Разрыв единого фронта летом 1927 г. не привел к восстановлению единства Гоминьдана, как на это рассчитывали некоторые гоминьдановские деятели. Скорее наоборот — после изгнания коммунистов ужесточилась внутригоминьдановская борьба, осложняемая незакончившейся войной с северными милитаристами. Поражение войска Чан Кайши в июне в районе Сюйчжоу резко усилило позиции гуансийских генералов Ли Цзунжэня и Бай Чунси, а сам Чан Кайши вынужден был подать в отставку и уехать в Японию. Однако ставшие хозяевами в нанкинском районе гуансийские генералы вскоре сами столкнулись с наступлением милитариста Сунь Чуаньфана и были вынуждены просить помощи уханыцев. Совместными усилиями Сунь Чуаньфан был отброшен, но это не столько сблизило недавних союзников, сколько обострило между ними борьбу за власть.

Созданное в апреле Чан Кайши нанкинское правительство к этому времени фактически распалось, а переехавшие в сентябре в Нанкин уханьские лидеры столкнулись с сопротивлением гуансийцев и сторонников Чан Кайши. В этой обострившейся внутрипартийной борьбе Сунь Фо (сын Сунь Ятсена и один из видных гоминьдановцев) внес предложение о создании Специального комитета по подготовке IV пленума ЦИК Гоминьдана для объединения Гоминьдана и воссоздания Национального правительства. Как результат определенного политического компромисса такой комитет был создан 15 сентября. Причем это соглашение во многом было достигнуто за счет уханьцев. Подготовка пленума шла в острой политической борьбе, в которой Чан Кайши — как фигура во многом компромиссная — вновь получил возможность выйти на авансцену. В ноябре он возвратился в Китай и в декабре был назначен главнокомандующим НРА.

В феврале 1928 г. состоялся IV пленум ЦИК Гоминьдана, который образовал новое Национальное правительство, возглавлявшееся Чан Кайши. Столица официально переносилась в Нанкин. Начиналось первое — «нанкинское» — десятилетие гоминьдановского правления. Пленум не сумел объединить все группировки и всех генералов, выступавших под гоминьдановским знаменем, но все-таки способствовал консолидации власти, что и позволило продолжить Северный поход.

В апреле 1928 г. нанкинские войска вновь открыли военные действия против северных милитаристов. Чан Кайши выступал в союзе с генералом Фэн Юйсяном и шаньсийским милитаристом Янь Сишанем. Последнему и удалось в июне 1928 г. захватить Тяньцзинь и Пекин. Гоминьдан в связи с переносом столицы в Нанкин переименовал Пекин (Бэйцзин — северная столица) в Бэйпин (северное спокойствие). Расширению власти Гоминьдана способствовала и смерть в июне того же года милитариста Чжан Цзолиня, устраненного, по всей вероятности, его недавними японскими военными покровителями, почувствовавшими, что он стал тяготиться их опекой и выступать с националистических позиций. Его вотчину — Маньчжурию — наследовал его сын Чжан Сюелян, милитарист уже новой формации, активно выступавший за возрождение величия единого Китая и в декабре признавший власть нанкинского правительства. В марте 1929 г. духовный и светский руководитель Тибета далай-лама также признал власть Нанкина. Тем самым Нанкин формально распространил свою власть почти на всю страну.

Успехи военного объединения Китая позволили ЦИК Гоминьдана к концу 1928 г. заявить о завершении (в соответствии с программой Сунь Ятсена) военного этапа революции и о вступлении страны с начала 1929 г. в период политической опеки, рассчитанной на шесть лет. ЦИК Гоминьдана принял «Программу политической опеки» и «Органический закон национального правительства». На период опеки Гоминьдан объявил верховным органом власти в стране свой конгресс и ЦИК, которому непосредственно и подчинялось Национальное правительство. В основу новой государственной структуры была положена разработанная Сунь Ятсеном система пяти властей (пяти юаней) — законодательной, исполнительной, судебной, экзаменационной и контрольной. Однако это «партийное правление» складывалось в условиях непреодоленного раскола Гоминьдана и продолжавшейся междоусобной борьбы гоминьдановских генералов.

Наиболее влиятельной оппозицией нанкинскому Гоминьдану оказалось «Движение за реорганизацию Гоминьдана», организатором которого выступил Чэнь Гунбо — один из ближайших сподвижников Ван Цзинвэя. Восходя к расколу еще предшествующего периода, это движение, с одной стороны, отражало борьбу за руководство Гоминьданом группировки Ван Цзинвэя, а с другой — являлось выражением недовольства широких кругов Гоминьдана отходом нанкинского руководства от принципов суньятсенизма.

Пытаясь укрепить единство, Чан Кайши проводит в марте 1929 г. III конгресс Гоминьдана, не получивший однако поддержки реорганизационистов и некоторых других группировок. Оппозиционные гоминьдановские группировки сомкнулись с мятежными генералами. Война все больше становится средством решения и внутрипартийных проблем.

В апреле—июне 1929 г. развернулись военные действия между Нанкином и гуандун-гуансийскими милитаристами. Последние потерпели поражение и были вынуждены признать власть столицы. Однако сразу же начались военные действия Нанкина с его недавними союзниками — генералами Фэн Юйсяном и Янь Сишанем, продолжавшиеся и в 1930 г. Только поддержка Нанкина маршалом Чжан Сюэляном, войска которого заняли Пекин и Тяньцзинь, позволили правительству и здесь одержать победу.

С начала 1931 г. центром объединения враждебных Нанкину сил вновь становится Гуанчжоу. Гуандунского генерала Чэнь Цзитана и гуансийских генералов Ли Цзунжэня и Бай Чунси поддержали реорганизационисты во главе с Ван Цзинвэем и Ху Ханьминем. Оппозиционеры провозгласили образование в Гуанчжоу параллельных ЦИК Гоминьдана и правительства. Назревал новый военный конфликт. Однако развернувшаяся японская агрессия и вторжение японского империализма в Маньчжурию 18 сентября

1931 г. принципиально изменили политическую ситуацию, резко усилив тенденции к политическому и военному единству.

В этих новых условиях проходил в ноябре 1931 г. объединительный IV конгресс Гоминьдана. Объединение происходило на националистической и антикоммунистической основе. Результатом политического компромисса явилось образование в январе 1932 г. нового Национального правительства, которое возглавил Ван Цзинвэй. За Чан Кайши остался пост главнокомандующего НРА. Компромисс не устранил ни политической борьбы внутри Гоминьдана, ни притязаний на самостоятельность милитаристов. В Нанкине борьба шла прежде всего между группировками Ван Цзинвэя и Чан Кайши, границей между которыми все больше делается вопрос об отношении к японской агрессии. Постепенно паназиатская и японофильская ориентация Ван Цзинвэя, проявлявшаяся в том числе и в уступчивости нанкинского правительства японским притязаниям, вызывает все большее сопротивление в Гоминьдане. Это отчетливо выявилось на V конгрессе Гоминьдана в ноябре 1935 г., где Чан Кайши под лозунгами национального единства и сопротивления удалось существенно укрепить свое положение. Вскоре после конгресса Ван Цзинвэй был вынужден уйти с поста председателя правительства и покинуть Китай. Во главе национального правительства вновь оказался Чан Кайши.

К этому же времени относится и подчинение Нанкину провинций Гуанси, Гуйчжоу, Цзянси, Сычуань. Таким образом, к середине 30-х гг. Гоминьдану удалось объединить под властью Национального правительства почти все провинции и несколько сплотить собственные ряды. Консолидация гоминьдановского режима во многом оказалась связанной с выдвижением на авансцену политической борьбы Чан Кайши — талантливого политика и военачальника.

Вступив в политическую игру без собственной политической программы, без большой поддержки внутри Гоминьдана, но имея значительное влияние в армии, Чан Кайши стремился действовать как примиритель и объединитель враждующих группировок, выступить как фигура компромиссная. Постепенно он выдвигается на политической арене как последовательный носитель идеи национального и партийного единства, как представитель националистических кругов китайского общества. Путем гибкого политического лавирования Чан Кайши удалось номинально объединить страну и объединить Гоминьдан, добиться перед лицом японской агрессии и угрозы со стороны КПК ликвидации политического хаоса в стране, прекращения «войны всех со всеми». И это сделало его наиболее политически влиятельной фигурой в Китае к концу «нанкинского десятилетия».

Вместе с тем сложившаяся структура гоминьдановского режима даже к середине 30-х гг. политически была чрезвычайно слабой и уязвимой. Центральный государственный аппарат только начинал складываться, а местный по-прежнему оставался старым, в основном милитаристским. Гоминьдан фактически был конгломератом разнородных фракций и группировок, прочно не связанных ни сильной политической организацией, ни объединяющей идеей и программой. Существенно меняет облик Гоминьдана и гипертрофированная политическая роль армии. Это сказывается как в перенесении в партию военных методов решения политических разногласий, в забвении демократической процедуры, в усилении автократического начала, так и в прямом сращивании партийного и военного аппаратов. Повышение политической роли военного фактора отнюдь не свидетельствовало о боевой мощи НРА. Скорее наоборот, военная слабость НРА отчетливо проявилась в столкновениях с японской армией и с вооруженными силами КПК.

Слабостью режима было и отсутствие мощных идеологических скреп. Буржуазный прагматизм формировавшейся гоминьдановской власти, эрозия суньятсеновских принципов, верхушечный характер политических комбинаций вели к потере Гоминьданом влияния в массах, к ослаблению внутренних идейно-политических связей. Гоминьдановское руководство ощущало это и по-своему пыталось реагировать, усиливая пропаганду официально суньятсенизма. Эта официальная идеология претерпевает в рассматриваемые годы определенные изменения, происходящие в основном в русле традиционалистской интерпретации идей Сунь Ятсена, предпринятой еще в середине 20-х гг. Дай Цзитао. Теперь на роль главного идеолога претендует Чэнь Лифу, философ и министр просвещения в правительстве Чан Кайши, во многом продолжающий линию Дай Цзитао. Он разрабатывает концепцию «философии жизни», которую мыслит как официальную идеологию Гоминьдана, как развитие идей Сунь Ятсена на базе традиционных моральных ценностей. Эта концепция легла в основу «Движения за новую жизнь», начало которого было официально провозглашено Чан Кайши в феврале 1934 г. Эта общегосударственная кампания ставила своей целью обновление и укрепление Китая через восстановление традиционных конфуцианских моральных ценностей. «Движение за новую жизнь» должно было, по мысли его инициаторов, приучить каждого китайца к соблюдению таких традиционных ценностей, как ли (ритуал), и (справедливость), цянь (скромность), чи (стыдливость). Большое значение придавалось пропаганде конфуцианского понятия сяо (уважение к старшим), упрочению трудовой этики, развитию чувства патриотизма и готовности защищать родину.

При всей очевидной благочестивости намерений инициаторов «Движения за новую жизнь» в конкретных условиях середины 30-х гг. оно не могло дать значительных результатов. Вместе с тем в эти же годы растет интерес руководства Гоминьдана не только к этико-моральным аспектам. Суньятсеновская социально-экономическая программа вновь начинает привлекаться к обоснованию гоминьдановской политики.

Слабость гоминьдановской политической структуры существенно сказалась на попытках проведения националистической программы во внешней политике, в экономике, в сфере социальных отношений.

Уже в январе 1928 г. Чан Кайши заявил о том, что внешняя политика Гоминьдана и Национального правительства будет определяться принципами, сформулированными еще I конгрессом Гоминьдана, и будет направлена в первую очередь на скорейшую отмену неравноправных договоров и соглашений. Становление нового режима в Китае приветствовалось прежде всего США, которые и были первой капиталистической державой, признавшей нанкинское правительство уже 25 июля 1928 г. Эта поддержка способствовала в дальнейшем укреплению связей правящих кругов США с нанкинским Гоминьданом. В декабре дипломатические отношения установила Англия. Иной была позиция Японии, рассматривавшей расширение гоминьдановской власти как угрозу собственным интересам в Китае и пытавшейся воспрепятствовать продвижению НРА на север, в сферу своих главных экономических и политических интересов. В попытке помешать развитию Северного похода японские войска захватили г. Цзинань (пров. Шаньдун) и 3 мая 1928 г. устроили там кровавую резню, убив и ранив более 10 тыс. китайских граждан. Однако нужного политического эффекта японская военщина не добилась — всплеск антияпонских настроений лишь способствовал упрочению националистического курса нанкинского правительства. В январе 1929 г. Япония была вынуждена признать новое правительство.

Начало ликвидации системы неравноправных договоров и соглашений было положено заявлением нанкинского правительства о восстановлении таможенной автономии и объявлением 7 декабря 1928 г. новых тарифных ставок, вступавших в силу с 1 февраля 1929 г. Первыми это решение признали США, подписавшие в июле 1928 г. с нанкинским правительством соответствующее соглашение, что в значительной мере предопределило успех этой акции китайских властей. Вслед за США аналогичные соглашения подписали еще 12 государств. Последней подписать такое соглашение была вынуждена Япония (10 мая 1930 г.).

Нанкинскому правительству путем переговоров удалось добиться возвращения Китаю 20 концессий из 33, что было, несомненно, большим дипломатическим и политическим успехом Китая. Развивался процесс пересмотра неравноправных положений, имевшихся в договорах и соглашениях Китая с рядом государств, в частности положений о консульской юрисдикции и экстерриториальности. К 1931 г. не пересмотренными эти положения оставались только в договорах с США, Англией, Францией и Японией. Но и здесь после заявления нанкинского правительства в мае 1931 г. о своем намерении в одностороннем порядке отменить неравноправные договоры наметился принципиальный сдвиг — державы были вынуждены пойти на уступки. Однако вторжение японского империализма в Маньчжурию 18 сентября 1931 г. принципиально изменило международную ситуацию, заставив Китай временно отложить решение этой проблемы.

Борьба нанкинского правительства против системы неравноправных договоров и соглашений носила антиимпериалистический характер, имела широкую общественную поддержку в Китае. К сожалению, эта борьба не встретила понимания и поддержки московского партийно-государственного руководства. Безоговорочная поддержка борьбы КПК против складывавшегося гоминьдановского режима не позволила московскому руководству объективно оценить историческую роль гоминьдановского режима, увидеть в нем реальную национальную силу, стремящуюся к ликвидации полуколониального положения Китая. По этим же причинам в Москве не разглядели тогда в Чан Кайши крупного национального и патриотического лидера, способного сплотить Китай на платформе национального освобождения.

Прямая поддержка Москвой коммунистического движения привела во второй половине 1927 г. к ухудшению советско-китайских отношений. Вовлеченность советских дипломатических представительств в борьбу КПК приводила к их прямым столкновениям с китайскими властями. В декабре 1928 г. нанкинское правительство в своей ноте Советскому правительству, переданной через консульство в Шанхае, заявило о том, что советские дипломатические и торговые представительства служат убежищем для китайских коммунистов и используются ими для пропаганды и потребовало закрыть советские консульства и торгпредства. Советское правительство ответило, что оно никогда не признавало «так называемого Национального правительства» и отклонило китайские требования.

Вместе с тем Национальное правительство в Нанкине делалось реальной властью в Китае, получало международное признание, вело активную внешнюю политику. Одним из аспектов этой политики было стремление Нанкина вернуть КВЖД, что встречало, естественно, поддержку китайской общественности. Ситуация в Маньчжурии осложнялась антисоветской активностью маньчжурских властей, действовавших зачастую вместе с белогвардейскими формированиями, спасавшимися на этой китайской территории. В мае 1929 г. власти Чжан Сюэляна совершили нападение на советское консульство в Харбине, в июле захватили в одностороннем порядке КВЖД, отстранив советских работников от всех должностей, многих из них арестовав. Эта акция маньчжурских властей встретила полную поддержку Нанкина, была чрезвычайно популярна в глазах китайской общественности, вызвав некоторый раскол мнений даже в коммунистической среде.

В ответ Советское правительство 17 июля 1929 г. официально объявило о разрыве дипломатических отношений с Китаем. Были предприняты и военно-политические акции. Так, 6 августа объявлено о создании Особой Дальневосточной армии (ОДВА) под командованием недавно вернувшегося из Китая В.К. Блюхера. Обстановка на советско-китайской границе в Забайкалье и Приморье обострялась, участились вооруженные столкновения на границе. Советское правительство обратилось к силовым методам решения проблемы. 17 ноября 1929 г. части ОДВА, включая и большое число танков, пересекли границу в районе станции Маньчжурия и за три дня разгромили две усиленные бригады китайских войск численностью 20 тыс. человек, взяв в плен около половины из них. 21 ноября китайские власти предложили начать переговоры. В конце концов они завершились подписанием 3 декабря 1929 г. в Никольск-Уссурийске протокола с властями Чжан Сюэляна, а 22 декабря в Хабаровске — с представителями нанкинского правительства о восстановлении на КВЖД положения, предусмотренного соглашением 1924 г.

Урегулирование конфликта на КВЖД не привело к восстановлению советско-китайских дипломатических отношений. Хотя переговоры с нанкинским правительством были продолжены, они проходили бесплодно, ибо Нанкин в русле своей политики ликвидации неравноправных договоров настаивал на возвращении КВЖД. Взаимопонимания между Москвой и Нанкином не складывалось. Ситуация стала принципиально меняться после развертывания японской агрессии в Маньчжурии. В Москве и Нанкине стали приходить к новой оценке значимости советско-китайских политических связей перед лицом японской опасности. 12 декабря 1932 г. дипломатические и консульские отношения между Советским Союзом и Китайской республикой были восстановлены. Расценив объединение Китая под властью Гоминьдана как нарушение своих непосредственных политических и экономических интересов, японский империализм переходит к политике прямых колониальных захватов в Китае и к военно-политической конфронтации с гоминьдановским правительством. 18 сентября 1931 г., спровоцировав инцидент, Квантунская армия начала наступление на основные центры Маньчжурии и почти без боя захватила ее. С этого времени проблема японской агрессии делается основной внешнеполитической (и не только внешнеполитической) проблемой Китая. Пытаясь заставить Нанкин признать эти захваты, японские империалисты в январе 1932 г. предприняли новую крупномасштабную провокацию — высадили десант в устье Янцзы и начали бои в шанхайском районе. Почти двухмесячные бои не принесли японцам ни военных побед, ни политической капитуляции Нанкина благодаря героическому сопротивлению 19-й армии и жителей города. Тогда японцы пошли на прямое отторжение Маньчжурии, инспирировав предварительно «Движение за независимость от Китая». В марте 1932 г. была провозглашена «независимость» Маньчжоу-го во главе с японской марионеткой Пу И — свергнутым последним императором маньчжурской династии, который в 1934 г. был провозглашен «императором» Маньчжоу-го. Полными хозяевами Маньчжурии стали японская военщина и японский капитал, постепенно «осваивавшие» эту новую колонию.

Однако японский империализм этим захватом не удовлетворился и продолжал оказывать давление на Китай. Гоминьдановское правительство категорически отказывалось признавать японские захваты и притязания. Но вместе с тем оно и не пыталось оказывать военного сопротивления, считая, что до тех пор, пока Китай полностью не объединится, а коммунистическое движение не будет подавлено, у него нет реальных военных сил для разгрома японского агрессора. Во многом уступчивость правительства объяснялась также влиянием японофильских элементов в Гоминьдане (Ван Цзинвэй и др.), рассчитывавших на установление «особых» отношений с Японией, а также фактическим потворством японским захватам со стороны западных держав, несмотря на обострявшиеся межимпериалистические противоречия.

В январе 1933 г. японские войска захватили китайскую крепость Шаньхайгуань — ворота в Северный Китай, а к весне — всю пров. Жэхэ, которую затем включили в Маньчжоу-го. 31 мая захватчики заставили китайское правительство подписать соглашение в Тангу, предусматривавшее демилитаризацию пров. Хэбэй. Его продолжением явилось секретное соглашение гоминьдановского военного министра Хэ Инциня и командующего японскими войсками в Северном Китае генерала Умедзу от 9 июня 1935 г., фактически отдававшее Северный Китай под японский военный контроль. В 1935—1936 гг. японцы спровоцировали сепаратистские выступления феодалов Внутренней Монголии («князь» Дэван и т.п.). Военно-политическое давление агрессора сделалось постоянным. Развитие японской агрессии вело к подъему националистических настроений в стране, к стихийным выступлениям в защиту родины представителей самых различных социально-политических слоев, к росту национально-объединительных тенденций. Вместе с тем лозунги национального сопротивления демагогически эксплуатировались и некоторыми милитаристами в их борьбе с централизаторской политикой Нанкина.

Придя к власти, Гоминьдан заявил о стремлении проводить социально-экономическую политику в духе учения Сунь Ятсена. Однако выработать программу обоснованных экономических и социальных мероприятий, которая могла бы стать основой правительственной политики, Гоминьдану в эти годы так и не удалось, хотя подобные попытки и предпринимались. Политика правительства практически исходила не из концептуальной социально-экономической программы, а скорее прагматически складывалась под воздействием целого ряда разнородных факторов. И прежде всего это интересы укрепления гоминьдановского государства и его правящей группы — гоминьдановской военно-партийной верхушки и крупной шанхайской буржуазии. Вместе с тем большую роль играли и внешние по отношению к этой политике факторы: война за объединение, борьба с коммунистическим движением, агрессия японского империализма, мировой экономический кризис. При всем этом социально-экономическая политика правительства может быть охарактеризована в первую очередь как националистическая и как таковая она имела значительную поддержку в различных слоях китайского общества.

Главной особенностью этой политики была все возраставшая роль государства в экономическом строительстве. Объяснялось это, вероятно, совпадением многих причин. Прежде всего можно напомнить о традиционно большой роли китайского государства в регулировании социально-экономических процессов. Немалое значение имело влияние суньятсеновских представлений о решающей роли национального государства в обеспечении экономических преобразований. Наконец, межвоенные годы были временем повсеместного усиления регулирующей роли государства в хозяйственной жизни. Причем речь идет не только о решающей роли активной правительственной экономической политики в выходе из глубокой депрессии (например, США, Германия), но и о попытках некоторых слаборазвитых стран (например, Турции, Мексики) вырваться из отсталости. В какой-то мере эти этатистские тенденции стимулировались и советским опытом планового проведения форсированной индустриализации. Этатистская политика ощущалась как веление времени.

Активная этатистская экономическая политика гоминьдановского правительства имела значительную поддержку китайской общественности, что и позволило столь успешно провести восстановление таможенной автономии, а затем и радикально воздействовать, используя ее, на развитие внутреннего рынка: после введения нового таможенного тарифа в 1929 г. правительство еще четырежды существенно повышало ввозные пошлины, особенно на потребительские товары (фактически запретительные пошлины), стремясь надежно оградить «свой» рынок от иностранной конкуренции. Развитию национального рынка способствовало и решение правительства (17 мая 1930 г.) о ликвидации внутренних таможенных барьеров («лицзинь»).

Одним из наиболее значимых экономических мероприятий было создание государственной банковской системы. Начало ей положено основанием в 1928 г. Центрального банка Китая, созданного исключительно на правительственные средства, без участия частного национального или иностранного капитала. Одновременно превращены в смешанные путем внесения правительственного пая в капитал два старых банка — Банк Китая и Банк коммуникаций. Впоследствии правительство организовало Крестьянский банк. Эти банки стали важным правительственным рычагом воздействия на экономику страны, позволив прежде всего постепенно пойти по пути реформирования денежной системы. Проводя политику унификации денежного обращения, правительство в 1933 г. ввело государственную монополию на изготовление монеты и запретило хождение серебра в слитках (ляны). А 3 ноября 1935 г. после тщательной подготовки была объявлена радикальная валютная реформа — с этого времени единственным законным платежным средством становились банкноты правительственных банков, все остальные банки, включая и иностранные, теряли право денежной эмиссии и их банкноты обменивались на банкноты Центрального банка, а их наличное серебро в монетах и слитках также подлежало обмену. В целом по стране реформа была осуществлена за два года, хотя в Шанхае, главном экономическом центре страны, а также в нескольких провинциях, надежно контролировавшихся нанкинским правительством, ее удалось осуществить гораздо быстрее. Результатом денежной реформы было укрепление положения национальной валюты и общая стабилизация китайского денежного рынка, что благоприятно сказалось на всем развитии китайской экономики. Вместе с тем после ноября 1935 г. существенно возросли возможности воздействия гоминьдановского правительства на экономическую жизнь страны.

Так, правительство теперь сумело взять под свой контроль систему сберегательных банков и страховых обществ. В 1936 г. с учетом государственных вложений в частные банки правительство держало в своих руках уже 49% общего капитала банков современного типа и 61% их активов. В изменившейся ситуации в деятельности правительственных банков появляются новые тенденции: они предпринимают попытки включиться в промышленное предпринимательство, железнодорожное строительство, в создание пароходных компаний, привлечь частный капитал к совместной предпринимательской деятельности.

По мере укрепления власти нанкинского правительства увеличиваются его претензии на регулирование экономической жизни страны. И не только через банковско-финансовые рычаги, но и прямым административным путем. Постепенно в рамках нанкинского правительства складывается аппарат экономического контроля и регулирования, в недрах которого вызревают концепции планирования экономического развития. Делалось это в рамках суньятсеновской традиции и не без прямого воздействия опыта советских пятилеток. К определенному плановому регулированию подталкивали гоминьдановскую администрацию и серьезные экономические трудности, вызванные влиянием мирового экономического кризиса 1929—1933 гг. на Китай. Правительство проводит ряд мероприятий антикризисного регулирования в спичечной, цементной, сахарной, шерстоткацкой, угольной и некоторых других отраслях промышленности, наиболее пострадавших от кризиса. Направленные прежде всего на стимулирование национального капитала, все эти мероприятия вели в то же время к постепенному складыванию государственного сектора, к созданию довольно сильного механизма государственного вмешательства, к зарождению некоторых предпосылок монополизации важных отраслей производства.

Вмешательству правительственных банков и правительственного аппарата в экономическую деятельность сопутствовала и личная уния гоминьдановской верхушки и представителей крупного китайского капитала: с одной стороны, в состав руководства правительственных банков и экономических организаций вошли многие видные предприниматели, а с другой стороны, многие гоминьдановские чиновники стали руководителями частного бизнеса. Наибольшую активность в этом взаимопроникновении проявили семьи Сун Цзывэня и Кун Сянси — двух видных гоминьдановских и правительственных деятелей, вышедших из крупных финансовых кланов. Этот процесс сращивания бизнеса и партийно-правительственной администрации вел вместе с тем и к росту коррупции на всех уровнях государственного управления.

Политика гоминьдановского правительства по отношению к наиболее развитым секторам экономики может быть охарактеризована как эффективная. Достаточно сказать, что в «нанкинское десятилетие», когда промышленное производство в капиталистическом мире в лучшем случае топталось на месте, в Китае наблюдался заметный промышленный прогресс. Так, производство 15 основных отраслей выросло в 1936 г. по сравнению с 1926 г. на 86%, т.е. среднегодовой прирост промышленной продукции равнялся 6,4%. При этом важно подчеркнуть, что рост этот произошел в основном за счет деятельности национального капитала, вложения которого в промышленность выросли только за три предвоенных года на одну треть. В эти годы усиливается тенденция национального капитала к концентрации, увеличивается роль крупного национального капитала в промышленности, складываются первые промышленные группировки монополистического характера (текстильные предприятия группы Жун Цзунцзиня, химические компании «Цзюда» и «Юнли», цементная компания «Цисинь» и др.).

Еще более активно реагировал на экономическую политику правительства китайский банковский капитал, существенно укрепивший свои позиции на китайском рынке. Общее число коммерческих банков увеличилось с 69 в 1927 г. до 174 в 1937 г. при значительном росте их активов и прибылей. Усилилась и концентрация китайского банковского капитала, выросло экономическое влияние наиболее крупных частных банков. Так, в 1935 г. на долю 14 коммерческих банков приходилось примерно 80% всех ресурсов коммерческих кредитных учреждений страны.

Значительный рост государственного и частного банковского капитала сопровождался постепенным «осовремениванием» денежного рынка, ослаблением роли традиционных кредитных институтов — меняльных контор, ломбардов, мелких банков. В предвоенное десятилетие их число сократилось в два раза. Особенно сильный удар нанесла им денежная реформа 1935 г., прекратившая обращение серебра, сделками с которым в основном и занимались эти учреждения.

Активно сказалась правительственная экономическая политика на развитии транспортной инфраструктуры. Была создана национальная гражданская авиация, как никогда быстро строились шоссейные дороги, расширился национальный паровой флот, в том числе и океанский, существенно выросла протяженность железных дорог и их грузооборот. Характерно, что в новых условиях железные дороги строились уже на 2/3 на китайские капиталы (прежде на национальный капитал приходилось лишь менее 1/10 вкладов в это строительство).

Серьезные изменения произошли и в характере внешней торговли Китая. Под влиянием протекционистской политики гоминьдановского правительства, а также под воздействием общего экономического оживления значительно изменился импорт. Ввоз потребительских товаров и продовольствия — этих традиционных для предшествующих десятилетий предметов импорта — резко сократился. Так, ввоз хлопчатобумажных тканей снизился в 10 раз! С другой стороны, ввоз машин более чем удвоился. Мировой экономический кризис и потеря Маньчжурии резко сократили китайскую внешнюю торговлю. Однако весьма примечательны последующие изменения в товарообороте — происходит постепенное снижение ввоза при постепенном росте вывоза товаров, т.е. уменьшается пассив торгового баланса, так болезненно сказывавшийся на экономическом развитии Китая.

Наконец, социальная эффективность гоминьдановской политики во многом проявилась в функционировании иностранного капитала. Борьба с системой неравноправных договоров, которая прежде всего и давала привилегии иностранному капиталу, усиление позиций китайского национального капитала, расширение гоминьдановского государственного регулирования экономики и государственного предпринимательства уменьшили привлекательность китайского рынка, привели к определенному уменьшению притока иностранного капитала, к увеличению вывоза прибылей вместо их реинвестирования (что было характерно прежде для китайского рынка) и даже к репатриации иностранных капиталов. Все это означало ослабление позиций иностранного капитала в гоминьдановском Китае. Однако оценка этого явления не может быть однозначной. Выдвигая свои планы экономической реконструкции, нанкинское правительство в соответствии с суньятсеновской доктриной рассчитывало получить иностранную финансовую помощь. В «нанкинское десятилетие», однако, правительству удалось получить иностранных займов лишь на ничтожную сумму в несколько десятков миллионов ам. дол. Уменьшился ввоз и частного капитала. Все это, усиливая позиции национального капитала, в то же самое время означало провал расчетов нанкинского правительства на получение значительной иностранной помощи.

В рамках общей гоминьдановской националистической социально-экономической политики может быть правильно оценена и политика Гоминьдана в рабочем вопросе. Расправляясь с наиболее революционными элементами рабочего класса, поддерживавшими КПК, гоминьдановский режим вместе с тем основной упор сделал на реформистских методах воздействия на рабочий класс. Более того, утверждаясь у власти в масштабах всей страны, Гоминьдан стремился полностью взять под свой контроль и рабочее движение и стремился сделать руководимое им рабочее движение и рабочие организации одной из социальных опор своей националистической политики. Во многом Гоминьдан преуспел в этом отношении. Опираясь на свою руководящую роль в рабочем движении на предшествующем историческом этапе и пользуясь левацкой политикой КПК, Гоминьдан прилагает большие усилия по налаживанию контроля за рабочим движением, идя при этом кое в чем навстречу интересам рабочего класса. И прежде всего в рабочем законодательстве. Принятое Гоминьданом рабочее законодательство определяло основные условия труда рабочих, ограничивало рабочее время, устанавливало минимальную зарплату, признавало право рабочих на организацию, право на забастовки, право на заключение коллективных договоров, право рабочих на участие в управлении предприятиями и на участие в прибылях. Можно сказать, что были приняты законы, фиксировавшие требования, за которые рабочие боролись на предыдущем этапе. И хотя это законодательство охватывало только меньшинство рабочего класса, оно для условий полуколониальной страны того времени было, безусловно, весьма прогрессивным. Несмотря на то, что в основу деятельности руководимых Гоминьданом профсоюзов положена суньятсеновская концепция сотрудничества труда и капитала и что эти профсоюзы были прежде всего политическим орудием Гоминьдана, они были вынуждены руководить экономической борьбой рабочих, особенно на иностранных предприятиях, активно участвовать в антиимпериалистических политических акциях. Все это сделало профсоюзы значительной социально-политической силой в городах, укрепило социальные позиции гоминьдановского режима.

Все вышесказанное заставляет сделать вывод, что гоминьдановская политика по отношению к более передовым, прежде всего «городским», секторам народного хозяйства и по отношению к национальной буржуазии и рабочему классу в определенной мере была эффективной, ибо вела к увеличению производства и экономической активности этих секторов, укреплению позиций национального капитала, к нейтрализации рабочего класса и даже к завоеванию поддержки со стороны его некоторых слоев. Этого нельзя сказать о гоминьдановской политике в деревне — там ее социально-экономический эффект был ничтожен.

В «нанкинское десятилетие» гоминьдановский режим пытался проводить в деревне политику, провозглашавшуюся Гоминьданом в годы Национальной революции и выработанную еще Сунь Ятсеном. В ее основе лежала концепция регулирования, а не радикального изменения аграрных отношений в деревне и приоритет материально-технических изменений перед социальными. Аграрный закон, объявленный в июле 1930 г. (и вступивший в силу через шесть лет), а также другие законодательные акты по аграрно-крестьянскому вопросу декларировали ограничение арендной платы до 37,5% собранного арендатором урожая, защиту интересов арендатора (приоритет в покупке арендуемой земли, запрещение субаренды и т.п.), административное регулирование отношений землевладельца и арендатора, право на создание крестьянских союзов, установление потолка землевладения, прогрессивное налогообложение на излишки земли и т.п. Таким образом, это была программа медленной аграрно-капиталистической эволюции, рассчитанная на сдерживание социальных конфликтов, на «умиротворение» деревни.

Однако эта программа в жизнь проводилась с трудом, ибо ее реализация требовала все-таки политического вмешательства власти на «деревенском» уровне, а гоминьдановский режим для этого реальной силой не располагал. Примечательно, что нанкинское правительство еще в 1928 г. отказалось в пользу местных властей от сбора поземельного налога — важнейшего традиционного источника доходов китайских правительств, ибо оно не располагало реальной властью на местах, столь необходимой для сбора такого налога.

Слабость аграрных преобразований правительство пыталось компенсировать рядом мероприятий, рассматривавшихся как «аграрная реконструкция»: введением системы круговой поруки (баоцзя), некоторыми экономическими мерами по стимулированию сельскохозяйственного производства, особенно в экспортных отраслях, развитием мелиорации и агротехники, проведением некоторых мероприятий по улучшению здравоохранения и образования, помощью в создании различных форм кооперации. О влиянии этих мероприятий говорит тот факт, что продукция сельского хозяйства росла не более чем на 1% в год (хотя на производстве и экспорте хлопка, чая и шелка эти мероприятия сказались более заметно: за первую половину 30-х гг. экспорт чая вырос в восемь раз, шелка-сырца в два раза, а производство хлопка увеличилось в 2,5 раза). В рассматриваемое десятилетие, таким образом, определенный рост производительных сил деревни позитивно сказался и на некотором росте благосостояния крестьянства. В памяти крестьянства это десятилетие осталось как относительно благополучное.

Недостаточная экономическая эффективность этой политики дополнялась неэффективностью социальной: Гоминьдан не сумел получить активной поддержки ни господствующих слоев деревни, ни простых тружеников. Более того, в первые годы установления гоминьдановского режима в некоторых районах крупные землевладельцы открыто выступали против гоминьдановской политики в деревне, даже были случаи убийства присылаемых Нанкином чиновников, руководителей местных гоминьдановских организаций. Это была своеобразная реакция «справа» на реформистскую политику Гоминьдана. Все это существенно ослабляло гоминьдановский режим.

Социальная природа складывавшейся гоминьдановской власти определялась тем, что нанкинское правительство в тот период выражало и представляло интересы классового союза крупной (прежде всего шанхайской) буржуазии с новыми (а частично и со старыми) милитаристами под гоминьдановским националистическим знаменем. Вместе с тем нанкинское правительство стремилось сохранить Гоминьдан как широкую социально-политическую коалицию в качестве своей социальной опоры, стремилось с помощью националистических лозунгов всемерно расширить социальные основы своей власти.

В течение «нанкинского десятилетия» социальная природа гоминьдановской власти претерпевает некоторые изменения. Шанхайской крупной буржуазии не удалось подчинить себе гоминьдановское правительство, превратить его в «комитет по управлению делами буржуазии». Она оказалась слабой в политическом и экономическом отношениях. Многомиллионная масса сельских обуржуазивающихся и традиционных эксплуататоров, экономически полностью господствовавшая в китайской деревне и потенциально обладавшая огромной политической силой, с которой правящая гоминьдановская прослойка была связана своим происхождением, из-за своей социальной и политической аморфности тем более была не способна поставить себе на службу новый режим. Гоминьдан и гоминьдановский режим в «нанкинское десятилетие» выражали интересы капиталистического развития Китая, и их политика была направлена на защиту частного собственника от посягательств неимущих (что и нашло свое выражение, в частности, в войне с советским движением). Однако постепенно влияние китайской буржуазии на режим падает, гоминьдановский режим приобретает все возрастающую автономию от породивших его социальных сил и все больше отдает приоритет в своей политике интересам правящей бюрократии.

В ослаблении буржуазного воздействия на гоминьдановскую политику — особенность ускорившейся капиталистической эволюции в эти годы. Другая особенность — постепенное социальное обособление правящей гоминьдановской элиты в результате сращивания верхушки партийного, военного и административно-хозяйственного ' аппаратов, имевшей собственные групповые социальные интересы, не всегда совпадавшие с интересами буржуазии. К концу рассматриваемого периода социальную природу гоминьдановского режима можно уже скорее определить как военно-бюрократическую по основной тенденции своего развития.

Новый этап борьбы КПК начинался в условиях гражданской войны. Фактически у КПК уже не было выбора — война с Гоминьданом стала борьбой за сохранение КПК, за выживание. Вместе с тем переход к вооруженным формам борьбы с неумолимой логикой вытекал из принципиальных политических решений зимы 1926—1927 гг. о борьбе за гегемонию, за аграрную революцию, за установление власти трудящихся, реализация которых не могла не вести к гражданской войне. Однако эта борьба шла теперь в принципиально иных условиях. Если предшествующий этап революции был прежде всего «городским», то новый этап можно назвать, с некоторой натяжкой, «деревенским». Объяснялось это, однако, не тем, что теперь горючего социального материала в деревне было больше, чем раньше, а общим изменением политической ситуации в стране.

Восстания, поднятые коммунистами в городах, потерпели тяжелые поражения. Гоминьдановские репрессии и левацко-путчистская линия КПК вели к резкому ослаблению политических позиций коммунистов в рабочем движении и вообще в городе. Города, особенно крупные, делались оплотом Гоминьдана. Иная ситуация складывалась в деревне или, несколько точнее, на периферии провинций, вдалеке от крупных центров. Сюда власть нового, гоминьдановского, режима еще не дошла, да и сам гоминьдановский режим только еще начинал складываться. Фактическая политическая раздробленность страны, отсутствие сильной центральной власти, войны со старыми и новыми милитаристами, раскол внутри самого Гоминьдана, да еще в условиях нараставшей японской агрессии, создавали ситуацию некоторого политического хаоса в стране и ситуацию определенного «политического вакуума» на периферии. Вот этот вакуум и стремилась заполнить КПК, создавая под лозунгом Советов революционные базы и Красную армию, с которыми и было связано развитие гражданской войны на новом этапе.

Тем самым складывалась весьма парадоксальная политическая ситуация: перспективы революционного движения под лозунгом Советов находились в обратно пропорциональной зависимости от темпов фактического объединения страны, ликвидации политической раздробленности, укрепления центральной власти и увеличения ее военно-политического влияния на местах. Вместе с тем участники революционной борьбы конца 20-х гг. могли воспринимать эту политическую ситуацию иначе — не только как перманентную, но и как непрерывно обостряющуюся, что и создавало оптимистическую оценку перспектив советского движения, рождало уверенность в быстром перерастании этого политического хаоса в общекитайский политический кризис, в революционную ситуацию.

Уже в ходе арьергардных боев Национальной революции во второй половине 1927 г. выявилось принципиальное изменение «маршрута революции»: только в отдаленных периферийных районах восставшим удавалось закрепиться, создать революционные базы, организовать отряды Красной армии, провозгласить и удержать советскую власть. События в следующем, 1928 г. развивались в том же направлении — центр тяжести борьбы переносился из города в деревню. Таким образом, новый маршрут революции, новые тактические установки не складывались априорно, а стали результатом осмысления горького политического опыта кадрами КПК. В оценке этого опыта, в разработке новых тактических установок большое значение имело и политическое влияние Коминтерна.

Значительную роль в формулировании новой политической линии сыграл очередной, VI съезд КПК. Из-за гоминьдановских репрессий съезд пришлось проводить вне пределов Китая. Он проходил с 18 июня по 11 июля 1928 г. недалеко от Москвы. На съезд прибыло более 100 делегатов. Съезд проходил в обстановке острых споров по основным проблемам китайской революции при участии и руководстве работников Коминтерна. В этой дискуссии были теоретически осмыслены изменение маршрута революции, опыт создания революционных баз и организации Красной армии. Съезд сформулировал три основные задачи китайской революции: завоевание национальной независимости и объединение страны; ликвидация феодальных пережитков; свержение власти Гоминьдана и установление революционно-демократической диктатуры рабочего класса и крестьянства в форме Советов. Впервые КПК приняла развернутую аграрную программу, выдвигавшую требование конфискации всей помещичьей земли и передачи ее малоземельному и безземельному крестьянству. Съезд вслед за оценками Коминтерна указал на спад революционной волны и осудил путчизм и левачество.

Вместе с тем съезд исходил из прежней и, как показал исторический опыт, сектантско-догматической и утопической оценки революции как направленной против китайской буржуазии и прежде всего против Гоминьдана, а поэтому национальные, антиимпериалистические задачи были подчинены задаче свержения гоминьдановского режима и тем самым по сути дела элиминировались. Политическая линия КПК — «сначала свержение Гоминьдана, потом ликвидация империалистического гнета» — могла только завести КПК в тупик. Эта противоречивость политики КПК во многом была связана с противоречивостью, двойственностью и идеологии и политики Коминтерна. Руководство Коминтерна все время пыталось удержать левацкие элементы КПК от авантюристических политических шагов, которые бы стали самоубийством КПК. Но в то же время у Коминтерна не было противоречий с КПК в выдвижении лозунгов советизации Китая, борьбы за власть трудящихся, за некапиталистическое (социалистическое) развитие страны. Таким образом, руководствуясь трезвым политическим расчетом на тактическом уровне, Коминтерн в вопросах политической стратегии оставался в плену авантюристических и утопических идеологических построений. Во многом это противоречие воздействовало и на политику и на идеологию КПК.

VI съезд избрал новый состав ЦК из 23 членов и 13 кандидатов. Заочно в состав ЦК был избран Мао Цзэдун, не являвшийся делегатом съезда. Первый пленум ЦК КПК избрал политбюро в составе: Сян Чжунфа, Су Чжаочжэн, Сян Ин, Чжоу Эньлай, Цюй Цюбо, Цай Хэсэнь, Чжан Готао. На пост генсека были выдвинуты две кандидатуры: Сян Чжунфа и Чжоу Эньлай. Большинством голосов был избран Сян Чжунфа. Это был последний съезд КПК, проходивший с соблюдением демократической процедуры.

Создание революционных баз на периферии и организация частей Красной армии в конце 20-х гг. тесно связаны и во многом подготовлены политическими завоеваниями КПК предшествующего, «городского», этапа революции. Влияние в ряде частей НРА, наличие преданных кадров профессиональных революционеров, опыт в организации и политическом просвещении крестьянства позволили КПК оказать на периферии, в деревне сопротивление гоминьдановскому режиму и в ходе этого сопротивления создать значительную военно-политическую силу.

Пример и опыт Наньчанского восстания — «откол» от НРА частей, находившихся под влиянием коммунистов, — оказали решающее воздействие на методы организации Красной армии. Именно «отколовшиеся» части делались ядром новых революционных сил, именно они могли оказать помощь и крестьянскому движению в создании вооруженных сил и революционных баз.

Уже в начале 1928 г. остатки войск Наньчанского восстания под руководством Чжу Дэ вышли из Гуандуна в южную Хунань. В ходе партизанских действий отряд Чжу Дэ значительно пополнился за счет крестьянских отрядов и превратился в значительную военную силу — около 10 тыс. бойцов. В апреле отряд Чжу Дэ вышел в район Цзинганьшаня, где скрывался небольшой отряд Мао Цзэдуна, сложившийся из пришедших сюда участников потерпевшего поражение «восстания осеннего урожая» и местных отрядов Юань Вэньцая и Ван Цзо, являвшихся по сути дела бандитскими. Приход сильного и хорошо организованного отряда Чжу Дэ позволил создать на стыке провинций Хунань и Цзянси цзинганьшаньскую революционную базу. Объединенные партизанские части получили наименование 4-го корпуса Красной армии (командующий — Чжу Дэ, комиссар — Мао Цзэдун).

Советский район на стыке провинций Хунань — Хубэй — Цзянси образовался летом 1928 г. после восстания в гоминьдановских войсках, посланных на подавление крестьянского восстания. Командир полка Пэн Дэхуай возглавил это восстание и стал командиром 5-го корпуса Красной армии, образованного из восставших солдат и крестьян (комиссар корпуса — Тэн Дайюань). В конце 1929 г. революционная база возникла в пров. Гуанси после организованного Чжан Юньи и Дэн Сяопином восстания в местных милитаристских войсках. Восставшие создали 7-й корпус Красной армии. Другое восстание в гуансийских войсках позволило в феврале 1930 г. создать 8-й корпус Красной армии. Так было и в некоторых других районах.

Вместе с тем коммунисты, в том числе и участники Наньчанского восстания, сумели использовать для создания частей Красной армии крестьянские отряды самообороны, крестьянские партизанские отряды, военные формирования тайных обществ (хуэйданы), а также отдельные группы гоминьдановских солдат из ликвидируемых воинских частей в ходе кампании по сокращению армии, начатой нанкинским правительством еще летом 1928 г. Так, коммунист Хэ Лун в Хунани в первой половине 1928 г. создал отряд из бывших солдат, участников тайных обществ и местных бандитов, к которым затем присоединились люди клана Хэ Луна. Этот отряд сумел создать на стыке провинций Хунань и Хубэй революционную базу. Здесь отряд Хэ Луна с переменным успехом боролся с карателями, а осенью 1929 г., после перехода на его сторону некоторых карательных частей, преобразовал свой отряд во 2-й корпус Красной армии. Еще в 1928 г. участник Наньчанского восстания Фан Чжиминь организовал отряд в пров. Цзянси из местных крестьянских сил самообороны. К концу 1929 г. его отряд значительно вырос и контролировал уже большой район на стыке провинций Цзянси и Фуцзяни. В 1930 г. его отряд был развернут в 10-й корпус Красной армии.

В конце 20-х гг., особенно в 1929 г., многие обстоятельства благоприятствовали развертыванию революционного движения под лозунгом Советов. С одной стороны, происходит новое обострение межмилитаристских войн и столкновений, усиливается дезорганизация органов власти, гоминьдановско-милитаристские армии перестают быть надежной опорой, в частности из-за кампании по сокращению военных расходов. Характерен для того времени такой эпизод. Командир бригады правительственных войск в Сычуани Гуань Цзисюнь, находившийся под влиянием коммуниста Юнь Дайина, узнав о «сокращении» своей бригады, заявил своим солдатам и офицерам, что перед ними только два пути — либо разойтись, либо переформировать бригаду в одну из частей Красной армии. Таким образом была создана еще одна часть Красной армии, позже объединившаяся с частями Хэ Луна. С другой стороны, засухи, наводнения, катастрофические неурожаи 1929 г. привели к обнищанию определенных слоев крестьянства, обострили социальные противоречия деревни.

КПК сумела использовать эти условия, создав ряд частей и соединений Красной армии и революционные базы, где была установлена советская власть. Однако при количественном росте Красной армии КПК столкнулась со значительными трудностями при попытке обеспечить надежный социальный состав — привлечь в ее ряды рабочих и трудовое крестьянство, как того требовали решения VI съезда КПК. Разгром рабочих организаций в городах, формирование частей Красной армии в отдаленных сельских районах практически лишили ее рабочего пополнения. Но и трудовые слои деревни оказывались весьма пассивными по отношению к лозунгам советской власти и не спешили пополнять ряды Красной армии. В основном Красная армия состояла из бывших солдат наемных правительственных армий, давно, как правило, порвавших связи с крестьянским трудом (эти солдаты — не «крестьяне, одетые в солдатские шинели»!). Пополнялась она и выходцами из самых низов деревни, зачастую уже вытолкнутыми из сельскохозяйственного производства, т.е. именно теми пауперско-люмпенскими элементами, которые прежде всего и шли в отряды крестьянской самообороны, в тайные союзы, в бандитские отряды и т.п. В командном составе (особенно высшем) преобладали выходцы из привилегированных слоев деревни, бывшие гоминьдановские офицеры. Такой социальный состав Красной армии создавал значительные идейно-политические трудности для КПК, для реализации лозунгов советской власти.

Эти трудности проистекали во многом также из того, что формирование Красной армии из «отколовшихся» частей правительственных войск и создание ею на периферии революционных баз означали по сути попытку привнесения «сверху» революции в деревню, к которой крестьянство не было, как и на предшествующем этапе революции, готово. Чувствуя пассивность основных масс крестьянства, КПК стремилась «раскачать» бедноту, разжечь классовую борьбу в деревне путем физического уничтожения крупных землевладельцев, шэньши, чиновников, тухао, лешэнь. Усиление влияния «леваков» в КПК приводило к тому, что кулака приравнивали к помещику, к кулакам относили значительную часть середняков, а это могло означать и физическую ликвидацию кулаков и части середняков. Такая политика действительно приводила к чрезвычайному обострению борьбы имущих и неимущих в деревне, приводила к крайнему ожесточению деревенской бедноты, выступления которой сопровождались не только убийством местных эксплуататоров, но и уничтожением целых «враждебных» деревень, вспышками; кровавой межклановой борьбы, сжиганием при отходе волостных или уездных городов. Коминтерн и разумные силы в КПК всегда осуждали эту бессмысленную жестокость, однако анархистские настроения имели глубокие корни, они во многом проистекали из разрыва между социальной реальностью китайской деревни и политическими схемами руководителей КПК. Характерно, что даже Цюй Цюбо, в принципе выступавший против таких жестокостей, все-таки на VI съезде КПК говорил: «Вся политика нашей аграрной революции, цель этой политики есть именно истребление помещичьего класса как целого класса, но это еще не значит, что нужно физически истреблять всех подряд. Если крестьяне хотят убивать, пусть убивают... Пусть сами убивают, они лучше знают, кто враг... Иногда, конечно, может быть, казнят одного-двух невинных людей, это неважно».

Аграрная программа и политика советских районов складывалась постепенно, мучительно преодолевая левацкие перегибы. Так, разработанный Мао Цзэдуном в 1928 г. в Цзинганьшане аграрный закон предусматривал конфискацию всей земли, в том числе и крестьянской. Такого рода перегибы были свойственны аграрной политике и в некоторых других районах. Во многом этот радикализм провоцировался объективными условиями и прежде всего малоземельем, невозможностью утолить земельный голод за счет крупного землевладельца. Не встречая поддержки в проведении такой политики у большинства крестьянства, руководители советских районов вынуждены были навязывать радикальные аграрные преобразования «сверху». Такое навязывание могло приводить и к обратным результатам — к росту враждебности со стороны значительной части крестьянства и в отдельных местах даже к восстаниям крестьян против новой власти.

Изменение маршрута революции, перенесение центра тяжести всей партийной и революционной работы на периферию, в деревню привели постепенно к существенному изменению и социально-политического облика КПК. Механизм этого изменения связан прежде всего с превращением гражданской войны в основную (а подчас и единственную) форму борьбы КПК, а революционной армии — в ее основную организацию. По мере утраты позиций в городах, в рабочем классе КПК организационно все больше начинает совпадать со структурой Красной армии, определяться ее социальным составом, ее идеологическим обликом. Из партии «городской», по преимуществу рабочей, КПК превращается в партию периферийную, «деревенскую», с полным преобладанием пауперско-люмпенских элементов, сплоченных военной организацией. Эти изменения привели и к значительным переменам во внутрипартийной жизни, в стиле партийной работы и всей революционной деятельности. К наиболее опасным для судеб партии переменам можно отнести усиление тенденций национализма, политического и военного авантюризма, развития внутрипартийных группировок, автократических методов руководства партией и революционным движением.

Эти негативные тенденции в полной мере уже сказались в политике КПК с конца 1929 г. В обстановке значительного развития советских районов и укрепления Красной армии, с одной стороны, и усиления кризисных явлений в политической и социально-экономической действительности гоминьдановского режима — с другой, к руководству КПК фактически приходит группа Ли Лисаня, расценившая обстановку в Китае как непосредственно революционную ситуацию и попытавшаяся подтолкнуть КПК к немедленному восстанию и захвату власти, что могло иметь трагические последствия для КПК. Летом 1930 г. вопреки возражениям Коминтерна Ли Лисань выдвигает план наступления Красной армии на крупные города в сочетании с рабочими восстаниями. Причем восстание в Маньчжурии мыслилось как способное втянуть Японию в войну против СССР и «явиться прологом к международной войне» и тем самым, как утверждал Ли Лисань, создать возможность «взрыва мировой революции». Курс на провоцирование мировой войны был по сути стержнем политической концепции Ли Лисаня, поддержанной Мао Цзэдуном и другими деятелями КПК. С помощью Коминтерна ЦК КПК сумел преодолеть катастрофическое развитие событий, отстранить Ли Лисаня от руководства.

Националистическая и авантюристическая линия Ли Лисаня была во многом порождена неверной, чрезмерно оптимистической оценкой политической ситуации в стране. Вместе с тем эта левацкая линия была, по-видимому, порождена и определенным пессимизмом ряда руководителей КПК, которые не могли не понимать, что перспективы советского движения связаны с действием временных политических факторов (раздробленность и т.п.), что по мере укрепления гоминьдановского режима перспективы советского движения ухудшаются, что время работает против них. Эта странная смесь сиюминутного оптимизма и перспективного пессимизма и в дальнейшем питала левацкие настроения и других деятелей КПК.

Примерно в это время активизирует свою фракционную деятельность и Мао Цзэдун, правда, пока в основном на «провинциальном» уровне. Во второй половине 1930 г. в советском районе южной Цзянси, опираясь на верные ему войска, Мао Цзэдун под предлогом борьбы с предателями и контрреволюционерами уничтожил руководство провинциальной партийной организации и командиров ряда частей Красной армии, не желавших подчиняться его власти. К сожалению, эта опасная акция Мао Цзэдуна (т.н. «футяньское дело») не встретила должного осуждения со стороны ЦК КПК, что способствовало укреплению автократической власти Мао Цзэдуна в одном из важнейших советских районов. Подобным методам утверждения своего всевластия не были чужды и некоторые другие руководители КПК. Так, в 1931 г. Чжан Готао насаждает свое влияние в советском районе на стыке провинций Хубэй—Хэнань—Аньхуэй путем уничтожения всех не согласных с его политикой. Перенесение во внутрипартийную борьбу террористических методов, усиление фракционности и групповщины постепенно деформируют стиль партийной работы, значительно влияя на изменение идейно-политического облика КПК.

Значительное расширение советского движения в 1929— 1930 гг., укрупнение революционных баз, все более успешные действия Красной армии не могли не напугать не только местных милитаристов, но и нанкинское правительство. В течение 1931 г. силами местных милитаристов, а частично и нанкинского правительства, были предприняты три карательных похода против Центрального советского района (стык юго-восточной Цзянси и западной Фуцзяни). Умелые партизанские действия Красной армии, а также распри между милитаристами и нанкинским правительством привели к провалу этих карательных походов. Последний из них нанкинское правительство было вынуждено прекратить в сентябре 1931 г., ибо ему пришлось срочно перебрасывать свои войска на север в связи с наступлением японских захватчиков в Маньчжурии.

Провал этих карательных операций и продолжающееся развитие советского движения привели к складыванию ряда уже стабильных советских районов: Центрального советского района, районов на стыках провинций Хубэй—Хэнань—Аньхой, Хунань—Хубэй (по обоим берегам Янцзы к западу от Уханя), Цзянси—Фуцзянь—Чжэцзян, Шэньси—Ганьсу, Шэньси—Сычуань и в некоторых других местах.

Стабилизация и укрепление советских районов позволили поставить вопрос и об их политическом объединении. В ноябре 1931 г. в г. Жуйцзине (юго-восточная Цзянси) состоялся I Всекитайский съезд представителей советских районов. Съезд провозгласил Китайскую Советскую Республику и принял ее Конституцию, а также законы о земле, о труде, об экономической политике. Конституция определяла Советы как органы демократической диктатуры пролетариата и крестьянства, предоставляя право избрать и быть избранным в Советы всем трудящимся по достижении 16-летнего возраста. Конституция провозглашала право всех наций, населяющих Китай, на самоопределение вплоть до образования самостоятельных государств. Закон о земле предусматривал безвозмездную конфискацию всех земель крупных землевладельцев и кулаков и уравнительное распределение земли между малоземельными и безземельными крестьянами при предоставлении кулаку трудового надела. Председателем ЦИК Китайской Советской Республики и советского правительства был избран Мао Цзэдун, а его заместителями — Чжан Готао и Сян Ин.

Решения съезда, включая и Конституцию, носили прежде всего программный характер. Реальная политика советских районов определялась больше всего потребностями войны с гоминьдановским режимом. Это относится и к деятельности Советов, которые по сути оставались своего рода военно-революционными комитетами по мобилизации масс на борьбу с Гоминьданом, так и не став органами самоуправления трудящихся. Объяснялось это не только условиями войны, но и тем, что усилившиеся в КПК военно-автократические тенденции лишали ее потребности в демократизации политической жизни в советских районах.

Важнейшим фактором расширения советского движения был процесс дальнейшего укрепления Красной армии. Стабилизация территории советских районов позволила значительно пополнить Красную армию за счет мобилизации деревенской молодежи. В 1933 г. ее численность достигла 300 тыс. человек. Именно в армии складывались и наиболее прочные партийные ячейки, охватывавшие примерно половину всех бойцов и командиров. Другим источником роста партийных рядов стали массовые кампании по вербовке членов партии среди деревенской бедноты в периоды раздела помещичьей земли. Все это привело к значительному росту численности партии. Так, в Центральном советском районе в конце 1931 г. насчитывалось 15 тыс., а в октябре 1933 г. — 240 тыс. членов партии.

Постепенно советские районы делаются не только основной сферой активной политической деятельности КПК, но и почти единственной. Гоминьдановские репрессии и левацкие ошибки партийного руководства лишают партию возможности работать в крупных городах. В этой связи в начале 1933 г. руководство ЦК КПК во главе с исполнявшим обязанности генсека после гибели в 1931 г. Сян Чжунфа Цинь Бансянем (Бо Гу) переехало из Шанхая в Жуйцзинь. Сюда же перемещается и центр внутрипартийной борьбы. Летом 1932 г. во время четвертого карательного похода Гоминьдана Мао Цзэдун и его сторонники попытались выступить против военных установок ЦК КПК, против усиления контроля ЦК за деятельностью Красной армии и органов власти Центрального советского района. На совещании партийных работников в Нинду военные установки Мао Цзэдуна, грозившие полной потерей стабильных районов, а также его левацкая аграрная политика, его террористические методы действий подверглись острой критике. В результате ЦК отстранил его от должности главного политкомиссара Красной армии (заменив Чжоу Эньлаем), но, учитывая его влияние и реальную власть в Центральном советском районе, оставил во главе ЦИК Китайской Советской Республики.

Образование Китайской Советской Республики происходило в своеобразной политической обстановке, определявшейся после 18 сентября 1931 г. усилением агрессии японского империализма. В краткосрочном плане этот новый фактор способствовал укреплению военных позиций советских районов, ослаблял возможности борьбы против них гоминьдановских войск. Однако в долгосрочной перспективе обстановка характеризовалась ростом национально-патриотических чувств китайского народа, повышением политической роли национального фактора, усилением центростремительных тенденций, постепенным укреплением гоминьдановского режима как режима националистического. КПК не сумела учесть этого изменения обстановки. Правда, советское правительство 5 апреля 1932 г. объявило войну Японии и выдвинуло лозунг национально-революционной войны. Коммунисты были наиболее активными организаторами партизанской антияпонской борьбы в Маньчжурии. Однако при этом основным лозунгом оставалось требование «свержения контрреволюционной власти Гоминьдана, предающего и унижающего Китай», сохранялся курс на победу советской революции во всем Китае. Наметившаяся консолидация гоминьдановского режима, его военно-политическое усиление, постепенное укрепление единства страны принципиально меняли ситуацию для развития советского движения, ибо исчезало основное условие этого успешного развития — состояние политического хаоса в стране. Такой разрыв между политическим курсом КПК и объективными условиями не мог не сказаться трагически на судьбах советского движения.

Уже четвертый карательный поход летом 1932 г., направленный прежде всего против советских районов на стыке провинций Хубэй—Хэнань—Аньхуэй и Хубэй—Хунань (район оз. Хунху), вынудил Красную армию (4-й и 2-й фронты) покинуть эти важные советские районы и перебазироваться в пограничные районы Сычуань—Шэньси и Хунань—Хубэй—Сычуань—Гуйчжоу, хотя Центральный советский район сумел даже расшириться. Однако через год Гоминьдан организовал наиболее крупную в военном отношении операцию против советских районов. Располагая примерно миллионной армией, Гоминьдан около половины ее бросил против Центрального советского района. Гоминьдановская армия не только имела численный перевес, но и была значительно лучше вооружена (артиллерия, авиация), имела квалифицированных немецких военных советников. Все это было военным выражением политической стабилизации гоминьдановского режима. Нанкинские армии наступали с севера и запада, с юга должны были наступать войска гуандунско-гуансийской группировки, а с востока — 19-я армия генерала Цай Тинкая, переведенная в пров. Фуцзянь в 1932 г. после героической защиты Шанхая. Патриотические, антияпонские, а также античанкайшистские настроения руководства этой армии привели к их выступлению в ноябре 1933 г. против политики Нанкина, против войны с КПК. Это выступление поддержали многие оппозиционные по отношению к Чан Кайши деятели Гоминьдана (Ли Цзишэнь, Чэнь Миншу и др.). Эта, одна из последних, вспышек внутригоминьдановской борьбы задержала развитие пятого карательного похода. Однако КПК заняла выжидательную позицию по отношению к выступлению 19-й армии, дав возможность Нанкину в январе 1934 г. ликвидировать мятеж и возобновить наступление против советских районов.

Гоминьдановским войскам удалось окружить Центральный советский район и заблокировать его. Они проводили тактику медленного концентрического продвижения в глубь советского района по всему фронту. Нанкинские войска поддерживались нерегулярными частями, созданными верхушкой деревни. Аграрная политика Советов, приводившая не только к конфискации земли, но и к физическому уничтожению эксплуататорских элементов, обернулась существенным расширением социальной базы гоминьдановского режима — имущая часть деревни поддержала его борьбу с КПК.

Лишенная возможности вести маневренную и партизанскую войну, Красная армия оказалась перед угрозой полного уничтожения. В этих условиях в сентябре 1934 г. секретариат ЦК КПК принял решение выйти из окружения и оставить Центральный советский район. Накануне прорыва имевшиеся части были сведены в полевую Красную армию 1-го фронта общей численностью (вместе с тылами и обозом) около 100 тыс. человек. Главкомом был назначен Чжу Дэ, политкомиссаром — Чжоу Эньлай. Прорыв начался 16 октября. С тяжелыми боями Красная армия прорвалась на запад. Начался беспримерный по героизму и тяжелейший по потерям переход Красной армии под постоянным давлением гоминьдановской армии в окраинные и малонаселенные районы северо-запада, переход в 25 тыс. ли, получивший название Великого похода. В течение этого года отступления были потеряны все основные советские районы, оказались разгромленными большинство частей Красной армии, что означало также гибель основной массы членов КПК.

Советское движение потерпело тяжелейшее поражение. Его причины носили прежде всего объективный характер. Даже неполное объединение Китая под властью Гоминьдана и военно-политическое укрепление гоминьдановского режима обернулись ликвидацией условий для существования значительных революционных баз КПК в густонаселенных основных провинциях страны. Рост национальных и националистических настроений в связи с консолидацией китайской государственности и не без воздействия угрозы японского империализма еще раз выявил утопичность выдвижения стратегической линии на советизацию Китая, на установление диктатуры трудящихся. Осознание этой политической реальности руководством КПК, выработка им новой политической линии проходили уже и в новом месте — на северо-западной окраине страны, и в новых исторических условиях — в канун войны китайского народа против японских захватчиков.

На изменение положения КПК в политической жизни страны влияли не только тяжелейшее поражение советского движения и гибель большинства членов партии, но и обострение внутрипартийной борьбы. Уже вскоре после выхода частей Красной армии из окружения в начале января 1935 г. в г. Цзуньи (пров. Гуйчжоу) состоялось расширенное совещание политбюро ЦК КПК, созванное по требованию Мао Цзэдуна. Причины поражения докладчики ЦК Цинь Бансянь и Чжоу Эньлай видели главным образом в объективных факторах. С иных позиций выступили Мао Цзэдун и его сторонники, сведя все причины поражения по существу к военно-политическим ошибкам партийного руководства. Такой подход в определенной мере импонировал военным, преобладавшим на этом совещании и поддержавшим Мао Цзэдуна. На совещании Мао Цзэдун был введен в состав секретариата ЦК и фактически занял пост руководителя Военного совета ЦК. Это был важнейший шаг Мао Цзэдуна в его борьбе за власть в партии и в Красной армии. Обостряя разногласия в руководстве партии, Мао Цзэдуну уже в следующем месяце удалось добиться замены Цинь Бансяня на посту генсека ЦК Чжан Вэньтянем.

Летом 1935 г. после встречи в пров. Сычуань армий 1-го и 4-го фронтов в руководстве КПК возник новый острый политический кризис. В Сычуани 4-й фронт, руководимый Чжан Готао, насчитывал примерно 80—100 тыс. бойцов, а пришедшие сюда части 1-го фронта, фактически теперь руководимые Мао Цзэдуном, — только 10—15 тыс. Объективно это объединение военных и партийных сил было большим успехом КПК, однако Мао Цзэдун видел в новой ситуации угрозу своему продвижению к власти и спровоцировал трагический по своим последствиям для Красной армии раскол военного и партийного руководства. Прежде всего он сумел настоять на предложении покинуть революционную базу в северной Сычуани, где он не располагал политическим и военным влиянием, и продолжить перебазирование Красной армии еще дальше на север, теперь уже в северную Шэньси, где был расположен советский район, руководимый Гао Ганом и Лю Чжиданем. Однако уже в ходе начавшегося в августе похода Мао Цзэдун, в полной мере проявив свой политический и военный авантюризм, отдает приказ двум авангардным корпусам оторваться от основных объединенных сил Красной армии и форсированно двигаться на север. С этим авангардом двигался Мао Цзэдун и часть членов ЦК и политбюро, поддержавших линию Мао Цзэдуна. Этот шаг Мао Цзэдуна был расценен Чжан Готао и многими другими руководителями КПК и Красной армии как раскольнический и антипартийный. В ответ они создали в октябре 1935 г. новый ЦК КПК. Этот раскол был преодолен только через год с помощью Коминтерна. Однако военные последствия раскола были более трагическими. Фактически в северную Шэньси пробились лишь несколько тысяч бойцов и командиров Красной армии, а остальные погибли в боях с превосходящими силами противника, став во многом жертвой партийного раскола и борьбы за власть в партии и Красной армии. Вместе с тем эти события укрепили положение Мао Цзэдуна в КПК и Красной армии. Придя в октябре 1935 г. в северную Шэньси, Мао Цзэдун продолжает борьбу за упрочение своей власти, но теперь эта борьба проходит в новых условиях, определявшихся как общеполитическими изменениями в Китае, так и изменениями в положении КПК и Красной армии.

Середина 30-х годов характеризовалась не только усилением японской агрессии, но и постепенным нарастанием сопротивления со стороны гоминьдановского режима, испытывавшего огромное политическое давление со стороны китайской патриотической общественности. Определенное военно-политическое укрепление гоминьдановского режима, упрочение в гоминьдановском руководстве позиций наиболее националистических деятелей, подъем антияпонских настроений в стране позволили нанкинскому правительству занять более твердую позицию, в частности отвергнуть выдвинутые в 1935 г. японским империализмом «три принципа Хирота», принятие которых превращало бы нанкинское правительство в японскую марионетку. Вместе с тем такая политическая позиция нанкинского правительства неизбежно заставляла его искать военно-политических союзников внутри и вне Китая для реализации национальной политики. Таким образом, перед лицом национальной катастрофы в Китае стали складываться определенные предпосылки для постановки вопроса о национальном единстве. Реализации этих предпосылок в значительной степени способствовали решения VII конгресса Коминтерна.

VII конгресс Коминтерна состоялся в июле—августе 1935 г. и внес принципиальные изменения в стратегию и тактику коммунистического движения. Опыт поражений и побед коммунистического движения первой половины 30-х гг. заставил вновь обратиться к ленинской концепции национально-колониальной революции, сформулированной в решениях II и IV конгрессов Коминтерна. Подчеркнув исключительное значение широкого антиимпериалистического фронта в колониальных и полуколониальных странах в связи с усилившейся империалистической экспансией, VII конгресс Коминтерна призвал коммунистические партии этих стран по-новому подойти к политике единого фронта.

Однако в это время руководство КПК фактически потеряло связи с Коминтерном, было занято прежде всего фракционной борьбой, не видело принципиального изменения политической ситуации в Китае. Инициативу выработки нового курса КПК в этих условиях взяли на себя Коминтерн и делегация КПК в Коминтерне во главе с Ван Мином. Уже во время работы конгресса — 1 августа — от имени КПК делегация публикует обращение «Ко всему народу Китая об отпоре Японии и спасении родины», знаменовавшее собой начало поворота КПК к политике единого антиимпериалистического фронта. Впервые КПК обращается ко всем политическим партиям и группировкам с призывом прекратить гражданскую войну и объединить силы для отпора японской агрессии. В развитие этого документа и в связи с нарастанием японского давления в Северном Китае делегация КПК от имени партии и Красной армии публикует 25 ноября 1935 г. еще два воззвания ко всем политическим и военным руководителям Китая, включая и Чан Кайши. И хотя в этих первых документах КПК, написанных в Москве, лозунги советского движения еще не пересматриваются, они уже продиктованы не логикой гражданской войны, а логикой борьбы за национальное освобождение. Поэтому политические предложения этих документов, направленные на постепенное достижение национального сплочения, которые сами по себе могут рассматриваться лишь как небольшие тактические изменения, в более широком историческом контексте вели к изменению политической стратегии КПК.

Эти политические выступления КПК были замечены в гоминьдановском Китае, нашли отклик в китайской печати, способствовали росту антиимпериалистических настроений. Для пропаганды нового курса делегация КПК с помощью ИККИ начинает издавать и распространять в Китае партийный орган — газету «Цзюго бао» («Спасение родины»), антиимпериалистические листовки, прокламации, брошюры. Коминтерн направляет в Китай китайских участников VII конгресса, а также китайских коммунистов и комсомольцев, обучавшихся в Москве. В условиях изоляции руководства КПК в окраинном районе страны, разрыва связей между местными парторганизациями эта деятельность делегации КПК в Коминтерне, помощь Коминтерна послужили первоначальным импульсом возобновления активной политической деятельности коммунистов в крупных городах, включения в общенациональную борьбу, пересмотра методов политической работы в новых условиях.

Важным условием складывания единого национального фронта стало нарастание патриотических выступлений китайской общественности, застрельщиком которых, как не раз было в истории Китая, выступила студенческая молодежь. 9 декабря 1935 г. в Пекине состоялась многотысячная студенческая демонстрация под антияпонскими лозунгами. В последующие дни студенческие патриотические демонстрации прокатились по всем крупным городам страны. «Движение 9 декабря» сыграло огромную роль в активизации борьбы китайской общественности за организацию отпора японским агрессорам, за сплочение китайской нации. Ведущую роль в организации этих патриотических выступлений играли городские организации КПК, такие видные коммунисты, как Лю Шаоци, Пэн Чжэнь, Юй Цивэй. Наибольшую активность проявили парторганизации Пекина, Тяньцзиня, Циндао, руководимые Северным бюро ЦК КПК, стремившимся претворить в жизнь концепцию единого антиимпериалистического фронта, выдвинутую VII конгрессом Коминтерна. Постепенно именно крупные города делаются основными центрами патриотической борьбы. Здесь создаются организации национального спасения, объединяющие широкие общественные крути. В июне 1936 г. состоялась общенациональная конференция, на которой была создана «Всекитайская ассоциация организаций национального спасения». В следующем месяце был создан Союз китайских работников литературы и искусства, возглавлявшийся Лу Синем и ставивший задачи объединения интеллигенции на платформе антиимпериалистической борьбы. Патриотическое движение китайской интеллигенции имело большое значение для изменения политической атмосферы в стране, для превращения патриотических настроений в мощную политическую силу.

Политические реальности середины 30-х гг. — усиление японской агрессии и подъем патриотического движения — вели к постепенному изменению и политических позиций нанкинского правительства. Наглые требования японского империализма и нежелание западных держав поддержать правительство Чан Кайши заставляют его искать путей сближения с СССР. Уже в конце 1934 и в начале 1935 г. по дипломатическим каналам в Нанкине, Москве, Лондоне Чан Кайши неофициально (не ставя в известность главу правительства Ван Цзинвэя) зондирует возможность улучшения двусторонних отношений. Заняв пост главы правительства, Чан Кайши активизирует китайско-советские переговоры.

На этих переговорах в 1935—1936 гг. советская сторона не могла не поставить вопроса о прекращении гражданской войны. Вместе с тем Советское правительство заявило, что оно не будет играть никакой посреднической роли и что Чан Кайши сам может найти пути примирения с КПК. И хотя Чан Кайши полагал возможным полностью ликвидировать вооруженные силы КПК, окруженные в северо-западном углу страны, он, понимая, что без военно-политической поддержки СССР не сможет оказать сопротивления японским домогательствам, был вынужден пойти на переговоры с КПК.

Первый контакт Чан Кайши с руководителем КПК Ван Мином был установлен через китайского военного атташе в Москве в начале 1936 г. Затем эти переговоры были перенесены в Китай, где в них принимали участие Чжоу Эньлай и Пань Ханьнянь со стороны КПК и Чжан Цюнь и Чэнь Лифу со стороны Гоминьдана. В ходе этих переговоров постепенно прояснились условия компромисса, выдвигаемые Гоминьданом. Они сводились к признанию КПК трех народных принципов Сунь Ятсена, реорганизации Красной армии в одно из соединений НРА, реорганизации Советов в местную администрацию.

Позиция руководства КПК по вопросу единого фронта была противоречивой. Продолжавшаяся фракционная борьба в КПК затрудняла приспособление к новым политическим условиям. Материалы VII конгресса Коминтерна дошли до руководства КПК северной Шэньси только к концу 1935 г. Ознакомившись с этими материалами, политбюро ЦК КПК 25 декабря провозглашает курс на создание широкого единого антияпонского фронта. Однако из этого фронта исключалась группировка Чан Кайши, которая рассматривалась наряду с японским империализмом в качестве главного врага китайского народа. Эти политические недальновидность и непоследовательность проявились не только в политических заявлениях, но и в военно-политических действиях. Так, в феврале—апреле 1936 г. по инициативе Мао Цзэдуна Красная армия предприняла под лозунгом «отпора японским захватчикам» наступление против войск Янь Сишаня в пров. Шаньси (так называемый «Восточный поход»). Нанкинское правительство поддержало генерала Янь Сишаня, наступление было разгромлено, советский район в Шэньси оказался в критическом положении. Все это вынудило Мао Цзэдуна в мае 1936 г. предложить нанкинскому правительству прекратить гражданскую войну и объединить силы для отпора Японии. Однако, когда летом 1936 г. под предлогом продвижения на север для борьбы с Японией выступила юго-западная группировка милитаристов, руководство КПК фактически поддержало эту милитаристскую акцию, заявив, что «...война против японских захватчиков неотделима от войны против Чан Кайши».

Все это заставило Коминтерн летом 1936 г. рекомендовать руководству КПК решительно пересмотреть установку на одновременную борьбу против Гоминьдана и японских захватчиков и тем самым от тактического маневрирования перейти к изменению политической стратегии. В соответствии с этими рекомендациями ЦК КПК 25 августа 1936 г. опубликовал открытое письмо к Гоминьдану, в котором выражалась готовность к воссозданию единого национального фронта двух партий. Этот призыв способствовал расширению и углублению движения за единый антияпонский фронт, сплочению всех патриотов, усилению сопротивления японским домогательствам. Во второй половине 1936 г. в стране складывалась благоприятная политическая обстановка для прекращения гражданской войны, для национального объединения на антиимпериалистической основе. Однако к конце года это развитие оказалось под угрозой полного срыва из-за так называемых «сианьских событий».

В г. Сиане (центр пров. Шэньси) для борьбы с КПК были дислоцированы войска маршала Чжан Сюэляна, отступившие из Маньчжурии, и местные войска генерала Ян Хучэна, во многом настроенные антияпонски и в какой-то мере античанкайшистски. На этой основе представители КПК сумели заключить соглашение с Чжан Сюэляном и Ян Хучэном не только о перемирии, но и фактически о совместной борьбе с Нанкином. В начале декабря 1936 г. Чан Кайши прибыл в Сиань, стремясь полностью восстановить свой контроль над этими армиями. Однако в ночь на 12 декабря он был арестован поднявшими античанкайшистское восстание руководителями северо-западной армии, предполагавшими образовать при поддержке ряда милитаристов правительство, которое вело бы борьбу на два фронта — против японских захватчиков и за свержение нанкинского правительства. Мао Цзэдун и руководство КПК поддержали это выступление и готовились к физической расправе с Чан Кайши.

Эти события вызвали бурную политическую реакцию в Китае. Японофильские элементы в Гоминьдане и правительстве оживились и требовали карательного похода, что могло бы привести к новой вспышке гражданской войны. Патриотические силы выступили за мирное разрешение этого инцидента. Коминтерн и ВКП(б), понимая всю политическую опасность такого развития

событий, недвусмысленно выступили за предотвращение новой вспышки гражданской войны и срыва намечавшегося объединения национальных сил. 14 декабря газета «Правда» опубликовала передовую статью, в которой осуждалось сианьское восстание и содержался призыв к мирному разрешению конфликта. 16 и 19 декабря Коминтерн направил в ЦК КПК директивы, в которых подчеркивалось, что выступление Чжан Сюэляна «...объективно может повредить сплочению сил китайского народа в единый антияпонский фронт и поощрить японскую агрессию» и что Коминтерн придает «...исключительное значение мирному разрешению сианьских событий». Эта четкая позиция Коминтерна и Советского Союза помогла руководству КПК пересмотреть свое отношение к этому восстанию, помогла участникам конфликта принять разумное решение. 25 декабря Чан Кайши был освобожден.

После мирного разрешения этого опасного конфликта военные действия между нанкинскими войсками и Красной армией больше не возобновлялись, начался новый тур переговоров. В апреле 1937 г. в г. Яньань (север. пров. Шэньси) для переговоров прибыл видный деятель Гоминьдана Чжан Цюнь. В июне для встречи с Чан Кайши в Нанкин направилась делегация КПК во главе с Чжоу Эньлаем. Успеху этих переговоров способствовало предложение Москвы Чан Кайши заключить договор о дружбе, а также военно-техническое соглашение, предусматривавшее поставку современной военной техники, кредиты и т.п.

В ходе переговоров было достигнуто неофициальное соглашение о прекращении гражданской войны, о реорганизации Советов в органы демократической власти и Красной армии — в воинское соединение НРА, программой сотрудничества провозглашались три народных принципа Сунь Ятсена. Таким образом, к лету 1937 г. не только была прекращена гражданская война, но и складывались условия для создания широкого единого национального фронта.