Глава пятая

Мечта о плане, о плановой экономике, по образцу военной экономики Германии, томила Ленина уже в 1918 году. В 1920 был разработан первый перспективный план - ГОЭЛРО. План этот первоначально предусматривал строительство 100 электростанций. Ленин, провозгласил электрификацию - ключом к коммунизму. В январе 1921 года Зиновьев говорил о 27 электростанциях. В конечном счете, план остался на бумаге.

В 1927 году советские экономисты приступили к разработке первого пятилетнего плана: комплексного плана, предусматривающего развитие всех районов, использование всех ресурсов для индустриализации страны. Выполнение первого пятилетнего плана должно было начаться в октябре 1928 года, но только в апреле 1929 он был предложен на утверждение Шестнадцатой партконференции.

Как опытный боксер, который, готовя противника к нокауту, «размягчает» его ударами по печени, желудку, почкам, в сердце, так и Сталин «размягчал» страну, накануне «великого перелома». Окончательно «размягчалась» партия. Добиваются «правые», в феврале 1929 года на объединенном заседании Политбюро и ЦКК осуждается Бухарин «за беспринципность», выразившуюся в секретных переговорах с Каменевым, а также Рыков и руководитель профсоюзов Томский. В апреле 1929 года ЦК снимает Бухарина с поста редактора Правды и председателя Коминтерна, Томского - с поста председателя ВЦСПС. Сторонник Бухарина Угланов перестает быть секретарем МК,

[235/236]

секретарем ЦК и кандидатом в члены Политбюро. В ноябре 1929 Бухарин изгоняется из Политбюро. «Правый уклон» становится преступлением. В апреле Шестнадцатая партконференция принимает решение о проведении второй генеральной чистки (первая была в 1921 году): будут «вычищены» все, кто когда-либо (в 1923 - 29) голосовал против Сталина, поддерживал - безразлично какую - оппозиционную платформу. Чистка распространяется - по решению партконференции - на беспартийных работников советских учреждений. Проходят чистку - можно бы сказать «чистилище» - все советские служащие. К участию в проверке биографий, послужных списков, поведения, благонадежности привлекается «широкий актив трудящихся». Создаются специальные отряды «легкой кавалерии» из комсомольцев, в роли судей выступают профсоюзные работники, ударники. Партия вовлекает в репрессивную деятельность широкие слои населения.

Инструкция наркомата рабоче-крестьянской инспекции делила всех «вычищенных» из советского аппарата на три категории. Вычищенные «по первой категории» лишались всех прав на пособие, пенсию, работу, выселялись из квартир. «Вторая категория» давала возможность получить работу в учреждениях другого типа или в другой местности. «Третью категорию» снижали в должности, делали отметку в биографии. Обвинения, достаточные для «чистки» по той или другой категории, были настолько широки (чистили «от элементов разложившихся, извращающих советские законы, сращивающихся с кулаком и нэпманом… от растратчиков, взяточников, саботажников, вредителей, лентяев…»),1 настолько двусмысленны, что, учитывая сотни тысяч глаз «народных чистильщиков», в страхе держалось все население страны. К тому же свеж в памяти был Шахтинскпй процесс.

Одним из результатов новой политики было бегство из Советского Союза ответственных чиновников и невозвращение на родину сотрудников советских дипломатических, торговых, разведывательных миссий, где также проводилась чистка. В начале 1928 года в Персию бежал Б. Бажанов, с 1923 года работавший помощником Сталина. Немедленно Г. Агабеков, начальник Восточного сектора иностранного отдела ОГПУ, получает приказ убить Бажанова. Пока он готовит убийство «из Москвы пришла телеграмма, отменявшая приказ о «ликвидации»… Выяснилось, что Бажанов по своей работе в Москве никаких особенных тайн не знал…»2 Через несколько месяцев бежал и сам Агабеков. Остаются на Западе советские дипломаты Г. Беседовский, А. Бармин, С. Дмитриевский и многие другие.

Важное место в серии «размягчающих» ударов отводится очередному

[236/237]

наступлению на церковь. 8 апреля 1929 года принимается закон, усиливающий контроль государства над приходами. 22 мая утверждается поправка к статье 13 Конституции, разрешающая свободу религиозных культов и одновременно антирелигиозной пропаганды. Религиозная пропаганда становится фактически государственным преступлением. Служители культа и их семьи лишаются гражданских прав. Как «лишенцы» они не имеют права на продовольственные карточки, медицинскую помощь, коммунальные квартиры. Их дети не могут поступить в школы и высшие учебные заведения. Дети священников вынуждены отрекаться от отцов, чтобы иметь возможность учиться, просто жить. Разрушаются сотнями церкви, в том числе исторические памятники. В сохранившихся церквах снимаются колокола, якобы для того, чтобы использовать металл для нужд промышленности, и чтобы колокольный звон «не мешал трудящимся». 27 августа вводится «непрерывка»: была ликвидирована семидневная неделя, вместо нее введена пятидневка - четыре дня работы, пятый выходной. «Утопия стала реальным делом, - восторгался писатель. - Непрерывная производственная неделя выбила наше время из календарного седла. С уничтожением сонного провала, которым был седьмой, воскресный день, страна пребывает в постоянном бодрствовании».3 Промышленность не была готова к «непрерывке», к непрерывной рабочей неделе, но система эта ликвидировала воскресенье. «Непрерывка» держалась до 1940 года, когда советское правительство по собственной воле подарило трудящимся воскресенье, как день отдыха.

Особое место среди факторов, создававших специфическую «атмосферу пятилетки», создававших новое советское сознание, занимают «контрольные цифры пятилетнего плана».

Составление детального плана развития народного хозяйства СССР на пять лет требовало «такой информации о межотраслевых связях, которой в то время не было».4 Тем не менее, план был составлен, причем в двух вариантах - отправном и оптимальном. Даже исходный вариант был очень оптимистическим. «Чудеса, - пишет английский историк, - редко происходят в экономической жизни, а без вмешательства Божественного Провидения, трудно было себе представить единовременный рост капиталовложений и потребления, не говоря о потрясающем росте выпуска промышленных и сельскохозяйственных товаров, производительности труда».5 Но едва были приняты оптимальные цифры, Сталин поднял их на новую, невиданную высоту. Сравнительно недавно, в 1926 году, Сталин высмеивал «фантастические» проекты Троцкого, его планы «сверхиндустриализации», его идею строительства электростанции на

[237/238]

Днепре. Днепрострой, утверждал в это время генеральный секретарь, потребует огромных средств, несколько сот миллионов рублей. «А это, - со свойственным ему юмором делал он сравнение, - все равно, как если бы мужик, скопивший несколько копеек, вместо того, чтобы починить плуг, купил себе граммофон».6 В начале 1930 г. цифры Троцкого представляются уже Сталину «плюгавыми». Из статистических, экономических, научно-исследовательских институтов выбрасываются, «вычищаются» меньшевики, правые, беспартийные - как «вредители», а те, кто приходит им на смену, дают цифры, которых от них требуют - астрономические.

Кажется, что все можно: достаточно написать на бумаге. Оптимальный план предусматривал удвоение добычи угля: 35 млн. тонн в 1927/28 году, 75 млн. тонн в 1932, сталинская цифра - 105 млн. тонн. То же было с нефтью: 11,7, 21,7 и 55 млн. тонн; с чугуном - 3,2, 10 и 16 млн. тонн. То же самое происходило со всеми другими цифрами пятилетнего плана.7 Но и это кажется недостаточным. В декабре 1929 съезд ударников призывает выполнить пятилетку в четыре года. Лозунгом дня становится: «Пять в четыре». Но и этого мало - Сталин заявляет: «темпы решают все». 4 февраля 1931 он говорит о возможности - следовательно, необходимости - выполнения пятилетки в основных, решающих отраслях промышленности в три года.

Цифры опьяняют составителей планов, но они опьяняют и строителей - граждан страны. Кажется: еще одно усилие, еще один построенный завод, еще одна построенная плотина - и вот оно счастье, за углом. Еще один шаг и удастся «догнать и перегнать» капиталистические страны. Маяковский подгоняет: «Время, вперед!» Сталин утверждает: если мы за десять лет не пробежим путь, на который другие страны затратили 50-100 лет, нас сомнут! В популярнейшей пьесе начала 30-х годов - Страх А. Афиногенова - старый, реакционный, но перевоспитывающийся под влиянием ГПУ профессор Бородин заявляет, что «общим стимулом поведения 80% всех обследованных /советских граждан, М.Г./ является страх». Остальные 20%, - объясняет профессор, - это рабочие, выдвиженцы. «Им нечего бояться, они хозяева страны». Но, - добавляет ученый, - «за них боится их мозг… Мозг людей физического труда пугается непосильной нагрузки, развивается мания преследования. Они все время стараются догнать и перегнать. И, задыхаясь в непрерывной гонке, мозг сходит с ума или медленно деградирует».

Вся страна уходит из мира реальности и начинает жить в мире фантазии, в мираже. Цифры перестают что-либо значить, они становятся лишь символом желания бежать вперед, как воздушный шар они уносят страну в несуществующий мир.

[238/239]

Но страна не могла уйти из реальности. На выполнение безумных планов бросается армия рабочих и техников. Возрождаются, казалось бы, отвергнутые идеи Троцкого и Бухарина начала 20-х годов о милитаризации труда. Единственный показатель, который перевыполнялся быстрее, чем предусматривали самые фантастические цифры, - показатель занятости. В народном хозяйстве предполагалось занять 14,7 млн. человек, в 1932 году было занято 22,9 млн. человек. Нехватку квалифицированных рабочих покрывали количеством. Как на фронте шлют в бой массы солдат, если отсутствует достаточная огневая подготовка, так на выполнение пятилетки были брошены миллионы бывших крестьян, не умевших обращаться с инструментами, станками, недисциплинированных.

Бурный рост городского населения ведет к катастрофическому ухудшению жилищного положения. Резко ухудшается продовольственное положение в городах. С. Струмилин, ставший позднее академиком, один из составителей сталинского варианта пятилетнего плана, писал в 1927 году в Очерках советской экономики: темп накопления, «при сложившихся у нас издавна навыках потребительского аскетизма, может превзойти все известные нам рекорды». Все рекорды «потребительского аскетизма» будут превзойдены в эти годы в советской деревне, умиравшей с голоду. Но и в городе положение было очень тяжелым. В апреле 1929 года вводятся карточки на хлеб. К концу года карточная система была распространена почти на все продовольственные товары, а потом и на промышленные. В 1931 году вводятся дополнительные «ордера», ибо даже по карточкам нельзя было получить положенного пайка.

О действительном положении рабочих в этот период можно судить по рапортам сотрудников ГПУ, хранившимся в Смоленске. В 1929 г. (а положение затем только ухудшалось), рабочий получал 600 грамм хлеба в день, члены семьи - по 300, жиров - от 200 грамм до литра растительного масла в месяц, 1 килограмм сахара в месяц; рабочий получал в год 30-36 метров ситца.8 Значительная часть рабочих питалась в заводских столовых. В романе Ф. Гладкова рассказывается о столовой на строительстве Днепровской плотины: «Я бываю на фабрике-кухне и меня тошнит от одного вида гнусного ядева. Я бываю на участках работ, туда пища привозится в термосах. Эта синяя болтушка смердит трупом и выгребной ямой. Рабочие предпочитают только хлеб с водой».9 Агент ГПУ доносит о жалобе рабочих, питающихся в столовой №7: «В том, что они называют щами, с трудом что-нибудь найдешь. Это не щи, а кипяченая вода из-под овощей; без жира, мясо часто плохо вымытое… Однажды в продуктах были обнаружены черви».10

[239/240]

Летом 1931 года Сталин объявляет войну «уравниловке». «Равенство» объявляется мелкобуржуазным понятием, само слово приобретает пренебрежительно-презрительную форму: «уравниловка». Неравенство становится официально - социалистической добродетелью. Вводится новая тарифная сетка - оплата труда производится в зависимости от выработки, и от разряда. Материальные стимулы должны поощрять трудящихся. И нематериальные - ордена, почетные звания. Эти нематериальные стимулы всегда оборачиваются материальными: орденоносцы получают повышение по службе, особые пайки и так далее. В стране действует, по меньшей мере, 6 разных цен на товары. 1) государственные цены на пайковые товары, выдаваемые по карточкам; 2) коммерческие цены - значительно более высокие - на товары без карточек; 3) «среднеповышенные цены» на товары, продаваемые в рабочих районах, - ниже коммерческих, выше государственных; 4) цены «образцовых магазинов» - универмагов, в которых цены выше коммерческих; 5) «торгсины» - магазины, в которых все товары продаются только за золото или валюту; 6) рыночные цены.

Все цены не перестают расти, зарплата повышается лишь номинально, нормы постоянно увеличиваются. Для увеличения темпа работы используется ударное движение, социалистическое соревнование.

Возникают специальные магазины, специальные столовые для различных категорий руководителей. Причем иерархия соблюдается строжайшим образом. Жена члена Политбюро Коммунистической партии Германии, находившаяся в 1931 году в Москве, вспоминает, как в один прекрасный день столовую в коминтерновской гостинице «Люкс» перегородили, выделив угол для высокопоставленных функционеров. И еду им стали давать лучше, чем функционерам второго или третьего разряда.11

Как относились рабочие к новым порядкам, доносят агенты ГПУ в Смоленское управление. Ткачи ярцевской фабрики - доносят агенты - кричали на собрании, созванном в связи с повышением норм: «Банда негодяев, довольно вы сосали нашу кровь! 12 лет вы нас агитируете и мутите в голове! Раньше вы все кричали, что фабриканты нас эксплуатируют, но фабриканты не заставляли работать за четверых, а потом тогда магазины были полны…»12 Рабочие Каменской бумажной фабрики - доносили агенты - говорят между собой: «Соревнование выдумали, чтобы рабочие надрывались», «социалистическое соревнование - это рабство для рабочих и хорошая жизнь для дирекции»; «На заводе «Красный гигант» старый член партии накинулся на рабочего Пирульникова: «Предатель, подхалим, социалистическое соревнование - это рабство для рабочих,

[240/241]

партия жмет нас как лимон!»…»13 В это же самое время старый ленинградский рабочий говорил А. Чилиге: «Мы живем сейчас хуже, чем при капитализме. Если бы тогда мы так страдали от голода, если бы при старых хозяевах мы получали такую низкую зарплату, мы бы тысячу раз уже бастовали».14 Тем не менее, рабочие бастовали: об этом есть донесения агентов ГПУ в Смоленском архиве. Но бастовать было очень трудно по многим причинам: рабочих увольняли, что влекло за собой лишение карточек, выселение с заводской жилплощади, даже арест; профсоюзы «работали рука об руку с дирекцией»;15 не прекращалась пропаганда, убеждавшая рабочих, что советская власть - их власть, что еще один шаг и наступит счастливое завтра - коммунизм. Мешают этому вредители, именно они виноваты во всех трудностях.

В апреле 1929 года, когда только еще начинались работы по выполнению пятилетнего плана, Сталин подготовил козла отпущения: «Шахтинцы» «сидят теперь во всех отраслях нашей промышленности».16 Сталин заверял, что вредительство «имело и продолжает иметь место».17 И - если не подлинные факты, то как нельзя более реальные - аресты и процессы подтверждали слова генерального секретаря. Годы первой пятилетки - время процессов: в августе 1930 года по обвинению в организации конского падежа закрытым судом судят группу бактериологов во главе с проф. Каратыгиным. Как раз в это время путешествовавший по Советскому Союзу индийский писатель Рабиндранат Тагор очень одобрительно отзывается - в многочисленных интервью - обо всем увиденном на родине победившего пролетариата. В сентябре 1930 года сообщается о расстреле 48 руководителей пищевой промышленности, в том числе проф. Рязанова, по обвинению в организации продовольственных трудностей. В ноябре-декабре 1930 в Москве организуется второй - после Шахтинского дела - показательный процесс-спектакль: процесс Промпартии. В обвинительном заключении указывалось, что в подпольной «Промышленной партии» насчитывалось не менее 2 тысяч членов, перед судом предстало 8 человек. Шахтинский процесс показал, что слишком большое количество обвиняемых снижает зрелищность представления. Опыт был учтен. Подсудимых обвиняли в том, что они занимались вредительской деятельностью по указанию Раймонда Пуанкаре, Лоуренса Аравийского, Генри Детердинга. Кроме арестованных, никаких свидетелей не было, не было и вещественных доказательств. Арестованные - прежде всего «глава» Промпартии профессор Л. Рамзин - признали обвинения. Большевик в 1905-7 годах, отошедший затем от партии, посвятивший себя технике, проф. Рамзин добросовестно сотрудничал с советской

[241/242]

властью после революции. Затем он внезапно возглавил антисоветскую «подпольную организацию». Подсудимые признавались во всем: в том, что они были связаны с эмигрантом-капиталистом Рябушинским и получали от него инструкции, в том, что на пост министра финансов после свержения советской власти прочили бывшего царского министра Вышеградского. В ходе процесса выяснилось, что и Рябушинский и Вышеградский умерли, но на исход дела это, конечно, повлиять не могло. Пятеро из числа подсудимых были приговорены к расстрелу, но помилованы. Рамзин был очень скоро освобожден.18 Использование провокаторов было обязательным для всех процессов, организованных «органами», начиная, по-видимому, с так называемого Таганцевского заговора в 1921 году.

Репрессии продолжались и после процесса «Промпартии». Шла подготовка к организации процесса так называемой Трудовой крестьянской партии. Судя по массовым арестам экономистов-аграрников, агрономов, других сельскохозяйственных специалистов, кооператоров, «органы» хотели создать «подпольную» организацию, насчитывавшую десятки тысяч членов. Это было логично: в крестьянской стране «крестьянская партия» должна была быть соответственно больше «промышленной партии». В вожди «Трудовой крестьянской партии» «органы» выбрали проф. Кондратьева. В качестве «программы» называли Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии - фантастический роман проф. Чаянова (опубликованный им в 1920 году под псевдонимом Кремнев), в котором предсказывалось, что в 1984 году (А. Чаянов первым выбрал эту дату, задолго до Орвелла) Россия будет свободной крестьянской страной. «Теперь, - писал Е. Ярославский в досье следователю, - после раскрытия этой подпольной организации буржуазных реставраторов, этот кулацкий манифест приобрел особое значение».19 В газетах указывалось на прямую связь «кулацких заговорщиков» с правыми: «'Кондратьевцы' всеми своими симпатиями были на стороне правых в борьбе с партийным руководством. Правые разбиты. Верхушка кондратьевцев бдительностью диктатуры пролетариата посажена на паек ОГПУ».20 Процесс «Трудовой крестьянской партии» по неизвестным причинам не состоялся. Арестованные - в том числе Кондратьев и Чаянов - погибли в тюрьмах или лагерях.

В марте 1931 года состоялся в Москве процесс меньшевиков. Большинство обвиняемых работало в плановых организациях и обвинялось во вредительстве «в плановой области» - в занижении или завышении планов, что мешало их выполнению. Процесс этот представляет особый интерес для историков в связи с тем, что один

[242/243]

из обвиняемых - М. П. Якубович, отсидевший 22 года в тюрьмах и лагерях, выжил и в 1967 году в письме на имя Генерального прокурора СССР рассказал, как был фальсифицирован процесс.

Процессы «вредителей», массовые аресты «вредителей» продолжаются и далее. Круг арестованных не ограничивается технической интеллигенцией - инженерами, техниками, плановиками, руководителями предприятий. Он включает и рядовых рабочих. Классовый враг, - говорится в статье о причинах плохой работы железнодорожного транспорта, - белогвардейцы, кулаки все еще имеют возможность пробираться на железных дорогах на «скромные», незаметные посты, такие, как смазчик…»21 Смазчики, стрелочники, рабочие железнодорожных мастерских, не говоря о машинистах и кочегарах, а также фрезеровщики, слесаря и т.д. отвечали за поломки на производстве, за невыполнение невыполнимых планов и - шли в тюрьмы и лагеря. Пополняя чудовищно разраставшуюся армию заключенных, которые занимали все более важное место в программе строительства коммунизма. Значительное число крупнейших объектов первой пятилетки строится с участием заключенных. Канал между Белым и Балтийским морем, будущий Беломорканал им. Сталина, сооружается исключительно заключенными: около 500 тысяч заключенных22 в течение 20 месяцев пробили голыми руками, без механизмов, в карельском граните канал, который оказался ненужным.23

Но гонка продолжалась и, по словам Сталина, «партия как бы подхлестывала страну, ускоряя ее бег вперед».24

В 1932 году началось подведение итогов. Жонглирование цифрами - исчисление в процентах, в рублях, стоимость которых определяют по своему желанию планирующие органы, сравнивая с 1913 годом, - позволяет утверждать, что план - «по основным показателям» - выполнен. Там же, где он не был выполнен - виноваты вредители. Были, правда, показатели, которые поддавались проверке. Пятилетний план предусматривал повышение покупательной силы рубля на 15-20%. Инфляция была очевидна для всех советских граждан. План обещал «к концу пятилетки ликвидацию товарного голода», увеличение реальной заработной платы на 69%, а «по ряду важнейших потребительских товаров удвоение норм потребления».25 Карточки, многочасовые очереди за товарами, которые полагались на карточки, в том числе за хлебом - не оставляли сомнения в невыполнении этих обещаний. Тем не менее, в необычайно короткие сроки были сооружены гигантские предприятия тяжелой промышленности - на Урале, в Кузбассе, на Волге, на Украине, были построены заводы в Москве и Ленинграде, текстильные фабрики в

[243/244]

Средней Азии и так далее. Была продлена Туркестано-Сибирская дорога, построенная до революции, проложена линия на Караганду. В общей сложности было проложено 5 500 километров железнодорожных путей (план предусматривал 16 тысяч).

Было сделано много. И Сталин имел право спросить на Семнадцатом съезде: «Не чудо ли это?»26 Большевики не теряли надежду на чудо. Но достижения первой пятилетки не были чудом. Главным источником средств, пошедших на осуществление пятилетнего плана, были «внутренние накопления». Они были получены, прежде всего, за счет того «потребительского аскетизма», о котором писал Струмилин, то есть за счет безжалостной эксплуатации населения. Из страны вывозится сырье, в том числе продовольствие - хлеб, масло, сахар, в которых ощущается острая нужда. Вместе с тем прекращается ввоз совершенно необходимых товаров: шерсти, хлопка, риса, кожи. Экономическая газета требует: «перевести московскую мыловаренную промышленность на глину из Гжеля, а мыловаренную промышленность Ленинграда, Казани и Нижнего Новгорода на местную глину».27 На экспорт - по демпинговым ценам - идет лес: «Мы вынуждены рубить не только то количество леса, которое ежегодно прирастает, но гораздо больше; в сущности не использовать лес, а уничтожать его».28 Вывозится нефть и золото, добыча которого увеличивается. Расширение добычи золота и леса идет за счет широкого употребления труда заключенных. Распродаются сокровища русских музеев. Золото выжимается всеми средствами из граждан. И даже - по свидетельству Вальтера Кривицкого - Сталин решает тряхнуть стариной и прибегнуть к самому простому способу приобретения валюты: изготовлению долларов в подвалах ГПУ. В 1908 году Сталин руководил «отъемом» денег у государственного казначейства в Тифлисе (в революционных кругах это называлось «экспроприация»), четверть века спустя он дал приказ начать изготовление 100-долларовых бумажек в Москве, на Лубянке.29

Пятилетний план не мог бы быть осуществлен без иностранной помощи. В 1928 году группа советских инженеров явилась в Детройт и предложила самой известной в США фирме промышленных архитекторов «Альберт Кан и Ко» составить проекты производственных зданий стоимостью в два миллиарда долларов.30 Около дюжины проектов должны были делаться в Детройте, остальные - в СССР. По договору с ВСНХ, подписанному в начале 1930 года. американская фирма обязалась запроектировать всю советскую тяжелую и легкую промышленность. Иностранные проектировщики, конструкторы, инженеры и техники, квалифицированные рабочие сооружали предприятия первого пятилетнего плана. Прежде всего,

[244/245]

это были американцы, после 1928 года вытеснившие с первого места немцев, затем немцы, англичане, итальянцы, французы и другие. Фирма известного американского гидростроителя - полковника Купера строила Днепрогэс, английская компания Метрополитен-Викерс снабдила оборудованием большинство крупнейших советских электростанций; западные фирмы конструировали, строили, снабжали оборудованием Магнитогорск и Кузнецк, Уралмашзавод и 1-ый Шарикоподшипниковый завод в Москве (им. Кагановича), автозавод в Нижнем и завод грузовых машин в Ярославле и так далее и тому подобное. Народный комиссар тяжелой промышленности Орджоникидзе мог с полным основанием заявить: «Наши заводы, наши шахты, наши фабрики теперь вооружены такой прекрасной техникой, которой ни одна страна не имеет… Откуда же мы ее взяли? Мы покупали у американцев, у немцев, у французов, у англичан самые усовершенствованные машины, самые последние достижения мировой техники, и этим вооружили свои предприятия». И наркомтяжпром ехидно добавил: «А у них многие заводы и шахты вооружены еще машинами 19-го и начала 20-го века».31 За 40 лет до выступления С. Орджоникидзе граф Витте писал Николаю II: «Действительно, какой смысл иностранным государствам давать нам капиталы?.. Зачем создавать своими руками еще более страшного конкурента? Для меня очевидно, что, давая нам капиталы, иностранные государства совершают политическую ошибку, и мое единственное желание, чтобы их слепота длилась как можно дольше». Желание С. Ю. Витте исполнилось в такой мере, в какой он, конечно, не ожидал.

Чтобы иностранные участники социалистического строительства не чувствовали себя излишне независимыми, чтобы советские граждане не забывали о враге, некоторых иностранцев время от времени арестовывали. В апреле 1933 года состоялся очередной процесс вредителей, произведший некоторую сенсацию: в числе 18 обвиняемых было 6 английский инженеров, работников «Метрополитен-Викерс». Тот факт, что английская фирма, с 1923 года ставившая электрооборудование для советских электростанций, заняла как бы монопольное положение, послужил, видимо, поводом для привлечения английских инженеров к ответственности «за вредительство». Англичане, несмотря на многочасовые допросы, не пожелавшие подтвердить обвинительное заключение, отделались легкими приговорами: руководитель группы - Торнтон - был приговорен к трем годам, Кушни - к двум, двое были высланы, третий - оправдан. Советские граждане получили сроки от 18 месяцев до 10 лет.

Итоги пятилетнего плана нельзя подвести, ограничиваясь результатами

[245/246]

его выполнения (или невыполнения) в промышленности. В 1928 - 1932 годах был сделан значительный шаг в области индустриализации страны. Но главным направлением «великого перелома», «великого перешиба», как скажет А. Солженицын, было сельское хозяйство. Главным объектом решительного наступления и главной его жертвой, стало крестьянство, то есть подавляющее большинство населения страны.