Прислушайся, это не ветер Колышет верхушки стволов - ...

Прислушайся, это не ветер

Колышет верхушки стволов -

Минувших тысячелетий

Призывный доносится зов.

И вот уже чудо-триеру

Колотит священная дрожь,

Ты Понтом сверкающе-серым

Вослед аргонавтам плывешь.

Но манит тебя не добыча,

Не блеск золотого руна -

Ушедшего мира величье,

Живая его глубина.

Чтобы отправиться в такую даль, как Колхида, следовало иметь не такое судно, каким пользовались в те времена, чтобы плыть от острова к острову, не упуская из вида землю. Необходим был корабль, который мог бы вынести удары волн сурового Понта. Ясон нашел мастера, согласившегося построить судно, какого еще не держали на своих белых плечах нереиды. По имени этого мастера – Арг – будто бы и назвали корабль «Арго» ^[271].

За постройкой судна в порту Фессалии Пагасах наблюдала сама Афина, опытная в любом мастерстве. Она внушила строителю, какие выбрать сосны для бортов и мачты, как их обстругать, как соединить доски швами и в каких местах скрепить гвоздями. Для киля Афина выбрала и принесла из Додоны дубовое бревно. Оно было не только крепче меди, но и обладало даром речи. Правда, понимать эту речь мог не всякий. Когда «Арго» был готов и тщательно осмолен, на борту у носа вырисовали синий глаз, чтобы корабль не был слеп и видел свою цель.

После этого по всей Элладе прозвучал клич, на который откликнулись многие герои. Был среди них божественный певец Орфей, умевший звуками кифары зачаровывать скалы и останавливать речные потоки. Явились могучие близнецы Кастор и Полидевк, провидец Идмон, внук Мелампода. Прибыли быстрокрылые сыновья Борея – Зет и Калаид. На борт «Арго» поднялся Геракл с юным красавцем Гиласом. Сама Афина привела Тифия, обладавшего знанием моря. Его она назначила кормчим. Всего собралось более шестидесяти героев ^[272].

Когда стали решать, кому быть предводителем, первым было названо имя Геракла. Но могучий герой отклонил эту честь, полагая, что вождем должен быть тот, кто собрал всех на подвиг. И власть передали Ясону.

Приняв ее с благодарностью, Ясон дал команду спускать «Арго» на воду. Скинув одежды, герои опоясали судно крепкосплетенным канатом, чтобы оно не развалилось, когда его будут толкать по земле. Потом врыли под килем и положили перед носом гладкоотесанные катки и, навалившись на корабль, повлекли его к морю. И застонали катки от прикосновения киля, вокруг них заклубился черный дым. Вздулись у героев мускулы на руках и ногах. Чем тяжелее судно на суше, тем устойчивее на воде. Когда «Арго» наконец закачался на волнах, радостный крик героев и всех наблюдавших за спуском на воду огласил Пагасийский залив, и эхо его отозвалось в горах Пелиона.

Подкрепившись вином и жареным мясом, герои устроились на берегу отдыхать. Спали они прижавшись друг к другу. И многим в ту ночь снилось руно, слепящее солнечным блеском.

Едва лишь взор розоперстой Эос коснулся вершин хребта Пелиона, аргонавты взошли на корабль и заняли места, какие им назначил жребий. Под тяжестью могучих тел прогнулись скамьи. Заскрипели налаживаемые в уключинах весла. Но еще до того, как они коснулись воды, послышался плеск. Это по знаку корабельного предсказателя Идмона ^[273] в море выливали вино в жертву богам, усмиряющим ветер и волны. Тотчас же стал Тифий за кормовое весло. Орфей, пройдя на нос корабля, ударил по струнам. Дивный его голос заполнил пространство.

Древнегреческое судно. Помпейская фреска

По знаку Тифия гребцы завели весла и с силой рванули их на себя. Тронулся с места корабль, как неукротимый бегун. Зашумело под килем виноцветное море. За кормой, словно тропинка по зелени луга, потянулся белый пенистый след.

Вот уже «Арго» скрылся за мысом, но песня Орфея все еще звучала в ушах оставшихся на берегу. Казалось, божественному певцу подпевают нереиды и сам Аполлон ударяет по натянутым над горами лучам-струнам Гелиоса.

Когда «Арго» вышел в открытое море, герои, не занятые веслами, подняли высокую мачту, установили ее в глубоком гнезде на палубе, закрепили со всех сторон скобами и канатами. Затем они приладили паруса и, потянув за веревку, распустили их. Затрепетало божественное полотно под попутным ветром, как крылья Аполлонова лебедя. Гребцы подняли весла и, прикрепив к бортам, вышли на свет. Приветствуя «Арго» как своего собрата, из морской глубины поднялись дельфины и понеслись за ним, то погружаясь, то всплывая, как бегут овцы и ягнята за звуками свирели по высокому, еще не выжженному Гелиосом лугу.

Земля пеласгов слилась с туманом, и остались позади Пелионские скалы, когда вдали показался Лемнос. Ветер затих, и аргонавты подплыли к острову на веслах. На берегу не оказалось ни души, но на городской стене остроглазый Линкей рассмотрел женские лица. И Ясон приоделся, чтобы выглядеть мужем, достойным гостеприимства.

На могучие плечи он накинул багряный гиматий, дар Афины Паллады, вытканный самой божественной мастерицей. С несказанным искусством были на нем изображены многочисленные сцены: киклопы, кующие молнии Зевса, строители Фив Зет и Амфион, бег колесниц, состязание Пелопса с царем Эномаем, решившее судьбу царства и ставшее началом Олимпийских игр, и многие другие сюжеты из древних преданий, знакомых каждому минийцу с детства.

Едва Ясон приблизился к городу, ворота распахнулись, и гостя встретила сама царица Лемноса, окруженная многочисленными женами. С удивлением заметил Ясон, что среди встречавших не было ни одного мужского лица. В царских чертогах царица Гипсипила ^[274] усадила Ясона перед собою на кресло, и он услышал ее рассказ.

– Не удивляйся, Ясон, – сказала царица. – Мы своих мужей отослали в земли фракийцев – ведь им были любы фракиянки, нами же они гнушались. С ними вместе ушли и мальчики, не пожелав остаться под материнским кровом. Так что теперь мы правим городом сами. Но властью мы не дорожим, и если ты захочешь остаться, получишь хоромы отца моего Фоанта. На нашем плодороднейшем из островов всем хватит места, и для твоих спутников открыты ворота города и двери наших домов.

Скрыла царица от гостя, опасаясь, что он немедленно покинет город, правду о преступлении: мужи Лемноса были не изгнаны, а зверски убиты вместе со всеми старцами и мальчиками, включая младенцев.

Не зная об этом, мореходы охотно вступили в город. Афродита связала их узами любви с теми, кто по собственной вине был лишен мужской защиты и ласки. И вот уже позабылась Колхида и ее золотое руно. Первым очнулся Геракл и напомнил, что целью героев должен быть подвиг, а не наслаждение плотью, которое тянет к безделью и губит в бездействии. И стыд охватил героев. Немедленно они двинулись к морю. Узнав о грозящей разлуке, жены сбежались, подобно пчелам, носящимся с шумом вокруг расцветающих лилий, и берег уподобился гудящему лугу. Сколько сквозь слезы было сказано слов! Знали герои, что оставляют не только жен, но и детей, которые родятся, если это будет угодно богам.

За несколько дней плавания аргонавты добрались до торчащих, как собачьи головы, голых скал, словно бы охранявших вход в узкий пролив. Орфей затянул звонкую песню. Он пел о том, что «Арго» на верном пути, ибо открывающееся перед ним море называется Геллеспонтом в честь Геллы, сестры Фрикса, которая не удержалась на спине овна и не достигла Колхиды и все же боги обессмертили ее имя. Какая же слава ждет тех, кто доставит оттуда золотое руно!

Между тем «Арго» вошел в воды Пропонтиды, и взору героев открылся остров с горбатой, покрытой лесом горой, напоминающей фигуру медведя. У подножия этой горы, называвшейся Диндимом, жили потомки Посейдона долионы, а вершину занимали шестирукие великаны, их недруги. Слух о гостеприимстве долионов прошел по всем берегам Внутреннего моря, и аргонавты решили их навестить, чтобы разузнать об ожидающих впереди трудностях.

Царь долионов Кизик ^[275] вышел навстречу героям. Он был в возрасте Ясона, и на его подбородке едва пробивался пушок. Принеся благодарственную жертву Аполлону, аргонавты последовали за Кизиком в чертоги, где их ждал богато накрытый стол. За пиршеством Ясон поведал о целях плавания. Кизик же рассказал о жестоких соседях, населяющих гору Диндим. Только благодаря защите Посейдона им удается жить рядом с ними. К удивлению героев, царь, живший у выхода в Понт Эвксинский, почти ничего не знал о населявших его берега народах и об опасностях, которые ожидают на пути в Колхиду. Но ему было известно все о Пропонтиде, и он предупредил о мелях и подводных камнях, которые могут встретиться на пути.

Как только стало светать, Кизик вывел героев на берег моря и показал, куда им плыть. Поблагодарив царя, герои направились в бухту, где стоял на якорях «Арго». И вдруг раздался страшный шум. Сбегая с вершины, шестирукие великаны бросали обломки скал, чтобы загородить выход из бухты и поймать «Арго», словно зверя, в ловушку. Первым их заметил Геракл, остававшийся на корабле вместе с теми, кто был помоложе. Вытащив лук, он стал поражать стрелами чудовищ одного за другим. Тут подоспели герои, возвращавшиеся с пира. Они бросились вверх, поднимая шестируких на копья и мечи. Вскоре те полегли, издали напоминая сваленные дровосеками стволы огромных деревьев.

Завершив бой, аргонавты поспешили взойти на корабль. «Арго» бежал под парусами остаток дня, но с наступлением темноты ветер переменил направление и стал дуть в нос, да с такой силой, что ему нельзя было противостоять. Корабль неудержимо относило назад, пока не выбросило на какую-то землю. Сойдя на берег, герои столкнулись с ожидавшими их вражескими воинами. Завязалась страшная битва. В полном мраке Ясон поразил копьем могучего исполина, и тот упал, заливая кровью прибрежный песок. Геракл сразил палицей нескольких противников. Прочие, дрогнув, обратились в бегство. Но герои, опьянев от крови, гнались за ними и повергали во прах.

Когда же встала из мрака Эос, стон огласил берег, и его повторило эхо Диндима. Аргонавты, сами того не ведая, сражались с долионами, принявшими их за морских разбойников. Исполин, сраженный Ясоном, оказался Кизиком. С плачем бросился Эсонид на его окровавленную грудь. Три дня напролет стенали и катались по песку мореходы и уцелевшие от побоища долионы. Юная жена Кизика Клита решила соединиться с супругом в аиде и покончила с собой. Горем были охвачены и нимфы. Их слезы образовали фонтан, названный Клитой. Затем герои снесли павших на широкий луг, насыпали над ними высокий курган и устроили у его подножия великолепные погребальные игры.

Словно скорбя о погибших, негодуя на судьбы, враждебные смертным, море не знало покоя двенадцать дней и ночей. Даже в бухте глубокие волны били о борт, и стоном им отвечала утроба судна. Утомившись от слез, в трюме забылись герои. Ясон же заснул на палубе, на мягких овчинах, прижавшись затылком к связкам канатов. Двое сидели у мачты, охраняя покой уснувших. Им-то и открылось чудо. Птичка по имени гальциона стала порхать, насвистывая свою песенку, над головой Ясона, едва не садясь на светлые кудри.

– Вождь, поднимись! – закричал охраняющий судно. – Птица вещает, что путь нам открыт, что Посейдон, отец долионов, на нас не в обиде.

Призыв подхватил кормчий, услышав о чуде:

– Боги зовут тебя, Эсонид, воздать благодарность великой Кибеле. Это она, должно быть, смягчила гнев Посейдона.

Поднявшись, Ясон собрал мореходов и повел на холм, чтобы припасть к стопам пышнотронной богини. С вершины холма стали видны как на ладони и макриадские кручи, и берег фракийский открылся, и зев Боспора, ведущий в суровое темное море, имя которому Понт.

Обойдя холм, герои отыскали сухую оливу, срубили под корень и, очистив от ветвей, придали ножами стволу материнские формы, голову же увенчали гирляндами листьев священного дуба, дерева Зевса, после чего закружились в бешеной пляске, ударяя мечами в щиты.

Не успело ответить эхо на грохот, как земля покрылась мягкой травой и из скалы забил целебный источник. Ему дали имя Ясона.

Спустившись к морю, герои устроили пир в честь Кибелы, славя ее до утра, пока розоперстая Эос, взглянув на залив, не залюбовалась своим отражением. Сев на скамьи, герои разом вскинули весла и опустили в порозовевшие волны. С места рванулся «Арго», и берег стал удаляться. Все смотрели вперед, но память назад возвращала – туда, где витали души погибших друзей долионов.

Достигнув земли мизийцев, аргонавты решили отдохнуть и пополнить припасы. Кроме того, надо было заменить весло, сломанное мощноруким Гераклом. Оставшись без дела, он сетовал на свою неловкость и рвался на берег, чтобы сделать весло себе по руке и крепче, чем старое.

Мизийцы приняли мореходов благосклонно. Они принесли им вина в деревянных, обитых полосками меди бочонках, привели круторогих баранов. Герои выкопали яму для костра, обложили ее дерном, собрали сухих сучьев и стали готовить трапезу.

Геракл же, оставив друзей пировать, удалился вместе с Гиласом, несшим секиру и обломок весла. Прошла ночь и день, и еще одна ночь, а они не возвращались.

– Может быть, на него напали звери? – проговорил Орфей.

– Звери Гераклу не страшны. Он их разметает, как щенков! – сказал друг Геракла Теламон.

– А если он упал в темноте со скалы? – возразил певец. – Тогда ему не справиться со львом.

– Надо искать! – заключил Ясон. – Ты, Тифий, оставайся на корабле. А мы все двинемся, рассыпавшись в цепь, в десяти шагах друг от друга.

Сказано – сделано! Прошли герои не более парасанга, как раздался крик:

– Он был здесь!

Орфей натолкнулся на обломок весла. Все сбежались, полагая, что где-то недалеко и Геракл с Гиласом ^[276]. Вскоре отыскали и пень со свежими следами секиры… Из этой сосны Геракл намеревался сделать весло. Вот и срубленный ствол. Бродили по лесу герои до темноты, а затем вернулись на судно.

Утром Тифий посоветовал поднять якорь и отплыть, пока дует попутный ветер. Ясон, кивнув головой, сделал знак, что согласен с кормчим. Но едва герои взошли на корабль и ветер надул парус, как Теламон начал бить себя в грудь.

– Что же вы послушны, как овцы! – вопил он, обращаясь к героям. – Словно бы вы оставили в Мизии какого-нибудь негодного раба, а не Геракла, достойнейшего из нас. Не потому ли Ясон поспешил отплыть поскорее, его не дождавшись? Соперник ему ни к чему.

Вспыхнул Ясон и, сжав кулаки, бросился к Теламону. И скоро бы на корабле разгорелся бой и палуба обагрилась кровью. Но вдруг с левого борта из гудящего моря поднялась голова, покрытая зеленой тиной, и Тифий увидел обращенное к нему старческое лицо и лоб в ракушках, как в бородавках.

– Главк! – крикнул Тифий. – Морской старец Главк!

Все ринулись к левому борту, так что корабль накренился.

– Оставьте тревогу! – прохрипел Главк. – Сердца свои успокойте. Знайте, что жив сын Алкмены и Зевса. Он удалился, рыдая, что не увидит Колхиду и не сможет помочь в добыче руна золотого. И не похитил его благосклонный бог, желавший избавить от опасностей моря. Роком ему суждено для безбожного Эврисфея в Аргосе полных двенадцать трудов, напрягаясь, исполнить ^[277]. Вы же плывите своею дорогой и благоволение Зевса пусть вас не покинет.

С этими словами он, нырнув, погрузился в шумящие волны. Долго на борту царило молчание, Теламон нарушил его первым:

– Не сердись, Эсонид, если я, неразумный, обидел тебя дерзким словом. Виной тому была грусть по любимому другу. Давай же слова, что рождают вражду, отдадим встречному ветру. Пусть он их развеет!

Обнял Ясон Теламона и прижал его к груди. Место Геракла на скамье занял Пелей, сын Эака. Орфей дал команду гребцам.

Где бы ты ни был, Геракл, какие бы злые напасти Судьбы тебе ни послали, ведай, мы сердцем с тобою.

Груз ли придется поднять непомерный, знай: наши плечи Рядом с твоими, и руки тяжесть тебе облегчают.

Тот обломок весла, что ты бросил в лесу, удаляясь,

В жирную землю воткнем, и поднимется древо Геракла,

Пышные ветви раскинув, чтобы тенью его насладиться

Могли бы другие герои – те, что повторят наш путь многотрудный.

Ветер, не стихая ни на миг, носил «Арго» по волнам день и ночь напролет. Но с зарей он внезапно затих, и безжизненно опустились паруса. Увидев выдающийся в море мыс, мореходы сели за весла и вскоре к нему пристали.

Первое, что открылось их взгляду, был загон для скота, а за ним ручей. Захватив кожаные бурдюки, направились аргонавты к ручью, чтобы пополнить запасы воды.

И в это время из-за укрытия вышел муж огромного роста с изогнутым посохом в руке.

– Эй вы, бродяги морские! – крикнул гигант, дерзко выпятив грудь. – Знайте, что вы высадились на землю бебриков ^[278]. Ими правлю я, Амик, мать моя нимфа Милия, Посейдон, потрясатель земли, – мой родитель. Мною установлен закон: никто этой страны не покинет, не испытав моей силы в кулачном бою.

Вот когда аргонавты еще раз пожалели, что нет с ними Геракла.

– Как нам быть? – обратился к друзьям Ясон. – Может быть, вернуться на корабль и отплыть? Ведь не для нас установлен закон, который был великаном объявлен.

Вперед выступил Полидевк.

– Негоже нам показывать дикарю спину. Дозвольте, я с ним сражусь и испытаю богами данную мне силу.

– Иди, Полидевк! – молвил Ясон за всех.

Сделав вперед три шага, герой скинул на землю дивно сотканный хитон.

– Кто бы ты ни был, придержи свой язык, нечестивец. Если здесь такой закон, я готов его соблюсти.

Так бесстрашно сказал Полидевк. Амик же, услышав эти слова, побагровел от ярости, сбросил черный плащ, откинул тяжелый посох из дикой горной оливы. Устремив на героя взгляд, жаждущий крови, он проревел:

– Бери без жребия, какие желаешь, ремни, сам я их делал, разрезая бычьи шкуры. В этом деле я ловок, а умел ли в бою, убедишься.

Слуга Амика бросил на землю четыре ремня, и Кастор, выйдя вперед, взял пару не глядя. Тотчас же он обмотал ими руки брата и, шепнув несколько ободряющих слов, удалился.

Бойцы, подняв обе руки перед лицом, приближались друг к другу. Амик выбросил кулаки вперед и начал теснить героя. Тот же не отнимал рук от лица, нагибался или отбегал в сторону. Амик изловчился и взмахнул руками, метя в голову, но кулак угодил в плечо. Отступив на шаг, Полидевк нанес великану страшный удар в ухо, тот покачнулся, упал на колени и, помедлив, свалился на землю.

Ликующий рев вырвался из уст аргонавтов. И бебрики также не остались равнодушными. Они устремились на Полидевка. Тогда и герои выхватили мечи и ринулись навстречу нарушившим правила боя. Недолго длилась битва. Бросив убитых и раненых, бебрики бегом направились к своим жилищам. Но там уже хозяйничали их соседи мариандины, воспользовавшиеся суматохой, чтобы отомстить своим злейшим недругам.

Всю ночь оставались аргонавты на берегу, принося жертвы бессмертным богам и перевязывая раны, полученные в битве. Утром же, едва Гелиос осветил холмы, они, нагрузив корабль овцами бебриков и другой добычей, тронулись в путь.

Ветер гнал корабль весь день и всю ночь. Но на заре он затих, и стал виден выдающийся в море мыс. Аргонавты налегли на весла, чтобы выйти на фракийский берег.

Вдали показался дом из белого камня. Тропинка к нему заросла травой, не дымил очаг, да и дверь, во многих местах которой виднелись следы от мощных ударов, едва держалась на петлях.

– Это заброшенный дом, – проговорил Ясон. – Он нам послужит жилищем.

Но вдруг послышался скрип. Дверь отворилась. На пороге стоял, покачиваясь, бледный худой старец с дрожащими руками. Сделав шаг, несчастный упал.

– Да он слепой! – воскликнул Линкей, помогая старцу подняться.

Вслед за ним герои перешли порог и попали словно в хлев или птичник. Стол был завален перьями и покрыт нечистотами. Стряхнув с топчана мусор, аргонавты усадили старца и сели вокруг, готовые выслушать его рассказ.

– Да, я слепец, – произнес старец слабым голосом, – и в этом сам виноват. Я правил над фракийцами и славился тем, что ведал волю богов и без их согласия открывал ее смертным. За это Зевс лишил меня света и, мало того, наслал гарпий, полуптиц-полудев. Появляясь, как только я сажусь за стол, они оскверняют и выхватывают у меня изо рта пищу. Руки бы я на себя наложил, если бы не знал, что придет этим мукам конец, когда мой дом посетят смельчаки, среди которых будут два сына Борея.

– Это мы, Бореады! – радостно воскликнули Зет и Калаид.

Финей недоверчиво повернул голову.

– Подойдите ко мне ближе!

Бореады выполнили его просьбу. Старец провел пальцами по лицу Зета и, поднявшись, нащупал за его спиной мощные крылья.

– Мы тебе поможем во всем, что в наших силах, – добавил Ясон. – Зрения не возвратить, но гарпиям…

– Не произноси громко этого имени! – взмолился Финей. – Они уже там…

Послышалось хлопанье крыльев. Выхватив меч, Ясон кинулся к двери и вышиб ее ударом ноги. Снаружи никого не было.

– Странно! – проговорил он, переступая через порог. – Я их слышал.

– Сейчас увидишь, – произнес старец, протягивая руку к засохшей лепешке на краю стола.

И тотчас стало темно, словно опустилась вечная ночь. Гарпии кружились над домом, издавая отвратительные крики, сливавшиеся с хлопаньем свирепых, беспощадных крыльев. Некоторые девы-птицы падали с лету, подобно ястребам, на добычу, и тогда можно было разглядеть горящие злобой выпуклые глаза и страшные изогнутые когти.

Финей в ужасе отбросил лепешку, и птицы, словно выполняя чью-то команду, разом ринулись в сторону моря.

Бореады взмахнули крыльями и пустились вдогонку чудовищам. Аргонавты с тревогой смотрели вслед смельчакам, не зная, как им помочь. Удастся ли им догнать гарпий? Смогут ли двое справиться с огромной стаей? Не вмешается ли в битву тот из богов, кто направил их против Финея?

Прошло немало времени, пока уставшие от напряжения глаза уловили в небе две точки. Это могли быть птицы. Но нет, видны очертания человеческих тел. Конечно, это Бореады! Они опустились рядом с домом и сразу же оказались в дружеских объятиях.

– Бой был тяжелым? – спросил Ясон первым.

– Боя не было! – радостно выдохнул Зет, складывая крылья за спиной.

– Ирида охватила своей разноцветной дугой полнеба! – пояснил Калаид. – Она попросила не убивать гарпий, и мы повиновались ^[279].

– Да! Да! – подхватил Зет. – Она обещала от имени Зевса, что гарпии оставят Финея в покое.

– Как мне отблагодарить вас, мои спасители! – проговорил Финей, едва сдерживая слезы. – Избавление от чудовищ надо отпраздновать. В подвалах у меня много снеди. Давайте устроим пир.

Аргонавты с радостью согласились. Прежде всего они очистили дом от перьев и зловонного помета. Потом они отнесли старца к морю, омыли его в волнах и дали новую одежду. Разожгли очаг. Закололи отборных овец, привезенных с собой на «Арго». Накрыли столы и сели за них, помолившись богам.

Один из двух крылатых сыновей Борея угрожает копьем гарпиям, которые летят над ним, держа отнятые у Финея еду и сосуд с вином (роспись на сосуде)

Впервые за несколько месяцев Финей смог насытиться. Когда же к нему возвратились силы, он отодвинул миску и сказал:

– Слушайте меня, друзья! Я не смею раскрыть вашу судьбу до конца, но боги разрешили предупредить о ближайших опасностях.

Встретятся вам два иссиня-черных утеса, словно грудью преграждающие путь в Колхиду. Вкруг них всегда вздымаются волны, страшно кипя. Стоит лишь кораблю, лодке или птице проплыть или пролететь между ними, они сходятся с дикой яростью. И вот вам совет. Возьмите на корабль голубку и держите ее наготове, ибо и пернатые могут спасти смертных, если на это воля богов.

Долго еще вещал Финей. Он говорил о странных народах, населяющих берега, о помощи богов, ожидающей их среди бед, о битве с драконом. Аргонавты слушали молча, стараясь запомнить каждое слово.

Затем, соорудив на берегу алтарь и возложив на нем жертвы, герои взошли на корабль и взялись за длинные весла.

Судно шло, раскидывая высоким носом белую пену. Затаенная мощь моря напоминала о себе, когда в борт ударяла волна, обрушивая на палубу фонтан брызг. По правому борту тянулся берег, то ниспадавший в море голыми каменными складками, то покрытый деревьями с зелеными кудрявыми кронами.

Издали доносился грохот, напоминавший удары гигантского молота. И поняли герои, что приближаются синие сталкивающиеся скалы ^[280], о которых предупреждал Финей. Линкей с голубкой в руках вышел на нос. По команде Тифия остальные спустились к скамьям, чтобы взяться за весла по двое.

Вот и они, Синие скалы, окруженные пенистым водоворотом. Отделенные друг от друга не более чем на сорок локтей, они сталкивались время от времени, видимо, потому, что между ними что-то проплывало. Приблизившись, герои увидели сотни раздавленных рыб. И не было на корабле ни одного, чье сердце не сжалось бы от страха. Ведь перед ними не враг, которого можно осилить, сразить копьем, а бездушные каменные громады, убивающие все живое.

Гигантские горы совсем рядом, так что казалось – можно было дотянуться до них веслом.

– Голубку! – приказал Тифий.

Брошенная сильной рукой птица понеслась между скалами. Они сошлись со страшным треском, оглушившим героев. Но все видели, что голубка проскочила и скалы задели лишь ее хвост.

– Весла! – яростно крикнул Тифий, не дожидаясь, пока скалы займут свои прежние места.

Корабль понесся со скоростью стрелы, но героям казалось, что он еле движется. Снова послышался треск, уже сзади. Оглянувшись, герои увидели, что скалы сошлись, оторвав край кормы. Но радоваться было еще рано. Возникший от удара скал водоворот едва не втянул судно назад, в образовавшееся мгновенно пространство.

Тифий сильным ударом кормового весла пропустил гигантскую волну под киль и крикнул:

– Гребите что есть сил!

Согнулись весла под мощью рук, но «Арго» не двигался с места. И тут произошло чудо! Герои подняли весла и не успели их опустить, как корабль рванулся вперед, подальше от скал, словно его подтолкнула чья-то невидимая рука.

– Кажется, мы спасены! – сказал Тифий, вытирая вспотевший лоб.

– И не без помощи Афины! – добавил Ясон, становясь рядом с кормчим. – Это она вложила в корабль свою силу, когда над ним работал Apr. A сейчас она толкнула судно могучей рукой.

– Обернитесь! – вдруг вскрикнул Орфей.

Герои повернули головы. Между скал пролетела стая птиц. Они же не шевельнулись. Исполнилась предсказанная Финеем воля богов: если хотя бы одно судно проплывет между этих бешеных скал, им суждено стоять неподвижно.

– Вот оно что! – проговорил Тифий. – Мы в неведомом море, грозном, безлюдном. Слышал я от стариков, что на берегах его живут племена, не знающие законов гостеприимства. Наш же путь лежит на восток. Давайте растянем парус пошире и отдадим корабль дуновенью Зефира.

Остроглазый Линкей первым увидел вдали берег, и Тифий направил к нему «Арго». Берег был пуст, прерываясь лишь реками, низвергавшими в Понт мутные воды.

Войдя в одну из этих рек, аргонавты оказались на земле, которой правил Мариандин, один из сыновей Финея ^[281]. Узнав о помощи, которую герои оказали его отцу, царь встретил их с распростертыми объятиями. Пир сменялся пиром, развлечение развлечением. На одном из пиров царь попросил прибывшего на «Арго» прорицателя Идмона поведать о будущем своих потомков. Идмон, знающий будущее, предсказал, что много лет спустя к этому берегу подойдут корабли и те, кто с них высадится, воздвигнут великий город. Идмон передал не все, что узнал от Аполлона. Боясь, что царь сменит милость на гнев, провидец не поведал, что пришельцы поработят народ мариандинов.

На следующее утро во время охоты Идмон пал от клыков вепря, ибо боги, открывающие будущее, не терпят корысти. Идмону царь мариандинов устроил пышные похороны. Много лет спустя, когда на месте остановки «Арго» появился великий город Гераклея Понтийская, погребальный холм Идмона стал его акрополем.

В день, близкий к отплытию, от внезапной болезни ушел в аид Тифий. Был он предан земле, и у кормового весла встал бесстрашный сердцем самосец Анкей, украшенный редким умением водить корабли. Отданы были ему голоса большинства аргонавтов.

Несколько дней ветер гнал «Арго» на восток, и он несся по волнам, быстрый, как сокол в воздушном пространстве. Потом утомились крылья ветра, и пришлось аргонавтам взяться за весла и грести днем и ночью, не встречая реки, куда можно было бы войти.

Однажды ночью над кораблем послышался шум гигантских крыльев. Это пролетал орел, посланный Зевсом терзать печень Прометея. Молча смотрели герои вослед пернатому палачу, не решаясь из страха перед его грозным повелителем что-нибудь сказать в осуждение жестокой и несправедливой расправы над прикованным к скале титаном. Но мысленно они желали благородному Прометею стойкости перед напастью.

Вскоре герои увидели остров, отдаленный от берега бурлящим проливом. Направившись к нему, они отыскали узкую бухту, ввели в нее «Арго» и отдали его под защиту поросших редким лесом скал.

Стемнело, и сразу же подул ветер, вздымавший гигантские волны. Деревья на скалах сгибались, как тростинки. Аргонавты легли, крепче прижавшись друг к другу и к общей матери – земле. Где-то рядом обрушился гром, и перун Зевса прорезал черное небо. Кто-то из героев прошептал: «Зевс не только слышит речи, но и понимает помыслы смертных». Гром ударил еще раз, словно подтверждая эту мысль.

– Взгляните на море! – вскрикнул Орфей.

Повернув головы, герои увидели корабль, взнесенный

волной и от ее удара расколовшийся на две половины.

– Вовремя мы причалили! – произнес Анкей.

– Может быть, не мы, а несчастные на том корабле прогневали Зевса, – предположил кто-то.

Дождь лил, как из пифоса, поэтому никто из героев за всю ночь не сомкнул глаз. Когда же рассвело и небо просветлело, все увидели огромную птицу, кружившую над берегом. Качнув крыльями, она сбросила тяжелое перо. Рассекая воздух, оно полетело вниз и вонзилось в плечо одного из героев.

– Скорей на корабль за щитами! – крикнул Ясон. – Это остров Ареса, о котором нас предупреждал Финей.

Когда аргонавты уже были на корабле, в небе показалась целая стая птиц.

– Рубите канаты! – закричал Анкей.

– Не торопись! – остановил его Ясон. – Вспомни совет Финея: надо не только пристать к острову Ареса, но и пройти его насквозь.

Обращаясь к героям, Ясон крикнул:

– Друзья! Возьмите свои мечи и щиты, наденьте медные шлемы! Как только спустимся на берег, по моему знаку начинайте кричать, одновременно ударяя мечами по щитам.

Хитрость удалась. Птицы Ареса, напуганные страшным шумом, поднялись в воздух и скрылись в небе. После этого Ясон приказал части героев оставаться у корабля, а остальных повел в глубь острова.

Прошло совсем немного времени, и Ясон с его спутниками вернулись. Они вели с собой четырех незнакомцев, судя по их жалкому виду – с погибшего ночью корабля.

– Если бы не мы, – проговорил Ясон, – эти люди погибли бы.

– Не потому ли нас направил сюда Финей? – вскрикнул Анкей.

– Кто знает? – пожал плечами Ясон.

Все находившиеся на острове вместе с Ясоном сели на весла, и корабль отчалил. Ясон и Орфей занялись страдальцами. Они перевязали им раны, дали сухую одежду, уложили на теплые шкуры.

Несчастные опомнились лишь к вечеру. Едва держась на ногах, они вышли на палубу и рассказали окружившим их аргонавтам о себе и своих злоключениях. Это были сыновья Фрикса и царской дочери Халкиопы. В плавание они пустились, выполняя предсмертный завет отца. Фрикс, проживший в Колхиде много лет, считал ее чужбиной и мечтал о том, чтобы сыновья вернулись в Орхомен и унаследовали власть царя Афаманта.

– Так вы мои родственники! – воскликнул Ясон, бросаясь к спасенным. – Мой дед Крефей был родным братом Афаманта. Сам же я сьн Эсона и направляюсь в Колхиду. Но вы не назвали своих имен.

– Я – Китиссор, – ответил рассказчик. – Братьев моих зовут Фронтис, Аргос и Мелас. Наш отец Фрикс, а мать Халкиопа. Мы – внуки Гелиоса. Но позволь задать мне вопрос.

– Я тебя слушаю, Китиссор, – отозвался Ясон.

– Что ведет вас в Колхиду?

– Это длинная история, если рассказывать по порядку. Но если сказать главное – мы плывем за золотым руном.

– О боги! – воскликнул сын Фрикса. – Да ведаешь ли ты, что будешь иметь дело с моим дедом Ээтом, сыном Гелиоса? Он равен силой Аресу и царствует над несчетными племенами. Но и не будь Ээта и свирепых колхов, как бы ты взял золотое руно? Ведь его сторожит огромный дракон, не знающий сна.

По мере рассказа мрачнели лица героев.

– Не подумай, – продолжал Китиссор, – что я хочу тебя испугать. Идущему в бой негоже свою душу тешить обманом. И если ты решишь продолжать путь, то знай, что можешь рассчитывать на меня и моих братьев, как на себя самого.

– Назад у нас нет пути! – произнес Ясон под одобрительные возгласы. – Не для того Афина соорудила наш корабль, чтобы он вспять обращался. Помощь же, что ты нам обещаешь, бесценна.

– Да! Да! – подхватил Анкей, не отпуская кормового весла. – Бесценна! Ведь нам неведомы подводные камни и мели этого моря. Боги направили нас на остров Ареса, чтобы мы встретили вас. Теперь я в этом уверен. Стань, Китиссор, рядом со мной у кормила. А когда устанешь, тебя сменят братья.

И обрел «Арго» особую зоркость, которой ему так не хватало, несмотря на нарисованный на борту глаз. В то время как один из братьев вместе с Анкеем находился у кормового весла, трое других, сидя на связке каната у мачты, рассказывали обо всем, что могло интересовать аргонавтов. Еще раньше герои видели на лесистом берегу деревянные сооружения, которые принимали за сторожевые башни. Оказалось, что это моссины – жилища некоего варварского племени, получившего по ним название «моссинеки». В башне обитала одна большая семья вместе с домашними животными и птицами. Всеми жителями башен управлял царек, бывший одновременно и судьей. Если его поведение не устраивало старейшин, повелителя запирали в одной из моссин и морили голодом.

– Глупцы! – заметил по ходу рассказа Ясон. – Будь это у нас в земле миниев, кто бы согласился царствовать!

Еще большее оживление вызвал рассказ о другом варварском племени, жившем за моссинеками. В день, когда рожают жены, их мужья, распростершись на ложах, стонут, и им, как роженицам, готовят омовения. Роженицы же производят детей без всякой помощи.

За рассказами гостей «Арго» незаметно проходило время. Вдали показались отвесные кручи Кавказа, казавшиеся близкими из-за огромной высоты.

– Здесь надо плыть осторожнее! – предупредил Китиссор.

– Подводные скалы? – спросил кормчий.

– Нет! Корабли Ээта, обладающего на этих берегах мощным флотом.

– Но ведь нам все равно придется войти в какую-нибудь гавань, – заметил Ясон.

– Мы ее минуем, – ответил Китиссор. – Войдем в Фасис ^[282] ночью и, сняв мачту и паруса, спрячемся в береговых камышах.

Ночью, полагаясь на опытных сыновей Фрикса, Анкей ввел корабль в широко разлившийся Фасис. Мачта была снята и уложена на палубу. Аргонавты вышли на палубу и вслушивались в ночную тишину, нарушаемую время от времени кваканьем лягушек и криками каких-то птиц. А Ясон со своими родственниками спустился за борт и двинулся к берегу.

В то время как «Арго» стоял в устье Фасиса, скрываясь от вражеских взоров, Олимп жил своей привычной жизнью. В мегароне богов Зевс, склонившись с трона, что-то говорил на ухо Гермесу, а тот кивал головой. Гефест в пристройке ко дворцу без устали колотил молотом, и по ударам можно было измерять время. Афродита в своих покоях томно раскинулась на ложе и, глядя в зеркало, расчесывала дивные волосы. Во дворе Эрот увлеченно играл в бабки с любимцем Зевса Ганимедом.

Гера, уединившись с Афиной, взволнованно объясняла ей:

– Не знаю, что делать?! «Арго» в Колхиде. Но как обмануть хитрого и злобного Ээта? Бедный Ясон! Как ему помочь?

– Я тебя понимаю и сочувствую! – сказала Афина. – С какой стороны подойти? Не придумаю…

– Постой! – перебила Гера. – А не воспользоваться ли помощью Афродиты? Конечно, она доставила мне столько огорчений. Но ради Ясона и его спутников я готова на все. Я слышала, у Ээта есть дочь Медея. Любовь творит чудеса.

Афина презрительно повела плечами.

– Мне это не нужно. Но если хочешь, могу тебя сопровождать.

При виде гостей Афродита наскоро закрепила волосы и показала богиням на кресла.

– Садитесь! Давно же вы у меня не были. Что вам показать? Вот этот гребень. Какая тонкая работа… Мой супруг готов мастерить целые дни…

– Пока ты тут красуешься, у нас беда, – перебила Гера. – «Арго» уже стоит в камышах на Фасисе. Без твоей помощи не обойтись.

Лицо Афродиты покрылось румянцем. Ей было приятно, что суровая и непреклонная Гера явилась к ней первая.

– Я готова. Если появилась нужда в моих слабых руках, можешь на них рассчитывать.

– У нас нет нужды в твоих руках, – сказала Гера, отводя взгляд, – ни в слабых, ни в сильных. Отдай приказание своему отроку, чтобы он поразил стрелой дочь Ээта Медею.

– Хорошо! Я постараюсь. Хотя нелегко мне придется. Стал непослушен мой сын и дерзок. Пойду поищу его.

Игра была в разгаре. Ганимед размазывал по смазливому лицу слезы, а Эрот, победитель, с хохотом прижимал к груди золотые бабки.

– Опять выиграл! – пожурила Афродита сына. – Снова обманул и гордишься нечестной победой. За это услужи мне!

– Нет от тебя покоя, ма! Дай поиграть!

– Не даром ведь! Получишь игрушку, какой не имел никто, кроме Зевса, когда он был ребенком, а не отцом богов.

Глазенки Эрота загорелись.

Высоко вознесся к небу дворец Ээта. Его сверкающие под взглядом Гелиоса золотые стены окаймлены двумя рядами высоких медных колонн. Двор засажен благоухающими деревьями. Под аркой, образованной цветущим виноградом, бьют четыре ключа. Из пастей каменных львов изливаются молоко, вино, благовонное масло и теплая вода.

– Не людских рук это дело! – выдохнул Ясон.

– Ты прав! – подтвердил Китиссор. – Эти источники соорудил сам Гефест после того, как Гелиос поднял его, утомленного в битве с гигантами, на свою колесницу.

– Он также изготовил для Гелиоса медноногих быков, выдыхающих пламя, – добавил второй брат.

– И также плуг с лемехом из адаманта! – вставил третий.

– А где покои царя? – поинтересовался Ясон.

– Они здесь, – пояснил Китиссор. – А в том здании, что пониже, живет наследник престола Апсирт, рожденный Ээтом от нимфы. На втором этаже размещены царские дочери со служанками.

– А вот и наша мать со своей сестрой Медеей! – радостно закричал Китиссор. – Смотрите, они нас заметили!

Оглянулся Ясон и встретился взглядом с прекрасной девой. Была она стройна и смугла, с гордой поступью, достойной внучки Гелиоса.

Халкиопа между тем издала радостный крик.

– Как я благодарна судьбе! – повторяла она, обнимая сыновей одного за другим. – Судьба вернула вас, видя мои слезы и печаль. Разве надо искать счастья на чужбине, оставляя мать одну?!

– Не чужбина нам Орхомен, – возразил Китиссор, – а отчизна нашего родителя, да будут благосклонны к нему владыки аида. Я помню, как он тосковал по родине. Здесь, кроме тебя и нас, детей, ничто не было ему мило.

В суматохе никто не заметил слетевшего с неба Эрота, не услышал биения его крыльев. Пристроившись за колонной, Эрот поднял лук, наложил на него стрелу и, натянув тетиву, пустил стрелу прямо в сердце Медее. И тотчас же взвился в небо, как шмель, предвкушая новую игру с Ганимедом и обладание мячом, материнским подарком.

Ахнула пораженная стрелой Эрота дева, охваченная жгучим безумием. И увидела она, как прекрасен чужеземец. Щеки против ее воли то бледнели, то покрывались румянцем. Руки утратили покой. Она то сплетала пальцы, то прижимала их к сердцу.

А между тем в покоях расторопные слуги омыли сыновей Халкиопы и их спасителей горячей водой и сменили им одежды, расставили на столе обильную еду и питье. Когда же все возлегли и стали тешить душу яствами, появился угрюмый Ээт.

Внуки бросились к деду и наперебой стали ему рассказывать о своем чудесном спасении на необитаемом островке, куда их выбросили разбушевавшиеся волны. Ээт, слушая, то и дело обращал тяжелый взгляд на спасителей внуков. В каждом прибывающем в его страну царь привык видеть соглядатая или соперника, стремящегося завладеть диадемой.

– Что тебя привело к нам, чужеземец? – обратился Ээт к Ясону, догадавшись, что он главный среди прибывших.

Ясон не стал скрывать ни цели своего плавания, ни происхождения, подчеркнув, что золотое руно необходимо ему для возвращения законной власти в Иолке.

Царь не поверил ни одному слову Ясона, решив, что внуки специально привели пришельцев, чтобы завладеть с их помощью его троном.

Прочитав во взгляде Ээта недоброжелательность, Ясон стал убеждать царя, что ему и его друзьям ничего не нужно, кроме золотого руна, и что он готов выполнить любое поручение, чтобы воздать славу царю Колхиды и выразить ему свою благодарность.

Слушал Ээт героя и не мог решить: сразу убить пришельца или испытать его силу.

– Что ж! – проговорил он, склонившись ко второму решению. – Есть у меня два быка медноногих, из ноздрей выдыхающих пламя. Подведя под ярмо, я гоню их по ниве Ареса и вспахиваю всю ее плугом, а затем из шлема засеваю зубами дракона, из которых вырастают воины в медных доспехах и убивают друг друга. Если действительно род твой идет от богов, ты не уступишь мне в мощи и сумеешь повторить мой подвиг. Лишь тогда заслужишь награду, которую ищешь.

Не спешил Ясон с ответом, понимая, что невыполнимо условие Ээта, что сулит оно гибель.

– Много помех создаешь ты, царь! – ответил он наконец. – Но я принимаю твой вызов. С судьбой не спорят и боги, мне ли, смертному, с ней бороться. Суровый рок привел меня к тебе, и если мне суждена здесь гибель, я встречу ее достойно.

– Иди! – усмехнулся царь. – И знай: если дрогнешь, если отступишь перед жарким дыханием быков или побежишь в страхе от меднодоспешного воинства, уж я позабочусь, чтобы впредь никто не дерзнул покушаться на мое достояние.

С тяжелым сердцем покинул Ясон царский дворец и поспешил вместе со своими спутниками к кораблю. А в ушах Медеи все звучал его голос, и она устремилась мыслью вслед за героем.

Почти у самого Фасиса героев догнал Китиссор, и на корабль они поднялись вчетвером. Выслушали герои Ясона и долго молчали, не зная, как быть. Всем было ясно, что отказываться от предложения Ээта нельзя. Но как избежать ловушки? Каким богам приносить жертвы? У кого из них испросить совета?

– Нет ли здесь какого-нибудь оракула? – первым нарушил молчание Орфей. – Лучше всего – владычицы Геры. Ведь она покровительствует Ясону.

– Геру здесь не почитают, – отозвался Китиссор, – да и помочь нам сможет только среброногая Афродита.

– Афродита! – в один голос воскликнули герои.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Ясон. – Не думаешь ли ты, что она вооружит нас стрелами своего сына?

– Ты догадался, – сказал Китиссор. – Достаточно и одной из них, которой Эрот уже попал в цель. Пока ты, Ясон, вел словесный поединок с Ээтом, я наблюдал за его дочерью, моей двоюродной сестрой Медеей, не спускавшей с тебя глаз. Уверен, что без Афродиты здесь не обошлось, и это сулит всем нам великую пользу. Знай, что Геката обучила деву варить зелья изо всего, что производит земля и Понт. Она постигла пути небесных светил и умеет возвращать к жизни мертвых.

– Что же ты предлагаешь? – перебил Ясон.

– Принести жертву Афродите и, если богиня ее примет, вам оставаться на месте, а мне идти во дворец и поговорить с Медеей.

Едва юноша произнес эти слова, как в небе показался голубь. За ним несся коршун. Подлетев к Ясону, птица Афродиты спряталась в одеждах героя.

И поняли все, что сама Афродита вещала устами юноши и что можно надеяться на помощь царской дочери.

Оставшись одна, Медея открыла резной ларец и вынула ракушку, наполненную коричневатой мазью. Не отводя от нее взгляда, девушка вспоминала тот солнечный день, когда она, карабкаясь по отвесным скалам, вдруг увидела то, за чем шла, что искала: растение на высоком стебле, напоминавшее узкими листьями и цветами шафран, но имевшее не синевато-фиолетовый, а огненно-красный цветок. Такого растения не было нигде в мире, кроме той части Кавказа, над которой пролетал орел, терзавший печень Прометея. Капли крови стекали с кривых когтей на землю, и в месте их падения вырастали такие цветы. Их сторонились птицы и звери. И девушке также было страшно прикоснуться к пылающему цветку. Закрыв глаза, она провела по стеблю ножом. И в это же мгновение что-то над ней задвигалось, послышался стон, многократно повторенный эхом.

С величайшим трудом, боясь оступиться и повредить драгоценную добычу, Медея спустилась в долину и дождалась ночи, опасаясь, что кто-нибудь в городе или во дворце может увидеть ее с цветком. Месяц спустя, когда цветок высох, она растолкла его лепестки в ступе, а порошок смешала с целебным змеиным ядом. Потом она опробовала действие мази на себе. Намазала ею руку по локоть и сунула в пылающий очаг. Она не почувствовала жара. Мазь обладала удивительным свойством защищать от ожога. Но хватит ли ее на могучее тело Ясона?

Медея в роскошных восточных одеяниях и со шкатулкой со снадобьями в руках. Рядом с нею конь Амфитриты

Медея отложила ракушку в сторону и вдруг почувствовала, что на лбу проступает испарина. «Я проверяла действие мази в чистом пламени алтаря, – подумала она с ужасом, – но Ясона обожжет пламя волшебных быков. Не погибнет ли он жалкой смертью на пашне Ареса?!»

Медея бросилась на постель и призвала к себе послушный ей сон. Но сон противился ее воле. Тело сжигало огнем. Отчаяние сменялось ослепительной радостью, а радость – жгучим стыдом. Неудержимо хлынули слезы. «Что со мной? – думала девушка, не находя себе места. – Кто мне этот чужеземец, явившийся за сокровищем отца? Пусть он погибнет на ниве Ареса, если так распорядилась судьба. Нет! Нет! Пусть уезжает подальше от моих глаз. Но как мне без него жить! Не лучше ли принять яд и положить конец мучениям?»

Она вскочила и, подбежав к ларцу с зельями, стала искать яд, дарующий мгновенную смерть. Но вдруг ее охватил страх. Затряслись руки. Стеснило дыхание. В памяти всплыли лица милых подруг, луг в весенних цветах, силуэт далеких гор. Она явственно увидела себя в погребальном саване, услышала притворные вопли плакальщиц у открытой могилы.

Нет! Нет! Она рванулась к двери, приняв бледный свет Селены за рассвет. Служанки, не ведая ее тревог, мирно посапывали в прихожей.

Снаружи было еще темно, но светло стало в душе при одной мысли, что вскоре она будет ощущать дыхание чужеземца, впивать блеск его красоты.

– Дед мой Гелиос! – воскликнула она, вздымая вверх руки. – Что ты не гонишь своих коней? По тебе соскучились деревья и травы, птицы, мотыльки, чей век так краток. Но более всех истосковалась я. Помнишь, как я на круче срывала волшебный цветок и ты один поддерживал меня взглядом? Теперь в этом цветке, превращенном в мазь, спасение для того, кому имя Ясон. Ослепи его врагов, Гелиос! Повергни их к его ногам, как красота чужеземца повергла меня, заставив забыть девичий стыд, мать с отцом и брата ^[283].

Взяв в руку бич, Медея взошла на повозку, где уже находились служанки, и мулы понеслись. Путь лежал через город, и все, кто в этот ранний час видел царскую дочь, не мог отвести от нее взгляда. Встречный ветер шевелил ее золотые волосы. Глаза излучали такую ослепительную радость, словно дорога вела не в святилище богини мрака и чародейства Гекаты, а в храм угодного всем девам Гименея ^[284].

Город остался позади. Колеса, войдя в мягкую землю, перестали стучать, и стал слышен торжествующий гимн пернатых, приветствующих восход златотронного Гелиоса. Эти звуки заставили Медею забыть ночные страхи, наполнив все ее существо ликованием.

У бревенчатого строения, от древности наполовину ушедшего в землю, Медея остановила мулов и сошла на замощенную камнем площадку рядом с алтарем.

Приказав девушкам распрячь мулов и отвести их на луг, она добавила:

– Натешьте сердца песнями, а взор – луговыми цветами.

С этими словами она направилась к серебристому тополю, гордо взметнувшему к небу пышную крону. Устроившиеся в ветвях вороны шумно переговаривались, и Медея, понимавшая язык вещих птиц, прислушалась к их болтовне.

– Смотри! Вон там, у реки, двое. Один много раз посещал наш храм, а другой… В его руках лук, как бы не сбил он наших воронят.

– Он передает лук твоему знакомцу. Он задумал что-то другое.

Девушка вздрогнула, поняв, что вороны увидели Ясона. А вот и он, прекрасный, как возникший из Океана Сириус, и такой же губительный. У Медеи замерло сердце, щеки зажглись горячим румянцем, колени охватила слабость. Когда Ясон приблизился, она не смогла ни раскрыть рта, чтобы ответить ему приветствием, ни протянуть ему руки. Ладони прилипли к бедрам. Таково колдовство любви, от которого, что бы ни говорили поэты и мудрецы, нет никакого спасения, никакого лекарства.

Ясону чувство это было неведомо. Но, убедившись, что царская дочь его любит, он радовался нежданной помощи Афродиты. Уловив эту радость, осветившую прекрасное лицо Ясона, Медея не поняла ее причины. Но она смогла улыбнуться, а потом и заговорить – нет, не о своей любви, а о деле.

Передавая Ясону мазь, она впервые коснулась его руки. Он благодарно схватил ее ладонь и поднес к губам. Наверху закаркали вороны, как всегда сплетничая, но Медея не вслушивалась в их болтовню, чувствуя лишь торопливое биение своего сердца. А когда Ясон отпустил ее руку, она отвела его в сторону и прошептала:

– Помолившись Гекате, вылей из чаши на землю предназначенный ей мед и уходи поскорей, не оборачиваясь, что бы ни услышал. Иначе нарушишь чары. Когда же наступит заря, обнажившись, натрись мазью и станешь могуч, как тот, из капли крови которого мазь. Натри ею свой щит. Выйдя на поле Ареса, присмотри камень побольше.

Она еще долго объясняла, а потом, замявшись, сказала:

– Помни меня, если тебе удастся возвратиться в отчий дом. И я никогда тебя не забуду и буду гордиться, что помогла тебе избежать верной гибели.

– Я понял, – сказал герой, – твоя мазь, предназначенная для моего спасения, из крови Прометея, который рожден Иапетом в моей окруженной горами стране. У нас он основал первые города и воздвиг храмы богам, был первым нашим царем. Мою родину называют Гемонией. Знай же, дева, что в Иолке, Орхомене и в других городах Гемонии, где не слышали имени твоего родителя, будут помнить о тебе как нашей спасительнице. Теперь же нам пора разойтись, чтобы нас не опередил закат твоего лучезарного деда. Мне кажется, что он сейчас видит нас и желает нам новой встречи.

Выполнив предписания волшебницы, Ясон поспешил к полю Ареса, где его с нетерпением ожидал Ээт, окруженный свитой. Проверив, нет ли у героя меча или кинжала, царь передал ему сосуд с драконьими зубами и показал на край поля, где стоял наготове плуг со сверкавшим на солнце адамантовым лемехом.

С одним лишь щитом Ясон двинулся по полю, испещренному глубокими ямами от бычьих копыт. Вдали, там, где поле соприкасалось с лесистым холмом, по земле стлались струйки дыма, словно бы кто-то сжигал после зимней поры сырую листву. Приблизившись, Ясон разглядел отверстие, наполовину прикрытое ветвями. То, что он принял за дым, было паром, исходящим из бычьих пастей. В пещере медные быки Гелиоса проводили ночь.

Заслышав шаги Ясона, они вырвались наружу, обдав героя дыханием. Оно же не показалось ему горячим, хотя груди животных клокотали, как котлы с водой, подвешенные над пылающими кострами. Герой схватил ближайшего из быков за шею. Остальные быки разом повернулись, из медных глоток вырвалось ослепительное пламя и закрыло Ясона. Всем со стороны должно было казаться, что герой сгорел, но через несколько мгновений он появился живой и невредимый вместе с быками, впряженными в плуг. Железные рукоятки плуга раскалились докрасна, а Ясон не отнимал от них рук, словно он сам был не из человеческой плоти, а из металла.

Когда поле покрылось ровными бороздами, Ясон распряг быков, и они стремглав понеслись в свою пещеру. Оставалось засеять борозды зубами дракона и ждать, когда вырастут воины. Ожидание было недолгим. Зашевелилась земля. Сначала, как стебли растений, показались засверкавшие на солнце медные наконечники копий, затем остроконечные медные шлемы, закрывавшие лица, медные руки, туловища и ноги в медных поножах. Но не стали они убивать друг друга (вот в чем обман Ээта!), а бросились все на Ясона.

Никогда бы не справиться Ясону с медным воинством, если бы не совет, данный Медеей. Схватив огромный камень, герой поднял его над головой и швырнул на середину поля. И сразу же меднодоспешные с грохотом развернулись и вступили в сечу, разя и убивая себе подобных. Немногих уцелевших в этой странной битве прикончил сам Ясон.

С ужасом и удивлением смотрел Ээт на чужеземца, совершившего невозможное. Разумеется, он и не собирался выполнять данное ему обещание, будучи уверенным, что кто-то раскрыл его тщательно скрываемую тайну обращения с медными воинами. С яростью возвратившись во дворец, он решил узнать и наказать предателя.

По выражению лица родителя Медея догадалась о его подозрениях и решила, не дожидаясь объяснения, покинуть отца. Еще издали она увидела пламя зажженного чужеземцами костра и летела к нему как на крыльях.

Герои шумно радовались победе Ясона и скорому возвращению на родину. Всегда верные данному слову, они и не подозревали, что царь может нарушить обещание. Услышав от гостьи, что придется добывать руно против царской воли, они, однако, не пали духом.

Было решено, что с Медеей пойдет Ясон, а остальные будут как ни в чем не бывало громко распевать песни, чтобы обмануть бдительность соглядатаев, которых царь непременно пошлет.

Облака закрыли Селену, и долина Дракона – так называли место, куда направились Ясон с Медеей – погрузилась во мрак. Но, приближаясь к священному дереву, можно было увидеть нечто, испускавшее сияние, словно маленькое ночное солнце. Это было золотое руно, укрепленное на высоком суку. Ради него Ясон и его спутники проделали путь, полный опасностей и невероятных приключений. Теперь оставалось взять долгожданную добычу.

Но ведь долина не зря носила имя дракона. Чудище сохранилось не в легендах колхов. Оно, пережившее своих собратьев, обходило дерево днем и ночью, готовое наброситься на каждого, кто к нему подойдет. Кости тех, кто позарился на золотое руно, образовывали вокруг дерева широкую белую полосу.

Изображенный на сосуде эпизод не известен из литературных источников. Полуживой Ясон находится в пасти колхидского дракона. Афина в полном вооружении сострадательно смотрит на него. Представляется, что, последовав совету богини, герой вошел в брюхо чудовища, чтобы поразить его изнутри, поскольку снаружи тот был защищен неуязвимой чешуей

Несколько мгновений Ясон, затаив дыхание, вслушивался в царапанье огромных когтей по утоптанной земле и в громкое кваканье, вырывавшееся из груди дракона. Когда же он, сжав меч, сделал шаг вперед, на его плечо опустилась властная ладонь Медеи.

– Не надо! – шепнула она. – Дракон поднимет такой оглушительный рев, что он станет слышен и Прометею на вершине Кавказа.

Вскинув руки в молитвенном экстазе, призвала Медея бога сна Гипноса и, ощутив его присутствие, вылила из захваченных глиняных баночек волшебное снадобье, произнося шепотом заклятия.

Дракон остановился и завертел плоской головой на длинной гибкой шее.

На мгновение она замерла и стала медленно склоняться. Закрылись огромные, налитые кровью глаза, и вскоре туша опрокинулась, подминая росший за белым кругом кустарник.

Не теряя ни мгновения, Ясон оказался на спине чудовища, сорвал с сука золотое руно и, продев его под пояс, ловко спрыгнул на землю.

Подойдя к девушке, он сказал ей голосом, прерывающимся от радости:

– Не знаю, что бы мы делали без тебя. Ты – наша спасительница.

– Я не знаю, как я жила до того, как ты появился, словно спустившись с неба, – отозвалась девушка.

– Если так, то едем с нами! – молвил Ясон, обнимая Медею. – Я введу тебя во дворец Иолка моей супругой.

И они побежали что было сил к Фасису. Из города доносились звуки военных труб. Царь собирал войско, надеясь к рассвету вывести его к реке и уничтожить чужеземцев ^[285].

Герои были уже на корабле. Услышав приготовления Ээта к битве, они загасили костер и переместились на судно. Как только Ясон и Медея коснулись палубы, Анкей дал знак гребцам. Аргонавты подняли мачту и закрепили парус.

– Помогай, ветер! – крикнул Ясон, протягивая руки к восходящему солнцу.

Ударили весла по черной воде. «Арго», словно чувствуя опасность, летел, как камень, выпущенный из пращи. Еще до рассвета судно вышло из реки в открытое море.

И снова Анкей стоял у кормила. Снова темные волны Понта били о борт корабля, снова оглушительно хлопали паруса, снова, но уже по левому борту, тянулся берег. «Арго» шел не в Колхиду за золотым руном, а возвращался с драгоценной добычей. На палубе слышался окрыленный женский смех.

И никто на корабле, даже прорицатель Мопс ^[286], не ведал, что флотилия Ээта, посланная в погоню за беглецами, пройдя не вдоль знакомого аргонавтам берега, а напрямую, уже находится на противоположном берегу Понта, около устья великой реки Истра. Когда же «Арго» приблизился к Истру, стало ясно, что обе стороны реки и острова заняты кораблями и бесчисленным войском колхов.

Поняли аргонавты, что им такого воинства не одолеть, и помрачнели. Посоветовавшись, решили вступить в переговоры с колхами, чтобы отдать им царскую дочь в обмен на беспрепятственное возвращение на родину.

Можно себе представить негодование Медеи, когда она узнала об их решении.

– Никогда я не думала, – кричала она, – что мужи могут быть такими трусами. Отдать меня, вашу спасительницу, на расправу отцу? Где ваша совесть?

– А что нам делать? – смутился Ясон. – У нас нет иного выхода! Отец тебя простит, но не нас.

– Вступайте в переговоры, – посоветовала Медея, – но не для того, чтобы выторговывать уступки. Надо заманить моего брата Апсирта. Я вижу, что это он привел флот.

– Что это даст? – спросил Анкей.

– Надо его убить, разрезать тело на части и бросить в море. Пока будут их вылавливать, мы уйдем далеко.

Не сразу согласились герои с этим чудовищным планом. Послышались возмущенные голоса:

– Лучше погибнуть самим, чем жить с клеймом предателей!

– Пусть она сама убивает своего брата!

– Я это сделаю! – твердо сказала Медея и, обратившись к Ясону, добавила: – А ты мне поможешь!

После страшного преступления аргонавтам удалось уйти от погони. Но всевидящий Зевс от них отвернулся. Вделанный в корму «Арго» кусок додонского дуба от имени Громовержца объявил аргонавтам, что им не вернуться в Иолк, если они не очистятся от преступления у волшебницы Кирки, дочери Гелиоса, сестры Ээта.

Пришлось изменить маршрут. Чтобы попасть к Кирке, необходимо подняться на север по Эридану, встречающемуся с Роданом, а по Родану спуститься к озерам, соединяющимся с Тирренским морем ^[287]. Обогнув огромный залив, берега которого заселены лигурами, «Арго» сделал первую стоянку у острова Эфалии, над которым днем и ночью поднимался дым медеплавилен. Починив весла и набрав воду, аргонавты поплыли на юг, к острову волшебницы Кирки, умеющей превращать людей в животных. Причалив, Ясон приказал никому не спускаться на берег, а сам с Медеей направился в глубь острова. При виде людей животные, наполняющие лес, подбежали к ним, сопровождали их до дворца. В другое время Медея, может быть, и побеседовала бы с какой-нибудь свиньей или собакой, чтобы расспросить об ее человеческом прошлом, но теперь было не до того.

Кирка приняла Медею и ее спутника как желанных гостей. Ведь девушка обратилась к волшебнице на родном для нее колхском языке, сразу же сообщив, что она ее племянница, внучка Гелиоса. Затем она как женщина женщине рассказала историю своей любви, поведала о бегстве из Колхиды и преследовании колхским флотом. Но, дойдя до убийства брата, разрыдалась и не могла больше говорить.

Поняла Кирка, что перед нею великие преступники. Это не помешало ей очистить Ясона и Медею от пролитой крови. Но она приказала им немедленно покинуть остров, чтобы не осквернять его землю.

По поручению Геры заботу об «Арго» взяла на себя Фетида. Перед аргонавтами открылось море сирен, губительниц мореходов. От страшной опасности спас героев Орфей, пропевший одну из самых прекрасных песен. Заслушавшись его, они не обратили внимания на призывы сирен. Один лишь Бут бросился в море, но не достиг скалы сирен благодаря Афродите и стал основателем города Лилибея в Тринакрии.

Проплыв между Сциллой и Харибдой, корабль достиг страны феаков. После всех опасностей и переживаний было приятно, оставив корабельные скамьи, сойти на острове феаков и прибыть во дворец гостеприимного царя Алкиноя. Но вскоре показались паруса огромного флота Ээта. Посланцы царя требовали выдачи Медеи, грозя иначе взять ее силой.

И припала тогда Медея к коленям супруги Алкиноя, умоляя ее о спасении. Решили призвать на помощь Гименея. Той же ночью во дворце совершилась брачная церемония, а наутро Алкиной объявил посланцам царя, явившимся во дворец за ответом, что Медея – супруга Ясона и отец потерял над нею власть.

С этих пор смертные уже не угрожали аргонавтам. Но им не раз еще приходилось испытывать гнев небожителей. В Ионийском море, когда уже было рукой подать до Пелопоннеса, яростно подул Борей. Подхватив «Арго», как щепку, он девять дней и ночей гнал корабль по бушующему морю, пока не выкинул на пустынный песчаный берег.

Герои сошли на сушу и долго бродили в поисках людей, которые помогли бы освободить судно из песчаного плена. Вокруг не было никого, кроме крикливых морских ворон, кружившихся над «Арго». Языка птиц этой земли не понимала даже Медея.

Потеряв надежду на чью-либо помощь, аргонавты в отчаянии опустились на песок, прикрыв головы от палящего солнца краями одежды. Ясон уже задремал, когда вдруг почувствовал, что кто-то теребит край гиматия. Откинув его, он увидел трех темнокосых дев с козлиными шкурами на плечах. Одна из них, наклонившись, посоветовала не предаваться унынию, а воздать почет матери, которая носила всех в своем чреве. «Понесите ее, как она вас! – закончила дева. – Последуйте за конем Амфитриты».

Девы исчезли внезапно, так же как появились. Ясон сразу же разбудил друзей и рассказал о видении. Долго ломали герои головы, силясь понять, о какой матери и о каком коне говорила нимфа.

Но вдруг из моря выплыл огромный белый конь с золотой гривой. Выскочив на берег, он понесся в том же направлении, в котором Борей гнал «Арго».

– Я догадался! – воскликнул Ясон, шлепнув себя ладонью по лбу. – Матерью нимфа назвала наш «Арго». Ведь он нас носил во чреве. Поднимем его и понесем в направлении, указанном конем.

О том, что Ясон правильно понял волю богов, стало ясно по легкости, с какой герои вытащили из песка судно и взвалили его на плечи.

Двенадцать дней и столько же ночей длился переход по Ливийской пустыне. Раскаленный песок обжигал ступни. Жажда иссушала гортань. Невыносимо болела голова. Сухие губы потрескались. Странные видения отягощали мозг. То и дело на горизонте показывались холмы, покрытые деревьями, струящиеся реки, но стоило приблизиться к желанному берегу, как он растворялся в колеблющемся воздухе. Но страшнее всего были змеи. Казалось, будто какой-то враждебный бог собрал их со всей Ливии, чтобы помешать героям достигнуть цели.

Вряд ли кто-нибудь остался бы в живых среди этого полчища гадов, если бы не Медея. Идя первой, она телодвижениями и речью завораживала змей, заставляя их отползать в стороны и поднимать головы, словно приветствуя пришельцев. Им пришлось идти по коридору, образованному тысячами змей.

И все же прорицатель Мопс наступил на одну зазевавшуюся гадину. Она ужалила его в ногу. Прощаясь с друзьями, герой, прославившийся в битве с кентаврами и Калидонской охоте, поведал, что ему суждено было умереть от укуса змеи и никто, даже сама Медея не могла предотвратить эту кончину.

На следующее утро скитальцы еще издали увидели струящуюся реку. Это было не обманчивое видение, а настоящая река с берегами, поросшими камышом, с животными, шедшими на водопой. Сняв с плеч корабль, путники спустились к реке и пили, черпая божественную влагу ладонями.

Река привела аргонавтов к большому озеру. Впервые за много дней они опустили «Арго» не на песок, а в его родную стихию и дали отдых своим плечам. Об этом озере герои слышали еще у себя на родине и знали, что оно называется Тритонидой. Никому из смертных еще не удавалось его увидеть. Никому не известно, соединяется ли оно с морем, а если есть путь, доступен ли он для «Арго».

Решили принести жертву богу озера. В волны бросили медный треножник, проделавший путь от Иолка. Едва жертва скрылась под водой, как оттуда поднялось, помахивая зеленой головой, страшилище с пастью, усеянной острыми зубами.

В ужасе отпрянули аргонавты от борта. Тритон же, простирая покрытую чешуей лапу, прохрипел:

– Там выход к морю. Мое озеро соединяется с ним узким проливом. Гребите за мной, а по проливу я вас потащу.

Герои взялись за весла, а когда достигли прохода, бросили за борт канат, замотав его конец вокруг мачты. Схватил Тритон канат зубами и повлек судно. Пролив был настолько узок, что весла упирались в его берега.

В открытом море Тритон, взмахнув своим дельфиньим хвостом, погрузился в пучину. Радостным криком приветствовали аргонавты родную стихию, забыв, сколько она принесла им бед. Высадившись на берег, они воздвигли алтари в честь своих спасителей – Посейдона и сына его Тритона. Отдохнув на суше, утром они взошли на «Арго» и поплыли, гонимые Зефиром.

Десять дней длилось плавание по густокудрому морю. Мореходы не знали забот. Посейдон охранял «Арго» от бурь, подводных камней и мелей. И все же не сумел он предотвратить преграды, что стали на пути героев.

Держа курс на гору Дикте, «Арго» входил в тихую бухту. Вот-вот они высадятся на берег и погрузят потрескавшиеся от жажды губы в ледяные струи ручья. Но вдруг, словно с неба, обрушились огромные камни.

– Талос! – вскрикнул Анкей, показывая на утес.

Огромное тело великана можно было принять за сосну и по росту, и по медной окраске. Давно уже не было на Крите Европы, которую Зевс поручил охранять Талосу, а медное чудище продолжало обходить остров, препятствуя высадке мореходов.

Знали аргонавты, что Талос несокрушим, но в одном месте его тела, у лодыжки, имеется вместо меди тонкая кожица. Если попасть в это место, из единственной его жилы вытечет кровь цвета свинца. Но кто на таком расстоянии сумеет угодить в него стрелой?! ^[288]

Анкей уже разворачивал кормило, когда за спиной послышался голос Медеи:

– Отведи корабль немного подальше, чтобы ничто ему не грозило, и закрепи на якорных камнях. Найдется у меня средство и против того, кто прикрыт медью, но не бессмертен, как бог.

Пробравшись по настилу между лавок, где сидели на веслах аргонавты, к носу, близ которого находился Ясон, Медея впилась в Талоса взглядом и запела. Голос ее наполнил пространство, струясь из губ, словно яд. Затих ветер, застыли травы. Медея призывала духов, незримо витавших среди живых в собачьем облике.

Талос вдруг зашатался. Так растущая на утесе сосна, корни которой обнажены ветрами, качается долго со скрипом и вдруг, бездыханная, с шумом валится в море.

Всю ночь провели герои на Крите вблизи пещеры, считавшейся местом рождения Зевса. Впрочем, по мнению других, он родился в другой пещере, на горе Иде.

Едва появилась колесница зари, аргонавты воздвигли алтарь в честь Афины Минойской ^[289], набрали воды и взошли на корабль, чтобы покинуть остров до начала волнения моря. Путь их лежал к Эгине ^[290].

Знакомый всем до сердечной дрожи зубчатый силуэт Пелиона вызвал на палубе бурную радость. Препятствия позади! Еще немного, и можно будет ступить на твердую землю, обнять близких. Наверное, потеряли они всякую надежду на встречу!

Но нет! Их помнят! Гавань заполнилась людьми, узнавшими издалека если не мореходов, то корабль, равного которому еще не держало море в своих объятиях. Чем ближе берег, тем явственнее волнение встречающих. В приветственных жестах вскинуты руки. В воздух взлетели петасы. «Арго» развернулся и коснулся левым бортом мола. И еще не успели сбросить к просмоленным столбам корабельные канаты, как Ясон спрыгнул на берег. В его руках шкура, словно расшитая золотыми колечками. Он развернул ее и вскинул над головой. Агора и все улицы до акрополя, где высится царский дворец, огласились громовыми криками: «Золотое руно! Золотое руно!»

Вот уже вся команда на берегу. К мореходам подбегают, целуют, стискивают в объятиях. Ясон ищет нетерпеливым взглядом отца и братьев. Кто-то из толпы говорит: «Не жди! Их убил Пелий». Нет, не так представлял себе Ясон возвращение в Иолк! Он мечтал познакомить отца и братьев с молодой женой, ввести ее во дворец.

Супруги поселились в доме одного из аргонавтов. Первые дни не было отбоя от посетителей. Все хотели разузнать о далеком Понте, об опасностях, ждущих мореходов на его далеких берегах, о ценах на лес и на рабов. С улыбкой объяснял Ясон, что ни разу не побывал на агоре и не приценился ни к одному товару, что в его мыслях было одно золотое руно.

Вскоре зачастили другие гости. Они шли к Медее. В городе распространился слух, что Медея – волшебница и может возвращать молодость. К ней тащили старых баранов и охотничьих собак, чтобы превратить их в ягнят и щенят. И конечно, слух об этих чудесах не обошел дворца. Дочери Пелия привели на веревке старого козла.

Медея (слева) произносит последние слова заклинания, и из котла выскакивает омоложенный баран. Одна из дочерей Пелия (справа) взволнованно простирает руку

Медея, орудовавшая во дворе, разожгла дрова под медным котлом. Выкрикивая непонятные слова, она бросала в закипавшую воду травы, привезенные из Колхиды. Когда из котла повалил пар, распространился аромат, которым, наверное, пропитан Кавказ. Обходя котел с пляской, Медея бросала в него части разрезанного ею козла. Прошло совсем немного времени, и из котла прямо в руки волшебницы выпрыгнул очаровательный белый козленок.

Ясон, бродивший по городу, увидел, как дочери его недруга несли козленка, ликующе показывая его всем встречным.

Вернувшись домой, Ясон недовольно сказал Медее:

– Я бы на твоем месте не стал награждать этих дур козленком. Зачем отнимать у старого козла Пелия его четвероногого приятеля?

– Ты думаешь, – улыбнулась Медея, – дочерям Пелия нужен козленок?

Ясон вспомнил сказанное Медеей в гавани и понял ее хитрость. И в самом деле, вскоре явилась одна из дочерей Пелия и обещала Медее много золота и драгоценностей, если она вернет молодость царю. Долго торговалась Медея, во много раз возросла обещанная награда, прежде чем она наконец дала согласие.

На следующий же день после того, как был решен вопрос о цене, привели сестры трясущегося от старости Пелия.

Волшебница неторопливо разожгла дрова под котлом, бросила в воду травы, а разрезать старика предложила самим дочерям, объяснив, что это необходимо для успеха. Кое-как они справились с этим и сами же побросали в котел руки, ноги, голову и части туловища отца. Но сколько они ни ждали, что из котла выпрыгнет младенец или мальчик Пелий, этого не произошло – Медея бросила в воду не те травы.

Узнал о неудаче с омоложением Пелия его сын Акаст. Не мог он обвинить чужеземку в убийстве, ибо старца зарезали его сестры – Пелиады. Но волшебство, приведшее к смерти, явилось достаточным поводом для изгнания Медеи, а вместе с ней и Ясона из Иолка ^[291].

Долго странствовали по землям пеласгов и ахейцев изгнанники, отвергаемые всеми. Нашелся лишь один муж, который принял беглецов. Это был царь Эфиры Креонт, не испугавшийся чар Медеи. Супруги нашли в Эфире свой дом. Здесь у них родились близнецы, зачатые во время скитаний, а потом еще один сын ^[292].

Прошло десять лет, и Креонт стал замечать, что Ясон охладевает к Медее. Как-то во время дружеского посещения дворца на его пути оказалась юная царевна Главка. Ясон пленился ее красотой и, не долго думая, предложил Медее вместе с детьми покинуть Эфиру.

Страшным было горе Медеи. Она, любившая Ясона и родившая ему сыновей, никак не могла понять, как он решился на такое предательство. Во весь голос она вопила и звала в свидетели богов, что Ясон поклялся быть ей верным. Отказываясь от пищи, день и ночь Медея отдавала себя на растерзание мукам памяти. Кормилица пыталась привести к ней детей, надеясь, что это принесет успокоение, но Медея кипела злобой, видя в них отпрысков предателя.

Однажды в отчаянии она вышла к женщинам Эфиры, чтобы излить им свою душу. Рассказывая о себе, она рисовала горькую женскую долю, мало чем отличающуюся от рабской. Весть о том, что чужеземка бунтует женщин, достигла царского дворца. Креонт поспешил к Медее и объявил ей свою волю: она должна немедленно покинуть Эфиру. Изобразив показное смирение, Медея упросила царя дать ей день на сборы.

План мести Медея продумала до конца. Встретившись с Ясоном, она смиренно просила его убедить Креонта оставить в Эфире сыновей. Чтобы заручиться поддержкой невесты, она передала ей в дар дорогое одеяние и золотой венец. Не догадываясь, что они пропитаны ядом, Главка надевает их и гибнет в страшных муках. Погиб и Креонт, пытаясь оторвать одеяние, прилипшее к телу дочери. Желая доставить Ясону еще больше горя, Медея убивает детей ^[293] и на колеснице, запряженной крылатыми драконами, уносится в небо.

Недолго после этого прожил Ясон в Эфире. Осунувшийся и постаревший до неузнаваемости, он покинул город, принесший ему столько мук. Его видели бродящим по горам. Пастухи поили его молоком, принимая за нищего. Выходя к морю, он питался скользкими моллюсками или выброшенными на берег раками. Однажды он оказался у полузанесенного песком судна. В его помутневших глазах вспыхнули огоньки. Он узнал «Арго», такую же никому не нужную развалину, как он сам. В потрясенной памяти ожила далекая юность. Он слышал хлопанье парусов, треск сталкивающихся скал, голоса друзей, видел воодушевленные надеждой лица. Где они теперь? Ушли ли в царство теней или, как он, доживают свой век, вспоминая о дерзкой молодости, промелькнувшей в виноцветном Понте, как пенный след их корабля?

С моря резко подул Борей. Зябко закутавшись в гиматий, Ясон опустился рядом со старым другом на влажный песок. Разыгравшаяся ночью буря разрушила корабль и погребла старца под его обломками. Так был наказан богами герой, воспользовавшийся колдовским искусством чужеземки и не сумевший противопоставить ей мужскую волю.

Примечания:

2

Здесь и далее эпиграфы без подписи или указания переводчика написаны автором.

27

Другим сыном Эос и Титона считали Эмафиона, но о нем не было сложено ни одного предания. Существовала также традиция, согласно которой Титон был отцом ветра Эвра. Кроме Титона, возлюбленным Эос считался равный ей по достоинству Астрей, от которого она родила Зефира, Борея и Нота – быстрокрылые ветра, утреннюю звезду Эосфору (дословно: несущая Зарю) и ряд других Звезд. Время от времени она соединялась с Аресом, вызывая яростную ревность Афродиты, наказавшей ее вечной влюбленностью. Среди возлюбленных Эос называли также сына Посейдона гиганта Ориона, сына Диомеда Кефала, от которого в одной из малораспространенных версий она родила Фаэтона.

28

Наиболее подробно "звездная" мифология изложена у Гигина в его "Поэтической астрономии", где обобщены все мифы, связанные с звездным небом. Интерес к поэзии мира звезд был настолько велик не только в Греции, но и в Риме, что даже в предельно кратком изложении всего того, что следовало знать античному Митрофанушке невежественного III столетия н. э. – в "Памятной книжице" Ампелия – сравнительно подробно приведены мифы, относящиеся к созвездиям зодиака.

Осмысление наблюдаемых с земли сочетаний небесных тел как некоего подобия того, что окружало человека в реальном мире, восходит к глубочайшей древности. В легендах греков о звездах следует различать слой, восходящий к их индоевропейскому прошлому, и наследие народов Востока, создавших астрономию и астрологию. После дешифровки памятников древневосточной письменности появилась возможность понять значимость вклада вавилонян, египтян, обитателей страны Ханаан в то, что может быть названо мифологизацией неба.

В греческих мифах звездный мир превращается в своего рода лес, обитателями которого становятся возлюбленные Зевса, которых он превращает в зверей и спасает от грозящих им опасностей, где живут змеи и чудища, где действуют герои, добившиеся бессмертия, но не освобожденные от опасностей, угрожавших им на земле. Уподобление звездного мира мифологизированному земному дополняло земные страхи ужасом, таящимся в неведомом небесном пространстве. И это еще более укрепляло ощущение беспомощности человека и его ничтожности.

Достижения греков в изучении мироздания, особенно значительные в III – II вв. до н. э., когда в силу политических перемен исчезли препятствия для восприятия научного наследия Востока, не привели к отказу от наивных мифов о звездах – они украсили сочинения астрономов и приобрели еще большую популярность. Огромный успех имела поэма знатока звезд Арата (начало III в. до н. э.). Цитаты, извлечения из нее, пересказы латинских авторов, поздние арабские переводы возмещают утрату этого и других основополагающих греческих трудов о звездном небе и звездной мифологии.

29

Гесиод, "Теогония", 872-880, пер. В. Вересаева.

271

На самом деле, "Арго" – греч. "Быстрый". Название это, судя по длительности плавания, он не оправдал.

272

Каталог аргонавтов приводят многие авторы. Наиболее полный список дает Гигин, взявший за основу "Аргонавтику" Аполлония Родосского. Свой перечень, насчитывающий 60 имен, Аполлоний Родосский начинает с Орфея и завершает строителем корабля Аргом. Список же Гигина включает также аргонавтов, не достигших Колхиды или присоединившихся в пути. При этом большинство участников плавания не минийцы (фессалийцы), а выдающиеся герои других регионов, включение которых в каталог является проявлением локального патриотизма.

273

Идмон считал себя сыном Аполлона. Его смертным отцом был один из сыновей Мелампода, матерью – Астерия или Кирена.

274

По другой версии, Гипсипила, спасшая своего отца Фоанта, была продана лемносянками в рабство и стала кормилицей сына царя Немеи Ликурга и невольной виновницей его гибели.

275

В качестве имени царю было дано название знаменитого города Кизик у входа в Боспор.

276

Сопровождавший Геракла Гилас, желая напиться, возбудил страсть нимф и был увлечен ими на дно.

277

Имеются и другие версии удаления Геракла. Согласно самой древней из них, которой придерживаются Гесиод, Гелланик и Геродот, герою пришлось покинуть корабль в самом начале пути: или когда он отправился на поиски Гиласа, или же потому, что "Арго", заговорив человеческим голосом, отказался нести тяжесть его могучего тела. В некоторых вариантах Геракл вообще исключается из команды аргонавтов. Все это свидетельствует об искусственном включении его в число ищущих золотое руно.

278

Бебрики – рано исчезнувший народ Вифинии. Упоминается только в связи с посещением их земель аргонавтами.

279

Согласно Диодору, Финей не был спасен аргонавтами, а за жестокое обращение с сыновьями убит Бореадами или Гераклом.

280

Утесы у входа в Боспор Фракийский назывались Кианеями (Синими) и Симплигадами (Сталкивающимися).

281

По другой версии, царем мариандинов был Лик, сын Даскила, внук Тантала, и в силу этого он питал симпатии к минийцам. Лик был союзником Геракла в войне с бебриками, убил брата царя Амика Мигдона.

282

Фасис – река на юго-западе Понта Эвксинского, считавшаяся границей между Азией и Европой. Сведения о ней были неточными и противоречивыми. Обычно отождествляется с рекой Риони.

283

Описание смятения, охватившего Медею, представляет Аполлония Родосского как поэта, которому доступно понимание женской любви. Здесь он выходит за рамки сюжета и предначертанного мифом образа Медеи, волшебницы, неожиданно захваченной неведомым ей ранее чувством.

284

Гименей – бог свадебных процессий, персонификация брачного гимна. Его считали сыном Аполлона от одной из муз (Каллиопы, Клио, Урании) или сыном Диониса и Афродиты, а также сыном фессалийского героя Магнеса или его сына Пиера.

285

Согласно Диодору, Ээт с войском настиг аргонавтов близ моря и окружил их. В разгоревшейся битве он был убит, а многие аргонавты, в том числе Ясон, ранены и исцелены Медеей.

286

Мопс – лапиф, сын Ампикса и Хлориды, участник Калидонской охоты и похода аргонавтов. В качестве прорицателя он сменил на борту "Арго" Идмона.

287

Расширение географических знаний о Европе показало невозможность маршрута во Внутреннее море через Истр и Родан, поэтому Диодор вслед за историком III в. до н. э. Тимеем намечает иной путь – по Танаису (Дону), реке Океану и оттуда через Гадир в "Наше море".

288

Медный великан Талос – последнее препятствие на пути к Иолку, преодоленное аргонавтами. Кажется, что их цель не столь золотое руно, сколь свобода мореплавания. Их не останавливают Симплигады, из Понта Эвксинского они находят путь в Тирренское море, пересекают Ливийскую пустыню. Не могут же мифографы допустить, чтобы они миновали Крит, закрытый для мореходов из-за допотопного чудища?

По версии Аполлодора, убить его удалось одному из аргонавтов, меткому стрелку Поеанту, сыну Тавмака. На так называемом "Кратере Талоса" из Руво (ок. 400 г. до н. э.) в уничтожении великана участвуют Диоскуры.

289

Из эпитета "Минойская" явствует, что Аполлоний Родосский, которому принадлежит рассказ о гибели Талоса, знал о почитании на острове Крите Афины уже во времена легендарного царя Миноса. И в самом деле, в текстах линейного письма Б, найденных на острове, упоминается богиня Атана.

290

Рассказом об Эгине, острове у берегов Арголиды, где аргонавтам по местному обычаю устроили состязание в беге с кувшинами воды, завершается "Аргонавтика" Аполлония Родосского. Дальнейший путь аргонавтов описывается другими авторами.

291

По версии Диодора, Ясон покинул Иолк добровольно, чтобы принести в Коринфе жертву Посейдону и посвятить ему "Арго".

292

Гесиоду известен один сын Медеи; другие говорят о дочери Эропии; позднее у трагиков сообщается о близнецах Фере и Мермере; Диодор называет Фессала, Алкимена и Тисандра.

293

Мотив убийства Медеей детей вносит Еврипид в трагедии "Медея". У других авторов детей побивают камнями жители Эфиры. Согласно Диодору, один из сыновей Ясона и Медеи, Фессал, остается жив и впоследствии возвращается в Иолк, где становится родоначальником фессалийцев. Что касается Медеи, то она еще пытается пристроиться в Фивах к Гераклу, соблазнить старца Эгея в Афинах, но, потерпев неудачу, возвращается на родину.