Горе тебе, муж рапаитский [2], воин могучий Харнама [3], Братья твои давно с сыновьями и родичи не одиноки. Отпрыска ты лишь один не имеешь и счастья земного не знаешь. Молит богов он, силу дающих, и на пир к себе призывает. Кормит весь день до отвала и поит, пока не напьются, Пояс распустит и снимет одежды, ночь на ложе встречает. Так чередуются дни и ночи, пиры и молитвы о силе. Утром седьмым в его сновиденье вступает Баал могучий. И обращается он к Даниилу, спящему крепко, со словом: — Вижу, о муж рапаитский, скорбишь ты, лишенный потомства, Радуйся, Илу-бык, мой родитель и отец всех тварей живущих, Зная, как ты кормил его сыновей, ничего не жалея, Мне приказал передать тебе силу, силу мужскую. Будет сын у тебя, в чертоге зазеленеет побегом, Плиты могил он предкам поставит и им зажжет воскуренья, Оборонит он твои скрижали и тебя самого от наветов. Будешь ты пьян, подаст тебе руку, с земли поднимая, Если одежда твоя загрязнится, её очистит от грязи, Кровлю дома покроет, если она обветшает [4]. Так что иди к жене, Даниилу, муж рапаитский, Рядом её положи и возымей в поцелуях. Женская плоть наполнится силой и вскоре отяжелеет. Сын, которого ждешь ты, выйдет из чрева побегом зеленым. Возликовал Даниилу, муж рапаитский, радостный вопль испуская И в покои свои поспешил он, песнь напевая: — Будет сын у меня, как у братьев моих, слава родителю Илу, Давшему силу! Будет сын у меня, одиноким я больше не буду! Слугам он приказал девиц привести пригожих, Дочерей Дающего свет, как ласточки, быстрых [5]. Поил он их и ласкал день первый и день второй, Ласкал он их и кормил третий, четвертый день. Утром седьмого дня, насытившись силой мужскою, Радости ложа познав, они ушли из чертогов. Полон надежд, на ложе своем, пальцы руки отгибая, Месяцам счет вел Даниилу — первый, второй, Третий, четвертый… [6]. Четырнадцать минуло лет, дважды по семь. Из мальчика вырос муж, имя ему Акхит. Столько же лет сестре, имя её Пагат. И Даниилу решил, что сын его в возрасте том, Что должен оружьем владеть, и в горы отправил гонца К тому, чье имя гремит, как медь когда плющат её, К Работнику-богу, кого Котар-ва-Хасис зовут. И вот на день на седьмой, Даниилу в ворота прошел [7], К полю, где рядом гумно, туда, где дуб вековой [8]. Под этим дубом всегда он тяжбы людские решал, Не обижал никогда вдовицы и сироты [9]. Только он поднял глаза — видит, как сходит с высот, Гость, которого ждал, с луком чудесным в руках. — Вот тебе лук, мудрец, — Котар Даниилу сказал. И передал мастер лук, прямо в руки царю. Глазами цель отыщи, стрела её поразит. Принял подарок царь и жену свою пригласил: — Даниитянка [10], - он сказал, — угости владыку Хикупта [11], Ягненка подай на стол, питьем его душу утешь. Поила она его, кормила она его и уважила всем. И уходя в свой шатер, на стол положил Котар, Колчан свой, тяжелый от стрел. Даниилу сына призвал и лук ему передал, И стрелы ему передал и строго ему наказал: — Помни, мой сын, из всего, что ты стрелою сразишь, Лучшую долю отдать ты должен деве Анат. Прижав подарок к груди, ушел на охоту Акхит. Увидела лук Анат, и сердце её зажглось [12]. Ослабли бедра её, она схватила копье, Ударила оземь древком, и вся земля затряслась, Камни скатились с гор, волны вознес океан. Чтобы сердце унять, рванулась она к вину, Но в ярости не смогла кубок к губам поднести. Чашу на землю швырнув, она зашипела змеей. К юноше подойдя, она ему говорит: — Слушай, юный Акхит! Ты ведь не знаменит. Лук, что в твоих руках, славы не принесет, Как его ни носи. Золота попроси Будет оно твоим, и пожелай серебра Или иного добра — ты его обретешь Если отдашь мне лук. Но, подавляя дрожь, Ответил Анат Акхит: — Лук мне в подарок дан. Кедры в твоих руках, что украшают Ливан, И сухожилья козлов, и крепкие их рога, И высокий тростник, что на речных берегах. Котару все передай, и он тебе лук смастерит. Выслушав эти слова, дева вещала так: — Вечности пожелай — ты обретешь её, Бессмертия пожелай — я его ниспошлю, Вместе с Баалом самим будешь года исчислять, Месяцам счет вести. Будет, как у него Пиршеством день твой любой [13]. — Вновь ты плетешь обман? — молвил юный Акхит. Ложь бесполезна твоя. Ведь ни один человек Бессмертья ещё не обрел. Как умирают все, Так же скончаюсь я. Лук мой не для тебя, Он не для женской руки — создан он для мужей. — Как ты смеешь дерзить!? — вскрикнула Илу дочь, Грозно топнув ногой. В воздух она взвилась, Землю пересекла и к устью речному проникла, Там, где истоки океанов великих обоих, И во дворце родительском преданной дщерью К трону владыки-отца прильнула с притворной мольбой. Стала, однако, она поносить дитя Даниилу, Смерти его у Илу-быка добиваясь. Благостный Илу напрасно пытался дочь успокоить. Дерзкая, на него она обрушилась с бранью: — Пусть твои дочери этим дворцом не кичатся. Мне высота нипочем, я схвачу их за косы. Так же и ты моей не избегнешь расправы, Алою кровью твоей седину я украшу, Пусть тебя защищает Акхит, сын Даниилу. Горестный вздох испустил великий владыка: — Знаю, Анат, твою дерзость. Знаю и доблесть. В мире во всем на тебя не найдется управы. Мне ли спорить с тобой из-за смертного мужа. Воля твоя. Я желаньям твоим не помеха. Ринулась дева, с родителем не попрощавшись. Только звезды за её плечами мелькали. Радостный смех её разносился по миру. Вот она на пути к городу Абуламу, Коим от века владел вельможный Йариху [14]. В городе том проживал искусник Йатпану. Он и без слов понимал желанья бессмертных. — Вижу я, о Анат, — к деве он обратился Лук чудесный теперь душу тревожит твою. Луком этим владеет сын Даниилу, Стрелы — как мысль, и смерти от них не избегнуть. — Страх твой напрасен, — дева Йатпану сказала. Коршуном станешь, могучей небесною птицей, Крона у дуба густа, и Акхит тебя не заметит, В темя клювом ударишь, в нежное темя. Это сказав, она посадила Йатпану за пояс, В воздух взлетела и тотчас скрылась из виду. Только Акхит под дубом решил подкрепиться, Только за трапезу сел он, как коршунье налетело. Дева Анат была в этой стае такою же птицей. Юный Акхит хищников стаю заметил. Лук он схватил и разломал о колено Прежде, чем коршун ударил кривым своим клювом В темя Акхита один раз, другой и третий, Прежде чем кровь на землю хлынула током, Прежде чем юноши дух благовонный, Ноздри покинув, в небо взвился пчелою. Коршунов стая тело Акхита терзала [15], Дева Анат с обломками лука возилась. Слезы потоком по щекам девичьим катились. — Что ты наделал, Йатпану!? — дочь Илу вопила. Ты для не меня не сберег чудесного лука! Дева Пагат, на плече носящая воду, Чтобы поить на полях отцовских растенья, Знала движение звезд и волю богов постигала. Издалека ей хищные птицы предстали. Треск волшебного лука она услыхала. С плачем к отцу прибежала юная дева. — Слушай, отец, — сказала она Даниилу, Слушай меня, служитель богов справедливый, С неба беда опустилась на милого брата, Дева Анат на него коршунье напустила. Дочери так отец Даниилу ответил: — Брат твой, Пагат, обладает луком волшебным, Мыслям его острые стрелы послушны. Коршунов стаю он расстреляет мгновенно. — Видела я, — дева Пагат продолжала, Там среди птиц одну с ликом Йатпану, Из Абуламу этот воин жестокий. — Слушай меня, о Пагат, носящая воду, Дочери так мудрый сказал Даниилу, И без тебя ячмень на полях обойдется, Я для тебя запрягу сейчас же ослицу, Сядешь ты на нее, чтоб увидеть своими глазами То, что тебе в видении боги послали Вслед за тобою своих гонцов я направлю, Чтобы они о происшедшем узнали. Дочь проводив, в ворота прошел Даниилу, К площади той, где колосья били цепами, Где он судил и рядил народ по уставу, Не обижая сирот и несчастной вдовицы, Где чужестранцы его иногда навещали, Чтобы беседою с ним, мудрецом насладиться В небе высоком над ним облака проплывали, Песню свою им пропел Даниилу: — Где вы скитались грядою своею летучей, Где вы семь лет пропадали, сестрицы? Почва иссохла, Шапаш на небе ярится, Скрылся Баал и к нам не является тучей. Слышен ли вам напев земли заунывный? Скрылся Баал и к нам не спускается ливнем. Гимн свой пропев облакам, он покинул места, Где судил и рядил, и на луг стопы он направил, Где каждый знал стебелек, и к траве обратился: — Знала ты ласку струй и можешь расти в жару, Чтобы скот прокормить. Даже в несчастьях моих Верю я все же, трава, что скосит тебя мой сын. Затем он на поле пошел, что долго не знало дождя. В руки он взял колосок, поцеловал в усы. — Освобождаю тебя я от опалы, дружок, Он сказал колоску. — Зерна свои сохрани, Скоро мой сын придет, ими наполнит амбар. Только произнести эти слова он успел, Видит — идут гонцы. Лица у них темны. Царь подбегает к ним и первый им говорит: — Верно ль видение то, что увидела дочь моя? Верно ли, что на Акхита в гневе великом Анат? Голову наклонив, молча стояли гонцы. — Правда ль, мой сын убит? — не унимался отец. Правда ли, что его коршун-злодей растерзал? Правда ли, что ему в беде никто не помог? — Верно, — сказали гонцы, не поднимая глаз. Выпустила Анат душу его из ноздрей, И улетела душа, словно пчела, в небеса. Ударил могучей рукой себя Даниилу в грудь. С силой ударил такой, что загудела она. Эхом отозвались на этот удар леса. Взор устремив в небеса, коршуна царь узрел Крылья свои распластав, он над дворцом парил. — Мне тебя не достать, — коршуну царь прокричал. Может тебя схватить только один Баал Крылья твои обломать может один Баал. Бросит к моим ногам — взрежу я брюхо твое, Перья твои ощипать, тело сына найду. Только проговорил — возник перед ним Баал. В небо вознесся он, коршуна быстро схватил, Крылья ему обломал, перья ему ощипал, И швырнул с высоты прямо к ногам отца. Коршуну взрезал живот, вырвал ему кишки Но не нашел Даниилу там Акхита костей. Сына увидев в беде, мать всполошилась его. Баал коршуницу схватил, крылья ей обломал, Перья её ощипал, бросил к ногам отца. Взрезал он птице живот, кости сына нашел. К царскому склепу свои он направил стопы. Там он, рыдая, предал останки сына земле. Выполнив горький свой долг, покоя он не нашел. К небу руки воздев, проклятье он произнес: — Горе тебе, ручей, бьющий струей из скалы! Возле тебя убит сын мой, могучий Акхит. Рухнет пусть эта скала! Пусть солнце тебя сожжет! Горе тебе и дуб — ведь под кроной твоей Первенец мой погиб. Гром пусть тебя поразит. Пусть свирепый кабан корни твои обнажит. Пусть возьмет тебя сушь, пусть сгниешь на корню, Но не тебя, а Анат больше всего я виню. Пусть погибнет она и отроки вместе с ней! [16] Царь возвратился к себе в свой опустевший дворец. Женщин скорби призвал, и к небу поднялся плач, Щеки терзали они, груди рвали свои. С ними вместе рыдал, слезы по сыну он лил. Лишь на седьмой [17] он год слезы утер со щек, Плакальщицам сказал, чтобы покинули дом, Жертвы принес богам — те, что их сердцу милы. Подходит к нему Пагат. Светел девичий лик. — Благослови меня, — дева отцу говорит, Силой меня одари, крепостью рук мужских, Чтобы могла я сразить тех, кто брата убил. Обнял храбрую дочь Даниилу, к сердцу прижал: — Ты мой дух подняла, приносящая воду Пагат! Смерть теперь понеси тем, кто Акхита убил. И облачилась Пагат, как муж, в одеянье отца, Меч взяла и копье, закрыла доспехами грудь И, попращавшись с отцом, воинский путь избрала. Был этот путь освещен светлым оком Шапаш, На храбрую деву Пагат смотрела она с высоты [18].
1. В поэме об Акхите, в отличие от других угаритских религиозно-мифологических текстов, наряду с богами действуют герои — мудрый царь Даниилу, его сын Акхит, дарованный богами царю за его благочестие, и союзница Акхита его сестра Пагат, любящая своего брата так же, как Анат Баала, не сестринской любовью. Пагат — соперница Анат, ибо богиня предлагает Акхиту в обмен за лук также и свою любовь. Пагат противостоит ей и как покровительница земледелия богине охоты.
Таким образом, поэма об Акхите — эпическое произведение, обладающее всеми признаками любовного романа с характерными для него ситуациями любви, ревности, отчаяния и мести, сочувствием к любящей и страдающей личности, интересом к семье и частным отношениям. Угаритский миф-роман древнее на целое тысячелетие произведений того же жанра у греков. Нельзя считать случайностью, что греческие романы появляются в годы близкого соприкосновение античного и древневосточного общества, после завоеваний Александра Македонского, в эпоху эллинизма.
Наше литературное переложение эпоса об Акхите на русском языке не первое. Ему предшествует переложение Вяч. Вс. Иванова (Иванов, 1980в, 576 и сл.), оцененное И.Ш. Шифманом как "несостоятельное с историко-филологической точки зрения" (Шифман, 1993, 286). Тем не менее как художественное произведение талантливого автора, нашего коллеги, оно состоялось. Работая над тем же текстом независимо сначала в 1994 г. (Немировский, 1994, 94 и сл.), а затем в ходе подготовки этой книги, мы старались учесть как критику И.Ш. Шифмана в адрес Вяч. Вс. Иванова, так и толкования текста, предложенные другими авторами, ставя перед собой, однако, задачу сделать текст читаемым и сохранить образы природы и пронизывающее всю поэму чувство отцовской любви.
2. Понятие «рапаитский», "рапаиты" — предмет давних споров ученых. Одни полагают, что «рапаиты» — это боги или полубоги, участвующие в магических обрядах плодородия, другие — считают их привилегированными мертвецами в царстве мертвых или среди богов, третьи воинами-аристократами.
3. Харнам — топоним или теоним неизвестного значения.
4. В обязанности сына у западных семитов, как и у многих других древних народов, входило поддержание культа предков, забота о родительском доме и уход за отцом, каким бы он ни был. Так поступили сыновья Ноя Сим и Иафет, тогда как Хам насмеялся над пьяным обнаженным родителем (Быт., 9: 18 — 27). К этому автор добавляет защиту доброго имени отца, как понимают в этом месте текст Дж. Гибсон (Gibson, 1978, 49) и И.Ш. Шифман (Шифман, 1993, 215).
5. В подлиннике стоит слово snnt с неясным значением. Одни исследователи трактуют его как «ласточки» (Gibson, 1978, 106; Шифман, 1993, 233), другие — как «ваятельницы» (Aistleintner, 1959, 69).
6. Разрыв в тексте с очевидной утратой рассказа о рождении и детстве сына и дочери Даниилу. Можно предположить появление также сведений о Йатпану, будущем убийце Акхита.
7. Воротам принадлежала особая роль в очистительных обрядах и ритуалах основания городов у многих народов древности. Городская площадь мыслилась культовым местом, центром микрокосма. Поэтому при основании города на площади вырывалась круглая яма, через которую проходила воображаемая вертикаль, соединяющая три мира. Этруски и вслед за ними римляне называли отверстие этой оси словом, означающим «мир» (этр. manth, лат. mundus). В мундусе захоранивали первины урожая. В этой связи и обмолот зерна в угаритском тексте, совершающийся на площади, может рассматриваться как сакральный акт.
8. Дерево, под которым сидел царь, — священное дерево. Культ деревьев известен также у древних евреев. В Библии упоминаются дуб плача, вещий дуб, пальма, под которой сидела пророчица Дебора, священное гранатовое дерево у Гибеа.
9. Защита вдов и сирот как слабых и беззащитных считалась священной обязанностью царя. Вавилонский царь Хаммурапи заявляет во введении к своим законам, что его обязанность "уничтожать преступников и злых, чтобы сильный не притеснял слабого". Сходное выражение в еврейской Библии: "судите сироту, решайте дело вдовы" (Исх., 1: 17).
10. Даниитянка, так же как в других случаях «хурритянка» — обозначение этноса, к которому принадлежала жена Даниилу, называемая также «девой». Это возможное указание на знакомство автора поэмы с одним из "народов моря" данунами (или данитами Библии), оказавшимся вместе с филистимлянами и сикулами на побережье страны Ханаан в XIII в. до н. э. Впрочем, даниитянка могла быть рабыней, привезенной из страны Дануна, т. е. Греции.
11. Хикупту — город Египта Мемфис, одна из предполагаемых резиденций бога-ремесленника (Шифман, 1993, 229).
12. Разрыв в тексте с утратой нескольких стихов. Судя по греческим параллелям, Акхит мог забыть выделить Анат её долю и этим вызвал её появление перед ним.
13. В последующих неразборчивых стихах содержится намек на то, что Анат предлагает юноше не только бессмертие, но, подобно Иштар в поэме о Гильгамеше, также и свою любовь.
14. Йариху — угаритский бог Луны, выступающий противником Баала и Анат. От рабыни у Йариху рождаются чудовища с бычьими рогами, в сражении с которыми по одному из мифов того же цикла гибнет Баал. В городе Йариху Абулуму обитает убийца юного Акхита Йатпану.
15. Нападение хищных птиц на человека за трапезой — мифологический мотив, известный нам по эпосу об аргонавтах (нападение гарпий на слепого фракийского царя Финея — Hes., frg., 81 — 83; Apoll. Rhod., Arg., I, 211 и сл.; II, 273 и сл.; Paus., III, 18, 15). Другие мотивы, свидетельствующие о связях между греческой и угаритской и вообще ханаанской мифологией, см.: Gordon, 1965, 212 — 213; Гринцер, 1971, 141 — 149. Анат по своей природе считалась покровительницей хищных птиц.
16. Хула Даниилу, обращенная к Анат, убийце сына, показывает глубокое отличие двух почти современных религий, возникших на одной и той же почве Ханаана. На обрушившиеся на Иова бедствия он отвечает: "Господь дал, господь взял. Благословенно имя Господне" (Иов, 1: 21 — пер. С. Аверинцева).
17. Согласно иудейской традиции, траур по умершему длился семь дней в соответствии со священным характером этого числа. В эпосе семь дней превращаются в семь лет.
18. Окончание повести дошло в поврежденном состоянии. Пагат отправляется мстить убийцам брата. Из дальнейших отрывков следует, что Йатпану собирается отравить Пагат. Видимо, ему это не удается. Последние строки, взятые из поэмы о рапаитах, дошедшей в отрывках, дают понять, что рапаиты помогают Пагат возродить Акхита, и рождается у неё от него сын (Циркин, 2000, 132).
