Буду помнить

Нашу деревню подожгли немцы. Моя мама, бабушка и я с братом Толиком убежали в лес. Назавтра, когда мы вернулись из лесу, деревни уже не было — она сгорела дотла. Над пепелищами стоял удушливый дым. Задымленные трубы торчали, как памятники на кладбище.

Мы всей семьей пошли в соседнюю деревню Воротынь, где жила моя тетка. Там мы оставались недолго. На деревню, как коршуны, налетели немцы, подожгли ее, а всех жителей от мала до велика погнали неизвестно куда. Долго гнали нас по незнакомым местам. Кто отставал, не имея сил идти, тех подгоняли резиновыми палками и прикладами. От ходьбы ноги у меня распухли и посинели. Мама несла на руках Толика. Она так устала, что едва волокла ноги. Лицо ее было страшно — белое-белое, с незнакомыми глазами, и все мокрое не то от пота, не то от слез. Мама долго несла Толика и не заметила, как он умер у нее на руках. Сначала он вроде уснул, а потом и умер, бедный, должно быть от голода и жажды.

Два месяца нас гнали куда-то. Потом на какой-то станции всех посадили в вагоны и повезли. Людей мучила жажда. Я видел, как некоторые, чтобы утолить ее, припадали губами к влажным доскам вагонных дверей.

Поезд остановился в каком-то лесу. Людей выгнали на широкую поляну, на которой стояли бараки. Вокруг бараков тянулись ряды колючей проволоки и было очень много часовых. Кто-то сказал, что это концентрационный лагерь.

Маму мою сожгли, бабушка тоже умерла, и я остался из всей семьи один. Я не припомню, сколько времени провел в лагере.

Однажды утром произошло что-то необыкновенное. Нас не будили, как обычно, резиновыми палками, у дверей не было часовых. Когда мы вышли из бараков, во дворе уже были красноармейцы. Многие плакали от радости. Один солдат взял меня на руки. Я подумал: «Вот какой он сильный — такого большого, а как легко на руках держит».

Солдат держит меня, а у самого на глазах слезы…

Аркадий Науменко (1935 г.)

Жлобинский район.