Глава третья. Королевский патронат — орудие колониальной политики

Церковь превратилась в испанских колониях в могущественную опору королевской власти. Если Испания после конкисты смогла) в XVII-XVIII вв. удерживать свою власть на огромных: пространствах Американского континента при наличии немногочисленных гарнизонов, то только потому, что существовала другая армия — священников и миссионеров, державшая в духовной: узде многомиллионную индейскую массу.

Духовная жизнь колоний находилась под контролем церкви, к услугам которой имелся такой испытанный полицейский аппарат, как священная инквизиция, внушавшая всеобщий страх — Церковная иерархия, хотя и не играла первую скрипку по сравнению с колониальной властью — вице-королями, аудиенсиями, — губернаторами и генерал-капитанами, имела перед ними то преимущество, что ее представители оставались в колониях на многие годы, а иногда и навсегда, в то время как высшие колониальные чиновники, за немногими исключениями, после четырехлетнего срока службы возвращались в метрополию. В руках церкви находились просвещение и благотворительность — школы, университеты, больницы, приюты, помощь бездомным, престарелым, сиротам. Рождение, брак, смерть любого жителя колоний нуждались в церковной санкции. Жизнь подданных испанской короны от колыбели до могилы проходила под неусыпным наблюдением церковников.

Религиозные братства (конфрадияс, эрмандадес), действовавшие при церковных приходах и под контролем духовенства, были; единственными общественными организациями, существовавшими в колониях. Даже карнавалы — колониальные народные-праздники, — и те проходили под бдительным оком церкви.

Господство церкви в духовной области способствовало духовной отсталости населения колоний, а не распространению идей и знаний, как утверждают церковные апологеты. Хосе Карлос-Мариатеги отмечает: «…богословская наука вместо того, чтобы перекинуть мостик между нашей страной (Перу. — И. Г.) и достижениями человеческой мысли той эпохи, наоборот, отделяла нас от них. Пока схоластическое учение в Испании получало от мистики ее огонь и горение, оно еще носило живой и созидательный характер. Но однажды застыв в педантичных казуистических формулах, оно потеряло всю свою гибкость, стало высушенной мыслью эрудита, неподвижной и риторической ортодоксальностью испанского теолога» (Мариатеги X. К. Семь очерков истолкования перуанской действительности. М., 1963, с. 124).

Мариатеги ссылается на мнение перуанского мыслителя Хавьера Прадо, который на вопрос: «Какой науке нас учили священнослужители?» — отвечал: «Вульгарной теологии, формалистическому догматизму, чудовищной мешанине из различных перипатетических учений и схоластических силлогизмов. Всякий раз, когда церковь не может дать действительно научных познаний, она прибегает к попытке отвлечь или усыпить наше внимание словесно-терминологическим жонглированием, никчемной, пустой и бесплодной аргументацией! В Перу произносились по-латыни речи, которые никто не понимал, тем не менее, на них ссылались как на подтверждение своих взглядов. У нас в изобилии водились ученые мужи, новоявленные Пико де ла Мирандола, которые имели готовые на все случаи жизни рецепты, чтобы решить проблемы всех наук; здесь разрешались все вопросы, относящиеся как к божественному, так и к человеческому, с помощью религии и авторитета учителя, хотя полное невежество царило не только в отношении естественных наук, но и в отношении философии и работ Боссюэ и Паскаля» (Мариатеги X. К. Семь очерков истолкования перуанской действительности. М., 1963, с. 124).

Духовенство было главным, если не единственным, посредником между колониальной администрацией и индейским населением. Миссионеры господствовали на окраинах колониальных владений, а в покоренных индейских селениях командовал доктринер-монах — единственный из испанских колониальных чиновников. Без помощи доктринеров испанцы не могли бы взимать налогов с местного населения, заставлять его выполнять различные трудовые повинности, использовать его для покорения «диких» индейцев или усмирения восставших.

Но кроме политического и идеологического влияния церковь в колониях являлась, как мы увидим, и могучей экономической силой.

Духовенство обладало особыми правами (фуэрос), согласно которым ее представители были подсудны только церковным трибуналам и к ним не могло быть применено насилие, в том числе пытки, арест и тем более смертная казнь.

В теологическом (идеологическом) плане колониальная церковь подчинялась не испанской короне, а папскому престолу.

Следует ли из сказанного, что церковь в колониях образовывала как бы государство в государстве, являясь самостоятельным, независимым от королевской власти институтом? Вовсе нет. Скорее всего она походила на «родственницу» королевской власти, с которой была связана кровными узами, которая ей покровительствовала, поощряла, использовала в своих целях и одновременно бдительно за ней следила, стараясь не допустить с ее стороны поступков, могущих нанести королевскому трону какой-либо ущерб.

Испанию в отличие от других католических стран обошла стороной борьба папства за преобладание над светской властью, пронизывающая все средневековье. Причиной тому была длившаяся восемь столетий война между Испанией и маврами. Испания находилась как бы на переднем крае христианства. Сражаясь, с маврами, испанцы стремились обеспечить свою независимость, преградить путь в Европу мусульманству. Национальные интересы Испании отождествлялись с интересами христианства, ибо война национальная являлась одновременно и религиозной войной — христиан против мусульман. В данном случае национальные, государственные интересы Испании совпадали с интересами папского престола.

В период реконкисты папство покровительствовало испанским королям. Последние были слишком маломощны и слишком нуждались в солидарности церкви, чтобы представлять опасность для интересов папского престола. Более того, в силу религиозного' характера реконкисты испанские короли выступали как наиболее правоверные и наиболее преданные союзники папского престола, чуть ли не его вассалы. Нигде церковь не пользовалась таким авторитетом, правами, не занимала такого видного места в обществе, как в испанских королевствах. И как вассалов премируют и награждают за верную и преданную службу, так и испанских монархов награждал папа римский, уступая им некоторые свои права, в частности право назначать церковную иерархию на отвоеванных у мавров землях. Папский престол мог поступиться правом на инвеституру, ибо считал, что это еще более привязывает к его колеснице Испанию. На отвоеванных у мавров землях церковь получала не только церковные здания, но и наиболее богатые земельные участки. С каждым поражением мавров укреплялась испанская государственность и наряду с нею — мощь и авторитет церкви, росли ее доходы. Таким образом, Испания после завершения реконкисты становится, по образному выражению либерального историка Фернандо де лос Риоса, «государством-церковью» (Rios F. de los. Religion y Estado en la España del siglo XVI. Mexico, 1957,, p. 42), в котором интересы королевской власти и церкви переплетаются, отождествляются, образуя как бы одно неразрывное целое. Сказанное объясняет, почему именно в Испании деятельность инквизиции принимает столь кровавый характер, почему иудеи и мавры, в которых государство-церковь видит опасные для себя инородные тела, ликвидируются путем насильственной ассимиляции, физического истребления или изгнания с конфискацией имущества и других материальных ценностей.

Возможно, что после образования единого испанского государства интересы королевской власти и церкви в дальнейшем пришли бы в столкновение, как это произошло в других католических странах, если бы не два чрезвычайных обстоятельства, оказавших решающее влияние на последующее развитие взаимоотношений между этими институтами, а именно — открытие Америки и появление протестантизма.

Первое из них — открытие Америки — представлялось современникам своего рода чудом — самым большим после сотворения мира и появления Иисуса Христа, по словам хрониста Франсиско Лопеса де Гомара (Hanke L. El prejuicio racial en el Nuevo Mundo. Mexico, 1974, p. 22), с той только разницей, что в его реальности не было сомнений.

Открытие Америки, ее сравнительно быстрое, как бы «чудотворное», завоевание расценивалось испанским обществом как дар небес Испании за ее многовековую борьбу против мавров, за ее верность и преданность христианству, а папством — как компенсация, дарованная католическому миру за потерю областей, охваченных протестантской ересью. Покорение Америки, которому сопутствовало провозглашение королем Испании Карла V, совмещавшего в себе титул императора Священной германо-римской империи, превратило Испанию неожиданно и как бы молниеносно не только в самую сильную державу в Европе, но ж в первую подлинно мировую державу, обладавшую огромной мощью, богатством, влиянием. Католицизм с присущим ему космополитизмом стал как нельзя более подходящей идеологией для разношерстного конгломерата стран и территорий, объединенных под скипетром короля-императора Карла I-V.


Урок смирения


Испания не сразу превратилась в знаменосца контрреформации. Вначале Карл V претендовал не столько на роль усмирителя протестантской ереси, сколько на роль унификатора, объединителя всего христианского мира. Его цель — возглавить этот мир и повести его на борьбу с неверными — турками и маврами, разгромить и покорить их, а заодно и распространить христианство по всей земле. Как и все завоеватели, Карл V считал себя инструментом божественного провидения. Однако, будучи проницательным государственным деятелем, понимал, что он не сможет успешно бороться на два фронта — против протестантизма, с одной стороны, и турок и мавров — с другой. Крестоносный поход против Востока требовал компромисса на Западе, и Карл V был готов пойти на такой компромисс.

Характерно, что в 1536 г., выступая в Риме перед папой и кардинальской коллегией, Карл V даже не упомянул о борьбе с протестантской ересью, а говорил о коварстве короля Франции, покушавшегося на его владения и отказывавшегося вступить в союз, направленный против турок и тунисского бея (Rios F. de los. Op. cit, p. 190-194).

Папский престол, хотя и боялся растущей мощи испанской короны, все же стремился склонить ее на свою сторону, чтобы: укрепить позиции по отношению к протестантизму. Для привлечения Испании в лагерь контрреформации был только один способ — отдать в распоряжение королевской власти испанскую церковь, — как раз то, чего требовали сторонники реформы, что сделал английский король Генрих VII. Но у папского престола иного выхода не было: или согласиться подчинить церковь испанскому королю в пределах его владений взамен на осуждение реформации и формальное признание главенствующей роли папы в области теологических установок, или пойти на риск потерять. Испанию, которая могла, следуя примеру Англии, установить национальную церковь.

Папство предпочло добиться соглашения с Испанией, в основе которого лежал альянс — политический, военный и идеологический — с королевской властью. Постепенно была выработана программа контрреформации при участии основанного испанцами иезуитского ордена, официально признанного после немалых колебаний папским престолом. Эта программа, утвержденная на Тридентском соборе (1543-1563), предусматривала не только борьбу с протестантизмом и его запрещение в странах, возглавляемых монархами-католиками, но и ряд «оздоровительных» реформ внутри самой церкви, так никогда и не осуществленных полностью на практике.

Различного рода уступки испанской короне со стороны папского престола, образовавшие систему королевского патроната над церковью, превратили последнюю в орган государственной власти, каким она стала в Англии при Генрихе VII или в какой она превратилась во Франции после заключения конкордата; с Наполеоном I.

Это была своего рода реформа «наоборот», но у папства не было другого выхода, как согласиться на нее и удержать хотя бы часть былого величия и политического влияния, в противном случае оно могло потерять все. А сохранив часть, папство сохраняло и надежду на реванш, на «воскресение» с помощью «божественного провидения», а вернее — при благополучном для него стечении международной конъюнктуры. Кроме того, союз с Испанией позволял расширить влияние католицизма на обширнейшие территории Нового Света, которые обещали стать со временем мощным оплотом не только испанских королей, но и самих римских пап, если бы последним удалось в конечном итоге лишить их патронатских прав.

Хотя установление королевского патроната ведет свое начало от предоставления особых прав испанской короне для руководства церковью на землях, отвоеванных у мавров, — превращение этих уступок в систему патроната начинается с завоеванием Америки. Таким образом, королевский патронат обязан своим появлением на свет не столько реконкисте, сколько конкисте.

а также протестантской реформе, не будь которых папа римский вряд ли согласился бы передать свои полномочия наместника бога на земле даже такому ортодоксальному католическому монарху, каким являлся король Испании.

Патронат складывался на протяжении многих десятилетий путем целой серии соглашений папского престола с испанской короной, зафиксированных в папских буллах и других распоряжениях, а также в королевских инструкциях, законах и решениях Совета по делам Индий, имевших обязательный характер как для светской, так и духовной колониальной власти.

Первая папская булла, наделявшая испанских королей правом назначать на церковные должности, была выдана Иннокентием VIII 13 декабря 1486 г. по просьбе Изабеллы и Фердинанда и касалась земель, отвоеванных у Гранадского халифата. Булла наделяла испанскую корону также правом распоряжаться десятиной и доходами церковных земель, приписанных к церковным должностям. Взамен корона обязывалась содержать духовенство. Этими правами королевская власть наделялась в награду за распространение христианства в отвоеванных землях.

Прецедентом испанскому патронату служил португальский латронат. Он касался земель, захваченных португальцами в XV в. в Африке. Основанием для установления португальского патроната послужила булла папы Николая V «Романус понтифекс», датированная 8 января 1454 г. Она обращена к королю Аффонсо V и узаконивала авторитетом папского престола португальские колониальные захваты в Африке. В булле подтверждалось данное ранее папским престолом Португалии право на ведение войны против сарацинов, язычников и других врагов Христа, где бы они ни находились, на захват их владений, а также принадлежащих им ценностей, товаров. «Пользуясь нашим патентом, — говорится в булле, — король Аффонсо, как и его представитель или Инфант (престолонаследник. — И. Г.), законно и справедливо владеют землями, портами и морями, таким образом приобретенными. Все они принадлежат по праву королю Аффонсо и его наследникам, и ни один христианин не имеет права без разрешения указанного короля Аффонсо, его наследников и Инфанта вмешиваться каким-либо образом в эти владения» (Shiels W. E. King and Church: the Rise and Fall of the Patronato Real. Chicago, 1961, p. 53).

Булла представляет колониальные захваты как акт веры: «Таким образом, — продолжает Николай V, — это позволит королю Аффонсо, его наследникам и Инфанту с большей энергией продолжать их святое дело, столь знаменитое и достойное уважения будущих поколений, спасения душ, распространения веры и покорения ее противников во славу божию и самой веры и всей матери-церкви» (Ibidem).

О самом патронате говорится в конце буллы следующее: «Названный Аффонсо, его наследники и Инфант могут основывать или способствовать основанию и строительству в провинциях, или островах, или областях, приобретенных ими или которые будут ими приобретены, — церквей, монастырей и других святых мест. Они в равной степени могут направлять в эти места любого церковнослужителя, священника или члена любого нищенствующего ордена с разрешения их руководителей. И эти люди могут жить там, как и в любом другом священном месте, установленном или которое будет установлено, они могут принимать исповеди и отпускать грехи, накладывать соответствующие наказания, за исключением тех, которые являются прерогативой святого престола, и напутствовать умирающих.

Мы даем и возлагаем эти права на Аффонсо и его преемников по португальскому трону и на Инфанта» (Shiels W. Е. Op. cit., p. 54-55).

Буллой папы Каликста III «Интер коэтера» от 13 марта 1456 г. рыцарский орден Христа, а точнее его верховный приор Инфант Генрих и его преемники, «навечно» наделялись правами основывать церковные епархии, приходы, устанавливать их границы, строить церкви, монастыри, назначать по своему усмотрению на церковные должности духовных лиц во всех колониальных владениях Португалии, а также в Индии (Ibid., p. 55-57).

Булла предоставляла верховному приору ордена Христа все права, за исключением права назначать епископов, которые в колониях не предусматривались. Таким образом приор сам как бы становился епископом — главой колониальной церкви, посредником между ней и папским престолом.

Король Кастильи и Леона Хуан II в свою очередь был наделен папой Евгением IV буллой «Лаудибус эт оноре» от 9 августа 1436 г. правами назначать на церковные должности и строить церковные здания, распоряжаться по своему усмотрению мечетями и т. д. в районах, отвоеванных у мавров.

Но самые широкие права получили Фердинанд и Изабелла от папы Иннокентия VIII в булле «Ортодоксе фидеи пропагационем» от 13 декабря 1486 г. В этом документе впервые упоминается слово «патронат», и в отличие от других булл испанские монахи получают право представлять папскому престолу кандидатов на епископские и другие высшие церковные должности в районах, отвоеванных у мавров (Ibid., p. 66-70).

2 января 1492 г. испанцы освободили Гранаду, завершив реконкисту, а 12 октября того же года Христофор Колумб открыл Новый Свет и началась конкиста. В папских буллах, изданных по этому поводу, испанской короне поручается обращение индейцев в христианство. Так, булла «Интер коэтера» уполномочивает испанских королей отправлять с максимальной поспешностью в Новый Свет «людей добрых, богобоязненных, сведующих, ученых, опытных, дабы они наставляли обитателей и жителей этих земель в католической вере и обучали их добрым обычаям, прилагая при этом все необходимое для подобного рода усердие» (Путешествия Христофора Колумба. М., 1956, с. 242-243). Далее следовало еще более важное указание: папа римский запрещал под страхом отлучения от церкви кому бы то ни было направляться в новые испанские владения без особого на то разрешения испанских монархов, их наследников или преемников. По-видимому, это запрещение касалось и особ духовного звания (Путешествия Христофора Колумба. М., 1956, с. 242-243).

В булле «Эксимие девоционис» от 4 мая 1493 г. Александр VI наделил испанских монархов всеми правами и привилегиями, которыми ранее были наделены португальские короли по отношению к своим заморским владениям (Shiels W. E. Op. cit, p. 82-84).

Наконец, буллой «Эксимие девоционис» от 16 ноября 1501 г. тот же Александр VI передал испанской короне права на сбор десятины в ее заморских владениях, возложив на нее обязательство взамен строить церковные здания и выплачивать жалованье церковнослужителям (Ibid., p. 90-91).

Все эти буллы Александра VI хотя и представляли несомненную ценность для испанской короны, но полностью удовлетворить ее не могли. Перечисленные буллы содержали различные элементы патроната, в них как бы витала идея патроната, но сама система была сформулирована нечетко и неясно. Коварный характер Александра VI Борджии, его нежелание сразу отказаться от своих прав в пользу испанской монархии и тем самым лишить себя возможности торга с ней, по-видимому, вызвали указанную выше фрагментарность булл (Rios F. de los. Op. cit, p. 57).

Между тем Фердинанд и Изабелла действовали так, как будто они уже имели все права патроната. В инструкциях Христофору Колумбу в связи с его вторым путешествием они предписывали обращать индейцев в христианство и оказывать всемерную поддержку группе миссионеров, входившей в состав экспедиции. Такие же указания получил и первый губернатор Индий Николас де Овандо, которому было приказано «прежде всего с большим усердием служить делу Всевышнего» (Shiels W. E. Op. cit., p. 95). Ему поручалось, со ссылкой на решение папы римского, возглавить работу «без применения силы» по обращению индейцев в христианство, а также сбор десятины и другого церковного налога — «первых плодов с урожая».

Между тем сведения об испанских открытиях в Новом Свете быстро распространялись по Европе, будоража воображение, вызывая алчность и зависть к испанской короне в правящих кругах других стран. Такие же чувства эти сведения порождали и в папском окружении. Папский престол вовсе не намеревался выступать в роли постороннего наблюдателя баснословного роста испанской колониальной империи, он надеялся далеко не в последнюю очередь поживиться плодами испанского колониального разбоя. Воспользовавшись тем, что Изабелла находилась при смерти, преемник Александра VI папа Юлий II 15 ноября 1504 г. издал буллу «Иллиюс фильчити президио» (Shiels W. E. Op. cit., p. 100-103), в которой устанавливал на острове Эспаньола через голову испанской короны три церковных округа — архиепископство и два епископства, причем уполномочивал церковных иерархов собирать десятину и «первые плоды с урожая», а также осуществлять в случае надобности перераспределение границ их округов, что противоречило содержанию перечисленных выше булл Александра VI. Разумеется, булла Юлия II была пробным камнем, вызовом по отношению к испанским монархам, которые не могли не отреагировать на него.

26 ноября 1504 г. скончалась Изабелла. Ее муж Фердинанд оказался в трудном положении, он был вынужден решать сложные политические проблемы, возникшие в результате объединения Кастильи и Арагона. К вопросам юрисдикции колониальной церкви Фердинанд смог приступить только десять месяцев спустя. 13 сентября 1505 г. он подписывает письмо своему послу при папском престоле Франсиско де Рохасу, в котором, отмечая, что булла Юлия II, устанавливающая архиепископство и епископства на Эспаньоле, не дает испанской короне прав патроната над ними, а создание приходов и других церковных учреждений — права представления папе кандидатов на должности, предписывает потребовать от папы издания специальной буллы, наделяющей Испанию на «вечные времена» такими правами.


За непокорность


Фердинанд требовал права совершать в колониях назначения на церковные должности, устанавливать там епархии и вносить изменения в их границы только с его согласия, производить сбор десятины и «первых плодов с урожая», в особенности с добычи золота, серебра, жемчуга, драгоценных камней, металлов и дорогих сортов дерева (Ibid., p. 105-106).

Хотя Фердинанд предписывал своему послу срочно затребовать у папы римского соответствующую буллу, Юлий II не спешил удовлетворить просьбу католического монарха Испании.

Потребовалось около трех лет переговоров и различного рода маневров, прежде чем глава католической церкви согласился с требованиями Фердинанда V. Буллой «Универсалис экклезиас регимини», датированной 28 июля 1508 г., испанская корона навечно наделялась правами патроната: представлять папскому престолу кандидатов на должности епископов и других церковных иерархов в колониях, самостоятельно назначать церковников на второстепенные должности, образовывать по своему усмотрению епархии и приходы, изменять их границы, получать десятину и другие церковные подати, причем архиепископ Севильи — высшая церковная должность в Испании — становился по совместительству главой колониальной церковной иерархии (Shiels W. E. Op. cit, p. 110-112).

Однако оригинал этой буллы, наделявший испанскую корону столь исключительными правами, не сохранился ни в Риме, ни в Мадриде, что вызвало впоследствии сомнения в том, существовала ли она вообще и не является ли ее текст фальшивкой. В исчезновении оригинала буллы был, разумеется, заинтересован в первую очередь папский престол, ибо отсутствие такового сводило на нет патронат. Не исключено поэтому, что Ватикан скрыл или уничтожил экземпляр буллы, хранившийся в Риме, а его агенты уничтожили или изъяли экземпляр этого документа из испанских архивов.

После завоевания независимости колониями Америки в связи с требованием правительств новых республик передать им «по наследству» права патроната, принадлежавшие ранее испанской короне, в сокрытии оригинала буллы могли быть заинтересованы как Ватикан, так и правительство Мадрида. Во всяком случае трудно предположить, чтобы документ столь исключительной важности не хранился за семью замками и мог исчезнуть просто так, а не по злому умыслу. Иезуит Педро Летурия в своем исследовании «Булла патроната Испанских Индий, отсутствующая в ватиканском архиве», опубликованном в 1946 г. (Letaria P. Bulla del Patronato de Indias Españolas), привел веские доказательства в пользу существования буллы и восстановил ее оригинальный текст по сохранившимся копиям. В настоящее время идентичность текста этой буллы не подвергается сомнению.

Хотя булла «Универсалис экклезиас регимини» полностью соответствовала пожеланиям Фердинанда V, она не могла решить все спорные вопросы, возникавшие между Мадридом и папским престолом по мере того, как быстро расширялись заморские владения Испании. Один из таких вопросов касался десятинного налога с золота, серебра и других драгоценных металлов, добыча которых стала в основном монополией испанской короны. Полагалось ли короне отчислять со своих собственных приисков десятину на нужды церкви? Не исключено, что папский престол настаивал на этом. Но каким бы верным сыном церкви Фердинанд V не считал себя, на такую жертву он не был способен. Фердинанд V потребовал у папского престола освободить его от десятинного налога с добычи драгоценных металлов. Юлий II в булле «Эксимие девоционис аффектус» от 8 апреля 1510 г. уважил желание испанского короля (Shiels W. E. Op. cit., р. 113-115).

Два года спустя в Бургосе Фердинанд и его дочь престолонаследница Хуана подписали так называемый конкордат с первыми епископами Америки, обязавшись предоставлять церковные должности исключительно испанцам или жителям колоний испанского происхождения, а не «детям туземцев, которые находились там до поселения христиан» (Ibid., p. 124).

В 1513 г. в связи с открытием материковой Америки Фердинанд обратился к папскому престолу с предложением установить там церковную иерархию, а также назначить патриарха, который являлся бы верховной главой всей колониальной церкви. В инструкциях, направленных по этому поводу королем испанскому послу Херонимо де Вич в Рим, четко прослеживается союз меча и креста в завоевании Нового Света.

«В нашем стремлении, — писал король, — чтобы эти многочисленные души (индейцев. — И. Г.) обрели спасение и приблизились к католической вере, мы не скупимся на большие расходы и труды, необходимые для этого. Только сейчас мы направили туда могучую военную экспедицию из многих кораблей и людей наших. Мы надеемся, что она, действуя с первым вооруженным отрядом, уже находящимся там по нашему повелению и вооруженным за наш счет, сможет покорить эти варварские народы и сделать их послушными и подвластными нашей святой матери церкви и таким образом освободить их от идолопоклонства, разные и ужасные заблуждения которого держат их во власти врага человеческого (дьявола. — И. Г.).

Наши намерения — сделать из них христиан. Но кроме солдат в этом должны участвовать духовные лица, которые будут учить их вере и воодушевлять своим примером, словом и делом, вести их клгодлинному знанию о том, как спасти их души. Одни из этих лиц должны быть готовы направиться работать в их среде, другие будут руководить и направлять работу из штаб-квартиры» (Ibid., p. 126).

Папский престол согласился с требованиями Фердинанда, в том числе с назначением патриарха, однако последний не превратился в подлинного главу колониальной иерархии. Этот титул имел чисто формальное, почетное значение, его обладатель никогда не посещал колоний и не оказывал никакого влияния на политику патроната, которая осуществлялась светскими лицами через соответствующий департамент Совета пв делам Индий, основанного в 1524 г. преемником Фердинанда — Карлом V.

По-видимому, испанская корона, заполучив этот титул, отказалась от первоначального плана, согласно которому патриарх мыслился как противовес папскому престолу и глава колониальной церкви. Последнюю роль король зарезервировал за собой и не желал ее с кем-либо делить. Иначе дело обстояло в Португалии, получившей от папского престола разрешение учредить пост патриарха в Гоа. Этот патриарх действительно возглавлял колониальную церковь, но только в азиатских и африканских владениях Португалии.

В 1546 г. были установлены архиепископства Мехико, Лимы и Санто-Доминго, независимые от Севильи и подчиненные церковному департаменту Совета по делам Индий. Таким образом, церковь в заморских владениях Испании оказалась под непосредственным контролем королевской власти.

Число церковных округов в испанских владениях Америки быстро росло. В 1578 г. там уже насчитывалось 30 епархий. На должности епископов король назначал исключительно испанских иерархов. Считалось, что королевские назначения входили в силу только с получением от папского престола грамот, подтверждавших епископское звание, ибо в сан епископа мог возвести только папа. Такие грамоты всегда поступали из Рима, хотя и с неизменным опозданием, однако испанский король, направляя в колонии вновь назначенного епископа, приказывал ему вступить в свою должность немедленно, не ожидая папского подтверждения, чем подчеркивалась зависимость колониального духовенства от королевской власти, а не от Рима (Legon F. J. Doctrina у ejercicio del Patronato Nacional. Buenos Aires).

Испанская корона бдительно и строго следила за тем, чтобы папский престол не вмешивался через ее голову в дела колониальной церкви. Когда папа римский представил Эрнану Кортесу право патроната в его личных владениях в Мексике, испанский король заявил резкий протест и запретил завоевателю ими пользоваться.

В патронате центральное место занимало так называемое «королевское разрешение» (пасе регио), без которого не имел права занять свой пост в колониях ни один представитель духовенства — будь то священник или монах, не мог быть опубликован какой-либо церковный документ, не могло быть сообщено духовенству папское послание или направлено к папе римскому какое-либо сообщение, исходящее от местного духовенства. Вся переписка папского престола с колониальными церковниками подвергалась строгой цензуре Совета по делам Индий. Имеются многочисленные королевские указы, повелевающие заморской церковной иерархии задерживать и направлять в Совет по делам Индий любой папский документ, распространяемый без «королевского разрешения». Королевская власть настаивала также, чтобы переписка папы с духовенством в метрополии проходила предварительную цензуру Королевского совета (испанского правительства).

Полагалось получить «пасе регио» на постановления местных соборов (в Испанской Америке их состоялось 13). Только с королевского разрешения эти постановления могли быть направлены в Рим на утверждение папы римского. Король мог внести в постановление собора по своему усмотрению любые изменения. Изменение, вносившееся Римом, только с согласия короны могло обрести законную силу в колониях (Moses В. The Establishment of Spanish rule in America. New York, 1965, p. 260).

Если папа римский считал себя наместником бога на земле, то испанский король считал себя заместителем папы в колониях. Иначе говоря, он вел себя в колониях подобно папе римскому. Например, согласно церковному праву, со смертью епис-копа его имущество поступало в папскую казну, в колониях же — в королевскую, за исключением одной драгоценности (так называемой траурной — «люктуоса»), но и от нее папа отказался по конкордату 1753 г. в пользу испанского короля; во время вакансии епископского престола доходы с приписанного к нему бенефиция получала папская казна, в колониях — королевская; вновь назначенный епископ выплачивал за получение должности полугодовое жалованье (медиас аннатас) при доходе свыше 300 дукатов и месячное — при более низком доходе папской казне, в колониях — королевской (Velez Sarsfield D. Relaciones del Estado con la Iglesia. Buenos Aires, 1919, p. 206-207, 249, 253-254).

Для подкрепления своих патронатских прав король использовал инквизицию, находившуюся под его контролем. Инквизиция могла обвинить неугодных служителей культа в ереси и бросить в застенок, не посчитавшись с их заслугами перед церковью или высокими постами, ими занимаемыми. Такие действия инквизиции наводили страх на церковную иерархию, которая отдавала себе отчет, чем она рискует в случае неповиновения воле монарха.

С 1365 г. в Риме ежегодно на торжественном богослужении зачитывалась булла «Ин чена Домини», в которой перечислялись двенадцать «отклонений» от церковных доктрин, за которые виновным грозило отлучение от церкви. Вслед за оглашением этой буллы в Риме полагалось ее зачитывать на церковных службах епископам в других странах. В 1566 г. испанские епископы, действуя по указанию короля Филиппа II, отказались огласить указанную буллу под предлогом того, что она не имела визы Королевского совета.

Возмущенный поведением Филиппа II, папа Пий V расширил буллу «Ин чена Домини» новыми «отклонениями», за которые предусматривалось автоматическое отлучение от церкви. Такое наказание грозило за отказ повиноваться папе римскому, за обжалование папского решения перед церковным собором или за содействие такому обжалованию; за высылку из страны патриархов, архиепископов и епископов; за привлечение служителей культа к гражданскому суду; за игнорирование перечисленных санкций священниками при приеме исповеди. Папские добавления были направлены на ограничение прав королевской власти. Испанская церковная иерархия, опасаясь репрессий со стороны короны, категорически отказалась публично зачитывать добавления к булле «Ин чена Домини».

Спор между Пием V и Филиппом II по поводу буллы длился несколько лет и в конце концов закончился победой Рима: испанский король разрешил зачитывать в церквах спорную буллу, но это вовсе не означало, что он был готов пойти на какие-либо уступки в вопросах патроната. Более того, и после этого разрешения угрозы в адрес возможных нарушителей «патронато регио» сыпались со стороны королевской власти как из рога изобилия.

В 1574 г. Филипп II издал закон в охрану королевского патроната, в котором, в частности, говорилось:

«Учитывая, что право церковного патроната принадлежит нам на всей территории Индий на том основании, что мы открыли и приобрели Новый Свет и снабдили его церквами и монастырями за наш счет и на деньги наших благородных предшественников — католических королей, а также исходя из того факта, что буллы, которыми суверенные понтифики по своей собственной воле предоставили нам это право в интересах сохранения религии и справедливости, которой мы обязаны следовать, — исходя из всего этого мы постановляем и призываем, чтобы это право патроната в Индиях навечно сохранилось полностью и нераздельно как для нас, так и для нашей королевской короны. Не может быть какого-либо отклонения от этого права как в целом, так и в частности — будь то через дар, уступку или привилегию или любым другим средством, которое мы или короли — наши преемники могут принять или предоставить.

Да никто не подумает, что мы можем отказаться от этого права патроната в пользу какой-либо особы, церкви или монастыря, или мы каким-либо иным способом нанесем ущерб праву патроната. Да никто не покусится на это право, ссылаясь на обычай, запрет или другую причину, — будь то лицо или лица духовного звания, или церковь, или монастырь, за исключением, когда это лицо действует от нашего имени, опираясь на наш авторитет и власть.

Пусть ни одно светское лицо, ни клирик, ни монашеский орден, монастырь, конгрегация или община любого ранга, условий, качества или превосходства, будь то через суд или вне его, несмотря на причину или цель, не отважутся вмешиваться в дела патроната или причинить нам вред в этом деле. Никому не разрешается давать в качестве дара церковь, бенефиций или любую другую церковную должность или принять такой дар на всей территории Индий, за исключением, если он дан по нашему представлению или лица, которого мы согласно закону или специальным указом на то уполномочили. И если лицо, которое поступает иначе, является мирянином, то он тем самым теряет титул на какие-либо права, которыми он наделен нами на всей территории Индий, и он не сможет больше их иметь или вновь получить их; кроме того, он будет навсегда выслан из всех наших владений. Если же он духовное лицо, то будет считаться высланным из всех наших владений и не может держать или получить бенефиций или церковную должность в наших владениях. И тот и другой подлежат другим наказаниям, установленным согласно закону в этих королевствах. И наши вице-короли, судебные палаты и королевские судьи будут действовать со всей строгостью против тех, кто не станет способствовать утверждению власти нашего права патроната. Они могут действовать как исходя из данных им полномочий, так и по собственной инициативе или по просьбе нашего прокурора или любого другого лица, который подаст на виновных в нарушении патроната в суд, и суд должен быть скорым, ибо этого требуют такого рода дела» (Historia documental de Mexico, v. I. Mexico, 1964, p. 276-277).

Грозное королевское предостережение было адресовано в первую очередь папству, которое, несмотря на предшествующие заверения о предоставлении права патроната испанской короне на «вечные времена», могло в любой момент односторонним актом отменить эту привилегию или действовать в обход ей, пытаясь оказать влияние на духовенство.

Папа понимал, что католические монархи Испании не могли порвать с Римом, не подорвав идеологическую основу, на которой зижделась их власть, а именно католичество. В свою очередь папство, чьи позиции в XVI в. были значительно ослаблены, не могло позволить себе вступить в затяжной конфликт со своим главным союзником и покровителем — католическим королем Испании, который к тому же имел право вето при избрании папы римского. Откровенный враг Испании вряд ли мог когда-либо занять папский престол. Однако стремление к преобладанию, к диктату, к подчинению, к вмешательству было столь свойственно папскому престолу, что он никогда не переставал стремиться если не лишить, то существенно ограничить право на патронат, действуя через преданных ему церковников и монашеские ордены или через подкупленных королевских чиновников. Постоянные интриги и маневры Ватикана создавали напряженную атмосферу, которая была характерна для его отношений с католическими монархами Испании. Однако эти противоречия действовались больше подспудно, чем открыто, не перерастая в острые конфликты.

И все же страх перед возможностью лишиться патроната был всегда столь велик в Мадриде, что Свод законов для Индий буквально пестрит от различных грозных королевских указов, требующих его неукоснительного соблюдения.

В 1629 г. — через 50 с лишним лет после издания вышеуказанного закона Филиппом II король Филипп IV дополнил его, обязав всех архиепископов, епископов и церковных визитаторов при вступлении в должность присягать перед нотариусом в присутствии свидетелей в том, что они никогда не совершат поступков, противоречащих патронату, что будут охранять его, действовать согласно его установкам и не препятствовать их осуществлению. Тот же закон требовал от церковников публично защищать королевские права и королевские доходы, из какого бы источника они не исходили, в том числе получение королевской казной 2/9 церковной десятины в американских владениях Испании, и безоговорочно поддерживать действия королевских министров во всем, что касается защиты патроната (Shlels W. E. Op. cit., p. 193-194).

Испанская корона в целом могла рассчитывать на солидарность и поддержку своего духовенства, в особенности церковной иерархии, члены которой подбирались из аристократических семейств, являвшихся опорой королевской власти. Духовенство целиком состояло из испанцев. В вопросах теологии оно признавало главенство Рима, но это не мешало ему считать не Рим, а Испанию родиной ортодоксального католицизма. Иначе дело обстояло с монашескими орденами. Все они подчинялись непосредственно папе римскому, их руководство находилось в Риме, монахи были спаяны железной дисциплиной, действовали независимо от национальной церковной иерархии. Испанской короне было значительно труднее контролировать деятельность монашеских орденов, чем деятельность священников. И все же обойтись без их услуг королевская власть не могла. Монахи обладали апостолическим рвением, легко снимались с насиженных мест, не боялись риска, что делало их неоценимыми помощниками завоевателей. Правда, монахи, трудясь на «ниве господней», стремились в первую очередь прославить свой орден и расширить сферу его влияния. Поэтому королевская власть, используя их «бойцовые» качества в интересах сначала конкисты, а затем порабощения индейского населения, пыталась одновременно ограничить их связи с папским престолом и подчинить их деятельность контролю более лояльно настроенной церковной иерархии. После Тридентского собора, наделившего епископов правом контроля над всей религиозной деятельностью в пределах их епархий, испанская корона обязала монахов в колониях подчиняться местной церковной иерархии. Папскому престолу пришлось довольствоваться назначением комиссариев, представлявших в Мадриде генералов (римское руководство) монашеских орденов. Комиссарии сносились с монахами в колониях через Совет по делам Индий. Хотя комиссарии назначались с согласия короны, она настороженно относилась к их деятельности. Филипп II предложил перевести комиссариев в колонии, что поставило бы их в еще большую зависимость от короны, ибо их назначения производились бы тогда Советом по делам Индий. Но папский престол контратаковал, предложив учредить пост специального нунция для Индий, а это угрожало существованию патроната. Филипп ответил, что согласен на назначение такого нунция, но при условии, что он будет пребывать в Мадриде. В конце концов, обе стороны отказались от своих проектов, хотя деятельность монахов в колониях продолжала вызывать постоянные трения между папским престолом и королевской властью.

Адриан VI, бывший царедворец Карла V, будучи избранным папой, буллой «Омнимода» (1522) уравнял в правах францисканцев в Индиях со священниками. И хотя в той же булле он подчинил францисканцев колониальной церковной иерархии, последняя неоднократно поднимала вопрос о лишении монахов священнических функций. Традиционная вражда между «белым» и «черным» духовенством (священниками и монахами) привела к разграничению их функций: монахи в основном выполняли роль миссионеров, а священники возглавляли колониальную церковную организацию.

И все же королевская власть продолжала не доверять лояльности монахов. Ее опасения особенно возросли в 1568 г., когда в римской курии была создана Конгрегация пропаганды веры, возглавившая деятельность миссионеров среди «язычников». Когда Конгрегация попыталась подчинить своему контролю работу монашеских орденов в заморских владениях Испании, Филипп IV в 1634 г. обязал всех руководителей монашеских орденов присягать наравне с духовенством на верность патронату (Ibid., p. 205).

В XVIII в. королю Фердинанду VI, наконец, удалось осуществить давнишнюю мечту испанской монархии и добиться от папского престола расширения патроната на всю территорию метрополии. Это право было зафиксировано в конкордате, подписанном Бенедиктом XIV в 1753 г. Конкордат предусматривал, что впредь испанские епископы при посвящении в сан будут приносить присягу на «послушание и преданность» не папе римскому, а королю.

Что вынудило папу Бенедикта XIV пойти на столь серьезную уступку испанской короне? Иезуит Эуджен Шиле пишет, что этот шаг нельзя понять, не учитывая того, что происходило тогда в политических кругах Лиссабона, Парижа и Мадрида, и интеллектуального наступления, которое вели против церкви Дидро, Д'Аламбер, Руссо и Вольтер (Shiels W. Е. Op. cit., p. 203). Политический ветер дул явно не в паруса «ладьи св. Петра» как называют церковники папский престол. В Португалии, Испании, Франции к власти пришли сторонники просвещенного абсолютизма. Труды энциклопедистов, проникавшие во все уголки католического мира, несмотря на церковные запреты и угрозы инквизиции, подрывали устои церкви, испытывавшей трудности, по сравнению с которыми протестантский раскол казался детской забавой. Повсеместно сгущались грозные тучи над иезуитским орденом — главным оплотом папства. Папская область пришла в упадок, жители ее влачили жалкое существование. В Риме царило запустение, улицы заросли травой, на них паслись козы и овцы, папская казна пустовала.

В этих условиях Бенедикт XIV вынужден был уступить требованию Фердинанда VI и согласиться на расширение патроната на территорию самой Испании, хотя в римской курии далеко не все считали такую уступку разумной и своевременной. Что же получало папство взамен? Во-первых, можно было рассчитывать, что Испания, добившись наконец от папства всего, о чем ранее мечтала, по крайней мере теперь будет заинтересована в укреплений его влияния и авторитета. Во-вторых, согласно конкордату, папский престол в виде компенсации получал от испанского короля свыше 1 млн. скуди и сохранял за собой 52 крупных бенефиция в Испании, доходы с которых поступали в ватиканскую казну. Все остальные церковные бенефиции переходили в распоряжение испанского короля (См. текст конкордата: Shiels W. E. Op. cit., p. 234-242).

Надежда Бенедикта XIV на беспрекословную поддержку Испании оправдалась не вполне. В 1767 г. Карл III запретил иезуитский орден в метрополии и колониях, а самих иезуитов выслал в Италию. В 1768 г. он запретил циркуляцию в Испании и ее владениях папского Индекса запрещенных книг.


Служанкам не легче


В 1768 г. архиепископ Мехико Франсиско Антонио Лорен-сана и епископ Пуэблы Франсиско Фабиан-и-Фуэро обратились к королю с предложением укрепить дисциплину среди монахов, которых они обвиняли в нарушении обетов бедности, целомудрия и послушания. Это предложение было принято на особом заседании Королевским советом в Мадриде. В соответствующем документе, известном под названием «Томо регио», отмечалось, что укрепление монашеской дисциплины преследовало цель «сохранить здоровые принципы любви и повиновения его величеству среди клириков», которые в свою очередь должны были прививать эти принципы королевским вассалам-мирянам путем «примера и проповеди» (Farriss N. М. Crown and Clergy in Colonial Mexico. 1759-1821. The Crisis of Eclesiastical Privilege. London, 1968, p. 34).

Четвертый мексиканский провинциальный собор одобрил «Томо регио». Кроме того, по своей собственной инициативе собор постановил наказывать отлучением от церкви каждого — будь то церковник или мирянин, кто выступит и будет действовать против короля или отнесется с неуважением к его приказам. Этот же собор обратился к папскому престолу с требованием запретить иезуитский орден. Правда, решения собора не были утверждены королевской властью в силу того, что вскоре позиции сторонников просвещенного абсолютизма при мадридском дворе ослабли, но корона не забыла наградить Лоренсану и Фабиана: первый был назначен архиепископом Толедским и стал кардиналом, а второй — архиепископом Валенсии.

Преданные королевскому трону богословы подкрепляли рега-листскую политику короны различного рода богословскими р правовыми аргументами. Они выдвинули положение, согласно которому испанский король являлся «викарием» Христа в заморских владениях, а право патроната проистекало не от привилегии папского престола, а от божественных прав, якобы присущих самой королевской власти. Такой тезис обосновал известный испанский юрист Хуан де Солорсано Перейра в трактате «Индейская политика», изданном в 1647 г. (Solorzano у Pereyra J. de. Politica Indiana, v. I-II. Madrid, 1647).

Эту же точку зрения высказывал член королевской аудиенсии (суда) в Мехико Антонио Хоакин де Рибаденейра-и-Барриентос, выпустивший в Мадриде в 1755 г. свод сведений о королевском патронате (Ribadeneyra A. Y. de. Manual compendio de el regio patronato Indiano. Madrid, 1755) в котором он называл патронат самым драгоценным украшением испанской короны. Рибаденейра утверждал, что патронат ведет свое начало от Адама и Евы, что он органически свойствен королевской власти, возник с нею и не может быть от нее отделен. Однако корона предпочитала ссылаться в оправдание патроната на папские буллы, являвшиеся более реальными доказательствами ее прав, чем мифические библейские сказания.

В 1723 г. в Испании была отменена церковная цензура на книги. В 1804 г. Карл VI конфисковал в пользу испанской казны все «богоугодные дела» (обрас пиас) — земельную или городскую собственность или просто капитал, на доходы от которых церковь содержала приюты, больницы и учебные заведения. Инквизиция, давно превратившаяся в королевскую полицию, поддерживала эти мероприятия мадридского двора. На этот раз папский престол оказался бессильным повернуть колесо истории вспять и вынужден был покорно сносить все эти унизительные для него мероприятия католического короля.

Регалистская политика Мадрида встречала особенно горячую поддержку колониальных чиновников и церковных иерархов в заморских владениях Испании. Когда Абад-и-Кейпо, епископ Мичоакана, вздумал протестовать против конфискации «богоугодных дел» в 1804 г., инквизиция лишила его поста и выслала в Испанию, где он умер в опале 20 лет спустя.

Патронат просуществовал в американских владениях Испании вплоть до завоевания колониями независимости в первой четверти XIX в.

В своей борьбе против церковников, поддерживавших испанских колонизаторов, патриоты настаивали на сохранении за ними права патроната, доказывая, что оно перешло к ним по праву наследования как к преемникам власти испанского короля.

Патронат всегда расценивался Ватиканом как принижение папского авторитета, оскорбление его достоинства, черная страница в его истории. В Каноническом тсодексе — высшем законе католической церкви, принятом в 1917 г. и действующем поныне, утверждается, что «право патроната не может быть в будущем ни в каком случае законно предоставлено» (Канон 1450). В том же кодексе говорится, что если папский престол предоставляет государству в конкордате или вне его право выдвигать кандидатов на вакантные церковные должности, то это вовсе не может служить достаточным основанием для патроната (Канон 1471).

Означает ли наличие патроната, что папский престол не разделяет с испанской короной ответственности за колониальный гнет? Нет, этого нельзя сказать, да и сами сторонники папства не утверждают ничего подобного. Вся философия конкисты, ее идеология, концепция завоевания индейцев и их обращения в христианство, их подчинение колонизаторам и нещадная эксплуатация — все это отвечало принципам христианства, которые всегда воплощал папский престол, служивший интересам власти имущих. И когда колонии восстали против испанского гнета, папство солидаризировалось с испанской короной и в течение всей войны за независимость и многие годы спустя отстаивало ее интересы.

Королю Испании, несмотря на все его старания, не удалось воспрепятствовать связям папства с духовенством в колониях. Миссионеры могли селиться в испанских владениях только с особого разрешения Совета по делам Индий, и, однако, в их среду просачивалось значительное число иностранцев — итальянцев, немцев, французов, чехов, венгров. Многие из миссионеров-иностранцев являлись «слугами двух господ» — одновременно работали на испанского короля и на папу римского. В папскую казну из колоний поступали через тайные каналы от иезуитского и других орденов крупные средства. Да и в колониальной церковной иерархии, несомненно, у папства имелась своя агентура: до распространения патроната на метрополию назначения на церковные должности в Испании совершались римской курией, а колониальные прелаты мечтали завершить свою карьеру, получив в Испании епархию, если не кардинальскую шапку, что не могло не толкать их на прямые контакты с папством.

Карл III (1759-1788) строжайше запретил монахам покидать колонии без королевского разрешения, а в 1774 г. был отдан приказ арестовывать монахов, направлявшихся в Рим без королевской лицензии (Farriss N. И. Op. cit., p. 69). В конце XVIII в. короне удалось вырвать у папского престола еще одну уступку: были ликвидированы должности генеральных комиссариев — полномочных представителей генералов монашеских орденов, местопребыванием которых являлся Рим.

Хотя испанская корона наделяла миссионеров и колониальную церковную иерархию большими правами, она вовсе не считала церковников абсолютно надежной опорой. Вообще королевской власти было свойственно недоверие к силам, на которые она опиралась, и стремление подчинить их деятельность максимальному контролю и постоянной мелочной бюрократической опеке. Так, колониальный аппарат подвергался бесчисленным проверкам со стороны специальных королевских контрольных комиссий (вистас), а каждый колониальный чиновник по окончании срока своей службы перед возвращением в Испанию или уходом в отставку отчитывался перед особым судебным органом, проходил так называемый «процесс по месту службы» (хуисио де ресиденсиа), во время которого любой мог предъявить ему претензии и обвинения, а он был обязан дать соответствующие объяснения. Однако коррупция среди королевских чиновников, в том числе и среди судебных контролеров, была столь велика, колонии находились так далеко от метрополии, что, несмотря на строгую систему контроля, беззакония и преступления, совершавшиеся колониальными властями, как правило, сходили им с рук.

Королевская власть контролировала деятельность церковников через колониальную администрацию. Например, в 1766 г. всем вице-королям и губернаторам был дан приказ секретно и с величайшей осторожностью собрать материал о поведении церковников. Последние признавали над собой власть короля, но отказывались подчиняться его чиновникам, претендуя на равные с ними права, что вызывало всякого рода столкновения и конфликты, разрешавшиеся Советом по делам Индий.

Другим рычагом контроля, используемым королевской властью, было противопоставление духовенства монашеским орденам. Их традиционное соперничество, поощряемое короной, позволяло ей играть роль арбитра и тем самым следить, чтобы ни одна из этих сил не выходила из повиновения, не проявляла слишком большой самостоятельности. Корона старалась, чтобы миссионеры не задерживались долго на одном месте. По мере того как завершался процесс обращения индейцев в христианство, они переходили под опеку «белого» духовенства, а миссионеры направлялись в другую «дикую» местность, что всегда вызывало их недовольство.

Королевская власть вершила судьбами церковников в колониях. Она назначала их на должности, повышала в ранге, от нее зависели их доходы, она решала спорные и конфликтные ситуации. Все это позволяло короне продвинуть на более доходные и влиятельные должности лояльных представителей церкви, а строптивых и неподатливых лишить доходов или снизить в должности, сослать в глушь, изолировать, а когда заблагорассудится — и привлечь к светскому суду (Ibid., p. 30), хотя церковники подлежали юрисдикции только своего суда.

«Американские прелаты, — пишет английский историк М. Фаррисс, — привыкли считать короля подлинным главой американской церкви даже до того, как концепция викариата (наместника бога) достигла своего полного развития в середине XVIII в. Поэтому они охотно выполняли королевские судебные решения, не считая, что такие решения нарушают церковный иммунитет больше, чем вмешательство вице-патронов (вице-королей) в спорные вопросы патроната и лишение бенефиций, против чего многие из них решительно протестовали» (Ibid., p. 32).

Король имел право также назначать по своему усмотрению визптаторов — контролеров монашеских орденов, и, хотя это делалось с согласия высшего начальства ордена, визитаторы, как правило, действовали в интересах короны, что не могло не оказывать соответствующего влияния на поведение монахов, в частности миссионеров.

Имелось в руках короля и другое грозное оружие, которое он мог применить и применял к неугодным ему служителям культа, так называемое «информационное дознание» (просесо информативо), носившее характер тайного следствия. Эта дисциплинарная мера применялась по распоряжению самого короля или его наместников в колониях. «Информационное дознание» — им руководили светские лица — не носило характер суда, не налагало каких-либо конкретных наказаний на обвиняемого, а только собирало против него компрометирующие данные в виде свидетельских показаний и тому подобных документов. Собранное таким образом досье могло послужить основанием как для процесса, так и для административных мер против лица, являвшегося объектом дознания.

При желании король мог без каких-либо объяснений, ссылаясь на так называемую доктрину «административной власти» (подер экономико), присущую ему как абсолютному монарху, выслать из колонии любого церковника, который, как отмечалось в соответствующем законе, «своим поведением способствует нарушению порядка, бунту или другим каким-либо способом вредит обществу» (Farriss N. М. Op. cit., p. 52).

Такие действия предпринимались чаще всего от королевского имени местными колониальными властями, которые для того, чтобы отчитаться перед Мадридом, предварительно проводили «информационное дознание».

Со ссылкой на «подер экономике», в частности, была издана «прагматика», предписывавшая изгнание иезуитов из испанских колоний и метрополии, а затем на таком же основании были высланы из заморских владений все без исключения церковники-иностранцы (в основном это были монахи) (Ibid., p. 53).

Административная власть государства, отмечает М. Фаррисс, несомненно, была полезным инструментом для борьбы против преступных или потенциально опасных (с точки зрения короны) церковников. Эта власть рассматривалась королевскими чиновниками в Индиях как необходимое средство для ограничения огромного влияния церкви. Борьба за преобладание была неизбежной между духовенством и светской властью — двумя господствующими классами в колониях, которые часто сотрудничали между собой, но столь же часто сталкивались, обвиняя друг друга в присвоении себе чужих прерогатив (Ibidem).

Нельзя сказать, чтобы административные меры колониальных властей против церковников всегда проходили гладко. Иногда они вызывали резкую ответную реакцию, причем окончательное решение принималось короной. Например, в октябре 1762 г. в Кампече (Мексика) прибыл из Гаваны находившийся ранее в плену у англичан монах-итальянец Хуан де Анновачио. Колониальные власти, подозревая, что Анновачио был английским шпионом, арестовали его, заковали в цепи и выслали в Испанию. Однако они совершили ошибку, сообщив о своем решении местному архиепископу. Последний, не оспаривая права светских властей на арест монаха, посчитал их действия нарушением церковных прерогатив и публично отлучил их от церкви. Архиепископ заявил, что дело о монахе власти должны были сначала передать церковному судье, и только в случае, если бы решение последнего их не удовлетворило, они могли бы действовать самостоятельно, но лишь с ведома и санкции архиепископа, который, будучи, как и они, верным королевским слугой, не отказал бы им в сотрудничестве. Обе стороны обратились за разрешением спора в Совет по делам Индий, который отменил решение архиепископа и повелел ему снять отлучение с местных властей (Ibid., p. 57-58). Это довольно типичный случай борьбы вокруг вопроса о прерогативах и правах церкви и светской власти, борьбы, которая велась на всем протяжении колониального периода.

Судебные дела, находившиеся в ведении церковных трибуналов, согласно булле папы Григория XIII, выданной Филиппу II в 1573 г., должны были завершаться в колониях. После решения церковного суда апелляция подавалась архиепископу. Окончательное решение выносил другой архиепископ, диоцез которого был расположен по соседству с первым. Булла Григория XIII не запрещала обращаться в Рим с просьбой пересмотреть постановление колониального церковного суда, но практически решения римской курии признавались только с королевского согласия (пасе регио), выдававшегося Советом по делам Индий. При Карле III эти условия еще более ужесточились. Решение римской курии рассматривалось Советом по делам Индий только тогда, когда апелляция в Рим производилась с согласия высших колониальных властей (вице-короля, губернатора) и испанского правительства.

Вместе с тем власти разрешали и даже поощряли обращение служителей культа в королевские суды вместо церковных, приветствовали апелляции клириков на решения их судов в Совет по делам Индий.

В тех случаях, когда церковные трибуналы обращались к колониальным властям с просьбой привести в исполнение приговор и взять под стражу осужденного, вытребовать с него штраф и т. д. (это называлось «ауксилио регио»), власти начинали свое собственное расследование или обращались к светскому суду для подтверждения решения церковного трибунала и только тогда оказывали просимую поддержку. Таких противоречий не возникало при приведении в исполнение решений трибуналов инквизиции.

В борьбе за преобладание, которую вела светская власть с церковью, важное место занимала просьба о защите (рекурсо де фуэрса), с которой мог обратиться в высшую судебную колониальную инстанцию — аудиенсию любой подследственный церковного суда. «Рекурсо де фуэрса» была не апелляцией, а жалобой на незаконные, несправедливые действия церковного суда. Получив «рекурсо», аудиенсия требовала от церковного суда представить ей соответствующее дело, изучив которое могла сделать внушение церковному суду за процессуальные нарушения, или заставить его изменить приговор, или вообще изъять из его юрисдикции дело и передать его в королевский суд.

Практически наличие «рекурсо» позволяло рядовым церковникам избегать наказаний, мести, преследования со стороны начальства, ибо в таких случаях аудиенсия становилась на их сторону, процессы затягивались до бесконечности, иногда длились 25 лет.

Любой мирянин мог также обратиться к вице-королю с просьбой защитить его (реаль ампаро) от незаконных действий церковного трибунала. В таких случаях вице-король мог приостановить судебное разбирательство или приказать его прекратить.

Папский престол категорически возражал против применения к церковным судам «рекурсо де фуэрса». Несколько трудов испанских церковников, восхвалявших «рекурсо», угодили даже в Индекс запрещенных книг. Церковные иерархи в колониях тоже возражали против применения «рекурсо», ссылаясь на то, что каноническое право запрещает людям духовного сословия обращаться в светские суды. Были случаи, когда рассерженные применением «рекурсо» епископы отлучали от церкви членов аудиенсии, однако, как правило, вице-короли заставляли церковников отменять отлучения.

Во второй половине XVIII в. был издан королевский закон, запрещающий отлучать от церкви королевских судей за применение «рекурсо де фуэрса».

И все же было бы ошибкой сделать из вышесказанного вывод о том, что на протяжении колониального периода королевская власть только тем и занималась, что стремилась лишить церковь присвоенных ею же прав и привилегий. Испанская корона считала духовную власть своей опорой, равной светской власти. Король представлялся обладателем двух мечей — духовного и светского. Как папа римский, обладая духовной властью, стремился заполучить светскую, так и испанский король, представлявший светскую власть, стремился подчинить себе власть духовную. Но из этого вовсе не следовало, что король был врагом церкви, противником ее учения, пытался бороться с ее влиянием и т. п.: он стремился к тому, чтобы церковь подчинялась бы ему, исполняла бы его желания, служила бы его интересам. Такой церкви ничто не угрожало, во владениях Испании, королевская власть была готова оказывать и оказывала ей максимальное покровительство, а она в свою очередь поддерживала и защищала колониальные порядки. Как отмечает Дж. Ллойд Мэчем, «союз алтаря и трона был более тесным в Америке, чем в самой Испании» (Lloyd Mecham I. Church and State in Latin America. Chapel Hill, 1966 p. 12).

«Король был широко возмещен за обязанности и ответственность, которые он нес по отношению к церкви, — отмечает американский историк Б. Мозес, — так как католицизм был неразрывно связан с королевской властью, церковь не менее чем армия, была весьма действенным инструментом в завоевании Индий и установлении в них испанского господства. Свыше 300 лет она была одной из главных опор колониальной власти в Америке.

Клирики, признательные королю за большие и многочисленные благодеяния, служили ему без малейшего желания к сопротивлению. Они чувствовали себя более тесно связанными с ним, чем с самим папой римским, они были более регалистами, чем папистами. Учитывая их почти полное господство над умами невежественных прихожан, бесценное значение для короны контроля над духовенством может быть оценено по заслугам. Несомненно, это слепое повиновение и почти фанатичная преданность жителей колонии „католическим монархам“ являлась главным образом результатом стараний духовенства. Это было самое ценное возмещение, которое получила корона за ее заботу и расходы по распространению веры в ее владениях» (Moses В. Op. cit., p. 36-37).

На протяжении всего колониального периода, за исключением правления Карла III, церковь в колониях пользовалась огромным влиянием, накапливала материальные ценности и мирские богатства. Как справедливо отмечает Н. М. Фаррисс, «церковные институты в Индиях были ограничены в независимости, но не в могуществе» (Ibid., p. 89). По существу находясь под патронатом короля, церковь процветала. Более того, это был единственный общественный институт в испанской монархии, который укреплялся и набирал силу, в то время как все остальные слабели, теряли свою былую мощь и влияние.

При Карле III упадок Испании стал настолько очевидным, что о нем открыто говорили и писали государственные деятели. Испания имела необъятные колониальные владения, откуда черпала огромные доходы, драгоценные металлы, ценные колониальные товары. И в то же самое время ее экономика находилась в состоянии полного развала, население жило в нищете, наука и искусство пришли в упадок, некогда могущественные армия и флот были уже не в состоянии защитить Испанию от нападений ее соперников, как это показало бесславное поражение страны в семилетней войне с Англией. Испания превратилась в колосса на глиняных ногах, — таково было всеобщее мнение как в самой Испании, так и за ее пределами.

В чем же заключались причины ее упадка, откуда следовало ожидать спасения? Сторонники просвещенного абсолютизма, правившие страной при Карле III, отвечали на эти вопросы, не мудрствуя лукаво, коротко и ясно: причиной отсталости страны являлась католическая церковь, ее влияние на духовную жизнь, на систему образования, накопление в ее «мертвых» руках материальных ценностей, препятствовавшее экономическому росту, расширению торговли, развитию промышленности. Советники короля граф Педро Родригес де Кампоманес, граф де Флоридабланка (Хосе Моньино), Мануэль де Рода выдвинули четкую программу церковной реформы, предусматривавшую национализацию церковной собственности, сокращение числа священников и монахов, а также монастырей, ликвидацию церковных «фуэрос», секуляризацию просвещения, запрещение инквизиции, роспуск иезуитского ордена, строгий контроль над благотворительной деятельностью церкви.

Сторонники просвещенного абсолютизма рассчитывали, что церковная реформа подорвет влияние наиболее реакционных кругов, позволит развить промышленность, торговлю, модернизировать армию и флот, улучшить систему образования. В то же самое время испанские просветители вовсе не намеревались «ликвидировать» религиозные институты. Как отмечалось тогда в одном из постановлений Совета по делам Индий, «цепи строго соблюдаемой религии самым крепким образом могут держать народы в повиновении в столь отдаленных землях, как американские колонии» (Morner М. La Reorganization imperial en HispanoAmerica. — «Ibero romanskt», 1969, N 1, p. 9).

Идеологи просвещенного абсолютизма намеревались предоставить колониям некоторую автономию. Они предлагали привлекать креолов на государственную службу в метрополии, назначать их на офицерские посты, на церковные должности, ибо, как говорилось в обращении к Карлу III Государственного совета Кастильи от 4 марта 1768 г., «каждый креол, занимающий должность в Испании, будет служить заложником для того, чтобы заморские земли оставались подчиненными мягкому управлению его величества» (The origins of the Latin American Revolutions, 1808-1826. New York, 1966, p. 257).

Однако только восемь лет спустя — 21 февраля 1776 г. после этого предложения Государственный совет принял решение назначать креолов «на церковные и судебные должности в Испании», причем предусматривалось, что в колониях 1/3 всех церковных должностей будет занята креолами (Ibid., p. 257-259).

Это решение открыло креолам доступ в колониальную церковь, но главным образом на второстепенные должности. Самым крупным мероприятием церковной реформы, задуманной советниками Карла III, было запрещение иезуитского ордена. Далее следовали некоторое ограничение церковных «фуэрос» и фактическое прекращение деятельности трибунала инквизиции, однако не его отмена. Все эти меры способствовали укреплению системы патроната. В целом же позиции церкви были только поколеблены, но не подорваны, в результате чего и остальные реформы не получили должного развития.


В школе


Испанским «просвещенцам» не удалось осуществить намеченной ими верхушечной «революции». Изолированные от народа, они в основном опирались на авторитет монарха, которого возводили в ранг «вице-бога». Карл III разделял их взгляды, но считал, что реформы следует осуществлять постепенно, церковные же реформы — только с согласия папы римского и церковной иерархии, а так как последние решительно сопротивлялись реформам, то осуществить их в намеченном объеме не удалось.

Весьма ограниченный характер носили реформы в колониях: укрепление системы патроната, запрет иезуитского ордена, некоторые ограничения деятельности миссионеров — вот и все, что касается церкви. В целом же колониальная система осталась без изменений, если не считать некоторого послабления монополии на внешнюю торговлю, разрешения межколониальных торговых связей и образования нескольких новых административных единиц. Попытка создания нового свода законов для Индий закончилась неудачно. Первый том свода был утвержден королем только в 1792 г., но так и не был опубликован полностью.

Таким образом, реформы Карла III по существу оставили колониальную, а также церковную систему без кардинальных изменений. Изменить существующий порядок могла только революция, и она уже стучалась в дверь. В 80-х годах XVIII в. в колониях прокатилась волна индейских восстаний и выступлений горожан, требовавших ограничения колониального произвола. Духовенство участвовало почти единодушно в подавлении этих оппозиционных движений, что позволило ему вновь укрепить своп позиции по отношению к светской власти, несколько пошатнувшиеся вследствие реформистских устремлений советников Карла III. И все же полного возврата к прошлым временам не наступило. Атмосфера в колониях, как и в метрополии, была насыщена идеями, посеянными просветителями — критиками церкви и феодальных порядков. Труды Вольтера, Дидро, других энциклопедистов и их испанских последователей широко распространялись в Испании и в ее заморских владениях, несмотря на церковные запреты и угрозы расправы со стороны трибунала инквизиции.

Авторитет церкви заметно упал. В самом духовенстве ширилось недовольство существующими порядками, росло число клириков, стремившихся снять с себя духовное звание. Только за два года — с 1798 по 1800 — в Мексике из 3000 монахов, действовавших в этой колонии, 150 просили римскую курию разрешить им покинуть монашеское сословие (The origins…, p. 122). Именно в этой атмосфере недовольства колониальным режимом формировалось политическое кредо будущих борцов за независимость — священников Мануэля Идальго и Хосе Марии Морелоса.










Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх