5. КОЛУМБОВО ЯЙЦО ПОЛИТИЧЕСКОЙ РЕФОРМЫ

Александр I охотно даровал бы свободу всему миру, при условии, чтобы все согласились подчиниться единственно его воле.

Адам Чарторижский

Вы призваны обновить дряхлую и завонявшую от застоя партию1.

Федор Достоевский, «Бесы»

Спор о том, что было вначале курица или яйцо, кажется, разрешен. Спор относительно первых шагов реформы системы советского типа продолжается. С чего начинать? Михаил Горбачев имел широкий выбор. На его глазах были испытаны различные модели «перестройки». Китайская модель: Дэн Сяо-пин начал с экономики, заслужив репутацию реформатора, либерала, демократа, восхищение государственных и политических деятелей Запада. Польша Терека испробовала средство, популярное в 20-е годы в медицине: пересадку обезьяньих половых желез для возвращения старикам сексуальной потенции. Терек заменил пересадку многомиллиардными кредитами, вспрыснутыми в дряхлую польскую экономику. Преемники Терека использовали элементы политической реформы: соглашение с Солидарностью и подавление Солидарности. Венгрия Кадара ставила на экономическую реформу. Югославия экспериментирует наиболее смело: Тито проводил и экономическую, и политическую реформы. Наконец, как говорят англичане, последняя по счету, но не по важности, - Румыния. Чаушеску испытал рецепт волшебного зеркала,

[240/241]

в котором он виделся Западу как независимый государственный деятель, главной заботой которого является суверенность страны.

Михаил Горбачев мог видеть результаты «лабораторных» опытов. 10 декабря 1917 г. Горький писал в «Несвоевременных мыслях»: «Народные комиссары относятся к России как к материалу для опыта, русский народ для них - та лошадь, которой ученые-бактериологи прививают тиф для того, чтобы лошадь выработала в своей крови противотифозную сыворотку. Вот именно такой жестокий и заранее обреченный на неудачу опыт производят комиссары над русским народом, не думая о том, что измученная, полуголодная лошадка может издохнуть»2. Семь десятилетий спустя роль подопытных животных играет треть человечества. Поле наблюдения стало огромным.

Результаты реформ всюду были обескураживающими. Если экономика начинала двигаться, давать некоторые результаты, вскоре обнаруживалось, что социальные отношения обостряются, что, дойдя до определенных границ, «поезд» вновь останавливается. И тогда приходится прибегать к «пекинскому» методу либо признавать необходимость политической реформы типа польской или венгерской. Можно даже прийти к выводу, что лучше вообще обойтись без реформ, не касаясь идеальной сталинской модели.

Китай в этом отношении - великолепный урок. Дэн Сяо-пин в течение десяти лет был всеобщим любимчиком. Когда после декады экономических реформ возникла - неизбежно - угроза его власти, Китай был одним взмахом руки возвращен - в политическом отношении - в дореформенную эпоху. В первом интервью, данном советской печати после введения в Пекине военного положения, один из руководителей Всекитайской федерации профсоюзов подвел итог: «Наши рабочие теперь ясно представляют, что, во-первых, мы не нуждаемся в демократии по западному образцу, и, во-вторых, демократия нуждается в защите законом»3.

[241/242]

Прежде всего, однако, Михаил Горбачев мог использовать советский исторический опыт. Черпать в богатейшем источнике рецептов на лечение хронических недомоганий советского государства, искать лекарства, испробованные при врачевании острых кризисов Лениным и Сталиным. Предшественники седьмого генерального секретаря всегда обращались, в первую очередь, к мерам политическим.

Для Горбачева не было сомнения, что необходимо начинать с политической реформы. Прежде всего потому, что это значило начинать с главного - овладения властью. Во-вторых, потому, что в советской системе нет других проблем, кроме политической: политика - это все. И - все - это политика. Наконец, в-третьих, потому, что в представлении нового генерального секретаря и его единомышленников тяжелейший кризис, переживаемый государством, начиная с конца 70-х годов, был кризисом политическим.

Тоталитаризм вступил в стадию зрелости. На Западе большинство советологов отказалось от употребления по отношению Советского Союза термина «тоталитаризм» еще в 60-е годы. В Советском Союзе на этот счет не было сомнений: все знали, что живут в тоталитарном государстве. Когда стало возможным - об этом сказали официально. Руководитель кафедры истории партии Академии общественных наук при ЦК КПСС профессор Маслов согласен с тем, что «исторические параллели между социализмом и фашизмом возможны, причем по целому ряду аспектов». Он сопоставляет гитлеровскую Германию и сталинский СССР4. Академик Сахаров пишет, что «афганская авантюра как бы воплотила в себе всю опасность и иррациональность закрытого тоталитарного общества»5. Достигнуто всеобщее согласие: от Сталина до Брежнева советские люди жили при тоталитаризме.

Классические определения тоталитаризма Ханны Арендт, Карла Фридриха, Збигнева Бжезинского и др. - результат изучения того, что можно назвать «юностью» тоталитарной системы. Годы юности, молодости, когда

[242/243]

власть стремится к «полному (тотальному) контролю над всеми сферами жизни»6, время тотального террора, тотального страха, тотального господства Вождя.

Кризис возник как результат успехов тоталитарной системы. В Москве любят употреблять словцо: заорганизованность. Имеется в виду организованность, которая становится абсурдом. В 1989 г. американские кардиологи открыли, что идеально регулярное сердцебиение не является признаком здоровья. Оно, скорее всего, предвещает внезапную смерть. Ученые обнаружили, что сердце, все другие органы и физиологические системы, включая мозг, частично управляются необходимостью в некотором хаосе. Как выразился доктор Ари Гольдберг: «Здоровое сердце танцует, а умирающий орган всего лишь идет»7.

Главное противостояние в коммунизме всегда было между стихийностью и сознательностью, между хаосом и организованностью. Советская энциклопедия дает исчерпывающее определение: «Под стихийностью в применении к общественным явлениям понимают такое общественное движение, которое не находится под руководством центра и не подчиняется направляющему действию теории; под сознательностью - руководящее воздействие на движение со стороны классовой теории - теории марксизма для рабочего движения»8.

Гениальным открытием Ленина была партия нового типа. Он видел в ней руководящий центр, превращающий «стихийную борьбу пролетариата в сознательную». Борьба со «стихийностью» за «организованность» была основным содержанием деятельности Ленина до революции. Октябрьский переворот был одновременно победой организации - партии большевиков, и стихии - мужицкого бунта против власти. Умение большевиков использовать стихию в собственных целях, обуздывать ее, было одним из важнейших залогов их победы в гражданской войне. Сразу же после захвата власти Ленин начинает строить могучее, централизованное государство. Он успевает лишь заложить фундамент будущей системы. В сталинские годы

[243/244]

завершается строительство государства, идеально воплощающего организацию и организованность.

Представляя свою политическую реформу, Михаил Горбачев говорил об укоренении с начала 30-х годов «командно-административной системы» (кокетливый синоним тоталитаризма), добавляя, что эта система «не смогла полностью сковать народную энергию», а энергия, вопреки системе, превратила страну «в одно из самых развитых и влиятельных государств мира, позволила одержать победу в тяжелейшей войне, какую только знала мировая история»9. Генеральный секретарь признает, следовательно, наличие, с одной стороны, «народной энергии», т. е. стихии, а с другой - системы, т. е. организации. Насилуя прошлое, он настаивает на том, что энергия действовала вопреки системе. В реальности было иначе. В сталинские годы система умела подчинять себе энергию, мобилизовать все усилия, не считаясь с жертвами, на гигантские стройки, на войну. Победы были достигнуты благодаря системе. Организация пронизала все клетки государства и общества, вела, куда хотела, заставляла делать все, что считала нужным для создания своей мощи.

В социальной системе, как и в царстве физики, естественная тенденция ведет к энтропии, нарастающему беспорядку. Чем более общество организованно, тем больше социальной энергии необходимо тратить для сохранения порядка и тем больше порядка необходимо для получения этой социальной энергии. В тоталитарной системе каждая клетка, каждая составляющая ее часть стремится воспроизводить всю систему, стремится к тотальной власти. Социальная энергия, расходуемая на организацию порядка в клетке, не доходит до центра. В годы брежневского «застоя» все больше и больше власти приобретают «клетки»: Госплан, министерства, первые секретари республиканских компартий, секретари областных и районных комитетов. Идет одновременно процесс централизации управления и распада на уделы. Брежнев имеет возможность одним взмахом руки послать советские войска в Афганистан, но не имеет достаточной власти, чтобы вынудить

[244/245]

местного секретаря или министра выполнить решение Политбюро. Зрелый тоталитаризм обернулся ослаблением центральной власти. Система стала напоминать динозавра: импульсы из центра с трудом двигали могучие органы чудовища.

Тенденция к «динозавризации» была замечена в Москве давно. Судя по некоторым высказываниям, Сталин понимал в конце жизни, что ему не удалось «организовать» все. Возможно, это чувство было одной из причин подготовки им очередного «большого террора». Он знал по опыту, что кровавая баня, в которую погружается общество, порождает вспышку социальной энергии. Понимали это наследники Сталина, искавшие после смерти Вождя формы управления сталинской системой без Сталина. Политолог Федор Бурлацкий вспоминает, что в одном из первых выступлений после смерти Сталина тогдашний председатель Совета министров Маленков потребовал на совещании партийных и государственных работников начать борьбу против бюрократизма, «вплоть до его полного разгрома». Маленков, который короткое время считался наследником Сталина, говорил о «перерождении отдельных звеньев государственного аппарата», «выходе некоторых органов государства из-под партийного контроля», «взяточничестве и разложении морального облика коммуниста»10. Бурлацкий повествует о поисках новых форм управления, которые велись в ряде отделов ЦК под руководством таких теоретиков, как Отто Куусинен и Юрий Андропов (работал в 1957-1967 гг. в аппарате Центрального комитета). Было, например, решено, что диктатура пролетариата уже свою роль сыграла и родилось «общенародное государство». Андропова, - пишет мемуарист, - «в период обсуждения проекта программы партии больше всего беспокоило обоснование принципа общенародного государства и в особенности практических выводов для развития демократии»«.

В декабре 1961 г. резидент КГБ в Хельсинки Анатолий Голицын попросил убежище в американском посольстве. Его история вдохновила авторов шпионских романов, по-

[245/246]

служила материалом для фильма Хичкока «Топаз». Анатолий Голицын захватил с собой ценную информацию об активной деятельности тайных советских агентов на Западе. Был бы он всего лишь еще одним перебежчиком, если бы не рассказал о плане стратегической дезинформации, разработанном в Москве в самом конце 50-х годов. Подготовленный в недрах ЦК и КГБ, представленный Александром Шелепиным, возглавившим госбезопасность в декабре 1958 г., план предусматривал изменение представления об СССР на Западе, используя мнимую «либерализацию». Рассчитан он был на несколько десятилетий.

Идея тайного плана, заговора, с целью захвата мирового господства преследует человечество издавна. Всем известны «заговоры колдуний», действовавших под личным руководством Дьявола, «сионистских мудрецов», масонов, иезуитов и т. д. Говоря о «плане Шелепина», Голицын вспоминает модель - план стратегической дезинформации, разработанный в 1921 г. До 1927 г. ВЧК-ОГПУ руководили созданной ими «антисоветской» организацией, носившей кодовое название «Трест». За 7 лет «игры» советская политическая полиция сумела разложить русскую эмиграцию и создать завесу, закрывшую СССР от западных разведок.

Планирование, план - синонимы советской системы. Не приходится, поэтому, удивляться, что планируются политические программы и провокационные действия. В сентябре 1988 г. советская печать рассказала об успехе операции «Бумеранг» - акции против украинской националистической организации, которая длилась около 20 лет12. Убежденность в окончательной победе позволяла не связывать себя определенными, короткими сроками, составлять стратегические планы, рассчитанные на десятилетия. Интерес информации, принесенной Анатолием Голицыным, не в существовании «плана Шелепина», а в идеях, которые его породили. В 1968 г. Голицын написал книгу, которая была опубликована только в 1984 г. Дополнительные главы, анализирующие позднейшие (после 1968 г.) события, лишь укрепили уверенность автора в точности

[247/248]

его методологии анализа коммунистической стратегии. Рассказ бывшего офицера КГБ о брожении идей в конце 50-х годов чрезвычайно напоминает то, что вспоминает Федор Бурлацкий, участвовавший в редактировании новой программы КПСС. Вырабатывается концепция «общенародного государства». Никита Хрущев объявляет о прекращении ядерных испытаний. Советское правительство предлагает на заседании генеральной ассамблеи ООН всеобщее и полное разоружение, а также созыв всемирной конференции по торговле. «Красная звезда» пишет, что война «перестала быть обязательным средством в экономической, политической и идеологической борьбе»13. Декретируется либерализация в культуре - приходит время «оттепели». Органы безопасности все больше делают упор на воспитательную работу, «расширяют профилактическую деятельность»14.

Очевидны намерения сделать структуру более гибкой, уменьшить степень жестокости организации, чтобы она могла эффективнее бороться со стихией. Идут разговоры о необходимости замены статического, монолитного единства динамической системой взглядов и позиций, которые могут не быть сходными по всем вопросам, базируясь, конечно, в обязательном порядке на принципах марксизма-ленинизма.

Реальность планов проверяется их выполнением. Анатолий Голицын писал до смерти Брежнева: «Интенсификация жесткой политики и методов, примерами которой являются арест Сахарова и оккупация Афганистана, предвещают поворот к «демократизации», которая, возможно, последует за уходом Брежнева с политической арены… Брежневский режим и его неосталинистские акции против «диссидентов» и Афганистана будут осуждены, как в 1968 г. был осужден режим Новотного. В экономической области можно ожидать реформ, с целью приблизить советскую практику к югославской или даже к западным социалистическим моделям. Некоторые экономические министерства будут ликвидированы; контроль децентрализируется; существующие заводы и фабрики могут быть превращены

[247/248]

в индивидуальные хозрасчетные предприятия; будет повышена самостоятельность технократов, советов рабочих и профсоюзов; партийный контроль над экономикой будет - внешне - сокращен»15 Голицын мог уверенно пророчествовать, ибо все перечисленные выше экономические «реформы» базируются на советском опыте 20-х годов и на югославском эксперименте. Предвидел Анатолий Голицын и основные направления политических «реформ»: «Либерализация» будет спектакулярной и впечатляющей. Могут быть сделаны формальные заявления об ограничении роли партии; ее монополия - внешне - уменьшена; может быть введено демонстративное разделение властей - законодательной, исполнительной, судебной. Верховный совет получит мнимую увеличенную власть, а председатель и депутаты - большую мнимую независимость. Посты президента СССР и генерального секретаря могут быть разделены. КГБ будет «реформировано». «Диссиденты» в стране будут амнистированы; эмигранты получат возможность вернуться и кое-кто из них получит руководящий пост. Сахаров может быть в тот или иной способ включен в правительство или получит разрешение преподавать за границей. Научные, культурные и творческие организации, такие, как Союз писателей или Академия наук, приобретут больше независимости, это относится и к профсоюзам. Не члены партии смогут открыть политические клубы. Ведущие диссиденты смогут создать одну или несколько альтернативных политических партий. Цензура будет смягчена; спорные книги, пьесы, фильмы, произведения изобразительного искусства будут напечатаны, выйдут на экраны, появятся на театральных подмостках, в картинных галереях. Многие известные советские артисты, находящиеся на Западе, вернутся в СССР, где продолжат свою карьеру. Будут приняты конституционные поправки, гарантирующие выполнение Хельсинкских соглашений… Советские граждане получат больше возможностей выезжать за границу. Наблюдатели с Запада и из ООН будут приглашены в СССР увидеть воочию реформы в действии»16.

[248/249]

Западные наблюдатели - государственные, политические деятели, комментаторы не перестают повторять: никто не предвидел размаха горбачевской «перестройки», никому из советологов не могло прийти в голову, что нечто подобное могло произойти, никто нас не предупредил. Программа, изложенная Голицыным, даже в деталях напоминает программу Горбачева. Стоит еще раз подчеркнуть, что книга Анатолия Голицына вышла в самом начале 1984 г. А была - в основном - написана значительно раньше. На последних страницах книги автор, зарегистрировав выбор Андропова генеральным секретарем, пишет: «Нельзя исключить, что на следующем партийном съезде или еще раньше, Андропов будет заменен молодым лидером с еще более либеральным имиджем, который станет продолжать так называемую либерализацию еще более интенсивно»17. Сегодня имя «молодого лидера» известно всем.

Анатолий Голицын доводит логические последствия существования «Плана» до пределов, которые вызывают желание спорить с ним. Все события минувшего двадцатилетия он включает в План, объясняет им. Но нельзя не удивляться, читая составленную им кратчайшую историю «Солидарности»: «Создание «Солидарности» и первичный период ее деятельности как профсоюза можно рассматривать как экспериментальную первую фазу польского «обновления». Назначение Ярузельского, введение военного положения и запрещение «Солидарности» представляет собой вторую фазу, цель которой установить твердый контроль над движением и обеспечить период политической консолидации. В третий период можно ожидать сформирования коалиционного правительства, включающего представителей компартии, ожившего движения «Солидарности» и церкви»18.

Когда Анатолий Голицын писал в 1983 г. о том, что «коммунистические стратеги по-видимому планируют возвращение «Солидарности» и формирование квазисоциал-демократического правительства в Польше»19, он не мог знать, что 3 января 1981 г. польский журналист

[249/250]

Ежи Урбан направил письмо тогдашнему первому секретарю польской партии Станиславу Кане. Был ли знаком журналист с «планом Шелепина» - неизвестно. Как бы то ни было, Урбан предлагает ответ на мучивший в то время (как всегда) польскую партию вопрос: что делать? Необходимо, говорится в письме, пойти на создание коалиционного правительства, включающего католиков и умеренных руководителей «Солидарности». Ежи Урбан объясняет смысл своего отважного предложения: «Я человек, относящийся чрезвычайно неприязненно к католикам, их программе, представлениям, менталитету, но - это выглядит парадоксом - вижу в коалиционном правительстве самый лучший шанс возрождения значения и силы ПОРП, конечно, ПОРП с модифицированной программой и новым стилем деятельности»20.

Анатолий Голицын видит в «плане Шелепина» прежде всего программу дезинформации. Ежи Урбан предлагает свой план, как единственное средство спасения страны от хаоса, в который ее ввергла слабость партии. Он видит опасность, но говорит, что в случае смертельной болезни идут на хирургическую операцию, даже если имеется только 15 % шансов на удачу21. Общим в обеих планах является желание использовать силы «хаоса», стихии для укрепления организации. Генерал Ион Пачепа, многолетний руководитель румынской разведки, подробно описывает «план Чаушеску», красиво названный «Красные горизонты»22. «Гений Карпат», чрезвычайно умело используя, в частности, эмиграцию, сумел проецировать во внешний мир изображение Румынии, одного из самых репрессивных государств в мире, как гордой, независимой, суверенной державы, в которой правит мудрый, любимый народом вождь.

Наличие даже самого лучшего, хитроумного плана еще не обеспечивает успеха: советская экономика убедительно свидетельствует об этом. Прежде всего, необходим умелый исполнитель. «Нет, - приходит к выводу марксист Федор Бурлацкий, - что бы мы ни говорили, для исторического процесса нужна личность, нужна могучая политическая

[250/251]

воля, нужна способность магического воздействия на массы людей. Тогда и только тогда обеспечен успех»23. Ежи Урбан пишет первому секретарю: «К сожалению, в нынешней драматической ситуации Польше необходим харизматический лидер, ибо нет у нас ни достаточно политической культуры, ни времени, чтобы деперсонализировать сильное руководство и строить более демократическими и благородными методами»24. Урбан заменяет «магическое воздействие» Бурлацкого термином из словаря Макса Вебера, но говорят они о том же самом. Нужен - Вождь. Для Бурлацкого идеалом был Юрий Андропов, но он легко примирился с очередным генеральным секретарем, ибо, как писал Урбан, харизматическим лидером «может стать каждый первый секретарь». Единственное условие: он должен стать инициатором и исполнителем эффектного перелома и обратиться со своим планом к народу.

Все это знал и великолепно первым изложил Николо Макиавелли. Ленин хорошо знал флорентинца, называя его «умным писателем по государственным вопросам». Постоянно читал его Сталин: впервые опубликованный на русском языке в 1869 г. «Государь» был переиздан в Москве в 1934 г.

Макиавелли говорит о том, что каждый, кто намерен предпринять нечто новое, должен прежде всего решить: рассчитывает ли он на молитвы или на силу. В первом случае дела всегда кончаются плохо и безрезультатно. Если же надеяться лишь на себя и использовать оружие, неудачи случаются редко. Флорентинец формулирует максиму, актуальность которой и сегодня нет нужды доказывать: «Все вооруженные пророки побеждали, все невооруженные терпели поражение»25.

Выбор оружия для харизматической личности, претендующей на власть в советской системе, трудностей не представляет. На заре XX в. Ленин сделал свое судьбоносное открытие: дайте мне партию профессиональных революционеров, и я переверну Россию. После Октябрьского переворота Ленин поверил, что может перевернуть весь мир.

[251/252]

Проблема состояла в превращении партии в послушное орудие в руках Лидера. Ленин упорно ковал свое оружие, когда партия жила в подполье, он не переставал ее чистить и оттачивать после захвата власти. Сталину пришлось начинать сначала. А после него - всем, кто садился в кресло генерального секретаря. Были сделаны попытки переместить центр власти. Использовать другое оружие. Общепризнанный наследник Сталина Георгий Маленков решил занять пост премьер-министра, считая его наиболее важным, оставив секретариат ЦК в руках Никиты Хрущева. Берия попробовал опереться на органы безопасности, видя в них могучее оружие власти. Маршал Жуков, в июне 1957 г., на пленуме ЦК, обсуждавшем предложение сместить Хрущева, бросил на чашу весов армию. Заявив о поддержке армией первого секретаря, маршал добавил: без моего приказа ни один танк не двинется. Благодарный победитель Никита Хрущев немедленно отправил Жукова на пенсию.

В 1953 г. после июньских демонстраций берлинских рабочих правительство ГДР выразило неудовлетворение своим народом. Бертольд Брехт в сатирической эпиграмме посоветовал правительству распустить народ и выбрать себе другой. В советской истории есть немало случаев, когда вождь партии «распускал» КГБ или армию. Еще не было примера роспуска партии, но она жила за счет чисток или кровопускания в собственных рядах.

Михаил Горбачев великолепно понимал это, когда стал генеральным секретарем. Поэтому он вступает на путь политической реформы, на путь, ведущий к абсолютной власти. Это пропасть, которую генсек считает необходимым перепрыгнуть прежде всего. И здесь он не делает ошибок, посвящая главные усилия организации прыжка. Понимая, что остальное приложится. Природа людей изменчива, - объяснил Макиавелли. - Их легко убедить, но тяжело удержать в этом убеждении. Поэтому необходимо создать порядок, который позволил бы, если они перестали верить, заставить их верить силой26.

Горбачев говорит на совещании в ЦК 20 ноября 1987 г.:

[252/253]

«У нас нет более надежного инструмента, чем партия»27. Он говорит: «у нас», он имеет в виду: «у меня». Партия - это инструмент, который должен позволить совершить «перестройку», если будет надежным орудием в руках лидера. Летом 1989 г. численность партии определялась примерно в 20 млн. членов. Как и все армии на свете, партия имеет свой командный состав, «кадровый корпус», как любит выражаться Горбачев. Его численность остается тайной, хотя не прекращаются разговоры о необходимости сокращения штатов в партийном аппарате. Неясно также, входит ли «кадровый корпус» партии в армию бюрократов, насчитывающую по официальным данным примерно 18 миллионов чиновников.

Проблема взаимоотношений между партией и ее аппаратом существует со дня возникновения «организации профессиональных революционеров». Эпоха «гласности» стала временем взваливания абсолютно всех грехов на Сталина. Обвиняют его и в том, что «Сталин, утвердив всевластие бюро парткомов и их штатного аппарата, объективно противопоставил аппарат партийной массе». С начала 30-х годов, - пишет работник центрального аппарата партии, Сталин нанес смертельный удар «ленинской идее общественных начал в партийном строительстве», отдав аппарату по существу «все бразды правления»28. Это утверждение - новый миф, которым заменяется старый: не говорится о том, что Сталин воспользовался практикой и теорией Ленина. Фундамент, на котором Ленин построил партию нового типа - демократический централизм, - дал Сталину все необходимые элементы для установления своей абсолютной власти и сооружения тоталитарного государства. Демократический централизм - одно из наиболее удивительных словосочетаний в политическом словаре XX в. - продолжает оставаться важнейшим принципом «революции» Горбачева.

Необходимо отдать ему должное. В данном случае он не меняет взглядов. В 1975 г. первому секретарю Ставропольского крайкома ясно: «Социалистической демократии присущи порядок и организованность, а также централизованное

[253/254]

государственное руководство в общенациональном масштабе, без чего система социалистической демократии не может нормально функционировать»29. 12 лет спустя, через два года после избрания на пост генерального секретаря, Михаил Горбачев, перечисляя основные признаки перестройки, заявляет: «Перестройка - это… восстановление и развитие в управлении народным хозяйством ленинских принципов демократического централизма…»30 Он настаивает: «По-новому должна быть осмыслена роль партийных, общественных организаций, хозяйственного управления». А это означает: «углубление демократического централизма, развитие самостоятельности»31.