Тем временем вдоль края арены разъезжают повозки, с которых рабы в цветочных венках и гирляндах бросают в публику "дары": хлеб, монеты и так далее.

После нескольких минут возбужденной охоты за подарками все, включая сенаторов и зрителей из нижнего яруса Колизея, снова рассаживаются по местам. Занимает место и организатор игр, патриций, принадлежащий к одной из самых богатых семей Рима. Он хотя и занимает достаточно значимую должность — эдила, то есть городского магистрата, — но находится в начале своей общественной карьеры и должен еще заработать известность и признание. Это он оплатил сегодняшние состязания, он "спонсор" (или editor, как говорят римляне) всего того, что мы видим. Несомненно, три дня представлений в Колизее ему стоили целого состояния, но с другой стороны, он по закону обязан устраивать подобные события, да и выгода ему с того, несомненно, будет. Ведь он получит благодарность от сената и признательность народа, который поддержит его в будущей политической, общественной или финансовой карьере. Народная поддержка будет иметь вес и в борьбе с политическими противниками… Да, поистине panem et circenses[40], как говорил Ювенал…

И потом, во всем этом есть и толика личного удовольствия: на три дня почувствовать себя "немного" императором, слушать обращенные к себе ликующие крики толпы, вершить судьбы гладиаторов, животных и так далее. В общем, эти дни станут важной отправной точкой в его карьере и, безусловно, останутся в памяти потомков. Возможно, на его загородной вилле под Римом будет выложена новая большая мозаика с изображением решающих моментов представлений с гладиаторами и осужденными (вот почему мы часто видим в музеях или в местах археологических раскопок мозаичные панно со столь жестокими сценами).

Вот он, сидит в мраморном кресле тонкой работы. Этот человек порядком отличается от распространенного стереотипа власть имущих в античном Риме: он не толст, не лыс и не сверкает перстнями. Напротив, он высокого роста, атлетического телосложения, черноволосый и голубоглазый. Рядом в ним сидит его жена, совсем молоденькая. Несомненно, она дочь какого-нибудь влиятельного римского патриция: этот брак открыл многие двери его блистательной карьере… Об этой паре много судачат как на званых пирах аристократов, так и на шумных лестничных площадках инсул…

За их спинами вытянулась по стойке "смирно" стража, чьи красные плюмажи касаются тяжелых, расшитых золотом штор, которые слегка колышутся под дуновением ветра.

Публика начинает подавать голос, хлопать в ладоши, словно вызывая на арену любимцев. Пора! Человек подает рукой сигнал к началу.

По краям арены несколько "оркестриков" заводят триумфальный марш. Публика в Колизее взрывается в едином крике. Словно неожиданно грянул гром и, многократно усиленный акустикой амфитеатра, разнесся над городом.

Ворота под триумфальной аркой торжественно распахиваются, и оттуда появляется кортеж; открывают шествие два ликтора, несущие знаки отличия организатора игр (поскольку он эдил, то есть магистрат, не имеющий полномочий выносить смертные приговоры, изображены только фасции, без топорика). Затем идут музыканты с длинными трубами (buccinae), после них повозка с большим плакатом, на котором расписана программа поединков. Это эквивалент передвижной афиши. В проходящих по улицам Рима императорских триумфальных кортежах также часто используются повозки с большими картинами, изображающими ход битв и поединков. Это форма "популяризации" деяний победителя, в такой форме они понятны всем: выходит нечто среднее между сицилийской тележкой[41] и сказителем. Позади следует человек, несущий символическую пальмовую ветвь победителя.

Теперь появляются рабы, несущие шлемы и мечи — снаряжение гладиаторов. Оно будет использоваться на поединках, хотя многое, возможно, выносится лишь для парада.

Наконец, выходят сами гладиаторы. Публика беснуется, приходится затыкать уши из-за шума толпы. На мгновение нас посещает мысль, что и Колизей может рухнуть от криков и топота ног десятков тысяч зрителей. В такие моменты всеобщего возбуждения амфитеатр особенно поражает своей грандиозностью. Но грустно думать, что все это величие было создано исключительно для кровавых зрелищ.

Как не содрогнуться при мысли о том, что за четыре с половиной столетия работы Колизей успел стать местом, где число смертей на единицу площади самое высокое на Земле. Ни в Хиросиме, ни в Нагасаки не было столь высокой концентрации смерти. На этой арене были лишены жизни сотни тысяч людей, а по некоторым оценкам и больше миллиона!

Расчеты просты, их результаты леденят кровь — даже если ограничиться исследуемой нами эпохой. Как мы сказали, восемью годами раньше, в 107 году нашей эры Траян отправил на арену 10 тысяч гладиаторов (почти наверняка из числа военнопленных), а в ходе других игр, продлившихся целых 117 дней, на арене погибло свыше 9800 человек. За два года до того, в 113 году нашей эры всего за три дня в Колизее выступили целых 2400 гладиаторов, правда, мы не знаем, сколько из них погибло… Эти цифры, конечно, относятся к исключительным событиям, но они дают представление о том, сколько людей гибло на арене… И это не считая осужденных на казнь.

Если брать в расчет, что в среднем за месяц умирало 50-100 гладиаторов и осужденных (это очень скромная статистика для такого грандиозного сооружения, но в нее заложены и имевшие место в ходе веков "кризисные" моменты), в общей сложности выходит от 270 тысяч до полумиллиона человек… По мнению некоторых исследователей, эта цифра может быть и чуть ли не в два раза выше.

Гладиаторы останавливаются, толпа ликует, а они в знак благодарности машут руками. Затем бойцы начинают разминку, делая выпады и демонстрируя мастерство молниеносных ударов. На каждое их движение публика отзывается воодушевленными возгласами.

В наше время только знаменитые футболисты или прославленные поп-звезды и актеры в состоянии вызвать такую бурю эмоций. И такую любовь среди женщин. Ведь известно, что гладиаторы горячо любимы женской половиной зрителей, не только матронами из народа, но даже в большей степени дамами из высших слоев общества.

В Помпеях из обнаруженных археологами граффити мы узнаем о гладиаторе, пользовавшемся славой сердцееда. Ювенал, в свою очередь, рассказывает о Эппии, жене сенатора, сбежавшей с известным гладиатором по имени Сергиол. Это бегство, которое сегодня стало бы лакомым кусочком для светских сплетников и папарацци, наверняка было у всех на устах; Ювенал с иронией замечает, что внешностью гладиатор был отнюдь не Адонис: все тело в шрамах, глаза слезятся, а на носу красуется огромный желвак от шлема… Одним словом, как говорит поэт, "меч в гладиаторах женщины любят".

Но кто они на самом деле, эти гладиаторы, что сражаются на арене? Каково их прошлое? У каждого за плечами своя история. Чаще всего это рабы, в том числе проданные в гладиаторские школы в наказание за какой-то проступок. Затем это приговоренные к смерти военнопленные. После завоевания Дакии Траяном, в ходе которого было взято в плен более 50 тысяч человек, арены империи заполнились высокими, бородатыми свирепыми бойцами, способными раскроить противнику голову одним ударом длинного кривого клинка. Кроме того, гладиаторами становятся и свободные люди (не говоря об исключительных казусах, вроде устроенного по приказу Нерона сражения между 400 сенаторами и 600 всадниками), например, многие бывшие легионеры, считающие это своего рода ремеслом, а также темные личности, искатели приключений или заработка. На арены выходят и женщины, даже из хороших семей. К примеру, сегодня выступают четыре пары женщин. Участие женщин в поединках запретит следующий император, Адриан.

Однако среди гладиаторов есть и безнадежные случаи: самые обыкновенные люди, влезшие в долги и, не сумев расплатиться, проданные кредиторами в возмещение долга в гладиаторскую школу.

Гладиаторских школ в Италии и по всей империи существует великое множество. Самые знаменитые и богатые — разумеется, императорские, но есть и немало частных школ, владельцами которых являются сенаторы, патриции или просто состоятельные люди. Тренируют гладиаторов "ланисты", ненавистные народу, но необходимые для организации этих коллективных "развлечений". Обучение в школе крайне суровое, жизнь гладиатора напоминает чуть ли не жизнь шаолиньских воинов-монахов. Однако вопреки голливудским клише, они не полностью лишены свободы. Из античных текстов и археологических находок нам известно о многих гладиаторах, имевших жен и детей или спутниц, разделявших радости и горести этого ремесла (зачастую именно они оставляют эпитафии на надгробных плитах).

Многим гладиаторам удается благополучно завершить карьеру, имея за плечами ряд триумфов, как, например, жившему в I веке нашей эры Мáксиму, стяжавшему победу целых сорок раз. Им вручается rudis — деревянный меч, символизирующий конец их мучений. С этого момента они свободны, не подчиняются больше ланисту и не должны сражаться.

IUGULA! [42]

Представившись публике, гладиаторы ушли с арены и вернулись в служебные помещения Колизея. В этот момент, мы знаем, молодые прислужники надевают на них металлические поножи, наручи — "маники", шлемы… Публика странно затихла. Невидимое напряжение сковало амфитеатр. Все как будто в замедленной съемке…

Нас поражает одна деталь: никто из гладиаторов не обратился к организатору игр с ритуальной фразой "Ave Caesare, morituri te salutant" ("Здравствуй, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя").

Почему? Потому что и это один из стольких мифов, которыми окружена история гладиаторов. Никто из них не произносит этой фразы. Случилось это лишь однажды, несколько десятилетий назад, при императоре Клавдии, перед навмахией — инсценировкой морского сражения. Причем история рассказывает о трагикомических обстоятельствах, сопровождавших этот случай: Клавдий ответил на приветствие: "А может и нет". Ответ императора гладиаторы истолковали как приказ, дающий им свободу, и отказались сражаться. Клавдию пришлось взять свои слова обратно, и только вооруженные солдаты убедили гладиаторов начать морское сражение…

Раздается звук труб (tibiae) и рожков (cornua) — это эквивалент нашего барабанного боя. Внезапно над ареной Колизея взвиваются клубы пыли. Они походят на песчаные фонтаны. По трибунам разносится громкий гул. Когда пыль рассеивается, как по волшебству на арене становятся различимы очертания человеческих фигур: это гладиаторы, они словно материализовались из пустоты. На самом деле они были подняты на арену с нижних уровней на специальных подъемниках. Люки подъемников были скрыты под песком и, неожиданно поднявшись, образовали эту "пыльную бурю". Это один из самых любимых публикой спецэффектов. Гладиаторы разбиваются на пары и сразу же начинают поединки.

Существует не менее двенадцати различных "типов" гладиаторов, некоторые из них сражаются верхом на коне или в колеснице. Но сейчас перед нами "классические" пары бойцов, которых в конечном счете больше всего любит зритель.

Вот хорошо известный ретиарий, сражающийся со своим извечным противником, секутором. Первый вооружен сетью и трезубцем. У второго большой прямоугольный щит и металлическая маника на правом предплечье. А главное, его голову защищает необычный гладкий шлем яйцевидной формы с двумя простыми отверстиями для глаз: обтекаемая форма не дает зацепиться сети противника. И правда, первый бросок заканчивается ничем, сеть соскальзывает с секутора и падает на землю. Противники продолжают поединок.

Рядом с каждой парой бойцов находится пара арбитров — как правило, из числа бывших гладиаторов. На них надеты белые туники с двумя красными вертикальными полосами. Как боксерские рефери, они следят за тем, чтобы соперники не нарушали правил.

Мы как раз замечаем, что судьи прервали поединок между двумя "провокаторами", вооруженными, подобно легионерам, длинным щитом, мечом и шлемом с затыльником. Один из них потерял щит, и ему дают время подобрать его.

Зрители выкрикивают "verbera", "iugula", "ure", что значит "секи", "добей", "жги". На арене стоят наготове особые служители, бичом или раскаленными прутьями "подбадривающие" отлынивающих от боя гладиаторов.

Мы видим, что по краям арены оркестры продолжают играть, создавая музыкальный фон поединкам и подчеркивая их наиболее важные моменты, как делали пианисты-таперы в эпоху немого кино… Одна женщина играет на странном инструменте, он напоминает церковный орган со множеством вертикально расположенных труб, но меньше размером. Для этой исполнительницы на арене, у самой стены, устроен небольшой пульт.

Вот еще что любопытно: никто из гладиаторов не облачен в латы, в противоположность тому, как показывают в фильмах, все сражаются с голым торсом. Только провокаторы имеют по две пластины на груди.

Еще один малоизвестный аспект — это перья: многие шлемы богато украшены ими, практически как у индейских вождей. Эта деталь делает более красочным их облик. Традиция украшать голову перьями очень древняя, она родилась задолго до римлян и распространена среди воинов многих италийских, средиземноморских и, шире, европейских народностей и культур. Сегодня только наши итальянские берсальеры и альпийские стрелки[43] сохраняют этот обычай.

Вопли с трибун знаменуют важный момент — есть один раненый. Гопломах поразил фракийца, у обоих имеются маленькие щиты и большие защитные шлемы, короткие мечи позволяют вести ближний бой, но у гопломаха есть преимущество: он вооружен копьем, которым старается поразить противника в самые уязвимые места — лицо и глаза. Фракиец шатается и подносит руку к забралу шлема, откуда ручьем бьет кровь. Удар был точным. Гопломах остановился и ждет. Он повернулся к арбитру и эдитору, организатору игр. Фракиец поднял левую руку, вытянув указательный палец, — он просит пощады. Публика шумит. Кто-то требует его смерти, кто-то просит сохранить ему жизнь… Эдитор подает знак: фракиец помилован. Очевидно, бился он достойно…

У гладиатора много способов просить о пощаде: опустившись на колени, подняв левый указательный палец, бросив на землю щит или даже убрав его вместе с мечом за спину, открывая противнику незащищенную грудь. Тот в таком случае должен остановиться: ведь гладиаторы — рабы, они не могут по своей воле лишать человека жизни. Решать будет тот, кто оплатил игры, — эдитор. И только он. Фракийца уносят прочь под рукоплескания толпы.

Но до конца еще далеко. На арене продолжаются другие поединки, и, как многих других зрителей, нас увлекает один из них, особенно яростный, ведущийся в самом центре песчаного овала арены.

Тут столкнулись две тактики боя: одна медленная, другая быстрая, молниеносная. Как можно догадаться, противниками руководит не только боевой пыл, но и личная вражда. Видимо, они знают друг друга. Один из них мирмиллон, ему противостоит фракиец. Мирмиллон стоит твердо как скала, укрывшись за большим щитом в форме выпуклой трапеции. Он массивен и очень силен. Из защитной экипировки у него еще поножи на левой ноге и большой шлем с защитной решеткой: его широкие поля странным образом напоминают ковбойскую шляпу. Шлем также украшен плюмажем из разноцветных перьев. Двигается мирмиллон мало, это настоящий танк. Но достаточно противнику приблизиться, как он тотчас показывает острие своего меча.

Соперник, фракиец, являет собой полную противоположность. Он ниже ростом, худощавый, но невероятно подвижный. На ногах у него очень высокие поножи, кожаные накладки на бедрах, голову защищает большой шлем с решеткой и гребнем из перьев. В руке у него небольшой прямоугольный щит. Деталь, позволяющая узнать в нем фракийца, — это венчающая шлем голова грифона. Грифон — мифологическое существо с туловищем льва и головой орла, в тактике боя фракийца соединились качества этих двух животных. Пружиня на полусогнутых ногах, он покачивается, как змея.

Его оружие — смертоносная "сика", изогнутый серпом короткий меч. Почему? Им хорошо поражать противника сбоку, мощными ударами по бедрам, шее или ногам.

Хороший боец в амуниции фракийца — в самом деле опасный противник. И мирмиллон это знает. Он не может позволить себе ни одной ошибки. Фракиец продолжает кружить перед соперником, останавливаясь и покачиваясь, как готовящаяся к прыжку пантера. Затем он делает внезапный выпад, забирается вверх по "стенке" щита мирмиллона и пытается поразить его секущим ударом в шею. Мирмиллон наклоняет голову, и сика с резким металлическим скрежетом соскальзывает по шлему. Публика взрывается, скандируя "Hoc habet, hoc habet" ("Сейчас, сейчас он его сразит").

Фракиец соскакивает на землю, отбегает на несколько метров, и осада возобновляется. Мирмиллон кажется невозмутимым. Он знает, что уклонился от смертельного удара, на этот раз все обошлось, но следующая атака может стать роковой. Внезапно он делает выпад в сторону противника, напугав его, но теряет равновесие, отчего щит в его руках дрогнул. Фракиец понимает, что это тот момент, которого он ждал, и снова срывается с места, взбираясь по большому щиту неприятеля, уверенный, что в этот раз сможет нанести ему победный удар.

Но это была ловушка: мирмиллон лишь притворился, что совершил ошибку, чтобы заставить фракийца атаковать. В тот самый момент, как маленький гибкий гладиатор вот-вот напрыгнет на него, он неожиданно резко поднимает над собой щит, словно гаражные ворота. Этот маневр застал фракийца врасплох, он вдруг оказался верхом на щите противника, который крепко держит его обеими руками. Доля секунды — и фракиец летит на землю. Публика безумствует от неожиданного поворота схватки. Фракиец пытается подняться, но мирмиллон, удивительно проворно для своего веса, пригвождает его к земле острием меча. Судьи прерывают поединок. Все взоры устремляются на эдитора. Он же, в свою очередь, окидывает медленным взглядом публику. Что кричат люди, понять невозможно.

Вопреки тому, что мы привыкли считать, принцип волеизъявления посредством поднятого или опущенного большого пальца на самом деле не является повсеместно распространенным. Здесь, например, никто им не пользуется. Когда решается участь побежденного, люди выражают свое желание голосом, крича либо "mitte", то есть "отпусти", либо "iugula", что буквально означает "перережь горло"…

Эдитор выносит смертный приговор. Мирмиллон поворачивается к противнику. Фракиец с невероятным самообладанием обнажает шею и ждет… Нас поражает храбрость и профессионализм гладиаторов, которые даже перед лицом смерти не выказывают страха, словно лишиться жизни — это обычное дело… Мирмиллон подносит меч и решительным движением вонзает его.

Публика беснуется. Победитель снимает шлем, и тут же к нему подбегают юноши с пальмовой ветвью, символом победы, и двумя серебряными блюдами, полными золотых монет. На третьем подносе — еще подарки. С этими дарами, но главное, заслужив лучшую награду — жизнь, — гладиатор удаляется к выходу под восторженный гул голосов. Его блистательный, идеально рассчитанный маневр завоевал публику, она надолго запомнит этот бой. Гладиатор оборачивается, посылает толпе прощальный жест и исчезает под аркой главного входа. Именно сюда уходят победители.

А его противник, фракиец? Его бездыханное тело лежит в луже крови. К нему подходят служители в масках Харона и особых одеждах. Даже кожа их окрашена фиолетовой краской. Они крюком зацепляют тело и на цепях оттаскивают его прочь, к выходу, противоположному воротам победителей — к Porta libitinaria, воротам мертвых. Они носят имя Либитины, богини смерти и погребения.

Труп отнесут в особую комнату без острых углов (для удобства уборки), снимут с него доспехи и одежду. Если гладиатор еще жив, прикончит его один из "Харонов", нанеся удар стилетом.

Но на этом история не заканчивается. У некоторых забирают немного крови. Кровь гладиаторов высоко ценится. Считается, что она помогает против различных недугов, таких как эпилепсия, больным рекомендуется пить ее или натирать ею тело. Кроме того, принимая во внимание физическую мощь гладиаторов, их кровь считается тонизирующим средством и… "виагрой"! Множество людей обогащается на этой гнусной торговле. Наконец, тела бросают в общие могилы за чертой города.

До сих пор мы наблюдали представление с трибун. Но что же в действительности означает сражаться в красочном шлеме под крики толпы на арене Колизея? Попробуем почувствовать это, вообразив себя одним из оставшихся на арене гладиаторов: мирмиллоном, что сражается с опасным соперником, ретиарием. Их свел в поединке жребий (обычно ретиарию противостоит другой тип гладиатора — секутор).

В конечном итоге они следуют традиции. Ведь эта пара символически изображает рыбака с сетью, трезубцем и кинжалом и рыбу: название "мирмиллон" (mirmillo или murmillo) происходит от греческого mormýros (μορμυρος), что значит "рыба"[44], или от muraena, мурены, которая, как известно, прячется за камнями, готовая атаковать (и именно так ведет себя этот гладиатор, скрываясь за огромным щитом…).

Поскольку тактика ретиария заключается в том, чтобы постоянно перемещаться вокруг противника, стараясь накрыть его сетью, мирмиллону сражаться с ним непросто. Ему надо постоянно держать противника в поле зрения.

А ведь шлем у мирмиллона устроен так, что позволяет видеть только впереди себя, но не по сторонам. К тому же защитная решетка сужает обзор по вертикали и затрудняет дыхание. Это как железная маска, в которую заковывается лицо. Вообразите, как трудно вести бой: внутри не хватает воздуха, дыхание затруднено. И потом, жара: на солнце металл раскаляется, перегревая голову… Наконец, вес: шлем такой конструкции весит три с половиной килограмма. А шлем секутора — целых 4,3 килограмма! Как будто носишь на голове каменный валун.

Вокруг тебя гудит, волнуется пятидесяти-семидесятитысячная масса, через стенки шлема ее шум доходит глухим гулом. В ушах звенят команды судьи, стоны сражающихся рядом гладиаторов, когда их настигает оружие неприятеля. Одна из трудностей, которую предстоит преодолеть на арене новичку, — это именно эмоции. Чтобы вести бой в такой сложной и враждебной обстановке, требуется недюжинный самоконтроль.

Мы еще не касались душевного состояния гладиатора. Он знает, что на карту поставлена его жизнь. Довольно одной ошибки или одного неверного движения — и все кончено…

Но, несмотря на все это, Астианакт — так зовут мирмиллона — сохраняет невозмутимость. Он не теряет из виду противника, он наслышан об этом искусном и циничном ретиарии именем Календий. Он держит его по центру решетчатого "объектива" своего шлема с широкими полями. Ретиарий бегает перед ним из стороны в сторону, а он, как краб, загнанный в угол, вращается вокруг своей оси.

История, которую я рассказываю вам, не выдумана; имена тоже подлинные.

Ретиарий резко останавливается, группируется, словно собираясь сменить направление: на самом деле это трюк, он готовит бросок. Внезапно ретиарий разворачивается и молниеносным движением бросает сеть… В то же мгновение Астианакт чувствует, как что-то тяжелое падает на него, словно кто-то навалился сверху и давит к земле своим весом. Затем перед решеткой шлема появляется грубое плетение сети. Это особые сети, совсем не такие, как обычные рыболовные, они специально сделаны так, чтобы "придавливать" своим весом гладиатора, сковывая его движения. Сеть, подобно живому существу, сама стискивает тебя в смертельном объятии.

Сеть также тянет набок шлем, и Астианакту приходится совершать неимоверное усилие, чтобы прямо удерживать голову. Дышать становится все труднее, воздух как будто иссяк, словно кто-то резко отключил его подачу. Календий слышит грудной звук, почти хрип противника. Но он не торопится атаковать. По опыту он знает, что лучше подождать еще несколько секунд, пока противник, пытаясь освободиться, не запутается в сети еще сильнее или не оступится. Вот тогда и надо будет нанести удар. Астианакт чувствует себя в ловушке, и в этот момент в голове его проносятся слова наставника, бывшего гладиатора, как и он, мирмиллона: "Опустись на колени и приподними щит, тогда трезубцу ретиария труднее будет добраться до тебя". Он так и поступает, но это нелегко: сеть тянет в обратную сторону.

Первый раз трезубец ретиария летит высоко: он метил между плечом и шеей, зная, что мирмиллон из-за тяжести сети поневоле немного опускает щит. Астианакт внезапно чувствует жжение в плече: острый трезубец как молния скользнул между ячейками сети и оцарапал его. Рекомендованная учителем "низкая" позиция его спасла. Железная маника на руке тоже смягчила удар. Судьи не считают ранение достаточно глубоким, чтобы остановить поединок, хотя кровь начинает сочиться из-под металлических пластин маники.

Толпа видит алый цвет и заводится. Но эти двое не слышат криков, они слишком увлечены схваткой. Ретиарий возобновил маневры вокруг мирмиллона, стараясь сбить его с толку. Астианакт продолжает держать его в поле зрения. Он знает, что выдержал первую атаку, но сколько еще он сможет выстоять, опутанный по рукам и ногам тяжелой сетью?

Ретиарий прибегает еще к одной коварной уловке, пользуясь вынужденной медлительностью противника. Он притворится, что наносит удар сверху, чтобы заставить мирмиллона приподнять щит, а затем направит трезубец вниз, чтобы проткнуть не защищенную поножами ногу. Итак, ретиарий делает выпад, мирмиллон, как и предполагалось, смещает щит, оставшись без защиты с одного боку. Ретиарий моментально возвращает трезубец, чтобы ударить снизу. Мирмиллон разгадывает его маневр и разворачивается боком, что отнюдь не просто сделать в пригнутом набок шлеме. Но попытка ему удалась, трезубец пролетает мимо! И к тому же случается непредвиденное. Астианакт догадывается: что-то не так! Ретиарий продолжает двигать вперед-назад трезубцем. На мгновение мирмиллона посещает, страх, что он ранен, но не почувствовал боли из-за напряжения, а ретиарий меж тем кромсает его тело острыми зубьями.

Но это не так. Астианакт чувствует, как сеть натянулась во все стороны, и понимает: ища "идеального удара", ретиарий увлекся, и трезубец запутался в ячеях сети. Он стал жертвой своего собственного оружия и теперь безуспешно пытается высвободить трезубец. Но зубья застряли не на шутку, и чем больше он усердствует, тем хуже… Рыбак попал в собственные сети. Астианакт понимает, что это, возможно, его единственный шанс на спасение. Он резко отступает назад на три-четыре шага, увлекая за собою ретиария, который в пылу схватки думает лишь о том, как освободить свой длинный трезубец. Потом Астианакт наполняет воздухом грудь и со всей силы бросается на противника. Как только его щит касается тела Календия, Астианакт бьет мечом. Он действует по наитию, рассчитав положение противника по силе толчка, который получил щит. Годы тренировок дают о себе знать. Меч как серебристый коготь показывается из-под сети. Толпа замечает короткую серебристую вспышку — и больше ничего. Следующее, что увидят зрители с трибун, — это простертый на земле ретиарий, с изумленным взглядом, как получивший нокаут боец. Он опирается на руки и пытается подняться, но не может. На правом бедре с внутренней стороны глубокая рана, из которой обильно течет кровь, ее цвет уже не ярко-красный, а темно-багровый. По арене растекается большое пятно.

Астианакт готов нанести следующий удар, от возбуждения даже не чувствуется на плечах тяжесть пудовой сети. Его мускулами движет инстинкт самосохранения, а не рассудок. Гладиатор едва расслышал крик судьи, приказывающего ему прервать атаку. Тяжело дыша, он останавливается. Зрители видят, как он мотает головой из стороны в сторону, словно стараясь "ухватить" весь воздух вокруг себя. Когда дыхание становится ровным, он переводит взгляд на поверженного неприятеля — тот смотрит ему прямо в глаза. Все тот же предательский взгляд, который Астианакт не забудет до конца жизни, но теперь в этих глазах читается что-то еще: просьба, настойчивая как приказ. Календий протягивает ему кинжал. Возможно, в отчаянной попытке вымолить пощаду. Но принять решение не во власти Астианакта. И не во власти судей, которые, подняв ладонь большим пальцем кверху, испрашивают вердикт у эдитора. На сей раз его решение — "смерть". Астианакт подходит. Только теперь Календий понимает, что все кончено, и обнажает шею. Легкий ветерок шевелит его волосы, словно желая напоследок приласкать его. Затем вспышка боли — и полная тьма…

Этот эпизод в подробностях изображает мозаика, найденная на Аппиевой дороге и ныне хранящаяся в Национальном археологическом музее в Мадриде.

Всегда ли так заканчивались поединки? На самом деле смерть на арене гладиаторы находили не так уж часто. По разным причинам: прежде всего потому, что подготовка бойца занимала много времени, и потерять его в первых же боях означало потратить впустую годы работы. Кроме того, гладиаторы стоили немалых денег: как ланисту, который их выучил, так и организатору игр, который в случае смертельного исхода должен был уплатить за гладиатора по повышенной ставке. Отсюда понятно, что обратить большой палец к земле было для организатора игр отнюдь не безболезненным решением…

…Затем он делает внезапный прыжок вперед, забирается вверх по "стенке" щита мирмиллона и пытается поразить его секущим ударом в шею. Мирмиллон наклоняет голову, и сика с резким металлическим скрежетом соскальзывает по шлему. Публика взрывается, скандируя "Hoc habet, hoc habet" ("Сейчас, сейчас он его сразит")

Кроме того, не следует забывать о поклонниках популярных бойцов и о тех, кто принимал на них ставки, — фавориты поневоле "должны были" оставаться в живых… Одним словом, особенно в описываемую эпоху часты были поединки, заканчивавшиеся missio, то есть помилованием побежденного. А бои sine missione, то есть до последней капли крови, были относительно редки.

Примечания:

4

В современном итальянском глагол oscillare означает "качаться, колебаться". Отсюда же происходит слово "осциллограф". (Прим. ред.)

40

Хлеба и зрелищ (лат). (Прим. пер.)

41

На расписных тележках бродячих торговцев с Сицилии присутствовали сцены исторических и мифологических сражений. (Прим. пер.)

42

Добей! (лат.)(Прим. пер.)

43

Берсальеры, альпийские стрелки — особые части итальянской армии. Берсальеры носят на касках пучки перьев глухаря, альпийские стрелки — черные петушиные или орлиные перья. (Прим. пер.)

44

Точнее, вид рыбы.(Прим. пер.)