Ленинизм — есть вождизм нового типа, он выдвигает вождя масс, наделенного диктаторской властью.

Николай Бердяев

Я уже упоминал в книге о "Вечере воспоминаний", который состоялся 23 апреля 1924 года, вскоре после смерти Ленина. Выступили тогда на вечере Каменев, Троцкий и Радек. В то время еще не было культа Ленина, и многое из сказанного звучит сегодня как редкое откровение. Но именно это "откровение" и высвечивает истинного Ленина.

Радек, одна из самых оригинальных и даже комических личностей большевизма, говорил, что Ленин был "первым человеком, который в то, что мы писали, поверил не как в вещь, возможную через 100 лет… а как во что-то неслыханно конкретное…". Величие Ленина в том, продолжал Радек, что он оказался способным "преодолеть все колебания в партии и повести ее на борьбу за власть". Радек привел пример, который, по его мнению, подтверждает это "величие". В одном из своих выступлений в 1921 году Ленин заявил, что "военный коммунизм" был ошибкой. Я позвонил ему и сказал о своем несогласии с этой оценкой. Он пригласил меня к себе и сказал:,…кто вам сказал, что историк должен правду устанавливать; партия три года вела одну политику, теперь она смотрит на нэп как на грех. Вы можете написать сто теоретических статей, что это не грех, но все-таки в душе вы скажете, что это "грех". Надо сказать "наплевать" и сказать, что это была глупость, а потом через год пишете исторические брошюры, в которых вы докажете, что это было гениально…"

Трудно выразиться с большим цинизмом о политике, как, например, в данном случае это продемонстрировал Ленин. Но здесь нет "откровения". Это было известно еще до октябрьских событий. Интересно другое — то, что его соратники уже без оговорок относят этот циничный, вульгарный прагматизм к проявлениям "величия" Ленина.

Я думаю, что А.Н.Потресов имел в виду именно эту черту вождя, говоря "злодейски гениальный Ленин". В развернутом виде фанатичную заряженность Ленина на захват и удержание власти сформулировал известный историк Михаил Геллер на международной конференции в Неаполе (ноябрь 1990 года). "Парадокс Ленина, — говорил М.Геллер, — сочетание фанатичной моноидейности с абсолютной открытостью в отношении средств, которые можно использовать для реализации идеи. Павел Аксельрод, один из первых русских марксистов, вспоминает, как в 1910 году на конгрессе социалистов в Копенгагене член исполкома II Интернационала спросил его о Ленине: неужели все расколы, раздоры и скандалы в вашей партии — это дело рук одного человека? Как может один человек быть таким неутомимым и опасным?

Аксельрод ответил: представьте себе человека, который 24 часа в сутки занят революцией, который не думает ни о чем другом, кроме революции, который во сне видит сны о революции. Попробуйте иметь дело с таким человеком. Цитирую Фому Аквинского, признавшегося: я боюсь человека одной книги. Марк Алданов добавляет еще страшнее: человек одной газеты, в особенности если она называется "Правда". Ленин был человеком одной идеи, одной книги, одной газеты, одной партии. При единственном условии, что это была его идея, его книга, его газета. И, конечно, его партия. Идею Ленина, которая владела им 24 часа в сутки, можно выразить одним словом: власть".

Геллер весьма удачно охарактеризовал Ленина как политика. Но я добавил бы: самое главное, самое основное состоит в том, что он смог свою фанатичную убежденность и кредо передать в конечном счете огромному количеству людей. Свой фанатичный максимализм Ленин направил на достижение поначалу "первой фазы коммунистического общества", когда "все граждане превращаются здесь в служащих по найму у государства, каковым являются вооруженные рабочие. Все граждане становятся служащими и рабочими одною всенародного, государственного "синдиката". Все дело в том, чтобы они работали поровну, правильно соблюдая меру работы, и получали поровну".

Ленин смог случайную идею диктатуры пролетариата, встречающуюся у Маркса, кажется, всего раз-другой, в частности, в письме 1875 года, но совсем не как орудие власти, сделать главным стержнем всей своей политики и практических действий.

И в этом тоже нет ничего удивительного. Сколько на свете существует одержимых какой-либо идеей людей, чудаков, последователей, которых можно усадить всех на одном диване… Ленин же смог заразить своей верой огромное число людей, несмотря на ее большевистскую бредовость. Даже трезвые люди из числа социалистов не были услышаны. Г.В.Плеханов согласился с определением репортера "Единства", назвавшего курс Ленина на социалистическую революцию "бредом". Он, "бред", бывает иногда весьма поучителен в психиатрическом или в политическом отношении. Плеханов ссылается на Чехова и Гоголя, ярко исследовавших феномен "бреда". Но "это не значит, конечно, что я ставлю Ленина на одну доску с Гоголем или Чеховым. Нет, — пусть он извинит меня за откровенность. Он сам вызвал меня на нее. Я только сравниваю его тезисы с речами ненормальных героев названных великих художников…".

Но ленинский "бред", вопреки всему, стал действительностью, материализовался в советской государственности, новых формах образа жизни и идеологических институтах. Более того, ленинизм (так стал называться российский марксизм) проявил поразительную жизнестойкость и даже порой некую привлекательность. На духовной пище ленинизма вскормлены многие поколения советских людей. Но с началом процесса разрушения тоталитарной системы, названной М.С.Горбачевым почему-то "перестройкой", выяснилось, что ленинизм потерпел огромную историческую неудачу.

Говоря о Ленине, важно ответить: была ли случайностью эта неудача и, более того, явилась ли случайностью живучесть ленинской модели и самого ленинизма?

На часть вопроса мы попытались ответить в книге. Но, думаю, история еще не сказала по этому поводу своего последнего слова. Идея социальной справедливости, на которой откровенно паразитировал Ленин, не умрет никогда. Но, разумеется, средневековые методы ее достижения едва ли смогут вновь когда-нибудь заразить миллионы людей. Ленинизм в его классической форме (как и его воплощение) рухнул не потому, что Горбачев это "спланировал". Нет и еще раз нет. Весь мир (цивилизованный) после октябрьских событий 1917 года постепенно сделал для себя выводы: так нельзя идти в будущее. В этом смысле в огромном "выигрыше" от Октября оказались западные демократии, но никак не народы России.

Подтачивало монолитную ленинскую Систему не ее несовершенство, а неспособность выиграть соревнование у капиталистического мира в экономической, гуманитарной сферах. Историческая же миссия Горбачева свелась к тому, что он не мешал (часто этого не осознавая) самораспаду ленинской Системы. При этом Михаил Сергеевич все время призывал учиться у Ленина крутым поворотам.

А она, эта Система, превратив ленинизм в светскую религию, не уставала заклинать общество святостью образа, идей, программ Ленина, их мессианской роли. Иной раз складывается впечатление, что высший орган государства — ЦК КПСС (так оно и было) львиную долю своих усилий тратил на сохранение в общественном сознании ленинских догм и мифов. Ведь, по сути, ленинизм был главной духовной, идеологической основой государства, родившегося как диктатура пролетариата".

Давайте откроем не постановления Политбюро (это мы в нашей книге делали часто), а протоколы Секретариата ЦК КПСС, как рабочего органа верховной партийной власти за 1967–1970 годы. Эти годы — канун столетия со дня рождения В.И.Ленина.

Долго обсуждается на секретариате проект застройки центральной мемориальной зоны в городе Ульяновске. Решено многие миллионы отпустить на очередное идеологически святое место. Правда, без светских мощей. Рассматривается на заседании, которое обычно ведет М.А.Суслов, записка отдела культуры ЦК КПСС "О недостатках в художественном воплощении образа Ленина в литературе и искусстве". Принимается постановление, ужесточающее контроль партийных органов за публикациями, экранизациями произведений, где фигурирует Ленин.

Даже Мавзолей, как высшая трибуна для советских руководителей, — под постоянным контролем. Накануне 60-й годовщины Октября планируются, естественно, парад и демонстрация на Красной площади. Но как на Мавзолее Ленина разместить всех знатных людей? Секретариат рассматривает этот вопрос как особый государственный — долго, дотошно.

"Капитонов: Обычно на трибуне Мавзолея размещается около 40–42 человек. Мы имеем в виду пригласить на центральную трибуну членов Политбюро — 10 человек, руководителей социалистических стран — 18 человек, министра обороны, товарищей Роше, Лонго, Ибаррури, Кекконена, президента Йемена Саляля, товарищей Ворошилова, Шверника, Микояна, представителя Фронта национального освобождения Южного Вьетнама.

Суслов: Если приедет Индира Ганди, то ее тоже, видимо, следует пригласить на трибуну. Тогда как же будет с секретарем ЦК компартии Индии, его мы не намечаем приглашать… Возникает довольно сложное положение. Но, может быть, Индира Ганди и не приедет…

Капитонов: На левом крыле трибуны Мавзолея предполагается разместить кандидатов в члены Политбюро, секретарей ЦК КПСС, заместителей Председателя Совета Министров. На правой стороне — маршалов и генералов. На площадке перед входом в Мавзолей — руководителей делегаций коммунистических и рабочих партий. Министры СССР будут располагаться там, где они обычно располагаются.

Суслов: Следовало бы кандидатов в члены Политбюро и секретарей ЦК расположить на трибуне…"

"Мавзолейный" вопрос обсуждается долго, серьезно, обстоятельно; ведь потоптаться на трибуне — усыпальнице вождя — самая высокая честь приобщения к лику "великих".

Идеологические, политические вопросы в ленинском государстве всегда имели приоритет перед вопросами экономическими, социальными.

Вот, например, как секретариат скрупулезно рассматривает в мае 1968 года вопрос "О задачах, структуре и штатах Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС". Поскольку филиалы этого института имеются во всех союзных республиках, а также в Москве, Ленинграде и некоторых других городах, теперь необходимо координировать их работу. Выступают Суслов, Демичев, Пономарев, другие члены Политбюро и секретари ЦК. Устинов считает, например, что институту следует больше заниматься проблемами научного коммунизма. А "что касается кадров, то их нужно дать Институту марксизма-ленинизма в таком количестве, в каком это необходимо". Русаков обращает внимание присутствующих на то, что "в братских партиях допускается очень много случаев извращения марксистско-ленинской теории… У нас не хватает сил для того, чтобы дать отпор этим неправильным течениям, толкованиям отдельных вопросов марксизма-ленинизма… Нужно следить и давать отпор…". В этом духе все говорят долго, детально и "обстоятельно".

Рассматривает секретариат и "ошибку Центрального телевидения в освещении образа Ленина". Перед членами секретариата — виновные идеологические начальники. Одного из них Суслов отчитывает:

"Разве то, что известный сценарист и известный актер принимали участие в организации этой передачи, избавляет Вас от контроля? Вы имеете достаточное образование — и специальное, и политическое, а выглядите здесь как политический слепец…"

Устинов вторит ему:

"Вам нужно как следует было просмотреть пленку, тем более что речь шла об образе Ленина. И если она такая по содержанию — уничтожить ее, а не передавать в эфир".

Разговорами дело, естественно, не ограничивается. Делаются и оргвыводы.

До 100-летия со дня рождения Ленина еще очень далеко, а Секретариат ЦК 31 мая 1968 года этот вопрос обсуждает, намечает широкую программу идеологических и политических мер. Рассматривается проблема строительства нового здания Центрального музея В.И. Ленина (хотя ленинских музеев в стране уже множество).

На заседании Секретариата ЦК тщательному допросу подвергаются люди, допустившие ошибку, приписав Ленину цитату, автором которой в действительности оказывается ревизионист Бауэр. И все это попало в тезисы ЦК КПСС,Д 100-летию со дня рождения В.И.Ленина". Виновных С.Л.Титоренко и Э.П.Плетнева предложено наказать… Ну и, конечно, с особым пристрастием обсуждаются вопросы о создании новых государственных заповедников, например, "Горки Ленинские", о присуждении Ленинских премий, строительстве новых ленинских памятников и другие столь же "важные" проблемы…

Могло ли хоть одно светское государство уделять фактически религиозным вопросам такое систематическое внимание? В такой уродливой, средневековой форме? Разве мог бы ленинизм жить в стране, если бы его так не культивировали?

Предполагал ли сам Ленин, что подобное идолопоклонство будет рассматриваться как высший смысл государственной политики?

Не является ли подобная практика примером массового, многолетнего, глубокого затмения сознания великого народа идеями и мифами человека, который был по духу чужероден России?

Истории еще предстоит продолжать выяснять роль этого поразительного феномена. Но как бы там ни было, Ленин проявил удивительную целеустремленность, изворотливость, хитрость, волю в достижении цели, в которую, похоже, вначале верил он один.

Ленин, улучив момент, ловко подобрал почти валявшуюся власть. Он успел заложить только фундамент монолитного и прочного здания, пока его не подкосила болезнь. Но не повлияла ли она на его политические решения? Особенно в 1921–1922 годах?

В декабре 1935 года начальник Лечебно-санитарного управления Кремля Ходоровский обнаружил в секретном архиве записки покойного профессора-невропатолога В.Крамера, лечившего Ленина. Естественно, он тут же доложил о них высшим властям Кремля. Однако их уже мало интересовало то прошлое, которое было скрыто от всех. Записки Крамера отправили в совершенно секретный архив ЦК, где они и пролежали еще более полувека.

Профессор пишет, что болезнь Ленина, закончившаяся смертью, "длилась в общей сложности около двух с половиною лет, причем общая характеристика ее таила в себе такие признаки, что все невропатологи, как русские, так и заграничные, останавливались на ней как на чем-то, что не соответствовало трафаретным заболеваниям нервной системы".

Уже во второй половине 1921 года Председатель Совнаркома был серьезно болен. Однако Ленин работает по— прежнему очень много и напряженно. Вот, например, один такой день 21 июня 1921 года, каковых (по нагрузке) было много.

В 11 часов Ленин приезжает на автомобиле из Горок и сразу отправляется на заседание Политбюро. Там целая куча вопросов: о чистке личного состава партии, о борьбе с голодом, о III Конгрессе Коминтерна, о налогах, о приезде американского сенатора Д.Франса, о предстоящей Московской губернской партийной конференции, о предложении китайскому правительству о выдаче белогвардейцев, о допуске представителей Великобритании в Петроград, об утверждении В.Л.Коппа полномочным представителем РСФСР в Германии, множество кадровых вопросов.

То было рядовое заседание Политбюро, которое решало и предрешало все государственные дела. Партия уже подменила и подмяла государство.

До вечернего заседания правительства, начавшегося в этот день в 18 часов, Ленин занимается работой, которую он любил: писать или диктовать записки. На этот раз он пишет письма, телеграммы, записки уполномоченному Наркомпрода на Северном Кавказе М.Н.Фрумкину, заместителю наркома внешней торговли А.М.Лежаве, своему заместителю по Совнаркому А.И.Рыкову, заместителю наркома продовольствия Н.П. Брюханову, членам коллегии Наркома— та внешней торговли Войкову и Хинчуку, секретарю ВЦИК А.С.Енукидзе, в Наркомат земледелия И.О.Теодоровичу, секретарю Л.А.Фотиевой, библиотекарю Манучарьянц, заместителю наркома просвещения Е.А.Литкенсу. В этот же отрезок времени читает письма, телеграммы, подписывает денежные документы, мандаты, рассматривает прошения, звонит по телефону, знакомится с письмом японского корреспондента П.Саваямы, которому отказывают в приезде в Россию, и т. п. и т. д.

Вечером Ленин председательствует на заседании Совета Народных Комиссаров, который рассмотрел несколько десятков вопросов. В ходе заседания Председатель правительства вновь пишет записки, подписывает документы, обрывает говорунов, требует тишины, раздражается, если кто-то входит или выходит…

Таков лишь один рабочий день Ленина*. Нагрузка на человека, который лишь на сорок восьмом году своей жизни, по существу, узнал, что такое государственная служба, огромна. Организм Ленина болезненно адаптируется к состоянию бесконечного переключения внимания с вопросов экономических на политические, с партийных — на дипломатические, рассмотрение огромной массы мелких текущих дел, которые тогда называли "вермишелью", встречи с множеством людей. Ленин из зарубежного наблюдателя российской государственной жизни и ее ожесточенного критика (что всегда проще) превращается в творца этой жизни. Он перемещается в эпицентр всех драматических и трагических событий огромной страны. Нервная система работает напряженно, с огромными перегрузками. А ведь, судя по ряду косвенных признаков и свидетельств, она никогда не была у него крепкой. Известно, что он очень быстро возбуждался, получая сообщения о драматических событиях, возникшей опасности, — терялся, бледнел. Как рассказывал К.Радек, когда Ленин возвращался в Россию и переехал шведскую границу в апреле 1917 года, в вагон вошли солдаты. "Ильич начал с ними говорить о войне и ужасно побледнел".

Его порой раздражала музыка (скрипка), он не переносит внешнего шума, стука за стеной, суеты, разговоров на заседаниях. Как вспоминала Лидия Александровна Фотиева, в июле 1921 года, когда ремонтировалась его квартира в Кремле, Ленин требовал, чтобы перегородки между комнатами были "абсолютно звуконепроницаемые", а полы — "абсолютно нескрипучие".

На свои нервы Ленин жаловался довольно часто. Так, в письме к сестре Марии Ильиничне в феврале 1917 года брат пишет: "Работоспособность из-за больных нервов отчаянно плохая". По ряду косвенных признаков Ленин знал о неблагополучии со своими нервами. Так, в его ранних бумагах обнаружены адреса врачей по нервным, психическим болезням, которые проживали в Лейпциге в 1900 году.

Несколько лет после октябрьского переворота, насыщенных драматизмом революционных событий, форсировали у вождя болезнь мозга и нервов. Особенно это стало заметно с весны 1922 года. Как писал В.Крамер, ему, как врачу, уже тогда стало ясно, что "в основе его болезни лежит действительно не одно только мозговое переутомление, но и тяжелое заболевание сосудистой системы головного мозга".

Известно, что болезнь сосудов головного мозга очень тесно связана с психическими заболеваниями. Не случайно, что большинство врачей, лечивших Ленина в 1922–1923 годах, были психиатры и невропатологи. Психические заболевания на почве атеросклероза сосудов, как гласит медицинская литература, проявляются в систематических головных болях, раздражительности, тревоге, состояниях депрессии, навязчивых идеях… Все это можно проследить у больного Ленина. Например, как установил Евгений Данилов (мной найдены подтверждения этих выводов), в ходе болезни Ленин был часто раздражителен, гнал врачей от себя, иногда не хотел видеть Крупскую… Болезнью не только повреждены сосуды, но затронута и психика.

Однако Ленин продолжал руководить партией и страной. Периодами его мучает какая-либо навязчивая, маниакальная идея, пока он не найдет для нее практического выхода. Весной 1922 года, например, это была проблема церкви: Ленину казалось, что после разгрома сил контрреволюции в гражданской войне церковь возглавила весь тайный антисоветский лагерь. Председатель Совнаркома инициирует ряд самых жестоких решений правительства антирелигиозного характера, исподволь готовит решающий удар по церкви.

Вернемся еще раз к церковной теме, но уже в связи с болезнью.

В начале марта 1922 года Ленин, как мы знаем, уезжает на отдых в Корзинкино, близ Троицко-Лыково Московской губернии, где отдыхает три недели. Церковь не дает ему покоя. Он все больше убеждается (такова идея, которая его мучает): церковь — последний бастион контрреволюции. Несколько дней он увлеченно работает над программной статьей "О значении воинствующего материализма", размышляет над практическими шагами по резкому ограничению влияния церкви. Мысли его радикальны и беспощадны. Ленину кажется, что программа разгрома церкви в России не только даст крупные денежные средства советской власти, но и резко продвинет страну вперед по пути социализма. Золото плюс безраздельное влияние коммунистической идеологии! Это так важно и ценно!

19 марта 1922 года он пишет письмо (его любимый жанр) И.И.Скворцову-Степанову с предложением подготовить книгу по истории религии резко выраженного атеистического характера, где надо показать политическую связь церкви с буржуазией.

Закончив письмо, он садится за другое, членам Политбюро, может быть, одно из самых страшных в его наследии: "По поводу происшествия в Шуе…". Сообщение о протесте и сопротивлении верующих церковному погрому в Шуе привело Ленина в бешенство. Слова из его письма: "Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше" — свидетельствовали, что их автор находился в воинственно-возбужденном состоянии. Даже во времена средневековой инквизиции столь откровенное палачество чем-то маскировалось.

Мы, видимо, никогда доподлинно не узнаем, в какой степени болезнь наложила свой отпечаток на многие решения Ленина. Он, как мы знаем, был способен на жестокие решения и раньше. Вспомним его директивы и распоряжения о расстрелах, повешениях в 1918 году. Внимательный анализ ситуаций, в которых принимались эти беспощадные решения, показывает: чем была выше нервная перегрузка лидера большевиков, тем радикальнее и беспощаднее были его решения. Власть — огромная, бесконтрольная, необъятная — усугубила болезненно-патологические проявления в психике Ленина.

Вспомним, в августе — сентябре 1922 года Ленин выступает инициатором высылки российской интеллигенции за рубеж, беспощадной и бесчеловечной. Выгнать цвет российской культуры за околицу отечества — такое могло прийти в голову только больному или абсолютно жестокому человеку. Но еще за месяц-два до этих роковых решений больной Ленин с помощью Крупской учится писать, делает элементарные примеры по арифметике, пишет простенькие диктанты…

Листки бумаги, исписанные едва понятным, ломающимся почерком, фиолетовыми чернилами и химическим карандашом, — это упражнения, которые выполнял вождь под руководством Крупской. Именно в это время, после майского удара, у Ленина усилились провалы в памяти, ослабла адекватность реакции на события; рассеянность, "невозможность", как пишет В.Крамер, "выполнения самых простых арифметических задач и утрата способности запоминания хотя бы нескольких коротких фраз при полной сохранности интеллекта".

В "полной сохранности интеллекта" приходится, конечно, усомниться. Например, 30 мая, как вспоминала М.И.Ульянова, когда "врачи предложили ему помножить 12 на 7 и он не смог этого сделать, то был этим очень подавлен. Но и тут сказалось обычное упорство. После ухода врачей он в течение трех часов бился над задачей и решил ее путем сложения (12+12=24, 24+12=36 и т. д.). Однако после этого всего через месяц-другой вождь принимает решения, имеющие огромное значение для судеб России и мирового сообщества: высылка интеллигенции за границу, одобрение постановления ВЦИК "О внесудебных решениях ГПУ, вплоть до расстрела", определение вопросов стратегии и тактики III Интернационала — переход от непосредственного штурма буржуазной крепости к ее методической осаде. Кто скажет, восстановился ли вождь большевиков после болезни, принимая эти решения?

Ленин опасно болен. Политбюро вызывает врачей из-за рубежа. Сталин дает инструкции Крестинскому в Берлин: "Всеми средствами воздействовать на Германское правительство с тем, чтобы врачи Ферстер и Клемперер были отпущены в Москву на лето… Выдать Ферстеру (Клемпереру выдадут в Москве) пятьдесят тысяч золотых рублей. Могут привезти семьи, условия в Москве будут созданы наилучшие".

Ленину врачи своей методичностью надоедают. Он пишет Сталину: "Покорнейшая просьба освободить меня от Клемперера… Убедительно прошу избавить меня от Ферстера. Своими врачами Крамером и Кожевниковым я доволен сверх избытка".

Однако соратники в переписке между собой не очень слушают больного. Зиновьев предлагает: "Немцев оставить; Ильичу — для утешения — сообщить, что намечен новый осмотр всех 80 товарищей, ранее осмотренных немцами…" Члены Политбюро соглашаются.

Ленин настойчив, хочет, чтобы его держали в курсе политических дел. "Т. Сталин! Врачи, видимо, создают легенду, которую нельзя оставить без опровержения. Они растерялись от сильного припадка в пятницу и сделали сугубую глупость: пытались запретить "политические" совещания (сами плохо понимая, что это значит). Я чрезвычайно рассердился и отшил их. В четверг у меня был Каменев. Оживленный политический разговор. Прекрасный сон, чудесное самочувствие. В пятницу паралич. Я требую Вас экстренно, чтобы успеть сказать, на «случай обострения болезни. Только дураки могут тут валить на политические разговоры. Если я когда волнуюсь, то из-за отсутствия своевременных и компетентных разговоров. Надеюсь, Вы поймете это, и дурака немецкого профессора и К° отошьете. О пленуме ЦК непременно приезжайте рассказать или присылайте кого-либо из участников…"

Для Ленина политика — это жизнь, а жизнь — это политика.

Ленин болен, но совершенно нет серьезного "позыва", чтобы снять с себя бремя власти, освободиться от нее, выйти в отставку, — нет, власть для него — высший смысл его жизни. Правда, летом 1922 года он несколько раз заводит разговоры о том, что если он не сможет заниматься политикой, то попробует себя в сельском хозяйстве. М.И.Ульянова вспоминала даже его рассуждения о селекции, выращивании шампиньонов и разведении кроликов. Но, как и следовало ожидать, эти "сельскохозяйственные" разговоры были мимолетными, несерьезными и навеяны, видимо, сельской обстановкой усадьбы в Горках.

Мучительно переживая приступы болезни не только в силу ее физиологического влияния, сколько от безмерной духовной горечи в результате отстраненности от текущих дел, Ленин часто раздражается. По любому поводу. Его гнетет вынужденное бездействие, он замечает, что соратники своей заботой о здоровье фактически все дальше отодвигают его от штурвала непосредственного управления революционным российским кораблем. Думаю, что осознание этого факта особенно усугубляет страдания больного.

Власть для Ленина — смысл его жизни. Он не собирается с ней расставаться, будучи совершенно больным. Одна мысль о ее потере для него невыносима. Для Ленина власть — понятие более широкое, философское, нежели собственное участие в процессе управления государством. Однажды А.А.Иоффе прислал Председателю Совнаркома письмо, в котором отождествлял Ленина с ЦК.

Вождь тут же ему категорически возразил: "Вы ошибаетесь, повторяя (неоднократно), что "Цека — это я". Это можно писать только в состоянии большого нервного раздражения и переутомления".

Просто власть для Ленина как личности была высшим смыслом его существования, способом реализации своих убеждений, хотя он не был тщеславным человеком. Утверждения Иоффе, как я понимаю, основываются на констатации огромного личного влияния лидера большевиков. И это влияние определялось не только тем, что он был Председателем СНК, Совета Труда и Обороны и членом Политбюро. Его фанатичная убежденность, непреклонная воля, политическая энергия, безапелляционность выводов и решений производили большое впечатление на окружающих. Как писал В.С.Войтинский, Ленин был окружен атмосферой безусловного подчинения… Все смотрели на действительность "глазами Ильича".

Повторяющиеся спазмы сосудов все больше угнетали больного, и он довольно часто пессимистически высказывался по поводу перспектив своего выздоровления. Так, 14 июня 1922 года "после одного короткого спазма сосудов Владимир Ильич сказал Кожевникову: "Вот история, так будет кондрашка". И позднее, в начале зимы 1923 года, опять — таки после короткого спазма, который продолжался несколько минут, Владимир Ильич сказал Крамеру и Кожевникову, присутствовавшим при этом: "Так когда-нибудь будет у меня кондрашка, мне уже много лет назад один крестьянин сказал: "А ты, Ильич, помрешь от кондрашки", и на мой вопрос, почему он так думает, он ответил: "Да шея у тебя больно короткая". И хотя Ленин пробовал шутить, чувствовалось, что он и сам придерживается мнения этого крестьянина".

Ленина угнетали предчувствия, он замечает утрату способности работать так, как он мог это делать раньше. Однажды, когда к Владимиру Ильичу пригласили профессора. Доршкевича, больной пожаловался на бессонницу, отсутствие "душевного покоя". Профессор, осмотрев больного, в итоге констатировал: "Во-первых, масса чрезвычайно тяжелых неврастенических проявлений, совершенно лишавших его возможности работать так, как он работал раньше, а во — вторых, ряд навязчивостей, которые своим появлением сильно пугали больного".

— Ведь это, конечно, не грозит сумасшествием? — спросил Доршкевича Ленин. Профессор сказал:

— Навязчивости тяжелы субъективно, но они никогда не ведут за собой расстройство психики.

Врачи, которых около Ленина после 1921 года всегда было весьма много, стали вести историю его болезни с 29 мая 1922 года. В течение года записи вел невропатолог A.М.Кожевников, весьма наблюдательный врач; с 6 мая до 4 июля 1923 года состояние Ленина фиксировал в журнале B.В.Крамер и на заключительном, роковом отрезке болезни — профессор В.П.Осипов, в прошлом начальник кафедры психиатрии Санкт-Петербургской военно-медицинской академии, один из крупнейших специалистов в своей области.

Я приведу несколько характерных наблюдений врачей, зафиксированных в истории болезни В.И.Ленина, позволяющих глубже оценить его состояние, когда больной с огромной настойчивостью пытается вернуться на политическую сцену. Этот документ свидетельствует, что, даже когда Ленин был второй раз повержен новым ударом, все его помыслы только там — в Политбюро, Совнаркоме, в Кремле. Ленин не может представить, что власть, которую он так неожиданно получил, в результате болезни переходит в другие руки. Однако лидер большевиков борется, борется, не теряя надежды вернуться на вершину холма власти. Вот несколько фрагментов записей из истории болезни В.И.Ленина с 3 октября 1922 года (времени относительного выздоровления) до второго удара в декабре того же года. Дата записи, хотя и помечена конкретным числом, иногда охватывает несколько дней.

10 октября. Кожевников и Крамер беседовали с Лениным после вечернего заседания в Совнаркоме. "Зуб почти прошел, но благодаря бывшей болезни нервы несколько разошлись и временами появляется желание плакать, слезы готовы брызнуть из глаз, но Владимиру Ильичу все же удается это подавить; не плакал ни разу".

31 октября. В 12 часов Владимир Ильич выступил с речью во ВЦИКе (первое публичное выступление после майского удара. — Д.В.). "Говорил сильно, громким голосом, был спокоен, ни разу не сбился… Дома слушал музыку, рояль его не расстроил, скрипку же слушать не мог, так как она слишком сильно на него действовала.

Накануне, в воскресенье, 29-го врачи были у Каменева, где были еще Сталин и Зиновьев. Каменев сообщил, что на последнем заседании СНК Владимир Ильич критиковал один из пунктов законопроекта, затем не заметил, что перевернулась страница, и вторично стал читать, но уже другой пункт, снова стал его критиковать, не заметив, что содержание этого пункта было совершенно иное".

13 ноября. "Владимир Ильич выступал на пленуме Конгресса Коминтерна и произнес на немецком языке часовую речь. Говорил свободно, без запинок, не сбивался… После речи Владимир Ильич сказал доктору Кожевникову, что в одном месте забыл, что он уже говорил, что ему еще нужно сказать…" Сообщил, что накануне "был очень коротенький паралич в правой ноге".

Сделаю отступление по поводу речи 13 ноября на IV Конгрессе Коминтерна: "Пять лет российской революции и перспективы мировой революции". По сути, она была посвящена нэпу и чистосердечному признанию: "Мы сделали и еще сделаем огромное количество глупостей. Никто не может судить об этом лучше и видеть это нагляднее, чем я". Но Ленин после серии международных поражений явно охладел к мировой революции. Вождь назвал перспективы ее "благоприятными", но был в их конкретном рассмотрении очень краток. В конце речи Ленин довольно осторожно, но в то же время определенно высказался об итальянском фашизме, который может оказать "большие услуги" в разъяснении недостаточной просвещенности людей и в показе того, что "их страна еще не гарантирована от черной сотни".

Действительно, речь была довольно обычной для Ленина; в ней трудно усмотреть умственную болезнь человека. Однако она стоила ему огромного, запредельного напряжения — окончив ее, оратор был весь мокрый. Врачи продолжают лечение и наблюдение за Председателем Совнаркома.

25 ноября. Ленин шел по коридору, и у него начались судороги ноги. Он упал. С трудом поднялся. Решили, после совета с врачами, не участвовать в очередных заседаниях и отдыхать целую неделю.

12 декабря 1922 года Ленин работал у себя в кремлевском кабинете, принимал А.И.Рыкова, Л.В.Каменева, А.Д.Цюрупу, Ф.Э.Дзержинского, Б.С.Стомонякова. По телефону дал согласие об очередной высылке антисоветских элементов за границу. Словом, это был обычный день Ленина.

Но никто еще не знает, что это был последний рабочий день Ленина в его служебном кабинете.

13 декабря. Доктор Кожевников и профессор Крамер были у Владимира Ильича… параличи бывают ежедневно. Сегодня утром в кровати был небольшой паралич, а в сидячей ванне был другой… Владимир Ильич расстроен, озабочен ухудшениями состояния".

16 декабря. "Состояние ухудшилось". Ленин с трудом может писать, но текст неразборчив, буквы лезут одна на другую. В течение 35 минут ни рука, ни нога (правые) не могли произвести ни одного движения. Попадание кончиком пальца на кончик носа не удается.

Почти каждый день врачи записывают: "к вечеру стал нервничать", "настроение стало хуже", "к вечеру Владимир Ильич стал нервничать", "настроение плохое".

Ленин мучительно переживает свою вынужденную отстраненность от политической жизни. Писать он, как раньше, уже не может. Документы ему почти не докладывают, бумаги на подпись почти не несут. Хотя вождь еще несколько раз косвенным образом (заочное голосование, телефонные разговоры, записки) участвует в работе Совнаркома и Политбюро. Но забота соратников и врачей, как вата, изолирует лидера большевиков от коллизий российской жизни.

Еще раньше, на заседании Политбюро 20 июля 1922 года, решили: "Свидания с т. Лениным должны допускаться лишь с разрешения Политбюро, без всяких исключений…" Следить за исполнением решения поручили Генеральному секретарю. После октябрьского улучшения сделали послабления: к Ленину понемногу идут люди: Каменев, Зиновьев, Молотов, Лозовский, Свидерский, Смилга, Уншлихт, некоторые другие. Как будто Ленин опять включился в бурный поток жизни. Но настроение Ленина было тревожным. Он чувствовал симптомы ухудшения.

Ленин спешил. Он хотел что-то еще сделать, что-то поправить, что-то сказать. Больной в состоянии связно говорить и приступает к диктовке материалов, которые в истории известны как "Последние письма и статьи В.И.Ленина" (23 декабря 1922 г. — 2 марта 1923 г.).

Днем 23 декабря он продиктовал дежурному секретарю М.А.Володичевой часть драматического документа, который, как он сказал стенографистке, есть его "Письмо к съезду".

Первая фраза потрясающа:,Я советовал бы очень предпринять на этом съезде ряд перемен в нашем политическом строе…"

Когда я писал книгу о Сталине (около пятнадцати лет назад и когда мое сознание еще не полностью освободилось от догматического обруча), мне эта фраза и то, что следовало дальше, казалось великим откровением. Сейчас я так уже не думаю.

Ленин не был способен на "перемены в нашем политическом строе". Ведь этот строй обеспечил ему власть и надежду на достижение планетарной цели — победы мировой коммунистической революции. Ленин ничего не хотел менять в стратегии. Он намерен осуществить лишь изменения оперативного и тактического характера: увеличить число членов ЦК, ввести туда больше рабочих. И все это накануне обострения борьбы с "враждебными государствами". Какие же это перемены в "политическом строе"?

На другой день врачи побывали у Сталина, Каменева и Бухарина, доложили о состоянии Ленина, о его диктовке 23 декабря. "Тройка" задним числом решает, что больной "имеет право" ежедневно диктовать по 5—10 минут, "но это не должно носить характер переписки, и на эти записки Владимир Ильич не должен ожидать ответа".

Ленин продолжал диктовать "Письмо к съезду" 24, 25 и 26 декабря. К этому документу он вернулся еще 4 января 1923 года, продиктовав известное добавление к письму от 24 декабря, касающееся Сталина и частично Троцкого.

Что хотел сказать больной вождь, отрешенный от политической стремнины недугом и соратниками?

Ленина заботит прежде всего единство партии, опасность раскола Центрального Комитета, бюрократичность существующего аппарата власти. Он не видит корней бюрократической опасности. Ленин находится во власти одной идеи: больше рабочих и крестьян в ЦК, в аппарат партии. Он верит, что "рабочие, присутствуя на всех заседаниях ЦК, на всех заседаниях Политбюро, читая все документы ЦК, могут составить кадры преданных сторонников советского строя…".

Мы все были наивными людьми, да и сейчас остались ими в немалой мере, веря, что стоит "поменять" людей, "команду", ввести туда побольше выходцев из "рабочих" — и все изменится. А надо, как сказал сам Ленин в начале документа, произвести перемены в "политическом строе". Но этого Ленин как раз делать и не хотел. И не мог.

Ведь Хрущев, Брежнев, Андропов, Черненко, Горбачев — все "из крестьян и рабочих". Почти все члены Политбюро и ЦК — тоже Однако железобетон бюрократизма скоро стал сутью ленинской системы. Дело далеко не в конкретных людях и их социальном происхождении.

"Письмо к съезду" интересно анализом ленинского окружения, возможных преемников, хотя Ленин не решился прямо назвать своего наследника. Однако назвал того и тех, кто, по его мнению, не могли быть им. Документ, который иногда называют, Завещанием" Ленина, автор хотел сделать абсолютно секретным. Ленин просил, чтобы пять экземпляров документа хранились в опечатанных сургучом конвертах, которые может вскрыть после его смерти только Надежда Константиновна. Володичева не стала писать на конверте об этой посмертной воле С Лениным уже не очень считались не только его соратники, но и технические секретари. Фотиева, заведовавшая секретариатом Совнаркома, проинформировала Сталина, а затем и некоторых других членов Политбюро о содержании диктовок Ленина. Сталин, таким образом, имел возможность подготовиться к нейтрализации воли Ленина и заручиться поддержкой сотоварищей накануне XIII съезда партии. (Когда проходил XII съезд, Ленин был жив и, таким образом, письмо должно было оставаться "секретным".)

Думаю, что "Письмо к съезду", став досрочно" известным членам Политбюрю, сыграло в разжигании борьбы за власть роковую роль. Как ни крути текст, а из него выходит, что Троцкий, хотя и чрезмерно самоуверен и увлекается администрированием, тем не менее "самый способный человек в настоящем ЦК", обладающий выдающимися способностями. О Сталине сказано, что он "слишком груб" и едва ли сумеет "достаточно осторожно" воспользоваться предоставленной властью. Получилось: Ленин хотел избежать борьбы и раскола из-за личных отношений Сталина и Троцкого, а фактически (помимо своего желания) вызвал ее крайнее обострение в последующем.

Судьба "Письма к съезду" драматична. Оно было доведено до делегатов XIII съезда, но с рекомендацией Политбюро оставить Сталина на посту Генерального секретаря, с устранением у него отмеченных Лениным недостатков. Затем на долгие десятилетия документ был замурован в тайниках партийных архивов. Но сегодня нам уже ясно (еще десятилетие назад мы думали по-другому) — дело не в Сталине. Главным образом не в Сталине. Созданная Лениным Система своего "Сталина" все равно бы нашла. Возможно, без чудовищных экспериментов Джугашвили-Сталина. Но однопартийная "диктатура пролетариата" с неизбежностью пришла бы к авторитарному режиму. Поэтому, вероятно, мы серьезно переоценивали роль этого ленинского документа — никаких "перемен в нашем политическом строе" он не предлагал. Он хотел ослабить бюрократическую хватку в обществе, но… бюрократическими методами. Я еще раз подчеркиваю, что этот же сюжет в книге о Сталине я писал (такими пятнадцать лет назад мы были почти все), видя в Ленине неземную безгрешность.

До начала марта Ленин продиктовал несколько писем и статей о законодательных функциях Госплана, по национальному вопросу, о кооперации, особенностях революции, рабоче-крестьянской инспекции. В 1929 году на траурном заседании, посвященном пятилетию со дня смерти Ленина, Н.И.Бухарин сделал доклад "Политическое завещание Ленина", в котором оратор назвал последние работы вождя "перспективным планом всей нашей коммунистической работы". С легкой руки докладчика на протяжении десятилетий эти статьи мы называли ленинским планом социалистического строительства". Не вспомнили сталинские пропагандисты об авторстве этого тезиса даже тогда, когда несчастный Бухарин обреченно ждал расстрела. Последние работы Ленина названы "планом"; так они и вошли надолго в нашу жизнь.

Нельзя отрицать политического и практического значения последних диктовок Ленина, особенно по национальному вопросу и о кооперации. Останется непреходящей его идея о значении "союза социалистических республик" и роли кооперации. В этих вопросах Ленин поднялся до изменения "всей точки зрения нашей на социализм". Однако многие верные положения явно обесцениваются старым политическим мотивом: все это необходимо осуществлять, ибо. весь мир уже переходит теперь к такому движению, которое должно породить всемирную социалистическую революцию".

Пожалуй, самое удивительное то, что Ленин оказался способен продиктовать эти достаточно большие по объему материалы в основном в течение конца декабря и января. Нужно учитывать и то, что в ночь с 16-го на 17-е, а затем и в ночь с 22 на 23 декабря 1922 года состояние Ленина резко ухудшается. Профессор В.Крамер отмечает в своих записках, что в это время появились заметные симптомы ослабления памяти. Эту "однообразность" болезни, ее "своеобразное течение" подтвердили и другие врачи: Штрюмпель, Геншен, Нонне, Бумке, Ферстер, Кожевников, Елистратов.

Природа как бы дала еще один шанс Ленину заявить о себе, своем значении. И он им воспользовался в полной мере. Поэтому едва ли прав его давний и талантливый оппонент Виктор Михайлович Чернов, написавший после смерти Ленина статью о нем, где утверждал, что "духовно и политически он умер уже давно, по меньшей мере год тому назад". Но мы видим, что Ленин как раз больше всего боялся смерти политической. И хотя последние статьи и письма его соратниками, которых он растил по своему образу и подобию, расценивались не более чем политические конвульсии, Ленин боролся… Он не мог, не хотел лишаться смысла своего существования: политической борьбы, политического руководства, политических устремлений.

Политбюро, начиная со второй половины 1921 года, то и дело предоставляло и продлевало отпуска Ленину. После мая 1922 года, по всей видимости, многие члены Политбюро уже мало верили в окончательное выздоровление Ленина и прикидывали свои шансы в новой расстановке сил в партийной коллегии после отхода вождя от активной деятельности. Не случайными были и постановления ЦК о контроле "за режимом лечения Ленина", который, по сути, означал почти полную изолятор лидера от политической и общественной жизни. Ленин настойчиво учился говорить и писать в Горках, а другие вожди в Кремле готовили почву для решающей схватки за личную власть, за свое влияние. Сталин, Каменев и Зиновьев не скрывали своих опасений в отношении Троцкого, который, похоже, давно в душе считал, что только он может быть преемником Ленина, что это место логикой истории давно "забронировано" для него.

Больной надеялся на выздоровление, хотя мысли о смерти приходили к нему все чаще. Об этом можно судить, если вспомнить тему смерти Лафаргов, которую не раз поднимал Ленин в разговорах с Крупской; повышенный интерес к медицинской литературе, просьбы к жене, сводящиеся к тому, что она даст ему яд, когда уже не будет надежды. Очень часто врачей он встречает почти враждебно.

— К чему все мучения и заботы, если нет надежды?

И конечно, в ответ слышал (возможно, эти вопросы и задавались в расчете на эти ответы) уверения в больших шансах полного выздоровления и т. д.

Ленин все чаще думал о вечности, которая поглотит его, и, естественно, интересовался, что говорят и пишут о нем. Будучи больным, он перечитал статью Горького "Владимир Ильич Ленин", спрашивал статью Троцкого "Национальное в Ленине", выискивал хвалебное упоминание его имени в статьях Бухарина, других соратников, стал просить читать ему письма и телеграммы (чего раньше не наблюдалось) из различных уголков России с пожеланиями выздоровления и дифирамбами в его адрес. Ленин, видимо, задумывался: каким он останется в памяти людей, что он им дал, чего он добился?

Давно замечено, что люди, которые ощущают, что их земной путь подходит к концу, как бы подводя итоги жизни, возвращаются вновь и вновь к памятным событиям и датам. Интересные наблюдения на этот счет содержатся в работе Б.Равдина "История одной болезни". Ленин вспоминал прошлое, знакомых, повороты, которые он так часто делал. Люди, прошедшие на экране его жизни, все были связаны с революционным делом: друзья или враги. Личного в его отношениях было мало (разве к жене, И.Арманд и к матери).

Виктор Чернов верно подметил, что Ленин соратникам "легко прощал их ошибки, даже их измены, хотя порой задавал им хорошие головомойки, чтобы возвратить "на путь истинный": злопамятства, злобности в нем не было; но зато враги его дела для него были не живыми людьми, а подлежащими уничтожению абстрактными величинами; он ими не интересовался; они были для него лишь математическими точками приложения силы его ударов, мишенью для постоянного, беспощадного обстрела. За простую идейную оппозицию партии в критический для нее момент он способен был, не моргнув глазом, обречь на расстрел десятки и сотни людей; а сам любил беззаботно хохотать с детьми, любовно возиться с щенками и котятами".

У него было время пристально посмотреть на свою жизнь как бы со стороны, философски оценивающе. Но нет ни одного признака и даже намека в его последних беседах, записках, статьях, что он в чем-то раскаивался. Ошибки, просчеты, неудачи Ленин считал естественными элементами революционного процесса. Он никогда не жалел, что похоронил социал-демократию в России, пресек в зародыше поползновения либералов к парламентаризму, ничем не выдал своего сожаления о бесчеловечном физическом уничтожении династии Романовых, расстреле Каплан, разгроме союзников-эсеров, запрещении всей небольшевистской печати, чудовищном церковном погроме, изгнании из отечества цвета российской интеллигенции, разрушении губернского устройства России, разбазаривании огромного количества национальных богатств на мировую революцию… Ленин никогда не сожалел о том, о чем скорбели и скорбят подлинные российские патриоты. Цель была для него универсальным и вечным оправданием. Что не вписывалось в прокрустово ложе его схем, он с легкостью предавал коммунистической анафеме.

Ленин был как бы рожден для такой власти: решительной, беспощадной, идеологизированной. Болезнь постепенно, но неумолимо отодвинула вождя от рычагов управления, которые были его высшей целью, но целью не личной, а классовой. До марта 1923 года Ленин не терял надежды на возвращение, но она просто в одночасье рухнула в начале той далекой весны.

Ленин в конце жизни уже не был режиссером собственной судьбы.

Профессор В.Крамер в своих воспоминаниях отмечает, что к марту 1923 года надежды на выздоровление все еще сохранялись. Хотя уже в феврале вновь отмечались "сперва незначительные, а потом и более глубокие, но всегда только мимолетные нарушения в речи… Владимиру Ильичу было трудно вспомнить то слово, которое ему было нужно, то они проявлялись тем, что продиктованное им секретарше он не был в состоянии прочесть, то, наконец, он начинал говорить нечто такое, что нельзя было совершенно понять".

Лучшим "переводчиком" для него была Надежда Константиновна, которая с поразительным стоицизмом несла свой мученический крест.

После того памятного разговора по телефону Сталин больше ее не беспокоил, он просто не замечал Крупскую. Теперь Генеральный секретарь, мало веря в выздоровление вождя, явно тяготился обязанностями по контролю за его лечением. Известно, что 1 февраля 1923 года он демонстративно зачитал на заседании Политбюро свое заявление с просьбой освободить его от полномочий "по наблюдению за исполнением режима, установленного врачами для т. Ленина". Ответ партийной коллегии был единогласным: "Отклонить".

В начале марта 1923 года Ленин был увлечен так называемым "грузинским делом". Конфликт между группой Мдивани и Закавказским крайкомом РКП расшатывал только что созданный союз республик. Ленин не был согласен с Мдивани, но в настоящий момент видел большую опасность не в местном национализме, а в великодержавном шовинизме, позицию которого в этом вопросе заняли Г.К.Орджоникидзе, Ф.Э.Дзержинский и И.В.Сталин.

Придавая особое значение национальному вопросу, Ленин продиктовал записку Троцкому с просьбой "взять на себя защиту грузинского дела на ЦК партии. Дело это сейчас находится под "преследованием" Сталина и Дзержинского, и я не могу положиться на их беспристрастие". Троцкий, однако, ссылаясь на болезнь, уклонился от выполнения этой последней просьбы к нему вождя. "Второй человек" в русской революции понимал, что браться за "грузинское дело" — это значит идти на прямой, открытый конфликт с Генеральным секретарем. Троцкий просто выжидал.

На другой день, узнав об отказе Троцкого, Ленин продиктовал последнее в своей жизни письмо П.Г.Мдивани, Ф.Е.Махарадзе и другим: "Всей душой слежу за вашим делом. Возмущен грубостью Орджоникидзе и потачками Сталина и Дзержинского. Готовлю для вас записки и речь". Он еще не знает, что не только не будет этой "записки и речи", не будет почти ничего, что напоминало бы окружающим прежнего решительного, энергичного и властного Ленина.

Но накануне, 5 марта, произошло одно внешне незаметное, но важное событие. Ленин был возмущен поведением

Сталина в "грузинском деле"; к тому же он припомнил диктаторские замашки генсека, поставившие его, Председателя Совнаркома, в положение "домашнего ареста".

Он, как обычно, обсуждал волнующие его вопросы с Крупской. Ленин не забыл о своем "секретном письме" в отношении его соратников и особенно Сталина, а здесь еще это "грузинское дело". Этот обрусевший "национал" может серьезно испортить ситуацию. Слушая довольно бессвязную речь мужа, Крупская не выдержала и рассказала о выходке Сталина в декабре 1922 года, два с половиной месяца назад…

В своих записках Мария Ильинична Ульянова отметила детали этого уже ушедшего далеко в прошлое инцидента: "Сталин вызвал ее (Н.К.Крупскую. — Д.В.) к телефону и в довольно резкой форме, рассчитывая, видимо, что до В.И. это не дойдет, стал указывать ей, чтобы она не говорила с В.И. о делах, а то, мол, он ее в ЦКК потянет. Н.К. этот разговор взволновал чрезвычайно: она была совершенно не похожа сама на себя, рыдала, каталась по полу и пр.". Крупская, долго державшая в памяти тот неприятный эпизод, поведала наконец мужу о хамстве Сталина.

Ленин быстро возбудился и, несмотря на уговоры Крупской не делать этого, видимо, в этот же день продиктовал письмо, окончательно определив свое отношение к Генеральному секретарю.

"Товарищу Сталину.

Строго секретно. Лично.

Копия т.т. Каменеву и Зиновьеву.

Уважаемый т. Сталин.

Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву… Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения.

С уважением Ленин".

Больной вождь до предела обостряет отношения с Генеральным секретарем, делает свою жену на все оставшиеся годы объектом недоброжелательных выходок Сталина. Хрупкая, болезненная конструкция ленинских сосудов в эти дни вновь испытала высокую перегрузку, которой она не выдержала.

Как пишет В.Крамер, имевшиеся постоянно нарушения речи и параличи конечностей "привели 6 марта, без всяких видимых к тому причин, к двухчасовому припадку, выразившемуся полной потерей речи, и полным параличом правых конечностей". Врачи, конечно, едва ли знали тогда о драме отношений вождя партии и ее Генерального секретаря. Вокруг Ленина хлопочут врачи, а Сталин передает через М.А.Володичеву свой ответ Ленину, который, однако, едва ли был ему зачитан из-за резкого обострения болезни.

Сталин, получив письмо о фактическом разрыве отношений с Лениным, ведет себя со своим больным патроном почти дерзко. На трех страничках, вырванных из служебного блокнота со штампом "Секретарь Центрального Комитета И.В.Сталин", генсек 7 марта фактически дезавуирует сказанное Крупской, ибо, как он пишет, всего-навсего ей якобы сказал: "…Вы, Н.К., оказывается, нарушаете этот режим. Нельзя играть жизнью Ильича и пр.". Сталин продолжал: "Я не считаю, чтобы в этих случаях можно было усмотреть что-либо против или непозволительное предприн. против Вас…"

В конце письма Сталин, в весьма неуважительном тоне, резюмирует: "Впрочем, если Вы считаете, что для сохранения "отношений" я должен взять назад сказанные выше слова, я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя вина и чего собственно от меня хотят.

И.Сталин".

Ленин в своем письме, дважды обращаясь к Сталину, употребляет слово "уважаемый". Генсек обходится без этих эпитетов.

8 и 9 марта казалось, что приступ мимолетен, как уже бывало, тем более что накануне Ленин дает понять Крупской, что ему стало лучше. Он хочет видеть доктора Ф.А.Гетье. Но 10 марта 1923 года, как фиксирует в своих записях профессор В.Крамер, припадок повторился и повел "к стойким изменениям как со стороны речи, так и правых конечностей".

Крупская в феврале 1924 года (почти сразу после кончины и похорон Ленина) написала воспоминания "Последние полгода жизни Владимира Ильича". Впервые они были опубликованы в 1989 году. Спутница вождя утверждала, что "последняя болезнь" Владимира Ильича "распадается на два периода. В первый период, продолжавшийся до июля, шло еще ухудшение. Этот период связан с тяжелыми физическими страданиями и тяжелыми нервными возбуждениями…". А с конца лета начинается медленное улучшение, что Крупская относит ко второму периоду болезни Ленина.

Как только об ударе стало известно руководству партии, по инициативе Зиновьева 10 марта 1923 года вечером собрали, как говорится в протоколе, "совещание наличных членов Политбюро". Кроме Зиновьева были Троцкий, Молотов, Рыков. Послали телеграммы Калинину, Каменеву, Куйбышеву, всем членам ЦК об ухудшении состояния здоровья Ленина.

Сонм врачей спешит к Ленину. Пока из Москвы. Но идут телеграммы Крестинскому в Берлин, чтобы прибыли лучшие терапевты, невропатологи, психиатры. 15 марта Политбюро принимает решение о расширении консилиума врачей и "привлечении всех медицинских сил, которые в какой бы то ни было степени могут быть полезны для постановки диагноза и лечения т. Ленина". Даются конкретные организационные поручения Сталину, Зиновьеву, Рыкову…

Традиция политического, партийного лечения уже существует. Одних врачей отводят, других предлагают, не торгуются по поводу гонораров.

Н.Крестинский сообщает шифром из Берлина, что приедут профессора Минковски, Штрюмпель, Бумке, Нонне. С другими "идет работа". Выясняются вопросы, как платить врачам: фунтами, долларами или марками. Но этих специалистов мало. Сталин телеграфом поручает А. Симановскому в Швеции командировать известного специалиста Геншена. Тот требует 25 000 шведских крон, Москва тотчас соглашается.

После 11 марта, когда начались регулярные публикации бюллетеней о состоянии здоровья В.И.Ленина, стали поступать и инициативные предложения о приглашении тех или иных врачей. Например, Клара Цеткин обращает внимание кремлевских руководителей на профессора Фогта,"который лечил в свое время Адольфа Гека, Жюля Геда, Вурма и др.".

По словам Цеткин, "это человек с мировым именем и коммунист" по своим убеждениям". Все члены Политбюро поддержали предложение Цеткин специальным голосованием, однако, когда запросили мнение немецкого профессора Ферстера, он, как заявил Зиновьев, высказался против. Рыков воздержался.

Из Монголии советский посол сообщал, например, что Народная партия готова прислать тибетского врача. Посол считал, что "по политическим соображениям весьма желательна его поездка в Москву".

В общем, Ленина после удара 10 марта решили лечить интернациональными силами. Компания, "пользовавшая" и консультировавшая лечение, в конечном счете подобралась внушительная. Терапевты П.И.Елистратов, Г.Клемперер, Л.Г.Левин, О.Минховски, А. фон Штрюмпель; невропатологи и психиатры В.М.Бехтерев, О.Бумке, С.М.Доброгаев, А.М.Кожевников, В.В.Крамер, М.Б.Кроль, М.Нонне, В.П.Осипов, О.Ферстер, С.Э.Геншен и другие врачи.

В важном консилиуме, состоявшемся 21 марта, приняли участие Геншен, Бумке, Штрюмпель, Нонне, Ферстер, Кожевников, Елистратов, Крамер. Врачи констатировали, что после 10 марта произошло ухудшение состояния Ленина: появилось явление сенсорной афазии, то есть затруднение понимания обращенной к нему речи. Но к маю положение несколько улучшилось, и больного перевезли в Горки, соблюдая всяческие меры предосторожности.

Но до этого в марте произошло еще одно событие, тщательно скрывавшееся долгие годы. Правда, М.И.Ульянова в своих записях, которые увидели свет только в декабре 1989 года, указывала: "Зимой 20/21, 21/22 годов В.И. чувствовал себя плохо. Головные боли, потеря работоспособности сильно беспокоили его. Не знаю точно когда (курсив мой. — Д.В.), но как-то в этот период В.И. сказал Сталину, что он, вероятно, кончит параличом, и взял со Сталина слово, что в этом случае тот поможет ему достать и даст ему цианистого калия. Сталин обещал.

Почему В.И. обратился с этой просьбой к Сталину? Потому что он знал его за человека твердого, стального, чуждого всякой сентиментальности. Больше ему не к кому было обратиться с такого рода просьбой".

Мария Ильинична еще раз возвращается в своих восьми страничных записях к этому мотиву: "С той же просьбой обратился В.И. к Сталину в мае 1922 года после первого удара. В.И. решил тогда, что все кончено для него, и потребовал, чтобы к нему вызвали на самый короткий срок Сталина. Эта просьба была настолько настойчива, что ему не решились отказать. Сталин пробыл у В.И. действительно минут пять, не больше. И когда вышел от Ильича, рассказал мне и Бухарину, что В.И. просил его доставить ему яд, так как, мол, время исполнить данное раньше обещание пришло. Сталин обещал. Они поцеловались с В.И., и Сталин вышел. Но потом, обсудив совместно, мы решили, что надо ободрить В.И., и Сталин вернулся снова к В.И. Он сказал ему, что, переговорив с врачами, он убедился, что не все еще потеряно… В.И. заметно повеселел и согласился, хотя и сказал Сталину:

— Лукавите?

— Когда же Вы видели, чтобы я лукавил…"

Воспоминания М.И.Ульяновой хотя и страдают некоторой неточностью, тем не менее свидетельствуют, что мысль о самоубийстве не покидала Ленина с момента прихода к нему роковой болезни.

Характерно, что Сталин в обоих случаях обещал исполнить волю Председателя Совнаркома. Думаю, это было в личных интересах Сталина, который боялся сближения Ленина с Троцким и давно уже вынашивал далеко идущие честолюбивые планы.

Но архивы партии сохранили для истории более точный документ. В силу важности приведу его полностью.

"Строго секретно.

Членам Пол. Бюро

В субботу 17 марта т. Ульянова (Н.К.) сообщила мне в порядке архиконспиративном "просьбу Вл. Ильича Сталину" о том, чтобы я, Сталин, взял на себя обязанность достать и передать Вл. Ильичу порцию цианистого калия. В беседе со мной Н.К. говорила, между прочим, что "Вл. Ильич переживает неимоверные страдания", что дальше жить так немыслимо", и упорно настаивала "не отказывать Ильичу в его просьбе". Ввиду особой настойчивости Н.К. и ввиду того, что В. Ильич требовал моего согласия (В.И. дважды вызывал к себе Н.К. во время беседы со мной и с волнением требовал "согласия Сталина"), я не счел возможным ответить отказом, заявив: "Прошу В. Ильича успокоиться и верить, что, когда нужно будет, я без колебаний исполню его требование". В. Ильич действительно успокоился.

Должен, однако, заявить, что у меня не хватит сил выполнить просьбу В. Ильича, и вынужден отказаться от этой миссии, как бы она ни была гуманна и необходима, о чем и довожу до сведения членов П. Бюро ЦК.

21 марта 1923 г. И.Сталин".

Ниже выражена реакция членов Политбюро на записку.

"Читал. Полагаю, что "нерешительность" Сталина — правильна. Следовало бы в строгом составе членов Пол. Бюро обменяться мнениями. Без секретарей (технич.).

Томский Читал: Г.Зиновьев Молотов Читал: Н.Бухарин Троцкий Л.Каменев".

Без даты, но есть еще одна записка, написанная Сталиным, видимо, 17 марта 1923 года, такого содержания:

"Строго секретно"

Зин., Каменеву.

Только что вызвала меня Надежда Константиновна и сообщила в секретном порядке, что Ильич в "ужасном" состоянии, с ним припадки, "не хочет, не может дольше жить и требует цианистого калия, обязательно". Сообщила, что пробовала дать калий, но "не хватило выдержки", ввиду чего требует "поддержки Сталина".

Сталин".

"Нельзя этого никак. Ферстер дает надежды — как же можно? Да если бы и не было этого! Нельзя, нельзя, нельзя!

Г.Зиновьев Л.Каменев".

Документы чрезвычайно примечательны и свидетельствуют, что идея самоубийства в мыслях Ленина была устойчивой, даже навязчивой.

Стоит отметить несколько обстоятельств этих писем. Не очень ясно, как Ленин, утративший возможность говорить, 17 марта 1923 года просил "порцию цианистого калия". Возможно, жестами. Сталин подчеркивает несколько раз, что Надежда Константиновна "упорно настаивала" с "особой настойчивостью" дать цианистый калий и даже "пробовала" это сделать… Это утверждения Сталина. Возможно, что Крупская, доведенная до отчаяния состоянием мужа, подавленная собственным бессилием уменьшить его страдания, была близка к исполнению желания Ленина. Но откуда у нее цианистый калий? Ведь это не просто препарат, который лежит рядом с таблетками от кашля… Или яд был уже раньше приготовлен? А может быть, его передал Сталин? Это загадка истории.

Не менее важно и другое обстоятельство: Сталин каждый раз соглашается дать яд "без колебаний". Более того, он считает эту "миссию гуманной и необходимой". В этом факте рельефно прослеживаются не только нравственные параметры личности Сталина, но и трудно скрываемое желание ускорить развязку. Пока с превратившимся в несмышленого ребенка Лениным возятся врачи, правда без особых надежд, в Политбюро разгорается борьба за наследие. На Ленина не жалеют денег и сил, но, похоже, уже больше для того, чтобы продемонстрировать свою правоверность ленинизму, идее, делу вождя. Кто больше… Бюллетени для народа ежедневно публикуются такого содержания, что почти невозможно понять истинное состояние больного. Политический контроль уже в действии.

"Бюллетень № 3

О состоянии здоровья Владимира Ильича.

Затруднение речи, слабость правой руки и правой ноги в том же положении. Общее состояние здоровья лучше, температура 37,0, пульс 90 в минуту, ровный и хорошего наполнения.

14 марта, 2 часа дня 1923 г. Проф. Минковски, проф. Ферстер, проф. Крамер, прив. доцент Кожевников, наркомздрав Семашко".

"Бюллетень № 6

Вместе с продолжающимся улучшением со стороны речи и движений правой руки наступило заметное улучшение и в движениях правой ноги. Общее состояние здоровья продолжает быть хорошим. 17 марта, 1 час дня 1923 года".

Трудно было судить по этим сообщениям об истинном состоянии парализованного вождя. Многие считали, что это очередное "недомогание". В Кремль шли телеграммы из партийных организаций: как реально себя чувствует Ленин? Орджоникидзе из Тифлиса запрашивал Сталина: "Сообщи действительное положение здоровья Ильича". Но ЦК партии уже научился манипулировать информацией. Сообщалось то, что считалось необходимым для политического спокойствия.

Троцкий, выступая 5 апреля 1923 года на VII Всеукраинской партийной конференции, заявил: "Когда мы обсуждали первый бюллетень о здоровье Ленина в марте, мы думали не только о его здоровье, но мы думали также о том, какое впечатление число ударов его сердца произведет на политический пульс рабочего класса и нашей партии". Троцкий задает тон в оценке роли Ленина: "Нет и не было в историческом прошлом влияния одного лица на судьбы человечества, не было такого масштаба, не создан он, чтобы позволил нам измерить историческое значение Ленина…"

Каждый старался продемонстрировать свою особую приверженность вождю, его идеям и устремлениям. Хотя в действительности ни для кого не было особых сомнений в окончательном отходе их лидера от активной политической деятельности. Все понимали, что эта длинная политическая агония — фактически переход в неизвестность. После удара 10 марта 1923 года в "Дневнике дежурного врача" появляются записи, которые дают весьма полную картину состояния больного.

11 марта. "…Доктор Кожевников зашел к Владимиру Ильичу в 11 с четвертью часов. Цвет лица бледный, землистый, выражение лица и глаз грустное… Все время делает попытки что-то сказать, но раздаются негромкие, нечленораздельные звуки… Сегодня Владимир Ильич, в особенности к вечеру, стал хуже понимать то, что ему говорят, иногда он отвечает "нет", когда, по всем данным, ответ должен быть положительным".

12 марта. "Сегодня приехали проф. Минковски и Ферстер. С вокзала доктор Кожевников с ними поехал на заседание Политбюро, а оттуда к Владимиру Ильичу… Со стороны нервной системы сознание ясное (по-видимому!), почти полная моторная афазия, сегодня Владимир Ильич ничего не может сказать… Владимир Ильич плохо понимает, что его просят сделать. Ему были поднесены ручка, очки и резательный нож. По предложению дать очки Владимир Ильич их дал, по просьбе дать ручку Владимир Ильич снова дал очки (они ближе всего лежали к нему)… После посещения Владимира Ильича все врачи снова были в Политбюро…"

Сделаю небольшое отступление. Никто еще не знает, что Политбюро, беря на себя функции организатора и контролера лечения вождя, закладывало новую партийную традицию.

…Когда после удара в марте 1953 года Сталин пролежал без медицинской помощи более десяти часов (никто не имел права к нему вызвать врачей без разрешения Берии, а того долго не могли найти), почти каждое решение консилиума перепуганных медицинских светил требовало утверждения Президиума ЦК КПСС (как тогда называлось Политбюро). Начальник Лечебно-санитарного управления Кремля И.И.Куперин докладывал всемогущей коллегии свои выводы и предложения для утверждения. Вот, например, что решил Президиум, заседавший 2 марта 1953 года в 12 часов дня в комнате по соседству с умиравшим "вождем всех народов".

"1. Одобрить меры по лечению товарища Сталина, принятые и намеченные к проведению врачебным консилиумом в составе начальника Лечсануправ Кремля т. Куперина И.И., проф. Лукомского П.Е., проф. Глазунова, проф. Ткачева Р.А. и доцента Иванова-Незнамова В.И.

2. Установить постоянное дежурство у товарища Сталина членов бюро Президиума ЦК.

3. Назначить следующее заседание бюро Президиума сегодня в 8 часов вечера, на котором заслушать сообщение врачебного консилиума".

Приняли, как тогда уже стало железным правилом, "единогласно". И так — до самой кончины диктатора, с небольшими нюансами: привлекали все новые медицинские силы, хорошо зная, что надежд на выздоровление Сталина не существовало. И это было не просто заботой или осторожностью, а формой демонстрации своей верности "делу вождя".

Почти так было и при болезни Ленина. Правда, Политбюро не заседало у постели больного, пока он находился в Москве и в Горках, и не организовывало дежурства своих членов. Однако врачи неоднократно докладывали на Политбюро о ходе лечения и "видах" на выздоровление.

Приведем еще несколько выдержек из, Дневника дежурных врачей", чтобы полнее почувствовать трагичность положения, в котором оказался лидер большевиков.

17 марта. "После врачебного визита Владимир Ильич хорошо пообедал. Через некоторое время он хотел высказать какую-то мысль или какое-то желание, но ни сестра, ни Мария Ильинична, ни Надежда Константиновна совершенно не могли понять Владимира Ильича, он начал страшно волноваться, ему дали брома, Мария Ильинична позвонила доктору Кожевникову, он приехал…"

21 марта. "Было снова совещание, в котором… принял участие приехавший сегодня Геншен. После этого все поехали в Кремль. Затем приехали к Ленину Штрюмпель, Геншен, Бумке и Нонне. Владимир Ильич с ними со всеми поздоровался, но, видимо, был недоволен этим нашествием. Исследовал Штрюмпель, остальные только присутствовали. Когда Нонне подошел ближе к Владимиру Ильичу, то он сделал жест рукой и как бы просил отойти подальше…"

Больной уже мало верил врачам. Ленин понимал трагизм и безысходность своего положения: физическая беспомощность плюс заточение мысли в немоте.

Однако в мае состояние здоровья неожиданно начинает медленно улучшаться. Его выносят на веранду квартиры в Кремле, а 15 мая со всеми предосторожностями в сопровождении группы врачей перевозят в Горки.

Кожевников пишет, что Ленин "окреп физически, стал проявлять интерес как к своему состоянию, так и всему окружающему, оправился от так называемых сенсорных явлений афазии, начал учиться говорить…". К нему приезжает врач-логопед С.М.Добрюгаев, и они вместе с Крупской начинают заниматься с Лениным восстановлением речи. Затем это становится только заботой жены.

Как явствует из медицинских записей и основательного исследования Б.Равдина, после 10 марта лексикон Ленина был крайне ограничен: "вот", "веди", "иди", "идите", "оля — ля". Для него стало как бы универсальным выражение "вот — вот", с помощью которого он соглашался, возражал, требовал, негодовал, просил, поддерживал разговор. Как правило, использование отдельных слов было случайным, и хотя порой они многократно повторялись, не несли никакой смысловой нагрузки.

Ленин смог после долгих занятий повторять вслед за Надеждой Константиновной отдельные слова: "съезд", "ячейка", "крестьянин", "рабочий", "народ", "революция", "люди". Крупская использовала разрезную азбуку, элементарные дидактические упражнения, самые простейшие способы обучения речи. Однако весь словесный материал совершенно не сохранялся в памяти Ленина, и без помощи жены он не мог сам повторить ни единого слова из того, что произносил вслед за Надеждой Константиновной. У человека, который оставил самый глубокий шрам на лике истории XX века, медленно, но неотвратимо угасал мозг.

Могучий мозг был необратимо поврежден болезнью. Мысль постепенно умирала; Ленин превратился почти в младенца. Интересное свидетельство приводит художник Ю.Анненков, сделавший портрет Ленина еще в 1921 году с натуры (вождь позировал два раза). Кстати, в 1924 году Управление Гознака СССР присудило ему первую премию и использовало полотно на почтовых марках.

Так вот, "в декабре 1923 года Л.Б.Каменев повез меня в Горки, чтобы я сделал портрет, точнее, набросок больного Ленина. Нас встретила Крупская. Она сказала, что о портрете и думать нельзя. Действительно, полулежавший в шезлонге, укутанный одеялом и смотревший мимо нас с беспомощной, искривленной младенческой улыбкой человека, впавшего в детство, Ленин мог служить только моделью для иллюстрации его страшной болезни, но не для портрета".

В этой связи стоит отметить, что многочисленные "воспоминания" о встречах с Лениным после марта 1923 года и "разговорах" с ним — либо мистификация, либо сознательное принятие богатой мимики, жестикуляции и отдельных случайных слов за ленинскую речь. Иногда это делалось с благой целью показать, что Ленин скоро вернется к управлению государством и партией. Как пишет Б.Равдин, А.В.Луначарский, выступая в мае 1923 года в Томске, заявил: "Рука и нога, которые у Владимира Ильича несколько парализованы… восстанавливаются; речь, которая была одно время очень неясной, тоже восстанавливается. Владимир Ильич уже давно сидит в кресле, довольно спокойно может разговаривать, в то время как прежде его очень мучила неясность речи".

Есть еще немало примеров, когда после смерти Ленина официальная историография хотела, несмотря на то что речь идет просто о человеческой трагедии, показать "величие больного вождя".

Сотрудник ленинской охраны С.П.Соколов, например, рассказывал, как осенью 1923 года в Горки доставили подарок компартии Великобритании — кресло. Ленин задумался и якобы "назвал" фамилию одного комиссара, потерявшего на фронте обе ноги: "Вот ему и пошлем это кресло. Он-то ведь никогда уже не будет ходить. А мне пока и этого хватит".

Мифы и легенды — важный элемент большевистской историографии.

С 10 марта Ленин утратил способность заниматься своим любимым делом: писать записочки. Письменная коммуникация была полностью утрачена. Угасающий интеллект лишился речевой и письменной способности общения. Крупская с отчаянным подвижничеством пыталась вернуть Ленина хотя бы к некоторой способности элементарного общения. Во время почти ежедневных занятий Надежда Константиновна пыталась водить непослушной левой рукой Ленина (правая была полностью парализована). Но и левая была не в порядке, вкупе со зрением. Как отмечается в "Дневнике дежурного врача", когда вечером Ленину "дали сухари, он долго не мог сразу попасть рукой на блюдце, а все попадал мимо". Поэтому нетрудно представить, сколь огромные препятствия стояли перед Лениным и Крупской. Но дело не только в руке. Необратимо был поврежден мозг. Это главное.

Крупская, по профессии учительница, пыталась восстановить с азов способность не только речи, но и письма.» Первые слова, которые вывела рука Ленина, которой водила его жена, были "мама" и "папа". Но несмотря на утверждения официальной историографии, что Ленин сделал "успехи" в умении говорить, читать и писать, это совсем не так. В "Биохронике" говорится, что "благодаря исключительной силе воли, мужеству и упорству он в сравнительно короткие сроки достигает улучшений, на которые обычно требуются многие месяцы".

Жаль, что здесь не добавили, сколько людей его лечили, какие условия были для этого созданы. Простому смертному, действительно, даже для этих микроскопических улучшений может понадобиться значительно больше времени.

Ознакомление с медицинскими документами, дневниками, записями, которые до недавнего времени были сокрыты от научной общественности, дают основание сказать, что эти "улучшения" не привели к восстановлению ни речи, ни письма. Нельзя обнаружить ни одной осмысленной записи, сделанной ленинской рукой в это время, за исключением упражнений, когда пальцы Ленина находились в руке Крупской. Ведь нельзя же считать за доказательство легенду, что буквально накануне смерти Ленин якобы передает собственноручно написанную записку Гавриилу Волкову: "Гаврилушка, меня отравили…" Все это из области народных сказаний, веры в то, что чья-то злая воля ускорила кончину вождя.

Да, усилиями врачей, Крупской в общем состоянии Ленина во второй половине 1923 года наступило некоторое улучшение: он стал способен медленно, с палочкой передвигаться по комнате, знаками, отдельными словами (особенно "вот-вот"), жестами смог элементарно общаться с окружающими. Врач В.Крамер пишет об этом так: ноябре и еще более в декабре он был в состоянии говорить уже некоторые слова самостоятельно, научился еще лучше писать левой рукой, мог также читать, по крайней мере, просматривая газету, всегда указывал в таких случаях весьма определенно на то, что его интересовало…"

Элементарные способности медленно восстанавливались, но не было признаков, что интеллект сохранил свою силу. Однако все сообщения для печати, для партактива давались только в оптимистических тонах. С 16 мая 1923 года, когда был опубликован Бюллетень № 35, сообщения о здоровье Ленина прекратились. В обществе возникло ощущение, что дело идет на поправку и окончательное выздоровление Председателя Совнаркома не за горами.

Большая откровенность в отношении состояния Ленина была по закрытым каналам. Например, Г.Е.Зиновьев 26 сентября 1923 года на партсовещании сообщил следующее (приведем фрагменты из стенограммы):

"Примерно с 20 июля началось улучшение в состоянии здоровья В.И., которое до сих пор развивается и с каждым днем становится заметнее… Три дня как он уже самостоятельно ходит, а рядом с ним один из товарищей на всякий случай… Он совершает прогулки на автомобиле… В худшем состоянии дело с речью — но и тут идет улучшение… Что касается самостоятельной речи, то теперь это плохо… Когда началось улучшение, дело было так, что он одного слога не мог произнести из двух букв. Теперь и здесь начинается улучшение…

Поднимался вопрос о переезде В.И. куда-нибудь на юг. Мы все предлагали на юг, но врачи против этого, а главное, В.И. против этого. Осипов говорит, по-видимому, он в личной жизни консервативный человек и решительно против всякого юга…

Владимиру Ильичу читают газеты, сначала с пропусками, теперь стали без пропусков. Ему прочитывают оглавление газеты, и он выбирает, что ему читать и что не читать… Относительно рурских событий Над. Конст. его ввела в курс событий и потом прочла ему. Он большого удивления не выразил. По поводу того, что на Украине у богатых мужиков отбирают излишки, он выразил большое неудовольствие, что это не было сделано до сих пор. Он отлично отдает себе отчет в своем состоянии и бережет себя очень… он дирижирует лечением, бережет себя…

Врачей он разгоняет вокруг себя, и с трудом им удается выслушать его… Они в конце июля давали отзывы крайне пессимистические, не оставлявшие ни одного процента надежды на хороший исход. Но со средины июля пошло дело к улучшению и не останавливалось".

Думаю, что это более или менее объективное освещение состояния, в котором находился во второй половине года Ленин. Хотя, по ряду признаков, Ленин указывал в газете совсем случайные места: что читать. Положение Ленина стало относительно стабильным при параличе правой части тела и серьезном повреждении сосудов мозга. Постоянное дежурство врачей отменяется.

Ленин несколько раз порывался поехать в Москву. Наконец 18 октября 1923 года на исходе дня такая поездка состоялась. Как писала Крупская, "в один прекрасный день он отправился в гараж, сел в машину и настоял, чтобы ехать в Москву". С ним едут Н.К.Крупская, М.И.Ульянова, профессора В.П.Осипов и В.Н.Розанов, сотрудники охраны. В Кремле его уже ждали люди из обслуги. Ленин с трудом поднимается в свою квартиру, с любопытством осматривает вещи, обстановку, книги и вскоре ложится отдыхать. Полуразрушенный организм с трудом перенес почти полуторачасовую поездку.

На другой день Ленин в последний раз в своей жизни посещает свой кабинет в Кремле (благо, что все рядом), заходит в пустынный зал заседаний Совнаркома, выходит во двор. Отобрав ряд книг в своей библиотеке, Ленин изъявляет желание совершить поездку по Москве. "Экспедиция" отправляется на Всероссийскую выставку (сельскохозяйственной и кустарно-промышленной продукции). Но сильный дождь помешал осмотру. Вернувшись в Кремль за книгами, машина с Лениным берет курс на его последнее в жизни пристанище — Горки.

Я слышал однажды от одного уважаемого профессора, что Ленин приезжал "прощаться" с Москвой. Не знаю. Думаю только, что общий умственный уровень Ленина в это время едва ли был способен на столь сложные интеллектуальные решения. Как покажет последующее вскрытие, мозг Ленина был поврежден болезнью в такой степени, что для многих специалистов было удивительно, как он мог даже элементарно общаться. Наркомздрав Семашко утверждал, что склероз сосудов был столь сильным, что при вскрытии по ним стучали металлическим пинцетом, как по камню. Стенки многих сосудов настолько утолщились и сосуды настолько заросли, что не пропускали в просвете даже волоса. Это был глубоко больной человек, который продолжал жить лишь благодаря беспрецедентному вниманию врачей и многочисленного окружения.

Художник Ю.Анненков, которого после смерти Ленина привлекли к отбору фотографий и зарисовок для книг, посвящавшихся Ленину, в Институте им. В.И.Ленина увидел стеклянную банку, в "которой лежал заспиртованный ленинский мозг… одно полушарие было здоровым и полновесным, с отчетливыми извилинами; другое как бы подвешено на тесемочке — сморщено, скомкано, смято и величиной не более грецкого ореха.

Когда к Ленину были в пробном порядке посланы О.А.Пятницкий и И.И.Скворцов-Степанов, чтобы рассказать о работе Коминтерна и Моссовета, он встретил их сообщения безучастно. Правда, порой возбуждался и не в самых подходящих местах произносил свое "вот-вот". Попытки официальной историографии воссоздать облик Ленина последних одиннадцати месяцев его жизни как человека, живо интересовавшегося проблемами партии и страны, — просто неуважение к больному человеку. Столь больному, что приходится лишь удивляться, как он так долго жил после мартовского удара.

Страшные фотографии последних месяцев жизни — облик долгой агонии человека, надломившегося от непосильной ноши. Ленин стал жертвой своей неостывающей страсти к власти.

Почти вся жизнь до 1917 года для Ленина была свободным политическим, литературным творчеством без каких— либо регламентов, обязательных присутствий, чиновничьего долга, обременительных бытовых и служебных обязанностей. И вдруг без какого-либо административного, государственного опыта оказаться на самой вершине власти гигантской страны. Организм быстро надломился, хотя, возможно, дело не обошлось и без наследственных влияний. Отец, Илья Николаевич, умер в таком же возрасте от схожей, но скоропостижной болезни.

После мартовского удара Ленин редко общался со своими соратниками. Еще в декабре 1922 года Политбюро согласилось с предложением Сталина "за изоляцию Владимира Ильича как в отношении личных сношений с работниками, так и переписки". Даже многочисленному обслуживающему персоналу — повар, кухарка, садовник, санитары, медсестры, охрана — не позволялось без нужды "маячить" перед взором больного. Считалось, что частые и несанкционированные контакты вызывают возбуждение, расстройство Ленина. Когда появлялось, допустим, в аллее кресло-коляска, которое катил санитар или начальник охраны П.П.Паколи, оказавшиеся там люди незаметно уходили с глаз долой.

Люди, которым довелось встречаться с Лениным в это время, испытывали сложные чувства. Перед ними был человек, еще год-полтора тому назад олицетворявший мозг и сердце революции, а сейчас это было существо с жалкой полуулыбкой и печальными больными полусумасшедшими глазами.

Навещали Ленина немногие. В июле приехал к нему брат Д.И.Ульянов. В этом же месяце Ленин, случайно встретившись в северном флигеле здания с управляющим совхозом "Горки", пробыл у него целых три дня, повергнув в смятение врачей и близких. В ноябре вновь к Ленину приезжает профессор В.М.Бехтерев; больной встречается с секретарем Исполкома Коминтерна О.А.Пятницким, одним из руководителей Госиздата И.И.Скворцовым-Степановым. Позже у него были полпред РСФСР в Германии Н.И.Крестинский, редактор журнала "Красная новь" А.К.Воронский. Можно назвать еще двух-трех человек (кроме врачей и обслуживающего персонала), которые встречались с больным вождем. "Каждое свидание волновало Владимира Ильича, — вспоминала Крупская. — Это было видно по тому, как он двигал после свидания стул, как судорожно придвигал к себе доску и брался за мел. На вопрос, не хочет ли он повидать Бухарина, который раньше чаще других бывал у нас, или еще кого-нибудь из товарищей, близко связанных по работе, он отрицательно качал головой, знал, что это будет непомерно тяжело…"

Несколько человек из Политбюро и Совнаркома, бывавшие здесь во второй половине 1923 года, наблюдали за Лениным издали, во время его прогулок на коляске или отдыха в доме. Ни Сталин, ни Троцкий, ни другие соратники не хотели иметь встреч, во время которых нормальный контакт был невозможен. Лучше всех понимала его лишь Крупская. Вопросы, которые "задавал" Ленин, приходилось часто просто отгадывать. Надежда Константиновна вспоминала, что "отгадывать было возможно потому, что, когда жизнь прожита вместе, знаешь, какие ассоциации у человека возникают. Говоришь, например, о Калмыковой и знаешь, что вопросительная интонация слова "что" после этого означает вопрос о Потресове, о его теперешней политической позиции. Так сложилась у нас своеобразная возможность разговаривать".

В "Биохронике" этот эпизод трактуется уже не как "отгадывание", а как установленный факт: "Ленин с интересом слушает Н.К.Крупскую, которая рассказывает ему о жизни и работе известной русской общественной деятельницы А.М. Калмыковой;спрашивает (курсив мой. — Д.В.) о теперешней политической позиции А.Н.Потресова…" Хотя ясно, что это лишь догадка Надежды Константиновны.

Хотя врачи, больше по нравственным соображениям, выражали осторожный оптимизм в отношении перспектив выздоровления, разрушительная болезнь делала свое дело. По-прежнему по маршруту Москва — Горки сновали врачи; как и раньше, соратники Ленина в своих выступлениях выражали надежду на "постепенное выздоровление" вождя. Крупская также ежедневно тщетно билась с больным, пытаясь научить его говорить и писать… А смертельный процесс шел, не останавливаясь. Правда, не иссякали и смелые предложения "поднять на ноги больного". В ноябре 1923 года Троцкий шлет Крупской записку:

Дорогая Надежда Константиновна!

Пересылаю Вам американское предложение, — относительно лечения В.И., — на случай, если оно Вас заинтересует. Априорно говоря, доверия большого к предложению у меня нет.

С товарищеским приветом — Л.Троцкий".

У Крупской надежда на выздоровление сменялась апатией, новая надежда — разочарованием и глубокой усталостью. В этом отношении более показательны ее письма дочерям (главным образом старшей — Инне) Инессы Арманд, нежели ее воспоминания "Последние полгода жизни Владимира Ильича". Вот несколько выдержек из разных послемартовских писем 1923 года. В них столько личного, женского, сокровенного, печального…

Из письма 6 мая 1923 года. "…Живу только тем, что по утрам Володя бывает мне рад, берет мою руку, да иногда говорим мы с ним без слов о разных вещах, которым все равно нет названия…"

Из письма 2 сентября 1923 года. "…Сейчас я целые дни провожу с Володей, который быстро поправляется, а по вечерам я впадаю в очумение и неспособна уже на писание писем…"

Из письма 13 сентября 1923 года. "У нас поправка продолжается, хотя все идет чертовски медленно…"

Из письма 28 октября 1923 года. "Каждый день какое — нибудь у него завоевание, но все завоевания микроскопические, и все как-то продолжаем висеть между жизнью и смертью. Врачи говорят — все данные, что выздоровеет, но я теперь твердо знаю, что они ни черта не знают, не могут знать".

Казалось, подобное состояние болезненного "равновесия" может продолжаться долго. В Политбюро негласно считали, что выздоровление маловероятно, но и кончина в условиях стабилизации болезни — тоже.

В середине января 1924 года открывается XIII партийная конференция. Ленина заочно избирают членом президиума. Крупская читает больному материалы конференции.

В ходе конференции И.И.Скворцов-Степанов по поручению Л.Б.Каменева связался по телефону с Н.К.Крупской (сам он ездил в Горки 29 ноября 1923 года). В последний день работы партийной конференции, 18 января 1924 года, он передает записку в президиум Каменеву:

"Лев Борисович, я думаю, что удобнее всего Вам в заключительном слове сказать пару слов о здоровье В.И., не выделяя этого вопроса". Скворцов-Степанов пишет, чтобы стенографистки не записывали и не давали в газеты эту информацию о здоровье Ленина.

Что же предлагалось сказать делегатам со слов Крупской?

Прежде всего, что сама она не может приехать на конференцию и сделать сообщение Скворцов-Степанов написал для Каменева: "…Выздоровление идет удовлетворительно. Ходит с палочкой довольно хорошо, но встать без посторонней помощи не может… Произносит отдельные слова, может повторять всякие слова, совершенно ясно понимая их значение… Начал читать по партдискуссии. Прочитал речь Рыкова и письмо Троцкого.

По словам Над. Конст., окружающие по некоторым признакам представляют, как В.И. относится к спорам, но она не хотела бы сообщать о своих умозаключениях на этот счет".

Крупская повторила то, что знали и члены Политбюро. А возможные "умозаключения" — это догадки. Казалось, наступила стабилизация состояния с надеждой на улучшение. Хотя, если вновь взять в руки ее воспоминания "Последние полгода жизни Владимира Ильича", получается, что, сообщив Скворцову-Степанову, что "выздоровление идет удовлетворительно", она тут же заметила: "Начиная с четверга, стало чувствоваться, что что-то надвигается; вид стал у В.И. ужасно усталый и измученный. Он часто закрывал глаза, как-то побледнел, а главное, у него как-то изменилось выражение лица, стал какой-то другой взгляд, что слепой".

Вечером 20-го Ленина осмотрел профессор М.И.Авербах по поводу жалобы на глаза, но не нашел ничего патологического. На другой день, 21 января, после обеда больного осматривают профессора О.Ферстер и В.П.Осипов. Все время перед этим Ленин был чрезвычайно вялым; дважды просил помочь встать с постели, но тут же ложился. Через четверть часа после того, как за профессором Осиновым закрылась дверь, у Ленина начался последний приступ болезни.

Ленину дали бульон, кофе; он "пил с жадностью, потом успокоился немного, но вскоре заклокотало у него в груди", вспоминала Крупская, заметив перед этим, что "время у меня спуталось как-то".

Как бы притаившаяся болезнь вырвалась на волю, пожирая последние надежды на выздоровление.

"…Все больше и больше клокотало у него в груди. Бессознательнее становился взгляд, Владимир Александрович и Петр Петрович (санитар и начальник охраны. — Д.В.) держали его почти на весу на руках, временами он глухо стонал, судорога пробегала по телу, я держала его сначала за горячую мокрую руку, потом только смотрела, как кровью окрасился платок, как печать смерти ложилась на мертвенно побледневшее лицо. Проф. Ферстер и доктор Елистратов впрыскивали камфару, старались поддержать искусственное дыхание, ничего не вышло, спасти нельзя было".

Каждый человек во время, уготованное судьбой, переступает невидимую тонкую линию, отделяющую земное бытие от небытия. Перешагнуть ее можно только в одном направлении. Обратного пути нет никому. Владимир Ильич Ульянов-Ленин оказался за этой роковой чертой в 18 часов 50 минут 21 января 1924 года.

Самая великая и непреодолимая тайна, постичь которую мы пока бессильны, — это тайна сознания. Наши представления и схемы о том, как рождается мысль и трепетно бьется в человеческом мозгу, — лишь едва заметная тень на древе познания. У полета мысли нет границ. Ее просторы — Вселенная, как и свой интимный, уникальный мир. Мышление Ленина, могучее, масштабное, изощренное, на протяжении многих месяцев находилось в плену страшной болезни, которая постепенно своей необратимой коррозией обессиливала его.

Мы никогда не узнаем, о чем думал этот человек в страшной немоте, лишь догадываясь, что во многом его сознание приблизилось к детскому в своей элементарной непосредственности. Не случайно, как мне удалось установить, Сталин в тридцатые годы в узком кругу не раз проводил мысль, что Ленин последние месяцы своей жизни был "умственным инвалидом".

Нельзя объяснить только происками генсека нежелание большинства членов Политбюро обнародовать последние статьи Ленина. Они уже не видели в своем угасающем вожде полноценной личности.

Страдающий мозг Ленина обнаруживал себя во многих отношениях. Больной часто не понимал, чего от него хотят, бывал по-детски капризен, нередко на его глаза навертывались слезы, особенно если он оставался наедине с собой, — зафиксировал один из врачей. Кто знает, может быть, именно в эти минуты он особенно глубоко осознавал трагизм своего умственного заточения?

Все это — безбрежный космос сознания человека. Этот огромный мир исчез, заставив мучиться предположениями и догадками множество исследователей.

Будет много версий причин смерти. Официальная, подписанная шестью профессорами и наркомом Семашко 23 января, гласила: "…данные вскрытия выяснили, что у Владимира Ильича имелся неизлечимый болезненный процесс в сосудах, который, несмотря на все принятые меры, неминуемо должен был привести к роковому концу". Я не стану рассматривать версию, выдвинутую рядом исследователей, о том, что главная причина смерти Ленина — "сифилис сосудов мозга". Анализ всей доступной мне литературы привел к выводу, что это маловероятно, и я не могу, например, без существенных оговорок разделить позицию доктора В.Флерова, изложенную в статье "Болезнь и смерть Ленина".

По моему мнению, смерть лидера российских большевиков — результат интеграции ряда отрицательных факторов, и прежде всего: наследственная предрасположенность Ленина к атеросклерозу; неподготовленность организма Ленина к огромным перегрузкам, которые легли на него начиная с 1917 года.

Что касается наследственности, то смерть И.Н.Ульянова, сестер Ленина А.И.Ульяновой-Елизаровой и М.И.Ульяновой, как и брата Д.И.Ульянова, не оставляет сомнений в известной наследственности болезни сосудов. К этому следует добавить (возможно, это основное), что Ленин прожил всю свою жизнь без "служебного" напряжения. Приехав в революцию 47-летним человеком, он уже имел выработанные привычки и стереотипы жизнедеятельности, более присущие "свободным художникам", нежели высшим государственным чиновникам. Взяв на свои плечи совершенно непривычные и во многом незнакомые для него функции, Ленин фактически стал уже с 1920 года быстро разрушаться. Он берет отпуск за отпуском, но кардинального улучшения нет. Например, почти вся вторая половина 1921 года — отпуска: в июне, июле, августе, декабре и обязательно с продлением на несколько недель. 1922 год — также год "отпускной". Организм Ленина, пригодный к литературному труду, отпускам в горах и партийным "склокам" среди эмиграции, оказался совершенно неготовым к политическим перегрузкам. Он просто "сломался".

Ленина досрочно погубила его страсть к борьбе и власти. В этом основная отгадка неумолимого раннего физического крушения вождя большевиков.

Руководители партии и страны, смирившиеся в последние месяцы с положением и состоянием Ленина, почти — не дававшими шансов на его возвращение в политическую жизнь, увидели огромную возможность для укрепления строя в самом акте похорон Ленина. Именно "похорон". Никто вначале ни о каком мавзолее или долгосрочном бальзамировании и не думал.

На другой день после смерти вождя состоялся пленум ЦК РКП(б). В постановлении из множества пунктов предусматривалось: провести траурное заседание съезда Советов, назначить митинги, определить субботу днем похорон, тело умершего перевезти в Москву в сопровождении 200 человек (делегаты съезда и партийное руководство), принять меры по предупреждению паники в стране. Место погребения устанавливалось однозначно: Красная площадь. Прощание — в Доме Союзов.

В этот же день Президиум ЦИК Союза ССР создал комиссию по организации похорон В.И.Ульянова-Ленина в составе: Дзержинский (председатель), Муралов, Лашевич, Бонч-Бруевич, Ворошилов, Молотов, Зеленский, Енукидзе. Сталин направил во все губкомы, обкомы, ЦК республик телеграммы, извещавшие о кончине вождя. В числе неотложных мер предписывалось "принять меры по обеспечению твердого порядка и недопущения ни малейших проявлений паники". Между многочисленными распоряжениями продиктовал еще одну шифровку в Тифлис: "Передать тов. Троцкому. 21 января в 6 час. 50 мин. скоропостижно скончался тов. Ленин. Смерть последовала от паралича дыхательного центра. Похороны в субботу 26 января 1924 г.

Сталин".

А похороны между тем были перенесены с субботы на воскресенье. Троцкий, не зная этого, оказался отрезанным от похорон как особого политического акта.

Все дни до прощания с Лениным идут неоднократные заседания Политбюро, Центральной контрольной комиссии, комиссии по организации похорон. Принимаются решения по "широкому распространению некоторых речей и биографии Владимира Ильича". Еще никто не знает, что до принятия постановления о превращении тела покойного в большевистские мощи уже сделаны далеко идущие шаги по "бальзамированию" ленинских идей. Как его ранение в августе 1918 года было использовано для инициирования массового террора и насилия над обществом, так и смерть вождя стала исходным пунктом "ленинизации" всей духовной жизни гигантского государства. Никто пока не может и представить, что скоро начнется невиданная кампания, которая с эффектом снежного кома будет превращать умершего в идеологического святого. Отдаются распоряжения по "массовой отливке" бюстов Ленина; Политбюро по инициативе петроградских коммунистов предлагает ЦИК СССР переименовать Петроград в Ленинград, отрабатывается сценарий съезда Советов, посвященного памяти вождя. Похороны с субботы переносятся на воскресенье.

Никто пока не думает о создании мумии. "Правда" пишет статью "У могилы тов. Ленина". Приступили к ее открытию на Красной площади. Но комиссия по организации похорон предложила продлить прощание с Ульяновым-Лениным и на некоторое время задержать процесс захоронения. Пришло время для созревания абсурдной идеи создания мумии. А.И.Абрикосов вскоре после кончины вождя забальзамировал тело обычным способом, имея в виду обеспечить его сохранность на шесть-семь дней.

Однако уже 24 января на Политбюро стали рассматриваться варианты сохранения Ленина на "некоторое время" в непостоянном склепе у стены Кремля. Но даже на временное сохранение тела, не преданного земле, не хотели соглашаться ни Крупская, ни сестры, ни брат Ленина. Политбюро поручило Зиновьеву и Бухарину "переговорить с Надеждой Константиновной: не согласится ли она не настаивать на принятии ее предложения с тем, что по истечении месяца вопрос будет опять обсужден". Труп Ленина превратился в предмет политических и идеологических манипуляций.

Сталин вначале не высказывал определенно своего отношения к мумифицированию тела, но, поразмыслив, увидел в акте светского сотворения большевистских мощей большой пропагандистский эффект. Уже 24 января ЦИК СССР по указанию Политбюро постановляет:

1) гроб с телом В.И.Ленина сохранить в склепе, сделав последний доступным для посещения;

2) склеп соорудить у Кремлевской стены на Красной площади среди братских могил борцов Октябрьской революции.

В этот же день создается специальная комиссия по устройству мавзолея (пока временного). Академику А.В.Щусеву поручается готовить чертежи мавзолея. Постепенно временное начнет превращаться в постоянное.

26 января в 11 часов дня открывается траурное заседание II Всесоюзного съезда Советов. В "Биохронике" говорится, что на заседании выступили И.В.Сталин, К.Цеткин, Н.Нариманов, А.Н.Сергеев, А.Б.Краюшкин, К.Е.Ворошилов, П.И.Смородин, С.Ф.Ольденбург и другие. А "другими" были Г.Е.Зиновьев, Н.И.Бухарин, Л.Б.Каменев. Еще в 1982 году редакторы "Биографической хроники" были совершенно несвободны воспроизводить элементарную историческую истину. Авторы древнеримского "Закона об осуждении памяти" не могли и думать, что и через многие столетия у этого императорского акта будут такие верные сторонники.

К слову, в "Правде" речь Сталина вначале была изложена всего на 28 строках (меньше всех). Однако через два дня "Правда" (Сталин устроил разнос газете) вновь вернулась к этому вопросу и опубликовала все речи, теперь уже полностью. Выступления были изданы в последующем в виде брошюр, ну а у Сталина речь была представлена и в 6-м томе его собрания сочинений. То была клятва вождя вождю. Вначале "Правда" сочла неуместным излагать назойливый многократный рефрен Сталина: "Клянемся тебе, товарищ Ленин", хранить в чистоте "великое звание члена партии", "хранить ее единство", "укреплять диктатуру пролетариата и союз рабочих и крестьян", "укреплять и расширять союз республик", "укреплять и расширять союз трудящихся всего мира — Коммунистический Интернационал".

Сталин назвал Ленина "гениальнейшим из гениальных вождей пролетариата", видимо, для себя твердо решив стать главным ревнителем его дела. Весьма недурно быть преемником "гениальнейшего из гениальных". Сталин, уже зная о сооружении "временного" мавзолея, предсказал: "Через не— которое время вы увидите паломничество представителей миллионов трудящихся к могиле товарища Ленина".

Зиновьев в пространной часовой речи делал акцент на том, что "мы, работавшие не год, не два под гениальным руководством Владимира Ильича", прожившие в партии "две войны и три революции", утверждал, что завтра мы "опустим в могилу" Владимира Ильича. Зиновьев верил, что склеп для доступа к Ленину действительно дело временное.

Не знаю, что мог думать Бухарин в 1938 году, находясь в своей камере, откуда он никогда не выйдет, вспоминая о словах, сказанных им на траурном заседании: "…гениальный мастер революционной тактики, Владимир Ильич, провел наш государственный корабль мимо всех опасных рифов и мелей, это значит, что основное дело сделано для нашей страны на девять десятых…".

В речи Каменева говорилось, что с помощью идей Ленин "мир завоевал". Не знаю, понимал или нет Лев Борисович, но некоторые части его речи выглядели довольно двусмысленно, если смотреть на них через историческую ретроспективу. Весьма долго, например, Каменев говорил о "кровавом следе", который вел к кабинету Ленина. Конечно, оратор хотел говорить о крови вождя, отданной "делу пролетариата". Но можно сегодня толковать это выражение и в буквальном смысле. Ведь сам Ленин, выступая 12 января 1920 года на заседании коммунистической фракции ВЦСПС, заявил: "..мы не останавливались перед тем, чтобы тысячи людей перестрелять…". Каменев тоже верил в обычные похороны: "Сейчас мы склоняем головы перед могилой вождя".

Вообще знакомство с полурассыпавшейся подшивкой "Правды" того, январского месяца 1924 года весьма интересно. ЦК РКП в обращении к стране заявляет, что благодаря Ленину мы "твердой ногой стоим на земле. В европейской развалине мы являемся единственной страной, которая под властью рабочих возрождается и смело смотрит на свое будущее". Исполком Коминтерна утверждал, что "мировая революция", как и предвидел Ленин, идет вперед "гигантскими шагами".

В статье "Товарищ", опубликованной 24 января, Бухарин с горечью пишет: "Мы уже никогда не увидим этого громадного лба, этой чудесной головы, из которой во все стороны излучалась революционная энергия…" Бухарин утверждает, что Ленин "был диктатором в лучшем смысле этого слова", обладал "мощным головным аппаратом и железной рукой", имел "бешеный темперамент".

Каменев именовал покойного вождя "великим мятежником". Зиновьев пишет о Ленине как о "бунтовщике из бунтовщиков, мыслителе из мыслителей". Троцкий, находясь на Кавказе, призывает взять в руки "фонарь ленинизма".

Пришлось, куда деваться, писать в газету и митрополиту Евдокиму. Похоже, он пророчески предсказал, что "могила эта родит еще миллионы новых Лениных и соединит всех в единую братскую никем неодолимую семью…". А эта могила станет "неумолкаемой трибуной из рода в род…".

Историк М.Покровский вспоминал, как Ленин "спас высшую школу от разгрома" (видимо, высылкой за границу буржуазных профессоров? — Д.В.). Ленин требовал, писал Покровский: "Кто не сдаст специального марксистского экзамена, будет лишен права преподавания…" Огромное количество статей. Здесь имена Карпинского, Ларина, Ярославского, Кржижановского, Иоффе, Преображенского, Стучки, Калинина, Енукидзе, Горбунова, Петровского, многих, многих других большевиков.

Публикуются постановления о склепе для Ленина, памятниках ему в Москве, Ленинграде, столицах союзных республик. Съезд Советов принимает решения об издании избранных сочинений Ленина "в миллионах экземпляров", а Институту Ленина подготовить "полное собрание сочинений".

Почти каждый день в "Правде" выступает Зиновьев. О "похоронах" 27 января (если их так можно назвать) Зиновьев пишет: "В зимнюю стужу — как нарочно, грянул жестокий мороз в 26 градусов — миллион людей пришли на Красную площадь… Как хорошо, что решили хоронить Ильича в склепе! Как хорошо, что мы вовремя догадались это сделать! Зарыть в землю тело Ильича — это было бы слишком уже непереносимо… На склепе короткая, но вполне достаточная надпись: "Ленин". Сюда уж поистине не зарастет народная тропа. Здесь вырастет поблизости музей Ленина. Постепенно вся площадь превратится в Ленинский городок… В 4 часа дня опускаем гроб в склеп при салютах… Ленин умер — ленинизм живет… Когда пролетарская революция победит во всем мире, это будет прежде всего победа ленинизма".

Просматривая кадры уникального документального фильма о похоронах Ленина, бросилось в глаза нечто, присущее лишь России. Тысячи, десятки тысяч людей в эту январскую стужу пришли хоронить советского царя… В него уже верили, он казался добрым, тем более что знали: в Ленина стреляли, он долго мучился, болея. Русское сострадание, вера в то, что вождь хотел добра, делали обряд похорон важным шагом в создании мифа о новом, мирском святом.

На черно-белой пленке тысячи лиц, искренне страдающих и скорбящих… Но меня поразили несколько лозунгов, качающихся над покрытой морозным паром толпой. Авторы текста не могли, наверное, знать, что то были вещие слова: "Могила Ленина — колыбель мировой революции"…

Прошли десятилетия, и могила (простите, мавзолей) Ленина символизирует траурную "колыбель" роковой революции.

Со дня "похорон" Ленина, которые обрекли его мощи на долгое обозрение, началось "бальзамирование" его идей. Возможно, это самое печальное последствие его смерти. Начался неодолимый процесс создания музеев, памятников, издания бесчисленных сборников и книг с ленинскими трудами, переименование городов, улиц, заводов, дворцов, пароходов, артелей… Крупская, обладавшая немалым эмпирическим чутьем, понимала: канонизация Ленина превращает его посмертно в земного бога. В "Правде" 30 января, через два дня после похорон, публикуется небольшое письмо как ответ на создание фонда, имеющего целью сооружать "памятники Ильичу".

"Большая у меня просьба к вам: не давайте своей печали по Ильичу уходить во внешнее почитание его личности. Не устраивайте ему памятников, дворцов его имени, пышных торжеств в его память и т. д. — всему этому он придавал при жизни так мало значения, так тяготился всем этим…"

Вспоминали всегда об этих словах Крупской единственно для того, чтобы подчеркнуть скромность и простоту Ленина, что трудно ставить под сомнение. Сам Ленин не повинен в "бальзамировании" его идей. Хотя, правда, при жизни вождя старинная московская застава Рогожская с его ведома была названа заставой Ильича; уже тогда в Москве появилась в его честь Ульяновская улица, а в Петрограде улица Ленина, агитпоезд "Владимир Ленин", возникла Ленинская волость в Петроградской губерний… Ленин создал систему, которая не могла жить без обожествляемого вождя.

Разве о словах Н.К.Крупской, написанных 30 января 1924 года, не знали члены "ленинского Политбюро" хотя бы последние десятилетия? Конечно, знали. Даже тогда, когда в стране были созданы многие тысячи памятников, бюстов, мемориальных досок вождю, умопомрачительство продолжалось из года в год, из месяца в месяц:

— согласно постановлению Политбюро от 13 октября

1967 года создали памятник Ленину в Кремле;

— по постановлению Политбюро от 24 апреля

1968 года решили создать еще один памятник в Шушенском;

— на основании решения Политбюро от 16 мая 1968 года по ходатайству Рашидова решили строить еще один памятник в Гулистане;

— Политбюро решило 20 июня 1968 года построить памятник у здания Волжской ГЭС;

— то же Политбюро согласилось с созданием памятника в Брянске (далеко не первого);

— Политбюро постановило 20 июня 1968 года создать новый памятник в Абакане (ведь "через Абакан идет туристический маршрут в Шушенское");

— построить памятник во Владивостоке. Решение принято 18 июня 1972 года;

— нужен памятник в Шевченко. Пришли к такому решению 19 июля 1973 года…

Я уже утомил читателей этим чудовищным списком. Я мог бы его продолжить на десятках страниц. Целая эпопея о памятнике в ГДР, поставке туда 300 куб. м и 800 кв. м красного гранита Емельяновского месторождения на Украине… Гурьев, Талды-Курган, Целиноград, Клайпеда, Нахичевань, Тюмень, Чита, Ош, Сумы, Биробиджан и десятки, десятки других городов. Перепадает и загранице: Капри, Куба, Калькутта… Создаются новые скульптурные мастерские, выделяются все новые и новые сотни миллионов рублей, тысячи кубометров гранита, мрамора, нержавеющей стали, бронзы…"

Может быть, в Политбюро, решив покрыть всю страну, а постепенно и планету этими идолами, хотели воскресить надежду на ленинскую мировую революцию?

Временный мавзолей, как потом и постоянный, стал местом паломничества не только правоверных коммунистов, но прежде всего всех любопытных… Большевистский святой… Со временем посещение мавзолея, возложение к нему венка станут неотъемлемой частью ритуала посещения большевистской столицы многими государственными делегациями, известными людьми.

Не трудно представить, какое впечатление мог производить мумифицированный Ленин на своих родных и близких. К этому трудно привыкнуть.

Сама Крупская впервые посетила временную усыпальницу с Д.И.Ульяновым 26 мая 1924 года. Вообще Надежда Константиновна посещала мавзолей очень редко, даже не каждый год. Любая подобная "встреча" — удар по психике.

Хранитель мумии Б.И.Збарский вспоминал, что в последний раз Крупская пришла к мощам супруга за несколько месяцев до своей смерти в 1938 году. Говорят, постояв немного у саркофага, она тихо сказала:

— Он все такой же, а я так старею…

Сотворив мощи, большевики осуществили решающий шаг по превращению идей Ленина в светскую религию. То безапелляционное поклонение ленинизму, которое стало носить ритуальный характер, можно сравнить лишь с поклонением вере фанатиков-фундаменталистов. Проницательно сказал о рождении и смерти Ульянова-Ленина крупнейший английский политический деятель XX века Уинстон Черчилль. В пятитомнике своих мемуаров "Мировой кризис" он изложил и свой взгляд на Ленина. После своеобразного анализа, не лишенного оригинальности и проницательности, Черчилль заключает, что русские люди заведены большевиками и Лениным в болото. "Их величайшим несчастьем было его рождение, но их следующим несчастьем была его смерть". Канонизация его идей и превращение революционера в святого — действительно "величайшее несчастье". Черчилль глубоко прав.

Смерть Ленина не освободила Россию от него. Отныне ее граждане были вынуждены на протяжении десятилетий "воплощать его заветы" в жизнь.

Уже первые шаги ЦК РКП(б) после смерти Ленина подтвердили: руководство партии отныне в своей борьбе за "построение коммунистического общества" сделает мумию и все связанное с ней важнейшим орудием достижения своих целей. Один из первых шагов подобного рода — усиление партии за счет ленинского призыва в нее "рабочих от станка" (около четверти миллиона). Отныне в РКП(б) (и не только в ней) возникнет новый элемент внутренней жизни: борьба "за чистоту ленинизма" и его "развитие". Вся ожесточенная внутрипартийная борьба в двадцатые годы пройдет под знаком стремления к монополии на ленинское наследство. В конце концов это удастся Сталину. Мы долго не могли понять, как Джугашвили-Сталину, который, казалось, во многом уступал не только Троцкому, но и Зиновьеву, и Каменеву, и Бухарину, удалось взгромоздиться на вершину власти. Но именно он сделал главным орудием своей борьбы "защиту" ленинизма, представив себя основным толкователем ленинских идей. Можно привести десятки примеров, когда Сталин в нужный момент, в нужном месте использовал это абсолютно безотказное орудие в большевистской стране.

Выступая, например, на Объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 1 августа 1927 года, Сталин буквально фехтовал ленинской рапирой, повергая своих оппонентов. "Я должен, прежде всего, опровергнуть совершенно неправильное, не соответствующее действительности заявление Зиновьева и Троцкого о том, что будто бы я, — говорил генсек, — принадлежал к так называемой "военной оппозиции" на VIII съезде нашей партии. Это совершенно неверно, товарищи. Это сплетня, сочиненная Зиновьевым и Троцким от нечего делать. У меня имеется в руках стенограмма, из которой ясно, что я выступал тогда вместе с Лениным против так называемой "военной оппозиции".

Подобные примитивные приемы, тем не менее, действовали безотказно: "Сталин защищал Ленина". В своей почти трехчасовой речи 1 августа Сталин то и дело обращался к Ленину. "Мы осуществляем лишь заветы Ленина, — говорил Сталин, — в то время как лидеры оппозиции порвали с ленинизмом, предав забвению заветы Ленина".

Обращение генсека к Ленину всегда имело большой эффект. Думаю, что Сталин в целях борьбы внимательнее, чем кто-либо другой, прочел Ленина и использовал его марксистские колларии в борьбе с ересями в большевистской партии.

Мумифицирование вождя и "бальзамирование" его идей создало дополнительные предпосылки утверждения догматического склада мышления и характера членов большевистской партии. Вначале еще как-то пытались объяснить рациональными мотивами решение сохранить мумию. Так, например, секретарь Президиума ЦИК СССР А.Е.Енукидзе в июле 1924 года заявил на заседании комиссии по увековечению памяти В.И.Ульянова-Ленина: "Мы не хотели создать из останков Владимира Ильича какие-то "мощи", посредством которых мы могли бы популяризировать или сохранять память о Владимире Ильиче… Мы… придавали и придаем величайшее значение сохранению облика этого замечательного вождя для подрастающего поколения и для будущих поколений, а также для тех сотен тысяч, может быть, и миллионов людей, которые будут в высшей степени счастливы увидеть облик этого человека". Я думаю, те 150 миллионов человек, которые прошли за несколько десятилетий мимо ленинского саркофага, и не подозревали, что они должны быть "в высшей степени счастливы…".

Организуя оперативный выпуск ленинской литературы и создание многочисленных памятников вождю, Политбюро одновременно начало процесс избирательного использования его наследия. Многие речи, статьи, сотни писем и записок, некоторые резолюции Председателя Совнаркома были спрятаны, сокрыты почти на семь десятилетий. Прятали многое. Даже информацию о его болезни. Например, комиссия ЦИК СССР по организации похорон 28 января 1924 года обратилась в Политбюро "с просьбой сорганизовать возможно быстрее правильную и всестороннюю информацию о жизни — до последнего момента — Ильича, об истории его болезни до 21 января и, в особенности, о последних месяцах его жизни". Наивные люди! Очень скоро все эти вопросы станут большой государственной тайной.

Ленин сам страшно любил тайны и секреты, а государство, созданное им, полностью унаследовало его "заветы" и в этой области. Например, как большая тайна хранились данные о расчетах с лечившими Ленина иностранными врачами. Всего "пользовало" больного, консультировало и принимало участие в многочисленных консилиумах 26 врачей: профессора Доршкевич, Ферстер, Клемперер, Борхардт, Крамер, Россолимо, Минховски, Штрюмпель, Геншен, Нонне, Бумке, Обух, Вейсборд, Авербах, Осипов, Бехтерев, Кроль, Фельдберг, доктора Кожевников, Левин, Гетье, Елистратов, Розанов, Доброгаев, Попов, народный комиссар здравоохранения Семашко. Всем иностранным профессорам, естественно, следовало платить. Вот таких записок, которая приводится ниже, в деле о лечении Ленина множество.

Зачем-то, например, члену коллегии ОГПУ Глебу Ивановичу Бокию понадобились сведения о суммах, которые получили врачи-немцы. Из советского представительства в Берлине Бродовский ему сообщает:

"1. По поручению ЦК РКП от 24.4.22 проф. Борхардту выдано 220 000 германских марок.

2. Согласно запискам тт. Карахана и Сталина от 3.6.24 выдано профессору Ферстеру 5000 фунтов (первая поездка).

3. По постановлению ЦК согласно телеграмме от 20.9.22 выдано профессору Ферстеру 2500 фунтов (вторая поездка).

4. По поручению тов. Карахана (шифровка от 29.3.23) выплачено проф. Минковски 4400 фунтов стерлингов.

5. Согласно той же шифровке выдано проф. Бумке 9500 долларов и проф. Штрюмпелю 9500 долларов.

6. Согласно записке тов. Карахана от 30.4.23 выдано проф. Бумке 19 500 долларов.

7. Согласно той же записке тов. Карахана от 30.4.23 выдано проф. Ферстеру 4400 фунтов стерлингов…"

Здесь же бумаги, разрешающие выплату профессору Геншену 25 000 шведских крон, и многие другие подобные документы о том, как расплачивались с врачами в Москве по их приезде.

В этих бумагах обширная переписка Москвы со своими представительствами в западных столицах; предписывалось соглашаться с врачами на любых условиях. Полпреды же давали свои советы по объемам и характеру оплаты труда врачей. Вот, например, полпред в Германии Н.Н.Крестинский пишет Сталину, Троцкому и Молотову: "Ферстер получил уже у нас два раза хороший гонорар; он не сомневается, конечно, что и эти три поездки будут хорошо оплачены… Думаю, что Минковски сможет удовлетвориться меньшим, чем Вы будете давать Ферстеру…"

Все это обычная деловая практика, и будь эти документы не скрыты в секретных фондах как тайны исторической важности, они не представляли бы особого интереса.

После необычных похорон (помещения тела Ленина в склеп после различных манипуляций с ним) Политбюро, а также персонально Ф.Э.Дзержинский и Л.Б.Красин совместно с учеными начали поиск методов по консервации умершего вождя. Политбюро занимается непосредственно даже техническими вопросами. Так, на своем заседании 13 марта 1924 года после докладов Молотова и Красина решают: "Ввиду отсутствия других методов консервации тела В.И. поручить комиссии приступить к осуществлению мер по сохранению его при помощи низких температур". Но уже вскоре партийная коллегия одобрила метод харьковчанина В.П.Воробьева, а 24 июля 1924 года признала его удачным, предложив удостоить автора советской концепции бальзамирования "титула заслуженного профессора".

Процесс бальзамирования продолжался четыре месяца, после которого стало ясно, что мумия может сохраняться длительное время.

Высший орган государства (а Политбюро партии фактически и было им) занимался вопросом сохранения мумии как проблемой особой важности. Архитектор А.В.Щусев опирался на идеи Л.Б.Красина: "Придать гробнице форму народной трибуны". Все проекты Щусева — сосновый (временный), дубовый (постоянный) и гранитный (вечный) — учитывали эту идею.

Всесильное Политбюро организовало даже конкурс на лучший проект мавзолея. Интересна одна деталь: в постановлении Политбюро от 4 января 1925 года устанавливались четыре премии победителям конкурса: 1-я премия — 1000 рублей, 2-я — 750 рублей, 3-я — 600 рублей, 4-я — 500 рублей. Сравните, как оценивало Политбюро труд иностранцев по лечению Ленина и как дешево хотела "отделаться" от соотечественников за проект сооружения, которому, как позже говорили, предстоит стоять века…

Лишь 4 июля 1929 года Политбюро после многочисленных рассмотрений вопроса решило, заслушав доклад Енукидзе: "Признать целесообразным приступить в этом году к постройке Мавзолея Ленина". Фактически к этому времени заведовать мощами было поручено политической охранке — ОГПУ. Любые поползновения подвергнуть критике языческую идею сохранения мумии светской личности строго пресекались. Стоило "Комсомольской правде" в июле 1929 года статьей Шацкина "О партийной обывательщине" поставить под сомнение идею мавзолея, как тут же Политбюро признало это выступление "грубой политической ошибкой" с соответствующими организационным и выводами.

Руководители НКВД в тридцатые годы и позже регулярно докладывали Сталину о сохранности тела, проводимых профилактических работах в мавзолее, об эвакуации в годы Отечественной войны саркофага с мумией в Тюмень в июне 1941 года (до весны 1945 года). По сути, спецслужбы "заведовали" мумией и несли за нее ответственность перед Политбюро. Особо много сделал для сохранения тела Ленина профессор Борис Ильич Збарский (с 1944 года — академик), которого, однако, в годы сталинского террора эти заслуги не спасли от ареста.

Кстати, и лаборатория по организации работ по сохранению тела Ленина во главе с профессором Б.И.Збарским была создана по личному представлению наркома внутренних дел Л.П.Берии в ноябре 1939 года. В начале семидесятых годов в ней уже, например, работали 27 научных сотрудников и 33 человека научно-вспомогательного персонала, в том числе три академика, один член-корреспондент, три доктора и 12 кандидатов наук. В общем, каждое пятнышко на коже мумии, "слущивание носа", "потемнение кожи", "деформация дермы", как явствует из актов проверок, находились под бдительным присмотром специалистов по бальзамированию. Лаборатории власти уделяли неизмеримо большее внимание, чем нашей бедной медицине. По постановлению правительства в 1972 году ввели даже 25-процентную надбавку к окладу… Вождь заслуживал того.

Политбюро регулярно поручало НКВД проводить осмотры сохранности мощей и докладывать высшему руководству. Например, тот же Берия сообщал в Политбюро и Совнарком в феврале 1940 года о том, что при осмотре тела Ленина обнаружены "отклонения" на лице, "расхождение шва на голове, потемнение на носу" и т. д. Кровавый нарком, словно патологоанатом, сообщал о состоянии мумии".

По инициативе Берии Политбюро ЦК в марте 1940 года принимает решение: "Утвердить следующий проект постановления СНК СССР:

1. Изготовить по проекту ВЭИ новый саркофаг для тела Ленина к 20 октября 1940 г. Профессору Збарскому Б.И. к 15.1V. 1940 г. представить СНК СССР эскизные проекты и макеты художественного оформления нового саркофага…" Дальше шли конкретные поручения наркому электростанций и электропромышленности М.Г.Первухину, наркому вооружения Ванникову в деле изготовления нового обиталища мумии.

Это не последний саркофаг. В семидесятые годы изготовят еще один, более совершенный. За его создание 10 человек получат ордена, десятки людей — высокие премии. Мавзолей часто ремонтировался. Например, в 1974 году на его ремонт отпустили дополнительно 5,5 млн. рублей, 400 человек наградили орденами и медалями. Везли новые мраморные блоки из разных мест, особую аппаратуру, лучшие строительные материалы. Усыпальница вождя была как бы хранительницей, интегрирующей идеи…

В десятую годовщину смерти Ленина Политбюро отметило особые заслуги в сохранении тела профессоров В.П.Воробьева и Б.И.Збарского. Их наградили орденами Ленина и рекомендовали Совнаркому выделить в личное пользование по одной легковой машине. Это было тогда в СССР исключительной редкостью. Для праха Ленина не жалели ничего, ведь он стал объединяющим началом всей коммунистической державы.

После таких постановлений тело (точнее, то, что от него осталось) перевозили в медицинский зал лаборатории, в течение определенного количества дней выдерживали в специальном растворе (состав — величайшая тайна!), затем облачали в новую рубашку, новый костюм, гримировали и т. д. И опять — "живее всех живых".

Политбюро регулярно обсуждало доклады комиссии о состоянии тела Ленина, изучало все эти вопросы как проблемы особого государственного значения. Например, в ноябре 1983 года председатель КГБ Чебриков вместе с министром здравоохранения пишут записку Генеральному секретарю ЦК КПСС: "В связи с необходимостью проведения работ по очередному бальзамированию тела В.И.Ленина просим разрешить закрытие мавзолея на срок с 10 ноября 1983 г. по 10 января 1984 г.". В записке было указано, что будет "изучена научно-практическая деятельность научно— исследовательской лаборатории при Мавзолее В.И.Ленина". Комиссия в составе десяти (!) академиков, одного члена— корреспондента, коменданта Кремля, ряда крупных государственных деятелей приступала к очередной двухмесячной работе… Люди, занимавшиеся новым сотрясением остатков праха, уже и сами верили в историческую значимость сего дела. Мощи зловещего атеиста не знали покоя…

Незаметно сложился целый механизм обеспечения функционирования мумии, жизненно необходимой не столько для пропаганды, сколько для воздействия на обыденное сознание людей, общественную психологию масс. За долгие десятилетия миллионы людей привыкли к языческой аномалии и считали (очень многие и сейчас считают) ее особым атрибутом советской политической культуры. Этот феномен еще до конца не исследован.

Вместе с тем ясно, что он может существовать только в обществе с господством догматического сознания и мышления. По сути, мумия Ленина стала своеобразным материальным выражением "вечности" ленинских идей.

Однако никто не хочет задуматься, что символ марксистской вечности — прах. Это почти одно и то же, что и лозунги из 1924 года: "Могила Ильича — колыбель революции". С прахом, мощами Ленина за семь десятилетий проделано столько медико-биологических и химических манипуляций, что от тела мало что осталось. Распад мумии компенсировался муляжированием отдельных частей тела, бесконечными осмотрами, "профилактическими" работами.

Эксперимент с Лениным чуть не положил начало новой "революционной" традиции: положили в свое время в усыпальницу для обозрения Георгия Димитрова, Хо Ши Мина, Мао Цзэдуна, Агостиньо Нето… Но раньше нас начали одного за другим предавать земле. А когда у нас? Еще несколько лет назад эта мысль абсолютному большинству людей в СССР казалась кощунственной. Мне тоже. Но теперь всем ясно, что большевики, прибегнув к языческому ритуалу "обессмертивания", обрекли дух Ленина на долгие земные страдания. Вождь русских якобинцев, память о нем и так принадлежат вечности.

Независимо от того, каковой будет дальнейшая судьба мумии, ее идеологическое использование является уникальным по продолжительности своего воздействия на психологию миллионов людей. Для большевиков это было одним из способов олицетворения "бессмертия" ленинских установок. Но на пороге XXI века мумия больше свидетельствует не о величии человека, а о глубине исторической неудачи страны, так долго продвигавшейся в неизвестность будущего по ленинской тропе.

За десятилетия сотни миллионов рублей были истрачены на сохранение ленинских мощей. Для советских руководителей не имело большого значения, что останки тысяч воинов до сих пор не захоронены после второй мировой войны, судьба множества пропавших "без вести" до сих пор неизвестна, что инвалиды войны и труда — победители — живут во много раз хуже, чем побежденные. Тысячи раненых воинов-афганцев не могут получить квалифицированной медицинской помощи, жилья, инвалидных колясок… Но всегда находились средства, огромные средства на содержание мумии вождя, мавзолея, лаборатории…

Следует сказать, что, кроме всеобщего затмения сознания, раздавались, хотя и очень редко, слабые сигналы об абсурдности мавзолея. Уже в послевоенное время несколько раз на Красной площади было обнаружено небольшое количество листовок, выражавших протест против нахождения у святого Кремля "главного богохульника России". Были акции и радикального характера: 20 марта 1959 года один из посетителей музея бросил в саркофаг молоток и разбил стекло. Был задержан. Дальнейшая судьба неизвестна. Возможно, умер в психушке. Другой случай: 1 сентября 1973 года один из посетителей, находясь в траурном зале, взорвал себя вместе с укрепленным под одеждой взрывным устройством. Покушавшийся на мертвого Ленина погиб.

Эти случаи выглядят аномальными, ибо советское общество за многие десятилетия приучили видеть в мумии Ленина идеологическую святыню.

Однако это одна сторона истории с мумией. Еще в 1925 году по решению Политбюро была создана специальная лаборатория по изучению мозга В.И.Ленина*. Большевистские лидеры хотели доказать миру, что "великие идеи" рождены в "необыкновенном мозгу", что подтверждает их исключительность и абсолютную верность. В 1927 году лаборатория была преобразована в Институт мозга. Первоначально директором института был известный немецкий профессор О.Фогт, затем профессор С.А.Саркисов, другие ученые. В мае 1936 года председатель Комитета по заведованию учеными и учебными заведениями докладывал в ЦК ВКП(б), что за десять лет "закончена основная, величайшей важности задача, для каковой и был создан институт — изучение мозга Ленина". Труд содержит 153 страницы машинописного текста и 15 альбомов с 750 микрофотографиями, таблицами и диаграммами.

Конечно, научное значение изучения человеческого мозга вообще не вызывает сомнений. Но очевидно стремление партийного руководства получить некие результаты, которые подтверждали бы уникальность, а точнее, своеобразное превосходство мозга Ленина по сравнению с мозгом других людей. (Но ведь это был мозг больного человека!) В мае 1936 года директор Института мозга Саркисов докладывает большой секретной запиской Сталину о ходе изучения мозга Ленина. Отмечу лишь несколько моментов из этого сообщения.

Директор института напоминает, что еще в 1927 году в узком кругу членов правительства Фогт сделал доклад о мозге В.И.Ленина. Директор сообщает, что можно говорить об "исключительно высокой организации мозга В.И.Ленина" по целому ряду признаков (качество борозд и извилин и т. д.). Мозг Ленина сравнивался, как пишет Саркисов, с десятью полушариями "средних людей", а также мозгом Скворцова-Степанова, Маяковского, известного философа Богданова. Мозг Ленина, говорится в докладе, "фиксирован в формалине и спирту, разделен на блоки и залит в парафин. Блоки разложены на 30 963 среза, полностью сохраняющиеся в институте". Автор доклада утверждает, что в мозгу Ленина более высокий процент борозд лобной доли по сравнению с мозгом Куйбышева, Луначарского, Менжинского, Богданова, Мичурина, Маяковского, академика Павлова, Клары Цеткин, академика Лулевича, Циолковского…

Не буду утомлять читателя результатами научных изысков коллектива института. Возможно, все это имеет немалую научную ценность. Но вызывает протест, что вся методология (как явствует из архивных документов) сводилась в то время к поискам преимуществ, превосходства, особых отличий мозга Ленина от мозга остальных людей. Может, поэту Маяковскому нужны были по качеству совсем другие "борозды" и извилины, и с этой точки зрения мозг Владимира Владимировича имел явное "превосходство" над мозгом вождя?

Я бы назвал стремление найти, обязательно найти превосходящие особенности мозга Ленина, как это просматривалось в прошлом, своеобразным "физиологическим" расизмом. Пусть не обижаются на меня ученые-специалисты, но каждый мозг нормального человека уникален и поэтому, вероятно, может иметь свои неповторимые особенности, которыми не располагают другие. И это естественно.

Известно, например, что средний вес нормального человеческого мозга 1300–1400 граммов. У Ленина — 1340 граммов. Едва дотягивал до нормы. В докладе Саркисова совсем не отмечены те аномалии в мозгу Ленина, которые были вызваны долгой болезнью. То и дело подчеркивается, что "мозг В.И. обладал столь высокой организацией, что даже во время болезни, несмотря на большие разрушения, он стоял на очень большой высоте". Читая пространный доклад, нельзя отделаться от мысли о его политической заданности и предопределенности.

Не знаю, как у других, у меня вызвал внутренний протест доклад ученого о том, что в институте "накоплен богатейший анатомический материал". В числе их мозг (кроме упоминавшихся выше) Сэн Катая мы, Барбюса, Андрея Белого, Багрицкого, Собинова, Ипполитова-Иванова и других известных людей. Если с мозгом экспериментируют с разрешения бывших "владельцев" — это одно дело. И другое — если он нужен лишь для сравнения с гениальным серым веществом вождя.

Если бы Ленин мог проследить свою судьбу после смерти, то отметил бы с удовлетворением, что его идеи, выраженные в его самой последней статье, написанной в этой бренной жизни, материализовались в действительность. Напомню: тогда Ленин писал, что соединение партийного и советского начал является "источником чрезвычайной силы в нашей политике". Он считает необходимым осуществить также и слияние "контрольного партийного учреждения с контрольным советским". По сути, Ленин предлагает (но так уже было при нем и будет еще больше после него) партийную диктатуру. Однако диктатура немыслима без вождя. Сам Ленин оказался первым вождем этой партийной диктатуры. Поэтому посмертное его обожествление не было "перегибом", "извращением", субъективной абсолютизацией роли вождя. Это было закономерным следствием господства уже сформировавшейся партийной диктатуры. Свое уродливое мавзолейное бессмертие, по большому счету, Ленин сотворил сам. Вероятно, помимо своей воли и личных амбиций, которых у него, видимо, не было.

Если допустить теперь уже невозможное, что в январе 1924 года на съезде Советов кроме фракции большевиков были бы и фракции меньшевиков, эсеров, кадетов, то разве бы стала возможной вся та эпидемия траурных торжеств, связанная со смертью главы правительства? Разве появился бы мавзолей и тысячи музеев и памятников? Нет и еще раз нет. Но все дело как раз в том и состоит, что умер не просто председатель правительственного кабинета, но человек, олицетворяющий высшую партийную власть, кроме которой в стране уже ничего не было…

Возможно, идея мумифицирования родилась спонтанно, даже случайно. Но превращение вождя партийной диктатуры в идеологического идола — не случайно. Это выражение тоталитарной закономерности. "Ленин — живее всех живых" — этот пропагандистский лозунг, похоже, воспринимался почти буквально. Судите сами. На заседании Политбюро 16 февраля 1973 года обсуждается: "K вопросу о начале обмена партийных документов". Оказывается, этот "вопрос" нужен только для того, чтобы принять следующее постановление:

"Партийный билет № 00000001 образца 1973 года выписать на имя основателя Коммунистической партии Советского Союза и Советского государства В.И.Ленина.

Подписание билета поручить Генеральному секретарю ЦК КПСС т. Брежневу Л.И. При подписании присутствовать членам Политбюро ЦК КПСС, кандидатам в члены Политбюро ЦК КПСС и секретарям ЦК КПСС.."

Это уже не символический ритуал, а партийное священнодействие, очередное поклонение мумии. Естественно, билет № 00000002 предназначался другому "Ильичу" — Брежневу.

Почти ровно за год до своей смерти, 17 января 1923 года, Ленин продиктовал очень откровенную фразу: "Помнится, Наполеон писал: "On s'engage et puis… on voit". В вольном русском переводе это значит: "Сначала надо ввязаться в серьезный бой, а там уже видно будет". Вот и мы ввязались сначала в октябре 1917 года в серьезный бой, а там уже увидели такие детали развития…"

Ленин ввязывался в бой с абсолютно ясной, главной целью: захватить власть. Но сам характер этой цели, словно неумолимый закон, продиктовал все последующие действия вождя и следующего за ним партийного ордена.

Мумия, возможно, случайна. Но идол Ленина закономерен.

Зимой и летом, в стужу и зной идут люди к большевистской мумии. Но сегодня ведет их уже больше не потребность поклониться, а чаще простое человеческое любопытство. Человек, нанесший самый страшный удар по религии, церкви и разрушивший многие святыни православных мощей, сам превратился в идеологическую мумию. Вероятно, на пороге XXI века Мавзолей Ленина превратился в пантеон ленинизма. Символ печальной вечности. Греховного величия. Напоминание о сокрушительном крахе гигантского эксперимента.

Бальзамировать идейное наследие — это одно и то же, если бы пытаться остановить время.

Претензии марксистов на свою исключительность были потрясающими. Еще Карл Маркс, действительно выдающийся мыслитель, тем не менее сделал весьма легковесное заявление: "…буржуазной общественной формацией завершается предыстория человеческого общества". Это утверждение стало восприниматься таким образом, что подлинная, истинная, "настоящая" история началась лишь с того момента, как Ленин вскарабкался в апреле 1917 года на броневик у Финляндского вокзала.

Большевики, главным образом усилиями Ленина, смогли внушить великому народу, что дорога к счастью, равенству, процветанию лежит через беззаконие, произвол, насилие. Эта тема стала лейтмотивом ленинских выступлений на протяжении многих лет. Еще в 1906 году, полемизируя с кадетами, Ленин сформулировал доктринальную установку, от которой не отступал никогда: "Научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть…" Позже, разъясняя сущность диктатуры, он пишет, что это "власть опирающейся не на закон, не на выборы, а непосредственно на вооруженную силу той или иной части населения".

Могут возразить, что Ленин иногда расширял понятие диктатуры до "нового высокого типа общественной организации труда по сравнению с капитализмом". Но это никого не должно вводить в заблуждение. Эта "общественная организация труда" — подневольная, обязательная, регламентированная, подконтрольная, несвободная. Ведь "уклонение от этого всенародного учета и контроля неизбежно сделается таким неимоверно трудным, таким редчайшим исключением, будет сопровождаться, вероятно, таким быстрым и серьезным наказанием (ибо вооруженные рабочие — люди практической жизни, а не сентиментальные интеллигентики, и шутить с собой они едва ли позволят)…

Вот на такой методологической основе большевики стали созидать новое общество. Ценой неимоверных страданий, чудовищных лишений и жертв было создано мощное милитаризованное полицейское государство, достигшее своего апогея к концу жизни Сталина… Максимум силы и минимум свободы — могло бы быть ленинским девизом пролетарского государства.

Защитники большевизма любят повторять слова Черчилля (который вкладывал в них вполне определенный смысл) о том, что Сталин, приняв из рук Ленина государство с сохой, превратил его в мощную страну с атомной бомбой. Но никто не хочет задуматься над тем, каким бы стало государство, если бы в 1917 году большевики не совершили переворот, если бы "февраль" устоял. Я думаю, это была бы великая демократическая держава, занимающая передовые позиции по всем направлениям. А главное, Россия не распалась бы, как СССР. Ведь это Ленин и большевики ликвидировали губернское деление (прототип штатов), заменив его национальными образованиями. А что касается атомной бомбы, то она совсем не может являться показателем цивилизованности и прогресса государства. Ирак был на пороге получения ядерного монстра, а Федеративная Республика Германия не имеет и не стремится к обладанию атомной бомбой. Но разве сопоставим демократизм этих государств?

На ленинских принципах было создано классическое тоталитарное государство. И хотя со временем, после XX съезда КПСС, советское общество постепенно несколько либерализовалось, оно никогда не было подлинно демократическим.

В государстве, провозглашенном общенародным, общественные организации (профсоюзы, комсомол, кооперация), Советы народных депутатов, трудовые коллективы составляли советскую политическую систему, были элементами все той же ленинской диктатуры (но теперь уже не пролетариата, а одной-единственной партии). Последняя Конституция СССР много говорит о полновластии народа. Но достаточно было задать один-единственный вопрос, на который коммунистические пропагандисты никогда не могли дать удовлетворительного ответа: почему выборы в органы власти всегда проходили на безальтернативной основе? — как становится ясной вся иллюзорность казенной демократии ленинского государства.

Центральным содержанием и идеей этого государства была "руководящая и направляющая роль КПСС". По сути, ленинское изобретение государства, вопреки тому, что он писал в 33-м томе своих сочинений, свелось к созданию партократического общества. И диктатура КПСС была закреплена в Конституции. Партия, единственная партия, провозглашалась "ядром политической системы", что означало: мозг, судья, прокурор, надсмотрщик всего и вся.

Главное ленинское наследие, таким образом, заключалось в создании мощной партократической системы, опиравшейся на бюрократический, военный и полицейский аппараты. И мало этого, официальным тезисом партийного руководства было: роль партии будет и впредь повышаться. "По мере того как советские люди будут решать все более сложные и ответственные задачи строительства коммунизма, — говорил Л.И.Брежнев, — роль Коммунистической партии будет все более возрастать…" Генсек счел нужным далее добавить насквозь лживую фразу: "И это ведет не к ограничению, а ко все более глубокому развитию социалистической демократии…"

Партократизм ленинского общества постепенно выродился во всесилие узкого клана партийных бонз в центре и на местах. Это всесилие было абсолютным. Царское самодержавие не могло и мечтать о столь неограниченной полноте власти. Государственные органы, начиная с правительства, служили лишь для исполнения воли таинственного и загадочного "Политбюро". Со временем слово "политбюро" приобрело мистический смысл и означало всевластие, всесилие, вседозволенность, всезнание.

В этот узкий клан впускали редко и только после всесторонней проверки. Но для того, чтобы можно было быстро освободиться от любого члена, у Генерального секретаря и главы службы безопасности было тайное досье с компрометирующими материалами на каждого члена Политбюро. Эти досье были запечатаны в конвертах "Особых папок", которые могло вскрыть только первое лицо партийной олигархии — Генеральный секретарь. Даже на такого ортодокса в составе Политбюро, которого побаивались все, М.А.Суслова, имелось в тайном досье несколько неприятных для него документов. Например, в одном из них на конкретных фактах доказывалось, как секретарь Ставропольского крайкома партии М.А.Суслов, бросив во время войны на произвол судьбы раненых бойцов, бежал из города, мобилизовав для своих нужд несколько автомобилей. Другой документ — о злоупотреблениях Суслова в Москве на ниве закрытой торговли, где он и его семья приобретали большие количества дефицитных товаров по символическим ценам.

Подобные компроматы — на всех членов Политбюро: один имел сомнительное "поповское" происхождение, другой — замечен в неосторожных высказываниях среди своей челяди, третий — презрев "коммунистическую мораль", баловался с женщинами из своего технического окружения. По сути, каждый член Политбюро был "заминирован" и мог быть в любой момент удален, если он чем-либо не угодил "первому". Так, Шелепина удалили из ареопага после того, как тот стал проявлять, по словам первого лица, "ложный демократизм": поехал отдыхать не на спецдачу, а в обычный санаторий и — о ужас! — стал ходить питаться в общую столовую! Причины были глубже, но эти факты пригодились для вынесения партийного приговора.

Чем только не занималось "ленинское Политбюро"! Здесь оно полностью унаследовало ленинские традиции. Проиллюстрирую эту мысль несколькими примерами.

Первый ленинский наследник любил обсуждать на Политбюро вопросы острые и конфиденциальные. В начале сентября 1950 года был рассмотрен вопрос о создании двух бюро по линии МГБ. Бюро № 1 по диверсионной работе за границей и бюро № 2 по выполнению специальных заданий внутри Советского Союза. Назначены по представлению В. Абакумова конкретные лица.

В Положении о бюро № 1, состоящем из одиннадцати пунктов, есть, например, такой: агентура должна быть готова к проведению в нужный момент диверсионных мероприятий. "В необходимых случаях — наблюдение и подвод агентуры к лицам, ведущим за границей вражескую работу против СССР, пресечение которой может быть произведено особыми способами по специальному разрешению".

Спецслужба после кровавых тридцатых годов научилась излагать свои мысли об убийствах почти изящно: "пресечение". Терроризмом ленинское государство занималось всегда, теперь же эту "работу" подняли на новый уровень.

Протоколы Политбюро — летопись ленинских наследников. В них история великого государства, захваченного большевиками. Когда-нибудь, возможно, опубликуют тома стенограмм этого органа, который считал себя ленинским. Чего там только нет!

Политбюро после испытания атомной бомбы (изделие РДС-1) рассматривает вопрос "О практических мероприятиях по подготовке к защите от действия специальных видов оружия (атомного и биологического)"; обсуждает пути ускорения строительства Байкало-Амурской железной магистрали, задачи по усилению атеистического воспитания, укреплению органов безопасности, вопросы продажи нефти и газа, многое, многое другое, но особенно часто — мероприятия по празднованию ленинских дат и юбилеев. Партийный ареопаг ежегодно по многу часов был способен обсуждать ленинскую тему. Как заявил Л.И.Брежнев на заседании Политбюро 20 июня 1968 года, "главное состоит в том, что нам надо всегда, на всех этапах защищать ленинизм от любых наскоков, от любых нападок… Ленинизм надо защищать, и мы будем защищать его последовательно и непримиримо… Известно, что всю жизнь, всю свою работу мы строим по Ленину. Это не пустая фраза, это действительно наша жизнь, это действительно наша работа".

Видимо, следует согласиться с этим утверждением: все, что создано, построено, возникло в Советской России после смерти Ленина, формировалось по его чертежам, "заветам", принципам. Тоталитарное государство, бюрократическое общество, партократическая власть, господство моноидеологии, воинствующий атеизм, тотальная слежка, директивная экономика, фантастическая эксплуатация человека труда, бесконечная милитаризация страны, неутомимый поиск неистребимых врагов — столь обширно ленинское наследие. Простой человек приспосабливался к жизни, где государство обеспечивало прожиточный минимум, давало убогую квартиру, распределяло некоторые социальные блага в виде образования, медицины, гарантированных отпусков. Это был полунищенский, но гарантированный минимум в сказочно богатой стране. Люди привыкли к нему и не были готовы к другой жизни. Да и сейчас еще многие не готовы, тем более что другая жизнь пока не очень ладится. Не их вина. За них думали, за них решали. Ленинское общество создало новый социальный тип человека.

Некоторые послабления, выразившиеся в отказе от массовых репрессий в стране, не всеми были приняты в верхнем эшелоне. Пришлось, пользуясь сталинскими методами, удалить, сослать, изолировать этих людей.

…Политбюро рассматривает записку председателя Комитета государственной безопасности А.Шелепина о Л.М.Кагановиче. Один из сталинских приближенных был выслан из Москвы в Калинин, но, как явствует из донесения, не удовольствовался этим. Каганович стал полулегально посещать столицу, устанавливать связи со старыми сослуживцами с целью получения помощи в написании книги воспоминаний. Но люди (все без исключения!) тут же сообщали о "несанкционированном контакте" в КГБ. Передавали самые мелкие подробности, вроде того как Каганович жаловался, что "пенсию ему дали небольшую, всего 1158 рублей, и с иронией заявил: "Не могли даже дотянуть до 1200 рублей, не хватило стажа". Высказывал обиду, что ему в ЦК КПСС дали понять о том, что он должен проживать только в гор. Калинине". Естественно, Президиум ЦК (так в это время называлось Политбюро) потребовал ужесточения слежки за опальным руководителем. Система не могла быть другой, она была запрограммирована на тоталитарность мышления и тоталитарность действия.

В конце года в Политбюро стало традицией на последнем заседании подводить, количественные итоги работы. Например, в декабре 1973 года Брежнев сообщил своим коллегам А.А.Гречко, В.В.Гришину, А.А.Громыко, А.П.Кириленко, Ф.Д.Кулакову, К.Т.Мазурову, А.Я.Пельше, Н.В.Подгорному, Д.С.Полянскому, М.А.Суслову, А.Н.Шелепину, П.Н.Демичеву, Б.Н.Пономареву, Д.Ф.Устинову, И.В.Капитонову, К.Ф.Катушеву, что в этом году на 53 заседаниях Политбюро рассмотрено 615 вопросов, а путем заочного голосования "в оперативном порядке" — 3256. Из них 2062 — вопросы внешней политики и внешней торговли. Сельхозвопросов — 165, промышленности — 163, материального благосостояния — 70. По проблемам идеологии, докладывает генсек, "дело обстоит хуже". Рассмотрено лишь 64 вопроса.

Долго и нудно перечисляя цифры заседаний, совещаний, принятых решений, Брежнев ни словом не коснулся: а каковы результаты всех этих разговоров и принятых решений? Докладчик посетовал, что "мы нередко, конечно, устаем, перегружаем себя, но все это, товарищи, ради общего блага нашей страны, все это ради служения нашей великой ленинской партии…". Как всегда, даже в этом узком кругу дело не обходилось без идеологических заклинаний. Так было и сейчас: "Мы, товарищи, с вами работаем в согласии, в духе ленинских заветов… Во времена Ленина в нашей партии были оппозиционные группировки, с которыми Ленин вел решительную борьбу. Теперь же у нас в партии полное единство… Я, например, подписываю некоторые решения, хотя с ними не согласен. Правда, таких решений было очень немного. Так я делаю потому, что большинство членов Политбюро проголосовало "за".

Вот такое получилось у Ленина наследство. Могучее, сильное, догматическое, бюрократическое, несвободное. Даже первое лицо в государстве и партии (а это одно и то же для СССР) пишет по какому-то вопросу "за", хотя он и против. Но ведь Ленин завещал беречь единство партии как "зеницу ока".

Однако бальзамировать наследие, как мы уже говорили, — это то же, что пытаться остановить время.

Какими были, если так можно сказать, основные "наследники" Ленина? Вождь большевиков не был генеральным секретарем партии, но авторитет его был столь велик, что он единодушно считался первым лицом и в государстве, и в партии. В последующем, в духе сталинского истолкования ленинизма, руководитель партии был лидером и государства, и правительства. Представляется интересным с "ленинской" стороны взглянуть на первых людей СССР после кончины главного вождя. О Сталине в этой книге мы уже писали. Следует, как полагает автор, коротко осветить ленинских наследников после смерти диктатора: Хрущева, Брежнева, Андропова, Черненко, Горбачева. Я не имею целью давать здесь очерки этих политических деятелей. Это особая тема, тем более что об этих людях написаны книги, а о некоторых (М.С.Горбачев) — множество.

Нас интересует лишь, как несли, берегли, развивали ленинскую идею, его методологию эти лица. Мне пришлось, для того чтобы написать по этому поводу всего несколько страниц в этой книге, перечесть горы литературы, стенограмм, речей и статей этих людей, а также документов в ранее полностью закрытых фондах.

Правда, сразу замечу, что доклады о Ленине, ленинизме, ленинском наследии, ленинских принципах и т. д. писали им совсем другие люди. Генеральные (или первые) секретари их лишь озвучивали или подписывали. Не только статьи, но и книги, и сборники статей. Эта форма интеллектуальной проституции прочно укоренилась в партийной номенклатуре. Даже редкий первый секретарь райкома опускался до личной подготовки статьи и доклада. Если в США, например, общественности известны имена спичрайтеров (составителей речей), то в советском обществе это было не принято.

Все наследники Ленина (возможно, за исключением Горбачева) несут на себе печать ущербности его идей и глубокой вторичности в личном плане. Все они хотели быть "Ленинцами".

В этом отношении сам Ленин на много голов превосходил своих наследников, ибо умел и мог работать сам. Хотя стиль статей, речей и книг Ленина, как правило, тяжеловесен, "темен", тавтологичен, тем не менее готовил их он сам лично. Его последователи, как мне удалось установить по ряду признаков, кроме Горбачева, никогда по-настоящему не читали и не знали Ленина, на которого они так любили ссылаться в докладах, написанных их помощниками. Ленинизм был просто марксистским "священным" писанием, на которое следовало ссылаться по любому поводу: при рассмотрении партийного строительства или обороны страны, борьбы с инакомыслием или обсуждении роли искусства в воспитании людей, при создании совнархозов или сочинении продовольственной программы. Ленинская цитата имела мистическое значение и в то же время оберегала от критики в безыдейности. Наследники Ленина эксплуатировали его многотомье лишь по самому верхнему слою; основное содержание почти сотни томов его "Полного" собрания сочинений и "Ленинских сборников" было, допустим, Хрущеву или Брежневу просто неведомо.

После смерти Сталина совместное заседание пленума

ЦК КПСС, Совета Министров СССР, Президиума Верховного Совета СССР решило, чтобы Н.С.Хрущев сосредоточился на работе в ЦК партии. А 7 сентября 1953 года пленум ЦК избрал Н.С.Хрущева Первым секретарем ЦК партии. Энергичный, импульсивный, непоследовательный, но мужественный политик навсегда вошел в историю прежде всего тем, что нанес первый и самый страшный удар сталинизму. Но, будучи продуктом сталинской эпохи, он осудил лишь проявления сталинизма, а не его генезис и причины. И в этом ему очень мешало то, что он не знал подлинного Ленина… Хрущев, как и мы, на протяжении долгого времени видел в сталинизме лишь "культ личности", а не ущербность самой системы.

Дело в том, что главная аргументация Хрущева в докладе на XX съезде КПСС (подготовленном П.Н.Поспеловым и его идеологической командой) опиралась на Ленина. Хрущев, буквально раздевая Сталина, своего вчерашнего кумира и патрона, то и дело опирался на ленинские положения, во множестве вмонтированные в доклад.

Например, в докладе "О культе личности и его последствиях" Хрущевым утверждалось: "…Ленин никогда не навязывал силой своих взглядов товарищам по работе". Он не знал, что навязывал, и неоднократно — своей духовной силой.

"…Сталин ввел понятие "враг народа". Не Сталин, а Ленин еще раньше, вскоре после октябрьского переворота, использовал этот термин, в частности, в отношении "партии кадетов, как партии врагов народа…".

"…Ленин пользовался такими мерами ("жестокая расправа". — Д.В.) против действительно классовых врагов…" Но чем лучше Ленин Сталина, если расстрелы позволительны против "действительно классовых врагов"? Где критерий действительно" и "недействительно" врага?

"…Ленин дал указание в январе 1920 года об отмене массового террора и об отмене смертной казни…" Но как тогда расценить, допустим, указание Ленина в марте 1922 года о том, что "чем больше буржуазии и черносотенного духовенства расстреляем, тем лучше…".

Справедливо разоблачая Сталина, но сдирая с него лишь внешние покровы политического и социального порока, Хрущев и не думал вспоминать, что он был одним из тех, кто внес огромную лепту в его возвеличивание. Выступая на предвыборных собраниях в Москве в 1936 году, Хрущев лейтмотивом своих речей сделал славословие в адрес вождя.

"..Заветы Ленина наша партия выполнила под руководством нашего великого Сталина…"

"Я горжусь и считаю для себя большим счастьем, что мне приходится вести работу… под руководством нашего великого вождя — товарища Сталина…"

"Я даю клятву, что ни на шаг не отступлю от той линии, которая проводится… нашим великим Сталиным!"

Все эти слова встречались бурными аплодисментами. Весь народ был ослеплен, все мы походили на Хрущева, который тогда искренне верил, что мы по ленинским чертежам во главе с мудрым строителем созидаем лучезарное общество. Видимо, в XXI веке, когда временная дистанция от "средневековья" XX столетия достигнет воистину исторических масштабов, можно будет во всей глубине исследовать феномен превращения миллионов людей в одномерных фанатиков, по-сталински — "винтиков", утративших надолго нечто высокое — человеческое: чувство свободы, достоинства, ответственности.

Ленинский большевизм долгие годы держал в плену миллионы людей.

С помощью Хрущева Ленин был использован для развенчивания Сталина — величайшего тирана XX века, а возможно, и всей человеческой истории. Но Хрущеву было невдомек, что Ленин — прямой предтеча Сталина, его духовный отец. Как пишет известный английский историк Роберт Сервис, "Ленин был вождем большевизма, чьи гены в следующем десятилетии породили сталинизм". У Хрущева не могла даже появиться мысль, хотя бы на один миг, что Ленин мог быть в чем-то не прав, ведь он уничтожал "действительных врагов".

Люди, сидевшие в зале, воспринимали Ленина как божество, непогрешимого святого, а Сталина как человека, нарушившего его "заветы". Поэтов, когда Хрущев заявил о неуважении Сталина к памяти Ленина, выразившемся в замораживании строительства Дворца Советов как памятника Владимиру Ильичу, весь зал затих. Когда же Первый секретарь заявил, что "надо исправить это положение и памятник

Владимиру Ильичу соорудить", его слова утонули в шквале аплодисментов людей, у которых система давно уже сформировала догматическое мышление.

Каким был Хрущев, дает представление, например, его беседа с Мао Цзэдуном 2 октября 1959 года в Пекине. Это был четырехчасовой разговор, и его невозможно полностью привести в книге. Но я упомяну о нескольких фрагментах, которые ярко характеризуют "ленинца" Хрущева. Когда обсуждался вопрос о территориальном споре между Китаем и Индией, Хрущев заявил:

— Больше на пять километров или меньше на пять километров зашли — это неважно. Я беру пример с Ленина, который отдал Турции Каре, Ардаган и Арарат. И до настоящего времени у нас в Закавказье среди части людей имеется определенное недовольство этими мероприятиями Ленина…

— Что касается ухода далай-ламы из Тибета, то, будь мы на вашем месте, мы бы ему не дали возможности уйти. Лучше бы, если бы он был в гробу. А сейчас он в Индии и, может быть, поедет в США. Разве это выгодно социалистическим странам?

Отвечая на возражения китайцев, а переговоры шли трудно, на грани срыва, Хрущев без дипломатических обиняков, как он считал, "по-ленински", сказал много саморазоблачительного:

— Что касается Венгрии… Вы поймите, мы имели в Венгрии армию, мы поддерживали дурака Ракоши — в этом наша ошибка, а не ошибка Соединенных Штатов…

— Если у нас в Советском Союзе и побили стекла в посольстве Соединенных Штатов и ФРГ, то это мы сами организовали.

В ходе беседы произошла горячая перепалка Хрущева с маршалом Чен Ир.

Хрущев: Если вы считаете нас приспособленцами, товарищ Чен Ир, то не подавайте мне руки, я ее не приму.

Чень И: Я также. Должен сказать, что я не боюсь вашего гнева.

Хрущев: Не надо на нас плевать с маршальской высоты. Не хватит плевков. Нас не заплюешь… Мы сбили не один американский самолет и всегда говорили, что они сами разбивались. Это вы никак не можете назвать приспособленчеством…137

Вот так вел переговоры Хрущев… Прямолинейно, жестко, примитивно, бестактно. Но это было отличительной чертой большинства ленинцев.

Хрущев, как и его предшественник и последователи, любил ссылаться на аргумент, который считался исчерпывающим: "Так учил Ленин…"

Ленин помог Хрущеву опрокинуть Сталина и развенчать его.

Но он же, Ленин, "выступил" против Хрущева, когда 14 октября 1964 года пленум ЦК освободил "первого антисталиниста" от обязанностей Первого секретаря ЦК КПСС, члена Президиума ЦК и Председателя Совета Министров СССР.

Ленин, как бумеранг, обернулся против Хрущева.

Огромный по объему доклад (целых 70 страниц!) на пленуме, низвергнувшем Хрущева, вновь полон ленинских цитат. Опять муссируется ленинское "Завещание" ("Письмо к съезду") как главный вечный аргумент против "новоявленного претендента на новый культ личности". Нашли ленинские цитаты о вреде, бедствии от "охотников перестраивать на всяческий лад", о необходимости "государственного ума", важности, личных свойств вождей", о "роли Советов" и многое, многое другое. Ленин был мобилизован против Хрущева не меньше, чем бывший Первый секретарь его использовал против культа Сталина.

Какой-то дотошный цековец вспомнил (и это вставили в доклад) эпизод: "На одном большом приеме, где было около двух тысяч человек, и среди них много иностранцев, Хрущев заявил, что Великую Октябрьскую революцию (а ею руководил Ленин) будто бы совершили не рабочий класс и вооруженные солдаты, а бабы.

Что это такое, как не попытка принизить роль Владимира Ильича и вознести себя! Как только язык поворачивается произносить такие кощунственные вещи!"

Но, конечно, опираясь на Ленина, его вчерашние соратники постарались навесить на Хрущева все грехи, коих было в стране предостаточно. Спады темпов прироста общественного продукта со времени смерти Сталина до 1964 года вдвое? Виноват Хрущев. Замедление научно-технического прогресса? Результат некомпетентного вмешательства Хрущева. Трудности в сельском хозяйстве? Конечно, причина во вмешательстве Хрущева. Но особенно досталось Первому секретарю за бесконечные реорганизации, перестройки и реформаторский зуд.

С особой язвительностью высмеяли "верного ленинца" за бесконечные зарубежные вояжи, даже посчитали, что в 1963 году за границей и в поездках по стране Хрущев находился 170 дней. Да еще с женой… А подарки президентам, ответные сувениры… Партийная ханжеская мораль не могла этого вынести. В кучу соскребли все, как будто не они сами выдвигали полуграмотного, но отважного Хрущева на этот пост. Пусть простят меня читатели, но я приведу одну цитату из доклада о "поведении" Хрущева.

Он так "отвратительно сквернословит, что, как говорится, не только уши вянут — чугунные столбы краснеют. Дурак, бездельник, лентяй, вонь, грязная муха, мокрая кури! а, дерьмо, говно, жопа" — это только "печатные" из употребляемых им оскорблений. А наиболее "ходкие", к которым он прибегает гораздо чаще, никакая бумага не выдержит и язык не поворачивается произнести".

Вчерашние соратники не могли обойти и вопрос о критике Хрущевым культа личности Сталина. Фактически Сталин (с оговорками) был взят под защиту. "Разве можно изображать Сталина…. действовавшего с помощью топора и плахи? В каком же свете предстают тогда партия и народ, терпевшие его так долго у власти… Умалять заслуги Сталина, а тем более зачеркнуть их, нельзя…"

Устранение Хрущева, таким образом, было не следствием его ошибок и промахов (их было немало), а, главным образом, местью, расплатой за его позицию на XX съезде партии, за тот удар, который он нанес по сталинизму. Практически все тогдашние "Ленинцы" в руководстве тосковали по сталинским порядкам, осуждая лишь их крайние проявления. Уход Хрущева означал, что сталинизм еще жив и влиятелен. Эта форма ленинского большевизма пустила глубокие корни, и XX съезд с мужественным Хрущевым серьезно их подрезали, но не вырвали из тоталитарной почвы.

"Верный ленинец", как величали Хрущева в зените его власти, был сыном системы. Долгие десятилетия в высшем эшелоне преданность ленинизму (который большинство понимали очень смутно) ценилась выше, чем компетентность, образованность и культура Хрущев, как и Ленин, оказался щедрым на эфемерные, утопические прогнозы. Первый секретарь, так же как и первый лидер большевиков, установил точную дату нашего пришествия в землю обетованную. Он был инициатором драматического ядерного кризиса на Кубе. Пожалуй, это была самая опасная отметка сползания человечества к ядерной катастрофе. Но именно у него хватило политической смелости пойти на попятную. Но не этим войдет Хрущев навсегда в историю.

В сознании, в памяти советских людей, как бы мы раньше сказали, россиян Хрущев останется как освободитель. В этом историческая заслуга мужиковатого, бескультурного, но мужественного Первого секретаря. Освободитель от мрачного духовного гнета сталинизма. Неполное, непоследовательное, поверхностное, но — освобождение. Хрущев, как и его более удачливые преемники (их не снимут, а они умрут в собственных постелях генсеками), еще более рьяно обратят свои взоры к Ленину. Ведь давно известно, что тоталитарная система не может существовать как без своего "святого" — вождя, так и без господствующей единой идеологии. Это очень хорошо усвоила крупная посредственность на политическом Олимпе великой страны — Леонид Ильич Брежнев.

Первый секретарь Л.И.Брежнев (а с 8 августа 1966 года — Генеральный секретарь Центрального Комитета) без ленинских "советов" не делал и шага. Он пошел дальше других ленинских наследников в возрождении коминтерновских идей распространения коммунизма по всему миру. Выступая 16 апреля 1970 года на открытии ленинского мемориального комплекса в Ульяновске, он заявил, что твердо верит "во всемирное торжество дела социализма… Понадобятся немалые усилия, чтобы добиться полной и окончательной победы. Но мы твердо знаем — победа придет". И вновь мы слышим "бурные аплодисменты". А победа, "полная победа придет потому, что с нами Ленин". Брежнев, тогда еще сносно и внятно говоривший, утверждает, что благодаря Ленину придет время, когда "не останется на земле ни одного, даже малейшего островка, где сохранилась бы эксплуатация.

Новый лидер и сформировавшаяся вокруг него группа его престарелых соратников вновь заговорили категориями континентов и эпох. Нет, они не делали ставку на глобальное столкновение с США, Западом, но верили, что путем расширения "красных пятен" на политической карте планеты можно существенно потеснить мир капитала. Поэтому поддержка Брежневым национальных и антиимпериалистических движений (стоившая СССР фантастически огромных средств) была широкой и многоплановой. Египет, Эфиопия, Йемен, Ангола, Афганистан, Никарагуа, Ливия, Ирак, Сирия, многие другие страны получали поддержку часто только потому, что они придерживались антиамериканских позиций. Конечно, такой подход не мог допустить "своеволия" Чехословакии, Венгрии, Польши.

Это было старое мышление: бесплодное, опасное, бесперспективное. Брежнев и его друзья были неспособны смотреть далеко вперед и, хотя широко прибегали к миротворческой риторике, тем не менее активно включились в бессмысленную гонку вооружений.

Но мне хочется, говоря о Брежневе, сказать несколько о другом: ленинской системе отбора лидеров национального масштаба. За семь десятилетий ни один руководитель страны не был избран народом. Как сам Ленин и его большевистские друзья никогда не были легитимизированы народным избранием, так и все последующие ленинские наследники просто передавали друг другу захваченную в 1917 году власть. Монополия на незаконно присвоенную власть — традиция ленинизма, которую свято берегли все его последователи. У них и тени сомнений не возникало в законности такого механизма. "Почти полвека назад, — заявил Л.И.Брежнев на встрече с избирателями Бауманского избирательного округа Москвы 10 июня 1966 года, — трудящиеся доверили ленинской партии руководство страной…" Говорится так, как будто прошли всеобщие выборы, где победила компартия, и с тех пор народ регулярно подтверждает свое волеизъявление… Узурпация власти теперь уже привычно трактуется доверием "народа".

Без естественного всенародного отбора, а по фактическому однопартийному назначению на политической сцене солировали люди типа Берии, Ежова, Кагановича, Жданова, Суслова и других ленинцев. Первые лица, за единичным исключением, были выражением партийной ограниченности, полицейского мышления и низкой общей культуры.

…У нас стало чуть ли не правилом, желая показать якобы невысокий интеллектуальный уровень Николая II, приводить фрагменты из его личного дневника. Давайте наугад откроем страницу записей последнего российского императора. Открыли. 10 апреля.

"Спал до 10 часов. Погода стояла теплая. Имел два доклада. Завтракал Бирилев. Гулял долго. В 6 час принял Федорова. Читал. Стана обедала у нас, каталась с нами и осталась ночевать".

Событий негусто. Страна как будто отсутствует вообще. Но хотя бы — "читал". Тем более что мог свободно это проделывать на нескольких языках.

Брежнев тоже вел рабочие записи. Прелюбопытные. Ежедневные. По 10–20 строк каждый день. Фломастером, размашистым почерком. Почти без знаков препинания. Откроем тоже 10 апреля (естественно, годы в дневниках царя и Брежнева будут разные). Но в данном случае это 1977 год.

"Был дома на даче — обедал. Борщ из свежей капусты Отдых был на дворе дочитывал материалы

Смотрел хоккей сборная ССР Швеция — итог 4–2 в пользу ССР

Смотрел "программу времени" Ужин — сон"

Знаки препинания, точнее, почти полное их отсутствие, сокращенное название СССР — все сохранено как есть.

Приведу еще несколько фрагментов личных записей "верного ленинца" из того же дневника за 1977 год:

"21 января. Первую половину отдыхал дома. Обедал дома. Вес 85.200

Вторая половину работал в Кремле

Подписал протокол ПБ — от 20 января. Докладывал Боголюбов…"

"16 февраля. Работа на дому".

"18 марта. Зарядка. Затем говорил с Черненко. Затем с т.т. Громыко А.А., Андроповым Устиновым — читали материалы связанные с приездом Венца —

Звонил Павлову Г.С. по стоимости (зачеркнуто начатое слово. — Д.В.)

Читал всякие материалы с Галей Дорошиной Поехал в цирк".

"13 апреля. Утро — обычные — мероприятия домашние. Брали кровь из вены

С 11 часов переговор с Даудом Вопрос о встрече один на один отпал Отдыхал — здорово — (обед) Работа с Дорошиной".

"14 апреля — четверг

Сделал дома — помыл голову Толя Вес 86-700 Переговоры с Подгорным — о вруч. мне к имн. билета Вручение комсомольского билета № 1( речь Тяжельникова мое выступление

Галя читает подвал из "правды" об ограничении стратегических вооружений.

Кто авторы этого материала Обед и отдых 2.30-4.10"

"15 апреля — пятница.

Завидово 4 утки — 33-я кабан — 21 — таскали".

(Что сие значит? Спросить теперь уже не у кого.)

"22 апреля — пятница 86.400

В 5 часов заседание поев, дню его рождения

Переговорил с Гришиным

Громыко —

Черненко

Дорошина

23-24 Выходные дни"

(Повторю, оставляю орфографию автора записок.) "Наследник" фамильярен, когда пишет, что "в 5 часов заседание поев, дню его рождения". Надо полагать, Ленина. Ведь запись 22 апреля.

"3 мая. Вес — 85.300. Беседа с Рябенко. Разговор но телефону со Сторожевым? Известный вопрос. Разговор с Черненко К.У. — ? По повестке дня ПБ

Портные — костюм серенький отдал — и тужурку кож. прогулочную взял

Позвонил Ю.В.Андропов — приехал мы с ним беседовали

Работал с Дорошиной".

"3 июня. Принял Черненко — подписал протокол работал с Галей Дорошиной Отдых — улетел в Завидово — 5 каб."

Можно продолжать до бесконечности. Вопросы отдыха, собственного веса, домашние мероприятия, цирк, кабаны. Правда, когда его чем-либо награждали или удостаивали, он обязательно отмечал специально:

"…Говорил с тов. Копенхиным А.Н. — он сказал голос офицера, слушал, голос генерала слушал — а теперь рад, что слышу голос маршала…"

"Говорил с т. Медуновым на селе — хорошо — поздравлял с присвоением и т. п."

"Никуда не ездил — никому не звонил мне тоже самое — утром стригся брился и мыл голову

Днем немного погулял — почта

Смотрел как ЦСК проиграл Спартаку Молодо играли хорошо".

"Заплыв. 1 час бассейн 30 м Бритье Забили в косточки с Подгорным. После беседы с Чаушеску говорил с Шарванадзе" (фамилию этого деятеля генсек ни разу, кажется, не написал правильно. — Д.В.)

"В Астрахани вечером был на охоте (вечерка) убил 34 гуся… Хорошо покупался под душем…"

"Говорил с подгорным о футболе и хоккее и немного о конституции"

"Переговорил с К.У.Черненко вырезать из картины коммунисты — подъем танков…"

Но довольно. Стилистика, орфография, повторюсь, оставлены без изменений. И так на сотнях страниц. Комментировать эти записи первого лица государства не хочется. После этих дневников записи Николая II кажутся почти шекспировского уровня.

Мне хочется сказать лишь одно: ленинская система монополии на власть вполне способствовала, даже благоприятствовала появлению на самой вершине государственной власти людей бесцветных, посредственных, полуграмотных, с низким уровнем интеллектуального развития. Это знали все. Но это устраивало также почти всех.

У меня не было злорадства, когда я читал эти убогие записи. Мне было жаль Брежнева. Но неизмеримо больше — великую страну. По натуре генсек был, пожалуй, даже добрым, радушным, сентиментальным человеком. Но им умело манипулировал аппарат, окружение. В известном смысле Брежнев был "высшей" марионеткой партийной системы. В последний раз я увидел Брежнева за две недели до его смерти. Маршал Устинов привел его (буквально привел с дюжим молодцем) в Свердловский зал Кремля, где собралось все высшее военное руководство страны на ежегодное совещание по подведению итогов. Генерального секретаря подвели к трибуне (за стол президиума он не смог подняться), положили перед ним бумаги, и он, судорожно держась за края ораторской тумбы, пытался что-то прочесть. Генералы в зале низко опустили головы; было стыдно за страну и жаль больного человека, который волею аппаратной судьбы оказался на самой вершине власти. Теперь оттуда он мог для истории только пасть. Двадцать минут нечленораздельных слов… Я, например, не слушая характерных чавкающих звуков, думал лишь об одном: устоит ли? Неужели окружение не понимает, что посылать больного человека "на люди" — безнравственно? Рядом с оратором стоял молодец как будто бы принесший очередной стакан чаю…

Ведь совсем недавно этот человек в докладе "Дело Ленина живет и побеждает" вновь провозгласил: "Как ни противоречива картина мира в наши дни, главные ее черты, главная решающая тенденция развития именно такова, как предвидел Ленин. Как ни отличны друг от друга составные части современного мира, каждая из них идет — и обязательно придет в конечном счете — к коммунизму".

И это говорилось не в 1919 году на Конгрессе Коминтерна, а в апреле 1970 года. Полная утрата чувства реальности; наследники Ленина жили в иллюзорном мире, созданном идеологическими мифами ленинизма.

Читая архивные документы, я еще раз переживал, как мог такой человек, как Брежнев, руководить гигантской ядерной страной, целой группой стран, которую называли "содружеством". Все его резолюции безграмотны и полны курьезов. Например, на справке по Азербайджану фломастером размашисто начертано: "Д.Ч. Положи в дело до послесьездовского периода Л.Брежнев".

Все в обществе потешались над страстью генсека к наградам. Ходило множество анекдотов, баек о любви Брежнева к орденам и любым знакам отличия. Брежнев стал Героем всех coциалистических стран, где это звание было учреждено. В 1973 году ему присудили (в СССР, конечно) Ленинскую премию "За укрепление мира между народами". Ему же вручили высшую награду сторонников мира — Золотую медаль мира имени Фредерика Жолио-Кюри. Брежнев стал обладателем высшей награды Академии наук СССР за особые творческие достижения в развитии марксистско-ленинской теории — медали Карла Маркса. Он очень хотел быть маршалом — и стал им… Обладая высшим постом в стране, он инициировал награждение себя всеми мыслимыми и немыслимыми наградами, титулами, чинами. Тщеславие, доведенное до абсурда, потешало всю страну, а окружение генсека мучилось: чем бы еще его ублажить…

Дело доходило до того, что награждали Генерального секретаря не раз прямо на Политбюро, а Указ Президиума Верховного Совета СССР оформляли задним числом. Я удивляюсь только одному, как не реализовали одно смелое предложение, пришедшее с Украины, которое прислал в Политбюро член КПСС киевлянин Давидюк Сергей Михайлович. Он писал в январе 1974 года: "Назрел вопрос и необходимость учредить наивысшее звание нашей Родины "Герой коммунистического труда" и первое такое звание заслужил Леонид Ильич Брежнев".

Думаю, что члены Политбюро на этот раз просто скрыли от генсека это эпохальное предложение. А может быть, гражданин Давидюк просто тонко пошутил?

Галерея ленинцев на высшем партийном посту (а следовательно, и государства) весьма колоритна своей одномерной заданностью. Ленин до конца своих дней ратовал, чтобы в руководстве партии было как можно больше рабочих и крестьян, хотя в действительности осуществляли диктатуру "профессиональные революционеры". Ленинская традиция сохранилась: профессиональные партократы ни разу не выпустил и из своих рук государственной власти. Хотя все они, естественно, родились в семьях рабочих, крестьян, служащих, но с молодых лет попали в обойму комсомольских, партийных секретарей и неуклонно продвигались по этим ступенькам до кремлевского кабинета.

Все генсеки, чтобы держать около себя своих сателлитов, должны были полагаться не только на общность идеологии, гигантское количество танков, которые они умели использовать, но и на готовность дать льготные кредиты, нефть, газ, металл, оружие по ценам ниже мировых. Когда Брежнев встретился 18 марта 1975 года в Будапеште с Э.Гереком, Г.Гусаком, Т.Живковым, Я.Кадаром, Э.Хонеккером, то вопрос очень скоро, естественно, зашел о нефти и другом.

"Г.Гусак: Наши плановики говорят, что надо подбросить дополнительно примерно полмиллиона тонн.

Л.Брежнев: Аппетиты растут. Раньше, я помню, ваш завод "Словнафт" получал по три миллиона тонн нефти в год, а теперь, кажется, хочет шесть или семь.

Г.Гусак: Всего получаем 16 миллионов тонн.

В.Щербицкий: Это все, что добывает в год наша Украина.

Л.Брежнев: Освоить новые месторождения — дело не такое легкое… Мы осуществляем поставки и Кубе. Мы и армию кубинскую одеваем бесплатно. И платим им за сахар по льготным ценам. Поставки зерна идут в ряд стран. Польша и ГДР тоже не обеспечивают себя хлебом…"

Коминтерновское мышление продолжало жить. А чтобы питать надежду на распространение советского влияния на другие страны, приходилось много платить. При хронически отстающей собственной экономике. Но опять пример Ленина вдохновлял: в России был страшный голод, а она продает хлеб другим странам, шлет "золотые" чемоданы своим сторонникам во все концы света.

Ленин был проницателен: обосновав историческую роль "профессиональных революционеров", он создал, таким образом, методологию доказательства необходимости профессиональных партийных работников. Сталин, Хрущев, Брежнев, Андропов, Черненко, Горбачев — все из этой плеяды.

Если Система при Сталине достигла своего апогея, а при Хрущеве была сделана отчаянная попытка освободиться от ее самых одиозных атрибутов, то властвование Брежнева пришлось на "плоскогорье" ленинского пути. Это были относительно спокойные годы, несмотря на интервенцию в Чехословакию и афганскую авантюру. Брежнев подходил для этого времени: ни реформ, ни скачков, ни конвульсий. Все как бы застыло. Генсек не уставал повторять: нужна стабильность. Но какая? Роста? Упадка? Стагнация? Брежнев хотел добиться всего, ничего не меняя. Сегодня есть немало людей, особенно бедствующих, которые с тоской вспоминают то "застойное", как его назвали, время. Но стагнация Системы в действительности означала углубление исторического кризиса ленинизма. Брежнев и подумать не мог, не то что сказать: "догнать и обогнать Америку…".

Попав на партийный Олимп, каждый "обессмертил" себя деяниями. Но по ленинской традиции нужно было после смерти лидера его и увековечить. Так было до перестройки. Например, после смерти Брежнева Политбюро в ноябре 1982 года долго ухищрялось, как бы запечатлеть "великого ленинца" для истории посолиднее. Хотели переименовать город Запорожье в город Брежнев, но Андропов проявил бдительность: "Город связан с Запорожской сечью, с казацкими волнениями и т. д. Может быть, нам лучше назвать городом Брежнев Набережные Челны?.." Хотели назвать космодром именем генсека, но опять Андропов оказался всех умнее: разве стоит это имя связывать с ракетами? Лучше "назвать именем Леонида Ильича Звездный городок в Щелковском районе Московской области". Тихонов предложил присвоить имя генсека Нурекской ГРЭС, шахте "Распадская" Кемеровской области. Но шеф КГБ Андропов вновь в своей бдительности на высоте:

— На шахте "Распадская" недавно была большая авария, погибло много людей-

Тихонов согласился с доводами и тут же взял реванш, предложив присвоить имя незабвенного Леонида Ильича ледоколу "Арктика". Отвели Новолипецкий завод, но ухватились за Оскольский металлургический. Решили назвать целую кучу площадей в городах, да чуть не упустили город Киев. Устинов почему-то посчитал, что "можно присвоить имя Брежнева морскому пассажирскому судну, а речному — пока воздержаться". Андропов почувствовал, что фантазия иссякла, и предложил "присвоить имя Брежнева еще ряду предприятий. Но это несколько позднее". На том и порешили.

Вот так руководило нами мудрое Политбюро во главе с ленинскими последователями.

Очередным наследником ленинского дела стал Юрий Владимирович Андропов. Думаю, что Андропов лучше всех послесталинских генсеков понимал, что Система находится в перманентном кризисе, и мучительно искал пути ее выздоровления. Но… только на "рельсах" ленинизма. Не в пример предшественнику, этот человек незаурядного ума, личной скромности самую значительную по содержанию часть своей жизни отдал незабвенному чекистскому делу, где оставил весьма заметные следы. Лишь четыре гада карьеры были им отданы дипломатической работе в 1953–1957 годах в Будапеште. Почти все оставшееся время Андропов, верный ленинским заветам, боролся с политическими диверсиями, диссидентами, подрывной деятельностью империализма. Был в этом очень последователен. Что греха таить, информация об этой деятельности, распространяемая среди населения СССР, как правило, принималась за чистую монету, например, в отношении Солженицына. Автор настоящей книги кается — был также дезинформирован в отношении великого русского писателя. Все советские люди могли знать о "делах" писателя лишь то, что допускали Политбюро и КГБ. То было полнейшей дезинформацией.

А Андропов был тверд. На заседании Политбюро ЦК КПСС, состоявшемся 7 января 1974 года, все были единодушны в выборе мер в отношении А.И.Солженицына. Но наиболее настойчив — Ю.В.Андропов. Вот фрагменты из его выступления, выдержанного в ленинском духе (помните, когда по инициативе вождя выдворяли за рубеж русскую интеллигенцию).

"Брежнев: Надо учитывать то, что Солженицын даже не поехал за границу за получением Нобелевской премии.

Андропов: Когда ему предложили поехать за границу за получением Нобелевской премии, то он поставил вопрос о гарантиях возвращения его в Советский Союз. Я, товарищи, с 1965 года ставлю вопрос о Солженицыне. Сейчас он в своей враждебной деятельности поднялся на новый этап. Он пытается создать внутри Советского Союза организацию, сколачивает ее из бывших заключенных. Он выступает против Ленина, против Октябрьской революции, против социалистического строя… У нас в стране находятся десятки тысяч власовцев, оуновцев и других враждебных элементов. В общем, сотни и тысячи людей, среди которых Солженицын будет находить поддержку…

Я считаю, что мы должны провести Солженицына через суд и применить к нему советские законы… Допустим, что у нас существует враждебное подполье и что КГБ проглядел это. Но Солженицын действует открыто, действует нахальным образом… Поэтому надо предпринять все меры, о которых я писал в ЦК, то есть выдворить его из страны…" Все члены Политбюро поддержали заданный Брежневым и Андроповым тон.

Ленинский призыв о высылке интеллигенции за рубеж: "Очистим Россию надолго!" — все еще не был выполнен…

Юрий Владимирович любил порассуждать о демократии, как это он сделал в своем докладе, посвященном 106-й годовщине со дня рождения В.И.Ленина, 22 апреля 1976 года. Отдав должное диктатуре пролетариата, из которой выросло общенародное государство, подчеркнув, что "нет демократии вообще", а есть лишь "демократия либо буржуазная, либо социалистическая", докладчик пришел к важному выводу. Суть его такова, что "огромные успехи и в развитии социалистической демократии… давно поставили социализм намного впереди самых демократических буржуазных государств".

Думаю, что читатели могут сами оценить прозорливость и бесспорность этого вывода одного из наиболее ортодоксальных руководителей Советского Союза.

Я считаю, что из всех названных выше руководителей партии, возглавлявших ВКП(б) — КПСС, Ю.В.Андропова можно назвать одним из наиболее близких Ленину по духу вождей. Он обладал сильным мышлением, был неплохим знатоком литературы, на досуге даже писал стихи. Дух борьбы, постоянный поиск врагов, особая классовая одномерность, любовь к тайнам и секретам, личное бескорыстие, неординарные ходы делают Андропова наиболее "чистым" ленинцем. Приведу один неизвестный эпизод.

Андропов часто писал своим руководителям (пока сам не стал генсеком) конфиденциальные личные записки, часто весьма оригинального свойства. Вот одна из них, адресованная Л.И.Брежневу.

В ней он пишет, что американцы искусственно привлекают внимание всего мира к Ближнему Востоку, Садату, Асаду, Израилю и т. д. Мол, в Вашингтоне без конца интригуют мир и нас с вами какими-то готовящимися шагами и действиями, которые нужно расценить как попытку взять нас на измор и отвлечь от собственных дел. В этой ситуации, пишет Андропов, "Вы лично не можете поступать иначе, как, оставляя в стороне все срочные дела, до утра заниматься решением этих вопросов… Я лично расцениваю это как своего рода диверсию, рассчитанную на то, чтобы искусственным путем держать нас только вокруг арабо-израильского конфликта, создавая перенапряжение для всех и особенно для Вас лично.

Ведь при таком положении Вы вынуждены откладывать многие другие вопросы, не менее важные, чем ближневосточный, например, подготовка Вашего визита в Индию…".

Будущий генсек во всем видит происки врага, диверсии, подвохи. Чисто ленинское мышление Возможно, Андропов знал, как Ленин писал Чичерину "архисекретно" о том, что публично нужно поддерживать Генуэзскую конференцию, а исподволь вести дело к ее срыву. За дымовой завесой публичных благообразных действий вести свою большевистскую линию. Заокеанский противник, по мысли Андропова, так и действовал, расшатывая, между прочим, драгоценное здоровье генсека. Таких глубокомысленных записок много, часто они на 15–20 страницах. Председатель Комитета государственной безопасности явно наставлял, незаметно управлял поведением и намерениями бесхитростного Брежнева. Пятнадцать лет Ю.В.Андропов был руководителём КГБ и пятнадцать месяцев лидером КПСС.

Став Генеральным секретарем ЦК партии 12 ноября 1982 года, немногим более чем на год, Андропов сделал попытку изменить положение вещей в партии и стране Он более, чем кто-либо из руководства, знал, что государство и общество пребывают в глубокой стагнации. Прирост основных показателей стал нулевым. Экономика еще держалась "на плаву" за счет проедания десятков миллиардов долларов, получаемых за нефть, газ, другое сырье. Афганистан (Андропов был одним из главным лиц, настоявших на вводе туда советских войск) оказался типичной военно-политической ловушкой. Партийное и государственное руководство, особенно в республиках, погрязло в коррупции. Атмосфера неверия господствовала в умах миллионов людей. Граждане страны, желая узнать истину, припадали, таясь, к приемникам, чтобы сквозь треск глушилок узнать правду из западных источников о событиях в своей стране и за рубежом.

Ленинская система давно прошла свой апогей, подстегиваемая террором, страхом, нашествиями. Не лучше положение было и в социалистическом содружестве. Ленинское пророчество о том, что "все нации придут к социализму, это неизбежно…", уже не будоражило умы. Если это "социализм", то почему он не выдерживает соревнования с миром капитала ни по одному пункту? (За исключением ракет.) Изобилия добились лишь в трех областях: ленинских трудах, памятниках вождю да ядерных арсеналах…

Только занавес, только железные запоры и непреодолимые препоны удерживали огромное число людей, которые стремились покинуть СССР — страну ГУЛАГа, государство несвободы. Однажды Андропов запросил справку: как многим гражданам СССР удается бежать из страны? Даже неполные, частичные данные поразили Генерального секретаря. Ученые, артисты, спортсмены, разведчики, моряки, дипломаты, писатели, летчики, люди множества других профессий, которым удалось официально выехать за рубеж, становились невозвращенцами. Но бежали и нелегально: через границу, через берлинскую стену, спрыгивали незаметно с военных кораблей в темноту ночи и неизвестность. Всех манила свобода. Одних военных, ушедших в демократический мир начиная с 1946 года, — легион. Глаза Андропова пробегали строку за строкой: ефрейтор Сидоровкин А.И., рядовой Кирий И.В., рядовой Елин Е.В., рядовой Шароппудинов Г.Г., капитан Пятов Ю.М., лейтенант Быстрое Ю.М., капитан Богачев Н.М., рядовой Гонт Е.И., рядовой Галай В.К., сержант Ширяев Б.А., майор Харитонов С.М., лейтенант Мартынов Л.А, лейтенант Овчинников И.В., лейтенант Лимонов Д.С.,сержант Пономаренко А.С, капитан третьего ранга Артамонов, лейтенант Плеткис И.И., рядовой Буденный С.С., сержант Шабалин И.Л….

Список бесконечен… Люди шли на большой риск, манимые радугой свободы.

Андропов захлопнул папку, долго ходил по кабинету. Он был проницательным человеком и понимал глубинные причины происходящего. Однако… было принято еще одно очередное решение об ужесточении контроля за выездами, сведении до минимума "необязательных" контактов, усилении так называемой "профилактической" работы, повышении бдительности.

Андропов, будучи умным человеком, но марксистским ортодоксом до мозга костей, решил сделать отчаянную попытку остановить распад, прервать стагнацию, вдохнуть новую жизнь в старые идеалы. Однако, являясь большевиком ленинского типа, он не смог придумать ничего нового, как попытаться осуществить обновление страны через "доведение порядка". Конечно, порядок нужен любой системе. Но порядка явно мало для торжества свободы… Вскоре после переселения Андропова в кабинет генсека по всей стране патрули стали вылавливать праздно шатающихся людей, облавы милиции захватывали в свои невода тысячи бездомных бродяг, администрация ужесточила режим труда на предприятиях и в учреждениях… Рабочие люди с симпатией отнеслись к этим мерам, еще не понимая, что болезнь системы в ее фундаменте — директивной экономике, монополии одной политической силы на власть, отсутствии свободы…

Проводя 1 июля 1983 года совещание в узком кругу советников (присутствовали М.С.Горбачев, Г.В.Романов, К.У. Черненко, В.И.Долгих, Н.И.Рыжков), Андропов напирал на необходимость усиления контроля по всем линиям, укрепления трудовой дисциплины, повышения спроса с каждого функционера. Закрывая совещание, сказал лишь одну фразу:

— Людей, шатающихся без дела, все еще много…

Как и следовало ожидать, ставка на укрепление дисциплины и наведение порядка в обществе могла дать и дала лишь временные, частичные результаты. Стагнация системы продолжалась и углублялась.

Будучи глубоко больным, Андропов пытался, редко появляясь на заседаниях Политбюро и тем более в республиках и областях, руководить с помощью записок из кремлевской больницы. Например, 4 августа 1983 года Политбюро обсудило записку Андропова в связи с размещением американских ракет в Европе. Конечно, в записке ничего не говорилось, что именно размещение советских мобильных ракет СС-20 на Западе спровоцировало ответные шаги США и НАТО. Андропов, по сути, предлагал привести в движение все рычаги возможного влияния на правительства и парламенты стран НАТО, чтобы создать максимальные завалы на пути размещения американских ракет в Европе.

Партийное руководство, в очередной раз разорив страну на десятки миллиардов рублей, пытаясь получить односторонние стратегические преимущества путем создания ракет средней дальности, в конце концов согласится их вывезти и уничтожить… Бессмысленная затея стоила фантастических средств. И опять это будет подано как победа "ленинской внешней политики".

Уже не поднимаясь с постели, Андропов продолжал подписывать записки, которые готовил его аппарат. В октябре 1983 года Политбюро обсудило очередную из них. Черненко, Алиев, Горбачев, Гришин, Громыко, Романов, Демичев, Кузнецов, другие члены расценили ее как "программную". А в ней вновь, как Лениным когда-то, ставится вопрос о борьбе с "ведомственностью и бюрократизмом". Андропов советует подумать над "коренным улучшением организации управления" страной. Это должно стоять на первом плане в работе Центрального Комитета партии. Разработать все эти вопросы могла бы комиссия, которую следует возглавить М.С.Горбачеву.

Наивные люди все еще верили в возможность вылечить государство и общество от бюрократизма с помощью административных бюрократических мер. Бесплодность этого пути становилась все более очевидной все большему числу людей. Идеологические заклинания и привлечение все новых и новых ленинских цитат уже не помогали.

Рентгеновский аппарат истории все рельефнее высвечивал начало тотального кризиса ленинского общества.

Очередной "верный ленинец" Константин Устинович Черненко, ставший после смерти Андропова 13 февраля 1984 года Генеральным секретарем, промелькнул на политическом небосклоне почти незаметно. Прилежный партийный чиновник стал во главе партии и государства. Люди еще надеялись, что парад геронтократов наконец прекратился. Но к очередному заседанию Политбюро, где следовало избрать Генерального секретаря, роли были уже распределены. По кремлевским неписаным правилам было важно, кто выступит первым, кто предложит кандидатуру нового генсека первым. Ведь после этого выдвигать другую кандидатуру — это грозить расколом. Открыв заседание 10 февраля 1984 года, Черненко с председательского места демонстративно перешел за общий длинный стол заседаний на свое обычное место.

"Черненко: Какие будут предложения? Прошу товарищей высказаться. — И тут же посмотрел в сторону Тихонова.

Тихонов: Товарищи, мы все переживаем горестные минуты. Ушел из жизни выдающийся деятель нашей партии и государства — Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета Юрий Владимирович Андропов… Но наша партия располагает большим количеством хорошо подготовленных кадров. Я считаю, что в Политбюро ЦК у нас также имеются достойные товарищи. Поэтому я вношу предложение рекомендовать очередному пленуму ЦК КПСС избрать Генеральным секретарем ЦК т. Черненко Константина Устиновича…"

Самое главное было сделано. Теперь можно было только поддерживать. Любой, кто предложил бы другую кандидатуру, навесил бы на себя ярлык "раскольника", посягнувшего на единство рядов руководства. Механика проста: подобное заседание открывает председатель комиссии по похоронам. Ему важно знать, кому дать слово первому. Ленинская традиция единства далее все оформляет почти автоматически.

После Тихонова, весьма близкого к Черненко человека, выступили Громыко, Устинов, Гришин. Взял слово и Горбачев.

"…Обстановка требует того, чтобы наша партия и прежде всего руководящие органы — Политбюро, Секретариат были сплочены как никогда. И можно безошибочно сказать, что все мы, члены Политбюро, кандидаты в члены Политбюро и секретари ЦК, едины в том, что сохраним принцип преемственности, о котором здесь говорили товарищи, если примем предложение рекомендовать Константина Устиновича на должность Генерального секретаря ЦК КПСС… Единодушие, с которым мы сегодня говорили о кандидатуре Генерального секретаря, называя все однозначно кандидатуру Константина Устиновича, свидетельствует о том, что у нас в Политбюро действительно существует в этом отношении полное единство".

Горбачев сыграл роль, которая была уготована ему, как и другим, сложившимся партийным ритуалом. Выступившие следом Романов, Алиев. Соломенцев, Воротников, Кузнецов, Демичев, Пономарев, Долгих, Зимянин, Лигачев, Чебриков лишь искали слова, чтобы, не слишком повторяясь, выразить высказанную Н.А.Тихоновым мысль.

Если Андропов еще что-то пытался изменить в роковом ходе вещей, то Черненко, будучи самой обычной аппаратной посредственностью, был не в состоянии выдвинуть хоть какую-то новую идею. Фонд бумаг № 83 с его 428-ю делами свидетельствует об умопомрачительной карьере прилежного партийного чиновника.

Работая начальником секретариата Президиума Верховного Совета, заведующим общим отделом ЦК КПСС, Черненко имел постоянный доступ к самым высоким лицам партии и государства. Став фаворитом Брежнева, немолодой и больной чиновник, основным достоинством которого было усердие, Черненко неожиданно для многих совершил в конце жизни головокружительную карьеру. С 1977 года — кандидат в члены Политбюро, а 13 февраля 1984-го — уже Генеральный секретарь, трижды Герой Социалистического Труда, усыпан множеством орденов и титулов и даже лауреат Ленинской премии

Чиновник партии стал главой государства и КПСС. То был апогей разложения ленинской системы.

Каждый член Политбюро обязан был быть "теоретиком". Политическое издательство систематически наводняло книжные магазины пухлыми фолиантами трудов, которые, конечно, не сочиняли сами ленинцы", а писали их помощники и референты. Никто эти книги не покупал, и их централизованно рассылали по библиотекам. Не обошелся без своего "кирпича" и Черненко. В отличие от других соратников половину своих "сочинений" он посвятил ленинской тематике. Когда он был заведующим общим отделом ЦК, его подчиненные подготовили ему несколько вариантов книги "Некоторые вопросы ленинского наследия в работе партийного и государственного аппарата". Но ничего, кроме тривиальной и бессмысленной идеи о "возрастании роли партии в современных условиях", его сочинители придумать не смогли.

Единственное, что, пожалуй, он успел сделать, это перераспределить обязанности членов Политбюро. Себе, по сложившейся в ЦК традиции, взял курирование вопросов обороны и госбезопасности, кадры. Но не мог удержаться и "повесил" на себя старые, знакомые по прежней работе чиновничьи обязанности по руководству общим отделом ЦК и Управлением делами ЦК…".

В душе этот невзрачный и больной человек остался пунктуальным чиновником. Сохранилось его директивное указание, которое он потребовал довести до всех исполнителей на местах, как только стал генсеком: какой ширины должны оставаться поля на деловых бумагах и сколько страниц (предельно) должна составлять докладная записка. Иначе — не принимать к рассмотрению…

Его референты, зная страсть Черненко к бюрократическим вопросам, рылись в ленинских рукописях, пытаясь найти нечто новое в борьбе с этим хроническим большевистским недугом. В статье "О возрастании руководящей роли КПСС", опубликованной в "Вопросах истории КПСС" № 4 за 1980 год, дотошные помощники украсили материал Черненко малоизвестным письмом Ленина, написанным в сентябре 1921 года Стомонянову. Ленин поучает: Вы "задавлены работой… Так нельзя. Это ошибка. И ошибка может стать роковой. В большом деле нельзя работать не умея сваливать на других все подсобное… Организуйте так, чтобы Вы только направляли и проверяли. Иначе провалитесь".

За три года руководства страной, когда Ленин пытался своими записочками решать все и вся, он пришел к парадоксальному выводу: руководитель должен "уметь сваливать на других…".

Бюрократическая система с ленинских времен искала рецепты своего оздоровления: то рабочий состав ЦК, то "суд за волокиту", теперь вот — умение "сваливать" на других…

Мне несколько раз приходилось встречаться с Черненко. Последний раз в ноябре 1984 года, за четыре месяца до его смерти. На большом правительственном приеме в честь очередной годовщины Октября в зале приемов Дворца съездов он должен был зачитать казенный текст приветствия гостям. Руки у генсека тряслись. Он задыхался. Слова было трудно разобрать. Листы речи едва держались в трясущихся руках. Пропускал целые строчки текста; зал в гробовой тишине, испытывая неловкость, жалость и другие подобные чувства, внимал бессмыслице. Генсек, страдавший тяжелой эмфиземой легких, почти умирал на глазах блестящей толпы.

У микрофона в Кремле стоял человек, символизировавший собой глубокий кризис тоталитарной системы. То кончался период безвременья. Ленинская система подошла к рубежу, где было нужно что-то делать.

Наследники Идеи, особенно если она сама подвержена эрозии, всегда несут печать ущербности и вторичности.

Пришло время Горбачева, время больших надежд, какой-то эйфории. Это время имеет точное начало: 11 марта 1985 года. Верилось: наконец-то появился лидер, достойный великой нации! Вначале всех потрясало нечто, обычное для нормального общества: Горбачев, выступая, свободно говорил без бумажки! Складно, гладко, умно! Такого в советской стране уже не помнили. Правда, наиболее проницательные уже тогда, в 1985 году, заметили, что, произнося речи в разных аудиториях, на разные темы, по разным поводам, он говорил почти одно и то же. Я, помню, возражал скептикам: он обуреваем одной реформаторской идеей и хочет, чтобы все в стране ее, эту главную идею, поняли и поддержали.

О Горбачеве — последнем "официальном" ленинце в плеяде генеральных и первых секретарей — говорить трудно. На Западе пишут бесчисленные апологетические книги о нем, а на его родине — чаще сомнительные статейки или грязные книжонки типа "Князь тьмы", состряпанной Б.Олейником. Если судьба будет ко мне милостива и отведет еще некоторое время пожить в этом мире, я напишу хотя бы большой очерк о Горбачеве. Мне приходилось с ним несколько раз встречаться в различной обстановке: в период подготовки союзного договора, на презентациях, во время встреч Горбачева и Ельцина. Я был его горячим поклонником, да и сейчас считаю, что его роль полностью будет оценена лишь за порогом XXI века. Но я же был и одним из первых, кто в парламенте его критиковал за "созерцательное" отношение к реформам, пассивность в карабахском конфликте и многое другое. Назавтра после выступления меня пригласили в Министерство обороны и предложили написать рапорт об отставке…

А началось его время в духе давно заведенной традиции. Папы в Ватикане избираются по незыблемому обычаю. Последний Генеральный секретарь КПСС — тоже "короновался" на должность по заведенному партийному ритуалу.

При полном анклаве 11 марта 1985 года открылось заседание Политбюро. Среди моих близких товарищей в военной среде со страхом говорили: неужели будет очередной старик на год-полтора? Даже консервативный генералитет страшило такое продолжение перманентных похорон (не столько генеральных секретарей, сколько отечества). В зале заседаний было двадцать членов Политбюро, кандидатов в члены и секретарей ЦК (не прибыл только Щербицкий, опаздывал). Была реальная опасность того, что в кабинет первого лица войдет еще один старец — В.В.Гришин или, что еще хуже, Г.В.Романов.

Горбачев, как председатель комиссии по похоронам (это всегда очень много значило! Знак грядущего восхождения!), сразу же нарушил традицию, предоставив слово министру здравоохранения Чазову. Все услышали то, что уже знали о болезни Черненко, о том, что в 3 часа дня 10 марта больной потерял сознание, а в 19 часов 20 минут — скончался.

"Горбачев: Нам необходимо прежде всего решить вопрос о Генеральном секретаре ЦК КПСС. Прошу товарищей высказаться по этому вопросу".

Громыко А.А. ждал и уже поднял руку…

"Громыко: …какие бы чувства нас ни охватывали, мы должны смотреть в будущее, и ни на йоту нас не должен покидать исторический оптимизм, вера в правое дело нашей теории и практики.

Скажу прямо. Когда думаешь о кандидатуре на пост

"Книга эта выйдет не раньше 1994 года. Я пишу эти строки в конце 1992 года. Идет процесс реанимации КПСС или ее разновидности. Думаю, что, если бы она смогла серьезно перейти на социал-демократические рельсы (о чем я пытался говорить, но меня согнали с трибуны XXVIII съезда), у нее могло быть какое-то историческое будущее. Но я слышал, как говорили новые лидеры коммунистов: «Это будет ленинская партия". Тогда ждать ничего хорошего люди от нее не смогут. Появятся и новые генсеки, но история не может повториться. Даже на какое-то время.

Генерального секретаря ЦК КПСС, то, конечно, думаешь о Михаиле Сергеевиче Горбачеве. Это был бы, на мой взгляд, абсолютно правильный выбор…

Еще одно соображение. Когда заглядываем в будущее, а я не скрою, что многим из нас уже трудно туда заглядывать, мы должны ясно ощущать перспективу. А она состоит в том, что мы не имеем права допустить никакого нарушения нашего единства…"

Как видим, все проходило как всегда. Первый выступающий имеет решающее преимущество, к тому же Громыко использовал безотказное ленинское правило о единстве рядов… Другим оставалось только поддерживать

Тихонов, как бы извиняясь за прошлое выдвижение Черненко, говорит: "Мое безоговорочное мнение — Генеральным секретарем быть М.С.Горбачеву". Гришин — "за", Соломенцев, Кунаев, Алиев, Романов, Воротников, Пономарев, Чебриков — тоже все "за". Последний, поддержав кандидатуру, между прочим, заявил: "Чекисты поручили мне назвать кандидатуру т. Горбачева М.С. на пост Генерального секретаря ЦК КПСС. Вы понимаете, что голос чекистов, голос нашего актива — это и голос народа".

Добавлю — в полицейском государстве, возможно, это и так.

Поддержали кандидатуру Горбачева Кузнецов, Шеварднадзе, Демичев (он напирал на то, что кандидат в генсеки "особенно много сделал в области развития нашего агропромышленного комплекса"), Зимянин, Лигачев, Рыжков, Русаков.

Горбачев был краток, благодаря за свое выдвижение, с которым они были должны пойти на пленум ЦК, чтобы проштамповать решение Политбюро.

Отмечу лишь несколько характерных моментов из пятиминутной речи Горбачева: "..Девять лет моей работы в Ставропольском крае и семь лет работы здесь со всей очевидностью показали мне, что в нашей партии заключен огромный творческий потенциал…

Нам не нужно менять политику. Она верная, правильная, подлинно ленинская политика (курсив мой. — Д.В). Нам надо набирать темпы, двигаться вперед, выявлять недостатки и преодолевать их, ясно видеть наше светлое будущее".

Не знаю, как напишет Михаил Сергеевич в своей книге воспоминаний об этом моменте Я, следуя документам, которые стенографировались под руководством К.Боголюбова, вижу: Горбачев вел себя вначале абсолютно как все вновь избранные генсеки, клянясь в верности ленинскому курсу. Впрочем, иначе он и не мог, если бы что и "замышлял". Он был просто обязан так говорить

Однако Горбачев — не Брежнев, и не Черненко, и даже не Андропов. Это был партийный деятель, который, конечно, чувствовал сильнее других, что стране нужны, просто необходимы крупные перемены. Он также понимал, что сразу круто "забирать", поворачивать опасно. Хотя, по моему мнению, Горбачев собирался не ломать старую систему, а хотел лишь попытаться основательно ее отремонтировать, кое-что переделать, изменить. Но и это было необычайно смелым делом для столь заскорузлого, догматического и бюрократического общества.

Я не собираюсь много писать в этой книге о Горбачеве как ленинце. Но скажу, что уже первые его даже мелкие шажки были по сути революционны. Так, в конце заседания Политбюро 4 апреля 1985 года он неожиданно, вне повестки дня, повел речь о борьбе с парадностью, чванством, славословием и подхалимством.

Чтобы облегчить себе задачу, он просто зачитал большое письмо старого коммуниста В.А.Завьялова из Ленинграда, в котором тот высмеял Брежнева за бесчисленные золотые звезды, почетные президиумы, о славословии в адрес генеральных секретарей.

Горбачев как бы озвучил глас народа и резюмировал:,Ленин говорил об авторитете руководителей, об авторитете вождей. Но его нельзя смешивать с авторитетом партии… Ведь не секрет, когда Хрущев довел критику действий Сталина до невероятных размеров, это принесло только ущерб, после которого мы до сих пор в какой-то мере не можем собрать черепки…"

Как нетрудно заметить, в одной этой фразе триединый Горбачев. Он за ленинский подход, за спокойную критику сталинизма, за осторожность в политике.

С позиции сегодняшнего дня — это робкая и двусмысленная позиция. Но тогда иначе Горбачев говорить не мог, да, видимо, и не собирался.

Как я заметил, Горбачев к Ленину чаще всего обращался как к необходимому ритуалу, без излишней трескотни. Даже в своем программном докладе 23 апреля 1985 года на пленуме ЦК он сказал лишь несколько дежурных фраз типа: "Вся жизнь, весь ход истории убедительно подтверждают великую правоту ленинского учения". Его отношение к Ленину и ленинизму спокойное, без идеологической экзальтации, но и без малейших попыток критического пересмотра несостоятельных пророчеств вождя. Правда, иногда он о Ленине высказывался в период перестройки и весьма традиционно, апологетически. Так, на заседании Политбюро 15 октября 1987 года (два с половиной года перестройки прошло!), когда обсуждался проекту доклада на торжественном заседании, посвященном 70-летию Октября, он назвал решение Ленина о переходе к социалистической революции "гениальным". Хотя, по моему мнению, которое не было таким еще несколько лет назад, это была одна из крупнейших исторических ошибок XX века, если не самая крупная. Буржуазно— демократическая Россия сохранилась бы как великое государство по уровню как своей цивилизованности, так и социально-экономического развития, была бы одной из самых прогрессивных стран планеты. Горбачев в оценке Ленина мыслил очень традиционно, без учета глубокой ущербности ленинской социальной методологии. Но мы все тогда еще были в глубоком плену ленинизма. Никто не может "выскочить" из своего времени, хотя бы на десятилетие вперед.

Таким был тогда Горбачев: сделав шаг вперед, тут же потихоньку — полшага назад. Он оказался человеком, который понял жизненную необходимость перемен, как он выразился, "перестройки". Но в большинстве случаев его шаги были половинчатыми, нерешительными, иногда двусмысленными. Думаю, это не от ума, а от характера. Но для истории это оказалось в конце концов благом.

Правда, в некоторые решающие моменты у него доставало силы воли проявить государственную решимость. Например, в выводе войск из Афганистана, возвращении Сахарова из ссылки, принятии резкого решения в отношении военных после пролета в мае 1987 года самолета Руста. Порой эта решимость была сомнительного содержания по последствиям. Так, когда первый заместитель министра финансов В.В.Деменцев пытался на заседании Политбюро возражать против огульного сокращения продажи водки, Горбачев его резко прервал: "В том, что Вы сказали, ничего нового нет. Каждому из нас известно, что имеющиеся на руках деньги покрывать нечем. Но Вы не предлагаете ничего другого, как спаивать народ. Так что докладывайте свои соображения короче: вы не в Минфине, а на заседании Политбюро…

Горбачев часто поступает как типичный "идеологический боец", подлаживаясь под голоса и мнения своих старших коллег (когда он еще не был генсеком).

И тем не менее это был, безусловно, новый во многих отношениях Генеральный секретарь, несвободный, однако, от груза партийных привычек цековской верхушки и стереотипов советского мышления, как и многие из нас. Вместе с тем Горбачев лишь где-то к началу 90-х годов постепенно освободился от сильно заметного вначале провинциализма.

Псевдопатриоты, большевики и националисты часто склоняют его имя в связи с распадом СССР. Но именно Горбачев до последнего пытался спасти Союз. Как и Б.Н.Ельцин, я это могу подтвердить, поскольку присутствовал на некоторых заседаниях по подготовке нового союзного договора.

Жаль, до бесконечности жаль, что погиб Союз. А ведь жизнеспособная конфедерация вполне могла сохраниться. Я и сейчас считаю, что время ее еще не ушло. Но не Горбачев и не Ельцин "развалили" Союз. Глубинная мина под Союз была заложена еще Лениным в 1920 году, когда Политбюро стало ликвидировать губернии и создавать национальные формирования. Это — главная причина распада СССР. В условиях диктатуры это не грозило дезинтеграцией страны, но, как только начался демократический процесс, заработали центробежные силы…

Историческая логика вела к новому типу отношений республик, возможно, повторюсь, в форме демократической конфедерации. Но силы старого, консервативного мира коммунистического прошлого 19 августа 1991 года сделали необратимый шаг, который, независимо от их намерений, привел к распаду великой страны. То была вторая, производная, "вспомогательная" причина краха Союза.

Роль Горбачева как последнего официального "ленинца" заключается не в том, что он разрушил тоталитарную систему. Нет. Он ее не разрушал. Он просто не мешал ее самораспаду.

Ленинские "наследники"… Ленинское "наследство"… Все это уже принадлежит истории, хотя ленинизм еще не умер. Но любые попытки силой возродить его обернутся катастрофой, сопоставимой лишь с событиями 1917–1921 годов.

Мы с вами спокойно можем сегодня говорить о крестьянских вождях: Разине, Болотникове, Пугачеве. А настоящих пролетарских вождей в России никогда не было. Ленин, строго говоря, — вождь не классовый, хотя он три десятилетия не переставая говорил о диктатуре пролетариата. Это лидер бунта, смуты, катаклизма. Диктатура пролетариата для него была не целью, а средством.

Историческая сила Ленина в том, что он смог затронуть извечные струны надежд людей на счастье и справедливость.

Историческая слабость его в стремлении осуществить эти надежды неограниченным насилием, попранием всех свобод и прав людей.

Еще много граждан в России, которые и сегодня молятся Ленину. Пусть это не вызывает ни гнева, ни насмешек. Несвобода сидит глубоко в нас, и потребуются долгие годы, когда о Ленине, его наследстве и наследниках мы сможем говорить так же спокойно, как о российских крестьянских вождях, российском самодержавии, феврале 1917 года, ставших историческими предтечами великой трагедии свободы.

В истории есть люди, о которых спорят целые эпохи. Ленин — один из них. Правда, до недавнего времени на родине Ульянова можно было говорить о нем лишь в превосходной, божественной степени. Затем, когда политический маятник качнулся в другую сторону, о вожде большевиков стали говорить совсем иное, часто явно вымышленное и явно незаслуженное

Но каким все же был Ленин? Вы прочли несколько глав о нем, и я хотел бы сделать несколько завершающих мазков на портрете вождя, человека, оставившего самый глубокий шрам в судьбе России. Работая над портретом и прочтя "кубические метры" литературы, посвященные вождю, его партии и ее деяниям, я в конце концов пришел к парадоксальному выводу» что никакой "Ленинианы" у нас нет; о большевиках мы знаем меньше, чем об эсерах и меньшевиках, об Октябрьской революции меньше, чем о Февральской. Почему?

Смещенный ракурс исследования, откровенная апологетика, умолчания, идеологическая заданносгь, а часто и фальсификации привели к тому, что есть гигантская по объему литература, но в высшей степени односторонняя, тенденциозная, пристрастная.

"Берясь" за Ленина как часть трилогии "Вожди", я понимал, что сказать что-то новое и честное можно лишь в том случае, если придерживаться принципа: ни хулы, ни апологетики. У вас, возможно, сложилось впечатление, что я подошел предвзято к личности выдающегося российского революционера. Смею вас уверить, что это не так. Просто я был вынужден сказать много такого, что не было известно простому читателю. Нельзя было создавать слащавую пастораль, их написано у нас множество. Мрачный портрет — вина не писателя, а той Системы, которой было выгодно сделать из Ленина идеологическую мумию: беспорочную, безгрешную, всевидящую, всезнающую, правую во всех случаях жизни. А Ленин был грешным человеком, очень грешным. Но этого греховного "величия" мы не видели.

Исторический Ленин — это человек во плоти, в коем засела маниакальная мысль добиться с помощью революции утопического правила: "Каждый по способностям, каждому по потребностям". А для этого, по Ленину, нужно было заставить людей, чтобы они "работали поровну, правильно соблюдали меру работы и получали поровну". А контроль за соблюдением "меры работы" будет такой, что "от него нельзя будет никак уклониться", "некуда будет деться". По поводу этих воззрений, стоящих в ряду с взглядами Фурье, Сен-Симона, Оуэна, не стоило бы много и говорить*. В человеческой истории всегда было немало мечтателей, простодушных людей, утопистов, прожектеров, большинство из которых помнят только самые дотошные историки. Не будь 1917 года, о Ленине сегодня знал бы один человек из тысячи, а может быть, и значительно меньше. Хотя в специальных изданиях, словарях М.М.Филиппова, Брокгауза и Эфрона (малый словарь), Ф.Павленко фамилия Ульянова-Ленина упоминается уже с 1900 года. Но это весьма краткие сообщения, которые могли заинтересовать лишь самых узких специалистов-исследователей.

Исторический Ленин — это человек, который, кроме взращивания маниакальной идеи, оказался способным еще на два деяния: смог создать орудие для попытки реализовать коммунистическую идею на практике и проявить способность заметить, уловить уникальный момент фактического безвластия в России, когда ему ничего не оставалось другого, как поднять и подобрать эту власть.

Исторический Ленин — это революционер, который смог в момент кульминации проявить решительность на грани исторической авантюры, но которая, вопреки всеобщему скепсису буржуазных политических лидеров в России, была тогда вознаграждена. Это был самый крупный приз в XX веке — диктаторская безраздельная власть над великой страной.

Исторический Ленин, вопреки сложившимся стереотипам и мифам партийной пропаганды, — человек антигуманного склада, видевший высшую реальную ценность не в человеческой жизни, ее свободе и правах, а во власти. Ленин стал главой правительства страны, которую едва ли любил. Его уничижительные, язвительные филиппики о "русском человеке — плохом работнике", о "русских дураках" — наглядное тому свидетельство. Он не был патриотом России, ибо был готов пожертвовать огромной ее частью для сохранения большевистского господства. Могут возразить, что после большевистского переворота Ленин не раз заявлял: "Мы оборонцы" с 25 октября 1917 года. Мы за "защиту отечества…".

Фарисейство этих слов поразительно. Нужно было бы точнее сказать: "Мы за защиту своей власти…" Еще вчера желать поражения отечеству (хотя и прикрываемое словами "временного правительства") — а сегодня уже диаметрально противоположная позиция. Беспринципный прагматизм всегда был оружием большевиков.

Правда, в партийных воспоминаниях довольно часто муссируется идея: насколько Ленин любил Россию, настолько он ненавидел ее врагов. Приводят даже воспоминания А.К.Воронского (павшего, кстати, то ли от "любви" ленинцев, то ли от большевистской "ненависти" в годы большого террора), якобы заявившего: "Великая любовь рождает и великую ненависть. И то, и другое у Ленина до краев: ненависть к России царей, дворян и помещиков и любовь к России непрестанного, страдальческого труда".

Великая любовь может рождать только любовь. У ненависти иные корни.

Ленин не сразу стал таким. Но его эволюция к тому, что я сказал выше, была без больших зигзагов.

Ранний Ленин на пороге века был почти типичный российский социал-демократ с радикальным уклоном. Это тот Ленин-Ульянов, который, наблюдая за Россией из-за рубежа, мог строить абстрактные революционные схемы, злобно поносить царя, давать советы из спокойной Европы по активизации революционных выступлений. На этом раннем этапе происходит размежевание Ленина с либеральной социал — демократией и переход на радикальные рельсы. Ленин еще со времени первой русской революции повел яростные атаки на либералов. В кадетах, либеральной интеллигенции, людях типа Струве, Кусковой, Прокоповича, Пешехонова, Анненского, Муромцева, Чупрова он увидел чуть ли не главную опасность своим планам. Антилиберализм Ленина (не все тогда это поняли) — это противостояние свободе как политической и нравственной ценности. Происходит "большевизация" сознания. Похоже, что ранний Ленин, осев за рубежом, не видел для себя места в России. Только в случае революции. Но еще в январе 1917 года он мало в нее верил.

Зрелый Ленин — это лидер большевиков в годы империалистической войны. Ульянов-Ленин оказался одним из немногих социал-демократов, который увидел в империалиста ческой войне своего союзника. Он понял раньше других, что самодержавие пало в результате неспособности довести войну "до победного конца". Война же явилась и главной причиной поражения Февральской революции. Победители Февраля не знали, как достойно выйти из войны. А Ленин — знал, даже если это недостойный путь. Ленин приходит к парадоксальному выводу, глубоко антипатриотическому по своей сути: войну нужно похоронить, даже ценой поражения России. Исторический Ленин — это человек, сделавший в революции главную ставку на поражение России в войне. До этого никто додуматься не смог. Ибо для этого нужно было не любить свое отечества Он предал союзников России, они потом, победив Германию и без России, помогли вернуть Ленину гигантский кусок российского государства, который тот отдал немцам.

Весь вопрос тогда упирался в политическую методологию: как использовать войну для инициирования революционного взрыва. Ленин против мира — так может быть похоронена революционная идея. В октябре 1914 года, когда европейские социал-демократы лишь искали пути, как принудить свои правительства к миру, Ленин писал Шляпникову: "Неверен лозунг "мира" — лозунгом должно быть превращение национальной войны в гражданскую войну". На этом Ленин не остановится: будет добиваться поражения в войне собственного правительства. Это национальное преступление мы десятилетиями считали великой ленинской политической мудростью.

Этот момент для понимания исторического Ленина чрезвычайно важен: для достижения своей цели он готов переступить через святыни патриотизма, национальной чести и просто гражданской порядочности. Цель превыше всего!

Поздний Ленин (если так можно выразиться) — человек, ставший главой революционного правительства. Вооруженный только теоретическими схемами и никогда никем не управлявший, Ленин просто беспомощен перед обвалом проблем. Он может вначале выдвинуть лишь конфискационную идею: изъять, реквизировать, экспроприировать. На этом пути одно средство — беспощадная диктатура. Еще два-три месяца назад с серьезным видом рассуждавший об отмирании государства, Ленин вынужден лихорадочно создавать армию, трибуналы, наркоматы, инспекции, секретные отделы, дипломатическую службу. Лишь обращение к презренным буржуазным "спецам" позволяет хоть как-то наладить функционирование государственных структур. Распоряжения Ленина, как и Совнаркома, на первых порах поверхностны, случайны, непродуманны, но жестки и жестоки. А ведь сколько после появилось апологетических книг, сборников и диссертаций типа "Ленин о государственном строительстве"…

Исторические штрихи на портрет Ленина нанесли многие люди, как большевики, так и лица, которых нельзя заподозрить в ношении "пролетарских очков" или классовом пристрастии. Эти свидетельства весьма важны, ибо многотомье партийных воспоминаний большевиков повторяет лишь на разные лады одно слово: "гений". Только немногие из этих воспоминаний, и прежде всего Н.К.Крупской, Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина, Раскольникова, Луначарского, Крестинского, Иоффе, Ганецкого, Малькова и некоторых других, привносят в палитру красок портрета некие новые человеческие черты исторического Ленина, а не большевистской иконы. Тем более что до недавнего времени воспоминания В.А.Антонова-Овсеенко, А.С.Бубнова, Н.П.Горбунова, М.С.Кедрова, Г.И.Ломова (Оппокова), В.И.Невского, И.А. Пятницкого, В.Я.Чубаря, А.В.Шотмана, И.С.Уншлихта, Б.З.Шумяцкого и некоторых других были сокрыты в секретных хранилищах (как же — ведь это "враги народа") партии, прямо причастной к уничтожению этих и миллионов других людей. Даже после смерти Ленина не могли быть опубликованы честные воспоминания. Он еще при жизни был превращен партийной пропагандой в некоего идола, о котором можно было говорить и писать только в соответствии со сложившимися идеологическими канонами.

Справедливо писал после смерти Ленина большой российский интеллигент, лидер кадетов Павел Николаевич Милюков, что "над самой личностью человека, совершившего над своей страной из убеждения величайшее злодейство, которое когда-либо удавалось совершить профессиональному тирану, суждение истории сложится не сразу. Надо будет начать с отделения лица от легенды, которой успело густо покрыться его имя".

Постараюсь к тому, что я написал в книге, добавить наиболее характерные мазки некоторых людей к портрету, эскиз которого — передо мной. Надеюсь, что это придаст больший исторический характер силуэту человека, которого нет среди нас уже семь десятилетий.

Н.К. Крупская. "Таких жестов, как битье кулаком по столу или грожение пальцем, никогда не было… Говорил быстро. Стенографисты плохо записывали… стенографисты у нас были тогда плохие, и конструкция фраз у него трудная… После споров, дискуссий, когда возвращались домой, был часто сумрачен, молчалив, расстроен… Никак и никогда ничего не рисовал… Очень любил слушать музыку. Но страшно уставал при этом… Как правило, уходил после первого действия как больной… Перед всяким выступлением очень волновался: сосредоточен, неразговорчив, уклонялся от разговоров на другие темы, по лицу видно, что волнуется, продумывает. Обязательно писал план речи… Копанье и мучительнейший самоанализ в душе ненавидел… Адоратскому до деталей рассказывал, как будет выглядеть социалистическая революция…"

Г.Е. Зиновьев."..А было ли сознание (ощущение), что он (Ленин. — Д.В.) призван? Да, это было! Без этого он не стал бы Лениным. Без этого (именно ощущение) вообще нет вождя. Одно время (когда В.И. боролся еще за признание) отношение к нему лично (то есть именно не, лично", а политически и теоретически) было для него критерием, мерой вещей…

Ленин любил пугать: если будем делать ошибки — полетим и т. д.".

М.И.Ульянова. "Больше чего-либо другого занимало Владимира Ильича в этот период (1922–1923 гг.) сельское хозяйство. "Если нельзя заниматься политикой, надо заняться сельским хозяйством"… Мысли о занятии чем-либо иным, а не политикой, приходили, однако, Владимиру Ильичу в голову лишь тогда, когда он чувствовал себя плохо и пессимистически смотрел на возможность выздоровления. Но стоило наступить хоть небольшому улучшению, как все мысли его направлялись опять-таки к политической деятельности".

В.М.Чернов. "Ум Ленина был энергетический, но холодный. Я бы сказал даже: это был прежде всего насмешливый, язвительный, циничный ум. Для Ленина не могло быть ничего хуже сентиментальности…* Это был отличный революционный и государственный деловик, но исторический провидец это был просто никакой. Его "малый политический разум" был блестящий; его "большой политический разум" был перманентным банкротом… Как человек "с истиной в кармане", он не ценил творческих исканий истины, не уважал чужих убеждений, не был проникнут пафосом свободы… Воля Ленина была сильнее его ума. И потому ум его в своих извилинах и зигзагах был угодливо покорен его воле… Ленин был добродушен. Но добродушие и доброта не одно и то же… Это добродушие есть просто побочный продукт благодушной удовлетворенности, происходящей от сознания силы. Таким же добродушием большого сенбернара по отношению к маленьким дворнягам был полон и Ленин по отношению к своим "ближним".

Анжелика Балабанова. "Ленину нужны были соучастники, а не соратники. Верность означала для него абсолютную уверенность в том, что человек выполнит все приказы, даже те, которые находятся в противоречии с человеческой совестью… Ленин никогда не отрицал тех действий и поступков, за которые он нес ответственность, так же как не пытался он уменьшить тяжесть их последствий, потому что он всегда действовал с самонадеянностью в правоте своего дела и был пропитан уверенностью, что только его теория — большевизм — сможет восторжествовать… Он был нетерпимым, упрямым, жестоким и несправедливым в общении со своими оппонентами (оппонентами большевизма и никогда — личными врагами)".

А.Д.Нагловский. "Ленин ходил по трибуне из угла в угол и, сильно картавя на "р", говорил резко, отчетливо, ясно. Это была не митинговая речь… У Ленина была даже не речь. Ленин не был оратором, как, например, Плеханов, говоривший в французской манере с повышениями и понижениями голоса, с жестами рук. Ленин не обладал искусством речи. Ленин был только логик. Говоря ясно, резко, со всеми точками над i, он с огромной самоуверенностью расхаживал на трибуне и говорил обо всем таким тоном, что в истинности всего им высказываемого вообще не могло быть никаких сомнений…"

А.Ф.Керенский. "Везде с 11 ноября 1918 года — перемирие, мир. Только Россия постоянно мобилизуется, милитаризуется, обороняет красное отечество". Разве не большевики во имя немедленного мира подняли знамя бунта против всенародной революции и начали гражданскую войну?.. Не потому ли, что в России четвертый год свирепствует нелепый, выдуманный Лениным и его сподручными, коммунистический строй?"

А.Ш.Суприн. "Из-за стола поднимается Ленин и делает навстречу несколько шагов. У него странная походка: он так переваливается с боку на бок, как будто хромает на обе ноги; так ходят кривоногие, прирожденные всадники… Ни отталкивающего, ни величественного, ни глубокомысленного нет в наружности Ленина… Разговаривая, он делает руками близко к лицу короткие тыкающие жесты. Руки у него большие и очень неприятные: духовного выражения мне так и не удалось поймать…

Ночью, уже в постели, без огня, я опять обратился памятью к Ленину, с необычайной ясностью вызвал его образ и… испугался. Мне показалось, что на мгновение я как будто бы вошел в него, почувствовал себя им.

В сущности, подумал я, этот человек — такой простой, вежливый и здоровый — гораздо страшнее Нерона, Тиберия, Иоанна Грозного. Те, при всем своем душевном уродстве, были все-таки люди, доступные капризам дня и колебаниям характера. Этот же — нечто вроде камня, вроде утеса, который оторвался от горного кряжа и стремительно катится вниз, уничтожая все на своем пути. И притом — подумайте — камень, в силу какого-то волшебства — мыслящий?"

К.В.Радек. "Это было в марте 1916 года. Это было в Берне. В.И. ужасно устал, страдал бессонницей, и Надежда Константиновна попросила затащить его каким-нибудь образом в кабак, чтобы Ильич немного проветрился… Ильич любил пильзенское пиво. В марте месяце немцы, которые изобрели не только марксизм, но и самое лучшее пиво, производят самое чудеснейшее пиво, которое называется "Сальватор". Вот этим "Сальватором" я соблазнил Ильича. …Нечего греха таить, мы выпили несколько крупных кувшинов этого пива, и, может быть, благодаря этому Ильич, несмотря на свою глубочайшую сдержанность, на одну минуту потерял ее. Это было ночью, когда я его проводил домой… тогда он сказал несколько слов, которые врезались мне в память на всю жизнь: "Что же, я двадцать лет посылаю людей на нелегальную работу, проваливаются один за другим, сотни людей, но это необходимо…"

А.Н. Потресов. "Легенды о Ленине меняют легенды о Марксе. В самом деле: Маркс — он только создал учение, Ленин же создал дело. Пусть ошибался Ленин, но он ошибался, искренне веря и лично принося этой вере жертвы, которые редко кто приносил. Маркс — это Иоанн, создавший учение Христа, но Ленин — это сам Христос, который был распят на кресте… Он до сих пор еще жив, этот гипноз"

Думаю, хватит приводить свидетельства лиц, лично знавших, видевших Ленина, встречавшихся с ним. Этой мозаичной картиной впечатлений, воспоминаний и наблюдений я хотел лишь подчеркнуть, что любой самый тщательно выписанный портрет, даже профессиональная фотография, не в состоянии схватить все оттенки, полутона, черты, грани личности, ее характер» и тем более интеллекта. Приведенные зарисовки (а их в литературе множество) не являются свидетельством того, что лишь Ленин обладал бесконечным личностным богатством. Нет. Каждая личность неповторима, уникальна, но так уж принято у людей, что прожектор своего внимания они направляют прежде всего на лидеров, вождей, полководцев, эстрадных див, олимпийских чемпионов, ясновидящих, выдающихся музыкантов, танцовщиц и художников. Такова особенность человеческой психологии.

Приведенной мозаикой наблюдений людей, которые и сами оставили заметный след на пыльных ступенях истории, автор стремился подчеркнуть, что Ленин, при всей своей интеллектуальной мощи, огромной воле, умении гибко маневрировать в самых безнадежных ситуациях, был одномерным человеком. Он всю жизнь был в плену идеи революции, идеи диктатуры пролетариата. Это не может не "повредить" человека. Жизнь свою он подчинил только революции, историческая ценность которой в XX веке по крайней мере сомнительна. Мое заключение не является ни одобрением, ни осуждением. Но человеческая история была бы слишком однообразной, если бы в ней не было подвижников, пионеров, бунтарей, первооткрывателей, мятежников, возмутителей. Людям остается лишь сожалеть, если вед эта сверхчеловеческая устремленность не приводит к Богу. В случае с Лениным все так, к сожалению, и произошло.

Смею утверждать, что Ленин не в полной мере стал только историческим, ибо его деяния, мысли, программы и принципы еще живут в сегодняшней политике, волнуют немало людей, становятся объектом идеологических и политических схваток. Ленин пока часть нашего взъерошенного бытия: в названиях колхозов, обесцененных ассигнациях, орденских колодочках, призывах новых коммунистических лидеров следовать ленинским путем. Ленин — глубоко в нас, нашем сознании. Многие из нас все еще пленники Ленина.

Века истории тушат страсти, хоронят мелкие бытовые детали, притупляют боль противостояния и борьбы. Пока Ленин не стал таким и, видимо, не скоро станет. Лишь время отольет его в нашей памяти историческим, каким он был. Хотя легенды и мифы обладают способностью жить очень долго. Одно ясно: великий мятежник Ленин навсегда вошел в историю человеческой цивилизации. За порогом XXI века взгляд на него станет более спокойным, взвешенным, проницательным.

В историческом Ленине останется группа интеллектуальных и нравственных черт, которые, на мой взгляд, и делают его портрет цельным и монолитным. Он не может быть Янусом, как бы его ни изображали. Цельность характера — несомненна. Я бы назвал Ленина тотальным большевиком, который смог в себе аккумулировать, соединить, переплавить многие черты, которые сделали вождя неповторимым явлением. Хотя бы бегло назову некоторые качества.

Ленин — одержимый до исступления революционер. Он останется в памяти человеческой как Антихрист XX века, социальный еретик, основатель и проводник жестокой философии, посягнувший на вечную ценность — Свободу, соблазнивший людей стадным "раем". Достаточно еще раз вспомнить те несколько дней до октябрьского переворота, когда лидер большевиков как будто советовался с Провидением, столь безгранична была его вера в наступление неповторимого момента. В критической ситуации он обычно требовал: "Если не сделаем — погибли!" Его уверенность в успехе революции была фанатичной. "Мы должны помнить, — говорил Ленин, — что у нас должно быть либо величайшее напряжение сил в ежедневном труде, либо нас ждет неминуемая гибель". Он был готов ходить по самому острию ножа, сжигая все мосты, когда путей к отступлению уже не было. Хорошо сказал об этом Виктор Чернов: "Много раз Ленину удавалось выжить только благодаря просчетам его противников. Часто это была слепая удача, но она обычно приходит к тем, кто знает, как продержаться в периоды неудач…

Есть некий высший здравый смысл в человеке, который тратит последние капли своей энергии, несмотря на то что все против него — логика, судьба, обстоятельства. Этим "иррациональным здравым смыслом" природа наделила Ленина в избытке. Благодаря такому упорству он неоднократно спасал партию в ситуациях, которые казались безнадежными".

В решающий момент у Керенского не оказалось ни одной верной дивизии; Деникин рано поверил, что Москва в его руках; белые генералы не смогли договориться об элементарном — координации своих усилий на различных фронтах. О неожиданных подарках судьбы Ленину можно говорить долго. Казалось, слепой случай спас Ленина и большевиков. Но нужно было суметь использовать эти шансы. Ленинская одержимость, до исступления, порой почти до истерики, и готовность пожертвовать пол-Россией спасли его неправое дело.

Ленин при всей его внешней мягкости, даже добродушии, внутренне был готов к страшной жестокости во имя спасения революции. Вождь большевиков никогда в своих сочинениях не ссылается на Нечаева, хотя по своему духу — его глубокий единомышленник. Как вспоминал В.Бонч-Бруевич, Ленин говорил ему о Нечаеве с восторгом, в частности, о той части брошюры террориста, где он предлагал уничтожить всю царскую семью. Не удивляет в этой связи его роль в трагических событиях в Екатеринбурге летом 1918 года, множество личных распоряжений о расстрелах и даже повешениях.

В Ленине жил особый тип диктатора — верховного выразителя революционной диктатуры. Если Сталин мог уничтожить человека лишь потому, что он когда-то заметил в нем уличное сопротивление, строптивость или несогласие, то Ленин одобрял самые жестокие меры в уверенности, что без этого большевики не смогут осуществить диктатуру пролетариата. Ленин лично не был мстителен, но считал, что жернова диктатуры не должны ни на минуту останавливаться, иначе погибнет революция. Это якобинство души не менее опасно, чем сталинское вампирство, ибо как-то "облагораживало" насилие, жестокость, придавало им революционный ореол. Для Ленина насилие — тотальный фактор.

В 51-м томе Полного собрания сочинений на странице 68 опубликовано письмо Ленина к Троцкому, написанное 22 октября 1919 года. Даже те, кто читал это письмо (повторю — ленинские труды по "своей охоте" изучало очень мало людей), не могли ведать, что и здесь есть купюра. В этом письме Ленин убеждает Председателя Реввоенсовета Республики: "Покончить с Юденичем (именно покончить — добить) нам дьявольски важно". Дает советы, как быстрее "добить". Один из советов редакторы сочинений (но всегда такие вещи утверждались в ЦК партии) опустили. А он был такой: "…мобилизовать 10 тысяч буржуев, поставить позади их пулеметы, расстрелять несколько сот", чтобы "добиться настоящего массового напора на Юденича…".

У Ленина нашлись последователи. Через два десятилетия. …Осенью 1941 года Жуков и Жданов докладывали Сталину из Ленинграда, что немецкие войска, атакуя наши войска, гнали перед собой женщин, детей, стариков, ставя тем самым в исключительно трудное положение обороняющихся. Дети и женщины кричали: "Не стреляйте!", "Мы — свои!", "Мы — свои!..".

Сталин среагировал немедленно. Ведь он был настоящим ленинцем. "Говорят, что немецкие мерзавцы, — диктовал Верховный Главнокомандующий, — идя на Ленинград, посылают вперед своих войск стариков, старух, женщин, детей… Мой совет: не сентиментальничать, а бить врага и его пособников, вольных или невольных, по зубам… Бейте вовсю по немцам и по их делегатам, кто бы они ни были, косите врагов, все равно, являются ли они вольными или невольными врагами…"

Комментировать эти красноречивые и страшные документы нет необходимости. Ленин, подчеркнем лишь, оказался в XX веке "пионером" этого чудовищного "метода".

Но Ленин полагал, что жестокость уместна не только на войне. На заседании коммунистической фракции ВЦСПС он говорил 12 января 1920 года: "Кровавая война окончена, а война бескровная, но настоящая война, с военной дисциплиной… не окончена". Ленин хотел бросить армию на трудовой фронт, милитаризовав труд, и не испытывал в этом колебаний. "Если мы не останавливались перед тем, чтобы тысячи людей перестрелять, мы не остановимся и перед этим…" Готовность к жестокости во имя революционной целесообразности была имманентно присуща Ленину. Только Сталин и Троцкий, из большевистских лидеров, могут быть сопоставимы с этой тотальной готовностью к жестокостям во имя достижения политических целей.

Для исторического Ленина присуще отсутствие нравственной щепетильности, если дело заходило об интересах партии и революции. В соотношении политики и морали последняя всегда занимала у Ленина подчиненное положение. Часто это касалось весьма важных вопросов. В июле 1921 года Ленин одобрил парафированное в Риге соглашение о поддержке дашнаков в вопросе о присоединении турецкой Армении к Армянской республике. Но по представлению Чичерина через неделю на сто восемьдесят градусов изменил свою точку зрения. В политике так бывает, но какова в этом случае мораль? Ленин всегда жертвовал моралью во имя политического выигрыша.

Вождь одобрил сватовство и женитьбу большевика Виктора Таратуты во имя получения в партийную кассу денег фабриканта Шмита.

— Но каков Виктор? Ведь это подло по отношению к девушке? — заметил профессор Рожков.

— Ни Вы, ни я не смогли бы жениться на богатой купчихе из-за денег. А Виктор смог, значит, он весьма полезный для партии человек! — заключил с улыбкой Ульянов.

Нравственный релятивизм Ленина глубоко осознан и подчинен делу, которому он посвятил свою жизнь. Ведь "нравственно все то", гласит его знаменитая формула, "что способствует победе коммунизма". Если бы все люди придерживались таких принципов (в соответствии со своими политическими убеждениями), то жизнь была бы всеобщим кошмаром. В том-то и сила человеческой цивилизации, что, несмотря на попрание людьми, группами, общностями различных масштабов различных моральных установлений, основная часть людей основные нормы общечеловеческой нравственности соблюдает.

Может быть, в конце концов, в XXI веке нашу цивилизацию спасут именно общепринятые нормы морали, а не политики перед глобальными угрозами экологической опасности, военной конфронтации, расовыми и национальными аномалиями. Это было бы, в известном смысле, планетарное сознание, большевиков же волновала, лишь планетарная революция.

Исторический Ленин предпочитал исторической стратегии стратегию момента. Часто он действовал без ясного плана, имея в виду лишь общие цели. Был готов диаметрально изменить политические лозунги, если видел, что это быстрее продвинет его к цели.

Поддерживая длительное время Учредительное собрание, решительно отказался от него, как только убедился, что большевики будут там в меньшинстве. Заявлял до революции, что сепаратный мир недопустим с немцами; придя к власти, сразу же стал искать пути сепаратного мира с Германией. "Уже к 20-му году "военный коммунизм", основанный на сплошных реквизициях, завел страну в голодный тупик. Казарменная методология ставила под вопрос существование страны. Даже радикальный Троцкий, приехав в январе 1920 года с Урала, стал говорить в ЦК: "Надо отказаться от "военного коммунизма"… Методы "военного коммунизма", навязывавшиеся всей обстановкой гражданской войны, исчерпали себя, и для подъема хозяйства необходимо во что бы то ни стало ввести элемент личной заинтересованности, т. е. восстановить в той или другой степени внутренний рынок. Я представил Центральному Комитету проект замены продовольственной разверстки хлебным налогом и введения товарообмена".

Ленин был решительно против. ЦК поддержал Ленина. Еще почти год страна, благодаря ортодоксальному упорству Ленина, умирала. Продовольственные отряды опустошали уже разграбленные деревни. Вождь большевиков все еще продолжал верить, что нажим, напор, угрозы, репрессии заставят мужика безвозмездно трудиться. Аргументы у него были прежние: "Мы уложили десятки тысяч лучших коммунистов за десять тысяч белогвардейских офицеров и этим спасли страну. Эти методы нужно сейчас применять — без этого хлеба не подвезете…"

Ленин продолжал упорствовать в сохранении курса "военного коммунизма". И лишь когда погибли еще сотни тысяч людей — от расстрелов, мятежей, голода, — он сдался. Родился нэп. И Ленина стали считать "отцом новой экономической политики". Но это совсем не так. Вождь большевиков был вынужден сделать шаг навстречу элементарному товарообороту. Иначе — гибель.

Однако уже через год Ленин и сам уверовал, что против нэпа он не выступал. Хотя и признавал, что "на экономическом фронте с попыткой перехода к коммунизму мы к весне 1921 года потерпели поражение более серьезное, чем какое бы то ни было поражение, нанесенное нам Колчаком, Деникиным или Пилсудским, поражение гораздо более серьезное, гораздо более существенное и опасное". Всего через год после того, как Ленин настаивал на сохранении политики "военного коммунизма", он уже уверенно говорил другое: "Мы не должны рассчитывать на непосредственно коммунистический переход…"

Стратегия момента для Ленина всегда играла особое значение.

Я должен высказаться еще об одной черте исторического Ленина, изложение которой, вероятно, вызовет наибольшие возражения, протесты и опровержения. Но все же…

Все идеи Ленина совершить кардинальные экономические и социальные преобразования в России, создать общество коммунистического равенства и справедливости есть идея бредовая и безумная. Впрочем, Плеханов так и характеризовал ленинскую попытку. Но тем не менее ленинский бред и безумие имели свою железную логику. Дело в том, что Ленин, затевая российскую авантюру, видел в ней только начало. Россия должна была стать запалом, детонатором, взрывателем мировой ситуации. А в условиях глубочайшего мирового кризиса, вызванного всеобщей войной, крушения ряда великих монархий, всеобщего смятения определенные шансы на возгорание (хотя бы временное) мирового пожара были: Китай, Индия, Россия, Персия, Италия, Венгрия, Германия… Ленин был готов пожертвовать Россией, чтобы инициировать хотя бы континентальный пожар. Поход на Варшаву, напомним, был осуществлен по личной инициативе вождя, и попытка эта, по словам Троцкого, "обошлась страшно дорого". Он писал, что польская "ошибка" не только "привела нас к рижскому миру, который отрезал нас от Германии, но и дала, наряду с другими событиями того же периода, могущественный толчок консолидации буржуазной Европы". И тем не менее Троцкий, такой же якобинец, как и Ленин, воспевает ленинское "мужество замысла. Риск был велик, но цель превосходила риск".

Троцкий не пишет, что безумная идея зажечь революционный факел в Европе стоила жизни нескольким десяткам тысяч российских солдат. Я уже не говорю о том, что великое государство, благодаря бредовой политике Ленина, унижаясь, платило военную контрибуцию своей бывшей провинции — Польше (более 30 млн. рублей золотом). Буквально за два месяца до военного краха Германии в 1918 году Ленин соглашается на отправку в Берлин 93 тонн царского золота (оговоренных брестскими соглашениями).

Для Ленина соображения морального порядка не имели никакого значения в его международных проектах и планах, имевших часто тоже просто бредовый характер. Если выразиться точнее и корректнее, вождь большевиков был главным носителем исторической безответственности. Идея сделать планету "красной" основывалась на ложной посылке кабинетного человека, который на протяжении долгих лет строил многочисленные схемы мировой коммунистической революции, не учитывая множество таких факторов, как этнический, национальный, религиозный, географический, культурный, научный и т. д. Ленин признавал только классовые политику и экономику. Для него существовала лишь одна ценность, которую он был готов защищать какой угодно ценой, — власть. Именно с помощью этого рычага вождь надеялся рано или поздно сделать российскую революцию международной.

Исторический Ленин чувствовал ответственность только перед большевистской властью. Но его никогда не смущали "химеры" общечеловеческого, демократического, гуманистического характера. Как я мог установить (не нашел ни одного свидетельства!), Ленина никогда не мучили угрызения совести: за то, что он похоронил первое в истории России демократическое правительство; унизил Россию преступным миром; разогнал Учредительное собрание; ликвидировал имевшиеся гражданские свободы и права человека; разрушил экономику гигантской страны; низвел Советы до придатка партийных комитетов; изгнал цвет национальной интеллигенции за пределы отечества; ликвидировал российскую социал-демократию; уничтожил царскую семью; подавил в крови тамбовское, кронштадтское, донское, ярославское и другие народные восстания; почти уничтожил церковь; с помощью террора, голода и развязанной гражданской войны в стране погубил в России 13 миллионов человеческих жизней…

Перечень неполный. Но и Ленин пока не совсем "исторический".

Ленин не был честолюбив. Он редкий тип человека, который искренне отождествлял себя с идеей, в которую он верил, с делом, которому он служил. Потерпев в конце концов историческое поражение, Ленин тем не менее смог добиться невозможного: превратил бредовость своей политики в программу миллионов людей на многие десятилетия. Произошло это прежде всего потому, что эпохальные, континентальные, исторические планы Ленина были густо замешаны на христианской идее социальной справедливости, которая вечна и бессмертна… Ну и, конечно, все это стало возможным благодаря неограниченному насилию — универсальному методу большевиков.

Ленин всегда претендовал на родство октябрьского переворота большевиков в 1917 году с Французской революцией. Но он, по крайней мере, неточен: российские ниспровергатели унаследовали лишь якобинский радикализм, отрицая идею свободы французских революционеров как основную ценность. Как выразился известный итальянский ученый Витторио Страда, "траектория коммунистической революции окончена. Но историческая реальность говорит нам также, что живы ее последствия". Они далеко не однозначны и не исчерпаны. Ленинизм жив и имеет много сторонников. Даже люди, многие годы служившие этим идеям и испытавшие горечь поражения и разочарований, не спешат с ним расстаться: они боятся духовного вакуума. Их можно понять.

Повторю: ленинский бастион в моей душе пал последним. Пал тогда, когда я осознал исторический крах ленинского "дела". Попытка исторического опережения естественного хода событий обернулась огромным историческим отставанием. Этому способствовало и то, что я смог ознакомиться с тысячами ленинских документов, которые медленно, слишком медленно становятся доступными для критического анализа многих людей.

Приходу в нашу жизнь правды о Ленине мешала не только вся система идеологического манипулирования общественным сознанием людей, но и возведенные в ранг национальных событий годовщины и юбилеи ленинского дня рождения, конкретные даты появления его книг, статей, произнесения речей.

Как обычно это делалось?

Отдел пропаганды готовил кучу документов к памятной дате. Сталину, например, докладывали два:

"Товарищу Сталину И.В.

Представляю Вам проект доклада на торжественно — траурном заседании, посвященном 26-й годовщине со дня смерти В.И.Ленина.

Прошу указаний.

16 января 1950 г.

П.Поспелов.

Копии проекта доклада посланы: тт. Маленкову, Молотову, Берии, Микояну, Булганину".

Докладывался Сталину и проект постановления ЦК ВКП(б) "О 26-й годовщине со дня смерти В.И.Ленина". В документе, который Сталин утверждал, и он публиковался, о Ленине говорилось мало. Несколько страниц живописали, как, "выполняя заветы Ленина под мудрым водительством товарища Сталина", перевыполняют планы промышленность, сельское хозяйство, осуществляется сталинская программа преобразования природы, возводятся великие стройки коммунизма. И все это удается в условиях "милитаризации капиталистических обществ и снижения жизненного уровня трудящихся буржуазных государств". Империалистические страны перешли от подготовки к прямым актам агрессии. И далее все в том же духе, с указанием, что все всемирно-исторические победы СССР стали возможны благодаря "гениальному руководству нашего вождя и учителя товарища Сталина".

В конкретной части постановления указывалось: что печатать в газетах в честь этой даты, какие фильмы крутить, в какие сроки проводить собрания… Даже предписывалось "литературно-художественным журналам публиковать материалы, посвященные памяти В.И.Ленина". В редакциях загодя, за несколько месяцев находили очевидцев исторических событий, видевших или слышавших Ленина и Сталина в годы революции и гражданской войны. Могли помочь и сами писатели своими воспоминаниями о Ленине; следовали звонки П.А.Арскому, "штурмовавшему" Зимний дворец, А.И.Безыменскому, лицезревшему вождя на комсомольском съезде, В.Н. Биллю — Белоцерковскому, прошедшему дорогами гражданской войны, Е.Я.Драбкиной — бывшему секретарю Свердлова, А.М.Коллонтай, лично выполнявшей поручения Ленина, И.Г.Эренбургу, встречавшемуся с Лениным в Париже еще в начале века…

Тысячеустый и тысячеголовый легион рабочих, крестьян, писателей, военных, профессиональных революционеров, вспоминавших мельчайшие детали из жизни вождя, из года в год создавал героическую летопись необыкновенного человека с гениальным умом, радевшего о каждом человеке. С детского сада дети, еще говорившие мало слов, кроме "мама" и "папа", старательно выговаривали "дедушка Ленин". До 1953 года — в дуэте с "дедушкой Сталиным". Шло великое, неповторимое, непрерывное, массированное оболванивание миллионов людей. Неважно, что многие из них не могли назвать ни одного выдающегося российского философа, историка начала XX века, считали всех меньшевиков предателями революционного дела, искренне верили, что в мире существует гигантское коммунистическое движение, которое вот-вот возьмет судьбы человечества в свои руки.

Хотя, когда начиналась эта многолетняя промывка мозгов нации, даже сами вожди были откровеннее.

…Институт Ленина в конце декабря 1924 года обратился к ряду вождей, в том числе к Сталину и Зиновьеву, с просьбой выступить на инструктивном собрании с установками, что и как рассказывать о Ленине. Сталин пишет записку Зиновьеву.

"Ей-ей, не могу, не хочу готовиться, и, вообще, хотелось бы уйти к черту, от всякой "подготовки к докладу". Надоело хуже горькой редьки.

Ст.".

Зиновьев отвечает Сталину в том же духе:

"Я тоже думаю, что сейчас у нас не выйдет. Давайте слукавим. Устал до черта.

Г.З.".

То, что "надоело" сразу же вождям, регулярно предписывалось народу на протяжении почти семи десятилетий.

Были попытки увековечить Ленина не только в делах, но и в гигантских, циклопических монументах. Нужно было поразить воображение людей. В 1932 году Советское правительство объявило конкурс на сооружение скульптуры Ленина, которая, будучи высотой 110 метров, должна была выполнять функцию маяка в Ленинградском порту. Но нашлись дела поважнее в связи с разгоревшейся борьбой с "врагами народа". Когда, разрушив храм Христа Спасителя, решили возвести Дворец Советов, то, естественно, встал вопрос и о гигантской скульптуре вождя. Это должен быть стометровый монумент… Хотели такого же гигантского идола соорудить и на Воробьевых горах в Москве.

Слава богу, решения об этих жутких гигантах-инопланетянах оказалось принять легче, чем соорудить их…

Особенно помпезно отмечалось в 1970 году 100-летие со дня рождения Ленина. Политбюро начало еще за два года до этого события регулярно обсуждать вопрос, все уточняя и уточняя план подготовки. Например, еще 20 июня 1968 года обсудили документ "О подготовке к столетию со дня рождения Ленина". Члены ленинского Политбюро" внесли много нового в предложенный документ. Воронов удивился, почему "выпал вопрос о ленинском кооперативном плане, а это ведь важнейший этап в жизни партии и в заветах Ленина". Гришин был озабочен фестивалем, Шелепин предлагал "провести ленинский призыв в партию". Косыгин счел ошибочным писать, что "партия у нас стала руководящей силой. Я думаю, это неправильно, она всегда была руководящей силой". Пельше предлагает усилить отпор ревизионизму. Все высказываются примерно в этом же духе.

Брежнев, резюмируя, педалирует на одну мысль: "Всю жизнь, всю свою работу мы строим по Ленину".

Когда юбилей уже был, как говорится, "на носу", на очередном заседании Председатель Совета Министров А.Н.Косыгин взмолился: в стране эпидемия увековечения Ленина, везде "идет повальное строительство памятников, бюстов и т. д. …Мы начали эту волну".

Денег действительно шло фантастическое количество. Посетовали, посетовали и… все оставили по-старому. Похоже, смирились с тем, что изобилие в стране должно начаться с множества ленинских памятников, его сочинений, книг и фильмов о нем.

Шли ленинские фестивали, ленинские субботники, ленинские производственные вахты, ленинские чтения, ленинские конференции, походы по ленинским местам, чеканились ленинские медали, открывались новые ленинские музеи, возводились новые памятники Ленину, защищались новые, бесчисленные диссертации по ленинскому теоретическому наследию, присваивались наименования "ленинских" новым сотням улиц и поселков, выпускались фильмы, книги, марки и пластинки, посвященные Ленину. В стране работал завод, поставивший на конвейер отливку ленинских гипсовых, бронзовых, чугунных бюстов, барельефов, скульптур…

Люди в XXI веке назовут это выворачивание мозгов идеологическим безумством, которое, как СПИД, как некая тотальная эпидемия, охватило самую большую по площади страну на планете Земля…

А в Кремле между тем священнодействовали: на всю страну передавали ритуал вручения высшим партийным бонзам юбилейной медали в честь столетия со дня рождения В.И.Ленина.

Подгорный, прицепляя к лацкану брежневского пиджака очередной блестящий металлический кружок, молвит:

— Я не знаю точно, проводил ли заседание и работал ли в этом зале В.И.Ленин, но будем считать, что он присутствует вместе с нами в этот торжественный час…

После такого спиритического начала он нацепил по очереди медали всем ленинцам.

Само двухдневное действо — торжественное заседание, которое проходило 21 и 22 апреля 1970 года, впечатляло. Приехали делегации всех социалистических стран, представители 66 коммунистических и рабочих партий капиталистических и развивающихся государств, 18 делегаций национально-демократической ориентации, около десяти социалистических партий, множество делегаций полулегальных и нелегальных организаций, прибывших в Москву с помощью советских спецслужб. Руководство КПСС хотело поразить мировое общественное мнение размахом, влиянием и количеством ленинцев, населяющих нашу планету. Конечно, никогда публично не говорилось, что множество компартий, групп, движений находилось на содержании (как и во времена Ленина) КПСС, а их руководители годами тихо проживали в Москве. Некоторые приехали в надежде получить очередную долларовую инъекцию, ибо не секрет, что многие "генеральные секретари" и "председатели партий" давно состояли на содержании Москвы. Многие партии получали деньги у ленинцев не только сразу после образования Коминтерна, но и позже.

Вот только один обобщающий документ из множества таких. Именуется он "Денежные расписки".

1. Две расписки от 27.1Х.39 г. на 20 000 000 фин. марок.

2. От т. Суслова: 1) Расписка Чжоу-Энь Лая от 16.Х.46 г. 50 000 ам. дал.

2) Расписка Георгиу Дежа от 4.Х1.46 г. 200 000 ам. дол.

3. От т. Суслова: расписка Захариадиса от З.Х.47 г. 100 000 ам. дол.

4. От т. Суслова: расписка Д.Ибаррури и др. от 12.V111.48 г. 500 000 ам. дол.

5. От т. Суслова: 1) расписка т. Костова от 28.Х1.45 г. 100 000 ам. дол.;

2) расписка Захариадиса от 2.V 1.47 г. 100 000 ам. дол.;

3) расписка Тореза от 2.11.48 г. 5 00 000 фр. франков; 208 350 ам. дол.;

4) расписка Тореза (Жак Менье) на 1 млн. фр. и 5000 ам. дол.;

5) расписка Менье (Тореза) на 45 000 ам. дол.;

6) расписка П.Секкия (Рим) 1.1Х.48 г. 40 000 ам. дол.;

7) расписка П.Гроота, ноябрь 1948 г. 50 000 ам. дол.;

8) расписка Захариадиса 30.1IX.48 г. 100 000 ам. дол.

6. От т. Суслова четыре расписки В.Песси (194^—1948 гг.) на 55 000 000 фин. марок.

7. От т. Григорьяна и X. 17.11.50 г. на 500 000 ам. дол.

8. От Г.Дежа расписка от 8.V 111.46 г. на 300 000 ам. дол.

Можно продолжать долго. Так было и до войны. Так — после войны. Так и в последующие десятилетия (правда, без китайцев). Но зато — множество других партий…

Бурные аплодисменты заглушили слова Н.В.Подгорного — Председателя Президиума Верховного Совета СССР: "То, что свершил за свою светлую жизнь Владимир Ильич Ленин, то, что свершают миллионы последователей его дела, — это, товарищи, не на сто лет, это на века и тысячелетия".

Многим казалось, что все это так и есть. Пройдет какое-то время, и планета просто станет советской, чего так страстно желал Ленин. По-прежнему в этот миф многие в СССР верили. К дню юбилея в партии состоял каждый одиннадцатый гражданин СССР старше восемнадцати лет. А когда Ленин начинал свое дело, в России было всего несколько десятков марксистов. Шаг, сделанный за две трети века, потрясает воображение.

"Дайте нам организацию революционеров, — говорил Ленин на пороге XX века, — и мы перевернем Россию!"

И перевернул. Вверх дном.

Но это только начало. У руководителей КПСС, хотя бы на словах, не умерла вера в то, что удастся рано или поздно "перевернуть" и всю планету. Брежнев сказал в своем докладе 21 апреля 1970 года: "…если известны основные движущие силы всемирной истории, если выявлены главные тенденции исторического развития, то становится очевидным и конечный итог борьбы двух мировых систем — победа коммунизма во всемирном масштабе". (Но аплодисменты здесь были уже неуверенными, у людей поиссякла ленинская вера в возможность создания Всемирной Советской Федерации.) Брежнев продолжал: у истоков этой "коммунистической цивилизации стоит исполинская фигура Ленина — мыслителя и революционера".

Ленин и его последователи построили могучее государство. Но никто из них так и не понял, что мощь не обязательно рождает гуманизм и высокую мораль, а сила далеко не всегда означает торжество прав и свобод человека. Человечество, его самая цивилизованная часть, готовясь выйти из XX века, все больше убеждалась в исторических приоритетах свободы и ей сопутствующих ценностях. Коммунисты (а это миллионы землян) продолжали мыслить классовыми категориями, завещанными Лениным. Это одна из главных предпосылок эрозии и распада коммунистической идеологии и системы. Только те коммунистические организации могут выжить и иметь хоть какие-то исторические шансы, если они перейдут на социал-демократические рельсы. Но к этому готовы и способны совсем немногие.

Мы не все понимали еще четверть века назад: судьба Ленина — это судьба ленинизма. После долгой и мучительной агонии ему останется место только в мавзолее и музее социальных движений XX века. Там, где ленинизм живет и сегодня, это возможно лишь по двум причинам: сохраняется партийная диктатура и монополия на власть и мысль. Это причина первая. Вторая — если в процессе эволюции и реформ от ленинизма остается лишь название, от которого рано или поздно тоже освободятся.

А между тем до начала девяностых годов все шло так, как будто Ленин и вправду будет определять развитие человечества, как прозвучало на торжественном собрании в честь 100-летия со дня рождения Ленина, — века и тысячелетия.

В июне 1981 года ЦК КПСС решил начать подготовку нового, шестого собрания сочинений В.И.Ленина. В каждом новом издании прибавлялось по 10–15 томов. Теперь предполагалось издать примерно 70 томов! А первое было — всего два десятка. Вождь давно умер, а сочинения его росли. Безостановочно. Однако уверен, если бы и вышло очередное, шестое собрание сочинений Ленина, большинство из тех, замурованных в партийном архиве, 3725 ленинских документов света бы не увидели. Для этого нужно было бы спускать вождя с пьедестала.

Кстати, Горбачев, еще будучи относительным новичком на партийном Олимпе, предлагал: "Оставить пятое издание, а новые работы поместить в сборнике или дать дополнительный тираж к пятому изданию".

С ним не согласились. Институту марксизма-ленинизма при ЦК КПСС была поручена подготовка очередного издания. А к 120-летию со дня рождения Ленина решили выпустить еще и десятитомник воспоминаний (восемь томов успело выйти).

Редакция издания в духе перестроечных настроений даже решила позволить появиться на страницах мемуаров (конечно, в отрывочном, усеченном, тенденциозно подобранном виде) Троцкому, Мартову, Валентинову, Каутскому, некоторым другим еретикам.

Все изданное и издаваемое о Ленине до начала девяностых годов следовало принципу: пусть только Ленин лежит в мавзолее, ленинизм же продолжает шествовать по планете. Никто не мог и подумать, что рано или поздно для ленинизма тоже будет уготована судьба мавзолейной, музейной памяти.

Трогательное ленинское единство "ленинского Политбюро" и приверженность его идеалам в народе, однако, разделялись уже далеко не всеми. Ленинизм давно начал подвергаться духовной эрозии. Власть, конечно, реагировала. В "Особых папках" Политбюро множество документов подобного рода, часть которых я приведу. Почти в то же самое время, когда Брежнев читал доклад в Кремле, посвященный гениальному Ленину, или выписывал ему партбилет, а может, соглашался со строительством нового памятника вождю во Владивостоке, на Лубянке сочиняли другие документы. О ходе борьбы с антиленинизмом.

"ЦК КПСС

Об итогах работы в 1982 году по розыску авторов антисоветских анонимных документов.

…В истекшем году на территории страны проявили себя 1688 авторов, которыми было распространено 10 407 анонимных документов антисоветского, националистического и политически вредного содержания, а также учинено 770 надписей.

Большое количество распространенных антисоветских документов было изготовлено анонимами с применением различных ухищрений: использование аэрозольных красок, самодельных клише, трафаретов и фоторепродукционных устройств…

В числе разысканных авторов 118 членов и кандидатов в члены КПСС и 204 комсомольца".

Далее говорится, что мотивами антисоветской деятельности являются: "под влиянием идеологических диверсий противника" — 498 человек; на основе "психических заболеваний" — 228; из хулиганских целей — 220; материально — бытовых затруднений — 37 и т. д.

Председатель Комитета государственной безопасности докладывает далее, сколько человек "профилактировано", арестовано или подвержено мерам "медицинского характера".

Все члены Политбюро привычно расписались о своем ознакомлении на документе, они давно привыкли к такой полицейской информации.

После XX съезда партии в 1956 году народ вздохнул, появилась надежда на раскрепощение. Однако период постсталинизма оказался равным трети века. Все это время люди как-то приспосабливались жить, формально исполняя ленинские, партийные ритуалы, не бунтуя, не митингуя, понемногу работая и на что-то надеясь. Бюрократическая корка общества осталась старой, а внизу, в гуще, все чаще проявлялись элементы свободомыслия, внутреннего диссидентства, попытки эзоповым языком сказать, что наболело. Возникло целое психологическое явление — "кухонные откровения". То были едва заметные на поверхности процессы неумолимой эрозии ленинизма, трещины в его монолите.

Партийная элита на всех уровнях (чем выше — тем строже) пыталась сохранить большевистскую "чистоту" ленинизма.

В ходе заседаний Политбюро и Секретариата ЦК существовала интересная практика: обсуждение некоторых текущих вопросов и проблем как бы за официальными скобками. И назывались эти обсуждения: "после повестки".

Вот один пример разговора "после повестки". Закончилось заседание Секретариата ЦК. Д.Ф. Устинов предложил обговорить вопрос "О Ленинских премиях в области литературы и искусства", заявив при этом: "Недавно был опубликован список кандидатов на соискание Ленинских премий в области литературы и искусства. Странно было видеть среди кандидатов имя поэта Евтушенко, да и некоторых других, недостойных этой высокой премии".

Его поддержал Демичев: "Конечно, массы не поймут, если Ленинская премия будет присуждена Евтушенко. Среди части писателей имеются нездоровые настроения, о чем свидетельствуют собрания, устраиваемые у памятника Маяковскому. Плохо действуют на читателей, особенно на молодежь, многие материалы, публикуемые в "Юности" и "Новом мире". Я думаю, что Твардовского больше не следует избирать в состав ЦК…"

В этом же духе продолжили Брежнев, Кириленко, Суслов.

Руководители не хотели осознать, что наступает не просто экономическая стагнация, а душевный разлад у людей, сомнения в "ценностях", которым верили всю жизнь. В обществе все шире утверждался дуализм сознания, когда люди публично говорили одно, а думали другое.

Наступил период, когда в общественном сознании возникло состояние, схожее с положением Ленина после 10 марта 1923 года. Ленинизм как будто и жив, но не может выдавить из себя ни одной свежей, человеческой идеи. К началу процесса "перестройки" ленинизм вступил в долгий период агонии.

Тогда, после 1985 года, мы не поняли главного: ленинизм — неподвластен реформам. Он или есть, такой, каким существовал десятилетия, или должен покинуть историческую сцену. Впрочем, делать этого он, к сожалению, пока не собирается.