Источники, относящиеся к V и VI столетиям, столь немногочисленны, что их несложно перечислить, и столь ненадежны, что их слабые места видны невооруженным глазом. С одной стороны, мы располагаем археологическими данными, прежде всего находками из погребений на языческих кладбищах. Источники такого рода не лгут, но могут дать ответы только на очень ограниченный круг вопросов. С другой стороны, мы имеем небольшую группу текстов, анналов и различных отрывков. Наиболее содержательным трудом этого времени является трактат «О разорении Британии», написанный в 40-х годах VI в. монахом Гильдасом, целью которого было рассказать об ужасах своего времени наиболее устрашающим образом. В 731 г. Беда Достопочтенный, монах нортумбрийского монастыря в Ярроу завершил свою «Церковную историю народа англов». Это сочинение затмевает собой все прочие источники по истории VII – начала VIII в., и, хотя эпоха вторжения довольно далеко отстоит от времен Беды, он обеспечивает нас на редкость убедительными свидетельствами прежней традиции. Остальные письменные источники сводятся к отрывкам из хроник, сохранившихся в позднейших компиляциях, немногочисленным стихам и упоминаниям в трудах авторов с континента. Совершенно иное явление представляют собой позднейшие саксонские анналы, известные под общим названием «Англосаксонские хроники»: изложение событий в южных английских королевствах из года в год. Более ранние анналы не настолько заслуживают доверия, как относящиеся к последующим столетиям, а хронологические данные вызывают сомнения до самого конца VI столетия.

Таким образом, источниками англосаксонского происхождения, относящимися приблизительно к той эпохе, мы не располагаем. Причина вполне очевидна: в течение первых двух столетий своего обитания в Британии германские народы не знали письменности. Поэтому ранний этап их судьбы здесь возможно увидеть только глазами враждебных им бриттов и плохо информированных иноземцев, а также обратившись к их собственным позднейшим преданиям. Вплоть до VI в. обоснованные догадки вынужденно преобладают над историей.

Археологические данные показывают, что германские воины появились в Британии за годы до 410 г. На позднеримских кладбищах, в первую очередь в нижней части долины Темзы от Оксфордшира до побережья Эссекса, обнаружены захоронения с пряжками такого типа, какие носили франкские и саксонские наемники в римской армии. Если такие военные отряды осели в Британии, как это, несомненно, было в Галлии, то захватчики середины V в. могли присоединиться к своим сородичам, которые прибыли двумя или тремя поколениями ранее. Для английских поселений V-VI вв. характерны хижины с земляным полом и двускатной кровлей, опирающейся на столбы, и более двух сотен таких построек было обнаружено на огромном городище близ Макинга в устье Темзы. Предполагается, что этот комплекс населяли наемники, которых разместили там около 400 г. для охраны подступов к Лондону. Если это действительно так, то история англосаксонского переселения началась еще при римлянах.

Англичане последующих веков датировали появление своих предков несколькими десятилетиями позднее, а с 30-х годов V в. германские переселенцы, по всей видимости, начинают прибывать большими группами. Прежде чем приступать к анализу этого исключительно важного процесса, стоит задаться вопросом, кем же были захватчики и какими они были. На первый из вопросов дает ответ (почти столь же исчерпывающим образом, как его дал бы современный ученый) отрывок из неизвестного источника, процитированный Бедой:

«Они вышли из трех весьма могущественных германских племен: саксов, англов и ютов. Жители Кента и обитатели острова Векта (Уайт) были из народа ютов, да и тех, кто жил напротив острова Векта, в той части королевства Уэссекс, доныне называют народом ютов. А тех, кто пришел из Саксонии, из того края, который сейчас известен как Старая Саксония, теперь называют восточными саксами, южными саксами и западными саксами. Кроме этого, из страны англов, которая находится на землях между королевствами ютов и саксов и называется Angulus, пришли восточные англы, южные англы, мерсийцы и весь народ нортумбрийцев (это те люди, которые обитают к северу от реки Амбер [Хамбер]), а также другие племена. Говорят, что Angulus так и остается обезлюдевшим с тех пор и до наших дней» *.

Данные археологии подтверждают рассказ Беды: предметы, найденные в английских погребениях, схожи с предметами из Северной Германии и южной половины Ютландского полуострова. Некоторые погребальные урны с кладбищ Восточной Англии V в. могли быть изготовлены теми же гончарами, урны работы которых найдены в Саксонии, а глиняная посуда и украшения из Кента напоминает находки из Ютландии; район на северо-востоке Шлезвига до сих пор называется Ангельном. К перечню Беды мы, возможно, можем добавить фризов, смешавшихся с саксами, которые, судя по всему, проникли в прибрежные поселения Фризии в начале V в. Даже утверждение Беды, что некоторые поселения на их родине оказались покинутыми, было подтверждено раскопками в Феддерсен-Вирде у горы Везер. Расположенная там деревня, застроенная большими деревянными домами, опустела примерно в 450 г. предположительно вследствие подъема уровня моря. В сочетании с плодородием земель низинной части Британии и свидетельством того, что ее обитатели охотно привлекали наемные войска, это затопление прибрежных поселений помогает объяснить причины переселения.

Однако схема расселения народов по королевствам у Беды выглядит, похоже, излишне четкой. Население Кента могло быть по преимуществу ютским, а другие племена могли называть себя «англами» или «саксами». Но данные археологии не указывают на существенные различия между ними, и до конца VI в., когда королевства выступают из тьмы на свет, их границы сильно размыты. Искусные кузнечные изделия из королевства восточных англов очень похожи на кентские, а их королевская династия, видимо, имела шведские корни. Заморский поход должен был ослабить внутриплеменные связи, стали складываться новые типы поселений и социальной организации, отвечающие потребностям колонистов-первопроходцев. Стоит отметить, например, контраст между большими прямоугольными усадьбами в Феддерсен-Вирде и бесформенными землянками, которые обнаружены на английских городищах. Важна принадлежность поселенцев не столько к англам, саксам или ютам, сколько к культуре Южной Скандинавии, Германии и Северной Франции. Наиболее ранние из их эпических поэм включают в себя мотивы героических легенд Дании и Фризии; в начале VII в. король Восточной Англии владел шведскими и галльскими сокровищами, а христианство достигло Англии благодаря женитьбе короля Кента на франкской принцессе. Британия сменила Римскую империю на другую, хотя и весьма несхожую с ней общность различных народов.

Какими были эти люди? Несомненно, они находились на гораздо более низкой ступени цивилизации, нежели римляне, но у них существовали собственные общественные институты, которые показали себя на удивление устойчивыми. Многое из того, что историк I в. Тацит написал о германцах (Germani), относится и к их далеким потомкам в Англии. Как и у Germani, наиболее прочными общественными связями на протяжении всего англосаксонского периода были узы родства и преданность вождю.

Родовые группы представляли собой тесные объединения на своей изначальной родине и остались такими же в Англии. Члены семейств и потомки одного человека могли порой селиться вместе, коллективно пользуясь природными ресурсами и землей. Влияние такого рода связей на тип поселений отразилось в многочисленных названиях, оканчивающихся, на -ing, -ingham и -ington. Название Гастингс означало «родичи Хасты», Рединг – «родичи Реды», Уокингем – «хозяйство родичей Уокки» и т.д. Хотя сегодня полагают, что не все подобные названия относятся к первой фазе расселения, многие из них очень ранние, имели большое значение и относятся к обширным земельным угодьям. Они указывают, что, когда настало время как-то обозначить территории, названия часто соотносились с населявшими их родственными группами. Общество развивалось, но семейные связи оставались жизненно важными. Человек чувствовал себя защищенным, поскольку знал, что родичи отомстят за его смерть, а пренебрежение местью покрывало несмываемым позором. Тем не менее уже во времена Тацита требования чести могли быть удовлетворены вергельдом (wergild), платой, которую убийца приносил роду своей жертвы. Англосаксонские законы содержат перечень размеров вергельда в зависимости от общественного положения жертвы, и короли все больше и больше поощряли такой ненасильственный способ улаживания конфликтов.

Тацит особо отмечает также преданность Germani своим вождям. У них существовала и королевская власть, переходящая по наследству, но в бой их вели избранные ими вожди. «Выйти живым из боя, в котором пал вождь, – бесчестье и позор на всю жизнь; защищать его, оберегать… – первейшая их обязанность» *. Девять веков спустя, в 991 г., викинги разбили армию англосаксов у горы Мэлдон на побережье Эссекса. К тому времени Англия уже была цивилизованной страной, давно обращенной в христианство; тем не менее слова, которые поэт – современник битвы приписывает одному из защитников после гибели его вождя, отчетливо перекликаются с рассказом Тацита.

Честью своей ручаюсь, не чаю уйти отсюда Но, пяди не уступая, вспять не двинусь, Местью воздам за смерть вождя и вместе друга. Стыд мне, коль станут у Стурмере стойкие воины Словом меня бесславить, услышав, как друг мой сгибнул, А я без вождя пятился к дому, Бегал от битвы; убит я буду Железом, лезвием **. Несомненно, верность вождю могла противоречить преданности роду. В интересах поддержания порядка и собственной власти позднейшие короли ставили вождя на первое место: так, в законах короля Альфреда говорится, что «человек может сражаться за своего родича, если на него беззаконно нападают, против всех, кроме своего господина, ибо этого мы не дозволяем». Но в любом случае англосаксонское общество всегда придавало большое значение верности и соблюдению клятв.

Главными богами англосаксов были персонажи более поздней северной мифологии: Тиу, Воден и Тор. Память о них сохраняется в названиях дней: Tuesday – «день Тиу», вторник; Wednesday – «день Водена», среда; Thursday – «день Тора», четверг, а также в нескольких топонимах: Тьюсли (Tuesley) (Суррей), Уэнсбери (Wednesbury) (Стаффордшир), Торсли (Thursley) (Суррей), которые предположительно указывают на соответствующие культовые центры. Даже будучи обращенными, англы назвали один из важнейших христианских праздников по имени своей старой богини Эостры (Easter – Пасха). Погребения, как и у германцев, располагались в удаленных местах, в рощах или на холмах: частицу hearg (гробница) содержат несколько топонимов, такие, как Пеперхэрроу (Суррей) и Хэрроу-он-зе-Хилл. Так как позднее поклоняться «камням, лесам, деревьям и родникам» было воспрещено церковными соборами, можно предположить, что языческие верования англосаксов включали и подобные обряды. В общих же чертах их религиозные обычаи не слишком отличались от местных языческих культов Римской Британии.

Письменные сведения о событиях до 600 г. довольно скудны. По словам Гильдаса, измученные набегами пиктов и скоттов бритты во главе с «надменным тираном» Вортигерном призвали первых саксов для защиты восточного побережья. Беда и другие источники добавляют, что саксами командовали братья Хенгист и Хорса, которые основали свое королевство в Кенте, а также приводят дату их высадки – около 450 г. Хотя названо достаточно позднее время, это сказание хорошо подтверждается археологическими свидетельствами: если германские наемники обосновались в Британии еще при римлянах, их преемники вполне могли продолжить эту практику. Затем, согласно Гильдасу, наемники взбунтовались и напали на своих хозяев; за этим последовала многолетняя затяжная война, кульминацией которой стала блестящая победа бриттов в неустановленном месте, называемом Mons Badonicus, около 500 г. Тем не менее «Англосаксонские хроники» говорят о высадке на южном побережье других вождей, полулегендарных предков королей будущего: Эллы – в Суссексе в 477 г., Кердика и Кинрика – в Уэссексе в 495 г.

Одно из действующих лиц тех лет известно каждому – это, разумеется, Артур. К сожалению, доказательства его реального существования весьма туманны. Два или три вероятных отрывка изначального предания, в которых упоминается его имя, записаны века спустя, а легенды, связанные с его именем, – это романтические измышления XII в. и последующих столетий. Мы можем сказать только, что сохранились воспоминания о военном вожде бриттов Артуре, имя которого ассоциируется с битвой у Mons Badonicus и дальнейшими сражениями. Вероятно, такой вождь или даже правитель был на самом деле: последний, кому удалось объединить бывшую римскую провинцию, перед тем как она окончательно превратилась в лоскутное одеяло бриттских и англосаксонских государств. Однако наше неведение относительно важнейших политических событий того времени настолько велико, что нет смысла продолжать строить умозаключения.

Гильдас сообщает, что мир, достигнутый в результате битвы у Mons Badonicus, продлился пятьдесят лет, вплоть до его времени, когда сложилось пять бриттских королевств, управляемых жестокими тиранами. Можно только догадываться, насколько далеко простиралась их власть над землями будущей Англии, но заново укрепленные поселения на юго-западных холмах наводят на мысль о многолетних беспорядочных стычках. Археологические раскопки кладбищ того времени показывают, что захватчики упорно продвигались в глубь острова, вверх по долине Темзы, на запад от Восточной Англии и на север от Уэссекса. «Хроники» сообщают, что саксы из Уэссекса в 50-х годах VI в. проникли в Уилтшир, в 571 г. захватили значительную часть Южного Мидлэнда и одержали победу в решающем бою при Дирхеме (Глостершир), которая в 577 г. позволила им занять Глостер, Сиренсестер и Бат. Между тем и другие королевства выходят из тени: восточные англы и восточные саксы, мерсийцы и нортумбрийские королевства Берниция и Дейра. К концу столетия мы уже опираемся на некоторые достоверные факты и видим, что под постоянным контролем захватчиков оказалась половина острова.

Что происходило с местным населением? На территории Шотландии в VI в. по-прежнему обитали в основном пикты, хотя из поселений ирландцев (будущих «скоттов») на западном побережье сформировалось королевство Далриада. Спустя несколько столетий король Далриады положит начало формированию единой Шотландии. На Севере находились еще три королевства бриттов: Стрэтклайд с центром в Думбартоне, Регед близ залива Солуэй-Ферт и Элмет в районе Лидса. Попытки Нортумбрии захватить земли пиктов закончились сокрушительным поражением в 685 г., и отныне владения англосаксов расширялись в основном за счет территорий, населенных бриттами. Стрэтклайд отстоял свою независимость, но Регед и Элмет были поглощены Нортумбрией в конце VI – начале VII столетия.

Основным анклавом бриттов стал, разумеется, Уэльс. Беженцы с востока, без сомнения, влились в его население. Христианство устояло, а с ним – и некоторые остатки римской культуры. В течение VI в. было основано множество, чуть ли не сотни, маленьких монастырей, а грамоты из Юго-Восточного Уэльса показывают, что поместья римских времен продолжали хозяйственную деятельность. Королевства Гвинедд, Дифед, Поуис и Гвент просуществовали до 550 г., а еще несколько менее значительных королевств- до конца столетия. По меньшей мере двое из перечисленный Гильдасом тиранов правили в Уэльсе: Мадлокун (Маэлгвин), «первый во грехе, многих превосходящий и могуществом, и злобой» – в Гвинедде и Вортипор (Гвиртефир) – в Дифеде. Памятник Вортипору все еще стоит в церковном дворе Дифеда – подтверждение того, что напыщенные слова Гильдаса не лишены оснований:

«Уже и голова твоя седеет, пока ты восседаешь на троне, преисполненном вероломства и запятнанном сверху донизу убийствами и развратом, дурной сын доброго короля… Вортипор, тиран Деметы. Конец твоей жизни все ближе; почему ты не насытился столь бурными морями греха, из которых ты пьешь так жадно, словно это доброе вино, – или скорее позволяешь им засасывать себя? Отчего, дабы увенчать свои злодеяния, ты отяготил свою порочную душу бременем, которое не можешь не замечать, – насилием над бесстыжей дочерью после изгнания и достойной кончины твоей супруги?» *

Корнуолл, Девон и Сомерсет оказались в составе бриттского королевства Думнония. Ее король, по словам Гильдаса, был не лучше прочих: «тиран Константин, отродье развратной львицы Думнонии». Обитатели этого королевства медленно отступали перед англосаксами в течение VII-VIII столетий, в то время как Корнуолл выстоял до 838 г. Благодаря тому что его захватили относительно поздно, многое сохранилось. Результаты раскопок позволяют предположить, что в некоторых старых городах, особенно в Эксетере, Дорчестере (Дорсет) и Илчестере, жизнь бурлила в течение V и VI вв. Многие из главных церквей в этих графствах – кельтского происхождения: раскопки в Уэллсе (Wells) в 1978-1980 гг. выявили существование сменявших друг друга культовых сооружений, начиная с позднеримского мавзолея и заканчивая англосаксонским кафедральным собором. Здесь, как и в Уэльсе, историю маленьких церковных общин можно проследить до кельтского монастыря (Пап) или до кладбища вокруг могилы мученика (merthyr).

Труднее всего судить о судьбе оставшихся в живых бриттов, когда речь идет о территориях, которые к 600 г. бесповоротно попали под власть англосаксов. Исходя из того что в 1086 г. население Англии сократилось более чем наполовину по сравнению с позднеримскими временами (и это учитывая прирост населения в Х-XI вв.), мы ясно видим, что в V и VI вв. страна просто обезлюдела. Многие бежали на Запад или в Бретань, свою роль могли сыграть и эпидемии. В целом романизированные бритты разделили судьбу любого общества в состоянии распада; уменьшение численности является, вероятно, самым ярким признаком того, что общество воистину развалилось. Нельзя сказать, что никого не осталось в живых: есть свидетельства того, что бритты составляли значительную прослойку населения, особенно на Севере и Западе. Иногда (например, в раннем кентском законодательстве) они появляются в качестве крестьян или полусвободных работников в поместьях – что помогает нам объяснить, каким образом элементы римской системы землепользования могли проникнуть в английское общество. Показательно, что английское слово Wealh («валлиец», т.е. бритт) приобрело значение «раб», так что стало нелегко разобраться, означает ли топоним Уолтон (Walton) «поселение бриттов» или «поселение рабов». Но, какими бы многочисленными они ни были, они находились в подчиненном положении: англосаксы мало что усвоили из их культуры и почти ничего – из их языка.

Первые англосаксы не были городскими жителями: важные для них населенные пункты считались важными не по экономическим соображениям, а по иерархическим. Но представление о том, что разрушающиеся римские города не вызывали у них ничего, кроме суеверного страха, является, преувеличенным. Англы знали, что такое ceaster ** (слово использовалось на удивление часто), а нередко им были известны и римские названия городов: Mamucion превратился в Mame-ceaster (Манчестер), Venta – в Ventan-ceaster (Винчестер) и т.д. Города служили узловыми пунктами в системе дорог, и стены их были прочными. Военачальники считали их подходящими местами для своих ставок; некоторые из городов так и не утратили своих функций в местном управлении. Но это нельзя назвать городской жизнью: римские города не были полностью покинуты, но перестали существовать в качестве городов.

Почему Римская Британия, в отличие от Римской Галлии, исчезла полностью? Одна из причин заключается в том, что пришельцы здесь были иными: франки и вестготы знали о римском образе жизни во много раз больше, чем англы и саксы. Но правда и то, что сами бритты сильно изменились за время между началом V и серединой VI в. В ранних валлийских стихах их общество предстает на удивление похожим на саксонское: они так же почитали верность, так же придавали большое значение сокровищам, раздаче даров, содружеству воинов в хоромах их вождя. Если бы даже на землю Британии никогда не ступила нога сакса, римская цивилизация все равно могла бы оказаться слишком непрочной, чтобы сохраниться надолго.

На первый взгляд кажется, что Англия VII в. разделена на несколько больших королевств: Кент, Суссекс (королевство южных саксов), Уэссекс (королевство западных саксов), Восточную Англию, Эссекс (королевство восточных саксов), Мерсию (в состав которой входили земли центральных англов) и Нортумбрию (включающую Берницию, Дейру и, чуть позже, Линдсей). В действительности деление не было столь четким. Королевства возникали из хаоса постепенно: например, Миддлсекс, вероятно, представляет собой остаток гораздо более крупного образования саксов в средней части Англии, которое развалилось еще до того, когда о нем могли появиться письменные упоминания. Существовали в неопределенном количестве и более мелкие племена, чьи земли лежали между большими королевствами или были поглощены ими. В некоторых из них, как в Хвикке в Вустершире или Магон-Сетане на валлийской границе, были собственные короли, которые постепенно оказались в подчинении у более могущественных правителей в качестве «субкоролей», или «олдерменов». Таких случаев могло быть гораздо больше: в 70-х годах VII в. в Суррее был свой «субкороль» по имени Фритвольд, и вполне возможно, что его предки были правителями независимого королевства. Есть даже свидетельства проявлений местного сепаратизма и сопротивления давлению со стороны более сильных. Беда Достопочтенный рассказывает, что в 643 г. некий монастырь в Линдсее отказался принять тело короля Нортумбрии Освальда по той причине, что хотя они его и знали как святого человека, но «он пришел из другой провинции и захватил власть над ними». Возможно, в 600 г. насчитывались дюжины английских королей.

Даже в крупных королевствах баланс сил был неустойчивым. Беда и другие источники упоминают нескольких верховных королей (такого короля называли «бретвальд» [Bretwaldas или Brytenwaldas]), которые были уроженцами разных королевств, но успешно осуществляли контроль над большинством англосаксонских земель. Независимо от того, означало ли слово «бретвальд» официальный титул (что представляется сомнительным), очевидно, что один король вполне мог занять, пусть и ненадолго, доминирующее в политическом плане положение. Первые из названных Бедой верховных королей – Элла Суссекский, Кевлин Уэссекский и Этельберт Кентский правили в 20-х годах VII столетия. Мы не можем сказать, какой властью они располагали за пределами своих королевств, хотя известно, что в 616 г. Редвальд провел свои войска через Мерсию и нанес поражение нортумбрийцам на их собственной границе. Пятым и шестым верховными королями были правители Нортумбрии Эдвин (616-632) и Освальд (633-642). Для Беды они были героями и образцами победоносного христианского короля. Именно в связи с ними мы впервые получаем ясное представление о взаимоотношениях английских королевств.

Расширение границ Нортумбрии в западном направлении побудили Мерсию искать союза с Уэльсом. В 632 г. Кадваллон, король Гвинедда, бритт и христианин, и Пенда, король Мерсии, англосакс и язычник, одержали кратковременную победу над Нортумбрией, но на следующий год Освальд восстановил свои силы, а Кадваллон погиб. Валлийцы продолжали поддерживать Пенду, и в 642 г. Освальд был убит в Освестри, далеко от дома. Этот факт, а также мимолетное упоминание о его отношениях с королем Уэссекса показывают, что власть и военные интересы Освальда простирались далеко за пределы Нортумбрии. Раннесредневековые валлийские стихи позволяют увидеть эту историю с другой стороны, нежели Беда: его герои были для них захватчиками. В плачевной песне по Кинддилану, человеку благородного происхождения, который, видимо, погиб на службе у Пенды, мы смотрим на нортумбрийцев глазами бритта: «Защищая Трен, разграбленный город, мои братья Кинан, Кинддилан и Кинрет погибли, сраженные»; «Полю привычнее была кровь, чем пахота или пар»; «Потемнела кровля зала Кинддиллана, с тех пор как саксы сразили Кинддилана и Эльфана из Поуиса».

В 655 г. Пенду разбил в бою и убил нортумбриец Осви, седьмой верховный король из перечня Беды, который впоследствии пользовался большим влиянием во всех остальных королевствах. Но тем не менее уже восходила звезда Мерсии. Мерсийская знать вскоре изгнала Осви и избрала своим королем сына Пенды – Вулфхере. К началу 70-х годов Вулфхере, похоже, контролировал южные королевства, а в 679 г. его преемник одержал победу на Тренте, которая положила конец стремлениям Нортумбрии к расширению своих границ. Однако на юге влиянию Мерсии положил конец Кэдвалла, король Уэссекса, который в течение своего краткого правления в 685-688 гг. присоединил к своим владениям Кент, Суррей и Суссекс. Кэдвалла и его преемник Ине прочно утвердили свою власть в Уэссексе, которому предстояло определить судьбу Англии два века спустя.

В мире политики VII в. возможно было добиться значительной власти, но было трудно надолго ее удержать. Почему короли поднимались на сцену и исчезали с нее столь стремительно? Одна из причин заключалась в том, что власть и возможность завоевывать новые земли зависели от вооруженных сил; воинов нужно было привлекать подарками; для того чтобы дарить подарки, нужно было богатство; а богатство, в свою очередь, добывалось при помощи власти и завоеваний. Общество раздирали усобицы, принцип наследования королевской власти в нем был текучим и неопределенным; многие знатные люди, даже королевской крови, покидали своих родичей и искали себе щедрого и близкого по духу властителя. Освин, король Дейры, был, по словам Беды, «высоким и красивым, приятным в разговоре, любезным и одинаково щедрым и со знатью, и с простым народом; поэтому… знатные люди почти изо всех королевств стекались, чтобы служить ему». Такая система вряд ли могла быть устойчивой: когда король слабел, беднел или становился скупым, его свита рассеивалась, а его наследники, если они были, становились королями низшего ранга или шли на службу к новому господину.

В 1939 г., после раскопок большого королевского захоронения в Саттон-Ху на побережье Восточной Англии, стало ясно, какого размаха могла достигать пышность королевского двора. Относящееся, по всей видимости, к 20-м годам VII в., оно может быть погребением короля Редвальда, четвертого из верховных королей, названных Бедой. Его похоронили в корабле под высоким курганом вместе с его доспехами, оружием и множеством изумительных сокровищ. Золотые ювелирные украшения, найденные там, являются, возможно, наиболее изысканными предметами такого рода во всей Северной Европе; не менее примечателен и перечень краев, откуда происходили находки из кургана. Необычный церемониальный точильный камень, по всей вероятности, был не чем иным, как скипетром. Судя по Саттон-Ху, поэтические описания королевских богатств ничуть не были преувеличением: ради таких сокровищ завоевывали и теряли королевства.

Английское общество с самого начало включало также военную аристократию, возможно имевшую и земельные владения. Но в первые века спутники, или таны, короля были привязаны к нему гораздо сильнее, чем к своим поместьям. От них требовалось сопровождать его, участвовать в публичных церемониях, жить в его чертогах, а если необходимо – сражаться и умереть за него. Жизнь знати носила ярко выраженный коллективный характер: образ зала, где царит веселье, земного рая среди полного опасностей мира очень распространен в англосаксонской литературе. Беда лучше всех обрисовал его в знаменитой речи, вложенной в уста знатного нортумбрийца, который побуждает короля Эдвина принять христианство:

«Вот как сравню я, о король, земную жизнь человека с тем временем, что неведомо нам. Представь, что в зимнюю пору ты сидишь и пируешь со своими приближенными и советниками; посреди зала в очаге горит огонь, согревая тебя, а снаружи бушуют зимний вечер и вьюга. И вот через зал пролетает воробей, влетая в одну дверь и вылетая в другую. В тот краткий миг, что он внутри, зимняя стужа не властна над ним; но тут же он исчезает с наших глаз, уносясь из стужи в стужу. Такова жизнь людская, и неведомо нам, что будет и что было прежде» *.

Дружина в чертогах короля или знати была аудиторией для литературы, отразившей эпоху, – героических песен, исполнявшихся профессиональными бардами. Среди сохранившихся отрывков этих песен выделяется «Беовульф», большая эпическая поэма. То, чем мы располагаем сегодня, является относительно поздним вариантом, который подвергся литературной обработке и был, возможно, предназначен для церковных кругов. Но он открывает перед нами героический и языческий в своих основах мир знати VII в., который христианство изменило, но не уничтожило. Герой поэмы, Беовульф, – изгнанник, который предлагает свою службу Хродгару, королю данов. Хродгар щедро раздаривает драгоценности и великолепное оружие и привлекает к своему двору знатных воинов, которые обеспечивают его могущество. Но мир политики в поэме оказывается неспокойным и полным насилия; утративший поддержку король быстро погибает, а с ним – и его королевство. Основными лейтмотивами поэмами служат верность и междоусобная борьба. «Лучше для каждого отомстить за друга, чем долго оплакивать… Пусть тот, кто может, добудет славу перед смертью». Беовульф сражается с чудовищами и драконами, обитателями мира дохристианских представлений. Когда он погибает, соратники хоронят его вместе с богатыми сокровищами в кургане, который далеко виден с моря, так же как восточные англы похоронили своего короля в Саттон-Ху.

Вождю воздали последнюю почесть
Двенадцать всадников высокородных, –
Объехав стены с обрядным пением,
Они простились с умершим конунгом,
Восславив подвиги, и мощь державца,
И мудромыслие, – так подобает
Людям, любившим короля при жизни,
Хвалить, как прежде, и чтить правителя

Провозглашая: среди владык земных
Он был щедрейший, любил народ свой
И жаждал славы всевековечной *.

Но жизнь англосаксонского общества не сводилась к войнам, свирепым проявлениям преданности и выставлению напоказ своего богатства. В некоторых отношениях этот мир был на удивление четко организован. Общественные институты, которые придавали английскому государству такую стабильность в эпоху Высокого Средневековья, уходили корнями в VII в., а то и в более ранние времена: эффективность местной системы управления являлась важной причиной того, что новые правители смогли так быстро утвердить свою власть. До X в. английские графства в административных и судебных целях были разделены на сотни (hundreds, округа). По крайней мере в нескольких из ранних королевств сотни сложились на основе более крупных административных районов, примерно одинаковых по размеру, включавших в себя от пятидесяти до сотни квадратных миль и, по-видимому, встречавшихся уже в VII в. Их существование в Кенте общепризнанно, но недавние раскопки позволили обнаружить следы подобного деления в Нортумбрии, Мерсии, Уэссексе, Суссексе и Суррее. Происхождение этой на удивление всеобъемлющей системы административного деления сельской местности представляет собой один из серьезных нерешенных вопросов по истории Англии раннего Средневековья. Было ли оно, как полагают многие, римско-кельтским наследием? Или его установили загадочные Bretwaldas в V в.? Может быть, оно возникло само собой в разных королевствах, отражая схожие черты в общественном развитии поселенцев? Каков бы ни был ответ, сотни остаются на удивление стабильной основой нестабильного в политическом отношении мира.

Сердцем каждого сельского района было королевское поместье – манор, или тун (tun), более или менее регулярно посещаемый королем и его свитой. В каждом современном графстве можно найти следы существования такого поместья, что отразилось и в названиях, таких, как Кингстон и другие, не столь очевидные. Эти центры, а не города или даже деревни и были основными узловыми пунктами в саксонском обществе на ранней и зрелой стадиях его развития. В глазах разобщенных обитателей окр уги королевские хоромы и окружающие их строения были средоточием закона и правосудия. Сюда они вносили свои подати, здесь исполняли остальные общественные обязанности в соответствии с общей системой повинностей. Пахотную землю делили на гайды (hides), под которыми подразумевались участки, способные прокормить свободного земледельца и его семью. Повинностями облагали именно гайду, а гайды объединялись в группы из двенадцати и более единиц, которые несли определенного рода повинности. Представитель короля в маноре взимал с одной группы гайд подати зерном, с другой – телятами или жеребятами, с третьей – обычным или питьевым медом и менее существенными припасами – с прочих.

Это раннее административное деление было сформировано в равной мере и для эксплуатации земли, и в судебных целях. Система специализации сельскохозяйственных районов соответствовала слаборазвитой сельской местности, с ее ярко выраженными географическими особенностями и обширными пространствами невозделанных пастбищ, находившихся в общем пользовании. Неудивительно, что, когда саксонские короли жаловали землю, границы этих древних «маноров» часто соотносились с уже сложившейся внутренней структурой соответствующего района. Отсюда пошли «составные поместья», объединения обособленных «вилл» или местечек, связанных с манориальным центром, которые были все еще различимы в XII-XIII вв. В последнее время некоторые историки подвергли сомнению кельтское происхождение этого типа объединений (который, по всей вероятности, напоминает древневаллийский). Существование некоторой преемственности в организации сельской жизни вполне вероятно, но в смысле столь широком, что это уже не имеет большого значения. «Составные поместья», возможно, отжили свое в результате не завоевания, а развития и социальных перемен. Учитывая, что не все крестьяне-бритты были вытеснены, а их образ жизни, видимо, не так уж отличался от образа жизни захватчиков, было бы странно, если бы модель, соответствующая имевшимся в наличии ресурсам, не продолжила свое существование.

Подобная модель соответствовала и образу жизни крестьянства, которое было разобщенным, неорганизованным и относительно немногочисленным. В ранних источниках наибольшее внимание обращает на себя фигура фермера, или керла (ceorl) (совр. англ. churl – «деревенщина», но лишенное уничижительного оттенка) – свободного крестьянина, который обычно возделывает одну гайду земли. Это не означает, будто все крестьяне VII-VIII вв. были настолько «свободными», что над ними не было господина, кроме короля. После обращения в христианство короли жаловали земли церквам, как ранее жаловали ее своим соратникам-мирянам (по крайней мере во временное пользование). Происхождение манора как негосударственного юридического и налогового центра неясно, но некоторые историки относят его ко времени возникновения английского общества. Средневековое деление поместий на домены (demesne, которые эксплуатировались непосредственно землевладельцем) и крестьянские земли в письменном виде зафиксировано в конце VII в., а маноры обеспечивались рабочей силой по большей части за счет рабов. Однако похоже, что на начальном этапе землевладельцы, подобно королям, взимали подати с мелких держателей, не внося больших перемен в их образ жизни и хозяйственную деятельность. Мы не располагаем доказательствами существования в иерархии общества группы полностью зависимых держателей земли, которая появилась к X в., а также организованной сельской общины, которая в XII и XIII вв. приобретает столь прочную связь с сильной властью землевладельца (lordship). Данные археологии позволяют предположить, что большинство фермерских хозяйств в англосаксонской Англии были обособленными или объединялись в небольшие группы; даже в поселениях деревенского типа отсутствовали следы регулярных улиц, пастбищ, огороженных наделов земли, которые знакомы нам по более поздней топографии деревень. Сегодня считается вероятным, что средневековая система общих полей, на которых держания перемежались друг с другом в виде разбросанных полос, возникла в результате нескольких веков эволюции. Для Англии VII в. объединенная сельская община была далеким будущим.

В 597 г. это глубоко традиционное общество королей, воинов и крестьян подверглось воздействию извне- со стороны христианской Церкви. Начало обращению Англии положил папа Григорий Великий, который, согласно преданию, однажды увидел в Риме юношей-англов и назвал их «не англами, но ангелами». Григорию было известно, что король Кента Этельберт женат на христианке, поэтому свою первую миссию во главе с римским монахом Августином он направил именно в Кент. Этельберт, поколебавшись, обратился в христианство, а Августин основал монастырь в Кентербери. Составив неверное представление о римско-британском наследии, Григорий собирался учредить архиепископства с центрами в Лондоне и Йорке, но пришлось учитывать политические реалии Англии, и в 601 г. Августин стал первым архиепископом Кентерберийским. Поначалу успех стремительно развивался. В 604 г. появилось епископство Рочестерское; были обращены восточные саксы, и для них в Лондоне построили собор, посвященный св.Павлу. Тем временем в Кенте было построено несколько монастырей, причем их церкви строго соответствовали римским образцам.

Однако поверхностное обращение королей и их дворов представляло собой по меньшей мере шаткое основание. Восточные саксы вскоре вернулись к прежним верованиям и изгнали своего епископа. По словам Беды, король восточных англов Редвальд, несмотря на свое крещение, одновременно содержал и церковь, и языческий алтарь. В Нортумбрии сложилась схожая ситуация. В 627 г. король Эдвин принял римского миссионера Паулина и крестился вместе со своими танами, но пятью годами позже, после его поражения и смерти, его преемники стали отступниками, а Паулину пришлось бежать. Церковь быстро приобретала вес при королевских дворах, но ей требовалась более обширная база, для того чтобы не зависеть от отливов и приливов в политической жизни.

Как ни удивительно, наибольших успехов достигла не миссия Григория Великого, а более простая и изолированная кельтская церковь. Христиане из Уэльса и Корнуолла пользовались некоторым влиянием в Англии, но вряд ли оно было значительным. Августин, который, похоже, был человеком надменным и лишенным чувства юмора, оскорбил валлийских епископов, отрезав путь к совместной деятельности. Миссионеры, которые добились столь многого в северной Англии, скорее всего, прибыли из Ирландии в Шотландию, а оттуда в Нортумбрию.

Благодаря св.Патрику и его последователям Ирландия в начале VI в. уже была в основном христианской. Число монастырей все умножалось, поэтому структура ирландской церковной организации опиралась на монастыри. Центрами церковных «провинций» были монастыри, а управляли ими аббаты; епископы выполняли свои обычные духовные обязанности, но были лишены диоцезов и находились под началом у аббатов. Поэтому типичный ирландский миссионер был странствующим епископом, который дома нес пастырские обязанности в своей общине. Ирландским монастырям удалось достигнуть такого уровня благосостояния и развития, который оставил далеко позади их валлийских собратьев, и уже в VI и VII вв. они отправляли миссионеров в Галлию, Германию, Шотландию и Англию. Один из них, по имени Колумба, прибыл в Шотландию, обратил в христианство северных пиктов (южные пикты уже были христианами) и около 563 г. основал монастырь на острове Айона. Когда король Освальд, христианин, получил власть над Нортумбрией, для него было вполне естественным обратиться на Айону за миссионерами, поскольку, находясь в ссылке, он жил среди ирландцев в Западной Шотландии.

Простой образ жизни, который вели бродячие ирландские епископы и монахи, позволял им легко вступать в контакт с людьми. Эйдан, епископ Освальда, обладал качествами, необходимыми для того, чтобы навсегда обратить Нортумбрию в христианство. Основав монастырь на острове Линдисфарн, он построил в каждом королевском поместье по церкви, где читали проповеди жителям окрестностей. Беда сообщает, что он всегда путешествовал пешком, встречаясь с другими путниками на равных. Было основано еще несколько монастырей, и вскоре Церковь Нортумбрии стала достаточно сильной, чтобы обратить свой взор за пределы королевства. В Мерсии Пенда остался язычником, но позволил миссионерам с Линдисфарна трудиться в своем королевстве, а его сын Пеада в 653 г. крестился. Верховенство короля Освальда, а затем и Осви способствовало расширению влияния Церкви в Нортумбрии. В 635 г. Кинегилс Уэссекский по настоянию Освальда принял крещение от миссионера по имени Бирин, который стал первым епископом. Благодаря Осви восточные саксы вновь обратились и приняли из Нортумбрии епископа по имени Кедд, который обучался в Ирландии. К 660 г. только жители Суссекса и острова Уайт оставались язычниками, но вскоре и они были обращены.

Религиозное рвение ирландских миссионеров способствовало значительному успеху их деятельности; но Римская церковь претендовала на большее. Если бы цели, поставленные Григорием Великим, были достигнуты, кельтской церкви пришлось бы принять римские порядки. Главным камнем преткновения оказался вопрос, который сейчас кажется тривиальным, – в какой день следует праздновать Пасху? Длительная изоляция привела к тому, что кельты усвоили систему расчетов, отличавшуюся от римской. Когда обе церкви встретились, положение стало затруднительным: случалось, что при дворе Нортумбрии король Осви, которого наставляли ирландцы, праздновал Пасху, в то время как его супруга, воспитанная в Кенте, все еще соблюдала Великий пост. Вопрос имел огромное религиозное и символическое значение; ради будущего английской церкви было чрезвычайно важно разрешить его. На церковном соборе в Уитби (664) король Осви встал на сторону римской партии, а несколько крепких орешков из числа кельтов вернулись на Айону. Это событие стало поворотным пунктом: отныне Церковь во всех английских королевствах стала единой силой во главе с одним архиепископом.

Тем не менее в 60-х годах VII в. Церковь со всех сторон осаждали проблемы. Ее организация носила случайный характер; епископов все еще было слишком мало, а некоторые из них не были посвящены должным образом. Другие скончались от чумы в 664 г., которая вновь толкнула восточных саксов к вероотступничеству. Но в 669 г. папа прислал нового архиепископа, уроженца Малой Азии по имени Теодор. Эта неожиданная кандидатура (выбор на которую пал только после того, как несколько человек отклонили предложение) оказалась как раз тем, что и требовалось: решительным администратором. В течение своего тридцатилетнего правления он усовершенствовал структуру диоцезов, которая повсюду была неопределенной, а в королевствах, обращенных выходцами из ориентированной на монастыри Ирландии, практически отсутствовала. Епископы, посвящение которых не имело законной силы, были наставлены на путь истинный, а их вызывавшие сомнения полномочия либо ратифицированы, либо аннулированы: например, были объявлены недействительными все указы епископов Уэльса. Собор, состоявшийся в 672 г. в Хертфорде, принял первые и основные нормы церковного управления.

Большинство духовенства охотно согласилось с решениями Теодора, но не грозный Уилфрид, епископ Рипонский, а затем Йоркский. Уилфрид, непоколебимый ортодокс, добился принятия римской Пасхи в Уитби, но сопротивлялся любым посягательствам на свою власть в нортумбрийской церкви. История его бурных взаимоотношений с Теодором и несколькими наследовавшими друг другу королями включает в себя два изгнания, два обращения в Рим, ссылку и тюремное заключение. Одновременно он успевал читать проповеди фризам, обращать Суссекс и учреждать монастыри в Мерсии. Окруженный свитой и обладающий огромным богатством, Уилфрид производит впечатление удивительного сочетания святого и светского аристократа. Только юная и по преимуществу аристократическая церковь могла породить такую фигуру.

Правление Теодора стало золотым веком монастырей. С одной стороны, крупные кельтские обители, такие, как Линдисфарн и Уитби, подвергались все более сильному римскому влиянию, хотя живы были и старые ценности: в монастыре Св Кутберта уединение и аскетическая набожность ирландских миссионеров сочетались с римским подходом к образу жизни и дисциплине в монастыре. С другой стороны, многие новые обители, основанные в эти годы, столетиями будут числиться среди величайших в Британии. В некоторых отношениях наиболее важными из них были Вермут и Ярроу, основанные Бенедиктом Бископом, знатным нортумбрийцем, принявшим монашество. Бископ пять раз побывал в Риме, и его монастыри-близнецы привнесли в Нортумбрию культурное воздействие средиземноморской церкви. Наиболее прославленный член этой общины, сам Беда, описывает, как Бископ получил церковь, построенную галльскими каменщиками «по римскому образцу, который он всегда любил», заполнил ее роскошной живописью, предметами обстановки и заложил огромное собрание книг с континента.

Какими бы впечатляющими ни были эти успехи Церкви, требовалась еще какая-то постоянная база для ее деятельности в сельской местности: трудно поверить, что обращение крестьян в новую веру было не более чем поверхностным. Многим покажется удивительным, что и в этом деле первые шаги были сделаны монастырями или организациями монастырского типа. Сейчас считается, что миссионерская деятельность и исполнение обязанностей пастыря – это работа для священников, а не для монахов. Но в VII-VIII вв. различие не было столь четким даже за пределами кельтской церкви. Английское слово mynster («монастырь») использовалось для обозначения широкого круга церковных учреждений: от обителей, живущих по уставу св. Бенедикта, до мелких и неорганизованных сообществ священников. Их правила сильно варьировались (так, епископ составил собственный устав для Ярроу), это относилось и к нормам поведения; так что мы имеем смутное представление о том, как протекала жизнь в большинстве монастырей, за исключением самых крупных. Но очевидно, что к 750 г. в Англии существовали сотни маленьких монастырей, обеспечивших то, что можно было бы назвать началом приходской структуры Англии.

«Старые монастыри», как их постепенно стали называть, были древнее, чем большинство сельских церквей, и охватывали гораздо большие территории. Большинство источников – более поздние – рисуют их почти полностью обособленными учреждениями, власть которых распространялась только на своих обитателей. Поэтому мы плохо осведомлены о том, какова была их пастырская деятельность, за исключением того, что она имела место. Похоже, члены коллегии священников или монахи странствовали по территории определенного «прихода», молясь и читая проповеди в местных общинах. «Прихожане» монастыря должны были платить десятину, а также приносить туда своих детей для крещения и мертвых – для похорон. Столь сложная система не могла развиться так быстро без поддержки со стороны королей. Паулин и Эйдан проповедовали в поместьях своих королей, поэтому не вызывает удивления, что многие монастыри располагались в королевских тунах. Десятина, вероятно, взималась в числе принятых повинностей, а некоторые из королей в политических целях основывали даже несколько монастырей, как король Нортумбрии Осви, видимо, поступил в 655 г. Короли располагали организованной системой местного управления; Церковь следовала их примеру. Постепенно монастыри были вытеснены тысячами ими же порожденных маленьких церквей, но монастырские «приходы» послужили шаблоном для будущего развития церковной организации в английской сельской местности.

Как короли поддерживали Церковь, так и Церковь помогала им повысить свой статус. Внуки военных вождей-язычников начинали смотреть на себя как на избранников Божьих; спустя несколько поколений церемония коронации уподобилась церемонии посвящения епископов. Вместе с христианством пришла и письменность: короли смогли переработать и записать в виде четких формул обычное право своего племени, уподобив его законодательству цивилизованного мира. Этельберт Кентский, по словам Беды, составил свои законы «по римскому обычаю». Кодекс Этельберта и более поздние кодексы VII в. из Кента и Уэссекса представляют собой сплав местных традиций с заимствованиями из континентального законодательства. Какова бы ни была их практическая значимость (в чем есть сомнения), издававшие их короли со всей очевидностью желали казаться цивилизованными – законодателями в классическом смысле этого слова. Поскольку королевства становились все более и более открытыми влиянию Рима и Галлии, менялась сама природа королевской власти. Теперь правитель должен был заботиться о правосудии и думать о судьбах своего королевства, а не только выигрывать битвы. Даже в кодексах VII в., с их длинными перечнями пеней и наказаний, подразумевался внушительный вес королевского авторитета.

Одновременно с первыми английскими церквами мы начинаем замечать и первые английские города. Правители VI в., вероятно, устраивали свои ставки в римских городах и крепостях; короли VII-VIII вв., несомненно, покровительствовали им, потому что там располагались епископские кафедры и монастыри. Кафедральные соборы Кентербери, Йорка, Винчестера и Вустера были построены в пределах римских укреплений, а в 635 г. первому епископу Уэссекса предоставили для основания кафедры римскую крепость в Дорчестере на Темзе, которую Беда называет civitas. Королевские чертоги и церкви, возведенные на заброшенных руинах, сами по себе не были городами. Тем не менее в ту эпоху кафедральные соборы и монастыри располагали наиболее четкой организацией; к их воротам стягивались ремесленники, торговцы, слуги и нищие. Неслучайно первые признаки оживления городов оказываются связанными с церковью, идет ли речь о римских городах или о более многочисленных поселениях, не имевших доанглийских корней. Самые ранние археологические свидетельства существования англосаксонского поселения в Кентербери лишь чуть младше основанной тут кафедры Августина. А недавние раскопки в Нортгемптоне показали, что зародышем города был монастырь VIII в. с церковью и сопутствующими постройками. В конце IX в. термин Беды urbana loca вопреки ожиданию переводили не как «города», а как «монастыри». Многие английские города начинались с монастыря и примыкающего к нему поселения мирян.

Вначале VIII в. Англия была более цивилизованной, чем в начале VII столетия. До единого английского королевства было еще далеко, но англичане начали осознавать свое этническое и культурное единство. Беда, возможно, ощущал это острее, нежели кто-либо другой: не следует забывать, сколь многозначительно само заглавие его основного труда – «Церковная история народа англов». Он видел, как в объединении английской церкви проявилась общая судьба его соотечественников, и потому оказался в состоянии думать о них как о «народе англов». Существуют ли какие-то признаки того, что светская власть тоже становилась все более всеохватывающей? Это вопрос, ответить на который трудно, не в последнюю очередь потому, что источников стало больше. С одной стороны, сложившиеся общественные институты и комплекс идей, которые показывают королевскую власть VIII в. с сильной стороны, могли быть не новыми – просто в это время они впервые были зафиксированы в письменном виде. С другой стороны, династическая неразбериха, которая демонстрирует слабую сторону этого строя, тоже могла быть не новой: возможно, Беда и его современники просто умолчали о подобных явлениях. По крайней мере можно сказать одно: как Bretwaldas мерсийские короли VIII в. были столь же могущественными, как и их предшественники; но они жили в мире, где большее место занимали письменность и законность, где упрочилось представление о правах, и это делало их власть более устойчивой и открывало дополнительные возможности для развития.

Король Мерсии Этельбальд (716-757) сохранил все влияние, завоеванное Вульфхере. Появляется значительное количество хартий с королевскими пожалованиями, поэтому теперь мы можем видеть, как короли предпочитали именовать себя. Титулы Этельбальда производят сильное впечатление, хотя и не являются совершенно новыми. Одна из хартий называет его «королем не только мерсийцев, но и всех провинций, которые известны под общим названием "Южная Англия"». Степень вмешательства короля во внутренние дела Кента и уровень контроля над Лондоном, которые показывают хартии, подтверждают эти претензии. Но Уэссекс сохранил свою независимость, как и Нортумбрия, которою правил покровитель Беды король Кёлвульф: верховная власть Мерсии никогда не распространялась на север дальше Хамбера.

Преемник Этельбальда, Оффа (757-796), стал наиболее могущественным из английских королей до Альфреда Великого. Однажды обеспечив себе это положение (что потребовало нескольких лет), он держался по отношению ко всем королевствам (за исключением Нортумбрии и Уэссекса) скорее как непосредственный правитель, нежели как далекий верховный король. Его предшественники брали верх над слабыми династиями, Оффа одолел самых сильных. Он полностью подчинил себе Кент (за исключением краткого перерыва в 70-х годах VIII в.) и обращался с его королем как со своим слугой. Однажды он аннулировал пожалование, сделанное королем Эгбертом Кентским, «заявив, что неправильно, чтобы его служитель осмеливался раздавать земли… без его ведома». В результате неудачного выступления против преемника Оффы в 798 г. древняя династия Кента навеки исчезла. Последний из королей Уэссекса появляется в числе duces Оффы; в Суррее, который был западносаксонской территорией, мы обнаруживаем дарственную знатного мерсийца, подтвержденную Оффой. В Восточной Англии (хотя здесь династия позднее объявилась вновь) «Хроника» за 794 г. скупо говорит: «В этом году Оффа, король Мерсии, приказал отрубить голову [королю] Этельберту». В Уэссексе королевская власть и традиция оказались сильнее: королевство признало власть Мерсии только между 786 и 802 гг., но даже тогда власть, кажется, имела более неопределенный характер, чем в Кенте.

Оффа был первым правителем, в хартиях которого использован простой и внятный титул «король англов». Его статус подчеркивается знаменитым посланием, которое отправил ему Карл Великий, король франков. Карл обращается к нему как к равному, «своему дражайшему брату», и упоминает «различные епископские кафедры в вашем с Этельредом королевстве», как будто бы в Англии больше не было королей, кроме Оффы Мерсийского и Этельреда Нортумбрийского. Связи с Франкским государством чрезвычайно важны (хотя, вероятно, одному документу придается слишком много значения: контакты между Галлией и Южной Англией всегда были многочисленными). Несомненно, Оффе должно было нравиться, что его сочли вторым Карлом Великим, и, какова бы ни была его власть на деле, его статус, несомненно, повышался, по мере того как развивались события за границей. В 787 г. Оффа произвел своего сына Эгфрита в короли Мерсии на торжественной церемонии, которую спустя девять лет скопировали нортумбрийцы; королевская власть все более приобретала сакральный характер.

Однако династии не стали более устойчивыми. Схема наследования власти была нечеткой: через много лет после Оффы королей все еще выбирали из людей королевской крови. Любой кандидат, располагая сколько-нибудь законными основаниями и достаточными силами, мог претендовать на трон, и Мерсию, Уэссекс и Нортумбрию в VIII в. раздирали династические усобицы. Стараясь обеспечить преемственность своей власти, Оффа был так же безжалостен с родичами, как и с соседями. Когда вскоре после смерти самого Оффы умер и его сын Эгфрит, ученый монах-нортумбриец Алкуин увидел в этом суд Божий. «Кара за кровь, пролитую отцом, ныне настигла и сына; ведь вам хорошо известно, сколько крови пролил отец, чтобы сохранить королевство для сына».

Многое заставляет видеть в Оффе жестокого дикаря, но именно при королях Мерсии началось формирование некоторых чрезвычайно важных общественных институтов. Положение Церкви стало более прочным благодаря приобретению земель и привилегий. Этельбальд и Оффа часто принимали участие в работе церковных соборов, иногда председательствовали на них, а их должностные лица и таны заверяли принятые на соборах решения. Церковь действовала таким образом, чтобы наверняка придать больше веса представлению о законности и существующим прецедентам. Хотя на соборах речь шла о церковных делах, такие совещания во многом способствовали превращению ad hoc (по данному случаю, лат.) собравшихся воинов при короле VII столетия в Witan (мудрый, англосакс.), или «большой совет», который мы обнаруживаем в позднесаксонской Англии.

Приняло определенный вид такое явление, как бокленд – земля, право на владение которой подтверждалось особой грамотой. Большинство хартий VIII в., по крайней мере из сохранившихся, содержат пожалования церквам, но они отражают положение вещей в обществе, в котором личное право на землю и местные интересы стали вытеснять в сознании людей традиционные ценности. Знать VIII в. больше напоминает сельских помещиков, а не воинов; появляются доказательства существования родовых гнезд и домашних церквей. О подобных домах известно немного, хотя один из них был раскопан в Голто в Линкольншире: укрепленный двор середины IX в., зал, кухня, спальня и хозяйственные службы. О церквах известно больше: в источниках VIII в. часто упоминаются «частные» монастыри, из поколения в поколение опекаемые знатным семейством. Все это верно и по отношению к наиболее могущественному из владетелей. У прежних королей были королевские виллы, но Оффа, похоже, пытался превратить свою резиденцию в Тамворте в подобие столицы государства. Неподалеку от Тамворта находился кафедральный собор в Личфилде, который Оффа через несколько лет превратил в центр архиепископства. Это было сделано отчасти в политических целях – церковная метрополия должна была находиться рядом со «столицей» Оффы.

Обязанность землевладельцев участвовать в строительстве мостов и укреплений впервые появляется в документе 749 г. и обычно оговаривается в более поздних дарственных на землю. Это имело большое значение в эпоху, когда были осуществлены масштабные общественные работы, как минимум, двух типов: один получил широкую известность, смысл другого поняли совсем недавно. Первый – это Вал Оффы, названный так в соответствии с древней и, видимо, правдивой традицией. Недавние раскопки позволили предположить, что эта гигантская земляная насыпь представляла собой барьер между Англией и Уэльсом, протянувшийся от моря до моря. Известно, что Оффа совершал вылазки в Уэльс, но вал должен был служить в большей степени оборонительным, чем наступательным целям: его возвели, чтобы остановить ответное нападение валлийцев, когда от планов завоевания по эту его сторону уже отказались. Но сам факт существования вала является веским свидетельством огромных ресурсов, которыми располагал Оффа.

Упоминания о «фортификационных работах» в хартиях относятся скорее к укрепленным опорным пунктам, а не к валам. Хорошо известно, что Альфред и его наследники создали сеть крупных государственных крепостей, или боро (burhs), чтобы защитить Уэссекс от викингов. Свежие данные археологии позволили предположить, что некоторые боро старше на столетие или более того, и их могли основать ради обороны Мерсии в годы ее величия. В большинстве случаев (в том числе в отношении Бедфорда, где, как считается, похоронен Оффа) доказательства все еще основываются на топографии, а потому не имеют решающего значения. Но раскопки в Херефорде выявили существование укрепленной окружности VIII в., более старой, чем позднейшие саксонские пристройки; менее весомое доказательство оборонительных сооружение времен Оффы было обнаружено в Тамворте. Происхождение нескольких боро конца X столетия в Уэссексе также может быть более ранним; некоторые, такие, как Уоренхем (Дорсет), Дорчестер (Дорсет) и Оксфорд, несомненно, расположены в местах, которые имели большое значение в VIII в. и ранее.

Мы уже упоминали два фактора, способствовавшие возникновению городов, – церкви и крепости. Третьим, и наиболее долговечным, была торговля. Оффа жил в эпоху развития внешней и внутренней торговли. Наиболее явным признаком этого является регулярная чеканка монеты. До 600 г. в Англии имела хождение только иностранная золотая монета. Грубые серебряные монеты, выпускаемые королями VII-VIII вв., не вызывали доверия и обычно использовались только в пределах данной местности. Новые серебряные монеты франкского происхождения стали образцом более совершенной чеканки, и короли Восточной Англии, похоже, начали применять такую чеканку незадолго до Оффы. Но красивые пенни Оффы, едва появившись, вытеснили из обращения более старые образцы монет и завоевали более широкий круг хождения, чем какая-либо другая монета со времен римлян. Возможно, наиболее интересным является тот факт, что мы находим монеты Оффы не только в виде крупных кладов, но и по отдельности, небольшими, разрозненными кучками. По всей видимости, они использовались при расчетах за мелкие сделки на местном уровне: деньги приобретают большое значение в английской экономике.

Размолвка с Оффой в 789 г. заставила Карла Великого закрыть франкские гавани для английских торговцев. Отсюда следует, что обычно английские купцы пользовались этими портами: империя Карла Великого и королевство Оффы входили в формирующуюся систему международной торговли. Центры торговли возникают по всей Северной Европе. При раскопках крупных поселений в Хедебю (Дания) и Бирке (Швеция) были обнаружены предметы, позволяющие предположить, что в VIII в. и Англия, и викинги принадлежали к одному и тому же международному торговому сообществу. В Англии поселения торговцев такого рода часто были связаны с уже существовавшими государственными и церковными центрами, а их названия часто содержат частицу wic (лат. vicus). Хэмвич был предшественником современного Саутгемптона. Он располагался на стыке Теста и Итчена, близ королевской виллы, носившей название Хэмптон, и само это название указывает, что Ham-wic ассоциировался с Ham-turn’ом. Раскопки обнаружили здесь поселение, которое занимало минимум 30 гектаров и было основано приблизительно в 20-х годах VIII в., а найденные в нем предметы свидетельствуют о широких контактах с Европой. Вероятно, такими же были Ипсвич (Gips-wic), крупный центр гончарного производства, Сэндвич и Фордвич. Римские города начали вновь обретать экономическое и общественное положение. В Йорке сложилось торговое предместье (Eofor-wic), и есть письменные свидетельства проживания там купцов-фризов; при раскопках в Кентербери были обнаружены дома VIII в., а местный рынок упоминается под 786 годом. Наибольшее значение имел Лондон, который Беда в 730 г. описывает как «emporium [Эмпорий, торговый город] с множеством людей, прибывающих по суше и по морю». Найти эту зону торговли оказалось непросто, хотя ныне считается, что в римском и средневековом портовом районе Биллинсгейт была глинобитная набережная саксонских времен. Где бы она ни располагалась, набережная должна была занимать большую площадь и иметь немалое значение: Lunden-wic упоминается в конце VII в., а источники VIII в. сообщают о пошлинах и сборщиках податей в этом порту.

Для английской церкви VIII век оказался достаточно беспокойным. Мирская жизнь и попечение о священниках приносили новые проблемы. Наследственный интерес не обязательно был злом: в руках ответственного семейства монастырь мог обрести и безопасность, и процветание. Но не все хозяева были ответственными, а некоторые монастыри, если верить Беде, служили обычным прикрытием для уклонения от уплаты налогов. Не только Беду беспокоило отсутствие общепринятых правил. Этельбальд, Оффа и его преемник Кенвульф (796-821) приняли участие в ряде соборов, посвященных столь необходимым реформам. Монахам воспретили вести образ жизни, привычный для светской знати; строгому запрету подверглось исполнение светских песен и злоупотребление вином в монастырях. В 786 г. Оффа созвал единственный за весь англосаксонский период собор, на котором присутствовали папские легаты. Но если усиление Церкви способствовало увеличению авторитета королевской власти, то одновременно росли и притязания епископов. Отношения между Церковью и государством не всегда были ровными, особенно при таких королях, как Этельбальд, который сочетал реформирование монастырей с разграблением обителей и совращением монахинь. Трения между королем и архиепископом Кентерберийским усугублялись сильными антимерсийскими настроениями в Кенте. Архиепископ Янберт был возмущен тем, что Оффа возвел Личфилд в ранг архиепископской кафедры; и после смерти короля об этой затее предпочли забыть под предлогом того, что она порождена враждебными чувствами к жителям Кента.

Однако была и позитивная сторона: английская церковь дала выдающегося ученого Алкуина. Питомец кафедральной школы в Йорке, он стал весьма заметной фигурой при дворе Карла Великого и сыграл решающую роль в процессе возрождения классической науки и образования. Очень важно, особенно в контексте письма Карла к Оффе, что интеллектуальным лидером в Европе конца VIII в. был англичанин. Но следует помнить и о том, что Алкуин, как и Беда до него, был уроженцем Нортумбрии: о культуре Мерсии известно крайне мало. Возможно, это означает, что многое было утрачено. В Мерсии не оказалось своего Беды, который написал бы ее историю, а величайшие из ее монастырей разрушили викинги. Образцы декоративного искусства, подобные скульптурам обители в Бридоне, создают впечатление роскошного физического окружения. Превосходным памятником эпохи Этельбальда и Оффы является большая монастырская церковь в Бриксворте (Нортгемптоншир). Она отчетливо показывает, сколь многого мы не знаем, – монастырь не упоминается в документах раннего Средневековья, если это не загадочный Clofesho, где проводились церковные соборы Мерсии.

В истории английской церкви VIII в. наибольшее впечатление производит тот факт, что теперь англичане несли христианство на континент, на свою историческую родину. Как ни странно, миссионерская деятельность началась со ссоры св. Уилфрида с архиепископом Теодором. Чтобы изложить свое дело, Уилфрид в 678 г. отправился в Рим через языческую Фризию и провел там год, проповедуя. Англичане знали о жителях Фризии от своих купцов, а Уилфрид открыл путь более целеустремленным миссионерам. В 690 г. во Фризии высадилась группа нортумбрийцев. Среди них был и Виллиброрд, который взял на себя руководство и в 695 г. был посвящен в архиепископы Фризии. Он основал кафедральный собор в Утрехте, и развитие церковной организации во Фризии пошло быстрыми темпами. Труды Виллиброрда дополнялись миссией в Западной Саксонии во главе со св. Бонифацием. Между своим прибытием сюда в 718 г. и смертью от рук язычников в 754 г. Бонифаций проповедовал среди фризов, германцев и франков, основав епископскую кафедру в Майнце. Он пользовался большим влиянием не только на новообращенных территориях, но и во франкской церкви в целом, способствуя ее упорядочению и подчинению папе. На протяжении всей деятельности Бонифация Англия снабжала его книгами, помощниками и советами; сохранилась его обширная переписка с английскими друзьями. Англичане, мужчины и женщины, сыграли важную роль в превращении стагнирующей франкской церкви в процветающую Церковь эпохи Каролингского Возрождения.

Могущество Мерсии не надолго пережило Оффу. Его преемник Кенвульф удерживал Кент и Суссекс и даже распространил свою власть на новые территории в Северном Уэльсе, но в 802 г. Уэссекс ускользнул у него из рук. Едва не сложилась новая династия верховных королей, на этот раз из восточных саксов. В 825 г. король Уэссекса Эгберт одержал решающую победу при Суиндоне, изгнал мерсийского верховного короля из Кента и присоединил к своим владениям Кент, Эссекс, Суррей и Суссекс. Четырьмя годами позже Мерсия также оказалась под властью Эгберта, и даже Нортумбрия признала его верховенство. Этот впечатляющий поворот событий показывает, что династия Оффы мало что сделала для стабилизации политической жизни Англии. Этого не смог достичь и Эгберт: после его смерти в 839 г. Мерсия вновь стала независимой. Казалось, что привычная чехарда правящих династий затянется надолго. Но в «Англосаксонской хронике» под 789 годом содержится роковая запись о прибытии в Уэссекс трех датских кораблей. То было первое предвестие урагана, которому предстояло смести всех соперников королей Уэссекса, а вместе с ними и некоторые из высочайших достижений английской цивилизации:

«В том году Беортрик [король Уэссекса] взял в жены Эдбур, дочь короля Оффы. И в его дни прибыли три первых норвежских корабля из Хортланда; и управляющий поехал туда и попытался заставить их явиться в королевский манор, ибо он не знал, кто они такие; и затем они убили его. Это были первые корабли данов, что приплыли в Англию».

Этот набег викингов был всего лишь незначительным инцидентом, хотя вскоре появились другие упоминания о нападениях «морских язычников» на южное побережье. Более серьезными были набеги с Севера, в ходе которых были разграблены монастыри в Линдисфарне (793), Ярроу (794) и обитель на острове Айона (795). В течение двух столетий Англии не угрожало нападение извне, поэтому можно представить себе, какое впечатление произвело на современников внезапное осквернение трех наиболее святых для них мест. Тем не менее это были отдельные нападения; викинги стали серьезной угрозой только для следующего поколения. Но большой набег на Кент в 835 г. положил начало трем десятилетиям, когда нападения происходили почти ежегодно, увенчавшись полномасштабным завоевательным походом.

Набеги на Англию и Ирландию были частью общеевропейского процесса экспансии норвежцев и датчан. В это процесс были вовлечены два народа (название «викинги» – «пираты» – придумали их жертвы; оно относилось к обоим), и у него было несколько причин. Норвежцы и датчане не были варварами в полном смысле этого слова, а к 40-м годам IX в. уже несколько их поколений активно занималось торговлей. Именно торговля позволила им установить постоянные контакты с народами Запада и Юга. Численность народонаселения росла, устроить свою жизнь на родине стало непросто. Многим искателям приключений доводилось слышать рассказы о плодородных землях и о монастырях, полных легкой добычи, поэтому удивительно, как набеги не начались еще раньше. Падение датской королевской династии в 854 г. создало вакуум власти: не было сильного короля, который сплотил бы воинов и не позволил им разбрестись по далеким странам.

Эти факторы помогают объяснить, почему начиная с 50-х годов IX в. викинги высаживаются в странах Европы в таком количестве и почему грабеж от случая к случаю уступил место политике завоевания и заселения земель. Похоже, существовало два основных маршрута: один – вокруг Северной Шотландии к островам на западе, а оттуда на юг; другой – к восточному и южному побережьям Англии и в Галлию. Поэтому набеги и поселения в Ирландии, Шотландии, Уэльсе и Корнуолле были по преимуществу норвежскими, а в английской и франкских землях – в основном датскими.

В 865 г. «Великая Армия» датчан во главе с Хальфданом и Иваром Бескостным высадилась в Восточной Англии. После нескольких месяцев передышки она двинулась на север, в Нортумбрию, которую раздирала борьба за корону, а в 867 г. захватила Йорк. Оба претендента на корону погибли, а даны посадили на трон Нортумбрии своего ставленника. Затем войско двинулось в Мерсию, но, столкнувшись с сопротивлением, отступило без боя, а в 869 г. вновь спустилось в Восточную Англию. Ее обитатели потерпели поражение в бою, а их король Эдмунд (которого вскоре стали почитать как святого мученика Эдмунда) стал жертвой ритуального убийства. В течение трех лет некогда великие королевства Нортумбрия и Восточная Англия прекратили свое существование.

В 870 г. датское войско разбило лагерь в Рединге и стало готовиться к вторжению в Уэссекс. Но здесь сопротивление было организовано лучше. После смерти Эгберта западными саксами правил его сын Этельвульф, человек не слишком честолюбивый, но одаренный. Основным достижением Этельвульфа кажется то, что он сумел избежать междоусобной борьбы, которая погубила другие династии: четверо его сыновей мирно наследовали один другому в порядке старшинства. Во время нападения викингов на троне находился Этельред, его третий сын; имя его брата и наследника, Альфреда, сделалось одним из величайших в англосаксонской истории.

На холмах Беркшира данов встретили объединенные силы под командованием короля Этельреда и его брата Альфреда, которые нанесли им первое серьезное поражение. Но успех англичан был кратковременным. Даны отступили к Редингу, но почти тут же вновь пошли в наступление и разбили Этельреда и Альфреда при Безингстоке. В апреле 871 г. в Англии высадилось новое датское войско. Вторжение, в Уэссекс казалось неминуемым, а его защитникам некуда было обращаться за помощью. В разгар кризиса Этельред умер, а его брат стал королем западных саксов.

Альфред Великий (871-899) известен как король, который спас Англию, когда положение казалось безнадежным. В глазах современников ситуация выглядела несколько иной. Им мало что говорило название «Англия». Первым писателем, который использовал слово Апдеlсупп (букв. «[земля] народа англов») считается сам Альфред, а название Englaland появилось только в следующем столетии. Вовсе не было само собой разумеющимся, что другие королевства подчинятся верховной власти восточных саксов или хотя бы предпочтут их данам. У них могли быть собственные короли, и всегда существовала опасность того, что отвергнутые претенденты, изгнанники и целые группы недовольных могут заручиться поддержкой викингов. Падение других династий само по себе не делало Альфреда королем всей Англии; он и его наследники добились этого с помощью военных успехов, искусной дипломатии и везения.

Правление Альфреда началось при тяжелых обстоятельствах: после года менее серьезных поражений он вынужден был откупиться от данов. Они оставили Уэссекс в покое на пять лет, в течение которых вторглись в Мерсию, изгнали короля Бургреда и посадили на его место своего ставленника: пало еще одно древнее королевство. Теперь Великая Армия разделилось надвое. Одна половина, во главе с Хальфданом, повернула на север и начала делить между собой земли Йоркшира, чтобы поселиться там. Другая, которой командовали Гутрум, Оскитель и Анунд, двинулась на юг и в 875 г. предприняла еще одно нападение на Уэссекс. Поначалу их успехи были скромными, и в 877 г. они отступили, чтобы начать делить земли Мерсии; еще одна группа откололась от них и отправилась заселять Линкольншир, Ноттингемшир, Дербишир и Лестершир.

В третий раз, в 878 г., Уэссекс атаковали значительно сократившиеся силы. Тем не менее внезапное нападение на Чиппенхем дало им преимущества; им покорились большая часть Уилтшира и Хемпшира, а Альфред вынужден был искать убежища в болотах Сомерсета. Положение казалось безнадежным, но Альфред не тратил времени зря и успел собрать войска. В начале мая, выражаясь словами младшего современника – автора «Хроники», «он поехал к Ecgbrihtesstan’y (Камню Эгберта)… и прибыл туда, чтобы встретиться там со всеми людьми из Сомерсета и Уилтшира и части Хэмпшира… и они возрадовались, увидев его. И днем позже он двинулся из этого стана к Или-Оук, а еще день спустя – в Эдингтон; и там он сразился со всем войском противника и обратил его в бегство».

Победа была неожиданной, но имела решающее значение. Датский вождь Гутрум принял крещение вместе с несколькими своими военачальниками, и короли заключили между собой мирный договор. Его условия признавали датское завоевание значительной части Англии как fait accompli (свершившийся факт, фр.). Границу наметили с севера на запад, от Лондона к Честеру; Гутрум обязался отвести свои войска за эту линию, где он был признан королем независимого королевства. К осени 880 г. даны оставили Уэссекс и начали планомерное расселение по Восточной Англии. Это не означало окончания конфликта. В 886 г. Альфред занял Лондон, по всей видимости сначала одержав победу над датским гарнизоном. В 893 г. большое датское войско высадилось в устье Темзы и грабило Англию в течение следующих трех лет, но на сей раз Уэссекс оказался почти незатронутым. Альфред был занят обеспечением безопасности собственного королевства и объединением под своей властью других земель к востоку и к югу от датской границы. Его первоочередной задачей стало усовершенствование армии и флота. Короли обычно созывали ополчение, которое собиралось с определенного числа гайд земли. Реорганизация, осуществленная Альфредом, согласно которой только половина войска находилась на службе единовременно, предвосхитила более поздний созываемый fyrd, или «ополчение»: это позволяло собрать меньшее по размеру, но более дееспособное войско. Было очевидно, что для борьбы с морскими разбойниками потребуется больше кораблей, и Альфред, как считается, построил корабли на шестьдесят и более весел, гораздо крупнее, чем у викингов.

Альфред стал первым основателем городов в Англии, это был наиболее важный пункт плана его реформ (который, несомненно, избавил Уэссекс от дальнейших набегов извне). К концу 80-х годов Уэссекс был покрыт сетью крепостей, причем некоторые из них, с правильными улицами, нельзя назвать иначе, чем укрепленными городами, построенными по определенному плану. Документ под названием «Burghal Hidage» содержит перечень тридцати таких городов – боро – и еще трех, которые могли быть добавлены позднее. Наверное, набольшее впечатление среди них производит Винчестер, где внутри римских стен появилась новая сеть улиц, игнорирующая прежнюю римскую. Подобная схема заметна также в Оксфорде, Чичестере, Уоренхеме и других городах. Планирование было на удивление систематическим, и похоже, что землемеры, прокладывая улицы, пользовались стандартной 66-футовой мерой. Более крупные боро были не только крепостями: они вскоре стали играть важную роль в местном сельском хозяйстве. Обязанность снабжать города боевой силой возлагалась на окрестных землевладельцев, которые могли использовать находящуюся под защитой города территорию в своих целях. Они часто строили в боро мастерские, чтобы производить товары на продажу: в «Книге Страшного Суда» есть упоминания о связях городских строений с сельскими поместьями. Затем в город приходили торговцы и ремесленники, и крепости конца IX-X в. становились обычными городами. Потребности обороны совпали с нуждами развивающейся экономики; таким образом Альфред оставил по себе долгую память в виде дорожной системы нескольких городов.

Одной из важных причин долговременного успеха, достигнутого Альфредом, стала осторожность, с которой он обращался со своими соседями. В Мерсии было особенно опасно ранить местную гордость. Здесь Альфред оставил дела в руках старого Королевского совета во главе со знатным мерсийцем Этельредом, который стал его зятем, а взяв Лондон в 886 г., он немедленно передал его под контроль Мерсии. Благодаря подобному обхождению Этельред стал преданным сторонником Альфреда, а после смерти последнего он и его жена Этельфлед руководили походами мерсийцев против данов. Если Альфреда и можно назвать «королем Англии» с большими основаниями, чем кого-либо до него, то этим он был обязан не только военной силе и не тому, что у него не осталось соперников: люди охотно подчинялись ему, поскольку знали, что он и его семья будут справедливыми и заботливыми правителями.

Оставалась нерешенной проблема данов и причиненного ими ущерба. Далеко не все возможно было восстановить: что бы ни происходило теперь, мир Беды и Оффы ушел навсегда. Можно спорить о численности датской «Великой Армии», но нельзя отрицать факт уничтожения трех королевств, разорения множества диоцезов, ограбления бесчисленных монастырей, почти полную утрату хартий и других документов в Восточной Англии. Разрушение монастырей, возможно, имело наиболее серьезные последствия, поскольку большие обители были также и очагами образования и культуры, в то время как маленькие отвечали только за духовную опеку окрестного населения.

В Денло (Danelaw) (как стали называть регион, отошедший Гутруму) датские воины вскоре создали свое общество с собственными законами. В Йоркшире, Линкольншире, Лестершире и в меньшей степени в Восточной Англии множество названий оканчиваются на -bу и -thorp, а также включают в себя другие скандинавские элементы. Степень влияния поражает: это показывает, как велико было войско и как широко оно расселилось по стране. Даже когда регион Денло обратился в христианство и подчинился английскому правлению, он сохранил ярко выраженные особенности: собственную систему манориальной организации и землеустройства, свои законы и социальную дифференциацию. Королям X в. пришлось приложить немало усилий, чтобы примирить требования, предъявляемые объединенным королевством, с обычаями, столь отличающимися от английских.

Англия отчаянно нуждалась в возрождении культуры и образования, и этой задаче Альфред посвятил последние десять лет жизни. Подобно Карлу Великому, он осуществил собственную программу образования с помощью придворного кружка интеллектуалов. В некотором смысле его вклад в это начинание является наиболее замечательным из всех достижений Альфреда. Он единственный из английских королей до Генриха VIII, кто писал книги. Зная о гибели рукописей и упадке монастырского образования, он выучил латынь и переводил латинские сочинения на английский язык для своих подданных. Среди множества переводов, выполненных людьми его круга (которые включали и «Церковную историю» Беды), три, вероятно, принадлежат самому Альфреду. Полагают также, что «Англосаксонские хроники» первоначально были составлены при дворе Альфреда. Для священнослужителей хорошее латинское образование вновь стало условием получения высокого сана. Выяснить, насколько успешным было возрождение времен Альфреда Великого, нелегко, но благодаря ему священники стали более образованными, а миряне более грамотными: хорошая база для монастырской реформы, которая последовала через два столетия. На счастье Альфреда, будущее позволило очень многим из его разнообразных начинаний доказать свою плодотворность. Но даже если не принимать этого во внимание, он остается выдающейся фигурой в истории раннесредневековой Англии.

Правление Эдуарда Старшего (899-924), Этельстана (924-939) и Эдмунда (939-946) прошло под знаком отвоевания Денло. Эти полвека имели определяющее значение для формирования национального королевства. Династические раздоры были забыты, отчасти благодаря тому, что Альфред вовремя позаботился о наследовании, отчасти из-за благоприятного стечения обстоятельств. В 902 г. раскол был предотвращен только потому, что кузен Эдуарда, который обратился за помощью к данам, чтобы заполучить корону, погиб в бою. В 924 г. Этельстан взошел на престол, не встретив противодействия, поскольку он был законным наследником в Уэссексе и при этом воспитан у своей тетки в Мерсии. К середине столетия возвращение к прежним королевским династиям сделалось невозможным как для Мерсии, так и для более слабых королевств. Королевский дом Уэссекса стал королевским домом Англии.

Военные кампании в правление Эдуарда проходили, как правило, под командованием самого короля и его сестры Этельфлед, «Госпожи Мерсии». Наступление англичан началось после успешного отражения датского набега на Мерсию в 910 г. В следующие восемь лет Эдуард продвинулся на территорию Денло, в то время как его сестра удерживала данов на границе с Мерсией. Теперь Этельфлед угрожали сразу с двух сторон, поскольку норвежские викинги из Ирландии совершали набеги на западное побережье. Главным ее достижением было строительство новых боро в Мерсии: на восточной границе, для защиты от данов, на западной – от валлийцев и на северо-западе, чтобы сдерживать натиск норвежцев от Тамфорта до Ди и Мерси. В 917 г. Этельфлед взяла Дерби, дав своему брату возможность вторгнуться в Восточную Англию, пока она отвлекает врага. К 918 г. Южное Денло оказалось под властью Эдуарда, а датские войска в Стамфорде, Лестере, Ноттингеме и Линкольне были отрезаны друг от друга. Лестер подчинился Этельфлед, но ее смерть вскоре заставила Эдуарда свернуть кампанию и переключить внимание на защиту Мерсии. На обратном пути он взял Стамфорд, Ноттингем и Линкольн, и к концу 920 г. английская граница проходила уже по реке Хамбер.

Одновременно Эдуард старался наладить отношения со своими неанглийскими соседями. В 918 г. он принял присягу от валлийских государей королевств Гвинедд и Дифед. В 923 г., сообщает «Хроника», «король скоттов и весь их народ признали его своим отцом и повелителем: то же сделали Рагналл, и сыновья Эдвульф, и все обитатели Нортумбрии: и англичане, и даны, и норвежцы, вместе с королем Стратклайда и всеми его подданными». Это было началом целой череды таких же покорений, которая достигла своего пика в 973 г., когда восемь «британских королей» присягнули на верность Эдгару, внуку Эдуарда, на реке Ди.

Однако следует подчеркнуть, что это выражение покорности представляло собой личный поступок короля и означало признание верховной власти и защиты, но не капитуляцию и не потерю независимости. На деле Шотландия и Уэльс двигались в направлении создания собственных единых государств. Около 850 г. король скоттов Кеннет Мак-Альпин присоединил королевство пиктов к своим владениям; в течение следующих двух столетий Шотландия находилась под управлением скоттов (в противоположность пиктам). На политическую жизнь Уэльса оказало влияние стремительное покорение Гвинедда в конце IX в.; из мелких независимых королевств остался только Дифед. Англосаксы так и не завоевали Уэльс и Шотландию, и к 1066 г. каждое из этих государств управлялось местными силами. Тем не менее Уэльс испытывал сильное воздействие как Англии, так и викингов.

Среди тех, кто боролся за британские земли в Х в., появилась новая сила – норвежцы из Ирландии. Они не питали никаких родственных чувств к данам, и их основной целью было установление контроля над севером Денло. В 918 г. войско во главе с Регналлом вторглось в Шотландию, обосновалось в Нортумбрии, а на следующий год захватило Йорк, где произошла коронация Регналла. Это северное королевство просуществовало с перерывами тридцать лет, в течение которых развивалась торговля, а северные города-близнецы Йорк и Дублин быстро росли. Раскопки в Йорке обнаружили целые улицы деревянных домов и лавок, разрушенных данами и восстановленных преемниками Регналла. В правление Этельстана и Эдмунда врагами англичан были скорее норвежцы, а не даны.

В 920 г. Эдмунд принял присягу у Регналла и тем самым признал его статус. Но когда в 926 г. новый норвежский король посягнул на его наследственные земли, Этельстан осадил и взял Йорк, разрушил его укрепления и принял капитуляцию королей Шотландии и Стратклайда. Шесть лет спустя отношения между Этельстаном и скоттами вновь прервались. Опасаясь вторжения, соперники англичан заключили между собой союз. Но в 937 г. английское войско во главе с Этельстаном разбило объединенные силы норвежцев, скоттов и Стратклайда. Этельстан находился теперь на вершине могущества, став королем англичан и данов, а в некотором смысле также верховным правителем всех британцев. Он пользовался уважением и за рубежом, вступив в родственные отношения с королевскими домами Германии и Франции. Из хартий Этельстана видно, что валлийские принцы регулярно бывали при его дворе; Хьюэл Дда, король Дифеда во времени Этельстана, копировал английские серебряные пенни и учреждал законы по образцу английских кодексов.

Однако слишком многое по-прежнему зависело от личности короля. Вскоре после смерти Этельстана в 939 г. норвежское войско явилось опять во главе с Олафом Гутфритсоном. Эдмунд, новый король, был вынужден признать Олафа королем Йорка. В 941 г. Олаф умер, и в течение следующих четырех лет Эдмунд восстановил свою власть над Северным Денло и разорил Стратклайд. Особенно любопытно стихотворение той поры, в котором Эдмунд изображен защитником данов от их угнетателей-норвежцев: правнуки недругов Альфреда отождествляли себя скорее с подданными английской короны, нежели с родственными им скандинавами. Однако в 947 г., через год после смерти Эдмунда, Йорк опять оказался в руках короля Норвегии – Эрика Кровавая Секира. Следующие шесть лет были посвящены борьбе между Эриком, новым английским королем Эдредом и норвежским соперником Эрика – Олафом Сихтриксоном. В 954 г. Эдред вторгся в Нортумбрию, на сей раз успешно, и последний король Йорка был низложен и убит.

В ходе почти пятидесяти лет постоянных войн королевский дом Уэссекса проявил себя блестяще. Мирное правление Эдгара (959-975) служит доказательством того, что было достигнуто не только военное превосходство. Эдгар не был завоевателем: один историк некогда написал о нем, что «его роль в истории сводилась к сохранению мира, достигнутого прежними королями Англии». Но это, без сомнения, немаловажное достижение: государство было молодым, и именно при Эдгаре окончательно сложились наиболее важные стороны позднесаксонского строя в Англии.

Начиная с Этельстана, короли все чаще учреждали законы, более тщательно разрабатывая их. Поддержание мира и порядка, преследование воров, церковная иерархия, торговые дела и проведения ярмарок и т.д. – они охватывали все более широкие круги подданных. Упор делался на единообразие: законы Эдгара допускают существование местных обычаев, особенно в Денло, но настаивают на том, что «у каждого народа должно наилучшим образом учредить мирские законы». К началу XI в. право преследовать за наиболее серьезные преступления стало прерогативой Короны; оформилось понятие всеобщего мира, защита которого была обязанностью и правом короля. Король Англии располагал в X в. большим объемом власти, нежели король любой из европейских стран примерно той же величины.

Законы и хартии утверждались на собраниях Уитана (Witan) – Королевского совета. Ход его развития можно проследить, изучая списки свидетелей, которые прикреплялись к хартиям. В X в. он стал более многочисленным и более официальным, нежели советы прежних королей; в него входило множество людей, которых называли «министрами» или танами. Некоторые историки XIX в. излишне усердно пытались увидеть в «Уитане» «протопарламент»: он ни в коем случае не был демократическим образованием и не налагал «конституционные» ограничения на королевскую власть. Но его роль была важной. На заседаниях «Уитана» выбирали новых королей, утверждали законы общегосударственного значения, обсуждали текущие дела. В него входила знать, епископы и многие люди, пользовавшиеся влиянием на местах. Начиная со времени Этельстана расширенный «Уитан» стал силой, с которой приходилось считаться.

Власть короля осуществлялась с помощью значительно улучшенной системы местного управления. В течение X в. территориальные образования разного рода были постепенно превращены в единую сеть широв – графств. Некоторым из них насчитывалось уже более столетия, а границы других были еще более древними. Но именно при Эдгаре английские графства приняли тот вид, в котором они просуществовали до 1974 г. – в течение целого тысячелетия. Управление ширами было вверено группе магнатов-олдерменов. В Уэссексе IX в. в каждом шире был свой олдермен, но в результате процесса, начавшегося при Этельстане, число олдерменов сократилось, а их статус стал более высоким. В правление Эдгара олдермен похож скорее не на местное должностное лицо, а на эрла XI в. Но он все еще регулярно отчитывается перед центральным правительством за положение дел во вверенном ему шире.

В административных целях ширы были поделены на более мелкие единицы, которые в большинстве графств назывались сотнями (hund-reds), а в Северном Денло – wapentakes (от англ. take weapon – браться за оружие). Каждая сотня (округ) имела свой суд для решения дел местного значения и сообща выставляла положенное количество воинов и гребцов. Но и сотня не была низшей ступенью административной лестницы: ради укрепления законности население объединялось в группы из десяти хозяйств (tithings), связанных круговой порукой. Авторитет королевской власти достигал каждого крестьянина с помощью детально разработанной модели управления. Сложно сказать, что именно было новшеством X в. Принцип сотен упоминается и в более ранних сборниках законов, причем похоже, что позднесаксонские сотни часто базировались на основе прежних территориальных единиц. Однако преемники Альфреда усовершенствовали эту систему, и при Эдгаре она появляется в развитой форме.

Другим признаком усиления королевской власти была чеканка монеты. Еще перед воцарением Альфреда короли Уэссекса и Мерсии и архиепископ Кентерберийский заключили договор о чеканке серебряных пенни по единому образцу. В постановлениях Этельстана (между 924 и 939 гг.) говорится, что «по всей стране должна ходить одна монета». Он и его преемники сумели успешно обеспечить единообразие чеканки; все монеты чеканились в боро под строгим контролем. Около 973 г. Эдгар выпустил пенни нового образца, которые оставались основной используемой монетой и спустя много лет после Завоевания. Превосходное качество монеты говорит о чрезвычайно строгом контроле за ее выпуском, что также можно считать уникальным для Европы того времени.

Еще одним важным достижением Эдгара стало поощрение монастырской реформы. В начале X в. подлинное бенедиктинское монашество, казалось, практически исчезло. Несколько крупных и бесчисленное множество мелких монастырей было разрушено данами, а сохранившиеся все больше втягивались в беспорядочный, мирской образ жизни, который задолго до того порицал Беда. Группы монастырских священнослужителей жили в отдельных домах с женами и детьми; в своей повседневной жизни они были ближе к кафедральным каноникам, чем к монахам. Для успешного возрождения английской церкви требовались новая модель монашеской жизни и средства на постройку новых обителей. Первая проблема решалась в ходе общеевропейского процесса монастырской реформы, составной частью которого стала английская реформа; Эдгар и его знать предоставили средства. Зачинателями реформы стали три великих церковных деятеля: св. Дунстан, св. Этельвольд и св. Освольд.

Монастырская реформа началась в Англии в начале 40-х годов X в. под покровительством короля: Гластонбери, переданное Дунстану королем Эдмундом, и Абингдон, который король Эдред вручил Этельвольду, стали первыми монастырями «нового» типа. Эдмунд и Эдред относились к церковным делам с благожелательным равнодушием, в то время как следующий король, Эдвиг, питал личную неприязнь к Дунстану. Это имело плодотворные последствия, поскольку Дунстан был изгнан за границу и получил возможность досконально изучить монашескую жизнь в Европе. Времена изменились с восшествием на трон Эдгара в 959 г.: Дунстан стал архиепископом Кентерберийским, а Этельвольд епископом Уинчестерским. Освольд, самый молодой среди них, провел некоторое время во франкском монастыре во Флери. Дунстан убедил Эдгара дать ему епископство Вустерское, а вскоре после этого Освольд построил монастырь в Уэстбери-на-Триме. В следующие полвека было основано и восстановлено около пятидесяти обителей по образцу Гластонбери, Абингдона и Уэстбери.

Монахи в новых монастырях следовали образу жизни, основанному на уставе св. Бенедикта, с дополнениями, внесенными в обряды и распорядок дня в соответствии с континентальной практикой. Около 970 г. все варианты устава были сведены воедино в «Regularis Concordia», собрании правил, общих для всех английских монастырей. Эдгар сыграл решающую роль в этом процессе: его авторитет придал вес реформаторскому движению, а все новые монастыри оказались под его непосредственным покровительством. Без королевской поддержки было бы непросто осуществить изгнание из старых обителей белого духовенства, чтобы освободить место для монахов, как это впервые произошло в Уинчестере в 964 г. Эдгар не скупился на пожертвования и от других ожидал того же: к 70-м годам X в. появляются признаки того, что знать возмущена расходами. Тем не менее основание монастыря вновь стало вопросом престижа.

Новые монастыри были богатыми, почитаемыми, их одаривали сокровищами и строили для них красивые здания. Литературные источники показывают, насколько расцвело английское искусство при Эдгаре. Сохранилось некоторое количество богато иллюстрированных книг, всего лишь несколько образцов эмали на золоте и изделий из слоновой кости, и почти ничего из строений. Судьба оказалась неблагосклонной к англосаксонской архитектуре, поскольку все крупные церкви были перестроены после Завоевания. В X в. старый собор в Уинчестере расширили, так что он стал занимать 250 футов в длину и приобрел боковые часовни, изящные западные башни и резные раскрашенные фризы. Но следует отметить, что это духовное и материальное оживление затронуло только один сегмент (приблизительно 10%) прежнего церковного сообщества; остальные продолжали вести прежнюю жизнь. Таким образом, перед Нормандским завоеванием бенедиктинские монастыри сосуществовали с мелкими светскими обителями – уцелевшими церквами, построенными еще до эпохи викингов.

Новые монастыри были многим обязаны Европе, но характер их взаимоотношений с государством и обществом сложился типично английский. К 1000 г. большинство епископов было монахами; епископы и аббаты наравне со светскими магнатами участвовали в заседаниях «Уитана». Представители высшего духовенства являясь наиболее влиятельными советниками последних англосаксонских королей. Церковная реформа равным образом добавила блеска и королю, который придавал сакральному характеру своей власти больше значения, чем кто-либо из его предшественников. Коронация Эдгара в 973 г. откладывалась до тех пор, пока он не достиг тридцатилетия, минимального канонического возраста для рукоположения в священники. Центральным событием церемонии стала не коронация, а помазание святым елеем, которое ставило короля выше людского суда, делая его отчасти священнослужителем. Как говорится в сборнике проповедей Эльфрика из Эншема, «никто не может сделать себя королем, но люди имеют право свободно избрать королем того, кто больше им нравится. Однако, став королем, он получает власть над людьми, и они не должны пытаться сбросить ярмо со своих плеч». На фронтисписе хартии об основании нового монастыря в Винчестере Эдгар предстает таким, каким он хотел себя видеть: коронованный, он стоит между двумя святыми и преподносит свой дар Царю Небесному, волею которого правят земные цари.

История следующих двух правлений показала, что еще существовали значительные препятствия для формирования национальной монархии. Новый король не мог рассчитывать на верность подданных, пока не завоюет ее, что доказывают события после 975 г., когда Эдгар умер, оставив после себя двух несовершеннолетних сыновей. Старший, Эдуард, не был популярен, и многие знатные люди предпочитали ему его брата Этельреда. Эдуард был коронован, но четыре года спустя его убили в Корфе. Вряд ли можно усомниться в том, что ответственность лежала на сторонниках Этельреда; убийство положило начало его несчастливому правлению. Этельред Неблагоразумный (979-1016) всегда пользовался дурной славой (хотя его знаменитое прозвище утратило свое изначальное значение, которое подразумевало игру слов ?telr?d Unr?ed – «неблагоразумный добрый совет»). Вероятно, он был лишен качеств, и поныне очень важных для короля – умения определять достойных доверия и способности завоевывать доверие. С другой стороны, в его правление закон и правосудие продолжают развиваться под руководством ученого архиепископа Вульфстана. Если бы не новая опасность – возвращение викингов, английское государство продолжало бы существовать столь же успешно, как и при Эдгаре.

Новые участники набегов были даже более опасными, чем их предшественники IX столетия. К 70-м годам X в. датский король Харальд Синезубый, под контролем которого оказались Дания и Норвегия, создал огромное войско, состоящее из превосходно обученных профессиональных воинов. В 988 г. Харальд был низложен собственным сыном Свейном, который сохранил войско отца в боевой готовности и построил большие крепости для его размещения. Археологи раскопали одну из них в Треллеборге в Дании. Она представляла собой земляной вал в форме окружности, внутри которого располагались группы больших строений в форме кораблей – все спланированные с математической точностью. И Треллеборг, и датские саги указывают на высокий уровень координации и дисциплины, тягаться с которыми английской армии было непросто.

Нападения начались за год или два до воцарения Этельреда. Поначалу их масштаб был скромным, но в 991 г. большое датское войско разбило олдермена Биртнота и эссекское ополчение при Мэлдоне; потребовались большие суммы, чтобы откупиться от него. Эта же схема повторилась в ходе набегов 994, 997 и 1002 гг. Необходимость постоянно откупаться обеспечила правлению Этельреда дурную славу. В Скандинавии были обнаружены огромные клады, состоящие из английских пенни, а надписи на некоторых шведских надгробных плитах говорят о наемниках, которые отправились в Англию и там разбогатели. В 90-х годах X в. благополучие Англии находилось в такой же опасности, как и в 1066 г.

Как Этельред мог справиться с этим? Одной из мер могло стать противодействие гостеприимству, которое оказывали викингам соседи Англии; наиболее удобное географическое положение в этом отношении занимало герцогство Нормандское. Только несколько поколений отделяли нормандцев от их предков-викингов, поэтому они часто открывали свои гавани перед морскими разбойниками, возвращавшимися из Англии. Однако в 991 г. король Этельред и герцог Ричард заключили договор о взаимопомощи против врагов, а десятью годами позже Этельред женился на дочери герцога. Так зарождались ставшие роковыми связи Нормандии и Англии.

Внутренняя политика короля, похоже, не слишком отличалась от политики его предшественников. К нему перешла по наследству могущественная аристократия, и, судя по его ранним грамотам, Этельред добивался ее преданности с помощью земельных пожалований, так же как Эдвиг и Эдгар до него. Однако начиная с 1002 г. угроза со стороны викингов внезапно сделалась более серьезной и обнаружила самое уязвимое место королевской власти. Земли короля по-прежнему были сосредоточены по преимуществу в Уэссексе, там же разворачивалась и большая часть его деятельности. Ресурсы, с помощью которых он мог купить поддержку на Севере и Востоке, были очень ограниченными, а именно в этих районах ему особенно требовалась поддержка. Там все еще существовали сепаратистские тенденции, и оставалось много людей, которые помнили о своих датских корнях. Поздние грамоты Этельреда демонстрируют его старания укрепить свою власть над Мидлендом и Восточной Англией; влияние здесь приобрели новые люди, родом не из Уэссекса. Король боролся за сохранение единства Англии и ее обороноспособности. Возможно, эта задача стала еще сложнее из-за бездарности короля, но никто не нашел бы ее простой.

О давлении, которому подвергалось правительство, можно судить по тому, что в 1002 г. Этельред и его совет подали сигнал к началу массового избиения всех данов, живущих в Англии. Это из ряда вон выходящее распоряжение не могло быть полностью навязанным снизу, поскольку в некоторых районах Англии население было в основном датским, но оно говорит о существовании настроений, близких к национальной истерии. Это явственно обнаружилось в Оксфорде – когда даны укрылись в церкви монастыря Св. Фридсвиды, горожане сожгли церковь. Причиной датского вторжения в следующем году, возглавленного самим королем Свейном, почти наверняка стала эта резня. Свейн разграбил Норвич, но понес большие потери в Восточной Англии и в 1005 г. вернулся в Данию. На следующий год он вернулся, провел свое войско через Беркшир, Уилтшир и Хемпшир и заставил выплатить большую сумму в качестве отступного. Во время этой передышки правительство построило новый флот, но в начале 1009 г. восемьдесят кораблей были сожжены из-за предательства английского капитана. В довершение всего в Англии высадилось еще одно датское войско во главе с Торкиллем Высоким и Хеммингом. В 1010 г. они сожгли Оксфорд, а затем двинулись в Восточную Англию, откуда в следующем году перебрались в Кент. Кампания неожиданно закончилась в 1012 г., когда Торкилль, возмущенный тем, что даны жестоко убили архиепископа Эльфе, перешел на сторону противника. В результате в распоряжении Этельреда оказалось сорок пять кораблей, а остальное войско покинуло Англию.

Неспособность Англии к обороне теперь стала очевидной для всех, и, когда в 1013 г. Свейн вернулся, его целью было уже завоевание. Жители Денло, утратившие все иллюзии в отношении правительства Этельреда, приветствовали датского короля и практически немедленно признали Свейна. К концу года он взял Оксфорд, Винчестер и Лондон, а Этельред бежал в Нормандию. В феврале 1014 г. Свейн умер; его сын Харальд унаследовал его скандинавскую империю, но войско в Англии признало своим королем Кнута, младшего брата Харальда. Тем временем Этельред вернулся и весной начал поход против данов. Застигнутый врасплох, Кнут бежал в Данию. В 1015 г. он вернулся с большим войском и обнаружил, что Северное Денло находится под контролем сына Этельреда – Эдмунда Железнобокого, который бросил вызов отцу. В течение следующих нескольких месяцев Кнут восстановил свою власть над Нортумбрией, а затем двинулся на Лондон. Но еще до того, как датское войско достигло Лондона, Этельред умер, а королем провозгласили Эдмунда. Тем не менее даже в Уэссексе многие признали власть Кнута без борьбы. Эдмунд вновь собрался с силами, и в течение некоторого времени казалось, что данов все еще можно оттеснить. Однако осенью 1016 г. Кнут одержал решающую победу при Эшингдоне в Эссексе. По договору, заключенному вслед за этим, у Эдмунда оставался только Уэссекс; но вскоре он умер, и Кнут стал королем всей Англии.

Королю Кнуту (1016-1035) пришлось столкнуться примерно с теми же трудностями, что и Вильгельму Завоевателю пятьдесят лет спустя. Как и Вильгельм, Кнут начал править не как захватчик, но как законный английский король. Он женился на вдове Этельреда и защищал свой трон, не зная жалости: несколько влиятельных англичан были убиты, в том числе и старший из оставшихся сыновей Этельреда. Обеспечив свою безопасность, Кнут с энтузиазмом принял все традиционные атрибуты цивилизованной королевской власти. Он учреждал законы и основывал монастыри; по словам хрониста XII в., он изменил самого себя и «из дикаря стал христианнейшим королем». Но все же он был датчанином и после смерти брата в 1019 г. унаследовал обширную северную империю, частью которой стала Англия. В течение 20-х годов XI в. он все больше и больше втягивался в датские дела. Слишком широкий круг занятий Кнута является основной причиной его преобразований в Англии, не слишком многочисленных, но в конечном счете разрушительных.

Естественно, многие его соратники жаждали вознаграждения. В это время не произошло полномасштабной смены землевладельческого класса в Англии, как это было после 1066 г., но немало датчан пополнило собой ряды знати. Будучи чужаком и не ощущая себя в безопасности, король Кнут держал при дворе отряд телохранителей, который оказался большой обузой для страны. Землевладельцы тридцать лет платили, чтобы откупиться от данов, а теперь им приходилось платить, чтобы содержать датское войско у себя дома.

На время своих долгих отлучек Кнуту приходилось передавать управление английскому правительству. В 1017 г. он разделил королевство на четыре графства – Нортумбрию, Восточную Англию, Мерсию, Уэссекс. Эта мера угрожала оживлением сепаратистских настроений, особенно после того, как эрлами Нортумбрии и Восточной Англии стали датчане. К концу правления Кнута наиболее влиятельными лицами в королевстве оказались Сивард, эрл Нортумбрии, Леофрик, эрл Мерсии (чьей женой была знаменитая леди Годива из Ковентри) и Годвин, эрл Уэссекса. Происхождение Годвина неясно. Но к 30-м годам XI в. он и его семья были самыми богатыми и наиболее влиятельными из светской знати, за исключением только короля. Графства Кнута во многом определили баланс сил в последние тридцать лет англосаксонской истории.

Когда в 1035 г. Кнут умер, в Англии оказалось несколько возможных претендентов на престол. Династия Уэссекса была представлена младшими сыновьями Этельреда – Эдуардом и Альфредом, которые находились при нормандском дворе, а также сыном Эдмунда Железнобокого, который жил в изгнании в Венгрии. У Кнута же осталось два сына от двух жен: Харальд от Эльфги из Нортхемптона и Хардакнут от Эммы, вдовы Этельреда. Кнут желал, чтобы Хардакнут унаследовал всю его империю. Но Хардакнут задержался в Дании, а тем временем «Уитан» избрал регентом Харальда (несмотря на противодействия Эммы и Годвина), а в 1037 г. короновал его. Годом раньше принц Альфред неосмотрительно посетил Англию и умер от увечий, нанесенных ему по наущению Годвина. После смерти Харальда в 1040 г. призвали Хардакнута, но он также умер два года спустя, и датская династия пресеклась. Теперь почти все желали восстановления прежней династии Уэссекса. Королем был избран сын Этельреда Эдуард.

Эдуарду «Исповеднику» (1042-1066) было предначертано стать главным и царственным святым Англии. Его нынешний биограф, анализируя реальность, скрывающуюся за благочестивой легендой, пишет: «Он не был особенно выдающимся человеком. Но он не был и блаженным дурачком. Как и многие люди его положения и его времени, он был посредственностью». Каковы бы ни были сильные и слабые стороны Эдуарда Исповедника, ему досталось по наследству одно из самых эффективных правительств в Европе XI в. Причины обретенного им могущества отчасти восходили к вековым установлениям, отчасти вытекали из потрясений последних шестидесяти лет.

Со времен Эдгара местное управление претерпело изменения. С одной стороны, крупные графства, созданные при Кнуте, сосредоточили обширные земли и большую власть в руках нескольких человек. Теперь король оказывался лицом к лицу с чересчур могущественными подданными. С другой стороны, появились новые должностные лица, которые должны были проводить королевскую политику на местах. В правление Этельреда королевского бейлифа (reeve) в каждом из широв стали называть shire-reeve – шерифом. Он был основным королевским должностным лицом в шире, к нему переходило все больше и больше полномочий олдермена. Шериф отвечал за королевские доходы и за правосудие, но он также принадлежал к растущему слою местных танов. Он объявлял королевскую волю знати шира, принимал большое участие в текущих делах и именем короля руководил действиями против мятежных магнатов. Суды в ширах и шерифы числятся среди наиболее значительных вкладов англосаксов в систему управления более поздних времен Средневековья.

Непосредственным результатом слабости Англии было создание при Этельреде чрезвычайно эффективной системы сбора налогов. Огромные суммы, которые требовалось платить данам, надо было собирать по всей стране. Сбор gанегельда, как называли налог, был основан на старой системе обложения земли по гайдам. Между 1012 и 1051 гг. его ежегодно собирали короли – преемники Этельреда, но уже для содержания своих постоянных войск. Система налогообложения, выработанная для этой цели, легла в основу «Книги Страшного Суда»: благодаря усердию английской бюрократии начала XI в. нормандские короли продолжали собирать данегельд в течение почти столетия после Завоевания.

В этот период появился также новый тип официального документа – королевское предписание. Вероятно, предписания выпускали и Этельред, и Кнут, но наиболее ранние из сохранившихся предписаний относятся к правлению Эдуарда. По сути предписание было кратким уведомлением графа и шерифа или епископа о том, что было сделано земельное пожалование, которое следует засвидетельствовать в суде шира. Типичный образец гласил:

«Король Эдуард дружески приветствует эрла Гарольда, и его шерифа Тофи, и всех своих танов в Сомерсете. И я извещаю вас, что Альфред продал епископу Гизо землю в Луттоне мирно и спокойно: он сделал это в моем присутствии в Паррете и в присутствии моей супруги Эдит, эрла Гарольда и многих других, которые были там с нами. Мы также желаем, чтобы этот епископ держал эту землю со всем, что к ней прилагается, и владел бы ею, с сакой и сокой, так же свободно, как и любой его предшественник и как это свойственно епископам. И если что-то будет незаконно изъято оттуда, мы просим, чтобы это было возмещено. И иначе быть не должно».

Эффективность в данном случае сочеталась с новым средством подтверждения подлинности – висячей восковой печатью (оттиск штампа, который хранился у короля). В качестве документа предписание служило полезным дополнением к старым официальным хартиям, которые было несложно подделывать. Они также служили для короля способом быстро и четко довести свою волю до сведения широв. Вильгельм Завоеватель вскоре применил предписания для издания законов, и все наиболее важные типы королевских документов после Завоевания восходят к ним.

Вводя налоги или выпуская предписания, король должен был совещаться со своим секретариатом. Эдуард Исповедник, как и короли, начиная с Альфреда в конце его правления, располагал целым штатом священников во главе с главным клерком, который впоследствии превратился в средневекового канцлера. Одну из его обязанностей составляло хранение записей: есть данные, свидетельствующие о существовании очень подробных перечней земельных держаний, количества гайд и податей. Некоторые фразы у Беды позволяют предположить, что даже короли VII в. располагали достаточно точной информацией, чтобы даровать земли, указанные в определенном количестве гайд; в VIII в. документ, получивший название «Tribal Hidage», перечисляет подати, которыми облагались отдельные люди, области и народы Мерсии, а также их имена и названия. Поэтому мы можем быть уверены: у королей IX-Х вв. имелись какие-то фискальные записи, хотя невозможно сказать, насколько подробные. При Эдуарде Исповеднике в королевском секретариате хранились свитки с описаниями широв и сотен (округов) с указанием королевских владений в них, а также, возможно, названий, владельцев и стоимости отдельных маноров. Это нам известно не из самих документов (хотя несколько фрагментов сохранилось), а из «Книги Страшного Суда». Вряд ли всеобщую перепись 1086 г. можно было провести столь быстро и столь тщательно, если бы уполномоченные не сверялись с более ранними списками. Утрата государственных документов эпохи до Завоевания – трагедия, но сама осведомленность об их существовании немало говорит об администрации Эдуарда.

Если английское правительство сильно изменилось в период между правлениями Альфреда и Эдуарда Исповедника, то, разумеется, изменения претерпело и английское общество. С середины IX в. до середины XI столетия имел место значительный рост народонаселения и быстрое развитие экономики. Статистических данных до «Книги Страшного Суда» нет, но письменные, археологические и топографические источники указывают, что многие аспекты жизни более позднего английского общества выкристаллизовались именно тогда. Неудивительно, что увеличение населения сопровождалось ростом городов. К периоду Завоевания уже существовали английские города в том смысле, какой мы вкладываем в это понятие сейчас: большие скопления людей с рынками, торговцами, ремесленниками, живущими в специализированных кварталах, гильдиями и городским правом, многочисленными церквами и быстро растущими пригородами. Позднесаксонским сборникам законов известны торговые центры, или «порты» (необязательно на побережье), и крупные боро, ранг которых определялся числом чеканщиков монеты, которое им дозволялось содержать. Среди городов значились большая часть боро и многие монастырские центры, но они не ограничивались местами, которые издавна считались важными. Мы не можем даже гадать о числе местных рынков, но очень многие из тех, которые впервые появляются в XIII в., могут быть старше, чем кажется.

Сельская местность также изменилась, хотя здесь труднее проследить перемены. Топографические данные говорят о процессе формирования поселений в наиболее многолюдных областях; жители отдельно стоящих ферм собирались в деревни. В это же время агрикультура становится более сложной и более целостной, так что к 1066 г. во многих частях Англии появились «общинные поля» (сотmon fields), на которых крестьяне возделывали перемежающиеся между собой держания, причем вид сельскохозяйственной культуры, вероятно, избирался общим решением. Сейчас раннее возникновение системы полей является предметом дискуссии, но именно в X в. мы впервые можем проследить различия между зоной открытых полей (open-field) в средней части Англии и окружающими регионами, которые специализировались на пастбищах и древесине. Взаимосвязь изменений формы поселений, характера сельского хозяйства и земельных держаний во многом остается неясной, но, похоже, процесс прошел несколько стадий и начался задолго до Завоевания. Существуют также предположения, что иногда эволюция была не самопроизвольной, но являлась результатом реорганизации сверху. Крестьяне превращались в более стратифицированный и целостный слой общества, а требования землевладельцев (lords) к держателям все увеличивались.

Одной из причин было увеличение количества маноров и манориальных владетелей (lords). В XI в. большинство старых крупных поместий повсюду, за исключением наиболее отсталых регионов, распалось на единицы, совпадающие по размеру с современными церковными приходами. Население росло, возделанные земли расширялись, и отдельные составляющие прежней экстенсивной системы ведения хозяйства приобрели самостоятельное значение. От X в. сохранилось гораздо больше хартий, чем от VIII-IX столетий вместе взятых; в основном они содержат пожалования более мелких участков земли, причем миряне преобладают над духовенством. Мелкие таны превратились в класс сельских сквайров, и «Книга Страшного Суда» показывает, что в 1066 г. в Англии были сотни манориальных владетелей.

Именно в такой обстановке было основано большинство приходских церквей. Точно так же как короли и епископы основывали монастыри в VII и VIII вв., таны X-XI вв. строили приходские церкви. Существовало несколько относительно ранних частных церквей (Беда упоминает епископа, освятившего одну из них в 90-х годах VII в.), но и документы, и данные археологии указывают, что большинство из них было основано после 900 г., возможно, даже после 950 г. Пастырские обязанности, видимо, отправлялись беспорядочно: монастырские церкви медленно приходили в упадок, и все больше маноров на опекаемых ими территориях обзаводились их конкурентами – собственными церквами. Фактически церкви XI в. (и до, и после Завоевания) были собственностью местных землевладельцев, и их деятельность по необходимости отвечала не столько нуждам паствы, сколько потребностям владельцев: церкви обслуживали землевладельца, его домашних и его держателей. Мы едва ли можем говорить о какой-то организованной системе приходов, хотя материальная основа для нее была готова: вероятно, больше половины приходских церквей, существовавших к 1700 г., было основано до 1066 г.

Столь привычные черты сельского пейзажа Англии: деревни, господские дома, церкви – появились в основном в позднесаксонский период. Для архиепископа Вульфстана последние два пункта были обычными атрибутами тана; около 1010 г. он писал: «Если керл преуспеет настолько, что будет владеть полными пятью гайдами собственной земли, церковью и поварней, колоколом и укрепленными воротами, местом и должностью при королевском дворе, впредь его лучше называть таном». Упоминание об укрепленных воротах в этом знаменитом отрывке заставляет задаться вопросом, существовали ли в Англии до Завоевания замки. Один исследователь, однозначно связывающий замки с эпохой феодализма и убежденный в том, что позднесаксонскую Англию нельзя считать феодальной, доказывает, что крепостей там не было, за исключением стен боро. Но если признать хорошо укрепленный манор замком, факт наличия таких замков мало что скажет об обществе того времени – только то, что оно включало землевладельцев-аристократов высокого ранга. Данные археологических раскопок свидетельствуют о том, что укрепленные дома действительно существовали, а комплексы строений, созданных примерно в 1000-1020 гг. и обнесенных насыпями и рвами, были обнаружены в Салгрейве (Нортгемптоншир) и Голто (Линкольншир). Эти жилища показывают, что резиденции рядовых саксонских танов могли быть столь же внушительными, как и большинство замков XII – начала XIII в.

Военное дело стало более профессиональным, а вооружение вследствие этого более дорогостоящим. К концу X в. сложилась система военной службы, согласно которой с каждых пяти гайд надо было выставить одного вооруженного воина для ополчения (fyrd). Тем самым признавалось, что средний фермер отныне не должен будет отрываться от своего хозяйства, и одновременно повышался и статус воина. Согласно Вульфстану, пять гайд представляли собой минимальное владение тана, а доспехи и оружие стали еще одним признаком благородного сословия. Позднесаксонский воин в полном вооружении значил больше, чем керл, превратившийся в рядового солдата.

Ко времени Этельреда монастырская реформа уже исчерпала себя. Аббатство Бертон в Стаффордшире (1004) и аббатство Эншем в Оксфордшире (1005) были основаны последними, так как вскоре общий развал и истощение ресурсов страны положили конец щедрому покровительству и строительству. Тем не менее благочестие Эдуарда заставило его осуществить один строительный проект, наиболее амбициозный из всех, которые до тех пор предпринимались в Англии. Около 1050 г. он начал перестраивать старую монастырскую церковь в Вестминстере в собор, достойный английских монархов. В Англии архитектура захирела, зато в Нормандии последние сорок лет она развивалась с поразительным успехом: самые прекрасные из построек времен Эдгара кажутся невыразительными в сравнении с соборами монастырей Берне и Кан. Поэтому для Вестминстерского аббатства Эдуард, естественно, обратился к нормандским архитекторам, хотя, когда новый собор был построен, он отличался великолепием и новизной даже по их меркам, чем, возможно, был обязан также и английским традициям в декоративном искусстве. Есть какая-то ирония в том, что последний величественный памятник королевскому дому Уэссекса был плодом в основном нормандской культуры.

В последние годы существования Англосаксонского королевства большим влиянием обладает семейство Годвина и обостряется проблема наследования. Эдуард женился на дочери Годвина, но к началу 50-х годов XI в. стало очевидным, что у него не будет детей. Эдуард, сын Эдмунда Железнобокого, в 1057 г. вернулся из Венгрии со своим малолетним сыном, но почти сразу же умер. Маленький принц Эдгар был законным наследником, но мысль о ребенке на троне ни у кого не вызывала энтузиазма. Норвежский король Магнус, а затем и его сын Харальд Хардрада считали себя наследниками империи Кнута, включая и Англию. Похоже, ни один из кандидатов не устраивал короля Эдуарда: если он вообще собирался искать себе преемника, ему надо было делать это по ту сторону пролива. Герцогство Нормандия, где он прожил в изгнании двадцать пять лет, быстро набирало силу и развивало свою внутреннюю организацию. В 1035 г. герцогу Роберту наследовал его незаконнорожденный сын Вильгельм, которому тогда было семь лет. Мы никогда не узнаем наверняка, действительно ли Эдуард пообещал свой трон Вильгельму, но от него можно было ожидать именно такого образа действий.

Эдуард так и не простил Годвину убийство своего брата, и трения между ними достигли своего пика в 1051 г. Один из нормандских друзей Эдуарда оказался вовлеченным в уличную драку в Дувре и был убит. Эдуард приказал Годвину, эрлу Уэссекса, наказать Дувр. Годвин отказался и поднял войска против короля, который призвал на помощь эрлов Мерсии и Нортумбрии с их войсками. Столкновения удалось избежать: по словам современника, «некоторые из них решили, что будет великим безрассудством, если они вступят в битву, ибо в тех двух войсках собралась почти вся знать Англии, и они поняли, что оставили бы страну открытой вражескому вторжению». Сторонники Годвина разошлись в разные стороны, а он сам и его семья уехали в изгнание. В следующем (1052) году Эдуард увеличил число нормандцев при дворе, но в том же году Годвин вернулся с большим флотом, и королю пришлось стать более уступчивым. Архиепископ-нормандец бежал на родину, а несколько его соплеменников по требованию Годвина были высланы.

Теперь Годвин располагал всей полнотой власти, но в 1053 г. он умер. Его преемником в качестве эрла Уэссекса был его сын Гарольд, которому предстояло стать последним англосаксонским королем. Когда двумя годами позже умер эрл Нортумбрии Сивард, его графство перешло к Тостигу, брату Гарольда. Бурная деятельность Гриффидда, короля Гвинедда, позволила сыновьям Годвина занять еще более высокое положение. Гриффидд, незадолго до того добившийся верховной власти над Уэльсом, заключил союз с изгнанным наследником графства Мерсия и предпринял ряд набегов на английскую территорию, в ходе которых был разграблен и сожжен Херефорд. Гарольд и Тостиг объединенными усилиями вытеснили Гриффидда обратно в Уэльс и в 1063 г. добились его свержения и смерти. Имея за собой подобный успех, Гарольд стал влиятельной фигурой в Англии. При отсутствии законных наследников он казался очевидным претендентом на престол.

Но в 1064г. или, возможно, в начале 1065г. Гарольд посетил герцога Вильгельма в Нормандии. Нормандские источники гласят, что он прибыл в качестве посла Эдуарда, чтобы под клятвой подтвердить прежнее обещание передать Вильгельму корону. Это кажется возможным, и в целом маловероятно, чтобы история с клятвой была нормандским вымыслом. Существует и третье объяснение, которое попытался поведать нам один из создателей «Ковра из Байё»: Гарольд попал в руки Вильгельма в результате несчастного случая, вынужден был принести присягу и, опозоренный, вернулся к потрясенному королю Эдуарду. Какая бы из версий ни являлась истинной (а при сопоставлении нормандская все же кажется более убедительной), многие из современников верили, что на стороне Вильгельма была не только сила, но и право.

События последних двух лет развивались стремительно. В 1065 г. в Нортумбрии поднялся мятеж против Тостига. Гарольд стал посредником на переговорах, но поддержал решение местных властей: Тостиг отправился в ссылку, став отныне врагом своего брата. Пятого января 1066 г. король Эдуард умер. Чрезвычайная ситуация заставила пренебречь законностью, и «Уитан» избрал королем Гарольда. Это стало сигналом для двух его совершеннолетних соперников. Харальд Хардрада, король Норвегии, двинулся первым: летом он с помощью Тостига вторгся в Нортумбрию и занял Йорк. Гарольд, который ожидал вторжения из Нормандии, был вынужден выступить на север. Двадцать пятого сентября он встретил и разбил норвежское войско при Стамфорд-Бридже близ Йорка. Хардрада и Тостиг были убиты, а король Гарольд восстановил власть над Нортумбрией.

Тем временем флот герцога Вильгельма, который задержался из-за непогоды, 28 сентября причалил в Певенси. Гарольд поспешно отправился на Юг, но все приготовления, которые он сделал двумя месяцами раньше, оказались напрасными, а силы его войска были истощены. Четырнадцатого октября 1066 г. английское и нормандское войска встретились при Гастингсе. Войско Гарольда заняло вершину холма и окружило себя стеной из щитов. Битва продолжалась целый день, и поначалу позиции англичан казались сильными. Но постепенно они их утратили – скорее из-за недостатка дисциплины, чем сил. Похоже, часть войска Гарольда спустилась с холма, преследуя отступающих (возможно, притворно) противников, а затем оказалась отрезанной и перебитой. Мало-помалу сопротивление английского войска было сломлено; центр холма удерживали до самых сумерек, но исход сражения стал ясен, когда пал король Гарольд. Место его гибели впоследствии было отмечено высоким алтарем в построенном здесь аббатстве.

Вильгельм двинулся к Дувру, а оттуда в Кентербери, где принял капитуляцию Винчестера. Но главной его целью был Лондон, сердце английского сопротивления, возглавленного Эдгаром Этелингом. Встретив сопротивление на Лондонском мосту, Вильгельм обошел город стороной, полностью разорив его окрестности. С течением времени партия Этелинга распалась, и, когда Вильгельм достиг Беркхемстеда, английская знать во главе с самим Эдгаром вышла ему навстречу и предложила свою службу. Род Альфреда пережил вторжения данов, норвежцев и снова данов, но в конце концов его вытеснила иностранная династия.

Примечания:

* Тацит Корнелий. Жизнеописание Юлия Агриколы, 13 // Тацит Крнелий. Соч.: В 2 т. М., 1993. Т.1, С.319.

* Беда Достопочтенный. Церковная история народа англов, I, XV. Спб., 2000. С.21-22.

* Тацит Корнелий. О происхождении германцев и местоположении Германии, 14 // Тацит Корнелий. Соч.:В 2-х т. М., 1993. Т.1. С.343.

** Битва при Мэлдоне, 246-253 // Древнеанглийская поэзия. М., 1982.

* Гильдас. О разорении Британии, III, 31.

** От costrum (лат.) – военный лагерь, укрепление.

* Беда Достопочтенный. Церковная история народа англов, II, XIII. Спб., 2001.

* Беовульф, 3169-3176, 3180-3182 // Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о Нибелунгах. М., 1975.