– У второй стойки начинается регистрация пассажиров на рейс номер 7224 Киев – Тбилиси.

Группа молодых парней, компактно расположившаяся в дальнем углу зала ожидания Бориспольского аэропорта, тут же поднялась. Забросив за плечи свои спортивные сумки, они решительно направились в сторону объявленной стойки, где уже началось настоящее вавилонское столпотворение.

Экспансивные грузины продирались вперед, буквально шагая по головам своих земляков. Их отчаянная жестикуляция и фантастических размеров баулы рождали живые картины эвакуации времен войны.

Подошедшие парни явно не походили на лиц кавказской национальности ни внешностью, ни манерой поведения. На ходу они быстро перестроились в какое-то подобие клина и, словно немецкие рыцари во время Ледового побоища, протаранили груду тел и чемоданов. Действовали молодые люди настолько слаженно и умело, что было сразу понятно – они имеют большой опыт участия в массовых мероприятиях с применением силы.

Истошные вопли возмущения, уже не вмещаясь в стенах просторного зала, рвались наружу сквозь раскрытые рамы. Привыкшие к подобному проявлению восточного темперамента милиционеры со снисходительной улыбкой наблюдали со стороны. Что же до наглых парней, то им, похоже, все это доставляло огромное наслаждение. Они были в своей стихии.

Еще минут десять после регистрации хлопцы весело обсуждали забавное происшествие. Постепенно легкое возбуждение улеглось.

– Пан сотник, а нардепы придут нас провожать? – спросил высокий парень стоявшего немного в стороне мужчину. Он был средних лет, невысокий, сухощавого сложения, с черными усами.

Тот, кого назвали сотником, остро взглянул из – под нахмуренных бровей. Его жесткий, но отнюдь не злобный взгляд вызывал чувство уважения и желание выполнять его приказы. Мужчина неторопясь подошел ближе и спокойным, но твердым голосом сказал:

– Никаго здесь не будет. Нет тут и сотника. Пора запомнить, что вы – рабочие бригады по ремонту чаеуборочных комбайнов, а я – ваш бригадир. И точка!

– Так точно, пан сотник!

Родился 23 декабря 1951 года в г. Киеве. Закончил училище Министерства Морского флота им. лейтенанта Шмидта в г. Херсоне. В 1978 г. закончил Одесское высшее инженерное морское училище (заочно). По окончанию училища присвоено воинское звание «лейтенант «. Направлен в Военно – Морской Флот. С 1970 по 1971 г. принимал участие в боевых действиях во Вьетнаме в качестве инструктора зенитной батареи. Контужен. Награжден медалью «За боевые заслуги». Из ВМФ уволен за пропаганду националистических идей… С 1971 по 1984 г г. работал электромехаником на пароходах Черноморского торгового флота. Уволен за тоже. До 1991 г. работал прорабом пуско-наладочного участка. Стоял у истоков основания УНСО. В составе отряда УНСО воевал в Приднестровье и Абхазии. Имеет одно тяжелое и два легких ранения. Награжден орденом Грузинской республики «Вахтанга Горгасала» 3-й степени. Почетный гражданин Грузии.

Сотник зорким взглядом давно уже заметил, что из подъехавшей черной «Волги «вышли Анатолий Лупинос и знакомый ему народный депутат Украины, возглавляющий одну из комиссий Верховного Совета. Все трое проследовали на второй этаж и теперь, стараясь не привлекать внимания, из – за спин пассажиров внимательно наблюдали за действиями «бригады ремонтников». Эта предосторожность Устиму была вполне понятной. После того, как их отряд вернулся из ПМР, члены УНСО постоянно ощущали на себе пристальное внимание украинских спецслужб. Сразу после начала вооруженного конфликта в Абхазии, УНСО оказалось под настоящим «колпаком «сотрудников Киевского областного управления СБУ. Ведь дикторы «Новостей «Российского телевидения уже неоднократно сообщали о том, что полк украинских националистов принимает активное участие в боях против российских войск, дислоцированных в Абхазии. Несколько раз оперы переворачивали вверх дном штаб организации в Музейном переулке, ища оружие и боеприпасы. Чтобы не дразнить эсбэушников, пришлось даже снять со стен учебные плакаты по разборке АКМ.

Предстоявшая переброска в Грузию диверсионного отряда была тщательно разработана руководством Отдела внешней документации УНСО. Специалист по диверсионно– террористической работе Славко лично работал над «легендой «, заставлял членов группы часами зубрить устройство чаеуборочного комбайна «Сакартвелло» и даже некоторые примитивные фразы на грузинском языке.

Членам направляющейся в Абхазию группы было строжайше запрещено брать с собой военную форму, значки УНСО. Малейший просчет мог привести к тому, что на ветер будут брошены огромные средства, затраченные на организацию переброски отряда. Ведь каждый билет стоил 150 долларов.

Значительную часть этих средств Анатолий Лупинос привез из своей недавней поездки к своему старому тюремному корешу «вору в законе», а ныне члену Государственному Совета Грузии Джабе Иосселиани. Кое что подбросили члены Ирландской республиканской армии, представитель от которой побывал в Киеве как раз накануне переброски отряда.

Впрочем, то, что их постоянно «пасут «оперы из СБУ, Бобрович считал вполне нормальным явлением. Он вспомнил, как еще зимой, на одной из пресс – конференций в штабе УНСО, совсем молоденькая журналистка из «Независимости «спросила его:

– А это правда, что в вашей организации есть внедренные агенты СБУ?

– Я вышел бы из этой организации, если бы узнал, что СБУ совсем не проявляет к ней интереса, – ответил Бобрович, с чувством удовлетворения заметив изумленно распахнувшиеся глаза своей юной собеседницы. – Запомните, барышня, что агентов засылают только к сильному противнику. И мы постараемся еще не раз доказать шпионам из СБУ, что являемся достойным объектом их внимания.

Уже перед тем, как пройти через таможенный досмотр к «отстойнику», Устим еще раз мельком взглянул через плечо. Лупинос, заметив этот поворот головы, слегка улыбнулся и погладил свою пышнуюе бороду. Что ж, похоже, что все пока идет без осложнений. Депутатского прикрытия не понадобилось.

Но окончательная уверенность в успехе первого этапа их миссии у сотника появилась лишь только после того, как АН – 24, стремительно разбежавшись, стал набирать высоту, одновременно забирая вправо. Теперь было практически невозможно ни помешать им, ни изменить их план. Бобрович приподнялся со своего кресла и внимательно огляделся вокруг. Его стрельцы небольшими групками расположились по всему салону. Но больше всего их оказалось рядом с несколькими смешливыми девчушками, которые непрерывно хохотали и кокетливо принимали назойливые знаки внимания от расслабившихся унсовцев.

«Что ж, пусть повеселятся хлопцы, – решил Устим, – Когда еще придется пощупать живую девку? На войне будет не до этого. Да и сколько из них вернется назад? «

Он откинул голову на спинку кресла и постарался заснуть. Самолеты Устим не любил, к тому же последние несколько суток, связанных с организацией отъезда, вымотали его до предела.

Но, как это часто случается при переутомлении, сон не приходил. В голове образовалась мешанина из отрывочных воспоминаний, фраз, мыслей. Почему – то вдруг вспомнилось, как солнечным августовским утром 91 – го он услышал по радио сообщение об установлении в стране чрезвычайного положения.

– Давно пора, – буркнул мужик из соседнего дома, который забежал пригласить его вечерком отметить день рождения своей жены. – Развели бардак, мать их так. То социализм, то капитализм строят. Совсем потеряли тормоза.

Валерий ничего не ответил, молча выключил радио, набросил пиджак и вышел из хаты. Село Ярцево Смоленской области находилось недалеко от города, и вечером того же дня Бобрович уже ехал в Москву на защиту демократии.

– Что это тебя черти понесли московских уродов спасать? – спросил однажды Лупинос, узнав об этой занятной страничке из биографии Бобровича.

На этот вопрос Валерий не мог ответить даже себе. Какое – то острое чувство несправедливости, желание не позволить группке партократов вернуть все назад двигало им в те дни.

Конечно, сегодня Валерий двадцать раз бы подумал, прежде чем совершать такую глупость. Но тогда…

Утром он прибыл в Белокаменную, а через два часа – считался своим парнем в Украинской сотне. Она располагалась в правом крыле Белого дома, выходившем к Москва – реке. В сотне было около 200 человек всякого сброда, которые выдавали себя за украинских патриотов. Но среди них встречались и очень неплохие парни, готовые сражаться до конца за свои идеалы. Вооружены они были двумя украинскими желто – голубыми флагами и двумя автоматами. Моральный дух этих «патриотов» стимулировали ящики водки, которые привезли «новые русские «, активно поддерживавшие финансами Бориса Ельцина и его команду.

И все же, несмотря на непрерывные возлияния и внешнюю браваду, ситуация оставалась тревожной. То и дело поступали сообщения о том, что к Белому дому стягиваются бронетанковые батальоны ГКЧП. Многие из защитников Белого дома хорошо понимали, что для успешного штурма их цитадели достаточно всего одного батальона хорошо вооруженных солдат. Тогда весь этот сброд, составленный из восторженных пацанов, алкашей и отставных прапорщиков, разбежится к чертовой матери в один момент. Не было никакой надежды на соседа справа или слева. И от того нервы находились в постоянном напряжении. Любой крик, громкий звук, а тем более выстрел могли привести к неуправляемой панике.

Ночью вся эта мешанина слухов, криков ораторов, звона бутылок и пьяной матерщины сплелась в такой тугой клубок, что стала почти осязаемой. В этот момент один из наблюдателей, выставленный Украинской сотней, доложил, что со стороны реки приближается самоходка.

– Таманская дивизия в атаку пошла! Все! Доигрались! Сваливаем, хлопцы! Чтоб вас…

– Жратву, жратву не забудь. Когда еще покормят…

– Да пошел ты, жлоб несчастный, со своим салом. Сейчас танки из тебя самого котлету сделают.

Сотня начала таять на глазах. И все же несколько десятков человек, в основном из бывших военных, нашли в себе мужество выйти на улицу, чтобы узнать причину шума. По реке мимо Белого дома мирно проплывала обычная открытая баржа, груженая песком.

– Панове, – присвистнул Бобрович, – вы только посмотрите, что эти москали с «Авророй» сделали!

Дикий хохот украинской сотни всколыхнул ближайшие кварталы, и долго еще металось эхо между гранитными берегами реки. Обстановку удалось разрядить, хотя с перепугу в другом крыле Белого дома кто-то начал палить из автоматов.

Через три дня, приехав в Киев, Валерий встретил там точно такую же обстановку нервозности и бестолковой суеты. Кто-то кричал о приближающихся танковых колоннах, кто-то призывал идти в воинские части и требовать оружия. Политические клоуны из различных партий и движений беспрерывно митинговали, плодя многочисленные заявления протеста.

Но Бобрович уже точно знал, что рота солдат, одетых в одну форму, знающих своих командиров и готовых подчиняться их приказам, лучше многотысячной толпы. Слишком уж она капризна. К тому же, толпа побежит при первом же выстреле. При этом от давки погибнет во много раз больше людей, чем от пуль противника.

У Валерия и его товарищей по Украинской межпартийной ассамблее давно уже возникла твердая уверенность в необходимости формирования какого-то парамилитарного формирования. Как, например, в Швейцарии. Члены этой военизированной структуры будут проходить военные сборы, иметь право на ношение и хранение оружия, а в случае возникновения опасности для государства, приходить на помощь Вооруженным Силам, являясь основным стержнем при формирования отрядов самообороны.

Так рождалась идея УНСО. Активное участие в создании отрядов самообороны приняли многие из трех с половиной тысяч офицеров и прапорщиков украинской национальности, которым УМА помогла вернуться на родину из отдаленных гарнизонов Советской Армии.

Сотник открыл глаза и покрутил головой, сбрасывая остатки сна. Мельком взглянул на часы. До Тбилиси еще час полета. Устим снова погрузился в дрему.

На противоположном ряду в хвосте самолета расположилась основная группа унсовцев, центром притяжения которой стали две молодые девушки. Ребята уже узнали, что их зовут Лена и Оксана, что они учатся в Киевском политехе и что теперь они летят к родному дяде Лены, который пригласил девушек провести часть каникул у моря, где он имел большой дом. А заодно и помочь в уборке урожая.

Унсовцы кривлялись как могли, стараясь привлечь внимание смазливых девиц. Кое-кто даже начал разыгрывать из себя крутого фортуната, для которого перерезать горло человеку – обычное дело. Это уже выходило за все рамки. Но Байда не хотел грубо обрывать товарищей, решив просто сменить тему разговора.

– Нравятся мне эти грузины, – обернувшись на сидевших в противоположном ряду туземцев, сказал Байда. – Вот только странные они какие-то. Одного из них как-то спрашивают: «Говорят, что ты купил автомобиль. А какого он цвета?» «Знаешь, дорогой, – отвечает Гога, – это просто фантастический цвет. Ты видел когда-нибудь как заходит солнце? Небо становится бледно – розовым, потом ярко – алым, затем начинает покрывается нежно – фиолетовым цветом. Так вот моя машина точно такая же, только желтая».

Два десятка луженых глоток всколыхнули душную атмосферу салона. Дремавшие пассажиры вздрогнули и начали недовольно посматривать на веселящуюся молодежь. Но хлопцам было не до этикета.

– А вот еще один анекдот, – подхватил Цвях. – Едет один дядя на тракторе. Видит, позади стоит человек с ластами на ногах. «Ты чего это зимой ласты надел?» «Это были валенки, пока ты их не переехал своим трактором, придурок!»

От анекдота к анекдоту устанавливалась все более доверительная атмосфера.

– Мальчики, у нас есть бутылка сухого вина, – вспомнила Оксана, когда уже казалось, что они сотню лет знают друг друга. – Может выпьем за встречу?

Мальчики покосились на дремлющего в кресле Устима. Они хорошо помнили его инструктаж. С момента посадки в самолет стрельцы выполняют боевую задачу. А это значит, что на них распространяются все законы военного времени. Устав строжайше запрещал в боевой обстановке употреблять спиртные напитки и пользоваться услугами прекрасной половины. Даже, если они бесплатные.

Но сотник спал, а девочки были слишком приветливы.

– Открывай тушняк, – скомандовал Байда.

Он был признанным авторитетом среди стрельцов, которые направлялись сейчас в Абхазию. Полтора года Байда прослужил в Афганистане, получив сержантские нашивки, имеет опыт боев в горных районах. Да и по характеру он целеустремленный, настойчивый, привыкший делать так, как считает нужным. Поэтому унсовцы, многие из которых не имели такого жизненного опыта, невольно тянулись к нему, признавая в нем лидера.

Вот и теперь, когда он как бы взял на себя ответственность за грубое нарушение инструкций, у парней словно камень с души свалился. Они оживились, полезли за продуктами и стаканами, теснее окружили девчонок.

Из единственной бутылки каждому досталось всего по несколько глотков слабенького вина. Но это позволило снять последние остатки условностей. Байда откровенно положил свою тяжелую ладонь на коленку Оксаны и, в упор уставившись на нее, предложил:

– Пойдем в тамбур, подышим свежим воздухом.

Оксана взглянула на рослого унсовца, который решительно потянул ее за собой, и поднялась с кресла.

– А ты посторожи, чтобы пассажиры не мешали, – наклонился Байда к уху Цвяха. – Потом с другой девчонкой сменишь меня. Я быстренько.

Когда самолет тряхнуло, пассажиры поняли, что он начал снижаться. Сквозь разрывы в облаках можно было рассмотреть под крылом большой город.

– Наконец – то дома! – оживились грузины.

Байда наклонился над сотником и потряс его за плечо. Тот открыл глаза, в которых не было ни капли сна. Может хитрый Устим и не спал вовсе, дав хлопцам последний раз перед войной почувствовать себя молодыми и красивыми?

– Пан сотник, скоро посадка. Разрешите нам в самолете переодеться в форму, чтобы грузины не спутали нас с барыгами.

– Не понял, – повысил голос сотник. – Уж не хочешь ли ты сказать, что вы взяли с собой форму? Ведь это прямое нарушение инструкции.

Байда отвел глаза и пожал плечами. Во всей его позе чувствовалась обида.

«Хлопцы гордятся своей формой и хотят в ней воевать, – подумал Бобрович. – Что же здесь плохого? Пора уже прекратить заметать следы словно затравленные звери.

– Хорошо, об этом поговорим позже. А сейчас пусть стрельцы по одному заходят в туалет и переодеваются. Только быстро!

В мгновение ока с самого дна спортивных сумок были извлечены камуфляжные куртки с шевронами УНСО, мазепинки с тризубами. Через десять минут изумленные пассажиры увидели, что салон забит военными со странными знаками отличия.

– Это те самые УНСО, националисты, – шептали пассажиры друг другу, тревожно поглядывая на гордо сидящих парней.

Прекратились смешки, разговоры. Все как – то сразу почувствовали, что они приземляются в стране, где сейчас идет гражданская война.

АН – 24 наконец-то закончил утомительное петляние по рулевым дорожкам аэродрома и замер на отведенной ему площадке. Еще пять минут пассажиры, не двигаясь с места, слушают осточертевший гул турбин, и вот стюардесса приглашает всех на выход. Первыми к выходу рванулись суматошные грузины, таща за собой жен, детей, огромные сумки.

Одетая в камуфляжные куртки с шевронами УНСО на рукавах, «бригада ремонтников» во главе с сотником Устимом спокойно ожидала, когда аборигены перебесятся и освободят проход.

Наконец сотник поднялся с кресла:

– Всем на выход. У трапа построиться!

И когда отряд в униформе выстроились в шеренгу по двое, это уже была не бригада рабочих, а боевая сотня УНСО. Строем, стараясь выдерживать равнение и дистанцию, колонна унсовцев двинулась к зданию аэропорта.

При виде украинских добровольцев на лице у грузинских таможенников и пограничников отразился неописуемый восторг. Ни о какой проверке багажа или документов никто и речи не вел.

– Пожалуйста, братья, проходите в зал. Приветствуем на священной грузинской земле.

Вокруг унсовцев тут же собрались многочисленные сотрудники аэропорта, пассажиры и провожающие. Стрельцов окружили плотным кольцом. Мгновение – и парней уже подбрасывали на руках.

– Ура! Украина пришла на помощь!

Радостное возбуждение гостеприимных грузин нарушил пожилой человек в черной рубашке и белом галстуке. Он довольно бесцеремонно растолкал толпу и, безошибочно определив командира, протянул сотнику квадратную ладонь:

– Микеладзе, Зураб Микеладзе. Мы вас уже ждем. Прошу пройти в машины.

Поймав удивленный взмах бровей сотника, Зураб пояснил:

– Вылететь в Сухуми сегодня не удастся. Аэропорт уже двое суток находится под обстрелом. Но завтра обещают сделать несколько рейсов. А пока что переночуете в гостинице.

Микеладзе оказался руководителем Лиги граждан Грузии – организацией, которая считалась демократической, но стояла на крайне националистических позициях. Последнее обстоятельство и содействовало установлению тесных деловых контактов с УНА – УНСО. На первых порах это сотрудничество оказалось весьма кстати. В дальнейшем же унсовцы предпочитали поддерживать контакт со стремительно набравшей силу организаций «Мхедриони», которую возглавил член госсовета Грузии Джаба Иосселиани.

На площадке для стоянки автомашин отряд унсовцев быстро загрузился в микроавтобус и две «Волги».

– В отель! – скомандовал Зураб, и кавалькада машин тронулась с места.

– Вы очень хорошо сделали, что решили приехать. Многие наши и ваши политики уже забыли уроки истории, – начал политбеседу Зураб. – Когда в 20-ом году Россия давила Украину, Грузия молча наблюдала, надеясь, что удастся отсидеться. Но в 23-ем году настала ее очередь. Теперь ситуация несколько изменилась. Сегодня давят Грузию. И если Украина тоже будет молча наблюдать, то завтра настанет ее очередь.

Однако унсовцы не проронили ни слова, молча вглядываясь в очертания незнакомого города, в суету его улиц и площадей. От Тбилиси веяло стариной и спокойствием. Абсолютно ничто не говорило о том, что в стране разгорается национальный конфликт, грозящий привести к расколу страны. Радостное спокойствие столичного люда показалось кощунственным.

«Впрочем, чему же здесь удивляться, – подумал Бобрович. – Ведь и в Киеве молодежь будет продолжать есть мороженное и целоваться даже тогда, когда мои парни начнут умирать в горах Абхазии».

На базе Гражданской обороны, где были заранее зарезервированы места для унсовцев, их уже ждали. Полчаса ушло на то, чтобы привести себя в порядок с дороги. Потом весь отряд дружно проследовал в столовую, где для них был накрыт торжественный ужин. Лига граждан Украины денег на угощение не пожалело. И сейчас Зураб имел полное право гордо смотреть в глаза гостей. Но Устим не спешил отдавать команду садиться за стол.

– Спиртное со стола убирите! – приказал сотник официанту. И продолжил, обращаясь уже к стрельцам, – С момента приземления в Грузии мы находимся на боевом положении.

В дальнейшем, в ходе всей боевой компании, сухой закон среди унсовцев нарушался всего один раз. И произошло это так.

Первым серьезным боем, в котором довелось участвовать украинской сотне, было взятие села Кома. В нем располагался армянский батальон имени Баграмяна, в котором было около 300 человек личного состава. Однако Бобрович, получивший приказ на операцию, ничего не знал о столь существенном превосходстве противника. Иначе он ни за чтобы не решился на захват села, имея в наличие всего 26 стрельцов, два гранатомета и один станковый пулемет.

Находясь в полном неведении о силах противника, и от того действуя с вызывающей наглостью и напористостью, унсовцы бесшумно уничтожили часовых и ворвались на окраину села, открыв дружный огонь. Атака украинских добровольцев ошеломила армянский батальон. Приняв отряд УНСО за крупное воинское подразделение, личный состав армянского батальона после недолгой, но достаточно жаркой перестрелки, принял решение отойти за село, чтобы перегруппироваться. Но унсовцы перешли в решительную атаку, стремясь навязать рукопашный бой. И тогда противник, побросав технику, поспешно бежал.

После боя, когда стрельцы разместились по хатам, где еще недавно квартировали солдаты армянского батальона, к сотнику Устиму подошел командир первого отделения Рута.

– Пан сотник, тут к нам пришли местные жители и в знак благодарности за освобождение принесли десять литров чачи. Так что нам с ними делать?

Бобрович решил было приказать немедленно вернуть спиртное, но потом передумал.

«Вряд ли сейчас стрельцы выполнят мой приказ, – рассуждал он про себя. – Если я запрещу им попробовать чачи, они скорее всего напьются втихую. А это будет серьезным нарушением дисциплины. Придется тогда принимать решительные меры, а это настроит подчиненных против меня. К тому же, это будет полезно в плане снятия психологического стресса. Ведь некоторые хлопцы сегодня впервые почувствовали как над головой свистят настоящие пули».

Необходимо было сохранить контроль над ситуацией. И сотник принял решение действовать согласно старому правилу замполитов: «Если пьянку нельзя предотвратить – ее надо возглавить!»

Бобрович построил личный состав, вывел четырех стрельцов и сказал:

– Панове! Вот четыре человека, которые будут нести караул всю ночь, сменяя друг друга через каждые два часа. Тот из них, кто выпьет хоть каплю спиртного, будет расстрелян мною на месте. Они выпьют свою порцию после того, как их сменят. Остальным можно расслабиться.

В тот вечер они хорошо посидели за общим столом, вспомнили дом, родную Украину. Не забыли попеть украинские песни. Все это помогло хлопцам снять стресс после боя.

А сотник похвалил сам себя за мудрое решение проблемы. Во – первых, он не утратил контроля за ситуацией. А во – вторых, ни к чему было проявлять излишнюю жестокость, которая только вредит, если не продиктована конкретной обстановкой.

После окончания ужина, Зураб Микеладзе кратко проинструктировал добровольцев.

– Советую вам вести себя тихо и пореже высовываться из номеров. В нашем правительстве далеко не всем нравится, что вы сюда приехали. Можно ожидать любых провокаций. А уже завтра утром мы постараемся отправить вас в Абхазию на первом же самолете.

Следуя совету умудренного опытом Зураба, унсовцы разошлись по номерам и «залегли на дно».

Вечером, когда Бобрович вышел покурить на балкон, готовясь завалиться спать, в дверь постучали.

«Ну вот, началось», – подумал сотник, и остатки хорошего настроения мгновенно улетучились.

Он подошел к двери и резко распахнул ее. На пороге стоял Байда.

– Да скорей же, пан сотник! Там москали сейчас будут нас по теле визору показывать. В анонсе уже объявили.

И действительно, программа «Новости» показала переданный из Тбилиси сюжет о встрече отряда Бобровича. При этом диктор взволнованным, как у Левитана, голосом пояснил, что сегодня в столицу Грузии прибыл полк украинской морской пехоты, который примет участие в войне против абхазских повстанцев на стороне грузинских федеральных сил.

– Это просто фантастика, – присвиснул Аскер, – сколько в одном сюжете оперативности и потрясающей брехни! Не иначе, как ФСК поработала.

– А что, хлопцы, – сразу же встрепенулся охочий до шуток Цвях, – если наш отряд назвали полком, то надо бы должности поделить. К примеру, я бы согласился стать начальником штаба полка.

– А я – комбатом.

– И я тоже.

Хлопцы загалдели все разом, деля портфели в созданном буйной фантазией ФСК полку морской пехоты.

– Ну хватит, – прервал общее веселье сотник. – Всем по постелям! Завтра предстоит трудный день.

К десяти утра следующего дня сотня Бобровича была доставлена в Тбилиский аэропорт. Но вылет самолета раз за разом откладывался. При этом администрация аэропорта переживала гораздо больше, чем унсовцы.

– Что я, дорогие мои украинули, могу еще сделать для вас? – объяснял дежурный. – Понимаете, сейчас идет обстрел Сухумского аэропорта. Лететь очень опасно.

Только к обеду поступило сообщение об окончании обстрела. Диктор с плохо скрытой радостью объявила о начале регистрации пассажиров на рейс, следующий по маршруту Тбилиси – Сухуми. Что здесь началось! Плотной толпой пассажиры, которые уже трое суток ночевали в аэропорту в ожидании этого рейса, рванулись на приступ самолета. Развернулось настоящее сражение за место в самолете.

– Ну и дела, – озадаченно протянул сотник, глядя на беснующуюся толпу, готовую развалитиь самолет. – Такого я не видал даже в киевских пригородных электричках.

– Ничего страшного, – успокоил подошедший начальник аэропорта. – У нас есть надежное средство, чтобы убедить пассажиров пропустить ваш отряд без очереди.

Он поднес к губам портативную рацию и прокричал несколько фраз по-грузински. На взлетное поле почти мгновенно выбежали морские пехотинцы и начали решительно прокладывать коридор в людском море. Вопли резко усилились, превратившись в истерику.

– Спокойнее, граждане, – взял в руки мегафон начальник аэропорта. – Я обещаю, что все вы улетите сегодня. А сейчас надо пропустить вперед украинских солдат. Они едут на войну спасать наших братьев.

Вопли мгновенно смолкли. Люди расступились, образовав широкий коридор, по бокам которого встали морские пехотинцы. Однако в их помощи уже не было необходимости. Набившиеся в салон пассажиры освободили места для вошедших парней в камуфляже. И только после того, как последний унсовец занял свое кресло, они с прежним отчаянием принялись штурмовать самолет.

Начальник аэропорта сдержал свое слово: самолет принял на борт всех желающих. Но что это был за рейс! Люди стояли буквально везде, даже в туалете.

– Не взлетим, ей богу, не взлетим, – повторял Цвях, оглядываясь на забитый людьми салон. – У нас же просто крылья отвалятся.

Но старый украинский труженник Ан – 24, тяжело разбежавшись по бетонке, все же оторвался от полосы и стал медленно набирать высоту, оставляя далеко внизу беззаботный Тбилиси.

В боевую обстановку отряд УНСО попал сразу же по прибытию в Сухуми. Российские установки «Град» снова возобновили обстрел аэропорта. Несколько самолетов горели на своих стоянках, вокруг них с лопатами и огнетушителями суетились технические работники и пожарные. Но взлетно-посадочная полоса повреждена не была и самолеты из Грузии продолжали прибывать почти по расписанию.

Пасажиры, все так же галдя и размахивая руками, волочили на себе необъятных рахмеров сумки и мешки. Каждый из них старался как можно быстрее покинуть территорию аэропорта, опасаясь попасть под обстрел. Унсовцы вместе со всеми вышли из аэропорта не через центральный выход, по которому велся прицельный огонь, а через дырку в заборе ограждения.

Украинских добровольцев уже ждали два крытых брезентом армейских «Урала», за баранками которых сидели морские пехотинцы.

Но перед тем, как объявить посадку на машины, сотник приказал отряду еще раз построиться.

– Панове, – обратился к хлопцам Бобрович. – Все вы пока считаетесь добровольцами и можете еще вернуться назад. Я клянусь, что без всяких обид сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь вам сесть на ближайший рейс до Киева. Даю вам на обдумывание ровно минуту. Но после истечения этого срока вы уже станете бойцами экспедиционного отряда УНСО «Арго». Вашей жизнью и смертью буду распоряжаться только я, ваш командир.

Сотник отошел в сторону и закурил, следя за секундной стрелкой часов. Ровно через минуту он повторил свой вопрос:

– Кто хочет вернуться в Украину?

Отряд не шелохнулся. С этого момента для них началась война.

Еще до того, как отряд УНСО принял участие в боевых действиях, у сотника Устима состоялся весьма примечательный разговор с прибывшим в Сухуми министром обороны Грузии. Речь зашла о статусе украинских добровольцев на территории Абхазии. Министр предложил Бобровичу такой вариант: мелкими группами по 5 – 6 человек унсовцы будут распределены по различным грузинским подразделениям. Платить им будут как солдатам – контрактникам.

От этого варианта сотник решительно отказался. Он понимал, что грузинские командиры будут посылать чужаков на самые опасные задания. Что же касается оплаты, то здесь надо было посоветоваться с руководством организации в Киеве. Конечно, деньги не помешали бы семьям стрельцов, оставшимся дома без средств к существованию. Но Лупиносу виднее. За ним последнее слово.

Как и предполагал сотник, Лупинос строго запретил вести какие – либо разговоры об оплате. Никаких денег! Это вопрос принципиальный.

Тогда министр обороны предложил более приемлемый вариант: отряд УНСО отводят в Поти, доводят его численность до 500 человек, снабжают оружием и обмундированием, а потом используют на фронте как самостоятельную воинскую часть. Однако эти планы были сорваны усилившейся активностью российских частей, которая началась с высадки морских и воздушных десантов, а затем переросла в общее наступление в районе местечка Шрома.

Санаторий «Синоп», в который доставили унсовцев, стоял на самом берегу моря и в мирное время был прекрасным местом отдыха для людей из всех уголков необъятного Союза. Но сейчас корпуса санатория были превращены в казармы, в которых с комфортом расположился личный состав грузинского батальона морской пехоты во главе с майором Вахтангом Келуаридзе. Опытный вояка, вобравший всю мудрость и хитрость своего народа, он делал все, чтобы сохранить своих подчиненных, максимально облегчить им суровые будни войны.

Прибывший отряд УНСО, который позднее насчитывал до 150 человек, подчинялся командиру батальона морской пехоты, в чьем распоряжении находилось всего 47 солдат и офицеров.

Морпехи вырыли несколько щелей на случай бомбежки или артобстрела, протянули линию полевой связи, установили дежурство на кухне. Во всем остальном они вели себя как сугубо гражданские люди и мало чем отличались от проживавших здесь некогда отпускников. По утрам они, провалявшись допоздна, по одиночке и небольшими группами тянулись в столовую, а затем проводили весь день на пляже или резались в карты.

Бобрович сразу понял всю опасность такой расслабухи. Поэтому сразу же после того, как члены его сотни разместились в отведенных им номерах, он вызвал Байду и поставил задачу:

– Пошли двоих хлопцев в ближайшую бамбуковую рощу, чтобы они срубили шест подлиньше. Потом укрепите на нем наш государственный флаг и вкопайте шест в землю возле здания столовой.

Байде эта идея пришлась по душе, и спустя час посреди двора гордо развивалось на морском ветру желто – голубое полотнище.

Это маленькое событие не осталось незамеченным морпехами. Они вначале повысовывались в окна, а затем высыпали во двор и собрались у флагштока. С восточным темпераментом солдаты битых полчаса о чем-то спорили, непрестанно жестикулируя. Потом от общей толпы отделились пять человек, которые направились в рощу. Вскоре рядом с украинским стягом развивался национальный флаг Грузии.

– Послушай, сотник, и почему я сам раньше до этого не догадался? – с обидой в голосе спросил комбат. – Ведь это так здорово, когда каждую минуту видишь перед собой флаг государства, за которое воюешь.

Келуаридзе крепко потряс руку своему украинскому коллеге.

– Кстати, как мне тебя называть – паном, господином или товарищем?

– Лучше – пан сотник, – коротко ответил Бобрович. – А как мне обращаться к вам?

– А как на украинском языке будет «товарищ комбат»?

– Пан куренной.

– Вот так и зови. Мне украинское название моей должности больше нравится.

Следующий урок дисциплины унсовцы преподали солдатам тем же вечером. Когда был подан сигнал на ужин, в столовую, как всегда в разнобой, потянулись морпехи. Сотня УНСО в полной форме, застегнутая на все пуговицы и в начищенных сапогах, выстроилась у входа в корпус. Вокруг сразу же стали собираться любопытные солдаты. Проявление подобной строевой выправки для них явно было в диковинку.

Видя столь пристальное внимание морпехов, Байда с явно преувеличенным старанием отпечатал несколько шагов навстречу сотнику, вскинул руку к мазепинке и громким голосом отчеканил свой рапорт. В боевой обстановке такое старание было явно напускным, но Бобрович решил не лишать собравшихся удовольствия и скомандовал:

– На ле-во! С песней, ша-агом марш!

Уж в чем-чем, а в исполнении строевой песни под аккомпанемент залихватского свиста украинским хлопцам трудно было найти равных. Казалось, что стекла «Синопа» начали вздрагивать от звуков, издаваемых луженными глотками унсовцев. Печатая шаг и держа идеальное равнение, украинская сотня проследовала в столовую на глазах восхищенной публики.

Но на этом представление не закончилось. Заняв места за столом, все стрельцы встали, и сотник прочел им молитву. Только после этого последовала команда приступить к еде.

Надо сказать, что этот пример был быстро подхвачен грузинскими солдатами. Уже на следующее утро они начали приходить в столовую в форме и строем. С прибытием унсовцев санаторий «Синоп» стал приобретать вид воинской части.

В ходе ужина украинские добровольцы были приятно удивлены богатством блюд на столе. Стрельцы быстро расхватали шашлыки, набили рот салатом из свежих овощей. На десерт подали клубнику со сливками. На лице вечно хмурого сотника играла сытая улыбка

«Что ж, здесь можно неплохо жить, – думал он удовлетворенно, расстегивая ремень на вздувшемся животе. – По крайней мере, смерть от голода нам не грозит».

Но уже через несколько дней Устим понял, что он сильно ошибся. Абхазия, да и вся Грузия в целом находились в состоянии глубочайшего кризиса. И проблема продовольствия была одной из самых острых. Чтобы проявить традиционное грузинское хлебосолие, личный состав морской пехоты в течение двух недель недоедал, накапливая продукты для шикарного угощения унсовцев.

Однако сейчас украинских добровольцев больше всего волновала проблема оружия. Многие из них хорошо помнили, с каким трудом удалось выбить десяток автоматов и пулемет в Приднестровье весной прошлого года. Недостаток оружия резко снизил тогда эффективность действий их отряда. Именно поэтому Устим не стал дожидаться утра и поставил этот сложный вопрос ребром сразу же, не дожидаясь окончания торжественного ужина.

– Хорошо, – кивнул Келуаридзе, сразу поняв тревогу своего украинского коллеги. – Составь заявку на оружие в Министерство обороны Грузии. Я постараюсь в ближайшие дни обеспечить вас всем необходимым.

Бобрович не стал откладывать в дальний ящик столь важное дело, и уже через час на стол комбата легла заявка с точным указанием численности отряда УНСО и необходимого количества оружия. Проблема была только в том, насколько полно и быстро Министерство обороны удовлетворит эту заявку.

К чести майора Келуаридзе, он умел не только устраивать банкеты, но и по-военному твердо держать свое слово. Уже к обеду следующего дня отряд стрельцов получил 80 автоматов. Большинству были выданы АК – 74, весьма высоко ценившиеся на Кавказе. Некоторым достались румынские автоматы, главным недостатком которых являлось низкое качество металла, быстро покрывавшегося ржавчиной при малейшем попадании воды. Но это были уже детали.

Кроме автоматов сотня получила на вооружение два РПГ, один станковый пулемет ПКТ, установленный на сошки и переделанный с электрического спуска на механический. Каждый стрелец получил дополнительно по одной наступательной и одной оборонительной гранате. При этом Устим, питавший особую слабость к гранатам, оставил у себя в резерве шесть «лимонок». В свою очередь Байда, который еще в Афганистане понял широкие боевые возможности гранатомета, отложил для себя новенький РПГ.

Не позабыл комбат и об обмундировании, привезя добротные солдатские сапоги еще советского производства.

В первый раз, пожалуй, унсовцы почувствовали, что они нужны правительству Грузии, что о них проявляют заботу. Это рождало готовность к активным боевым действиям, которые не заставили себя долго ждать.

Прекрасное начало едва не омрачил один неприятный эпизод. Днем над городом стремительно пронесся реактивный боевой самолет. Сверкнув на солнце серебром, он набрал высоту, сделал разворот и начал облет побережья. С земли было невозможно разглядеть его опознавательных знаков. Поэтому обитатели «Синопа» по тревоге рассредоточились по щелям, экипажи зенитки и ДШК заняли свои боевые посты.

Вдруг по направлению к самолету откуда-то с берега направились две тепловые ракеты, оставляя за собой белый инверсионный след. От первой ракеты летчику удалось увернуться, но вторая в куски разнесла его хвостовую часть. Обломки самолета по крутой дуге помчались к морю. В небе остался белый купол успевшего катапультироваться пилота.

Командир первого роя Рута сосредоточенно стал наводить ствол пулемета на прекрасную мишень.

– Сейчас я его замочу!

– Подожди! – крикнул ему сотник, заметив готовность Руты открыть огонь на поражение. – Еще не известно, чей это летчик. Если союзник – будет грандиозный скандал. Если москаль – его лучше взять живым и доставить в штаб.

Летчик быстро снижался. Ветром его парашют сносило как раз в строну «Синопа». И вскоре стало ясно, что это был пилот грузинского самолета. Радуясь, что оказался среди своих, сбитый офицер даже не подозревал, что один из них две минуты назад готов был перерезать его пополам очередью из ДШК. Жизнь союзника спасла только выдержка и рассудительность сотника Устима.

Остаток дня был выделен на пристрелку оружия. Идеальным местом для этого являлся опустевший в связи с войной приморский пляж. Установив на волнорезах сколоченные из фанерных ящиков мишени, пустые бутылки и консервные банки, которыми в избытке был усеян пляж, стрельцы приступили к делу.

Автоматы были просто великолепны, хоть сейчас в бой. А вот с пулеметами, которые не имели прицельного приспособления, пришлось изрядно повозиться. Впрочем, хлопцы довольно скоро приспособились стрелять на глазок. Цвях снаряжал ленту, вставляя через два обыкновенных – один трассирующий патрон. Это позволяло быстро вносить корректировки в стрельбу.

Собственно то, что происходило в тот день на пляже, трудно было назвать пристрелкой оружия. Скорее это являлось демонстрацией снайперских качеств украинских стрельцов, так как сразу же после первых выстрелов на пляж сбежался весь личный состав батальона морской пехоты. На верхней ступени лестницы, ведущей к морю, расположился сам майор Келуаридзе.

– Ну вот, опять цирк устроили, – буркнул с напускной строгостью сотник Устим. – Не дадут даже спокойно провести занятие с подчиненными.

И все же он был явно польщен тем вниманием, которое уделяли грузины его отряду. Грех было не сделать эти стрельбы образцово-показательными. Стрельцы и впрямь мастерски владели оружием. Многие из них хорошо помнили уроки Приднестровья. Хлопцы четким шагом выходили на линию огня и, сдернув с плеча автомат, короткими, экономными очередями разносили на мелкие кусочки стеклянные бутылки.

Пример оказался настолько заразительным, что болтавшиеся по пляжу в одних трусах морпехи скоро появились в полной форме и при оружии. Расставив на соседнем волнорезе кучу банок, они открыли по ним огонь, при каждом попадании горделиво косясь в сторону унсовцев.

– Похоже, что по консервным банкам они стреляют лихо, – улыбнулся Гонта, меняя обойму в своем «калашникове». – Посмотрим, каковы они будут в бою, когда над головой начнут свистеть пули.

Импровизированные соревнования по стрельбе закончились только к ужину. В столовой, прочитав благодарственную молитву, унсовцы набросились на еду. Сидевшие за соседними столиками морпехи то и дело вставали и шли к стоявшему в коридоре 200 – литровому баку с вином, наполняя свои стаканы. И это больше всего раздражало Бобровича. Отодвинув тарелку, он резко поднялся из-за стола и направился к стоявшему в дверях комбату.

– Пан куренной, – козырнул Устим. – Я предлагаю вам закрыть этот бак с вином. Хотя бы на время боевых действий.

– Слушай, брат, – удивленно вскинул брови Келуаридзе, – что же в этом плохого, если мои солдаты выпьют стаканчик – другой сухого грузинского вина?

– Да, это будет неплохо. Если по стакану. Но мы ведь не грузины. Если мои хлопцы дорвутся до этого бака, то не отойдут от него, пока не увидят в нем дно. Так что у меня к вам, пан куренной, большая личная просьба.

Комбат только вздохнул и развел руками. Но бак с вином был опечатан немедленно.

После ужина личный состав сотни приступил к чистке оружия. На это ушло без малого час.

– Может быть сделаем отбой сегодня пораньше? – подошел к сотнику Байда. – У ребят глаза на ходу слипаются. Уж больно суетный день сегодня выдался.

Сотник мельком взглянул на свой хронометр – 9. 30.

– Добро, труби отбой.

Но выспаться унсовцам в эту ночь так и не пришлось.

Около двух часов ночи перед корпусами санатория стали рваться снаряды. Находившиеся в зданиях солдаты едва успели похватать в охапку одежду и оружие и рассредоточиться по выкопанным заранее щелям, как очередной залп накрыл «Синоп». Брызнули стекла из рам верхних этажей, в воздухе остро запахло сгоревшим тротилом и свежесрубленными кипарисами.

Огонь по санаторию вела российская самоходная баржа, на палубе которой были смонтированы установки залпового огня «Град». Снаряды рвались настолько густо, что солдаты носа не могли высунуть из своих укрытий.

– Пан сотник, – завопил на самое ухо стрелец Цвях, стараясь перекричать грохот разрывов, – Больно уж прицельно ведут огонь, гады. Ни один снаряд в соседние дома не попал.

«А ведь верно заметил стрелец, – согласился про себя Бобрович. – Не иначе как кто-то корректирует огонь артиллерии. Скорее всего он засел в соседней пятиэтажке».

– Возьми с собой пятерых морпехов и прочешите каждый сантиметр дома напротив. Корректировщик должен быть немедленно уничтожен. Действуй!

Цвяха словно катапультой выбросило из окопа и он тут же исчез в кромешной темноте южной ночи. В коротких вспышках разрывов он рассмотрел расположенную по соседству щель и пополз к ней, держа перед собой автомат. В укрытии ему посчастливилось наткнуться на знакомого сержанта, с которым познакомился сегодня на пляже.

– Привет, Алик! Тут мне поручили одно дельце – снять с того дома корректировщика. Бери своих ребят и за мной!

Вылезать из удобного окопчика не хотелось. Цвях на секунду задержался у бруствера, вздохнул и, выматерившись от души, выпрыгнул под визжащие осколки снарядов. Он слышал за собой топот морпехов и это придавало ему уверенности.

Дверь первого подъезда пятиэтажки оказалась замкнутой изнутри. Морпехи принялись стучать в нее сапогами и прикладами автоматов.

– Нет, хлопцы, так не пойдет, – остановил разгорячившихся солдат унсовец. – Ну-ка взяли эту лавочку. И – раз… и – два!

Действуя стоявшей у подъезда лавкой словно тараном, солдаты вышибли дверь и устремились в темноту лестничной площадки. Морпехи тут же бросились стучать в двери нижнего этажа. Испуганные жильцы крайне неохотно, после долгих препирательств открывали двери.

«Так мы тут до утра ковыряться будем, – зло подумал Цвях, разозлившись сам на себя. – А корректировщик в это время уйдет, как пить дать, уйдет».

– Алик! Бери двоих и прочеши крышу. А я с остальными проверю большую веранду на третьем этаже центрального подъезда. Вроде там что-то мелькнуло.

Понимая, что счет идет на секунды, Цвях что есть мочи бросился к центральному подъезду. На счастье, он оказался незапертым. Гремя сапогами по бетонным ступеням, унсовец и три морпеха взбежали на площадку третьего этажа, где располагался выход на широкую веранду, выходившую в сторону моря. В глаза солдатам сразу же бросилась стоявшая у ажурной ограды веранды табуретка с полевой рацией, предательски мигающей огоньками. Рядом валялись наушники, полевой бинокль, карта и компас.

– Далеко этот гад уйти не мог. Наверняка где-то здесь спрятался! – крикнул на ходу Цвях.

Четвертый этаж оказался пуст, а перед выходом на последнюю площадку солдаты сбавили темп. Никто из них не хотел первым получить пулю в живот. Тогда вперед осторожно двинулся унсовец. Ему тоже не улыбалось кончать свою жизнь на заплеванной бетонной площадке. Но он хорошо понимал, что от его действий зависит жизнь всех бойцов их отряда. А это было для него дороже собственной шкуры.

Стараясь укрыться за металлическими перилами, стрелец стал подниматься вверх по лестнице. Ему даже казалось, что он отчетливо слышит затравленное дыхание корректировщика. Цвях не выдержал и дал длинную очередь в темноту коридора. В ответ тут же послышался вопль:

– Не стреляйте! Я сдаюсь!

В темном углу площадки лицом вниз лежал средних лет мужчина. Унсовец, сунув за пояс валявшийся пистолет корректировщика, рывком поднял его с пола.

– Грузин! – выдохнул стрелец с сожалением в голосе.

Ему явно не хотелось, чтобы первый же убитый им на этой войне человек был грузином. Еще не известно, как отнесутся к этому морпехи.

– Абхаз! – презрительно процедил сквозь зубы Алик.

У Цвяха словно камень с души свалился. Он сильно толкнул к окну шпиона и выпустил в него очередь, стараясь, чтобы пули, не попавшие в тело, ушли в окно, не поранив рикошетом своих же. Абхазец судорожно ухватился за подоконник, продолжая стоять на ногах.

Стрелец снова поднял автомат. Но на этот раз его опередили морпехи. Они быстро подскочили к корректировщику и, схватив его за обе руки, резко вытолкнули в окно. Звон разбитого стекла смешался с отчаянным воплем и глухим шлепком тяжелого тела об асфальт.

– Рацию не забудь прихватить. Пригодится, – повернулся Цвях к сержанту.

Забросив автомат за плечо, унсовец начал неторопясь спускаться вниз.

К утру обстрел прекратился. Потерь среди украинских добровольцев и грузинских морпехов не оказалось. Может быть во многом благодаря вовремя ликвидированному корректировщику. Кругом все было усеяно осколками стекла, битого кирпича, комьями земли.

Перепачканные в песке и копоти, унсовцы собрались во дворе санатория. Несмотря на бессонную ночь, выглядели они довольно бодро. Героем дня был, конечно, Цвях, который не мог сдержать довольной улыбки. За поясом у него торчала ручка «макарова», отобранного у вражеского корректировщика.

– Ну что ж, панове стрельцы, – в голосе сотника слышалось явное удовлетворение. – От всей души поздравляю с первым боевым крещением. Но хочу предупредить вас, что это только цветочки. Российская баржа все еще стоит у берега и не известно, что у москалей на уме. Так что соблюдайте осторожность, передвигаться только вдоль стен по защищенной от моря стороне. Оружие иметь в постоянной готовности к применению.

– А кормить сегодня будут?

– Хороший вопрос. Надо будет развести костры во дворе и приготовить обед. А вот завтракать придется всухомятку. Разойдись!

В тот день постояльцам «Синопа» не пришлось не только пообедать, но даже толком позавтракать. В 9 часов возобновился артобстрел, а в 10 часов утра поступило сообщение о том, что российские десантники высадились на побережье и, выбив грузинские подразделения из небольшой железнодорожной станции в семи километрах севернее санатория «Синоп», перерезали железную дорогу. Захват этого небольшго плацдарма мог очень быстро перерости в серьезную войсковую операцию, результатом которой стало бы окружение и уничтожение значительных сил федеральных войск Грузии, расположенных вдоль моря.

Именно так выглядела ситуация на тот момент, когда сотник Устим прибыл по вызову майора Келуаридзе.

– Дорогой сотник, на долгие разговоры нет времени. Необходимо срочно сформировать мобильную группу и выбить десантников со станции.

– Но вы ведь хорошо знаете, что во время переговоров о нашем участии в конфликте, была достигнута договоренность, что отряд УНСО будет воевать только на позициях. И я бы предпочел…

– Верно, договаривались, – прервал его комбат. – Но сейчас выбирать не приходится. Обстановка быстро меняется от плохого к худшему. Будем медлить – россияне задавят нас всей мощью своего превосходства. Так что давай, дорогой, бери все автомобили, которые найдешь и мчись что есть духу на станцию.

На сборы ушло около двух часов. Морпехи отдали свои два ЗИЛа, а во дворе соседнего дома был реквизирован УАЗ, на который тут же установили станковый крупнокалиберный ДШК. На одном из ЗИЛов укрепили двухствольную зенитную установку ЗУ – 24.

Уже тресясь в кузове машины, Бобрович отдавал последние распоряжения, стараясь еще раз настроить своих парней на серьезный и трудный бой. Однако он чувствовал, что его слова плохо доходят до стрельцов – они заметно волновались и слушали невнимательно. Оставалось только верить в то, что стрельцы, многие из которых имели опыт боевых действий в Приднестровье, правильно сориентируются на местности и найдут свое место в бою.

Автомобили резко затормозили, и унсовцы, быстро выпрыгнув из кузова, начали рассредотачиваться, вытягиваясь в цепь. Станция, где засели российские десантники, находилась внизу под горой, там, где оканчивался довольно густой сосновый лес. С дороги очень хорошо просматривались станционные строения, возле которых суетились маленькие фигурки солдат.

– Роют линию обороны, – сообщил Устим, отнимая от глаз полевой бинокль. – Умеют возводить инженерные сооружения, гады. За два часа уже отрыли окопы полного профиля. Попробуй теперь выкури их оттуда.

Нельзя было терять время. С минуты на минуту могла подойти самоходная баржа с подкреплением. И тогда – пиши пропало. Приказ придется выполнять, но под этой крохотной станцией (Устим второпях даже не запомнил ее имени) можно положить весь свой отряд. Для Устима это было ясно как день.

Бобрович повернулся к окружившим его унсовцам.

– Гонта! Ты командуй пулеметом и зениткой. Огонь вести так, чтобы десантники головы не могли поднять. Их пулеметы уничтожать в первую очередь. Я со своей группой буду заходить справа, группа Байды – слева. По команде одновременно бросаем гранаты и – в атаку! Пленных не брать! Тех из вас, кто побежит, расстреляю лично.

Передернув затвор «калашникова», сотник первым устремился вниз по склону к пока еще молчавшей станции.

Между тем Гонта, занявший место за ручками управления ЗУ, уже наводил оба ствола на домик дежурного по станции, где, как он предполагал, наверняка сосредоточился штаб высадившегося десантного батальона. Если удастся его накрыть, то управление действиями десантников будет на некоторое время нарушено. Может быть, это позволит сократить потери.

Рой, которым командовал Байда, напоролся на засаду. По нему неожиданно ударили с обеих сторон. Унсовцы были прижаты к земле российским пулеметчиком, засевшим на дереве. И только большая плотность деревьев позволила вовремя укрыться, избежав потерь.

Байда быстро оценил обстановку.

– Ганс, сними его!

Стрелец вскочил и, уперев свой пулемет в ствол дерева, за которым надежно укрылся, дал длинную очередь. Стрелял он нецелясь, с пояса, ориентируясь по яркой цепочки трассера. Таким фокусам он научился еще в прошлом году в Приднестровье.

Лес наполнился дымом, запахло пороховой гарью. Российский пулеметчик, ломая сухие ветки, рухнул на землю.

Со стороны укрепленного пункта десантников раздались очереди. И тут в действие вступили средства огневой поддержки отряда УНСО. Зенитка и кропнокалиберный ДШК буквально в щепки разнесли хлипкие станционные строения, уничтожив всех, кто скрывался за их дощатыми стенами. Огонь российских солдат резко ослаб. Медлить было нельзя.

Воспользовавшись кратковременной заминкой, украинская сотня рванулась в атаку. Все перемешалось – крик и пальба, огонь и дым.

Захваченный азартом боя, стреляя на ходу из автомата, Байда крикнул:

– Слава Украине!

– Сла – а – а – а – ва! – дружно подхватили стрельцы.

Байда не слышал этого крика. В ушах гремели выстрелы, и он видел лишь разорванные в крике рты атакующих товарищей. Быстро преодолев дистанцию, отделяющую их от российских окопов, где все еще не могли оправиться после прицельного огня зенитки, стрельцы дружно бросили гранаты. Столб пыли и дыма взметнулся над укрепленным пунктом, и унсовцы почти одновременно спрыгнули в окопы на головы десантникам.

Однако рукопашной схватки не получилось. Как видно, российские офицеры не решились рисковать и отдали приказ на отступление, которое больше походило на откровенное бегство. И хотя драпали десантники довольно профессионально, многим из них не удалось убежать от пуль украинских стрельцов. Около двух десятков солдат так и не успели добежать до спасительного берега моря, где их ждали лодки.

Пожалуй единственное, что смогли сделать российские офицеры, это организовать погрузку солдат в лодки и подобрать трупы своих подчиненных.

До прибытия украинских добровольцев, в Абхазии практически не было случаев контактного боя. Как правило, боевые стычки носили характер интенсивных перестрелок с довольно значительного расстояния. И если одна из сторон имела в данный момент огневое превосходство, то противоборствующая сторона откатывалась назад. И те, и другие берегли себя, никто не хотел рисковать собственной головой.

Между тем, рукопашная схватка грозила обеим сторонам серьезными потерями. Ну а тот, кто не выдерживал резни и бежал, подставив спины противнику, становился идеальной мишенью для пулеметчиков. Унсовцы решительно сломали ставшую уже привычной в Абхазии модель бесконтактного боя, стремясь как можно быстрее войти в соприкосновение с противником. И это было шоком.

Так состоялось первое «знакомство» отряда УНСО «Арго» с личным составом Иркутской десантно-штурмовой дивизии. В районе реки Восточная Гумиста, где проходила линия фронта, эта воинская часть проявляла максимальную активность. Подразделения десантников были многочислены, прекрасно экипированы, имели надежную поддержку со стороны артиллерии и танков. Поэтому наиболее ожесточенные схватки происходили именно там, где действовали сибиряки.

В свою очередь подразделение украинских добровольцев, оказавшееся наиболее боеспособной частью грузин, довольно скоро превратилось в своеобразное спецподразделение, которое бросали на самые горячие участки фронта.

Вот почему сибирские десантники и украинские националисты стали своеобразными антиподами, которых неизбежно притягивало друг к другу.

«Алярм» объявили в обед. Майор Келуаридзе сообщил, что по данным разведки в районе села Старушкино высадился крупный десант русских – до 600 человек. Они прокладывают коридор в сторону Сквартчели, где компактно проживали абхазы, активно выступающие за независимость. Судя по всему, цель десанта – доставить в этот анклав боеприпасы и медикаменты.

– Забудьте все, что вы слышали о десантниках, – успел провести краткий инструктаж перед выездом сотник. – Как правило, это только пропаганда. Реальность же такова, что десантник боится вас больше, чем вы его. Почему? Да потому, что вы воюете среди доброжелательно относящегося к вам населения, на хорошо вами изученной территории, в непосредственной близи от своей базы. А десантника вытрусили, как кота из мешка. Все для него здесь чуждо и представляет опасность. Надеяться он может только на себя. Местности он не знает, на помощь рассчитывать не приходится. Он мечтает об одном – скорее сесть в вертолет и смотаться отсюда.

Направляясь к месту высадки десанта, унсовцы заехали в лесничество и взяли с собой в качестве проводника старого мингрела, всю жизнь прослужившего здесь лесником. В поросших густым лесом горах его помощь могла оказаться незаменимой.

На подъезде к Старушкино стали попадаться бегущие в панике грузинские солдаты.

– Куда вы едете! – махали они руками. – Там десантники. Много!

– Слушай, Вахо, – обратился сотник к комбату. – Если мы будем продолжать ехать в колонне, то обязательно нарвемся на засаду, и нас перебьют как куропаток. Давай вышлем вперед разведку.

– Хорошая мысль. Жаль только нет мотоцикла. Придется идти пешком.

Разведдозор разбился на две группы: дюжина унсовцев с гранатометом пошла лесом немного ниже дороги, а пять морпехов двинулись по шоссе.

Оставив командовать основными силами отряда своего заместителя, Устим лично возглавил разведчиков. И не потому, что не доверял младшим командирам. Тот же Байда успешно справился бы с этим заданием. Сотник уверен был в его мужестве. Но хватит ли ему гибкости, если разведчики наткнутся на засаду? Ведь считая отступление позорным, унсовцы могут дать бой и мужественно погибнуть. Сотнику же нужны были не мертвые герои, а живые победители.

За очередным поворотом горной дороги показался пылающий хутор. На его околице были четко заметны многочисленные фигурки десантников, одетых в черные комбинезоны и голубые береты.

«Странно, – подумал Бобрович, – кто это отправил их в лес в черной униформе. Удобно будет по ним целиться.»

Дождавшись основных сил, стрельцы и морские пехотинцы быстро развернулись в цепь, охватывая дугой горящий хутор. Восемь гранатометов одновременно дали залп. И десантники, не зная о численности внезапно появившегося противника, поспешно бросились в лес, не принимая боя. Разбившись на мелкие группы по 20 – 40 человек, они стали прорываться к заранее условленным местам сбора в горах, где их должны были подобрать вертолеты.

Пять дней унсовцы не выходили из боев, прочесывая лес. Время от времени, наткнувшись на группу десантников, они вступали в ожесточенные перестрелки.

Десантники были экипированы по первому классу, почти у всех имелись автоматы с подствольными гранатометами. И все же это элитное подразделение российских войск было далеко от тех стандартов, которые сформировались в нашем представлении о крылатой пехоте. Никаких суперменов или даже просто здоровенных парней с накаченной мускулатурой. Обычные сельские хлопчики, замурзанные и пугливые.

Эти сибирские мальчишки не вызывали злобы у стрельцов. Глядя на них сквозь прорезь автоматного прицела, сотник часто думал:

«И зачем тебя сюда мама отпустила? Нужна тебе эта Абхазия. Стоило ли ехать в такую даль из Сибири, чтобы погибнуть здесь так по-дурному?»

Разведчики Байды, внимательно наблюдавшие в бинокли за местностью, засекли передвижение группы десантников. Их черные комбинезоны были отчетливо заметны на фоне желтого кукурузного поля.

Сотник вскочил в УАЗик, на котором был укреплен крупнокалиберный ДШК. В машину втиснулось еще пятеро унсовцев. На максимально возможной скорости, подпрыгивая на ухабах, они покатили к тому месту, где засекли россиян. Следом помчался ЗИЛ с морпехами майора Келуаридзе.

Развернувшись на краю поля, стрельцы открыли кинжальный огонь по зарослям кукурузы. Два солдата были сразу же убиты. В это время морпехи попытались отрезать десантников от леса. Но было уже поздно. Десять сибиряков успели просочиться в лес. Оставшиеся десантники отступили к небольшому хуторку и забаррикадировались в крайнем доме.

Солдаты противника были обречены. Но сотнику не хотелось проявлять лишнюю жестокость, особенно сейчас, когда можно избежать ненужных жертв. Он подошел к укрывшемуся за машиной комбату и попросил у него мегафон.

– Панове солдаты, – разнесся над полем многократно усиленный голос Бобровича. – Против вас воюют украинские добровольцы. Мы знаем, что вас обманули. В случае добровольной сдачи в плен, мы гарантируем вам жизнь и доставку в штаб корпуса.

– А чем докажешь, что хохлы? – послышался из окруженного дома хриплый юношеский голос. – Ну-ка покажись.

«Да уж, нашел дурака, – усмехнулся сотник. – Тебе только покажись, быстро башку продырявишь»

Он надел свою мазепинку с трезубом на автомат и поднял над головой. Устим знал, что русские солдаты не желали попадать в плен к грузинам, которые часто издевались над ними, словно бы мстя за пережитые минуты страха в бою.

– Гляди, ребята, – раздался все тот же голос, – а точно – хохлы! Слышь, Игорь, давай сдаваться. Хоть морды бить не будут.

Дверь дома распахнулась и наружу вышли с поднятыми руками казавшиеся теперь такими безобидными мальчишки в черных комбинезонах.

Значительной части десантников все же удалось пробиться в анклав, доставив туда боеприпасы и медикаменты. Некоторые сибиряки проложили себе путь к вертолетным площадкам в горах и были вовремя эвакуированы. Но большинство из высадившихся россиян удалось отрезать и ликвидировать. Немало солдат погибло в ходе прочесывания леса и «зачисток» населенных пунктов. Других унсовцы оттеснили к морю, где их уничтожил милицейский батальон грузин.

К слову, о грузинских солдатах. Подавляющее большинство из них выглядели деморализованными и психологически подавленными. Люди были готовы к поражению. Во многом это объяснялось тем, что среди солдат абсолютно не велась политическая работа. Их предоставили самим себе.

Среди грузинских солдат нередко встречались люди выдающегося мужества. К таким можно отнести сержанта Давида Абашидзе, которого прикомандировали к отряду УНСО. Это был профессиональный снайпер, настоящий воин. Но его храбрость носила ярко выраженную окраску фатализма. У него отсутствовал вкус к победе.

– А чего бояться, – любил он повторять. – Все равно умирать рано или поздно.

На этом фоне стрельцы УНСО резко выделялись патриотизмом и пониманием смысла своего участие в боевых действиях. Унсовцы буквально горели романтикой боя. Они верили, что ведут войну за родную Украину, за то, чтобы завтра так же, как села Абхазии, не пылали под гусеницами российских танков украинские города.

Однако военная удача штука капризная, и нередко соперники менялись местами. В таком случае унсовцам приходилось петлять по горам, заметая следы. А десантники методично, хутор за хутором, производили «зачистку» местности.

В тот день Иркутский десантно-штурмовой батальон не на шутку взялся за «бендеровцев». Сконцентрировав человек 700, командование блокировало обширный участок леса. Развернувшись в длинную и плотную цепочку, крылатая пехота прочесывала окрестности. Они шли буквально по пятам спешно отступавшего отряда УНСО.

– Хохлы! В плен не сдавайтесь, – раз за разом вещала на всю мощь своих динамиков передвижная громкоговорящая установка. – Мы с вас живых будем сдирать шкуру!

Такая заносчивость злила унсовцев, они рвались в бой. Но это и нужно было десантникам, имевшим многократный перевес. Им не хватало только прямого контакта. Значит надо как можно дольше оставаться вне их досягаемости, рассуждал сотник.

Бобрович теперь с особой благодарностью вспомнил тренировочный лагерь УНСО, где инструктора уделяли большое внимание одиночной подготовке, учили действовать малыми группами в горной и лесистой местности. Здесь, в горах Абхазии, это должно было спасти им жизнь.

Еще накануне сотник Устим успел заранее обговорить с роевыми действия в подобной ситуации. Отряд УНСО был разбит на гуруппы по 5 – 6 человек, называвшиеся роями. Захваченные в бою богатые трофеи позволили выделить каждому рою ручной пулемет и гранатомет. На случай, если придется действовать мелкими группами, сотник установил два места сбора – основной и запасной. Серьезное внимание уделили установлению сигнала «свой – чужой», что могло стать весьма существенным моментом, если приведется отходить в лес. Ведь форма у всех одинаковая и говорят, в основном, по-русски.

Договорились, что условным сигналом будет свист в свернутые лодочкой ладони. Стрелять – только одиночными выстрелами. Во-первых, в лесу автоматический огонь не эффективен, а во-вторых, это будет дополнительной возможностью отличить в лесу своих.

Отдавая эти распоряжения, сотник подумал, что отличить своих украинцев сможет и по крику «слава!» вместо российского и грузинского «ура!» Вспомнил он и о том, как накануне они с майором Келуаридзе договаривались о пароле.

– Нет, этого мне ни за что не выговорить, – отвергал сотник один за другим сложные для произношения, с обилием гортанных звуков грузинские слова, предложенные в качестве пароля.

– Как так, почему ты не можешь произнести это слово? – искренне удивлялся комбат. – Разве это так уж трудно?

– Конечно трудно. Ведь даже вы, хорошо зная русский язык, тем не менее слово «конь» говорите без мягкого знака, а слово «вилка» с мягким.

Комбат от души расхохотался.

Наконец оба командира пришли к выводу, что единственным грузинским словом, которое легко могут произнести унсовцы, является «датви» – медведь. Оно и стало их новым паролем.

Втянувшись в лес, украинские добровольцы, как и было условлено, начали веером расходиться в разные стороны, ведя огонь одиночными выстрелами, чтобы отличать друг друга.

Россияне были не готовы к этой домашней заготовке унсовцев. Их цепочка начала все больше растягиваться и наконец распалась на отдельные звенья. Однако офицеры заранее не позаботились о том, чтобы назначить командиров оперативных групп. Эти группы складывались стихийно, сержанты оказались неспособными взять на себя всю полноту ответственности руководства подчиненными в бою. К тому же они очень плохо ориентировались в густом лесу на сильно пересеченной местности.

Когда унсовцы оторвались от преследования и перевалили за гору, снова соединившись в условленном месте в единый отряд, они еще около пяти часов слышали интенсивную стрельбу. Судя по всему, окончательно заблудившиеся в лесу десантники вели перестрелку друг с другом.

Отдыхая во время очередного привала, сотник Устим невольно возвращался всеми мыслями к прошедшему бою. Ему как никогда отчетливо стало понятно, что Вооруженные Силы Украины остро нуждаются в создании 4 – 5 егерских батальонов, объединенных в один корпус. Украине, имеющей на своей территории обширные регионы горной местности, совершенно необходимо иметь специальные воинские части, обученные воевать в горах. Ведь даже элитные подразделения морпехов и десантников, не имея достаточной подготовки, теряются в таких условиях.

Эти егерские части должны не только набираться из жителей горных районов и получать специальную подготовку. Их необходимо экипировывать совершенно иным способом, чем, скажем, мотострелков. К примеру, продолжал рассуждать сотник, мне сейчас в горах две лошади полезнее танкового батальона. Не помещали бы и мотоциклы.

Может быть со временем, когда в Украине осознают растущую международную опасность и начнут наконец-то уделять должное внимание своей безопасности, военачальники придут-таки к мысли о необходимости создавать егерские батальоны. Вот тогда очень кстати придется бесценный опыт экспедиционного корпуса УНСО «Арго».

От боя к бою крепла известность отряда УНСО. По обе стороны фронта их знали, как мужественных и изобретательных солдат. Грузины бросали унсовцев на самые опасные направления, зная, что россияне предпочитают избегать прямого контакта с украинцами.

Порой, как это было у села Коман во время столкновения с армянским батальоном, достаточно было только поднять сине – голубой флаг, чтобы посеять панику в радях противника.

Известность унсовцев на фронте была настолько велика, что российская сторона, заключая перемирие с Грузией, отдельным пунктом вписала требование немедленного вывода украинских добровольцев из Грузии. Но после подписания перемирия правительство России вынуждено было обратиться с нотой к Эдуарду Шеварднадзе, указывая, что украинские части продолжают действовать в Абхазии.

Как оказалось, многие грузинские подразделения пошили себе государственные флаги Украины. И как только россияне начинали атаку, над грузинскими окопами тут же поднимались желто – голубые полотнища. Очевидцы рассказывали, что этот прием действовал безотказно. Особенно на фортунатов и казаков, которые, опасаясь больших потерь, предпочитали немедленно прекращать наступление.

Сотника Устима давно уже не устраивала та безалаберность, которая царила на территории санатория «Синоп», где проживали унсовцы и морпехи. С началом боевых действий эти здания были отданы воинской части и фактически являлись закрытой территорией. Но реально там болтались все, кому не лень.

Устим обратил внимание, что рядом с резервуарами для хранения горючего находился склад, заполненный ящиками со снарядами для самоходок. Одной гранаты было достаточно, чтобы поставить крест на короткой биографии отряда «Арго». А случай с захватом корректировщика убедительно доказывал, что у россиян найдется человек для совершения теракта.

– Знаешь, Вахо, этот бардак пора уже кончать, – решительно заявил сотник. – В один прекрасный день нас здесь всех вырежут или пустят на воздух. Можешь на меня обижаться, но с сегодняшнего дня я выставляю на территории санатория посты. Передай своим морпехам, что наш пороль – «зебра».

– Так я разве против? – махнул рукой комбат.

Уже начиная с обеда во дворе «Синопа» несли службу два часовых – один ходил по периметру, другой сидел в секрете. И в тот же вечер произошло ЧП.

Увидев приближающуюся фигуру, часовой Юрко приказал остановиться. Но в ответ он услышал только грубую брань. Неизвестный продолжал смело идти по направлению к часовому. Юрко вскинул автомат и произвел одиночный выстрел.

Сотника Устима, уже легшего в постель, поднял выстрел и дикий крик:

– Убили! Убили!!

Схватив автомат, Устим в одних трусах выскочил во двор. Тут же оказался Байда, еще несколько стрельцов.

Рядом с сидящим на земле грузином стоял часовой Юрко. Автомат в его руках дрожал крупной дрожью. Хлопцу пришлось первый раз стрелять в человека. Однако ранение оказалось пустяковым – пуля только слегка поцарапала плечо нарушителя.

– Грузина перевязать, – приказал Устим, – а часового сменить с поста.

После этого командир отряда с тяжелым сердцем, предчувствуя крупный скандал, направился к комбату докладывать о происшествии.

Келуаридзе сидел на кровати, мотая со сна растрепанной головой.

– Ну, что там произошло, сотник?

Бобрович коротко рассказал о происшедшем инциденте.

– Что, убили?

– Да нет, только ранили. Легко.

– Эх жаль, – покрутил головой комбат. – Ходят тут всякие…

Сотник облегченно вздохнул, радуясь довольно своеобразной реакции союзника. А на следующую ночь Устим стал очевидцем еще одного, но теперь уже забавного случая на посту.

Стоявший на посту Дитрих сразу узнал в приближающемся человеке одного из морских пехотинцев, который до ночи задержался по каким-то делам. Но служба есть служба, и Дитрих строго окликнул:

– Стой, кто идет?

Проверявший посты сотник заметил, как морпех сразу пригнулся и скороговоркой запричитал:

– Свои, свои! Украинуля, родной, не стреляй!

– Пароль!

– Не стреляй, подожди. Совсем забыл, как эту лошадь полосатую зовут.

Хохот часового разбудил людей в соседнем квартале.

Фронт проходил по реке Восточная Гумиста. С обеих сторон здесь противостояли друг другу воинские группировки, общей численностью до шести тысяч человек. Значительное количество боевой техники в сочетании с основательными оборонительными сооружениями привели к определенной стабилизации положения. Ни одна из сторон не решалась перейти в наступление, опасаясь чрезмерных потерь.

Однако, патовая ситуация имела довольно простой путь разрешения. Уязвимым звеном оборонительных укреплений являлся районный центр Шрома. В этом месте река Восточная Гумиста делала резкий поворот, огибая позиции российских войск. Тамим образом Шрома как бы нависала над их флангом.

Более того, от райцентра в тыл российской группировке вела дорога на Новый Афон. Захватив его, можно было перерезать идущую вдоль берега моря железную дорогу, по которой осуществлялось снабжение россиян. Противник оказывался в мешке.

Но если Шрому захватили бы россияне, то они в считанные часы через село Павловское вышли бы на реку Келасури и перекрыв оба моста, могли устроить «котел» грузинским войскам.

Таким образом, поселок Шрома являлся ключом к победе во всей кампании. Вырвать этот ключ было по плечу нескольким сотням хорошо подготовленных солдат.

Заманчивость этой ситуации хорошо понимали как российские, так и грузинские войска. Поэтому именно на этом участке фронта разгорелись наиболее ожесточенные бои. Долгое время Шрому удерживал довольно малочисленный грузинский гарнизон. Легкомысленные потомки витязя в тигровой шкуре, несмотря на всю важность обороняемого ими населенного пункта, так и не удосужились возвести болеее или менее надежные оборонительные сооружения, расчистить сектор обстрела, заминировать наиболее опасные подходы.

Эта бездеятельность фактически спровоцировала активные действия противника. Две сотни российских казаков, действуя под прикрытием темноты, неожиданно подвергли село обстрелу. Они не решились ворваться в село, но дружных залпов было достаточно, чтобы посеять панику. Грузинские солдаты, приняв обстрел за начало мощного наступления русских, без всякого сопротивления покинули село, убежав в горы.

С рассветом, когда улеглась паника и были высланы разведдозоры, удалось установить, что захватившие Шрому казаки устроили грандиозную попойку в честь победы над «гогами», опустошая винные погреба местных жителей. Стремясь стереть позор ночного бегства, грузинские части решительной атакой выбили из села полупьяную лампасную братию.

Но, как известно, дурной пример заразителен. Грузинские парни тоже не собирались замалчивать свою блестящую победу и закатили шикарный банкет, допивая то, что не успели вылакать казаки.

И результат оказался тот же – на следующее утро россияне вернули себе контроль над селом. Теперь они, наученные горьким опытом, принялись сразу же оборудовать свои позиции, зарываясь глубоко в землю. Над грузинами нависла реальная угроза сокрушительного поражения.

Вот тогда-то и вспомнили об отряде УНСО. К этому времени он уже был широко известен на фронте не только своей отчаянной храбростью, но и странным воздержанием от употребления спиртных напитков. Такие не пропьют свою победу.

В дом на окраине поселка, где располагался штаб отряда УНСО, насчитывавшего к тому времени уже более 180 человек, решительно вошел командир дислоцировавшегося по соседству Ахалцикского батальона. В руках он держал только что доставленный с нарочным пакет. Это был приказ украинской сотне путем решительной атаки со стороны шоссе восстановить контроль над Шромой. Комбат уже знал содержание приказа и потому сразу же приступил к делу:

– Вам надлежит рано утром смело атаковать село и выбить оттуда русских. По данным нашей разведки, противник еще не успел завершить строительство опорного пункта. Отсутствуют так же минные поля. По крайней мере, их не было сегодня с утра. Так что, как говорится, с Богом! А мы вас будем поддерживать огнем.

Бобрович, почти не вслушиваясь в слова комбата, внимательно изучал смысл приказа, Он для него не был неожиданностью. Устим хорошо понимал, что облажавшиеся в Шроме грузины теперь попробуют таскать каштаны из огня чужими руками. Последнее время это стало дурной традицией, что начинало серьезно раздражать сотника.

Теперь же его вывела из равновесия творческая находка штабных стратегов, изучавших войну только по книжкам в академии. Атаковать в лоб! Со стороны насквозь простреливаемого шоссе. Надо же до такого маразма додуматься! Ведь именно с этого направления россияне ожидают атаки. Поэтому в этом месте они сооружают свою оборонительную линию. И пусть она еще не завершена, но любая попытка атаковать ее может закончиться гибелью всего отряда.

«Сформировать бы из этих поганых штабных крыс ударный взвод и бросить в лобовую атаку на российские пулеметы! «– злорадно подумал Бобрович.

Он заложил руки за спину, как делал всегда, когда волновался, твердо взглянул в глаза комбату и чугунным тоном отчеканил:

– Таким путем я своих людей не поведу!

– Это почему же, – опешил комбат. – Ведь вы получили приказ!

– Честно говоря, мне наплевать на всю вашу Грузию с Абхазией вместе. Для меня жизнь одного моего стрельца в тысячи раз дороже всех ваших чудесных гор.

На несколько томительных минут грузинский офицер застыл, прищурив сразу же ставшими холодными глаза, борясь с душившим его гневом. Стараясь не сорваться на крик, он почти шепотом выдохнул:

–. Так ты что же, приехал сюда труса праздновать? Отсиживаться в окопах?

– Я приехал сюда помочь вам выиграть войну, а не увеличивать число потерь. По-дурному погибнуть – не велика хитрость. Мы могли это сделать где-нибудь под Фастовом. Не нужно было бы тратить столько времени и денег.

Сотник пристально посмотрел на собеседника, пытаясь понять, доходят ли до него аргументы. Потом продолжил:

– Выполнить приказ командования я не отказываюсь. Шрома будет взята. Но при этом я оставляю за собой право самому разработать план операции. Можете так и передать своим штабным мудрецам.

Поняв, что разговор окончен, комбат круто развернулся на каблуках и вышел, крепко хлопнув дверью.

«Боже, с какими придурками приходится иметь дело! – только покачал головой сотник. – Типичный сторонник советской военной доктрины. Грудью на пулемет! Чем больше потерь, тем дороже победа! Нет, эти бредни нам ни к чему. У меня не так много людей, чтобы класть их под этой вшивой Шромой. Мы хотя и не кончали академиев, но уж как – нибудь сообразим, найдем обходной путь, чтобы не идти в лоб».

– Вызовите ко мне Байду! – крикнул сотник часовому.

Несколько часов ушло на обсуждение различных вариантов. Но все они явно не нравились Устиму. Он решительно отодвинул карту в сторону.

– В штабе, когда готовили приказ о нашем наступлении, тоже водили пальцем по карте. Это ложный путь. Надо собственными глазами увидеть местность. Тогда и верное решение созреет.

– Опасно, пан сотник. Снайпер может запросто подстрелить.

– А положить наших людей – не опасно? У нас еще есть пять часов светлого времени. Прихвати с собой Ганса и будем выдвигаться на рекогносцировку. Попробуем на местности наметить наиболее безопасные пути подхода к селу.

Это было единственно верным решением. Только на местности стало совершенно очевидным, что атаковать село со стороны дороги – чистое самоубийство. В бинокль было хорошо заметно, что российские солдаты активно окапываются, вбивают колья для натяжки колючей проволоки. Наверняка уже успели установить и минное поле.

Внимательно осматривая каждый квадратный метр села, сотник обратил внимание на его тыльную часть, которая упиралась в гору. С этой стороны горный склон был почти отвесным, лишенным растительности. Судя по всему, россияне считали это направление наиболее безопасным. А что если…

Глубокой ночью группа унсовцев в составе 50 стрельцов начала обход Шромы со стороны гор. Командовал ими сам сотник. Другая, большая часть отряда должна была ударить со стороны шоссе и отрезать противнику путь к отступлению в том случае, если удар маневренной группы будет достаточно неожиданным и эффективным.

Кроме оружия и боеприпасов, унсовцы несли с собой веревки и легкие лестницы. Ночью в горах было жутко холодно и унсовцы, одетые только в хлопчатобумажные куртки, ежились и дули на озябшие руки. Их сапоги скользили по камням, густо покрытым росой. В этот момент они ненавидели москалей уже только за то, что те сидели внизу в теплых домах, а унсовцам приходилось без сна и отдыха, в кромешной темноте карабкаться по этим чертовым скалам.

За час до рассвета отряд вышел на вершину скалы, под которой располагалось село Шрома. Проворно связав лестницы и прикрепив для страховки к своим поясам веревки, хлопцы начали осторожно, один за другим спускаться вниз. Малейшее бряцание оружием или грохот случайно задетого камня могли привлечь внимание часовых. И тогда стрельцы, зависшие на скале, станут прекрасной мишенью для пулеметчиков.

Спуск по отвесной скале занял значительно больше времени, чем расчитывал сотник. Казалось, что у его подчиненных не осталось ни малейших сил на дальнейшие действия. Но зато, когда первые лучи южного солнца окрасили в светло-розовые тона ночные облака, унсовцы уже находились на расстоянии броска гранаты от окопов противника.

– Подготовить гранаты, – передал по цепи сотник. – Бросать всем одновременно по моей команде.

Он неспеша, с какой-то крестьянской обстоятельностью передернул затвор автомата, переложив его в левую руку. Правой достал наступательную гранату. Затем, привстав на одно колено, Бобрович крикнул «Огонь!» и первым со всей силы метнул гранату в сторону окопов. Полсотни почти одновременно разорвавшихся гранат подняли на дыбы опорный пункт россиян. Только что взошедшее солнце снова скрылось за непроницаемой стеной пыли и дыма. В этот кромешный ад, словно в омут, низко наклонив голову нырнули унсовцы.

– Слава Украине! – заорал во всю глотку сотник.

– Слава! – в ответ ему рявкнули стрельцы.

Оборонявший Шрому батальон десантников был застигнут врасплох. Находившиеся в состоянии кратковременного шока солдаты были буквально изрешечены ворвавшимися в окопы унсовцами. О каком – либо сопротивлении не было и речи. Некоторые из уцелевших десантников начали панически отступать через шоссе, но тут же попали под перекресный огонь двух станковых пулеметов основного отряда, которым командовал Байда.

Разработанная Бобровичем операция была блестяще осуществлена в считанные минуты. Не потеряв ни одного человека, сотня УНСО уничтожила более 40 десантников и 20 человек взяла в плен.

Придя в себя после дерзкой атаки унсовцев, российские десантники попытались мелкими группами просочиться в райцентр, используя в качестве прикрытия кукурузные поля, располагавшиеся по обе стороны населенного пункта.

Бобрович, внимательно наблюдавший со второго этажа стоявшего на пригорке дома за передвижением десантников, подозвал к себе роевого Гонту.

– Надо немедленно выжечь кукурузные поля с обеих сторон села. Только будьте осторожны – там скрывается полно москалей.

И вскоре запылали поля. Свежий ветер быстро раздувал пламя, неся клубы дыма и пепла на село. Тем не менее час спустя, когда пожар затих, стало ясно, что из – за широкой межи, отделявшей разные части поля, сжечь всю кукурузу не удалось. Сотник ясно видел в бинокль, как десантники мелкими группами слева и справа обходят его позиции.

– Возьми с собой четырех самых надежных стрельцов из роя разведки, – приказал сотник своему заместителю Байде, – и постарайся навести побольше шороху в кукурузе. Чтобы десантники хоть на время потеряли желание там лазить.

Дважды повторять Байде не пришлось. Уже через несколько минут его небольшой отряд двинулся вдоль края поля, глубоко огибая его с левой стороны. Десантники, прятавшиеся в кукурузе, были лишены возможности рассмотреть этот маневр, и унсовским разведчикам удалось незаметно выйти им в тыл.

Дружный залп «калашниковых» буквально опрокинул большую группу десантников. Затем в работу деловито включился станковый ПКТ, за которым лежал сам Байда. Длинные очереди яростно косили стебли кукурузы и прятавшихся за ними десантников. Укрыться от кинжального огня было абсолютно негде и российские солдаты в панике бросились во все стороны, тут же напоровшись на встречный огонь основных сил украинской сотни.

Предпринятая вылазка оказала довольно сильное деморализующее воздействие на противника. Целых три часа десантники не решались возобновить активные действия на участке, который контролировала сотня УНСО.

Лучшей наградой за этот бой для унсовцев явился перехваченный ими по рации доклад российского капитана Сергеева.

– Первый, Первый. Говорит капитан Сергеев, – орал на весь эфир перепуганный вояка. – Я, вашу мать, отказываюсь снова атаковывать село. Там засели не грузины. Это или какие – то наемники, или психованные украинцы. Я уже половину своих парней потерял!

Стрельцы радостно начали вспоминать подробности только что закончившего боя. У многих из них на поясе висели ножи, снятые с убитых десантников.

После успешного штурма Шромы, сотник Устим доложил в штаб свои соображения относительно возможного развития дальнейших действий. По мнению Бобровича, «зачистку» райцентра можно было бы поручить подошедшему на помощь Ахалцикскому батальону и подразделениям грузинской милиции. А отряд УНСО, не теряя времени, пройдет по дороге на Новый Афон и перережет железнодорожную магистраль. Его поддержит батарея самоходок, дислоцировавшаяся в Квемо – Лунде.

Однако ни одно из грузинских подразделений не поддержало атаки украинских добровольцев. Проявив редкую трудолюбивость, солдаты Ахалцикского батальона закопались в грунт по самые уши и, как видно, надеялись отсидеться там до конца войны. Но дальнейшие события еще раз подтвердили, что нерешительность и трусость приводит к большим потерям.

Увидев, что к Шроме стали подтягиваться российские танки и артиллерия, офицеры батальона сочли за лучшее потихоньку оставить подчиненных и оттянуться в тыл.

Днем по расположению Ахалцикского батальона был нанесен мощный удар минометной батареи. Первый залп оказался настолько прицельным и ошеломляющим, что солдаты, брошенные в этот трудный момент без руководства со стороны офицеров, побежали к спасительным горам. Но они не учли одного нюанса: при постоянном прицеле каждая новая мина летит на несколько метров дальше. Поэтому, чтобы выйти из зоны обстрела, надо продвигаться вперед или, по крайней мере, оставаться на месте.

Второй залп российской минометной батареи, в точном соответствии с законами баллистики, накрыл разбегающихся в панике солдат. Вверх полетели кровавые куски человеческих тел, обрывки амуниции. Ахалцикский батальон понес настолько тяжелые потери, что не мог больше продолжать выполнение задачи. Его жалкие остатки поспешно отошли в горы.

Отступившие грузинские части совершенно оголили фланги унсовцев, фактически оставив их один на один с многократно превосходящим противником. Когда же подойдет подкрепление?

Бобрович принялся крутить ручку полевого телефона, пытаясь установить связь с майором Келуаридзе, на которого было возложено командование всей операцией по обороне Шромы. Но на том конце никто не отвечал.

«Очевидно миной перебило кабель,» – догадался сотник. – Теперь мы полностью потеряли связь с остальными подразделениями. Жаль, что отступая, морпехи утащили свою рацию».

Управившись с грузинами, сибирские десантники подтянули поближе свою минометную батарею и принялись обстреливать опорный пункт унсовцев.

Миномет в горах – страшное оружие. Когда мина падает на камни, практически невозможно определить место ее разрыва. Все вокруг закрывает сплошная дымка, воздух насквозь прошит визгом осколков. Но не менее страшны и куски камней, которые при каждом взрыве разлетаются в разные стороны со страшной силой. Не успеет порыв ветра снести в сторону дым от разрывов, как новый залп закрывает солнце густой завесой подняты в воздух щебенки и песка. И черт его знает, куда упадет следующая мина. Остается только сжать нервы в кулак и надеяться, что именно твой окоп сегодня останется целым и самой Судьбой тебе предначертано погибнуть не в этом бою.

«Похоже, – подумал сотник, – мы можем остаться здесь на всю жизнь. Если эти проклятые гоги не пошевелятся, нас всех просто выкосит осколками. Да и десантники под прикрытием огня опять накапливаются в этой задолбавшей уже меня кукурузе».

Российская минометная батарея заняла настолько выгодную позицию, что была практически неуязвима. От огня противника ее надежно прикрывали два трехэтажных дома. В какой-то момент боя минометчики стали диктовать ситуацию. Необходимо было срочно предпринимать контрмеры.

– Рацию сюда немедленно! – приказал Бобрович.

Эту рацию им отдали солдаты Ахалцикского батальона. Никто из них не мог ею пользоваться, а офицеров не было. Теперь она оказалась очень кстати.

Стрельцы Обух и Дубецкий принесли рацию и поставили ее на стол.

– На палубу! На палубу, салаги, поставьте рацию! – рявкнул сотник. – Не видите, что пули и так побили всю посуду на столе.

Быстро настроившись на нужную волну, Устим связался с командиром самоходной батареи в Квемо – Лунде.

– А далеко от вас эта минометная батарея? – спросил артиллерист.

– Да метров 900.

– Понимаешь, у нас орудия очень разношенные. Разлет снарядов до полутора километров. Можем попасть по своим.

– Нет уж, спасибо, такой помощи нам не надо.

В комнату вбежал роевой Ганс:

– Разрешите доложить, пан сотник. Танки москалей опять пытаются обойти нас. Слышите как ревут?

– Ну так уничтожьте их. Возьмите наш единственный ПТУРС и два снаряда к нему.

Роевой бегом бросился выполнять приказ. Со своего наблюдательного пункта командир отряда хорошо видел, как стрельцы кривыми улочками пытались выйти во фланг танкам, чьи пушки создавали весьма неуютную обстановку в Шроме. Кстати о пушках…

Обрадовавшись пришедшей вдруг мысли, сотник опять подошел к рации. Как это там фамилия этого капитана, который утром вопил по рации о наемниках?

– Первый. Первый. Говорит капитан Сергеев, – начал сотник, подражая манере русского десантника. – В районе двух трехэтажек прорвались украинские наемники. Несу большие потери. Требую немедленной поддержки огнем.

Что ж, наживка была заброшена, осталось ждать результатов, чтобы вовремя подсечь добычу.

Несколько минут спустя на открытое пространство выскочил Т-80 и принялся лупить по трехэтажкам, за которыми укрылись российские минометчики. Снаряды ложились довольно кучно. Артобстрел прекратился. Но в эфире стало темно от дикой матерщины русских минометчиков.

Как видно, командир танка растерялся, поняв, что обстрелял своих. Этой заминки унсовцам вполне хватило, чтобы с первого же выстрела влепить ПТУРС в борт Т-80.

Никто из экипажа так и не выбрался. Остов танка полыхал два дня. И чему там гореть так долго в этой консервной банке, удивлялись стрельцы.

Понимая всю безвыходность сложившейся ситуации, сотник Устим, как только стих огонь минометной батареи, прихватил с собой стрельца Цвяха и, где бегом, где ползком, отправился в расположение штаба морпехов.

Майора Келуаридзе он нашел в кругу офицеров батальона, которые расположились возле костра. Используя автоматные шомполы в качестве вертелов, они жарили шашлык. Аппетитный запах поджариваемой свинины валил с ног на добрую милю от костра.

– Вы бы так воевали, как шашлыки жарите! – грубо, без предисловий начал подошедший сотник.

– Опять ты чем-то недоволен, – укоризненно покачал головой комбат. – Лучше присаживайся к костру, дорогим гостем будешь.

– Послушай, комбат, – повысил голос сотник. – Если в течение четырех часов не подойдет подкрепление, я отведу свой отряд в горы. Унсовцы не привыкли тикать. Твои подчиненные большие мастера по этой части. Но мы не самоубийцы. Ты ж посмотри, в каком дерьме я оказался: после того, как вы дали деру и оголили мои фланги, наши позиции торчат впереди, словно аппендикс. И россияне его обязательно отрежут. Вместе с нашими дурными головами.

– Успокойся, Устим. Я же все понимаю.

– Да толку-то что с того! Моих хлопцев лупят сейчас с трех сторон, а вы тут кабанчика жарите.

– Причем здесь кабанчик? – обиделся Келуаридзе, – Его же русская мина убила.

– Ну так присвойте ему звание национального героя Грузии, как пострадавшему от российской оккупации! – съязвил сотник.

Пока оба командира на повышенных тонах выясняли отношения, к костру подошла делегация морпехов. Выглядели они несколько смущенно.

– В чем дело? – обернулся к ним Келуаридзе.

– Понимаешь, Вахо, – вышел вперед один из солдат, – ты очень хороший человек и мы тебя глубоко уважаем. Но давай договоримся так – ты будешь нашим командиром там, в долине. А в горах пусть нами командует украинский сотник. Потому что мы хотим еще жить.

Воцарилось напряженное молчание. Комбат озадаченно взглянул на сотника, потом опять на своих подчиненных.

– А я что, против, что ли? – разрядил он обстановку.

– Хорошо, дорогой. Все будет нормально, – заверил комбат, прощаясь с сотником. – Ты только продержись еще хотя бы пару часов. Сам видишь, сколько у нас раненых.

Действительно, вокруг на разложенном брезенте лежали десятки раненых, многие из которых были в крайне тяжелом состоянии. Но в батальоне не оказалось даже достаточного количества перевязочных пакетов, чтобы оказать им первую помощь. В воздухе стоял громкий стон умирающих солдат. Слышать это было невыносимо, и сотник вместе с Цвяхом поспешили в расположение своей сотни, где с минуты на минуту надо было ожидать серьезных событий.

Удерживать весь райцентр отряду УНСО без поддержки грузинских подразделений было не подсилу. Поросшие деревьями многочисленные улочки, густые сады создавали угрозу неожиданного обхода с тыла. Поэтому сотник Устим принял решение ограничить позицию двумя десятками домов, расположенных на окраине села, примыкавших к горам.

Центром обороны Шромы оказался крепкий, просторный двухэтажный дом, стоявший на пригорке. Сразу за домом начинался довольно крутой скат, густо поросший виноградником. После минометного обстрела здесь образовалось невообразимое переплетение срубленной осколкам мин виноградной лозы, проволочного ограждения и разрушенных приусадебных строений. Помимо этой своеобразной полосы препятствий, продвижение затруднял крутой скат и многочисленные воронки от разрывов.

Казалось бы, это было наименее удобное направление для наступления на Шрому. Но почему-то именно здесь накапливались основные силы иркутского десантно – штурмового батальона.

Установленные на втором этаже дома два унсовских пулемета были готовы к отражению атаки. У одного из них стоял стрелец Обух. Спокойно, как на обычных занятиях в полевом лагере УНСО, он готовился к бою: выверил прицел, подвинул поближе патронные коробки. Затем он не поленился сбегать вниз к колодцу и набрать ведро воды. Работенка, судя по всему, предстояла жаркая и надо будет время от времени охлажать пулеметный ствол.

На первом этаже этого же дома сотник Устим расположил свой штаб. Он интуитивно чувствовал, что именно здесь развернутся главные события дня.

Сопровождать раненного сотника в тыл было поручено морскому пехотинцу из батальна майора Келуаридзе. Командование отрядом УНСО «Арго», продолжавшим упорно удерживать Шрому, принял на себя Байда.

Бобрович плохо запомнил те три часа, в течение которых они спускались с горы к дороге, ведущей в тыл. Первоначальный шок прошел, и теперь на него обрушилась волна дикой боли. Когда они случайно вышли на поляну, не защищенную деревьями, российские минометчики тут же открыли огонь. Услышав тошнотворный вой приближающейся мины, Устим рухнул на землю, прямо на раненную руку. Послышался хруст костей и он потерял сознание.

Очнулся Устим от того, что грузин бил его по щекам, пытаясь привести в сознание. И снова они начали свой спуск в спасительную долину. Боль раскаленным железом вонзалась во все клеточки тела, становилась нестерпимой. Ему хотелось лечь и умереть, только бы прекратить эти мучения.

«Идиотская эта война, – зло подумал Бобрович. – Разве можно так воевать? Совершенно нет обезболивающих и противошоковых средств. Даже индивидуальные пакеты выдали через одного».

Совершенно случайно сотник вспомнил о баралгине, лежавшем у него в нагрудном кармане куртки. Таблетки он всегда старался носить с собой. Еще с Вьетнама его мучил травматический радикулит. Там его сильно ударило о стенку взрывной волной от рядом разорвавшейся ракеты.

Устим судорожно затолкал в рот сразу все таблетки. Боль не прошла, но организм перестал так остро реагировать на нее. Сердце забилось ровнее. Но зато появилась новая беда – страшная сухость во рту. Поддерживаемый солдатом, сотник ковылял по камням, бережно прижимая руку к животу. Шаги складывались в метры, метры – в бесконечные километры. Он потерял счет времени.

Наконец они спустились в низину, где их встретила группа артиллерийских корректировщиков. Обессиленный, Устим повалился на спину. Он чувствовал, что у него начался жар. Невыносимо хотелось пить. Жажда заглушила даже боль в руке.

– Воды, дайте воды! – прохрипел раненный сотник.

Над ним с фляжкой воды склонился один из артиллеристов. Но заметив кровавое пятно на животе в том месте, где сотник держал руку, солдат ошибочно решил, что унсовец ранен в живот, и тут же убрал фляжку.

– Нельзя тебе, брат, воды пить. Потерпи, – сказал солдат и ушел к другим раненым.

Машина за ранеными пришла вовремя – как раз возобновился сильный артобстрел. Трясясь в машине, сотник то бредил, теряя ощущение реальности, то снова приходил в себя. Жажда становилась нестерпимой.

– Воды! – хрипел сотник.

Но в машине не оказалось воды. Ее просто забыли взять. Такая безалаберность взбесила унсовца. Он клял на чем свет всю Грузию и отношение ее граждан к войне.

«Ведь уже четвертый день идут жесточайшие бои под Шромой, вся страна об этом знает, – ругался про себя сотник, – а они посылают за ранеными машину без медикаментов и воды. Да где же у них мозги?»

Машина резко затормозила возле едущего на коне грузина, который гнал в горы отару овец. На подножку машины выскочил водитель и закричал:

– Здравствуй, отец. У нас в кузове раненный украинский офицер очень пить хочет. Нет ли у тебя воды для него?

– Почему нет? Конечно есть!

Пастух слез с коня и с флягой в руке подошел к машине. Пока сотник жадно пил воду, старик осмотрел его рану. Бинты давно уже промокли и требовали замены.

– Перевязать бы надо офицера, – обернулся старик к водителю. Видишь – кровь идет.

– Да нет у меня бинтов, отец.

– У меня есть. Я же в горы иду овец пасти.

«Вот так утер вам нос пастух, – злорадно усмехнулся сотник. – Старик на пастбище взял все необходимое, а грузинские тыловики, выделяя машину для раненых, не удосужились положить в нее хотя бы перевязочные пакеты».

Уже после боя под Шромой на грузинскую засаду нарвался штабной УАЗик российских десантников. Среди захваченных в машине документов был обнаружен рапорт командира десантно – штурмового полка об этом бое. Отнюдь не склонный преувеличивать размеры своей неудачи, российский комбат, окончивший, кстати, академию и имевший опыт боев в Афганистане, все же вынужден был доложить, что за четыре дня боев батальон потерял 58 человек убитыми и 287 – ранеными. Реальные же потери отряда «Арго» – двое убитых и 8 раненых. И это при подавляющем преимуществе российских войск в живой силе и технике!

В тот самый день, когда отряд УНСО «Арго», оставшись без поддержки грузинских подразделений, отступил из Шромы под превосходящими силами российских десантников, в Тбилиси приземлился самолет из Киева, на котором прибыло 27 унсовцев во главе с Анатолием Лупиносом и поручником Сергеем Списом.

В Тбилиси им тут же сообщили печальное известие о том, что в ходе боев за райцентр Шрома среди унсовцев есть убитые и раненые. Однако никаких конкретных фамилий известно еще не было. Сотник в это время находился в Агудзарском военном госпитале. Он знал, что в тот день должно приехать солидное пополнение. Но о визите Провидника не догадывался. Именно поэтому Устиму хотелось обязательно самому встретить новичков, чтобы помочь им избежать психологического стресса, связанного с известием о гибели бойцов отряда.

Начальник госпиталя, понимая чувства командира, выделил ему машину для поездки в Сухуми. Встреча получилось хоть и не такой торжественной, как мечтал сотник, но не менее радостной. Даже закаленный невзгодами Лупинос не сдержал слез, когда увидел живым командира отряда.

– О боже, – повторял Анатолий, сжимая в объятьях друга, – а я все переживал, узнав об убитых. Думал, только бы не Бобрович!

– Не по-христиански это, пан Анатолий, – улыбнулся Валерий.

– Нет, я не в том смысле. Но я так волновался за тебя!

Это был последний день боев за Шрому. Отряд УНСО, которым теперь командовал поручник Завирюха, совместно с морскими пехотинцами и Ахалцикским батальном должен был выбить из райцентра российские части.

Однако сделать это оказалось теперь гораздо труднее. Десантники успели восстановить оборонительные сооружения, установили минные поля. На помощь пришли танки и артиллерия. Но главное – отсутствовал элемент неожиданности, которым так удачно воспользовался сотник Устим.

Дмитрий Корчинский, несмотря на все попытки его отговорить, принял участие в атаке в качестве рядового стрельца.

Как и в ходе первого штурма, грузинские батальоны при первых же залпах российской артиллерии бросились бежать на исходные позиции, оголив при этом фланги унсовцев. Создалась реальная угроза окружения и уничтожения отряда «Арго».

Попав под сильный и хорошо организованный пулеметный огонь, отрояд УНСО вынужден был залечь на почти открытой местности. После чего в работу включилась минометная батарея россиян, у которой к украинским добровольцам были особые счеты.

Оставленные без поддержки, унсовцы начали нести потери. Осколками мины был убит роевой Багряный и ранено 8 человек, в том числе и командир отряда поручник Завирюха.

Командование сотней принял на себя Славко. В экстремальной ситуации неравного боя он сумел поднять людей в новую атаку. С автоматом в руке он бежал, увлекая за собой стрельцов.

Но вскоре совершенно очевидным стал факт бесполезности прождвижения вперед. Втянувшись в Шрому без поддержки грузинских частей, украинские добровольцы наверняка попали бы в «котел», из которого, учитывая многократное превосходство российских войск, вырваться было просто невозможно.

В этих условиях Лупиннос сделал все, чтобы осуществить планомерное возвращение отряда на исходные позиции. С поля боя были вынесены убитый и раненые, их оружие.

После контузии и тяжелого ранения в руку, для сотника Устима война в Абхазии закончилась. Вместе с остальными ранеными, требовавшими серьезной медицинской помощи, он был отправлен в Киев.

На прощание грузины имели еще одну возможность показать, как высоко они ценят помощь украинских добровольцев, насколько искренне их чувство благодарности.

Раненых занесли на носилках в салон самолета и, опустив кресла, постарались устроить их как можно удобнее. Однако перед самым отлетом выяснилось, что этот самолет, совершающий коммерческий рейс, должен по пути в Киев совершить дополнительную посадку для дозаправки в Ставрополье. Но как поведут себя российские власти, когда унсовцы окажутся на их территории?

Когда об этой проблеме сообщили начальнику аэропорта, он только руками развел:

– Куда же денешься? Не полетишь же без горючего.

И все же выход нашелся. Узнав о возникшей проблеме, представители грузинских деловых кругов за свой счет купили для этого рейса дополнительное горючее. К самолету подошел бензовоз и заправил его под завязку.

В салон вошел командир экипажа и объявил:

– Так, кто летит в Ставрополь – выходи. Там посадки не будет. Мы наших раненных украинских братьев повезем прямо в Киев.

С часовой задержкой самолет стартовал в направлении Украины.

Дергающая боль в руке не давала Устиму уснуть. Он смотрел в иллюминатор на проплывающие под самолетом облака. В мыслях сотник то и дело возвращался к своему отряду. Бои под Шромой уже закончились, но кто знает, что ждет хлопцев впереди.

Пройдя три войны, получив тяжелое ранение и две контузии, Устим не только ни о чем не жалел, но и скучал по всему, что осталось там, под крылом самолета. Он завидовал тем, кто остался на передовой, где все ясно и просто, где человеческие взаимоотношения лишены налета условности. Все, что в обычной жизни скрыто глубоко в душе, на войне проявлятся с поразительной отчетливостью.

Сотник никогда не мог согласиться с утверждением, что война портит человека, делает его жестоким. Нет, она скорее более выпукло проявляет те качества, которые в повседневной жизни трудно заметить. Ведь на передовой нет милиции, не действуют законы. Солдата уже не сдерживают правила человеческого общежития. И если он в душе негодяй, то на войне становится первостатейной сволочью. А если хороший человек, то он вынесет с поля боя даже противника.

Устим невольно вспомнил врезавшийся в память случай, происшедший в ходе боев под Сухуми.

Унсовцы уже полчаса крутились вокруг крепкого двухэтажного здания, превращенного противником в настоящий дот. Четыре станковых пулемета косили все живое, что пыталось приблизиться к дому. Засевшие в доме солдаты оборонялись с обреченностью смертников. Сотник уже и так прикидывал план штурма дота, и эдак, но все равно получалось, что без значительных потерь не обойтись.

Передав командование отрядом своему помощнику, Устим побежал к берегу моря, где еще утром заметил стоявшую «Шилку». В ответ на стук по броне из люка показалось покрытое копотью лицо грузина.

– Слушай, кацо, помоги нам снести ко всем чертям вон тот домик.

– Не могу. Я поставлен охранять этот участок неба. А вдруг самолеты появятся?

Устим уже начинал терять терпение. Он отчетливо слышал огонь пулеметов, под которым сейчас лежали его хлопцы.

– Если ты сейчас же не поможешь моим стрельцам, – процедил сквозь сжатые зубы сотник, – то будем считать, что самолет тебя подбил.

– Это как? – не понял грузин.

– Сейчас влуплю по твоей «Шилке» с гранатомета, так только колеса в воздух полетят.

У парня округлились глаза.

– Ну так бы и сказал, – оживился он. – Что мы, не мужчины? Не можем договориться? Поехали.

Зенитная самоходная установка подкатила к дому, неторопливо повела всеми четырьмя скорострельными пушками и изрыгнула убийственный сноп огня. В одно мгновение крепкий дом был превращен в груду камней.

Дот перестал существовать, его пулеметы молчали. Из развалин выполз чудом оставшийся в живых боец. Это был чеченец. Из пробитой насквозь ноги хлестала кровь.

К раненому с автоматом на перевес подскочил грузин. Сотник был уверен, что он пристрелит врага. Такие сцены он наблюдал уже не раз.

– Брат, не убивай меня, – в глазах быстро истекающего кровью чеченца были боль и тоска.

– Вот видишь, – печально покачал головой грузин, – понадобилась война, чтобы ты наконец понял, что мы с тобой братья.

Он закинул автомат за спину, помог подняться чеченцу и под пулями потащил его в тыл.

Нет, на войне человек продолжает оставаться самим собой. И все же из Абхазии унсовцы вернутся уже другими. В этом сотник Устим был твердо уверен. Теперь его стрельцы твердо знают, что в случае необходимости, они найдут в себе мужество подняться и шагнуть из окопа вперед, на встречу шквалу свинца. Их любовь к Украине не ограничится размахиванием флагами на убогих митингах. Они уже доказали готовность отдать свои жизни на алтарь родины.

Первым, кто встретил раненных унсовцев на родной земле, был оперативный сотрудник СБУ, добросовестно заснявший на видеопленку возвращение боевиков.

Перед стоявшими за стойкой пропускного пункта аэропорта «Борисполь» таможенником и двумя пограничниками появилась колоритная процессия. На носилках занесли стрельца Явора, за ним шли роевой Рута и сотник Устим с рукой в бинтах, сквозь которые обильно проступала кровь. Все они были одеты в камуфляж с унсовскими знаками различия и мазепинки.

– Вы кто? – опасливо рассматривая паспорт Устима, словно самодельное взрывное устройство, спросил сотрудник таможни.

– Мастер по ремонту чаеуборочных комбайнов, – устало ответил сотник.

– А что с рукою? – хитро улыбнулся пограничник, косясь на стоявшего в стороне опера из СБУ.

– Упал с комбайна.

– А вы с ним? – обратился офицер к Руте и Явору.

– Нет, мы археологи, – с достоинством ответил роевой.

– И где ж вы копали?

– В Сухуми копали, – Рута задумчиво принялся загибать пальцы, – в Мтисубане копали, в Старушкино тоже. Но больше всего пришлось покопать в Шроме.

– Вот как раз там я и упал в одну из выкопанных им ям и сломал ногу, – добавил Ярый.

Пограничник помолчал, крутя в руках паспорта «археологов».

– А почему же вы все в форме УНСО?

– Так разве вы не слышали, – ехидно улыбнулся сотник, – что на Кавказе сейчас это национальная одежда?

На следующий день, после возвращения в Киев, Бобровича привезли в Центральный военный госпиталь Министерства обороны Украины. Была предварительная договоренность, что в этом известном во всем СНГ медицинском учреждении раненным унсовцам окажут квалифицированную помощь.

Навстречу им вышел начальник госпиталя. Краснея и потея, он стал запинаясь объяснять, что к нему приходили сотрудники СБУ и сказали, что любой военный медик, который окажет помощь унсовцам, будет немедленно уволен.

– Они ведь все равно не позволят нам держать вас у себя. А у меня семья, дети.

«Хоть краснеть не разучился», – усмехнулся про себя Бобрович.

Но руку не перевязывали уже третьи сутки, мягкие ткани загнили и начали дурно пахнуть. Необходимо было срочное медицинское вмешательство.

– Хорошо, мы будем искать другое место, – преодолевая головокружение, устало согласился сотник. – Но сделайте мне хотя бы перевязку.

– Не могу, – повторил военный медик. – У меня же дети.

И все же один подполковник медслужбы нашел в себе мужество и перевязал раненного земляка, проливавшего свою кровь за Украину в далеких предгорьях Кавказа.

Два мучительно долгих месяца мотался по стране Валерий Бобрович в поисках хирурга, который бы отважился взяться за его лечение. Во Львове были не против положить Валерия в больницу, но заявили, что вынуждены будут ампутировать руку.

Вернувшись опять в Киев, Бобрович пошел на прием в Институт травматологии.

Хирург долго рассматривал ренгеновский снимок руки, на котором, словно Млечный путь, были разбросаны более 20 осколков костей.

– Учитывая тяжесть ранения и запущенность раны, – объявил врач свое решение словно приговор, – сегодня во всей Украине вам может помочь только профессор Ярослав. Вот только возмется ли он вас лечить? Профессор чрезвычайно загружен. Впрочем, я на всякий случай дам вам его координаты.

И вот здесь солдатское счастье сново оказалось в ранце Бобровича. Профессор Ярослав был не только редчайшим профессионалом своего дела, но и человеком высоких патриотических убеждений. Он не вполне разделял методы работы УНСО, но горячо сочувствовал борьбе его стрельцов против российского империализма. Вылечить бойца, который воевал за близкие ему идеалы, профессор Ярослав считал делом чести.

Операция длилась четыре мучительных часа. Собрать кости руки оказалось почти невозможным – многие их фрагменты отсутствовали. Пришлось сделать кость на несколько сантиметров короче. И все же профессор совершил чудо – спас руку офицера.