Издание осуществлено при поддержке Московского Регионального Отделения Всероссийского Азербайджанского Конгресса (ВАК)

«Мое дело сказать правду, а не заставлять верить в нее».

(Жан Жак Руссо (1712–1778))

Летом 1877 года, когда жаркое дыхание Русско-турецкой войны ощущалось на всей территории многонациональной Российской Империи, мир облетела весть об ошеломляющем героизме осажденных в крепости Баязет. Небольшой российский гарнизон в цитадели Баязет, лишенный воды и пищи, вынужденный питаться дохлятиной и пить собственную мочу, изнуренный неимоверной жарой и повседневным штурмом, достойно выдержал натиск многотысячного войска турок. После 23-х дней жестокой осады отважный гарнизон был с боем освобожден российскими войсками. Этот очень выигрышный сюжет из жизни победоносной Российской Армии мог бы послужить темой для многочисленных очерков и даже книг. Лучшей пропаганды силы духа российских воинов, их самоотверженности и преданности Царю и Отечеству не придумать. Между тем, оказалось, что цитадель, не выдержав суровых условий осады, вынуждена была выбросить белый флаг капитуляции. Предвкушая захват крепости, к ее воротам устремились толпы вооруженных турок.

Белый флаг, правда, вскоре был сорван, и цитадель с новой силой начала обороняться. Но факт попытки капитулировать все же был. И этот факт — еще не та ложка дегтя в большой бочке меда, которой можно пренебречь. Русские власти усмотрели в происшедшем еще одну крамолу. Белый флаг был поднят по приказанию начальника гарнизона — офицера православного вероисповедания, а сорван тоже по приказанию офицера, но уже мусульманина. Была в этой эпопее усмотрена еще одна нежелательная деталь: после эдакого позорного факта полковник Исмаил-хан Нахичеванский, по своей инициативе и как старший по чину, возглавил оборону Баязета и до последнего дня был душой этой легендарной эпопеи.

После освобождения Баязета переполненные чувством гордости за своих воинов, российские власти порешили вознаградить всех отважных, а Исмаил-хана, наградить по-царски. Решено также напрочь изъять из всех официальных документов факт капитуляции, а бессменным руководителем прославленной обороны сделать офицера православной веры. Им оказался комендант цитадели капитан Штоквич.

А что мусульманин полковник Исмаил-хан? Этот офицер долгие годы считался заслуженным участником обороны Баязета, но не более. Российские власти при жизни Исмаил-хана так и не заявили обществу что капитуляция цитадели Баязет все же была, и именно Исмаил-хан Нахичеванский спас Россию от позора капитуляции.

Нашим современникам, быть может, и не понять, почему отдано предпочтение православному офицеру. Ведь все офицеры, независимо от вероисповедания, служили на верность Государю Императору. Так-то оно так Но гнойничок ксенофобии на теле императорской России все-таки присутствовал, и властям поэтому захотелось в войне с мусульманской страной прославить веру православную. Историческая истина задвигалась ширмой лжи. Политика оказалась сильнее правды.

Поскольку руководителем этой легендарной обороны был сотворен капитан Федор Эдуардович Штоквич, а не полковник Исмаил-хан Нахичеванский, то все общественные почести следовало воздать православному офицеру и даже его семье. Долгие годы офицеру Штоквичу доставались незаслуженные лавры руководителя обороны Баязета.

В книге Читатель увидит, что героизм осажденных не являлся следствием военных действий, а был вынужденным, приобретенным в результате безответственности командиров. В бедствиях обороняющихся «герой» капитан Штоквич был повинен в особой степени, но и эта «деталь» в официальной России умышленно затенялась, чтобы не портить образ Штоквича.

Сразу же после освобождения Баязета командование Кавказской Армией поручило генералу К. К. Гейнсу провести расследование причин осады, всего происходившего в крепости во время 23-дневного «сидения» и разобраться в попытке сдачи цитадели туркам В расследовании подтверждено все, что действительно происходило в цитадели. Позднее, К. К. Гейнс опубликовал обширные материалы по «баязетскому сидению» с обилием свидетельств самих участников осады, включая и правду об Исмаил-хане Нахичеванском, он указал на несправедливость восхваления капитана Штоквича. (Славное Баязетское сидение. «Русская Старина», 1885, № 1,2,3):

Благодаря усилиям военного журналиста Максуда Алиханова 12 апреля 1895 года газета «Кавказ» опубликовала воспоминания Исмаил-хана с новыми деталями правды об обороне Баязета. Но и после этих мемуарных, достаточно авторитетных, публикаций власти оставались при своем мнении.

Уже когда работа над настоящей книгой близилась к завершению, мы натолкнулись почти случайно на материалы судебного процесса над турецким бригадным генералом Фаик-пашой, который был отдан под трибунал за, как утверждается, «дурные действия и ошибки», которые привели к длительному противостоянию цитадели и ее освобождению русскими войсками. Таким образом, новые и неопровержимые факты заставили изменить расстановку акцентов. Из материалов судебного расследования следовало, что, не будь грубейших нарушений со стороны турецких военачальников, малочисленный и не подготовленный к осаде гарнизон Баязета, наверняка, был бы уничтожен или же сложил оружие.

Прошло почти 85 лет! Советскому обществу был предложен роман В. С. Пикуля «Баязет», в котором исторические страницы Баязетской трагедии, по следам официальной фальши прошлых времен, подверглись фундаментальной исторической ревизии уже с учетом пропаганды порочности государственного строя Императорской России. В романе выбросивший калькуляционный флаг офицер пребывал в буйстве алкоголизма, а мусульмане изображены трусами, лгунами и искавшими случая изменить России в пользу турок Национально-патриотический накал, хотя и без особых акцентов на вероисповедание, все равно у Пикуля торжествовал.

Казалось бы в демократической России не должно быть места историческим фальсификациям. В сильно перекроенных отдельных страницах российской истории следовало бы восстановить истин}'. Мы вправе знать правду о своем прошлом, пусть даже горькую. Но, оказывается, пора исторической достоверности еще не пришла. Пока происходит как в «Мертвых душах» Н. В. Гоголя: Чичиковы уже пришли, но время для них еще не наступило.

Осенью 2003 года по телевидению была показана премьера 12-серийного фильма «Баязет», поставленного по роману В. С. Пикуля. Фильм хорошо сделан, блестяще сыгран, насыщен великолепными массовыми батальными съемками. Представительный его коллектив продемонстрировал способность создавать яркие и монументальные исторические полотна, но беда-то в том, что для фильма выбран не достоверный исторический сюжет.

Не хотелось бы огорчать талантливых создателей фильма «Баязет», но, к огромному сожалению, с голубого экрана потекла мутная река исторической фальши и небылиц.

У В. С. Пикуля в разное время были многотысячные тиражи, но в последние годы интерес к его творениям почти иссяк, и роман «Баязет», уже сыгравший свою роль, вместе с перекроенной историей тихо ушел в прошлое. Завораживая зрителя, постановщики фильма заодно возродили и роман. У современного телефильма — многомиллионная аудитория. Получается, что обществу с помощью более мощных средств «мозговой атаки» навязывается захватывающее душу плавание в безбрежном океане уже забытой лжи. Возрождение исторических небылиц для нынешних поколений, да еще в наше неспокойное время, когда Кавказ не может до сих пор залечить раны войны в Чечне, вряд ли будет служить укреплению нравственности и стабилизации российского многонационального общества. Современной России как эликсир для оздоровления тела необходима правдивая историческая быль, и российское телевидение, как нам представляется, может и обязано быть проводником правды о прошлом нашего Отечества.

Выступления «Независимого Военного Обозрения» (еженедельное приложение к «Независимой Газете» № 42 и № 43 за 2003 год) и газеты «Северный Кавказ» (№ № 47,50, 51–52 за 2003 год и № 6 за 2004 год) в защиту правды об обороне Баязета и ее главного героя вызвали активную реакцию общественного мнения в стране и за рубежом (телефонные звонки и письма в редакции, множество выступлений на форуме Интернет-сайта «НГ»). Абсолютное большинство мнений высказалось в поддержку нашей позиции. Отозвались и зрители с противоположными суждениями. Сердечное спасибо всем!

Заранее хотели бы уведомить создателей фильма «Баязет» и Читателей, что книга наша никоим образом не призвана полемизировать с романом и с фильмом «Баязет» и, тем более, не нацелена опорочить телесериал одноименного названия.

Наше повествование охватывает период, начиная с далекого июня 1878 года, когда маленький эпизод российской истории начал окутываться покровом фальши. Воссоздавая реальную действительность для нашего малочисленного Читателя, защищая от извращений далекую быль с ее реальными образами, никак не уйти от упоминания многочисленных фактов искажения истины. В этой связи уделено некоторое внимание роману В. С. Пикуля и фильму «Баязет», а в отдельных случаях приходится к ним также обращаться.

Маломощный потенциал малотиражной исторической книги мало влияет на духовные вкусы и потребности народов России. Телевидение полноправно царствует в мире коммуникаций. И все равно, информационный ресурс страны и мира, в лице национальных библиотек и крупных научных центров, пополнится еще одним произведением печати, в, котором воскрешается правда о событиях почти 130 — летней давности.

Ничто так не воспитывает народную нравственность, как знание своей истории. Сознание этого и привело нас к мысли выпустить документальную повесть «Оборона Баязета: правда и ложь».

А теперь наступила пора сказать теплые слова моим незримым соавторам, кто протягивал руку при подготовке книги.

Используя счастливую возможность, хочу выразить глубокую сердечную признательность Чрезвычайному и Полномочному Послу Азербайджанской Республики в Российской Федерации академику Р. Г. Ризаеву за любовь к истории и внимание к нашему скромному труду.

Еженедельник «Независимое Военное Обозрение» (В. А. Мясников), а затем и региональная газета «Северный Кавказ» (А. М. Казиханов и М. А. Абдулхабиров) первыми поведали широкой общественности правду о героическом «баязетском сидении». Низкий поклон им за высоконравственную позицию.

Искренне благодарю А. Б. Джангирова, бескорыстно и по доброй воле взявшего на себя обязанности редактора книги.

А теперь, в добрый путь, дорогой Читатель.

«Первая задача истории — воздержаться от лжи, вторая — не утаивать правды, третья не давать никакого повода заподозрить себя в пристрастии иди в предвзятой враждебности».

(Марк Тулий Цицерон (106–45 до н. э.))

В сентябре-октябре 2003 года вся Москва была увешана красочными рекламными щитами, анонсирующими предстоящую на телеканале «Россия» демонстрацию многосерийного телевизионного фильма «Баязет» о событиях Русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Ожидалось, что на экране мы увидим что-то необычайно грандиозное, величественное, имеющее историческую значимость для всей России.

Сценарий фильма создавался по одноименному роману «Баязет», и своим рождением картина услужливо открывала путь к переизданию творения Валентина Савича Пикуля, В издательство «Вече», где роман В. С. Пикуля пролеживал до этого целых три года, быстро сообразили, что настало благоприятное время для его переиздания перед телевизионной премьерой.

Роман «Баязет» был написан в советские времена по социальному заказу. Автор первого своего романа был тогда в возрасте Христа. В советские времена таких начинающих романистов достаточно редко допускали к писанию исторических полотен. Валентина Пикуля допустили. Любое, тем более красочное извращение истории Императорской России, если оно способствует победному шествию Страны Советов и дискредитации царской власти, тогда поощрялось. В противном случае издать в 1961 году столь объемистый роман еще малоизвестному писателю было бы просто немыслимо.

Валентину Пикулю не надо было изощряться. Неоспоримый писательский дар оказался потребным обществу, которое строило в отдельно взятой стране свой новый мир со своим видением истории. Поэтому необыкновенная страсть автора к историческим домыслам и небылицам отвечала целям самой политической доктрины СССР. «Баязет» был издан и разошелся под громкие аплодисменты. В советские времена роман неоднократно переиздавался и хорошо расходился. Молодежью, которая априори доверяла небылицам, фантазия автора принималась за действительность, Читатель может нас прервать: дескать, разве не может иметь романист право на фантазию? Может, но в отношении созданных им образов, а не реальных исторических персонажей.

На самом деле, романист Пикуль был опытным документалистом-самородком. Он располагал всеми необходимыми историческими документами, пользовался услугами архивов, имел в своем доме в Риге представительную историческую коллекцию. Держа в руках достоверное описание исторического события, он с удивительной ловкостью и присущим ему талантом создания интриги на фальшивой основе незаметно уходил от истины и убедительно уводил от нее читателя. Думаю, что живи теперь и имея покровителей, талантливый Валентин Савич, несомненно, обогатил бы историю новыми историческими произведениями. Тогда он находился под прессом социального политического заказа и потому-то и изобретал свою, «пикулевскую», закваску для фальши — той самой, которая с ювелирным искусством выполняла социальную функцию «кройки истории» и одновременно собирала миллионные заказы на книги.

Народная мудрость напоминает, что об ушедших или ничего не говорят или говорят только хорошее. Писатель Пикуль был талантом от Бога, его же искажения в исторических произведениях пусть останутся на совести заказчиков.

А теперь обратимся к самому фильму «Баязет».

В двух новых книжных изданиях романа «Баязет» содержалась реклама телевизионной версии романа: редчайший случай, чтобы книга рекламировала фильм. Телеканал «Россия» как бы сотворил сплав книжного произведения с телевизионным. Автор этих строк ничего не видит дурного в том, что роман «Баязет» взят за основу фильма. Канва этого романа — прекрасная основа для добротной исторической киноленты. Однако в любом случае совесть ее создателей не освобождается от собственного взгляда в прошлое.

Познакомимся с рекламой, опубликованной телеканалом «Россия» в последних двух изданиях романа.

«В 2003 году исполнилось 125 лет со дня победы России в последней русско-турецкой войне 1877–1878 годов. Про грандиозные потери русской армии не только от сражений, но болезней, голода и холода вспоминать как-то не принято. Про оборону крепости Баязет и развернувшееся там одно из самых кровопролитных сражений вообще мало кто знает. Разве только те, кто читал увлекательный роман Валентина Пикуля «Баязет», написанный еще в 1961 году.

Телеканал «Россия» решил экранизировать это произведение в одноименном 12-серийном фильме, который был представлен зрителям в конце 2003 года и вызвал живой интерес. Съемки телесериала провела компания «Президент-фильм» по заказу Телеканала «Россия». Генеральным продюсером проекта выступил Владилен Арсеньев, исполнительным продюсером — Антон Малышев. По сценарию, написанному Эдуардом Володарским при участии Владилена Арсеньева, телефильм сняли режиссеры Андрей Черных и Николай Стамбула.

«Раньше, помнится, у таких фильмов были военные и исторические консультанты. Теперь же за качество и историческую достоверность никто не отвечает. Рынок, однако…»

(^{(Из форума на Интернет-сайте «Независимой газеты — 28.11.2003)})

На первый план в сериале выходит не столкновение двух миров — христианского и мусульманского, а тяготы войны, героизм и мужество, которые люди проявили в ее ходе. Съемочная группа столкнулась с серьезными проблемами уже при выборе места съемки. Как рассказал Владилен Арсеньев, место пришлось выбирать очень долго. Настоящая крепость Баязет находится на территории Турции, но снимать там, учитывая суть повествования, было невозможно. Рассматривался вариант съемок на территории Болгарии, но аренда крепости оказалась слишком дорогой, к тому же древние болгарские крепости сегодня слишком осовременены. В итоге остановились на Сирии, древней крепости Крак де Шевалье.

«Меня больше поразило в фильме то, что русские солдаты второй половины 19 века были одеты в сапоги, которые я, собственной персоной, носил еще пару лет назад, будучи курсантом века 21-го. Это, конечно, очередной «ляп» создателей фильма, но выглядит очень калоритно. Ну и возвращаясь к роману, нисколько не умаляя писательский талант В. Пикуля, хочется привести слова историка и литературоведа Я. Гордина о том, что произведения Валентина Пикуля скорее являются историческими анекдотами, чем историческими романами…»

(^{(Из форума на Интернет-сайте — Независимой газеты», 28.11.2003)})

— Я давно хотел сиять фильм по роману «Баязет», — сказал Владилен Арсеньев, — а сейчас появилась возможность снять такую большую историческую картину о временах, когда патриотизм не был пустым звуком, Кавказская проблема существовала в России всегда, но сегодня трудно себе представить, чтобы кто-то проявил такой героизм. 24 дня (так по тексту, фактически оборона длилась 23 дня — Р. И.) крепость Баязет обороняла не простая армия, но именно Российская армия: например, среди прочих оборонял крепость от турок и отряд Исмаил-хана Нахичеваньского, которому много раз предлагали перейти на сторону врага. Но он, мусульманин по вере, тем не менее, остался верен присяге и русскому царю…»

А почему «тем не менее»? Разве верность Царю и Отечеству для мусульманина являлась редким случаем? Странные сомнения автора романа «Баязет» полностью перекочевали в одноименный фильм, а поэтому и дали соответствующие плоды: в романе образ Исмаил-хана до предела извращен, а в красочном фильме «Баязет» оскорбительные вымыслы еще более преувеличены.

В одном из эпизодов фильма, когда полковник Хвощинский спросил подполковника Исмаил-хана Нахичеванского, что, «может быть, он чистосердечно ответит, зачем служит в русской армии», то от Хана он услышал: «Чтобы получить генеральский пансион и уехать в Мекку. Я не глупее вас».

Создателям фильма могу напомнить, а зрителям и читателям пояснить, что оказавшемуся в осажденной цитадели Баязета не подполковнику, как в книге и фильме, а полковник)? Исмаил-хану Нахичеванскому было уже 59 лет, и был он уже тогда отцом 9-ти детей.

Отдавший русской армии 51 год Исмаил-хан Нахичеванский заслужил много российских и иностранных наград, получил три генеральских чина и солидный пенсион полного генерала кавалерии. Ни о какой Мекке он никогда и не помышлял. Всю свою долгую жизнь провел в родном маленьком городе Нахичевани. Там же он и скончался в возрасте полных 90 лет.

Жаль, что могучие силы производителей фильма потрачены на экранизацию уже не актуального романа, а историческая правда, ждавшая своего часа, в фильме, как и ранее, оказалась затененной.

«В фильме очень много технических ляпов. Например, солдат стреляет из винтовки, затем передергивает затвор и стреляет еще раз! Очевидно, авторам невдомек, что в 1877 году магазинных винтовок на вооружении еще не было. Другой пример: поручик Карабанов ведет огонь из револьвера по туркам, находящимся на расстоянии явно большем, чем несколько десятков метров. А ведь дальность прицельного огня из тогдашних револьверов не превышала 15 метров. Также неверно показан огонь артиллерии. Тяжело раненый наводчик наводит пушку на турецкое орудие и после первого выстрела покидает позицию, приказав сделать «туда же» еще пару выстрелов. А ведь до появления противооткатных устройств в 1890-ые годы прицел орудия после каждого выстрела сбивался и пушку надо было наводить вновь..»

((Из форума на интернет-сайте Независимой газеты, 28.4.2003))

Дабы подчеркнуть грандиозность замысла авторов фильма, в текст книжной рекламы включена небылица в отношении развернувшегося в Баязете «одного из самых кровопролитных сражений». Не было такого «одного из самых». Согласно официальным военным сводкам, с российской стороны в этом сражении «погибло 2. ранены 21 человек». Напомним читателю, что после освобождения Баязета 23 октября 1877 года, в сражении под Эрзерумом, у Деве-Бойну, и с участием тех же войск русские потеряли убитыми и ранеными 750 человек, но и это сражение не претендовало на «одно из самых кровопролитных».

В фильме не только искажены многие, хорошо известные и описанные исторические события и персонажи. В премьере «Баязет» «сконструированы» образы героев, поступки которых порочат честь и достоинство офицеров Русской Армии. Не было и не могло быть в Русской Армии прототипа голливудского боевика Андрея Карабанова, как и не существовали офицеры, больные алкоголизмом. Допускаю, что трудно подобрать актерам «исторические» сапоги, но безжалостно корежить образы офицеров Императорской Армии России недопустимо. Печальней другое: в нашей многонациональной России, где ныне не все благополучно с межнациональными проблемами, телефильм «Баязет» никак не способствует укреплению доверия между православными и мусульманами. Создателями фильма упущена громадная возможность упрочить это доверие.

Народная память изобилует немалым количеством покоящихся документов, на основе которых могут быть созданы правдивые завораживающие романы и еще более увлекательные телевизионные фильмы. На эти документы ранее не было спроса, потому что они возвеличивают строй, который противоречил коммунистической идеологии. Нельзя их не замечать и потому, что понятия «честь» и «нравственность» в Царской Армии были на высоте.

Баязет — это не среднеазиатский Мерв, через который в далеком прошлом проходил легендарный Александр Македонский. При описании той далекой эпохи имеется огромное поле для домыслов и фантазии. Баязет — хорошо обозримая историческая ретроспектива. Мы помним героев, нам известны многие события, а некоторые — до мельчайших подробностей. По Баязету сохранилась достаточно объемистая, документальная база в виде Высочайших приказов, военных отчетов, научных статей и мемуаров. Среди нас живут потомки свидетелей событий второй половины девятнадцатого века, им явно не безразлично воспринимать, как преподносится прошлое.

Создатели фильма, к большому сожалению, не пошли дорогой к Храму Во имя чего и кому это выгодно? Разве к поучительному прошлому потерян интерес? Ответы на эти и другие вопросы Читатель найдет в этом небольшом документальном повествовании.

«Когда народы между собою дерутся, это называется войной»

(Козьма Прутков)

Для борьбы с Турцией в военную кампанию 1877–1878 годов Кавказская Армия выставила на главном театре крупное соединение войск, получившие наименование Действующего корпуса. Командование поручено известному российскому военачальнику генерал-адъютанту, генералу от кавалерии Михаилу Тариеловичу Лорису-Меликову(1825–1888). Корпус состоял из трех отрядов: главного Александро-Польского и двух фланговых — Ахалцихского и Эриванского. Вначале Эриванский отряд планировался как крупное соединение в составе 9-ти батальонов, 22-х эскадронов и сотен, 32-х орудий; были даже попытки довести отряд до целой дивизии. Однако в начале войны ему были отведены второстепенные функции, и отряд был сокращен. Как объясняли военные источники, уменьшение численности компенсировалось назначением начальником отряда «надежной и блестящей личности генерал-лейтенанта Арзаса Артемьевича Тергукасова» (1819–1881).

Арзас Артемьевич Тергукасов родился в семье армянского протоирея Тифлисской губернии, получил образование в корпусе инженеров путей сообщения. За отличные успехи в корпусе произведен поочередно в подпоручики и поручики. Начал службу в ведомстве военных сообщений, в С.-Петербурге, затем переведен на Кавказ. Служба ведомстве военных сообщений майора Тергукасова не устраивала, и он в 1851 году вышел в отставку с награждением чином подполковника. С марта 1852 года он вновь поступает на военную службу, и в чипе майора назначается в Апшеронский полк. В том же году Тергукасов командир 3-го батальона Апшеронского полка. За боевые отличия в 1855 году-подполковник, а в 1857 году — полковник. С апреля 1859 года — командир Апшеронского полка, участвует в знаменитом походе войск Кавказской Армии на Гуниб с целью пленения Шамиля. В августе 1865 года — генерал-майор и назначается помощником командира 19-й Пехотной дивизии, а с февраля 1868 года — начальник Среднего отдела Терской области. В 1869 году-командир 38-й Пехотной дивизии с присвоением чипа генерал-лейтенанта. Перед началом Русской Турецкой войны (1877–1878 г. г) с ноября 1876 года утверждается начальником Эриванского отряда. После объявления войны 12 апреля 1877 года Эриванский отряд перешел турецкую границу и 18 апреля 1877 года занял город Баязет, 28 мая — город Алашкерт, 4 июня Эриванский отряд успешно атаковал турецкие войска у Драм-дага, а 9 июня у Даяра в бою с крупными силами Анатолийской армии потерпел поражение и, в следствии неудач войск Действующего корпуса, с обозом и ранеными начал отступление. В Алашкертской долине Отряд принял под защиту около 2500 армянских семей и, отражая натиск турецких войск, 23 июня благополучно прибыл в Игдырь продолжая отступление в Игдырь. После формирования нового отряда 26 июня выступил на Баязет. 28 апреля провел удачно операцию по освобождению от блокады русский гарнизон цитадели Баязет и обратил в бегство турок, захватив трофеи и пленных. Принял деятельное участие в сражении при Деве-Бойну 23 октября 1878 года. В апреле 1878 года назначен командующим Кавказской гренадерской дивизии, а в сентябре 1879 года — командующим 2-м Кавказским Армейским корпусом. Награжден многими российскими и иностранными боевыми орденами, включая ордена святого Георгия 4-й и 3-й степени. Скончался в Тифлисе 8 января 1881 года от воспаления легких.

Правильное написание этой фамилии Тер-Гукасов, что подчеркивает принадлежность данного лица армянской национальности к роду священнослужителей, но в русской Армии соблюдался порядок, согласно которому подобные фамилии писались без дефиса. Во всех официальных материалах, включая Высочайшие приказы, эта фамилия всегда писалась без дефиса.

Эриванскому отряду ставились следующие задачи: удержание в спокойствии мусульманского населения Эриванской губернии; защита се от набегов шаек турецких курдов и вторжения туда турецких войск, а также прикрытие левого фланга главного отряда и его коммуникаций. В первом варианте использования отряда ему поручались, таким образом, функции пассивной обороны, наступательные же — не предполагались.

В планах Генерального штаба и командования Действующим корпусом предусматривались и иные варианты действия Эриванского отряда, но в случае достаточной численности отряда и успеха в наступательных операциях главных сил. Эти варианты тоже были оборонительными, но пассивная оборона заменялась активной.

Формулировался второй оборонительный вариант следующим образом.

Эриванский отряд мог выдвинуться на пограничный хребет, «перешагнуть» через него и овладеть Баязетом. Позволялось, по возможности, овладеть и другими пунктами — Диадином и Сурп-Оганезом. Второй вариант действий отряда был развитием первого для того, чтобы еще надежнее исполнить задачи обороны и прикрытия Эриванской губернии и тыла Действующего корпуса. Наконец, если проявится неготовность турок к военным действиям, а способность и численность Эриванского отряда позволят, то отряд занимает восточную часть Баязетского санджака (губернии) и, удерживая Баязет и Сурп-Оганез, прикрывает еще надежнее Эриванскую губернию, одновременно препятствуются формированию вооруженных сил турок в Баязетском и Ванском санджаках. Таким образом, и в этом варианте для Эриванского отряда предусматривались только сторожевые функции в тыл)'. Отвлекая силы противника, действующие из Вана отряд устранял таким образом препятствия на пути действий главного Александропольского отряда.

Заметим, боевые операции для Эриванского отряда не планировались. Во всех вариантах делались оговорки типа «если численность отряда позволит», или в случае «неготовности турок к военным действиям». Выполняя оборонительные функции, отряд одновременно должен был своим присутствием парализовать на своем направлении войска турок, не позволяя главному командованию турецкой армией ими маневрировать.

Словом, Эриванский отряд при различных вариантах его действия охранял Эриванскую губернию и подходы к ней на случай вторжения турецких войск. И не более.

По официальным данным, силы Эриванского отряда на начало военных действий в апреле 1877 года исчислялись при 32-х орудиях в количестве 9500 человек, из которых 5800–6000 пехоты и 3500 кавалерии.

Впереди движения Эриванского отряд был назначен кавалерийский авангард (3500 всадников и 16 конных орудий) под командованием авторитетного военачальника генерал-майора Ивана Гивича Амилохвари (1829–1905).

Против силы Эриванского отряда турки выставили 9500–10000 человек при 15 орудиях, то есть примерно силы равные, но если принять в расчет, как полагали в Действующем корпусе, что Эриванский отряд в начале движения способен действовать сосредоточенной массой, а турки, не готовые к бою и маневрированию, были разбросаны на две большие и много мелких групп, то российские войска находились в весьма выгодном положении. Успех, следовательно, зависел только от быстроты действий и решительности, и всякое промедление вело только к улучшению дел у противника.

С началом Русско-турецкой войны, командующий Эриванский отрядом генерал-лейтенант А. А. Тергукасов принял к исполнению третий вариант боевых действий, но при этом он пренебрег рекомендацией о достаточной численности отряда. Хотя еще перед походом сам генерал утверждал, что сил у Эриванского отряда явно недостаточно, чтобы решать поставленные задачи.

Перейдя турецкую границу 14 апреля 1877 года, генерал Тергукасов отдал приказ идти на штурм Баязета и, таким образом, перекрыть пути турецким войскам для возможного вступления на территорию Эриванской губернии России.

На всем протяжении движения Эриванского отряда генерал Амилохвари вел дневник, который затем был опубликован, поэтому нам представилась счастливая возможность оценивать ситуацию с позиций личного взгляда бывалого генерала и обладать информацией, которой не могло быть в официальных источниках. (Амилохвари И. Т. Записи и дневники. Тифлис,1909).

С самых первых дней войны, как утверждает Амилохвари, у него не сложились отношения с начальником Эриванского отряда Тергукасовым. Для военных это недопустимо в мирное время, а в военное — может стать причиной печальных последствий;

В процессе формирования Эриванского отряда генерал Тергукасов сам предложил кандидатуру генерала князя Амилохвари, и из документов не удалось выявить его негативное отношение к князю. Зато в дневнике генерала Амилохвари имеется множество претензий к начальнику Отряда и свидетельств, указывающих на порочный стиль руководства Эриванским отрядом со стороны генерала Тергукасова. Вот некоторые из записей, сделанные в первые дни посте выступления Отряда на Баязет:

«Генерал Тергукасов беспрестанно менял свои приказы. Отряд не был готов ни по численности, ни по обеспечению»;«Я вижу, что и генерал Тергукасов, и его начальник штаба Филиппов не имеют ко мне доверия. Тергукасов положительно связал мне руки своим вмешательством повсюду, в мелочах, даже в аванпостную службу моей кавалерии. По всему убежден, что между нами пробежала черная кошка».

Генерал Амилохвари, с удивлением замечает, что в Эриванской губернии армянское население более стеснено, нежели на территории Турецкой Армении. В экономическом и культурном отношении турецкие армяне, по его мнению, даже господствуют над местными курдами и турками.

Амилохвари, между тем, не заметил особого стремления армян находиться под властью русских. Вот первые впечатления генерала Амилохвари о жизни армян на территории Османской империи:

«До сих пор я привык слышать со всех сторон и читать во всех наших газетах, что турки страшно притесняют христиан и доводят га до самого бедственного состояния. Но вот мы едва перешли границ, как первая попавшаяся деревня, населенная христианами, к нашему крайнему изумлению, поневоле заставляет теперь сомневаться в истине столь обыденного у нас суждения о турках. На саном деле, жители имеют внешность не так уже угнетенную, как мы приготовились здесь встретить. Женщины не закрываются здесь, подобно нашим армянам. Они здесь веселы, разговорчивы и нарядно одеты. Хлебопашество и скотоводство — в огромных размерах, земли вдоволь. Одним словом, видно, жизнь привольная и отнюдь не задавленная».

17 апреля генерал Амилохвари записал:

«Выйдя на гребень перевала, я осмотрел в бинокль: вдали виделся на живописной и горной местности Баязет, — город, должно быть, небольшой; кроме цитадели и минарета ничего боте не бросается в глаза. Нигде неприятеля не видели».

Узнав о приближении крупных сил российских войск, турки покинули Баязет, и 18 апреля войска Эриванского отряда без боя вошли в город.

Турецкий гарнизон Баязета состоял из двух слабых и плохо снабженных батальонов с тремя горными орудиями и 60-ю всадниками. Казалось бы, в этой ситуации авангард князя Амилохвари должен был немедленно догнать турецкий отряд гарнизона Баязета и атаковать его. В тот период турецких войск под Баязетом не было, и у Эриванского отряда были все шансы на победу: у генерала Амилохвари все же было более 3-х тысяч еще не утомленных войной, настроенных к решительным действиям всадников. Что же мешало Амилохвари атаковать турок? Турок оставили в покое. И это был первый просчет командования Эриванского отряда, у которого впервые появился шанс показать свою мощь. Вспомним, генералу Тергукасову было указано, что успех его действий будет зависеть «только от быстроты действий и решительности, и всякое промедление — только к улучшению делу противника». Но нерешительность и промедление, начиная с этого просчета, станут характерным почерком Эриванского отряда. Во время той войны при командовании турецкими войсками в Малой Азии находился специальный корреспондент британской газеты «Times» некто Норманн. О падении города он сообщает со слов губернатора Баязета:

«Вслед за этим явился губернатор Баязета с неприятным известием, что город сдался русским и что его гарнизон 1700 человек с 6 орудиями, не сделав ни одного выстрела, покорно сложил оружие. Губернатор спас свой гарем и все свое движимое имущество, а государственную казну оставил на жертву победителю».

((Военный Сборник-, № 9, 1878 г.))

Этот факт для нашего повествования примечателен. Турки, знакомые с историей неоднократной сдачи и взятия Баязета, были уверены, что столь малочисленный гарнизон не способен противостоять большой внешней силе. Турецкий гарнизон, поэтому; покинул Баязет без риска ставить под удар свое войско. Зато российскому гарнизону, еще более малочисленному предстояли противостояния большой внешней силе, но о подобных опасных последствиях тогда никто не думал.

Пока же русские заняли бескровно город и генерал Амилохвари записал:

«Жители Баязета вышли с хлебом и солью и просили принять их под паше покровительство, сообщив, что войска турецкие еще вчера ушли в сторону озера Ван.

Баязетский санджак (губерния) состоит из пяти участков, но покорился лишь город Баязет со своим участком».

Итак, русские — в Баязете!

«История не учительница, а надзирательница: она ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков».

(Академик В. О. Ключевский (1841–1911))

Расположенный на северо-востоке Турции город Баязет основан в середине XI столетия султаном Баязитом I на месте древнего армянского города Пакован. Если взглянуть на его местоположение, можно убедиться, что перед нами — еще и весьма важный стратегический пункт. Тацит называл его Taurantium, то есть воротами Тавра. Действительно, через Баязет на юг проходит путь к озеру Ван, а на запад — дорога на Эрзерум. Баязет является форпостом Эриванской губернии.

Город Баязет разбросан на высотах крутых гор. Его население стремилось расположить свои жилища на таких отрогах, чтобы сделать их недоступными. Полуразрушенные постройки давно заброшенного города с 25-тысячным населением покрыли амфитеатром круто наклоненные скаты, увенчанные террасами с останками некогда великолепного дворца Баязита I. Над этими древними руинами господствует замок или так называемая цитадель, бывшая прежде частью дворца.

Местные жители слагали легенды о замке Баязета, которые передавались из уст в уста седовласыми жителями этого необычного города.

В XVII, начале XVIII века паши Турецкого Курдистана упивались феодальной властью, стремясь обособиться и быть независимыми. Каждый паша имел свой вооруженный отряд, который, помимо функций самообороны, совершал набеги на соседние владения. Феодалы чувствовали себя независимыми настолько, что стали отказывать в дани даже самому турецкому султану. Вот тогда-то, как символ величия, гордости и независимости, Исааком-пашой и был возведен настоящий дворец-замок. Придавая ему внушительный вид, Исаак-паша позаботился и о наружной его красоте.

Внутренность цитадели поражала своим великолепием. Посреди обширного двора, выложенного каменными плитами, красовался фонтан с огромным мраморным бассейном, а по сторонам тянулись казармы и крепостные стены.

На фасах цитадели сооружен весьма затейливый дворец паши. Здесь же находилась красивая мечеть, стены которой богато оформлены резными работами и лепкой. Рядом с мечетью возведены гробницы нескольких баязетских властелинов, Устремленный ввысь мраморный минарет мечети — шедевр изящества и совершенства архитектурной мысли. С вершины минарета, как на ладони, открывается красивая панорама Чингильских высот и многочисленные города, уходящие в бесконечные дали.

Время шло, мощь Султана Порты нарастала, а независимость феодалов внутри империи, наоборот, ослабевала. Ослабел и некогда беспокойный и властный баязетский паша Балул, внук Исаака-паши. Султан, найдя повод, лишил Балула-пашу звания правителя Баязета, а затем сослал его в Эрзерум и запретил вообще возвращаться в Баязет. Позднее Султан все же оказал милость опальному паше и назначил ему пожизненную пенсию. Потеряв надежду на возврат в Баязет, Балул-паша, в благодарность за назначенную пенсию, подарил свой бывший замок Султану. Так замок перешел в ведение Османской империи.

Замок, хотя издали и напоминает неприступную крепость, ничего общего с ней не имеет. Это монументальное строение неправомерно в русских источниках носило название цитадели. Нами сохранено это определение замка как сугубо условное ради соблюдения этики по отношению к истории.

Само название «цитадель» уже заранее обозначает твердыню, трудно доступную для штурма. На самом деле ни один фас этого крепкого сооружения не был приспособлен к обороне. Там не предусмотрено место, приспособленное к ружейной стрельбе. Передняя стена замка не имела бойниц, а плоские крыши стен — наружных бортов, которые послужили бы прикрытием для стрелков. Окна и двери имели большие размеры, и на случай осады их необходимо было закладывать. За исключением очень немногих уголков замка, площадки трех его дворов могли свободно обстреливаться с высот, командовавших над территорией замка. Если у противника не будет достаточного количества орудий, чтобы взять замок в кольцо обстрела, то само географическое положение замка делает его неприступным.

Замок Баязет расположен на горе с такими трудными подступами, что три-четыре пехотных батальона с несколькими орудиями внутри самой цитадели могут выдержать длительную осаду и даже уничтожить крупные силы штурмующих. Важными условиями для успешной обороны являются подготовительные работы для обороны, наличие запасов провианта, воды, боеприпасов и, конечно, отсутствие у противника сильной артиллерии.

В истории Русско-турецких войн Баязет был в центре стратегического внимания обеих стран. Россия стремилась им овладеть, а Турция — этого не допустить. Во все времена для защиты Баязета турками разворачивался многотысячный Ванский отряд и действия его были настолько похожими, что в войну 1877–1878 гг. даже бывалые воины, не говоря уже крупных стратегах Генерального штаба России, знали наперед, какие действия могут разворачиваться вокруг Баязета.

В Русско-турецкую войну 1828–1829 гг. русские войска заняли Баязет без выстрела. Ванский отряд турок, перевалив через хребет Алла-Даг значительными силами осадил город, который тогда удалось отстоять чрезвычайно дорогой ценой, лишь благодаря необычайному мужеству войск, закаленных суровым генералом А. Л. Ермоловым.

В Восточную войну (1853–1856 гг.) на защиту Баязета в 1855 году был выдвинут опять тот же Ванский отряд. Разбитый у Чингильского перевала, турецкий отряд отступил к Вану, после чего русские заняли город и цитадель.

Таким образом, история прошлых войн на этом театре напоминала России о неизбежности операции турок со стороны Вана. Дабы Баязет стал неодолимым бастионом на пути турецкого отряда, там должен находиться солидный и боеспособный гарнизон с запасом воды, продовольствия и оружейных припасов.

Посмотрим, чему же научили командование Эриванского отряда и гарнизона Баязета убедительные уроки истории в Русско-турецкую войну 1877–1878 годов и что там произошло.

«Того, кто не задумывается о далеких трудностях неминуемо поджидают близкие неприятности».

(Конфуций (ок. 551–479 г. до н. э.))

Победоносные русские войска в очередной раз завладели Баязетом. Генерал Амилохвари сделал следующую запись в своем дневнике:

«На высокой горе амфитеатром раскинулся весь город, увенчанный красивым замком, мечетью с цитаделью. В склепах замка находятся великолепные мраморные гробницы, где покоится прах семейства бывшего паши Баязета. В честь этого паши назван и сам город, им же построенный. Цитадель дышит влагой, посреди обширного бассейна бьет мощный родник. В городе Баязете около 600 домов и жителей до шести тысяч. Там три армянских церкви и две мечети. Весь Баязет имеет вид лабиринта и изрезан непроходимыми трущобами настолько, что соседям трудно общаться между собою. В основном в городе — дома, азиатского типа и в редком случае — двухэтажные. На базаре идет бойкая торговля персидскими товарами. У подошвы горы, на окраине города, зеленеют фруктовые сады. Но главная достопримечательность города — это обильные родники с чудесной водой».

Общий вид Баязета и его цитадели

Запомним, в первый день пребывания в городе Баязете генерал Амилохвари отметил, что высокогорный Баязет богат обильными источниками воды, а стало быть, с ней не может быть никаких проблем.

В тот же день 18 апреля 1877 года в цитадели, бывшей губернаторской резиденции, были собраны почетные представители мусульманского и армянского населения. Им объявлено о переходе города во власть Государя Императора России. Меджлису предоставлено право вести свои дела по-прежнему, но члены меджлиса, а через них и все население города, предупреждены о верности новой власти.

Местное население спокойно относилось к российским пришельцам. В городе жизнь била ключом. Круглый день палило яркое солнце, и был базар, какого свет не видывал. Русские офицеры, гордые нарядностью своей формы, повседневно находились «на прицеле» у красивых и коварных местных барышень, Жизнь казалась такой сладкой, Мало кому и приходило в голову, что «восток — дело тонкое».

Первым начальником гарнизона города Баязета и цитадели генерал Тергукасов назначил командира 2-го батальона Ставропольского пехотного полка подполковника Александра Викентьевича Ковалевского (в фильме полковник Хвощинский).

Дворец губернатора в Баязете

Из Послужного списка командира Второго батальона 74 Ставропольского пехотного полка Подполковника Ковалевского. ^{(Составлен на 25 сентября 1877 года).}

Ковалевский Александр Викентьевич родился 30 августа 1828 года. Происходит из дворян Виленской губернии. Православного вероисповедания. Воспитанник Новороссийского графа Аракчеева Кадетского Корпуса с 21 ноября 1841 г., затем с 3 августа 1847 г. воспитывался в Дворянском полку. С 13 июня 1848 г. назначен прапорщиком в Белостокский пехотный полк. Переведен в Брестский Пехотный полк — 22 февраля 1853 г. Произведен в подпоручики — 5 августа 1855 г. Переведен в 76 пехотный Кубанский полк — 19 ноября 1857 г. За отличие в боях против горцев 19 октября 1858 года произведен в Поручики. Назначен командиром роты — 26 ноября 1858 г. За отличия в делах против горцев в Майкопском отряде 19 февраля 1860 г. награжден орденом Святого Станислава 3 степени с мечами и бантом. За отличия в делах против горцев 11 сентября 1861 г. произведен в Штабс-капитаны. За отличие в боях при покорении Западного Кавказа 26 ноября 1865 г. награжден орденом Святой Анны 3 степени с мечами и бантом.

За отличие по службе 14 Сентября 1868 г. произведен в майоры с переводом в 74 Ставропольский пехотный полк. Назначен командующим батальоном — 23 марта 1869 г., а 19 октября 1870 г. назначен помощником командира попка по хозяйственной части. За отличие по службе награжден вторым боевым орденом Святого Станислава 2 степени 3 сентября 1871 г. С 1 ноября 1872 г. по 1 мая 1873 г. избран Председателем Полкового суда, одновременно с 1 февраля 1873 г. являлся временным членом Военного Суда в Екатеринодаре. Вступил в командование батальоном 30 апреля 1873 г., а 20 октября 1874 г. утвержден в должности командира 2-го Батальона. С 18 апреля 1875 г. командирован для работы членом Временного Военного Суда.

За отличие по службе Высочайшим приказом от 14 декабря 1875 г. произведен в чин подполковника.

Награжден также бронзовой медалью «В память войны 1853–1856 г.г.», серебряной — «За покорение Западного Кавказа» и Крестом «За службу на Кавказе».

Семейное положение: Женат на дочери Ротмистра Ефима Кучевского, девице Александре Ефимовой, детей не имеет. Жена вероисповедания православного.

Содержание: Жалования — 660; столовых — 600; квартирных — 204. Итого 1464 рублей в год.

Имел наказание по суду 15 февраля 1853 за дерзость вместе с поручиком Фон-Мунком своему батальонному командиру в городе Севастополе. Выдержан под арестом во время производства дела с 8 июня 1850 по 17 марта 1853 г.г. Штраф этот Государь Император снял, принимая во внимание отличную храбрость, но орден Святого Владимира за выслугу лет и Знак беспорочной службы были отобраны.

Находился в походах против неприятеля, при высадке десанта в укрепление Анапское — 24 сентября 1853 года.

Был ранен в грудь в деле под Баязетом 6 июня 1877 года и от этой раны умер в тот же день.

(^{(РГВИА,Ф.400,оп.12,д.4999)})

В Баязете Тергукасов сформировал гарнизон из батальона Ставропольского полка и сотни казаков Уманского казачьего полка под начальством подполковника Ковалевского — это примерно около семисот бойцов. Один батальон и одна сотня! И больше ничего. Этой малочисленной военной силе было поручено оборонять цитадель, где размещался госпиталь и интендантский склад, защищать Баязет (в случае вторжения турок), удерживать в подчинении все покоренные отрядом местности, оставленные в тылу продвигающегося вперед Эриванского отряда. Задача для одной сотни и одного батальона — нелегкая, даже немыслимая. Сколько ни упрашивал генерал Амилохвари оставить в Баязете больший гарнизон или, по крайней мере, два орудия хотя бы для подачи сигналов в случае нападения, однако Тергукасов был непреклонен.

«Сильно беспокоюсь я за участь гарнизона, — писал в дневнике генерал Амилохвари. — Народонаселение здесь весьма ненадежное; для него необходима видимая и осязательная сила».

Кроме того, на подполковника Ковалевского командир Эриванского отряда возложил еще обязанности заседать в городском совете — меджлисе — и разбирать военные дела.

Меджлис в неизменном виде был сохранен новой русской властью и оставлен для внутреннего управления. Члены этого органа местного самоуправления клятвенно обещали служить Российской Империи ревностно и усердно. Но, руководствуясь слухами о приближении турецких войск, в прочности русской власти эти высокопоставленные баязетцы уверены не были, а поэтому и доверия особого к русским не питали.

Поводы не доверять появились с первых дней пребывания российского гарнизона в Баязете. В ответ на верную службу русскому правительству генерал Тергукасов обещал обеспечить в городе порядок, но тот же день омрачился разбоями.

После совещания со старейшинами города и членами меджлиса путь начальнику отряда Тергукасову преградили мирные жители. Они предъявили претензии русские войска вместо обеспечения порядка начали заниматься грабежами. Казаки Сунженского полка, выделенные для обеспечения порядка, разграбили два дома мирных жителей. И хотя сотенный командир был отстранен Тергукасовым от своей должности, награбленные вещи при обыске бесследно исчезли. В маленьком городе новости быстро облетают его. Эта тоже стала поводом к недовольству русской властью.

На следующий день, 19 апреля, по городу распространилась и через местные власти дошла до Тергукасова еще одна неприятная весть. Причиной стали российские армяне, прибывшие в Баязет вслед за Эриванским отрядом. Как говорят, кому война, а кому — мать родна. С приходом Эриванского отряда по городу начали гулять фальшивые бумажные деньги. Вспоминает князь Амилохвари:

«

19 апреля, лагерь у Баязета.

Граждане Баязета жаловались сегодня на наших армян — игдырцев, которые в большом количестве пришли сюда вслед за нами и начали перекутать в Баязете все жизненные припасы с тем, чтобы вдесятеро дороже продавать их нашим войскам. Так как серебра и золота у нас нет, то жители Баязета беспрекословно стали принимать наши бумажки; но тут игдырцы распустили слух по городу что бумажки эти фальшивые. Рассерженный таким патентованным мошенничеством, начальник Отряда приказал арестовать этих алчных торгашей, и 110 человек игдырцев, под строгим конвоем были сегодня же отправлены обратно за границу, к Сурмалиискому уездному начальнику с предписанием: отнюдь никого из жителей, без надлежащего паспорта, впредь не отпускать в Эриванский отряд».

У русских военных перестали принимать даже настоящие бумажные деньги, и генерал Тергукасов вынужден был направить командующему корпусом следующую телеграмму:

«Жители не принимают кредитных билетов. Пришлось прибегнуть к принудительным мерам. По мере углубления в страну, потребность в звонкой монете увеличивается…»

На всем протяжении от Баязета до Эрзерума у турок в то время действовала телеграфная линия, часть которой в качестве трофея досталась русским войскам. Оставалось проложить эту связь до Игдыра и тогда, по мере продвижения отряда, была бы налажена связь с Баязетом и Игдырем.

Разговоры об устройстве телеграфной связи немедленно были взяты на вооружение предприимчивыми солдатами, и они на расстоянии 5 верст от Баязета в направлении движения Эриванского отряда лихо демонтировали столбы и распилили их на дрова, Солдаты сами решали проблемы, которые обязаны были решать их командиры. Палаток в отряде не хватало, ночевать приходилось у огня, необходимы были дрова, а интенданты об этом не позаботились.

Солдатская акция уничтожать телеграфную линию штабом отряда была одобрена, только столбы приказано использовать не на дрова, а для строительных работ. Повседневная телеграфная связь принесла бы много пользы Отряду. Например, не имея связи, командование отрывало офицеров от повседневной работы вызовами в места дислокации Эриванского отряда.

Вскоре командование отряда одумалось и приказало создать запас столбов для создания телеграфной связи с Игдырем, но столбы эти постигла печальная участь.

С начала пребывания Ковалевского в Баязете он постоянно докладывал командованию отряда о скоплении турок на Ванском направлении, откуда могла исходить реальная угроза безопасности провинции и самого Баязета.

Основываясь на сведениях Ковалевского, 20 апреля отряд под командованием Амилохвари отправился на разведку, Одна часть — к персидской границе, другая — по Ванской дороге, но турецкие войска не были обнаружены. Надо заметить, турки умели маскировать свое местонахождение.

По мере движения Эриванского отряда на запад информация о движении турок в сторону Баязете продолжала поступать. 27 апреля на биваке Эриванского отряда у замка и монастыря Диадип штаб отряда посетил архимандрит Оганес. Его рассказ записал князь Амилохвари:

«Турецкие начальники не делают секрета из своих планов и откровенно с ними делятся. Турки решили до самого Драм-дага нигде не давать нам сражения, но там уже, в непроходимых трущобах, намереваются встретить нас непременно. В то же самое время, другой неприятельский корпус из Вана выйдет к нам в тыл на Диадин. Всё мусульманское население тогда восстанет, всякое сообщение с Эриванской губернией будет нам отрезано, и мы очутимся в ловушке между двумя турецкими корпусами. Турки говорят «Пускай себе русские потешаются занятием Баязета! Бог даст, и гарнизон русский, и его имущество достанутся нам в руки».

Двигаясь на запад, Эриванский отряд оставлял в захваченных пунктах небольшие гарнизоны, и по мере своего продвижения естественно, уменьшался в численности Он все более ослабевал в числе и лишался возможности оказывать помощь в тылу. По мере успешного продвижения в тыл противника отряд терял боеспособность и становился уязвимым.

«Маленький Эриванский отряд оказывается до такой степени разбросанным, что если бы вздумалось неприятелю воспользоваться этим, то ему легко было бы разбить нас по частям. Остается теперь надеяться на провидение… имел с Тергукасовым весьма оживленный разговор и высказал всю неосновательность занятия Баязета слабым гарнизоном. Хотя этот пункт несомненно имеет значение, но по моему мнению, если мы обязаны двигаться далее вглубь страны, то этим маленьким гарнизоном, оставленным в тылу, никак нельзя защитить Эриванскую губернию, но Тергукасов и слышать не хочет об оставлении Баязета»

— пишет князь Амилохвари.

Создается впечатление, что Амилохвари, стремясь критически осмысливать ситуацию и принимаемые Тергукасовым решения, сам не занимал активную позицию, а больше действовал как сторонний наблюдатель. Что такое «если мы обязаны..»? Генерал Амилохвари наравне с генералом Тергукасовым осведомлен, что командование не предписывало Эриванскому отряду активно продвигаться вглубь Турции. Тылы отряда становились все более незащищенными, а опасность к Баязету тем временем приближалась.

В конце апреля Ковалевский прислал Тергукасову очередное срочное донесение.

«По приглашению жителей города Баязета турецкие войска, находящиеся на Ване, готовятся выступить на Баязет, захватить цитадель и уничтожить маленький его гарнизон».

Выходило, что монахи Диадина верно отслеживали обстановку вокруг Баязета и знали ее лучше, чем по своей обязанности это должны были знать военные. Становилось уже очевидным, что члены меджлиса лукавили, расписываясь в преданности русским. На самом деле они ждали возвращения турок и готовились доказать им свою преданность.

Начальник авангарда генерал Амилохвари, болезненно воспринимавший иные доклады Тергукасову об обстановке на театре военных действий, кроме своих, тут же предложил начальнику отряда арестовать всех членов меджлиса и передать все управление в санджаке российским военным. Генерал Тергукасов поддержал Амилохвари, но с оговоркой: вначале выслушать влиятельного и весьма информированного члена меджлиса армянина Саркис-агу, а потом принимать решение. Коммерсант и воротила Саркис-ага к уже успел стать доверенным лицом генерала Тергукасова. С его одобрения Саркис-ага взялся за выполнение функций главного поставщика продовольствия в гарнизон Баязета. Он разместил продовольственный склад гарнизона в самом Баязете, а не в цитадели.

С Саркис-агой читатель вскоре встретится в одной из кошмарных ситуаций.

При спешном отступлении из Баязета турецкий гарнизон бросил продовольственные и военные запасы и даже оставил лазарет с 16-ю больными. Турецкие больные, предварительно ограбленные жителями, были помещены в русский госпиталь, размещенный в цитадели, С трофейным казенным имуществом возникли проблемы. И хотя для реквизирования в гарнизоне была создана специальная комиссия, которую возглавлял начальник гражданской части Эриванского отряда Ханагов, завладеть всем казенным имуществом турок не удалось. Покидая Баязет 20 апреля, Амилохвари отметил:

«Сегодня уже четвертый день, как наша комиссия тщетно старается открыть в Баязете главные склады турецкого казенного имущества. Оно, говорят, спрятано не у мусульман, а у армян с целью, чтобы русские не догадались».

Пока продолжались поиски трофейных складов, коммерсантами Баязета делалось вес для того, чтобы оставленное турками добро не дошло до войск. Тем самым Ханагов расписался в собственной беспомощности. Поэтому надежда на запасы провизии, оставшиеся после ухода турецких войск из Баязета, рушилась. Таким образом, для российского гарнизона турецким местным управлением была создана тупиковая ситуация: или складов захваченной провизии не будет обнаружено, или трофейная провизия будет продаваться гарнизону. На сей счет Амилохвари отметил в дневнике: «значительные склады муки, пшеницы и ячменя, принадлежащие турецкому правительству, по решению меджлиса торжественно будут признаны собственностью не казны, а некоторых баязетских горожан». Кто же такие эти «некоторые»? Одним из них был член меджлиса от армян уже известный нам Саркис-ага. Экономическая удавка в Баязете постепенно сжималась, военная опасность — надвигалась.

По всей видимости, активность подполковника Ковалевского в отношении докладов о надвигающейся опасности стала настораживать генерала Амилохвари, Факты свидетельствуют, что настойчивость и разумная бдительность Ковалевского раздражали Амилохвари. Он относился к Ковалевскому без особых симпатий, возможно, потому что тог являлся креатурой генерала Тергукасова. К Ковалевскому командование претензий не предъявляло. Быть может, самому Амилохвари, непосредственно несущему ответственность за дела в Баязете, захотелось иметь там «своего» человека? Это ведь старая российская болезнь иметь в подопечном месте своего доверенного. В погоне за личной преданностью зачастую не принимаются во внимание деловые качества «своего» человека.

Амилохвари, как он сам утверждает в дневнике, заявил Тергукасову, что у Ковалевского «слишком уж большая нагрузка». И это было действительно так. Поэтому Амилохвари предложил начальнику отряда освободить подполковника Ковалевского от комендантских функций и оставить за ним только командование войсками. На естественный вопрос Тергукасова о кандидатуре на должность коменданта Амилохвари предложил капитана Штоквича.

Комендант гарнизона капитан Штоквич. ^{Рисунок из книги «Военные подвиги». 1878 г}

Сам капитан Штоквич в это время служил в Тифлисе и не имел отношения к Эриванскому отряду. Этот разговор произошел в Сурп-Огапесе, за 50 верст от Баязета, более чем за 100 верст от Эривана и далеко от Тифлиса. Никто из штаба Эриванского отряда не усомнился о целесообразности комплектования отряда неизвестным офицером. Неужели не было кандидатуры в Эриванском отряде? Предложение генерала Амилохвари было принято.

В дневнике Амилохвари мы находим объяснение этого предложения.

Капитан Тифлисского местного полка капитан Штоквич якобы еще перед походом обратился к нему с просьбой: в случае объявления войны взять его в действующую армию. Генерал Амилохвари вспоминает:

«Офицера этого я знал еще с прошлой (Восточной) войны, помню его ротным командиром Лейб-Эриванскогго полка. Все его тогда считали лучшим боевым офицером и отличным ротным командиром».

Капитан Штоквич был отозван из Тифлисского местного полка, и после прибытия в отряд властью генерала Тергукасова был назначен в Баязет комендантом. (В фильме Ефрем Иванович Штоквиц.)

Извлечения из Послужного Списка Капитана Федора Эдуардовича Штоквича.

Родился 10 сентября 1828 года. Происходит из дворян Ярославской губернии.

Вероисповедания православного. Воспитывался в Тифлисской губернской гимназии.

Б службу вступил 10 января 1847 года Унтер-офицером в 13 Лейб-Гвардии Эриванский Его Величества полк. Юнкер — 2 марта 1847 года. За выслугу лет 27 марта 1850 года произведен в Прапорщики. За отличие в сражениях против турок 2 ноября 1853 — Подпоручик. За отличие в сражении против турок под Баш-Кадыр-Ларом — 19 ноября 1853 года награжден орденом Святой Анны 4 степени «За Храбрость». За отличие в сражении против турок 17 июня 1856 года при сел. Кюрук-Дара 24 июля 1854 года произведен в Поручики С 20 сентября по 20 ноября 1854 года прикомандирован к штабу Действующего корпуса на турецкой границе с назначением офицером дня поручений при генерал-лейтенанте князе Бебутове. Назначен начальником Кайзманы — Чечеванского Санджака — 1 июня 1856. Назначен командир роты — 5 июля 1856 года. За отличие против горцев 2 февраля 1860 года произведен в Штабс-Капитаны. За участие в зимней экспедиции 1859 года и труды понесенные в прохождении оной 31 мая 1861 года награжден полугодовым жалованием. За недопущение побегов нижних чинов в командуемой им части в течение определенного срока 7 сентября 1861 года награжден 300 рублями. За отлично-усердную службу 30 ноября 1861 года Всемилостивейше пожалован орден святого Станислава 3 степени. Высочайшим приказом по Военному Ведомству за отличие по службе 28 августа 1872 года произведен в Капитаны.

Высочайшим приказом от 17 июня 1876 года переведен в Тифлисский местный полк.

По приказанию Его Императорского Высочества Великого Князя Михаила Николаевича с 21 апреля 1877 года командирован в крепость Баязет для занятия должности Коменданта.

(^{(РГБИ А, Ф. 400, оп. 12, д. 20 079)})

Капитан Штоквич прибыл в отряд. По приказанию генерала Тергукасова было произведено разделение функций между подполковником Ковалевским и капитаном Штоквичем. Первому поручено командовать войсками, находящимися вне цитадели, второму — начальствовать в баязетском замке. При этом не было оговорено, подчиняется ли Штоквич Ковалевскому. В то время не было определено, какие формирования должны находиться в Баязете, а какие — в цитадели, потому подполковник Ковалевский обязан был начальствовать над Штоквичем, События покажут, что таким несуразным разделением функций между офицерами был посеян раздор.

2 мая генерал Амилохвари представил капитана Штоквича в Баязете, и он вступил в свои обязанности.

К тому времени уже вовсю шли донесения о выступлении из Вана турецкого корпуса о надвигающейся опасности для Баязета. Какова же была реакция двух главных руководителей отряда — самого генерала Тергукасова и начальника авангарда генерала Амилохвари? Они привыкли к этим донесениям и большого значения им не придавали. Вот конкретный пример.

Направленный за фуражом в куртинские аулы по левому берегу Ефрата сводный отряд кавалерии под командованием командира Сунженского полка Савенко несколько раз присылал донесения об обнаружении им недалеко от Баязета турецкого лагеря. Вначале ему предписали, что надо заниматься своими делами, запасаться фуражом, а не следить за противником, но на третью лаконичную записку Савенко (турецкие войска наступают» командованию отряда пришлось прореагировать. Сомнений не возникало: надвигалась угроза не только на Ваязет, но и на Эриванский отряд.

4 мая собранные в штабе Тергукасова сведения о намерении турок действовать подкрепились донесениями подполковника Ковалевского из Баязета от 3 мая. Подполковник Ковалевский 5 мая повторил свое донесение, указывая, что получил достоверные сведения «О намерении турок, собравшихся в долине Соук-Су (курды), в селении Базит-ага и Баргири (регулярные войска), соединенными силами атаковать Баязет».

Донесения Ковалевского вначале подверглись сомнению, их посчитали преувеличенными.

Да и донесения эти в определенной степени портили настроение генералу Амилохвари. Дескать, оп, Амилохвари, опытный генерал, располагая внушительной силой и имея возможность проводить рекогносцировку, не знает точно сил противника, а Ковалевский, видите ли, находится в Баязете, а владеет положением дел в Баязетской области? Словом Ковалевский своими донесениями нервировал немолодого генерала, и у Амилохвари созревали намерения освободиться от подполковника.

Дальнейшие события показали, что сведения подполковника Ковалевского были достоверными. Он умело собирал и анализировал поступающие сведения о намерениях турок, лишь не зная точно о состоянии продовольственных запасов отряда Фаик-паши. Из донесений Ковалевского напрашивались вопросы: почему турки так легко город и цитадель Баязет, и не было ли в этих действиях маневра для создания ловушки Эриванскому отряду?

Получив донесения подполковника Ковалевского, начальник Эриванского отряда незамедлительно приказал князю Амилохвари двинуться с отрядом к Баязету, где присоединил к себе один батальон, шесть сотен, два орудия (войска бывшего кульпинского отряда, находящегося в резерве) с целью вести соединенный отряд навстречу неприятелю к Ван. Одновременно с этим решением Тергукасов донес командиру корпуса генералу Лорис-Меликову:

«Вследствие полученного вчера донесения баязетского коменданта о предпринимаемых неприятелем покушениях на Баязет, сегодня с рассветам направляю туда князя Амилохвари».

Он усилил летучий отряд Амилохвари еще четырьмя сотнями Закатальского иррегулярного полка, прибывшими только что к Баязету.

4 мая Амилохвари выступил со своим отрядом к Баязету, до которого был переход в 54 версты, и в тот же день прибыл туда. Гарнизон Баязета уже находился в тревоге, а население города — в крайне возбужденном состоянии. Слухи о наступлении Фаик-паши постоянно витали в воздухе. На базаре об этом без умолку толковали, а базарные глашатаи даже выкрикивали «Урус пропал! Осман коп!»

Армянское население пребывало в тревоге и унынии. Вся надежда у них была на российские войска. Мусульмане Баязета и окрестностей по мере удаления Эриванского отряда и приближения турок, наоборот, проявляли к русским все больше неприязни и враждебности.

По прибытии в Баязет князь Амилохвари начал собирать данные о неприятеле. Ему, конечно, преподнесли преувеличенные сведения: якобы к Баязету движутся 3500 курдов, 12 000 башибузуков, всего пять батальонов и семь орудий. Теперь уже не имело значения, насколько были извращены сведения о численности наступающих, ясно, что гарнизону угрожала опасность и следовало действовать решительно.

5 мая генерал Амилохвари лично осмотрел цитадель Баязета и дал необходимые указания по подготовке к обороне, распорядился устроить батарею из выделенных цитадели двух орудий.

Подполковнику Ковалевскому предписывалось использовать соседнюю гору для контроля Ванской дороги и всей окрестности. На этой командующей высоте приказано устроить укрепление и разместить роту, которая взяла бы под охран}' поступление воды в гарнизон и цитадель.

Внутри цитадели приказано держать только одну роту и госпиталь. Более места в цитадели не было. Остальные силы баязетского отряда размещались лагерем ниже города.

По докладу коменданта Штоквича, провианта для гарнизона оставалось совсем мало, а по докладу подполковника Ковалевского — патроны имелись только в комплекте, в запасе их не было.

В Баязете под командованием Амилохвари сосредоточились четыре батальона, девятнадцать эскадронов и сотен, десять орудий, четыре ракетных станка, а всего примерно 2550 человек пехоты, 2500–3000 — кавалерии. Вот с этими-то весьма солидными силами командующий авангардом Эриванского отряда мог смело атаковать угрожающий Баязету отряд Фаик-паши, который тогда был малочисленным и еще плохо организованным. Турецкий отряд имел в своем составе 3140 человек пехоты и 700 — кавалерии при девяти орудиях.

7 мая, обеспечив отряд довольствием из баязетских складов, князь Амилохвари выступил в сторону Вана навстречу отряду Фаик-паши. За полдень следующего дня отряд Амилдохвари спустился в долину и стал биваком на реке Соук-су, примерно в 50 верстах от Баязета. Отрад Фаик-паши также приблизился и сосредоточил свои силы у Базиг-аги. Вновь появилась возможность атаковать турецкие силы, Причем, если пехота Фаик-паши находилась на половине перехода (4–5 часов движения), то турецкая кавалерия уже фактически вошла в соприкосновение с отрядом Амилохвари. Расстояние между отрядами, если взглянуть на карту, составляло менее десяти верст, а между разъездами — две-три версты. Обе стороны, испытывая и проверяя друг друга, начали обмениваться выстрелами. Но сражения не произошло. В интересах безопасности Баязета оно было так необходимо.

Фаик-паша также не рискнул принять бой, и это понятно, ибо ему еще не было выгодно вступать в бой. Он наращивал свой отряд и пс намеревался пока тратить силы, направленные против Баязета, Выиграв сражение у Фаик-паши, а шансы на это были огромные, разрушив структуру еще рыхлого, до конца пс сформированного его отряда, для идущего в сторону Эрзерума Действующего корпуса создавалась исключительно выгодная ситуация. Да и ни о каком покушении на гарнизон Баязета со стороны Ванского отряда тогда не могло быть и речи. Странно, очень странно, но Амилохвари не атаковал отряд Фаик-паши, и потом никто за это с пего ничего пс спросил.

Мотивацию своего такого поведения генерал Амилохвари направил Тергукасову. Нам не известно, как свои действия объяснил Амилохвари. По всей видимости, от генерала Амилохвари, не пожелавшего ввязываться в бой, могли исходить неточные сведения о наличии в районе его действий турецких войск В официальных документах имелись и такие сведения, что якобы отряд Амилохвари не встретил турок на пути своего движения, Во всяком случае, от генерала Тергукасова получено ответное приказание Амилохвари вернуться в отряд.

Вот донесение Тергукасову корпусному командиру:

«Точных данных о силах турок со стороны Вана нет. Мною послано князю Амилохвари приказание возвратиться в виду бесполезности дальнейшего наступления вглубь Ванской провинции».

Комментарии, согласится читатель, здесь излишни.

Генерал Амилохвари, оставив слабый отряд Фаик-паши в покое, предоставив ему возможность укрепляться, стал, таким образом, еще одним виновником будущей баязетской трагедии.

К тому времени, когда генерал Амилохвари упустил шанс выгодной атаки, турки начали сосредотачиваться у Караклиса, что угрожало наступающему на запад отряду Тергукасова, рассеявшему в тылу свои силы и остерегающемуся вступать в бой. Поэтому генерал Тергукасов и отзывал генерала Амилохвари в интересах своего Эриванского отряда. Возможно, непростительная осторожность генерала Амилохвари объяснялась сложившимися отношениями с генералом Тергукасовым, и Амилохвари не желал давать начальнику Эриванского отряда козыри для обвинения в случае неудачи его атаки. Трудно теперь объяснить происшедшее. В конечном итоге взаимная неприязнь или малейшее недоверие в среде командования никогда не способствовали успеху и усложнили положение Баязета.

Отряд Амилохвари, можно сказать, освободил Фаик-паше дорогу на Баязет.

После возвращения Амилохвари к Тергукасову командиру Действующего корпуса Лорис-Меликову было все же доложено, что Ванский район подготовлен для самостоятельных действий отряда Фаик-паши и тем самым со стороны Вана существует постоянная угроза Баязету. Как видно, время было упущено, и теперь пришлось размышлять над тем, что собираются делать турки, имея в своем расположении свежие и повседневно пополняемые силы, Фактически турки подчинили действие Эриванского отряда своим интересам.

Командиру Действующего корпуса было доложено, что турецкий Ванский отряд навязал Эриванскому два варианта действий. Перед Тергукасовым, увлекшимся неоправданными наступательными делами, возникла дилемма. Теперь уже условия диктовали турки, и секретов не было, что Ванский отряд находится на пути к Баязету в 50 верстах от него, Для кавалерии это всего один день перехода.

Если Эриванский отряд значительно углубляется в турецкий тыл, Ванский отряд овладеет Баязетом. Тогда беззащитная Эриванская губерния наводнится скопищем курдов, там начнется страшная резня и повальный разбой. Если Эриванский отряд воспрепятствует захвату Баязета и вторжению курдов в Эриванскую губернию, то турки смогут держать Эриванский отряд в постоянном бездействии, и отряд пс решится более двинуться на запад.

После долгих и трудных уговоров генералом Амилохвари начальника Эриваиского отряда о том, что в Баязете опасно держать малочисленное формирование, гарнизон был усилен и окончательно установлен его состав.

В Баязетском гарнизоне были оставлены батальон Ставропольского пехотного полка, две роты Крымского пехотного полка, два орудия, одна сотня Уманского казачьего и одна сотня Хоперского казачьего полков, две сотни Елизаветпольского иррегулярного полка, два орудия и передвижной госпиталь — всего около полутора тысяч бойцов.

К середине мая численность отряда Фаик-паши составила 3946 человек пехоты и 1200 — кавалерии при 9 орудиях, но он еще не решался наступать на Баязет. Неукрепленному гарнизону Баязета от медлительности турок было не легче. Располагая силами в четыре раза меньшими, чем у Фаик-паши, гарнизон Баязета пребывал в тревожном ожидании.

Сам Эриванский отряд при своем победном шествии испытывал немало трудностей. 15 мая Амилохвари отмстил, что «войска жалуются на недостаток, провианта» и при этом восклицает: «По-моему, тот генерал хорош, который прежде всего позаботился запастись провиантом и всем, что нужно для войны. Когда солдат сыт и ест обеспечен, то никакой враг ему не страшен».

Справедливости ради отметим, что генерал Тергукасов, сознавая сложившиеся условия, время от времени направлял донесения генерал-лейтенанту Лорис-Меликову:

«При настоящих обстоятельствах для успеха действий отряда мне нужны подкрепления для обеспечения путей сообщений. Когда баязетский отряд будет доведен до 3–4 батальонов при восьми орудиях, только тогда отряд может успешно не только пассивно защищать Баязет, но и вели активную оборону всей восточной части Баязетского санджака».

Генерал Тергукасов хорошо знал, что подкрепление ему, конечно, не пришлют и, получив одобрение командующего корпусом выступить дальше вглубь, к Караклесу, в этом донесении от 17 мая он как бы снимал с себя ответственность за последствия, касающиеся Баязета.

Неизвестно, что мешало капитану Штоквичу выполнять свои комендантские функции, особенно в части запаса провизии и воды, по 18 мая, как отмечает генерал Амилохвари, будучи в Сурп-Оганесе, Штоквич с тревогой приезжает к нему жалуясь на создавшиеся трудности.

Генерал Амилохвари отмечает 18 мая:

«Из Баязета прибыл капитан Штоквич с решительным намерением не возвращаться больше в Баязет, если только начальник Отряда не облечет его властью, которая коменданту присвоена, и не снабдит его самой широкой подробной информацией, в противном случае пребывание свое в Баязете он считает невозможным, поскольку лица подведомственные ему не подчиняются».

Так, о чем же тогда беседовал капитан Штоквич со своим протеже генералом Амилохвари, который сам толком не знал Штоквича в делах. Во всяком случае, жалоба на Ковалевского, так часто, хотя и справедливо, информировавшего о возможности нападения турок, видимо, возымела действие.

В штабе генерала Тергукасова стали думать о кандидатуре офицера, которому можно было бы поручить командование войсками как в самом Баязете, так и в его окрестностях.

Фактически подполковник Ковалевский отстранялся от командования всеми баязетскими формированиями. Причем происходило это с какой-то непонятной легкостью, при чьем-то кивке головы: мол, Ковалевский не подходит. Ни один из офицеров штаба Тергукасова так и не спросил, почему опытный кавказский офицер подполковник Ковалевский не подходит для дальнейшего выполнения функций начальника гарнизона? Действительно, для таких масштабов можно было бы подобрать офицера с более высоким чипом. Все же, независимо от деловых качеств офицера, чин имеет моральное значение для подчиненных.

У истоков отстранения от должности начальника баязетского гарнизона, разумеется, находился генерал Иван Гивич Амилохвари, военачальник, прослывший в войсках своим человеколюбием и нравственностью. Мы оперируем фактами из многих источников, ибо сам князь в своих дневниковых записях уходит от оценки личности Ковалевского. Однако логика его действий неумолимо свидетельствует: Амилохвари причастен к устранению подполковника Ковалевского от командования гарнизоном в Баязете.

Очевидно, генерал Амилохвари не мог простить Ковалевскому предупреждения о наступлении турок, направляемые, минуя его, напрямую начальник}» отряда. Вряд ли знал и Ковалевский о сложившихся непростых отношениях между Амилохвари и Тергукасовым, и что всякое донесение через голову Амилохвари воспринималось им как подсиживание. Если с честью у военачальников все в порядке, случись подобное, один из них обязан был бы или наладить отношения, или оставить свой пост. Без взаимного доверия и понимания воевать нельзя. Через несколько дней, когда будут затронуты личные интересы генерала Амилохвари, он изъявит желание покинуть Эриваиский отряд, но все обойдется, и до конца войны Амилохвари останется в отряде. А вот начальником кавалерии, как мечтал Амилохвари, его назначат. Но все это произойдет позднее.

В ситуации с Ковалевским генерал Амилохвари на совещании быстро сориентировался и предложил вместо Ковалевского кандидатуру генерал-майора Келбали-хана Нахичеванского. В то время Келбали-хан Нахичеванский исполнял обязанности начальника кордона на подходах к Эриванской губернии. Во все времена своей службы он имел безукоризненную репутацию, и в настоящее время командовал небольшим войском, явно по количеству и силе недостаточным для генеральского уровня.

Мы еще встретимся с Келбали-ханом Нахичеваиским и тогда познакомим читателя с его биографией.

Генерал Тергукасов без объяснения причин отклонил кандидатуру Келбали-хана.

Из записей генерала Амилохвари явствует, что искали не фигуру, во всех смыслах достойную для обеспечения безопасности в этом стратегически важном районе тыла Эриванского отряда, а человека, которым сугубо формально надо «заткнуть дыру».

На совещании начальник Эриванского отряда не нашел времени разобраться в делах подполковника Ковалевского, а перешел к обсуждению вопроса о новой кандидатуре. Было очевидно, что любой другой офицер, при таком обилии задач и таком мизерном количестве войск, вряд ли сумеет противостоять турецким войскам, явно превышающим по вооружению и количеству баязетский гарнизон. Следовало вначале подумать об укреплении гарнизона. Кстати, турецкий гарнизон покинул добровольно Баязет лишь потому, что был малочисленным, хотя по количеству имевшихся в своем составе войск не уступал нынешнему российскому.

Из состава штаба Эриванского отряда не смогли выбрать кандидатуру, а точнее, сам генерал Тергукасов не желал оголять свой штаб. Когда Амилохвари предложили отрядить в Баязет своего начальника штаба, он резко возразил, замечая в дневнике, что это происки Тергукасова, который заинтересован в его ослаблении. Словом, судили, рядили, и кто-то из участников, когда уже все устали от поиска кандидатуры, вдруг предложил кандидатуру командира батальона крымского пехотного полка подполковника Пацевича. Участники переглянулись, никто из присутствующих, оказывается, ничего не мог сказать о деловых и боевых качествах Пацевича. Обычно в таких случаях всегда легче одобрить неизвестную кандидатуру.

Итак, толковый и бывалый офицер подполковник Ковалевский, вошедший в роль начальника баязетского гарнизона, в условиях угрожающей опасности и без объектив-пых причин был заменен подполковником Пацевичем. А говорят, коней на переправе не меняют. Безответственные ездоки — меняют.

Пока только было очевидно, что одного известного подполковника меняли на другого неизвестного подполковника, одного известного командира батальона — на командира батальона неизвестного. Ни Ковалевский, ни Пацевич не знали, что на совещании у Тергукасова 19 мая 1877 года, за их спиной, была предрешена их судьба. В этом мире каждому оставалось быть совсем немного. Ковалевскому — около двух недель, Пацевичу — около месяца.

Не будь этой роковой перестановки, быть может, все произошло по-иному. Внезапная гибель этих двух несчастных офицеров станет началом трагедии Баязета и всплеском придуманной славы капитана Штоквича. А пока вес складывалось в пользу Штоквича.

В момент смены Ковалевского Штоквич находился в штабе Эриванского отряда. По всей видимости, решение совещания было доведено до Штоквича. 19 мая 1877 года Амилохвари записал в своем дневнике:

«Штоквича наконец, снабдили подробной инструкцией и отправили в Баязет. Я от души пожелал всего лучшего, а главное, посоветовал не дремать и исполнять все мои указания Не было него коня, я отдал ему одного излучина своих жеребцов и благословил в путь».

Давайте откроем Послужной Список подполковника Пацевича Григория Михайловича (по фильму Адам Платонович), и подумаем, какими же преимуществами он обладал перед подполковником Ковалевским?

Извлечения из Послужного Списка командира 1-го Батальона 73 Пехотного Крымского Его Императорского Высочества Великого Князя Александра Михайловича полка Подполковника Пацевича Григория Михайловича. ^{(Составлен на Сентябрь 1877 года).}

Подполковник Пацевич Григорий Михайлович родился в 1823 году. Происходит из Обер-офицерской семьи Полтавской губернии. Вероисповедания православного. Воспитывался в частном учебном заведении.

Семейное положение: Вдовец после первого брака, имеет троих сыновей и двоих дочерей (Михаила, родившегося 28 сентября 1865 г.; Николая — 13 декабря 1868 г.; Александра — 5 февраля 1874 г. Зинаиду — 26 сентября 1860 г., и Елену-5 мая 1876 г.)

Полное денежное содержание 2377 рублей в год.

В службу вступил фейерверкером 4 класса в конно-артиллерийскую батарею 9 декабря 1839 г. Переведен в Курский Егерский пехотный полк Унтер — офицером 7 февраля 1841 г. За отличие в боях против горцев — чин Прапорщика — 1846 г. За отличие против горцев — Подпоручик с 25 декабря 1848 г. За отличие против горцев — Поручик с 1 января 1851 г. Адъютант командира батальона — 10 мая 1851 г. За боевое отличие — чин Штабс-капитана с 26 апреля 1853 г. Назначен командиром роты — 19 июля 1854 г. Переведен в Севастопольский пехотный полк и назначен командиром роты (25 февраля 1857–22 июня 1857 г.г.). Назначен полковым адъютантом — 6 августа 1857 г. и полковым казначеем — 1 июля 1858 г. За отличие по службе — чин Капитана — 23 ноября' 1858 г. За отличие по службе в Лабинском отряде единовременная награда — 200 рублей — 20 июля 1861 г.

Переведен в 73 Пехотный Крымский полк командиром роты -17 ноября 1861 г. За отличие против горцев — чин майора с 17 апреля 1863 г. Начальник стрелков, полка — 14 апреля 1863 г. За отличие против горцев — Золотая сабля с надписью «За храбрость» — 2 апреля 1864 г. Приказом по Кавказской Армии утвержден командиром 1 — го Батальона — 28 июля 1865 г. Направлен в командировку 17 ноября 1865 г. За отличие по службе награжден орденом Святой Анны 2-й степени с Императорской короной и мечами — 30 января 1866 г. За отличие по службе награжден чином Подполковника 23 октября 1866 г.

Сдал батальон и назначен начальником стрелков — 26 октября 1870 г. Избран Председателем полкового суда — 8 ноября 1871 г. За отличие по службе 8 сентября 1871 г. награжден денежной премией — 280 рублей серебром. Приступил к командованию 1-ым батальоном — 9 июля 1873 г.

С 12 апреля по 18 июня 1877 г. в составе действующего Эриванского отряда.

Кавалер шести боевых орденов (Святого Владимира 4 степени с бантом; Святой Анны 2 степени с Императорской короною и мечами над орденом; Святого Станислава 2 степени с Императорской короной и мечами; Святой Анны 2 степени с мечами; Святой Анны 3 степени с бантом; Золотой сабли с надписью «За храбрость») и четырех медалей (Бронзовой «За Восточную войну 1853–1856 г.г.»; «Серебряной» За покорение Чечни и Дагестана 1857–1859 г.» и — За покорение Западного Кавказа 1859–1864 г.г. и креста «За службу на Кавказе»).

Скончался 18 июня 1877 г. от поученной раны в сражении с турками В июня 1877 г.

(^{(РГВИЛ. МОО. оп.12,д.4967)})

Перечитывая скупые строчки биографии подполковника Пацевича, убеждаешься, что он не обладал заметными преимуществами перед Ковалевским Их отличала только личная жизнь. Александр Викентьевич Ковалевский был счастлив, у него была любимая жена Александра Ефимовна. Подполковник Пацевичу покойная супруга оставила пятерых малолетних детей. Боевые офицеры были отважными, и заслуженные награды — тому свидетельство. На фоне авторитетного в войсках, мудрого и хладнокровного Ковалевского Пацевич был вспыльчивым, неудержимо властным и непредсказуемым.

Пока Пацевич добирался до Баязета, непосредственный куратор баязетского гарнизона генерал Амилохвари, человек тоже с пылким характером, решает освободиться от своих обязанностей из-за внутреннего конфликта с Тергукасовым. Ни какой-нибудь сотник, у которого возникай проблемы с подчиненными казаками, а умудренный опытом генерал, Амилохвари понимал, что Тергукасов не имел полномочий удовлетворить его просьбу.

Восстановить картину происшедшего помогает дневник Амилохвари:

«23 мая. Разговор с Тергукасовым: Я просил сложить с меня командование авангардом и поручить это другому генералу. Это почему? — спросил Тергукасов. Потому, что на мне лежит одно только название «начальник авангарда», а на самом деле мои обязанности сводятся к саперным работам. В тех случаях, когда авангарду надлежит действовать, меня останавливают на месте, а вперед посылают офицеров, присланных из главного отряда. Значит им и книги в руки. Они и должны составлять авангард».

Факт редкий, печальный и явно не ко времени. Хладнокровный и вдумчивый Тергукасов не допустил добровольную отставку Амилохвари. Конфликт не получил развития. Правда, от таких отношений в руководстве Эриванского отряда Баязету легче быть не могло.

Подполковник Пацевич прибыл в Баязет 24 мая вместе с подчиненными ему двумя ротами Крымского полка, и в тот же день, приняв дела у Ковалевского, вступил в командование войсками баязетского гарнизона. Свою отставку Ковалевский воспринял спокойно, как приказ, который надо принять к исполнению, и продолжал уверенно командовать вверенным батальоном Ставропольского полка. Он сознавал, разумеется, что в его отставке сыграли роль частые донесения о наступлении турок Но ведь он доводил до сведения руководства только реальные факты. Этот храбрый кавказский воин, с прямым и твердым характером, как показало расследование, не способен был к преувеличениям.

После внезапной отставки неунывающий Ковалевский еще острее почувствовал, как в Баязете ему не хватает супруги Александры Ефимовны. Детей у них не было, и оба они нежно заботились друг о друге. Вот письмо Александра Викентьевича жене от 30 мая:

«Дай только Бог, чтобы турки вздумали подойти ко мне поближе. Надеюсь угостить незваных гостей хорошо. Если Богу будет угодно, что меня убьют, то не печалься, моя дорогая крошка, о своем старике, инвалиде, муже, а гордись этим».

((Это письмо Александра Викентьевича опубликовал генерал К. К. Гейнс уже после освобождения Баязета).)

Получив письмо, Александра Ефимовна Ковалевская своим тонким женским чутьем почувствовала надвигающуюся беду. Срочно оформив перевод из 15-го военного госпиталя в баязетский госпиталь № 11, она в первых числах июня прибыла в Баязет. Так в гарнизоне, в условиях наступления грозных событий, оказалась единственная женщина.

Отставка хлопотливого Ковалевского и назначение Пацевича не изменили положения дел. Подполковник Пацевич разделял полностью позицию своего предшественника, ибо посылаемые им лазутчики также подтверждали опасность, грозящую Баязету. Турки продолжали формировать большое иррегулярное войско из курдов для овладения городом.

Тем временем, 31 мая, получено предостережение из Персии от Макинского хана, сообщившего преувеличенные сведения о нахождении у Соук-су 30 000 турок при 12 орудиях. Но все мусульманское население города, находившееся в непрерывном общении с двигающимися массами Фаик-паши, проявлявшее до этого скрытую неприязнь к российским войскам, теперь выражали ее уже открыто. Начались дерзкие нападения на россиян. Был арестован местный житель-турок, который пытался отвести воду, поступающую в цитадель.

Наступил июнь. Баязетский гарнизон, обреченный по милости старших командиров на бездеятельность, стал понемногу пробуждаться. Здесь уже открыто говорили об опасности. Правда, организованные еще Ковалевским дневные и ночные разъезды казаков регулярно высылались на соседние высоты, но они обозревали окрестность на расстоянии орудийного выстрела, что в какой-то мере пока ограждал Баязет от внезапного нападения. Большая часть всего гарнизона, разместившаяся за пределами цитадели, все чаще обращала свои взоры к замку. Только он мог стать защитой российских воинов.

Там, в цитадели, со 2 мая, то есть еще месяц назад, должен был активно действовать комендант капитан Штоквич, получивший 19 мая специальную инструкцию от начальника отряда генерала Тергукасова и настоятельную рекомендацию генерала Амилохвари «не дремать и исполнять все его указания». Новый начальник гарнизона не вмешивался в деятельность Штоквича. Вероятно, при назначении князь Амилохвари рекомендовал Пацевичу не мешать коменданту заниматься подготовкой цитадели к обороне.

Снабжение всего гарнизона, а замка тем более, являлось главнейшей функцией коменданта Штоквича. Непонятно, чем он руководствовался, продолжая допускать в преддверии опасности нахождение продовольственного склада Саркис-аги Мамукова за пределами цитадели, Запасы сухарей там были в достаточном количестве. Сухари выдавались по потребности. Цитадель, несмотря на неоднократные рекомендации генерала Амилохвари, не была обеспечена на случай осады продовольствием и водой.

Еще 5 мая, Амилохвари записал в своем дневнике:

«Имея в виду, что неприятель легко может в случае блокады отвести воду, я сделал распоряжение, чтобы бассейн, находящийся во дворе цитадели, был немедленно исправлен и постоянно наполнялся водой. С этой же целью приказал достать у жителей побольше котлов, бочек и всякой посуды, наполнять их, на всякий случай, водой и чаще ее освежать».

Фонтанный резервуар представлял собой огромную, хорошо приспособленную, посудину с запасом воды чуть ли не на месяц, Он находился близ водопроводного крапа, но был испорчен. В гарнизоне об этом толковали неоднократно, но никто не занимался приведением его в порядок. За полтора месяца и в последние особо тревожные дни резервуар оставался пустым, За исправление его все же хватились, когда было уже поздно. Наполнить бассейн даже в условиях не действующего фонтана было возможно. Из крана рядом до самого дня осады обильно лилась чистая и холодная вода. Никого из командиров Баязета, прежде всего, капитана Штоквича не насторожила попытка арестованного турка отвести воду из работающего крана.

Только 4-го июня, через месяц и два дня после вступления в должность коменданта, капитан Штоквич издает приказ — первый за весь период своего пребывания в цитадели.

Цитируем параграф 1 этого документа без изменения:

«Ввиду могущей случиться осады крепости Баязета и отнятия воды из текущего в крепости родника, предлагаю смотрителю кавказского военно-временного № 11 госпиталя наполнять всю имеющуюся у него свободную посуду, как-то: бочки, ванны, ладьи, котлы и тому подобное, водою из крепостного родника, которую менять через два дня; а командирам рот 7-й и 8-й пехотного Крымского полка предлагаю обязательно наполнять солдатские котелки и ротные котлы водою, которую выливать по утрам». Для установки всего только двух и единственных в цитадели орудий у южной стенки заднего двора надо было приготовить место. Месяц назад об этом распорядился князь Амилохвари. Ничего сделано не было. В условиях реальной опасности эти работы начали вести, но чрезвычайно вяло. На шинелях, на попонах и с помощью лопат вывозили навоз, перемешивали его с камнями и скудным количеством земли. Только к вечеру 3 июня сумели создать два возвышения для орудий».

Для обороны цитадели не были сделаны специальные приспособления для стрельбы, укрытия для людей. Не были заготовлены необходимые в таких случаях земляные мешки, Во всем гарнизоне не оказалось офицера-инженера, отсутствовали нижние чины — саперы.

Если еще в первой половине мая можно было принять необходимые меры для защиты баязетского гарнизона, то теперь гарнизон уже никак не мог предотвратить угрожающей ему опасности. Но шансы хоть как-то ослабить угрозу штурма все же существовали. Эти шансы использовали сами бойцы-энтузиасты, деятельность коменданта в этих уже экстремальных условиях осталась неизвестной.

История Крымского полка свидетельствует:

«Цитадель также не успели приспособить к ружейной и артиллерийской обороне, что явилось причиной большой потери в людях в первые дни осады. Хотели заранее на стенах цитадели построить из мешков, набитых землею, или за неимением их, из камней и земли, закрытия для стрелков, а в казармах, где без крайней необходимости нельзя было заваливать окна, хотели около них также заготовить камни и мешки с землей; наконец, позади цитадели, площадку с каменной стеной, где впоследствии стояли два орудия, также предполагали привести в оборонительное положение, но ничего этого не успели сделать, и орудия на площадке стояли совершенно не защищенными в качестве мишени для турок. Все эти приспособления и исправления были произведены уже во время осады самими солдатами без всякого понуждения со стороны коменданта».

Гарнизон благоденствовал. И на это ободряюще действовал воинственный дух подполковника Пацевича. Его не прельщало томительное отсиживание за высокими стенами цитадели. У храброго Пацевича подобные мысли не могли укладываться в голове. И нам так и не удалось найти сведения, что предпринимал Пацевич по укреплению обороны замка.

Получив впервые в жизни небывалую самостоятельность, пылкая душа храброго воина стремилась непременно сокрушить противника. Оценивал ли он реальные силы турок или нет, трудно сказать. Григорий Михайлович был человеком в себе, но в бой он рвался отчаянно.

План отучить турок подходить к Баязету у командующего войсками баязетского гарнизона созрел скоро, и он предпринял первую свою разведку боем для оценки сил противника, Подполковник Пацевич продолжал верить в победу русского оружия. Он снарядил отряд из двух сотен Уманских казаков и двух сотен Елизаветпольской милиции под начальством войскового старшины Булавина и выслал его к югу от Баязета на рекогносцировку Ванской дороги.

Отряд вышел рано утром 3 июня, и как только спустился с гор и поднялся на отроги высот, прилегавших к границам Персии, был встречей конными постами турок. На отряд набросилось до шести сотен неприятельской конницы турецких курдов. Была отмечена какая-то необычайная для них смелость. Складывалось впечатление, что курды чувствовали за собой поддержку. Казаки спешились и открыли огонь. Милиционеры, между тем, бросившись карьером назад, увлекли за собой и казачьих лошадей. Турки, имея все возможности атаковать небольшой Баязетский отряд, уничтожить милиционеров и казачьих лошадей, не вступили в бой, и российский отряд получил возможность без боя и потерь благополучно вернуться в гарнизон. И хотя о противнике не было точных сведений, было очевидно, что близ Баязета находятся значительные силы турок, и обнаруженные шесть сотен их всадников, видимо, представляли лишь его авангард.

Вечером 3 июня Тергукасов получил шифрованную депешу о наступлении турок из Вана и что Баязет оказывается в критическом положении. Ради отвлечения Ванского отряда от Баязета, генерал Тергукасов решает 4 июня в 7 утра стремительно атаковать противника двумя кавалерийскими колоннами.

Бой произошел у Драмдага 4 и 5 июня и был выигрышным для отряда Тергукасова. Правому флангу армии Мухтар-паши было нанесено решительное поражение. Этот бой отчасти упрочил тыл Эриванского отряда.

В своем приказе генерал Тергукасов благодарил воинов за отвагу:

«Войска Эриванского отряда! Вы достойно поддержали славу Ваших боевых предшественников! Пехота, артиллерия и кавалерия, соревнуясь в усердии и в взаимной помощи, явили себя одинаково достойными. Я любовался спокойным огнем нашей пехоты перед суетливой стрельбой турок. Стойкость и хладнокровие пехоты не уступали искусству и достойному удивления самоотвержению артиллерии, лихости и бдительности кавалерии. Драгуны и казаки показали себя такими же лихими наездниками, как и ловкими пехотинцами. Я счастлив, командуя такими войсками, я счастлив, что могу донести нашему Августейшему Главнокомандующему об их мужестве и о доблести и распорядительности их достойных начальников…Войска Эриванского отряда! Ваши славные подвиги, порадуя нашего возлюбленного Государя и Отечество, возлагают на Вас обязанность и впредь быть столь же достойными имени русских и столь же грозными противнику».

(^{(ГВИЛ, Фонд 485. оп. 1, дело № 1814)})

Молва о поражении турок дошла и до Баязетской долины. Радости в Баязете не было предела, но Фаик-паша со своим многочисленным отрядом почему-то раздумывал, и когда главные силы Эриванского отряда сосредоточились в бое у Драм-дага, не решился двинуться на Баязет. Расчет Тергукасова не оправдался. Правда, гарнизон Баязета в подарок получал дополнительные дни для подготовки к обороне, но и в эти дни, когда противник был на подступах к Баязету, цитадель пребывала в благоденствии. Казалось, что жизнь бесконечна.

Когда 4 июня перед Баязетом внезапно появилась турецкая конница и, опрокинув посты, угнала до 1000 голов рогатого скота городских жителей, это, к счастью, помогло несколько ускорить вяло и бессистемно проводившиеся работы по укреплению цитадели. В частности, окна и двери начали заваливать камнями, а для ружей оставили бойницы, вооружили госпитальную команду смотрителю госпиталя приказано заполнить всю посуду водой и менять ее каждые два-три дня. За все это схватились, когда было уже поздно.

Теперь настало время хладнокровно подсчитать свои силы и представить мощь надвигающегося противника.

В начале июня 1877 года в Баязете окончательно сформировался гарнизон и его состав был следующим:

— Офицеров — 28;

— Медиков — 6;

— Две роты Крымского полка — 336 нижних чинов;

— Батальон Ставропольского полка — 621;

— Две сотни 1-го Уманского казачьего полка — 227;

— Сотня 2-го Хоперского казачьего полка — 134;

— Две сотни Елизаветпольского конно-иррегулярного полка — около 200;

— Кавказского казачьего полка — 19;

— 2 орудия с расчетами — 40;

— Госпитальной прислуги — 68;

Таким образом, исключая медиков, всех способных владеть и действовать оружием в гарнизоне Баязета вместе с офицерами насчитывалось примерно 1673 бойца. Это количество не учитывало прибывающих из Эривана всадников Елизаветпольского конно-иррегулярного полка. Четыре сотни их выполняли охранные функции на линии Баязет — Диадин и не находились затем в цитадели.

Гарнизон Баязета питал слабые надежды на только что сформированный Эриванский конно-иррегулярный полк в количестве около 600 всадников под командованием закаленного кавказского воина полковника Исмаил-хана Нахичеванского. Он должен были двинуться из Эривана в Баязет. Даже в случае подкрепления этим конно-иррегулярным полком баязетский гарнизон не превысил бы в своей численности 2300–2400 бойцов. Другой помощи не ожидалось.

25 апреля 1877 года генерал Амилохвари отметил:

«Странно в самом деле сформирован наш отряд: ни денег, ни подъемных средств, ни лазаретов, ни провианта, ни фуража, ни однообразного вооружения! Настоящий Тришкин кафтан! Нищета величайшая, — точно после неприятельского погрома. Глядя со стороны, право, можно подумать, что мы ровно 20 лет перед тем ничего не делали, как преспокойно отдыхали на севастопольских лаврах».

К этому времени турки общей численностью 12 000 человек, а по некоторым источникам — до 15 000, при 12 орудиях сосредоточились в окрестностях Тепериза, в 18–20 верстах от Баязета. Если полагать, что мусульманское население Баязета, селений в его окрестностях, кочевники санджака только и ожидали сигнала для присоединения к отряду Фаик-паши, а турецкие власти на то и рассчитывали, то отряд этого турецкого генерала без труда мог быть доведен до 20 000 бойцов. Правда, Ванский отряд, комплектовавшийся в большей степени иррегулярными формированиями, на самом деле, не мог представить такую грозную силу, равнозначную регулярной армии в 20 000 бойцов. Фактически Фаик-паша располагал всего лишь шестью регулярными батальонами и 7000–8000 слабо вооруженных жителей. Это были плохо обученные крестьяне, и прибавление могло состоять из таких же необстрелянных бойцов. Но на войне сгодятся даже толпы противника. На собственной земле, где им хорошо знакома местность, а каждый дом мог стать укреплением или просто ловушкой, они могли показать себя большой силой.

По разным, даже заниженным, оценкам, можно полагать, что на Баязет были брошены силы турок, превышавшие российские как минимум в семь-восемь раз. Но самоотверженный и одухотворенный подполковник Пацевич весь день 5-го июня 1877 года осмысливал новую и более крупную вылазку против турок. Он продолжал оставаться непреклонным в стремлении отбросить врага от Баязета.

Близился конец дня 5 июня. Утомленное солнце стремилось уйти за горизонт. Поздним вечером над Баязетом спускалась ночная мгла. Невыносимое пекло сменилось приятной ночной прохладой. Свободные от службы нижние чины отходили ко сну. Господа офицеры тоже спешили закрыть глаза и забыться.

Приближалось 6 июня 1877 года. Этот памятный день заставил многих в гарнизоне Баязета серьезно поразмыслить над тем, что жизнь человеческая далеко не бесконечна.

«Усердие все превозмогает.

Бывает, что усердие превозмогает и разум».

(Козьма Прутков.)

В полночь у Пацевича возникла мысль срочно посоветоваться с подчиненными офицерами, В ночь с 5 на 6 июня 1877 г., когда уже не было никаких сомнений о движении чурок к Баязету, он в спешном порядке созвал военный совет из начальников частей гарнизона, чтобы ответить на извечный вопрос: что делать?

Представим себе, что происходило на совете. Восседая за старым громоздким столом в своих тесных и неуютных хоромах цитадели, командующий войсками в Баязете, отхлебывая из стакана маленькими глотками свой любимый напиток — чай, пытливым взором окидывал лица прибывших офицеров.

(В фильме «Баязет» на этом совещании Адам Платонович Пацевич представлен законченным алкоголиком, больным человеком-самодуром. Реальный же Григорий Михайлович Пацевич был нормальным человеком и никоим образом не причастен к зелью. Его незаслуженно опорочил Пикуль, а постановщики фильма еще более изощренно проглумились над образом этого русского офицера. Он действительно был трезвенником и питал страсть к чаю).

Многих офицеров в гарнизоне Пацевич еще не знал хорошо, большинству их он был также неизвестен. Отстранение Ковалевского, которого успели полюбить в гарнизоне, способствовало возникновению прохладного и даже в определенной степени неуважительного отношения пехотинцев-ставропольцев к Пацевичу. Словом, на долю Пацевича выпадала непростая миссия принимать ответственное решение..

Разумеется, он спросил собравшихся о дальнейших действиях войск гарнизона по укреплению региона. Но что могли ему ответить офицеры? В такой ситуации решение военного совета носило сугубо формальный характер.

Когда проводилось расследование Баязетской эпопеи, так и не удалось выяснить, что же происходило на том военном совете. Известно, правда, что комендант Штоквич никоим образом не возражал против выхода отряда Пацевича за пределы цитадели и, как он сам изложил в рапорте начальниц Эриванского отряда, только «противился назначению 7-ой роты Крымцев, как составляющей с 8-й ротой тех же Крымцев непосредственный гарнизон цитадели», но «должен был уступить приказанию подполковника Пацевича».

Итак, жаркий диета; подобный совету в Филях в 1812 году, на ночном совещании В июня в Баязете не получился. Нам трудно судить, во что верил Пацевич и на что надеялся — все это ушло с ним в другой мир. Экспансивная натура Пацевича оставила потомкам не одну головоломку.

На самом деле вариантов у подполковника Пацевича было немного. Он мог принять только одно из двух решений.

Первое. Находиться в городе и цитадели, не совершать никаких вылазок, не дразнить неприятеля и думать, как выдержать осаду сильного противника. Это решение более отвечало сложившимся обстоятельствам и даже характеру самого подполковника Пацевича.

Воспользовавшись остатком драгоценного времени, имея в распоряжении только наличные силы, провести необходимые работы по усилению защиты города, а цитадель привести в возможно лучшее состояние долговременной обороны. Кроме того, обеспечить цитадель всеми видами боевых, продовольственных и материальных запасов, что при условии перехода гарнизона полностью в цитадель гарантировало бы безопасность на длительный период.

Второе. Выступить на Ванскую дорогу с единственной целью искать и атаковать главные силы Фаик-паши. Шансы на победу у Пацевича были немалые, но такое решение мог принять не только храбрый офицер, но и мудрый военачальник.

Пользуясь очевидным превосходством воинского порядка в Русской Армии, чувством долга и мужества чинов отряда, необходимо было вдохнуть в отряд дополнительную энергию и упрочить решимость се бойцов. История знает немало примеров побед не числом, а умением. В цитадели в таком случае следовало оставить лишь минимально необходимое число защитников (госпитальную прислугу, команду пеших казаков для охраны имущества и пересыльных). В конце концов, принимая не наспех, а заранее продуманное решение атаковать турок, что было бы выгодно Эриванскому отряду и Действующему корпусу в целом, подполковник Пацевич мог бы и попросить у генерала Тергукасова временную поддержку хотя бы из двух рот крымцев и ставропольцев, а также Эриваиский конный иррегулярный полк Исмаил-хана Нахичеванского.

Свой отряд подполковник Пацевич мог бы довести до 2-х батальонов и 10 сотен казаков и милиции. А это уже сила, с которой Фаик-паша вряд ли справился бы.

Решение Пацевича, как впоследствии анализировали специалисты Российского Генерального штаба, не вписывалось ни в одно из двух вероятных и разумных решений, хотя отдаленно напоминало второй вариант.

Итак, на совещании в ночь с 5 на 6 июня было принято экстренное решение — произвести большей частью Баязетского отряда усиленную и дальнюю рекогносцировку Байской дороги. То есть, не доверяя никаким слухам и показаниям лазутчиков, подполковник Пацевич как бы решил сам убедиться, какие же силы направляются к Баязету. Что могла дать эта рекогносцировка в лучшем случае? Точное определение, во сколько же раз (втрое, вчетверо или впятеро) силы неприятеля превышают силы отряда Пацевича. Во всяком случае, атаковать отряд Фаик-паши подполковник Пацевич никоим образом не собирался. А в худшем случае? Посмотрим, что принес этот самый худший случаи. В состав отряда были включены лучшие и главные силы Баязетского гарнизона: четыре роты пехоты 5-я, 6-я и 8-я Ставропольского полка и 7-я Крымского) и вся кавалерия в составе семи сотен (две сотни уманцев, сотня хоперцев и четыре сотни милиции). Таким образом, отряд насчитывал около 1200–1300 воинов. Сила тоже немалая, но боевая задача этому отряду поставлена не была.

В 3 часа утра подполковник Ковалевский попрощался с женой. Ни он, ни Александра Ефимовна не могли предполагать, что живым Александр Викентьевич в Баязет больше не вернется. На случай вторжения в цитадель турок предусмотрительный Ковалевский передал доктору Сивицкому свои просьбы, касающиеся безопасности жены. Завершив личные дела, подполковник Ковалевский отправился поднимать в поход пехоте.

Еще до зари 6 июня отряд под командованием подполковника Пацевича покинул спящий Баязет. Определенный Пацевичем порядок размещения войск в отряде при движении противоречил целям отряда.

Четыре сотни пехоты, окруженные плотным кольцом кавалерии, двинулись по Ванской дороге. 5-я сочня уманцев прикрывала пехоту с фронта, 1-я сотня уманцев — слева, сотня хоперцев — справа. В тылу шли три сотни Елизаветпольского конно-иррегулярного полка, кавалерия, которая могла и должна предшествовать пехоте и находиться, по крайней мере, верст на 10–12 впереди, контролируя более дальнюю полосу движения, двигалась на одной линии с пехотой. Когда в таком порядке отряд проследовал 17 верст, вдруг в долине показались сильные разъезды турецких курдов.

Представители воинских частей Армии России

Увидев отряд, они медленно отступили в горы на противоположный берег долины. Будь в отряде Пацевича хотя бы небольшой авангард с лихими казаками, пути курдам могли быть отрезаны. Движение отряда Пацевича было обнаружено и, конечно, определен состав отряда. Разъезды казаков, бросившиеся преследовать курдов, были оттеснены, и у казаков с ними завязалась вялая перестрелка, ставшая вскоре оживленной. Пацевич устранился от боя, не думая, что это пока только пристрелка, не принял никаких мер на случай возможного боя и продолжал двигаться вперед. Зачем и куда? Для какой цели? Оказалось, что — в объятия противнику.

На 18-й версте показалась мощная конница, и подъем пехоты на гору был приостановлен. Зачем останавливать отряд? Действовать надо! В таком положении утомленный 18-верстным переходом под палящим солнцем отряд Пацевича оставался в нерешительности целых 30–45 минут, Непонятно, чего выжидал Пацевич вместе с отрядом, предоставляя возможность противнику осмысливать ситуацию и активно действовать. Дерзость курдов, которые вначале только вели ожесточенную перестрелку с казаками, нарастала. Известно, что курды, подобно волкам, остерегаются нападать на отважных. А здесь они явно почувствовали нерешительность и незащищенность русского отряда. И слева, и с фронта стала подходить курдская конница. За ней двигались пешие турки. Наступающий неприятель стремился охватить русский отряд с обеих сторон. Такой тактический прием турки всегда применяли, если числом превосходили противника. Казаки в этой ситуации были вынуждены отступить к своей пехоте. Положение малочисленного отряда', находившегося в 18 верстах от Баязета, становилось критическим и подполковник Пацевич приказал отступать.

Надо было заблаговременно дать команду отступать пехоте, а кавалерии прикрыть отступление, и уже потом начать отход кавалерии. Теперь запоздалое приказание «отступать» влекло к катастрофическим последствиям, Отступление утомленного, голодного и малочисленного отряда Пацевича, да еще под палящим солнцем, представлялось крайне трудным. Но атаковать отряд Фаик-паши подполковник Пацевич никоим образом не собирался еще в самом начале своего пути. А теперь же предстояло опасное бегство от сильного противника.

Командующему Ванским отрядом Фаик-паше представилась такая блестящая и совершенно неожиданная возможность полностью уничтожить большую часть Баязетского гарнизона, столь неосторожно и безрассудно покинувшего Баязет. Фаик-паша не сумел или не захотел воспользоваться столь благоприятными обстоятельствами. Непонятно, почему Фаик-паша не приказал своему отряду в 6000 бойцов кратчайшим путем двинуться прямо на Баязет, где оставался малочисленный гарнизон, не готовый к обороне.

Фаик-паша мог также направить свой отряд на поддержку курдов и уничтожить малочисленный и уже почти деморализованный паническим отступлением русский отряд. Уничтожив отряд Пацевича, Фаик-паша имел все шансы легко овладеть цитаделью. Словом, непонятные половинчатые решения Фаик-паши как бы содействовали возникновению той эпопеи, которая вошла в историю под именем «баязетского сидения».

Он поэтапно выслал сперва два эскадрона своей регулярной кавалерии, затем, после некоторого колебания — батальон пехоты с двумя горными орудиями, а сам оставался на высотах и только следил за ходом боя. Этим и ограничил Фаик-паша свои дальнейшие распоряжения и участие в бою 6 июня. Эскадроны кавалерии вовремя подоспели к бою и принимали в нем активное участие, а батальон пехоты, к великому благу для отряда Пацевича, уклонился от исполнения команды Фаик-паши и остановился на ночлег. Таким образом, отряд подполковника Пацевича преследовали лишь одна только регулярная кавалерия Фаик-паши и курды. Трудно предположить, чем руководствовался Фаик-паша. Возможно, он опасался столкнуться с частью победоносного Эриванского отряда.

Около десяти часов отряд пехоты начал отступление под руководством опытного и любимого войсками батальонного командира ставропольцев подполковника Ковалевского. Отступление казаков возглавили войсковые старшины Булавин и Кванин. (Ставший одним из главных героев в сериале «Баязет» есаул Ватнин сыграл блестяще свою роль и воссоздал действительный исторический образ героя Баязета войскового старшины Кванина).

Между тем отступающий отряд Пацевича все равно оказался в тяжелейших условиях Уже одна команда Пацевича «отступать» деморализовала отряд, который преследовали шестикратно превосходящие силы турок. У противника было превосходство именно в кавалерии, которая наиболее эффективна при преследовании. Равнинный характер местности не позволял пехоте успешно обороняться. Удаленность от Баязета и крайнее изнурение чипов отрада усугубляло положение отступающих. Но бойцы отряда все же не падали духом.

Не прошло и часа, как отрад Пацевича оказался окруженным с трех сторон. Создавалась угроза нарушения строя отступающих и превращения колонны в толпу.

Когда регулярная кавалерия турок в составе полных двух эскадронов пыталась обойти правый фланг, войсковой старшина Кванин попросил разрешение у подполковника Пацевича посадить казаков-хоперцев на коней, чтобы воспрепятствовать противнику окружить отряд и существенно облегчить отступление, но подполковник Пацевич запретил делать такой маневр. Хоперцы по-прежнему оставались в правой цепи спешенными. Это было очередное ошибочное решение для отступающего отряда.

На обоих флангах отряда кавалерия оставалась спешенной, и ее боевые свойства не могли быть использованы. Все делалось в интересах противника и в ущерб отступающим, противник получал все большие возможности действовать беспрепятственно.

Ободренные отступлением, пестрые толпы курдов с гиком наседали на отряд, одновременно пронизывая его насквозь пулями и с фронта и с флангов. В отряде появились первые потери, Потребовались носильщики для выноса раненых, И без того нарушенный отступлением боевой порядок отряда стал разрушаться, и строй отступающих постепенно превращался в хаотическую массу бегущих.

Отступление велось уже более часа, и изнемогающие бойцы отряда все равно стремились сохранить самообладание и не попасть во власть панического разложения.

В эти критические минуты боя командир батальона ставропольцев опытный и бесстрашный подполковник Ковалевский, сознавая, что действия Пацевича могут стать па-губными, попытался взять в свои руки командование отрядом. Силой личного авторитета и своими призывами он сумел все же приостановить хаотическое движение рот, и с присущей ему энергичностью начал было восстанавливать боевой порядок. Бойцы почувствовали сильную руку командира, и порядок начал восстанавливаться. Но в это самое время вражеская пуля, прострелив Ковалевскому живот, сразила его. Командир тут же был поднят на носилки. Число убитых и раненых увеличивалось, увеличивалось и количество носильщиков, Ряды отступающих редели и ослабевали.

Шаг за шагом отряд вес же пробивался к Баязету. Здесь у бойцов открылось новое дыхание. Мужество, преданность и чувство долга показали добровольцы Ставропольского полка, несущие смертельно раненого подполковника Ковалевского. Уже на носилках Кавалевского настигла вторая смертельная пуля и тоже в живот, но ставропольцы продолжали нести тело своего командира, Когда конные казаки предложили им свою помощь, ставропольцы заявили: «Пока мы живы, тело отца-командира туркам, не отдадим». Носильщики с запасными людьми, отставая от быстро идущего войска и постоянно попадая под выстрелы в упор, продолжали идти впереди неприятеля, беспрерывно замещая падающих. Хотя за 1.0 верст транспортировки мертвого Ковалевского ставропольцы потеряли 20 солдат, они все же сумели донесли тело своего командира до Баязета.

35 верст тяжелейшего марша, из коих многие часы непрерывного боя, при нестерпимой жаре и жажде, подъемы и спуски по скалистым отрогам привели солдат и казаков к полному изнеможению. Для противодействия курдам и защиты правого фланга, для подбора раненых ощущалась потребность в кавалерии, но се почти не осталось.

Воины переставали реагировать на происходящее. Ваг что рассказывали очевидцы:

«…Более ослабевшие, обливаясь потом, падали без чувств; иной, видя подскакавшего всадника, под влиянием потери сил, только вскрикивал: «прощайте братцы!» и падал проколотый пикой. Курды пользовались тем, что ближайшая к ним цепь сама собой формировалась из отсталых и легко раненых, поэтому только и врывались в нее, безнаказанно рубя ослабевших, не сдававшихся солдат. Хотя подполковник Пацевич и отдал приказание посадить казаков на коней для защиты цепи от конных курдов и подбора раненых, но скоро собрать казаков, растянутых с пехотою по пересеченной местности не было возможности. Однако, спустя некоторое время, стали появляться конные казаки..»

Подполковник Пацевич» под предлогом возвращения в цитадель для подготовки ее к оборонен этот трагический момент бросает поле боя, причем именно тогда, когда исход его еще не был известен и когда командир отряда обязан быть во главе. И слава Богу, что рядом с Пацевичем оказался отважный, храбрый, находчивый и бывалый воин, войсковой старшина Кванин. Действительно, храбрый и находчивый Кванин все же довел отряд до гребня, откуда уже обозревались долгожданный Баязет и сама цитадель. Будь на его месте менее опытный, все до одного полегли бы бойцы под пулями, картечью, саблями и пиками турок.

Когда войска отряда достигли подножия гор и начали подниматься, бой с равнины перешел на высоты, и у обороняющихся появились некоторые преимущества. Преследование несколько ослабло. Но и противник стремился извлечь выгоду из новых условий. Тогда эскадроны регулярной кавалерии турок, действовавших на правом фланге русских, направились на возвышенный гребень и оказались уже почти в тылу отряда Пацевича. Курды, отставшие при подъеме в гору, вновь бросились в атаку и даже прорвали цепь отступавших.

Ожидая прибытия турок, мусульманское население Баязета успело быстро переориентироваться и приняло на себя роль «пятой колонны». Каждый дом на пути отступающих к цитадели превратился в действующую бойницу. Из окон своих домов население вовсю обстреливало отряд Пацкеича. Партизанских действий со стороны горожан отряд никак не ожидал. Вот свидетельства очевидцев из расследования генерала К. К. Гейнса:

«Проход между домами стал для наших делом тяжелым. Были случаи, что солдат, засев за стенкой или за грудой каменьев, сосредотачивая внимание на наступающем противнике, погибал от подкравшегося сзади какого-нибудь мальчишки».

К двум-трём часам дня 6 июня все окрестные высоты были заняты иррегулярными частями Ванского отряда, постоянно увеличивающегося от прибывающих со всех сторон курдов. Эти закоренелые грабители жили одной мечтой — как можно скорей завладеть легкой добычей. Шейхи и мудиры разных темен со своими подвластными толпами уже понимали, что баязетский отряд Пацевича был ими упущен, но вес шансы на добычу еще не были потеряны. Они теперь торопились окружить сам город, быстрее перекрыть пути в Эриванскую губернию, особенно с северо-запада. Со всех сторон к городу прибывали толпы курдов. Вместе с регулярными войсками Фаик-паши их уже было около 12 000 человек, и пополнения можно было еще ожидать, И хотя Баязет был уже совсем близок, положение вновь становилось критическим.

Свою добрую роль здесь сыграл господин Случай.

Случай этот был предназначен, чтобы спасти от гибели оставшихся в живых и бегущих от смерти баязетцев.

«Мужество — добродетель, в силу которой люди в опасности совершают прекрасные дела».

(Аристотель (384–322 до н. э.).)

Исмаил-хан Нахичеванский. ^{Фото из книги «Алиев Али. Память о крепости Алинджа. «Наука и жизнь», Баку, 2004 г. (аз. яз.)». Любезно предоставлено для издания братьями Айдыном и Фуадом Гаджиевыми.}

Так распорядился Господь, что к Баязету именно в это время подошло подкрепление — четыре сотни Эриванского конно-иррегулярного полка во главе с бывалым и уже пожилым командиром полковником Исмаил-ханом Нахичеванским. Всего было около 500 всадников. В таких случаях, как поясняют исторические материалы, на помощь войск нерегулярной армии не принято было сильно рассчитывать. Во всяком случае, когда появлялись иррегулярники, и не только новобранцы, их считали на сотни, и в военных донесениях постоянно акцентировалось внимание на их ненадежность. Поэтому-то мы не имеем точных данных о потерях в иррегулярных частях вообще, а в баязетском деле, в частности.

Под командование Исмаил-хана подошли четыре сотни новобранцев, совсем еще молодых, не обученных и не обстрелянных. Не ведали эти безусые и безбородые юнцы, что никакой тренировки, как воевать, у них не будет. Не знали, что надвигающийся первый бой для многих станет закатом их жизни.

5 мая 1877 года было решено в Игдыре сформировать Эриванский конно-иррегулярный полк, а всего месяц и один день спустя полку выпала нелегкая и опасная доля встать на пути преследования турками остатков отряда Пацевича и спасти его остатки от полного уничтожения.

Юнцы Исмаил-хана возвели преграду перед оголтелыми курдами, а что произошло с ними дальше?

Извлечения из Послужного Списка и Высочайших приказов, состоящего при войсках Кавказского Военного Округа, числящегося по армейской кавалерии, генерал — лейтенанта Исмаил-хана Нахичеванского ^{(Орфография, стилистика и имена здесь и далее приводятся с оригинала — Р. И.)}

Родился 5 января 1819 года. Происходит из Ханов Нахичеванских Эриванской губернии. Получил общее образование в Тифлисской дворянской гимназии, а военное — во время службы.

Получает жалование — 2034 рублей в год.

В службу вступил наибом в Кавказский конно-мусульманский полк — 1 мая 1839 года.

За отличие по службе 28 октября 1840 года произведен в Прапорщики, а 27 декабря 1841 года — в Поручики. За отличие по службе 20 марта 1844 года произведен в Штабс-Капитаны.

Высочайшим Приказом от 3 марта 1845 года назначен состоять при Отдельном Кавказском Корпусе. Шахом Персидским 10 августа 1845 года пожалован орден Льва и Солнца 3 степени.

31 июля 1847 года Высочайшим повелением состоящий по Кавалерии Штабс-Капитан Исмаил-хан назначен начальником Кенгерлинского племени.

Учитывая заслуги покойного отца генерал-майора Эксан-хана, 23 августа 1848 года Высочайше повелено призводить Штабс-Капитану пожизненный пенсион 245 рублей в год.

За отличие по службе 5 февраля 1853 года произведен в чин Капитана. После упразднения 8 июля 1853 года Кенгерлинского войска назначен состоять при Кавказской Армии, а 10 ноября 1853 года назначен начальником Бекской дружины в составе Эриванского отряда.

С 1 мая 1854 по 5 декабря 1854 годов — помощник командира Конно-мусульманского полка № 4 в составе Эриванского отряда.

4-го августа 1855 года, состоящий по Кавалерии и при Отдельном Кавказском Корпусе, за отличие в сражении против турок, Капитан Исмаил-Хан переводится в Лейб-Гвардии Казачий полк Ротмистром, с оставлением при Отдельном Кавказском Корпусе.

Высочайшим приказом от 13 октября 1856 года — награжден орденом Святого Станислава 3 степени.

Высочайшим приказом от 3 апреля 1860 года, за отличие по службе, Ротмистр Исмаил-хан производится в Полковники.

За выслугу в офицерских чинах 25 лет 22 сентября 1867 года награжден орденом святого Владимира 4 степени с бантом, для мусульман установленный. 23 января 1868 года Шахом Персидским пожалован орден Льва и Солнца 2 степени со звездою.

За отличие по службе 28 Сентября 1872 года пожалован орден святого Станислава 2 степени с Императорскою Короною.

Приказом по Кавказскому Военному Округу от 5 мая 1877 года назначен командиром Эриванского Конно-Иррегулярного полка.

За отличие в делах против турок 19 декабря 1877 года произведен в Генерал — Майоры, с зачислением по армейской кавалерии и с оставлением при Кавказской Армии. За таковое же отличие 31 Декабря 1877 года Всемилостивейше награжден орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия 4 степени. Сдал должность Командира Эриванского конно-иррегулярного полка 28 января 1878 года.

Женат вторым браком на Шовкят-ханум, дочери Абас-Кули — Хана Эриванского. Имеет детей: от первого брака — сына Бекман — хана, родившегося 2 сентября 1851 года, дочерей: Ториан-ханум — 30 октября 1848 года, Хадыр-ханум -15 июля 1850 года, Сатанат-Бегум — 20 октября 1855 года и Сена-Бегум — 20 февраля 1859 года. Жена и дети магометанского вероисповедания.

Походы — Турецкая кампания 1877 г. В 1877 году — против турок, в составе войск Эриванского отряда и участвовал 7 апреля при переходе границы с отрядом под начальством генерал-лейтенанта Тергукасова у Чингильского перевала; 18 апреля — при занятии Баязета, — В июня — в деле подполковника Пацевича под городом Баязет; 7 июня — при обложении Баязета Турецкими войсками; с 7 до 28 июня при обороне Баязета капитаном Штоквичем и 28 июня — в сражении под Баязетом и освобождении гарнизона оного от блокады.

Вместе с гарнизоном он засел 6-го июня 1877 года в крепости Баязет, где пробыл 22 дня. Исмаил-хан выказал в крепости много энергии и присутствия духа, несмотря на все те лишения, которым был подвержен.

Ранен и контужен не был.

Награжден шестью боевыми орденами Российской Империи, двумя Персидскими орденами и пятью медалями: Серебряной «За проезд государя Императора по Кавказу в 1837 году», светло бронзовой «В память войны 1853–1856 г.г.», «В память войны 1877–1878 г.г.», серебряной «В память царствования Императора Александра III» и «В память царствования Императора Николая I».

(^{(Фонд 409, оп 1, дело 133 005\1-44)})

Перед глазами Исмаил-хана, как на ладони, открылась драматическая панорама отступающего отряда Пацевича и преследующих его с дикими, полными радости криками турецких курдов.

Наступление курдов было настолько интенсивным, что уже в окрестностях Баязета неприятельская конница наседала на отступающих не одиночными всадниками, а целыми группами, загоняя обезумевших русских солдат в западню. Противник уже вкушал близость победы. Надо было быстрей покончить с упрямыми русскими солдатами. И кто знал, что им уготовлена ловушка.

На размышление у Исмаил-хана были считанные секунды. Он спешил свои сотни и занял выгодную позицию, с которой метким огнем начал противодействовать обходу неприятельской конницы. Эта атака Исмаил-хана была столь неожиданной, что обход противника был фактически парализован. Весь правый фланг бегущего русского отряда, где были и раненые, получил возможность более безопасного отступления до самого Баязета.

Шокированный внезапной атакой Исмаил-хана Нахичеванского противник приостановил свое преследование. В это время на помощь Исмаил-хану из цитадели прибыли пехотинцы из Крымского и Ставропольского батальонов, которые своей огневой атакой по обе стороны от дороги облегчили отступление.

В своем рапорте начальнику Эриванского отряда генералу Тергукасову от 8 июля 1877 года комендант Баязета Штоквич особо отметит умелые и отважные действия отряда Исмаил-Хана Нахичеванского:

«..противник в числе тысяч до 7-ми делает обходное движение по гребню Кизил-дага, дабы отрезать нашим отступление в город. Исмаил-хан сделал быстрое передвижение влево, спешил свои сотни и, занявши хорошую позицию, метким огнем приостановил обходное движение неприятеля и удерживал его часа два на том же месте и тем дал возможность прибывшим и отдохнувшим ротам занять позицию на гребне Кизил-дага и, таким образом, отступить в крепость остальным частям, которые имели бы возможность с крепостных стен прикрывать отступление их».

Факт подвига Исмаил-хана, хотя и с некоторыми неточностями, зафиксирован для истории и в самом авторитетном военном издании российской Военной энциклопедии.

«Лишь благодаря высыпке из цитадели только что прибывшего полковника Исмаил-хана Нахичеванского с 2 сотнями Эриванского конно-иррегулярного полка и обеих оставшихся в городе рот, отряд мог продолжить движение к городу..»

((«Военная Энциклопедия», т.4, С.-П, 1911, с. с. 431–434).)

Таким образом, стремительная и внезапная атака четырех сотен милиции полковника Исмаил-хана Нахичеванского, затем пришедшая из цитадели небольшая поддержка да еще прогремевшие орудийные залпы с цитадели — все это спасло критическое положение отряда Пацевича.

Яркое и обстоятельное воспоминание об этом военном эпизоде оставил нам сам Исмаил-хан Нахичеванский.

(Заметим, и это читателю важно знать, что Исмаил-хан всячески стремится уйти от повода восхищаться его отвагой. Он передает события с достаточной сдержанностью и всегда удивительно скромен, если напрашиваются выводы о личной его отваге. Поэтому участие четырех сотен Исмаил-хана Нахичеванского в спасении отряда Пацевича мы, прежде всего, описали по официальным сводкам и донесениям, но отдельные детали, выпавшие из донесений, доводим устами Исмаил-хана с некоторыми сокращениями).

«Незадолго до объявления войны я был назначен командиром вновь сформированного из туземцев Эриванского конного полка, с которым меня и направили на турецкую границу, под начальство генерала Тергукасова.

При выступлении Эриванского отряда в пределы Турции, мой полк был оставлен в Игдыре, в составе бригады, которой командовал мой младший брат генерал Кельбали-хан-Нахичеванский. Задача состояла в ограждении Эриванской губернии от вторжения неприятеля со стороны Чингиля.

Перейдя границу через два или три дня после объявления войны, Тергукасов направился прямо к Баязету, лежащему в северо-восточном углу Азиатской Турции, в 50-ти верстах от Игдыра, и думал штурмовать его. Покинутый турками Баязет был занят 19-го апреля, а остальной Эриванский отряд тронулся по долине верхнего Ефрата в сторону Даяра и Драм-дага.

Турки имели массу средств узнать численность Эриванского отряда еще до объявления войны, и, конечно, воспользовались ими, а поэтому более вероятным представляется то из предположений, что они очистили Баязет вследствие своей малочисленности и неготовности к обороне.

Первые месяца полтора после объявления войны казалось все идет прекрасно. Не встречая нигде сопротивления, Тергукасов безостановочно двигался вперед до Драм-Дагского перевала, на котором только 4-го июня произошло его столкновение с турками.

Сидя в Игдыре, мы еще ничего не знали, конечно, об этом первом кровопролитии, как вдруг вечером, кажется, того же 4-го июня, брат мой получает неожиданное известие о том, что турки в больших силах наступают на Баязет… Он немедленно протелеграфировал об этом Великому Князю Главнокомандовавшему, а мне приказал идти к Баязету с четырьмя сотнями моего полка, чтобы более подробно узнать на месте о положении дела.

Быстро собравшись, мы выступили налегке в ту же ночь и к рассвету, перевалив через Чингильские высоты, начали спускаться в обширную Баязетскую долину, за которой на одном из уступов сероватых гор вскоре начали обрисовываться постройки самого Баязета и между ними высокий минарет крепостной мечети. Около 8 часов утра, когда я был в полуверсте от подошвы Баязетской скалы, высланный из крепости казак известил меня, что турки сосредотачиваются на высотах со стороны Муша. Двинувшись в этом направлении, я вскоре увидел действительно большие массы неприятельской пехоты и конницы, состоявшей преимущественно из курдов; артиллерии не было. Войска эти, как говорилось, под начальством Измаила-паши занимали высоты, командующие Баязетом, и немедленно перешли в наступление.

Около 10 часов утра завязалась у нас жаркая перестрелка с передовыми толпами курдов, к которым около полудня присоединилась и турецкая пехота. Против моих четырех милиционных сотен, только что набранных из деревень и еще не дисциплинированных, да к тому же утомленных бессонницей и шестидесятиверстным ночным переходом, турки развернули массу в несколько тысяч, которая продолжала еще усиливаться новыми и новыми толпами. Тем не менее, израсходовав все патроны, я послал в крепость за подкреплением. Мне прислали оттуда 25 человек с офицером. Пока с этой горстью мы выдерживали адский огонь турецкой пехоты, толпы курдов начали охватывать мои фланги и заскакали даже в тыл. Опасаясь быть отрезанным от крепости, я начал отступление, причем курды насели так энергично, что сотни мои точно растаяли: многие были перебиты, других схватили в плен, третьи разбежались. Со мной осталось только 28 человек с 4 офицерами, в числе коих был и мой сын. Тогда я приказал своим всадникам посадить к себе на седло по одному солдату, и в таком виде вскочил в цитадель Баязета».

((«Кавказ», 12 апреля 1895 года, № 94))

Итак, Исмаил-хану, потерявшему по вине нерадивых новоявленных «полководцев» почти весь свой полк, вместе с горсткой бойцов и тяжело раненным сыном Аманом чудом удалось ворваться в цитадель.

Потери милиции подсчитать не удалось. Ее, как всегда, не затруднялись учитывать. Всадники из милиции были частично рассеяны и спасались по своему разумению, частью были убиты или вырезаны. Многие милиционеры, оставшиеся за пределами цитадели, еще будут пробиваться в цитадель, и в этом стремлении оказаться среди своих они еще будут погибать буквально на глазах самого командира полка Исмаил-хана Нахичеванского.

Противник к Баязету был доставлен буквально на плечах отряда Пацевича намного раньше, чем он этого желал, Храбрый воин и великий полководец Наполеон I Бонапарт предупреждал: «Войска баранов, возглавляемые львом, всегда одержат победу над войсками львов, возглавляемых бараном». Справедливости ради, уточним афоризм Бонапарта к нашему случаю: во главе многотысячного войска противника тоже не было льва. И слава Богу!

Глядя на документы, повествующие об этих грустных событиях, воздержимся объяснять частичное спасение отряда Пацевича только лишь стойкостью и мужеством милиционеров Исмаил-хана Нахичеванского. Мы погрешили бы истиной, если бы умолчали о просчетах турецких начальников, особенно командующего Ванским отрядом бригадного генерала Фаик-паши. Как мы уже знаем, он невольно содействовал спасению русского отряда.

В прошлом застуженный генерал, Фаик-паша вскоре после завершения баязетской блокады предстанет перед военным трибуналом. Порта не простит военных ошибок бригадному генералу.

Клявшиеся на Коране свидетели и главный обвинитель заявят трибуналу, что благодаря оплошности Фаик-паши огромный и хорошо вооруженный Ванский отряд упустил сразу две добычи — весь рекогносцировочный отряд Пацевича и цитадель Баязет, которая, по мнению трибунала, должна была оказаться в руках Фаик-паши. Оставим истории важное следствие этого трагического дня, Но его следует непременно запомнить.

6 июня 1877 года Баязетский гарнизон был чудом спасен от поголовного уничтожения просчетами бригадного генерала Фаик-паши и подвигом Исмаил-Хана Нахичеванского.

«Жизнь уходит из рук, надвигается мгла,

Смерть терзает сердца и кромсает тела,

Возвратившихся нет из загробного мира,

У кого бы мне справится: как там дела?»

(Омар Хайям. Рубайат)

Что же творилось в это время в Баязете?

В городе и цитадели после ухода в поход отряда под командованием Пацевича осталось всего две роты пехоты, команда Казачьего полка, да горстка пересыльных нижних чинов, то есть всего около 500 бойцов при 2-х орудиях. В Баязете уже стало известно о паническом отступлении отряда Пацевича и преследовании его полчищами курдов и турецкой кавалерией. По мере приближения к гарнизону это кошмарное зрелище хорошо просматривалось с высоты Баязета и сеяло смятение в гарнизоне.

В это же время у ворот цитадели началась паника: в такой остервенелой суматохе свой невольно может стать опаснее врага.

Навстречу наступавшим по всей дороге двигались раненые — кто на носилках, кто на ногах, словом, кто как мог, Появление раненых, а затем и тела убитого Ковалевского еще больше усилили панику.

Баязет. Передний фасад цитадели в 1877 г.

Что же делать этим нескольким сотням, находившимся в Баязете? Оставлять город и цитадель на разграбление и идти слабыми силами на помощь бегущим или готовиться встречать противника оставшимися хилыми силами? К этому времени бросивший поле боя подполковник Пацевич еще до Баязета не добрался. Там в нерешительности и растерянности суетился капитан Штоквич. Теперь он сознавал, что неровен час, и в Баязет, ворвутся и отступающие русские, и наступающие турки, и из этой кровавой каши уже живым никому не выйти. Из оставшихся в Баязете войск капитан Штоквич все-таки направил подмогу отступающему отряд)' Пацевича. Но помощь оказалась запоздалой, и положение спас Исмаил-хан со своими сотнями конно-иррегулярного полка.

Своеобразная битва за право проникнуть в цитадель началась у цитадели уже между своими. Рассказы очевидцев, описанные генералом К. К. Гейнсом, рисуют печальную картину:

«Быстрое появление турок перед цитаделью застало бывших там врасплох; толчея у ворот цитадели усиливалась; на узкой площадке перед цитаделью толпы шныряющего народа между обозом, сотнями лошадей, горами казенного имущества, — походили на муравьев разоренного муравейника. Одни, несмотря на громоздкость захваченных вещей, бежали в крепость, другие толпы выбегали навстречу, выполняя ту же работу.

Для увеличения толкотни появились и эшаки (ослы) Саркиз-Ага-Мамукова, нагруженные сухарями, поздно спохватившегося свозить их туда, где надо бы до этого иметь постоянный склад. Несмотря на эту непроходимую толкотню и невообразимый шум, груды разнородных вещей все же понемногу перемещались в цитадель».

Вот еще одно свидетельство очевидцев:

«Появление неприятеля над головами подало сигнал для прекращения нескончаемой переноски вещей. И описанная картина перед воротами без изменения перенеслась на первый двор: те же фургоны, груды вещей, котлы, бочонки и офицерские лошади загромождали весь двор. Хаос этот дополнялся шумом и толкотней у водопроводного крана. Правда, от коменданта было приказание запасать воду, но в этих «вытискиваниях» одних другими, в этих озлобленных спорах виднелось не стремление к выполнению приказания, а борьба за существование, которая привела бы всех к этому крану и без повеления. Для полноты этой картины, ради контраста, обливаясь потом, лежали и сидели только что вернувшиеся с боя. Утомленные почти сорокаверстным переходом без отдыха, жарой и душевным потрясением, большинство из них были молчаливы и апатичны, только отдохнувшие шныряли из угла в угол, вымаливая воды, чтобы напиться».

Фонтанный резервуар, о наполнении которого было столько разговоров и приказаний, оказался без капли воды.

Суетливая работа кипела и внутри здания. Пули, врывающиеся через окна в помещение госпиталя, вынудили переносить раненых в более безопасные места. Там же отвели и уголок для вдовы Ковалевской, находившейся безотлучно у праха своего любимого человека. Ее никак не могли оторвать от тела мужа. Повинуясь настойчивому совету доктора Сивицкого, она с трудом направилась в свое новую обитель. Возле металлической кровати Александра Ефимовна увидела знамя Второго батальона Ставропольского пехотного полка, а на столе — револьвер мужа. Там Ковалевскую встретил врач Ставропольского полка Китаевский и, указав на револьвер, сказал, что при появлении в цитадели турок ему поручено ее застрелить, если, конечно, «госпожа Ковалевская не пожелает им достаться». Александра Ефимовна, не раздумывая, согласилась.

Между тем, как только остатки отряда укрылись в цитадели, Георгий Михайлович Пацевич, как ни в чем не бывало, словно за окном и не было той сумятицы, наслаждаясь чаем, подумывал о том, как взять реванш. Он осмысливал новую операцию — отбросить турок от цитадели. Теперь уже Пацевич все предусмотрел, кого, сколько и куда посылать. Конечно, в пылу отступления, возможно, он не оценил силы противника. Возможно, он еще находился в агонии бегства, но все равно пребывал в неуклонном стремлении стремлении атаковать врага и отбросить турок от цитадели. Вне сомнения, этот отважный и честный офицер упрямо действовал лишь по своему разумению.

Две роты пехоты Ставропольского полка назначались для занятия турецкого госпиталя в городе Баязете, одна — с сотней спешенных казаков — для захвата казначейства, две сотни — для атаки высот впереди цитадели и две роты предназначались против турок, находившихся на Ванской дороге.

Почти весь, чудом оставшийся гарнизон Баязета неугомонный Пацевич выводил из цитадели на новый, теперь уже последний бой, Наспех перекусившие и послушные солдаты Баязета знали, что их снова повернули лицом к смерти и что возврата больше пет. Удивительно, но никто и словом не обмолвился, что не желает идти на верную гибель. Они принимали присягу на верность Царю и Отечеству, и этого было достаточно, чтобы выполнить приказ командира. Покидая цитадель, идущие в бой, будто по команде кричали оставшимся: «Прощайте, братцы!» На них смотрели сочувственно и отвечали: «Бог в помощь!»

Когда через открывшиеся ворота цитадели во внутрь впускали лошадей артиллерии, тут же объявились конники иррегулярных полков. Они тоже со своими лошадьми пытались проникнуть в цитадель, но комендант Штоквич приказал их с лошадьми не пускать, А бросать лошадей они не желали и просто не понимали, как это оставить живых и боеспособных лошадей противнику Сознавая свое право быть в цитадели с лошадьми, они истошно кричали, призывая пропустить их в крепость. Но им отвечали, что, дескать, даже казаков заставили оставить своих верных животных за цитаделью. Ворота цитадели вновь закрылись.

Как только новый отряд Пацевича вышел за ворота цитадели, выяснилось, что турки плотно обложили ее со стороны гор, а численная их сила настолько превышала русский отряд, что атаковать высоты было бессмысленно. Все пути уже были перекрыты.

Удивительно, но подполковник Пацевич сориентировался быстро и во избежание бесполезных потерь вновь приказал отступить и вернуться обратно в крепость.

Бессмысленные потери, конечно, были и здесь, но статистика о них умалчивает. Новое стремительное бегство отряда Пацевича в цитадель опять привело к неимоверной давке в воротах.

Милиционеры, метавшиеся возле ворот, ободрились возможностью проникнуть в цитадель со своими лошадьми, но и на этот раз их не впустили. Одни бросили своих лошадей и сумели пробиться внутрь крепости, остальным не повезло. Отторгнутые от своих, они оказались перед лицом ожесточенного противника.

Уже вечером 6 июня проявился первый признак предстоящих бедствий. Струя из водопроводного крана стала постепенно убывать и постепенно перешла в прощальные капли. Войска в гарнизоне успели наполнить всю посуду, какая только там нашлась, но это были крохи. Каждодневные реплики в последний месяц о необходимости заполнить огромный бассейн-резервуар, остались пустыми звуками. А ведь еще генерал Амилохвари, благословляя Штоквича на комендантское поприще, настоятельно рекомендовал ему запастись водой. Эти записи остались в дневнике старого кавказца Ивана Гивича Амилохвари.

Можно, конечно, допустить, что после трагедии в Баязете все военачальники «заметали следы» своей безответственности, и старый русский принцип, что «своя рубашка ближе к телу», работал безотказно. Приказов по цитадели капитан Штоквич оставил немало, дабы зафиксировать свою бурную деятельность, но распоряжений о предварительной заготовке воды так и не было. Первый приказ был подписан только 4 июня, когда уже нависла угроза.

Цитадель погружалась в сумерки. Пальба, мешавшая гарнизону готовиться к обороне, начала понемногу прекращаться. Туркам надобно было отдохнуть и осмыслить, каким образом и какими мерами измора покорить гарнизон Баязета. Наступление тишины успокоило утомленных баязетцев. Часть из них, особенно казаки, не переставали думать о своем имуществе и лошадях, оставленных за пределами цитадели. Словно все понимая, лошади стояли понурив головы, безсловесно укоряя бросивших их хозяев.

Казаки ждали темноты и тишины, не теряли надежды забрать свое имущество и лошадей. Томительное ожидание в безмолвии вдруг нарушилось шорохом под степами у ворот цитадели. Кто-то пытался проникнуть в крепость. Вначале подумалось, что притаившиеся под стенами турки что-то затевают. В цитадели услышали, а турки увидели, что из ночной тьмы откуда-то объявились несчастные милиционеры. Эриванцы и елизаветпольцы вновь пытались проникнуть в гарнизон. Милиционеры со слезами на глазах просили пропустить их в цитадель даже без лошадей. Им крикнули со стен: «Входите сквозь пролом!» Бывшие конники кинулись искать в кромешной тьме этот самый пролом, но было уже поздно. Подкравшиеся турки дали по ним ружейный залп. Молодых безжалостно расстреливали в уnop. Охрана у ворот цитадели пыталась спасти оставшихся милиционеров и приотворила ворота цитадели. Турки того и ожидали, Они оказались ближе милиционеров, и неприятельский отряд с криком рванулся к воротам. Ворота чудом успели затворить и подпереть повозкой. Судьба же многих эриванцев и елизаветпольцев, ставших жертвой дурости и жестокости командования цитаделью, так и осталась неизвестной, Никто о них в цитадели ничего не мог сказать.

Уже после войны, когда генерал К. К. Гейнс продолжал восстанавливать картину происходившего в цитадели и в самом городе Баязете, ему рассказали небольшой, но яркий эпизод о брошенных милиционерах. Эпизод этот важен еще и потому чтобы продемонстрировать несправедливость утверждений в официальных источниках, что бойцы иррегулярных войск ненадежны. В фильме «Баязет» это утверждение неоднократно высвечивается.

«В домике, стоявшем на бугре, у края подъема в город, засела часть милиционеров, которая с 8 июня отбивалась от осаждавших их турок, но 10 июня какая-то нужда заставила их выйти на пробой, и все они погибли в неравной борьбе».

Возможно, это тоже были милиционеры Исмаил-хана Нахичеванского.

Вообще о печальной судьбе всадников иррегулярных войск периода осады цитадели в печать проникали весьма скудные сведения. Кто-то из них сумел сластить бегством в темноте. Остальных перекололи и перестреляли. Война есть война.

Тем временем, цитадель оказалась в экстремальных условиях самообороны. На коменданта Штоквича, прежде всего, свалился огромный груз разных дел по приведению цитадели в оборонительное состояние. Зря терял время капитан Штоквич, настаивая на утверждении ему властью Эриванского отряда особой комендантской инструкции. Власти и сил у него было предостаточно для подготовки цитадели к обороне. Не хватило времени и усердия. Теперь же приходилось наверстывать упущенное.

Поздним вечером усталым до беспамятства чипам гарнизона довели приказ коменданта Баязета № 2 от 6 июня.

Представим себя в той жаркой и почти безысходной ловушке и наберемся сил прочитать хотя бы два параграфа этого документа.

«§ 8. В виду неизвестности продолжительности осады, и так как ни в одной части нет 8-ми дневного сухарного запаса, уменьшаю дневную дачу сухарей на 1 фунт, который получать из сделанного в крепости запаса; а 2-му батальону Ставропольского попка, имеющему запас сухарей по 7-е число сего месяца, продлить по 9, с которого и начать получку сухарей из сделанного запаса.

§ 9. Так как имевшийся в крепости родник забит (отнят) неприятелем, имеющийся запас воды не слишком велик, прекращаю варку горячей пищи всем частям, кроме госпиталя, в котором для этого сделан свой запас воды. Дача воды в сутки — по кружке в день на человека».

Часы еще не успели пробить полночь. До наступления 7 июня оставались считанные минуты, Но именно с этих минут началась мужественная, полная высокого самоотвержения и беспримерная по своим неслыханным лишениям 23-дневная оборона Баязетской цитадели. Побывать в таком аду и выбраться из него — это великое Господнее благо. Выпало такое счастье не всем,

«Мудрый человек всегда встанет на сторону тех, кто на него нападает.

Он больше, чем они заинтересован найти в себе слабое место».

(Ральф Уалдо Эмерсон(1803–1882).)

Теперь перенесемся в Эриванскую губернию, куда буквально на крыльях долетай весть о внезапной осаде В июня Баязета огромными силами Ванского отряда Фаик-паши. Города и села губернии погрузились в тревогу.

Плохие вести всегда преувеличиваются и распространяются быстрее света. Падение Баязета, как убедительно твердили местные жители, дело всего лишь нескольких дней. А возможно, перепуганные люди спешили уточнить: Баязет с горсткой бойцов уже пал и туда ворвались разъяренные курды вместе с войском Фаик-паши.

В Эриван, конечно, могли вернуться те самые конники Исмаил-хана Нахичеванского, которые, встав грудью наперерез туркам и курдам, по воле коменданта Баязета, оказались за пределами цитадели и фактически отданными на поругание противнику Не погибшая от пик курдов или пуль турок часть молодых бойцов действительно могла пробраться в губернию. Вполне возможно, кто-то из них мог рассказать о беде и еще более нагнать страха. По этому поводу сегодня можно строить только догадки.

Очевидно одно: мирные жители Эриванской губернии отчетливо представляли страшную беду, которая может придти в губернию вместе с турецкими войсками. Больше всего опасались курдов с их чудовищной жестокостью и повальными грабежами. Правда, в таких случаях могут объявиться и свои мародеры.

История сохранила нам достоверные сведения о действиях высокопоставленных чинов Эриванской губернии. Первым забил тревогу о помощи осажденным в Баязете начальник кордона генерал-майор Келбали-хан Нахичеванский, кому волею судеб выпала обязанность не допустить прорыва турецких войск в Эриванскую губернию.

Кордон на входе в Эриванскую губернию был вверен этому опытному и дальновидному генералу, Георгиевскому кавалеру, имевшему опыт и государственной службы. Он относился к группе тех русских военачальников, которые воюют не числом, а умением, но никогда не бросаются в омут военных авантюр. Неслучайно генерал Амилохвари предлагал генерала Келбали-хана поставить командующим войсками гарнизона Баязета и его окрестностей.

Полковник Келбали-хан Нахичеванский

Забудем на время о Баязете и познакомимся с личностью генерал-майора Келбали-хана на основе найденных в Военно-историческом архиве России беспристрастных сведений из его личного дела и с использованием других военных документов. (Орфография, имена, термины и названия приводятся по оригиналу).

Келбали-Хан-Эксан-Хан-Оглы Нахичеванский (Келбали-хан). По материалам Высочайших Приказов и Послужного списка. ^{(Составлен на 7 июня 1880 года)}

Родился в 1824 году. Происходит из владетельных князей Ханской династии Эриванской губернии. Вероисповедание — магометанского. Воспитывался в Пажеском корпусе. Ранен и контужен не был. В плену не находился.

Женат на Хуртуд-Бегум — дочери майора Ахмед-Хана. Жена — закона магометанского. Имеет детей:

сыновей: Эксан-Хана 26 лет, Донофари-Кули-Хана 23 года, Рагим-Хана 22 лет, Гусейн-Хана 20 лет; дочерей: Зейнаб-Бегум 31 года, Бедиркису-Бегум 29 лет, Шайджаган-Бегум 21 года, Зарин-Тачь-Бегум 16 лет. Дети магометанского закона.

Получает жалование в год — 3324 рубля.

В 1848 г. назначен начальником Нахичеванской милиции. Произведен в прапорщики 21 мая 1849 года. С 14 апреля 1851 года — младший чиновник особых поручений при Эриванском Губернаторе. С разрешения Наместника Кавказского 13 декабря 1851 года назначен старшим чиновником особых поручений при Эриванском военном губернаторе.

Высочайший Приказ по Военному Ведомству 15 января 1853 года: Старший чиновник особых поручений при Эриванском Военном Губернаторе Прапорщик Келбали-Хан, по засвидетельствованию Господина Наместника Кавказского об отлично-усердной и ревностной его службе, Всемилостивейше произведен в следующий чин Подпоручика.

С началом Восточной (Крымской) войны 25 октября 1853 года назначен начальником вновь сформированных 3-х сотен милиции, а 14 мая 1854 года Подпоручик Келбали-хан назначается начальником Бекской дружины, набранной из влиятельных семей.

Высочайший Приказ по Военному Ведомству 17 января 1855 года: По Высочайшему повелению производится: За отличие в делах с Турками из Подпоручиков в Поручики. Начальник Нахичеванский милиции, Старший чиновник особых поручений при Эриванском Военном Губернаторе Келбали-Хан-Эксан-Хан-Оглы, со старшинством с 4 ноября 1855 года.

Высочайшим Именным Указом, данным Капитулу Российских Императорских и Царских Орденов 15 апреля 1855 года, по удостоверению Кавалерской Думы Военного ордена, в воздаяние отличного мужества и храбрости, оказанных в деле с Турками, 17-го июля 1854 года, на Чингильских высотах, начальнику Эриванской Бекской дружины, состоящему по особым поручениям при Эриванском Военном Губернаторе, Поручику Келбали-Хан-Эксан-Хан-Оглы Бемилостивейше пожалован Орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия четвертой степени.

После завершения Восточной войны 26 августа 1856 года поручик Келбали-Хан Нахичеванский был переведен в Гвардии Гусарский Его Величества полк Поручиком и как офицер гвардии 22 сентября 1858 года назначен состоять при Кавказской Армии.

За отличие по службе Высочайшим Приказом от 14 апреля он произведен в чин Штабс-Ротмистр, а через год, 3 апреля 1860 года — из Штабс-Ротмистров в Ротмистры.

22 июня 1862 года Ротмистр Келбали-Хан-Эк-сан-Хан-Оглы отчисляется от Кавказской Армии и назначается инспектором земской стражи в Эриванской губернии, а Высочайшим приказом от 19 апреля 1864 года он производится в чин Полковника.

С 3 июня 1868 года Полковник Келбали-Хан — Эксан — Хан-Оглы вновь состоит при Кавказской Армии. За отличие по службе Высочайшим Приказом от 14 сентября 1874 года Полковник Келбали-Хан-Эксан-Хан-Оглы произведен в Генерал-Майоры с зачислением по Армейской Кавалерии и оставлением при Кавказской Армии.

С началом Русско-Турецкой войны. Приказом по Кавказскому Военному Округу от 10 мая 1877 года Генерал-майор Келбали-Хан-Эксан-Хан-Оглы назначен командующим Конно-Иррегулярной Бригадой, образованной из Эриванского и Куртинского Конно-Иррегулярных полков.

(^{(Фонд 400, оп. 9, дело 20 578, с. 138).})

Итак, Келбали-хан отчетливо сознавал последствия ухода Эриванского отряда вглубь Турции и. как опытный военный, предполагал самые наихудшие исходы: в Баязете крошечный гарнизон, Для усиления гарнизона Баязета он распорядился направить к Баязету из Игдыра четыре сотни Эриванского конно-мусульманского полка, которым командовал его старший брат Исмаил-хан Нахичеванский. Судьба этого полка нам известна.

Разумеется, генерал Келбали-хан Нахичеванский не рассчитывал, что противник не примет во внимание открытость Эриванской губернии для вторжения и не воспользуется шансами совершить бросок в Баязет. Как известно, в то время Эриванский отряд генерала Тергукасова увлекся действиями в глубине Турции.

Именно поэтому, пи на кого не рассчитывая, начальник кордона Эриванской губернии предпринял ряд мер по освобождению Баязета и заодно по защите рубежей губернии, но возможности генерала Келбали-хана в тот период были крайне ограниченными, и это обстоятельство, как свидетельствуют факты, он также имел в виду.

Поздней ночью 6 июня 1877 года, посте получения известий об осаде Баязета, Келбали-хан немедленно телеграфировал об этом Эриванскому генерал-губернатору и Главнокомандующему Великому Князю Михаилу Николаевичу Было принято решение выдвинуть на передовые позиции половину Эриванского губернского местного батальона, то есть две роты, присоединяя по пути движения все команды, какие только встретятся. Одна рота сразу же была поднята по тревоге, а другой, находившейся в селении Кульпы, приказано выступить в Игдыр. Там же находилась команда Нахичеванского местного батальона из 30 человек и двух унтер-офицеров. Словом, 9 июня наспех созданный отряд пехоты из двух рот и Нахичеванской местной команды под начальством полковника Преображенскою, а это около 350 штыков, прибыл на Чингильские высоты в распоряжение генерал-майора Келбали-хана, где начальник кордона уже расположился и осмысливал операцию по освобождению Баязета. Туда же по тревоге явится и адъютант главнокомандующего Кавказской Армией полковник Толстой, Успешное продвижение Эриванского отряда вглубь Турции оставляло после себя плохо защищенные тылы. Налицо была опасность вторжения крупных турецких сил в пределы России, и Главнокомандующий Кавказской армией прислал категорический приказ «освободить баязетский гарнизон, во что бы то пи стало» и одновременно распорядился прислать на подкрепление кордону колонну под начальством генерал-майора Лорис-Меликова, действовавшего у Алсександрополя.

10 июня, оценив ситуацию вместе полковниками Толстым и Преображенским, генерал-майор Келбали-хан принимает свое решение: располагаемыми силами, без колонны под начальством генерал-майора Лорис-Меликова, идти на выручку баязетцев рискованно. Он приступит к выполнению приказания Главнокомандующего только после прибытия поддержки, иначе, по его мнению, под Баязетом малочисленный отряд будет разбит и последняя опора на совершенно оголенной границе Эриванской губернии рухнет. Решение, как показали дальнейшие события, было разумным.

Теперь самое время еще раз оценить силы начальника кордона генерала Келбали-хана: две роты Эриванского местного батальона, а это ориентировочно 400 бойцов; рота Крымского полка — 200 бойцов; рота Ставропольского полка — 200 бойцов; неполная сотня казаков (около 60 всадников; армянская милиция из селения Игдыр, 40 бойцов; остатки Эриванского и Елизаветпольского конно-иррегулярного полков, прибывших с Баязета, примерно 60 бойцов. Таким образом, начальник кордона Эриванской губернии располагал войском пехоты и кавалерии, немногим более 1000 бойцов. Кстати, часть этого отряда не имела комплекта палаток, продовольствия, перевязочных средств и даже не была вооружена. Вот и все реальные силы так называемого соединения, которое составило ядро войска, предназначенного и для освобождения Баязета, согласно приказанию Главнокомандующего Кавказской Армией, и для защиты Эриванской губернии.

В этой связи полезно обратить внимание на последнее назначение генерал-майора Келбали-хан-Эксан-Хан-Оглы. Согласно Послужному списку, с 10 мая 1877 года он пребывал в должности командующего Конно-иррегулярной бригадой (образованной из Эриванского и Куртинского Конно-иррегулярных полков), а стало быть, должен иметь в распоряжении, даже при неукомплектованности полков, войско численностью в пределах 2000 конников. Где же это войско? Весь Эриванский конно-иррегулярный полк под командованием полковника Исмаил-хана Нахичеванского брошен на укрепление Баязета. Из Куртинского полка в его кордоне не было ни единого всадника. Две сотни из этого полка воевали в Отряде генерала Тергукасова в подчинении генерала Амилохвари. Возможно, другие сотни воевали вне сферы действия Эриванского отряда. Выходит, командир Бригады назначен, а войска у него нет. С горсткой иррегулярников, да еще только что набранных, необученных, не знакомых с запахом пороховой гари, трудно противостоять регулярным формированиям противника. Вот в этих-то условиях генерал Келбали-хан усиленно бил тревогу о неотложности освобождения Баязета.

В ожидании подкрепления генерал Келбали-хан с беспокойством вглядывался вдаль с вершины очень хорошо знакомых ему Чингильских высот. Более двух десятилетий прошло, когда в апреле 1855 года он здесь сражался, и за совершенный подвиг был удостоен главного офицерского ордена — Георгия IV степени. Вот что рассказала газета «Кавказ» 14 сентября 1855 года об этом подвиге:

«15 апреля 1855 года Поручик Келбалай-Хан-Эксан-Хан-Оглы, командуя Бекскою дружиною, при атаке неприятельской батареи, невзирая на убийственный картечный и ружейный огонь, в голове своей дружины вскочил на батарею, собственноручно изрубил несколько турецких артиллеристов и взял с боя одно орудие».

Но молодецкое прошлое заслонялось печальной и тревожной действительностью. Ничего не знал Келбали-хан о судьбе своего любимого старшего брата полковника Исмаил-хана Нахичеванского.

Доходившие слухи о страданиях гарнизона побуждали Келбали-хана броситься к Баязету на выручку С Чингильских высот Келбали-хан следил за ближними и дальними дорогами с надеждами вот-вот увидеть приближение помощи. Нетерпение заставило генерала Келбали-хана утром 12 июня спуститься с горы и стать у брошенного турецкого аула Кара-Булах, чтобы еще более приблизиться к Баязету.

На следующий день — 13 июня, у подножья видневшегося вдали черного хребта, вдруг образовались клубы пыли — признаки продвижения войск. Облако медленно перемещалось в сторону Баязета. Был ли это призрак или действительно движение ожидаемой помощи — трудно сказать, но Келбали-хан пробил тревогу, По-боевому настроенный отряд немедленно встал под ружье, кратчайшей дорогой и ускоренным маршем бросился на выручку к Баязету. Подойдя достаточно близко к окрестностям Баязета, Келбали-хан убедился, что ожидаемых войск, с которыми он планировал соединиться, нет.

Как бы то ни было, но прибывший отряд Келбали-хана оказался лицом к лицу с сильно превосходящими силами противника. В лагере турок уже пробили тревогу, послышались звуки труб и барабанов, со всех ущелий стали собираться всадники, чтобы перерезать дорогу Келбали-хану в Баязет. Кроме того, против его отряда были еще направлены колонны турецкой пехоты, немедленно завязавшие перестрелку, Келбали-хан сознавал, что его сил недостаточно для освобождения Баязета. Он готов был броситься в бой, но сразу же прикинул, сколько бойцов останется в сложном лабиринте улиц и построек Баязета и сколько же их сумеет дойти до цитадели?

В это время гарнизон Баязета воспылал надеждами на спасение. Полковник Исмаил-хан, наблюдая за отрядом Келбали-хана, объявил в цитадели, что на белом рысаке гарцует его родной брат, генерал Келбали-хан Нахичеванский, стало быть, помощь осажденным приближается. Правда, невооруженным глазом была заметна малочисленность отряда, но в беде всегда хочется верить в лучшее. Баязетцы полагали, что медлительность в продвижении Келбали-хана объясняется ожиданием подкрепления. Во всяком случае, в цитадели никому не спалось, все ожидали спасения с наступлением рассвета. Между тем, простояв часть ночи в ожидании обещанного подкрепления и чувствуя, что противник наращивает силы, Келбали-хан принял решение отступить. Мудрый генерал выбрал время отступления темной ночью. Отступая на рассвете, турки могли навязать Келбали-хану невыгодный бой. В отличие от Пацевича, он рисковал только в расчете на успех.

Когда замерещился рассвет и стала просматриваться местность, защитники гарнизона уже не увидели отряд Келбали-хана. Изнуренные голодом и жаждой, баязетцы впали в уныние. Судьба как бы пошутила с ними. Вначале она их порадовала, посеяв в души надежду на спасение, а затем заставила еще острее ощутить безысходность.

Почуяв отход Келбали-хана, турки вовсю наседали на его отряд и никак не желали упускать добычу. Келбали-хан едва успевал отбиваться. Проводив стрельбой ускользающий отряд до Чингильских высот, турки оставили его в покос.

Догонять Келбали-хана — все равно, что преследовать ветер.

«Гвозди бы делать из этих людей, крепче бы не было в мире гвоздей».

(К. С. Тихонов)

Преждевременное вторжение турок в Баязет и начало блокады цитадели командование русских войск оценило как следствие непродуманной вылазки за пределы крепости отряда под командой Пацевича, Отряд Фаик-паши, не спешивший вступать в боевые стычки, хотел повременить с осадой, что было бы на руку гарнизону, В жаркую погоду штурмовать тяжело. К тому же у Фаик-паши вовсю шло формирование отряда. Ежедневно к нему прибывало все новое и новое пополнение. Но воинственный Пацевич поспешил растревожить дремавших турок и они, подобно разбуженному в берлоге зверю, набросились на отряд и чуть не ворвались в цитадель.

Дремлющие всегда медлительны в соображениях. Зачем тратить силы на Пацевича? Можно было действовать еще разумнее и идти прямо в Баязет! В этой ситуации у турок имелись великолепные возможности прибыть к воротам цитадели раньше отряда Пацевича. Горстка защитников в неподготовленной к осаде цитадели вряд ли бы смогла удержать свирепых незванных гостей. Упустив шансы прорваться в цитадель, турки теперь решили взять гарнизон измором.

Цитадель Баязет

Окажись в цитадели достаточно провизии и будь она добротно подготовлена к обороне, от нажатия курков турки скорее получат смертельное переутомление, нежели дождутся, как им с приветливой улыбкой откроют ворота крепости.

Но все сложилось иначе.

Продовольствия в цитадели оставалось буквально на 2–3 дня. Гарнизонный склад продолжал находиться в городе, и провизия, в частности сухари, до 5 июня доставлялись по потребности. 6 июня Саркис-аге удалось забросить в крепость какой-то запас сухарей, но на фоне потребности это были крохи. Совсем скоро капитан Штоквич подсчитает эти запасы и официально засвидетельствует начало голода в цитадели. Когда ворота цитадели внезапно закрылись, вода, идущая к крану была перекрыта турками, а наспех сделанные запасы из оставшейся воды в бассейне оказались мизерными. Распорядись Штоквич по-хозяйски, и проблем с водой в крепости могло и не быть.

В таких условиях с 6 по 28 июня началась беспримерная 23-дневная оборона крепости Баязет, вошедшая в историю под названием «Баязетского сидения».

Осада Баязета началась внезапно, с колоссальных потерь русской пехоты и полного уничтожения кавалерии. Гарнизон Баязета, пребывавший и до этого в обстановке полнейшей неуверенности в завтрашнем дне, теперь был еще и морально надломлен.

Потери в день злополучной рекогносцировки 6-го июня и на подходе к цитадели были колоссальными. Гарнизон лишился подполковника Ковалевского, и гибель этой Личности еще скажется на последующих делах Баязета. В отряде было ранено четыре офицера. Из 150 выбывших из строя нижних чинов только 36 оказались в госпитале, 7 — в плену Более 100 отважных воинов пропали без вести. Но это потери только в войсках регулярной армии. Три сотни казаков лишились лошадей и всего своего имущества. Погибли почти все милиционеры. Общие потери в роковой день 6 июня 1877 года составили около пятой части всего баязетского гарнизона. Могли быть еще большими.

Начиная с 6 июня официальные источники никак не могли освещать положение гарнизона во время осады. По этому поводу в печать просачивались общие сведения, преимущественно о тяготах осажденных и славе русского оружия. Подробности тех печальных событий отражены в мемуарах, но их перечень весьма скуден.

О первых днях блокады вспоминает полковник Исмаил-хан Нахичеванский:

«Гарнизон наш простирался до полутора тысячи людей всех родов оружия с двумя орудиями и приблизительно обозных, артиллерийских, казачьих и офицерских. В лазарете было около ста больных и раненых, большей частью оставленных здесь генералом Тергукасовым. Вода уже была отведена турками; лошади не имели ее уже второй день. Провианта оставалось на людей дня на три, на четыре. Дальнейшее обеспечение гарнизона в этом отношении было поручено армянину Мосесу Аракелову, получившему на этот предмет довольно солидную сумму золотом; но он, говорили, ровно ничего не поставил и отговаривался тем, что послал за провиантом в Персию, в Макинское ханство, откуда, якобы, ждет чего-то, но если и верить ему, ничего, конечно, не дождешься при сложившихся обстоятельствах.

Положительных сведений об отряде Тергукасова не было; напротив, в гарнизон проникали слухи о том, что он окружен и чуть ли не уничтожен, что отнимало всякую надежду на выручку извне и, конечно, не могло не оказывать влияния, в известной мере, на настроение людей. Силы окружающих нас турок, добавляли ко всему этому, простираются до 30-ти тысяч, с ними Измаил-Паша и сын Шамиля, Гази-Магомед, и они со дня на день ждут только свою артиллерию для того, чтобы начать решительные действия.

… - Могло случиться и хуже! — воскликнул вдруг один молодой артиллерийский офицер, стоявший в толпе других, но фамилию которого, к сожалению, не помню. — Ведь трижды не умирать?! Будем бороться, пока ноги держат, а там, что Бог пошлет.

Я молча протянул руку этому офицеру и сказал остальным, что главное не падать духом и не терять надежды, так как нас выручат во что бы то ни стало.

В тот же вечер я совещался о нашем положении с некоторыми офицерами, причем выяснилось, что главное горе наше будет заключаться в недостатке воды, для добычи которой у нас оставалось единственное средство — ночные вылазки к небольшой речонке, которая протекала у подошвы баязетской скалы, шагах в полутораста от стен цитадели. Для того, чтобы сколько-нибудь оградить от выстрелов людей, отправляющихся за водою, кто-то предложил провести до речки род траншеи, к работам которой и было приступлено немедленно, пользуясь темнотой ночи. Людей для этого спускали на веревках из окон цитадели.

В первую же ночь турки заняли высоты, командующие Баязетом, и с рассветом следующего дня открыли ружейный огонь по цитадели, внутренность которой они могли видеть, как на ладони. Вскоре у них появились и горные орудия. Вообще неприятельский огонь почти не прекращался и ежедневно увеличивал наши потери. Мы, конечно, отвечали тем же. Два наших орудия были установлены в одной из казарм и наведены на позицию противника чрез окна, заложенные земляными мешками. Стрельба их также почти не прекращалась, но действие было довольно слабое, так как приходилось давать страшный угол возвышения. Вскоре турки и подбили одно из этих орудий.

Работы по проведению траншеи к речке производились по ночам и вскоре были окончены. Но турки заняли все постройки вокруг цитадели и так бдительно стерегли подступ к воде, что ни одна из вылазок за водою, предпринимаемых охотниками по ночам, не обходилась без убитых или раненых. Голод также не замедлил вступить в свои права: людям начали выдавать только по одному сухарю в сутки, кажется, с первого дня блокады.

На четвертый день нашего сидения неприятельский огонь внезапно прекратился, и к нам в качестве парламентера подъехал курд с письмом от Измаила-паши, содержание которого было приблизительно следующее: «Положение ваше безвыходное, надежда на помощь напрасна. Тергукасов разбит. Последуйте благоразумному совету, сдайтесь, заслужите милость нашего великодушного султана». То же самое несколько раз повторял и курд-парламентер, которому, наконец, было поручено передать на словах, что «пока жив хоть один солдат, о сдаче не может быть и речи». Через полчаса после удаления курда позиции турок задымились, и выстрелы их загремели с новым ожесточением…

В течение следующих дней положение гарнизона ухудшалось все более и более. Число убитых и раненых росло. Дачу сухарей пришлось уменьшить еще более. Люди ослабели, среди лошадей начался падеж. Жар, между тем, становился нестерпимее, и добыча воды труднее с каждым днем: в саклях, против самого выхода траншеи к речке, турки расположили сильный караул, который засыпал градом пуль всякого смельчака, пытавшегося утолить жажду. Котелок воды стоил иногда нескольких жизней, и речка у оконечности траншеи покрылась вскоре такой массой разлагавшихся трупов, что зачерпнутую из нее воду нельзя было приблизить к носу. Солдаты, тем не менее, не только с жадностью накидывались на эту зловонную отраву, на этот чуть не сок из трупов, но бывали случаи, что пили еще худшую мерзость, которую неудобно даже называть. Как результат всего этого, среди людей появились разные болезни, от которых умирали еще более, чем от выстрелов неприятеля».

А вот извлечения из материалов генерала К. К. Гейнса:

«Потребность необходимого отдыха в эту ночь заглушалась чувством самосохранения. Насколько позволяли подручные материалы, делалось то, что следовало сделать раньше: закладывались окна и двери, на верх стен продолжали втаскивать каменья для прикрытия стрелков, артиллеристы набивали землею кули и устраивали из них прикрытия орудиям.

Да вряд ли спали в эту ночь и турки: тысячи фонарей двигались по горам и по городу; глухой шум, прерываемый по временам выстрелами, показывал, что у них шло размещение по позиции.

Говоря вообще, в первую ночь курды не производили в городе обычных неистовств, только по временам раздавался треск от выламывания дверей, крик женщин, детей и ярко вздымалось пламя от подожженного провиантского склада. Но вокруг цитадели они бродили целыми отрядами, занимаясь растаскиванием оставленного имущества и уцелевших лошадей. Страсть к хищничеству часто подводила их под наши верные выстрелы. Рыская везде, они наткнулись, наконец, на скрывавшихся милиционеров и неожиданный бой закипел у самой цитадели».

Уже на третий день блокады изнурение от жары, голод и жажда начали доводить осажденных до полнейшего отчаяния. Раздавались голоса в пользу сдачи крепости. Интенсивный штурм 8 июня усилил панические настроения и подействовал необычайным образом на неуравновешенного подполковника Пацевича.

С утра турки разразились особой атакой, можно сказать, «психической». Неистовые выкрики штурмующих, оглушительный единовременный залп из нескольких тысяч ружей, грохот от стрельбы из орудий, глухие взрывы гранат, клубы дыма — все это привело в безумие многих осажденных. Сквозь мрак было видно, как турки, подобно саранче, двинулись на штурм цитадели.

В условиях всеобщего шока подполковник Пацевич, до того спокойно беседовавший под аркой ворот с комендантом Штоквичем и многими офицерами, при их же поддержке, приказывает прекратить стрельбу, вывесить белые флаги и сдать крепость туркам. Эту безумное решение, повторяем, он принял не самостоятельно, а посоветовавшись с офицерами.

После отданной команды: «Не стрелять!» — офицеры бросились к своим частям приводить приказ в исполнение. Сам Пацевич, как описывает генерал Гейнс, отдал свой приказ переводчику-армянину:

«Иди на переднюю стену и скажи туркам, если они нас выпустят из крепости, мы сдадим им весь город». Тот добыл где-то на пути палку, навязал на нее что-то белое, бегом миновал внутреннее помещение переднего фаса, взбежал на крышу и начал что-то кричать. Вблизи лежавшие казаки слышали, как один турок, одетый в красное и с красным же знаменем в руках, крикнул что-то в ответ переводчику, который сразу исчез. Неизвестно, кем и как ответ этот был переведен, но между стрелками этого угла разнеслось, будто «красный» турок выкрикнул: «Сдавайтесь или не сдавайтесь, мы все равно всех вас вырежем».

Между тем, цель неприятеля или, вернее, передние редкие кучи его уже находились недалеко от стен, а за ними, словно ныряя по волнам, то показываясь на вершинах высот, то исчезая в балках, с неумолкаемым криком валила сплошная пестрая толпа курдов. Уже воинственный вопль их становился оглушительнее, уже слышны были ободрительные крики: «Русские сдаются! Русские наши!» А у нас в это время к общей тревоге присоединились еще недоразумения и глухая борьба между начальниками относительно способа действий, перешедшая в открытое столкновение. Едва посланный для переговоров армянин, осыпаемый пулями, исчез со стены, как появился солдат с белым платком на штыке. Прошло минуты две, как снова появился тот же солдат, только с простыней на штыке и передал, что ему приказано выставить флаг, не слушая никого. После вторичного не исполнения приказания Пацевича явился сам начальник гарнизона. Вынув револьвер, он крикнул: «Перестать стрелять» и прибавил: «Кто осмелится ослушаться моих приказаний, именем закона застрелю».

Мнения в офицерской среде разделились. Помимо откровенных противников капитуляции указывались на конкретные имена тех, кто разносил по цитадели приказание «не стрелять» и контролировал его исполнение. Все же в разных местах цитадели белые тряпки были вывешены таким образом, чтобы они обозревались окружающими турками». Генерал К. К. Гейнс продолжает:

«Тяжело отзывалось на солдатах это приказание. Известие о сдаче было для них равносильно приговору к очерти… Большинство офицеров ободряло солдат уверением, что без боя турок не впустят, но и госпожа Ковалевская умоляла огорченных ставропольцев биться до последнего. «Что с нами будет? Что хотят с нами делать?» — эти вопросы были на устах у многих. Из рассказов видно, что были и такие, которые в случае сдачи обещали пустить себе пулю в лоб, некоторые сговаривались соскочить со стены против нижнего города и пробиваться к пограничным горам… Среди общей тревоги орудие было перевезено под своды прохода во второй двор с помощью ставропольцев, потерявших при этом трех человек-ранеными. Направив дулом против входных ворот и приказав уложить с боку его картечь, командир взвода как бы протестовал против сдачи. Происходила какая-то кутерьма: одни кричали не стрелять, другие готовились к упорной обороне. Во время прихода подполковника Пацевича к переднему фасу цитадели, он, теле угроз убить каждого ослушника, продолжал начатое: молча взошел по лестнице на крышу и махая шапкой, начал кричать: «Тохта! Тохта! Яваш! Яваш!». В ответ, притихшая пальба турок сменилась криком «алла!» под самыми стенами и стрельбой чуть ли не в упор. Вдруг подполковник Пацевич судорожно вздрогнул и повернулся. Пуля через плечо пробила ему грудь. Вслед за этим взлетевший и повисший погон указав почти на единовременный удар пулею в плечо. Сходя с лестницы, он произнес только: «Я ранен — теперь делайте, как хотите».

Через восемь лет Исмаил-хан Нахичеванский оживил памяти эпизод попытки капитуляции. До принятия решения о капитуляции Исмаил-хан находился у изголовья раненного сына, прапорщика Эриванского конно-иррегулярного полка, и не принимал участия ни в каких делах. Передадим в кратком виде и его, более сдержанное, видение происшедшего:

«Ко мне влетел вдруг артиллерийский офицер. Он был взволнован. «Пацевич поднял белый флаг, и огромная масса турок уже хлынула к воротам». После этого я выскочил во двор, где толпилась масса офицеров и солдат и действительно вижу: на громадном шесте, прикрепленном к стене цитадели, высоко развевался белый флаг, а возле стоят Пацевич и несколько офицеров. «Господа, что вы делаете?! — крикнул я. На то ли мы принимали присягу, чтобы малодушной сдачей опозорить себя и русское оружие!? Стыдно! Пока в жилах наших остается хоть капля крови, мы обязаны перед Царем бороться и отстаивать Баязет. Кто вздумает поступить иначе, тот изменник, и того я прикажу расстрелять немедленно! Долой флаг, стреляй ребята!»

В ответ на это раздалось громкое «ура» всех присутствующих, причем я слышал и несколько восклицаний: «Умрем, но не сдадимся».

Через несколько мгновений выстрелы загремели с наших стен и отбросили толпы озадаченных турок, уже подступивших было к воротам цитадели с топорами и камнями. Неприятель ответил также немедленно, и пули зажужжали со всех сторон, как пчелиный рой, причем смертельно был ранен, прежде других, подполковник Пацевич, скончавшийся на другой день. Своя ли пуля его сразила или неприятельская, не берусь решить. Были голоса за то и за другое, но Пацевич был ранен в спину.,».

Действительно, медики потом заключили, что одна пуля прошла через спину Пацевича и пробила ему грудь, а другая — поразила плечо. Смертельное ранение Пацевича еще более укрепило патриотический дух осажденных баязетцев. О сдаче цитадели теперь и речи быть не могло.

Так, волею сложившихся печальных обстоятельств, без назначения свыше полковник Исмаил-хан Нахичеванский вступил в командование гарнизоном. Он вовсе не готовился к этому, не ожидал, что такое случится. Но, будучи самым старшим в крепости по чину и возрасту (ему тогда было 59 лет), Исмаил-хан сознавал свой долг не только как офицера Русской Армии, но и гражданина России. И в этом смысле ни о какой случайности и речи быть не могло. Решение Исмаил-хана было проявлением его жизненного кредо, его нравственной позиции. В интервью он разъяснял:

«Я, конечно, не отрицал возможности подобного конца, но всегда повторял при этом, что «я никогда не соглашусь на сдачу Баязета еще и потому, что я — мусульманин. Я знаю, что именно этому обстоятельству припишут сдачу, если бы на нее побудили даже тысячи других причин».

Конечно, в те ответственные минуты своей жизни ему, отцу девятерых детей, было о чем подумать. Смелое решение сорвать белый флаг могло очень дорого стоить Исмаил-хану, И если выброс белого флага оставлял Пацевичу хоть какие-то, пусть и очень небольшие, шансы на сохранение жизни, то в случае захвата цитадели Исмаил-хан был бы первым повешен турками для всеобщего обозрения. Как же тут не вспомнить Исмаил-хану о предках, которые завещали ему верой и правдой служить своему Отечеству.

Чтобы глубже осознать духовный облик полковника Исмаил-хана, важно поведать Читателю о его корнях, хотя бы очень кратко рассказать о деде и отце.

Через бурную и увядающую деятельность его деда, Келб-Али-хана Нахичеванского, ослепленного за непокорность в 1797 году жестоким шахом Персии Ага-Магомед-Ханом, прошло четыре Наместника императорской власти на Кавказе. Они по-разному оценивали Келб-Али-хана, по-своему информировали Двор и Его Императорское Величество Государя Всероссийского. До безумия неуравновешенный князь Цицианов чуть ли не рвал волосы при одном упоминании имени этого хана. Этого слепого он боялся больше, чем любого зрячего, и предупреждал высокопоставленных россиян и разных ханов за пределами России опасаться Келб-Али-хана. Слепой хан лихо водил в бой многотысячную кавалерию. И не раз из-за его действий поднимались под ружье русские войска в Грузии, Почти все наместники Кавказа, зная авторитет слепого хана Нахичеванского, искали у него поддержки. Они даже просили его оказать содействие в водворении на престол армянского патриарха Даниила. Этот факт кажется невероятным, но такое было.

Император Николай Павлович

Суровый и бескомпромиссный Посол России в Персию генерал Ермолов А. П., в 1817 году; как никто другой, ощутил значимость личности Келб-Али-Хана, с неприсущей ему нежностью боготворил этого заслуженного воина, предпочитая скромное его жилище роскошным посольским хоромам. Он дважды останавливался в Нахичевани в доме слепого Келб-Али-Хана во время своего Посольства в Персию.

Доверяясь суждениям каждого наместника и оценивая политическую ситуации на территории, где пересекались интересы трех могущественных империй, отношение к политике России мудрого и откровенно независимого Келб-Али-Хана не было однозначным.

Будучи слепым, он многое осязал и ощущал не хуже зрячих правителей всех трех держав, окружавших Нахичеванское ханство. Мятежная душа Хана, долгие годы вынужденного быть в изгнании, осталась верной своей материнской земле и не посеяла зерна неуверенности в делах его потомков. Наоборот, в души и характеры последующих поколений, вышедших из гнезда Келб-Али-Хана, с юных лет был заложен фундамент высокой нравственности.

Генерал-фельдмаршал И. Ф. Паскевич

Отца Исмаил-хана, Эксан-Хана Нахичеванского (в ряде ранних источниках — Эхсан-Хан), храброго военачальника еще при персидском Фетх-Али-Шахе, а затем полковника и генерал-майора Русской Армии, лично знал и высоко ценил фельдмаршал граф И. Ф. Паскевич-Эриванский.

«Всеподданнейший Рапорт» графа Паскевича от 19 мая 1831 года:

«При самом начале войны в 1827 году с Персами, полковник Эксан-хан, наиб Нахичеванский, оказал привязанность к России сношениями с управляющим Карабахом генерал-майором князем Абхазовым. Командуя в крепости Аббас-абад Нахичеванским батальоном сарбазов, он восстал в оной против остальной части гарнизона и тем много содействовал сдаче нашим войскам означенной крепости. После же сего он чрез свое влияние на народ весьма много способствовал сохранению тишины и спокойствия в тамошнем крае.

Находясь в то время в Ордобаде, он, Эксан-хан, остановил в продолжение 10 дней более 1000 Персидской конницы, имевшей намерение переправиться через Араке. Когда же войска сии были усилены еще двумя батальонами сарбазов и артиллериею, то он, запершись в городе, а потом в замке, держался с отличной храбростью, невзирая на самое затруднительное положение, до прибытия наших войск».

5 октября, во время пребывания на Кавказе, Государь Император решил сделать смотр недавно сформированному Кенгерлинскому полку в составе Кавказского Военного Округа.

Далее повествует сам Император Николай Павлович:

«Спустившись в долину, я увидел перед собою выстроенную к бою бесподобную конницу Кенгерли в однообразном одеянии и на чудесных лошадях; начальник ее, Эксан-хан, подскакал ко мне, отрапортовал по-русски как бы офицер наших войск».

И уже на следующее утро Государь Император Николай Павлович не замедлил подписать Высочайший приказ. Вот его полный текст:

«Его Императорское Величество в присутствии своём в кр. Эривани, Октября 6-го дня 1837 года, соизволил отдать следующий приказ:

«За отличный порядок, найденный при осмотре Мусульманского полка Кенгерли, Государь Император объявляет Высочайшее благоволение: Командиру Отдельного Кавказского Корпуса, Генерал-Адъютанту Барону Розену 1-ому; Командиру сего полка, Полковнику Эксан-Хану и всем г.г. Штаб, Обер-Офицерам; нижним же чинам ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО жалует особое денежное вознаграждение».

((«Русский Инвалид или Военные Ведомости», Октября 26-го дня 1837 года,№ 268).)

Действительно, законы наследственности — не выдумка шарлатана. Полковник Исмаил-хан Нахичеванский, несмотря ни на какие последствия, по-другому поступить не мог.

Назначенный руководством Эриванского отряда комендант Штоквич, как положено, автоматически становился на место Пацевича в случае его гибели или не способности командовать по болезни. Капитан Штоквич был обязан издать приказ о своем вступлении в командование гарнизоном. С 4-го по 28-с июня он выпустил 23 приказа, по ни в одном из них нет упоминания о своем вступлении в должность начальника гарнизона в цитадели и командующего войсками.

В конце концов, комендант мог объявить гарнизону через начальников частей, что он, капитан Штоквич, в связи с тяжелым ранением Пацевича и неспособностью его выполнять функции начальника гарнизона принял на себя командование. Таких объявлений также не было. Не было и возражений капитана Штоквича против инициативы полковника Исмаил-хана Нахичеванского возглавить оборону. И конфликтов никаких не было.

О вступлении полковника Исмаил-хана Нахичеванского в должность начальника гарнизона цитадели и командующего войсками Баязетского округа и о дальнейших его распоряжениях, мы узнаем по записке, оставленной войсковым старшиной Кваниным генералу К. К. Гейнсу.

После срыва белого флага и отбития штурма турок «войсковой старшина Кванин, отправился во второй двор к полковнику Исмаил-хану Нахичеванскому, прося его как старшего принять командование войсками после подполковника Пацевича. На это тот ответил, что уже вступил в эту должность».

Свидетельства войскового старшины Кванина авторитетны еще и тем, что полковник Исмаил-хан предложил именно Кванину быть своим помощником, то есть фактически вторым лицом в гарнизоне, и «приводить в исполнение все его распоряжения по обороне Баязета». Первыми же такими распоряжениями были «сомкнуть разбросанные части войск, приступить к окончанию закладки окон, к сильнейшей завалке ворот каменьями и лучшему ограждению стрелков наверху стен».

Читатель эту важную деталь не должен оставить без внимания. На весь период обороны цитадели функции помощника начальника гарнизона исполнял не комендант капитан Штоквич, как это должно предполагаться, а отважный казачий офицер войсковой старшина Кванин.

После вступления в командование гарнизоном Исмаил-хана Нахичеванского капитан Штоквич полноправно выполнял обязанности коменданта цитадели.

Григорий Михайлович Пацевич умирал в полном сознании. Его безрассудное решение капитулировать никак не было проявлением трусости. Скорее всего, оно мотивировалось желанием сохранить жизни осажденным. К этому склоняется и расследование генерала К. К. Гейнса. Правда, есть одно не раскрытое «но». Его вообще никто не коснулся, а без учета этого «но» объяснения причин действия Пацевича могут быть неточными.

У Григория Михайловича совсем недавно умерла жена, и на руках у родственницы осталось пятеро его малолетних детей. Самой старшей дочери Пацевича, Зине, еще не исполнилось 17-ти, старшему сыну Мише не было 12-ти, другому сыну Николаю — 12, дочери Саше — только три года, а самой младшей, Лене, в мае 1877 года исполнился лишь год. Поэтому, наверное, принимая решение о капитуляции потерявший самоконтроль Пацевич мог позаботиться и о себе, дабы не оставить на произвол судьбы детишек и не сотворить из них полных сирот. Никто не мог отнять у Пацевича этого святого права.

Возможно, в той экстремальной ситуации Пацевич по своей наивности верил, что в случае добровольного открытия ворот разъяренный противник сохранил бы жизнь всем осажденным и ему, начальнику гарнизона, в том числе. Пацевич и здесь принимал решение самолично, как и на том роковом ночном совете с 5 на 6 июня, когда вокруг сидели те же самые офицеры. Во время приказания Пацевича выбросить белый флаг они стояли рядом. Был рядом, возможно, даже касаясь локтем своего начальника Пацевича, и капитан Штоквич.

У Федора Эдуардовича Штоквича тоже была власть, и он мог бы воспротивиться скоропалительному решению начальника гарнизона. Возможно, на размышление в запасе не было часов, но минуты-то были. Но ни Штоквич, и никто другой из окружения Пацевича так и не осмелились протестовать позорному приказу Получалось, что при молчаливом одобрении офицеров цитадели Пацевич видел спасение гарнизона от истребления только в его капитуляции.

Врачи Баязета делали все, чтобы сохранить жизнь Пацевичу. Когда в госпитале не осталось и капли воды, а умирающий Пацевич нуждался хотя бы в глотке воды, по просьбе врача Китаевского вдова Ковалевская пожертвовала для него две бутылки вина. «Я отдаю последнее, теперь мне придется умереть от жажды», — лишь промолвила она.

Добавим к этому, что Ковалевские никогда не были знакомы с Пацевичем. У нее не могло быть и симпатии к нему, поскольку ее муж Александр Викентьевич Ковалевский стал жертвой непродуманной вылазки Пацевича. Три дня подряд, потрясенная гибелью мужа, Александра Ефимовна находилась возле его тела. Лишь вечером 8 июня офицеры Ставропольского полка уговорили ее расстаться с телом, поскольку солдаты повседневно оплакивали его, а это негативно отражалось на состоянии их духа. На дне глубокого подземелья цитадели ставропольцы вырыли нишу и, простившись с любимым командиром, задвинули в склеп гроб.

А Пацевича спасти не удалось. При вечерней тишине, когда умолк грохот очередного штурма, группа офицеров стояла возле тихо умирающего подполковника Пацевича. Среди прощальных слов Григория Михайловича, между прочим, были и такие:

«Господа! В намерении сдать крепость я не виноват».

Григорий Михайлович Пацевич скончался 16 июня, а 17 июня, согласно письменному приказу № 12, для описи вещей после смерти от ран подполковника Пацевича» капитаном Штоквичем была назначена специальная комиссия из 4-х человек.

В фильме «Баязет», кстати, показана какая-то нездоровая суета и несвойственные боевому российскому офицерству интриги вокруг личности, которой предстоит заменить подполковника Пацевича. Неприятно было видеть, как Исмаил-хан в потемках, озираясь, как мелкий воришка роется в документах и имуществе покойного Пацевича. Подобный кощунственных действий пожилой и заслуженный офицер Исмаил-хан допустить не мог. К тому же, в это время он безотлучно находился у изголовья своего раненного сына.

С первых дней командования гарнизоном полковник Исмаил-хан принял необходимые меры по укреплению крепости, особенно в местах, через которые могут прорваться турки. Под его руководством делалось то многое и необходимое, что вменялось в обязанности коменданта до наступления осады.

После неудавшейся капитуляции командующий Анатолийской армией Мухтар-паша потребовал от Фаик-паши немедленного ее взятия. Вот одна из телеграмм, которая была им направлена на имя Фаик-паши:

«Я думал, что вы уже окружили и стеснили неприятеля всеми Вашими силами, но из телеграммы Вашей увидел, что задачу эту вы возложили на иррегулярные войска, чем я крайне недоволен. Что Вы делаете в настоящее время и где находитесь? Главная задача войск — сражаться и бить противника. Отчего же Вы не только не направляете к этой цели вверенные Вам силы, а даже упускаете все удобные случаи. Подобного поведения, несовместного с воинской доблестью, я не потерплю. Решительно объявляю Вам, что Вы безусловно обязаны, со всеми вверенными Вам войсками, идти к Баязету и стараться разбить укрепившегося там противника».

(Подписал: Гази-Ахмед-Мухтар.) (^{14 июня 1877 (1293) года})

Действия — дрок, а цитадель окружали курды да башибузуки, приняли более ожесточенный характер. Зная о муках баязетцев, сытые и усталые от безделья толпы неприятеля демонстрировали осажденным свои изуверские потехи.

Генерал К. К. Гейнс приводит воспоминания наблюдавших со стен цитадели:

«Неудавшееся желание каждого курда перебить сорок русских распалили их зверские инстинкты, и они с яростью опрокинулись на беззащитных жителей. Треск от ломки и разрушения, крики и хохот неистовавших турок повсюду смешивались с воплем женщин и детей. Вскоре началась иллюминация того, что делалось во мраке: засветился ряд пожарных огней, среди которых особенно ярким светом отличалось пламя наших телеграфных столбов.

С любопытством и страдальческим нытьем сердца следили за толпами, окружавшими пожары: то ярко освещенные красноватым светом огня, то в виде черных силуэтов, отчетливо виднелись курды с их нечеловеческими забавами, среди хохота и дикого крика, которым подбодряли они друг друга, то взмахивался ятаган, покончивший стенание какой-нибудь жертвы, то взлетал кверху ребенок, чтобы исчезнуть в пламени.

Солдаты и офицеры, посылая им проклятия и ругань, не могли удерживаться и от активного участия. По временам раздававшиеся команды «Рота, пли!», вместе с громом залпа, точно облегчали их участь и срывали с сердец невольных зрителей ту невыразимую тяжесть, какую испытывает лишенный возможности спасти погибающего. Подобные повременные залпы, сваливавшие часть мучителей около истерзанных ими жертв, заставляли курдов оставлять опасные места и расходиться.

Вот такие-то сцены с сатанинскими потехами, среди адского концерта из выстрелов, треска, воплей, криков и хохота, раздававшегося под черным, непроглядным сводом ночи и при зареве пожаров, представляли истинную картину ада, которая исчезла только с появлением зари».

Но угрозы турок и глумление курдов над мирными жителями лишь воодушевили баязетцев. Теперь они и слышать не хотели о капитуляции. С разрешения полковника Исмаил-хапа, ослабевшие от жажды и голода 128 лихих охотников под командованием 4-х бравых офицеров нашли в себе силы и мужество сделать героическую вылазку за пределы крепости. Перепрыгивая через груды разложившихся трупов, преодолевая полосу удушающей вони, охотники вступили в смертельную схватку с турками. Отрядный фельдшер, увидев, как упал раненный в ногу юнкер, бросился к нему и пытался наскоро его перевязать, но был туг же изрублен турками. В схватке против свежих и откормленных турок истощенные осажденные на каждом шагу вершили беспримерный героизм.

В одном из переулков бойцы заметили, как русский солдат из цитадели и турок, отделенные углом здания, чуть не прикоснувшись спинами, стреляли в разные стороны. Было видно, что в этой бешеной перестрелке они не замечали друг друга, и один не слышал выстрелов другого. Наблюдавшие с беспокойством ждали развязки этой необычной случайности, и она наступила. Что-то заставило русского солдата заглянуть за угол. Озадаченный соседством врага, он бросился на турка со штыком.

В этой героической вылазке полегла треть храбрецов, но от стен крепости турки были отброшены.

С каждым днем голод все больше одолевал осажденных. Они экономно доедали мясо дохлых лошадей, но и этого не хватало. За водой к недалеко протекавшей речушке ходили почти ежедневно, спускаясь по канату со стен крепости или пробираясь через пробоину в стене. И хотя берег реки был усеян трупами храбрецов из Баязета, это их не останавливало. Однажды вместе с водой в крепость был поднят захваченный в плен турецкий унтер-офицер. По дороге к реке охотники за водой промышляли и пищу.

Вот подлинный рассказ очевидца:

«Едва мы взошли в саклю, где были три телушки, как товарищ мой кинулся к одной из них и хватил ее кинжалом по горлу. Раненое животное еще не успело упасть, как он отрезал у нее язык, быстро развел огонь и, не дождавшись как следует, с жадностью съел его тут же».

Между тем, добываемой воды, отравленной трупным ядом, вследствие чего началась смертность, все равно не хватало. Погибающие от жажды вынуждены были пить собственную мочу.

По отношению к осажденным турки почти ежедневно соблюдали единообразный порядок. По утрам около восьми часов, а по вечерам около четырех вся линия турецких войск вместе с артиллерией начинала усиленную пальбу, продолжавшуюся часа по два, По ночам же к подошве горы, на которой стоял замок, выходили партии вооруженных турок и самым беспощадным образом препятствовали ходокам за водой.

А дела без воды были совсем плохи. От ее недостатка солдаты падали замертво. Как-то был найден один из них, лежавший без чувств у крепостной стены. Кружка пожертвованной ему воды воскресила несчастного, другая — окончательно привела его к жизни.

«Тяжело мне было, — рассказывал он, — внутренность горела огнем, во рту совершенно высохло и не было слюней. В десяти шагах не мог узнавать товарищей, в голове слышался громкий гул, а бессилие во всем теле не позволяло стоять на ногах».

Чтобы понять, до какой степени доходили мучения от жажды, достаточно сказать, что многим не приходилось по два дня получать хоть каплю воды. Нередко страдальцы целовали ноги счастливцев, добывавших воду умоляя их поделиться сокровищем, но каждого из просителей ожидал категорический отказ. В осажденном Баязете, когда речь шла о воде, понятия «друг» или «брат» были забыты. Изнывающие от жажды стремились за любые деньги добыть хотя бы глоток воды.

В самый разгар осады турки иногда проявляли свое изощренное «великодушие», открывая на какое-то время доступ к реке, заваленной мертвыми. Для жаждущих это не имело никакого значения.

Рано утром, быстро достигнув реки, смельчаки, не теряя ни минуты, наполняли бурдюки и, возвращаясь обратно, не подозревали, что смерть их караулила. Турки находились в засаде и следили за каждым шагом охотников. Лишь только возвращавшиеся с драгоценной добычей охотники появлялись на открытом склоне горы, как из сотни уже заранее наведенных винтовок разражался убийственный залп, и добрая часть удальцов падала у стен цитадели. А из самого замка, тем временем, истошно кричали: «Бегите скорей. Не бросайте, не бросайте воду!» А раненые охотники стонали и взывали о помощи: «Ох, ранен! Не оставляйте, братцы!» Оставшиеся в живых уже не имели сил подбирать раненных и захватить с собой бурдюки павших.

Рассказы участников баязетской трагедии о нехватке воды были переполнены и другими ошеломляющими фактами.

Вот что записал со слов очевидцев генерал К. К. Гейнс.

«Ночь, мешавшая видеть мерзость разложения и ощущать освежающий холод воды, помогала даже трупным ядом утолять жажду с наслаждением. Это не мешало пившим мочу употреблять принесенную воду и на другой день, когда глазам их представлялась не вода, а густая мутно желтая вонючая жидкость, переполненная трупными червями. Приобретавшие такой напиток берегли его как сокровище: за каждую пророненную каплю при питье артельного запаса, за каждый обмокнутый кусочек сахара на виновного сыпалась брань со всех сторон».

Вода в цитадели была и самой высокой наградой. При ее наличии четверть ведра выдавалось орудийному расчету, если артиллеристы попадут в турецкий редут.

10 июня Исмаил-хан принял решение послать к генералу Тергукасову записку о бедственном положении в цитадели. На вызов охотников откликнулся казак Хоперского полка, проверенный в боевых делах отважный казак Ковальчук. Он долго служил в кордоне и хорошо знал окружающую местность. Для успешного передвижения по неприятельской земле ему дали одежду одного из пленных, и по приказанию Исмаил-хана требовалось преобразить его в курда. Хотели брить ему голову, но для этой операции никто в цитадели не давал и капли драгоценной влаги, Никогда не покидавшая казаков находчивость выручила и здесь. Ковальчука усадили и объявили всем, кто может, смочить его шевелюру плевками. Сказано — сделано. С Ковальчука сняли крест и гладко выбритый новоявленный «курд» предстал перед Исмаил-ханом для последней инструкции. В помощь Ковальчуку (заметим, именно в помощь, а не самостоятельно!) был выделен армянин Самсон Петросов, бывший писарь из канцелярии. Разумеется, эпизод в фильме с армянином-беженцем — выдумка. В крепости не было беженцев, как и не было никакого хирургического вмешательства для маскировки записки генералу Тергукасову. На случай обыска записку предписывалось съесть.

Из двух посланных вестников к генералу Тергукасову вернулся только Петросов. Он заявил, что, опасаясь обыска, записку проглотил, о бедственном положении в крепости рассказал, и сообщил об обещанной помощи. Но почему записка оказалась у Петросова, а не у Ковальчука? Почему не Ковальчук, как это было ему приказано, а Петросов «вручал» записку Тергукасову? И, наконец, где Петросов «потерял» Ковальчука и почему Петросов один вернулся в Баязет? Вопросы не праздные. Генерал Гейне во время расследования выяснил, что к рассказу Петросова отнеслись с недоверием. «Как бы то ни было, — утверждает генерал Гейне, — но лихой казак Ковальчук исчез бесследно и на веки».

В фильме Ковальчук вообще не показан, а из Петросова сотворен чуть ли не библейский герой.

13 июня с крепости заметили приближение отряда генерала Келбали-хана. Радости не было предела, но она длилась недолго, Сильный турецкий отряд преградил ему дорогу и поутру отряд вынужден вернуться обратно. Тем временем чарочная порция воды в гарнизоне была доведена до наименьшего размера.

Госпитальный персонал наравне с другими осажденными разделял общую участь, выполняя свою работу почти без отдыха. Госпиталь с шестью штатными врачами и обслуживающим медперсоналом был переполнен ранеными, За время осады в нем перебывало 208 больных, больше половины — с открытыми и пулевыми ранениями. Из общего числа больных врачи не сумели сохранить 40 жизней. Поступали в госпиталь и заболевшие лихорадкой, изнуренные от недостатка воды. Если вода в госпитале была, то страдальцам выдавалось от одной до трех унций (примерно от 30 до 90 граммов), Когда же турки стали травить воду, заваливая ручей трупами, то число заболевающих стало возрастать. Не было дня, чтобы в госпиталь не обращались 60–70 человек с болью в животе. Были дни, когда воды в цитадели не было вообще, и дозы даже для тяжело больных снижались до нескольких капель. Отсутствие воды пагубно влияло на лечение ран. В лучшем случае, раны удавалось промывать трижды. Загрязненные бинты использовались многократно.

К счастью осажденных, в минуты тяжелых испытаний несчастных воинов одухотворяла единственная женщина гарнизона, ни силой воли, ни бесстрашием не уступавшая лучшим из доблестных защитников цитадели.

Потрясение от гибели любимого мужа и истощение отразилось и на Александре Ефимовне. Она потеряла сон, не смыкая глаз все двадцать две ночи осады держалась на ногах, готовая вместе со всеми встретить любой исход, Она принимала близко к сердцу участь каждого. Особенно был ей дорог батальон, которым командовал ее покойный муж. Жертва двух последних бутылок вина умирающему Пацевичу сделала ее в глазах осажденных настоящей героиней. Ведь эти храбрые воины жертвовали своей жизнью в бою, но только не каплей воды. Когда 13 июня после потери надежды на спасение гарнизон пришел в уныние, Ковалевская, собрав последние силы, ходила по цитадели и подбадривала бойцов. Утешение женщины, страдавшей вместе с ними, их вдохновляло. Она страдала также как и другие, но другим Александра Ефимовна находила слова, чтобы вернуть им надежду на спасение.

Но вскоре и Ковалевская лишилась сил. Она уже с трудом уже передвигалась. Опекавший ее доктор Китаевский с грустью заметил: «Если вы, Александра Ефимовна, умрете от жажды, то причиной этого буду я, как взявший у вас последние две бутылки вина, которыми вы поддержали бы ваши силы».

Видевшие фильм «Баязет», наверное, помнят, как по простреливаемой цитадели с изнывающими от голода и жажды осажденными, с томным взором и озабоченная любовной страстью, одетая явно не по ситуации и с начесом, бродила вдова полковника Хвощинского. Всего несколько дней назад она похоронила своего мужа и уже успела его позабыть? У реальной героини Александры Ковалевской не было никакого дурного прошлого, никаких любовных романов. Она была верной женой.

Тем временем, пока защитники Баязета отчаянно оборонялись, командующий Анатолийской армией Мухтар-паша подтягивал к Баязету все новые силы. В числе их оказалась 3-я бригада под командованием сына Шамиля генерал-лейтенанта Гази-Магомеда-паши (1000 всадников и 10 орудий), состоящая из дагестанских горцев (в документах они именуются черкесами), покинувших в свое время Россию и воевавших под турецкими знаменами. Гази-Магомед родился в 1833 году. В В лет во время штурма Ахульго он был ранен солдатским штыком в ногу. Обида осталась на всю жизнь. С юных лет он участвовал в боях, а затем и руководил войсками. В 1847 году Гази-Магомед был утвержден наследником имама Шамиля. 26 августа 1866 года, уже находясь вместе с отцом в Калуге, он и младший брат Магомед-Шафи, будущий генерал русской армии, приняли присягу на верность Царю и Отечеству. После смерти Шамиля в 1871 году в Медине, Гази-Магомед не вернулся в Россию и поступил на службу в турецкую армию. Под Баязетом Гази-Магомед пребывал в чине генерал-лейтенанта Его Величества Султана Свиты. Это примерно соответствует генерал-адъютанту Российской Армии. Страстью глумления над пленными его наградил Валентин Пикуль. Известно, что в семье Шамиля, как и в самом имамате, культивировалось уважение к пленным гяурам. Это неоспоримый исторический факт. Но и авторы фильма сильно перестарались, вылепив из него отпетого и жестокого человека. Солидный турецкий генерал Гази-Магомед-паша изображен в подтертой черкеске и без погон. Он лично упражняется в пытках русских пленных. Ни в одном из официальных и мемуарных документов, где упоминается его имя, нет повода к этому.

Сын Шамиля Кази-Магомед ^{Калуга 1862 г.}

Разумеется, Кази-Магомед — противник, но он совершенно бездоказательно наделен в фильме качествами изувера, хищного зверя.

Находясь в числе штурмующих Баязет, генерал Гази-Магомед-паша направил два письма в цитадель. Письма, судя по всему, были написаны на русском языке. Приведем без изменения текст второго, наиболее содержательного, на наш взгляд, опубликованного письма.

«Вчера я Вам забыл известить о положении Закавказского войска. Ген. Лорис Меликов имея желание свои войска соединить из Генералом Тергукасовым в Ерзеруме будучи побиты в сражении Сованлы даг вернулся назад и отступил от Карса — как Г. Тергукасов в будучи в несколько сражении победен с потерою около семи тысячи в среду перешел границу — остались только вы в этой крепости по тому я обращаюсь к вам из чувством чисто человеческим чтоб вас избавить от очевидной потери и потому этое известие вам посылаю как с тем и моего родственника ротмистра Даудова для словесного переговора и вашего забеспечения — еще раз советую вам напрасно не продолжайте времени и присылайте свои условия или каво нибудь для переговора.

(Генерал Лейтенант Его Величества Султана Свиты) (Шэмиль) (Июня 1877. Баазыт».)

^{(Антонов В. 23-х дневная оборона баязетской цитадели. С. П, 1879).}

Не обращая внимания на грамматику письма, хотя Гази-Магомед, много лет проживший в России, мог бы подготовит!) более грамотное письмо, в нем никак не ощущается га свирепость, какой его так щедро наградили создатели фильма.

Осада продолжалась. Позади остались двадцать дней страшных мук. Жизнь почти у всех в гарнизоне висела на волоске, и счет ее пошел уже на часы.

Смерть в открытом бою бледнела перед теми испытаниями, которые обрушились на гарнизон. К голоду и жажде, сильной жаре, удушающей вопи и отравленной трупным ядом воде, во второй половине осады присоединился новый бич — вошь, и от зуда солдаты лишились сна.

Проходил день за днем, а помощь не приходила. Исмаил-хан все больше терял уверенность, что дошло ли до генерала Тергукасова известие о бедственном положении цитадели.

24 июня Исмаил-хан распорядился снарядить новых гонцов, но теперь уже в Игдыр к своему брату начальнику кордона генералу Келбали-хану. Для этой цели был назначен один из крепышей в гарнизоне урядник Сиволобов, и в помощь ему приданы еще два казака из Уманского полка Шапель и Цокура. Большую часть дня Сиволобов пролежал на стене цитадели, изучая передвижение турок и выбирая для своего пути наиболее удобную дорогу.

Наступила ночь. Сиволобов со своими путниками сняли сапоги, и вместе с командою, вышедшей за водой, спустились к реке. Насладившись вдоволь влагой, они направились в свой рискованный и трудный путь. В дороге случалось немало приключений, и жизнь путников часто висела на волоске. Как-то спасаясь от преследования турок, они вбежали в пустую саклю и приготовились к обороне, ожидая верную смерть. Могильный мрак и тишина в сакле, крики, говор турок и пальба вокруг томили казаков около часа. Вдруг послышались осторожные шаги, Приложив глаз к узкой щели в дверях, Сиволобов увидел, как человек тридцать турок, осторожно и с наклоненными штыками проходя мимо дверей, остановились. Невыносимое ожидание какого-то конца довело казаков до желания скорее отделаться от турок открытым боем. Сиволобову с трудом удалось отговорить своих товарищей от этого самоубийственного предложения. Надежд на лучший исход не покидала смельчака. Турки на какое-то время задержались у сакли, о чем-то пошептались и двинулись своим путем. Потом они вновь остановились, присели у большого камня и чего-то выжидали. Воспользовавшись тем, что взгляд турок был устремлен в другую сторону, казаки выскользнули из-под носа неприятеля и скрылись в промоине реки. Какие только не встречались препятствия на пути этих храбрецов. Им удавалось ловко избегать встреч с турками и умело обходить многочисленные их посты. Между тем, бесконечные крутые подъемы и спуски при нестерпимой жаре и духоте отбирали последние силы. Наконец обессиленным и голодным воинам открылась панорама Эриванской равнины. Окунувшиеся в зелень садов, вдалеке виднелись аулы, до Игдыра — всего-то верст пятнадцать, но глаза путников закрывались туманом. Сквозь этот, все больше обволакивающий туман, уже почти ничего не было видно. Первым падает без чувств Сиволобов, но Цокура и Шапель, напрягая последние силы, продолжают идти вперед. Не пройдя и сотни метров, теряет сознание обессиленный Цокура, а Шапель, не оглядываясь, чтобы не потерять остаток сил, идет. Он служил в этих местах, и с радостью увидел армянское селение, где случалось бывать когда-то. От счастья он закричал. К нему, уже падающему в беспамятстве, бросились жители. На лице Шакуры все страдания были написаны. Десяток бойких ребятишек, нагруженных водой и чуреками, побежали разыскивать других страдальцев. В Игдыр немедленно полетела весть о прибытии гонцов из Баязета, и Келбали-хан немедленно выслал за ними лошадей.

Еще сильно утомленные, едва передвигающиеся, 25 июня они предстали перед генералом Келбали-ханом Нахичеванским. До сих пор Келбали-хан не знал подробностей о бедствиях в цитадели. Он внимательно выслушал их рассказ о ситуации в цитадели и обстановке вокруг нес, они поведали ему о своем трудном пути. Тепло поблагодарил и угостив отважных казаков, Келбали-хан наградил всех троих. Урядник Сиволобов получил 300 рублей, а его товарищи — по 100. До выступления в Баязет оставались считанные часы.

Исмаил-хан продолжает свой волнующий рассказ о положении в цитадели:

«Между тем, положение наше ухудшалось с каждым днем. Было бы долго говорить о том, что испытывали другие. Об этом можете судить из того положения, в котором находился лично я, старший в гарнизоне. В течение 23-х суток моей постелью на голых каменных плитах служило одно единственное пальто. Рядом со мной в такой же обстановке валялся в постоянном беспамятстве мой сын, контуженный гранатой в голову. Я голодал по несколько дней подряд, так что платье уже висело на мне, как на вешалке, и если я не умер с голоду, то только потому, что человек мой случайно нашел среди кладбищенского мусора несколько кусков турецких галет, которыми мы втроем подкрепляли свои силы в течение всей последней недели. Но голод был ничто в сравнении с жаждой!.. Не забудьте, была средина жаркого лета. Бедные лошади гарнизона! Я несколько раз подходил к своим, изнуренным до неузнаваемости. Они, при этом, медленно протягивали ко мне свои головы и высовывали пересохшие языки с таким осмысленным, казалось, выражением мольбы в помутившихся глазах, что у меня буквально навертывались слезы. Так они все и пали от жажды, и, конечно, были съедены до единой.

Мне никогда, конечно, не пришло бы в голову просить турок о прекращении пальбы, ежедневно вырывавшей у нас массу людей, а тем более платить за это хоть копейку. Но видя вокруг раздирающие сцены умирающих от жажды, я послал предложить Измаилу-паше все, что у меня было, то есть шесть тысяч червонцев, если он пустит нам воду на один день. Паша не согласился.

После этой неудачной и, быть может, неуместной попытки моей купить воду, что в глазах неприятеля надлежащим образом осветило, конечно, действительное положение гарнизона, к нам явился с письмом Измаила-паши третий парламентер-курд, бывший русский подданный, бежавший к туркам уже после объявления войны. Этот изменник возмутил меня своим нахальством. Не ограничиваясь передачей письма, он пустился в громкие суждения, что дни наши сочтены.

Паша очень хорошо знает, — говорил он, между прочим, — что люди здесь мрут, как мухи, и если не сдадитесь, жалкие остатки ваши дня через два будут повешены поголовно. Зачем же ждать такого конца?

— Прежде чем это последует, я тебе покажу, какого конца заслуживает всякий изменник, — произнес я и приказал его повесить, что немедленно и было исполнено.

С тех пор парламентеры уже более не являлись к нам, и тогда же, кажется, турки задумали взорвать нас на воздух. О последнем плане мы узнали совершенно случайно и почти перед самым его осуществлением.

Изыскивая какой-либо способ добыть воду, во что бы то ни стало, и остановившись на мысли провести подземный ход к источнику, существовавшему среди построек заброшенного города Баязета, мы немедленно приступили к осуществлению этой идеи. Дело подвигалось весьма быстро, когда, вдруг, рабочие наши наткнулись на мину, которую турки вели под цитадель, и на таком расстоянии от нас, что дня через три мы действительно могли взлететь на воздух. К счастью, этому не суждено было осуществиться».

По этому жизненно важному событию комендант капитан Штоквич выпустил очередной приказ, правда, почему-то с опозданием на целый день, когда ливень уже оставил о себе счастливые воспоминания. Приказ задним числом предписывал то, что было не только выполнено, по и с лихвой перевыполнено. Никто теперь не упрекнет Федора Эдуардовича в нерасторопности.

Не будем отвлекать опьяненный обильной влагой, внезапно оживший гарнизон. В природе все едино. Успей только полить увядающий, по еще живущий цветок, он непременно воспрянет, демонстрируя продолжение жизни. Человек как цветок — часть природы. Предоставь человеку все, что только ему угодно, кроме влаги, и род человеческий прекратит свое существование.

Приказ № 20 от 25 июня 1877 года.

§ 1. По случаю бывшего ночью проливного дождя, набрана вся, какая только была посуда, водой, как в госпитале, так и в частях, а потому в госпитале получить сего числа по четверти фунта сухарей и варить горячую пищу; в части же выдать по половине пуда ячменя, истолочь его, сварить сего числа горячую пищу, зарезать для гарнизона одну из оставшихся в живых 4-х артиллерийских лошадей.

§ 2. Сего числа вылазки за водой не делать, что может ослабить бдительность неприятеля и благодаря вчерашней благодати Господней, избавит нас от пролития нашей крови, которую оплачивается каждая носка воды.

Итак, комендант капитан Штоквич в своем приказе предписал, что дождевой водой — таки пользоваться можно, и как — тоже рекомендовал. В приказе почти все было предусмотрено, кроме одного — до каких пределов можно напиваться водой. Сколько времени пройдет до следующего ливня — неизвестно, когда спасители придут, также ничего не сказано. Но с водой вновь возникли проблемы.

И в последующие два дня комендант Штоквич выпустил приказы о необходимости вылазок за водой к той самой смертельно опасной реке. 26-го: «Хотя есть небольшой запас воды, но для пополнения онаго сделать сего числа вылазку за водой..» и 27-го: «Сего числа вылазку за водой сделать опять».

Многого не знали тогда защитники Баязета. Не ведали они, что Главнокомандующий Анатолийской армией Мухтар-паша не на шутку рассвирепел оттого, что до сих пор не возвращен Баязет, Узнав, что русские, на глазах многотысячного турецкого войска Фаик-паши, умудряются добывать воду и пьют даже трупную, он понял, что Баязет срочно надо штурмовать другими турецкими отрядами, не доверяя безответственному дивизионному генералу Фаик-паше, Задача взять измором таких неимоверно живучих русских турками рассматривалась, по уже не как главная. Спешно осмысливалась операция уничтожения цитадели орудийным огнем, подобно Карфагену. Понятия не имели защитники цитадели, что наступательный пыл генерала Тергукасова давно охлажден. Эриванский отряд, потерпевший поражение 14 июня от Алашкертского отряда Измаила-Хакки-паши вынужден форсированным маршем отступить, едва сохраняя свой порядок Минуя Баязет, Эриванский отряд оказался там, откуда начал свой наступательный марш, в Игдыре.

День 27 июня был последним днем, когда завершались осадные шалости медлительного и усталого дивизионного генерала Фаик-паши.

В свои немолодые 68 лет он чрезмерно утомился от военной суеты. Ему было лень дергаться, чтобы овладеть Баязетом. Зачем? Чтобы вновь потом наступать или отступать? Фаик-паша давно не спешил отчаянно врезаться в гущу противника и отдаваться азарту схватки. У него появилась новая страсть спокойно, в полусонной дремоте, позевывая, наблюдать за боем с какой-нибудь недосягаемой орлиной высоты. Главное командование Анатолийской армии тоже устало от вечно сонливого Фаик-паши.

Сокрушительный, хотя очень запоздалый штурм Баязета отборными силами Анатолийской армии, скопищ курдов и башибузуков окончательно намечен на 28 июня. Но!

Человек полагает, а Господь Бог располагает.

«Все хорошо, что хорошо кончается».

(Народная мудрости)

Во второй половине июня Главнокомандующий Анатолийской Армией горел желанием разгромить отступающий Эриванский отряд и, наконец, сурово расправиться с непокорным гарнизоном в цитадели Баязета. Помимо естественного желания противника победить, появилась еще и другая причина — отомстить.

Дело в том, что в середине июня командование Действующего корпуса приказало Тергукасову навязать туркам бой и, таким образом, отвлечь войска противника от операции при Карсе. Военная стратегия генерала Лорис-Меликова не учитывала интересы погибающего гарнизона Баязета. К этому времени победоносный Эриванский отряд генерала Тергукасова устал и ослабел. Продвигаясь вперед, от Игдыря к Даяру, генерал Тергукасов оставил в тыловых гарнизонах, разумеется, с учетом гарнизона Баязета, около половины своих войск и был уже не тем, когда пересек турецкую границу в начале войны. К Зейдекяну Эриванский отряд подошел с численностью около 7000 бойцов, имея скудную провизию, больных и раненых.

Мухтар-паша направил против отряда Тергукасова свежие силы, достигающие 15 000. Выполняя приказ командующего Действующим корпусом, генерал Тергукасов вступил в бой под Даяром, у селения Халиас, и проиграл его. Отряд поредел еще более.

Потерпев поражение 14 июня от Алашкертского отряда при Халиасе, возле Даяра, Эриванский отряд медленно отступал от Даяра к Сурп-Оганезу, имея в своем составе до 600 раненых и больных; боевых припасов и провианта оставалось буквально на несколько дней.

Спасая от жестоких курдов и свирепых башибузуков мирных жителей, генерал Тергукасов берет под защиту уцелевших от резни около 2500 армянских семейств Алашкертской долины. Огромное число арб с переселенцами, которые по причинам безопасности двигались в начале отряда, необходимость постоянного ухода за больными и ранеными, потребность в отдыхе — все это сдерживало отступление отряда и благоприятствовало преследующим отряд туркам.

Благородное решение взять под защиту мирное население резко изменило статус Эриванского отряда как боевого соединения. Неплохо организованный боевой Эриванский отряд после ненужных растрат сил в наступательных действиях и потерь в бою с Алашкертским отрядом Измаила-Хакки-паши при Халиасе теперь больше стал походить на хорошо охраняемый огромный обоз, которому уже было не до Баязета.

Речь шла о сохранении целостности самого Эриванского отряда с его необычным «живым» грузом.

Время спасения гарнизона Баязета Эриванским отрядом было упущено. Теперь не могло быть об этом и речи. Время существования гарнизона в цитадели измерялось уже не днями, а часами.

Зная единственный маршрут отхода Эриванского отряда по дороге на Диадин, командующий Анатолийской Армией приказал Фаик-паше срочно перекрыть дорогу отряду Тергукасова к перевалу Караван-сарай около Диадина, нанести удар в его правый фланг и навязать Тергукасову невыгодный бой. Одновременно Фаик-паше послана депеша о немедленном вторжении в Эриванскую губернию: Как же отреагировал Фаик-паша?

«Ввиду незначительности сил в Эриванской губернии следует, насколько возможно, стараться проникнуть вглубь этой страны. Иррегулярные войска наши, благодаря их алчности к добыче, могут с успехом исполнить эту задачу».

Фаик-паша выделил около 2-х тысяч иррегулярной кавалерии под командованием полковника Ахмет-бея (бывшего начальника гарнизона в Баязете) для нанесения флангового удара по отряду Тергукасова, но такому малочисленному отряду вряд ли справиться даже с ослабшим Эриванским отрядом.

Генерал Тергукасов понимал сложившееся положение, сознавал, что речь идет о жизни или смерти не только всего Эриванского отряда с ранеными и больными, по нескольких тысяч армянских семейств-переселенцев.

Фаик-паша, будучи сам нерешительным, судя по всему, отучил своих подчиненных немедленно реагировать на его приказы. Динамичный генерал Тергукасов 18 июня успел повернуть возле Диадина на Игдыр раньше, чем подошел туда отряд Ахмет-бея. По всей видимости, сам полковник Ахмет-бей, оценивая свои реальные силы, не спешил атаковать отряд Тергукасова. В том районе у турок были уже сосредоточены многотысячные войска. И навязана;i отряду Тергукасову небольшая стычка малыми силами кавалерии Ахмет-бея с прибытием подкрепления перерастала в опасное для Тергукасова сражение. Шансы на благополучный выход из этого сражения у отряда генерала Тергукасова были минимальные. В лучшем случае, отряд Тергукасова ожидали крупные потери. Все армянские семейства в отряде были бы вырезаны. Но фортуна благоволила Тергукасову, и он сумел уклониться от столкновения с турками, зато полковнику Ахмет-бею придется по этому поводу давать пояснения самому генерал-прокурору.

Только 20 июня Эриванскому отряду удалось достигнуть Сурп-Оганеса, но турки планировали пересечь ему дорогу у дефиле на подходе к каравансарайскому перевалу. 22 июня турецкие войска предприняли решительную попытку с двух сторон атаковать отряд Тергукасова и одновременно уничтожить атаковать обоз переселенцев. Благодаря смелым и решительным действиям кавалерии генерала Амилохвари, удалось отбить атаку турок и спасти отряд с обозом переселенцев от уничтожения.

23 июня Эриванский отряд Тергукасова благополучно прибыл в Игдырь, где тут же решено готовить войско для освобождения российского гарнизона в цитадели Баязета. Для движения на Баязет под начальством генерала Тергукасова создавался уже совершенно новый отряд, хотя и с участием войск Эриванского отряда.

В состав отряда вошли 28 рот пехоты (Крымского. Ставропольского и Александропольского пехотных полков), 3-й Кавказский стрелковый батальон, Саперная рота, 20 пеших и 4 конных орудий, четыре эскадрона 18-го Драгунского Переяславского полка и 15 казачьих сотен (Кавказского, 2-й Хоперскогои 2-й Сунженского казачьих полков, сотня Екатеринодарского и Куртинский полк («Русский Инвалид», № 224 от 14 октября 1877 года).

Таким образом, был сформирован представительный отряд в составе 33 рот, 24 орудий, 19 эскадронов и сотен. Численность его в донесениях не указывалась, по можно полагать, что в отряде для снятия блокады с Баязета было в пределах 8000 человек пехоты и кавалерии. Фактически организован отряд, по численности близкий к многоцелевому Зриванскому, но теперь с одной задачей — снять блокаду с баязетской цитадели.

Если после занятия Баязета в апреле 1877 года для обеспечения безопасности во всем баязетском регионе пожалели один, может быть, два батальона, то теперь же о безопасности жителей в окрестностях Баязета, Ванна и Алашкерта и речи быть не могло. Важно было спасти сам гарнизон Баязета.

26 июня отряд выступил из Игдыря и к семи часам вечера 27 июня подошел к реке Балык-чай, что в В с половиною верстах от Баязета. На другой день с рассветом решено наступать на Баязет. К этому времени на соединение с отрядом уже прибыла колонна и генерала Келбали-хана Нахичеванского.

Мухтар-паша заранее предполагал возможность попытки снять блокаду с Баязета. Алашкертскому и Байскому отрядам было поручено не допустить отряд русских войск к Баязету. Разъезды отряда Муниба-паши еще 27 июня обнаружили движение отряда Тергукасова к Баязету, о чем в 10 часов вечера было направлено донесение Фаик-паше и Измаил-паше, где было также дано указание прислать прислать войска к рассвету 28 июня. Главные силы отряда Фаик-паши в тот момент находились на расстоянии трех часов пути от Баязета.

Наступило 28 июня 1877 года. Этот день стал настоящим праздником для выживших баязетцев. Утром за крепостью началась пальба. На помощь осажденным шел отряд под командованием генерал-лейтенанта А. А, Тергукасова.

Операция по освобождению Баязета в исторических документах нередко именуется сражением. Между понятиями «бой» и «сражение» нет грани. Фактически небольшое, но регулярное войско, одухотворенное идеей вызволить из беды своих погибающих братьев, оказалось лицом к лицу с собранными наспех иррегулярными отрядами, еще не подготовленных к лобовой смертельной схватке. Как нередко бывает, здесь опять сыграл роль тот же Его Величество Случай.

К моменту подхода к Баязету Тергукасову противостоял многотысячный отряд иррегулярных войск генерал-майора Муниба-паши, Турецкое командование планировало его противостояние отряду Тергукасова совместно с войсками Фаика-паши и Исмаила-паши, но Муниб-паша так и не дождался помощи.

Ванский отряд Фаика-паши не только опоздал на несколько часов, но и, прибыв к Баязету, не принял участия в боевых действиях, оставаясь лишь наблюдателем. Начальник Алашкертской дивизии Измаил-паша подошел к окрестностям Баязета с достаточными силами, но уже к концу боя 28 июня, остановившись на расстоянии часа-двух от Баязета, также не принял участия в бое. Если бы Муниб-паша ни от кого не ждал помощи, возможно, действия его могли быть более решительными. Словом, Муниб-паша, как следует из донесений, не был готов к сражению. Плохо организованными силами он не сумел преградить путь отряду Тергукасова. Несогласованность и оплошность в действиях турок, как никогда, благоприятствовали успеху отряда Тергукасова.

Тергукасов умело сманеврировал и, опередив Муниба-пашу, оказался перед Баязетом.

Командующий Анатолийской армией Мухтар-паша рвал волосы на голове. Он, хотя и давал нужные команды, но получалось все наоборот.

Главному виновнику всех неудач Анатолийской армии бригадному генералу Фаику-паше Мухтар-паша такого сокрушительного промаха уже никогда не простит.

28 июня 1877 года генерал Тергукасов умело и быстро использовал просчеты противника.

Турки имели все возможности до прихода русских, заняв все без исключения высоты, встретить отряд Тергукасова ошеломляющим огнем. Но этого сделано не было. На подходе к Баязету начальник штаба Отряда полковник Филиппов обнаружил, что скалистый хребет, командующий всеми неприятельскими укреплениями, не был занят турками. Выход на эту выгодную позицию фактически и решил судьбу боя за Баязет.

Говорить о том, как проходил бой, когда истосковавшиеся обитатели цитадели уже поверили в реальность освобождения, не стоит. Читатель уже ждет развязки. Она наступила в четыре часа дня. Со скалистого гребня меткий и плотный огонь по туркам, засевшим в городе, обратил их бегство, части русских войск, уже занимавшие город, перешли в наступление. Турки были отброшены.

Гарнизон Баязета горел желанием принять участие в бое. На подступах к цитадели осажденные крымцы из 2-го Батальона увидели своих же — из 3-го Батальона. Еще несколько дней назад еле передвигающиеся «блокадники» почувствовали необычный прилив сил. Часть защитников Баязета пулей выскочила за ворота цитадели и, соединившись со стрелками из 3-го Крымского батальона, они мигом отбросили противника от стен цитадели и захватили в плен турок, которые не смогли убежать от полуголодных и переутомленных, но сильных духом защитников цитадели.

Овладев неприятельскими батареями, войска Тергукасова преследовали турок до перевала, где был захвачен лагерь со всеми запасами и награбленным имуществом жителей города Баязета. В живых там уже никого не было.

Турки уже успели отступить, а в четыре часа дня к Баязету подступил многотысячный отряд Фаика-паши, которому приказано было преградить путь Эриванскому отряду и не допустить его к Баязету, Почему отряд Фаика-паши прибыл с опозданием к Баязету? Почему Фаик-паша, взирая на русские войска, находился в качестве любопытствующего наблюдателя и не ввязался в бой? Об этом нет сведений ни в одном русском источнике. На эти вопросы ответит сам Фаик-паша, и не на какой-нибудь пышной торжественной церемонии, а в зале турецкого Военного ада. Там он предстанет уже не как важный и бывалый генерал, которому Портой поручено довести свой Ванско-Баязетский отряд до 60 тысяч воинов, а как арестованный за военные преступления.

Плененные Фаиком-пашой русские солдаты бок о бок с турецкими генералами, между тем, на судебном процессе будут давать свидетельские показания, дабы подтвердить уже доказанную вину этого проштрафившегося генерала. И это не фальшь — это быль.

Русские войска перед Баязетом в 1854 г.

Итак, благодаря умелым действиям генерала Тергукасова и вверенных ему войск, промахам противника и вновь счастливому стечению обстоятельств в пользу России, турецкое войско было повержено и отброшено от Баязета с минимальными для отряда Тергукасова потерями: погибло 2, ранены 21 человек. У противника зафиксировано значительное число убитых и раненых, взято в плен 60 турок. И хотя потери с турецкой стороны были намного большими, с точки зрения военного искусства, это была схватка «не на равных». Турки планировали операцию с участием трех крупных отрядов, а реальные условия оказались совсем иными. Чтобы немного отвлечь внимание от истинных причин «баязетского сидения» в печати того времени с преувеличением описывались боевые события 28 июня в Баязете. (Почти через пять месяцев, под Карсом. И ноября 1878 года произойдет уже крупное сражение, С нашей стороны погибнут генерал, 30 офицеров, 469 нижних чинов, будут ранены 43 офицера и 1790 нижних чинов. Будет взято в плен 17 тысяч прок, включая 5 генералов и 800 офицеров, которых, кстати, надо и накормить, и напоить).

Ворота крепости для освободителей были распахнуты около 5 часов вечера. Обнимаясь со своими собратьями, кто молился, а кто рыдал, из цитадели вышли изможденные осажденные.

Еще Баязет не был окончательно занят, как к госпоже Ковалевской один за другим пожаловали военачальники с соболезнованием по повод}' гибели мужа и восхищения ее невероятным мужеством, Но Алесандра Ефимовна почти не слышала их, настолько она была обессиленной. Ее бережно вывели под руки.

Генерал Гейне засвидетельствовал, что среди первых пришедших к Ковалевской был Келбали-хан Нахичеванский. После проявления особого уважения к ней, он предложил Александре Ефимовне лошадь, но Ковалевская не решилась сидеть на лошади. Навстречу освободителям она шла, поддерживаемая генералом Келбали-ханом Нахичеванским.

Встретивший Александру Ефимовну начальник Эриванского отряда генерал Тергукасов публично поцеловал ей руку, поздравил с освобождением, постарался успокоить обессиленную страданиями и горем вдову.

Все офицеры низко поклонились этой восхитительной женщине.

Во время 23-дневной осады цитадели потери убитыми и ранеными 9 офицеров и 473 воина из нижних чинов.

29 июня отряд Тергукасова с защитниками крепости, покидая Баязет в направлении Игдыря, проходил маршем Карабулак, мимо Алашкертской дивизии, но Исмаил-паша не предпринял даже попытки освободить хотя бы своих пленных и вернуть отнятые орудия.

Наместник Кавказа — Великий Князь Михаил Николаевич

Несколькими днями позже в Игдыре, где находилась штаб-квартира Эриванского отряда, при прохождении на параде еще исхудавших и ослабших защитников Баязета, Главнокомандующий Кавказской Армией Великий Князь Михаил Николаевич приказал всему Эриванскому отряду взять «на караул» и преклонить знамена. Войскам зачитали приказ:

Приказ по Кавказской Армии и Кавказскому Военному Округу

^{Июля 5-го дня 1877 года, в Игдыре.}

Именем Государя Императора объявляю вам, войска Эриванского отряда. Царское спасибо, за вашу доблестную, молодецкую службу, за ваши подвиги, за новую славу, которой покрыли вы ваши знамена.

Сражение на высотах Драм-Дага и под Даяром, геройскую оборону Баязетского гарнизона и спасение нескольких тысяч несчастных христиан Турции, искавших в ваших рядах защиты от неистовств диких куртинских племен, — история занесет на свои страницы и с ними передаст памяти и примеру потомства имена ваши и вашего достойного предводителя.

Ура Эриванскому отряду! Ура вождю Его, генералу Тергукасову!

(^{Подлинный подписал Главнокомандующий,}) (Генерал-Фельдцейхместер Михаил) (^{(«Русский Инвалид», № 161 от 21 июля 1877)})

Итак, освободив отважных защитников Баязета, русские войска вновь оказались в Игдыре, штаб-квартире Эриванского отряда. Потрачены немалые государственные средства, погибло множество людей, могли быть уничтожены и защитники Баязета, а Баязет вновь оказался турецким.

Лишь годы спустя, когда страсти улеглись и Баязетская трагедия стала страницей истории, в печати стали появляться публикации о неготовности цитадели к осаде. Упреки, правда, адресовались только к ее защитникам. В главном военном журнале было выражено мнение Генерального штаба России:

«Нет никакого сомнения, что если бы славные защитники цитадели были предусмотрительны, то и осада вышла бы для них легче, лишений было бы меньше, и мы избежали бы многих лишних затрат».

((Эриванский отряд в кампанию 1877–1878. «Военный Сборник», № 6,1888, с. 265.).)

Вес это, между тем, только полуправда. И дело даже не в том, что в официальных российских источниках не назывались истинные виновники баязетской трагедии. Вес списано на осажденных в цитадели, В конце концов, гарнизон Баязета спасен, и эта радость затмила бесцельные и немалые там потери. Но сам-то Баязетский гарнизон, как и другие — в тылу Эриванского отряда, не призваны были заниматься самообороной, а — активно защищать мирное христианское население на территории, занятой Эриванским отрядом, В обозрении спецкора британской газеты «Times» Норманна, о котором мы уже упоминали, указано на трагические последствия увлеченности Эриванского отряда наступательными действиями — истребление в его тылу жителей христианского вероисповедания. Оттоманское правительство, по утверждению Норманна, «делая поблажку злодеям — курдам», вступившим в ряды Анатолийской армии, не учло их страсть к грабежам и кровавым расправам с армянским населением. При наступлении Эриванского отряда вглубь Турецкой Азии предусматривалось обеспечение безопасности армянского населения в провинции Ван, Алашкертской долине и Баязетском санджаке. Не выполнив плановые охранные функции, Эриванский отряд не воспрепятствовал опустошению курдами территорий проживания армянского населения, Вот впечатления англичан только о Баязете.

По свидетельству двух английских офицеров, посетивших Баязет, после того, как русские его оставили:

…«город представлял груду развалин, а улицы буквально усеяны трупами мирных обывателей, вырезанных курдами. Потребовалось шесть дней для погребения тел. Мухтар-паша заявил англичанам, что он непременно расстреляет главных зачинщиков резни и сверх того прикажет обезоружить и разослать по домам 8000 курдов, стоявших в Хайдеранлы. Для примера, Мухтар-паша велел даже повесить черкеса, убившего христианина. Вожди этого племени грозились уйти домой, если черкес будет повешен, но Мухтар-паша настоял на своем, и в ту же ночь 1100 человек иррегулярной кавалерии дизертировали».

((«Военный Сборник», 1878, № 9))

Когда речь шла об освобождении Баязета, этот кровавый факт в российской печати не освещался. Делался лишь акцент на умело проведенное сражение Эриванского отряда и освобождение гарнизона Баязета от осады. Но не следует забывать, что гарнизон был спасен от полного уничтожения, прежде всего, благодаря просчетам турецкого командования. Что же касается жестокой расправы курдов с армянским населением, то это был тяжелейший просчет Эриванского отряда. Баязетский гарнизон, будучи укрепленным, как этого требовали условия войны и уроки истории, как предусматривали и цели действия Эриванского отряда, никогда бы не допустил этой кровавой резни.

И еще одно следствие, умалчиваемое в военных донесениях об итогах действий Эриванского отряда. Бой у Баязета 28 июня — внеплановая, вынужденная и рискованная операция, которую можно было избежать. К счастью, операция эта была проведена, как указывалось, в достаточно благоприятных условиях, когда войска двух турецких отрядов (Ванского и Алашкертского) не прибыли в установленные сроки к Баязету для оказания помощи иррегулярному отряду Муниб-паши. Будь расторопнее и без преступной халатности турецкое командование упомянутых двух отрядов, Эриванский отряд не был бы допущен к цитадели и принял бы неравный бой на подступах к Баязету. На это рассчитывало главное командование турок, но планы их, к счастью, были сорваны самими турками и без какого-либо участия Тергукасова. Случись обратное, тогда, вместе с армянским населением Алашкерта, Баязета и Вана, заодно был бы вырезан и весь гарнизон цитадели.

Наша святая обязанность — засвидетельствовать для истории эту затемненную и сокрытую правду.

Важнейший военно-политический итог Баязетского сидения — отвлечение маленьким гарнизоном цитадели крупных сил турок, предотвратившее нападение на Эриванскую губернию, ограждение ее от грабежей и истребления мирного населения.

Не будь Баязета и всех тех счастливых обстоятельств, включая просчеты турок, которые, кстати, никак не понять здравым умом, турецкая армия имела бы неплохие шансы проникнуть в Армению, а далее в Грузию, Азербайджан и вообще на Кавказ.

Спасая свою репутацию и честь Порты, командующий турецкой Анатолийской армией Гази-Ахмед-Мухтар-паша отдает под военный трибунал генерала Фаик-пашу.

Главная задача войск — сражаться и бить противника».

(Командующий Анатолийской армией Гази-Ахмед-Мутар-паша)

Уже когда повесть была завершена, сам Господь Бог дал в руки материалы о процессе дивизионного генерала Фаик-паши, начальника Байского и Баязетского отрядов Анатолийской армии.

Даже трудно поверить, что турецкое командование так блестяще владело сведениями о численности русских войск, о структуре русских отрядов, о времени и направлении их движения.

В официальных военных сводках, вышедших из Генерального штаба Российской Армии, имелись некоторые разночтения, и требовалось проверять и перепроверять отдельные сведения и факты. К примеру, о победном сражении турок 14 июня с Эриванским отрядом можно было и не узнать из опубликованных российских источников даже из такого авторитетного, как главный журнал Военного министерства — «Военный Сборник».

Из материалов турецкого суда четко просматривается вся цепочка событий, включая и поражения, и успешные действия войск всех сторон. В материалах процесса обстоятельно и правдиво изложены описание и оценка катастрофического броска подполковника Пацевича 6 июня 1877 года. Конечно, чрезвычайно интересно узнать подробности действий турецких войск при попытке не допустить освобождение Баязета отрядом генерала Тергукасова. Материалы турецкого Военного суда покоряют четкостью изложения и точностью сведений, независимо от того, о каких сведениях идет речь, российского происхождения или турецкого. Располагая таким информационным богатством, нетрудно взглянуть на всю эпопею взятия, обороны и освобождения Баязета со стороны противника, то есть оценить происшедшие события с позиции главного командования Анатолийской Армии.

Настоящий военный суд, согласно султанскому ираде, был учрежден над теми начальниками и офицерами, которые дурным распоряжением и своими ошибками явились причиной важных неудач наших армий, и для определения степени заслуженного ими законного наказания. Дивизионный генерал Ахмет-Фаик-Паша, начальник над Ванскими и Баязетскими войсками, находясь в категории военных начальников, которые благодаря своим ошибкам, навлекли важные неудачи на нашу армию, был арестован, а бригадный генерал генерального штаба Абид-паша, исполняющий должность военного прокурора, немедленно приступил к допросу Фаика-паши.

Показания последнего, внесенные в особый протокол, были представлены военному министру военным прокурором настоящего суда, дивизионным генералом Вагид-пашою. Вслед за этим, был представлен в суд обвинительный акт, заключавший четыре пункта, на основании которых обвиняемый был судим.

Из этого первого обвинительного акта, из ответов Фаика-паши на предложенные ему во время судебного следствия вопросы, и из рапорта, представленного Фаиком-пашой в военный суд, в ответ на второй обвинительный акт, составленный военным прокурором, и наконец на основании доказательств и заключений из этих документов могла быть определена степень ответственности этого начальника, вследствие чего он, согласно закону, приговорен к нижеследующему наказанию.

Пункт I. По объявлении нам Россией войны, около середины апреля месяца 1877 г. (1293 г.), генерал Тергукасов, с 12 батальонами пехоты, 4-мя полками кавалерии и 32 орудиями, перешел границу около Баязета и направился в этот город. Отряд наш, занимавший Баязет, под начальством Ахмед-бея, и состоявший всего из двух батальонов пехоты, двух эскадронов кавалерии и одной полевой батареи, отряженных от войск Ванского отряда, не был в силах задержать наступление неприятеля и отошел, согласно приказанию, в Баргири, к стороне Ванна. Таким образом, русские без выстрела заняли Баязет, в котором оставили один батальон с частью кавалерии. Остальные войска их продолжали наступать по большой дороге на Эрзерум. Образовав во время этого движения в Диадине, Юч-Килисс и в других пунктах несколько складов боевых и продовольственных запасов и оставив для обеспечения их небольшие отряды — сто или полтораста человек (смотря по важности), они с необычайной быстротою наступали все дальше по направлению равнин Алашкерта.

С целью остановить движение неприятеля и принудить его к отступлению было признано необходимым снова занять Баязет и тем отрезать ему путь к отступлению. Задача эта могла быть исполнена лишь войсками Ванского отряда, занимавшим обеспеченное со всех сторон расположение, Главнокомандующий 23 апреля 1877 года (1293) возложил исполнение этой задачи на Фаика-пашу, начальника Ванского отряда, под начальство которого ежедневно поступали новые силы. 24 апреля Фаик-паша донес Главнокомандующему телеграммою, что предполагает поручить бригадному генералу Мехмет-Муниб-паше, занятому в это время формированием подходивших частей войск и отправкою продовольствия, двинуться со 2-м и 3-м батальонами Ванского резерва на присоединение к баязетстким батальонам, отступившим к Баргири. Другой телеграммой от 1-го мая 1877 г. (1293) он доносил главнокомандующему, что только что выслал один батальон в с. Баязет-Ага, находящееся в расстоянии 4–5 часов от Баргири. С остальными частями он намеревался выступить к Баязету.

Если бы Фаик-паша, без потери времени, двинулся с вверенным ему отрядом на Баязет и с желаемою быстротою, то последний легко мог быть взят обратно у неприятеля, занимавшего его незначительными силами. Отряд Тергукасова, угрожаемый потерей пути отступления, по всем вероятиям, отошел бы за границу.

Пункт II. Два дня до прибытия Ванского отряда в Тепериз, часть находившихся здесь придаточных войск отправилась в Баязет, где разграбив имущество и скот жителей города и близ лежавших деревень, снова возвратилась в Тепериз. С целью отбить угнанный скот, небольшой отряд русских вышел из Баязета 6-го июня, то есть на другой день после прибытия турецкого отряда в Тепериз, и утром того же дня достиг местности Индже-Су, находящейся в получасовом расстоянии от Тепериза. Неприятельский отряд вступил здесь в дело с придаточными войсками, находившимися на правом фланге расположения Ванского отряда, не подозревая присутствия всего отряда, прибывшего сюда лишь 24 часа тому назад. Неожиданное появление двух рот пехоты и двух эскадронов кавалерии с несколькими орудиями заставило их обратиться в бегство. Наши солдаты преследовали и перебили значительное число их. Остальные скрылись в оборонительных казармах Баязета (так именуется в материалах Военного суда цитадель. Р. И.) Во время отступления русских, преследуемых нашей кавалерией и придаточными войсками Шеш-Джелал-Эддин-эфенди, начальник иррегулярных войск, предложил майору Мегмету-Аге перейти в наступление остальными батальонами, на что последний не согласился, объявив, что отрядный начальник уже отдал приказание для преследования неприятеля. Следует заметить, что так как главная цель командовавшего отрядом заключалась в том, чтобы угрожать сообщениям отряду Тергукасова, то необходимо было всему отряду участвовать в преследовании бежавших к Баязету русских и овладеть этим городом. Тогда русский отряд, понесший большие потери при отступлении, при виде наступления всего нашего отряда на Баязет, скоро убедился бы в невозможности удерживаться в оборонительных казармах и положил бы оружие.

Итак, Фаик-паша не воспользовался расстройством неприятеля для наступления, пропустил удобнейшее на это время и упустил благоприятную минуту. Все это заключает в себе нарушение возложенной на него задачи и составляет ошибку.

Пункт III. Фаик-паша, телеграммой от 6 июня 1877 года (1293 г.), доносил Главнокомандующему что, по случаю некоторых затруднений, явившихся вследствие дела у Индже-Су, он решился не двигаться, в этот день вверенным ему отрядом на Баязет, но что на следующий день лично поведет туда все находящиеся под его начальством войска. Однако же он почему-то не решился действовать согласно этому донесению и, выделив лишь два батальона с тремя орудиями, направил только их к вышеназванному месту. С остальной частью отряда он не покидал занятого им расположения у Тепериза до 28 июня, то есть до того дня, когда русские, появившись в достаточных силах перед Баязетом, сняли блокаду и отняли у нас три полевых орудия.

Разделить отряд на две неровные части, выслать одну на Баязет и удержать наибольшую у Тепериза — значило сделать ошибку против начал тактики, ибо неприятель, настигнув часть, находящуюся вне возможности быть во-время поддержанной, мог уничтожить ее и затем, направившись на другую, также разбить ее. Вот единственная причина нашей неудачи в этот день под Баязетом.

Следовательно, с этого же дня надо было начать движение. Затем, к Баязету с одной стороны подходила граница нейтральной Персии, с другой — примыкал Ванский вилайет, с третьей проходила большая эрзерумская дорога, и только со стороны каракулакской дороги оставался открытый доступ к нему из России. Русские имели возможность лишь с этой одной стороны подойти к Баязету, почему приведенные Фаиком-пашой причины о необходимости обеспечения своего пути отступления, не на чем не основаны, грустные последствия сосредоточения у Тепериза без всякой надобности большей части отряда, неминуемо должны были отозваться на нашей армии.

Пункт IV. Для генералов, которому правила осадной войны известны, было обязательно предложить неприятелю, засевшему в Баязете и укрывшемуся в его оборонительных казармах, сдаться, а в случае сопротивления — уничтожить. Фаик-паша не пожелал выполнить это правило. Осажденные более всего страдали от недостатка в воде, которую они добывали не иначе, как извне. Следовало не допускать противника пользоваться водой. Между тем, осажденные, устроив ход за казармою, высылали каждую ночь по 20 человек без оружия за водою, и по 20 вооруженных — для охраны и, таким образом, никогда не имел недостатка в воде. Свободным выходом в поле осажденные пользовались и для сообщения с главным отрядом. Захваченные однажды 4 человека в плен из конвоировавших транспорт с водою, перед отправлением в Константинополь, показали, что гарнизон уведомил своего отрядного начальника о твердой решимости, в ожиданий подкреплений, держаться до последней крайности. Два из них получили приказание передать о том письменное донесение.

Судя по этим обстоятельствам, следует признать, что правила осадной войны не были соблюдены нашим отрядным начальником. Кроме того, столь упорное сопротивление горсти людей против целого отряда, не бывшего в состоянии раздавить осажденных, не делает ему чести.

Пока осажденные в Баязете не сдались, неприятель не мог упускать из вида этого города и, без сомнении, должен был появиться в достаточных силах для его освобождения. Фаик-паша обязан был двинуться со всеми своими силами, с целью взять в плен русский гарнизон или от его избавиться каким-либо другим способом.

Итак, не исполнение данных Фаик-паше приказаний и указаний имело последствием потерю Баязета.

Пункт V. Чтобы воспрепятствовать наступательному движению Тергукасова, взявшего без выстрела Баязет, и двигавшегося по Алашкертской долине, угрозою отрезать путь его отступления в тылу, главнокомандующий двумя телеграммами от 5 июня предписывал Фаику-паше уничтожить устроенную неприятелем телеграфную линию, атаковать двигавшиеся к нему подкрепления и уничтожить продовольственные транспорты. Эти приказания не были исполнены. 14 июня, Тергукасов, потерпев поражение при Халиасе, начал отступать, преследуемый нашим Алашкертским отрядом. Русский отряд не имел другого пути отступления, как большую дорогу на Баязет. Отсюда было необходимо не только угрожать в тылу Тергукасова, но даже выслать часть иррегулярных войск в Эриванскую провинцию для возбуждения жителей к восстанию и производства в ней такого переполоха, который бы помешал высылке к Баязету свежих подкреплений. Если бы все войска, сосредоточенные в Теперизе, были бы немедленно направлены на Диадин, на путь отступления неприятеля, по этот последний, попавшись между двух огней, был бы или совершенно уничтожен, или, по меньшей мере, понес бы такое поражение, которое заставило бы его сдаться. Но и этого не было исполнено Фаиком-пашой, который, таким образом, снова упустил удобную минуту.

Пункт VI. 27 июня 1877 года бригадный генерал Мехмед-Муниб-паша из под Баязета отправил начальнику Ванского отряда, находившемуся в Теперизе, в трех часах от Баязета, одно за другим два донесения, в коих сообщал, что неприятельский отряд из 8 батальонов пехоты и 2 полков кавалерии, переступил границу близ Каракулах-Гедика и двигается на выручку осажденных. Имея в своем распоряжении лишь три или четыре батальона пехоты с тремя или четырьмя орудиями, Муниб-паша просил Фаика-пашу прислать ему подкрепление с рассветом. Одновременно с этим, Муниб-паша известил и Измаил-Хакки-пашу, начальника Алашкертского отряда, о переходе русскими границу близ Каракулаха.

Измаил-паша, узнав от лазутчиков о движении русского отряда на помощь осажденному Баязету, с своей стороны особым сообщением от 27 июня извещал об этом Фаика-пашу, настаивая на том, чтобы регулярные войска, находившиеся в Теперизе, немедленно были направлены к Баязету, где предвиделась атака русских на 28 июня.

Несвоевременная помощь Баязетскому отряду, оказанная войсками из Тепериза и Ипек-Гедика, имела последствием освобождение русскими Баязета от нашей блокады, причем мы потеряли одну роту пленными и лишились трех полевых орудий.

Именующиеся Сергей Фадеев, Павел Тимофеев, Петр и Хабори находились в числе осажденных, были захвачены в плен и отправлены в Константинополь, где вызваны в военный суд.

На допросе русский солдат Сергей Фадеев показал, что вместе с другими укрылся в казарму, двери которой были завалены камнями, а окна обращены в бойницы. Воды было на три дня, и когда она кончилась, был устроен особый выход, через который ночью по 4 человека от каждой роты ходили с ведрами за водой. Прикрытием этим людям служил конвой в 20 человек, каждый раз поочередно назначаемых от рот. Таким образом, русский отряд снабжался водой. Турецкая артиллерия, правда, стреляла по казарме, но без всякого результата, во все время вышибив лишь два камня. Ружейный огонь аурок, направленный в амбразуры казармы, также не причинял никакого вреда, и только выстрелы, направленные в тыл казармы, поражали людей, ходивших по двору Он, Сергей Фадеев, оставался в казарме 18 дней, когда был взят в плен. Вместе с ним были захвачены еще пять человек, также высланные за водой.

Русский солдат Павел дал следующие показания.

Только что русский отряд занял казарму, офицеры приказали немедленно наполнить водой все свободные посуды. Вскоре потом воды в казарме не оказалось. Тогда приступили к устройству прохода в стене и удобного сообщения с местом, где была вода. Работа продолжалась около недели, но не доведена до конца, то есть до источника, потому что несколько человек из рабочих были взяты в плен. Сообщение было сделано шагов на 60, далее же ходили открыто. Он, Павел, ходил таким образом три раза, на четвертый же попался в плен. 20 человек из осажденного отряда назначались обыкновенно для этой работы, а 20 других, при оружии, охраняли их. Три ставились часовыми для наблюдения, остальные же сопровождали команду с водой. С целью просить подкрепления, были посланы к главным силам один казак и армянин из иррегулярных войск.

Военнопленные Петр и Хабори подтвердили показания вышеназванных людей, прибавив, что человек 20 из отряда пытались произвести вылазку, для чего разобрали заложенный выход в казармы, но потеряв более половины убитыми, они были принуждены укрыться в казармы, завалив снова выход.

Заявления и показания бригадного генерала Шагин-паши, лично видевшего отступление русских из Баязета, равно и падение этой крепости, и затем осматривавшего совместно с Фаиком-пашой оборонительную казарму этого города.

Город Баязет находится в чрезвычайно выгодных условиях для обороны, так как он окружен долинами и холмами, в особенности со стороны Зенгизара, где он окаймлен скалистыми, утесистыми возвышенностями и трудно проходимым горным хребтом. Тем не менее, однако же, прилегающая к самой крепости местность, будучи совершенно плоскою, не может быть оборонена малым числом войск Так, например, если бы неприятель атаковал с девятью батальонами, то потребовалось бы восемь — для обороны. При защите Баязета необходимо владеть Зепгизарским проходом, имеющим большое стратегическое значение, будучи естественным выходом для неприятеля, наступающего на Баязет. Ввиду этого следовало выдвинуть три из имевшихся восьми батальонов на позицию к западу от выхода их этого дефиле, поддержав их двумя батальонами, которые расположились бы к юго-западу от этой позиции. Остальные три батальона стали бы на восточной стороне дефиле за Зенгизаром. Он, Шагин-паша, в то время предлагал эту меру.

После обвинительного заключения генерал-прокурора, которые, по мнению обвиняемого, ничем не подкрепляются, подсудимому генералу Ахмет-Фаику-паше 1 сентября 1878 года (1294 г.) предоставлено последнее слово.

«Излишне говорить, что я нахожусь теперь перед судом только за поражение под Баязетом. Но его превосходительство, генерал-прокурор, не имея возможности представить веских против меня обвинений по этому делу, поставил ряд вопросов по поводу всех моих действий со времени выступления из Вана до прибытия в Баязет. Эти вопросные пункты были началом производившегося дела. Будучи бессилен в главном обвинении, его превосходительство с замечательной неспроведливостью стремится возвести на меня разные второстепенные обвинения. Если бы в моих распоряжениях за время до Баязетствого сражения были ошибки, то несомненно, что его превосходительство главнокомандующий устранил бы меня от командования. Наконец, обвинения его превосходительства генерал-прокурора не подкрепляются ничем.

Ссылаясь на чувство справедливости Императорского правительства, я прошу его подробно рассмотреть мои опровержения в защиту прав, приобретенных долголетнею службою. Взываю к высокому чувству справедливости Его Императорского Величества Султана».

(Бригадный генерал Фаик) (^{1 сентября 1878 года})

Из рассмотрения и обсуждения подробно изложенных выше поступков Фаик-паши по действию с вверенными ему войсками, Военный суд приступает к рассмотрению обвинений по следующим четырем пунктам:

1) Что пространство от Вана до Тепериза в 6 дней пути он прошел в 30 дней, не исполняя при этом особых инструкций и распоряжений Гази-Ахмед-Мухтар-паши.

2) На другой день (6 июня. Прим Р. И.), по прибытии Фаика-паши с отрядом в Тепериз, иррегулярные войска, усиленные двумя эскадронами кавалерии, разбили и обратили в бегство русский отряду Индже-Су, то есть в 1,5 или 1, 75 расстояния от нашего лагеря. Фаик-паша, в противоположность своей важнейшей обязанности, не воспользовался этим преимуществом и не отправил регулярную пехоту преследовать неприятеля, дабы овладеть Баязетом.

3) После поражения у Индже-Су неприятель укрепился в баязетском замке, а Фаик-паша, в противоположность данных ему Гази-Мухтаром-пашой точных и категорических приказаний направиться самому со всеми силами к Баязету, осадить неприятеля и принудить его к сдаче, ограничился командированием туда двух батальонов пехоты при трех горных орудиях, под начальством генерал-майора Муниба-паши. Вследствие сего, русские войска, подойдя 28 июня к Баязету в достаточных силах, освободили осажденных и взяли в плен две наши роты, овладев и тремя горными орудиями.

4) Генерал-майор Муниб-паша, донося обвиняемому, что 27 июня русские, наступавшие со стороны Карабулака-Гедык, показались в окрестностях Зангизара, просил его прислать в Баязет к рассвету следующего дня иррегулярные войска для занятия высот по обе стороны Зангизарской долины. Письмо это получено было в тот же день, то есть 27 июня, в 10 часов вечера. Вместо того, чтобы немедленно отправить иррегулярные войска и даже самому, со всеми наличными силами направиться к Баязету для занятия этой весьма важной позиции, подсудимый, выступив из Тепериза после 6 часов утра и прибыв к Баязету, когда русские уже вошли в Зангезурскую долину, не принимал действительного участия в бою, начавшейся атакой русских.

Военный суд вошел в подробное рассмотрение этого дела для определения, какое из сих действий представляется наиболее важным, в какой степени подсудимый ответственен в них перед Военным судом и под какие статьи военного уголовного закона подходят действия обвиняемого. Военный суд, принимая во внимание, что при назначении Фаика-паши начальником Ванской дивизии, войска, составлявшие эту дивизию, не были еще готовы, и что для их организации по военному времени необходимо время, не признает Фаика-пашу ответственным по первому пункту обвинения.

Обвинение по второму пункту имеет тесную связь с третьим.

Обвинение по третьему пункту состоит в том, что Фаик-паша, не прибыв, в противность приказания мушира, в Баязет для правильной осады неприятеля, укрывавшегося в замке, этим допустил прибытие другого русского отряда, который не только освободил не только осажденных, но взял еще в плен две наших роты и овладел тремя горными орудиями.

Фаик-паша признается ответственным по четвертому пункту обвинения. Однако, его превосходительство Измаил-паша, бывший начальник Алашкертской дивизии и главным распорядителем действий в дивизии Баязетской, будучи предварительно уведомленным о движении русских к Баязету, известил об этом Фаика-пашу еще накануне боя. Сверх того, генерал-майор Муниб-паша известил Измаила-пашу, так и Фаика-пашу, что 27 июня русские были готовы к наступлению. Фаик-паша немедленно донес о сем Измаилу-паше, приложив письмо Муниба-паши, испрашивая вместе с тем, в подкрепление шесть батальонов и батарею из алашкерской дивизии, тогда достаточно сильной и находившейся вне сферы готовящихся действий неприятеля. Следовательно, Измаил-паша мог или накануне сражения, или в самый день боя направиться к Баязету с достаточными силами. Измаил-паша, правда, прибыл к Баязету в день боя, но уже к концу его и, остановившись в расстоянии часа или двух часов от города, не принял участия в деле. И это было причиной благоприятного для неприятеля исходя боя.

Ночь русские стояли биваком у Зангезара, а на следующий день отступили в Карабулак, мимо дивизии Измаила-паши, даже не попытавшегося освободить из рук русских своих пленных и вернуть взятые русскими орудия. В этом случае, Измаил-паша, по-видимому, должен разделить ответственность с Фаик-пашой. Окончательное выяснение истинного положения дел произойдет, если императорским ираде Измаил-паша будет отдан под суд.

Признавая, однако, подсудимого ответственным по четвертому пункту обвинения, Военный суд единогласно решил приговорить подсудимого к наказанию, согласно Военно-уголовному кодексу.

В виду постановлении 2-го Параграфа 97 Главы Военно-уголовного кодекса, который гласит:

«Начальники офицеры, получившие в военное время от старшего приказание идти на неприятеля и отказавшиеся исполнить это приказание, исключаются из военной службы и подвергаются шестимесячному заключению в тюрьме. Хотя Фаик-паша и не отказался письменно или словесно исполнять данное ему письменное приказание немедленно прибыть со всеми силами для обороны Баязета, однако, приказание это не исполнил. Такой поступок является не только отказом идти в военное время против неприятеля, но и упорством в неисполнении приказания».

Согласно упомянутому Военно-уголовному кодексу подсудимый Фаик-паша приговаривается к исключению из военной службы и к шестимесячному тюремному заключению. Вместе с тем, согласно 24 Главы указанного Кодекса, Военный суд приговаривает виновного к лишению чинов и знаков отличия.

Копии с настоящего приговора имеют быть разосланы во все части войск Императорской армии.

^{20-го Муххарема 1295 года или 12 января 1879 года.}

Подписали:

(Президент Военного суда в Малой Азии Халим-Ессад-Махмуд-Мессуд;) (Члены: Гассан-Гаиф, Гассан-Ахмед-Раиф, Суфет-Мехмед-Селим.)

(^{(«Военный Сборник», 1879, № 11 и № 12).})

«Ложь — в отличие от заблуждения и ошибки — обозначает сознательное и потому нравственно предосудительное противоречие истине.

Из прилагательных от этого слова, безусловно, дурное значение сохраняет лишь форма лживый, тогда как ложный — употребляется также в смысле объективного несовпадения данного положения с истиною, хотя и без намерения и вины субъекта.

Так лживый вывод есть тот, который делается с намерением обмануть других, тогда как ложным выводом может быть и такой, который делается по ошибке..»

(Энцикл. Сл. «Брокгауз и Эфрот, C.-11,1896, т.34, с.911.)

Люди всегда изрекают ложь с некоторой оглядкой по сторонам. Носители лжи смелеют, когда их не разоблачают. И если даже маленькая ложь выгодна большим людям, если лживая легенда кем-то определена на охрану государственных устоев, то лжецы приобретают уверенность и неуязвимость. Демонстрируя свою непогрешимость, они не без гордости сознают, что власти на их стороне. Люди от фальши довольно быстро обрастают союзниками и могут представить внушительную силу. Идти против пес и трудно, и даже опасно. И хотя доброе большинство праведных людей знает, что истина-то сокрыта, эти люди, как правило, стесняются или остерегаются восставать против навязанной лжи. Известно, что праведники — деликатные и стеснительные. Они не способны объединяться, и в одиночку, толкуя с ожесточением об истине, лишь поднимают бурю в собственном стакане воды.

Власть хорошо знает, что правдолюбцы всегда есть, и они когда-то могут восстать. Если эти носители истины еще и заслуженные, то их попросту «окутывают ватой». Разумеется, разными способами. Уважаемых свидетелей правды обласкивают и даже хорошо награждают. Ставших после этого молчаливыми союзниками лжи, настойчиво просят не возникать. Их убеждают весомыми аргументами, что фальшь потребна в большой политике.

Пройдет время и люди, которым навязана фальшь, могут уже и не поверить в настоящую ИСТИНУ. Общественная практика свидетельствует, что из лжи достаточно легко сотворить ласкающую взор картинку, Поэтому у правды может быть долгий путь в признание. На определенном этапе, она может оказаться обществу и нежелательной.

Но какой бы правда не была приятной или неприятной, бархатной или начиненной сплошь иглами, никому не дано право ее скрывать. К правде следует относиться только бережно, ибо она — часть нашего прошлого или нашей действительности. Она — ПРАВДА!

Первые дни после освобождения Баязета были полны радостей и слез, и какое-то время никто не хотел и думать, что же там действительно происходило. Слава Богу, что вышли из этого ада живыми. Первое донесение самого Военного Министра от 2-го Июля 1877 года:

«По донесению Тергукасова, по прибытию его отряда в Баязет, город этап найден в такой степени разрушенным и зараженным грудами гниющих трупов, следов неистовств турок, что дальнейшее пребывание в Баязете наших войск оказалось невозможным».

В тот же день в Санкт-Петербург в Высочайший адрес отправлена телеграмма Его Императорского Высочества Главнокомандующего Кавказской Армией Великого Князя Михаила Николаевича. Вот ее подлинный текст:

«Гарнизон Баязетской цитадели состоял: из 2-го батальона Ставропольского полка. 1-й и 8-й рот Крымского полка, четвертого взвода 4-й батареи 19-й артиллерийской бригады, сотни 2-го Хоперского, 2-й и 5-й сотен Уманского и 26 человек Кавказского казачьего полков и Военно-временного госпиталя № 11. Всего к 6-му июня было: четыре штаб-офицера, 26 обер-офицеров и 1587 нижних чинов. Из них: убито во время осады два штаб-офицера, 114 нижних чинов; ранено 7 обер-офицеров и 359 нижних чинов. Остальные дошли от лишений до крайней степени изнурения, требующего продолжительных гигиенических мер. В последнее время они питались дохлой кониной.

Начальникам гарнизона был комендант цитадели Тифлисского местного полка капитан Штоквич, долго прежде служивший в Лейб-Эриванском Его Величества полку.

Завтра чрез Эриван отправляюсь в Игдыр для осмотра молодецкого отряда. Под Карсом ничего нового не произошло. Жары сильные».

В послужном списке Штоквича, вскоре после освобождения Баязета, появился целый трактат о его особых, чуть ли не легендарных заслугах перед Царем и Отечеством во время осады Баязета. Возьми любое личное дело заслуженного офицера, и ни в одном — мы не отыщем столь подробного описания заслуг офицера за столь короткий период на фоне длительной служебной деятельности. В любом Послужном Списке все вехи служебной деятельности обозначаются кратко, если даже речь идет о каких-то эпохальных событиях. На описание события в деятельности офицера отводится от силы несколько строчек. Обычно это лаконичная фраза. Для Послужного списка Федора Эдуардовича Штоквича сделано какое-то необычное исключение. И совершено это исключительно ради прикрытия правды и утверждения лжи. Сделано это было не ради личности Штоквича, а во имя большой политики и во благо сохранения незыблемого авторитета власти. И если эта Власть доверяет кому-то и назначает кого-то, а тем более, если от имени власти выступает Его Императорское Высочество, сам Великий Князь Михаил Николаевич, то тот, кому доверила власть, обязательно служит верно Царю и Отечеству.

И Штоквич тоже должен служить именно так, а не иначе. Нельзя же демонстрировать на весь мир позорные факты. Один начальник гарнизона погиб по глупости, другого убили пулей в спину. Оставшегося в живых несмышленого коменданта Баязета, но официально назначенного, оттеснил от командования гарнизоном офицер-мусульманин, который там оказался волею судеб. По соображению трусливых военных чиновников, так быть не должно. Штоквича немного знал генерал Амилохвари. Неудовлетворенность службой в Тифлисском местном полку привела Штоквича к князю Амилохвари. Тот сжалился и порекомендовал генералу Тергукасову. Тергукасов в спешке изрек: «Назначайте!» Потом было оговорено, что назначен с ведома Великого Князя Михаила Николаевича. Кто будет проверять? А если проверят, кому выгодно заявить, что с ведома Великого Князя Михаила Николаевича в Баязет назначен непутевый комендант Штоквич, благодаря которому трагично мог завершиться штурм Баязета. Все знают: «если с ведома», то это будет сильный начальник Заметим, что Великий Князь Михаил Николаевич был очень весомой фигурой и, скажи ему правду вряд ли бы пошел на подлог. Но ведь надобно иметь такого человека, который осмелится Великому Князю, рискуя своим положением, заявить эту самую сермяжную и посконную правду. В мощной, хорошо обкатанной бюрократической системе не принято высовываться. Зачем это надо? Кому? Остался в живых Штоквич? Вот и пусть он станет героем. Зачем все усложнять?

Так и подставили Великому Князю капитана Штоквича в качестве главного героя Баязета — он ведь рекомендован на должность самим Великим Князем и наглядно продемонстрировал туркам силу духа российского солдата. На то он и главнокомандующий, чтобы знать, кого и куда назначать. По иному — то в России и быть не могло. А раз так, надо позаботиться, чтобы у Штоквича Послужной список блистал, чтобы высшие чины, если вздумают обратиться к Списку, там увидели всю картину во всем великолепии. Так и сотворили героя, изрядно переборщив в перечислении его подвигов.

В Послужном списке Штоквича военные бюрократы скрупулезно описали всю историю обороны Баязета, которая, понятно, проходила только под непосредственным руководством Штоквича. Не дай Господи допустить, что бы рядом со Штоквичем кто-то еще мог оказаться. С самого начала обороны и до снятия осады Баязета в цитадели управлял только один капитан Штоквич. И никто другой. Там, в Баязете, не было назначенного генералом Тергукасовым подполковника Ковалевского, Его же убили! Разумеется, исключалось имя подполковника Пацевича. Он же тоже погиб! Не было в Послужном списке упоминания и о полковнике Исмаил-хане Нахичеванским, И действительно, возмутятся чиновники, никто ведь из руководства хотя бы Эриванского отряда не уполномочивал этого патриота, Исмаил-хапа, брать на себя ответственность возглавить оборону Баязета! Нет, нет! Руководить обороной в Баязете должен назначенный офицер, а не самозванец, а еще бы лучше — православного вероисповедания.

А теперь вернемся к подлинным извлечениям из Послужного Списка Ф. Э. Штоквича, покопаемся в них, узнаем подробности, вспомним о фактах, уже известных читателю, а для этого уйдем в глубину позапрошлого столетия.

«По воле Его Императорского Величества Великого Князя Михаила Николаевича был командирован Комендантом в город Баязет, о чем 29 апреля 1877 года последовало распоряжение Командира Эриванского отряда генерал-лейтенанта Тергукасова.

С 4 по 27 июня руководил обороной Баязетской цитадели, осажденной неприятелем в составе 25 тысяч человек. При осаде крепости гарнизон, состоящий из 5 штаб-офицеров, 30 обер-офицеров, 126 унтер-офицеров и 1461 рядовых, находился в течении 23 дней под непрерывным орудийным и ружейным огнем и терпел крайнюю нужду в продовольствии и воде, так как всякое сообщение с крепостью было прервано и протекавший в крепость родник забит неприятелем. Ввиду такой крайности, Штоквич принужден был отпускать гарнизону воду порциями по 2 и 1-й кружек в день на больных и по 1¹/₂ кружки на каждого. Эти порции ко второй половине осады уменьшились и для увеличения продовольствия, по распоряжению Штоквича, делались под беспрерывным неприятельским огнем вылазки в прилегающий к крепости разоренный город Баязет, откуда приносили храбрыми солдатами и казаками небольшое количество воды и смешанного с землею ячменя. Таковые продукты и служили увеличением порционной дачи. Вылазки обратились потерями, но доставляемое продовольствие подкрепляло гарнизон, крайне обессиленный и от трудов, голода, жажды и высокой жары.

Труды заключались в беспрерывной починке стен крепости, разрушаемых орудийными выстрелами неприятеля, резались лошади и часть павших были съедены.

8 июня неприятель всей массою бросился на штурм крепости, но встреченный дружной атакой был отбит с потерей 300 неподобранных тел, которые затем убирались им с большим уроном от ружейных выстрелов со стен крепости и потеря сделалась настолько велика, что неприятель просил прекратить стрельбу, что Штоквичем и было уважено. За все время осады Штоквичу было сделано со стороны Турецких военачальников 8 предложений о сдаче крепости. Во-первых, в трех предложениях требовалась безусловная сдача и в случае отказа, поголовное уничтожение всего гарнизона, а последние предложения были мягче. На все предложения Штоквич отвечал резким отказом и предлагал взять крепость силою, если неприятель может это сделать, а на последнее предложение Турецкого Главнокомандующего Свиты Султана Генерал-Лейтенанта Кази Магомы Шамиля Дагестанского, сделанное через лазутчика, перебежчика с нашей стороны, Штоквич приказал повесить последнего на стене крепости, что служило как наказанием изменника — лазутчика, так и ответом Шамилю Дагестанскому».

На описание участия в походах и военных заслуг капитана Штоквича ушло 15 страниц (небывалый случай для такого чина), хотя и без упоминания его конкретного личного вклада. Любопытным представляется, даже перечисления захваченных в боях трофеев. Этим как бы подчеркивается, что добыча захвачена не без участия бравого офицера Штоквича.

Встречаемся в Послужном списке с неизвестным доселе фактом — ранением Штоквича. Вот как формулируется эта запись: «Бывши комендантом Баязета во время осады, был контужен остяком гранаты в левую сторону груди и но направлению сердца, которое и имеется свидетельство — 11 июля 1877 года». Если был ранен, а госпиталь находился в прямом его подчинении, то почему свидетельство выдано так поздно, когда имя его в войсках восхвалялось как легендарного героя? Не было ли указания свыше доктору Сивицкому подготовить Штоквичу Свидетельство о ранении? Если выдуманы заслуги, так и «шрам» должен иметь легендарный герой. С рыцарских времен ведется эта традиция. С ранением, правда, еще не все, В специальной графе «Под покровительством раненых состоит» не указана дата, какого времени и под каким номером состоит. Ни в одном личном деле офицера не найти такие досадные неточности! Они — только у капитана Штоквича!

Читая этот Список, думаешь, что будто речь идет о начальнике крупного воинского соединения, кому приписываются победные итоги сражений. Мы не будем комментировать эти записи, там много вранья. Читатель легко разберется, где истина, где неточности, а где — тонко продуманная фальшь.

В самом значительном описании событий Русско-турецкой войны 1877–1878 гг., подготовленном отдельным изданием Генерального штаба генерал-майором СО. Кишмишевым, отведено место и «баязетскому сидению». Лавры заслуг полностью отданы единственному офицеру капитану Штоквичу. Фамилия полковника Исмаил-хана Нахичеванского, как и других офицеров, руководивших обороной Баязета, в этой книге вообще не упоминаются. Приведем один абзац из этого повествования:

««Мужество и непоколебимость капитана Штоквича взяли верх. Подавая пример неустрашимости и ободряя солдат, он выдержал героически 23-х дневную осаде, полную лишений, и 28-го июня, в день появления генерала Тергукасова, был ещё настолько бодр, что оказал содействие прибывшим войскам, открыв стрельбу из цитадели по внутренности дворов, занятых в городе неприятелем».

(^{(Кишмишев СО. Война с Турецкой Армении. С-П, 1884,509 с.)})

Как же отражена баязетская эпопея у других военачальников, воевавших бок о бок со Штоквичем и. как нам теперь известно, тоже рисковавших своей жизнью?

У любимца солдат храбреца подполковника Ковалевского эта эпопея, с учетом многих его добрых дел, как первого начальника гарнизона и одновременно как коменданта Баязета, оформлена в виде одной малозначащей и холодной фразы: «Был ранен в грудь в деле под Баязетом 6 июня 1877 и от этой раны умер в тот же день». И все. Нигде не указано, что он был в Баязете начальником гарнизона. Все самое главное и важное — припасено для Штоквича. Ведь задумано именно ему, а не покойному Ковалевскому, возвыситься на пьедестале почета.

Обратимся теперь к Послужному списку рискованного, смелого и печально известного подполковника Г. М. Пацевича.

Поскольку факт капитуляции гарнизона был изъят из официальных документов, то гибель самого Пацевича оформили как результат сражения с турками. Для Штоквича это было более выгодно. Разумеется, в Послужном списке Пацевича изъято все, что свидетельствовало о его назначении в Баязет, как и о фигуре его утвердившей. Не будут же указывать, что выдвижение исходило от генерала Тергукасова, а утверждение — Великого князя Михаила Николаевича. Поэтому вообще не было там, в цитадели, офицера с фамилией Пацевич. Он, действительно, нигде не фигурирует как участник обороны Баязета.

Читаем и тоже краткую запись в его Послужном Списке (Пацевич ведь — не Штоквич!):

«В 1877 году — в составе действующего Эриванского отряда с 12 апреля по 18 июня, то есть по день смерти от полученной раны в сражении с турками 8 июня».

И нигде — ни слова, что Пацевичу был поручен целый гарнизон с деятельностью не только в Баязете, а во всей области, что Пацевичу вверялась безопасность границ Эриванской губернии. Разумеется, в Послужном списке Пацевича не было никаких намеков «па белый флаг». Оставлялась хорошо удобренная почва для создания единственного героя Баязета Федора Эдуардовича Штоквича, Кстати, и в посмертном Высочайшем приказе по Пацевичу указано, что он погиб в сражении с турками. Все работало на открытие зеленого света только для Штоквича.

Откроем пожелтевший Послужной список заслуженного и пожилого русского военачальника генерал-лейтенанта Исмаил-Хана Нахичеванского. Как же в нем отражен факт пребывания этого человека в осажденном Баязете? При жизни офицера и генерала Послужной список — секретный документ, и доступ к нему имеют только определенный крут военных чиновников. Но достоянием истории эти документы становятся после смерти того или иного офицера и генерала. И мы теперь свидетели этих исторических записей. Что же там написано?

«Вместе с гарнизоном он засел 6-го июня 1877 года в крепости Баязет, где пробыл 22 дня. Исмаил-хан выказал в крепости много энергии и присутствия духа, несмотря на все те лишения, которым был подвержен».

А в графе «Участие в походах» читаем: «В 1877 году — против Турок, в составе войск Эриванского отряда и участвовал: 7 апреля — при переходе границы с отрядом под начальством генерал-лейтенанта Тергукасова у Чингильского перевала; 5 июня-в деле подполковника Пацевича под городом Баязетом; 7 июня — при обложении Баязета Турецкими войсками; с 7 до 28 июня — при обороне Баязета капитаном Штоквичем и 28 июня — в сражении под Баязетом и освобождении гарнизона оного от блокады».

Итак, историческая роль Исмаил-Хана в его же Послужном списке зафиксирована необъективной и даже слегка неуважительной формулировкой. Уже не говоря о том, что фраза в отношении участия Исмаил-Хана в так называемом деле подполковника Пацевича абсурдна и явно затеняет подвиг Исмаил-хана В июня, Запись об обороне Баязета с 7 по 28 июня 1877 года является искажением истинной роли Исмаил-Хана как руководителя обороны Баязета. Но это еще не все.

В Послужном списке Ф. Э. Штоквича находим еще запись: «В воздаяние отличного мужества и примерной храбрости и распорядительности во время блокады Баязета Высочайшим приказом награжден орденом Святого Георгия 4 степени..». Далее указан 1877 год, но дата не проставлена. Это-то в самом точном документе офицера! Ни в одном Послужном списке не найти запись о награждении без указания даты и номера Высочайшего приказа, тем более, когда речь идет об ордене Святого Георгия. Так был ли вообще Высочайший Приказ о награждении капитана Штоквича этим главным боевым орденом?

Мной просмотрены все опубликованные Высочайшие приказы и за 1877 год и даже за 1888 год, а вдруг вкралась ошибка в Послужной список Штоквича. Не был напечатан Высочайший Приказ! Быть может, выпускался какой-то секретный приказ? Тогда логики нет у Высочайшей власти. Зачем же скрывать от народа государственную дань легендарному герою, если он был действительно им? Вот очередной чин майора капитан Штоквич получил, и Высочайший Приказ был всенародно опубликован: «За отличие в делах с Туркоми произведен в майоры». Правда, опять — неточность с датой приказа. Высочайший приказ был подписан 28 декабря 1977 года, а не 18 апреля 1878 года, как это записано в Послужном Списке Штоквича. Для чего?

Вообще, с именем Штоквича явно творилось немало странного. Действовала старая российская схема: «И хочется, и колется». Само государство как бы устранялось от гласной декларации своей позиции в отношении Штоквича. Дела его оценивались, но втайне от общества. Много печаталось о заслугах Штоквича как о руководителе обороной Баязета; писал об этом и военный орган «Русский Инвалид», но ни в одном Высочайшем приказе не найти даже намека, что цитадель оборонялась под начальством капитана Штоквича.

Полковнику Исмаил-Хану за руководство обороной Баязета были пожалованы генеральский чин и высокий военный Орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия IV степени, хотя в наградных формулировках истинная роль Исмаил-Хана в «Баязетском сидении» тоже завуалирована. Чип генерал-майора он получил, как указано в Высочайшем приказе от 19 декабря 1877 года, — «За боевые отличия», а орден Святого Георгия IV степени, согласно Высочайшему приказу от 31 декабря 1877 года, — «За примерную храбрость и распорядительность, оказанные во время блокады Баязета в июне 1877 года».

Имя Исмаил-Хана Нахичеванского — главного героя легендарной осады Баязета — было в забвении еще многие годы. Быть может, отношение российских мастей было к нему настороженным? Никоим образом! Во все годы своей многолетней службы и жизни Исмаил-Хан почитался властью и был любим народом. Но единожды от имени власти, возможно, не только ради престижа или, быть может, просто от поспешности, было продекларировано для выдуманного властями героя Баязета, и потому же пи у кого не хватило смелости, наконец, сказать всю правду. Так, на примере капитана Штоквича долгие годы путешествовала по России, из поколения в поколение, «сказка о голом короле». При каждом удобном случае общественности навязывалось имя мнимого героя Баязета. Делалось это и в годы Первой мировой войны, когда уже не было в живых ни Исмаил-Хана Нахичеванского, пи Штоквича. Вот извлечение из Военного обзора войны с Турцией:

«21 октября одна из наших колонн овладела Баязетом, который столь мужественно в 1877 году в течение почти месяца оборонял майор Штоквич»

((«Русский Инвалид». 30 октября 1914))

Буквально, через несколько дней главная военная газета России еще раз напомнила об обороне Баязета и о главном герое, ее организаторе и вдохновителе:

«Баязет. Занятый нами турецкий Баязет не впервые попадает в русские руки… В 1877 году Баязет был занят без сопротивления. В эту войну геройскою его защитою прославился майор Штоквич. С 6 по 29 июня, вынося неимоверные лишения, терпеливо снося недостаток продовольствия и, в особенности, воды, небольшой русский гарнизон стойко сопротивлялся окружившим его турецким полчищам, с гордостью отвергал все предложения о сдаче и дождался выручки..»

((«Русский Инвалид», 2 ноября 1914 г.).)

В заключительных кадрах фильма «Баязет» зрителям, преисполненным радости за вышедших живыми защитников Баязета, сообщается, что героизм их Императорская Россия оценила по заслугам. Семеро героев «Баязета», включая и Исмаил-Хана Нахичеванского, получили ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия 1-ой степени, и только один — 2-й степени. (Им почему-то оказался отважный врач Сивицкий, который, как гражданский, не имеет права на получение сугубо военного ордена). Таким образом, авторы и создатели фильма преподнесли зрителю жуткую небылину. Создателям фильма захотелось приукрасить увлекательную фантазию Валентина Саввича Пикуля.

За всю историю существования ордена святого Великомученика и Победоносца Георгия (с 1769 до 1917 годов), у которого всегда было 4 степени, первую степень Георгия получили всего-навсего 25 человек 5 из которых — иностранцы. Во время упомянутой Русско-Турецкой войны орденом Георгия 1-ой степени были награждены всего двое крупных военачальников: генерал-фельдмаршал Великий князь Николай Николаевич (за разгром Анатолийской армии на Балканах и овладение Плевной) и Главнокомандующий Кавказской Армией генерал-фельдмаршал Великий Князь Михаил Николаевич (за разгром Анатолийской армии при Аладжирских высотах, недалеко от Баязета).

Насколько был солидным орден Святого Георгия 1 степени, можно ощутить из Грамоты Государя Императора Александра II своему дяде Великому Князю Михаилу Николаевичу:

^{«Высочайшая грамота Нашему Генерал-Адъютанту,}

^{Генерал-Фельдмаршалу, Главнокомандующему}

^{Кавказской Армией, Его Императорскому Высочеству}

^{Великому Князю Михаилу Николаевичу}

После ряда славных подвигов, доблестные войска Кавказской армии ознаменовали себя новою неувядающею славой, разбив наголову, под личным предводительством Вашим, неприятельскую армию Мухтар-паши в кровопролитном бое, 3 октября сего года, на Аладжирских высотах и принудив большую часть оной сложить оружие.

Блистательная победа эта, свидетельствующая о благоразумной распорядительности Вашей, украсит на вечные времена страницы военной истории и дает Вам право на сердечную нашу признательность.

Желая выразить чувства Нашего особенного благоволения подвигом, Всемилостивейше жалуем Вас кавалером Императорского ордена Нашего Святого Великомученика и Победоносца Георгия I степени…

(Александр) (^{9 октября 1877 года. В Горном Студене (в Болгарии)»})

(^{(«Русский Инвалид», № 227,18 октября 1877)})

Именным Высочайшим Указом за достигнутые успехи в Русско-турецкой войне, умелое руководство войсками и личную отвагу командующий Действующим корпусом генерал-адъютант, генерал от кавалерии М. Т. Лорис-Меликов награжден орденом святого Георгия 2-й степени, а командующий Эриваиским отрядом генерал-лейтенант А. А. Тергукасов за освобождение от блокады Баязета удостоин ордена святого Георгия 3-й степени.

Начальник штаба Эриванского отряда, генерального штаба полковник 41-й Пехотной дивизии Филиппов «В награду отличных военных подвигов» награжден орденом Святого Георгия 4 степени.

На фоне восторженности о героизме осажденных, в самой цитадели награжденных было немного. Мы не стремились определять точные сведения, это слишком трудоемкая работа, но далеко не все офицеры были удостоены наград. Мы располагаем списком лишь в 8 человек Для такого события — это мизер. Все же факт капитуляции, официально замалчиваемый властями, сыграл свою роль, и настороженность при отборе кандидатур, судя по всему была. Как и положено, список на награждение формировал комендант цитадели капитан Штоквич.

В последнем приказе коменданта от 28 июня 1877 года за № 23 «за неусыпную бдительность, труды и распорядительность» персонально отмечены 11 человек Фамилия Исмаил-Хана Нахичеванского в этом приказе отсутствовала.

В Высочайшем приказе от 18 декабря 1877 года «За отличие в делах против Турок» капитану Тифлисского местного полка Федору Эдуардовичу Штоквичу присвоен досрочно чип майора. О таинственной истории с приведением майору Штоквичу ордена Святого Георгия IV степени подробности мы уже поведали Читателю.

Высочайшим Приказом также от 18 декабря 1877 года «О чинах Гражданских» «Производится: За выслугу лет, По ведомству Военно-Медицинскому Главный Врач Кавказского Военно-Временного Госпиталям И Сивицкий из Коллежских Советников в Статские.» Врач Сивицкий, кстати, никогда не был военным.

Напоминаем, среди всех офицеров цитадели две наиболее высокие награды получил полковник Исмаил-Хан Нахичеванский. Высочайшим приказом от 19 декабря 1877 года «За боевые отличия» он был награжден чином генерал-майора, а — 31 декабря 1877 года «За примерную храбрость и распорядительность, оказанные во время блокады Баязета в июне 1877 года» удостоин самого высокого боевого ордена «Святого Великомученика и Победоносца Георгия lV-ой степени».

«Отчего всемогущий творец наших тел

Даровать нам бессмертия не захотел?

Если мы совершенны — зачем умираем?

Если несовершенны — то кто бракодел?»

(Омар Хайам)

Судьба единственной женщине в цитадели, ставшей там признанной героиней, оказалась наиболее печальной. Генерал Гейне засвидетельствовал, что полковник Исмаил-Хан Нахичеванский, покидая Баязет, внес ее фамилию в список на различные награды, предусмотренные для осажденных, и оставил этот список коменданту капитану Ф. Э. Штоквичу, но А. Е. Ковалевскую лишили заслуженных наград.

Главнокомандующим было принято решение выдать всему гарнизону денежную компенсацию за утраченные во время осады личные вещи. Как утверждает генерал Гейне,

…«эта милость не коснулась только одной А. Е. Ковалевской и то, вероятно, вследствие случайной забывчивости капитана Штоквича доложить о ней высшей власти. Но взявшемуся рассказать все характерное и все выдающееся преступно оставлять прикрытым то, что светилось своим собственным светом. Если Измаил-паша в письме коменданту от 24-го июня придавал значение тому, что между страдавшими была женщина; если более искренние натуры, с прямотой относившиеся к событиям и фактам, пришли первыми чуть не поклониться героизму женщины, потерявшей во время блокады более, чем кто-нибудь из гарнизона, если весь отряд благовейно встречая ее появление, значит положение А. Е. Ковалевской было незаурядное».

Причины несправедливого отношения к А. Е. Ковалевской со стороны капитана Штоквича оставались неизвестными, поводом же служил формальный факт: она не находилась в штате госпиталя и работала там по доброй воле, то есть бесплатно.

По закону, Александра Ефимовна имела право на пенсию в связи с гибелью се мужа. И пенсия такая была оформлена. Вдова получала ежегодно 405 рублей.

10 августа 1877 года главный врач 11-го Кавказского Временного военного госпиталя Коллежский Советник Сивицкий выдал ей Свидетельство следующего содержания:

«Дано сие бывшей жене Подполковника, а ныне вдове Александре Ефимовне Ковалевской в том, что с 16 апреля по 20 мая сего года поступила в число Сестер Милосердия в 15 Кавказский Военно-Временный Госпиталь, а с 20 Мая по 28 Июня сего года — в 11 Кавказский Военно-Временный Госпиталь без денежного содержания по собственному желанию. За время исправления должности сестры Милосердия, Госпожа Ковалевская исполняла свою обязанность с особым усердием и человеколюбием, несмотря, что перед самою блокадой Баязета постигла горестная участь самой, а именно: потеряла мужа своего в сражении с Турками 6 июня, в десяти верстах от Баязета, где он был смертельно ранен в живот, и все-таки продолжала заниматься около больных, поделившись своими запасами между блокадцами Баязета и вследствие чего сама испытывала после более двух недель недостаток наравне с прочими и после столь бедственного положения потеряла здоровье, которое, едва, по истечении полутора месяца, начало восстанавливаться, переселившись в селение Дарагачах, при медицинском пособии.

(Подлинное подписал) (Главный Врач 11 Кавказского Военно-Временного госпиталя) (Колежский Советник Сивицкий».)

Справка дала право Ковалевской считаться участником обороны Баязета, где она сильно подорвала свое здоровье, по и этот документ не поправил ее финансовое положение…

В 1879 году Александра Ефимовна Ковалевская вторично вышла замуж за майора Беловодского и, наверное, надеялась улучшить свое благополучие и здоровье. Надежды не оправдались. А. Е. Ковалевская тут же лишилась пенсии, полученной после его гибели. Видимо, новый супруг ее был не столь состоятельным, и они жили только на его содержание, Поэтому у Ковалевской начался новый виток многочисленных прошений и хождений по инстанциям мощного бюрократического аппарата России с целью восстановить утраченную пенсию и одновременно получить пособие по болезни. От Ковалевской всюду требовали представить кипы документов, кто был ее покойный муж, кто она и о том, что здоровье у нее до предела расшатано. Что любопытно: везде ее поддерживали, везде ей сочувствовали, но просьба не удовлетворялась. Просил за нес даже Главный штаб Военного министерства. Вот извлечения из ходатайства Главного штаба от 9 апреля 1882 года:

«…до выхода вторично замуж за Майора Беловодского в том внимании, что пенсия эта могла бы служить ей средством для восстановления, хотя отчасти, ее здоровья, потерянного в Баязете, в бытность ее там сестрою милосердия, так как муж ее Майор Беловодский, кроме получаемого содержания от казны, никаких других средств не имеет».

Его Высочество, препроводив упомянутую докладную записку и имея ввиду, что просьба г-жи Беловодской не подлежит по закону удовлетворению, изволит ходатайствовать об испрошении ей от щедроты Вашего Императорского Величества единовременного пособия Первый же муж ее, подполковник Ковалевский, состоя в 74-ом Пехотном Ставропольском полку, был смертельно ранен 6 июня 1877 года в сражении близ крепости. Баязет и от раны умер».

Мытарства Ковалевской, наконец, завершились тем, что она получила «от щедрот Его Императорского Величества» только маленькое единовременное пособие. Пенсию за мужа ей так и не возвратили.

Окончательное решение выражено в резолюции самого Военного Министра генерал-адъютанта Банковского: «Высочайше поведено выдать жене майора Беловодского единовременное пособие в 200 рублей из суммы Государственного Казначейства. Просьбу ее о пенсии — отклонить».

Судя по всему, став пожизненно больной после Баязета, радостная жизнь у всеобщей любимицы осажденной цитадели Александры Ефимовны Ковалевской-Белозерской не получилась.

(^{(ГВИ А. Фонд 400. Опись Н 2. Дело 4999)})

Сразу после снятия блокады Баязета генерал Келбали-Хан передал обязанности начальника кордона Эриванской губернии своему брату Исмаил-Хану. Сам же генерал был назначен начальником кавалерии в соединение, которое готовилось для штурма Эрзерума. Фактически на штурм Эрзерума был брошен весь Действующий корпус генерал-адъютанта М. Т. Лорис-Меликова.

В военных сводках о кровопролитном сражении 23 октября на высотах Деве-Бойну — воротах Эрзерума — имя Келбали-Хана встречается неоднократно. После убийственного артиллерийского огня его кавалерия то стремительно вздымалась на высоты, преследуя обезумевшего противника, то бросалась на склон от шквала убийственного оружейного огня. В одной из сотен Переяславского полка под его командованием отмывал кровью приговор Военного суда и зарабатывал «солдатский Георгий», разжалованный из майоров в рядовые, солдат Максуд Али-Ханов, будущий зять Келбали-Хана и прославленный в будущем российский военачальник.

Баязетская эпопея уходила в прошлое, жизнь обновлялась новыми событиями, но Высочайший Приказ от 17 декабря 1877 г. вернул в памяти дела минувшие:

«Государь Император в награду отличного мужества и храбрости, оказанных в делах с турками в апреле, мае, и июне сего года, при защите Баязета и при освобождении от осады Баязетского гарнизона, в 11 день сего декабря, Всемилостивейше соизволил пожаловать Орден Святого Владимира 3-й степени сменами, состоящему при Кавказской армии генерал-майор) Келбали-Хан-Эксан-Хан-Оглы (знаки для нехристиан установленные).

((РИ, № 279, от 18 декабря 1877))

13 июля 1878 Келбали-хан назначается Командующим 2-й Сводной Кавалерийской Дивизией, а затем 25 июля 1878 года — Командующим 2-й Бригадой 1-й Кавказской кавалерийской дивизии. Эта должность была последней в длинной веренице командных должностей генерал-майора Келбали-Хан-Эксан-Хан-Оглы.

В связи с болезнью 6 марта 1880 года Келбали-Хан оставляет эту должность и назначается состоять в распоряжении Его Императорского Высочества Главнокомандующего Кавказской Армией. Это тоже солидное назначение, но оно дается, как правило, офицерам, умудренным опытом или которым, по состоянию здоровья, трудно быть на командной работе.

Генерал-Майор Келбали-Хан-Эксан-Хан-Оглы скончался в конце апреля 1883 года.

Главная военная газета «Русский Инвалид» почему-то забыла опубликовать некролог после смерти этого заслуженного генерала. Русская Армия, которой он беззаветно отдал почти 40 лет своей жизни, все кто знал при жизни этого храброго и честного человека, узнали о его кончине из посмертного Высочайшего приказа от 30 апреля 1883 года, издание которого обязательно и не зависит от чьей-либо ВОЛИ:

«Умершие исключаются из списков: состоявший в распоряжении Командующего войсками Кавказского Военного округа, числившийся по Армейской Кавалерии, Генерал-Майор Келбали-Хан-Эксан-Хан-Оглы».

((«РИ», № 95, от 1 мая 1883 года).)

Но Келбали-Хан не ушел бесследно в мир иной. Дела и мораль Келбали-Хана, продолжали жить и приумножаться в многочисленном его потомстве. У Келбали-хана осталось 4 сына и 4 дочери. Вес сыновья стали офицерами Русской Армии, а самый младший — Гуссейн достиг высочайших вершин на Олимпе Российской армии. Он дослужился до полного генерала кавалерии, командовал элитными императорскими полками, такими как Нижегородский Драгунский и Лейб-Гвардии Конный. Геройски сражаясь с самого начала Первой Мировой Войны, Гуссейн-Хан Нахичеванский командовал Гвардейским кавалерийским Корпусом и пожалован в наивысшее воинское звание Императорской России — Генерал-Адъютанта Его Императорского Величества. Этого звания не удостоился ни один генерал России мусульманского вероисповедания. Генерал-адъютант Гусссйн-хан Нахичеванский, узнав об отречении от престола Государя Императора, в отличие от большинства крупных военачальников Армии России, воспротивился крушению Верховной власти. В посланной отреченному Государю Императору телеграмме командир Гвардейского корпуса генерал Гуссейн-хан Нахичеванский, как свидетельствует генерал А. И. Деникин в своей книге, предлагал «себя и свои войска в распоряжение Государя для подавления мятежа..» (Л. И. Деникин. Очерки русской смуты. Париж, 1921.)

Келбали-хан не дожил до свадьбы своей младшей дочери Зарин-Тач-Бегум-Нахичеванской. Она стала женой любимца семьи Ханов Нахичеванских — Максуда Алиханова (1846–1907), в будущем знаменитого генерала, художника, журналиста, писателя, этнографа, географа и полиглота). 3 июля 1907 года он был зверски убит дашнаками в Александрополе, что в Эриванской губернии. Исключительно благодаря Зарин осенью 1907 года в высокогорный дагестанский Хунзах, некогда столицу аварских ханов, с огромным трудом были доставлены мраморные плиты для сооружения мавзолея на могиле се любимого мужа. В 30-х годах, строившие новый мир большевики, его взорвали.

После оформления смерти подполковника Пацевича, как погибшего в сражении с турками, для его детей была открыта дорога на получение пенсии. Опекунша детей, вдова Коллежского Советника Марья Ивановна Столнакова, получавшая пенсию на пятерых детей подполковника Пацевича и занимавшаяся их воспитанием, начала добиваться повышения пенсии сиротам Пацевича. Вначале она обращается в Крымский полк, в котором 2-м Батальоном командовал подполковник Г. М. Пацевич:

«…Сиротам Подполковника Пацевича как умершего от ран 16 июня 1877 года, следует на основании Высочайшего утвержденного в 19 день Февраля расписания Эмеритальных окладов, прибавка 17 процентов к получаемой мною на них эмеритальной пенсии».

Для этой цели потребовалось медицинское заключение о смерти подполковника Г. М, Пацевича. Удалось разыскать этот любопытный документ, который был прислан М. И. Столнаковой. Процитируем извлечение из него:

«Подполковник Пацевич во время штурма Баязета, при исполнении служебной обязанности, был смертельно ранен 8 июня сего 1877 года, а 16 числа того же месяца от полученной раны умер, — что подполковник Пацевич оставил по смерти своей пятерых малолетних сирот, из которых старшая дочь Зинаида 17 лет воспитывается в Харьковском Институте благородных девиц, сын Михаш 12 лет — в Воронцовской военной гимназии за счет казны, а остальные малютки сироты: Николай — 8 лет; Александр 3-лет и Елена — 1 года находятся) у Вас, как у родственника и вверены были вам Пацевичем», но без авторитетного медицинского заключения эту проблему порешить.

Главное Медицинское Управление Военного Министер-ства 4 апреля 1878 г. а № 5946 направило в Главный Штаб следующее письмо: «Военно-медицинский ученый комитет по рассмотрении свидетельства о смерти Подполковника Пацевича нашел, что штаб-офицер этот умер в 1877 от последствий раны, полученной им при штурме крепости Баязет в июне того же года, а потому оставшимся по смерти его детям следует предоставить право на пенсию по cт…»

Конечно, военные чиновники знали всю правду; и каждый на своем уровне стремился прикрыться принятой легендой. Поэтому М. И. Столпаковой потребовался еще один документ, свидетельствующий, что в Послужном списке Пацевича вес правильно записано.

Общий Архив Главного Штаба письмом от 29 апреля 1878 за № 267, наконец, засвидетельствовал, что «служба Подполковника Пацевича, а также бытность его в походах и делах против неприятеля. — при поверке с имеющимися сведениями, оказались изложенными в Послужном Списке верно, кроме того, что произведен в чин капитана 23 ноября 1858 года». Ошибку-таки нашли, но все остальное в Послужном списке, оказывается, изложено верно!

Мытарства Марии Ивановны Столнаковой завершились. С 1 января 1880 года, с учетом прибавки 17 процентов эмеритальной пенсии, общая пенсия составила на всех троих сирот 323 рубля, которая будет выдаваться из Ставропольского Губернского казначейства.

Федор Эдуардович Штоквич всю оставшуюся жизнь пожинал лавры изобретенного для него героизма. Потом его имя использовали и члены семьи для укрепления своего материального благополучия.

Принимая во внимание боевые заслуги капитана Штоквича при защите крепости Баязет, помимо положенного денежного содержания, Государь Император пожаловал ему пожизненную пенсию в сумме 1000 рублей в год.

В свои 50 лет в 1878 году капитан Штоквич возвышен до чина майора. В том же году он был награжден Персидским орденом «Льва и Солнца» 2-й степени, а 28 июня «За отличие по службе» произведен в подполковники. При этом чине и созданном авторитете Штоквич командируется для работы Временным членом Кавказского Военно-Окружного суда.

В марте 1879 года полковник Штоквич оказывается совсем рядом с Высочайшей властью — он назначен 2-м комендантом города Петергофа. Такая странная должность — 2-й комендант. Первым, видимо, не решились определить. Да и за снабжение водой Петергофа 2-й комендант, наверняка, не отвечал. Помимо знаменитых Петергофских фонтанов, там был еще и Финский залив. В Петергофе, где постоянно пребывают царственные особы, Штоквич скоро был замечен какой-то вельможей из Двора Прусского. 22 июня 1879 года подполковнику Штоквичу разрешили принять и носить Прусский орден Красного орла 2-го класса с мечами, пожалованный Его Королевского Величества Императором Германским, Королем Прусским. Кто служил при царских дворцах, всегда отличались. Отличился и 2-й комендант Петергофа. «За отличие по службе» Высочайшим приказом Штоквич 4 мая 1891 года произведен в полковники и назначен исправляющим должность Царскосельского коменданта. Будучи в Царском Селе, можно ежедневно видеть Государя Императора и даже отдавать ему честь, а уж членов Семьи — много раз на дню. Но в должности Штоквича не утверждали. Через три года Высочайшим приказом от 6 декабря 1894 года полковник Штоквич был награжден орденом Святого Станислава 2 степени.

В феврале 1896 года не утвержденный в должности умирающий полковник Штоквич пишет письмо Государыне Императрице Марии Федоровне, супруге покойного Александра III:

«Ваше Императорское Величество! Всемилостивейшая Государыня!

Осыпанный милостями в Бозе почившим Императором и Вашим Императорским Величеством, я — умирающий, припадаю к стопам Вашим оказать ВЫСОЧАЙШУЮ милость моим трем дочерям, остающимися после смерти моей круглыми сиротами. Положение сирот и условия их жизни при отсутствии материальных средств, настолько тяжелы и так глубоко потрясают меня при последних минутах моей жизни, что остается надежда на облегчение их участи на Бога и на Вас, БЛАГОДЕТЕЛЬНИЦА, ВСЕМИЛОСТИВЕЙШАЯ ГОСУДАРЫНЯ.

Верноподданный Вашего Императорского Величества

(Полковник Штоквич) (^{Февраля 12 дня 1896 года, Царское Село.})

((Фонд 400, оп 12, дело 20 079).)

Федор Эдуардович при жизни был действительно осыпан государевыми милостями, но выглядит несколько странным его обращение не к действовавшему Государю Императору Николаю I, а к супруге покойного — Александра III. Известно, что Мария Федоровна была влиятельной фигурой при Дворе, Видимо, на успех иных шагов своих Федор Эдуардович и не рассчитывал.

К этому времени Федор Эдуардович овдовел. Кроме сына, которому уже было 33 года, три его дочери уже не были малолетними, как у погибшего начальника Штоквича — подполковника Пацевича, Екатерине Штоквич было 30 лет, Александре — 26, а Елене — уже минуло 20.

Федор Эдуардович тихо скончался 14 марта 1896 года в Царском Селе. Ему шел 68-й год.

Высочайший Приказ По Военному Ведомству Марта 23-го дня 1896 года, в С. Петербурге

УМЕРШИЕ ИСКЛЮЧАЮТСЯ ИЗ СПИСКОВ: Исправляющий должность Царскосельского Коменданта, числящийся по Армейской пехоте, Полковник Штоквич.

((«Русский Инвалид», № 68, от 24 марта 1896 года))

Никаких оживлений не было после этого, традиционного для всех мертвых, приказа.

Бойцы Баязета — братья Штоквича по оружию не вспоминали минувшие дни, не было опубликованного некролога, пс было официальных повествований о героическом прошлом покойного. Вокруг факта о смерти полковника Ф. Э. Штоквича, бывшего коменданта Баязета, была необыкновенная тишина. Царство ему небесное!

Как только отгремел положенный траурный залп, от дочерей немедленно последовало прошение следующего содержания.

«Начальнику Гарнизона и Царского Села Генерал-Майору Князю Васильчикову.

Дочерей умершего, бывшего исправляющего должность Царскосельского Коменданта.

Полковника Штоквича, Екатерины, Александры и Елены Штоквич.

ПРОШЕНИЕ

Покойный отец наш Исправлявший Должность Царскосельского Коменданта Полковник Штоквич, прослужив в военной службе около 50 лет, большую часть которой провел на Кавказе, где участвовал в походах и сражениях, был контужен и ранен и за особое отличие при 23 дневной обороне Баязета, в 1877 году, удостоился получить орден Святого Георгия 4 степени, а затем 14 марта сего года, после тяжкой болезни, умер, оставив нас без всяких средств к существованию.

Такое крайне бедственное наше положение вынуждает нас беспокоить Ваше Сиятельство, как ближайшего начальника нашего отца, покорнейшею просьбою, оказать нам Ваше покровительство и исходатайствовать нам от Всемилостивейших Государя ИМПЕРАТОРА щедрот в пожизненную пенсию из Государственного казначейства полного содержания нашего отца и из эмиретальной кассы по положению»

(Собственноручные Подписи трех дочерей)

Роясь в архивах, ради отслеживания судеб руководителей обороны Баязета, захотелось изучить всю обильную переписку, касающуюся пенсии дочерям Штоквича. Отношение к дочерям Штоквича было особым Ковалевской и детям Пацевича такое отношение не снилось, хотя и тем и другим все делалось с позиций милосердия и в одной стране — России.

В переписке указано, что у Штоквича жив родной брат, Иван Штоквич, но он не имеет возможности помогать племянницам из-за ограниченного содержания по службе.

При жизни Штоквича его дочери не были оставленными «без всяких средств к существованию». Оказалось, что из государственного казначейства младшей дана пенсия в размере 143–75, правда, до 8 января 1897 года, то есть пока ей не будет 21 года. Но из эмеритальной кассы все получали пенсию в сумме 863 рубля, то есть примерно по 290 рублей в год каждая. Дочери Штоквича полагали, что по заслугам отца они могут претендовать на более высокие материальные блага.

Уже 29 апреля 1896 года командующий войсками Петербургского Военного Округа направил Военному Министру письмо за № 35 079 следующего содержания:

«Препровождая Военному Министру, прошу содействия его Высоко превосходительства к исходатайствованию дочерям умершего Полковника Штоквича усиленной пенсии из Государственного казачейства в размере по Высочайшему благовозрению.

Боевые труды и личные подвиги покойного, по Моему мнению, представляют уважительные основания к оказанию в настоящем случае его детям особой МОНАРШЕЙ милости».

Это письмо не сыграло должной роли. Тогда, вместо общих просительных фраз пошли в ход аргументы, сомнительные с точки зрения правовой. «Но учитывая, что полковник Штоквич заслуженный офицер и что он мог бы стать при увольнении в отставку генерал-майором, как прослуживший в чине полковника более 5 лет и т. д». Писали ведь эдакое, умопомрачительное не какие-то сельские «грамотеи», а высокопоставленные военные чиновники, писали еще по инерции, заданной утвержденной фальшью.

В конце концов, бюрократы нашли лазейки (было бы приказано). Все три дочери получили пожизненную пенсию из государственной казны 500 рублей в год, а из эмеритальной кассы вначале дали по 300 рублей, а потом все же пересмотрели и определили 400 рублей в год. По сравнению с А. Е. Ковалевской они, выходя замуж, вес равно сохраняют свои особые государственные пенсии.

Вспомним, что как ни просила больная Ковалевская сохранить ей пенсию после смерти мужа в сумме 405 рублей, ей только выдали единовременно материальную помощь 205 рублей, оставляя все заботы о ней новому мужу. (Имея хорошее здоровье, Ковалевская, быть может, и не вышла бы замуж). А о пенсии на трех сирот, оставшихся после гибели Пацевича, опекунше М. И. Столнаковой и судить не приходится. Всего лишь 323 рубля!

Разные судьбы!

Судьба этого замечательного воина самая счастливая. И не потому, что прожил долгую жизнь. Его жизнь была переполнена множеством добрых, важных и полезных дел. Исмаил-Хан Нахичеванский до последнего дня был, как говорится, в седле, красиво гарцевал и вдыхал аромат долгой жизни полной грудью. Он жил и умер в почете.

В конце года 1877 года он возвышается до чина генерал-майора. Высочайший приказ от 19 декабря 1877 года гласит:

«Производится за отличие в делах против турок: по иррегулярным войскам: из Полковников в Генерал-Майоры — Исмаил-Хан (он же Эксан-Хан-оглы) с зачислением по кавалерии и с оставлением при Кавказской Армии», а 1878 год он встретил кавалером самого важного военного ордена, Святого Георгия 4 степени, Высочайший приказ о награждении которым был подписан 31 декабря 1877 года.

Высочайшим приказом также от 19 декабря 1877 года, отданному по иррегулярным войскам, сын Исмаил-хана Аман-Улахан-Эксан-Ханов, раненый в схватке с турками перед цитаделью 6 июня 1877 года и находившийся с отцом в цитадели, награжден переводом в Лейб-Гвардии Казачий Полк в чине Корнета. («Русский Инвалид», № 280, от 20 декабря 1877 года).

Сдав должность Командира Эриванского конно-иррегулярного полка 28 января 1878 года, генерал Исмаил-Хан Нахичеванский вновь зачисляется состоять при Кавказской Армии.

В 1883 году он был удостоен чести представлять дворянство Эриванской губернии на коронации Императора Александра III и был награжден орденом святого Владимира 3-й степени. Во время приезда Государя Императора в 1888 году в Тифлис Исмаил-хан был в составе депутации от дворян Эриванской губернии, и по этому случаю награжден орденом святого Станислава 1-й степени.

28 октября 1890 года город Нахичевань был разбужен приятной новостью. Знойный Кавказ — не прохладный север. Новости здесь распространяются быстрее света.

«Государь Император, по случаю исполнившегося сего числа пятидесятилетия службы Вашей в офицерских чинах, Всемилостивейше соизволил произвести Вас в Генерал-Лейтенанты с оставлением при войсках Кавказского Военного Округа и с производством жалования по чину из усиленного оклада по 2034 рубля в год. Поздравляю Ваше Превосходительство с Монаршей милостью и с днем юбилея.

(Военный Министр Генерал-Адъютант Ванновский».)

28-го октября с раннего утра все местное дворянство, чиновники и купцы являлись к почтенному юбиляру с горячими поздравлениями. Разные сословия произносили речи. Нахичеванское дворянство преподнесло юбиляру золотой массивный портсигар с прекрасной персидской шалью, а обожающие хана армяне — огромный серебряный поднос. Весь город жил в этот день юбилеем своего земляка. Военные отдали положенные почести, играл духовой оркестр, в мечети отслужена служба.

По прочтении многочисленных поздравительных телеграмм был провозглашен тост за здоровье убеленного сединами юбиляра, и шумные овации долго не смолкали. Немало речей было произнесено в честь юбиляра о его деяниях, заслугах — о том, какую помощь он оказал жителям Нахичеванского уезда во время голодного года.

В 8 часов вечера во дворе Хана был устроен прекрасный фейерверк, а в 10 часов, по настоянию юбиляра, шумный и оживленный обед окончился.

В начале 1895 года Исмаил-хан с радостью принял приглашение вновь поехать с депутацией от Эриванской губернии в Петербург на коронацию следующего Государя — Николая Александровича. Возвращаясь домой, счастливый и нагруженный уймой подарков на несколько тысяч рублей, 7 февраля он проезжал Акстафу, где какие-то негодяи-грабители срезали с экипажа его сундук и корзину. Шум поднялся во всем Закавказье. Кого ограбили! Конечно, тут же вся полиция бросилась на поиски грабителей. Но сами разбойники, выяснив, кого они обокрали, 10 февраля подбросили в целости эти вещи. Правда, не все, украли три каких-то орденских знака. Благо у Исмаил-хана их было множество. Для кого-то такой грабеж мог бы обернуться трагедией, смертельным инсультом, но не для Исмаил-хана.

В его еще молодые 76 лет это стоило улыбки на уже усталом, но неизменно излучающем тепло лице. Источники настойчиво напоминают нам, потомкам, что Исмаил-Хан был добрым и щедрым.

Но случись в его доме беда, и остался бы он вообще без средств существования, все равно гордый и независимый Исмаил-хан Нахичеванский, подобно полковнику Штоквичу, никогда не обратился бы к Его Величеству за оказанием помощи своим детям или внукам. Исмаил-Хан никогда бы не «припадал к стопам Его Величества», не стал бы умолять его окружение о помощи близким в случае его смерти. Да простит меня Господь за упоминание предсмертных просьб Федора Эдуардовича, по только истины ради обращаю внимание Читателя, что покойный полковник Штоквич никогда не бедствовал, более того, он был весьма состоятельным офицером, получая в год 3689 рублей за службу и 1000 рублей пожизненной пенсии. Общее денежное содержание Штоквича превышало в два раза (без малого) годовой оклад полного генерала Исмаил-Хана Нахичеванского. При жизни его брат генерал Келбали-Хан Нахичеванский также имел меньшее денежное содержание.

Вообще, манера постоянно напоминать о своем заслуженном прошлом была совершенно чужда Исмаил-хану Нахичеванскому. Святое понятие «честь», включавшее и гордость, не допускали унижения.

Здесь не место долгим повествованиям о счастливой судьбе Исмаил-хана Нахичеванского, о нем и о птенцах теплого и уютного его гнезда мы хотели бы иметь счастливую возможность рассказать отдельно.

Всю свою долгую жизнь он служил Отечеству.

Высочайшим приказом по Военному Ведомству от 18 Августа 18-го дня 1908 года Генерал-Лейтенант Исмаил-Хан (он же Эксан-Хан-Оглы) произведен в полные генералы от кавалерии. Он был уволен от службы с правом ношения генеральского мундира и с пенсионом по полному окладу.

К сожалению, бессмертие может быть только в народной памяти. Народ бережно хранит память об этой выдающейся Личности.

Много лет назад, будучи в Варшаве в составе делегации, я тайно, чтобы не узнали товарищи по партии, проник на утреннюю службу в собор «Святого Креста», где похоронено сердце великого Шопена. Погрузившись в волшебную дрему под звуки органа и вещание проповедника, я вздрогнул от ошеломившей меня мудрости:

«Не бойся смерти физической, но опасайся гибели моральной.

Моральная гибель никогда не угрожала Исмаил-хану Нахичеванскому В этом — главный смысл его долгой жизни на Земле.

10 февраля 1909 года нахичеванский телеграф распространил по всей многонациональной России грустную весть: «Сегодня в 7 часов утра скончался защитник Баязета генерал от кавалерии Исмаил-Хан Нахичеванский».

Некролог в газете «Кавказ» от 3 марта 1909 года не только напомнил общественности о величии этого человека. Впервые в истории была, наконец заявлена истинная историческая роль полковника Исмаил-Хана в далекие дни порохового июня 1877 года в Баязете. Почувствовала ли витающая душа Исмаил-Хана, что истина, так долго маскированная, вырвалась на белый свет. Привожу только небольшое извлечение из обстоятельного некролога:

«… Заслуги и отличия покойного Исмаил-хана достойно оценены историей двух наших кампаний против турок, но первенствующее между ними место должно быть, по справедливости, отведено «славному баязетскому сидению», когда, после смерти полковника Пацевича, покойный хан, приняв команду над гарнизоном, своей беспримерной храбростью, умелостью и твердостью поддерживал дух осажденных… Гарнизон геройски сопротивлялся в течение 23 дней, питаясь в последнее время одной кониной. 28 июня генерал Тергукасов атаковал 13 000-й турецкий корпус, осаждавший цитадель, разбил корпус наголову и освободил доблестный гарнизон.

Помимо производства в военные чины за служебные отличия, покойный Исмаил-Хан имел следующие ордена: св. Станислава 3 ст. с мечами, 2-й ст. с Императорской короной и 1-ой степени (для нехристиан); св. Владимира 4 ст., с бантом, 3-й степени и 2-й степени; св. Георгия 4-ой степени, св. Анны 1 степени (для нехристиан) и пожалованные персидским шахом «Льва и Солнца» 3 степени, 2 степени со звездою и 1 степени и медали: серебряную 1837 г. за проезд Государя Императора по Кавказу; две светлобронзовые в память войн 1853–1856 и 1877–1878 г.г. и серебряную в память царствования Императора Александра III.

В частной жизни покойный Исмаил-хан отличался необыкновенной добротой, был приветлив с окружающими, отзывчив к обращающимися к нему в нужде и весьма доступен для простого люда. Почти всю жизнь, за исключением времени, проведенного в походах, покойный прожил безвыездно в родном городишке Нахичевани и жил, — несмотря на свою состоятельность, очень просто, патриархально, а своими качествами души и сердца, ни разу не изменившими ему в продолжение долголетней жизни, он заслужил искренние симпатии всех его знавших.

Мир праху заслуженного воина, одного из лучших представителей нахичеванских мусульман!»

В главном храме славы русского оружия, Георгиевском Зале Большого Кремлевского Дворца, на настенных мраморных досках покоятся имена Георгиевских кавалеров — родных братьев и братьев по оружию — Келбали-хана и Исмаил-хана Нахичеванских. На этих мраморных досках вечной памяти героев России не указаны ни чины, ни заслуги награжденных. Все герои — на равном положении, их только время разделило.

На мраморной доске № 23, относящейся к 1855 году, золотом высечено:

Калболай Ханъ — Эксанъ Ханъ Оглы.

На мраморной доске за № 33, где указаны имена героев России 1877 года, высечено тоже золотом:

Исмаилъ Ханъ

Георгиевский Зал Кремля уже не один век прочно стоит на своем мощном фундаменте. Отношение к заслугам героев, прописанным в нем на вечные времена, не подвластно ни времени, ни политическому устройству России.

Высеченные золотом имена не окисляются. Золото вечно.

«Мудрее всего время, ибо оно раскрывает все».

(Фалес (ок. 625-ок. 547 до н. э.))

Когда в Первую мировую войну надуманным подвигом прославленного Капитана Штоквича, подбадривали идущих в бой бойцов Императорской Армии России, уже не было в живых главных героев «Баязетского сидения», и пусть Земля им будет пухом. Но последующие поколения продолжали их жизнь.

В сводках Верховного командования Российской Армии 1916 года мне встречалась фамилия Полковника Николая Григорьевича Пацевича, награжденного Золотым оружием «За храбрость». Знал ли он всю правду о гибели отца? Когда отец его погиб, Николаю Пацевичу было только 8 лет. А может и правильно, что в Высочайшем приказе, опубликованном в «Русском Инвалиде» от 18 августа 1877 года было напечатано: «Исключается из списков Подполковник Пацевич, умерший от ран, полученных в сражении с турками». Пацевич-младший защитил отца.

Внуки героев Баязета Келбали-Хана и Исмаил-Хана Нахичеванских отчаянно сражались в Первую мировую войну, получая за боевые отличия одну за другой Высочайшие награды. Один из внуков генерала Келбали-хана Нахичеванского, Корнет Кельбали-Хан за первые два года войны награжден чинами Поручика и Штабс-капитана, четырьмя боевыми орденами, да еще и Георгиевским оружием «За храбрость». Вот подлинный текст Высочайшего приказа по Военному Ведомству от 2 мая 1915 года:

«Утверждается пожалование командующим армией за отличие в делах против неприятеля, по удостоению Местной Думы Георгиевское оружие «За храбрость»: Лейб-Гвардии Уланского Его Величества полка Корнету Келбали Хану-Нахичеванскому за то, что 15 августа 1914 года у деревни Скоков, командуя левым крылом лавы 5-го эскадрона полка в составе взвода, будучи неожиданно обстрелян из-за стогов ружейным огнем, бросился туда и наткнулся на австрийцев силою до эскадрона, атаковал противника и обратил его в бегство, преследуя до наступления темноты».

(^{(Русский инвалид», 6 мая 1915 года, № 106)»})

Приходится соглашаться: старая народная мудрость, утверждающая, что «природа отдыхает на детях» никак не подходит к роду ханов Нахичеванских.

Потомки всех ханов Нахичеванских и по сей день бережно, буквально по крупицам, собирают сведения о делах своих заслуженных предков. Ведь четыре поколения Ханов всегда верно служили своему Царю и Отечеству. Среди них, и этот факт бесспорен, никогда не было ни одного изменника и даже слабодушного!

Всем наследникам и ныне здравствующим из рода Ханов Нахичеванских, да и нам всем, любящим свое былое, небезразлично, когда «черное» называют «белым» и наоборот, но свет полнокровной истины о баязетской эпопее долгие годы не проливался.

Истинная правда об обороне Баязета вольно или невольно скрывалась от мира целых 127 лет.

Была предана забвению древняя восточная мудрость:

«Один есть путь — путь истины, все остальные не пути»

Давайте низко поклонимся этой мудрости!