15:00. Идем в Колизей

Начало второй половины дня. Многие римляне считают, что это лучшее время для похода в Колизей. В самом деле, после утренней травли и публичных казней в обеденный час приходит черед самых популярных спектаклей в "программе" — munera, гладиаторских поединков.

Трудно описать ощущения, которые испытываешь, оказываясь перед внушительным силуэтом Колизея. Сегодня туристы и обитатели Рима привычны к его "руинным" очертаниям. Но в действительности речь идет о развалинах, обломках, "урезанной" версии того, чем он был когда-то: снаружи не хватает почти половины внешнего кольца, а внутри остались только кирпичные ребра. Нам не дано лицезреть его трибуны из белоснежного травертина, арену, статуи между арками, последний ряд галерки на самом верху. Не говоря уже об атмосфере, создаваемой знаменами, пестротой толпы, зрительскими криками… Сегодня мы взираем лишь на скелет этого громадного амфитеатра. И все же каждый год почти четыре миллиона туристов приезжают посмотреть на него и входят внутрь, возможно жертвуя другими памятниками и музеями: это место продолжает окружать ореол мрачной славы. Но как выглядел Колизей в то время? Попробуем разобраться.

Дорогу нам объяснил булочник. "Пойдете по взвозу Пуллия. После перекрестка продолжайте путь по Урбию (Clivus Orbius), а как будет попина на углу, поворачивайте налево на улицу Сапожников — она приведет вас прямиком к Колизею. Мимо не пройдете…" Весь белый от муки, он обтер руки влажной тряпкой и вернулся в лавку печь свои хлеба…

Указания были верными. Мы вышли на улицу Сапожников (Vicus Sandaliarius) — узкий переулок, стиснутый между двумя рядами высоких зданий. После яркого света царящая здесь густая тень затрудняет обзор, но открывающееся впереди зрелище ошеломляет. В конце этого городского "каньона" в подчеркнутом контрасте с темными зданиями сияет позолотой в солнечных лучах монументальное сооружение.

По мере того как мы приближаемся, черные стены зданий по бокам расступаются, словно раздвигается театральный занавес. Сияющее сооружение оказывается украшающей площадь громадной статуей: это статуя Нерона из позолоченной бронзы, Colossus Neronis. За нею горой высится Колизей. Естественно, в разрезе "каньона" мы видим лишь его кусок, но и это нечто неописуемое. Он как будто сливается с горизонтом, вознесшись выше всех близлежащих зданий.

Мы оставляем позади улицу Сапожников и замираем в потрясении. Колизей прямо перед нами, снежно-белый, с темными дугами арок, Украшенный большими щитами и колышущимися на ветру цветными лентами. Венчает его корона" из частокола длинных шестов.

Вид Колизея сильно отличается от знакомого нам. В своем первозданном виде он кажется гораздо выше, сильнее вытянут по вертикальной оси.

Удивительны статуи, помещенные во всех пролетах арок. Это скульптурные изображения божеств, героев, легендарных или исторических персонажей римской истории, встречаются даже орлы… Все они расписаны красками и кажутся стражами на посту. Оттого возникает ощущение, будто перед тобой крепость или храм, но уж никак не место для зрелищ.

Прохожие, кажется, не замечают здания, привыкнув к его виду. Между тем его появление — факт в римской истории совсем недавний. На дворе 115 год нашей эры, момент наибольшей экспансии Рима, однако Колизей стоит здесь всего каких-нибудь тридцать пять лет… Юлий Цезарь не видел его, не видели его и Август, Тиберий, Клавдий, Нерон… Воздвигнуть амфитеатр пожелал император Веспасиан. И знаете, где он его построил? На территории знаменитого "Золотого дома" (Domus Aurea), императорской резиденции, отстроенной Нероном в центре города.

После опустошительного пожара Нерон отвел громадную территорию под свою частную резиденцию — своеобразное "загородное поместье" в сердце Рима… Здесь располагались различные постройки, сады, леса с ланями и даже огромный пруд с лебедями. Решив вернуть территорию городу после смерти Нерона, Веспасиан поступил гениальным и символическим образом: он велел осушить пруд и использовать его дно для фундамента Колизея, самого большого в истории амфитеатра, созданного для римского народа.

Единственное зримое напоминание о вилле Нерона в Траянову эпоху — это огромная статуя из позолоченной бронзы. Сейчас мы находимся прямо у ее подножия. Это мужская фигура атлетического сложения, обнаженная, как и подобает героям. Некогда она имела лик Нерона, но после его смерти она перенесла серьезную "пластическую операцию", и теперь ее лицо обрело черты бога солнца Гелиоса в короне из солнечных лучей.

То, что мы видим, — творение греческого скульптора Зенодора. И какое творение!

Ростом статуя больше тридцати метров, то есть выше десятиэтажного здания… Римляне ее знали как "Колосс Нерона". Забавно думать, что своим названием Колизей обязан именно этому исполину, стоявшему рядом с амфитеатром. Это обиходное название закрепилось за ним взамен официального, может быть, чересчур сухого — амфитеатр Флавия. Впрочем, слово Colosseum впервые встречается на письме только в Средние века…

Добрая часть окружающих нас зданий имеет отношение к Колизею: это служебные помещения — в дополнение к тем, которые находятся внутри самого амфитеатра. Тут и склад оружия гладиаторов, и склад реквизита, и даже настоящие инструментальные цеха. Вероятно, здесь есть и небольшие зверинцы для временного содержания животных, и подобие больницы, где оказывают помощь раненым. Затем имеется частично сохранившаяся до нашего времени гладиаторская "казарма" со множеством комнатушек и небольшой ареной для тренировок — так называемая Ludus Magnus, крупнейшая римская школа гладиаторов, соединенная с Колизеем подземным коридором. В общем, можно говорить о целом "служебном квартале" вокруг амфитеатра.

С трибун Колизея волной поднимается мощный гул голосов, заставляющий встрепенуться и подняться в воздух стаю голубей, сидевших на верхней кромке здания. На арене произошло нечто, что вызвало у зрителей всплеск эмоций… Давайте и мы направимся в сторону амфитеатра. Идешь к нему — как будто приближаешься к выросшему посреди равнины леднику. Он весь облицован белоснежным травертином.

Теперь Колизей возвышается перед нами на свою почти пятидесятиметровую высоту. Он составлен из четырех ярусов. В трех первых ярусах устроены восемьдесят огромных арок с украшающими их статуями высотой больше человеческого роста. На отделку ушло добрых сто тысяч кубометров травертина, привезенного из карьера Альбулы близ Тиволи (что довольно далеко отстоит от Рима) по дороге шириною шесть метров, специально построенной по такому случаю.

Колизей, как известно, стоит уже два тысячелетия, при этом он был построен меньше чем за десять лет! Как это удалось? С помощью хитрости: инженеры Веспасиана воспроизвели бесконечное число раз то, что очень хорошо умели делать, — арку. Словно взяли и поставили один на другой несколько акведуков… При таком раскладе происходит равномерное распределение нагрузки.

Одним словом, если пирамиды "полные" (состоят из каменных блоков), то Колизей "пустой", а его скелет составлен из хитроумного сопряжения арок. Проект был так гениально задуман и реализован, что конструкция до сих пор стоит, несмотря на расхищения, повреждения в эпоху Средневековья и землетрясения…

Подойдя поближе, мы замечаем один из трюков, к которым прибегли римские архитекторы. Дело в том, что травертин, будучи пористой и насыщенной пустотами породой, не годится для проработки мелких деталей. Поэтому архитекторы нарочно "оставляют незавершенными" памятники из травертина: например, колонны Колизея лишь едва "намечены" и создают впечатление "нон финито"[38]. Поэтому, чтобы порадовать глаз, зданием надо любоваться издалека, поражаясь циклопическим размерам памятников. В каком-то смысле большие объемы за счет качества… Это верно в отношении Колизея, да и других крупных памятников — театра Марцелла и так далее.

Ускорим шаг. В ушах стоит постоянный шум толпы, подобный звуку прибоя, когда приближаешься к пляжу. Словно внутри амфитеатра гуляют волны и разбиваются о его стены. Кажется, что Колизей — одушевленное существо, в котором пульсирует живая сила. Он как будто сам кричит, призывая нас. Мы шагаем как под гипнозом. Чем ближе мы, тем больше заслоняет небо его громада.

Внезапно набегают густые облака, разом погасив блистание мрамора. И вот Колизей являет нам свой мрачный лик. Снизу он смотрится словно поднимающаяся к небу Вавилонская башня, гудящая изнутри голосами присутствующих при чужой смерти людей. Нет на земле другого подобного места.

За билет платить не надо, вход бесплатный, только нужно иметь своего рода "пригласительный", без которого сюда не войти. Это костяная табличка, на которой вырезан номер места на трибуне, а также сектор и "ворота", через которые следует входить: в самом деле, над каждой открывающейся вовне аркой изображен номер от I до LXXVI (1-76). На нашем номерке указано LV (55). Служитель проверяет номерок и пропускает нас.

Мы оказываемся в широком сводчатом коридоре. Освещается он естественным светом, попадающим сквозь проемы внешних арок. Своды украшены цветной лепниной — красивейший калейдоскоп цветов, человеческих и мифологических фигур, геометрических орнаментов и архитектурных мотивов… Кажется, что находишься в императорском дворце, а не в общественном заведении. Слышны крики, смех, словесные перепалки. Вокруг множество людей. То и дело мимо проходят зрители, а продавцы торгуют подушками для трибун и разнообразной снедью — лепешками, оливками, персиками, сливами, черешней, орешками с местных пиний (чья скорлупа в большом количестве была найдена археологами в канализации) и так далее.

Встречаются и персонажи другого рода, характерные для "фауны" Колизея и имеющие вполне современный род занятий: букмекеры. Эти люди кучкуются по углам, кто-то поднимает руку, показывая цифру, кто-то что-то выкрикивает, кто-то знаком показывает, что цифра слишком высока, кто-то бегом спускается сюда по лестнице, чтобы сделать ставку на победителя в ближайшем гладиаторском поединке…

Не следует недооценивать это явление: ставки на бои — один из столпов этого "спектакля". Как у нас это непременная составляющая бокса, лошадиных скачек, да теперь и вообще всех видов спорта. Есть чемпионы, есть претенденты на их место, как бывают, наверное, и "подстроенные" поединки.

Между двумя пилястрами мы замечаем лестничный марш, по которому поднимаются люди. Это наш сектор. Последуем за остальными. Конструкции Колизея поистине впечатляют, находясь внутри, понимаешь, что публика может быстро покинуть амфитеатр благодаря продуманной системе лестничных маршей и коридоров. Вместе с нами поднимаются только мужчины — вход в этот сектор женщинам запрещен.

В конце последнего пролета лестницы мы видим небо: очевидно, там выход на трибуны.

Название этим выходам было дано особенное, дающее представление о пропускаемом ими потоке людей: vomitoria ("извергалище")…

Мы почти пришли, это похоже на выезд из туннеля, шум толпы становится все сильнее и сильнее…

Внезапно нас выносит наружу, на трибуны. От открывающегося вида перехватывает дыхание. Перед нами — необъятная рукотворная воронка. Она запружена людьми, кричащими, орущими, беснующимися. Их тут около пятидесяти — семидесяти тысяч. Кажется, что они рассыпаны по трибунам пестрым живым конфетти. Единственная ассоциация, которую вызывает это место, — круги Ада, описанные Данте.

Отец с сыном, идущие позади нас, не дают нам застывать на месте слишком надолго. Мы двигаемся дальше и по выбитому на травертине номеру находим свое место.

В данный момент на арене проходит последняя на сегодня публичная казнь. Человек бежит, преследуемый медведем. Он был привязан к столбу, но сумел высвободиться. Этот непредвиденный поворот событий весьма оживил публику. Человек мечется зигзагами, затем берет разбег и устремляется к сетке, идущей по сторонам арены ограды. Медведь почти настигает его, но тому удается запрыгнуть на ограду, вызвав у зрителей шквал эмоций. Отчаяние придает ему сил. Бедняга лезет вверх по сетке, срывается, вновь цепляется… Вот он забрался до верха, удастся ли ему вылезти наружу?

Над сеткой идет некое белое крепление, напоминающее по форме изящный поручень. Но именно там, в шаге от спасения, человек вдруг замешкался. Несколько раз он попытался ухватиться за эту "сосиску", но всякий раз его отбрасывает назад. В чем тут дело? Присмотревшись, мы замечаем, что "сосиска" — это вращающийся костяной валик. Прокручиваясь, он не позволяет человеку как следует удержаться. Валик поставлен здесь нарочно, чтобы помешать бегству животных и осужденных, это часть системы безопасности. Человек отчаянно повторяет попытки, но втуне. Однако медведь, даже поднявшись на задние лапы, не может до него дотянуться. Публика смеется. Ситуация кажется тупиковой: человек ухватился за сетку и за один из слоновьих бивней, что поднимаются вверх над опорными столбами, и не шевелится. Но вдруг дергается и кренится на бок, потом еще и еще. В бок ему вонзились две стрелы. Их пустили лучники из стражи, стоящие каждый в своей нише. Выстрелы меткие, точно рассчитанные, стрелы пробили осужденному легкое. Он разнимает пальцы, одна рука безжизненно повисает. Теперь он держится только на одной руке. Третья стрела сбрасывает его обратно на арену под улюлюканье толпы. Медведь тут же бросается на него и одним ударом лапы лишает жизни… Толпа ликует.

Ликует и наш сосед: обернувшись, он объясняет нам, пропустившим начало, что это был убийца, он прикончил лавочника за каких-то пятнадцать сестерциев. Стоимость туники…

На сегодня с исполнением смертных приговоров покончено. Медведя уводят в направлении одной из небольших боковых дверок. Служители приводят в порядок заляпанную пятнами крови арену. С некоторым отвращением мы замечаем, как прямо под нами собирают останки разодранной львом женщины. На тележку сваливают ее тело, которое оседает неуклюжим тюком; в паре метров подбирают руку, чуть поодаль — наполовину обглоданную ногу… Еще один служитель отходит подальше, чтобы что-то подобрать, и возвращается к тележке. У него в руках нечто, похожее на сумку. Нет, он держит за волосы женскую голову… Размахнувшись, он швыряет голову в тележку. На мгновение ее светлые волосы колыхнулись в воздухе, в последний раз. Наш сосед передернул плечами…

Слова Григория Богослова, жившего в IV веке нашей эры, передают атмосферу этих зрелищ, где в буквальном смысле исчезает всякое представление о человечности. Тут всеми завладевает исступление, некое садистское удовольствие, которое само себя подпитывает, хотя публика в целом состоит из нормальных людей. Место, ситуация (публичная казнь), кажется, объясняют отсутствие каких бы то ни было моральных запретов, которые в обычной жизни большинство присутствующих соблюдает.

Григорий Богослов рассказывает, что, если человек спасается от зубов зверей, зрители протестуют, словно чувствуя себя обманутыми и напрасно тратящими время, "…но, когда клыки вонзаются в него, когда он кричит и отбивается, в их глазах нет никакой жалости, и они с ликованием хлопают в ладоши, когда видят, как хлещет кровь".

Теперь на арену вышли акробаты, показывающие развлекательные номера. Но на них мало кто обращает внимание. Сейчас время перерыва, и действительно, многие поднимаются, заводят беседу, кто-то идет выпить воды из фонтанчиков, которые есть на каждом этаже Колизея, кто-то спускается по vomitoria в уборные на нижнем этаже.

Воспользуемся паузой, чтобы рассмотреть "с технической точки зрения" Колизей — постройку, изначально задуманную исключительно для зрелищ.

Примечания:

3

Лупанрий — публичный дом. (Прим. пер.)

38

"Незавершенное", искусствоведческий термин.(Прим. ред.)