ВОЙНА ЗА ХЛЕБ

К началу Первой мировой государственные зерновые резервы России составляли всего 14,5 миллиона тонн. В 1915 г., несмотря на обильный урожай, нормальный товарооборот был нарушен и «хлеб не пошел на рынок». Отдельные губернии стали вводить карточное распределение основных продуктов питания и промышленных товаров, что привело к появлению огромного разрыва в местных ценах (иногда трехкратного) и, как следствие, растущую, как снежный ком, спекуляцию. Тем не менее «обеспечение армии хлебопродуктами являлось самой благополучной областью снабжения, и только в 1916 г. из-за неурядиц организационного характера снабжение несколько ухудшилось»¹⁴⁴¹. К 1916 г. посевы сельскохозяйственных культур сократились на 12%, производство зерна – на 20%, мяса – в 4 раза¹⁴⁴², для нужд армии было реквизировано 2,6 млн. лошадей. Тем не менее в 1916-м собрали 3,8 млрд. пудов зерна, что при отсутствии экспорта превышало довоенную потребность внутреннего рынка на 400-500 млн. пудов, а например, традиционные экспортеры масла в Сибири заготовили огромное его количество и не знали, как вывезти.

Однако при избытке продовольствия план госзакупок 1916 г. был выполнен лишь на треть, были даже сокращены пайки в действующей армии. Правительство тем временем контролировало лишь торговлю сахаром (ежемесячная норма – примерно 1,6 кг на человека). Причина продовольственного кризиса крылась в разрушении рыночных механизмов хозяйствования во время войны.

Во-первых, промышленность переориентированная на выпуск военной продукции, сократила производство гражданской, что привело к все нарастающему дефициту промышленных товаров и, как следствие, вызвало резкий взлет цен на них. В результате сельское население почти перестало покупать промышленные товары и поставлять в обмен продовольствие в города. В этих условиях, как правило, хлеб идет в первую очередь на собственное потребление, что дополнительно сокращало количество товарного хлеба.

Во-вторых, расстояние, на которое необходимо было перевести продовольствие и топливо в России от производителей до потребителей, было в среднем в четыре раза больше, чем для Германии или Франции. При этом плотность железнодорожной сети в европейской части России была в 8 раз меньше, чем у Франции, и в 10, чем у Германии¹⁴⁴³. Мобилизация железнодорожного транспорта для военных нужд увеличила нагрузки на него в разы. В итоге потребный грузооборот значительно превысил пропускную способность железных дорог, что привело к вытеснению прежде всего гражданских грузов и, как следствие, затовариванию продовольствием производящих губерний юга и дефициту хлеба и топлива в городах севера.

В-третьих, с начала войны царское правительство прибегло к инфляционным мерам ее финансирования; эффект от этого стал существенно сказываться только через год и выразился в резком росте цен на товары первой необходимости и в первую очередь на продовольствие. Царское правительство нашло выход в том, что «установило твердые цены на хлеб и эти цены повысило», Ленин назвал этот шаг нелепой мерой, ибо ход мысли кулака очевиден. «Нам повышают цены, проголодались, подождем – еще повысят…»¹⁴⁴⁴ Раскрутка инфляционной спирали привела к тому, что уже к середине 1916 г. темпы роста цен на продовольствие в разы опережали тепы роста заработной платы рабочих в городах.

В-четвертых, рост армии к концу 1916 г. (почти в 5 раз по сравнению с довоенным временем) резко увеличил потребность в товарном хлебе (в 1,5-2 раза) по сравнению с мирным временем. Это замечание подтверждают планы хлебозаготовок 1916-1917 гг., которые более чем в 2 раза превышали потребность России во внутреннем товарном хлебе довоенных 1910-1913 годов. Дисбаланс между спросом и предложением к концу 1916 г. составил примерно 600 млн. пудов по сравнению с предыдущим годом; эта цифра сравнима с производством всего товарного хлеба, включая экспорт в 1915 г. По некоторым видам продуктов ситуация была еще более острой; например, наряду с ростом армии с началом войны суточная норма мяса солдатам была удвоена…

Таким образом, резко увеличившийся спрос на продовольствие сопровождался столь же резким сокращением его поставки. В этих условиях по предложению министра земледелия А. Риттиха 23 сентября 1916 г. правительство объявило о ведении с 2 декабря принудительной продразверстки. На совещании в Ставке главнокомандующих 17-18 декабря (ст. стиль) 1916 г. Главнокомандующий Западным фронтом генерал Эверт сделал следующее заявление: «…Необходимо обеспечить войска продовольствием. Надо пополнить запасы базисных и продовольственных магазинов, которые теперь исчерпаны. Вместо того чтобы иметь месячный запас, мы живем ежедневным подвозом. У нас недовоз и недоед, что действует на дух и настроение. Местные средства также исчерпаны». Главнокомандующий Северным фронтом генерал Рузский рисует не менее печальную картину: «…Северный фронт не получает даже битого (мяса). Общее мнение таково, что у нас все есть, только нельзя получить. В Петрограде, например, бедный стонет, а богатый все может иметь. У нас нет внутренней организации…»¹⁴⁴⁵ На заводах были случаи самоубийств на почве голода. Подвоз продуктов в Петроград в январе составил половину от минимальной потребности. В феврале М. Родзянко писал царю: «В течение по крайней мере трех месяцев следует ожидать крайнего обострения на рынке продовольствия, граничащего со всероссийской голодовкой»¹⁴⁴⁶.

С. Кара-Мурза указывает еще на одну особенность продовольственного рынка России во время войны: «Россия, как говорил Менделеев, долго вынуждена была жить «бытом военного времени». Поэтому «прогрессивным» для нее могло считаться только то хозяйство, которое сохраняет свою дееспособность в чрезвычайных условиях. Тяжелым, но предельно показательным экзаменом для двух, типов хозяйства – трудового крестьянского и частного – стала Первая мировая война. К концу 1916 г. в армию было мобилизовано 14 млн. человек, село в разных местах потеряло от трети до половины рабочей силы. Как же ответило на эти трудности хозяйство – крестьянское и буржуазное? По всей России к 1915 г. посевная площадь крестьян под хлеба выросла на 20%, а в частновладельческих хозяйствах уменьшилась на 50%. В 1916 г. у частников вообще осталась лишь четверть тех посевов, что были до войны. В трудных условиях крестьянское хозяйство оказалось несравненно более жизнеспособным… Справочник «Народное хозяйство в 1916 г.» констатировал: «Во всей продовольственной вакханалии за военный период всего больше вытерпел крестьянин. Он сдавал по твердым ценам. Кулак еще умел обходить твердые цены. Землевладельцы же неуклонно выдерживали до хороших вольных цен. Вольные же цены в 3 раза превышали твердые в 1916 г. осенью». Таким образом, общинный крестьянин, трудом стариков и женщин увеличив посевы хлеба для России, еще и сдавал хлеб втрое дешевле, чем буржуазия»¹⁴⁴⁷.

В январе 1917 г. была введена государственная монополия на торговлю донецким углем. 19 января Отделение по охранению общественной безопасности и порядка в столице доносило в «совершенно секретном докладе»: «Рост дороговизны и повторные неудачи правительственных мероприятий по борьбе с исчезновением продуктов вызвали еще перед Рождеством резкую волну недовольства…» Общество жаждет «найти выход из создавшегося политически ненормального положения, которое с каждым днем становится все ненормальнее и напряженнее»¹⁴⁴⁸. В феврале М. В. Родзянко подает Николаю II записку, в которой предупреждает «о полном крахе разверстки». Неспособность правительства осуществить продразверстку погубила Российскую империю. Недостаток и невиданная дороговизна продовольствия стали причиной массовых забастовок и демонстраций, начавшихся 23 февраля в Петрограде¹⁴⁴⁹.

Февральская революция

Временное правительство вводит хлебную монополию уже на третью неделю своего существования – 25 марта. Все излишки зерна и фуража были объявлены государственной собственностью. Монополия на хлебную торговлю привела к новому резкому росту цен на промышленные товары. К лету 1917 г. пуд хлеба стал стоить не более чем одна подкова. «С августа 1917 г. начались крестьянские восстания с требованием национализации земли. Восстания подогрел крупный обман. 6 августа Временное правительство официально объявило, что установленные 25 марта твердые цены на урожай 1917 г. «ни в коем случае повышены не будут». Крестьяне, не ожидая подвоха, свезли хлеб. Помещики же знали, что в правительстве готовится повышение цен, которое и было проведено под шумок в дни корниловского мятежа. Цены были удвоены, что резко ударило по крестьянству нехлебородных губерний и по рабочим»¹⁴⁵⁰. Об этом же пишет и Деникин: «Деревня была обездолена. Ряд тяжких мобилизаций без каких-либо льгот и изъятий, которые предоставлялись другим классам, работавшим на оборону, отняли у нее рабочие руки. А неустойчивость твердых цен, с поправками, внесенными в пользу крупного землевладения вначале, а затем злоупотребление в системе разверстки хлебной повинности, при отсутствии товарообмена с городом, привели к прекращению подвоза хлеба, к голоду в городе и репрессиям в деревне…»¹⁴⁵¹

Проведенное 27 августа 1917 г. повышение твердых цен на хлеб привело к новому еще большему повышению предпринимателями цен на промышленные товары и породило новый взрыв недовольства. П. Рябушинский еще в июле 1917 г. предлагал «ввиду неблаговидных действий отдельных предпринимателей, бросающих тень на весь торгово-промышленный класс, привлекать их к суду чести, что должно освободить торгово-промышленный класс от несправедливых и незаслуженных обвинений из-за отдельных проступков его членов». Летом 1917 года были введены твердые цены на уголь, нефть, лен, кожу, шерсть, соль, яйца, масло, махорку и т. д. На потребительском рынке стали исчезать основные товары: мыло, чай, обувь, гвозди, папиросы, бумага. Повсеместно развивалась тенденции к хозяйственной изоляции регионов. Уже в конце весны 1917 года появились запреты на вывоз продуктов из одной губернии в другую, распространению которых способствовал знаменитый приказ министра Маклакова.

Деникин пишет: «…Официальные нормы, которые были установлены к лету 1917 года – 1 ¹/₂ фунта хлеба для армии и ³/₄ фунта для населения. Эти теоретические цифры, впрочем, далеко не выполнялись. Города голодали. Фронтам, за исключением Юго-Западного, не раз угрожал кризис, предотвращаемый обычно дружными усилиями всех органов правительственной власти и советов, самопомощью тыловых частей и… дезертирством. Тем не менее армия недоедала, в особенности на Кавказском фронте. А конский состав армии весной при теоретической норме в 67 фунтов зернового фуража (армия поглощала 390 миллионов пудов сухого фуража в год! – Авт.) фактически падал от бескормицы в угрожающих размерах, ослабляя подвижность армии и делая бесполезным комплектование ее лошадьми, которым грозила та же участь… Только на фронте в ущерб питанию городов ко второй половине июня удалось сосредоточить некоторый запас хлеба»¹⁴⁵².

10 августа 1917 г. генерал Нокс докладывал своему правительству: «1 августа на заседании Исполнительного Комитета Совета Солдатских и Рабочих депутатов министр продовольствия Пешехонов говорил об общем экономическом положении государства. Он сказал, что в мае это положение было очень плохим. Армия имела продовольствия всего на несколько дней; в Москве одно время было муки всего на один день; в Петрограде положение было лишь немного лучше… будущее угрожающее. Главное затруднение происходит от дезорганизации, царящей на железных дорогах, которая к осени грозит катастрофой. Продовольствие северной России не может базироваться лишь на железнодорожном транспорте. Для подвоза должны быть использованы водные пути. Но мысль о железнодорожной перевозке до Волги, по которой можно вести грузы дальше на север на баржах, с тем чтобы затем опять развозить железными дорогами, невыполнима из-за чрезмерной платы, требуемой грузчиками, притом не соглашающимися работать даже по 8 часов в день.

Прежнее правительство зависело от урожая на помещичьих землях, который легко было собрать. Но помещичьи посевы уменьшились вследствие препятствий, чинимых крестьянами. Последние, кроме того, стремятся мешать применению сельскохозяйственных машин. Они требуют предоставления им сбора хлебов при условии уплаты им за это от четверти до трети урожая. Это значит, что большая часть урожая помещичьих земель будет растаскана по избам, и сбор его станет для правительства невозможным. В некоторых губерниях крестьяне отказываются отдавать свое зерно иначе как в обмен на мануфактуру. Селения юго-западной России нуждаются в одежде и металлических изделиях. Министр продовольствия делает героические усилия, чтобы найти нужные для обмена предметы, но сейчас мануфактуру достать в России нельзя нигде. Ограничения в тоннаже препятствуют ее ввозу. Если даже удается собрать некоторое количество товара, то распределение его при царящем беспорядке является делом нелегким. 600 вагонов тканей было недавно отправлено для обмена на Кавказ. 400 из них было «арестовано» в Таганроге, и местные комитеты потребовали распределения содержимого на месте.

Производство сахара будет чрезвычайно сокращено, так как крестьяне силой захватили часть свекловичных хозяйств. Крестьяне делают все возможное, чтобы задержать у себя зерно в надежде, что цены, которые сейчас низки, поднимутся. Вдоль железных дорог нет правительственных складов, и продукты должны отправляться немедленно после их подвоза. Сама же доставка до железных дорог представляет из себя целую проблему. В реквизиции лошадей переусердствовали. Моторизированного транспорта нет. Практически в наиболее хлебных районах железных дорог мало, а простые дороги часто непроходимы весной и осенью. Как раз теперь все перевозочные средства, находящиеся в распоряжении крестьян, заняты жатвенной работой, и никакое зерно к железным дорогам не подвозится. Лошадиный транспорт так ограничен, что зерно не может доставляться с больших расстояний. Отсюда вытекает, что армия и городское население России должны базироваться на узкой полосе земли, примерно в 15 миль по каждую сторону от железной дороги…»¹⁴⁵³

Воззванием от 29 августа Временное правительство констатировало чрезвычайно тяжелое положение страны: правительственные запасы беспрерывно уменьшаются; «города, целые губернии и даже фронт терпят острую нужду в хлебе, хотя его в стране достаточно»; многие не сдали даже прошлогоднего урожая, многие агитируют, запрещают другим выполнять свой долг»¹⁴⁵⁴. Член палаты общин И. Малькольм, путешествовавший по России по поручению Красного Креста, писал: «Серьезность общественного положения страны не может быть преувеличена; положение страны поистине ужасно. Продовольствие и топливо исчезли… Цены на продукты исключительно высокие, и самые богатые слои населения начинают испытывать нужду в продовольствии». В то же время опера и балет были открыты каждую ночь»¹⁴⁵⁵.

Н. Суханов вспоминал, что 16 октября 1917 г. на заседании предпарламента министр продовольствия С. Прокопович заявлял: «Хлебная монополия, несмотря на удвоение цен, в условиях бестоварья оказывается недействительной, и… при данном положении дел для хлебных заготовок придется употреблять военную силу». В том же октябре главный полевой интендант сообщил, что дальнейшее регулярное пополнение (пищевых армейских.- В. Г.) запасов, многие из которых приближаются к исчерпанию, он рассчитывать не может. На вопрос, что же будет дальше, он развел руками и сказал «Голодные бунты». Через 10 дней на заседании министров Временного правительства министр продовольствия категорически заявил, что снабжать продовольствием он может только 6 млн. человек, в то время как на довольствии находятся 12 млн.

Октябрьская революция

После Октябрьской революции все проблемы, накопленные за почти три года войны царским и Временным правительствами по обеспечению населения и армии продовольствием, которые в конечном итоге привели к краху обеих властей, обрушились на новое правительство большевиков. 15 января 1918 г. Ленин телеграфировал в Харьков С. Орджоникидзе с мольбой «…Хлеба, хлеба и хлеба!!! Иначе Питер может околеть…» Критичность сложившегося положения характеризует тот факт, что второй человек в государстве после Ленина, Л. Троцкий, 31 января 1918 года был назначен главой Чрезвычайной Комиссии по снабжению и транспорту. Весной 1918 г. нехватка продовольствия достигла смертельно опасного предела, в городах северной полосы России разразился голод, в Петрограде давали по 50 г хлеба в день, в Москве – 100 г. Английский исследователь пишет: «Все сходились на том, что виноваты железные дороги, не успевающие перевозить хлеб. В действительности же трудность состояла не в отсутствии железнодорожного транспорта – в 1918 году в стране имелось 18 757 паровозов и 444 тысячи вагонов по сравнению с 17 036 паровозов и 402 тысячами вагонов в 1914 году,- а в отсутствии зерна: поезда гонялись за зерном, а не зерно за поездами»¹⁴⁵⁶.

Резкое осложнение ситуации было вызвано тем, что основные губернии – поставщики товарного хлеба находились на оккупированной немцами Украине и на уже охваченном Гражданской войной юге России. И это в добавление к тому, что с 1915 г. по октябрь 1917 г. посевная площадь в наиболее хлебородных районах и так уже сократилась на 20%, а в некоторых местах до 50%. С другой стороны, как писал К. Радек [Один из лидеров большевиков]весной 1918 года: «Крестьянин только что получил землю, он только что вернулся с войны в деревню, у него было оружие и отношение к государству весьма близкое к мнению, что такая вещь как государство вообще не нужно крестьянину. Если бы попытались обложить его натуральным налогом, мы бы не сумели собрать его, так как для этого у нас не было аппарата: старый был сломан, а крестьянин добровольно ничего бы не ал. Нужно было в начале 18-го года сначала разъяснить ему весьма грубыми средствами, что государство не только имеет право на часть продуктов граждан для своих потребностей, но оно обладает и силой для осуществления этого права»¹⁴⁵⁷.

А вот как описывал ситуацию в русской деревне У. Черчилль: «Савинков дал нам интересное описание жизни деревни, когда однажды мне и Ллойд-Джорджу довелось с ним завтракать. В некоторых отношениях его рассказ напомнил нам судьбы индийских деревень, в давно прошедшие времена переходивших от одних завоевателей к другим. Крестьянам принадлежала теперь вся земля. Они убили или прогнали прежних владельцев. Сельские общины сделались хозяевами новых и хорошо обработанных полей. Помещичьи усадьбы, о которых они так давно мечтали, принадлежали теперь им. Не было больше помещиков. Не было больше арендной платы. Крестьяне сделались полными хозяевами земли со всеми ее богатствами. Однако они еще не понимали, что при коммунизме у них будет новый помещик, советское государство,- помещик, который будет требовать более высокой арендной платы для прокормления голодных городов, коллективный помещик, которого нельзя будет убить, но который будет убивать их»'⁴⁵⁸.

У. Черчилль продолжал: «Крестьяне были в хозяйственном отношении независимыми. При своем простом образе жизни они всегда могли поддерживать свое существование и помимо всех современных условий цивилизации. Из кожи зверей они делали себе одежду и обувь. Пчелы давали им и мед, заменявший им сахар, и воск для освещения. Хлеб у них был, и было мясо, и разные коренья. Они пили, ели и работали в поте лица. Не для них были все эти слова: коммунизм, царизм, святая Русь, империя или пролетариат, цивилизация или варварство, тирания или свобода. Все это в теории было им безразлично, и не только в теории, но и на практике. Они были и оставались людьми земли и тяжелым трудом зарабатывали свой хлеб… Москва правила Россией, и когда союзники победили и в победе своей исчерпали энергию борьбы, не было других соперников у Москвы. В стране разрозненных хозяйственных ячеек, ничем не связанных между собой, жизнь велась по примеру Робинзона Крузо, так же удаленного от цивилизации. Древняя столица находилась в центре сети железнодорожных линий, расходившихся из Москвы во все стороны. В центре сети сидел паук. Тщетной была надежда уничтожить го, двигая против него ряды опутанных паутиной мух! И тем не менее я считаю, что 20-30 тысяч решительных, сознательных, хорошо вооруженных европейцев без особых трудностей и потерь могли бы быстро домчаться по любому из железнодорожных путей до Москвы и вызвать на бой те силы, которые были против них…»¹⁴⁵⁹

«Трогательная забота» У. Черчилля о русских крестьянах говорит о том, что он либо забыл историю своей страны в период буржуазной революции и индустриализации, либо был крайне заинтересован в превращении России «в страну разрозненных хозяйственных ячеек, ничем не связанных между собой», в уничтожении городов и в возврате ее в эпоху глухого феодализма с его натуральным хозяйством, невежеством и отсталостью… По крайней мере, никто не сделал для этого больше, чем «борец за демократию» У. Черчилль. Ассоциации с индийскими крестьянами, видимо, тоже были не случайны – империалистический менталитет Черчиллей не шел дальше видения России как английской колонии по типу второй Индии…

На практике единственной мерой, способной спасти города от голодной смерти, оставалось расширение и ужесточение мер, введенных еще царским и Временным правительствами по принудительному изъятию продовольственных запасов. О них И. Сигов докладывал еще в мае 1917 г.: «И при старом режиме, когда царское правительство не стеснялось мерами принуждения и насилия, обязательная разверстка хлеба… провалилась с треском. Дальше старому правительству оставалось только одно: производить в деревне повальные обыски и повсюду отбирать хлеб силой, не останавливаясь ни перед чем. Но на такую прямолинейность едва ли решилось бы даже царское правительство»¹⁴⁶⁰. Временное правительство пошло на такую «прямолинейность», но и ее оказалась недостаточной. Продовольственная политика Временного правительства провалилась с еще большим треском.

Ленин до февраля 1918 г. пытался избежать радикальных мер и предлагал обязать всех крестьян сдавать излишки продовольствия в обмен на квитанции, которые, как и в прежние времена, были сконцентрированы в основном у кулаков. Эта инициатива не получила распространения. Радикализация отношений с деревней нарастала. Ленин наказывал: «Ни один пуд хлеба не должен оставаться в руках держателей… Объявить всех, имеющих излишек хлеба и не вывозящих его на ссыпные пункты, врагами народа, предавать их революционному суду, с тем чтобы виновные приговаривались к тюремному заключению на срок не менее 10 лет, изгонялись навсегда из общины, а все их имущество подвергалось конфискации…» Но предпринимаемые меры не достигали цели – армия и города были обречены на голодную смерть. Уже 10 августа Ленин предлагает наркому продовольствия Цюрупе проект декрета: «…В каждой хлебной волости 25-30 заложников из богачей, отвечающих жизнью за сбор и ссыпку всех излишков». Цюрупа прикинулся непонимающим, указав, что взятие заложников весьма трудно осуществить. Ленин отправил ему вторую, совершенно недвусмысленную записку: «Я предлагаю «заложников» не взять, а назначить поименно по волостям. Цель назначения именно богачи, так как они отвечают за контрибуцию, отвечают жизнью за немедленный сбор и ссыпку излишков хлеба в каждой волости»¹⁴⁶¹. «Мы были ошеломлены, прочитав этот проект,- пишет (комиссар продовольствия) Цюрупа в своих воспоминаниях.- Принятие такого декрета привело бы к массовым казням. В конце концов проект Ленина был отклонен»¹⁴⁶². Однако уже через несколько дней тот же народный комиссар продовольствия заявил: «У нас нет другого выхода, как объявить войну деревенской буржуазии… Речь идет о войне, только с оружием в руках можно получить хлеб». Именно в этом смысле председатель ВЦИК Я. Свердлов предлагал «расколоть деревню на два непримиримых враждебных лагеря… разжечь там гражданскую войну», чтобы получить хлеб у крестьян¹⁴⁶³. О том же говорил и Л. Троцкий: «Наша партия за гражданскую войну. Гражданская война уперлась в хлеб»¹⁴⁶⁴.

Но Гражданская война на селе началась уже с февраля 1917 г. с уничтожения помещичьих имений, с массового стихийного раскулачивания и расказачивания. Именно под давлением этой стихийной силы в феврале 1918 г. был принят Закон о социализации земли, который провозгласил переход земли из частной собственности в общенародную. В основу закона был положен эсеровский принцип уравнительного распределения земли между крестьянами, а на деле – фактический передел земли в пользу бедноты.

9[13] мая 1918 г. была введена продовольственная диктатура. Наркому продовольствия были предоставлены чрезвычайные полномочия «по борьбе с деревенской буржуазией, укрывающей хлебные запасы и спекулирующей ими». Все организации и учреждения обязывались «безоговорочно и немедленно» исполнять все распоряжения наркома, касающиеся продовольственных вопросов. Крестьянам устанавливались нормы душевого потребления: 12 пудов зерна, 1 пуд крупы на год и т. д. Сверх этого весь хлеб считался излишками и подлежал отчуждению. Изъятие продовольствия в деревнях осуществлялось продовольственными отрядами, в которые по очереди посылались рабочие. Например, до января 1919 г. Петроградский Совет направил 189 отрядов общей численностью 72 тыс. человек. Продовольственные отряды вскоре были преобразованы в Продармию. «К июлю 1918 года уже 12 000 человек состояли в частях этой армии – в продотрядах, численность которых выросла к моменту пика их деятельности в 1920 году до 80 000»¹⁴⁶⁵.

Но голод наступал. Троцкий писал: «…Первый вопрос – продовольствие. Рабочие Москвы, Петрограда, Иваново-Вознесенского района, Донецкого бассейна и даже Урала терпят жесточайшую продовольственную нужду, а временами тяжко голодают. Голодают московские и питерские пролетарии – не день и не два, а в течение уже нескольких лет. Голодают железнодорожные рабочие. От голода слабеет не только тело человека, но и его дух. Руки опускаются, падает воля. Трудно поднять голодных рабочих на напряженную, энергичную, согласованную работу. Первым делом нужно накормить рабочих. Нужно собрать для промышленности хоть небольшой продовольственный фонд (запас), или, говоря по-военному, создать продовольственную базу. Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет поставил задачу: собрать 300 миллионов пудов продовольствия на поддержку промышленных и транспортных рабочих. Много ли это? Нет, ничтожное число. До войны помещики, спекулянты и кулаки ежегодно вывозили за границу по 600 миллионов пудов, по 750 и по 900, т. е. в два, два с половиной и три раза больше того, что нам необходимо собрать теперь… А урожай хлебов всей России составлял в среднем почти три с половиной миллиарда пудов. Таким образом, запас в 300 миллионов пудов совсем небольшое число, около десятой доли всего урожая, т. е. 4 фунта с пуда. Кто может и должен этот фонд создать? Крестьянство…»¹⁴⁶⁶

Борьба за хлеб принимала все более радикальные формы. Она вызвала широкомасштабную Гражданскую войну в деревне, которая началась с создания 11 июня 1918 г. особых чрезвычайных организаций – комитетов бедноты, перед которыми стояло две задачи: распределение конфискованной у кулаков собственности среди сельской бедноты и, главное, содействие в изъятии излишков хлеба у кулаков (за это часть зерна предоставлялась самим комбедам до 15 июля бесплатно, а затем с большой скидкой). Ленин говорил о вынужденности этой меры, противоречившей стратегии большевиков: «Да, революция наша (Октябрьская) буржуазная, пока мы идем вместе с крестьянством как целым. Это мы яснее ясного сознавали, сотни и тысячи раз с 1905 года говорили, что никогда этой необходимой ступени исторического процесса ни перепрыгнуть, ни декретами не отменить»¹⁴⁶⁷. Ленин в марте 1919 года снова возвращался к теме: «В октябре 1917 года мы брали власть вместе с крестьянством в целом. Это была революция буржуазная, поскольку классовая борьба в деревне еще не развернулась… В стране, где пролетариату пришлось взять власть при помощи крестьянства, где пролетариату выпала роль агента мелкобуржуазной революции, наша революция до организации комитетов бедноты, т. е. до лета и даже осени 1918 года, была в значительной мере революцией буржуазной»¹⁴⁶⁸.

С другой стороны, Ленин писал: «Вышло именно так, как мы говорили. Ход революции подтвердил правильность нашего рассуждения. Сначала вместе со «всем» крестьянством против монархии, против помещиков, против средневековья (и постольку революция остается буржуазной, буржуазно-демократической). Затем вместе с беднейшим крестьянством, вместе с полупролетарием, вместе со всеми эксплуатируемыми – против капитализма, в том числе против деревенских богатеев, спекулянтов, и постольку революция становится социалистической»¹⁴⁶⁹. Троцкий указывал: «Уничтожение сословного крепостничества встретит поддержку всего крестьянства как тяглового сословия. Подоходно-прогрессивный налог встретит поддержку огромного большинства крестьянства. Но законодательные меры в защиту земледельческого пролетариата не только не встретят такого активного сочувствия большинства, но и натолкнутся на активное сопротивление меньшинства. Пролетариат окажется вынужденным носить классовую борьбу в деревню и таким образом нарушать ту общность интересов, которая, несомненно, имеется у всего крестьянства, но в сравнительно узких пределах. Пролетариату придется в ближайшие же моменты своего господства искать опору в противопоставлении деревенской бедноты деревенским богачам, сельскохозяйственного пролетариата – земледельческой буржуазии»¹⁴⁷⁰. Ленин и Троцкий таким образом развивали и обосновывали тезисы Маркса о непрерывной революции, данные в конце 40-х годов XIX века. В «Обращении к Союзу коммунистов» и в письме к Энгельсу в 1856 г. Маркс говорил: «Все дело в Германии будет зависеть от возможности поддержать пролетарскую революцию каким-либо вторым изданием крестьянской войны»¹⁴⁷¹. Очевидно, что столь быстрый переход от первого буржуазного этапа революции, ко второму, социалистическому, был вынужденной мерой, диктовавшейся конкретными хозяйственно-экономическими условиями, которым большевики придавали идеологическую окраску.

Осенью 1918 г. большевики предприняли несколько попыток перейти к экономическим методам хозяйствования. Так, 30 октября 1918 г. была сделана попытка ввести продналог, а затем из-за быстрого обесценивания денег перейти к натуральному обмену – бартеру с деревней (в хлебных местностях 85% стоимости товаров крестьяне должны были оплачивать натурой.) Однако все эти попытки ввести экономические отношения потерпели неудачу, рыночные методы не работали, поскольку была разрушена сама экономическая основа общества и речь шла уже об элементарном биологическом выживании.

Сразу после окончания Гражданской войны большевики вернутся к первому варианту пробуржуазного этапа революции в виде нэпа. Даже во время Гражданской войны большевики скоро пошли на попятную и отказались от комбедов. Анархический радикализм комбедов стал представлять угрозу не только кулакам, но и середнякам и самим Советам. В результате в конце 1918 г. на комбеды было возложено проведение перевыборов Советов, которые представляли из себя уже органы государственного аппарата и подчинялись его дисциплине. После выборов комбеды были упразднены в ноябре 1918 г., т. е. они просуществовали всего пять месяцев (а реально действовали еще меньше). На Украине, где социальное расслоение на селе было более резким, чем в России, «комитеты незаможних крестьян» пережили введение нэпа.

В январе 1919 г. Совнарком издал декрет об обязательной сдаче крестьянами государству всех излишков хлеба и фуража – продразверстке. Продовольственная диктатура приобретала черты «военного коммунизма». Государственные органы давали планы по изъятию продовольствия производящим губерниям, уездам, волостям, селениям, крестьянским дворам; при этом использовался в общем-то привычный для общины принцип круговой поруки. В стране была запрещена частная торговля хлебом и другими продуктами, введена карточная система, в том числе и на промышленные товары повседневного спроса. Пайками было обеспечено практически все городское население и часть сельских кустарей (всего 34 млн. человек). В 1920 г. система пайков постепенно была заменена оплатой труда натурой. Пенсиями и пособиями (в натуре, продовольствием) были обеспечены 9 млн. семей военнослужащих. За счет прямого внерыночного распределения городское население получало от 20 до 50% потребляемого продовольствия. Остальное давал черный рынок («мешочничество»), на который власти смотрели сквозь пальцы¹⁴⁷².

Вполне естественно, что деревня оказывала яростное сопротивление изъятию хлебных излишков, что в сочетании с «крестьянским бунтом» привело к массовым крестьянским восстаниям. Только в 20 районах центральной России в 1918 г. вспыхнуло 245 крупных крестьянских восстаний¹⁴⁷³. В селах и деревнях разыгрывались настоящие сражения. В августе 1918 г. в Ижевске, где большевики получили всего 12% мандатов на выборах в Советы, вспыхнуло восстание. Восставшие рабочие создали «Ижевскую народную армию», насчитывавшую более 30 тыс. человек. В августе 1918 г. Ленин, озабоченный размахом крестьянского восстания в Пензенской губернии, телеграфирует в губисполком, требуя «провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города»¹⁴⁷⁴. В мае 1919 г. произошло 93 крестьянских восстаний в Киевской, Черниговской, Полтавской губерниях и в окрестностях Одессы. За первые двадцать дней июля официальные данные ЧК сообщают о 210 восстаниях, в которых приняли участие несколько сотен тысяч крестьян…

В феврале – марте 1920 года новое грандиозное волнение, так называемое «вилочное восстание», охватило обширное пространство между Волгой и Уралом, Казанскую, Симбирскую Уфимскую губернии. В этих краях, где наряду с русским населением проживали татары и башкиры, реквизиции были особенно тяжелы. За несколько недель восстание охватило десятки уездов. Численность повстанческой крестьянской армии «черных орлов» в момент наивысшего подъема достигала 50 тысяч человек. Части ЧК и ВОХРа, вооруженные пушками и пулеметами, безжалостно истребляли повстанцев с их вилами и пиками. За несколько дней тысячи крестьян были убиты и сотни сел сожжены¹⁴⁷⁵. Меры, которые использовали большевики, были ужасны. «…Вот красноречивое свидетельство Мартына Лациса, в то время председателя Украинской ЧК: «Заложники – женщины, дети, старики – изолированы в лагере недалеко от Майкопа, выживают в страшных условиях при холоде, октябрьской грязи… Дохнут как мухи…»¹⁴⁷⁶ После быстрого подавления «восстания вил» пламя крестьянских волнений снова распространилось на центральные и средне-волжские губернии, также сильно затронутые реквизициями: Тамбовскую, Пензенскую, Самарскую и Саратовскую.

Тем временем голод, охватывая всю Россию, радикализовывал как села, так и города, и не потому, что большевики вывозили и где-то «прятали хлеб от народа, чтобы закабалить его», а потому, что хлеба просто не было. Французский дипломат писал: «К пробуждению религиозных чувств надо добавить голод, который с каждым днем становится все более и более угрожающим. В Петрограде норма хлеба сейчас 45 граммов в день, причем хлеб из соломы. Три дня его не давали вовсе, а на четвертый его заменили 45 граммами подмороженной картошки. Фунт свинины (450 граммов) стоит двадцать три рубля, а говядина или конина – более десяти. В различных местах прошли стихийные митинги, красногвардейцы стреляли в рабочих. Между властью и рабочими, как когда-то между царем и его народом, встала кровь»¹⁴⁷⁷. В Вологде «организованы отряды красногвардейцев для защиты города от банд голодных крестьян, которые, как говорят, идут на Вологду, чтобы свергнуть там советскую власть. Во всех провинциях происходит нечто подобное. Правительство пытается изменить ситуацию, издав декрет о всеобщей мобилизации и призывая весь народ взяться за оружие против буржуазии, захватчиков и контрреволюционеров. Но сейчас все говорят о том, что народные массы скорее готовы подняться против большевиков. Ведь уже не идет речь о том, чтобы пойти грабить напуганных помещиков, теперь нужно отправляться в деревню, чтобы отнять у крестьянина то немногое, что у него еще осталось. Впрочем, не думаю, что они достаточно сильны для этого»¹⁴⁷⁸. Деникин писал: «То, что открылось впоследствии, превзошло значительно наши тогдашние «оптимистические» предположения. Советские источники приоткрывают нам картину того тяжелого, почти катастрофического положения, в котором победители докатились до Дона. Страшнейшая эпидемия тифа, большие потери и дезертирство выкосили их ряды… У нас был хаос в тылу, но у них вовсе не было никакого тыла. «Железные дороги,- говорит советский официоз,- совершенно разрушенные противником (нами), стали. Между Красной Армией и центром образовалась пропасть в 400 верст, через которую ни подвезти пополнения, ни произвести эвакуацию, ни организовать санитарную помощь было невозможно…»¹⁴⁷⁹ «Какую же силу представляет собой ныне большевизм? Я не стану излагать своего мнения и ограничусь оценкой, данной Троцким на заседании революционного военного совета Южного фронта. «Отсутствие продовольствия, расстройство транспорта, голод, холод, глухое и открытое недовольство нами масс – все это грозит последствиями, которые до конца напряженная власть не в состоянии будет ликвидировать. Наш противник также совершенно выдохся, и весь вопрос в том, кто из нас в состоянии будет выдержать эту зиму. Мы не в состоянии воевать, они тоже, поэтому во что бы то ни стало надо наступать»¹⁴⁸⁰.

Потребности белогвардейцев в продовольствие в отличие от большевиков, по крайней мере частично, покрывались за счет помощи от интервентов. Белая армия юга России находилась в сельскохозяйственных районах, являвшихся основными источниками товарного хлеба в России. Тем не менее меры, которые использовали белогвардейцы, были основаны на не меньшем насилии и жестокости и отличались от большевистских только своим неорганизованным характером, придававшим «самообеспечению» вид откровенного грабежа.

На Севере французский дипломат раздраженно писал: «Союзники до настоящего времени не установили здесь право реквизиции. Крестьяне придерживают продукты, отказываясь их продавать в ожидании повышенных цен. Я понимаю, что мы отвергаем большевистские методы, которые, расстреляв нескольких мужиков, в одно мгновение собирали с каждой деревни вереницы нагруженных телег. До этого нам далеко, и мы, забыв, что идет война, позволяем русскому крестьянину, наиболее хитрому и жадному до наживы из крестьян других стран, обманывать себя! И до тех пор, пока мы будем продолжать любезничать с этими стыдливыми большевиками или эсерами, мы будем вынуждены терпеть подобные вещи!»¹⁴⁸¹ Всего через полгода после прихода белых на Северо-Западе «против ставшего всесильным помещика, с его грозным и безапелляционным «вернуть!», к концу лета 1919 года вновь стоял угрюмый, раздраженный крестьянин. Здесь скапливались все горечи в одну чашу. Помещичьи претензии осложнились требованиями всевозможных военных властей. Деревня систематически эксплуатировалась, не получая взамен ничего или очень мало. Требования эти росли и росли, принимая чем дальше, тем все более чудовищные размеры, пока они, наконец, не приняли характера беззастенчивого обирания деревни оптом и в розницу, натурой и деньгами»¹⁴⁸². «К концу лета 1919 г. деревня в своей массе определенно настроилась против белых. Формула «белые не лучше красных» стала избитым местом всех деревенских разговоров»¹⁴⁸³.

На Юге «в тылу Добровольческой армии… обыски и аресты, в особенности среди антибольшевистски настроенных рабочих, принимали характер какой-то вакханалии. Аресты производились чаще всего под предлогом сочувствия большевикам, причем это сочувствие выражалось, например, в том, что рабочие жаловались на дороговизну, на невозможные условия существования. Профессиональные союзы ожесточенно преследовались. Создалось в конце концов прямо невыносимое положение… Озлобленно преследовались и кооперативы, которые являлись могущественными конкурентами крымским хищникам-спекулянтам, в числе которых были и лица, занимавшие высокие административные посты, вплоть до министерских. Крымские кооперативы в конце концов подверглись жесточайшему разгрому под тем предлогом, что у них существует, мол, связь с советскими кооперативными организациями»¹⁴⁸⁴.

Деникин пишет: «К великому сожалению, окружная администрация Черноморской губернии оказалась в некоторых местах корыстной и преступной; войска злоупотребляли не раз реквизициями; контрразведка вносила своими действиями элемент произвола; карательные экспедиции были суровы. Все это правда. Но, с другой стороны, в Черноморье более чем где-либо по бытовым и историческим условиям власть встречала противодействие населения во всех законных и естественных требованиях. Кары и репрессии вызывались тяжелой необходимостью – тем обстоятельством, что население знало хорошо свои права, но решительно уклонялось от всяких тягот и повинностей государственных»¹⁴⁸⁵. Врангель рисовал «удручающую картину наследия, полученного им от генерала Май-Маевского: систему «самоснабжения», обратившую «войну в средство наживы, а довольствие местными средствами – в грабеж и спекуляцию… Развращены этой системой и «некоторые из старших начальников» войска…»¹⁴⁸⁶

«В области торговли Особое совещание объявило монополию внешней торговли и блестяще провалилось в этом вопросе, по свидетельству того же генерала Лукомского. В своей книге «Деникинщина» Г. Покровский описывает, как вследствие запрета продажи хлеба самостоятельными правительствами на Кубани в 1919 г. имелось для вывоза свыше 100 млн. пудов пшеницы, 14 млн. пудов подсолнуха, 7 млн. пудов жмыха, 2 млн. пудов табака и т. д., в то время как рядом расположенная Черноморская губерния голодала, так как Черноморская губерния не входила в состав Кубани…»¹⁴⁸⁷

В Сибири. «…Я был и есть сторонник передачи всей земли крестьянам и всем тем, кто хочет обрабатывать ее своими усилиями»,- заявил Колчак 16 февраля 1919 года¹⁴⁸⁸. «Но местные крестьяне уже пользовались помещичьими угодьями и считали землю своей, пытались даже доказать явившимся «законным владельцам», что земля принадлежит им «по приказу адмирала» и что об этом написано «крупным шифром» во всех уфимских и омских газетах. Но этот спор решался на месте – и, конечно, не в пользу крестьян, и не так, как было написано в грамотах и декларациях Колчака. Крестьян начали арестовывать, судить, пытать и расстреливать каждого пятого. И так было везде, где интересы «законных владельцев» сталкивались с интересами крестьян. Так осуществлялась на практике «передача всей земли крестьянскому населению»¹⁴⁸⁹. В результате «все деревни от Нижнего Кучука до Волчихи… настроены по-большевистски,- говорится в одном из документов того времени,- всячески препятствуют нашим отрядам, не дают подвод, хлеба, питания, сбивают ложными сведениями… в селе Вознесенском в бою участвовали жители: стреляли из домов и огородов, выдавали красным всех скрывавшихся при отступлении Славгородского отряда наших солдат, били их лопатами, граблями, отказывались давать подводы даже для раненых…» По образному выражению одного из свидетелей новой «демократии», «Сибирь была превращена в необъятное смрадное кладбище, где бродили полуживые люди-тени»¹⁴⁹⁰.

Как пишет профессор Калифорнийского университета Ларс Ли, сравнивавший в конце XX века продовольственную политику царского, Временного и советского правительств, «только большевики смогли создать работоспособный аппарат продовольственного снабжения и тем укрепили свою власть»¹⁴⁹¹. Крестьяне, испытав на своей шкуре власть «временных», «белых», «зеленых» и «красных», остановили свой выбор на последних.

Экспорт и внутренний товарный хлеб до Первой мировой войны, продразверстка, продналог 1921 г. и хлебозаготовки 1925 г., в млн. пудов¹⁴⁹²

* Совокупный товарный хлеб (пшеница, рожь, ячмень, овес) в последние годы перед Первой мировой войной составлял 20-25% общего сбора хлебов, в том числе экспорт -11-19%.

Наглядно положение с обеспечением армии и городов продовольствием демонстрирует график поступления товарного хлеба на внутренний рынок. Уже в конце 1916 г. города и армия находились на грани голода. Революционные события 1917 г. привели к резкому сокращению поставок товарного хлеба. В 1918 г. ситуация осложнилась тем, что основные зернопроизводящие губернии находились в зоне белогвардейцев и интервентов, а потребляющие, промышленные – в большевистской. Советская Россия оказалась, по сути, отрезанной от традиционной зерновой базы Российской империи. Рост количества товарного хлеба с 1917 по 1920 г. объясняется предпринятыми репрессивными мерами, а затем освобождением зернопроизводящих территорий, сопровождавшимся соответствующим приростом населения; как следствие, среднедушевое потребление хлебов зачастую не только не увеличивалось, а наоборот – сокращалось.

С. Кара-Мурза совершенно справедливо указывает, что «ни одно правительство не вводит чрезвычайные меры без крайней необходимости, ибо они дороги и вызывают недовольство большей или меньшей части населения. Идя на чрезвычайные меры, правительство тратит свой политический «капитал». Поэтому вопрос стоит так: что вызовет большие по масштабу страдания – применение чрезвычайных мер или отказ от них?»¹⁴⁹³ С. Кара-Мурза приводит пример из истории Французской революции. В 1928 г. был издан перевод книги историка Французской революции А. Матьеза «Борьба с дороговизной и социальное движение в эпоху террора» – скрупулезное описание французской «продразверстки». Вот главные ее уроки. Чрезвычайные продовольственные меры во Франции были введены сторонниками экономического либерализма, принципиальными противниками любого государственного регулирования рынка. Значит, дело не в доктринах и не в теориях. Меры были исключительно жесткими. Первым законом предписывалось реквизировать у земледельца лишь излишек урожая. Крестьянину оставляли «семейный запас» (достаточный для пропитания семьи в течение года) и семена для посева. Позднее Конвент специальным декретом отменил семейный запас, и Продовольственная комиссия «превратила все продовольственные запасы республики в общую собственность». Проводились обыски домов и квартир, изымалось почти все продовольствие. Единой для всей страны нормы оставляемого жителям хлеба установлено не было, но она везде была очень мала. Например, в округе Шомон она составляла 1 пуд, то есть 16 кг на жителя, излишек он должен был сдать на военный склад в течение 5 дней. Реквизиции проводились Национальной гвардией и часто сопровождались боями. Были введены хлебные карточки и смертная казнь за спекуляцию. По словам А. Матьеза, результат был таков: «Правительство Робеспьера спасло рабочую Францию от голода»¹⁴⁹⁴.

В своей борьбе за хлеб большевики далеко ушли даже за грань «пролетарской диктатуры» – эта политика получила название «военного коммунизма». В. Ленин писал: «Своеобразный «военный коммунизм» состоял в том, что мы фактически брали от крестьян все излишки и даже иногда не излишки, а часть необходимого для крестьянина продовольствия, брали для покрытия расходов на армию и на содержание рабочих…»¹⁴⁹⁵ Л. Троцкий пишет, что в период так называемого военного коммунизма «хозяйственные задачи советского правительства сводились… главным образом к тому, чтоб поддержать военную промышленность и использовать оставшиеся от прошлого скудные запасы для войны и спасения от гибели городского населения. Военный коммунизм был, по существу своему, системой регламентации потребления в осажденной крепости»¹⁴⁹⁶.

«Военный коммунизм»

У. Черчилль, оправдывая политику тайных договоров Антанты перед США, философствовал: «Каждый человек имеет право стоять на берегу и спокойно смотреть на утопающего; но если в течение этих долгих и мучительных минут зритель не потрудился даже бросить веревку человеку, борющемуся с потоком, то приходится извинить пловца, если он грубо и неуклюже хватается то за один, то за другой камень»¹⁴⁹⁷.

Даже если следовать моральным принципам У. Черчилля в случае с Россией, не «каждый человек», а «союзники» не просто «спокойно смотрели на утопающего», а стоя на берегу под улюлюканье толпы забрасывали его камнями. Виновен ли в данном случае пловец, что ему пришлось пойти на жертвы ради своего выживания?…

Ллойд Джордж 10 ноября 1914 г. призывал: «Эта величайшая война требует чудовищных усилий и огромных жертв – жертв достоянием и богатством, всем тем, что подразумевается за этими словами. Нельзя участвовать в войне, подобной нынешней, без огромного напряжения всех источников ресурсов нашей страны, а война эта обойдется дороже всех прежних войн»¹⁴⁹⁸. Действительно, с началом Первой мировой войны все страны в той или иной степени были вынуждены уйти от чисто рыночных методов хозяйствования к мобилизационной экономике.

О целях мобилизационной политики говорил тот же Ллойд Джордж: «Настоящая война – война материальной части. Мы воюем с наилучшим образом организованным государством в мире, наилучшим образом организованным как для войны, так и в мирное время… Все решительно, что только может помочь нам справиться с нашими затруднениями и покрыть наши нехватки, все это должно быть мобилизовано так, чтобы можно было наладить производство в кратчайшие сроки наилучших военных материалов в максимальном количестве. Это принесет победу»¹⁴⁹⁹.

Методы мобилизационной политики были очерчены в британском «Законе о безопасности государства». И снова приведем объяснения Ллойд Дорджа, который 3 июня 1915 г. говорил: «Он (закон о безопасности) дает нам полнейшую власть над всеми заводами и фабриками страны. Он позволяет нам требовать выполнения в первую очередь правительственных заказов, то есть заказов самого государства. Правительственные заказы не должны замедляться из-за выполнения заказов частных, как бы важны они ни были. Государственные заказы должны иметь преимущество, ибо иначе не останется страны, для нужд которой вообще стоило бы работать. Мы можем неограниченно распоряжаться всеми заводами как таковыми, можем распоряжаться всеми машинами и станками на них… Почему потребовали мы такие полномочия? Потому, что обладание этими полномочиями сберегает время, которое иначе по необходимости затрачивалось бы на убеждение. Это ограждает нас от любых задержек, которые могли бы иметь место, если бы вам пришлось столкнуться с упрямством, непонятливостью или эгоизмом со стороны того или другого лица, с кем вам надлежит иметь дело»¹⁵⁰⁰. У. Черчилль писал: «В наших руках находились почти все рудники и заводы Британии. Мы контролировали все главные отрасли британской промышленности и фактически управляли ими. Мы регулировали снабжение сырьем. Мы организовывали распределение всех производимых ими готовых изделий. Под нашим непосредственным началом находилось почти пять миллионов человек, и наша деятельность тесно переплеталась со всеми областями экономической жизни страны»¹⁵⁰¹. Говоря о мобилизации рабочих, Ллойд Джордж указывал: «Мы не можем затрачивать десять месяцев на вербовку великой промышленной армии»¹⁵⁰².

«Законом о защите королевства» вводился государственный контроль за транспортом, заводами, допускалась конфискация любых вещей, строго запрещались стачки, вводился принудительный арбитраж по трудовым конфликтам. В 1915 г. был принят «Закон об обороне Индии», вводивший строжайшую цензуру и учреждавший специальные трибуналы, приговоры которых не подлежали обжалованию. Была введена обязательная воинская повинность, установлен жесткий контроль за уровнем заработной платы и прибылями предпринимателей.

Отличительной особенностью Англии являлся добровольно-принудительный характер введения мобилизационных мер, что помогало сохранить политическую стабильность в стране. Так, выступления Ллойд Джорджа во время войны изобилуют разъяснениями политики проводимой правительством, убеждением и поиском компромиссов, сочетавшимися с прямыми принудительными мерами. Например: «Проводилась кампания за всеобщую экономию – газеты поучали, как из старой шляпы сделать новую, перелицевать одежду и починить обувь. Призывали воздерживаться от роскоши – дескать, стоимость бутылки шампанского равна 5 винтовочным обоймам, а дорогого платья – 4 снарядам»¹⁵⁰³.

Столь мягкая мобилизационная политика объяснялась как относительно развитыми демократическими институтами в Англии, так и сравнительно низкой мобилизационной нагрузкой, которую испытывала Великобритания. Ллойд Джордж 28 февраля 1915 г. говорил: «Никто, посетивший наши берега, не заметит, что мы участвуем в том же конфликте и что на изрытых полях Европейского материка… решается ныне на целые поколения вперед не только участь Британской империи, но и судьба всего рода человеческого. Мы ведем войну так, как будто войны совсем нет»¹⁵⁰⁴.

Экономическая теория мобилизационной политики была обоснована Кейнсом в работе «How to Pay for the War», изданной в 1939 г.¹⁵⁰⁵: «В ходе войны – такой, как идет сейчас, количество товаров, доступных для потребления, должно быть уменьшено… Следовательно, увеличение количества денег в карманах потребителей столкнется с неувеличившимся количеством товаров. Если мы не установим жестких рамок, ограничивающих количество продаваемого и устанавливающих максимальные цены на все предметы потребления, чтобы ничего не оставалось непроданным… остаются две альтернативы. Либо будут найдены меры для изъятия покупательной способности с рынка, либо цены будут расти, пока стоимость доступных для покупки товаров не поглотит возросшие расходы – другими словами, это метод инфляции. Поэтому общий смысл нашего решения должен состоять в пропорциональном полученному доходу изъятии из потребления. Это единственный путь, помимо дефицита товаров и повышения цен, для обеспечения баланса между количеством денег и товаров. Принудительные сбережения могут эффективно послужить этой цели, если они будут существенными…» Кроме того, схема, предложенная Кейнсом, предполагала «обеспечить отложенное потребление за счет послевоенных сборов с капитала… защитить от каких бы то ни было ограничений тех, чей уровень жизни не намного отличается от прожиточного минимума. Это достигается при помощи установления необлагаемого минимума, резко прогрессивной шкалы и системы семейных норм довольствия».

По сути, Кейнс предлагает мягкий мобилизационный план для страны, не ведущей тотальной войны на своей территории; только в этих условиях можно находиться в тех рамках, которые он описывал. Кейнс сам говорит об этом: «Необходимо отметить, что высказанные здесь предложения чрезвычайно мягкие… по сравнению с мерами, принятыми в двух воюющих странах – одной вражеской и другой союзной». И тут же он приводит пример Германии, ведущей тотальную войну и вынужденную мобилизовать практически все свои ресурсы. «Я полагаю,- пишет Кейнс,- что если бы мы хотели бы ввести в нашей стране столь же радикальный контроль общего потребления, какой действует в Германии, мы бы смогли увеличить военные расходы на 50% и, может быть, даже гораздо больше». То есть Кейнс вполне четко определяет, что степень мобилизации ресурсов определяется тяжестью условий, в которых находится государство.

О Франции Кейнс пишет: «Я полагаю, что британское общественное мнение практически не в курсе того, насколько далеко зашел контроль (во Франции)… Рядом декретов… был установлен полный государственный контроль над заработной платой и условиями труда – более жесткий в военных отраслях и более мягкий в остальных… работодателям запрещено выплачивать заработную плату сверх оговоренного уровня… работники не могут увольняться с нынешнего места работы без разрешения, но могут быть перемещены по желанию властей на другое место работы… Кроме того, создан Фонд национальной солидарности, из которого финансируются все связанные с войной расходы в гражданской сфере…

В фонд направляются налоги на сверхприбыль и сборы с заработной платы… Кроме того, приняты жесткие меры для сдерживания стоимости жизни на довоенном уровне, однако удалось избежать нормирования»¹⁵⁰⁶, Тем не менее меры, предпринятые Францией, оказались недостаточными, она даже с поддержкой Англии продержалась во Второй мировой войне всего несколько месяцев. Россия продержалась в непрерывной тотальной войне почти 7 лет (1914-1921 гг.). Для своего выживания она была вынуждена применить такие мобилизационные меры, которых не знала даже Германия.

После публикации серии статей «How to Pay for the War» Дж. Кейнса обвинили в пропаганде социалистических идей. Действительно, модель Кейнса была пропагандой социализма, «военного социализма» – мобилизационной политики, классическим образцом использования которой была Германия. Впрочем, ее методы применялись еще во времена французской революции 1790-х годов – ограничение цен на продовольствие и установление «максимума» заработной платы. Аналогичные меры мобилизационной политики «военного социализма» в той или иной мере использовали практически все страны Европы, участвовавшие как в Первой, так и во Второй мировых войнах.

А что же Россия? В России в отличие от Франции и Англии или Германии и Австро-Венгрии рабочие могли бастовать и требовать повышения зарплаты сколько угодно. Так, в 1916 г. количество бастующих выросло по сравнению с 1915 г. почти в два раза – с 571 тыс. до 1172 тыс. рабочих. Предприниматели, в свою очередь, могли по своему усмотрению поднимать цены, получая сотни процентов сверхприбыли. А Дума, либеральная и социальная общественность спокойно готовили революцию, ведя ожесточенную борьбу против государственной власти. И все это во время войны! «Вопрос об их мобилизации правительством поднимался, но… только развели руками. Потому что такой закон не могли принять без Думы, а все сознавали, что в Думе у него нет никаких шансов на прохождение»¹⁵⁰⁷.

Тем не менее попытки милитаризовать промышленность предпринимались неоднократно, но на деле оставались лишь разговорами. Так, летом 1915 г. Петроградское общество заводчиков и фабрикантов решило «ходатайствовать… о милитаризации рабочих»¹³⁰⁸. Спустя несколько дней, 9 июля, оно принимает решение добиваться «всеобщей милитаризации» работающих на войну предприятий через государственные учреждения. По настоянию П. Рябушинского аналогичные требования 6 июля 1915г. выдвигаются Московским областным военно-промышленным комитетом¹⁵⁰⁹. Но эти попытки ни к чему не привели.

Заместитель министра военного снабжения Франции А. Тома в мае 1916 г. заявлял русскому премьеру Штюрмеру: «Ваши заводы работают недостаточно напряженно, они могли бы производить в десять раз больше. Необходимо милитаризировать рабочих».- «Милитаризировать наших рабочих! – воскликнул Штюрмер.- Да в таком случае вся Дума поднялась бы против нас».¹⁵¹⁰ В. Шамбаров по этому поводу справедливо указывает: «Да, действовали вот такие цепочки парадоксов – либералы не давали навести порядок в тылу и сами же обрушивались за беспорядок на царя и правительство. А иностранцы, прекрасно сознающие необходимость наведения порядка, поддерживали и поощряли не правительство, а Думу»¹³¹¹.

Английский посол Бьюкенен тем временем в начале 1917 г. убеждал Николая II: «…Я заметил, что Россия не исчерпала своих огромных запасов человеческой силы, и что хотя она крайне нуждается в некоторых металлах, но ее минеральные богатства не эксплуатируются надлежащим образом. Не предполагал ли как-нибудь его величество, спросил я, последовать примеру Германии и установить какую-либо форму обязательной для всех вспомогательной службы?»¹⁵¹² Бьюкенен настаивал на необходимости поддержания «боевой силы русской армии, восстановления порядка внутри страны и применения к войскам в тылу тех же дисциплинарных мероприятий, которые введены на фронте»¹⁵¹³. Американский представитель Джадсон призывал уже Временное правительство навести порядок силой. «Когда в армии нет дисциплины, правительство нигде не может применить силу – ни на железных дорогах, ни на фабриках, ни на шахтах. Отправной точкой наведения порядка,- заключал он,- всегда является восстановление дисциплины в армии»¹⁵¹⁴.

30 июля 1917 г. претендент на роль «военного диктатора» Корнилов высказал свой взгляд на милитаризацию экономики: «Для окончания войны миром, достойным великой, свободной России, нам необходимо иметь три армии: армию в окопах, непосредственно ведущую бой; армию в тылу – в мастерских и на заводах, изготовляющую для армии фронта все ей необходимое; и армию железнодорожную, подвозящую это к фронту… Для правильной работы этих армий они должны быть подчинены той же железной дисциплине, которая устанавливается для армий фронта»¹⁵¹⁵.

Идею «прямого огосударствления предприятий» после Февральской революции приветствовали большинство левых партий и экономистов, а также государственных деятелей. Однако реально почти ничего не было сделано. «Главной ошибкой в тыловой работе России являлось,- пишет подполковник Ребуль в статье «Промышленная мобилизация России во время войны»,- отсутствие единого руководства и общего плана работы. В Петрограде не было создано того единого центра, который мог бы составить объединенную в одно целое программу; только такая программа может урегулировать работу каждой технической службы, каждого производственного центра в зависимости от степени потребности армии и наличия сырья и полуфабрикатов. Иначе неизбежен полный разнобой в производстве»¹⁵¹⁶. Н. Головин констатирует «Нужно признать, что по существу дела подполковник Ребуль прав»¹⁵¹⁷. Временное правительство попыталось осуществить урезанную мобилизационную политику, но «готовившиеся Временным правительством решения о введении всеобщей трудовой повинности выполнять было некому – разрушались не только хозяйственные механизмы, но и государственные структуры в целом».

Шульгин будет оправдываться: «В конце концов, что мы смогли сделать? Трехсотлетняя власть вдруг обвалилась, и в ту же минуту тридцатитысячная толпа обрушилась на голову тех нескольких человек, которые могли бы что-нибудь скомбинировать. Представьте себе, что человека опускают в густую-густую, липкую мешанину. Она обессиливает каждое его движение, не дает возможности даже плыть, она слишком для этого вязкая… Приблизительно в таком мы были положении, и потому все наши усилия были бесполезны – это были движения человека, погибающего в трясине… По этой трясине, прыгая с кочки на кочку, мог более или менее двигаться только Керенский…»¹⁵¹⁸ Пример из «жизни» Временного правительства приводил министр продовольствия А. Наумов: «Члены Особого совещания ездили осматривать городские холодильники за Балтийским вокзалом. Холодильники в полном порядке. Мясо в них не портилось, но зато кругом были навалены горы гниющих туш. Оказалось, что это мясо, предназначавшееся для отправки в армию. Его, видите ли, негде было хранить. Когда поставщики обращались за разрешением построить новые холодильники, им не давали ни средств, ни разрешения. По обыкновению, министерства не могли между собой сговориться: интендантство заказывало, железные дороги привозили, а сохранять было негде, на рынок же выпускать не разрешалось. Это было так же нелепо, как и многое другое: точно сговорились все делать во вред России… Тысячи пудов мяса, конечно, погибли. То же самое происходило и с доставкой мяса из Сибири: от недостатка и неорганизованности транспорта гибли уже не тысячи, а сотни тысяч пудов. Виновников, конечно, не нашлось, так как один сваливал на другого, а все вместе – на общую бесхозяйственность»¹⁵¹⁹. И это в 1917 г., когда города, тот же Петроград, уже голодали.

Ситуацию, в которой находилась Россия к середине 1917 г., с военной четкостью характеризовал ген. Деникин: «Ввоз военного материала через Архангельск, Мурманск и в незначительной степени через Владивосток несколько оживился; но в силу трудных естественных условий морских путей и малой провозоспособности Сибирской магистрали и мурманской дороги он не получил надлежащего развития, достигая всего 16% общей военной потребности. Для военного управления было, однако, очевидным, что мы живем лишь старыми запасами, созданными патриотическим подъемом и напряжением страны в 1916 году. Ибо уже к августу 1917 года важнейшие производства военных материалов снизились: орудийное – на 60%, снарядное – на 60%, авиационное – на 80%. Впрочем, возможность продления войны при худших материальных условиях с наибольшей очевидностью доказало впоследствии советское правительство, питающее войну в течение более трех лет в большой мере запасами, оставшимися от 1917 года, частью же – обломками русской промышленности; но, конечно, путем такого чудовищного сжатия потребительского рынка, которое возвращает нас к первобытным формам человеческого бытия»¹⁵²⁰.

На следующий день после Октябрьской революции Моррис очертил большевистскую программу госсекретарю: прекращение войны, передача земли крестьянам, разрешение экономического кризиса в стране¹⁵²¹. Но начались интервенция и Гражданская война, и чрезмерная мобилизационная нагрузка, приведшая к краху русской монархии, Февральской и Октябрьской революциям, еще больше увеличилась, окончательно разорив страну и бросив ее за грань выживания. Л. Троцкий писал: «Бывает, что разоряется отдельный хозяин: град, пожар, пьянство, болезнь и пр. А бывает, что разоряется целая страна. Война хуже града, пожара, болезни и пьянства, ибо все в ней соединено и многократно увеличено. И притом война длилась несколько лет подряд… И вот теперь Россия вконец разорена. Железные дороги разбиты войной вконец. Несколько лет подряд заводы выделывали не паровозы, вагоны и рельсы, а пушки, пулеметы, бронированные поезда. Топливо жгли нещадно, а нового в достаточном количестве не заготовляли. И так во всем хозяйстве. Война требовала расхода во много раз больше, чем в мирное время, а производство против мирного времени уменьшилось во много раз. Отсюда все большее и большее оскудение страны»¹⁵²². Об этом же докладывал Британский комитет лорда Эммота: «Летом 1918 г. вспышка гражданской войны, сопровождаемая иностранной интервенцией, вынудила советское правительство перенаправить все свои силы и все остатки промышленного потенциала России на военные цели. При таких обстоятельствах резкий упадок всех отраслей индустрии, не ориентированных на войну, стал окончательным… С лета 1918 г. все силы и руководящая деятельность большевистских лидеров были сосредоточены на успешной кампании против Юденича, Деникина и Колчака, в то время как нуждами гражданского населения вынужденно пренебрегали ради нужд армии»¹⁵²³. Радикальность складывающейся ситуации требовала радикальности принимаемых мобилизационных мер, которые были реализованы в политике «военного коммунизма», далеко ушедшей даже от принципов «диктатуры пролетариата».

Теоретическое обоснование «военного коммунизма» дал Ленин: «Пролетариат берет свое оружие у капитализма, а не «выдумывает», не «создает из ничего»¹⁵²⁴. «Германский империализм, представляющий в настоящее время наибольший прогресс не только в военной мощи военной технике, но и крупной промышленной организации в рамках капитализма, ознаменовал, между прочим, свою экономическую прогрессивность тем, что раньше других государств осуществил переход к трудовой повинности»¹⁵²⁵. Ленин указывал, что необходимо перенять опыт Германии, придав ему, естественно другое классовое содержание¹⁵²⁶. «А что такое государство? Это организация господствующего класса, например, в Германии – юнкеров и капиталистов. Поэтому то, что немецкие Плехановы (Шейдеман, Ленч и др.) называют «военным социализмом», на деле есть военно-государственный монополистический капитализм или, говоря проще и яснее, военная каторга для рабочих, военная охрана прибылей капиталистов. Что такое трудовая всеобщая повинность? Это шаг вперед на базе новейшего монополистического капитализма, шаг к регулированию экономической жизни в целом по известному общему плану, шаг к сбережению народного труда, к предотвращению бессмысленной растраты его капитализмом. В Германии юнкера (помещики) и капиталисты вводят всеобщую трудовую повинность, и тогда она неизбежно становится военной каторгой для рабочих… Но возьмите то же самое учреждение и продумайте значение его при революционно-демократическом государстве. Всеобщая трудовая повинность, вводимая, регулируемая, направляемая Советами рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, это еще не социализм, но это уже не капитализм. Это – громадный шаг к социализму, такой шаг, что при условии сохранения полной демократии от такого шага нельзя уже было бы без неслыханных насилий над массами уйти назад, к капитализму»¹⁵²⁷.

Л. Троцкий по этому поводу писал, что «военный коммунизм» составлял героическую параллель «военному социализму» капиталистических стран¹⁵²⁸. Германский представитель Г. Штреземан в начале 1918 г. выступал сторонником советско-германского союза, заявляя, что русский большевизм – просто плохая копия германской экономики военного времени¹⁵²⁹. Л. Юровский в 1928 г. справедливо объяснял отличия «военного коммунизма» от «немецкого военного социализма» слабостью российского капитализма, традициями абсолютной власти и местной «общинности»¹⁵³⁰. Но, с другой стороны, Германия никогда в своей истории не выносила мобилизационную нагрузку такой величины, как Россия в 1919 г. Германия капитулировала раньше. Это позволяло ей сохранять первоосновы капиталистических отношений, которые в России были почти полностью разрушены в 1917 г.

Принципы «военного коммунизма» включали в себя распределение продовольственных и промышленных товаров по карточкам – по фиксированным низким ценам или бесплатно (в конце 1920 – начале 1921 года даже отменялась плата за жилье, электроэнергию, топливо, за пользование телеграфом, телефоном, почтой, медикаментами и т. д.). Вводится всеобщая трудовая повинность, а в некоторых отраслях (например, на транспорте) – военное положение, так что все работники считаются мобилизованными. Все трудоспособные и неработающие от 16 до 55 лет обязаны были встать на учет в отделах распределения рабочей силы и были обязаны работать там, где им прикажут. Эта обязанность провозглашалась в январе 1918 г. «Декларацией прав трудящегося и эксплуатируемого народа», а позже была включена и в Конституцию РСФСР 1918 г. К концу 1918 г. стало обычным делом объявлять о призыве рабочих и специалистов различных отраслей на государственную службу, как это делалось с набором в Красную Армию. С этого момента они подпадали под юрисдикцию военного трибунала.

Для управления промышленностью было создано более 50 отраслевых главков, получивших фактически абсолютные полномочия. На предприятиях была введена военная дисциплина и единоначалие, не допускалось никакой хозяйственной самостоятельности, а все решения принимались директорами только после согласования с главками. На предприятиях применялась уравнительная система оплаты труда: если в 1917 г. заработная плата у высококвалифицированного рабочего была в 2,3 раза выше, чем у чернорабочего, то в 1918 – в 1,3 раза, а к 1920 году – всего в 1,04 раза. В годы «военного коммунизма» был введен запрет на забастовки рабочих. Свободные профсоюзы превратились, по существу, в государственные организации.

Но как заставить людей работать в этих условиях? Ответ дал В. Ленин: «Хлебная монополия, хлебная карточка, всеобщая трудовая повинность является в руках пролетарского государства, в руках полновластных Советов самым могучим средством учета и контроля… Это средство контроля и принуждения к труду посильнее законов Конвента и его гильотины. Гильотина только запугивала, только сламывала активное сопротивление. Нам этого мало. Нам надо не только запугать капиталистов в том смысле, чтобы чувствовали всесилие пролетарского государства и забыли думать об активном сопротивлении ему. Нам надо сломать и пассивное, несомненно, еще более опасное и вредное сопротивление. Нам надо не только сломать какое-либо сопротивление. Нам надо заставить работать в новых организационных государственных рамках. И мы имеем средство для этого… Это средство – хлебная монополия, хлебная карточка, всеобщая трудовая повинность… От трудовой повинности в применении к богатым власть должна перейти, а вернее, одновременно должна поставить на очередь применение соответствующих принципов (хлебная карточка, трудовая повинность и принуждение) к большинству трудящихся рабочих и крестьян… Следует добиваться подчинения, и притом беспрекословного, единоличным распоряжениям советских руководителей, диктаторов, выбранных или назначенных, снабженных диктаторскими полномочиями…»

Это выражение Ленина стало поводом для различных спекуляций. Так, А. Грациози пишет: «Суть ленинского плана заключалась в обеспечении любой ценой «хлебной монополии», т. к. без нее невозможно было превратить в рабов двухсотмиллионное население огромной страны»¹⁵³¹. На самом деле «хлебная монополия» была инструментом мобилизационной политики (милитаризации труда), которой придавалось организационное – идеологическое содержание. В чистом виде карточная система распределения продовольствия – «хлебная монополия» и «всеобщая трудовая повинность» – были введены во время Первой и Второй мировой войн почти во всех, даже самых «демократических» странах Европы, в том числе в Англии и Франции.

Тезисы Л. Д. Троцкого о переходе ко всеобщей трудовой повинности, о мобилизации индустриального пролетариата и милитаризации труда, о трудовых армиях появились в декабре 1919 г. Троцкий утверждал: «Хозяйственное положение страны требует перехода к всеобщей трудовой повинности и к широкой мобилизации рабочей силы, главным образом, крестьянской рабочей силы»¹⁵³². «…Нужно честно и открыто констатировать перед всей страной, что наше хозяйственное положение в сто раз хуже, чем было военное положение в худшие моменты… Стало быть, необходимы принудительные меры, необходимо установить военное положение в известных, строго определенных ударных областях, нужно провести там учет, мобилизацию, применить там трудовую повинность в широких размерах»¹⁵³³. «Как мы поступили для создания Красной Армии? Она была вначале партизанскими отрядами или сборищами сырых рабочих сил, а мы милитаризовали рабочих, мы собирали рабочих на собрания и говорили им: «Мы стоим перед опасностью, угрожающей гибелью. От вас, передовые рабочие, зависит внести в эти массы сознание готовности умереть или победить». Эти передовые рабочие, милитаризовавшие самих себя, милитаризовали крестьян и повели их в бой»¹⁵³⁴. IX съезд партии в апреле 1920 г. окончательно утвердил принципы «военного коммунизма» как новой основы хозяйственное строительства.

Троцкий развернуто обосновывал свои тезисы: «Самым опасным фронтом теперь является наш хозяйственный фронт. Здесь опасность повсюду – и в виде голода, и в виде холода, и в виде эпидемий и т. д. Эта опасность больше деникинской. Она требует напряжения всех сил страны. Главной задачей прежде всего является организация продовольственного фонда, который мы в ближайшие месяцы должны создать. Главным рычагом здесь является опять-таки рабочая сила. А затем – транспорт. Вопрос транспорта – это вопрос жизни и смерти Республики. Во многих областях, где должны были бы работать машины, мы будем вынуждены применить живую силу. Мы должны собрать сырье, продовольствие, топливо, подвезти все это к станциям, городам по железным дорогам, гужом, а где нужно – и на спине…

Вопрос о рабочей силе. Здесь положение наше хуже, чем в отношении технического машинного оборудования нашей промышленности. Революция и гражданская война явились величайшими расхитительницами живой квалифицированной рабочей силы. Прежде всего потому, что революция опирается на верхи, на наиболее интеллигентные слои рабочего класса, на наиболее квалифицированных рабочих. Строительство советского аппарата шло за счет этого слоя. Военное строительство шло также за счет лучших элементов рабочего класса. Часть рабочих ушла в деревню. Тов. Рубинштейн, обследовавший Коломенский завод, указывает, что значительная часть квалифицированных рабочих ушла в спекуляцию. Тот же инженер Кили утверждает, что, по его наблюдениям, на нескольких металлургических заводах действительный и фактический прогул составляет 50%, тратится же энергии рабочего на разыскание себе личными индивидуальными усилиями пищи – психической и физической энергии – около 80%…

Мы брали работников из производств, из управлений и посылали их в полки и роты – там они погибали и учили других погибать и тем спасали положение. Необходимо не меньше энергии, самоотвержения и энтузиазма, чтобы преодолеть голод и продовольственную разруху, и важнейшим фактором, который будет иметь не меньшее значение, явится принудительное общественное питание, организованное при больших заводах. Мы будем устраивать столовые при заводе, упраздняя колоссальное расхищение энергии. Иначе мы продовольственного вопроса не разрешим, ибо нельзя ссылаться на то, что Наркомпрод не дает продовольствия, а Наркомпроду не дает Наркомпуть, а Наркомпути – сормовские и др. заводы. Тут круговая порука. Стало быть, основной наш лозунг для ближайшего периода – это «Пролетарий, назад, к станку, из армии, из советских учреждений, из правлений Гомзы, из деревень, из рядов спекулянтов!…» С вопросом организации рабочей силы связан вопрос о демобилизации военного аппарата. Систему демобилизации и методы нужно вырабатывать не тогда, когда армия завершает свое дело, а когда она в полном развитии и достигла максимума своей численности»¹⁵³⁵. В октябре 1920 г. в «трудовых армиях» состояло 160 тыс. человек¹⁵³⁶.

Наглядный урок «военного коммунизма» дает пример железнодорожного транспорта. «В 1916 году паровозный парк уменьшился на 16%, а парк товарных вагонов – на 14%. Бессистемно использовавшиеся дороги не справлялись с перевозками, в то время как протяженность путей возросла. За войну было построено 3,3 тысячи километров новых железнодорожных линий и 2,8 тысячи находились в постройке. Для обслуживания непосредственно фронтов было сооружено 2,2 тысячи километров полевых железных дорог облегченного типа и еще 600 километров строилось. Не доставлялись в срок не только военные грузы, но и продовольствие»¹⁵³⁷. Помощник главного интенданта генерал Богатко констатировал: «Вследствие нарушения правильного транспорта нельзя было подать топливо, сырье, вывезти заготовленные предметы снабжения и т. д. Все это вызывало недостаток предметов первой необходимости в стране, дороговизну… Вследствие этого нельзя было перебросить находившиеся в изобилии в Сибири запасы мяса, зерна и т. д. Богатые источники средств России не были исчерпаны до конца войны, но использовать их мы не умели»¹⁵³⁸.

В этих условиях, как пишет Деникин, «министр путей сообщения (Временного правительства) Некрасов решил ввести «на место старых лозунгов принуждения и страха (?) новые начала демократической организации» путем насаждения во всех отраслях железнодорожного дела выборных советов и комитетов…»¹⁵³⁹ О последствиях этого решения 17 июля 1917 г. докладывал начальник штаба Военных сообщений ГУ Генерального штаба: «Положение на железных дорогах признается отчаянным и ухудшающимся с каждым днем. Распад дисциплины так же, как и в армии, растет. Производительность рабочей силы резко упала… Многие из находящихся в работе паровозов работают уже через силу, и если не будут приняты меры к поднятию продуктивности работы (ремонта паровозов), положение грозит к зиме катастрофой»¹⁵⁴⁰. Ленин писал по этому поводу в конце сентября 1917 года: «России грозит неминуемая катастрофа. Железнодорожный транспорт расстроен неимоверно и расстраивается все больше. Железные дороги встанут. Прекратится подвоз сырых материалов и угля на фабрики. Прекратится подвоз хлеба»¹⁵⁴¹.

Количество исправных паровозов на каждую тысячу верст ж/д¹⁵⁴²

Ленину вторил Деникин: «Разрушался и транспорт. Еще в мае 1917 года на очередном съезде железнодорожных представителей в Ставке я услышал мотивированный доклад г. Шуберского, подтвержденный многими специалистами, что наш транспорт, если не изменятся общие условия, через полгода станет. Практика посмеялась над теорией: три с лишним года в невероятных условиях междоусобной борьбы и большевистского режима железные дороги продолжали работать; правда, не обслуживая почти вовсе нужд населения, но удовлетворяя все же стратегические потребности…»¹⁵⁴³ В 1919 г. положение на транспорте было хуже, чем в мае 1917-го, почти в 5 раз, но железные дороги продолжали работать.

Но благодаря чему транспорт не встал? «В 1919 году в «Правде» был опубликован приказ народного комиссара путей сообщения Красина, похоронивший окончательно некрасовские упражнения в области самоуправства: «Существующая система железнодорожного управления… привела транспорт к полному развалу… Всем завоеваниям революции грозит опасность уничтожения… На место коллегиального, а в действительности безответственного управления вводятся принципы единоличного управления и повышенной ответственности. Все от стрелочника до члена коллегии должны точно и беспрекословно исполнять все мои предписания. Реформы приостановить и всюду, где только можно, восстановить старые должности и старый технический персонал в центральном управлении и на линиях»¹⁵⁴⁴. О другой мере Троцкий писал Ленину 1.02.1920.: «Хлебный рацион должен быть снижен для тех, кто не работает в секторе транспорта, решающем на сегодняшний день, и увеличен для тех, кто в нем работает. Пусть, если это необходимо, погибнут тысячи людей, но страна должна быть спасена»¹⁵⁴⁵.

Но транспорт был важной, но относительно небольшой частью российской экономики. С началом интервенции Центральная Россия, которую контролировали большевики, оказалась фактически отрезанной от основных поставщиков энергоносителей, угля и нефти: Донецка, Урала и Сибири. Без них вставал тот же транспорт, останавливалась промышленность, в буквальном смысле слова вымерзали города. Центральная Россия – это не Центральная Европа.

Добыча и производство по регионам в Российской империи в 1913 г. и на территории Центра в 1919 году, млн. пудов¹⁵⁴⁶

Всего Донецк Урал и Сибирь Центр (1919)

Уголь 1800 1500 150 36,9

Чугун 257 189 56 12

Большевики контролировали только 2% добычи угля и 4,5% чугуна. Нефти в 1918 г. из Баку удалось вывезти всего треть годовой потребности (200 млн. пудов), в 1919 г. нефти не было почти совсем. «Таким образом, вся тяжесть снабжения страны топливом ложилась исключительно на дровозаготовки и торф»¹⁵⁴⁷. К январю 1919 доля дров в топливном балансе страны (по сравнению с углем и нефтью) составила 88% (в 1916 – 14%)¹⁵⁴⁸. При этом энергопротребление сократилось почти в 2,5 раза.

Энергопотребление территории Советской России, в переводе на дрова (в млн. куб. саж.)¹⁵⁴⁹

О значении энергоносителей говорил в своей речи в 1915 г. Ллойд Джордж: «Правительство взывает ныне к углекопу как к другу – своему другу, другу нации и другу свободы всех стран мира. У нас не хватает угля, чтобы выручить страну из переживаемого величайшего кризиса… В мирное время уголь является самым важным элементом промышленной жизни страны. Кровь, текущая в жилах промышленности нашей страны, состоит из расплавленного угля. В мирное и военное время уголь – король промышленности. Он входит в каждый предмет потребления… Уголь для нас – все, он нам необходим для победы…»¹⁵⁵⁰ Но в России уголь был необходим не только для промышленности – в России в отличие от Англии бывает зима, и топливо было необходимо было для отопления и элементарного выживания городов, для доставки в них продовольствия. Например, в Германии во время войны все, что удавалось выжать из шахт, шло на военные заводы, жилые дома не отапливались. Энергетический кризис для России был во много раз более тяжелым, чем для Англии и Германии и продолжался он благодаря интервенции в 3 раза дольше, чем в Англии.

Жесткие меры «военного коммунизма» вызвали массовые забастовки в тылу и в промышленности, которые подавлялись по законам военного времени. В качестве примера можно привести забастовку в Туле в 1920 г., после которой рабочие, принявшие в ней участие, были уволены, «Чтобы получить новые карточки на 250 граммов хлеба и вернуться на предприятия, рабочие должны были подписать прошение о приеме на работу, в котором указывалось, что всякая остановка работы приравнивается к дезертирству, влекущему за собой наказание вплоть до смертной казни. 10 апреля работа возобновилась»¹⁵⁵¹. Чаще всего применялись аресты. «Эти аресты, проведенные в сгущающейся атмосфере нехватки продовольствия, вызвали волну протестов и забастовок. 10 марта общее собрание рабочих Путиловского завода (10 000 участников) одобрило воззвание, осуждающее большевиков, чье правительство «представляет собой диктатуру Центрального Комитета партии коммунистов и правит с помощью ЧК и революционных трибуналов»¹⁵⁵². «16 марта войска Петроградской ЧК взяли штурмом Путиловский завод. Около 900 рабочих были арестованы немедленно. В последующие дни примерно 200 забастовщиков были бессудно расстреляны в Шлиссельбургской крепости в пятидесяти километрах от Петрограда. Весна 1919 года отмечена жестоко подавленными забастовками во многих рабочих центрах России: в Туле, Сормове, Орле, Твери, Брянске, Иваново-Вознесенске, Астрахани»¹⁵⁵³. «Наиболее опасным для большевиков было то обстоятельство, что в эти движения часто оказывались вовлеченными расквартированные в рабочих городах части Красной Армии. В Орле, Брянске, Гомеле, Астрахани взбунтовавшиеся красноармейцы присоединялись к забастовщикам и с криками: «Бей жидов! Долой большевистских комиссаров!» – овладевали многими городскими кварталами, где предавались безудержному грабежу, пока подоспевшие отряды чекистов и верные режиму войска не отбивали (порой в результате многодневных боев) эти районы»¹⁵⁵⁴.

В Туле в начале марта 1919 года под стражу было взяты несколько сот человек, что привело к многотысячному «маршу за свободу и против голода» рабочих и железнодорожников. 4 апреля Дзержинский распорядился арестовать еще 800 «зачинщиков» и очистить заводы, уже в течение нескольких недель занятые бастующими. В июне 1920 года на заводах в Туле снова значительная часть рабочих-металлургов отказалась выполнять распоряжение дирекции о сверхурочных работах. «Мне говорят, что рабочие Ижевска также участвуют в этом. Я удивлен Вашим примиренчеством и тем, что Вы не осуществили массовой расправы с саботажниками»¹⁵⁵⁵. Забастовок, вызванных милитаризацией в 1920 году, было много: в Екатеринбурге в марте 1920 года были арестованы и приговорены к исправительно-трудовым лагерям 80 рабочих; на Рязано-Уральской железной дороге в апреле 1920 года были осуждены 100 железнодорожников; на Московско-Курской дороге в мае 1920 года – 160 железнодорожников; на Брянском металлургическом заводе в июне 1920 года осуждены 152 рабочих. Можно множить и множить примеры забастовок, сурово подавленных в процессе милитаризации труда¹⁵⁵⁶.

Наиболее показательным и получившим наибольшую известность стало одно из последних и наиболее крупных восстаний эпохи «военного коммунизма» – в Кронштадте. Как и большинство забастовочных центров времен Гражданской войны, Кронштадт являлся очагом бунтов и при монархии, и при Временном правительстве. Так, в Кронштадте и Свеабоге восстания вспыхивали в 1905, 1906, 1907 гг. 24 мая 1908 г. Пуришкевич, выступая в Думе заявлял: «В Кронштадте для охраны мирных жителей держатся пехотные части, а Кронштадт полон моряков. Что это значит? Не служит ли это доказательством того, что тот элемент, который должен быть элементом силы и порядка, не представляет собой той дисциплинированной стройной массы, на которую могли даже положиться, коей можно вверить не защиту в дни войны, а в мирное время охрану жителей»¹⁵⁵⁷. Восстания в Кронштадте с новой силой вспыхнули в 1915 и 1917 гг. После февраля 1917 г. кронштадтский гарнизон был одним из первых, где начались стихийные массовые убийства офицеров, в Петроградской прессе слово «Кронштадт» в то время стало почти синонимом убийства и анархии. В июле 1917 г. кронштадтские матросы попытались образовать свою собственную независимую республику¹⁵⁵⁸.

Очередное восстание в Кронштадте началось в конце февраля 1921 г. 24 февраля войска ЧК открыли огонь по рабочей демонстрации, убив двенадцать ее участников. В тот же день были арестованы около тысячи рабочих и социалистических активистов¹⁵⁵⁹. О напряженности ситуации можно судить по телеграмме Зиновьева Ленину: «Рабочие вступили в контакт с солдатами в казармах… Если надежные части не прибудут в ближайшие часы, мы будем опрокинуты… Среди рабочих Питера положение по-прежнему очень неустойчивое. Крупные заводы не работают. Предполагаем со стороны эсеров решение форсировать события»¹⁵⁶⁰. Резолюция общего собрания команд 1-й и 2-й бригад кораблей, дислоцированных в Кронштадте, 1 марта 1921 г., провозгласив радикальные эсеровские лозунги о разделе земли, потребовала от большевиков поделиться властью с другими социалистическими партиями¹⁵⁶¹. 1 марта в Кронштадте состоялся митинг, который собрал свыше 15 000 человек – четвертую часть всего гражданского и военного населения военно-морской базы… мятежники, к которым присоединилась почти половина из двух тысяч большевиков Кронштадта, создали Временный революционный комитет, который сразу же попытался установить связь с рабочими и красноармейцами Петрограда¹⁵⁶².

Восстание было подавлено силой. «…Расправа с восставшими была безжалостной. Тысячи взятых в плен матросов были расстреляны в первые дни после разгрома восстания. Недавно опубликованные документы сообщают о 2103 приговоренных к смерти и 6459 отправленных в тюрьмы и концентрационные лагеря только за апрель – июнь 1921 года»¹⁵⁶³. Перед самым падением Кронштадта около восьми тысяч человек успели спастись, уйдя по замерзшему заливу в Финляндию.

А как же обстояли дела в тылу Белой армии, проклинавшей насильников-большевиков? Об этом писал генерал Врангель: «…В стране отсутствовал минимальный порядок. Слабая власть не умела заставить себе повиноваться. Подбор администрации на местах был совершенно неудовлетворителен. Произвол и злоупотребления чинов государственной стражи, многочисленных органов контрразведки и уголовно-розыскного дела стали обычным явлением… Несмотря на то что правительство обладало огромными, не поддающимися учету естественными богатствами страны, курс денег беспрерывно падал и ценность жизни быстро возрастала»¹⁵⁶⁴. Деникин писал: «Развал так называемого тыла – понятие, обнимающее, в сущности, народ, общество, все невоюющее население,- становился поистине грозным»¹⁵⁶⁵. Генерал Лукомский, председатель Особого совещания, откровенно признается: «Что касается промышленности, то, конечно, не было ни времени, ни возможностей ее наладить как следует. С правильным разрешением вопросов торговли мы совсем не справились»¹⁵⁶⁶.

Белые, несмотря на «союзническую» поддержку, находясь по сравнению с большевиками в гораздо более выгодных экономических условиях, не смогли мобилизовать промышленность, что стало одной из причин их поражения. Милюков в записке, отправленной парижской кадетской группой на имя Врангеля в октябре 1920 г. писал: «Военная помощь иностранцев не только не достигла цели, но даже принесла вред: всегда и всюду иностранцы оказывались врагами не только большевизма, но и всего русского; попытки образования собственных армий всюду терпели неудачи, объясняемые одними и теми же причинами: разлагающий тыл, реакционные элементы, контрразведка и т. п.; везде все антибольшевистские правительства оказались совершенно неспособными справиться с экономическими вопросами»¹⁵⁶⁷.

Между тем радикальная мобилизация сил не проходит бесследно, тем более что большевики не имели опыта государственного и хозяйственного управления. Троцкий писал: «Маркс нам на этот счет никаких правил поведения и форм организации не указал. Их приходится сейчас строить, создавать, вырабатывать самим»¹⁵⁶⁸. Это играло двойственную роль. С одной стороны – незашоренность и восприимчивость к новым формам, которых требовала действительность. С другой – мобилизационные меры, необходимость которых диктовалась текущей обстановкой, воспринимали как некое откровение, которое органично сочеталось с идеологическими лозунгами коммунистов. Таким образом, мобилизационная политика превращалась в принципы построения нового общества. Так, Ленин еще в апреле 1917 г. на основе анализа напряжения экономики во время Первой мировой войны и на базе коммунистической доктрины пришел к крайне односторонним выводам, заявляя, что трудовая повинность есть громадный шаг на пути к социализму, поскольку в соответствии с требованиями экономического планирования трудовые ресурсы должны находиться под контролем государства, как и все другие хозяйственные ресурсы. К аналогичным радикальным выводам пришел и Троцкий. На II съезде Советов он говорил, что принуждение к труду будет эффективным в условиях «властного распределения центром всей рабочей силы страны», что «рабочий должен стать крепостным социалистического государства». Позже он добавлял: «…Вольнонаемный труд взорвал себя в империализме, и тем самым создались условия для новой организации труда, для организации труда на принудительной общественной основе солидарности, т. е. на основе социализма…»¹⁵⁶⁹

В период «военного коммунизма» в конце 1919 г. Троцкий в своих «Тезисах» для ЦК партии доказывал, что все хозяйственные проблемы страны надо решать на основе военной дисциплины, а уклонение рабочих от их обязанностей должны рассматривать военные трибуналы. Он говорил: «Мы идем к труду общественно-нормированному на основе хозяйственного плана, обязательного для всей страны, т. е. принудительного для работника. Это основа социализма». Н. Бухарин вторил: «При системе пролетарской диктатуры рабочий получает паек, а не заработную плату». В марте 1920 года Троцкий в докладе IX съезду РКП(б) «Очередные задачи хозяйственного строительства» объяснял, что человек по своей природе склонен лениться. При капитализме рабочий вынужден искать работу, чтобы прокормить себя. Это и есть капиталистический рынок, побуждающий работать. При социализме «на место рынка встает рациональное использование трудовых ресурсов». Задача государства – направить, взять на учет и организовать рабочих, которые должны по-солдатски подчиняться рабочему государству, защитнику интересов пролетариата. Троцкий в феврале 1920 г. писал: «Вся выносливость, вся способность к борьбе, которую проявили наши трудящиеся массы на фронте войны, должна быть перенесена на фронт труда. Задача, которая теперь перед нами стоит, в несколько раз труднее военных задач. Несомненно, благодаря героизму нашего рабочего класса мы ее разрешим. Мы вырвем нашу страну из грязи, нищеты и болезней. Миллионы и десятки миллионов трудящихся должны быть брошены на новую живую созидательную работу»¹⁵⁷⁰.

Однако незыблемые экономические законы безжалостно разрушали идеологические построения, и большевики постепенно признавались в самоубийственном для экономики характере «военного коммунизма». Видный марксист-экономист В. Базаров называл военный коммунизм – «ублюдочным» хозяйственным укладом. По окончании Гражданской войны тот же Н. Бухарин признал, что «военный коммунизм» разрушал экономику России¹⁵⁷¹. Троцкий позже напишет: «Политика изъятия излишков у крестьян вела неизбежно к сокращению и понижению сельскохозяйственного производства. Политика уравнительной заработной платы вела неизбежно к понижению производительности труда. Политика централизованного бюрократического руководства промышленностью исключала возможность действительно централизованного и полного использования технического оборудования и наличной рабочей силы. Но вся эта политика военного коммунизма была нам навязана режимом блокированной крепости с дезорганизованным хозяйством и истощенными ресурсами»¹⁵⁷². Ленин также писал: «Военный коммунизм» был вынужден войной и разорением. Он не был и не мог быть отвечающей хозяйственным задачам пролетариата политикой. Он был временной мерой»¹⁵⁷³.

Видный теоретик большевиков А. Богданов в работе «Вопросы социализма» (1918 г.) наглядно обосновал, что «военный коммунизм» есть следствие регресса производительных сил и социального организма. В мирное время он представлен в армии как обширной авторитарной потребительской коммуне. Однако во время большой войны происходит распространение потребительского коммунизма из армии на все общество. (А. Богданов дает именно структурный анализ явления, взяв как объект даже не Россию, а более чистый случай – Германию.) Как следствие «структура военного коммунизма, возникнув в чрезвычайных условиях, после исчезновения породивших ее условий (окончания войны) сама собой не распадается. Выход из военного коммунизма - особая и сложная задача. В России, как писал А. Богданов, решить ее будет особенно непросто, поскольку в системе государства очень большую роль играют Советы солдатских депутатов, проникнутые мышлением военного коммунизма»¹⁵⁷⁴.

Действительно, демобилизация экономики – процесс не менее тяжелый, чем ее мобилизация. Вернемся здесь опять к опыту «военного социализма» в Англии. Вопросы демобилизации были поставлены в Англии еще в 1916 г., за два года до окончания войны. Весной 1917 г. был учрежден Департамент реконструкции, реорганизованный позже в министерство, главная задача, которого заключалась в разработке планов демобилизации. У. Черчилль пишет: «Для изучения специального вопроса о ликвидации военных контрактов и переходе на производство мирного времени я назначил в ноябре 1917 г. (за год до окончания войны) постоянную комиссию при Совете по военному снабжению…»¹⁵⁷⁵ «Прежде всего встал вопрос о том, что делать с пятью миллионами рабочих, которые трудились на оборону и которым каждую неделю нужно было давать работу и заработную плату. Было ясно, что большинству этих рабочих предстоит вскоре найти себе новое занятие, и многим сотням тысяч из них придется изменить свое местопребывание…»¹⁵⁷⁶

Великобритания для реализации своих планов демобилизации имела избыток времени и средств. Россия не имела ни того ни другого, да и мобилизация зашла в России гораздо дальше, чем можно себе представить… Уже через 2,5 года участия в войне У. Черчилль стонал: «Ни одно человеческое общество не смогло бы продолжать жить таким темпом, истощая свои материальные богатства и свою жизненную энергию»¹⁵⁷⁷. Россия была вынуждена непрерывно вести войну на протяжении 7 лет. При этом мобилизационная нагрузка на Россию уже к 1917 г. в 4 раза превышала мобилизационную нагрузку Англии за все время ее участия в войне.

Но был и другой аспект. Мобилизационная политика для каждой страны имеет свои отличия. Ее образцами могут служить примеры «военного социализма» в Германии и Англии – главные усилия этих стран были направлены на мобилизацию власти, общества и экономики страны для победы, все прочее уходило на задний план. В этом плане, например, речи Ллойд Джорджа во время войны сделают честь любому экономисту и политику. Сугубо прагматичные меры мобилизационной политики проводились в этих странах с неуклонной последовательностью и решительностью.

Полную противоположность странам Запада представляла Россия, где мобилизационная политика как во время монархии, так и Временного правительства была брошена на русский «авось», держась только на неприхотливости и терпении русского мужика. Все благие пожелания начинались и заканчивались пустыми разговорами, болтовней, сопровождавшимися казнокрадством, сверхприбылями промышленников и обвинениями в недемократичности правительства. И царское и Временное правительство показали полную неспособность осуществить мобилизационную политику, либеральная и социальная общественность в этом плане также являли собой печальное зрелище.

Во многом именно поэтому к власти пришли большевики, которые не на словах а на деле смогли осуществить то, на что не оказались способны аристократическая, деловая и интеллектуальная элиты русского общества. Тяжесть мобилизационной политики «военного коммунизма» обуславливалась не только условиями текущей обстановки, но и разрухой, доставшейся в наследство большевикам, и лопнувшим терпением русского мужика. То есть большевики были вынуждены «платить проценты» за неспособность нести бремя власти всеми прежними правительствами России. Американский представитель Робинс совершенно верно подмечал прагматизм большевиков и их отличие от прежних представителей российской элиты: «Троцкий и Ленин… Любопытное тевтонское влияние. Ничего похожего на всех прежних лидеров»¹⁵⁷⁸.

Голод 1921 г.

В год окончания Гражданской войны – 1921-й – в 34 губерниях с населением в 30 млн. человек разразился страшный голод. Для России голод не был новостью, он был скорее в той или иной мере обычным явлением, чем случайным бедствием. За примерами далеко ходить не надо. Тяжелый голод поразил Россию в 1891 г., от него и его последствий в мирное время умерли около несколько сот тысяч человек. «В 1905 г. в Петербурге ожидали неурожая в 138 уездах 21 губернии и опасались, что число пострадавших может дойти до 18 миллионов». Земства получили от правительственного Красного Креста значительные средства для помощи голодающим. Помощь продолжалась и в 1906-1907 гг.¹⁵⁷⁹. В мирные 1911-1912 гг., когда почти половина товарного хлеба шла на экспорт, снова возникла угроза голода, и правительство опять оказывало помощь голодающим.

С началом мировой войны голод охватил города промышленного севера уже осенью 1915 г., к середине 1916 г. начались голодные бунты, которые закончились Февральской революцией. Р. Эпперсон, не вдаваясь в детали, был в принципе прав: «Русская революция 1917 г. была начата голодающими русскими рабочими, угнетенными тираническим главой России – царем Николаем II»¹⁵⁸⁰. Через полгода голод охватил уже не только промышленные центры, но и армию, и города сельскохозяйственных районов. Временное правительство не смогло решить проблему голода и холода, и было свергнуто теми же голодающими рабочими. Гражданская война и интервенция свелись в итоге к войне на истощение, к «войне за хлеб». Казалось, в 1921 г. победа близка: интервенты выкинуты из России, белые армии разбиты, но в 1921 г., пришел новый враг – голод, который превосходил по масштабам и тяжести все, которые были до него.

Писатель Михаил Осоргин, редактор бюллетеня Помощь, органа Всероссийского комитета помощи голодающим, знавший по сотням писем положение в голодающих областях, пишет о том, что людоедство стало «обыденным явлением»: «Ели преимущественно родных, в порядке умирания, кормя детей постарше, но не жалея грудных младенцев, жизни еще не знавших, хотя в них проку было мало. Ели по отдельности, не за общим столом, и разговоров об этом не было»¹³⁸¹. Часть жителей голодавших районов была эвакуирована, около 1,3 млн. самостоятельно эмигрировали на Украину и в Сибирь. По официальным данным, голодали 22 млн. человек, 1 млн. умер и 2 млн. детей остались сиротами¹⁵⁸². По данным Центрального статистического управления, в результате голода страна потеряла 5 053 000 человек¹⁵⁸³.

Исследователями было выдвинуто несколько причин голода.

Первую версию дают М. Геллер и А. Некрич, которые утверждают, что голод стал последствием продразверстки, поскольку весной у крестьян был конфискован даже семенной фонд¹⁵⁸⁴.

Действительно, в 1920 году была резко повышена продразверстка в отдельных губерниях; так, Тамбовская вместо 18 млн. пудов зерна должна была сдать 27 млн. пудов. Но еще до этого распоряжения крестьяне, зная, что все, что они не смогут потребить, будет реквизировано, резко сократили посевные площади¹⁵⁸⁵. Осенью 1920 года в Западной Сибири явно завышенные размеры продразверстки были определены в соответствии с экспортом зерна из края в 1913 году! Но, например, объем плана поставок царским правительством в 1916 г. был определен на базе не экспорта, а всего совокупного довоенного производства товарного хлеба (внутреннего и экспорта). Правда, царское правительство не смогло выполнить своих планов и наполовину. Запросы большевиков в 1920 г. были в два с лишним раза ниже, чем у монархии в 1916 г., имевшей к тому же резервы предыдущих лет. Отступать большевикам, запасов не имевших, было некуда, и изъятие хлеба производилось с ожесточенной последовательностью.

Так, в Самарской области, «несмотря на скудный урожай 1920 года, тогда реквизировано было десять млн пудов зерна. Взяли все резервы, даже семенной фонд будущего урожая. В январе 1921 года многим крестьянам было нечем кормиться. С февраля начала расти смертность… «Сегодня больше не идет речь о восстаниях. Мы столкнулись с совершенно новым явлением: тысячные толпы голодных людей осаждают исполкомы Советов или комитеты партии. Молча целыми днями стоят и лежат они у дверей, словно в ожидании чудесного появления кормежки. И нельзя разгонять эту толпу, где каждый день умирают десятки человек… Уже сейчас в Самарской губернии более 900 тысяч голодающих… Нет бунтов, а есть более сложные явления: тысячные голодные толпы осаждают уездисполком и терпеливо ждут. Никакие уговоры не действуют, многие тут же от истощения умирают»¹⁵⁸⁶.

ЧКК приводит многочисленные факты тех событий. Катастрофическое снижение урожая привело к тому, что «в Псковской губернии на продналог пойдет более ²/₃ урожая. Четыре уезда восстали… В Новгородской губернии сбора продналога невыполним, несмотря на 25-процентное понижение ставок, из-за неурожая. В Рязанской и Тверской губерниях выполнение 100% продналога обрекает крестьян на голод… В городе Новониколаевске Томской губернии развивается голод, и крестьяне для своего пропитания заготовляют на зиму траву и корни… Но все эти факты бледнеют рядом с сообщениями из Киевской губернии о массовых самоубийствах крестьян вследствие непосильности продналоговых ставок и конфискации оружия. Голод, постигший ряд районов, убивает в крестьянах всякие надежды на будущее»¹⁵⁸⁷.

«С конца 1920 года и в течение всей первой половины 1921 года крестьянские волнения, жестоко подавляемые на Украине, Дону и Кубани, достигают в России масштабов подлинной крестьянской войны с центром в Тамбовской, Пензенской, Самарской, Саратовской и Симбирской губерниях»¹⁵⁸⁸. К началу 1921 года крестьянские волнения охватили новые районы – не только всю Нижнюю Волгу (Самарскую, Саратовскую и Астраханскую губернии), но и Западную Сибирь. Положение становилось взрывоопасным, голод грозил этим богатым, но безжалостно обобранным в предыдущие годы краям. Из Самарской губернии командующий Волжским военным округом доносил 12 февраля 1921 года: «Многотысячные толпы голодных крестьян осаждают склады, где хранится реквизированное для армии и городов зерно. Дело дошло до попыток захвата, и войска были вынуждены стрелять в разъяренную толпу». Руководство саратовских большевиков телеграфировало в Москву: «Бандитские выступления охватили всю губернию. Все запасы зерна – три миллиона пудов – на государственных складах захвачены крестьянами. Они отлично вооружены благодаря дезертирам, доставившим им оружие. Надежные части Красной Армии рассеяны…» В январе – марте 1921 года большевики утратили контроль над губерниями Тобольской, Омской, Оренбургской, Екатеринбургской – то есть территорией, превосходящей по размерам Францию. Транссибирская магистраль, единственная железная дорога, связывающая европейскую часть России с Сибирью, оказалась перерезанной. 21 февраля Народная крестьянская армия овладела Тобольском и удерживала этот город до 30 марта»¹⁵⁸⁹. За первую половину 1921 г. было разграблено и уничтожено на железнодорожных дорогах и ссыпных пунктах 21 млн. пудов хлеба, на 1 млн. руб сельскохозяйственного инвентаря. В охваченных восстаниями районах Саратовской губернии осталось незасеянными 40% посевных площадей¹⁵⁹⁰. В 1921 г. «и восстания, и их подавление, как и в 1919 г., проходили с крайней жестокостью. Зимой сибирские крестьяне обливали захваченных коммунистов и продотрядовцев водой, превращая их в ледяные статуи «в назидание» их товарищам»¹⁵⁹¹.

Можно было бы смягчить продразверстку, не проявляли ли большевики излишней жестокости к деревне? Проявить великодушие к деревне действительно было можно, но только за счет полного уничтожения населения городов. С 22 января 1920 г. были сокращены на треть хлебные рационы в Москве, Петрограде, Иваново-Вознесенске и Кронштадте… «С конца января до середины марта забастовки, митинги протеста, голодные марши, манифестации, захваты заводов и фабрик рабочими происходили ежедневно. Своего апогея они достигли в конце февраля – начале марта в обеих столицах»¹⁵⁹². «Недовольство повсеместное. В рабочей среде ходят слухи о свержении ком[мунистической] власти. Люди голодают и не работают. Ожидаются крупномасштабные забастовки. Замечены брожения среди частей Московского гарнизона, которые могут в любое время выйти из-под контроля. Необходимы предохранительные меры»¹⁵⁹³. Большевики стояли перед выбором: либо смерть городов, либо беспощадное изъятие хлеба в деревне. Хлеба на всех просто не хватало.

И Ленин 30 июля 1921 года, несмотря на то что десятки и сотни тысяч крестьян умирали от голода, продолжал требовать неуклонного взимания продналога, применяя «всю карательную власть государственного аппарата…»¹⁵⁹⁴ Из Омска один из инспекторов комиссии доносил 14 февраля 1922 года: «Злоупотребления реквизиционных отрядов достигли невообразимого уровня. Практикуется систематически содержание арестованных крестьян в неотапливаемых амбарах, применяются порки, угрозы расстрелом. Не сдавших полностью налог гонят связанными и босиком по главной улице деревни и затем запирают в холодный амбар. Избивают женщин вплоть до потери ими сознания, опускают их нагишом в выдолбленные в снегу ямы…»¹⁵⁹⁵

Крестьяне отвечали таким же свирепым сопротивлением. «По приказу предводителя тамбовских повстанцев А. С. Антонове совсем еще юным Васильевским комсомольцам, ранее участвовавшим под давлением «продотрядовцев» в изъятии хлеба у зажиточных крестьян, вспарывали и набивали зерном животы»¹⁵⁹⁶. «К. Я. Лагунов на всем протяжении своей книги говорит о жестоких насилиях большевистской власти в Сибири, но и… не замалчивает и карательную практику противоположной стороны: «Дикая ярость, невиданные зверства и жестокость – вот что отличало крестьянское восстание 1921 года… Коммунистов не расстреливают, а распиливают пилами или обливают холодной водой и замораживают. А еще разбивали дубинами черепа; заживо сжигали; вспарывали животы, набивая в брюшную полость зерно и мякину; волочили за скачущей лошадью; протыкали кольями, вилами, раскаленными пиками; разбивали молотками половые органы; топили в прорубях и колодцах. Трудно представить и описать все те нечеловеческие муки и пытки, через которые по пути к смерти прошли коммунисты и все те, кто хоть как-то проявлял благожелательное отношение к Советской власти…»¹⁵⁹⁷

Вторая версия утверждает, что причиной голода было разрушение большевиками рыночных, экономических механизмов хозяйствования, что подорвало интерес крестьян к производству товарного хлеба. Но ведь монополию на торговлю хлебом ввело еще царское правительство, Временное правительство пыталось лишь ужесточить ее. Л. Троцкий писал, что после Октябрьской революции «Советская власть застала не вольную торговлю хлебом, а монополию, опиравшуюся на старый торговый аппарат. Гражданская война разрушила этот аппарат. И рабочему государству ничего не оставалось, как создать наспех государственный аппарат для изъятия хлеба у крестьян и сосредоточения его в своих руках»¹⁵⁹⁸. На самом деле Троцкий ошибался: монополия и старый торговый аппарат были разрушена еще до начала гражданской войны самим Временным правительством.

3 августа 1917 года в Богословской аудитории Московского университета на открытии II Всероссийского торгово-промышленного съезда П. Рябушинский, крупнейший финансист и промышленник, либеральный политик, подводя итоги хозяйственной политике Временного правительства, говорил: «…Эта катастрофа, этот финансово-экономический провал будет для России неизбежен, если мы уже не находимся перед катастрофой, и тогда уже, когда она станет для всех очевидной, тогда только почувствуют, что шли по неверному пути… Но, к сожалению, нужна костлявая рука голода и народной нищеты, чтобы она схватила за горло лжедрузей народа, членов разных комитетов, чтобы они опомнились.,.»¹⁵⁹⁹ Сбор хлебов с 1914 по 1917 г., т. е. «в рыночных условиях» монархии и Временного правительства, сократился почти на 40%, т. е. практически на весь объем товарного хлеба, включая экспорт. Уже летом 1917 г. Уошберн писал: «Осенью здешние большие города будут повсеместно страдать от серьезных лишений, но, по моему мнению, нам сразу следует приготовиться к доставке в Россию к началу зимних холодов широкомасштабной американской помощи»¹⁶⁰⁰.

Третью версию дает Грациози: «…Голод нужно рассматривать как неотъемлемую часть войны государства с крестьянами…»¹⁶⁰¹ Действительно, большевики использовали голод в своих идеологических целях. «Владимир Ильич имел мужество открыто заявить, что последствия голода – нарождение промышленного пролетариата, этого могильщика буржуазного строя,- явление прогрессивное… Голод, разрушая крестьянское хозяйство, двигает нас к нашей конечной цели, к социализму через капитализм. Голод одновременно разбивает веру не только в царя, но и в Бога»¹⁶⁰². Но возьмите, например, «горнило реформации» в Англии XVI-XVII вв. Разве тогда не использовались те же самые меры? Именно они были призваны разрушить старое феодальное общество и именно они создавали базу нового общества – капитализма. Тот же самый путь, хоть и в другом виде, но не по сути, прошли и Франции, и Германия, и почти все страны Европы в тот переходный период. Переход от феодализма к капитализму – это не что иное, как превращение крестьянина в пролетария, и проводилось это «превращение» методами первобытной жестокости в самых цивилизованных, по тем временам, странах мира. Этот процесс занял в странах Европы столетия и унес миллионы и миллионы человеческих жизней. Интересно и то, что Ленин в этом высказывании откровенно говорит о том, что большевики прежде всего строят не социализм, а капитализм, и капитализм строился именно теми методами, которыми он строился до этого во всех других странах мира.

С другой стороны, сам Грациози пишет, что в первые же месяцы 1921 г. перед большевиками встали два пути: «Либо… пойти на открытую гражданскую войну с массой крестьянства… либо, пойдя на экономические уступки крестьянству, укрепить путем соглашения с ним социальную основу Советской власти…»¹⁶⁰³ И большевики пошли по пути соглашения и примирения, который В. Ленин обосновал перед большинством партии, придерживавшейся левых позиций. При этом он ссылался на свою статью «Главная задача наших дней. О «левом» ребячестве и о мелкобуржуазности», вышедшую еще весной 1918 г. То есть идеи, заложенные в новой экономической политике (нэпе), были сформулированы В. Лениным еще до начала интервенции и полномасштабной гражданской войны. 24 февраля 1921 г. ЦК РКП(б) принимает к рассмотрению резолюцию о введении нэпа.

Одновременно была усилена борьба с оппозиционными политическими партиями с целью искоренения их влияния в промышленных центрах. 28 февраля 1921 года Дзержинский приказал всем губернским ЧК: «1) Немедленно арестовать всю анархиствующую, меньшевистскую и эсеровскую интеллигенцию, прежде всего тех, кто работает в комиссариатах сельского хозяйства и продовольствия; 2) После этого арестовать всех анархистов и меньшевиков, работающих на заводах и фабриках, способных призывать рабочих к стачкам или манифестациям»¹⁶⁰⁴.

Последним толчком к немедленному введению нэпа стал Кронштадский мятеж. Декрет ВЦИК «О замене разверстки натуральным налогом» был принят 21 марта 1921 г. Он заменил принудительную продразверстку прогрессивным натуральным налогом, предусматривающим налоговые льготы для передовых хозяйств и в критических случаях для беднейших крестьян. Излишек зерна поступал в собственность крестьянина. Круговая порука за уплату налога была отменена и введена уплата налога с хозяйства. Для контроля за применением и выполнением налога образуются организации местных крестьян по группам плательщиков разных размеров налога»'⁶⁰⁵. Кроме получения зерна от продналога, государство планировало еще закупать зерно у крестьян, для чего создавались соответствующие резервы, в том числе в золоте. Размеры налога были почти в два раза меньше продразверстки – 240 млн. пудов зерновых вместо 423 млн. по разверстке 1920 г., еще предполагалось получить около 160 млн. пудов через торговлю.

С. Далин отмечает, что «по указанию В. И. Ленина была повышена норма собственного потребления крестьян при расчете излишков, подлежащих сдаче в порядке продразверстки. Эта норма собственного потребления была повышена с 12 до 16 пудов на едока в год. При такой норме в крестьянской семье образовывались излишки сверх собственного потребления и после выполнения заданий по хлебозаготовкам. Эти излишки так или иначе поступали на рынок»¹⁶⁰⁶.

В. Ленин определял нэп как государственный капитализм, то есть использование частного капитала под контролем государства – в противовес мелкобуржуазному частному капитализму. Государственный капитализм рассматривался Лениным как переходный этап на пути к социализму. Именно в этом смысле на IV конгрессе Коминтерна Ленин обосновывал введение нэпа тем, что «мы в своем экономическом наступлении слишком далеко продвинулись вперед, мы не обеспечили себе достаточной базы», и необходимо поэтому произвести временное отступление к обеспеченному тылу¹⁶⁰⁷. Вместе с тем переход к нэпу диктовался чисто экономическими причинами. Ленин писал об этом: «Мы все еще так разорены, так придавлены гнетом войны (бывшей вчера и могущей вспыхнуть благодаря алчности и злобе капиталистов завтра), что не можем дать крестьянину за весь нужный нам хлеб продукты промышленности. Зная это, мы вводим продналог, т. е. минимально необходимое (для армии и для рабочих) количество хлеба берем как налог, а остальное будем обменивать на продукты промышленности»¹⁶⁰⁸. Однако попытка установления государственного капитализма в то время провалилась. Осенью 1921 г. Ленин признает свое поражение: «Товарооборот сорвался… С товарообменом ничего не вышло, частный рынок оказался сильнее нас, и вместо товарооборота получилась обыкновенная купля-продажа, торговля»¹⁶⁰⁹. Как следствие нэп получил новое содержание: сосуществование государственного капитализма в крупной промышленности и мелкобуржуазного, частнокапиталистического на селе и в торговле. Четвертая версия говорит, что большевики использовали голод в своих идеологических целях. 26 октября 1920 г. Ленин издает декрет «О продаже антикварных ценностей за границу», а 23 февраля 1922 подписывает декрет «Об изъятии церковных ценностей в пользу голодающих»: «…Изъятие ценностей, в особенности самых богатых лавр, монастырей и церквей, должно быть произведено с беспощадной решительностью, безусловно ни перед чем не останавливаясь и в самый кратчайший срок. Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам поэтому расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать». Бунич пишет: «Чистая прибыль составила два с половиной миллиарда золотых рублей… По мнению западных специалистов, эту цифру следовало бы увеличить раза в три. Все-таки храмов и монастырей было очень много, а существовали они в среднем лет по 300. Советская статистика указывает, что в 1922-1923 гг. хлеба за границей было закуплено на 1 (один) миллион рублей, и то на семена. Куда же пошли эти несметные сокровища?» Бунич находит деньги: «Лихорадка на мировых биржах, вызванная резким падением цен на золото, связывается специалистами с поступлением на мировой рынок больших партий этого металла из России». «Партию большевиков, правящую ныне в этой несчастной стране, вполне можно назвать «партией желтого дьявола»,- писала английская газета «Гардиан» в марте 1923 г. Ей вторила газета «Таймс»: «Покупка левыми социалистами двух шестиэтажных домов в деловой части Лондона по аукционной цене в 6 миллионов фунтов стерлингов за дом и установка за четыре миллиона фунтов стерлингов помпезного памятника Карлу Марксу на месте его погребения свидетельствует о том, что большевикам в Москве есть куда тратить деньги, конфискованные у церкви якобы для помощи голодающим. Мы только сейчас начали понимать, какой богатой страной была Россия»¹⁶¹⁰. Оставим эти перлы без комментариев и обратимся за разъяснением их политики к самим большевикам.

В. Ленин во время голода 1921 году писал: «Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей… необходимо провести изъятие церковных ценностей… чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей… Без этого фонда никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности и никакое отстаивание своей позиции в Генуе¹⁶¹¹ в особенности совершенно немыслимы»¹⁶¹². На Генуэзской конференции шла речь о международном признании России, снятии с нее торговой блокады. «Демократические союзники» требовали от России в обмен возмещения покрытия золотом долгов царского и временного правительств, компенсаций за национализированную собственность иностранцев, а также покрытия своих расходов на интервенцию в Россию и т. д.

Но была и другая сторона вопроса – внутренний рынок, ведь политика нэпа требовала твердой национальной валюты, без нее невозможно было бы как восстановление рыночных отношений купли-продажи, так и экономики в разоренной стране. Единственным обеспечением вводимого в то время «золотого червонца» могло стать только конфискованное золото и прочие ликвидные ценности. Ведь золотые резервы большевиков к 1921 г. были в два раза ниже, чем у монархии после русско-японской войной 1905 г., когда российский рубль оказался на грани краха. При этом русско-японская война обошлась России примерно в 15 раз дешевле Первой мировой; в 1905 г. оставались также целыми промышленность и экономика страны.

Церковные ценности изымали во всех буржуазных революциях, и во время английской и французской, и со священниками никто особенно не церемонился, как и с крестьянами встававшими на их защиту. Спрятанные церковные ценности английские и французские реформаторы вышибали из своих крестьян и монахов пытками, массовыми казнями и т. д., не брезгуя никакими средствами. Русская революция лишь запоздала на сотню-другую лет. Церковные источники приводят данные, что «2691 священник, 1962 монаха, 3447 монахинь были убиты в 1922 году»¹⁶¹³. При этом изъятие церковных ценностей осуществлялось в судебном порядке. «Правительство организовало многочисленные судебные процессы над служителями церкви… всякий священник, сопротивляющийся изъятию церковных ценностей, должен быть отнесен к врагам народа и отправлен в наиболее пострадавшие от голода районы Поволжья…»¹⁶¹⁴

Пятая версия. Ее в определенной мере показал консул США в Архангельске Коул, который писал своему послу Фрэнсису в середине 1918 г.: «Интервенция на севере России будет означать, что нам придется кормить население от пятисот тысяч до полутора миллиона человек – в зависимости от того, какую территорию охватит интервенция… Если интервенция будет прекращена, у союзников останется моральное обязательство снабжать население продуктами питания, так как трудно будет сразу восстановить тонкую нить, связывающую Архангельск с остальной частью России, после того как она однажды будет перервана»¹⁶¹⁵. «Первый вопрос, касавшийся России, был поставлен Полком. Он попросил отправить в Архангельск пять тысяч тонн муки… Эту поставку предполагалось оплатить из возобновляемого фонда продовольственного снабжения севера России, на нужды которого изначально было выделено 5 млн. долл. Полк считал продолжение помощи России не только моральным обязательством США. Он считал, что, «с политической точки зрения, явно неразумно позволить Северной России обратиться из-за голода в большевизм, особенно в связи с мерами, планируемыми Гувером в отношении снабжения Петрограда после свержения большевиков»¹⁶¹⁶.

Американский дипломат Пул, так же как и Полк, поддерживал необходимость оказания гуманитарной продовольственной помощи России, однако только в случае соблюдения гарантии того, что она ускорит конец большевизма. «И далее будет оказываться поддержка тем силам в Сибири и повсеместно, которые действуют ради восстановления порядка в России, во имя установления власти, оформленной демократическими гарантиями. Населению районов, освобожденных от большевистского господства, будет предоставлена материальная помощь. Частным предприятиям, пожелавшим торговать с подобными регионами, будет обеспечено содействие властей»¹⁶¹⁷.

То есть «союзники» полностью отдавали себе отчет в том, что голод является следствием интервенции и Гражданской войны, разорившей страну. Статистические исследования совершенно четко указывают, что голод разразился «в местах, разоренных гражданской войной и интервенцией. Здесь развертывались сражения, проходили линии фронтов…»¹⁶¹⁸ Избирательный характер выполнения моральных обязательств говорит о том, что во имя высоких «демократических целей» и «власти, оформленной демократическими гарантиями», интервенты совершенно сознательно обрекали на голодную смерть миллионы людей…

Свои «моральные обязательства» интервенты не выполнили, за них это пришлось делать большевикам. Но большевикам по окончанию Гражданской войны и интервенции пришлось столкнуться не с одной Архангельской областью, а выполнять «моральное обязательство снабжать население продуктами питания» на всей освобожденной от интервентов и белогвардейцев территории России, в том числе и в Петрограде, и в Сибири. Именно с этим было связано резкое увеличение продразверстки в 1920 г.

Шестую версию высказали представители лейбористской партии Великобритании, посетившие Советскую Россию в мае – июне 1920 г.: «Блокада… есть корень ужасных бедствий, которым Россия подвержена в настоящее время… Продовольственная проблема превосходит все прочие по актуальности. Мы потрясены теми условиями самого настоящего голода, в которых проживает все городское население – в одинаковой мере работники и физического, и умственного труда. Вызывающим наибольшие опасения результатом политики блокады оказалось отсутствие санитарно-гигиенических средств. Эпидемии сыпного и возвратного тифа охватили всю страну… Тот факт, что блокада пресекла поступление мыла и дезинфицирующих средств, является причиной гибели тысяч человек от инфекционных заболеваний… Россия – страна с обширным земледелием, но крестьянство может снабжать города продовольствием только в обмен на промышленные изделия. Прекращение импорта делает невозможным производство этих предметов в городах или закупку в качестве готовых изделий за рубежом. Ситуация оказывается еще более бедственной в силу частичного развала транспортной системы, прямого результата внешних вторжений и разжигания Гражданской войны на территории России. Некоторая передышка последовала за разгромом армий Колчака, Деникина и Юденича. Эта передышка немедленно предоставила благоприятные условия, чтобы приложить усилия к восстановлению экономики, подкрепленному широкой и тщательно продуманной кампанией по просвещению. Силы нации были в значительной мере перенацелены с военных операций на улучшение транспортной системы, на производство в мирных целях и на восстановление санитарных условий»¹⁶¹⁹.

Аналогичная ситуация с продовольствием и международным положением сложилась в Германии и Австрии на исходе мировой войны, поэтому сравнение отношения к ней и к России «союзников» является весьма показательным примером.

Современники писали, что «к концу 1916 г. жизнь для большинства граждан (Германии) стала временем, когда прием пищи уже не насыщал, жизнь протекала в нетопленых жилищах, одежду было трудно найти, а ботинки текли. День начинался и кончался эрзацем». Германия оказывалась в состоянии прокормить лишь ²/₃ своих граждан…» «Обеспечение карточек становилось все более скудным и все менее регулярным, что вызывало и внутренние трения. Например, Бавария и другие южные земли начали возмущаться, что много продовольствия вывозится на север страны»¹⁶²⁰.

У. Черчилль 19 января 1919 г. говорил: «Продовольственный вопрос в Германии чрезвычайно обострился, и ходили жуткие рассказы о бедственно положении матерей и детей Германии. В эти месяцы лишь очень немногие немцы, за исключением спекулянтов и фермеров, имели достаточно пищи»¹⁶²¹. 3 марта 1919 г. У. Черчилль, выступая в палате общин, заявлял: «Мы строго осуществляем блокаду, и Германия близка к голодной смерти… германский народ терпит большие лишения… во-вторых, под тяжестью голода и недоедания вся система германской социальной и национальной жизни грозит рухнуть». Лорд Пальмер, командующий британской оккупационной армией в Германии, докладывал: «Для предотвращения беспорядков и по чисто гуманитарным соображениям необходимо прислать продовольствие голодающему населению». Он подчеркивал, что «на британскую оккупационную армию производит очень плохое впечатление зрелище человеческих страданий…»¹⁶²²

Высший экономический совет союзников сразу после войны предпринял меры для обеспечения Австрии продовольствием, благодаря чему в «Вене и других областях удалось предотвратить массовое вымирание населения от голода, которое в противном случае было бы неизбежным»¹⁶²³. Но побудительными мотивами были не только гуманитарные соображения. У. Черчилль продолжал: «Под влиянием одновременного военного поражения и голода тевтонские народы, уже охваченные революцией, могут соскользнуть в ту страшную пропасть, которая уже поглотила Россию. Я сказал, что мы должны немедленно, не дожидаясь дальнейших известий, отправить в Гамбург десяток больших пароходов с продовольствием». Хотя условия перемирия предусматривали продолжение блокады до заключения мира, союзники обещали доставить Германии необходимые продукты, и премьер-министр благожелательно относился к этому проекту»¹⁶²⁴.

У. Черчилль приходил к интересным вариантам решения продовольственной проблемы для послевоенной Европы: «Для голодающих областей Центральной Европы ничего не могло быть более благоприятного, как создание мирной Украины на таких основаниях, которые давали бы возможность завести с этой страной экономические и торговые сношения. Именно на Украине, а не в других умирающих областях России, обреченных под большевистским управлением на полную нищету, могла бы Европа рассчитывать получить требуемые запасы продовольствия»¹⁶²⁵. О том, что это не были просто пустые слова, говорил активная поддержка и подготовка Черчиллем польской агрессии 1920-1921 гг. против России, целью которой была Украина, которая должна была стать сырьевой и продовольственной базой Европы.

А что же Россия? Ведь именно Украина давала подавляющую часть товарного хлеба и угля дореволюционной России. Отрезая Украину от России, У. Черчилль тем самым обрекал последнюю на голод, холод, нищету и вымирание при любой власти. Для оправдания своих тезисов У. Черчилль находил отличный политический повод: во всем виноваты большевики. Политика Черчиллей, начавшаяся еще до появления большевиков, во время Первой мировой войны, была логичным продолжением политики кайзеровской Германии и предтечей фашистской, хладнокровным убийством миллионов людей в экономической войне – не столько против большевиков, сколько против России и русского народа…

Английский журналист Ф. Прайс в то время писал: «Как человек, проживший эти четыре года в России и видевший страдания русского народа, я категорически заявляю, что анархия и голод… царящие в России, суть последствия преднамеренной работы европейских правительств, и в этом отношении английское правительство, а равно и германское, вели себя, как коршуны одной и той же стаи, и то, что Германия делала на Украине, Англия делала то же самое в Сибири и к востоку от Волги»¹⁶²⁶.

Седьмая версия. Техническая, основывается на разрушении основ сельскохозяйственного производства, несмотря на то что в критическом 1919 г., «в этом году величайшей разрухи, было произведено 160 000 плугов (¹/₆ годовой потребности последующего периода), 12 000 уборочных машин, свыше 200 000 кос, 700 000 серпов, была удовлетворена потребность в веялках и молотилках и т. д.»¹⁶²⁷. К 1920/21 г. не хватало почти 3 млн. плугов, 1 млн. сеялок… износ сельхозинвентаря составлял 50-70%¹⁶²⁸. Не хватало тяглового скота, почти наполовину от довоенного количества реквизированного в армию, да и просто мужских рабочих рук. Огромные потери за время войн и интервенции и еще не демобилизованная армия истощили трудовые резервы деревни. Об этой же проблеме писал член Государственного совета Гурко Николаю II еще в конце 1916 г.: «Промышленность и сельское хозяйство совершенно обезлюдели – и это при том, что в одной европейской России, исключив область, занятую врагом, посевная площадь составляет 72 млн. десятин, а сенокос 20 млн. десятин, что примерно равно площади Франции и Германии, вместе взятых. Обрабатывать и убрать эту исполинскую земельную площадь одной лишь мускульной человеческой силой, без содействия специальных орудий, оставшееся на местах население не в состоянии»¹⁶²⁹.

Восьмая версия. Базируется на жестких политэкономических законах. Снижение сбора хлебов во время войны было вызвано чрезмерной мобилизационной нагрузкой, перераспределявшей общественные ресурсы на оборону за счет свертывания внутренних экономических механизмов хозяйствования. Уже к началу 1917 г. крестьяне фактически ограничили производство хлеба уровнем потребления их натуральных хозяйств. Этот уровень, несмотря на все тяготы и лишения Гражданской войны и интервенции, продержался почти до конца 1919 г. Между тем мобилизационная нагрузка продолжала возрастать.

Урожайность зерновых (1917г.- 100%¹⁶³⁰) и динамика сбора хлеба (1913 г.- 100%)

В 1916 г. было собрано 3,8 млн. т зерна, или 87% от среднегодового предвоенного уровня. В 1920 г. зерна было собрано только 54% от среднего уровня за довоенное пятилетие¹⁶³¹, а в 1921 лишь - 40%, причем в голодающих губерниях - значительно ниже. Т. е. в среднем на душу населения почти на 20% меньше, чем во время голода 1891 г. [Я. Иоффе дает другие сведения. К январю 1919 г. произошло сокращение сбора пшеницы до 45% к уровню 1913 г., ячменя – 37%. (И о ф ф е Я. Организация интервенции и блокады Советской республики. 1918-1920, М.;Л., 1930. С. 85-86.)]

Для того чтобы избежать предвзятости, обратимся снова к сравнению продовольственного положения Германии и России. Германия, несмотря на меньшие посевные площади, имела гораздо более высокий сельскохозяйственный потенциал, чем Россия. Так, до войны урожайность в России была в 3,2 раза ниже, чем в Германии. Именно «неспособность» русских получать большие урожаи стала одним из тезисов немецкой, а затем фашистской пропаганды, обосновывающей агрессию против России.

Действительно, в Германии преобладало интенсивное земледелие, а в России экстенсивное, но причины здесь не в расовых различиях. Обоснование того, почему это было так, а не иначе, мы приведем позже; здесь почти нет идеологии или базы для расовых теорий, более 90% – это только экономика. Отметим пока, что из производственной функции хорошо известно, что интенсивный рост земледельческого производства обусловлен двумя факторами: затраченными трудом и капиталом [Инновации и деловые способности на данном этапе мы включаем в капитал и труд. Позже мы их раскроем]. Для России необходимо добавить третий фактор – климат и географию.

После начала войны в 1915 г. в Германии «были введены карточки на хлеб и обязательное его суррогатирование, а в 1916 г. появились карточки на масло, жиры, картофель, мясо, одежду. Была введена полная сдача сельхозпродуктов государству. Правительство попыталось провести и общегосударственный посевной план, но при существующем состоянии сельского хозяйства его выполнение оказалось нереальным». Уже к концу 1916 г. «в деревнях с населением 300-400 чел. насчитывалось по 20-30 погибших на фронте. 40% мужского населения были в армии. Из-за нехватки рабочих рук, тягловой силы, удобрений урожайность снизилась до 60-40% довоенной. И при этом урожай еще и не могли собрать…»¹⁶³² И это в наиболее передовой и просвещенной стране того времени – Германии. В России критическое положение с продовольствием аналогичное тому, которое было в Германии в конце 1916 г., наступило годом позже, осенью 1917 г., и после этого Россия противостояла интервенции и Гражданской войне еще 3 года…

Девятая версия – климатическая. В 1921 г. разразилась засуха из 38 млн. десятин, засеянных в европейской России, урожай погиб полностью на 14 млн., так что продналога было собрано лишь 150 млн. пудов вместо плановых 240 млн. Засуха была не редкостью для российских сельскохозяйственных районов, которые в большей своей части относятся к группе рискованного земледелия, из-за недостаточного количества осадков. Сильные засухи снижали урожайность в среднем на 10%, но это редко приводило к случаям массового голода. Локальные очаги компенсировались за счет госрезервов и благотворительной помощи. В 1921 г. у большевиков не было госрезервов зерна, а его производство за годы войн и революций сократилось более чем на 40% по сравнению с довоенным периодом. В этих условиях сильной засухи оказалось достаточным для возникновения массового голода. Уезд признавался голодающим, если доказывалось, что урожай меньше 6 пудов на душу. В довоенное пятилетие средняя норма потребления крестьянского натурального хозяйства составляла 16-19 пудов на человека.

В пользу климатической версии говорит и тот факт, что уже на следующий после голода, 1922 год семенной фонд был еще меньше, чем в 1921 г. Было засеяно всего лишь 60% надельной земли, а в производящих губерниях, голодавших в 1921,- 50%¹⁶³³. Урожай зерна составил примерно 15 пудов на душу населения, а в следующем, 1923-м – около 18 пудов. И, несмотря на незначительное снижение продналога по сравнению с предыдущим годом, собранного зерна хватило для стабилизации зернового рынка…

Борьба с голодом

Несмотря на ожесточенную борьбу за хлеб, голодающим тем не менее оказывалась, хоть и весьма ограниченная, но помощь. Здесь мы снова сталкиваемся с различного рода спекуляциями и в первую очередь «ЧКК», которая приводит слова Ленина: «Предлагаю распустить «Кукиш» [ЧКК: «Так цинично Ленин называл Всероссийский комитет помощи голодающим».]… Прокоповича сегодня же арестовать по обвинению в противоправительственной речи… и продержать месяца три… Остальных членов «Кукиша» тотчас же, сегодня же выслать из Москвы, разместив по одному в уездных городах, по возможности без железных дорог, под надзор… Напечатаем завтра же пять строк короткого, сухого правительственного сообщения: распущен за нежелание работать. Газетам дадим директиву: завтра же начать на сотни ладов высмеивать «Кукишей». Баричи, белогвардейцы, хотели прокатиться за границу, не хотели ехать на места. Изо всех сил их высмеивать и травить не реже одного раза в неделю в течение двух месяцев»¹⁶³⁴. «ЧКК» пишет: «Вместо Комитета правительство создало Комиссию помощи голодающим (известную как Помгол), громоздкую бюрократическую организацию, составленную из функционеров различных народных комиссариатов, весьма неэффективную и коррумпированную. При самом сильном голоде летом 1922 года, который охватил чуть ли не 30 миллионов человек, Комиссия оказывала, и довольно нерегулярно, продовольственную помощь лишь 3 миллионам лиц. Что же касается ARA, квакеров, Красного Креста, они обеспечивали питанием около 11 миллионов в день…»¹⁶³⁵

На самом деле государство выделило голодающим, помимо семенного фонда, около 25 млн. пудов продовольствия, около 11 млн. собрали общественные организации, 28 млн. пудов дала АРА, 5 млн. собрал Ф. Нансен через Красный Крест¹⁶³⁶. Много это или мало? По сравнению с довоенным пятилетием 1908- 1913 гг. за время интервенции 1918-1921 гг. Россия не имела возможности произвести только хлеба 4,5-5 млрд. пудов.

«Всероссийский комитет помощи голодающим» (Кукиш) был, по-видимому, распущен по той же причине, что и аналогичная ему дореволюционная общественная организация – Земгор. Во время Первой мировой войны «плачевными были итоги трудов Земгора по обеспечению армии. Даже очень скромные заказы Земгору на 74 млн. рублей ретивые патриоты сумели выполнить только на 60%. А им поручались вещи самые простые – изготовить 31 тысячу кирок (получено 8 тысяч), вместо 4,7 тысячи кухонь сделано 1,1 тысячи, проволоки требовалось 610 тысяч пудов – выработано 70 тысяч пудов… Но в одном Земгор преуспел отменно – в рекламе своих усилий по санитарному и бытовому обслуживанию армии… Складывалось твердое впечатление, что буржуа раздеваются до исподнего, дабы помочь страждущим и увечным воинам. Статистика безжалостно разрушает прекрасный мираж – на осень 1916 года Земгор собрал 12 миллионов рублей на благороднейшие цели, а 560 миллионов рублей ассигновало государственное казначейство»¹⁶³⁷.

«Оклады земских чиновников были в 3-4 раза выше государственных, а протекающие через них огромные средства расходовались совершенно бесконтрольно, вызывая массу злоупотреблений. Впрочем, это было общей болезнью всех воюющих государств… Настоящей клоакой стали всевозможные фонды помощи раненым, вдовам, беженцам. Так, был закрыт Городской общественный комитет во главе с неким Красницким – получив от казны 312 тыс., он раздал беженцам 3 тыс., остальное разошлось на «зарплату служащим» (70 чел.). А когда копнули получившую 40 млн. «Северо-помощь»… то не нашли ни денег, ни отчетности»¹⁶³⁸.

На смену общественной организации «Всероссийского комитета помощи голодающим» в 1921 г. был поставлен «Помгол» – дисциплинированная бюрократическая организация, как и любое другое государственное ведомство в любой стране мира, которая последовательно выполняла свои обязанности. Аналогично в сходной ситуации во время голода 1911- 1912 гг. поступил премьер-министр царского правительства Коковцев, который заявил, что по понятным причинам «общеземская организация не может быть допущена к борьбе с голодом»¹⁶³⁹. Всю работу по борьбе с голодом взяли на себя царские «бюрократические государственные организации». Ярый сторонник развития общественного самоуправления и земств, один из наиболее последовательных борцов с бюрократией Р. Фадеев тем не менее писал в 1889 г.: «Бюрократический порядок сильно укоренился в России, он давно уже привлек и постоянно привлекает в свою среду лучшие общественные силы, нет сомнения, что в нашей бюрократии гораздо более способных людей, чем в нашем обществе»¹⁶⁴⁰. Р. Фадеев абсолютно справедливо указывал, что переход от бюрократической формы правления к общественным требует спокойного времени для их эволюционного развития и дополнительных средств. В то время когда общественные организации еще не окрепли, опора на них во время войны и революции, требующих максимальной мобилизации власти, ничем не отличается от изощренной формы государственного самоубийства. Этот тезис лишний раз подтвердила Первая мировая война.

Между прочим американский Красный Крест в те годы был полувоенной организацией, его основной штат носил форму и подчинялся распоряжениям правительства США¹⁶⁴¹.

Как реагировал Запад на голод в России, докладывал Литвинов: «Во время голода в России в 1921 г. на обращение Максима Горького о помощи к Гуверу как к генеральному директору АРА последовал положительный ответ, но при этом были выставлены определенные условия оказания помощи (освобождение заключенных американцев и другие). После заключения соответственного договора в Риге между мной и представителем АРА американцы старательно подчеркивали, что этот договор заключен с АРА и поэтому не носит политического характера и ни в коем случае не означает уклонения американской политики от прежней линии непризнания советского правительства. Помощь, оказанная АРА, исчислена американцами в 66,3 млн. долларов»¹⁶⁴². «Европейские державы согласились организовать сотрудничество с Советской властью на основе помощи голодающим России. Для этой сугубо гуманитарной акции требовалось, однако, введение союзниками «контроля над путями России»¹⁶⁴³. Советское правительство отказалось. К тому времени продразверстка уже давала свои результаты.

А «находившееся в Париже Русское политическое совещание, которое было учреждено Деникиным и провозгласило себя руководящим центром Белого дела (его возглавил бывший председатель Временного правительства князь Г. Е. Львов), 4 мая 1919 г. выступило с протестом против плана оказания продовольственной и медицинской помощи бедствующему населению России»¹⁶⁴⁴.