ГЛАВА 7

«РОБИН» – ШПИОН-ЛЮБИТЕЛЬ

Все секретные службы в мире избегают публичности, и должно случиться из ряда вон выходящее событие, чтобы заставить, например, британскую разведывательную службу хоть что-то сообщить о деятельности кого-нибудь из своих тайных агентов. Историю «Робина», щвейцарского еврея и крупного бизнесмена, которую мы здесь изложим, именно к таковым редким случаям и можно отнести. На территории оккупированной немцами Франции он действовал и как агент британской разведслужбы, и как офицер движения Сопротивления, которым руководил британский Отдел особых операций. А иногда был и тем, и другим одновременно, несмотря на категорический запрет Лондона.

Этому выдающемуся агенту британской разведки удалось внести огромный вклад в дело победы союзников. И тем не менее, даже когда ему уже было далеко за шестьдесят, «Робин» по-прежнему настаивал на анонимности и, пожалуй, возразил бы против использования определения «великий шпион» по отношению к собственной персоне. По его мнению, это можно было бы расценивать, как занятие шпионажем и диверсиями из корыстных побуждений, а «Робин», в конце концов, был прежде всего «великим любителем». Он не только работал бесплатно, но, служа интересам Британии и ее союзников, потратил огромную часть своего далеко не маленького состояния, не делая при этом попыток получить компенсацию. Для «Робина» это не имело никакого значения. Он выполнял свой долг, как он его понимал, и как демократ, и как еврей.

Этот великий джентльмен родился в Берне и был сыном отца-швейцарца и матери-эльзаски. Он получил образование в Монтре, и, будучи подростком, переехал с родителями в Париж, ставший для него вторым домом на протяжении большей части его жизни. В 1940 году, в возрасте сорока семи лет, он по-прежнему оставался холостяком и, что больше всего ненавидел Адольф Гитлер, международным еврейским бизнесменом.

«Робин» находился во Франции, когда в июне 1940 года ее правительство капитулировало перед Германией. Эта катастрофа угрожала личной безопасности всех евреев Франции, о чем «Робин» был прекрасно осведомлен. Более того, создавшееся положение поставило перед ним несколько животрепещущих проблем, как личных, так и семейных. Перед ним были открыты три возможности:

1. Он мог отправиться на родину в Швейцарию и с его связями, простиравшимися от Москвы и Берлина до Нью-Йорка, мог заново сделать себе состояние.

2. Он мог отправиться в Англию – в Лондоне у него было много друзей по бизнесу.

3. Он мог остаться в Париже – и сражаться.

Он выбрал последнее – и уже через день или два, при содействии своего старого знакомого, полковника из французского Второго бюро, вышел на людей из британской разведывательной службы. Его связником оказался пожилой человек – по виду французский торговец бакалеей из северо-западного пригорода Парижа, который был оставлен с радиопередатчиком во французской столице, когда две недели назад британская армия эвакуировалась из Франции. «Робин» сказал ему: «Я буду работать с вами, а не НА вас».

После многих приключений, включая и совещание с офицерами британской разведки на Нормандских островах, «Робин» к середине 1942 года стал одним из основных агентов англичан в оккупированной Франции. Высокий и элегантный, он выдавал себя за эльзасца, демонстрирующего свои явные пронацистские симпатии и имеющего доступ в высшие слои германского общества. Один германский офицер, восхищенный его белокурыми волосами и пронзительными голубыми глазами, заверил «Робина», что он представляет из себя идеал столь любимого фюрером «настоящего арийца».

Так случилось, что в начале лета 1942 года он уже тесно сотрудничал с неким капитаном Даннекером, о котором лишь немногие знали как о представителе оберштурмбанфюрера Адольфа Эйхмана в Арвидм Жака Вальтера из Страсбурга начал переговоры о цене за спасение общины евреев-сефардов, живущих во Франции.

Культурные, космополитично настроенные и зачастую богатые, члены сефардской общины были потомками испанских и португальских евреев, бежавших во Францию во времена испанской инквизиции. Многие из них давно утратили все характерные еврейские черты, другие не только не исповедовали веры своих отцов, но и не имели ничего общего с другими евреями. И на этом основании лидеры общины умоляли «Робина», о связях которого с немцами им было известно, начать переговоры с тем, чтобы исключить сефардских евреев из списка подлежащих преследованиям и депортации.

До этого времени «Робин» ограничивал, насколько это было возможно, свои контакты с германскими оккупационными властями, однако поддерживал светские связи с некоторыми немцами через членов русской белогвардейской общины в Париже, с которыми он давно поддерживал самые дружеские отношения. Одна из бывших подружек «Робина» была французской актрисой, незадолго до войны вышедшая замуж за одного из белогвардейцев. Через этих русских «Жак Вальтер» и вышел на представителей Эйхмана.

Поначалу немцы были неумолимы в отношении евреев-сефардов, однако «Робин» был первоклассным торговцем международного класса, а потому намекнул, что в конце концов всего лишь одно маленькое административное решение может принести крупное вознаграждение. Как один добрый нацист другому, он предложил представителям Эйхмана и Розенберга учесть, что многие из этих «verdammte Juden» обладают крупными суммами денег. Так почему бы, вопрошал «Робин», и не отрезать себе кусочек, тем более что это ничего не будет стоить – один лишь росчерк пера? И никто в Берлине ничего не узнает.

Немцы, служившие в антиеврейской службе, слушали уговоры Робина со все большим и большим интересом. Ясно же, соглашались они, что эти сефарды совсем не евреи! Начались переговоры, которые шли заведенным немецким порядком: долгие заседания с отчаянной торговлей перемежались столь же долгими псевдофилософскими рассуждениями со ссылками на Канта и Гете и прикладыванием к бутылке коньяка, стоявшей на столе.

«Робин» прекрасно сознавал, что перед ним – упорные дельцы, у которых напрофранцузски документы, в которых не будет никакого упоминания об их еврейских предках.

Ну а потом кто-то проговорился, СД пронюхала о деле, и переговоры были внезапно прекращены. Однако к тому времени «Meine lieber Herr Walter» из Страсбурга уже стал персоной грата в небезызвестной СС и других германских кругах и был единодушно признан человеком, с которым полезно вести знакомство.

Он по-прежнему продолжал получать приглашения от самых важных людей – как немцев, так и в особенности русских белогвардейцев, вращаясь в тех кругах, где представители германских оккупационных сил были почетными гостями. В одном из роскошных домов, располагавшихся близ авеню Фош, которую непочтительные парижане обозвали «авеню Бош», в начале сентября «Робин» встретился с одним из своих самых важных «друзей-оккупантов».

Когда «Робин», одетый в костюм от Сэвиля Роу, купленный еще до войны, вошел в гостиную, он сразу оценил, сколь блестящая компания собралась здесь. Геррен Оберг, Кнохен, генерал Штульпнагель – военный комендант, а также старшие офицеры из штаба фон Рундштедта, располагавшегося в Сен-Жермен-ан-Ло, – все были здесь. Хозяйка предложила «Робину» превосходный коктейль из шампанского – у немцев и их друзей был выбор старых марочных вин, – а затем они вместе стали переходить от одной группы гостей к другой. Разговор в основном шел на немецком, и подходя к каждой группе, хозяйка, питавшая некие подозрения в отношении деятельности «Робина», поскольку знала его настоящее имя, представляла «Робина» гостям как «герра Вальтера» из Страсбурга.

Постепенно, как это бывает на вечеринках, переходя от одного маленького кружка к другому, «Робин» разговорился с плотного сложения немцем средних лет в хорошо сшитом гражданском костюме. По всему было видно, что немец – новичок в Арвидый и элегантный, «Робин» разбил не одно дамское сердце, а потому был тем самым человеком, который мог приобщить немца к удовольствиям Парижа. Немец был явно человеком высокого ранга, и потому «Робин» ответил: «А почему бы и не сегодня, mein Herr? Я свободен – и после вечеринки идем».

Немец был в восторге, и вскоре двое мужчин тихонько улизнули с белогвардейской вечеринки и пустились в путешествие по кабаре и барам, расположенным по соседству Елисейских полей. И когда они сидели в третьем по счету баре, немец признался «Робину»: «Это именно то, чего мне хотелось. Примите мою самую сердечную благодарность, mein Herr Вальтер. Вы можете сделать мое пребывание в Париже сплошным удовольствием».

И хотя немец был явно осторожен в присутствии незнакомца, «Робин» заметил, что он плохо переносит выпивку. И тут немец спросил, не проводит ли «Робин» его домой. До сих пор они передвигались из бара в кабаре, и из кабаре в ночной клуб на огромном «мерседесе» с шофером в форме СС, и именно на этой машине германского штаба они и подкатили к отелю РойяльМонсо», где остановился немец.

Когда «Робин» помог немцу войти в фойе, тот сказал: «Ну, мой дорогой герр Вальтер, вечер был просто превосходный. Как вы думаете, сможете вы составить мне компанию на следующую вылазку?»

Отдавая себе отчет в том, что этого человека следует всячески обхаживать, «Робин» немедленно согласился. Они договорились встретиться через два дня здесь же, в отеле. Немец предложил подвезти «Робина» домой, однако «Робин» был не так прост, чтобы соглашаться, – у него не было никакого желания, чтобы кто-нибудь из немцев узнал, где он живет. И потому он ответил, что «предпочитает пройтись по свежему воздуху». Когда он вышел из отеля и направился домой, мысли его были заняты одним: как лучше использовать новое знакомство.

«Робин» знал, что рейхсминистр Шпеер был блестящим молодым архитектором, который обратил на себя внимание Гитлера проектом здания новой Имперской канцелярии и который в конечном итоге, уже в военное время, стал министром промышленности и вооружений. «Герр профессор», занимая высокий пост в подобном министерстве, был несомненно специалистом в своей области с определенным доступом к широкому кругу информации – той самой информации, которая могла бы оказаться весьма интересной для «Робина» как британского агента и одного из руководителей подполья.

Как же подобраться к этому немцу?

Возможностей было по крайней мере две: или «найти» немцу подружку, или же действовать самому. «Робин» был уверен, что ему не составит труда найти очаровательную французскую девушку, патриотку своей страны и участницу подполья, которая пожелала бы пожертвовать собой в качестве «подружки» герра профессора. С другой стороны, информация, к которой имел отношение немец, могла быть сугубо технической и, без сомнения, сложной для понимания. А потому использование девушки в данном случае означало бы получение информации из вторых рук. И кроме того, «Робин», как и большинство других известных сотрудников секретных служб, в душе не доверял женщинам.

Провал или даже какой-то промах в его общении с немцем могли поставить под удар всю созданную им подпольную сеть. С другой стороны, если ему удастся войти в доверие к немцу, награда может быть достаточно велика. И потому «Робин» решил пойти на риск, но при этом «Жака Вальтера из Страсбурга» должен держать строго отдельно от других его псевдонимов, которыми он пользовался в своей подпольной работе. Точно так же, как никто из его телохранителей, ни Фернан ле Кед, ни Тони де Чех, ни остальные, не должны знать о его общении с немцем.

Вечером герр Вальтер, как элегантный пронацистски настроенный знаток Парижа, прибыл в отель «Ройяль Монсо», где его уже ждал и радостно приветствовал герр Профессор, на этот раз одетый, к удивлению «Робина», в прекрасно сшитый мундир старшего офицера СС. От немца не ускользнуло удивление «Робина», и он поспешил объяснить: «Мой дорогой герр Вальтер, я действительно человек гражданский, я профессор технических наук. Однако мой пост в министерстве соответствует званию штандартенфюрера СС. По положению я обязан носить этот мундир, однако я ненавижу его. И если вы извините меня, я переоденусь в гражданскую одежду, в которой чувствую себя намного свободнее».

«Прекрасно, mein Fuhrer, – усмехнулся «Робин». – Если вы – штандартенфюрер, то отныне вы для меня «mein Fuhrer». Так он впоследствии и обращался к своему компаньону.

Через несколько минут немец вновь вышел, на этот раз в гражданской одежде, и пара отправилась в свой обычный обход. Последовала бурная ночь, и когда в три часа ночи они сидели в одном из кабаре Монмартра, «Робин», который старался не пить много, с радостью заметил, что немец не в лучшей форме. Оттащив штандартенфюрера подальше от компании девушек, пытавшихся уговорить двух явно небедных клиентов остаться подольше, «Робин» усадил немца в машину, в которой уже несколько часов их ожидал сонный шофер. Через несколько минут они были в отеле «Ройяль Монсо».

На этот раз немец был совсем плох, и «Робин» сказал встревоженному шоферу: «Не волнуйся, парень, я подниму его наверх и уложу в постель». Обхватив своего коренастого собутыльника за талию, «Робин» с помощью ночного портье дотащил немца до лифта и, наконец, до номера на четвертом этаже, в котором тот обитал.

Бросив портье: «Я присмотрю за ним», «Робин» вошел в номер, таща на себе немца, находившегося в бессознательном состоянии, и бросил его на кровать. Было четыре часа утра, однако «Робин», которому тоже волей-неволей пришлось накачаться спиртным, понимал, что у него есть работа, которую надо выполнить. Перво-наперво он быстро раздел немца, после чего обратил внимание на толстый портфель, лежавший на письменном столе в гостиной. И пока его друг храпел и ворочался, «Робин» в соседней комнате внимательно просмотрел содержимое портфеля.

Из этих документов, многие из которых носили отметку «Geheim» (секретно), он понял, что его новый знакомый на самом деле был специальным посланником рейхсминистра Шпеера во Франции. И хотя информация, содержавшаяся в этих бумагах, вряд ли могла бы потрясти мир, «Робин» отметил детали важных немецких контрактов на производство вооружений на французских предприятиях, которые, без сомнения, представляли бы огромный интерес для ВВС Великобритании.

«Робин» старался не тянуть время, вовсе не желая возбуждать какие-либо подозрения. Более того, он не был уверен, как долго еще проспит немец под воздействием спиртного. «Робину» в руки свалился бесценный источник информации, и было бы глупо подвергать его опасности. И потому, устроив немца поудобнее, он ушел, оставив записку с обещанием снова прийти через два дня.

На следующее утро «Робин» зашифровал весь добытый им материал и договорился о передаче его в Лондон.

Как он и пообещал в своей записке, «Жак Вальтер» вовремя прибыл в номер отеля на четвертом этаже, где его вновь ожидали сердечные приветствия.

«Благодарю вас… благодарю, mein lieber герр Вальтер, – заговорил немец, хватая «Робина» за руку. – Вы настоящий друг – вы не только показываете мне город, но и когда я выпил слишком много, вы привели меня домой… и уложили в постель. Это и есть настоящая дружба». Потом, пристально глядя на «Робина», продолжал: «Знаете, вы больше похожи на немца, чем на француза. Эти ваши голубые глаза и белокурые волосы, высокая, стройная фигура – да ведь вы подтверждаете слова фюрера, который сказал, что такие эльзасцы, как вы… настоящие немцы».

«Робин» поклонился и подумал, что сказал бы этот эсэсовец, если бы узнал, что «настоящий ариец из Страсбурга» на самом деле был… евреем. И снова они отправились в поход по кабаре и барам.

Когда они сидели в одном из баров, эсэсовец стал вести себя очень экспансивно и принялся что-то рассказывать «Робину» о себе. «Робин» к тому времени уже знал, что фамилия его кончается на польский лад на «ский», и потому не удивился, когда немец сказал, что на самом деле он уроженец Восточной Пруссии. Был он профессором, из тех, кого немцы называют Diplomingenieur. Смеясь, немец поведал «Робину», что его полный титул звучит как «герр штандартенфюрер СС, профессор доктор доктор». Он был высококвалифицированным инженером, которого перевели в министерство промышленности и вооружений. Рейхсминистр Шпеер отправил его в Париж в качестве своего личного посланника.

И вновь коньяк, потом шампанское, «зарезервированное для оккупационных сил», оказались слишком крепкими для немца, и как и в предыдущем случае, «Робин» вновь привез его домой и тщательно просмотрел его бумаги.

«Робин» и его немецкий собутыльник стали отныне закадычными друзьями. Два или три раза в неделю они кутили – и всякий раз с результатами, приносившими глубокое удовлетворение как парижскому подполью, так и руководителям британской разведки в Лондоне. В последующие месяцы имели место бесчисленные случаи саботажа и диверсий на важных французских заводах, работающих на Германию, причину которых так и не удалось установить немецкой службе безопасности. А кроме диверсий были еще и налеты английской авиации, поражавшие всех как точностью своих ударов, так и выбранных для этого моментов.

К середине октября «Робин» уже чувствовал себя как дома в номере на четвертом этаже отеля «Ройяль Монсо», прекрасно зная, что персонал отеля уверен, что он – немец из числа сотрудников герра профессора.

Однажды вечером «Робин» заметил, что его компаньон кажется чем-то озабоченным: вопреки своей обыкновенной практике, он принялся говорить о войне. Когда они сидели в одном из ночных клубов Монпарнаса с парой девушек за компанию, немец принялся рассуждать о Роммеле и африканском корпусе, об операциях, которые, похоже, предстоят вскоре в Средиземноморье.

«Робин» внешне не выказал явного интереса, однако, когда немец повернулся к девушке, сидевшей рядом с ним, задумался, что же так обеспокоило его германского дружка? И в этот вечер, снова уложив немца в постель, «Робин» внимательнее чем обычно просмотрел содержимое стола штандартенфюрера. И вот наконец, в одной из папок обнаружил сообщение, присланное из Берлина. Отправителем был явно кто-то из числа высших сановников министра Шпеера – а может быть, и сам Шпеер. Речь в нем шла об операциях в Северной Африке. Запасные части к германским танкам, производившиеся во Франции, должны быть в первую очередь отправлены на североафриканский фронт, говорилось в сообщении. Все должно быть отправлено в Бриндизи для последующей перевозки Роммелю на судах итальянского конвоя, вышедшего из одного из южных портов Италии несколько дней назад. «Робин» не сомневался в ценности прочитанного и в то же утро отправил в Лондон сообщение, которое гласило: «Весьма срочно! Конвой выходит из Бриндизи на Бенгази около 20 октября».

А 23 октября, тогда еще генерал-лейтенант, сэр Бернард Лоу Монтгомери, недавно назначенный командующим британской восьмой армии, ударил по Эль-Аламейну. Роммель был болен и находился в госпитале близ Вены, однако по личному приказу Гитлера он вылетел на самолете на поле боя, после того как его заместитель, фон Тома, был захвачен в плен англичанами. День за днем продолжалась эта борьба с переменным успехом, когда, наконец, Монтгомери попытался прорвать немецкий фронт.

Для Роммеля все зависело от снабжения, и особенно снабжения топливом. Между 26 и 28 октября, когда исход битвы был еще неясен, самолеты английских ВВС, базировавшиеся на измученной Мальте, ударили по итальянскому конвою. Конвою «Робина». Три танкера были потоплены, и у Роммеля не осталось выбора, кроме как начать долгое отступление, в конечном счете приведшее семь месяцев спустя к Кэйп Бон и массовой капитуляции трехсоттысячного германского войска перед фельдмаршалом Александером.

О потоплении танкеров «Робин», по-прежнему часто посещавший бары и ночные клубы Парижа, ничего не знал. И только после войны узнал о последствиях своих ночных поисков в столе штандартенфюрера.

Немцам, конечно, и в голову не могло прийти, что информация от высокопоставленного офицера СС в Париже с завидной регулярностью отправлялась прямиком в британскую разведку в Лондон. А этот крепко пьющий и шумно веселящийся офицер СС признавался «Робину», что он в жизни никогда так хорошо не проводил время и ничего, кроме похвал, не может сказать о своем веселом компаньоне, дорогом герре Вальтере из Страсбурга. Столь бурные ночи продолжались до осени 1942 года, пока «Робин» не стал походить на привидение – сказались недостаток сна и переизбыток крепкого спиртного, которое он вынужден был потреблять, чтобы не отстать от герра Профессора.

Уже 8 ноября началось вторжение союзников во Французскую Северную Африку, и войска Эйзенхауэра двигались по направлению к Тунису, когда как-то вечером штандартенфюрер признался ожидавшему его в номере «Робину»:

«Не волнуйся, друг мой… относительно всех этих неудач в Северной Африке. Эти чертовы янки – чепуха. Мы, немцы, слишком умны для них со всем их бахвальством. Подожди, еще увидишь… у нас кое-что есть для них». При этих словах немец похлопал себя по нагрудному Арвид».

Немец дал понять «Робину», что в кармане у него нечто столь секретное, что он не осмеливается даже оставить эту вещь в номере и вынужден носить ее с собой, а потому на этот раз вынужден будет отправиться в турне по барам и кабаре в мундире. «Робин» как обычно улыбнулся и ничего не сказал. Сегодня он решил не пить много: он должен уложить немца как всегда в постель и выяснить, что же находится у него в кармане. Так что в тот вечер «Жак Вальтер», сопровождавший немца из одного ночного клуба в другой, старался почти не пить. Своему компаньону он объяснил, что у него неприятности с внутренностями, и потому сегодня он не может пить так много, как обычно.

«Какой позор, мой бедный друг, а я как раз собирался отметить то, что у меня в кармане, – воскликнул эсэсовец. – Не беспокойся, я выпью за тебя то, что ты не сможешь…» И немец так напился, что его затошнило. Это совсем не устраивало «Робина». Прочистив желудок, человек вскоре может стать трезвым, и потому «Робину» пришлось начать все сначала – и час за часом он накачивал немца спиртным. Но лишь в шесть часов этого холодного и туманного декабрьского утра «Робин» почувствовал, что немецкий офицер достаточно пьян, чтобы везти его домой.

Как обычно, у клуба их поджидал «мерседес», с сонным и бледным шофером, а когда они подъехали к отелю, персонал отеля в очередной раз увидел хорошо знакомое им представление. В номере «Робин» осторожно свалил компаньона на постель. Однако немец вел себя беспокойно. Вместо того, чтобы храпеть как свинья, как он это обычно делал, он стал метаться по кровати, бормоча что-то непонятное. Потребовалось немало времени, чтобы он, наконец, задремал.

На этот раз вопрос состоял не в том, чтобы обыскать его стол. «Робину» пришлось доставать то, что находилось у немца в нагрудном кармане мундира. И когда он попытался снять мундир с немца, тот неожиданно пробормотал спросонья: «Оставь, оставь его. Я буду спать одетый».

Похоже было на то, что безнадежно пьяный офицер инстинктивно почувствовал, что у «Робина» есть какие-то намерения относительно содержимого его кармана. Но, наконец, немец забылся в пьяном сне и «Робин», затаив дыхание, осторожно просунул пальцы в карман полурастегнутого мундира немца. Немец зашевелился. Казалось, он вот-вот проснется.

И в этот момент герр профессор захрапел и перевернулся набок, по-прежнему пребывая в оцепенении. Рука «Робина» уже до половины находилась в кармане немца, когда тот, перевернувшись, навалился на нее. Однако «Робину» удалось добраться пальцами до конверта, находившегося в кармане мундира герра профессора – и он медленно стал тянуть его наружу.

Немец по-прежнему спал. «Робин» проскользнул в соседнюю комнату. Там он достал из конверта несколько листков бумаги и в заголовке одного из них прочел важнейшую из германских служебных пометок: «STRENG GEHEIM… REICHSSACHE» (совершенно секретно – государственная тайна рейха). Это было нечто, о чем могли знать лишь Гитлер и небольшая группа его приближенных. Бумаги были подписаны самим Шпеером. Рейхсминистр Шпеер информировал штандартенфюрера о том, что: «После успешных испытаний двух секретных изделий в Пенемюнде Фюрер приказал начать приготовления к строительным работам в прибрежных районах Северной Франции».

Конструкция, говорилось в письме, должна быть по крепости подобна укрытию для подводных лодок и «должны быть сделаны заготовки для убежища с очень тяжелой бетонной крышей».

До получения результатов дальнейших исследований в Пенемюнде – о которых штандартенфюреру было известно – не устанавливалось никакой конкретной даты начала строительства в Северной Франции. Однако все подготовительные работы должны быть завершены сразу: «с тем, чтобы совершенно секретные строительные работы могли начаться сразу, как только фюрер отдаст приказ».

Не говорилось, что это были за эксперименты, равно как и зачем нужны тяжелые бетонные строения вдоль всего побережья Ла-Манша. Тем не менее «Робину» было ясно, что он столкнулся с информацией огромной важности. Он постарался запомнить как можно больше из письма Шпеера, а затем вернулся в спальню.

Немец по-прежнему спал беспокойно, но несмотря на его постоянную возню, «Робину» удалось осторожно положить конверт на место. Сделав это, усталый и взволнованный, он выскользнул из отеля «Ройяль Монсо».

Так что же попало ему в руки? Было ясно, что нечто столь секретное, о чем знали лишь сам Гитлер и горстка его ближайших помощников. «Прибрежные районы Северной Франции» – это могло говорить лишь о каких-то секретных приготовлениях к удару по Англии… вероятно, и по Лондону тоже. Из немецкого атласа «Робин» узнал, что есть небольшая речка Пене, впадающая в Балтийское море на побережье Мекленбурга неподалеку от Штеттина. Пенемюнде находился в устье Пене. Что-то здесь произошло такое, что потребовало проведения крупных строительных работ вдоль всего побережья Ла-Манша!

Чтобы закончить рассказ, необходимо перенестись почти на шесть лет вперед, к публикации официального отчета маршала авиации сэра Родерика Хилла о военно-воздушных операциях, проведенных авиацией Великобритании в связи с появлением германских летающих бомб и наступательных ракет. В этом приложении к правительственному сообщению, опубликованному в октябре 1948 года, говорилось:

«Первый намек на то, что враг намерен использовать ракеты дальнего радиуса действия для военных целей, содержался в отчете, полученном в этой стране вскоре после начала войны. К концу 1942 года об этом проекте стало известно несколько больше, когда агенты докладывали, что пробные стрельбы подобными реактивными снарядами были проведены совсем недавно на балтийском побережье. В начале 1943 года была установлена связь между этой деятельностью и германским испытательным полигоном в Пенемюнде».

Однако британские власти впервые узнали о германском реактивном проекте из так называемого «Осло» – отчета, попавшего в британскую секретную службу в 1939 году. В мае 1942 года «москиты» авиационного разведывательного соединения в ходе обычного полета по наблюдению за военными кораблями в Киле и военно-морской базой в Швайнемюнде в устье Одера, пролетели вдоль низменного балтийского побережья Мекленбурга. «Москиты» сфотографировали то, что можно было описать, как «большие круги» вокруг точки, которая была определена как Пенемюнде. И хотя отчет пилота был разослан во все заинтересованные департаменты, ничего особенного, похоже, не было сделано.

Первые V2 – до того, как Гитлер придумал называть его Vergeltungswaffen (оружие возмездия), – известные, как А4, были запущены с Пенемюнде генералом Дорнбергером и Вернером фон Брауном в октябре 1942 года. Примерно в то же самое время первые V1, тогда известные как Модель F103, были закончены в Пенемюнде. В конце осени 1942 года британские шпионы по обеим сторонам Балтики начали регулярно сообщать об оружии дальнего радиуса действия.

Эксперты разведки в министерстве обороны в Лондоне, специализирующиеся на технических вопросах, давно знали о существовании немецкого исследовательского учреждения на побережье Балтики. Все считали, что это был полигон для испытания тяжелой артиллерии. Впоследствии от своих друзей в Лондоне «Робин» узнал, что только после его сообщения, связавшего Пенемюнде с немецкими планами строительства тяжелых бетонных конструкций вдоль побережья Ла-Манша, Пенемюнде отождествили с ракетами, предназначенными для бомбардировки Лондона. Таким образом, «Робин» дал ключ к пониманию германских намерений.

Это привело к внимательному изучению донесений и других агентов за последние несколько месяцев, что, как водится, привело к фотографиям аэрофотосъемки, полученным в мае прошлого года. Немедленно были отданы приказы возобновить аэрофотосъемку Пенемюнде. Фото, полученные день за днем и неделю за неделей, были тщательно изучены, и спустя какое-то время, после одного из таких разведывательных полетов, кто-то из офицеров заметил крошечный самолет – V1 – на том месте, которое было определено, как взлетно-посадочная полоса Пенемюнде. Примерно в то же самое время члены подполья вдоль всего побережья Ла-Манша, которые были приведены в боевую готовность после получения сообщения «Робина», обнаружили строительство близ Ваттена огромных таинственных сооружений.

Сам «Робин» в начале 1943 года по-прежнему был в состоянии оказывать разведке дальнейшую помощь. Естественно, его интерес был возбужден, и он предупредил все группы, входящие в его сеть, сделать необходимые запросы. Из Восточной Франции пришло сообщение от недавно завербованного члена группы. Это был бельгиец, житель небольшого городка Юпен, расположенного на германо-бельгийской границе. Как немца его призвали на службу в вермахт, и в 1942 году его подразделение было расквартировано на балтийском побережье, где он действительно видел ракетные стрельбы. Вскоре его перевели во Францию, где он сразу же дезертировал, присоединившись к подполью.

Через два дня после того, как «Робин» почистил карманы немца, его вновь позвали в отель «Ройяль Монсо». Однако на этот раз его приветствовали «плохими новостями».

«Mein lieber Freund, – обратился немец к «Робину», – я говорил вам, что работаю над очень важным делом. Только что получен приказ из Берлина. Я должен немедленно выехать на север Франции и рассчитываю вернуться через неделю или две, и надеюсь, что после моего возвращения вы придете повидаться со мной».

«Робин» никогда больше не видел этого штандартенфюрера. В начале 1943 года, когда он был уверен, что немец уже вернулся в Париж, у «Робина» возникли подозрения, что служба СД с авеню Фош проявляет повышенный интерес к «Жаку Вальтеру из Страсбурга».

Достигнув столь многого за последнее время, он, естественно, предпочел не засовывать голову в пасть льва, и потому больше об этом деле никто ничего не слышал, пока спустя несколько лет в одной из многих статей о храбрости «Робина» не написали: «Он завоевал доверие офицера германских вооруженных сил, в результате чего смог проникнуть к врагу и заполучить документы огромной ценности».

К этому времени «Робин», в дополнение к тому, что он был агентом британской разведывательной службы, связался с группой французского Сопротивления, которым руководил из Лондона полковник Морис Бакмастер. В начале 1943 года именно он отвечал за возникновение страшного хаоса в германской транспортной системе на севере Франции. Хаос стал результатом смелой операции, когда бойцы Сопротивления похитили сейф из офиса германского военно-транспортного ведомства в Шалон-сюр-Марне. В сейфе они нашли и сфотографировали расписание германских военных перевозок по всем железным дорогам Бельгии и Северной Франции.

Попав в руки командования английских ВВС, этот документ дал возможность точно планировать авиаудары по германским военным составам на железных дорогах Бельгии и Франции. И «Робин» продолжал красть расписания движения военных поездов всякий раз после того, как немцы составляли новое. Как ему это удавалось, до сих пор никто не знает, однако известно лишь, что вскоре германская контрразведка напала на след «Робина». К лету 1943 года немцы уже шли за ним по пятам, и «Робину» пришлось бежать в свою родную Швейцарию. Впоследствии он поступил на службу в британскую дипломатическую миссию в своем родном Берне и закончил войну в звании подполковника, командира группы бойцов Сопротивления в Юре, не раз переходившего через границу из своего дома в Лозанне.

К концу 1944 года он был арестован швейцарскими детективами и обвинен в различных преступлениях против швейцарского нейтралитета. После допросов его выпустили на свободу, и он продолжал служить в качестве офицера союзных войск. Формально нейтральная, но очень просоюзнически настроенная Швейцария осторожно откладывала суд над «Робином» до самого конца войны. И лишь тогда он был вновь обвинен в нарушении швейцарского нейтралитета – без сомнения, справедливо. Однако обвинение в причинении вреда Швейцарии было с него снято.

Чтобы продемонстрировать свои истинные чувства, пять швейцарских полковников, судивших «Робина» – он настаивал на том, чтобы судили его военные не ниже его рангом, – в конце суда поднялись со скамьи и промаршировали перед «Робином», после чего торжественно пожали ему руку. А один даже прошептал: «Вы должны понять, монсиньор, мы всего лишь выполнили свой долг швейцарских офицеров, но как свободные швейцарцы мы гордимся вами».

После войны «Робин» снова руководил крупной экспортно-импортной фирмой, офис которой был расположен в центре Парижа. В 1957 году, когда Ее Величество королева Елизавета посетила Париж, «Робин» оказался в числе горстки лидеров Сопротивления, которые были представлены королеве.

Последнее, что стало известно о «Робине», это слова другого героя Сопротивления – капитана Питера Черчилля, который писал:

«Мало кто мог надеяться превзойти удивительные подвиги «Робина». Это была схватка Давида и Голиафа ХХ века, в котором он противопоставил свои мозги и решимость победить мощи такого колосса, как нацистская Германия. Генерал Эйзенхауэр сказал, что деятельность французского Сопротивления способствовала ускорению окончания войны в Европе примерно месяцев на шесть… Я склонен думать, что Робин имеет право требовать для себя и своей отважной маленькой группы людей порядочную часть из этих шести месяцев».