|
||||
|
Часть шестаяПланы новой экспедиции (1922–1926) Стокгольм,17 августа 1922 года Дагенс нюхетер» первой сообщила новость читателям l7 августа 1922 года. «Свенска дагбладет» тут же послала к Хедину корреспондента за подробностями. Речь шла о плане новой экспедиции на Тибет. Раньше Хедин странствовал как европеец-одиночка и нанимал местных работников и помощников. На этот раз Свен хотел собрать целую команду шведских специалистов различных областей науки: ботаников, метеорологов, топографов, зоологов — и взять шведскую охрану для сопровождения. Прежние тибетские маршруты Хедина пролегали в западных и южных областях края. Новая экспедиция должна была идти на северо-восток. Хедин надеялся найти истоки великих китайских рек Хуанхэ и Янцзы. Он также хотел выяснить и нанести на карту, как горные цепи проходят через Центральный Тибет. Хедин считал, что британцы не пустят его в Тибет через Индию, его просьба о поездке по России была отклонена советскими властями, — оставался лишь Пекин. В китайской столице Свен рассчитывал на помощь геолога и палеонтолога Й. Г. Андерссона, руководившего тогда геологическими изысканиями в Китае. Андерссон участвовал в научных экспедициях в Арктике и Антарктике. В 1914 году он стал советником по науке первого китайского президента Юань Шикая. Хедин надеялся, что доброе имя и авторитет Йохана Андерссона откроют ему двери в Китае. Свен также предполагал скоординировать свои геологические изыскания на Тибете с геологическими работами Андерссона в Северном Китае и Монголии. — В этом случае геологическая картина будет боле полной и целостной, — растолковывал Хедин корреспонденту «Свенска дагбладет». Он сказал, что хотел бы начать экспедицию в 1923 году и рассчитывает, что на нее уйдет три-четыре года. В конце интервью корреспондент (дама, подписавшаяся псевдонимом «Некто») спросила, почему Хедин так долго медлил с новой тибетской экспедицией. — Вот! — ответил Свен и указал на увесистую стопку корректур. Это были пять томов из девятитомной книги «Южный Тибет», в которой были собраны научные результаты предыдущей экспедиции Хедина. Над этой книгой он работал тринадцать лет — с 1909 года. Свен управился бы значительно быстрее, но его отвлекали другие дела и другие книги. За три последних года он опубликовал почти пятисотстраничную биографию Бенгта Оксеншерны и роман в двух частях «Тсангпо-лама выбирает путь» о странствиях по Тибету молодого ламы. Свои переработанные статьи об Эвересте Хедин издал под заголовком «Эверест и другие азиатские проблемы». Свои литературные гонорары он собирался потратить на издание «Южного Тибета». Риксдаг выделил на книгу 75 000 крон, 160 000 крон пожертвовали частные лица, но этого оказалось мало. 130000 крон Хедину пришлось выложить из своего кармана. «Южный Тибет» вышел в декабре 1922 года. Работа Хедина получила самые лестные рецензии не только в Швеции и Германии, но и в Великобритании. «Таймс» отметила научную ценность и качество издания. «За наши новейшие знания о Тибете мы должны поблагодарить автора этой книги больше, чем любого другого исследователя» — писала газета, «позабыв» англофобские высказывания Хедина. В сентябре 1922 года Свен Хедин выступал с докладами в Лейпциге и Берлине. У входа в лекционный зал в Берлине собралась такая толпа, что он не мог протолкнуться внутрь и обратился за помощью к полицейскому: — Дело в том, что это я должен читать доклад. — Вы уже четвертый, кто мне это говорит, — отбрил Свена блюститель порядка. Сан-Ремо,17 ноября 1922 года Хедин работал на износ, и это не могло не сказаться на здоровье. Врачи прописали Хедину отдых в теплом климате. Безделье и одиночество в Средиземноморье Свена совсем не привлекали. — Я лучше тихо и мирно загнусь в своем старом доме, чем на Ривьере или Сицилии, — ворчал Хедин, но доктора были неумолимы. Хедин в конце концов согласился с их доводами и, уж коли так вышло, решил отправиться в поездку не один, а с немецкой княгиней Элизабет Фуггер, с которой познакомился в Берлине двенадцатью годами ранее. В то время Элизабет была фрейлиной германской императрицы. Все бы здорово, но — пустячок. Княгиня замужем, и у нее было двое детей. Хедин, однако, не посчитал положение безнадежным. Вероятно, соображения насчет княгини появились у него после визита к Фуггерам в их замок Велленбург под Аугсбургом, когда Свен приезжал в сентябре в Германию с лекциями. Он послал князю Фуггеру телеграмму с просьбой отпустить Элизабет с ним в Италию на месяц-другой. Ответная телеграмма была краткой: «Приезжайте в Велленбург забирайте». Элизабет и Свен поселились в Сан-Ремо в элегантном отеле. В номере были две спальни, гостиная и большой балкон. Семнадцатого ноября они сидели в гостиной и писали письма. Свен написал Альме, которая находилась в США: «Совершенно бесполезно пытаться описать Элизабет. Я живу опьяненный блаженством… Что бы со мной в жизни ни случилось и какие дороги мне ни пришлось бы пройти, я всегда буду вспоминать это время в Сан-Ремо как величайшее счастье… Мы думаем лишь друг о друге и друг за друга». — Когда ты закончишь письмо, я бы хотела черкнуть три слова Альме, — сказала Элизабет. — Три слова совсем немного, хотя очень многое можно сказать и тремя словами. — В самом деле, например? — Я тебя люблю! — Я знала, что ты это скажешь, — рассмеялась Элизабет. Свен вернулся к письму: «Мы веселимся как дети. Сейчас Элизабет пишет отцу. Вчера мы послали ему телеграмму: «Сердечный поклон, Элизабет и С. Х.». Я сожалел о том, что мы не могли подписать ее Свен и Элизабет Хедин». Свен вышел на залитый солнцем балкон и устроился в шезлонге. Элизабет заботливо укрыла его одеялом. «Я потом долго целовал ее руки. Но без какой-либо эротики, совершенно невинно. Передай маме, чтобы она о нас не беспокоилась». Элизабет помогала Хедину переводить на английский лекцию о тибетских монахах, которую он собирался прочитать во время турне по Соединенным Штатам. Вечером они сидели в гостиной, говорили о любви и загадочных превратностях судьбы. В час ночи они с неохотой разошлись по своим спальням. Хедин читал, лежа в кровати. Через полчаса раздался стук в дверь. Хедин смотрел на Элизабет. Она стояла в синем кимоно, с распущенными черными волосами. Элизабет пришла пожелать ему спокойной ночи. Церемония повторялась ежедневно. В Сан-Ремо Хедина приехали навестить фон Хейденстам и Кате Банг. Мужчины обсуждали дела. Дамы угнездились в гостиной и сплетничали о мужчинах. Кате рассказывала о бывшем муже, отношениях с Хейденстамом и объясняла, почему она не хочет идти за него замуж. Элизабет Кате поддержала. Уже при Хедине она сказала: — Я думаю, ты совершенно права. Самое дурацкое, что вы можете сделать, так это пожениться. Брак-дело непрочное, глупое и полное неестественного принуждения. Люди должны расставаться легко и свободно, если отношения не клеятся. Хедина слегка удивил радикализм Элизабет, но про себя он отметил, что слова у нее расходятся с делом. Позже в тот же день, оставшись одни, Свен и Элизабет опять проговорили допоздна, и Хедину было поведано, что их любовь выше всего вульгарного и в ней не может быть ничего плотского. После нескольких недель в Сан-Ремо они направились южнее — Рим, Неаполь, потом Палермо на Сицилии. Хедин все сильнее ощущал отчужденность. «Для меня, как обычно, мечта закончилась, — написал он Альме. — Осталась лишь игра, и я ее продолжаю». После Палермо они собирались пожить десять дней в Сиракузах. — Как ты считаешь, — спросил Свен Элизабет, — там будет так же чудесно, как в Сан-Ремо? — Нет, такое счастье не повторяется. Сиракузы,6 декабря 1922 года В Сиракузах было холодно и ветрено. Они поселились в отдельных номерах в разных концах коридора. Шестого декабря Свен написал Альме: «Было очень трудно пожелать ей спокойной ночи и уйти. Мы до бесконечности стояли у ее двери. Я целовал ей руку, потом снова и снова. Она улыбается, но ничего не хочет менять. Весьма увлекательный роман». Два дня спустя, когда Хедин опять стоял под дверью Элизабет, он спросил ее: — Любишь ли ты меня хоть чуть? — Мужчины — это нечто! Ты как ребенок. Ничего не понимаешь, ничего не чувствуешь и не видишь. Неужели я бы поехала с тобой, если бы… Продолжение повисло в воздухе. Приближалось окончание поездки. «Врата рая так и не откроются для меня», — констатировал Хедин в очередном письме сестре. — Если бы я знала, как все обернется… но все равно о таком счастье я и не мечтала, — сказала Элизабет вечером. — Наша сказка заканчивается. — Она не закончится, пока мы живы. Детройт,11 апреля 1923 года Генри Форд был в двадцатые годы двадцатого века героем. Немногие смогли сделать так много для мирового прогресса, как он. Форду даже предлагали выставить свою кандидатуру на президентских выборах 1924 года. Автомобильный король был одним из богатейших людей на земле, а Хедин искал спонсоров тибетской экспедиции. В начале апреля он приехал в Детройт. Свен должен был выступить с лекцией перед шведскими американцами. Хедин познакомился с фабрикантом Карлом Парсонсом, в «девичестве» Персоном — тот американизировал свою фамилию, полученную от отца, шведского крестьянина из Халланда, эмигрировавшего в США. Парсонс-Персон выпускал жалюзи и окна для автомобилей, Форд был его крупнейшим заказчиком. Свен попросил нового знакомого организовать встречу с американским магнатом. Парсонс позвонил в офис Форда, но, как оказалось, тот только что уехал во Флориду, и никто не знал, когда он вернется. Парсонс рассказал Хедину, что почти невозможно встретиться с Фордом лично. Он сам никогда с ним не виделся, хотя и вел дела. Парсонс объяснил, что из всех форм управления Форд самой продуктивной считает диктатуру и правит своей империей железной рукой. Множество людей стремится попасть на прием к Форду, но везет одному из тысячи. Но два дня спустя, 11 апреля, около двух часов дня Парсонс влетел в номер Хедина: — Форд ждет нас в два. Парсонс погнал машину по улицам Детройта, наплевав на правила. Они остановились у одноэтажного, на взгляд Свена, вызывающе простого офисного здания. Секретарь Форда мистер Лиеболд предложил им присесть и подождать. Парсонс кивнул на стеклянную стену: — Вон там, прямо перед нами, спина Генри Форда. Из кабинета вышло несколько человек. Секретарь указал вслед одному из них: — Анри Ситроен, французский автомобильный король, он рассказывал мистеру Форду о пробеге своих автомобилей через Сахару. Форд подошел к Хедину, крепко пожал руку: — Очень рад встрече с вами! Хедин без экивоков заговорил об Азии. Свен предлагал совершить азиатскую экспедицию на машинах Форда. Но Форд Азией не интересовался. Он считал наиболее перспективным рынком Советский Союз и очень надеялся, что обстановка там скоро стабилизируется. Хедин поинтересовался, сколько времени это может занять, и заметил: — Предположим, лет десять, будем надеяться — быстрее. Рано или поздно наступит день, когда русским понадобятся ваши трактора и автомобили. Но сейчас Россию уродуют бессовестные евреи. А вы, как я слышал, их не жалуете. — Те, кто считают, что я ненавижу евреев, ошибаются. Они ничего не производящие паразиты, но я веду с ними дела. Вы, наверное, видели, как старый пес греется на солнце и спит вполглаза из-за того, что его донимают блохи. Для христиан хорошо, что на нашей шкуре паразитируют еврейские блохи, — не проспим все на свете. — Оригинально, — заметил Хедин. В общем-то Свен Хедин ничего не имел против евреев. К примеру, своим издателем в Соединенных Штатах он выбрал немецкого еврея Леберехта, ставшего в США Лайврайтом. Хедин с большим уважением отзывался о его деловых качествах и характеризовал его как «необычайно симпатичного человека». Хедину и самому довелось послужить объектом антисемитских нападок, и он прекрасно понимал, что это такое. Но Свен хотел потрафить Форду и использовать его антисемитизм себе во благо. — Евреи хорошо поживились, сначала на войне, а потом и после войны. Автомобильный король согласился: — Совершенно верно. Войну затеяли евреи. Война — житница евреев, — усмехнулся Форд. На этом обсуждение еврейской темы закончилось, и они перешли к европейской «большой политике». — Историческая миссия Германии состоит в том, чтобы отстроить заново и организовать Россию, — сказал Хедин. Форд возразил: — Сомневаюсь. Немцы умный народ, но их возможности без армии и флота ограниченны. Франция лишь инструмент в руках Англии против немцев, а самой Англией правят евреи. Я понимаю, почему вы, шведы, опасаетесь русского соседства, но, думаю, Россия в будущем вам не опасна. Форд начал говорить о шведах: — У меня работает много шведов. Думаю, они лучшие представители своего народа. Для того чтобы переменить судьбу и переехать в другую страну, нужны и предприимчивость, и смелость. Когда у меня будет время, вероятно в будущем году, я поеду в Швецию. Хочу посмотреть, откуда берется такой толковый народ. Возможно, я построю у вас заводы. — Форд помолчал. — Но не считайте, что я работаю ради богатства! Я презираю деньги. Они ничего не стоят, если не улучшают жизнь. И я действительно счастлив, если мне это удается. Любой мой рабочий может пойти в мой магазин и купить небольшой автомобиль за пять долларов.[27] Долг вычитается из еженедельной зарплаты, те же пять долларов. Скоро автомобиль становится его собственным. Пару лет назад я построил шесть тысяч домов для рабочих по две тысячи пятьсот долларов.[28] Каждый со своим палисадником. Но спонтанная благотворительность ничего не дает. Нужду надо вырывать с корнями. Они проговорили полтора часа. Форд подарил Хедину свой четырехтомный труд «Еврейский вопрос» в шикарном кожаном переплете. Том первый: «Международное еврейство», далее соответственно: «Еврейская деятельность в Соединенных Штатах», «Еврейское влияние в американской жизни» и «Аспекты еврейской власти». Он открыл «Международное еврейство» и написал: «От Вашего друга Генри Форда». Четыре месяца Хедин разъезжал по США. Он читал лекции на Восточном побережье, побывал в шведских поселениях на Среднем Западе,[29] подписал с Лайврайтом контракт на книгу «Моя жизнь исследователя». Ходили также разговоры о фильме в Голливуде о переходе Хедина через пустыню Такла-Макан. Дуглас Фербенкс намеревался быть продюсером. В Чикаго Хедин совершенно случайно познакомился с руководством железнодорожной компании «Санта-Фе» и получил приглашение совершить бесплатную поездку на поезде, чтобы посмотреть Большой каньон, самый известный геологический феномен в Аризоне. Три недели Хедин бродил вокруг чуда, которое мечтал увидеть еще подростком. Он много рисовал, вечерами пространно излагал свои впечатления в письмах матери. В итоге после возвращения в Швецию на свет появилась отлично иллюстрированная книга о Большом каньоне. После Аризоны Хедин посетил Калифорнию, где прочитал несколько лекций. Большую часть гонораров Хедин передал в фонд нуждавшихся в Германии и жертвам землетрясения в Японии. Его планы раздобыть денег у богатых выходцев из Швеции провалились. Только в Сан-Диего Свену повезло: он получил сто тысяч крон от шведского инженера Джона Фрэнсиса Андерсона, родом из Йемсхёга в Блекингё. Андерсон разбогател в Соединенных Штатах на строительстве мостов, тоннелей и подрядах для базы американского Тихоокеанского флота Пёрл-Харбор. Андерсон был одним из спонсоров строительства первого завода Генри Форда. В качестве благодарности за пожертвование Хедин обещал замолвить за него словечко перед Густавом V на предмет награждения «Медалью «Веги»». Заканчивалась поездка по США. Хедин планировал возвращение домой через Китай и Сибирь, но никакой уверенности в том, что это получится, не было. Советские власти уже один раз отказали ему в визе. Выяснить этот вопрос заранее возможности не было: Соединенные Штаты не признавали режима большевиков. 20 июля 1923 года в газете «Сиэтл пост» появилась статья под заголовком «Известный исследователь выступает за признание Советов». Вопрос признания Советской России был весьма актуален в США. В статье Хедин разъяснял, что было бы разумно признать большевистский режим: «Многие современные государственные деятели считают, что большевики однажды уйдут в небытие и появится какое-то другое правительство, которое мы, вероятно, будем поддерживать. Но о пользе и выгоде мы должны думать сегодня».[30] Пекин,29 октября 1923 года В Шанхае Хедин пришел к шведскому генеральному консулу Лиллиехёёку посоветоваться о поездке через Сибирь. — Увы, — сказал Лиллиехёёк, — Транссиб закрыт для шведов, потому что наше правительство не признало Советы. Ничего нового Хедин для себя не услышал и отправился в Пекин, чтобы встретиться с советским посланником в Китае. 29 октября он встретился с послом Караханом, высоким армянином с иссиня-черной бородой. Хедин уже давно не говорил по-русски, и ему пришлось подбирать слова. Тем не менее он вполне ясно изложил свои сожаления по поводу того, что Сибирь в настоящее время закрыта для шведов. — Да, это так. Мне также очень жаль, что Швеция поступает столь недальновидно в отношении моей страны, — сказал посол. — Но для вас дорога открыта. У вас будет возможность сравнить новую Россию и старую. Я выдам вам паспорт и специальное письмо пограничникам и немедленно пошлю телеграмму товарищу Чичерину, нашему народному комиссару иностранных дел. Я советую вам навестить его, когда приедете в Москву. В 1923 году из Пекина до Сибири можно было добраться двумя маршрутами: простым и удобным — на поезде через Маньчжурию — и более сложным — на верблюдах или машине по Монголии через ее столицу Ургу (Улан-Батор) до железнодорожного узла Верхнеудинск (Улан-Удэ). Хедина, разумеется, заинтересовал второй путь. В Пекине он встретил старого приятеля Ларссона. Бывший миссионер Ларссон занимался торговлей лошадьми, у него был торговый дом в Калгане с филиалом в Урге. В Северном Китае и Монголии он прослыл легендарной личностью. Ларссон закупал лошадей в Монголии и продавал китайской армии. Поставлял Ларссон в Китай и скаковых лошадей. — Поехали со мной, — сказал Ларссон Хедину, — я выезжаю из Калгана в Ургу пятнадцатого ноября. Расходы на бензин, масло и провиант делим пополам. Тринадцатого ноября Свен на поезде приехал в Калган. Многое изменилось здесь с 1897 года. Вокруг железнодорожной станции, которой тогда, собственно говоря, и не существовало, отстроился целый квартал. В основном там жили европейцы и американцы. От Калгана до Урги была тысяча километров. Основным видом транспорта все еще оставались верблюды, но количество автомобилей потихоньку увеличивалось. В одну из двух своих машин Ларссон погрузил серебряные слитки и несколько китайских пассажиров, в другую сели они с Хедином. Выехали 15 ноября. Хедин посмотрел на термометр: минус 2,5 градуса, — и температура продолжала падать. Несмотря на меховую одежду и одеяло, в открытой машине здорово пробирало. На ровных участках удавалось разгоняться до 60–70 километров в час. Ночевали путники в монгольских юртах, стоявших вдоль караванного пути. Через два дня они попали в снежную бурю. Временами приходилось прокапывать путь машине через сугробы. Когда путешественники садились в машину утром четвертого дня, термометр показывал минус 20. К вечеру, застывшие от холода, они добрались до Урги. Там их остановили, багаж тщательно перетряхнули и устроили личный досмотр. Это стало стандартной процедурой для страны, все более подпадавшей под советское влияние. Семимильными шагами Монголия приближалась к тому, чтобы стать первым государством-сателлитом Советского Союза. В Урге Хедин побывал в шведской миссии и клинике, построенных в конце 1910 года. Он также встретился с премьер-министром Монголии Церен-Дорчи. С богдо-гегеном, религиозным лидером страны, с которым Свен познакомился 27 лет назад, увидеться не удалось. Этот человек, третий по святости после далай-ламы и панчен-ламы в ламаистской иерархии, был настолько изъеден сифилисом, что больше не показывался на люди. Хедин вновь встретился с учеником Пржевальского Петром Козловым. Свен не без опасения ожидал этой встречи. После публикации «Слова предупреждения» Козлов ратовал за то, чтобы исключить Хедина из Русского географического общества. Кроме того, Пржевальский и Козлов, с одной стороны, и Хедин — с другой расходились во мнениях относительно происхождения озера Лобнор. Но все оказалось забытым. Козлов пошел навстречу Свену с распростертыми объятиями и смачно облобызал. Хедину этот русский обычай никогда не нравился, а в случае с небритым Козловым не понравился еще больше. Предыдущий раз они виделись пятнадцать лет назад, и Козлов успел за это время состариться. Последний из поколения великих русских географов, с поредевшими седыми волосами, бледной обвисшей кожей и глубокими морщина ми, он выглядел совершенным стариком. Видимо, перемены в новой России дались Петру Кузьмичу нелегко. Хедин с Петром Козловым. Урга, 1923 год. Они проговорили четыре часа: о планах на будущее, событиях в Советском Союзе, об обстановке в мире, политике и о том, что заставило Хедина написать «Слово предупреждения». Потом Козлов пригласил Хедина на ужин. Хедин прожил в Урге пять дней. Когда 25 ноября все бумаги были готовы и необходимые формальности выполнены, Свен выехал в Верхнеудинск. Дорога была покрыта глубоким снегом, машина постоянно застревала — и так все 620 километров. Приближалась суровая сибирская зима. Москва,9 декабря 1923 года После двухдневного ожидания в Верхнеудинске Хедин сел в сибирский экспресс. Он ехал в мягком вагоне — так при великом демократе Ленине для пущего равноправия окрестили вагоны первого класса. Хедин купил два билета, чтобы быть в купе одному. В Иркутске к Хедину в вагон пришла небольшая депутация и попросила его пройти в здание вокзала. Хедин подумал, что это какая-то ошибка. Но никакой ошибки не было: его встречала профессура Иркутского университета, прослышавшая о его приезде. В честь Хедина была заготовлена приветственная речь. Хедин выслушал ее и сымпровизировал ответное слово. Надо признаться, весьма короткое, потому что Свен боялся опоздать на поезд. Напоследок Хедин пообещал прислать экземпляр «Южного Тибета» Иркутскому университету — и отбыл. Девятого декабря 1923 года в половине второго дня сибирский экспресс остановился на Ярославском вокзале в Москве. На перроне Хедина встречала целая делегация шведов и русских. К своему изумлению, среди них Свен увидел Альберта Энгстрёма. Тот был с деловой поездкой в Москве. Один из русских приветствовал Хедина от имени Чичерина. Нарком распорядился прислать за Хедином машину, которая должна была отвезти его в гостиницу «Савой». Чичерин ожидал Хедина у себя в девять часов вечера. Но, как оказалось, соотечественники тоже позаботились о Свене, и ему было приготовлено жилье в шведском торговом представительстве, что Хедин и предпочел, поблагодарив русских. Там же, на перроне, его ожидали журналисты. «Я старый друг России, и я желаю русскому народу счастья в обретении своего собственного будущего. Моя поездка по Советской России была замечательной: в поезде образцовый порядок и полный комфорт и в помине нет «ужасающего варварства», о котором постоянно говорят враги России» — так записал слова Хедина корреспондент бюро новостей РОСТА. Ровно в девять Свен вошел в кремлевский кабинет Георгия Чичерина. Чичерин принадлежал к высшему русскому дворянству и был дипломатом в царское время. В ноябре 1917 года Чичерин примкнул к большевикам, а в 1918 году сменил Льва Троцкого на посту комиссара по иностранным делам. Обстановка в кабинете была спартанской. Комиссар сидел за большим столом и скорее смахивал на философа, нежели на злодея-болыиевика. Георгий Васильевич взялся расспрашивать Хедина о его впечатлениях от поездки по США, Японии, Китаю и Монголии. Оба сошлись на том, что восхищаются китайской культурой. Чичерин с пониманием отнесся к прогерманскому настрою Хедина. — Я полностью понимаю вашу позицию, она совершенно естественна, принимая во внимание исторические связи Швеции и Германии, — сказал Чичерин. Хедину показалось, что Чичерин и сам симпатизирует немцам.[31] У Хедина были опасения, что большевики ограничат свободу его передвижений по Москве, но Чичерин его заверил: — Вы вольны видеть все, что захотите. Я сожалею лишь о том, что вы будете здесь так недолго. Хедин был очарован встречей с Чичериным, его манерами, интеллектом, совершенным отсутствием большевистской риторики. Они беседовали по-немецки. Бывший царский дипломат, Чичерин говорил на всех основных европейских языках плюс эстонский. Хедин прожил в Москве почти неделю. Его обласкало советское руководство и обхаживали академические круги. Он прочитал доклады в Академии наук, русском Географическом обществе и в Обществе востоковедов. — В прошлом Швеция не могла испытывать какой-либо симпатии в отношении России из-за агрессивной царской политики. Политика Советской России создает надежную основу для дружеских связей русского и шведского народов, — сказал Хедин в интервью РОСТА, которое было незамедлительно напечатано в шведских газетах. Хедин уезжал из Москвы 15 декабря вместе с Альбертом Энгстрёмом. Через три дня интервью у него брали уже шведские журналисты. Хедин рассказал о своей встрече с Генри Фордом и выразил надежду на то, что возможное избрание его президентом пойдет на пользу как Америке, так и Европе. Свен очень высоко оценил уровень американской науки, но на вопрос о сухом законе ответил, что это чистейшей воды лицемерие. Он подчеркнул свою симпатию к Китаю, пояснив при этом: «Ненависть в отношении иностранцев в Китае просто невероятная, и китайцы правы: христиане грабят Китай и прибирают его к рукам». Стокгольм,19 декабря 1923 года Девятнадцатого декабря 1923 года в половине одиннадцатого финский корабль «Хебе» подходил к Шеппсбрун. На пристани толпились журналисты и фотографы. На палубе первого класса стояли Энгстрём в настоящей русской меховой ушанке и Хедин в черной персидской каракулевой шапке. Справа от Хедина стояла еще одна знаменитость — директор банка Улоф Ашберг, по прозвищу Красный банкир. Таможенники осмотрели багаж Хедина, взяли пошлину — банку русской икры, и Свен сошел на берег к семье, друзьям и журналистам. Высказывания Хедина в Москве вызывали у всех любопытство и вопросы. Что случилось со старым русофобом и сторонником сильной Швеции Хедином? Что он имел в виду? Неужели он полностью изменил свое мнение? Хедин стал большевиком? Газетчики жаждали интервью. Свен старательно избегал разговоров о политике, но охотно и даже с энтузиазмом говорил о своих впечатлениях от Советской России. «Россия — страна, устремленная в будущее, с большими возможностями, намного большими, чем у Америки», — сказал он в интервью «Вестманландской краевой газете». Корреспонденту «Афтонбладет» Хедин рассказал о том, что Россия сейчас намного более свободная страна, нежели в царское время: «Когда вы раньше ехали в Сибирском экспрессе, то повсюду были жандармы, а если вы что-то записывали или фотографировали, то тут же оказывались под подозрением как шпион. В этот раз ничего подобного не было». «Свен Хедин сегодня настолько же заядлый русофил, насколько в прошлом — русофоб», — констатировал корреспондент газеты «Арбетарен» («Рабочий») после встречи с Хедином и отметил, что «к радости Ленина, доктор Хедин стал его поклонником». Панегирик Хедина новой России вызвал моментальную реакцию: буржуазная пресса, которая обыкновенно стояла за него горой, встретила его высказывания со скепсисом. Так, «Новое ежедневное обозрение» писало о рекламе русского туризма с безвкусными преувеличениями, но одновременно выражало понимание поведения Хедина в отношениях с властями новой России. «Париж стоит мессы, а даровые казачьи эскорты и караваны верблюдов для исследователя Азии, безусловно, значат очень много», — комментировало «Новое ежедневное обозрение». «Эстерсунд-постен» в редакционной статье несколько иронически замечала: «Еще со времен Екатерины и Потемкина власть имущие в России были хорошими режиссерами, особенно в тех случаях, когда надо было пустить пыль в глаза иностранцам». «Гётеборг постен» указывала на то, что никогда еще не была настолько уверена в политической слепоте Хедина. Левая пресса вовсю веселилась по поводу всего этого. Не замедлила «поддержать» Свена и Милле Линдстрём: «Я не понимаю, как ты счел возможным такое сказать и сделать. Ничто теперь тебе не поможет. Сколько бы ты книг ни написал и сколько бы докладов ни сделал — это непоправимо. Как человек политики ты мертв. Ты не вернешь доверия. В глазах большинства ты стал большевистским агентом. Ты выстрелил в спину своим друзьям, которым ты стольким обязан. Никто, кроме тебя, не добился такого положения в науке и одновременно в политике. Но ты испугался, что тебя забудут, ты опять захотел шумихи. Советы задурили тебе голову лестью…» Хедин считал своих критиков идиотами, извращающими его слова и не понимающими его мотивов. В связи с «потемкинскими деревнями», которыми большевики якобы зашорили ему глаза, Свен напомнил, что семнадцать раз был в России, бегло говорит по-русски и сам планировал свои передвижения. Хедин подчеркивал важность добрососедских отношений с Россией в свете неизбежной, по его мнению, новой войны из-за Версальского мира. Он также напоминал о гигантском коммерческом потенциале России для шведских предпринимателей. Если Свен надеялся, что его объяснения угомонят критиков, то ему пришлось в этом разочароваться. Социал-демократ Артур Энгберг в январе 1924 года позволил себе в адрес Хедина в газете «Арбетет» («Труд») такие высказывания: «Мы, шведы, просим прощения у господина Хедина за то, что нас раздражает пара полуевреев его пошиба, которые раз за разом выступают в присвоенной ими роли наставников нации и манипулируют величием Швеции. Шведский народ обойдется без дирижерской палочки царского агента с восточными взглядами и менталитетом». Через несколько дней Хедин прочитал о себе в газете «Бранд» («Пожар»): «Хедина характеризует не его обаятельная сияющая улыбка, а крючковатый нос, вынюхивающий поживу!» В общественном мнении Европы того времени большевизм и еврейство слились в единое понятие. Между евреем и большевиком ставился знак равенства. С этикеткой «еврей» причины славословий Хедина в адрес новой России становились легко объяснимы. Газеты соревновались между собой, рассуждая, насколько сильна в Хедине еврейская кровь. 2 июля 1924 года газета «Гнистан» («Искра») опубликовала гигантскую статью, препарирующую генеалогическое древо Хединов. Газета сообщила, что евреем был дедушка отца мамы Свена, следовательно, Хедин был евреем на шесть процентов. Но по мнению газеты Хедин внешне и внутренне типичный еврей. «Никто не осмелится отрицать наличие у Хедина специфических еврейских черт: его слабость к званиям и наградам, громогласная самореклама, переменчивость во взглядах, что продемонстрировала его поездка в Москву, когда он переметнулся к «красным». 1924 год явно был не из лучших в жизни Свена Хедина. Тибетская экспедиция откладывалась на неопределенный срок. Путевые записки «Из Пекина в Москву» были довольно прохладно встречены рецензентами. Он закончил книгу «Моя жизнь исследователя» для Лайврайта. Вышла также книга о Большом каньоне, но это мало что изменило. Стокгольм,19 февраля 1925 года Девятнадцатого февраля 1925 года в квартире Хедина ступить было негде. Множество гостей приехали поздравить его с шестидесятилетием. Принц Вильгельм преподнес Свену его портрет маслом, написанный профессором Эмилем Эстерманом два года назад. Этот портрет принц и другие друзья Хедина выкупили, чтобы подарить юбиляру. Скульптор Карл Миллее подарил Свену свою работу. Еще одну скульптуру, бюст Гёте, Хедину подарил немецкий поверенный в делах. Альма вручила брату рукопись книги «Мой брат Свен», позже изданную издательством «Бонниер». Вскоре после юбилея Хедина умер Ялмар Брантинг. Социал-демократ Брантинг и Хедин были политическими противниками и стояли по разные стороны баррикады, но это не мешало симпатии, которую они испытывали друг к другу. 25 февраля в газете «Социал-демократ» была напечатана статья Свена в память Брантинга. «Даже схватившись с Брантингом, — писал он, — вы чувствовали, что сражаетесь с джентльменом. Мы были друзьями в паузах между боями». В конце апреля, заболев коклюшем, умерла мама Хедина, немного не дожив до восьмидесяти семи лет. Анна Хедин очень много значила для своих семи детей. Двадцать девятого августа 1925 года на вилле Хединов в Лидингё, где они жили летом, зазвонил телефон. Знакомый офицер сообщил Свену, что с ним хочет встретиться адмирал фон Леветцов.[32] Адмирал выполнял просьбу немецкого изобретателя и авиастроителя Гуго Юнкерса. Дессау,5 сентября 1925 года Большой трехмоторный цельнометаллический «Юнкерс-23» поднялся в воздух с аэродрома Булльтофта. На борту были Хедин, адмирал Леветцов и несколько других пассажиров. Через три с половиной часа пилот должен был посадить машину в Германии на аэродроме завода Юнкерса возле Дессау. Но над Лолландом[33] все три мотора остановились. Пассажиры застыли от неожиданности. Адмирал показал Свену, как потуже затянуть ремень безопасности. Самолет планировал к земле, было слышно, как крылья со свистом режут воздух. Пилот вертел головой, высматривая подходящую площадку для вынужденной посадки. Приземлились удачно. Летчик осмотрел машину, все было в полном порядке. Двигатели легко завелись, и самолет снова поднялся в воздух. Летели в плотной облачности, шел дождь. Потом «Юнкере» поднялся над облаками, и опять засияло солнце. Летчик пошел на снижение, ему надо было сориентироваться. Они пролетали над Любеком. Вдруг, так же внезапно, как и в прошлый раз, моторы остановились. Пилот опять удачно посадил самолет, осмотрел двигатели и проверил подачу топлива. Все было в порядке. Взлетели. Неподалеку от Потсдама моторы остановились в третий раз. И летчик снова сумел посадить тяжелую машину на вовремя подвернувшееся поле. Вечером они долетели-таки до аэродрома назначения. Полет занял восемь с половиной часов. Их встречал сам Гуго Юнкере. — Господин доктор, это что-то неслыханное! Три вынужденные посадки и восемь часов вместо трех. Представляю, что вы думаете о нас и наших машинах. — Не беспокойтесь, профессор. Путешествие было замечательным. Я получил особенное удовольствие от того, как уверенно и элегантно пилот сажал самолет. Для географических исследований появление авиации означало настоящую революцию. С воздуха можно было за короткое время осмотреть и положить на карту большие территории. Кроме того, с воздуха хорошо просматривались археологические объекты. Юнкере планировал создать трансконтинентальную сеть воздушных сообщений, распространявшуюся, разумеется, и на Азию, что весьма заинтересовало Хедина. После ужина дома у Юнкерса Хедин показывал на карте районы, которые он хотел рассмотреть с самолета. — Господин доктор, когда с вашей экспедицией все утрясется, я предоставлю в ваше распоряжение два самолета с экипажами, топливом и запчастями. Вы сами решите, как долго вы будете пользоваться самолетами. Все расходы я беру на себя, — сказал Юнкере. Идеи переполняли Свена. Он хотел пролететь над долиной Брахмапутры, пролететь вдоль Желтой реки, провести аэрофотосъемку Куньлуня. Но люди предполагают, а Господь располагает. Дела Юнкерса ухудшились. Ему грозило банкротство, и в итоге правительство Германии национализировало заводы Гуго Юнкерса. Стокгольм,30 августа 1926 года Хедин нашел для себя утешение в поездке к бывшему кайзеру Вильгельму II. Кайзер прочно засел в замке Доорн в Нидерландах, откуда лидеры Антанты безуспешно пытались его выкурить. С благословения Вильгельма Хедин написал эксклюзивный репортаж об этом визите, напечатанный шведскими и иностранными газетами. Хедину не сиделось на месте. Он подумывал о лекционном турне по Аргентине, Чили и Перу.[34] Кроме того, он задумал новую книгу «Мои британские друзья» — своего рода портретные зарисовки выдающихся британцев, с которыми ему довелось лично познакомиться. К величайшему счастью Хедина, впервые за все долгие послевоенные годы его приехали навестить старые английские друзья — исследователь Тибета Чарлз Белл с женой; вскоре после них в гостях у него побывал нобелевский лауреат писатель Рабиндранат Тагор. Тридцатого августа Свен получил приглашение из германского представительства в Стокгольме. Хедина встречал шеф представительства фон Розенберг. Он представил ему советника министерства Бранденбурга и советника правительства Мюлиг-Хоффмана, представлявшего государственную воз душную компанию «Дойче Люфтганза» («Немецкая воздушная компания»). Хедин у бывшего кайзера Германии Вильгельма II. Замок Доорн, Голландия, весна 1926 года. — Господин доктор, мы понимаем, насколько вы огорчены и разочарованы в связи с тем, что ваша договоренность с профессором Юнкерсом оказалась нарушенной, — начал разговор Бранденбург, намекая на майскую статью Хедина в «Берлинер тагеблатт» («Берлинский ежедневник») — гневную отповедь немецкому правительству за то, что довели до жизни такой Юнкерса и его предприятия. — Правительство Германии приняло решение: поскольку «Дойче Люфтганза» является прямым преемником компании профессора Юнкерса, она выполнит его обязательства перед вами. Это был один из счастливейших моментов в жизни Хедина. «Люфтганза» намеревалась открыть воздушную линию Берлин — Пекин через русский Туркестан, Синьцзян и Монголию. Но для этого надо было провести разведку и найти подходящие места для аэродромов, дозаправки и обслуживания самолетов. Эту рекогносцировку и было предложено возглавить Свену. Причем он мог взять с собой специалистов по своему выбору и параллельно с изысканиями для авиакомпании вести свои собственные. В конце октября все было готово к отправлению, а 20 ноября родные получили телеграмму от Хедина из Пекина: «Только что приехал. Все великолепно. Комната очаровательна». События в Китае после падения императорской власти в 1911 году принимали все более хаотический характер. В 1926 году в стране шла гражданская война. Многочисленные армии воевали друг с другом. В Пекине, Северном Китае и Маньчжурии разбойничал Чанг Тсолин. Разрешение на проведение научных работ Хедин должен был получить у него. Через несколько недель Свену удалось добиться принципиального согласия. Он обязался взять с собой «в поле» двух китайских геологов, а его экспедиция стала называться «китайско-шведской». Штаб-квартира экспедиции Свена находилась в Баотоу во Внутренней Монголии, примерно в пятистах километрах к северо-западу от Пекина. Главным караванщиком Хедин назначил своего старого знакомого Хертига Ларссона. В начале марта, когда волокита и бумагомарание, казалось, закончились, Свен телеграммой велел Ларссону купить двести верблюдов и готовиться в путь. И тут опять возникли проблемы. Примечания:2 2 Историко-культурное общество, названное по имени богини плодородия Идун, хранительницы яблони вечной молодости. Члены общества ориентировались на традиционные для общества викингов ценности и скандинавскую мифологию. 3 3 Примерно 3300 рублей. 27 27 Минимальная часовая оплата на заводах Форда в то время. 28 28 Форд первым ввел на своих заводах научную организацию труда, которая предусматривала систему поощрений и льгот для работников. 29 29 Первая шведская колония была основана в нынешнем штате Делавэр еще в 1638 году. 30 3 °Cоединенные Штаты признали Советский Союз 16 ноября 1933 года. 31 31. Чичерин был одним из инициаторов Брестского мира и Рапалльского договора — первого договора Советской России с европейским Государством — Германией. 32 32 Магнус фон Леветцов (1884–1972) — во время Первой мировой войны руководил оперативным отделом германского флота. 33 33 Датский остров между Швецией и материковой Данией. 34 34 В этот период попечительством шведского судовладельца А. А. Йонссона шведские писатели, художники и литераторы могли бесплатно путешествовать в Южную Америку на его судах. Такую поездку совершил, в частности, Эверт Таубе — известнейший поэт, чьи песни поет вся Скандинавия. — Прим. автора и пер. |
|
||
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх |
||||
|