|
||||
|
ПрологБерлин,16 октября 1939 года Черный «мерседес» с трепещущими на крыльях красными флажками со свастикой затормозил перед рейхсканцелярией. У входа выстроились в два ряда стоящие по стойке «смирно» солдаты почетного караула в парадной форме. Пожилой господин в пальто, шляпе, с шикарными ухоженными усами вышел из машины. Размашистым шагом он поднялся по ступенькам к обрамленному колоннами входу. Начальник караула приветствовал его, вздернув правую руку в нацистском приветствии. Церемония льстила тщеславию господина и более чем соответствовала его любви к помпезным представлениям, он наслаждался. Кульминацией — дабы потешить эго — или, может быть, немаловажной заключительной деталью стала красная ковровая дорожка, расстеленная вдоль лестницы. В вестибюле рейсхканцелярии четыре ливрейных лакея позаботились о шляпе и пальто. Рослый мужчина в форме, окруженный другими военными, сердечно приветствовал гостя. — Господин доктор Мейсснер, — воскликнул усатый господин, — я очень рад увидеться с вами снова! Они встретились в первый раз в 1915 году на Восточном фронте, тогда Мейсснер был лейтенантом немецкой армии, позже он дослужился до начальника штаба у Гинденбурга. Сейчас, 16 октября 1939 года, Мейсснер занимал должность государственного секретаря. Обмениваясь любезностями и вежливыми фразами, оба господина прошли через огромный парадный зал канцелярии. Звук шагов отражался гулким эхом от мраморных стен. Примерно посередине зала они свернули вправо, прошли через монументальный дверной портал в относительно небольшую приемную с круглым столом и креслами вокруг. Они оказались перед плотным мужчиной в форме с гладко зачесанными назад волосами и приметным слегка искривленным носом. «Мартин Борман», — отметил про себя усатый господин, узнав ближайшего помощника Гитлера. Усач опустился в одно из кресел. Большие настенные часы пробили двенадцать. Мейсснер исчез за дверями в противоположном конце приемной, но почти сразу же вернулся обратно, взял посетителя под руку и проводил в смежную комнату. Гость огляделся: красиво, но не кричаще, — навстречу ему, протягивая на ходу руку, шел хозяин кабинета. — Сердечно рад приветствовать вас, господин доктор Хедин, — сказал Адольф Гитлер, дружески пожимая ему руку. — Мне действительно очень хотелось снова встретиться с вами. Свен Хедин и Адольф Гитлер души не чаяли друг в друге. Фюрер еще подростком зачитывался книгами известного на весь мир шведского исследователя, и они оставили в нем неизгладимый след. Что же касается Хедина, то он видел в Гитлере долгожданного лидера, возрождающего величие Германии после унижения Версальского мира. Хедину всегда импонировали сильные личности, он видел в них отражение своей силы и своего собственного величия. Это была их третья встреча, организованная без проволочек в срочном порядке. Не привлекая внимания, Хедин приехал в Берлин двумя днями ранее. Перед этим несколько заметных в Швеции фигур, в том числе лесной магнат Карл Кемпе, посетили Хедина в Стокгольме и уговорили его использовать свое имя и связи в Германии с тем, чтобы, пока не началась большая война, склонить Гитлера договориться с британцами. Кроме того, шведский король Густав V просил Хедина выяснить, как Гитлер относится к идее мирной конференции под королевским патронажем. Что же касается самого Хедина, то его крайне интересовала позиция фюрера в финском вопросе. Советский Союз только что занял Балтийские страны, и Сталин вызвал президента Паасикиви в Москву, требуя от Финляндии территориальных уступок. Пакт Молотова — Риббентропа — договор о ненападении между Германией и Советским Союзом — стал непосредственной основой для развития этих событий. Был открыт путь русской экспансии на запад, что создавало потенциальную угрозу Швеции. Хедин хотел, чтобы Гитлер надавил на Россию в финском вопросе, что одновременно было и в интересах Швеции. Он вновь чаял выступить в своей любимой роли — героя-одиночки. Гитлер усадил Хедина в уголок длинного кожаного дивана, а сам устроился в кресле напротив. Хедин плохо видел, он сильно щурился, глядя на фюрера, который сидел спиной к окну. Гитлер славился тем, что во время аудиенций по большей части говорил сам. Чтобы не оказаться пассивным слушателем и захватить инициативу, Хедин первым начал разговор. — Господин рейхсканцлер, дома, на севере, мы не можем не ощущать растущей тревоги по поводу пристального интереса России к Финляндии, — сказал Хедин. — Как будет реагировать Германия в том случае, если Россия захватит Финляндию? — В этом случае Германия будет придерживаться строгого нейтралитета, но я не очень верю в возможность подобного развития событий, — ответил Гитлер. — Но если Швеция, связанная с Финляндией уже шестьсот лет, поможет ей, какой будет ваша реакция? — Как я уже сказал, мы будем сохранять полный нейтралитет, но не думаю, что шведская помощь в случае действительно серьезного конфликта будет много значить. Что же касается возможности помощи северным странам от самой Германии, то у нас нет ничего лишнего, — сказал Гитлер и раздраженно повысил голос: — Шведские, норвежские и финские газеты после моего прихода к власти расписывают меня и мою работу только черными красками, позорят и клевещут. Разговор перешел к военным вопросам. — Англичане думают, что они могут победить Германию, но я очень основательно побеспокоился о снабжении страны. С первого дня войны мы ввели карточки повсюду, вплоть до самой крохотной деревушки. У нас есть резина, бензин и запасено все необходимое сырье на пять лет вперед. Ни немцы, ни наша промышленность не будут голодать, — сказал Гитлер. Он не понимал, почему британцы объявили ему войну. — Им не за что воевать, у них нет никакой определенной цели, а нам тоже ничего не надо — ни в Англии, ни во Франции. — Считаете ли вы, господин рейхсканцлер, стоящей идею мирной конференции? Приняли бы вы участие в такой конференции, если инициатива будет исходить от шведского короля? — Я очень благодарен за великодушное предложение короля, но не думаю, что выйдет что-нибудь стоящее. — Следовательно, война будет продолжаться и ужесточаться? — Да. Гитлер не видел никакой другой возможности, кроме как продолжать войну, он был настроен решительно. Он считал, что, прежде чем Соединенные Штаты успеют вмешаться, Германия победит. Тогда Хедин рассказал ему об англичанине, который умолял его уговорить Гитлера лететь в Лондон для встречи с правительством. Он говорил о том, что война — это безумие: «Давайте пожмем друг другу руки и придем к разумному компромиссу и взаимопониманию». По сути, то же самое говорил лесопромышленник Кемпе. Гитлер выслушал и рассмеялся: — Ну да, прямо в пасть к зверю, в самое логово. Ох уж эти мне англичане! Слова Гитлера о немецком нейтралитете в случае захвата Россией Финляндии не очень обнадеживали. Когда русские напали на Финляндию 30 ноября 1939 года, Хедин не смог скрыть разочарования. — Шведский народ так же, как и весь остальной мир, не понимает, как может страна Лютера, Гете и Канта спокойно смотреть на то, как большевики ломятся в христианскую Европу, — сказал он в беседе с представителем германского правительства в Стокгольме. — Ни Гитлер, ни Риббентроп не понимают положения Финляндии. Я собираюсь поехать в Берлин и поговорить с ними. Четвертого марта 1940 года Гитлер еще раз принял Хедина. Рейхканцлер откинулся на спинку кресла и разрешился речью о собственной героической жизни: — Она похожа на сагу. Немногим довелось пережить так много необыкновенного, как мне. Шаг за шагом, ступень за ступенью я пробивался к власти, и моей высшей целью всегда была работа на благо немецкого народа. Может быть, мне кое-чего уже удалось достичь. Враждебные Германии западные политики в первую очередь стараются принизить мои достижения, величие и успехи Германии. Но мое дело будет продолжено и после меня — преемниками, — возможно, им удастся послужить Германии так же хорошо, как и мне. Мне очень повезло в жизни, но я не проживу долго: только подумайте, мне уже больше пятидесяти. Хедин заметил: — Пятьдесят лет — это не возраст, мне семьдесят пять. Когда вам, господин рейхсканцлер, будет столько же, сколько и мне, вы, безусловно, будете по-прежнему бодры и работоспособны. — Увы, нет. Вы исключение, уникум. К тому времени я совсем состарюсь, — пожалел себя фюрер. — Поделитесь со мной вашим секретом, расскажите, как вы смогли в вашем возрасте остаться таким здоровым и энергичным. Хедин не стал возражать против этой характеристики и выдал длинный монолог о здоровой жизни в пустынях и горах Азии: — Много движения, покой, почти никакого спиртного, хорошая пища, свежая, никаких консервов — и особенно густое желтое тибетское кислое молоко. — Да, да, — подхватил Гитлер, — кислое молоко — лучший из всех продуктов. В конце Хедину удалось подвести разговор к теме, которая его интересовала: — Но, господин рейхсканцлер, что вы скажете по поводу Финляндии? Вместо ответа Гитлер прочитал цитату из финской газеты, критикующую Германию. — Видите, что финны думают о нас? Вы можете понять, господин доктор, что я не особенно жажду вмешиваться в финские дела, когда ко мне там относятся подобным образом, — сказал Гитлер и с недовольной миной сунул газету в карман кителя. Хедин покидал рейхсканцелярию не в лучшем настроении. Гитлер не захотел помочь Финляндии заключить мир. «Но может быть, он передумает после того, как более основательно изучит этот вопрос и поймет, что я прав даже с позиций Германии», — утешал он себя. Но этого не случилось. Примерно в то же время, когда Гитлер принимал Хедина, русские получили от финнов предложение о прекращении огня. 12 марта 1940 года в Москве был подписан мирный договор. Два месяца спустя мысли Хедина были заняты уже не русской угрозой Финляндии, а немецкой угрозой Швеции. В начале апреля Германия оккупировала Данию и Норвегию, месяцем позже — Бельгию, Нидерланды, Люксембург, а в июне немецкие войска вошли в Париж. Хедин был крайне обеспокоен, он считал вероятность как британского, так и немецкого вторжения в Швецию очень высокой. В обоих случаях Швеция теряла свой нейтралитет и оказывалась втянутой в войну. Двадцать шестого октября 1940 года он вновь приехал в Германию, но казалось, что Гитлер не испытывает особо горячего желания с ним встречаться. Недели проходили без желаемого результата. Хедин ездил по стране, читал лекции, встречался со старыми друзьями и знакомыми. За исключением воздушной тревоги жизнь Германии шла своим чередом, вполне обыкновенно. Встречи с Гитлером Хедину пришлось ждать шесть недель. Накануне он обсудил с Арвидом Риккертом, шведским представителем в Германии, пять вопросов, которые он должен был поднять во время разговора с рейхсканцлером. Хедин был главным каналом, связывающим Швецию и германское руководство. Как обычно, Отто Мейсснер встретил его у входа в рейхсканцелярию. — Фюрер с нетерпением ждет встречи с вами. Что касается Швеции и Финляндии, вы можете быть совершенно спокойны, — успокоил его Мейсснер, когда они шли через мраморные залы канцелярии к приемной Гитлера. Им пришлось немного подождать, прежде чем двери в противоположном конце комнаты открылись. Гитлер только что закончил многочасовое совещание с военным руководством. Несколько секунд он отдыхал и концентрировался, прежде чем подал знак своему адъютанту пригласить Хедина. Едва он вошел, как Гитлер быстрым шагом пошел ему навстречу. Он взял Хедина под руку, повел в дальний угол кабинета и усадил, как обычно, на диване, а сам устроился в кресле напротив. Гитлер не спал четыре ночи, время от времени он массировал глаза, но, похоже, был в отличном настроении. Хедину показалось, что фюрер хочет поделиться с ним какими-то хорошими новостями. После непродолжительного ни к чему не обязывающего светского разговора предчувствия Хедина подтвердились. Гитлер сообщил ему о недавнем визите в Берлин русского министра иностранных дел Молотова. — Я никому об этом не рассказываю, но я глубоко вам доверяю и могу поделиться: Молотов приезжал в Берлин с требованиями финских территорий. Он сообщил, что Россия хотела бы занять всю Финляндию, но я с самого начала ясно дал понять Молотову, что дальнейшее продвижение русских на финскую территорию определенно противоречит целям и желаниям Германии. Но пожалуйста, помните, господин доктор, что эта новость предназначена только вам и ни при каких обстоятельствах не должна никому передаваться. Хедин выдал нечто вроде поклона, не вставая с дивана. — Я понимаю и обещаю это — и искренне вас благодарю, господин рейхсканцлер. Но позволите ли вы мне рассказать об этом королю? Хедин обычно докладывал о своих встречах с Гитлером Густаву V и министру иностранных дел Кристиану Гюнтеру. — Да, конечно, но только королю, — ответил Гитлер и продолжил: — Финляндии есть за что меня благодарить. Что бы они делали, если бы я уступил России? По мнению Гитлера, русской угрозы Финляндии больше не существовало. Он продолжил похваляться немецкой мощью и военными успехами. И между делом пообещал лишить англичан иллюзии, что их позиции в Средиземном море такие сильные… Рейхсканцлер наконец закончил свою филиппику, и Хедин перевел разговор на Швецию: — Очень многие в Швеции опасаются, что Германия по тем или иным причинам может ограничить свободу нашей страны и нашего народа. Гитлер похихикал и замахал рукой: — Да нет, Свен, что вы! Мы ни в малейшей степени не собираемся нарушать вашей свободы и самобытности. И беседующие господа погрузились в душевное единение. Воодушевленный Хедин патетично произнес: — Шведы, включая и эмигрировавших в другие страны, в своем большинстве гордый народ, патриотичный, с развитым чувством самосознания. Наши рабочие считают, что они демократы, но на самом деле они все без исключения аристократы. Гитлер опять похихикал и сказал, что положение Швеции окажется под угрозой лишь в случае победы Англии над Германией. Хедин согласился. Гитлер поднялся, показывая тем самым, что аудиенция закончена. Они разговаривали сорок пять минут. Это была последняя встреча Хедина и Гитлера, но они вели переписку. 15 февраля 1945 года, когда Хедину исполнилось восемьдесят, Гитлер прислал ему поздравительную телеграмму. Теплые отношения Хедина с фюрером дорого ему обошлись: от него отвернулись старые друзья, знакомые и меценаты. Пресса его поносила, а писатель Вильгельм Моберг требовал, чтобы его исключили из Шведской академии. Не многие из тогдашних финансовых магнатов помогали Хедину, среди них был Аксель Аксон Йонссон, который ко всему прочему был и генеральным консулом королевства Сиам в Швеции. Хедин был желанным гостем в его усадьбе в Авесте, дети Йонссона любили его. Хедин имел обыкновение, сидя у камина, рассказывать им замечательные истории. Но жена Йонссона — Маргарет, американка, не могла примириться с привязанностью Хедина к Гитлеру. Это было причиной семейных трений. В 1949 году, четыре годя спустя после окончания войны, Хедин предпринял довольно неуклюжую попытку решить эту проблему. Он пригласил чету Йонссон на ужин в свою большую, на весь этаж, квартиру на Северной набережной, 66. В разгар ужина он поднялся и предложил минуту молчания в память Гитлера. Йонссоны поднялись и ушли. Дела с издательствами тоже обстояли далеко не блестяще. Начиная с первой книги, вышедшей в 1887 году, Хедина публиковало издательство семьи Бонниер, но после 1939 года ему пришлось обратиться к другому издателю. Хедин никогда не делал секрета из того, что высоко ценил Гитлера, он всегда восхищался сильными личностями. В течение своей жизни одного за другим он превозносил германского императора Вильгельма II, Ленина, Гитлера, а в 1939 году написал хвалебную книгу о Чан Кайши. Десять лет спустя, в октябре 1949 года, Чан Кайши бежал на Тайвань, радио сообщило о провозглашении Мао Цзэдуном Народной Республики Китай. Когда над главной площадью Китая Тяньаньмынь взвились красные флаги, Хедин еще раз подтвердил свои особые политические пристрастия к вознесению сильных личностей — он прокомментировал новость словами: — Мао — это лучшее, что случилось с Китаем за тысячу лет. Отношение к Хедину неотделимо связывается с его политическими пристрастиями, но если бы он выбрал Сталина, а не Гитлера, то, безусловно, память о Хедине скорее бы ассоциировалась с тем днем в середине января 1909 года, когда его карьера была в зените и весь шведский народ считал его величайшим героем всех времен. Стокгольм,17 января 1909 года Прошло три года три месяца и один день с тех пор как Свен Хедин сел в поезд на Треллеборге и начал свою третью большую исследовательскую экспедицию в Центральную Азию. Долгое время о судьбе экспедиции не было никаких известий, она исчезла в изолированном от всего мира Тибете. Полагали, что Хедин погиб. Теперь он возвращался на родину и не хотел, чтобы это осталось незамеченным. Ему удалось благополучно завершить исключительно дерзкое предприятие и сделать большие научные открытия. Он не мог позволить, чтобы его ратные подвиги пропали напрасно, это было не в его характере. Хедин был позер, любил свет рампы и сумел подготовить соотечественников ко дню своего возвращения. В триумфальной встрече, главным постановщиком и действующим лицом которой был сам Хедин, участвовал весь Стокгольм. Было 17 января 1909 года, осуществлялась старая мечта, ставшая манией. Двадцать девять лет назад… Дождливый весенний вечер, 24 апреля 1880 года. Хедину пятнадцать лет. На Стокгольм медленно опускаются сумерки. Все семейство Хедин едет на извозчике на Южные холмы — оттуда хороший вид на стокгольмскую гавань. Едут долго, кучеру приходится объезжать толпы собравшихся на улицах людей. Сверху Свену хорошо видны тысячи раздуваемых ветром факелов, замок и дома, подсвеченные фонарями. Дым от факелов поднимается к затянутому облаками небу. В десять часов пушечные батареи на Замковом острове начали салютовать, цветные огни фейерверка отражались в воде. Послышались радостные крики собравшихся на набережной людей. Темный силуэт трехмачтового корабля появился из-за мыса Блокхюс: возвращалась «Вега» — судно полярного исследователя Адольфа Эрика Норденшёльда. Прошло без малого два года с тех пор, как Норденшёльд, рискуя собой и своими товарищами, затеял практически неосуществимую авантюру — другими словами, отправился в плавание по Северному морскому пути. На десять долгих месяцев «Вега» оказалась намертво вмерзшей в лед и дрейфовала вдоль берегов Сибири. В конце концов судно высвободилось, и в сентябре 1879 года Норденшёльд телеграфировал из Йокогамы об успехе своего предприятия. Это стало событием, привлекшим всеобщее внимание. На обратном пути через Южно-Китайское море, Индийский океан и Суэц экипаж «Веги» торжественно встречали и чествовали в каждом порту. За несколько недель до прибытия «Веги» в Стокгольме начали готовиться к приему возвращавшихся на родину героев — великий день для всей нации. Хедин во все глаза смотрел на «Вегу». Корабль медленно скользил вверх по проливу Стрёммен, направляясь к якорной стоянке перед дворцом. Якорь «Веги» плюхнулся в воду, и буря аплодисментов разнеслась над водой. На фасаде замка светились звезда и имена членов экипажа «Веги». Впечатление от возвращения «Веги», овации ликующих толп, встречавших Норденшёльда, определили жизнь Хедина. Это событие зажгло в нем честолюбивое желание стать великим исследователем и добиться того, чтобы в один прекрасный день его самого встречали так же торжественно, как и Норденшёльда тем незабываемым апрельским вечером 1880 года. «Меня тоже когда-нибудь будет встречать весь Стокгольм», — подумал он тогда. Сейчас мечта сбывалась. Вечером 15 января 1909 года он поднялся на борт парохода «Буре-2» в Обу. На следующее утро «Буре» ненадолго лег в дрейф у острова Фурусунд. Хедин сошел в шлюпку. От Фурусунда он собирался отправиться в Стокгольм на следующее утро на лоцманском судне. Любой другой человек, но только не Хедин с его самолюбованием и склонностью к театральности спокойно приплыл бы в Стокгольм на «Буре». Возникает закономерный вопрос: зачем Хедин затеял замену корабля? Дело в том, что лоцманское судно, как и корабль Норденшёльда, называлось «Вега». На Фурусунде Хедин переоделся, готовясь к предстоящему выходу на сцену, во фрак и цилиндр. По заранее согласованному расписанию «Вега» должна была появиться у Национального музея в половине второго. Хедин стоял на капитанском мостике и смотрел на берег, пока «Вега» плыла мимо Лидингё, пересекала Малый Вертан и огибала Блокхусский мыс. Хедин был счастлив, он возвращался домой. «Это самое красивое из всего, что я видел за время моих странствий», — думал он, наслаждаясь зимним видом на Южные холмы, Старый город, набережную Шеппсбрун и за ней силуэты церквей Немецкой, Большой и Ридархольм. За предшествующие шестнадцать лет десять Хедин провел за границей, но уж в чем, в чем, а в космополитизме обвинить его было нельзя. Хедин скорее был великошведским национал-романтиком, он считал, что быть шведом и душой и телом — высшая добродетель. «Вега» плыла по Стрёммену, льдины постукивали о борта корабля, кричали чайки, были уже видны собравшиеся на набережной толпы — люди махали белыми платками, ветер трепал флаги и штандарты. В это солнечное январское воскресенье выпало много снега. «Вега» проплыла Шепсхольмен и повернула к Бласиехольмену, судно было украшено сигнальными флагами. На доме Болиндеров светилось имя Хедина, написанное электрическими лампочками. На набережной перед Национальным музеем стояли его родители, родственники, члены Географического общества, министры, дипломаты, представители городских властей — видные и уважаемые люди. Хедин посмотрел на Королевский дворец и на статую Карла XII — одного из самых любимых своих героев. Когда Хедин впоследствии встретился с Гитлером, он подумал, что видит современного Карла XII, мужественного борца с русскими. «Вега» подплыла к набережной и пришвартовалась. Хедин на капитанском мостике поднял цилиндр, приветствуя встречающих, он победно улыбался. Опустили трап, губернатор Стокгольма Роберт Диксон поднялся на борт, следом за ним шел адъютант Густава V майор Анкаркруна, чтобы передать Хедину поздравления от имени короля. На берегу его с нетерпением ждали родители и другая родня. После них настала очередь правительства, представленного военным министром Улофом Мальмом, министром по делам церкви Хуго Хаммаршёльдом и гражданским министром Хуго Хамилтоном. От имени властей Стокгольма произнес речь Стен фон Фриесен, и Хедин сказал в ответ несколько слов. Затем его приветствовали представители риксдага, Географического общества, других шведских и иностранных научных организаций, послы иностранных государств в Швеции и представители общества «Идун».[2] Хор студентов в белых фуражках пропел псалом «Сколь крепок рыцарь света». Руководитель студенческого хора также произнес речь, начинавшуюся словами: «Добро пожаловать домой, прославленный подвигами муж, воплотивший свои мечты». Хедин вновь выступил с ответным словом. Когда он закончил, хор пропел «Ты древняя, ты свободная» и «Услышь нас, Швеция». Хедин всем этим упивался. «Так торжественно в Швеции не встречали никого со времени возвращения Норденшёльда», — думал он, поднимаясь в запряженное четверкой коней королевское ландо, которое должно было отвезти его в замок. Пять тысяч человек выстроились вдоль его пути; ландо ехало, на каждом шагу встречаемое восторженными криками людей, мимо «Гранд-отеля», Ферсенского дворца и роскошно украшенного здания Оперы к площади Густава-Адольфа. Даже трамвайные столбы были украшены еловыми ветками и флагами. Хедина ждала королевская аудиенция. Когда Хедин отправлялся в путь 16 октября 1905 года, королем был Оскар II. После его смерти в декабре 1907 года королем стал Густав V. Государь с чувством пожал Свену руку и произнес речь, в конце которой сообщил новость: он решил наградить Хедина Большим крестом ордена Северной звезды. В зале для аудиенций присутствовали королевская семья, премьер-министр Арвид Линдман, министр иностранных дел Эрик Тролле и другие. Все были в парадной форме, лишь один Хедин во фраке. «Это самый торжественный прием, на котором мне только довелось бывать», — думал Хедин, вспоминая почести, оказанные ему британским вице-королем в Индии лордом Минто, прием у императора Японии Муцухито и у русского императора Николая II, которого он посетил в Санкт-Петербурге несколько дней назад. Хедину очень нравились все эти церемонии, но, вероятно, еще больше ему нравилось то, что Бог выбрал именно его для славы и всех этих восхвалений. Из королевского замка Хедин поехал в родительский дом. Папа Людвиг приготовил сыну приветствие в стихах, заканчивающееся словами: Ты чести удостоен победить, Хедину вскоре должно было исполниться сорок четыре года, и то, что он все еще холостяк, беспокоило родителей, но времени на обсуждение этой животрепещущей проблемы просто не оставалось: Хедину надо было ехать в «Гранд-отель» на большой банкет, организованный в его честь премьер-министром. Гостям это удовольствие обошлось в девятнадцать крон (восемьсот крон в современном денежном исчислении[3]), за эти деньги они могли посмотреть на международную суперзвезду Свена Хедина и насладиться достойным настоящего гурмана ужином: консоме, камбала, телячье филе, рябчики, зеленый салат, мозги с сельдереем и мороженое, сласти, фрукты и шесть перемен вин, включая французское шампанское и два вида хереса. Пятью днями позже, в пятницу 22 января, Хедин читал доклад в Музыкальной академии. Зал был заполнен до отказа, среди слушателей присутствовали большая часть правительства, члены королевской фамилии, знать и семья Хедин. На сцене, украшенной еловыми гирляндами с вплетенными в них желто-голубыми лентами, он развесил множество карт, набросков и рисунков. Доминировала большая карта Тибета с именем Свена Хедина, написанным крупными буквами. Хедин поднялся на сцену. На фраке красовалась награда, пожалованная королем. Свет прожекторов сосредоточился на резких чертах его лица. Размахивая указкой и без бумажки, около двух часов он рассказывал о своих приключениях в Тибете; ошеломленная публика изумленно внимала. Несколькими неделями позже он приехал в Лондон для доклада Королевскому географическому обществу. Хедина удостоили степени почетного доктора Оксфорда и Кембриджа. Одна из британских газет назвала его азиатским Генри Стенли[4] — еще одно подтверждение того, что Хедин достиг своей мечты. Стенли так же, как Норденшёльд и Ливингстон,[5] был его героем едва ли не с детства. После Лондона турне продолжилось: Париж, Рим, Берлин, Копенгаген и Кристиания.[6] Повсюду Хедина встречали почет и овации. В свои сорок четыре года он оказался на вершине. То, чего он хотел в жизни больше всего, сбылось. Больший успех трудно было даже представить, и это не оставило равнодушными завистников. Кое-кто ставил под сомнение ценность его открытий, и наиболее агрессивным был Август Стриндберг.[7] Но в том, что со временем Хедин превратился из самого почитаемого шведского героя во всеми осуждаемую личность и его заслуги были преданы забвению, был виноват не Август Стриндберг и другие недоброжелатели. Виноват был сам Хедин, занявшийся политикой. Примечания:2 2 Историко-культурное общество, названное по имени богини плодородия Идун, хранительницы яблони вечной молодости. Члены общества ориентировались на традиционные для общества викингов ценности и скандинавскую мифологию. 3 3 Примерно 3300 рублей. 4 4 Генри Мортон Стенли (1841–1904) — журналист, путешественник, исследователь Африки. Он отправился на поиски пропавшей в Африке экспедиции Дэвида Ливингстона и нашел того на берегу озера Танганьика 3 ноября 1871 г. Стенли первым пересек африканский континент с востока на запад. 5 5 Дэвид Ливингстон (1813–1873) — шотландский миссионер, исследователь Африки, противник рабства, известный гуманным отношением к африканцам. Совершил множество открытий: в частности, открыл знаменитый водопад Виктория; первым пытался найти истоки Нила. 6 6 Название до 1924 г. столицы Норвеrии Осло. 7 7 Юхан Aвгуст Стриндберг (1849–1912) — основоположник Cовpeменной шведской литературы и Cовременного театра. |
|
||
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх |
||||
|