом Глеба Бокия. В приданое Василию Бокию досталось имение под Кобеляками Полтавской губернии, Иван Дмитриевич от своих прав отказался в пользу брата. Сын В.Д. Бокия Вячеслав Васильевич также стал врачом, ветеринаром, был председателем земской управы. Его сын Борис Вячеславович (1898–1973) был профессором и в 1956–1967 годах проректором Ленинградского горного института. Дети последнего Вячеслав и Всеволод Борисовичи стали кандидатами технических наук, а дочь Ирина Васильевна — кандидатом медицинских наук. По другой линии сын второго сына В Д. Бокия Дмитрия, ставшего зоотехником, а его сын, также Дмитрий, авиационным инженером, работал в Казани. Брат Глеба Ивановича Борис Иванович Бокий родился 23 июля 1873 года в Тифлисе. Среднее образование Б.И. Бокий получил в Изюмском реальном училище, окончив его в 1890 году. В том же году по конкурсу Борис Иванович Бокий поступает в Петербургский горный институт. В Горном институте Б.И. Бокий слушает лекции академика Карпинского по геологии, профессора Романовского по горному делу профессора Тиме по горной механике, профессора Долбня по математике и др. В 1895 году Б.И. Бокий оканчивает институт по первому разряду и начинает работу в Донецком бассейне. Начало практической деятельности Б.И. Бокия в Донбассе совпало с промышленным подъёмом 90-х годов. Всюду шло усиленное железнодорожное строительство; в течение 1890–1900 годов в России было выстроено свыше 21 000 верст новых железнодорожных путей. Это обусловило большое развитие металлургии и всё возрастающий спрос на каменный уголь; за те же годы добыча угля в Донбассе выросла в четыре раза. Работая заведующим шахтами, Б.И. Бокий не опускается до роли простого администратора. Он стремится теоретически осмыслить и решить встающие перед ним технические вопросы. В 1898 году на шахте «Иван», спустя несколько дней после назначения туда Б.И. Бокия, произошёл сильный взрыв газа, в результате которого погибло 78 человек. Из этого печального события Б.И. Бокий сделал вывод о том, что надо, не жалея сил и энергии, искать пути, предотвращающие подобные катастрофы; что надо подвести научную базу под горное дело и сделать его, опираясь на достижения науки, более безопасным. В связи с выяснением причины взрыва на шахте «Иван», возник вопрос о целесообразности проветривания выработок с помощью нескольких одновременно действующих вентиляторов. Бокий усиленно занимается этим вопросом, результатом чего явилась его работа, опубликованная в «Горном журнале» в 1903 году: «Вентилирование выработок при помощи нескольких одновременно действующих вентиляторов». С 1903 года Б.И. Бокий систематически занимается не только вопросами проветривания, но и всем комплексом вопросов, связанных с техникой безопасности. Соприкасаясь в течение многих лет с тяжёлыми условиями труда шахтёров, он настойчиво говорил в своих статьях и выступлениях о необходимости улучшить положение русских горнорабочих. В 1908 году он участвовал в расследовании крупной катастрофы, в результате которой на одной из шахт близ Юзовки погибло 274 человека. Свой доклад о взрыве на шахте Б.И. Бокий превратил в гневное обвинение порядков, существовавших тогда в горной промышленности Донбасса. В 1912 году большевистская газета «Звезда» цитировала этот документ в статье о бесправном положении шахтёров при капитализме. В практической деятельности на рудниках Б.И. Бокий проявил себя как исключительно талантливый инженер. Характерной чертой Б.И. Бокия являлось постоянное стремление давать более совершенные решения всех производственных вопросов, с которыми приходилось сталкиваться на шахтах. Ярким примером может являться работа Бокия на шахте № 30 Рутченковского каменноугольного общества в 1904 году. Подъём на этой шахте производился с двух горизонтов. Подъёмные канаты то удлинялись, то укорачивались при посредстве холостого барабана на валу машины в зависимости от того, с какого горизонта необходимо было поднимать груз. В 12-часовую смену на эту манипуляцию требовалось затрачивать 2–3 часа времени. Б.И. Бокий увеличил радиус навивки одной из бобин, установил подъём одной клетью постоянно с одного горизонта, а другой — с другого, тем самым исключив необходимость переключений и резко увеличив чистое время работы подъёма. Поступив в 1905 году управляющим Кадиевского рудника Днепровского общества, Б.И. Бокий приводит этот большой, но запущенный рудник в блестящее состояние. На капитальной шахте № 1/2 в момент прихода Бокия работали, например, из-за неналаженности вентиляции только на двух пластах. Уже через год работы были развёрнуты на всех шести пластах. К моменту, когда Б.И. Бокий начал свою работу в Донбассе, разработка угольных пластов велась исключительно столбовыми системами. При помощи специальных выработок нарезались столбы угля, а затем эти столбы вынимались. Часто при разработке маломощных пластов приходилось подготовительные выработки проводить не только по углю, но и подрывать пустую породу в кровле или почве выработки. Эту породу выдавали на поверхность. Нарезка столбов при несовершенной технике проходки подготовительных выработок того периода требовала времени и задерживала развёртывание очистных работ, а уголь извлекался с большими потерями. Б.И. Бокий изменил системы разработки и перешёл от столбовых к так называемым сплошным системам, при которых не требовалось больших предварительных нарезок подготовительных выработок. Для того времени это означало целую революцию в ведении горных работ. При сплошных системах были не только сведены к минимуму подготовительные работы, но и подрываемая пустая порода уже не выдавалась на поверхность, а размещалась в выработанном пространстве. Сплошная система позволяла сократить потери угля в недрах. Практическая и теоретическая работа Бориса Ивановича Бокия создала ему славу одного из самых передовых горных инженеров. В 1906 году он получает приглашение Петербургского горного института выставить свою кандидатуру на заведование кафедрой горного искусства. Приняв это предложение, Б.И. Бокий 24 сентября 1906 года блестяще защитил свою первую крупную научную работу «Выбор системы работ при разработке свиты пластов», представленную в качестве диссертации. Получив квалификацию адъюнктпрофессора, Б.И. Бокий прочитал первые лекции на темы: «Бремсберги, их устройство и действие», «Антрацитовая мельница Кадиевского рудника». Уже на этих лекциях определились педагогические способности Б.И. Бокия. В 1907 году он окончательно переезжает в Петербург. В течение года Борис Иванович снискал себе любовь и уважение студентов, увлекая их своими лекциями. Через год, в 1908 году, он избирается на должность экстраординарного, а затем в 1914 году ординарного профессора института. В эти годы Б.И. Бокий читает основной курс горного искусства и руководит дипломным проектированием студентов горной специальности. Ведя большую педагогическую и научную работу, Б.И. Бокий занимал также должность учёного секретаря Совета института, а с 1910 года — инспектора, на которой был вплоть до 1914 года. Но после обыска в студенческой столовой он был «освобождён» от обязанностей инспектора, «согласно прошения», которого он никогда не подавал. Работа в институте не порвала его связи с производством. Б.И. Бокий часто выезжает на горные предприятия для консультаций, экспертиз, обследований и т. д.: в 1908 году в Донецкий бассейн для исследования взрыва рудничного газа, в 19Ю году в Галицию и Румынию для ознакомления с разработкой озокерита и нефти, в 1913 году в Домбровский бассейн и за границу. Кроме того, он уделяет много времени, особенно после Октябрьской революции, работе в разных высших государственных горных научно-технических учреждениях. С 1921 года он состоял членом научно-технического совета Главного горного управления ВСНХ СССР и являлся ответственным консультантом крупнейших угольных трестов Союза — Донуголь, Югосталь, Кузбастрест. В работу по восстановлению и реконструкции горной промышленности страны Б.И. Бокий вложил весь свой опыт и знания. Б.И. Бокий обладал большим умением общения с людьми. Честный, энергичный, всесторонне образованный, находчивый и остроумный собеседник, очень требовательный, но в то же время всегда справедливый и сердечный, — таков нравственный облик Б.И. Бокия. В последние годы Б.И. Бокий всецело отдался научным исследованиям, значительно сократив количество читаемых им лекций в институте, В день двадцатилетнего юбилея научной деятельности Б.И. Бокию присвоено звание заслуженного профессора. Многосторонняя и плодотворная деятельность Бориса Ивановича Бокия была прервана тяжёлой болезнью, развившейся на почве атеросклероза. Он скончался 54-х лет 13 марта 1927 года. В процессе работы в Горном институте Б.И. Бокий создал свой капитальный трёхтомный труд «Практический курс горного искусства», первое издание которого вышло в 1913 году. Этот курс был фундаментальной энциклопедией горного дела, радикально отличающейся от известных тогда аналитических работ, вышедших за границей. Б.И. Бокий указывал в предисловии к своей книге, что иностранные курсы мало удовлетворяют требованиям, которые предъявляются к ним в России, так как отдел разведок и систем разработок, а также общая часть излагаются в них слишком кратко и бессистемно. Он говорил, что «иностранцы не имеют даже представления о тех громадных концессиях, которыми подчас владеют предприятия в России. Само собой разумеется, что в Бельгии, например, где концессия в 300 десятин считается громадной, трудно развернуться во всю ширь, нет возможности даже обсудить все эти комбинации, которые могут иметь место при концессии в 20 тысяч десятин, а потому там берут то, что выработано десятилетиями практики, не подвергая критике применяющиеся способы эксплуатации и не имея даже на это ни времени, ни охоты, ни средств. Наоборот, наши рудники ещё настолько молоды, у нас ещё столько нетронутого места, что для предприимчивого энергичного инженера представляется широкое поле деятельности и полная возможность обсудить все возможные комбинации и выбрать наиболее рациональную систему разработки, место для рудника и т. д.». Эти слова Б.И. Бокия объясняют нам характер и значение основной его работы, которой он отдал свыше 20 лет жизни, — разработке аналитических методов проектирования горных предприятий. При добыче полезных ископаемых, например, при добыче каменного угля из недр земли, необходимо в первую очередь вскрыть пласт угля при помощи капитальных горных выработок (шахт, квершлагов), подготовить определённый участок нескольких или одного пласта к выемке при помощи подготовительных выработок (этажных и подъёмных штреков и др.), применить ту или иную систему разработки, тот или иной способ выемки угля. Надо организовать бесперебойное движение воздуха, крепёжных материалов в сторону забоя и транспортировку добытого угля по выработкам на поверхность. Сложность всей горной работы станет ясной, если учесть, что условия работы под землёй крайне разнообразны даже для одного и того же вида ископаемого. Пласты угля имеют различные мощности, качество, залегают по-разному в недрах. При добыче угля выделяются углекислота, метан, образуется угольная пыль. Выработанное пространство подвергается давлению вышележащих горных пород. Сложившиеся к началу практической деятельности Б.И. Бокия курсы горного искусства обобщали опыт горняков и давали рекомендации, как вести горные работы. Но эти рекомендации носили только качественный характер; они не увязывали всех элементов горного дела количественно и не позволяли аналитически находить более эффективное решение таких, например, вопросов: какими выработками и как вскрыть полезное ископаемое, подготовить его к выемке, какими способами разрабатывать тот или иной пласт и т. п. Б.И. Бокий первый разработал эти вопросы и заложил основы так называемого аналитического метода проектирования горных предприятий. Существо аналитического метода Б.И. Бокия заключалось в том, что он, исследуя все основные вопросы проектирования, находил такие решения, которые давали наименьшие капитальные затраты и эксплуатационные расходы. Например, он ставил такую задачу: какая производительность рудника будет наивыгоднейшей? Естественно, что можно создать предприятия различной производительности. Можно было, например, установить мощное оборудование, которое могло бы в очень ограниченный срок выработать запасы; можно было, наоборот, установить небольшую подъёмную машину, выбрать менее мощное оборудование и тем самым увеличить срок службы рудника. В первом случае потребовались бы большие капитальные вложения, установленное оборудование обеспечило бы выработку запасов задолго до того, как оно физически амортизировалось. Во втором случае капитальные затраты на тонну запасов были бы меньше, а эксплуатационные расходы выше. Учитывая значение всех факторов, Б.И. Бокий аналитически находил наивыгоднейшую производительность рудника. Точно так же он решал и другие вопросы, такие, например: какими выработками и как вскрывать угольное месторождение, какие размеры давать рудничным полям; он аналитически определял размеры этажей, выемочных участков и тд. Поводом к первому применению аналитических методов послужил такой случай. В 1900 году Б.И. Бокий перешёл главным инженером и заведующим горными работами на Брянский рудник. Здесь предстояло провести работы по вскрытию свиты пологозалегающих пластов, причём управляющий рудником наметил осуществить это вскрытие квершлагом из уже существующей шахты. При понижении поверхности от шахты к выходам пластов получалось, что квершлаг длиной в 639 м вскрывал этаж на последнем пласте всего лишь в 36 м. Б.И. Бокий, установив это, подсчитал стоимость вскрытия каждого пласта отдельной шахтой и пришёл к выводу, что вариант вскрытия шахтами значительно выгоднее варианта вскрытия квершлагом. Б.И. Бокий не ограничился решением частного случая; он обобщил этот случай, выяснил условия выгодности вскрытия пластов тем или иным способом. Работа Б.И. Бокия произвела на управляющего не то впечатление, которое он ожидал. Самолюбие управляющего было уязвлено. Отношения с начальством испортились, и Б.И. Бокий вынужден был покинуть службу на этом предприятии. Этот случай был поворотным в творческой деятельности Бокия. Отныне он с жаром исследователя посвящает свою жизнь теоретической разработке нового метода проектирования каменноугольных рудников. Начиная с 1902 года, он публикует в «Горном журнале» ряд статей, разрабатывающих новые методы. В 1924 г. капитальная работа Б.И. Бокия выходит отдельным стеклографическим изданием под заглавием «Аналитический курс горного искусства», а в 1929 г. появляется его посмертное издание. Первые же статьи Б.И. Бокия, появившиеся в «Горном журнале», привлекли живое внимание технических кругов как за границей, так и в особенности в России. В условиях быстрого роста каменноугольной промышленности Донбасса в XX столетии и строительства многочисленных шахт попытка дать научное математическое обоснование выбора элементов нового рудника и шахты не могла не привлечь большого внимания. Аналитические методы проектирования рудников ещё при жизни Б.И. Бокия получили развитие в трудах академика A.M. Терпигорева, особенно академика Л.Д. Шевякова, профессора A.C. Попова, покойного горного инженера Г.М. Хмельницкого, горного инженера П.З. Звягина и др. Особенно велико значение аналитических методов сейчас, в условиях восстановления донецких шахт, огромного разворота нового шахтного строительства. Годы, прошедшие с момента появления курса Б.И. Бокия, для горной промышленности всего мира и особенно для горной промышленности СССР были связаны с глубоким техническим перевооружением, появлением на шахта новых машин. Современная техника в огромной степени расширяет возможности проектировщика в выборе тех или иных вариантов вскрытия, системы разработки, способов выемки и т. д. Варианты вскрытия должны быть сравнимы не только качественно, но и количественно, а это становится возможным при применении аналитических методов, впервые разработанных Б.И. Бокием. Глубоко верны слова профессора Б.И. Бокия во введении к его аналитическому курсу горного искусства. «Молодая горная промышленность нашего Союза, — писал Бокий, — не стеснённая узкими рамками концессий, не только может, но и должна учитывать все обстоятельства, ведущие к получению лучшего эффекта при наименьшей затрате энергии… Применяя наиболее рациональные приёмы и методы работы, можно достигнуть весьма значительного сокращения себестоимости получаемого продукта, что при мощном развитии горной промышленности в СССР (для чего имеются все данные) даст стране колоссальную экономию средств». Главнейшие труды Б.И. Бокия: «Выбор системы работ при разработке свиты пластов. Вскрытие месторождения», «Горный журнал», 1903; «Выбор системы работ при разработке свиты пластов. Подготовительные работы. Ремонт штреков», «Горный журнал», 1904; «Основания для расчёта бремсбергов», «Горный журнал», 1911; «Практический курс горного искусства», 1913; «Бесконечный бремсберг для двухсторонней подачи грузов», «Горный журнал», 1914; «Выбор системы работ при разработке свиты пластов. Откатка», «Горный журнал», 1915; «Оценка каменноугольных месторождений», «Горный журнал», 1917; «Определение наивыгоднейшей производительности рудника», «Топливное дело», 1922; «Практический курс горного искусства». Госиздат, 1922–1923 (3-е изд. 1924–1926); «Аналитический курс горного искусства», вып. 1, 2. Издание Студенческой комиссии ЛГИ, 1924; «Аномометрические измерения скорости воздуха в рудниках», «Горный журнал», 1903; «Вентилирование выработок при помощи нескольких одновременно действующих вентиляторов», там же; «Постоянные величины при проектировании рудников», Харьков, «Хозяйство Донбасса» 1925, № 1. Потомки Бориса Ивановича, брата Глеба, также занимались наукой и искусством. Орест Борисович (1905–1993) заведовал кафедрой экономики и организации горной промышленности Ленинградского горного института. Тамара Борисовна (1907–1996) после окончания Ленинградской консерватории преподавала в музыкальной школе. Другой племянник Глеба Ивановича Георгий Борисович Бокий — всемирно известный ученый, профессор, член-корреспондент Академии наук, создатель и организатор отечественной кристаллохимии, родился 9 октября 1909 года в Санкт-Петербурге в семье Б.И. Бокия. Образование Георгий Борисович получил в Горном институте, где его главными учителями были А.К. Болдырев и Н.С. Курнаков. По окончании в 1930 году института началась работа в Ломоносовском институте под руководством А.В. Шубникова по определению оптических свойств кристаллов Федоровским методом, ас 1931 года в Физико-техническом институте по выращиванию кристаллов сегнетоэлектриков. В 1934 году состоялся переезд Ломоносовского института в Москву, где Георгий Борисович работал у Н.С. Курнакова. В 1935 году он организовал в ИОНХ’е лабораторию кристаллографии, впоследствии переименованную в лабораторию кристаллохимии, изучавшую комплексные соединения платиновых металлов. В 1939 году Георгий Борисович начал заниматься рентгено-структурным анализом, в том же году вышли ставшие настольной книгой кристаллографов «Основы кристаллографии», написанные в се-авторстве с А.В. Шубни-ковым и Е.Е. Флинтом, и проведена совместно с Г.Г. Леммлейном работа по изучению округлых кристаллов алмаза. В то же время выполнена работа по теоретическому и экспериментальному изучению числа физически различных форм кристаллов. Во время войны в эвакуации в Казани Георгий Борисович читает по предложению А.Н. Несмеянова свой первый курс кристаллохимии. В 1942 году он защитил докторскую диссертацию, в 1943 году получил звание профессора. В 1944 году Г.Б. Бокий вернулся в Москву, где с 1945 года занялся преподаванием кристаллографии в МГУ. В этом же году им была организована кафедра кристаллографии и кристаллохимии на геологическом и химическом факультетах. В 1951 году совместно с М.А. Порай-Кошицем был написан и вышел в свет первый том учебника «Практический курс рентгено-структурного анализа», по которому обучались поколения структурщиков страны. В 1954 году получен интересный результат по количественным характеристикам трансвлияния четырехвалентной платины. В 1956 году опубликована монография «К теории дальтонидов и бертолидов», в 1958 году — ее английский перевод. В 1954 году вышел известный учебник «Кристаллохимия», выдержавший три издания и до сих пор считающийся лучшим среди подобных отечественных изданий. В 1958 году — избрание членом-корреспондентом АН СССР. С этого же года Георгий Борисович в течение пяти лет живет и работает в Сибири, где он был одним из двух равнозначных организаторов Института неорганической химии и создателем и руководителем рентгеноструктурной лаборатории. Там же Г.Б. Бокий стал организатором и главным редактором «Журнала структурной химии». После возвращения в 1963 году в Москву, Георгий Борисович сотрудничал с различными учреждениями, среди которых особо следует отметить организованный им в 1968 году ВИНИТИ. С 1972 года Г.Б. Бокий до последних дней жизни работал в ИГЕМе РАН. Среди наиболее интересных работ этого периода следует признать участие в открытии в 1978 тоду закономерного изменения структуры в изоморфном ряду полупроводников AIIIBV. С 1955 года и до последних дней жизни Георгий Борисович отдавал много сил вопросам информатики и систематики кристаллических структур, в особенности после прихода в институт геологии рудных месторождений — систематике минералов. Им разработаны новые принципы классификации, основанной на таблице Менделеева и названной им естественной. В 1976–1981 годах вышли в свет четыре тома с названием «Тезаурус по минералам». С 1979 года Г.Б. Бокий — председатель комиссии по классификации Совета научных и инженерных обществ. С 1993 года Георгий Борисович возглавлял работу по продолжению выпуска многотомного справочника «Минералы», многотомного и — фундаментального труда, включающего исчерпывающую информацию, в т. ч. структурную, по всем известным минеральным видам. В результате опубликован T.IV, вып. З и t.V, вып.1. В 1997 году в ВИНИТИ вышла книга «Систематика природных силикатов», в 1998 году — ее английский перевод. В 2000 году издана «Систематика природных оксидов». Георгий Борисович — последний ушедший от нас представитель российской когорты основателей науки кристаллохимии и смежных наук наряду с такими выдающимися учеными как Н.В. Белов, А.В. Шубников, Г.С. Жданов, А.И. Китайгородский, Б.К Вайнштейн, каждый из которых являлся выдающейся личностью с широким кругозором. Дочь Георгия Борисовича Нина Георгиевна Фурманова — доктор химических наук. Дочь Глеба Ивановича Алла Глебовна живет в Москве. АЛ. АЛТАЕВ. ИСТОРИЯ ГЛЕБА БОКИЯ 1. Старый студентО нем много говорили в Петербургском горном институте, в среде студенчества, о Глебе Ивановиче Бокии. Это был старый студент, много лет проведший в институте, сидевший в тюрьме за «большевистские, идеи» и побывавший в ссылке в Сибири. Это-то и заставило его затянуть студенческие годы. Старый студент прославился своей выдержкой и «специальностью» — чутьем находить шпиков. Розыски их как на улице, так и в стенах института изумляли его друзей. Глядя на этого моложавого человека, с виду почти мальчика, трудно было поверить в его опытность, в знание человеческой психологии, в уменье «по запаху» определять значительность агентов охранки. Он пользовался уважением товарищей за глубокое знание марксистского учения. Он показался мне совсем еще мальчиком, когда впервые пришел ко мне на квартиру после обструкции, учиненной студентами с целью сорвать экзамены в Горном институте. Я сначала и обращалась с ним покровительственно-жалостливо, как с заморышем, о питании которого некому позаботиться, — он был таким худеньким, молчаливым, скромным. Мое обращение с ним вызвало смех многих товарищей; они меня стали дразнить: — Наша кого пригреть, — скунса самого ядовитого! «Скунсом» еще долго звали у меня в доме юношу Бокия за то, что он, будучи во главе студентов-забастовщиков, явился на экзамен, чтобы разлить в аудитории нестерпимо вонючую жидкость — меркантан. Студенты-карьеристы, пришедшие экзаменоваться, разбежались. Постепенно Глеб Бокий стал раскрываться передо мною во всех своих достоинствах и недостатках, известных уже среди товарищества. Он был очень дружен с тихим, задумчивым и сердечным студентом Мироновым. Саша Миронов казался тенью Глеба Бокия, он подчинялся ему во всем, был беззаветно к нему привязан. Спустя много лет, незадолго до своей вечной разлуки с Глебом, вспоминая о друге и воскрешая в памяти детские годы, когда они сидели на одной парте в Реальном училище южного города Изюма, он говорил: — Глеб был очень властный-властный и жестокий. Ненавидя учителей-реакционеров, он им устраивал разные каверзы, был заводиловкой в устройстве «бенефисов» учителям. Как-то вымазал кафедру клеем, — да разве припомнишь все его злые мальчишеские шалости? Но зато этот озорник был несокрушимой скалой, когда его допрашивали, и горой стоял за товарищество… Он первый притащит, бывало, в училище запрещенные книги, первый выскажет инспектору и учителю недовольство класса каким-нибудь распоряжением начальства, первый скажет дерзость, смелую, за которую рискует карцером или исключением. Блестящие способности вывезли его; он благополучно кончил курс училища, и мы вместе с ним поступили в Горный институт. Для меня не совсем ясно, как это в институте Саша Миронов и Глеб были на одном курсе: ведь Глеб Бокий неоднократно подвергался арестам и ссылке, а о репрессиях, применяемых к Саше Миронову, я никогда не слышала. Он долго, этот «аякс Бокия», был отголоском последнего, долго был под его деспотическим порою влиянием и, женившись спустя много лет, назвал своего первенца Глебом, в честь друга. Горячо, с восторгом, рисовал он особые качества Глеба в разоблачении шпиков: — Он этим славился на- весь институт. Положим, не так уж трудно узнать птицу по полету: многие у нас их сразу распознавали на улице. Но что делали Глеб и товарищ его студент Матвеев. Увидят шпика, идущего сзади, и быстро остановятся, давая ему пройти вперед, и тут уже сами идут за ним по пятам, да так близко к нему, что начинают нарочито наступать ему на пятки, до того, что снимаются калоши и пшик спотыкается, — ну, он и отстанет… Глеб достиг в этой области виртуозности: он избавил студентов от шпика внутреннего — знаменитого Пономарева. — Тоже наступал на пятки? Миронов смеялся: — Нет, он его высмотрел внутри здания, проследил поведение во время сходок, в общении с товарищами, в речах с ярким свободомыслием, в том, как, после сближения Пономарева с тем или другим товарищем, бывали их аресты и, наконец, подсмотрел, как он, переодетый в партикулярную одежду, шмыгал к Цепному мосту. «Цепным мостом» Миронов называл Охранное отделение, где на Фонтанке собирались все агенты Тайной полиции. Издавна ходили по рукам стихи об этом «милом» учреждении: У Цепного моста видел я потеху: Он подробно рассказывал, как Бокий, шаг за шагом, выслеживал шпиона Пономарева и, наконец, на сходке добился вынесения приговора Пономареву об исключении его из института. — Не помню точно, был ли Пономарев исключен Советом профессоров или же должен был, под давлением приговора товарищей, добровольно покинуть Горный. Впоследствии при обысках у студентов не раз с полицейскими присутствовал и Пономарев, помогавший арестовывать своих прежних товарищей. С каждым днем положение Бокия в институте все больше упрочивалось; авторитет его среди товарищества неизменно возрастал. За плечами, помимо разоблачения шпиков, были тюрьма и ссылка. Вместе с тем «маленький скунс» рос, вытягивался и превратился в высокого красивого парубка; парубка — я говорю потому, что он по происхождению украинец и в пору студенчества любил являться на вечеринки в землячестве одетым в смушковую шапку и серую свитку, из-под которой выглядывала искусно расшитая руками друживших с ним курсисток рубашка и красный с пестрыми концами кушак. 2. Секретарь П.К.Тревоги, волнения, мечты и неудачи Горного института кончились; бывшие студенты стали инженерами. Пережили временное исключение из-за ноябрьской забастовки 1904-го года; пережили 9-е января, когда был убит у Зимнего дворца шедший с рабочими Лурье, один из наиболее радикальных студентов. Брожения среди рабочих и передовой части интеллигенции усиливались. Устраивались банкеты, маскарадные вечера, сборы с которых шли на поддержку политических организаций, на помощь заключенным и ссыльным. Эти вечера обыкновенно посещались людьми, принадлежавшими к передовой интеллигенции. Их любили художники, писатели, учащаяся молодежь. …Прошли годы. Остались позади события первой русской революции. Третий год продолжалась первая мировая война. Снова, как и двенадцать лет назад, народ открыто проявляет свое возмущение политикой царизма. И теперь оппозиционные настроения среди интеллигенции проявляются, в частности, в организации вечеров и банкетов, подобных тем, какие я знала в пятом году. На одном из таких вечеров, в студии художника Бернштама, я встретилась с Глебом Ивановичем Бокием, связь с которым у меня была потеряна. Он далек был от мысли, что может встретить меня в таком шумном, веселом месте, — он не знал о моей близости к миру художников и долго меня не узнавал под маской. Потом у нас обоих явилось желание возобновить знакомство, вспомнить старое время, связанное с милой студенческой средою. Дело было в феврале 1917 года, на масленице. В первое же посещение он в разговоре нарисовал свой новый, уже установившийся определенный образ. Это был теперь не прежний задорный мальчик, а отец двух девочек, женатый на дочери известной политической ссыльной, встреченной им в Сибири, Софье Александровне Доллер, красивой, живой, тяготевшей к эсерству курсистке. Чем он занимался? Где служил? Это была не геологическая работа и не работа в каменноугольном районе. Он не был причислен к Геологическому комитету, как многие горняки, ставшие чиновниками. Бокий побывал в отдаленных районах Казахстана и Сибири, где находчивость и упрямство в достижении цели проявились у него в практической работе. Увлекаясь археологией, он, на свой страх и риск, на сколоченные им самим деньги, затеял экспедицию по отысканию трона Чингисхана. Любовь к раскопкам впоследствии, много лет спустя, заставила его принять участие в большой экспедиции в районе Ташкента. Разрывая Кунигутскую пещеру, он обнаружил огромный камень с таинственными записями древних племен. Что нашел он, отыскивая трон Чингисхана, — не знаю. Помню еще один его рассказ. Во время своей студенческой практики он попал в Киргизские-степи как раз тогда, когда там вспыхнуло восстание местного населения, возмущенного тем, что царские власти вторгаются в их быт и мешают их свободному кочевью. Бокий с маленькой группкой русских геологов был встречен враждебно. Население приняло их за представителей власти. Надо было принять срочные меры для спасения геологической партии. Находчивость и на этот раз пришла на помощь. Встретив большую отару овец, Бокий устроил что-то вроде знамени и смело двинулся вперед, возвестив о себе несколькими ружейными выстрелами. Испуганные овцы заметались, поднялась ужасная пыль, а за клубами этой пыли воображению кочевников представился большой карательный отряд, направляющийся прямо на них. Таким образом рассеяв собравшихся киргизов, Глебу Ивановичу удалось спасти жизнь нескольких товарищей. Находчивость неизменно помогала ему в работе. Он рассказывал о том, как был отправлен Геологическим комитетом на алмазное бурение, не имея понятия о нем. — Как же удалось в таком случае управлять рабочими, взятыми в экспедицию? Он спокойно, с манерою несколько небрежно-ленивою, свойственной украинцам, отвечал: — А просто. Я сказал рабочим: «Ну-ка, начинайте, я посмотрю, так ли вы работаете». Они работали, а я смотрел и наводил критику, а, наводя критику, сам учился. Вот и все. Меня интересовало, где он работает теперь, и я с изумлением услышала, что он — секретарь Петроградского комитета партии большевиков, помещающегося во дворце Кшесинской. …Он бывал у меня часто. Мы как-то быстро и тесно сдружились в эти тревожные дни. Много раз по телефону он отдавал распоряжения в редакцию большевистской газеты «Правда», сообщая все, что касалось Петроградского комитета. Раз я высказала ему, что мне не нравится выспренный, ходульно-лозунговый тон газеты «Правда»: — По-моему, надо все проще, а то… — А то? — Получается неприятный крикливый тон. Глеб усмехнулся. — Может быть, тут есть зерно правды, но есть и объяснение: в «Правде» мало сотрудников, владеющих пером. Пишется все наспех и не столько обращается внимания на форму, сколько на суть, на направление. — Агитация должна быть тоньше. — Ах, хорошо, что заговорили о «Правде», — мне как раз надо туда позвонить. И пошел к телефону. …Глеб сказал мне о выступлениях приехавшего недавно Владимира Ильича Ленина. Я спросила, нельзя ли мне послушать Ленина. — Конечно, можно. Я тебе это устрою. В книге «Памятные встречи» я подробно описала впечатление от двух митингов, на которых я слышала впервые Ленина: в Морском корпусе и на Путиловском заводе. Выступления Владимира Ильича потрясли меня. Правда, которую я услышала, повернула мою жизнь на новые рельсы. Как-то Бокий меня спросил: — Тебе понравились речи Ильича: ты видела в них правду. Хочешь нам помочь? Хочешь? Ну, так приходи. И он назвал день и час, когда мне явиться во дворец Кшесинской. — Приду ровно в пять. Он был немногословен, говорил коротко и ясно. Я спросила его: — Чем я могу быть вам полезна? — Пером. Ты вот критиковала, и правильно, язык «Правды». У нас, кроме «Правды», есть еще газеты для массового читателя. Ты поможешь нам своим литературным языком. У тебя же писательский опыт… …Вот он, дворец Кшесинской, облицованный эмалированными глянцевитыми кирпичиками, какие мы привыкли видеть на молочных лавках Чичкина. Мраморная лестница с пятнами от пролитых чернил. Я вхожу в большую комнату со столами, заваленными папками. На одном из столов, в стороне, таз с водой; две женщины моют типографский шрифт. За другим столом Глеб что-то записывает в книгу, разговаривая с человеком, по виду рабочим. Как я потом узнала, Бокий выписывал ему партийный билет. Женщины у таза оказались: одна — жена старого большевика Нина Августовна Подвойская, сама тоже член партии, молчаливая, деловая и в то же время приветливая той простой приветливостью, которая встречается у некоторых школьных учительниц, а другая — молчаливая курсистка, имя которой я забыла. Отрываясь от стола, Глеб коротко говорит: — Ровно в пять — не опоздала. Минуту подощи. Сейчас пойдем. Поднимаю глаза на стену за письменным столом и читаю объявление: «Рукопожатия отменяются. За неисполнение — штраф». Я вижу, что входящие люди, здороваясь, не подают друг другу руки, говорят коротко и уходят тоже без рукопожатий. Наконец, Глеб отрывается от текущих дел и ведет меня в комнату Военной организации большевиков, к Николаю Ильичу Подвойскому, горячему пропагандисту ленинских идей. Я была рада встретиться с этим симпатичным человеком, но его не оказалось на месте, и пришлось вести переговоры с его заместителем, молодым человеком, худеньким и маленьким блондином, назвавшимся Мехоношиным. Глеб рекомендовал меня как писательницу и ушел, а Мехоношин дал мне пачку писем, написанных неумелыми руками, крупными каракульками малограмотных людей, сказав: — Это письма для нашей газеты «Солдатская правда». Их нужно выправить для печати, сохранив, конечно, суть и стараясь не испортить обработкой язык и характер писем. Чем скорее вы сделаете, тем лучше. И все. Я ушла и больше в этот день Глеба не видела. …Не буду останавливаться на своей горячей работе над этими простыми по форме, искренними письмами, которые наполняли меня гордостью и радостью, что я могу хоть немного помочь делу Владимира Ильича Ленина. Глеб виделся со мною, как только позволяло время, и рассказывал о разных деталях того, что происходило во дворце Кшесинской и вокруг него. С обычной едкой насмешкой рассказывал он мне, что прежний вожак революционного студенчества, горняк, известный оратор, бывший делегатом на съезде в Стокгольме, был у него в Петроградском комитете и ушел, не пожелав вступить в партию. — Почему? — спрашиваю с удивлением. Спокойно, холодно звучит ответ: — У горного иткенера не стало того аппетита к политике, какой был у студента. …Через короткое время Глеб предложил мне побывать на интересном судебном разбирательстве: балерина Кшесинская, возлюбленная Николая II, подала в суд на большевиков, требуя возвращения своего дворца и возмещения убытков. Дело меня заинтересовало. — А ты пойдешь, Глеб? Он усмехнулся: — Я уже ее видел. На сцене Мариинки она интереснее. Пойдет Сергей Богдатьев с женою, — у него язык двигается лучше, чем у меня. Я пошла в суд, на Петроградскую сторону, где разбиралось это дело. Камера мирового судьи полна народа. Многим интересно взглянуть на царскую фаворитку. Слышатся перешептыванья: — Как вы думаете, удастся ли ей отвоевать свой дворец? — Не думаю. Не то время, когда всесильны царские самодержанки. — Ну, да, царь-то теперь просто Николай Александрович Романов. — А все-таки собственница, а большевики узурпаторы. Ведь собственность при Временном правительстве не отменена… — Не очень-то гладит Временное правительство большевиков… — Тс! Вот она, смотрите! Входит маленькая, невзрачная женщина, вся в черном, очень скромно и даже как будто модно одетая. — Смотри, смотри, как оделась, точно монашенка… — Надо же надеть соответствующую маску. Скоро я удивляюсь: как эта маленькая и скромная на вид женщина не вяжется с безвкусной крикливостью и мещанством ее дворца. Ведь в нем всего одна комната — зала с несколькими роялями говорит об ее принадлежности к миру искусства. Анфилада бесчисленных комнат с пуфиками, крытыми пестрым кретоном, с бамбуковыми ширмочками и рамочками с полочками на стенах, откуда смотрели пошлые открытки, — все это было скорее к лицу кокетке низшего полета, чем первоклассной артистке. Лицо некрасивое и невыразительное. Она говорила бестолково, твердила, что дворец принадлежит ей, что он выстроен на ее трудовые деньги… Это утверждение вызвало в публике смех. Потом она заговорила, что у нее есть ребенок, сын. Опять смех и шепот: — Не хочет ли она произвести его в наследники российской короны? Тут выступил Сергей Богдатьев. Я видела его в первый раз. Среди большевиков он в то время играл большую роль. Богдатьеву удалось доказать суду, что претензии Кшесинской неосновательны. Жена Богдатьева с решительным видом и решительной речью поддержала мужа. Кшесинская была побеждена. Ее требование суд не удовлетворил. Вечером пришел ко мне Глеб и сказал со спокойной гордостью: — Иначе и быть не могло. Неужели ты могла думать, что суд примет другое решение? 3. В работеРабота по редактированию писем для «Солдатской правды» захватила меня. Непрерывным потоком шли письма от людей, искавших правду, ждущих ответа на волнующие вопросы. Работа была тяжелая, напряженная, она довела меня до полного изнеможения. У меня стала неметь рука, и я уже не могла держать перо. Пришлось уехать в псковскую деревню, где я бывала каждое лето. Прекратились и мои сношения с Глебом Бокием: писать он не любил. О большевиках я знала только из газет Временного правительства, а слухи, разносимые этими газетами, были мало достоверными. Из этих газет я узнала об июльских событиях и последовавших за ними репрессиях. Жена В Д Бонч-Бруевича, моя большая приятельница, писала мне из Петрограда об этих событиях довольно туманно, призывая не верить официальным газетным сообщениям о разгроме большевистской партии, и убеждала в том, что настоящая борьба еще впереди, что связь большевиков с массами расширяется и укрепляется. А газеты со слухами «очевидцев» продолжали говорить о полном разгроме большевиков, о том, что во дворце Кшесинской их сменили другие «узурпаторы» — анархисты. О них не уставали рассказывать анекдоты приезжавшие в деревню. Где Глеб Бокий? Что он теперь делает? Может быть, уже арестован? В сентябре еду в Петроград. На квартире меня ждет письмо Глеба. По телефону вызываю его. Он приходит и говорит, как о деле решенном: — Ты будешь у нас работать снова. — Я? Где? Ведь вас же разгромили во дворце Кшесинской? — Разве в Петрограде можно работать только во дворце Кшесинской? Будешь работать на Литейном, где помещается наша Военная организация. Я уже обещал за тебя Подвойскому. Он мне за тебя в помощницы дает свою жену Нину Августовну, с которой я привык работать. Немного смущенно возражаю ему: — Я — с радостью, но мне не придется отдавать вам столько времени, как весною. Я должна искать работы. С издательствами, ты знаешь, плохо: они сокращаются и, боюсь, не закрылись бы… — Вот и хорошо: вы будешь служить у нас и получать жалованье. Ты думаешь, что я работаю бесплатно? А на что бы я с семьей жил? Ты будешь секретарем «Солдатской правды». …Я стала секретарем «Солдатской правды» и перенесла сначала много волнений и страха. Ведь я никогда не работала в газетах, да еще секретарем. С Глебом я не виделась почти месяц, до самого Октябрьского, переворота, накануне которого меня с архивом газет «Солдатская правда» и «Деревенская беднота» перевезли в Смольный. Не знаю даже, где в течение этого месяца помещался Петроградский комитет партии. Очевидно, работы у Глеба хватало. Она так измотала его, что от него осталась лишь тень. Он как-то весь стаял, и на бледном лице со впалыми щеками лихорадочно горели ставшие неестественно огромными черные «южные» глаза. Я видела его мимоходом то в коридоре Смольного, то в вестибюле. Несколько раз он заходил к нам в комнату, где столик мой стоял рядом со столиком Марии Ильиничны Ульяновой, секретаря «Правды». Приходил он по делу, а мне хотелось поговорить с ним «по душам» и о той же работе, и о видах на будущее, и об отношениях с товарищами. Вопросов набралось немало. И вот раз, когда его долго не было, я спустилась в нижний этаж Смольного, где в то время помещался Петроградский комитет большевистской партии. Мне никогда не забыть той картины, которая предстала перед моими глазами. Тесная комната была завалена газетами, в ней не оказалось и намека на аккуратность, неукоснительно поддерживавшуюся Глебом во дворце Кшесинской. Народу набилась полная комната. Беспрестанно двигались взад и вперед солдаты за мандатами, приходили и рабочие, и все куда-то торопились. Я спросила Глеба Ивановича. Его заместитель указал на угол. Там, к своему удивлению, я увидела на каких-то досках от ящика распростертое тело Глеба. Лицо было небритое, бледное до прозрачности, глаза крепко зажмурены. Он спал мертвым сном. Я поняла все и ушла, не проронив ни слова… Работа кипела. Для чего-то Петроградский комитет партии был переведен в особняк на Литейный, и мы с Глебом перестали видеться. Помню, как-то раз я встретила его у здания Городской Думы и отдала ключ от моей квартиры — пусть приходит, когда у него будет время, не предупреждая. А время шло. Перед съездом представителей от фронтовых частей он зашел к нам в редакцию и, узнав, что я буду записывать, не зная стенографии, речь Ильича, покачал головою: — Делать нечего, если саботируют стенографистки, только боюсь, что перепишешь через пень в колоду. Знаю я, как трудно записать Ильича, а переврать, ох, переврать… Ну, да что поделаешь! И как же он был доволен, когда Ленин похвалил мою запись… …Наступила зима восемнадцатого года. В это время он очень волновался, Глеб. На фронте было неспокойно. Немцы подвигались к Пскову, а в партии шли горячие дебаты. Готовилось нечто новое: заключение сепаратного мира с Германией. Некоторая часть партийцев, к которой примыкал и Бокий, была против этого; большая же часть, во главе с Владимиром Ильичом, — за. Когда немцы взяли Псков и продвигались к Петрограду, возникла необходимость переезда правительства в Москву, вместе с тем, в самом начале марта пошли слухи о заключении сепаратного мира и о том, что многие видные работники Смольного в Москву не поедут, а останутся работать в Петрограде. Среди них был и Бокий. Сепаратный мир возмущал его. Когда появилась о нем передовица, он спросил меня: — Тебе понравилась эта статья? — И, не ожидая ответа, снова: — И ты поедешь в Москву? Я сказала, что поеду. Мы с ним даже не простились, так как отъезд наш из Петрограда произошел неожиданно ночью. Невыносимо было расставаться с любимым городом; тяжесть лежала на душе и оттого, что не сказала прощальных слов моему другу Глебу. 4. В ПетрокоммунеВ отставной столице, превращенной в Петрокоммуну, Бокий встал в защиту революции и был назначен заместителем Урицкого в ЧЕКА. Когда эта весть дошла до меня в Москву, я не удивилась и обрадовалась. К органам ЧЕКА в то время мы, работники Военной организации, относились с большим уважением. Мы видели в них подлинных хранителей завоеваний Октября, защитников справедливости и порядка, освященного дорогим для нас именем Ленина. Мы не испытывали к ЧЕКА ни малейшего страха, ничего от ЧЕКА не скрывали в личной жизни и верили, что в этой организации найдем опору и защиту от неправды. Я никогда не скрывала своего дворянского происхождения, считая, что нечего его стыдиться, так как ни мои родители, ни дед, декабрист, не запятнали себя ничем порочащим. В анкетах я писала, что мать моя — рожденная Толстая, а отец из дворян, актер русской драмы. В справедливости действий ЧЕКА я неоднократно убеждалась, когда обращалась туда с просьбами: то позволить вернуться из-за границы русским эмигрантам, то освободить ошибочно арестованных, ставших впоследствии полезными гражданами, преданными советской Родине. Я обратилась в ЧЕКА с просьбой спасти архив в бывшем имении моего двоюродного брата Толстого, где находились письма декабристов и Бакунина. К сожалению, эти ценные документы не удалось спасти, как и картины и портреты из старой картинной галереи. Впоследствии я узнала, что все это было уничтожено самочинно, по невежеству местными крестьянами. В то время в Петрокоммуне у Глеба Бокия был помощник Ефим Иванович Кривобоков, на обязанности которого лежал контроль за правильным расследованием дел арестованных. Такие работники выбирались с большой осмотрительностью, с гарантией. Не должно было быть сомнений в их честности и прозорливости. Кривобоков в полной мере обладал этими качествами. Это был кристально чистый, чуткий человек, брат старого большевика Владимира Ивановича Невского. Он был мне лично знаком. Непосредственный начальник Бокия Урицкий, по словам Глеба, был человек исключительно справедливый, ставший жертвой бессмысленно-жестокого убийства. Глеб говорил мне о нем: — За что его убили? Он ни разу не подписал ни одной бумаги о высшей мере наказания — расстреле. Он не говорил мне о том, как и много ли подписывал смертных приговоров сам, и я умышленно, из деликатности, не спрашивала, особенно после того, как у нас был разговор о присутствии при расстрелах по приговору ЧЕКА. Я тогда, помню, спросила: — Скажи, где это происходит? В здании или где-нибудь за городом? Разговор шел уже в Москве, где ЧЕКА помещалась на Лубянке. Он отвечал: — В здании. — Скажи, и ты… ты бываешь на них? Он смотрел мне прямо в глаза, не пряча взгляда. Мне вспомнились рассказы товарищей о его жестокости, проявлявшейся к полицейским агентам и шпикам. Голос его звучал твердо: — Я присутствую при расстрелах для того, чтобы работающие рука об руку со мною не смогли бы говорить обо мне, что я, подписывающий приговоры, уклоняюсь от присутствия при их исполнении, поручая дело другим, и затыкаю ватой уши, чтобы не расстраивать нервы. …По моим наблюдениям, жесток он не был и если взял на себя тяжелую обязанность защиты Революции, то только потому, что чувствовал себя способным выполнить эту трудную и важную работу. Недаром же он так высоко ценил и глубоко любил Дзержинского, этого «рыцаря Революции», смерть которого он воспринял, как личное горе. Дочь Бокия рассказывала, что видела отца плачущим еще только один раз, когда скончался Владимир Ильич. …Глеб Бокий очень любил детей и животных. Он был нежным отцом, особенно же любил свою старшую дочь Леночку. Помню ее маленькой восьмилетней девочкой, такой же красивой, и такой же упрямой, как отец, и с таким же любящим, доступным жалости ко всему слабому сердцем. Помню, как заботилась она о сестренке, маленькой Оксане, которой тогда было не больше двух-трех лег. Впоследствии, когда сестра тяжело болела, Леночка самоотверженно ухаживала за ней. Бокий, сильно привязанный к Леночке, не расставался с ней и во время работы. Она ему помогала. Он научил ее писать на машинке, и она выстукивала пропуска, мелкие распоряжения, а попутно слушала доклады и разборы разных дел, мнения об арестованных, проекты и решения. Она имела свое понятие об отношениях отца к тому или иному товарищу; от нее не укрывалась ни одна неприятность, ни одна трагедия, происходившая при свидании отца с родственниками арестованных. С детских лет постигая по-своему психологию судей ЧЕКА и обвиняемых, девочка выросла волчонком, недоверчивым и замкнутым. Умная не по возрасту, она в сущности была лишена радости детства, ребяческой беззаботности. Когда убили Урицкого, Глеб Бокий остался вершить дела ЧЕКА в Петрокоммуне. 5. Он появляется в МосквеПоявился Глеб Иванович на моем горизонте неожиданно, в 19-м году. Телефонный звонок, и я услышала знакомый голос: — Я на вокзале. Пробуду несколько часов в Москве. Звони в Кремль Свердлову, чтобы скорее прислал за мной машину. Заеду и к тебе. В то время в Москве транспорт не был налажен. Я позвонила в Кремль и попросила машину. В конце дня Глеб приехал ко мне. Он торопился, говорил мало. Спрашивал кое-какие адреса и сказал, что скоро переедет в Москву совсем. В тот же день он выехал обратно в Петроград. А скоро его действительно перевели в Москву. В Петрокоммуне, в ЧЕКА, его заменили Еленой Дмитриевной Стасовой и Яковлевой. Глеб стал работать непосредственно под руководством Ф.Э. Дзержинского. Мы виделись редко; он был слишком занят. Впрочем, я бывала иногда у него в номере Националя, видела его нескладную, неуютную жизнь занятого человека и двух детей, связанных нежной трогательной любовью друг к другу причем старшая заменяла маленькой мать. Жена Бокия обычно была занята своими делами, кроме того, она слишком любила удовольствия жизни. Глеб увлекался простотою привычек и самодеятельностью в быту, пропагандируемой романом «Робинзон Крузо». Он ходил в старой холодной шинели и в мягких рубашках и блузах, как в старые студенческие годы. В углу его номера помещался стол с сапожными инструментами. Он сам починял свои сапоги, чинил башмачонки детям и твердил, что стыдно искать для починки обуви сапожника, когда можно легко обслуживать свою семью самому, нужно лишь под рукою иметь резину, а достать ее можно без затруднения, так как в учреждениях есть старые автомобильные шины, вполне пригодные для подошвы. Позднее он узнал отрицательную сторону такой починки и теперь уже отговаривал каждого от резиновых подошв: — Надо знать, что резина не только вызывает испарину и оттого вредна, но еще мешает приземлению. Приземление, притяжение земли, — это ему внушал некто профессор Барченко, которого он в то время считал великим ученым, слушал его, как оракула, и называл почтительно «все-ведагощим колдуном». …Но прежде, чем рассказать о деятельности профессора Барченко и значении этого «колдуна» в жизни Бокия, хочется вернуться назад и вспомнить один эпизод. Это было в начале его работы в Москве, когда он уберег меня от встреч с человеком, которые могли быть чреваты для меня большими неприятностями. Это был еще очень молодой человек и работал он в Смольном. Он был одним из помощников секретаря Владимира Ильича. В «Солдатской правде» его прозвали «Удодом» за птичью наружность и птичьи звуки, которые он испускал на скрипке, уверяя, что хорошо владеет этим инструментом. Впрочем, «домами» мы были незнакомы, а в Смольном не входили в программу рабочего дня концерты, и, хотя у него там оказалась скрипка, он не решался похвастаться перед нами своей игрой. Был он странной наружности и казался нам смелым и веселым, со своею комическою внешностью при малом росте и невероятной худобе. Хохол бесцветных волос, очки на курносом носу, огромный птичий рот и подскакивающая походка тонких ног в крагах довершали птичий образ. Он все хотел нам устроить концерт с игрою на скрипке и говорил об этом весьма важно, как и о своей деятельности «при Владимире Ильиче», которая, в сущности, сводилась к тому, что он был на побегушках. Когда мы уехали в Москву, «Удод» остался в Петрограде работать в Смольном, и мы очень удивились, когда увидели его в Москве, в Метрополе. Он заявился прямехонько ко мне и к моей помощнице Анке Рубинштейн и сказал, что приехал на разведки, а скоро совсем переберется в новую столицу. Но во время приезда надо, чтобы друзья его покормили. Где ему самому добыть пищу в незнакомом городе? — Завтракал я сегодня у Стеклова, — важно говорил «Удод». — Отличный завтрак и большое радушие. А обедом накормите меня вы. Это было сказано тоном приказания. Мы торопились в редакцию, и он вышел с нами. Шагая по тротуару и развязно, с мальчишеским задором разговаривая, он сравнивал с шумной Москвой ставший каким-то провинциальным городом Петроград. Казалось, ему хочется, чтобы мы обрушились на Москву… Не дошли мы еще до угла, как увидели переходящего улицу Глеба. — Бокий, — пролепетал «Удод» каким-то испуганным голосом и остановился. Я видела, как Глеб сделал ему знак, и он ретировался даже не попрощавшись. Глеб отвел меня в сторону. У него было очень недовольное лицо. — Ты с ума сошла! — пробормотал он так тихо, чтобы не слышала Анка. — С кем ты беседуешь? — С «Удодом». Мы в Смольном постоянно виделись, и он нас смешил своими ухватками и… — Он тебя бы очень здорово насмешил, да и твою подругу тоже, если бы я вас не встретил. Ты ведь не знаешь, очевидно, что он у нас служит… — Он мне не сказал, что бывает у вас, Глеб… — Еще бы он тебе сказал! Да он у нас и не бывает, — мы не пускаем его на порог, получая от него донесения на нейтральной почве. Эти донесения, правда, мы подвергаем проверке, но не всегда наши товарищи так проверяют, как нужно, и, во всяком случае, проверка бывает частенько долгой канителью. Если бы ему захотелось отличиться и он бы наболтал про тебя всякий вздор, переиначил твои слова, ты могла бы подвергнуться аресту, и могло пройти много времени прежде, чем я узнал, что с тобой случилось. Пожалуйста, не принимай у себя больше этого «Удода». «Удод» и сам больше не показывался у меня в номере Метрополя. …Через год с небольшим Глеб удивил меня еще больше, чем в момент встречи с «Удодом». Своим приходом он задал мне задачу. Он точно рассказал сказку из «Тысячи и одной ночи». Сижу я мирно в своем номере и читаю. В воскресенье только и почитать. Вдруг знакомый торопливый стук в дверь. Через несколько секунд входит Глеб, односложно здоровается и ставит к стенке шкафа туго набитый портфель. Потом так же односложно говорит: — Запри на ключ дверь. Выключи телефон и слушай. Смотри и слушай. После этого таинственного начала он раскрывает передо мною большой альбом и указывает на акварель, изображающую ветку с розой. — Видишь? — Вижу. Что это и к чему ты мне показываешь? — Это роза Розенцвейга. — Ага! Масонская роза. — А ты разве знаешь? — Как мне не знать символа масонов, ведь я много лет занималась историей, и дед мой, со стороны матери, Николай Николаевич Толстой, был масоном, как и многие декабристы. После смерти матери я нашла у нее дедовский масонский знак. — Вот как! А я и не знал… Многое ли тебе известно об этом тайном обществе? — Конечно, да разве это такой секрет? Я тебе говорю, что, в связи с историей, я интересовалась и масонством. Приехав в Москву, я даже купила здесь на развале Сухаревки два тома с заглавием «Тайные общества». Перевод с немецкого. Могу тебе дать. Вот посмотри. И протягиваю ему взятые-с полки книги. — А вот, Глеб, еще кое-что интересное в этом же духе. Ты знаешь издание Сытина «Великая реформа»? Там имеется необходимый для меня материал о русских крепостных художниках XIX века. Историк В.И. Семевский ими занимался и, в связи с исследованием эпохи, дал описание движения русского масонства с приложением списка сочинений масонов. — У тебя есть список? — Ну, конечно. — Дай мне его. — Хорошо, только верни, чтобы мне не составлять нового. Я не сказала ему, что читала бульварную книгу, случайно попавшуюся мне: «Сатанисты» Шабельской. Фабула и идея этого бульварного романа представляли нечто бредовое. Страшные приключения с принесением человеческих жертв тайным обществом масонов. Может быть, и к месту было бы рассказать об этом, когда он мне неожиданно заявил: — Ты знаешь, старые масоны были организацией социальной, высокого порядка, близкой к нашему коммунизму, но потом они выродились в новое масонство, врагов наших, которое мирно распространяется за границей и старается подорвать нашу работу. Я подумала: «Наверно, он знает и о книжке Шабельской «Сатанисты». Но он ничего не сказал о «Сатанистах», неожиданно заговорил о России: — В России еще в давние времена существовали корни коммунизма, и они гармонично, хотя и странно, переплетались с масонством. Я недавно узнал, что в одной деревне Костромской губернии жил крестьянин, по имени Михаил, имевший громадное влияние на окружающих. Проповеди его о праведном житье людей, собранных в деревнях и в городах в одно целое общество, слушали окрестные мужики и верили ему. Он проповедовал учение, сохранившееся с былых времен и долетевшее до России, — учение, во многом совпадавшее с масонством. Жаль, что он умер. Постой, у тебя что-то в глазах… какое-то недоверие. Я тебе сейчас скажу все — ведь до конца я не дошел. У этого Михаила был ученик, который теперь появился в Москве. Он очень странного вида. Одни считают его помешанным, другие — жуликом. Ходит он зимою босым, носит вериги и одевается как-то по-шутовски, под блаженного. Надевает на голову бумажную корону, а в руках несет какое-то «зерцало» — ширмы, с самодельно обклеенными бортами и зеркалами, с надписями-цитатами. И говорит виршами, рифмованно, часто как будто чепуху. Его фамилия Круглов… Я вскочила, взволнованная: — Знаю! Знаю! Я его видела и гонялась за ним, чтобы записать вирши, которое мне пригодятся для задуманного нового романа из истории декабристов… — Где ты его видела? — У Дурова. Ты ведь знаешь, что я наблюдаю у него животных и пишу по его рассказам их историю. Он мне как раз и указывал на Круглова, как на пример, который может объяснить историю, составившую легенды о мучениках римских цирков. Возможно, говорит Дуров, что звери не трогали христиан на арене цирка потому, что они, не обращая на зверей внимания, смотрели вверх и молились. Животные не боятся тех, кто не смотрит им р глаза, не обращает на них внимания, а у Круглова как раз рассеянный взгляд. Дуров говорит, что и я хорошо лажу со зверями и могу даже ласкать в клетке гепарда потому, что у меня несколько косят глаза. Дуров делает опыты над «блаженным» Кругловым с обезьянами, а я — со словами… Глеб закивал головою: — А я сделал опыт над ним, прощупываю его масонство. Мы арестовали Круглова, чтобы исследовать его мышление. Я искал в нем мудрости костромского Михаила, но ошибся: никакой в нем мудрости нет, и я отпустил его со всеми зерцалами и короной к твоему Дурову. Нет, шамбала ускользает от меня, как мираж… Я удивилась: — Шамбала? Какая шамбала? — Ах, ты не знаешь… Это слово мудрости древней, от которой остались корни в масонстве. И если тебе когда-нибудь попадется где-либо это название горы, реки, деревни, поляны, знай, что здесь в древности исповедовали эту великую мудрость. Мне стало смешно: — Глеб, — сказала я, — ты или надо мной смеешься, или тебя кто-то морочит. Скажу тебе: у нас в деревне жил старик и весьма дурашный, сапожник; его звали Шамбал. Значит, он был хранителем древней мудрости? — Если ты знаешь, что он был дурашный, то прозвище Шамбал он мог получить от старинного «шандала» — подсвечника… Он говорил серьезно и был, видимо, огорчен. Мне стало его жаль. — Ах, «Шамбала»… — вспомнила я и пояснила, чтобы его утешить: — Я совсем забыла об одной интересной книге, прочитанной мною не так давно. Книга переводная, автора забыла, заглавие «Присцилла из Александрии». В ней очень ярко выведены разные народности, разные религии и разные общественные классы, существовавшие в первые века христианства. Разгром Александрийской библиотеки, ученая Ипатия, еврейство, египетские жрецы, философы Греции — полнейшая сумятица в понятиях разных каст и обществ. В этой книге упоминается место, где было сосредоточие правды и мудрости, под названием Шамбала. Мой гость оживился: — Это очень интересно. Надо познакомиться непременно… — Но скажи, Глеб, откуда у тебя этот интерес? — От Барченко. — От Барченко? Что это еще за Барченко? — Это большого ума и таланта человек, философ и ученый, который у нас при ГПУ организовал кружок; мы знакомимся там со многими научными открытиями и жалеем, что не знали раньше этого замечательного человека. — Но откуда он явился? Глеб встал. Он всегда так делал, когда не хотел отвечать на какой-нибудь вопрос. — Ну, об этом сейчас не время говорить. — И посмотрев на часы: — Мне давно пора. Прощай. Поговорим в другой раз. А список масонов и книги о тайных обществах дай; я верну аккуратно и то, и другое. …В Метрополе был клуб «Титан». Возле него собирались жильцы гостиницы с чайниками и кувшинами, чтобы набрать кипятку для очередного чаепития, и в очереди шли всякие разговоры. У «Титана» я встречала очень часто интересного человека, пользовавшегося всеобщим уважением, — старого революционера доктора Вечеслова. Он знал многих ученых, и я спросила, не знает ли он Барченко. Вечеслов, очень искренний и нервный, поморщился. На лице его выразилась гадливость: — Как же не знать этого проходимца! Подозрительный тип с темным прошлым, которого Глеб Иванович Бокий вызволил из-под ареста. Теперь он морочит. головы всем в ГПУ. Придумал научный кружок и открывает фантастические истины. Примером может служить одна история: когда-то Барченко утверждал, что у нас на Кольском полуострове пролегала великая Римская дорога и в доказательство представил фотоснимок. Фотоснимок, но не негатив, говоря, что он потерян… Этим все сказано. Дико, что Бокий, такой проницательный и умный, не видит, с кем имеет дело… Кто мог думать, что этот Барченко с его темным прошлым сыграет такую роковую роль в жизни моего друга, «проницательного» Глеба Бокия, славившегося еще со студенческих лет умением распознавать царских провокаторов?! 6. Рыцари Круглого СтолаГлеб Бокий был первой ласточкой на маленьких собраниях старых друзей, бывших студентов горного института, собиравшихся у меня, как когда-то, в студенческие годы. Началось это с приезда в Советский Союз из Германии Б.С. Стомонякова, получившего вместо должности торгпреда в Берлине назначение заместителем наркома иностранных дел. Собирались вокруг небольшого круглого стола, полученного мною из метропольского ресторана и предназначенного быть столом как обеденным, так, по нужде, и письменным. Собирались нечасто, за недосугом, пять горняков и шестая я, их — старый друг, и жалели, что, для полноты, не хватает двух непременных завсегдатаев моей петербургской квартиры — славного, простого и беззаветно преданного товариществу Паши Бутова, ставшего профессором горного института, откуда когда-то был исключен за бунтарство. Чья-то злая воля впоследствии забросила его в неведомые края изгнания и погубила за ним и всю его семью. На память о нем осталась только книга о мелиорации, написанная Бутовым совместно с профессором Яворским и составившая ему почетное имя. Другой отсутствовавший у круглого стола не был жертвой клеветы. Он отошел от старых товарищей, у него, по его собственному выражению, пропал «аппетит к политике», но появилось стремление к уюту обеспеченной жизни и к созданию карьеры. Он успокоился, став во главе Горной академии. Вместо того чтобы собираться в его комфортабельной квартире, товарищи шли, по старой привычке, ко мне, в тесный номер Метрополя, и стали именоваться членами «Союза друзей» и «Рыцарями Круглого Стола». Это средневековое прозвище отвечало старым воспоминаниям и старой дружбе. Друзья несли к «круглому столу» не только свои новые заботы, мечты, чаяния и огорчения, но и старую, забытую жизнь, увлечения юности, свои надежды и ошибки. Рассказывали и о своей работе, иногда спорили, иной раз радовались достижениям, иной раз сознавались в промахах. Помню, как Глеб Бокий принес весть об аресте Савинкова и о том, как он хотел кончить самоубийством… Помню, как он рассказывал о том, что известный Малиновский, казавшийся несокрушимым революционером и убежденным большевиком, явился к нему и объявил, что его нужно немедленно арестовать потому, что он — провокатор и успел погубить многих доверявших ему. Этот рассказ был принят как взрыв бомбы. Оказывается, никто из присутствующих ничего не знал об аресте Малиновского; до этого момента все его считали одним из самых преданных советской власти людей, борцов за победу Октября. Посыпались вопросы. Наивный, простодушный Максим Кострикин, вскочив с места, забегал по комнате, ероша остатки своих некогда кудрявых светлых волос, повторяя: — Ах, чёрт, и кго же это мог предвидеть? А помнишь, Маргарита, как под новый год вы пили за счастье и свободу родины в Клубе юристов? Более спокойный и уравновешенный Стомоняков спрашивал, зачем Малиновскому понадобилось самому делать на себя донос. Бокий спокойно отвечал: — У него была крошечная надежда: признание облегчит наказание. Он знал, что его выследили, — некуда было податься. …Об осведомленности ГПУ Бокий отзывался с большой гордостью и облекал это даже в какую-то таинственность. Припоминается его рассказ, как он держал пари с Чичериным, что если он задумает ознакомиться с какою-либо бумагою, а ее захотят от него скрыть, то это не удастся сделать. Чичерин спрятал документ у себя в кабинете в несгораемый ящик и поставил стражу. — Но бумага оказалась все же у меня, — сказал Глеб. Все накинулись на него: Как? Кто же выкрал? Может быть, когда-нибудь ящик оставался без сторожей? — Никогда, — был короткий ответ без объяснений. Из этого мы вынесли одинаковое предположение, что здесь не обошлось без гипноза и что в распоряжении ГПУ имеется опытный гипнотизер. Другой случай, рассказанный нам Бокием, был не менее примечателен. Отделение психотехники при Университете прислало Сталину проект изобретенного аппарата для чтения человеческих мыслей. — Представляете, как это было бы важно для нас, — говорил Глеб, — мы могли бы избегнуть многих ошибок при допросе. Но в канцелярии у Сталина чиновники, не имевшие воображения и мало заинтересованные в каких-либо открытиях, просто-напросто бросили проект в архив. Когда нам пришлось для одного дела искать документы в канцелярии Сталина, мы там в архиве наткнулись на этот замечательный проект и взяли его, чтобы проверить и дать ход. — Что же случилось дальше с проектом? — Чепуха? Все оказалось мыльным пузырем? — Может быть, были основания для разработки? Мы спрашивали наперебой. Он, с обычной лаконичностью, отвечал: — Основания основаниями, но до сих пор такого аппарата У нас еще нет. …Когда Троцкий должен был покинуть Советский Союз и в стране свободно обсуждали этот вынужденный отъезд, спросила Бокия: — Можно ли считать Троцкого врагом Родины и называть подлецом, как теперь принято? Бокий полез в портфель, с которым не расставался, вытащил ворох газет и, положив их на стол, стал разворачивать. — Вот, полюбуйся. Это заграничные русские газеты, и здесь его статьи. Тут ясно видно, подлец он или нет. — Но если он имеет по некоторым вопросам свое мнение, Глеб? В спорах рождается истина… Я помнила, каким блеском отличались выступления Троцкого в его приезд в Россию после 9-го января; помнила, как терпим был к его заблуждениям Ленин. Он резко меня обрезал: — Споры спорами и мнения мнениями, а уехать в чужую страну и поносить там свою — это могут делать только подлецы. Троцкий как раз это и делает. А какую роль играл в это время Барченко в кружке, собиравшемся на Лубянке? Глеб отрывочно рассказывал о том, что делал и говорил «Колдун». Кроме разных «научных» откровений и фантастических небылиц он занимался еще и «раскрытием крамолы». Он был введен в дом бывшей жены Бокия Софьи Александровны, вышедшей вторично замуж за члена ЦК М.И. Москвина. Барченко и там сумел вскружить головы «своей эрудицией», войти в доверие, а, пользуясь им, делать доносы. Доносил он, называя «подозрительных» лиц пачками, вылавливая имена из корпорации писателей, художников, композиторов, переходя от искусства к науке и технике. Он находил «врагов» и среди врачей, фармацевтов. Барченко в ГПУ верили с легкой руки Глеба Бокия. Наконец это стало невыносимым, и мы услышали за нашим «Круглым столом» раздражительные окрики самого Глеба: — Лучше бы он давал нам списки научных изобретений, чем подозрительных людей! Тогда у меня вырвалось впервые: — Боюсь, как бы этот «Колдун» не написал в своем списке ваших имен, друзья мои! … А Глеб продолжал мечтать о зароненной «Колдуном» фантастической идее. Он говорил мне, возвращая книжки «тайных обществ» и список сочинений о масонстве: — Все это поможет идее посева коммунизма во всем мире. Все это важно для завоеваний наших… — Для завоеваний? Но как же это, я не понимаю, Глеб?.. — Не понимаешь, а я начал и иду твердо. И человек нашелся как раз такой, как надо, — смелый и находчивый, знающий фарсидский язык, понятный для всего Востока… Ведь с Востока мы начинаем коммунистическое воспитание всего мира. Вот она, древняя Шамбала, о которой говорится в «Присцилле из лександрии», — мы ее вернем. Совершенно неожиданно для меня он назвал Блюмкина, того самого Блюмкина, который, участвуя в эсеровском заговоре летом 18-го года, способствовал убийству германского посла Мирбаха. Я не знала о его судьбе. Оказалось, что он был прикомандирован к ГПУ, и Глеб Бокий именно его и решил использовать для своего плана «коммунизации» Востока. Поможет Блюмкину масонская литература. Он изучит учение масонов как можно обстоятельнее и поедет, подкованный им, прямо в Лxaccy, город, куда не может проникнуть ни один европеец. Блюмкин будет первым, кто завоюет доверие главы тибетского народа, великого всесильного Далай-ламы. …Посещая моего учителя и друга, руководившего мною во время работы в Смольном, Владимира Ивановича Невского, я услышала, что ГПУ опустошило Ленинскую библиотеку, вытребовав всю масонскую литературу. Я повинилась, что дала Бокию список масонской литературы, и рассказала об его идее. Невский рассмеялся: — Так это мы вам обязаны тем, что у нас опустели масонские полки! Узнали бы, скоро ли Блюмкин изучит масонство для выполнения этой фантасмагории? Ну и выдумка! 7. Неудача с ЛхассойВсе шло своим чередом. Изредка, как всегда, собирались у меня «Рыцари Круглого Стола», толковали о текущих делах, о своих делах, личных, вспоминали прошлое горного института, говорили об умерших и живых товарищах, верных старым заветам, и о ренегатах. У Глеба были большие огорчения: его младшая дочь Оксана тяжело хворала диабетом, и старшая Лена с. материнской заботливостью ухаживала за сестрой. Глеб Иванович глубоко переживал болезнь дочери. Вспоминается мне один разговор с Глебом, имеющий общественное значение, о котором я забыла рассказать раньше. Разговор этот был связан с моей работой в издательстве «История гражданской войны» и впервые ясно показал мне отношение Бокия к Сталину. Издательство поручило мне выяснить у Бокия, какую роль играл Сталин на VI съезде партии. Я специально позвала для этого разговора Глеба, чтобы потолковать с ним наедине. Я прямо и сразу поставила перед ним вопрос: — Можешь ли ты мне охарактеризовать роль Сталина на VI съезде? Он кивнул утвердительно. — Тогда расскажи. Он начинает, не торопясь, длиннейшую историю о том, как студенческая столовая, после изгнания из горного забастовщиков, была фактически перенесена в Украинскую столовую, открытую, по частной инициативе, на Васильевском острове; как там собиралось радикальное студенчество и как явилась с обыском полиция, а ему пришлось бежать, спускаясь на лифте для поднятия дров… Я нетерпеливо перебиваю: — Зачем мне это знать? Ответ с невозмутимым хладнокровием: — Это же введение. И ты хорошо знаешь, что не все полицейские были враждебно настроены к студентам. После нашей победы, когда арестовывали этих фараонов, я лично вызволил нашего василеостровского пристава за то, что он предупреждал нас перед обыском, а на обыске пропускал спрятанную литературу…Впрочем, в следующий раз я расскажу все, что тебе надо, а сегодня, прости, должен уйти: у меня собрание. Приходя еще два раза, он вел себя в этом же роде, и в последнее, четвертое по счету, свидание, когда я напомнила, что мне нужно знать о роли Сталина на VI съезде партии, на который, я точно знаю, Глеб пришел с Надеждой Константиновной Крупской и пробирался к месту собрания по железнодорожным путям, он вдруг огорошил меня резким вопросом: — А ты видела Сталина, когда работала в Смольном? — Никогда не видела. — А между тем ты целые дни проводила в комнате, где твой стол стоял рядом со столом Марии Ильинишны, секретаря «Правды». Ну, так и я до 24 года не видел Сталина в руководящей роли среди работавших в Питере товарищей. Ухожу. До свидания. …На одно из собраний «Рыцарей Круглого Стола» Глеб сильно запоздал. — Ну и дела у нас, — сказал он, сбрасывая шинель, — не ругайте за неаккуратность. У нас события большой важности: арест Блюмкина. Со всех сторон посыпались вопросы, восклицания: — Блюмкина? Нечего шутить! — А ты всех нас не собираешься арестовывать? — Рассказывай, не тяни… — Что-то пахнет сказкой, Иваныч! — Дело не без запутанности, товарищи. И арест как раз накануне назначенной для этого гуся знаменательной поездки в Лхассу. Ведь как долго мы ее подготовляли и так глупо, бездарно кончили. И я уверен, что этот ловкий парень блестяще все выполнил, если бы не Троцкий… И принес черт этого злого гения стать нам поперек дороги… — При чем тут Троцкий? — Разве Троцкий находится в Лхассе или собирается туда? — Ни то, ни другое. Да лучше начну с самого начала. Вы все знаете, как тщательно и долго ГПУ готовило Блюмкина к этой миссии. Мы всячески прощупывали его, взвешивали, экзаменовали и нашли, что лучше не сыскать персонажа для обработки лам масонской мудростью. И Блюмкин охотно изучал все эти тайны, проникаясь масонской философией, а что касается языка, то он мог бы преподавать его в Институте восточных языков. Он был подкован в совершенстве для этой поездки. И у него уже был заграничный паспорт, когда это случилось… — Да что случилось-то? — нетерпеливо спросил Кострикин. Ему казалось, что Бокий нарочно тянет рассказ. — Я буду передавать по порядку. Перед отъездом он поехал к Радеку. Оказывается, он хотел от Радека получить удачный совет, веря в его ум и ловкость, но ошибся в том, что Радек будет хранить тайну. — Тайну Лхассы? — спросил опять Кострикин. — Нет, немножко другого порядка. Он необдуманно разоткровенничался с Радеком, приблизительно так: «Карл, ты знаешь, куда и зачем меня посылают, но я колеблюсь, так как до сих пор я действовал по-другому, будучи агентом Троцкого». Я изображаю схему разговора, конечно, он, вероятно, имел иную форму. Троцкий на Блюмкина надеялся, как на каменную гору, а его миссия была в нашу пользу… Ехать в Лхассу Блюмкину было не совсем удобно, состоя в тесной связи с Троцким. Отказаться от поездки к Далай-ламе было невозможно, а смелости не хватало вместо того, чтобы поехать на Восток, двинуться на Запад, в объятия Троцкого…Радек сначала ему это посоветовал, а тот откровенно сознался, что «хочет покончить всякие отношения с советским изгнанником» и сейчас находится в большой нерешительности, а попросту он струсил. Радек возьми и посоветуй ему поехать ко мне и чистосердечно покаяться в прошлом, обещая вести себя благопристойно в будущем; он, Бокий, мол, поймет, и все станет на свое место. Блюмкин как будто всецело принял совет, а когда вышел от приятеля, то передумал. Вместо того, чтобы ехать на Лубянку в кабинет Бокия, он отправился на вокзал, к отходу поезда, чтобы улизнуть за границу к Троцкому. Приезжает туда, а там: ба, ба, знакомые все лица с Лубянки. Оказывается, Радек тотчас же после разговора с приятелем дал знать по телефону в ГПУ о своем разговоре с лхасским пропагандистом, и Бокий, по своей привычке все заранее предвидеть, послал на Белорусский вокзал людей для ареста беглеца. Так бесславно кончилась фантастическая идея покорения Востока. 8. Последняя встречаВ марте 37 года у меня опять были все в сборе, мои милые товарищи. Глеб Бокий принес бутылочку хорошего вина. Ведь это могла быть наша последняя встреча в этом году, — иногда я уезжала рано или к себе в Псковщину, или в дом отдыха, — вот и спрыснем последнюю встречу, Вино появлялось у нас считанное число раз. В последний раз мы чокнулись за здоровье маленькой Аллы, новорожденной дочки Глеба, — ведь он не так давно вторично женился. Наливая стаканчики, он говорил, что скоро начнет работать в саду предоставленной ему правительством дачи. Рассказывал о посадке ягоды облепихи, которую он оценил, живя когда-то в сибирской ссылке. Как анекдот он рассказывал, что, высказав как-то перед подчиненными желание посадить на даче Облепиху, он получил вместо пяти саженцев целых пятьдесят… Ему была противна такая угодливость по отношению к начальству, оставшаяся в наследство от старого царского режима. Вечер был оживленный. Воспоминаниям не было конца. Нескоро увидимся, нескоро узнаем что-нибудь друг о друге — мы не переписывались летом. Было около двух часов ночи, когда мои гости стали подниматься. Прощаясь, я сказала Бокию: — Я как-нибудь пришлю тебе записку на службу, чтобы ты мне устроил пропуск в деревню; пожалуйста, не задержи. — Угу, — кивнул он мне, надевая шинель. С некоторых пор для проезда в наши края требовался пропуск — из-за близости эстонской границы. …В номере стоит синий дым от курения. Я делаю сквозняк, открывая дверь и форточку, и выхожу в коридор. При моем появлений с кресла, стоявшего под часами, поднимается фигура с книжкой в руках. Удивительно, зачем это понадобилось выбрать для чтения темное, почти не освещенное место, когда в двух шагах, возле лифта, стоят удобные диваны и кресла под огромной лампой. Увидев меня, незнакомый человек заговаривает: — Проветриваете? Меня удивляет этот вопрос. Почему он знает? И еще больше удивляет его стремительный уход. Усаживаясь на его место, вижу, как он мечется: то убегает на верхний этаж, потом в комнату, неподалеку от часов, в номер, который не занят постоянными жильцами Метрополя, и бегом вниз, уже в пальто и фуражке. Тут меня осеняет догадка: да ведь это агент НКВД. Вспоминается, как по ночам мы бывали разбужены шумом в коридоре, а иногда и рыданиями, а наутро оказывалось, что это арестовывали кого-нибудь из наших соседей. У меня мелькает мысль:… -Этот агент не знает или не заметил в числе моих гостей Бокия и подумал, что от меня вышли подозрительные люди, устроившие тайное собрание, и теперь он предупреждает об этом того же Бокия. Завтра надо все разъяснить Глебу. …Утром я пишу записку Глебу приблизительно такого содержания: «Тебе могут донести о собрании у меня в номере. Так имей в виду, что это был наш «Союз друзей»». В тот же день отношу записку и передаю в окошечко заявлений НКВД. Надо вовремя получить пропуска для поездки в наши края с дочерью. Через несколько дней звоню по телефону Глебу. — Это вы, товарищ Чурган? — Чурган — секретарь Глеба. — Я. — Мне Глеба Ивановича. — Он болен. — Серьезно болен? — Говорят, серьезно, но мы надеемся, что нет. — А мне нужны пропуска в деревню. Вы ничего не знаете о них? — Ничего. Да лучше всего поговорите с его заместителем Федором Ивановичем. Не знаю никакого Федора Ивановича, но звоню ему и говорю, как я потом поняла, очень глупо: — Федор Иванович, мне нужен пропуск в место, прилегающее к пограничной полосе, и Глеб Иванович обещал мне его дать. — Но он болен, его нет на службе. — Так позвоните ему. — Нам не позволено звонить. Скажите Чургану. — На всякий случай, может быть, Глеб Иванович скоро поправится: это Алтаева из «Союза друзей» из Метрополя. Я позвоню завтра. Звоню на другой день. Отвечает тот же Федор Иванович, фамилия которого мне до сих пор неизвестна. — Чургана нет. Он болен. — Серьезно? — Думаю, серьезно. Увезли в карете… — Звоню прежнему секретарю Бокия Леонову, получившему повышение по работе. Он меня хорошо знает. Звоню и нарываюсь на холодный, ледяной ТОН: — Ну и звоните Чургану или Бокию, — я ни при чем. Теперь вспоминая все это, представляю себе, какой глупой я должна была казаться этим людям в НКВД без конца твердя о пропуске. Их всех арестовали: и Бокия, и Чургана, и заместителя Бокия Федора Ивановича, и Леонова. В этот год я не поехала к себе в деревню. … Осенью пришел ко мне сын Макса Кострикина. Он мне сообщил, что и отец его, и член ЦК партии Михаил Иванович Москвин с женою, бывшей ранее женой Бокия, арестованы. Рассказывал, как брали его отца. Перед уходом он сказал сыну: — Маргарита была права: нас оклеветал Барченко. Об арестованных долгое время ничего не было слышно. Впоследствии я узнала, что и сам Барченко, сеявший ложные доносы, арестован и расстрелян… Проходили годы. Протянулись почти двадцать лет, и так же неожиданно стали вставать тени тех, кого я считала мертвыми… Первым постучался в мою дверь сын моего старого друга, Павла Ильича Бутова, Паши, считавшего меня своею сестрою. Он явился в Метрополь, зная обо мне только понаслышке, сын Бутова. Рассказ его был прост: семья исчезла бесследно в неведомых дебрях Колымы, Магадана или им подобных местах. Сам же остался только благодаря случайной поддержке друзей детства, устроивших ему поездку на самолете, когда кончился срок десятилетней ссылки. — Иначе бы не уехать… Сколько людей не имеют возможности выбраться оттуда… Добравшись до Москвы, думал перехватить денег на дорогу до Ленинграда, где ему поможет устроиться товарищ отца, профессор Лесотехнической академии. Чуть отдохнув и подкрепившись, он взял у меня деньги и решил отправиться на вокзал за билетом. — Слушайте, друг мой, — сказала ему я, подталкиваемая моей дочерью, — не вздумайте бродить ночью по городу, если не достанете билета. Постарайтесь только прийти не слишком поздно, ведь здесь гостиница. Впрочем, я попробовала, на всякий случай, запастись для него приютом у друга его отца со школьной скамьи, имевшего квартиру директора Горной академии. Нисколько не сомневаясь в положительном ответе, я радостно сообщила: — Сын Паши Бутова приехал. Надо его приютить до завтра. Его бы к вам… Быстрый ответ меня поразил: — У меня все полно до отказа. Ко мне ни в коем случае. И ни одного вопроса о сыне лучшего друга, об его материальных ресурсах. Он не предложил никакой помощи, стараясь скорее повесить трубку телефона. С тяжелым сердцем я простилась с сыном моего друга, взяв с него слово, что если он не возьмет билет на сегодня, то вернется ко мне переночевать. Он не вернулся, и больше я ничего о нем не узнала… И вот года два назад стук в дверь. — Войдите! Передо мною маленькая, худенькая женская фигура с мелкими чертами лица, волосы с проседью заколоты низко на затылке. Говорит тихо: — Лена Бокий… Боже мой, та маленькая Леночка, с которой я заходила в церковь покупать свечи для устройства елки младшей сестренке Оксане… Взрослой девушкой я ее не знала; она много жила за границей, сопровождая больную сестру, а потом… потом… была в ссылке. Восемь лет на лесных работах в Коми. Рассказывает отрывисто и просто о быте: — Гражданин начальник, позвольте пойти оправиться… Показала наработанные огромные бицепсы под плечами. Зато полюбила лес. Говорила об уголовных женщинах. Жуткая жизнь, полная, безнадежность, полуживотное существование. К убийству у некоторых из них привычка. Удивительно, как там зарождается чувство дружбы. Голодный идет на жертву для голодного товарища. Ну вот она и на пепелище, в Москве. Дали в долг денег, купила машинку. Пока будет брать переписку. Прописана, временно — комнаты нет. Родные? Никого… Сестру больную затерло льдом на барже… нет ее больше… Мать с отчимом пропали в ссылке… Наверно, умерли оба… Донос, конечно, подлый донос… Я сказала, что это дело рук Барченко. Она не придала этому большого значения. Не все ли равно кто… Она, по определению прокуратуры, «арестована без всякого основания». Такова формула. Теперь нужно добиться реабилитации отца и матери, на-это требуется время. У нее нет даже их портретов… Я суечусь. У меня есть портрет Глеба в студенческую пору, большой портрет, мною увеличенный. Я им, конечно, дорожу, но ей я его отдам, должна отдать. Пусть возьмет хоть сейчас. Вон там, на стене, пусть посмотрит. Не сейчас? Хорошо, пусть возьмет, когда будет комната. Леночка очень взволнована. Все старое всколыхнулось — ведь отца она безгранично любила и была его любимицей. Жива мачеха и сестренка, та самая Алла, за которую мы когда-то поднимали бокалы. Но между Леной и ими обеими ничего общего. Осталась еще дочка Оксаны, но и тут Лена встретила не то, чего хотелось: красивая вертушка, способная, умная, но пустая… Одиночество полное… Да, реабилитация отца может быть только при трех характеристиках, которые прокурор получит от Едены Дмитриевны Стасовой, вдовы Калинина, и от меня — трех лиц, хорошо знавших Бокия. …Несмотря на мое желание ускорить дело, я долго не могла добиться свидания с прокурором, хотя оставалась одна недопрошенной. Желанное свидание с майором Корнеевым я получила почти через год. Он пришел ко мне, зная мой возраст и плохое здоровье, мешающее передвигаться. Мы говорили не менее двух часов, я решила рассказать все, что знала и о чем пишу здесь, в этих воспоминаниях: и о студенческой поре, и о масонах, и о Барченко, о Блюмкине с проектом поездки в Лхассу, и об отношении к Троцкому и к Сталину, и о наших встречах вплоть до последней, после которой он был арестован, и о моем глупом поведении со звонками в НКВД. Он слушал внимательно, все записал, сказал, как резюме: масоны — мистика, странная для коммуниста; Троцкий мог бы быть политическим обвинением, но вы показали, что он относился к нему отрицательно; про Сталина он пропустил свое мнение, а о Барченко сказал почти слово в слово так: — Ваша интуиция Вас не обманула: он действительно проходимец и погубил Бокия. Когда я спросила, жив ли Бокий, он ответил, что нет, а на вопрос, когда его не стало, сказал, что об этом сообщат его дочери, и тут же тихо, как бы про себя: — Тогда же, как был взят… Я знала, что Бокий был вьггребован Ежовым и из его кабинета домой не вернулся. Ответ прокурора убедил меня в том, что он был тут же расстрелян. Почему-то Лене и Алле дали другие справки о годах его смерти, не соответствующие одна другой… Теперь их вызывают, чтобы разделить деньги, полученные за имущество реабилитированных родителей. И только сейчас я узнала, что у Глеба была приемная дочь. Оказывается, в молодости он взял на воспитание осиротевшую девочку рабочего, своего политического единомышленника, усыновил ее и воспитывал наравне со своими детьми. Никогда Глеб не упоминал о своем поступке усыновления, считая его делом естественным. Мне хочется напоследок помянуть добрым словом майора Корнеева, которого в письме ко мне Елена Дмитриевна Стасова назвала хорошим, сердечным человеком, а я хочу прибавить, что он обладает той человечностью, которая так необходима в его профессии, В мое отсутствие летом он звонил мне, просил сообщить, что дело о реабилитации Бокия закончено, и оставил свой телефон. Тотчас же по приезде я позвонила ему и от всего сердца поблагодарила за внимание. Ал. Алтаев. 1956, 22 октября. Москва Биографические сведения о некоторых упомянутых лицах:АВАНЕСОВ Варлаам Александрович (настоящее имя — Мартиросов Сурен Карпович) (1884–1930). Член Коллегии ВЧК с 27 марта 1919 по 1922 год. Родился в Карсской обл. в крестьянской семье. Член РСДРП (меньшевиков) с 1903 года. Член партии большевиков с 1914 года. Участник революции 1905–1907 годов на Северном Кавказе. В 1907–1913 годах в эмиграции в Швейцарии. В 1913 году окончил медицинский факультет Цюрихского университета. Секретарь объединенной группы РСДРП в Давосе. После Февраля 1917 года — член президиума Моссовета. Активный участник Октябрьского вооруженного восстания, член Петроградского Военно-революционного комитета, зав. отделом печати и информации ВРК В период 1917–1919 годов секретарь и член Президиума ВЦИК В январе 1918 года — комиссар по делам Армении при Наркомате по делам национальностей. С марта 1919 года — член Коллегии ВЧК, с августа — 2-й заместитель начальника Особого отдела ВЧК В 1920–1922 годах — член Коллегии ВЧК и одновременно в 1920–1924 годах член Коллегии Наркомата госконтроля, зам. наркома РКИ. С 1925 года — член Президиума ВСНХ. Награжден орденом Красного Знамени. АГРАНОВ Яков Саулович (1893–1938). Комиссар госбезопасности 1-го ранга (1935). Родился в м. Чечерск Рогачевского уезда Могилевской губ. в семье владельца бакалейной лавки. В 1911 году окончил 4-классное городское училище. В 1912 году вступил в партию эсеров, в 1914–1915 годах член Гомельского комитета ПСР. С 1915 года в партии большевиков. Был арестован и выслан в Енисейскую губ. В ссылке близко познакомился с некоторыми лидерами большевиков, в т. ч. И.В. Сталиным и Л.Б. Каменевым. После Февральской революции Агранов — секретарь Полесского областного комитета РСДРП(б), после Октябрьской революции, в 1918 году — секретарь Малого Совнаркома, в 1919 году сотрудник секретариата Совнаркома РСФСР. С мая 1919 года по совместительству особоуполномоченный ВЧК (эту должность, кроме него, в то время занимали лишь В.Р. Менжинский, К.И. Ландер, А.Х. Артузов и В.Д. Фельдман). В 1921 году окончательно перешел на работу в ВЧК, начальник 16-го спецотделения ВЧК (контрразведка в армии). В 1923–1929 годах — зам. начальника, с октября 1929 года — начальник Секретного (позднее переименованного в Секретнополитический) отдела ОГПУ. С мая 1930 г. — помощник начальника Секретно-оперативного управления (СОУ) ОГПУ(его непосредственным начальником был Е.Г. Евдокимов). Был близко знаком с известными писателями и деятелями искусства, в т. ч. с B.В. Маяковским. В этот период в руководстве ОГПУ разгорелась острая борьба. С одной стороны выступали зам. председателя ОГПУ C.А. Мессинг, Е.Г. Евдокимов, начальник административно-организационного управления и по совместительству Главного управления погранохраны и войск ОГПУ И.А. Воронцов, начальник Особого отдела и 1-й помощник начальника СОУ Я.К. Ольский, полномочный представитель ОГПУ по Московской обл. Л.H. Бельский. С другой — Г.Г. Ягода, поддержанный председателем ОГПУ В.Р. Менжинским. В этой ситуации Агранов не поддержал Евдокимова. 31 июля 1931 года вошел в состав Коллегии ОГПУ, с сентября был назначен полномочным представителем ОГПУ по Московской обл. Известно, что Менжинский вместе со своими заместителями И.А. Акуловым и В.А. Балицким возражал против назначения Агранова на этот пост, считая его незаменимым в Секретно-политическом отделе. В 1931–1932 годах по совместительству начальник Особого отдела Московского ВО. С февраля 1933 года — замлредседателя ОГПУ. В 1934–1937 годах 1-й зам. наркома внутренних дел СССР, одновременно с декабря 1936 года начальник ГУГБ НКВД. В декабре 1934 года после убийства С.М. Кирова и смещения начальника УНКВД Ленинградской обл. Ф.Д. Медведя в течение 4 дней исполнял обязанности начальника УНКВД ЛО. Начальник Главного управления госбезопасности НКВД СССР в 1936–1937 годах. С апреля 1937 года Агранов — зам. наркома и начальник СПО ГУГБ НКВД. С мая 1937 года — начальник Саратовского управления НКВД. Награжден 2 орденами Красного Знамени. 20 июля 1937 года был арестован; расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР 1 августа 1938 года. Ходатайство о реабилитации отклонено. АНТИПОВ Николай Кириллович (1894–1938). Председатель Петроградской ЧК в 1919 году. Родился в бедной крестьянской семье в дер. Лисичкино Старорусского уезда Новгородской губ. С 15 лет начал работать на Адмиралтейском судостроительном заводе в Петербурге. За революционную деятельность неоднократно подвергался арестам и ссылкам. В 1917 году являлся депутатом Петросовета, входил в состав Петербургского комитета РСДРП(б). В октябре 1917 года — член президиума Центрального Совета фабзавкомов. После Октябрьской революции — член президиума ВСНХ. С сентября 1918 года в Петроградской ЧК — заведующий «контрреволюционным» отделом, зам. председателя. С 1 января 1919 года — председатель ПЧК Во второй половине января 1919 года откомандирован в Казань на партийную работу — секретарь губкома Р1Ш(б), председатель 1убисполкома, член Реввоенсовета запасной армии республики. С 1920 года — член президиума ВЦСПС, в 1923–1924 годах — секретарь Московского комитета РКП(б), в 1924–1925 гг. — зав. орграспредотделом ЦК РКП(б), в 1925–1926 годах — секретарь Уральского обкома партии, в 1926–1928 годах — 2-й секретарь Ленинградского губкома-обкома партии. В 1928–1931 годах — нарком почт и телеграфов СССР, с 1931 года — заместитель наркома рабоче-крестьянской инспекции СССР, член президиума Центральной Контрольной комиссии ВКП(б), в 1934–1935 годах — заместитель председателя Комиссии советского контроля при СНК СССР. С 1935 года — заместитель председателя Совнаркома и Совета труда и обороны СССР и председатель Комиссии советского контроля при СНК СССР. На XIII–XVII съездах ВКП(б) избирался членом ЦК, был членом ВЦИК и ЦИК СССР. Арестован в июне 1937 года. 28 июля 1938 года был осужден Военной коллегией Верховного суда СССР к высшей мере наказания. Реабилитирован. АРТУЗОВ Артур Христианович (настоящее имя Фраучи Артур-Евгений-Леонард) (1891–1937). Руководитель внешней разведки в 1931–1935 годах Корпусной комиссар (1935). Родился в с. Устинове Кашинского уезда Тверской губ. Отец — швейцарец, сыровар, эмигрировал из Италии в Россию в 1861 году, мать, как говорил сам Артузов, — «наполовину латышка, наполовину эстонка». В анкетах на вопрос о национальности отвечал: швейцарец или итальянец, считал себя русским. Близкий родственник видного партийного деятеля и чекиста М.С. Кедрова и председателя Петроградского ВРК в 1917 году Н.И. Подвойского (оба были женаты на сестрах матери Артузова). В 1903 году переехал с семьей в Боровичи Новгородской губ. В 1909 году окончил с золотой медалью Новгородскую классическую гимназию, в феврале 1917 года — с отличием металлургический факультет Петроградского политехнического института. В совершенстве владел французским, английским, немецким и польским языками. Работал инженером-проектировщиком в Металлическом бюро выдающегося металлурга профессора В.Е. Грум-Гржимайло в Нижнем Тагиле и Петрограде. В декабре 1917 года вступил в РСДРП(б). Работал в Управлении по демобилизации армии и флота под фамилией Артузов. С марта по август 1918 года сотрудник ревизионной комиссии Наркомата по военным и морским делам (комиссия Кедрова) в Архангельске и Вологде. Возглавлял партизанский отряд подрывников на Северном фронте. С сентября 1918 года начальник Военно-осведомительного бюро Московского ВО, затем комиссар и начальник активной части отдела военного контроля РВСР. С января 1919 года на работе в ВЧК — особоуполномоченный, зав. оперативным отделением Особого отдела. В 1921 году помощник начальника Особого отдела, одновременно начальник 12-го специального отделения этого отдела, затем зам. начальника Особого отдела ВЧК-ГПУ РСФСР. С июля 1922 по ноябрь 1927 года начальник КРО ОГПУ СССР, затем до января 1930 года — 2-й помощник начальника СОУ ОГПУ. Принимал непосредственное участие в разработке и осуществлении многих ответственных операций по борьбе с белым движением и шпионажем, был инициатором, одним из разработчиков и руководителей контрразведывательных операций «Синдикат-2» (1924 год) и «Трест» (1921–1927 годы), завершившихся арестом террориста Б.В. Савинкова и английского разведчика С. Рейли. За поимку Савинкова Артузову была объявлена благодарность советского правительства. С января 1930 года зам. начальника, с августа 1931 года начальник ИНО ОГПУ, с июля 1931 года член Коллегии ОГПУ. Руководил проведением контрразведывательной операции «Тарантелла», пытался продолжить операцию «Трест». С мая 1934 года зам. начальника Разведывательного управления РККА с одновременным исполнением обязанностей начальника ИНО ОГПУ — ИНО ГУГБ НКВД СССР. В мае 1935 года, оставаясь на основной работе в Разведывательном управлении РККА, был освобожден от должности начальника ИНО ГУГБ НКВД. В январе 1937 освобожден от должности зам. начальника Разведывательного управления РККА и откомандирован в распоряжение НКВД; работал научным сотрудником 8-го отдела ГУГБ НКВД СССР. Награжден двумя орденами Красного Знамени, двумя знаками «Почетный работник ВЧК-ГПУ», знаком «Почетный работник Государственной внутренней охраны» МНР. 13 мая 1937 года был арестован как «активный участник «антисоветского заговора в НКВД». Содержался во внутренней и Лефортовской тюрьмах НКВД. 21 августа 1937 года приговорен «тройкой» НКВД СССР к высшей мере наказания как «шпион польской и других разведок» (в обвинительном заключении записано: «виновным себя признал полностью»); в тот же день расстрелян. Реабилитирован посмертно в 1956 году. БАЛИЦКИЙ Всеволод Аполлонович (1892–1937). Зам. председателя ОГПУ в 1931–1934 годах. Комиссар госбезопасности 1-го ранга (1935). Родился в Верхнеднепровске Екатеринославской губ. в семье помощника бухгалтера. В 1912–1915 годах учился на юридическом факультете Московского университета. В 1913–1915 годах член РСДРП (меньшевиков). В 1915 году вступил в партию большевиков. В 1915 году посещает лекции в Лазаревском институте восточных языков (Москва), окончил Тифлисскую школу прапорщиков. Участник 1-й Мировой войны, в 1915–1917 годах служил на Кавказском и Персидском фронтах. Избирался председателем полкового солдатского комитета, гарнизонного совета Тавриза. В 1918 году входил в состав обкома компартии в Гурии и Мингрелии, арестовывался меньшевистским правительством Грузии. С 1918 года в органах ВЧК, завотделом и член коллегии Всеукраинской ЧК; в 1919 году — в Житомире, председатель Волынской губернской ЧК; с декабря 1919 по май 1920 года — председатель Киевской губЧК и полномочный представитель ВЧК на Правобережной Украине. С апреля 1920 года — зам. председателя Центрального управления ЧК Украины (Всеукраинской ЧК/ ГПУ УССР). В 1920–1921 годах по совместительству член коллегии НКВД и НКИД УССР; в 1921–1922 годах командующий войсками Всеукраинской ЧК. С сентября 1923 по июль 1931 года занимает посты председателя ГПУ УССР и полномочного представителя ОГПУ на Украине. Член Коллегии ОГПУ с 1923 года. В июле 1931-июле 1934 года — 3-й зам. председателя ОГПУ. В 1932 году был председателем комиссии Политбюро ЦК ВКП(б) по введению паспортной системы. С декабря 1932 года особоуполномоченный ОГПУ на Украине, с февраля 1933 года председатель ГПУ УССР, в 1934–1937 годах — нарком внутренних дел УССР. Член политбюро ЦК КП(б)У. В мае-июле 1937года начальник УНКВД Дальневосточного края. Член ЦКК ВКП(б) в 1930–1934 годах, член Центрального комитета ВКП(б) в 1934–1937 годах. Награжден тремя орденами Красного Знамени, орденом Красной Звезды. На пленуме ЦК ВКП(б) 23–29 июня 1937 года Балицкий был исключен из состава ЦК и из партии. 7 июля 1937 года арестован в служебном вагоне. Расстрелян в особом порядке. БЕЛЬСКИЙ Лев Николаевич (настоящее имя Левин Абрам Михайлович) (1889–1941), арестовавший Бокия, был заметной фигурой в органах госбезопасности, заместителем наркома внутренних дел СССР в 1936–1938 годах, комиссаром госбезопасности 2-го ранга (1935). Он родился в м. Мир Минской губ. в семье служащего. Сдал экзамены экстерном в Виленском учебном округе. Работал фармацевтом, давал частные уроки. Член Бунда с 1904 по 1907 годы. В годы Первой мировой войны служил рядовым 29-й артиллерийской бригады, писарем в интендантстве 20-го стрелкового корпуса. Член Коммунистической партии с июня 1917 года. В 1917–1918 годах работал в Вилейке (Белоруссия), занимал должности управляющего делами городского совета, затем в Москве был инструктором НКВД РСФСР. В апреле 1918 года председатель ЧК Восточного фронта, член Коллегии ВЧК и Коллегии НКВД Мартин Янович Лацис, знавший Левина-Бельского по совместной работе в НКВД, назначил его первым председателем только что созданной Симбирской губЧК, в этой должности Бельский работал до июля 1919 года. В сентябре 1919 года — сентябре 1920 года — начальник Особого отдела 8-й армии, в 1920–1921 годах — председатель Астраханской губЧК, в 1921 году — полномочный представитель ВЧК в Тамбовской губ., в 1921–1922 годах — директор Госполитохраны Дальневосточной республики и полномочный представитель ВЧК-ГПУ на Дальнем Востоке. С этого времени работал в органах госбезопасности под фамилией Бельский. С 1923 года полномочный представитель ОГПУ в Туркестане и Средней Азии. С февраля 1930 года полномочный представитель ОГПУ по Московской области. В августе 1931 года после конфликта в руководстве ОГПУ и выступления на стороне противников первого зампреда ОПТУ Генриха Ягоды Бельский был назначен начальником Главнарпита и членом коллегии Наркомснаба СССР. В июле 1933 года возвращается на чекистскую работу с назначением на должность полномочного представителя ОГПУ по Нижне-Волжскому краю (Сталинград). С января 1934 по август 1937 года — начальник Главного управления рабоче-крестьянской милиции при ОГПУ-НКВД. В ноябре 1936 — апреле 1938 года — зам. наркома внутренних дел СССР. Заместитель наркома Ежова в комиссии Политбюро ЦК по судебным делам. 28 марта 1938 года был назначен начальником управления транспорта и связи НКВД, но уже 8 апреля освобожден от работы в НКВД и в апреле 1938 — марте 1939 года занимал пост 1 — го заместителя наркома путей сообщения СССР, затем руководил строительством железной дороги Карталы-Акмолинск. Член ЦИК СССР, депутат Верховного Совета СССР 1-го созыва. Награжден орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени. Арестован 30 июня 1939 года. В справке, направленной Л.П. Берия Сталину 6 сентября 1940 года, о Вельском говорилось: «Участник антисоветской заговорщической организации в НКВД и правотроцкистской организации в НКПС. В 1930 году группой бывших руководящих работников ОГПУ ВОРОНЦОВЫМ, ОЛЬСКИМ и ЕВДОКИМОВЫМ (осуждены к ВМН) был завербован в антисоветскую заговорщическую организацию и по вражеской работе был связан последовательно с ОЛЬСКИМ, УНШЛИХТОМ, АГРАНОВЫМ, ЕЖОВЫМ и ФРИНОВСКИМ (осуждены к ВМН). В 1931 году был привлечен к шпионской работе в пользу Польши — ОЛЬСКИМ. В 1937 году, при переходе на работу в НКПС, получил от ЕЖОВА указание об организации антисоветской подрывной работы на желдор. транспорте. За период своего пребывания в НКПС проводил вредительскую работу, направленную к срыву работы жел. дор. транспорта и государственного плана перевозок, путем зашивки жел. дор., недоброкачественного ремонта паровозов и дезорганизации снабжения важнейших ж.д. магистралей углем. Подготавливал террористический акт. Изобличается как активных участник заговорщической организации показаниями: ЕЖОВА (осужден к ВМН) и очной ставкой с ним, показаниями ЕВДОКИМОВА, БЕРМАНА, ЦЕСАРСКОГО, АЛИ-КУТЕБОРОВА, УСПЕНСКОГО, ШНЕЕРСОНА, ФРИНОВСКОГО, ДАГИНА (осуждены к ВМН), РОМАНОВА (арестован) и др. Подрывная вредительская деятельность подтверждается документами и заключениями экспертиз по делу его соучастников ЖУРАВЛЕВА, ЛИКАНА и ШИДКОВА (осуждены)». 5 июля 1941 года Бельский был приговорен Военной коллегией Верховного суда СССР к высшей мере наказания. 16 октября 1941 года, в самый тяжелый момент обороны Москвы, вместе с группой заключенных московских тюрем, расстрелян в Бутырской тюрьме по приказу заместителя Берия Богдана Кобулова. БЛАГОНРАВОВ Георгий Иванович (1895–1938). Член Коллегии ОГПУ с октября 1929 по октябрь 1931 года. Комиссар госбезопасности 1 ранга (1936). Родился в Егорьевске Рязанской губ. в семье чиновника. Окончил гимназию, учился на юридическом факультете Московского университета, окончил Александровское военное училище, служил, прапорщиком 80-го пехотного запасного полка. В 1917 году председатель полкового комитета и Егорьевского уездного исполкома Совета. Член Коммунистической партии с марта 1917 года. Член Временного совета Российской республики (Предпарламента). Участник Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде, член ВРК, командовал отрядом Красной гвардии, с 23 октября 1917 года являлся комиссаром Петропавловской крепости. Размещал по казематам Трубецкого бастиона арестованных членов Временного правительства. В декабре 1917 — мае 1918 года — чрезвычайный военный комиссар охраны Петрограда. Участник ликвидации белогвардейского мятежа в Ярославле. В июне-июле 1918 года член РВС Восточного фронта. С ноября 1918 года работал в железнодорожном подотделе ВЧК; в январе 1919 года был назначен инструктором-ревизором Транспортного отдела ВЧК, в том же году начальник транспортной ЧК в Петрограде. В августе 1919 года — и.о. председателя Петроградской ЧК. Во время наступления Юденича председатель «тройки» по обороне Петроградского железнодорожного узла. С ноября 1920 года начальник Транспортного отдела ВЧК-ГПУ-ОГПУ, одновременно в 1922–1925 годах — начальник административного управления НКПС, в апреле 1925 — июле 1926 года начальник Экономического управления ОГПУ. В 1926–1927 годах председатель правления Резинтреста ВСНХ СССР. С апреля 1927 года председатель Центральной комиссии ОГПУ по борьбе с диверсиями, с декабря 1929 года по совместительству зам. наркома путей сообщения СССР. В октябре 1931 года — августе 1935 года — зам. (с сентября 1932 года — 1-й зам.) наркома путей сообщения, затем начальник Центрального управления шоссейных дорог и автотранспорта при СНК СССР. С марта 1936 года начальник Главного управления шоссейных и грунтовых дорог НКВД. Кандидат в члены ЦК ВКП(б) с 1934 года. Награжден двумя орденами Красного Знамени, знаком «Почетный работник ВЧК-ГПУ». Арестован 25 мая 1937 года. Расстрелян в особом порядке 16 июня 1938 года (приговорен ВКВС к расстрелу, после утверждения списка Сталиным, 2 декабря 1937). Реабилитирован посмертно в 1956 году. БЛЮМКИН Яков Григорьевич (1900–1929). Родился в Одессе. Член партии левых эсеров с 1917 года. В июне — начале июля 1918 года заведующий отделом ВЧК по борьбе с немецким шпионажем. 6 июля 1918 года по заданию ЦК партии левых с. — р принял участие в террористическом акте с целью сорвать Брестский мир, один из участников убийства германского посла графа В. Мирбаха. Был заочно приговорен к трем годам заключения. После подавления мятежа левых эсеров бежал на Украину, где участвовал в повстанческом движении и подготовке террористического акта против гетмана Скоропадского. В апреле 1919 года явился с повинной в Киевскую ЧК, был амнистирован Президиумом ВЦИКа. В 1920 году вступил в РКП(б), был направлен на военную работу. Летом 1920 — комиссар штаба Красной армии Гилянской советской республики Северный Иран. С сентября 1920 — слушатель Академии Генштаба РККА. С 1922 года работал в секретариате председателя РВСР Л.Д. Троцкого для особых поручений. С 1923 года во внешней разведке ОГПУ. В 1924–1925 помощник полномочного представителя ОПТУ в Закавказье по командованию войсками Закавказской ЧК В 1925–1926 годах ответственный сотрудник Наркомата торговли. В 1926–1927 — главный инструктор Государственной внутренней охраны (службы безопасности) Монголии. В 1928–1929 годах нелегальный резидент советской разведки на Ближнем Востоке. В апреле 1929 года в Константинополе встречался с Троцким, поддерживал с ним связь через его сына Л. Седова. Блюмкин заявил Троцкому, что передает себя «в его распоряжение», составил рекомендации об организации его личной охраны; передал Троцкому, который готовил к изданию автобиографическую книгу «Моя жизнь», сведения о деятельности сотрудников поезда председателя Реввоенсовета в годы гражданской войны; согласился нелегально переправить в СССР для участников оппозиции письмо Троцкого и несколько его книг. По возвращении в СССР в середине октября 1929 года был арестован. 3 ноября 1929 года Коллегия ОГПУ постановила расстрелять его «за повторную измену делу пролетарской революции и Советской власти и за измену революционной чекистской армии». ДЕРИБАС Терентий Дмитриевич (1883–1938). Член Коллегии ОГПУ с ноября 1931 по 1934 год. Комиссар госбезопасности 1-го ранга (1935). Родился в зажиточной крестьянской семье в Екатеринославской губ. Окончил реальное училище в Кременчуге. Член Коммунистической партии с 1903 года. Участник революции 1905–1907 годов, руководил рабочей дружиной, ранен в стычке с черносотенцами в 1905 году. Вел партийную работу в Полтавской, Херсонской, Екатеринославской губ. В 1906 году был арестован и осужден на 3 года ссылки в Туринский уезд Тобольской губ., бежал. В 1907 году вновь арестован в Петербурге и сослан на 3 года в Обдорск. По окончании ссылки в 1911 году уехал в Троицк Оренбургской губ., где работал бухгалтером страховой компании, канцеляристом, чертежником. После Октября 1917 года член исполкома Оренбургского совета, комиссар юстиции, председатель Оренбургской следственной комиссии, председатель комитета партии и зам. председателя объединенного Троицкого и Челябинского исполкома. Участвовал в боях с белогвардейцами в составе Троицко-Нижнеуральского отряда. С осени 1918 года секретарь Уральской обл. коллегии госконтроля, затем зам. начальника и начальник политотдела 27-й стрелковой дивизии 3-й армии, зам. начальника политотдела 5-й армии. В 1920 году председатель Павлодарского уездного ревкома и комитета партии. С 1920 года на работе в органах ВЧК. С января 1921 года зам. уполномоченного 4-го отделения, начальник 5-го отделения, помощник начальника Секретного отдела ВЧК. С мая 1923 по октябрь 1929 года начальник Секретного отдела ГПУ-ОГПУ при СНК СССР, с июля 1927 года одновременно 1-й помощник начальника Секретно-оперативного управления ОГПУ СССР. С октября 1929 года — полномочный представитель ОГПУ по Дальневосточному краю (с июля 1934 года — начальник УНКВД), одновременно начальник Особого отдела Особой Краснознаменной Дальневосточной армии и член РВС ОКДВА. Член Коллегии ОГПУ СССР с 22 ноября 1931 по 10 июля 1934 года. В мае-июне 1937 года в распоряжении НКВД СССР, его кандидатура намечалась на пост наркома внутренних дел УССР. С 19 июня по 31 июля 1937 года вновь начальник УНКВД Дальневосточного края. Кандидат в члены ЦК ВКП(б) с 1934 года. Награжден орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени, двумя знаками «Почетный работник ВЧК-ГПУ». Арестован 12 августа 1937 года. Военной коллегией Верховного суда СССР приговорен к высшей мере наказания и расстрелян 27 июля 1938 года. Посмертно реабилитирован. ДИМАНШТЕЙН Семен Маркович (1886–1938). Рабочий, член партии большевиков с 1904. Активный участник революции 1905–07 годов. Член Рижского комитета партии. Арестован в 1908 годуй приговорен военным судом к четырем годам каторги. В 1913 году сослан в Сибирь. В начале 1914 года бежал из ссылки, эмигрировал во Францию, где был членом Комитета большевистской секции в Париже. После революции 1917 года редактировал в Риге газету «Окопная правда», вступил в Красную гвардию. Член ЦК Компартии Латвии, ЦК КП(б)У, Туркестанского бюро ЦК РКП(б), член коллегии Наркомнаца, член ВЦИК и ЦИК, член Комакадемии. Заместитель заведующего агитпропотделом ЦК партии. Директор Института национальностей ЦИК СССР. Арестован в 1938 году, расстрелян, посмертно реабилитирован. ЕВДОКИМОВ Ефим Георгиевич (1891–1940). Член Коллегии ОГПУ с октября 1929 по июль 1931 года. Родился в Копале (Семиреченской обл., ныне Казахстан) в семье солдата стрелкового батальона, позднее сцепщика на железной дороге в Чите. После окончания 5 классов городской школы работал на железной дороге конторщиком. Участвовал в революционных событиях 1905–1906 годов в Чите. Во время разгрома «Читинской республики» карательными войсками был тяжело ранен. Член партии эсеров с 1907 года. В феврале 1908 года был арестован, приговорен к 4-м годам каторги, которая, как несовершеннолетнему, заменена 3-летним заключением в Верхнеудинском централе. Вскоре по выходе из тюрьмы был вновь арестован и выслан на Урал, где примкнул к анархо-синдикалистам. Бежал с места ссылки на Дальний Восток. В 1915 году нелегально приехал в Москву, работал конторщиком в Центросоюзе и вел подпольную деятельность в анархо-синдикалистской группе Лефортовского района. Спасаясь от преследования полиции, как уклоняющийся от мобилизации в армию, выехал в Баку, где принял участие в событиях Февральской реюлюции. В 1917 году вернулся в Сибирь, был призван в армию, служил в 12-м Сибирском пехотном полку, возглавлял полковой солдатский комитет. Уволившись по состоянию здоровья, приехал в Москву. Участник Октябрьского вооруженного восстания в Москве. Работал во ВЦИК, зав. распорядительным и справочным отделом. В 1918 году вступил в Коммунистическую партию. В январе 1919 года по распоряжению председателя ВЦИК Я.М. Свердлова направлен на учебу в академию Генштаба, из которой в мае был отозван в связи с поручением организовать диверсионный отряд для действий в тылу армии Колчака. С июня 1919 года — начальник Особого отдела Московской ЧК, с января 1920 года помощник начальника Центрального управления ЧК Украины и зам. начальника Особых отделов Юго-Западного и Южного фронтов на Украине. С ноября 1920 года — начальник Крымской ударной группы (по «очистке Крыма от белых») и Особых отделов Южного и Юго-Западного фронтов. С января 1921 года — начальник Особого отдела, с мая 1921 года — Секретно-оперативного управления Всеукраинской ЧК и Особого отдела СОУ ВУЧК. С июня 1922 года — полномочный представитель ГПУ на Правобережной Украине, руководил ликвидацией политического и уголовного бандитизма. С июня 1923 года — полномочный представитель ОГПУ по Юго-Восточной России (с февраля 1924 года — по Северо-Кавказскому краю). Принимал активное участие в ликвидации антисоветских формирований в Чечне и Дагестане. В 1926 году учился в Социалистической академии в Москве. В октябре 1929 года был назначен членом Коллегии и начальником Секретно-оперативного управления ОГПУ при СНК СССР. В 1930 году входил в состав комиссии Политбюро ЦК партии по раскулачиванию. Руководил подготовкой судебных процессов по делам «Промпартии» и «Союзного бюро меньшевиков». В июле 1931 года после выступления вместе с группой других руководящих работников ОГПУ против зам. председателя ОГПУ Г.Г. Ягоды получил назначение на должность полномочного представителя ОГПУ в Ленинградском военном округе, но назначение было отменено, и в августе 1931 года Евдокимов был направлен полномочным представителем ОГПУ в Среднюю Азию. В ноябре 1932 года переведен полномочным представителем ОГПУ на Северном Кавказе. В 1934–1937 годах первый секретарь Северо-Кавказского, в янйаре — сентябре 1937 года — Азово-Черноморского крайкомов партии, затем с сентября 1937 года — Ростовского обкома ВКП(б). С мая 1938 года зам. наркома водного транспорта СССР. С 1930 года — член ЦКК, в 1934–1938 годах-член ЦКВКП(б). Член ЦИК СССР. Депутат Верховного Совета СССР. Награжден орденом Ленина, четырьмя орденами Красного Знамени, (единственный из чекистов), двумя знаками «Почетный работник ВЧК-ГПУ». Арестован 9 ноября 1938 года (арестом руководил 1-й зам. наркома внутренних дел Берия). Находясь под следствием, в течение пяти месяцев отрицал свою вину; затем под воздействием пыток дал показания о своей «контрреволюционной деятельности». На суде от показаний отказался. Расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР 4 февраля 1940 года. Посмертно реабилитирован в 1956 году. КЕДРОВ Михаил Сергеевич (1878–1941). Член Коллегии ВЧК с марта 1919 до февраля 1922 года. Родился в Москве в семье нотариуса. Из дворян. Учился на юридическом факультете Московского университета, в Демидовском юридическом лицее (Ярославль), окончил медицинский факультет Бернского университета. Член Коммунистической партии с 1901 года. С мая 1917 года входил в состав Петроградской военной организации РСДРП(б) и Всероссийского бюро военных организаций при ЦК РСДРП(б), редактор газеты «Солдатская правда». С ноября 1917 года зам. наркома по военным делам, комиссар по демобилизации старой армии. В мае 1918 года направлен на Север, командующий Северо-Восточного участка «завесы»; одновременно руководил борьбой с контрреволюцией в Архангельске, широко применяя репрессии и вступая в конфликт с органами Советской власти в Архангельске и Вологде. Организованная им оборона Архангельска оказалась неудачной, город был оккупирован английскими войсками. По возвращении в Москву в декабре 1918 — январе 1919 года занимал должность начальника Военного отдела ВЧК В январе — августе 1919 года — начальник Особого отдела ВЧК, одновременно с марта — член Коллегии ВЧК, с мая — особоуполномоченный ВЧК в Вологде, затем на Южном и Западном фронтах. С конца 1919 года — председатель Всероссийской комиссии по улучшению санитарного состояния РСФСР. После гражданской войны на административной работе. В 1926–1927 годах помощник прокурора Верховного Суда СССР, в 1931–1934 годах член президиума Госплана РСФСР, в 1934–1937 годах — начальник секторов обороны и науки Госплана СССР, одновременно с 1934 года — директор Военно-санитарного института. Затем вышел на пенсию. Награжден орденом Красного Знамени. В апреле 1939 года был арестован. В июле 1941 года оправдан Военной коллегией Верховного суда СССР, но после вынесения оправдательного приговора был расстрелян по указанию Л.П. Берия. Посмертно реабилитирован. КСЕНОФОНТОВ (настоящая фамилия Крайков) Иван Ксенофонтович (1884–1926). Зам. председателя ВЧК (1919–1921). Родился в дер. Савинки Гжатского уезда Смоленской губ., 12-ти лет уехал в Москву, работал на фабриках, занимался самообразованием, посещал библиотеку Политехнического музея. В 1903 году вступил в РСДРП. В 1905 году за участие в забастовке был уволен с фабрики и уехал в деревню. В 1906–1909 годах находился на военной службе, на призывном пункте записался Ксенофонтовым, унтер-офицер, организовал в полку большевистскую партийную ячейку. После увольнения из армии работал на фабриках в Москве, вел нелегальную работу, был выслан в Ригу. Участник Первой мировой войны, служил в телеграфном батальоне штаба Западного фронта, телеграфистом в ротной канцелярии. После Февральской революции председатель исполкома Совета в Несвиже, член комитета 2-й армии. С сентября возглавлял Слуцкий Совет. Делегат 1 Всероссийского съезда Советов, член ВЦИК и Учредительного собрания от Западного фронта, Минского и Могилевского избирательных округов. В ноябре 1917 года по распоряжению Я.М. Свердлова был вызван в Петроград. 7(20) декабря утвержден членом Коллегии ВЧК, а 8 декабря — секретарем ВЧК. После ликвидации левоэсеровского выступления в июле 1918 года участвовал в арестах мятежников. 27 марта 1919 года назначен зам. председателя ВЧК. В связи с частыми и продолжительными отъездами Дзержинского исполнял обязанности председателя. С апреля 1919 года председатель созданного по предложению Дзержинского постоянного президиума ВЧК и одновременно с октября 1919 по март 1920 года председатель Особого ревтрибунала при ВЧК по должностным преступлениям. С апреля 1920 года зам. председателя Верховного трибунала при ВЦИК, член ВЦИК и Моссовета. В июле 1920 года под председательством Ксенофонтова Президиум ВЧК приговорил к расстрелу 44 человека — врачей и служащих Центральной приемочной комиссии, бравших взятки за освобождение от военной службы. В августе председательствовал на процессе подпольного контрреволюционного объединения «Тактический центр» в Верховном ревтрибунале, в сентябре на суде по «делу кооператоров» — руководителей Центросоюза. В 1919 году выезжал с инспекционными поездками в Казань — в 1919 году вместе с наркомом юстиции РСФСР Д.И. Курским по делу обвинявшихся во взяточничестве сотрудников Казанской губЧК, которые были расстреляны, в 1920 году — на Северный Кавказ. Во время Кронштадтского мятежа встречался с Лениным, после чего разослал на места директиву о повышении бдительности, дал указание об арестах меньшевиков и эсеров, направлении войск ВЧК в район мятежа, в середине марта провел ревизию Петроградского ЧК и Особого отдела военного округа и предварительное следствие по делу о мятеже. В апреле 1921 года по личной просьбе освобожден от работы в ВЧК и Верховном ревтрибунале. Позднее был назначен управляющим делами ЦК РКП(б), занимал этот пост до ноября 1924 года, ввел учет времени, проведенного сотрудниками на службе, регистрацию входящей и исходящей корреспонденции, организовал бюро пропусков. С февраля 1925 года работал зам. наркома социального обеспечения РСФСР. Умер от язвы желудка. Похоронен на Новодевичьем кладбище. ЛАЦИС Мартин Янович (настоящее имя — Судрабс Ян Фридрихович) (1888–1938). Член коллегии ВЧК с мая 1918 по 1921 года. Родился усадьбе Рагайни Старопебальгской волости Лифляндской губ. в семье батрака. Окончил учительскую семинарию. Член партии большевиков с 1905 года. Участник революции 1905–1907 годов. В 1911–1913 годах работал на Северном Кавказе и в Москве. В 1917 году руководитель большевистской организацией Выборгской стороны в Петрограде. После Октябрьской революции — член Коллегии НКВД (зав. отделом местного самоуправления); с 20 мая 1918 года по совместительству — член Коллегии ВЧК, начальник Отдела по борьбе с контрреволюцией. 6 июля 1918 года после ареста Ф.Э. Дзержинского восставшими левыми эсерами назначен СНК временным председателем ВЧК, но вечером того же дня был арестован в здании ВЧК на Лубянке матросами из отряда Попова, и вместе с Дзержинским и другими чекистами находился под арестом. По воспоминаниям Лациса, солдаты мятежного отряда хотели его расстрелять, но спасло заступничество зам. председателя ВЧК, левого эсера В.А. Александровича, одного из руководителей восстания. В июле — ноябре 1918 года председатель чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и военного трибунала 5-й армии Восточного фронта. В январе — апреле 1919 года начальник Секретного отдела ВЧК С апреля 1919 года возглавлял Всеукраинскую ЧК, в сентябре 1919 — сентябре 1920 года начальник Секретно-оперативного отдела ВЧК В дальнейшем на руководящей партийной и хозяйственной работе. В 1928–1929 годах — зам. зав. отделом по работе в деревне ЦК ВКП(б). С 1932 года директор Института народного хозяйства им. Г.В. Плеханова в Москве. Член ВЦИК, ЦИК СССР. Награжден орденами Красного Знамени, Трудового Красного Знамени УССР. Был арестован в ноябре 1937 года, расстрелян в апреле 1938 года; реабилитирован посмертно. МАНЦЕВ Василий Николаевич (1889–1938). Член Коллегии ВЧК-ОГПУ в 1920–1925 годах. Родился в Москве. Сын купца. Член партиис 1906 года. Участник революции 1905–1907 годов. Учился на юридическом факультете Московского университета. Неоднократно подвергался арестам и ссылке. В 1908–1913 годах жил за границей, в т. ч. во Франции, где учился в электротехническом техникуме в Гренобле. В 1913 году нелегально вернулся в Россию, был арестован и выслан в Вологодскую губ. В 1916–1917 годах — в армии, ефрейтор учебной команды запасного полка, вел революционную работу среди солдат. Летом 1917 года — член Совета рабочих и солдатских депутатов в Ростове Ярославской губ. Осенью 1917 года был избран в Московское областное бюро ЦК РСДРП(б), участвовал в подготовке и проведении Октябрьского вооруженного восстания в Москве, входил в состав Замоскворецкого Военно-революционного комитета. В 1918 году — «левый коммунист», противник Брестского мира. С августа 1918 года член Коллегии и секретарь Отдела по борьбе с контрреволюцией ВЧК, с декабря зав. следственным отделом, член Коллегии и зам. председателя Московской ЧК (фактически возглавлял МЧК ввиду занятости ее председателя Ф.Э. Дзержинского). Осенью 1919 года входил в состав Комитета обороны Москвы. С декабря 1919 года — начальник управления чрезвычайных комиссий и особых отделов Украины при Всеукраинском ревкоме, с марта 1920 года — начальник Центрального управления ЧК при СНК Украины. С июля 1920 года — член Коллегии ВЧК. С августа — начальник Особых отделов Юго-Западного и Южного фронтов, начальник тыла Южного фронта. В апреле 1921 — августе 1923 года возглавлял Всеукраинскую ЧК-ГПУ Украины. Осенью 1921 года был назначен председателем Петроградской ЧК, но приказ был отменен и Манцев остался в Харькове. Одновременно с марта 1922 года был наркомом внутренних дел УССР. С июля 1922 года — член Коллегии ГПУ при НКВД РСФСР. В августе 1923 года отозван в Москву, вошел в состав Коллегии наркомата рабоче-крестьянской инспекции СССР. С сентября 1923 года — член Коллегии ОГПУ (до 1925 года). В 1924–1930 годах — член Президиума ВСНХ, начальник планово-экономического управления, ректор Промышленной академии. В 1930–1934 годах — зам. наркома финансов СССР. В 1931 году руководство ОГПУ (В.Р. Менжинский) выдвинуло кандидатуру Манцева на пост полномочного представителя ОГПУ по Московской области, но секретарь ЦК и первый секретарь МК ВКП(б) Л.М. Каганович отверг это предложение. В 1934–1936 годах Манцев — председатель Всесоюзного совета по делам физкультуры при ЦИК СССР. С 1936 года — зам. председателя Верховного суда РСФСР, председатель Спецколлегии ВС РСФСР. Награжден орденами Красного Знамени, Трудового Красного Знамени УССР, знаком «Почетный чекист» и именным оружием. В августе 1937 года был снят с работы. 22 октября 1937 года арестован. После следствия, проведенного 3-м отделом ГУГБ, 25 декабря 1937 года Военной коллегией Верховного суда СССР по обвинению в участии контрреволюционной террористической организации приговорен к высшей мере наказания. В феврале 1938 года Судебно-надзорная коллегия ВС СССР по протесту председателя Верховного суда СССР А.Н. Винокурова (что противоречило действовавшему законодательству) в связи с вновь открывшимися обстоятельствами отменила приговор и направила дело на доследование. В марте 1938 года Манцев выступал в качестве свидетеля на процессе «антисоветского право-троцкистского блока» (Н.И. Бухарина и др.). 22 июля 1938 года, при повторном рассмотрении дела Военной коллегией ВС СССР, был приговорен к расстрелу, приговор приведен в исполнение 19 августа 1938 года. Посмертно реабилитирован в 1956 году. МЕДВЕДЬ Филипп Демьянович (1889–1937). Член Коллегии ВЧК с 27 марта 1919 по февраль 1922 года, Коллегии ГПУ в 1922–1923 годах, Коллегии ОГПУ в 1931–1934 годах. Родился в дер. Масеево Пружанского уезда Гродненской губ. в семье рабочего. Учился в железнодорожном училище, затем в механико-техническом училище, из последнего был исключен за участие в забастовке. Работал чертежником, землемером, плотником. В 1907 году й Варшаве по рекомендации Ф.Э. Дзержинского был принят в члены Социал-демократии Королевства Польского и Литвы. Четыре раза был арестован, два года провел в заключении в тюрьме. Участник Первой мировой войны. С марта 1917 года работал в Сокольнических мастерских в Москве, участвовал в организации Сокольнической районной милиции, в октябре 1917 года входил в состав Сокольнического районного ВРК, командовал 1-м Московским революционным отрядом, до мая 1918 года являлся военкомом Сокольнического района. С мая 1918 года — член контрольной Коллегии ВЧК С сентября — председатель Тульской губЧК 27 марта 1919 г. утвержден членом Коллегии ВЧК В мае — августе 1919 года — председатель Петроградской ЧК В августе — октябре 1919 года — начальник Особого отдела Западного фронта. В октябре — декабре того же года заведовал концентрационными лагерями и одновременно отделом принудительных работ НКВД РСФСР. В декабре 1919 года вновь назначен начальником Особого отдела Западного фронта, одновременно с января 1921 года — полномочным представителем ВЧК по Западному краю. В ноябре 1921 года был отозван в Москву и назначен зам. председателя Московской ЧК, одновременно начальником Московской окружной транспортной ЧК С декабря того же года по совместительству начальник Особого отдела Московского военного округа. В марте 1922 года был освобожден от работы в транспортной ЧК и назначен начальником Московского губ. отдела ГПУ с оставлением руководителем Особого отдела МВО. С июля 1922 года — член Коллегии ГПУ при НКВД РСФСР. После ликвидации в декабре 1923 года Московского губ. отдела ОГПУ в апреле 1924 года назначен полномочным представителем ОГПУ по Западному краю — председателем ГПУ при СНК Белорусской ССР и по совместительству начальником особого отдела Западного фронта. В декабре 1925 года освобожден от должности с объявлением выговора за допущенный инцидент на советско-польской границе, когда пограничники обстреляли партизан диверсионных отрядов Разведывательного управления Штаба РККА, проводивших т. н. «активную разведку» и уходивших от преследования польских жандармов. В феврале 1926 года переведен в Хабаровск полномочным представителем ОГПУ по Дальневосточному краю; с августа 1929 года одновременно возглавлял Особый отдел вновь образованной Особой Краснознаменной Дальневосточной армии. В январе 1930 года был назначен полномочным представителем ОГПУ по Ленинграду и Ленинградскому военному округу, по совместительству начальником Особого отдела ЛВО и Ленинградского окружного транспортного отдела ОГПУ (оба последних поста занимал до апреля 1932 года). В июле 1931 года приказом ОПТУ смещен с должности, но в августе того же года, видимо, после обращения в вышестоящие инстанции первого секретаря Ленинградского обкома партии личного друга Медведя, С.М. Кирова, приказ был отменен. С 22 ноября 1931 года — член Коллегии ОГПУ СССР. В июле 1934 года после упразднения ОГПУ начальник Управления НКВД Ленинградской области. 3 декабря 1934 года, в связи с убийством С.М. Кирова, был смещен с должности и арестован. 23 января 1935 года вместе с другими руководителями Ленинградского УНКВД приговорен за «преступно-халатное отношение к своим обязанностям по охране госбезопасности» к 3 годам исправительно-трудовых работ. Работал в системе Дальстроя НКВД начальником Южного горно-промышленного управления. Награжден двумя орденами Красного Знамени, двумя знаками «Почетный работник ВЧК-ГПУ». В мае 1937 года отозван в Москву. 7 сентября 1937 года был арестован. Приговорен к высшей мере наказания в особом порядке. Расстрелян. Реабилитирован посмертно в 1957 году. МЕНЖИНСКИЙ Вячеслав Рудольфович (1874–1934). Председатель ОГПУ (1926–1934). Родился в Санкт-Петербурге, в семье обрусевшего польского дворянина православного вероисповедания, статского советника. В 1893 году окончил гимназию с золотой медалью, в 1898 году юридический факультет Петербургского университета. Был членом студенческого литературного кружка, в котором подружился с будущим известным террористом Б. Савинковым. Кроме литературы, на протяжении всей жизни увлекался живописью, математикой, химией, владел 16 языками. В революционном движении с 1895 года. После окончания университета служил помощником известного присяжного поверенного, князя Г.Д. Сидамон-Эристова, одновременно преподавал историю на Смоленских воскресных курсах для рабочих. В 1902 году вступил в РСДРП. Вел подпольную партийную работу в Невском районе Петербурга, в Ярославле. С 1906 года лектор ЦК РСДРП в Петербурге, член редколлегии большевистской газеты «Казарма», член военной организации при Санкт-Петербургском объединенном комитете РСДРП, работал в Боевой технической группе при ЦК РСДРП. В декабре 1907 года эмигрировал в Бельгию. Работал в заграничных организациях РСДРП, сотрудничал с большевистской газетой «Пролетарий». В 1908 году переехал в Швейцарию, примкнул к «отзовистам». Жил в Париже, состоял в антиленинской группе «Вперед». Посещал лекции в Сорбонне, занимался самообразованием, изучал иностранные языки. После Февральской революции вернулся в Россию. В августе — октябре 1917 года входил в состав Бюро военной организации при ЦК РСДРП(б), являлся членом редколлегий газет «Солдат» и «Правда». В дни Октябрьского вооруженного восстания член Петроградского Военно-революционного комитета, комиссар ВРК в министерстве финансов и Госбанке, с ноября — зам. наркома финансов. Занимался борьбой с саботажем банковских служащих, руководил мероприятиями по переходу Госбанка под контроль большевиков и национализацией частных банков. В январе — марте 1918 года — народный комиссар финансов РСФСР. Одновременно с 8(21) декабря 1917 года до января 1918 года член Коллегии ВЧК, зав. финансовой частью ВЧК. В марте — апреле 1918 года — член президиума Петроградского совета, член Коллегии наркомата юстиции РСФСР, член Коллегии Петроградской ЧК. В апреле — ноябре 1918 года генеральный консул РСФСР в Берлине, участвовал в заключении дополнительного договора с Германией, торговых переговорах. В начале ноября 1918 года после разрыва дипломатических отношений между РСФСР и Германией выслан вместе с другими сотрудниками советского посольства. В декабре 1918 года был назначен членом Коллегии и зав. 1-м Западным отделом НКИД. В январе — августе 1919 года — зам. наркома социалистической и военной инспекции и особоуполномоченный правительства УССР в прифронтовой Черниговской губ. С сентября 1919 года особоуполномоченный Особого отдела и член Президиума ВЧК В феврале — июле 1920 года зам. председателя 00 ВЧК, после отъезда Дзержинского на Западный фронт с июля 1920 по июль 1922 года — начальник Особого отдела и член Коллегии ВЧК В октябре 1920 года выезжал на Украину для организации борьбы с националистическим подпольем и разведработы в тылу армии Врангеля. С января 1921 года начальник Секретно-оперативного управления ВЧК, с февраля 1922 года член Коллегии ГПУ. С сентября 1923 года 1-й зам. председателя Объединенного государственного политического управления, с 30 июля 1926 года — председатель ОГПУ. В 1927 году избран членом ЦК ВКП(б). В апреле 1929 года Менжинский перенес инфаркт, в августе был уже на рабочем месте, но в сентябре, по требованию врачей, оставил работу и вернулся к ней лишь в апреле 1931 года, с условием выполнения «только основных и самых важных обязанностей, без всякой другой нагрузки». С 1929 года практически отошел от дел, с этого времени ОГПУ фактически заправлял его 1-й зам. Г.Г. Ягода. Большую часть времени Менжинский проводил в кремлевской квартире либо на подмосковной даче. Умер 10 мая 1934 года согласно заключению врачей, смерть наступила от «острой сердечной недостаточности (паралича) сердца, резко измененного и работавшего в последние годы неполноценно». Награжден орденом Красного Знамени. Похоронен в Кремлевской стене. МЕССИНГ Станислав Адамович (1890–1937). Зам. председателя ОГПУ, руководитель внешней разведки в 1929–1931 годах. Родился в Варшаве в семье музыканта. В 1907 году вступил в СДКПиЛ, был арестован, в 1908 году выслан в Бельгию. После возвращения в Варшаву в 1911 году вновь арестован. В 1913–1917 годах служил в армии в Туркестане, с 1914 года на Кавказском фронте. В 1917 году был избран членом полкового солдатского комитета. В октябре 1917 года в Москве, секретарь Сокольнического совета, председатель районной ЧК. С декабря 1918 года член Коллегии и заведующий секретно-оперативным отделом Московской ЧК, по совместительству с марта 1920 член Коллегии СТО РСФСР. С июня 1920 года зам. председателя Московской ЧК, с июля член Коллегии ВЧК; с января 1921 года председатель Московской ЧК. В ноябре 1921 года назначен председателем Петроградской ЧК и полномочным представителем ВЧК по Петроградскому военному округу, с октября 1922 года также командующим войсками ГПУ Петроградского ВО. С июня 1922 года член Коллегии ГПУ, затем начальник Петроградского губернского отдела ОГЛУ и полномочный представитель ОГЛУ в Петроградском (Ленинградском) ВО. С сентября 1923 г. член Коллегии ОГПУ. В 1926–1927 годах член Северо-Западного бюро ЦК ВКП(б). С октября 1929 года начальник ИНО ОГПУ и 2-й зам. председателя ОГПУ, уполномоченный ОГПУ при СНК РСФСР. В 1930–1934 годах член ЦКК ВКП(б). 25 июля 1931 года был снят с занимаемых должностей и вместе с Л.H. Вельским, Е.Г. Евдокимовым, И.А. Воронцовым и Я.К. Ольским уволен из органов ОГПУ за, как говорилось в постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) от 6 августа, «совершенно нетерпимую групповую борьбу против руководства ОГПУ», распространение «совершенно несоответствующих действительности разлагающих слухов о том, что дело о вредительстве в военном ведомстве является «дутым делом»», расшатывание «железной дисциплины среди работников ОГПУ». В августе 1931 года был назначен членом коллегии Нарком-внешторга СССР. С 1936 года член совета при Наркомвнештор-ге и председатель ВО «Совмонголтувторг», в 1937 году председатель Советско-Монгольско-Тувинской торговой палаты НКВТ, член президиума Торгово-промышленной палаты СССР. Награжден орденом Красного Знамени (1926). Арестован 15 июня 1937 года по обвинению в членстве в ПОВ («Польская организация войскова») и шпионаже в пользу Польши с 1918 года. 2 сентября 1937 года комиссией в составе наркоза внутренних дел, прокурора СССР и председателя Военной коллегии Верховного суда приговорен к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян. Посмертно реабилитирован в 1956 году. МИРОНОВ (настоящая фамилия Каган) Лев Григорьевич (1895–1938). Начальник КРО (3-го отдела) ГУГБ НКВД СССР (1936–1937). Комиссар госбезопасности 2 ранга (1935). Родился в Пирятине Полтавской губ. в семье чиновника Общества взаимного кредита. В 1914 году окончил гимназию в Лубнах Полтавской губ., в 1917 году два курса юридического факультета Киевского университета. В декабре 1916 — августе 1917 года состоял в «Бунде». В январе 1918 года вступил в РСДРП(б). Член президиума, зам. председателя Пирятинского уездного ревкома, уездный комиссар внутренних дел. С марта 1918 года в Красной армии, политрук 9-го Советского полка. С февраля 1919 года после восстановления Советской власти на Украине вновь на работе в Полтавской губ. — председатель Пирятинской уездной ЧК, зам. зав. губернского отдела юстиции, председатель коллегии обвинителей Полтавского ревтрибунала. С июня 1919 года после начала деникинского наступления на Украине вновь в Красной армии — помощник начальника информации Особого отдела Полтавской группы войск. Затем на политработе в Красной армии в Средней Азии — в октябре 1919 — феврале 1920 года инструктор Политуправления Туркестанского фронта, в феврале — декабре 1920 года начальник политотдела Аму-дарьинской группы войск, в 1921 годк председатель реввоентрибунала Самаркандо-Бухарской группы войск, в 1922–1923 годах зам. наркома юстиции Туркестанской АССР. С мая 1924 года в органах ОГПУ: начальник 5-го отделения (внешняя торговля) Экономического управления ОГПУ СССР, с апреля 1926 года он уже помощник начальника ЭКУ ОГПУ СССР; в феврале 1930 года назначен полномочным представителем ОГПУ по Средней Азии, с апреля 1931 года вновь зам. начальника ЭКУ ОПТУ, с августа 1931 года возглавляет экономическую контрразведку, одновременно с мая 1933 года член Коллегии ОГПУ СССР. После ликвидации в ноябре 1936 года ЭКО ГУГБ НКВД и образования КРО был назначен начальником КРО ГУГБ НКВД СССР (с декабря — 3-го отдела ГУГБ). Награжден орденами Красного Знамени, Красной Звезды (декабрь 1932), двумя знаками «Почетный работник ВЧК-ГПУ». 4 апреля 1937 года приказом наркома Н.И. Ежова во главе специальной группы работников НКВД был направлен в Сибирь и на Дальний Восток для «выявления и разгрома шпионско-вредительских троцкистских и иных групп на железных дорогах… и в армии». Многолетняя совместная работа с Г.Г. Ягодой и Г.Е. Прокофьевым пагубно сказалась на судьбе Миронова. 14 июня 1937 года он был арестован, 29 августа 1938 года приговорен Военной коллегией Верховного суда СССР к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян. Не реабилитирован. МОГИЛЕВСКИЙ Соломон Григорьевич (1885–1925). Руководитель внешней разведки в 1921–1922 годах. Родился в Екатеринославской губ., из купеческой семьи. Учился в гимназии. В 1903 году вступил в Павлоградскую организацию РСДРП, был арестован, выпущен под залог. Эмигрировал. В начале 1905 года в Женеве примкнул к большевикам, возглавляемым В.И. Лениным. По возвращении в Россию с 1906 года работал пропагандистом в Брянском и Железнодорожном районах Екатеринославской организации. Затем учился на юридическом факультете Петербургского университета; был парторганизатором и пропагандистом. Неоднократно арестовывался. Переехал в Москву. С 1908 года отошел от активной партийной работы. С 1916 года служил под Минском в нестроевой армейской части. После Февральской революции 19–17 года был избран членом Минского комитета РСДРП(б), исполкома Минского Совета и солдатского комитета Западного фронта. Участвовал в Апрельской конференции РСДРП(б) 1917 года. В августе после демобилизации был направлен пропагандистом на Северный фронт, затем на партийную работу в Иваново-Вознесенск. В Октябрьские дни 1917 года находился в Минске, состоял в ВРК, затем снова в Иваново-Вознесенске, был комиссаром промышленности, комиссаром юстиции и председателем ревтрибунала. С весны 1918 года зам. зав. отделом Наркомюста РСФСР, член Коллегии обвинителей Верховного трибунала Республики. Работал в Саратовской губЧК, в органах Наркомюста Украины, был зам. председателя ревтрибунала 12-й армии. Решением Оргбюро ЦК РКП(б) направлен в распоряжение ВЧК. С октября 1919 года зав. следственной частью, зам. зав. Особого отдела Московской ЧК, участвовал в ликвидации контрреволюционной организации «Национальный центр». В 1920 году особоуполномоченный Особого отдела ВЧК В 1921 — начальник 14-го (восточного) спецотделения 00 ВЧК В августе 1921 года был назначен руководителем внешней разведки. В мае 1922 года был направлен полномочным представителем ГПУ в ЗСФСР. Занимал должность председателя Закавказской ЧК и одновременно командующего внутренними и погранвойсками Закавказской Федерации. С конца 1923 года член Коллегии ОГПУ при СНК СССР и полпред ОГПУ в ЗСФСР. Участвовал в подавлении антисоветского меньшевистского мятежа в Грузии летом 1924 года. Погиб в авиакатастрофе в Грузии вместе с первым секретарем Закавказского крайкома РКП(б) А.Ф. Мясниковым и наркомом почт и телеграфов ЗСФСР Г.А. Атарбековым. МОСКВИН Иван Михайлович (1890–1937), партийный деятель. Сын конторщика, родился в Твери. Учился в Петербургском горном институте (не окончил). В 1911 вступил в РСДРП, большевик. В 1912–1914 годах член Петербургского комитета РСДРП. Неоднократно арестовывался. В 1917–1919 годах на партработе в Железнодорожном районе Петрограда, член Петроградского горкома РКП(б), сотрудник губернского исполкома. С 1921 года зав. отделом Петроградского комитета РКП(б), в 1924–1926 годах зав. отделом и секретарь Северо-Кавказского бюро ЦК ВКП(б). В 1923–1927 годах кандидат в члены ЦК. С 1926 года зав. организационно-распорядительным отделом ЦК ВКП(б). Один из главных оппонентов Г.Е. Зиновьева. После снятия Зиновьева Москвин был переведен в Москву, где он стал любимцем Сталина. Пытаясь приблизить к себе Москвина, Сталин звал на охоту, приглашал на свои грузинские пиры, но Москвин избегал этих приглашений, т. к. он в своей жизни не выпил ни одной рюмки вина или даже пива, не выкурил ни одной папиросы, не любил грубоватых словечек и не желал менять своих привычек. Покровительствовал своему сотруднику Н.И. Ежову, продвигая его на руководящие посты. Москвин вызвал Ежова в Москву, сделал его инструктором в своем отделе, потом помощником, затем перевел в свои заместители. В те годы Ежов болел и Софья Александровна хлопотала вокруг него, называя его «воробышек». Ежов перестал появляться у Москвина после его ухода из ЦК. С 19 декабря 1927 года по 2 октября 1932 года Москвин — кандидат в члены секретариата ЦК. В 1927–1934 член оргбюро ЦК и член ЦК ВКП(б). С 1930 начальник сектора кадров ВСНХ и Наркомата тяжелой промышленности СССР. С 1934 года работал в аппарате Комиссии советского контроля при СНК СССР. В июне 1937 года арестован. 27 ноября 1937 года приговорен к смертной казни. Расстрелян. В 1956 году реабилитирован и восстановлен в партии. ПАВЛУНОВСКИЙ Иван Петрович (1888–1937). Член Коллегии ОГПУ с января 1927 по октябрь 1929 года. Родился в д. Реут Фатежского уезда Курской губ. Член коммунистической партии с 1905 года. Участник революции 1905–1907 годов. Участник Первой мировой войны, окончил школу прапорщиков, подпоручик. После Февральской революции 1917 года председатель Петергофского Совета, член президиума Царскосельского Совета, входил в состав Петроградского Совета. При ликвидации корниловского мятежа командовал отрядом Красной гвардии. Во время Октябрьского вооруженного восстания член Петроградского ВРК. В конце 1917 — начале 1918 годов командовал красногвардейскими отрядами на Украине и в Белоруссии. С августа 1918 года председатель ЧК 5-й армии Восточного фронта, затем председатель Уфимской ЧК. В августе 1919 — феврале 1920 года 1-й зам. начальника Особого отдела ВЧК (Ф.Э. Дзержинского). С февраля 1920 года полномочный представитель ВЧК по Сибири, член Сиббюро ЦК РКП(б), с 1922 года одновременно — уполномоченный НКПС по Сибири. С января 1926 года — полномочный представитель ОГПУ в Закавказье. С февраля 1928 года — зам. наркома рабоче-крестьянской инспекции СССР, с 1930 года — зам. председателя ВСНХ СССР, с 1932 г. — зам. наркома тяжелой промышленности СССР (во всех трех последних случаях — зам. Г.К. Орджоникидзе). В декабре 1935 года был назначен начальником Главного управления военной промышленности, в декабре 1936 года — начальником Главтрансмаша наркомата тяжелой промышленности, в 1937 году — начальником мобилизационного отдела наркомата тяжелой промышленности. Член ЦКК ВКП(б) в 1927–1934 годах, кандидат в члены ЦК ВКП(б) с 1934 года. Награжден двумя орденами Красного Знамени, орденом Красной Звезды. Арестован в июне 1937 году. Расстрелян по приговору Военной коллегии ВС СССР. Посмертно реабилитирован в 1956 году. ПЕТЕРС Яков Христофорович (1886–1938). И.о. председателя ВЧК (июль-август 1918). Родился в с. Никратце Курляндской губ. (ныне Кулдигский район Латвии) в крестьянской семье. С 8 лет пас скот, батрачил в имениях баронов. Окончил двухклассную школу. В 1904 году переехал в Либаву (Лиепая). В мае этого же года вступил в Латышскую социал-демократическую рабочую партию. (Стаж в РКП засчитывался ему с 1904 года). Работал в партийном подполье вместе с известными впоследствии советскими государственными деятелями Я.Д. Ленцманом, Я.Д. Янсоном, Х.И. Салнынем. Активный участник революции 1905–1907 годов в Латышском крае. Был арестован, в тюрьме подвергался пыткам, но за недоказанностью вины был освобожден. Опасаясь новых репрессий, в 1909 году эмигрировал в Гамбург, а затем в Лондон. Являлся секретарем лондонской эмигрантской группы ЛСДРП, состоял в Британской социалистической партии. В 1915 году был избран членом Европейского бюро ЛСДРП. В мае 1917 года вернулся в Латвию. Работал в Исполкоме латышских стрелков (Исколат), вел антивоенную агитацию на Северном фронте. Был избран членом ЦК социал-демократии Латвии (СДЛ), был одним из редакторов органа ЦК СДЛ — газеты «Циня» («Борьба»), В октябрьские дни 1917 года комиссар Петроградского ВРК. На II Всероссийском съезде Советов избран членом ВЦИК. 7(20) декабря 1917 года был утвержден членом Коллегии, помощником председателя и казначеем ВЧК. На следующий день по поручению Ленина руководил арестами сотрудников поезда американской военной миссии Красного Креста, вместе с офицерами русской армии готовившими отправку на Дон к генералу Каледину автомобили и др. технику. При переезде Совнаркома в Москву вместе с К.А. Петерсоном руководил охраной правительственного поезда. В апреле 1918 года вместе с Ф.Э. Дзержинским возглавлял операцию по ликвидации вооруженных отрядов анархистов в Москве, руководил ликвидацией отделения «Союза защиты Родины и свободы» Б. Савинкова в Москве и Казани. 7 июля, после подавления мятежа левых эсеров и заявления Дзержинского об отставке, постановлением СНК РСФСР был назначен временным председателем ВЧК, а 22 августа после возвращения Дзержинского на этот пост утвержден его заместителем. Руководил следствием по делу Фанни Каплан, стрелявшей в Ленина, и операцией по т. н. «заговору послов», включая аресты и следствие. 27 марта 1919 года был утвервден членом Коллегии ВЧК нового состава. Работал в Московском ревтрибунале и возглавил штаб по борьбе с контрреволюцией в Москве. В мае 1919 года был направлен чрезвычайным комиссаром Петрограда и прифронтовой полосы «по очистке города от контрреволюционных банд», с мандатом от Совета обороны РСФСР. Был назначен начальником внутренней обороны Петрограда. Издал распоряжение об аресте членов семей перешедших к белогвардейцам командиров Красной армии, провел чистку комсостава гарнизона, в результате которой было арестовано более 200 человек, руководил операцией по изъятию оружия у населения. Были среди его распоряжений и такие, как запрещение катания на лодках по Неве и другим рекам, отключение от городской телефонной сети всех частных телефонов. Вместе с уполномоченным ЦК и Совета обороны Сталиным руководил подавлением мятежа на форте Красная Горка. 15 августа 1919 года вернулся в Москву и сразу же выехал в Киев. 22 августа Советом обороны УССР и РВС 12-й армии назначен комендантом Киевского укрепрайона и начальником гарнизона. После оставления Красной армией города вместе с ВУЧК эвакуировался в Гомель, был ранен в результате покушения. В октябре 1919 года член Военного совета укрепрайона в Туле. В 20-х числах октября по поручению Ленина выехал в Петроград, участвовал в обороне города от наступавших войск Юденича. В середине ноября был назначен членом Особого комитета при Совете Обороны по проведению военного положения на железных дорогах. В феврале 1920 года был направлен на освобожденный от деникинцев Северный Кавказ — полномочным представителем ВЧК, комиссаром железной дороги и председателем Ростовского ВРК. В июле 1920 года утвержден председателем Верховного ревтрибунала при ВЦИК. С конца июля член Туркестанского бюро ЦК РКП(б) первого состава и полномочный представитель ВЧК в Туркестане; был избран членом президиума ТуркЦИК, руководил операциями против войск атаманов Дутова и Анненкова, басмачей Энвер-паши и др. С февраля 1922 года член Коллегии и начальник Восточного отдела 1Т1У. С 1925 года был главным инспектором погранвойск ОГПУ. С 1923 года избирался на съездах партии членом ЦКК, с 1924 года — членом Коллегии наркомата РКП. 31 октября 1929 года освобожден от обязанностей члена Коллегии и начальника ВО ОГПУ. В конце 1929 года руководил комиссией по чистке сотрудников учреждений Академии наук СССР. В 1930–1934 годах председатель МКК ВКП(б), член президиума ЦКК На XVII съезде избран членом бюро КПК при ЦК ВКП(б); избирался членом ВЦИК. Награжден орденом Красного Знамени. Арестован 26 ноября 1937 года по ордеру, подписанному 1-м зам. наркома внутренних дел М.П. Фриновским, без санкции прокурора, на основании показаний бывшего зам. председателя СНК РСФСР Т.Р. Рыскулова. На допросе Петерс «показал», что с 19Ю года сотрудничал с царской охранкой, с 1923 года — с латвийской военной разведкой. Далее «признал», что с 1917 года являлся агентом английской разведки, завербовал для работы на англичан Х.С. Петросьяна и А.Х. Артузова. Дело Петерса вели помощник начальника 3-го отдела ГУГБ НКВД Ильицкий и зам. начальника 13-го отделения этого же отдела Шнейдерман. 25 апреля 1938 года по обвинению в участии в контрреволюционной организации он приговорен Военной коллегией Верховного суда СССР к высшей мере наказания, вину свою признал, и в тот же день был расстрелян. Посмертно реабилитирован в 1956 году. ПРОКОФЬЕВ Георгий Евгеньевич (1895–1937). Комиссар госбезопасности 1-го ранга (1935). Зам. председателя ОГПУ — наркома внутренних дел СССР в 1932–1937 годах. Родился в Киеве в семье чиновника. Дворянин. Окончил гимназию, юридический факультет Киевского университета и один курс Коммерческого института. Участник революционного движения с 1915 года. В 1916–1919 годах — анархо-коммунист, принимал участие в революционных событиях 1917 года в Киеве. В 1918–1919 годах — на подпольной работе на Украине. С декабря 1919 года член РКП(б). В 1919–1920 годах начальник политико-просветительного отдела 12-й, затем 1-й Конной армий. После демобилизации служил политработником на железнодорожном транспорте. В сентябре 1920 года по рекомендации Ф.Э. Дзержинского был принят в органы ВЧК. Занимал должность помощника начальника Закордонной части Особого отдела ВЧК, уполномоченного 6-го и 12-го спецотделений ИНО ВЧК, одновременно с мая по декабрь 1921 года — помощника начальника 15-го спе-цотделения Особого отдела ВЧК, зам. начальника Закордонной части ИНО ВЧК-ГПУ. С июля 1922 по февраль 1924 года — помощник начальника ИНО ГПУ/ОГПУ, одновременно в ноябре-декабре 1922 года — помощник начальника Особого бюро при СОУ ГПУ по административной высылке антисоветски настроенной интеллигенции. С февраля 1924 по июль 1926 года работал начальником информационного отдела ОГПУ СССР и по совместительству в июле — октябре 1925 года и.о. начальника отдела политконтроля ОГПУ (в ноябре 1925 года отдел политконтроля был объединен с информационным отделом). В феврале 1926 года, продолжая оставаться начальником информационного отдела ОГПУ, был назначен начальником Экономического управления ОГПУ; в этой должности проработал до августа 1931 года. С октября 1929 года был членом Коллегии ОГПУ. Одновременно с ноября 1930 по август 1931 года был членом Президиума ВСНХ и уполномоченным СТО СССР по строительству автомобильного завода в Нижнем Новгороде; с апреля 1931 года — начальником Управления Беломорстроя НКПС СССР. В августе — октябре 1931 года — начальник Особого отдела ОГПУ. С октября 1931 года — зам. наркома рабоче-крестьянской инспекции СССР. С ноября 1932 года — зам. председателя ОГПУ СССР, одновременно с декабря 1932 по январь 1934 года — начальник Главного управления рабоче-крестьянской милиции ОГПУ. Также состоял членом Комиссии ЦК ВКП(б) по политическим (судебным) делам; с февраля 1934 года — членом Комиссии советского контроля при СНК СССР. С образованием НКВД СССР в июле 1934 года — 2-й зам. наркома внутренних дел СССР, с сентября 1934 года по совместительству — уполномоченным НКВД СССР при СНК РСФСР и председателем Всесоюзного физкультурно-спортивного общества «Динамо». В сентябре 1936 года был освобожден от постов в НКВД и назначен 1-м зам. наркома связи СССР. В январе 1937 года был выведен из состава Комиссии ЦК ВКП(б) по политическим (судебным) делам, затем переведен в запас ГУГБ НКВД. Награжден орденом Красного Знамени, двумя знаками «Почетный работник ВЧК-ГПУ», знаком «Почетный работник РКМ» (Рабоче-крестьянской милиции). В апреле 1937 года был арестован по обвинению в участии в антисоветском заговоре в НКВД и подготовке террористического акта против наркома Ежова. 14 августа приговорен к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян. РЕДЕНС Станислав Францевич (1892–1940). Член Коллегии ОГПУ с октября 1929 по 1934 годы. Комиссар госбезопасности 1-го ранга (1935). Родился в г. Минск-Мазовецкий Ломжинской губ. Царства Польского в семье сапожника. Вырос в с. Каменское Екатеринославской губ. (ныне Днепродзержинск), работал рассыльным, электромонтером на Днепровском металлургическом заводе, окончил училище при заводе. С сентября 1914 года в армии, рядовой запасного саперного батальона, демобилизован по болезни. Член коммунистической партии с 1914 года. С 1915 года вновь работал электромонтером на Днепровском металлургическом заводе, затем на заводах в Екатеринославе. Участник Февральской революции, член Совета Екатеринославского гарнизона, секретарь Каменского комитета партии и союза металлистов, участвовал в разоружении казачьих полков и в боях с петлюровцами, секретарь Польской группы СДКПиЛ. С 1918 года в Москве, рабочий завода «Проводник». Был принят на работу в ВЧК — следователь, секретарь Президиума ВЧК, секретарь председателя ВЧК и МЧК. В апреле — августе в Одесской ЧК, зав. юридическим и следственным отделами. С августа член коллегии Киевской губЧК. После освобождения Красной армией Одессы с февраля по июль 1920 года — председатель губЧК С августа по декабрь 1920 года возглавлял Харьковскую, с декабря 1920 по июль 1921 года. Крымскую губЧК. С мая 1921 года зам. начальника, с сентября — начальник административно-организационного управления ВЧК С сентября 1922 по июнь 1924 года начальник Крымского облотдела ГПУ — председатель ГПУ Крымской АССР, одновременно с мая 1924 года — начальник Особого отдела Черноморского флота. В июне 1924 года был отозван в Москву. Был назначен секретарем Президиума ВСНХ, помощником председателя ВСНХ Ф.Э. Дзержинского, начальником национального отдела ВСНХ СССР. В 1926 году после смерти Дзержинского переведен в ЦКК-РКИ, секретарь коллегии, управляющий делами наркомата. С 1928 года вновь на работе в ОГПУ. С ноября 1928 года — полномочный представитель ОГПУ в ЗСФСР, председатель ГПУ ЗСФСР. С марта 1931 года — полномочный представитель ОГПУ по Белорусскому ВО, председатель ГПУ БССР, с августа 1931 по февраль 1933 года полномочный представитель ОГПУ по УССР, председатель ГПУ Украины. В феврале 1933 года был назначен полномочным представителем ОГПУ по Московской области (с июля 1934 года начальник УНКВД). В январе 1938 — январе 1939 года нарком внутренних дел Казахской ССР. Член ЦКК ВКП(б) в 1927–1934 годах. Член Центральной ревизионной комиссии ВКП(б) с 1934 г. Член ЦИК СССР. Депутат Верховного Совета СССР. Был женат на сестре Н.С. Аллилуевой, жены И.В. Сталина. Награжден орденами Ленина, Красного Знамени, Трудового Красного Знамени УССР и ЗСФСР, двумя знаками «Почетный работник ВЧК-ГПУ». Арестован 22 ноября 1938 году. Расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР 21 января 1940 года. Посмертно реабилитирован. СТАСОВА Елена Дмитриевна (1873–1966), деятель революционного движения, член коммунистической партии с 1898 года, член Петербургского «Союза борьбы». В 1904–1906 годах секретарь Северного бюро ЦК, ПК, Русского бюро ЦК РСДРП. После Февральской революции секретарь ЦК партии (до 1920 года), делегат VI съезда, в дни Октябрьского вооруженного восстания руководила выпуском информационного бюллетеня ЦК РСДРП(б). В 1918 году член Президиума Петроградской ЧК, член и секретарь Петроградского бюро ЦК, в 1918–1920 годах член ЦК РКП (б). В 1920–1921 годах зав. орготделом Петроградского комитета РКП(б), затем на партийной, общественной и литературной работе. Член ЦКК ВКП(б) в 1930–1934 годах. Член ВЦИК и ЦИК СССР. СТОМОНЯКОВ Борис Спиридонович (1882–1941). Активный участник революционного движения в России, советский дипломат. Родился в Одессе. Учился в Горном институте. Член Коммунистической партии с 1902 года. В 1921 году — уполномоченный НКВТ РСФСР в Германии; в 1921–1925 годах — торговый представитель РСФСР (с 1923 года — СССР) в Германии, одновременно в 1924–1925 годах — зам. народного комиссара внешней торговли СССР; в 1923–1926 годах — член Коллегии НКВТ СССР. В 1926–1934 годах — член Коллегии НКИД СССР; в мае 1934 — августе 1938 года — зам. наркома иностранных дел СССР. Арестован в декабре 1938 года, приговорен к расстрелу в июле 1941 года, расстрелян 16 октября 1941 года. Реабилитирован. ТРИЛИССЕР Михаил (Меер) Абрамович (1883–1940). Зам. председателя ОГПУ в 1926–1929 годах. Руководитель внешней разведки в 1922–1929 годах. Родился в Астрахани в семье сапожника. Окончил городское реальное училище. Работал в Одессе. С 1901 года состоял членом Южной революционной группы социал-демократов; был арестован и выслан в Астраханскую губ. под надзор полиции. В начале революции 1905–1907 годов находился в Казани, вел пропагандистскую работу среди солдат. Был направлен большевистским ЦК в военный комитет Петрограда для руководства Финляндской военной организацией РСДРП. В Таммерфорсе (Тампере) занимался организацией I партийной конференции (декабрь 1905 года). В июле 1907 года был арестован, в 1909 году приговорен к 8 годам каторжных работ; содержался в Шлиссельбургской крепости, затем выслан на вечное поселение в Сибирь. После Февральской революции редактировал иркутскую газету «Голос социал-демократа», работал в военной организации Иркутского комитета РСДРП(б). С марта 1917 года секретарь Иркутского совета. В октябре 1917 года на I Общесибирском съезде Советов был избран членом Центрального исполкома Советов Сибири, одновременно являлся членом губкома РСДРП(б). В декабре 1917 года участвовал в подавлении контрреволюционного мятежа юнкеров в Иркутске, в 1918 году был избран членом президиума Сибирского военного комиссариата, с июня являлся зам. председателя, и комиссаром Сибирского верховного командования, начальником штаба Прибайкальского фронта. Осенью 1918 года участвовал в создании партийного подполья в Приамурье, в апреле 1919 года был избран председателем Амурского обкома РКП(б), с августа член областного военно-революционного полевого штаба. С мая 1920 года председатель Амурского областного ревкома и секретарь обкома РКП(б), затем — комиссар Дальневосточной республики по Амурской обл., член Дальневосточного бюро ЦК РКП(б) и Государственной политической охраны ДВР. С августа 1921 года в ВЧК, начальник закордонной части ИНО, одновременно зав. Дальневосточным отделом Исполкома Коминтерна. С декабря 1921 года — помощник начальника ИНО ВЧК-ГПУ, с мая 1922 по октябрь 1929 года начальник ИНО ГПУ-ОГПУ, одновременно с марта 1926 г. зам. председателя ОГПУ. С 1928 года уполномоченный ОГПУ при СНК РСФСР. Сочетал руководящую работу с конкретной оперативной и вербовочной деятельностью. При его участии были выявлены секретные агрессивные планы Японии, получена информация о террористической активности белогвардейцев-эмигрантов в Берлине. Выезжал нелегально в Берлин, встречался за границей с агентами. По предложению И.В. Сталина, был привлечен к работе в системе партийно-государственного контроля. В 1927–1934 годах член ЦКК, а с 1930 года член президиума ЦКК ВКП(б) и член ВЦИК. В 1930–1934 годах зам. наркома РКИ РСФСР. На XVII съезде ВКП(б) был избран членом Комиссии советского контроля при СНК СССР, являлся ее уполномоченным по Дальневосточному краю. В 1935–1938 годах член президиума и кандидат в члены секретариата исполкома Коминтерна (под псевдонимом Москвин). Курировал спецслужбы Коминтерна, входил в комиссию секретариата ИККИ по переводу в ВКП(б) членов зарубежных компартий. Награжден орденом Красного Знамени. Арестован 23 ноября 1938 года. 1 февраля 1940 года приговорен Военной коллегией Верховного суда к высшей мере наказания и на следующий день расстрелян. Посмертно реабилитирован в 1956 году. УНШЛИХТ Иосиф (Юзеф) Станиславович (1879–1938). Зам. председателя ВЧК-ГПУ (1921–1923). Родился в Млаве Плоцкой губернии (Польша) в семье служащего. Окончил Высшие технические курсы в Варшаве по специальности «Электротехника». С 1896 года участвовал в революционном движении, в 1900 году вступил в Социал-демократическую партию Королевства Польского и Литвы (СДКПиЛ), член Варшавского, Лодзинского окружного комитетов и Краевого правления СДКПиЛ. Принимал участие в работе V съезда РСДРП в 1907 году. Много раз подвергался арестам (в 1902, 1903, 1906, 1907, 1909, 1913 годах), тюрьмам и ссылкам. В 1917 году член исполкома Иркутского Совета и комитета партии большевиков. С апреля в Петрограде, член исполкома Петроградского Совета. Делегат VII (Апрельской) конференции РСДРП(б). По списку большевиков (от Петроградской организации РСДРП(б)) был избран в Учредительное собрание. В июле 1917 года был арестован, заключен в «Кресты». В дни Октябрьского вооруженного восстания член Петроградского ВРК, член ВЦИК В декабре 1917 года был назначен членом Коллегии НКВД, председателем Комиссии по делам военных и беженцев (Центропленбеж). В феврале 1918 года один из организаторов обороны против германских интервентов в районе Пскова. С февраля 1919 года нарком по военным делам Литовско-Белорусской советской социалистической республики, с апреля зам. председателя Совета обороны Литвы и Белоруссии, член ЦК и президиума ЦК КП ЛитбелССР, член РВС 16-й армии. Во время советско-польской войны 1920 года член Польского бюро ЦК РКП(б) и РВС Западного фронта (в декабре 1919 — апреле 1921 годов), курировал особые отделы и военную разведку. 5 апреля 1921 года по решению политбюро ЦК РКП(б) занял пост зам. председателя ВЧК (затем ГПУ). С сентября 1921 года член Совета частей особого назначения при ЦК РКП(б), 8 ноября 1921 года по постановлению Президиума ВЧК по совместительству председатель Московской чрезвычайной комиссии (МЧК). В 1923 году входил в состав комиссии ЦИК СССР по выработке положения об ОГПУ. Параллельно вел работу в Коминтерне. Был участником событий т. н. «Немецкого Октября», занимался организацией вооруженных отрядов и подбором кадров для будущей немецкой ЧК, являлся членом постоянной военной (военно-конспиративной) комиссии при Орготделе ИККИ. С ноября 1923 года — член РВС СССР и начальник снабжения РККА. С февраля 1925 года — зам. наркома по военным и морским делам и председателя Реввоенсовета СССР М.В. Фрунзе (после его смерти в октябре 1925 года — К.Е. Ворошилова). Был одним из организаторов и руководителей массовых добровольных оборонных организаций (Цоброхим, Авиахим, Осоавиахим). Курировал военнукг разведку (был инициатором т. н. «активной разведки» против Польши и Румынии) и Особое техническое бюро. С 1930 года на хозяйственной работе. Член Президиума и зам. председателя ВСНХ СССР, зам. председателя Госплана СССР, затем Главный государственный арбитр при СНК СССР. В 1933–1935 годах он возглавлял Главное управление Гражданского воздушного флота при СНК СССР. Избирался членом ВЦИК и ЦИК СССР. На XIII съезде РКП(б) был избран членом ЦРК, на XIV, XV, XVI, XVII съездах партии — кандидатом в члены ЦК На VII съезде Советов в феврале 1935 года был избран секретарем Союзного Совета ЦИК СССР. Награжден орденом Красного Знамени. 11 июня 1937 года был арестован по делу «антисоветской троцкистской военной организации в Красной Армии». 28 июля 1938 года Военной коллегией Верховного суда СССР приговорен к высшей мере наказания. Расстрелян 28 (по некоторым данным 29) июля 1938 года. Посмертно реабилитирован в 1956 году. УРИЦКИЙ Моисей Соломонович (1873–1918). Председатель Петроградской ЧК в марте — августе 1918 года. Родился в Черкассах. Окончил юридический факультет Киевского университета в 1897 году. В революционном движении принимал участие с начала 90-х годов. После II съезда РСДРП — меньшевик. Арестован и направлен в ссылку в 1906 году. В 1914 году эмигрировал за границу. После Февральской революции 1917 года возвратился в Россию. На VI съезде РСДРП(б) вместе с «межрайонцами» принят в партию и избран членом ЦК, на VII съезде — кандидатом в члены ЦК. В октябре 1917 года — член Военно-революционного комитета, временный комиссар в МИД, Комиссар СНК по выборам в Учредительное собрание. В январе 1918 года во время отпуска Дзержинского исполнял обязанности председателя ВЧК. С февраля 1918 года — член Комитета революционной обороны Петрограда. 10 марта назначен председателем Петроградской ЧК. Одновременно комиссар иностранных и внутренних дел Союза Коммун Северных областей, с июля 1918 года, после левоэсеровского мятежа — председатель Военно-революционного комитета Петрограда. По всем вопросам вынесения смертных приговоров в ПЧК Урицкий голосовал против или воздерживался, в связи с чем делегаты 1-й Всероссийской конференции ЧК в июне 1918 года требовали его отставки. 30 августа 1918 года убит бывшим юнкером Леонидом Каннегисером. Похоронен на Марсовом поле. ФРУНЗЕ Михаил Васильевич (1885–1925). Советский государственный, партийный и военный деятель. Член партии большевиков с 1904-го. В 1905 году руководил Иваново-Вознесенской стачкой. В 1909–19Ю годах дважды приговаривался к смертной казни. В 1910–1915 годах — на каторге, бежал. Вел революционную работу в армии. Участник Октябрьской революции. После Октябрьской революции — председатель Иваново-Вознесенского губисполкома и губкома РКП(б). В гражданскую войну командовал армией, Южной группой войск Восточного фронта и Восточным фронтом при разгроме армий Колчака. В 1919–1920 годах командовал Туркестанским фронтом, в 1920 году, — Южным фронтом при разгроме войск Врангеля. В декабре 1920 — марте 1924 года — уполномоченный РВСР на Украине, командующий войсками Украины и Крыма и одновременно член Политбюро ЦК КП(б)У. С марта 1924 года — зам. председателя РВС СССР и зам. наркома по военным и морским делам СССР. Одновременно с апреля 1924 года — начальник Штаба РККА и начальник Военной академии. С января 1925 года — председатель РВС СССР и нарком по военным и морским делам СССР. Член ЦК партии с 1921 года, кандидат в члены Политбюро ЦК с 1924 года. Член ВЦИК с 1918 года и ЦИК СССР. ЯГОДА Генрих Григорьевич (1891–1938). Народный комиссар внутренних дел СССР (1934–1936). Генеральный комиссар госбезопасности (1935), Родится в Рыбинске Ярославской губ. в семье гравера-печатника, работавшего подмастерьем у разных хозяев. В семье было еще четверо детей. Приходился троюродным братом Я.М. Свердлову, впоследствии женился на его племяннице Иде Леонидовне. Учился в гимназии в Симбирске и Нижнем Новгороде; сдал экстерном экзамены за 8-й класс. Участник революции 1905–1907 годов. В 1907 году вступил в РСДРП, примыкал к анархистам-коммунистам. В официальной автобиографии в советское время Ягода писал, что в 1911 году был арестован за революционную деятельность и два года провел в ссылке. На самом деле он был выслан из Москвы и до 1913 года жил в Симбирске и Нижнем Новгороде. В 1913 году переехал в Москву, затем в Петроград, работал в больничной кассе Путиловского завода. В 1915 году был мобилизован и отправлен в действующую армию. Вероятно, в этот период примкнул в большевикам. В дни Февральской революции 1917 года в Петрограде член петроградской военной организации большевиков, занимался формированием отрядов Красной гвардии. После Октябрьской революции, с начала 1918 года сотрудник Высшей военной инспекции, в качестве ее представителя до 1919 года находился на Южном и Юго-Западном фронтах. С 1919 года на службе в ВЧК, управляющий делами Особого отдела. С 1920 года член Коллегии, в 1921–1922 годах — зам. начальника, начальник Особого отдела ВЧК-ГПУ, с ноября 1923 года 2-й зам. председателя, с июля 1927 года по совместительству — начальник Секретно-оперативного управления ОГПУ. С августа 1926 года — фактически 1-й зам. председателя ОГПУ, в октябре 1929 года утвержден в этой должности формально, в июле 1931 года после конфликта в руководстве ОГПУ понижен до 2-го зам. и оставался на этом посту до ликвидации ОГПУ, при вакантной с октября 1932 года должности 1-го зам. председателя. Постоянно болевший в последние годы жизни председатель ОГПУ (с июля 1926 года) В.Р. Менжинский практически не руководил ведомством госбезопасности, все организационные и оперативные вопросы решал Ягода. Неоднократно был отмечен правительственными наградами. В 1927 году в связи с 10-летием ВЧК-ГПУ-ОГПУ, в числе 35 чекистов, был награжден орденом Красного Знамени «за боевые отличия в борьбе с контрреволюцией, шпионскими, бандитскими и другими враждебными Советской власти организациями, а также за боевые заслуги на фронтах». Второй орден Красного Знамени он получил в 1930 году, в 1932 году — орден Трудового Красного Знамени Закавказской федерации, в 1933 году — орден Ленина, за участие в руководстве строительством Беломорско-Балтийского канала. В декабре 1933 года его имя было присвоено Высшей пограничной школе ОГПУ, позднее Болшевской трудовой коммуне НКВД. 10 июля 1934 г. постановлением ЦИК СССР ОГПУ было реорганизовано в Главное управление государственной безопасности (ГУГБ) и вошло в состав НКВД. Ягода был назначен наркомом внутренних дел СССР. На этом посту проявил себя как один из главных исполнителей массовых репрессий. Но дни его были сочтены. 25 сентября 1936 года И.В. Сталин, находившийся на отдыхе в Сочи, вместе с А.А. Ждановым направил в Политбюро ЦК телеграмму следующего содержания: «Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение т. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновь-евского блока. ОГПУ опоздал в этом деле на 4 года. Об этом говорят все партработники и большинство областных представителей НКВД». 26 сентября 1936 года Ягода был снят с поста наркома НКВД и назначен народным комиссаром связи СССР. Его место занял Ежов. 29 января 1937 года ЦИК СССР принял решение о переводе генерального комиссара государственной безопасности Г.Г. Ягоды в запас. 29 марта 1937 года он был арестован по обвинению в участии в т. н. «правотроцкистском блоке». Был приговорен на открытом процессе «право-троцкистского блока» (дело Бухарина, Рыкова и др.) к высшей мере наказания. 15 марта 1938 года приговор был приведен в исполнение. ЯКОВЛЕВА Варвара Николаевна (1884–1941). Член Коллегии ВЧК в мае 1918 — марте 1919 года, зампред ВЧК в июле 1918 — январе 1919 годов. Родилась в Москве, дочь купца. Окончила Высшие женские курсы по специальности «Математика»; ее муж — профессор, известный астроном, большевик П.К. Штернберг, брат — видный большевик H.H. Яковлев, в 1918 году убит белогвардейцами в Сибири. За участие в революционном движении неоднократно подвергалась арестам и ссылкам. В октябре 1917 года она входила в Московский боевой партийный центр РСДРП(б) по руководству вооруженным восстанием. С мая 1918 года член Коллегии ВЧК, зам. начальника отдела по борьбе с контрреволюцией, начальник отдела по борьбе с преступлениями по должности, зам. пред. ВЧК с июля 1918-го. После убийства М.С. Урицкого была направлена в Петроградскую ЧК, исполняла обязанности зам. председателя Чрезвычайной комиссии, с начала октября до конца 1918 года возглавляла ее, по совместительству оставаясь зампредом ВЧК. Единственная женщина в истории советских органов госбезопасности, достигшая таких постов. В январе 1919 года отозвана в Москву; работала в ЦК РКП(б), в Наркомпроде РСФСР, управляющей делами ВСНХ. В 1920 году — член Сибирского бюро ЦК РКП(б), в 1920–1921 годах — секретарь МК РКП(б), в 1922–1929 годах — зам. наркома просвещения РСФСР, в 1929–1937 годах — нарком финансов РСФСР. Член ВЦИК, ЦИК СССР. Арестована в 1937 году. Приговорена в 1938 году к 20 годам тюремного заключения. Расстреляна в Орловской тюрьме. Посмертно реабилитирована. Список использованных источников1. Архивные фонды документов:Гуверовского университета (Стэнфорд, США); Центрального архива Федеральной службы безопасности РФ (Москва); Российского государственного исторического архива (Санкт-Петербург); Центрального государственного исторического архива мэрии Санкт-Петербурга; Службы регистрации и архивных документов УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области. 2. Литература:Агабеков Г. Секретный террор. М., 1997. Алексеева Т., Матвеев Н. Доверено защищать революцию. М, 1987. Алтаев Ал. История Глеба Бокия// Андреев А.И. Оккультист Страны Советов. М., 2004. Барченко А.С. Александр Барченко, кем он был? // Наука и религия. 1997. № 7. Башилов Б. История русского масонства. М., 1995. Бегунов Ю. Тайные силы в истории России. СПб., 1995. Беликов В., Князев В. Рерих. М., 1987. Берберова Н. Люди и ложи. М., 1997. Бережков В.И. Питерские прокураторы. СПб., 1998. Беседовский Г.З. На путях к термидору. М., 1997. Бричкина В. Глеб Бокий. // Герои Октября. М.-Л., 1967. Возвращенные имена. М., 1989. Воробьев В.К. Воспоминания. П., 1924. Гавриил Константинович, вел. кн. В Мраморном дворце, М, 2001. Горький А.М. Соловки. // Собрание сочинений. Т.17. М., 1955. Грекова Т.И. Тибетская медицина в России. СПб., 1999- Демин В. Космист, чекист, хранитель тайн.// Наука и религия. 1997. № 4. Житомирский С.В. Исследователь Монголии и Тибета П.К. Козлов. М.—Л., 1989. Из истории Всероссийской чрезвычайной комиссии. М., 1958. Крылов В. Гениальный мистификатор или мистифицирующий гений? // Наука и религия. 1993. № 6. Кузина С. Экстрасенс особого назначения.// Комсомольская правда. 3 апреля 2004. Ленин и ВЧК. М, 1987. Платонов О. Масонский заговор в России (1731–1995) // Наш современник. 1995. № 7. Разгон Л.Э. Плен в своем отечестве. М., 1995. Раскольников Ф. О времени и о себе. Л., 1989. Шаляпин Ф.И. Маска и душа. М., 1991. Примечания:1 «Алтаева» — писательница Ямщикова Маргарита Владимировна, писала свои произведения под псевдонимом Ал. Алтаев (а не Алтаева). Близкая знакомая Бокия. Странным является то, что Ямщикова, на квартире которой происходили встречи Бокия и его друзей, аресту не подвергалась. |
|
||
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх |
||||
|