Погоди еще, родная… Если я угодна в жертву Артемиде, раз...

Погоди еще, родная… Если я угодна в жертву

Артемиде, разве спорить мне с богиней подобает?…

Что за бред!… О, я готова… Это тело – дар отчизне,

Чтобы прах ее могильный стал надолго мне курганом.

Все мое в том прахе будет: брак и дети, честь и имя…

Еврипид (пер. И. Анненского).

На многих сотнях кораблей двинулись герои к Трое. Первая остановка в Авлиде, на берегу узкого пролива, отделяющего Беотию от острова Эвбеи, оказалась неожиданно долгой. Подул яростный Борей. При таком ветре в открытое море не выйдешь. Разбросает корабли или разобьет о скалы.

Бесконечно долгое ожидание всегда ведет к брожению умов. Воины роптали, многие уже готовы были вернуться на родину. Решили обратиться к прорицателю Калханту. Тот объяснил, что Борей послан Артемидой, разгневанной на Агамемнона, поразившего ее лань. Единственная возможность умилостивить богиню – принести ей в жертву юную дочь Агамемнона Ифигению.

Услышав этот приговор, Агамемнон был готов вообще отказаться от похода. С какой стати он должен убивать свою любимицу из-за Менелая и его Елены?! Незачем было ему оставлять Елену с чужеземцем! Но Менелай с необычным для него красноречием убеждает брата, что жертва необходима, иначе восстанет войско, рвущееся в бой, и несдобровать тому, кто ради одной девушки готов пожертвовать интересами всех. Уступив Менелаю, Агамемнон отправляет гонца в Микены, чтобы сообщить, будто Ахилл не желает отправиться в поход до тех пор, пока не обручится с Ифигенией. Но вскоре, в отчаянии, он посылает раба с письменным приказом: Ифигении оставаться в Микенах.

Менелаю удается задержать раба и прочитать послание. Встреча между братьями мгновенно превращается в ссору. Менелай обвиняет Агамемнона в непоследовательности, Агамемнон Менелая – в наглости и своеволии:

Посмотри, на что похож ты: горло гнев тебе спирает,
Глаз белки налились кровью: что, скажи, с тобою сталось?
Ты обижен? Ты ограблен? Не осталось жен для ложа?
Иль за это мы в ответе, что тебе приобретений
Воротить твоих не можем[302]…

Но вот появляется гонец, сообщая братьям великую радость: прибыли на свадьбу Ифигения с матерью Клитемнестрой и с младенцем Орестом и отдыхают после долгой дороги на берегу моря. После ухода гонца беседа братьев возобновляется. Агамемнон, забыв о ссоре, делится с близким человеком переживаниями. Как поднять нож на девушку, явившуюся на свадьбу?! Как сделать свидетелями жертвоприношения мать и младенца? Менелай уже не настаивает на принесении в жертву племянницы, принимая довод брата, ранее вызвавший у него ярость:

Да, наконец, чего же я ищу?
Жениться вновь? Что ж, иль невест завидных
Эллада мне не даст?

Теперь уже Агамемнон, видя сочувствие и понимание брата, приходит к убеждению, что обратного пути нет и что он не вправе отвести нож, занесенный над дочерью. Он идет сообщить Калханту о приготовлении к жертвоприношению.

И в это время появляются мать и дочь, счастливые и радостные. Клитемнестра мечтает познакомиться с будущим зятем, Ифигения хочет прижаться к груди отца. Только младенец Орест сладко дремлет, не ведая, что вот-вот, знатный от рождения, он станет еще знатнее, породнившись через сестру с богиней Фетидой. Ифигения уходит в шатер, а Клитемнестра идет навстречу юному воину, вступившему в перебранку со стражей. Он требует объяснить, где Агамемнон, виновный в задержке войска. Стражи почтительно называют его Ахиллом.

Ахилл

Клитемнестра, вступив в беседу с предполагаемым зятем, выясняет, что он и не подозревает о браке. Раб, которого отправляли в Микены, объясняет истинную причину вызова девушки в Авлиду. Клитемнестра потрясена коварством супруга. Обескураженный Ахилл удаляется, поклявшись, что никто даже пальцем не коснется Ифигении. Мать ее встречает Агамемнона, не ведающего, что его умысел раскрыт, градом упреков, вспоминая все его прежние прегрешения и собственные заслуги. Ифигения не упрекает горячо любимого отца, она обращается к нему с мольбой:

Я здесь, отец, у ног твоих, как ветка,
Молящих дар, такая ж, как она,
Я хрупкая, но рождена тобою.
О, не губи безвременно меня!
Глядеть на свет так сладко, а спускаться Глядеть на свет так сладко, а спускаться
В подземный мир так страшно, – пощади!

И тут Агамемнон исторгает из уст единственные слова, которые могут убедить дочь принести себя в жертву:

Дитя мое! Не Менелая волю,
Как раб, творю… Эллада мне велит
Тебя убить… Ей смерть твоя у годна,
Хочу ли я иль нет, ей все равно;
О, мы с тобой ничто перед Элладой;
Но если кровь, вся наша кровь, дитя,
Нужна ее свободе, чтобы варвар
В ней не царил и не бесчестил жен,
Атрид и дочь Атрида не откажут.

Ифигения доказывает, что она не «хрупкая ветка», оправдывая свое имя («Рожденная силой»). В наступившем молчании девушка подходит к алтарю и обнажает грудь для удара. Но едва Калхант поднял жертвенный нож, как Ифигения растворилась в воздухе. Вместо нее на алтаре оказалась лань, которую, как все это понимали, послала Артемида. Ибо и она, жестокосердная, с восхищением смотрела на девушку, которая была характером сродни ей самой.

В тот же миг переменился ветер. Авлида заполнилась гулом голосов, топотом копыт, плеском вытаскиваемых из воды якорных камней, хлопаньем парусов. Огромное войско поднималось на корабли, спеша использовать попутный ветер.

Троянские лазутчики на прибрежных островах зорко следили за передвижением огромной армады. И когда крутобокие корабли подкрались к побережью Троады, их встретили вооруженные до зубов защитники Илиона во главе с Гектором. По равнине, перед стенами великого города гремели боевые колесницы, вздымая столбы пыли. К какой бы части берега ни подходили враги, на них обрушивались тучи стрел и копий.

Останавливало ахейских мужей и предсказание: первый вступивший на землю Трои должен погибнуть. Желающих принести себя в жертву, подобно Ифигении, среди героев почему-то не оказалось. Но отыскался хитрец. Конечно, это был Одиссей! Молниеносно он швырнул на прибрежный песок щит и ловко на него прыгнул. Не заметил уловки юный Протесилай и, решив, что Одиссей уже ступил на вражескую землю, ринулся в гущу врагов и был искрошен мечами.

Подвиг юноши воодушевил ахейцев. Они ринулись на берег и ввязались в сечу. Бойцов разделила ночь. Наутро было заключено перемирие для погребения павших. Отдав долг мертвым, ахейцы приступили к сооружению лагеря, укрепленного рвом и валом. Воины разместились по флотилиям и кораблям во главе со своими предводителями. Для общего сбора разбили площадку, в центре ее поставили высокий шатер царя народов Агамемнона.

Чувствуя себя в безопасности, ахейцы отправили в Трою послов, чтобы попытаться вернуть Елену миром. Послы вернулись ни с чем. Военные действия возобновились. Пожаром войны была охвачена не только Троада, но и весь огромный полуостров, населенный многочисленными народами: меонийцами, фригийцами, карийцами, китейцами, выступавшими на стороне Илиона. Разорялись и беззащитные острова. Уводились в плен женщины и дети. Среди пленниц были красавица Хрисеида, дочь жреца Аполлона Хриса, отданная Агамемнону, и не уступавшая ей прелестью Брисеида, доставшаяся Ахиллу ^[303].

Нервом огромной поэмы является конфликт между Агамемноном, облеченным высшей властью военного предводителя, и доблестным героем Ахиллом.

Начало этого конфликта, названного «гневом Ахилла», восходит к прибывшему в лагерь ахейцев посольству Хриса, умолявшего героев вернуть ему дочь Хрисеиду и обещавшего за нее царский выкуп. Все согласились пойти навстречу жрецу и принять его дары, кроме Агамемнона, набросившегося на старика с бранью:

– Прочь с моих глаз убирайся! А то не поможет тебе и жреческий жезл Аполлона! Дочь твоя будет рабыней, ложе со мной разделяя или ткацкий станок обходя. Она постареет в неволе.

Хрис, не сказав ни слова, отправился на берег многошумного моря. Там он в страстной молитве призвал Аполлона, которому верой и правдой служил долгие годы, покарать ахейцев за его скорбь и обиду:

– Отплати же за мои слезы своими стрелами!

Внял Аполлон мольбе и счел ее справедливой. Пылая яростью, он устремился с вершины Олимпа на берег Троады и натянул серебряный лук – оперенные стрелы понеслись в стан ахейцев, поражая воинов и вьючных животных. Задымились погребальные костры. За девять дней у беспощадного Таната было больше забот, чем за все предшествующие годы войны у стен Трои. На десятый день Ахилл, которому было чуждо равнодушие к судьбам товарищей, первым созвал ахейцев на сходку и обратился к Агамемнону с просьбой узнать у богов о причине их недовольства.

Калхант, находившийся тут же, взял слово и сказал, что разгневан Аполлон, но причину этого он откроет, лишь если Ахилл не даст его, Калханта, в обиду. Ахилл поклялся, что не даст никому тронуть провозвестника божественной воли. И тогда Калхант объяснил, что гнев Аполлона вызвал Агамемнон, грубо оскорбивший жреца Хриса.

Воспылал Агамемнон гневом, думая, что Ахилл подстроил заранее всю эту сцену. Он вспомнил, что уже в Авлиде сын Фетиды встал у него на пути. Однако, чтобы прекратить эпидемию, Агамемнон согласился вернуть Хрисеиду отцу, но потребовал, чтобы ему возместили эту утрату.

– Откуда же мы возьмем тебе награду? – ответил за всех Ахилл. – Добыча ведь разделена… Отдай деву отцу, мы же, когда разрушим крепкостенную Трою, вознаградим тебя втрое и вчетверо!

– Не будет этого! – вскричал Агамемнон. – Если я и отдам деву, чтобы смягчить гнев Аполлона, то возмещение за это возьму сам у кого захочу, хотя бы и у тебя самого!

Вскипел Ахилл. Сказал он Агамемнону все, что думает о нем, и заявил в заключение, что удаляется к своим судам, чтобы отплыть вместе с мирмидонянами во Фтию.

На оскорбления отвечал Агамемнон еще большими оскорблениями. И вот уже Ахилл выхватил из ножен меч, но вдруг ощутил легкое прикосновение к волосам и, обернувшись, увидел незримую остальным Афину. Богиня успокоила юношу и убедила словами, а не оружием завершить затянувшийся спор.

И всю свою ярость, не утоленную силой удара, вкладывает герой в торжественную клятву, которую, бросив на землю жезл, даст перед лицом соратников: устраниться от сражений и удалиться в шатер, чтобы поняли ахейцы, кому они обязаны победами – ему, бескорыстному и мужественному воину, или Агамемнону, этому мздоимцу с душой оленя!

Вместе с Ахиллом к палаткам ушли его друг Патрокл и конечно же все храбрые мирмидоняне, привезенные героем из Фтии. Но и тогда не нашел в себе сил Агамемнон ради общего дела поступиться обидой на героя, сразу же послал он за Брисеидой в палатку Ахилла.

Не стал спорить Ахилл, не поднял меч на посланников Агамемнона. Попросил он Патрокла передать девушку посланцам, не по своей воле пришедшим отнять у героя заслуженную им в сражениях награду. Сам же, рыдая, отправился к берегу моря и призвал мать Фетиду.

Мгновенно явилась богиня и, обняв сына, спросила о причине его горя. Все рассказал Ахилл матери и попросил, чтобы она поднялась на Олимп и уговорила Зевса покарать Агамемнона. Обещала мать это сделать через двенадцать дней, когда Зевс вернется из страны эфиопов.

И едва царь богов и людей возвратился на Олимп, поднялась к нему Фетида вместе с утренним туманом и упала к ногам, умоляя не посылать ахейцам победы, пока сами они не попросят ее сына о помощи. Не отказал Зевс в этой просьбе, и Фетида радостно помчалась вниз и погрузилась в волны.

А между тем, пока большинство богов безмятежно пировало в далекой Эфиопии, дела на земле шли своей чередой. И когда, вернувшись на многовершинный Олимп, небожители вновь обрели интерес к земным делам, под стенами Трои противники, казалось, нашли справедливый выход из затянувшейся войны. Договорились они, что исход войны решит поединок между наиболее заинтересованными в ее исходе лицами – Менелаем и Парисом.

Вышли герои на поле между двумя выстроившимися войсками и, колебля копья, стали медленно сходиться. Первым метнул копье Парис. Оно застряло в щите Менелая, не причинив никакого вреда. Сильней был удар первого супруга Елены, любимца Ареса. Медный наконечник пробил щит и панцирь Париса, разорвал его плащ. Спасаясь, Парис отскочил в сторону, но Менелай настиг его и обрушил меч на шлем. Раскололся тот от страшного удара, но и меч разлетелся на несколько кусков. Менелай успел схватить то, что недавно было шлемом Париса, и стал тянуть к себе. Ремень захлестнул горло похитителя Елены, и ему пришел бы конец, если бы не его покровительница Афродита. Она разорвала ремень, и, накрыв Париса темным облаком, унесла, к величайшему недоумению Менелая, с поля боя.

Не принес победы ни одной из сторон и поединок между Аяксом и Гектором, героями, равными по силе и мужеству. Они сражались до темноты и разошлись друзьями, обменявшись подарками: Аякс дал троянцу пояс из пурпура, Гектор ахейцу – меч в драгоценных ножнах.

Видя, что ни одно войско не может одолеть другое, Зевс решил выполнить обещание, данное Фетиде. Приказав богам прекратить помощь ахейцам, он отправился на гору Иду и метнул оттуда молнию в ахейцев. Обратились они в бегство и скрылись за рвом и валом лагеря.

Поднялся дух троянцев, и ринулись они на лагерь ахейцев. Впервые стало ощутимым отсутствие в строю Ахилла, чего добивался Зевс. Не удавалось заменить сына Пелея ни могучему Аяксу, сыну Теламона, ни стремительному Аяксу, сыну Оилея, ни яростному Диомеду, отважившемуся напасть на богов, державших сторону Трои.

Растерянность охватила стан ахейцев. Пал духом и предводитель мужей Агамемнон. Сетуя на гнев богов, призвал он воинов подняться на корабли и отправиться по домам.

Не согласился с царем Диомед, сын Тидея. Обозвав Агамемнона трусом, он заявил, что готов сражаться, пока Троя не падет. Ахейцы поддержали Диомеда возгласами одобрения. Было решено собрать предводителей отрядов, чтобы решить, как быть дальше.

На совете в шатре Агамемнона выступил мудрый Нестор. Он напомнил собравшимся, что беды обрушились на войско после того, как царь оскорбил Ахилла и могучий герой отказался участвовать в битвах.

– Смири надменное сердце! – увещевал старец Агамемнона. – Овладев девой, принадлежавшей Ахиллу, ты вызвал возмущение лучшего из мужей. И только ты можешь вернуть Ахилла ахеянам, смягчив его гнев дарами.

– Ты прав, Нестор, – не сразу отозвался Агамемнон. – Я был ослеплен своеволием и ныне готов примириться с Ахиллом, который стоит целого войска. В знак признания вины назначаю выкуп: семь треножников, еще не служивших, десять талантов золота, двадцать блестящих тазов, двенадцать крепконогих коней, принесших мне много наград в состязаниях. Также даю ему семь жен, рукодельниц искусных, и столько же дев, на Лесбосе рожденных, красотой несравненных. С ними отдам Брисеиду, что отнята силой. Если же Троя падет, я готов породниться с Ахиллом, в жены дать ему дочь и с нею столько добра, сколько тесть никогда не давал еще зятю.

Послами к Ахиллу назначили Феникса – старца, милого сердцу Ахилла, и Одиссея с Аяксом. Совершив возлияния богам, послы отправились в путь. У мирмидонских шатров они услышали струнные звуки. Ахилл играл на кифаре, сам себе подпевая, о подвигах давних героев. Патрокл ^[304] молча внимал пению своего друга.

При виде посланцев отложил кифару Ахилл и, усадив гостей на скамьи, отправил Патрокла за вином и яствами. Когда стол был накрыт, началась беседа. Искусный в речах Одиссей поведал о бедах ахейцев, перечислил дары, какие в искупление вины готов отдать Агамемнон. В заключение напомнил о славе, которая ждет того, кто одолеет Гектора, ибо троянец считает, что нет равного ему среди ахейцев.

Выслушав Одиссея, Ахилл ответил ему дерзновенно:

– Речь твоя, Лаэртид, бесполезна, словно жужжание мухи. Тот, кто дары обещает, мне ненавистен, как смертному мужу ворота аида, ибо известно любому, что в мыслях таит он одно, а вещает другое. Если бы он посулил богатства всего Орхомена или египетских Фив, я б отклонил их с презрением. Будь его дочь красотой равна Афродите, а в домашних работах искусней Афины, в жены ее не возьму. Вам мой совет – отправляйтесь скорее по домам, ибо Зевс простер руку в защиту Трои и троянцев в обиду не даст.

Сердце Ахилла решил склонить к примирению старый учитель. Вспоминая, сколько сил и трудов вложено в воспитание юного Ахилла, Феникс пытался разбудить в душе ученика сострадание. Но безуспешно. Увидев, что Феникс утомлен, Ахилл оставил его у себя и сам постелил ему мягкое ложе, но совета не принял. Пришлось Одиссею с Аяксом удалиться ни с чем.

Сражение между ахейцами и троянцами не утихало. Выполняя обещание, данное Фетиде, Зевс даровал Гектору великую силу. Сын Приама гнал ахейцев по бранному полю, как волк робких овец. Не устоял и сам Агамемнон. Троянцы подступили к кораблям, угрожая им огнем.

Многие герои были ранены. Лишь Аякс, стоя на корме одного из судов, продолжал отражать могучим копьем каждого, кто приближался с факелом, но Гектор ударом меча отделил наконечник его копья от древка.

Увидев это, Патрокл помчался к Ахиллу. Вбежав в шатер, он остановился как вкопанный. Ведь его друг ничего не хотел слышать о схватках с троянцами. Слезы хлынули из глаз юноши.

– Что с тобой, Патрокл? – неторопливо спросил Ахилл. – Какие недобрые вести из Фтии повергли тебя в горе? Ты похож на ребенка, которого мать не взяла на руки и он…

– Сейчас не время для шуток! – перебил Патрокл. – Гибнут ахейцы. Ранены Диомед, Одиссей, Агамемнон. Сражается один Аякс. Я знаю, что твое сердце непреклонно, и не прошу помочь гибнущему войску. Но дай мне твои доспехи. Я выйду в них на поле боя, и троянцы, решив, что ты примирился с Агамемноном, пустятся наутек. Медики перевяжут раны, утомленные бойцы получат хотя бы краткий отдых. Будут спасены корабли…

– Я согласен, – отозвался Ахилл.

Не медля ни мгновения, он дал Патроклу латы и, подтянув веревки, пригнал к его телу. Поножи пришлись как раз: друзья были одного роста. Пока Ахилл помогал Патроклу надеть шлем, возничий Автомедон ^[305] подогнал колесницу, запряженную Балием и Ксанфом, конями, рожденными на берегу Океана от Зефира, западного ветра.

– Свое копье я тебе не даю, – сказал Ахилл, провожая друга к колеснице. – Оно слишком тяжело для твоих рук. Обойдешься мечом. Но не дай себя увлечь к стенам Трои. Ведь твоя задача отогнать троянцев от кораблей. На всякий случай я пошлю тебе в подмогу отряд мирмидонян.

Ужас обуял троянцев при виде вырвавшейся из ахейского лагеря колесницы, ибо решили они, что гнев Ахилла иссяк и все силы, накопленные за время бездействия, герой готов обрушить на Трою.

Ахилл и Патрокл

Окрыленный успехом, Патрокл на боевой колеснице понесся к стенам Трои, сражая на пути врагов. Не отыскав Гектора, он поразил копьем Сарпедона, и пал царь конелюбивых ликийцев, пришедших Трое на помощь, как срубленный под корень могучий дуб. Главк, внук Беллерофонта, храбрейший из воинов, призвал на помощь троянцев, чтобы унести тело Сарпедона. Но Патрокл отбросил троянцев, и ахейцы, сорвав с Сарпедона доспехи, с ревом унесли их к кораблям.

Гермес распоряжается выносом тела Сарпедона, сына Зевса и Европы, царя Ликии. Погибшего поднимают Гипнос и Танат, братья-близнецы, сыновья Никты

А Патрокл все гнал и гнал коней к стенам Трои. Соскочив с колесницы, он трижды взбирался на стены троянской твердыни, и трижды его отражал Аполлон, на четвертый же раз приказал:

– Отойди от стены! Не тебе предназначено сокрушить великую Трою!

И отошел Патрокл пристыженный, но не вспомнил, что пора возвращаться к кораблям. Упоенный успехом, он носился по полю, поражая троянцев, и вдруг у Скейских ворот увидел Гектора, направившего на него свою колесницу. Восторг охватил Патрокла при виде героя, с которым давно мечтал сразиться. Спрыгнув на землю, схватил он тяжелый камень и с силой кинул в противника. Но камень пронесся мимо Гектора и, попав в колесничего, сбил его на землю. Кинулся к упавшему Патрокл, но не дал Гектор тела друга в обиду. Соскочив с колесницы, он вступил в поединок с Патроклом. Подоспели другие троянцы. Отбиваясь, Патрокл поразил уже многих и, возможно, мог бы всех уничтожить, если бы в бой не вмешался сам Аполлон. Покрывшись мраком, он подобрался сзади к Патроклу и сорвал с него шлем. Немедленно воспользовались этим троянцы, и посыпались на героя удары. Но лишь удар, нанесенный Гектором, оказался смертельным.

Пал на землю Патрокл, но успел сказать, умирая:

– Не гордись победой, Гектор. Не тобой я сражен, а богами. И не радуйся моей гибели – смерть тебя ожидает от руки Ахилла.

Не досталось тело Патрокла врагам. Его отбил Менелай и увез в лагерь.

Битва Гектора с Менелаем

Все это видели стоявшие невдалеке от места сражения бессмертные кони Ахилла.

По мохнатым мордам градом покатились крупные слезы, и не мог славный возничий Автомедон сдвинуть их с места, как ни натягивал вожжи.

Лишь покорившись воле Зевса, подтолкнувшего колесницу, рванулись кони, и пыль из-под колес взметнулась столбом до самого неба.

Узнал о гибели любимого друга Ахилл и в горе катался по земле, стонал, рвал на себе волосы, даже помышляя наложить на себя руки. Рыдания героя услышала Фетида и, поднявшись вместе с нереидами со дна моря, явилась к сыну и стала его успокаивать. Поведал Ахилл матери, что потерял самого близкого ему человека, а вместе с ним и доспехи, которые были дарованы отцу богами.

Вызвалась Фетида добыть сыну новые доспехи, взяв с него слово не вступать до этого в бой. И оставался Ахилл в своем шатре, не выходя ни на сходку воинов, не вступая в сражение, даже если троянцы подходили к самому лагерю. Можно было бы думать, что в шатре никого нет, если бы оттуда не доносились звуки кифары – ей одной доверял Ахилл свою боль.

Встретил Гефест на Олимпе Фетиду как желанную гостью. Нет, он еще не забыл, как она пожалела его, младенца, сброшенного матерью с неба, как укрывала девять лет в глубокой пещере, где он под неумолчный рев Океана учился своему ремеслу, и ничей слух не обнаружил его, не заметил ничей глаз.

Выслушав рассказ Фетиды, прерываемый слезами, Гефест обещал, что утешит ее душу такими доспехами, какие не приходилось носить ни бессмертным богам, ни героям.

Согласно дышали мехи, раздувая пламя и раскаляя металл добела. Гремел молот Гефеста, и на наковальне постепенно вырисовывался контур щита – подобие земли, неба и моря. Все пространство земли божественный ковач заполнил подсмотренными им с высоты Олимпа сценами сельской и городской жизни.

На участке рыхлой, трижды вспаханной нови была представлена пахота. Пахари, двигаясь по всем направлениям, правили яремными волами. Каждый раз, достигая межи, они брали из рук мужа кубок со сладким вином и, выпив его, возвращались на борозду. Сразу же за пашней была изображена колосящаяся нива, да так искусно, что ее можно принять за настоящую. Жнецы размахивали серпами, и колосья валились, чтобы в быстрых руках вязальщиков превратиться в снопы, напоминающие златоголовых, высоко подпоясанных жен. За жнецами гурьбой шли дети, собирая в охапки выпавшие колоски. Перед жнивьем красовался владелец участка с сияющим от радости лицом: нива дала богатый урожай. Далее под развесистым дубом убивали быка, просеивали муку, разжигали костер под медным котлом, готовя для работников трапезу.

За группой деревьев можно было видеть искусно сплетенные из тончайших золотых нитей виноградные лозы, отягощенные крупными черными гроздьями, порой свисающими до земли. Ряды лоз, напоминающие ровно натянутые струны кифары, оживлены фигурами легко ступающих дев и юношей с плетеными корзинами на плечах. Все лица повернуты к одинокому дереву и сидящему под ним ребенку с кифарой в руках. Конечно же, это прекрасный Лин, сын Аполлона, уже в детстве воспевавший радости Диониса.

За виноградником виднелся холм, спускавшийся плавными складками к выложенной серебром реке. По ее черневшему камышом берегу четверо босоногих пастухов, в петасах на головах, с котомками за плечами, гнали круторогих быков разной масти – одни были из золота, другие из олова. Стадо охраняли девять резвоногих собак. Но они не уберегли одного из быков: львы опрокинули его и, разодрав страшными когтями шкуру, лакали дымящуюся кровь.

Взгляд, утомленный сельскими сценами, отдыхал, перебросившись к одному из городов. На одной из улиц, пересекающей весь город, шумит веселая свадьба. При пылающих факелах юноши выводят из чертогов невест. Раздается свадебный гимн, подхваченный флейтами и кифарами. Возникает хоровод, радуя воспоминаниями сердца замужних женщин, вышедших на пороги своих жилищ.

На агоре решается тяжба. Двое, размахивая руками, доказывают свою правоту. Один бьет себя в грудь, уверяя, что заплатил пеню за убийство, другой клянется, что в глаза не видел вознаграждения за потерю сына. О накале спора можно судить по поведению глашатаев, снующих в толпе. Они успокаивают тех, кто выкриками поддерживает ту или другую сторону.

В круге, обозначенном белым, на гладко отесанных камнях размещены в величавых позах выборные старцы. Их седые головы и бороды выложены серебром, морщинистые лица – золотом. Каждый опирается на посох. Посредине собрания лежат два золотых слитка – награда тому, кто искуснее докажет свое право.

Другой город Гефест изобразил так, что видны только его стены, а на них женщины с камнями, которые они готовы обрушить на головы недругов. Под стенами теснились два войска, сверкая на солнце оружием. Одно из них намерено захватить осажденный город и отнять у него все богатства, а взятых в плен продать в рабство. Другое войско предлагает осажденным отдать половину богатств, а граждан не трогать. Мужи, юноши, старцы, выйдя из города, укрылись в засаде, чтобы с тыла ударить на врага. Во главе горожан Арес и Афина. Гефест выделал их золотыми, ростом выше людей, в огромных доспехах.

Место, что еще оставалось на этом щите, Гефест заполнил зрелищем пляски, угодной богам. С дивным умением юноши и девы, взявшись за руки, кружились легко и изящно с быстротой гончарного круга, который мастер толкнул, прежде чем укрепить на нем глину. Они то расходились рядами, то, изгибаясь, согласно двигались к центру, где песнопевец, вдохновенный, как бог, играл на кифаре, а рядом два скомороха забавляли ужимками и кривлянием народ, который теснился вокруг.

Выковав огромный и крепкий щит, взялся Гефест за панцирь и изготовил его на диво сверкающим, чтобы ослеплял он врагов Ахилла. Потом выковал шлем, облегающий голову и утолщенный у висков для их особой защиты, к шлему приладил золотой гребень. Последними отлил Гефест поножи ^[306] из белого олова.

Собрав все это вместе, он отдал нетерпеливой матери, ожидавшей окончания великой работы. Взяв доспехи, Фетида устремилась к Ахиллу, как орлица к птенцу, который, летать не умея, упал из гнезда и ищет материнской защиты.

Едва из волн Океана выступила Эос в одеяниях цвета шафрана, чтобы пробудить от сна и богов и смертных, к стану ахейцев с дарами Гефеста примчалась Фетида.

Застав Ахилла склоненным над телом любимого друга, богиня сказала:

– Сын мой, взгляни, какие дары посылает тебе Гефест с пожеланием победы.

И сложила на землю щит, и поножи, и шлем, и панцирь. Медь загремела, как голос утробный, и разбежались в испуге мирмидоняне, даже взглянуть не решившись на великое чудо.

Словно два факела, грозно сверкнули из-под ресниц глаза Ахилла. Сердце его исполнилось ратным рвением. Подняв с земли оружие и насытив душу зрелищем божественного искусства, он попросил мать проследить, чтобы не осквернили останки друга мухи и черви.

– Я сделаю все, чтобы стал прекрасней живого умерший Патрокл, – успокоила сына Фетида. – Ты же отправляйся в лагерь и зови на сходку воинов, чтобы перед ними отречься от великого гнева.

И зашагал Ахилл вдоль берега моря, зычным голосом сзывая все войско к шатру Агамемнона. Все собирались на зов. И когда воцарилась тишина, Ахилл, положив ладонь на сердце, обратился к Агамемнону:

– Было бы лучше, Атрид, чтобы не было дня, когда мы вскипели враждой из-за девы. Пусть Артемида сразила бы ее своей не знающей промаха стрелой. Многие бы живыми стояли сейчас среди нас. Но о былом вспоминать я не буду. Ныне гнев свой слагаю я перед вами.

С места, не выходя в середину собрания, отозвался Агамемнон, понуро стоявший близ своего шатра:

– Прошу мне поверить, ахейцы: в том, что случилось, вины моей нет. Это Зевс и Судьба и с ними презренная Ата меня ослепили. Дева любая не стоит вражды между мужами. И ее возвращаю тебе, Ахилл благородный, вместе с обещанными дарами.

– Не о дарах теперь забота, богоравный Агамемнон, – ответил Ахилл. – Сердце к бою зовет, чтобы мстить за павших!

И, покинув собрание, поспешил Ахилл к палатке, чтобы облечься в доспехи. Затянув на груди сверкающий панцирь, защитив поножами ноги, взял он в руки выпуклый щит и поднял его высоко над головой, так что блеск исходил от щита, словно огонь маяка, пылающего на горной вершине над морем. Надев шлем, герой грозно тряхнул головой и пронзительно свистнул.

Тотчас же подвел к нему Автомедон легконогих коней и поспешно занял свое место на колеснице. Ахилл поместился с ним рядом и обратился к коням:

– Балий и Ксанф! На вас возлагаю надежду. Не оставьте меня бездыханным в бою, как Патрокла!

– Знай, Ахилл, – ответил Ксанф, тряхнув пышной гривой, – невредимым вынесем мы тебя сегодня из боя.

Но гибель твоя недалеко. И не наша это вина, а судьбы всемогущей.

– Скучное ты существо! – усмехнулся Ахилл. – Давно мне известно, что живым из-под Трои мне не вернуться. Но стоит ли думать о том, что предрешила судьба, нас не спросив? Вперед, легконогие кони!

Весть о том, что Ахилл взялся за оружие, повергла в смятение и олимпийских богов. Зевс приказал Фемиде облететь всех бессмертных, не пропуская ни одного речного или морского бога, ни единой нимфы, ранее никогда не поднимавшихся на Олимп.

Вместе с другими явился на зов и землеколебатель Посейдон. Как равный обратился он к Зевсу:

– Зачем ты созвал нас всех, Громовержец?

– Бой предстоит, колебатель Земли, – отозвался Зевс. – И я всем вам разрешаю спуститься туда, где он начнется, и помочь тем героям, каким вы хотите.

Этим решением Зевс возбудил среди богов жестокую распрю. Каждый захотел помочь своим любимцам. Гера с Афиной, Посейдон, Гефест и Гермес поспешили на помощь ахейцам, Арес и Аполлон с Артемидой, мать их Латона взяли сторону Трои. Перемешав бессмертных и смертных, Зевс пожелал насладиться с вершины Олимпа зрелищем боя, какого еще не видывал мир.

Засверкала долина медью доспехов, покрылась людьми и конями, задрожала земля под ногами бойцов, возбужденных самими богами, возникавшими среди людей в образах смертных.

Аполлон, приняв облик Ликаона, отважного сына Приама, побудил Энея ^[307] вступить в схватку с Ахиллом. И несдобровать бы могучему сыну Анхиза, если бы не Посейдон. Это он, хотя и враждебный троянцам, не захотел, чтобы с Энеем прекратился род любимого Зевсова сына Дардана. Возмущенный беспечностью Аполлона, он устремился в гущу сражения и, выхватив из боя Энея, унес его в безопасное место.

Между тем Аполлон, охваченный безумием битвы, носился среди бьющихся насмерть героев, вселяя в одних решимость, в других – осторожность.

Не была безучастна к сражению и Афина Паллада. Усмотрела она, что Гектор бросил в Ахилла копье, и отклонила его своим легким дыханием. Одолел бы в ближнем бою сын Фетиды отважного Гектора, да Аполлон вовремя окутал его туманом. Трижды бросался Ахилл, потрясая копьем, туда, где стоял могучий противник, и трижды рассекал один лишь туман. Но, поняв, что здесь воля бессмертных богов, стал преследовать других троянских героев. И много их полегло от ударов копья и под копытами быстроногих коней, даже тех, кто пытался спастись в чистых водах Скамандра.

И возмутился Скамандр, что Ахилл убивает в его водах троянцев, и грозно к нему обратился:

– Как ты смеешь марать мои священные воды! Забирай беглецов, делай с ними что хочешь, только не у меня.

– Это мое дело, где и когда их отправлять в аид! – ответил возгордившийся Ахилл.

Скамандр разозлился не на шутку. Мгновенно разлившись, он стал выкидывать разбухшие трупы. Живых же, что беспомощно барахтались в его водах, он спас от Ахилла, укрыв в ближайшей пещере. Но этого мстительному речному богу показалось мало. Он бросил на Ахилла свои мутные воды и попытался утопить обидчика.

На помощь герою с Олимпа спустились Посейдон и Афина, которым не без труда удалось отбросить Скамандра. Но тот не сдавался и призвал на помощь своего брата Симоента. Послушный поток пошел на Ахилла водной стеной. Видя это, ковыляя поспешил богам на подмогу Гефест. Своим огнем он высушил несчастную реку и спалил все деревья на обоих ее берегах. Запросили реки пощады, поклявшись, что больше не станут помогать троянцам.

Усмирив их, олимпийские боги вступили в сражение друг с другом. Арес швырнул копье в Афину, но она успела защититься эгидой и, схватив огромный камень, бросила его в Ареса и свалила на землю. Захотела помочь Аресу встать Афродита, но толкнула ее в нежную грудь воинственная дева Афина, и упала златоволосая богиня рядом с покрытым кровью и пылью Аресом.

Посейдон стал вызывать на бой Аполлона – ведь давно на племянника таил он обиду за помощь троянцам. Но Сребролукий уклонился от схватки, говоря, что прослыл бы безумцем, если бы вступил в сраженье с Посейдоном за смертных, этих жалких творений, похожих на недолговечные листья, что сегодня зеленеют, а завтра сгниют и исчезнут бесследно.

Тогда возмутилась воинственная сестра Аполлона и стала его упрекать в малодушии. Обозлилась на вечную деву Гера и, вырвав ее лук, ударила им подстрекательницу. Артемида со слезами полетела на Олимп жаловаться Зевсу.

Захватили бы с помощью бессмертных ахейцы в этот день Трою, если бы не Аполлон. Воспламенил он жаждой сражения сердце Агенора, и тот вступил в поединок с Ахиллом, дав возможность троянцам скрыться за стенами Трои. А когда взял верх Ахилл над героем, Аполлон, приняв его образ, сделал вид, что бежит от Ахилла в испуге, и сын Фетиды преследовал мнимого Агенора до тех пор, пока тот, обернувшись, не раскрыл свой подлинный облик.

Примечания:

3

Хаос (от корня chao в значении "зевать"), персонификация разверстого пространства, в мифологическом понимании – родитель Эреба (Мрака) и Никты (Ночи), от которых произошли Эфир и День.

30

В одной неразработанной версии мифа Борей назван "царем кельтов" и отцом юной девушки Кипариссы, которую он постоянно оплакивал (кипарис считался деревом смерти).

302

Изложение дается по трагедии Еврипида "Ифигения в Авлиде" в переводе И. Анненского.

303

Все эти события, охватившие десятилетие, вынесены за временные рамки "Илиады".

304

Патрокл, сын Менетия, сводного брата Эака. В юности нечаянно убив одного из своих сверстников, он вместе с отцом бежал во Фтию на родину Ахилла и с тех пор был с ним неразлучен.

305

Имя Автомедона стало нарицательным. Так, Пушкин писал: "Автомедоны наши бойки, // Неутомимы наши тройки".

306

На рельефах II тысячелетия до н. э. микенцы, в отличие от других воинов, одеты в поножи, и поэтому Гомер использует в отношении ахейцев эпитет "прекраснопоножные".

307

Эней – сын Анхиза и Афродиты, родственник Приама. Поздние легенды сделали его прародителем римлян.