ОКОНЧАНИЕ ИНТЕРВЕНЦИИ

США

Республиканский сенатор Джонсон заявлял в Конгрессе: «Государственному секретарю надлежит направить в Сенат все данные… относящиеся к нашим нынешним отношениям с Россией и состоянию войны или мира с ней, с тем чтобы сенат и нация могли понять, с какой целью и почему наши солдаты находятся в России и какова политика нашего правительства в отношении России». Чуть позже он добавил, что «все равно, кого поддержат сенаторы, – большевиков или прежнюю автократическую тиранию, но я заявляю: проливать за любую из них кровь американцев – преступление»¹³⁴¹. Сторонник интервенции сенатор Маккамбер обосновывал ее необходимость тем, что «долг Соединенных Штатов и наших союзников – немедленно направить достаточные силы в Петроград, Москву и другие русские города для немедленного разгрома банды грабителей, известных под именем большевиков, и защиты… народа России, пока он не сможет созвать представительский конгресс, способный распорядиться и управлять страной». Тем не менее политика интервенции встречала сильную оппозицию в сенате, и уже в феврале 1919 г. военный министр Бейкер вынужден был заявить об отзыве американских войск с Севера России. И действительно, в течение мая – июня, в то время как в Архангельск прибывали новые британские подкрепления, началась эвакуация американских войск. Хауз вспоминал: «Мы с Бальфуром буквально встали стеной против Черчилля, французов и итальянцев. Мы отстояли свою точку зрения… Соединенные Штаты не могут использовать против России никакие ресурсы, так как мы не воюем с Россией». Главным аргументом было равное число голосов, поданное в сенате по резолюции с требованием вывода войск США из России¹³⁴².

Солидарность с большевиками стали проявлять американские интервенционистские войска. Командующий английским контингентом в Сибири полковник Уорд сообщал: «В Никольске была получена телеграмма от начальника станции Краевской с указанием, что… на станцию пришел отряд красногвардейцев и в присутствии американских солдат, охранявших железную дорогу, арестовал его и его служащих и занял станцию»¹³⁴³. По данным атамана Розанова, «казаки открыто заявляют, что американцы помогают большевикам. По показаниям одного пленного из красных, его отряд имел целый ящик бомб и ящик револьверов системы Кольта, предоставленных ему американцами»¹³⁴⁴.

Наиболее активно и последовательно против интервенции выступал президент В. Вильсон. Свою позицию он строил на целом ряде фундаментальных принципов: демократических – невмешательства в дела другой страны; гуманистических – интервенция в Россию подорвет ее жизненные силы и принесет только страдания и разруху; цивилизационных – считая, несмотря на все недостатки, революцию в России одним из наиболее прогрессивных явлений в человеческой истории; прагматических – организовывая конференцию на Принцевых островах. В. Вильсон прямо указывал, что интервенцию не удастся осуществить ни штыками английской, ни штыками американской армий¹³⁴⁵. Вильсон также полагал, что большевики черпают свои силы отчасти из угрозы иностранной интервенции, это помогает им объединить вокруг себя народ¹³⁴⁶. Французский посол, очевидно, во многом был прав, когда писал: «Он (большевизм) был спасен благодаря уловкам правительств союзников, большей частью обязанных досадному вмешательству президента Вильсона. Останавливая японцев в Харбине, отказывая в помощи чехам, когда те были в Казани и Екатеринбурге, президент обеспечил выживание режима. Большевики сами были убеждены, что русский опыт коммунизма близился к концу,- они были удивлены неожиданным поворотом событий»¹³⁴⁷. «В августе 1919 г. Вильсон отверг предложение об участии США в совместной союзнической блокаде России в Балтийском море, заявив о том, что каждая страна самостоятельно определяет линию своего поведения. А в июне 1920 г. президент объявил о том, что американский бизнес может свободно торговать с Советской Россией, однако при условии, что власти США не будут нести за это никакой ответственности»¹³⁴⁸. В феврале 1920 г. была создана «Американская коммерческая ассоциация для развития торговли с Россией».

Только после того, как в 1920 г. к власти в США пришел республиканский президент, ситуация кардинально изменится – «в марте 1921 г. новый государственный секретарь Юз ответил через американского консула нотой, в которой отрицалась возможность даже торговых отношений между обеими странами. «Было бы тщетно ожидать возобновления торговли, пока экономические основы производства прочно не установлены. Производство обусловлено безопасностью жизни, признанием твердой гарантии частной собственности, святости договоров и права свободного труда». Министр торговли Гувер публично говорил, что «вопрос о торговле с Россией скорее политический, чем экономический вопрос, пока Россия находится под контролем большевиков. Одновременно с этим он заявлял: «При их экономической системе, как бы умеренна она ни была по названию, невозможен действительный возврат к производству в России, и поэтому в России не будет значительных товаров для экспорта, а следовательно, и способности получать импорт… Это требует отказа большевиков от их настоящей экономической системы»¹³⁴⁹.

Затруднением для интервенции стало подписание Советской республикой мирных договоров с Латвией (16 апреля 1920 г.), Литвой (12 июля), Финляндией (14 октября). 16 марта 1921 г. был заключен торговый договор с Великобританией, а 18 марта подписано перемирие с последним из близлежащих противников Советской России – Польшей. «В то время как правительство Вильсона оставалось глухим к повторным просьбам балтийских стран о признании, правительство Гардинга в июле 1922 г. заявило о признании правительств Эстонии, Латвии и Литвы. Правда, это произошло после того, как этим странам дали признание европейские великие державы и после заключения мирных договоров этими странами с советской властью… С другой стороны, СССР не был приглашен к участию в Вашингтонской конференции 1922 г.»¹³⁵⁰.

Великобритания

16 января 1919 г. Ллойд Джордж заявлял в Париже: «Большевистское правительство теперь сильнее, чем несколько месяцев назад… Крестьяне боятся, что любые другие партии, если им удастся восстановить старый режим, отнимут землю, которую дала крестьянам революция»¹³⁵¹. Ллойд Джордж 11 февраля объяснял в своем письме Черчиллю ошибочность его призывов к прямой интервенции: «Интервенция бросит антибольшевистские партии в объятия большевиков… Если Россия действительно настроена враждебно к большевикам, то снабжение боеприпасами даст ей возможность освободиться. Если же Россия стоит за большевиков, то мы не только не имеем права вмешиваться в ее внутренние дела, но это было бы даже пагубно, потому что усилило бы большевистские настроения и консолидировало бы силы сторонников большевизма»¹³⁵².

16 февраля Ллойд Джодж снова возвращался к теме интервенции: «Может быть только одно оправдание вмешательству в дела России, а именно то, что Россия этого желает. Если это так, то в таком случае Колчак, Краснов и Деникин должны иметь возможность собрать вокруг себя гораздо большие силы, чем большевики. Эти войска мы могли бы снабдить снаряжением, а хорошо снаряженное войско, состоящее из людей, действительно готовых сражаться, скоро одержит победу над большевистской армией, состоящей из насильно завербованных солдат, особенно в том случае, если все население настроено против большевиков… Если же, с другой стороны, Россия не идет за Красновым и его помощниками, то в таком случае мы нанесли бы оскорбление всем британским принципам свободы, если бы использовали иностранные армии для того, чтобы насильно организовать в России правительство, которого не желает русский народ»¹³⁵³.

Ллойд Джордж, предлагавший в начале 1919 г. пригласить на Парижскую мирную конференцию представителей от России, выражающих «господствующее мнение» ее народа, признавал, что антибольшевистские силы подходили для этой роли меньше всего: «Русские крестьяне принимают большевизм… Возможно, что большевизм не представляет Россию, но князь Львов, безусловно, ее не представляет и тем менее Савинков»¹³⁵⁴. После осенних неудач белых армий в 1919 г. Ллойд Джордж уже открыто заявлял в парламенте, что большевизм не может быть поражен мечом и что необходимо искать путей для соглашения с РСФСР. 18 ноября 1919 г. он заявил там же о невозможности до бесконечности финансировать белые русские правительства и о необходимости созвать международную конференцию для решения русского вопроса¹³⁵⁵. Осенью 1919 г. Ллойд Джордж говорил: «Я не могу решиться предложить Англии взвалить на свои плечи такую страшную тяжесть, какой является водворение порядка в стране, раскинувшейся в двух частях света, в стране, где проникавшие внутрь ее чужеземные армии всегда испытывали страшные неудачи… Я не жалею об оказанной нами помощи России, но мы не можем тратить огромные средства на участие в бесконечной гражданской войне… Большевизм не может быть побежден оружием, и нам нужно прибегнуть к другим способам, чтобы восстановить мир и изменить систему управления в несчастной России…»¹³⁵⁶

У. Черчилль, выступавший активным поборником интервенции и тройственного союза «между Англией, Францией и Германией в целях взаимной помощи и поддержания общей безопасности», негодовал: «Премьер-министр повел совершенно иную политику… Главной целью политики премьер-министра была Москва. Он хотел, чтобы Великобритания находилась в возможно более тесных отношениях с большевиками и являлась в Европе их покровителем и поручителем. В такой политике я не вижу решительно никаких выгод для Великобритании… Благодаря нашей позиции по отношению к России мы оказались отчужденными от обеих великих демократий, с которыми мы всего сильнее связаны, то есть от Соединенных Штатов и Франции… Я уверен, что, если бы мы сохранили дружбу и расположение обеих этих стран, мы могли бы оказывать большое влияние на их поведение и определенным образом изменить его. При данных условиях из-за русского вопроса мы пошли почти на полный разрыв с Францией»¹³⁵⁷.

Ллойлд Джордж, в свою очередь, писал Черчиллю: «Я убедительно прошу Вас не ввергать Англию в чисто сумасшедшее предприятие из-за ненависти к большевистским принципам. Дорогая агрессивная война против России будет служить делу укрепления большевизма в России и создания его у нас в Англии. Мы не можем взять на себя такую ношу. Чемберлен (министр финансов.- В. Г.) сообщает мне, что мы едва сведем концы с концами в мирных условиях даже при теперешних огромных налогах, и если мы втянемся в войну против такого континента, как Россия, то это будет прямой дорогой к банкротству и установлению большевизма на Британских островах. Французы не являются верными руководителями в этом деле. Их политика в значительной степени определяется огромным количеством мелких вкладчиков, поместивших свои деньги в русские займы и не видящих в настоящее время перспектив получить их когда-либо обратно. Поэтому я настоятельно прошу Вас не обращать слишком много внимания на их подстрекательство. Они ничего так не хотели бы, как заставить нас таскать для них каштаны из огня. Я также хотел бы, чтобы Вы имели в виду весьма тяжелый рабочий вопрос в Англии. Если бы стало известно, что Вы отправились в Париж для подготовки плана войны против большевиков, то это привело бы организованных рабочих в такую ярость, как ничто другое»¹³⁵⁸.

С самого начала интервенции в странах Антанты возникло все усиливавшееся движение солидарности с Советской Россией, начавшееся с многочисленных отказов рабочих от погрузки военных грузов для интервенции, в 1919 г. начались настоящие восстания, например, 55-го пехотного полка под Тирасполем или моряков французского флота на Черном море. Уже через пару месяцев Антанта убедилась в неэффективности действий своих войск на юге. Солдаты не желали сражаться и революционизировались. Д. Дэвис и Ю. Трани пишут: «Вильсон и английский премьер Ллойд Джордж, сталкиваясь с явным нежеланием собственных народов продлевать «удовольствия» войны и не уверенные в полном и скором успехе предприятия, отвергли наиболее воинственные проекты (интервенции), как и протянутую руку Москвы, которая не была приглашена в Париж, но готова была признать царские долги, открыть двери для иностранных инвестиций и концессий, прекратить подрывную революционную деятельность за рубежом, амнистировать противников ленинского режима и признать независимость Финляндии, Польши и Украины в обмен на дипломатическое признание и прекращение интервенции»¹³⁵⁹.

У. Черчилль вспоминал: «Положение в то время было чрезвычайно трудным. Мы имели значительное число восстаний в армии». По свидетельству Черчилля, «за одну неделю из различных пунктов поступали сведения о более чем 30 случаях неповиновения среди войск. В ряде случаев значительные отряды солдат в течение нескольких дней не признавали над собой никакой власти»¹³⁶⁰. «В некоторых военных лагерях возникли Советы солдатских депутатов. Иногда восставшие устанавливали связи с рабочими организациями. 8 февраля 1919 г. в самом Лондоне восстали 3 тыс. солдат. «Теперь,- пишет Черчилль,- события разыгрывались в столице государства, в самом его центре». Солдатские восстания несли в себе элементы солидарности с Советской Россией, ибо восставшие выступали не просто с требованием более быстрой демобилизации, но и против посылки войск в Россию»¹³⁶¹.

Циркуляр У. Черчилля требовал в недельный срок сообщить министерству, «выполнят ли войска приказы об участии в поддержании общественного порядка», «помогут ли они в подавлении стачек», «будут ли они готовы отправиться для действий за границей, особенно в России», каково влияние профсоюзов в войсках, как действует на войска агитация, проводимая из «внутренних и внешних источников», «были ли созданы в частях солдатские советы»¹³⁶². Ответ отовсюду пришел единообразный: войска пойдут куда угодно, но не в Россию. Этот ответ предопределял дальнейшее: упор будет сделан не на посылке воинских контингентов, а на помощи белым деньгами и оружием»¹³⁶³. Английское правительство не могло набрать добровольцев в английский экспедиционный корпус, предназначенный для интервенции в Архангельск, даже когда солдатам повышали плату с обычных 15 шиллингов в неделю до 25 шиллингов в день. Только в январе 1919 г. в Англии произошло 50 солдатских бунтов, солдаты требовали демобилизации и прекращения военных действий против Советской России. Тред-юнионы пригрозили парализовать экономику, если Англия не прекратит своей интервенции в России. Ленин писал: «Не мы победили, ибо наша военная сила ничтожна, а то победило, что державы не могли пускать против нас свои силы…»¹³⁶⁴ «Мы у нее (Антанты) отняли ее солдат».¹³⁶³

Как раз в феврале 1919 г., когда Черчилль развил бурную активность в Париже, в Англии стачечная борьба приобрела огромный размах. В то время Ллойд Джордж говорил: «Каждое утро, перед тем как идти на заседание мирной конференции, я получаю из Лондона сообщение о новой забастовке и, когда возвращаюсь вечером с заседания, еще об одной»¹³⁶⁶. Тем не менее Черчилль организует отправку вооружения и снаряжения интервентам и белогвардейским армиям на многие миллионы фунтов стерлингов. Лидер лейбористов Макдональд писал в то время: «Будь господин Черчилль неограниченным монархом, и тогда он не смог бы тратить национальную казну и человеческие жизни с более щедрым размахом». Черчилль был бы рад послать и новые войска, но английский народ выступал категорически против»¹³⁶¹.

В стране развертывалось мощное движение под лозунгом «Руки прочь от России!», в котором активную роль играли массовые организации английского рабочего класса и лучшие представители английской интеллигенции. 17 июня 1919 г. состоявшаяся в Сауспорте конференция лейбористской партии единогласно проголосовала за осуждение интервенции в Россию. В тот же день об этом шла речь на заседании военного кабинета. Постоянный заместитель министра труда Д. Шэклтоп предупредил членов кабинета, что недовольство в среде рабочего класса Англии растет прежде всего из-за интервенции. «Он сам был удивлен,- гласит запись в протоколе заседания военного кабинета,- до какой степени представители всех классов теперь объединяются в поддержку мнения лейбористов о том, что Советское правительство должно быть оставлено в покое». Позиция лейбористов была озвучена в выступлении их лидера Э. Бовина в августе 1920 г.: «Каковы бы ни были достоинства и недостатки теории государственного управления, принятой в России,- заявил он,- это дело самой России, и мы не имеем права определять ее форму правления, как не потерпели бы и мы, если бы Россия пыталась определять нашу форму правления»¹³⁶⁸. Даже британский консул в Архангельске писал: «Британское правительство ведет грязную, двойную игру против советского правительства России»¹³⁶⁹. 29 июля газета «Дейли экспресс» писала: «Страна совершенно не желает вести большую войну в России… Давайте покончим с манией величия Уинстона Черчилля, военного азартного игрока. Давайте вернем наших солдат домой». Интервенцию в Советской России в Англии окрестили «личной войной г-на Черчилля»¹³⁷⁰.

В начале декабря Ллойд Джордж в палате общин докладывал о результатах состоявшейся незадолго перед тем межсоюзной конференции: «Союзниками достигнуто полное соглашение в вопросе невмешательства в дела России. Принято решение послать России материальную помощь, оцениваемую в 15 миллионов фунтов стерлингов, помимо этого сделать ничего больше нельзя. Франция не предполагает в дальнейшем брать на себя какую-либо ответственность в этом направлении. Этой же точки зрения придерживается и Италия. Что же касается мирных переговоров, то в настоящее время в России нет правительства, объединяющего всю страну. Если большевики желают говорить от лица России, пусть они созовут Учредительное собрание, свободно избранное крестьянами и рабочими. Тогда явится власть, с которой можно будет заключить мир»¹³⁷¹.

Об этом же говорил и Бальфур: «Язык международного права приложим к отношениям между организованными государствами, но не столь приложим к отношениям между организованными государствами с одной стороны и неорганизованным хаосом с другой»¹³⁷². Примечательно, что статус «неорганизованного хаоса» помог России избавиться от блокады… По настоятельному требованию Ллойда Джорджа в конце декабря 1919 г. Верховный Совет снял блокаду с Советской России. Официальная нота о «возобновлении экономических сношений с Россией» гласила: «Для облегчения тяжелого положения населения внутри России, куда совершенно прекращен доступ иностранных товаров, Верховный Совет, ознакомившись с отчетами специальных комиссий, рассматривающих вопросы установления торговых сношений с русским народом, постановил разрешить на основе взаимности обмен товарами между русским народом, с одной стороны, и союзными и нейтральными странами – с другой. С этой целью Верховный Совет постановил предоставить возможность русским кооперативным организациям, находящимся в непосредственной связи с крестьянским населением всей России, организовать ввоз в Россию одежды, медикаментов, сельскохозяйственных орудий и других предметов первой необходимости, в которых нуждается русский народ, в обмен на вывоз из России хлеба, льна, леса и другого сырья, имеющегося в изобилии в России. Это постановление не вносит никаких изменений в политику союзников по отношению к Советской России»¹³⁷³.

Между тем Маклаков сообщал из Парижа: «Со слов Черчилля, я могу вас заверить – о чем он обещал вам лично телеграфировать,- что они продолжают и будут продолжать посылать вам вооружение. Они просят не смущаться тем, что блокада с России снимается. Это вообще очень сложный вопрос. Неожиданное решение принято по настоянию Ллойд Джорджа; ни с кем из нас они предварительно не посоветовались; сами кооперативы без предуведомления были приглашены в высший совет и вышли оттуда с решением в их пользу. Главное дело в том, что масса русских и иностранцев этому сочувствует, многие русские считают преступлением возражать против этого; то, с чем можно было мириться, когда ожидалось скорое освобождение России от большевиков, с их точки зрения, становится преступлением, когда эта надежда исчезла. Многие иностранцы, с другой стороны, убеждены, что восстановление экономических отношений и вообще отношений с иностранцами поведет к видоизменению большевизма; словом, эта мера одна из тех, помешать которой в данном положении дела было бы абсолютно невозможно. Черчилль мне сказал, что он ясно учитывает гибельные моральные последствия этого падение духа у вас, мысль о том, что вас совершенно оставляют и что с этим надо бороться, так как это неверно. Но удержать блокаду сейчас не смог бы никто. Единственно, что, может быть, будет возможно,- это использовать кооперативы в наших интересах или, по крайней мере, помешать им служить большевизму более открыто и явно, чем они это намерены делать. Не скрою, что предположения Ллойд Джорджа шли гораздо дальше и вели к… признанию большевизма; этому пока удалось помешать…»¹³⁷⁴

Поскольку военное министерство находилось в распоряжении Черчилля, он, используя свое положение, попытался вопреки воле народа и официально принятому решению продолжать вести войну в России на собственный страх и риск… Как пишет Г. Пеллинг, «широко известный энтузиазм Черчилля в организации интервенции в Россию вызвал глубокое недоверие к нему со стороны рабочего класса». В 1920 г. на страницах печати разгорелась острая полемика между Черчиллем и Гербертом Уэллсом, которого он атаковал за призыв к достижению взаимопонимания с Советской Россией. Одному из героев своего романа «Люди-боги», Руперту Гэтскиллу, Уэллс придал все характерные черты Черчилля. Ллойд Джордж, послав эту книгу Бальфуру, заметил, что пародия на их коллегу «убийственна»¹³⁷⁵.

В августе 1920 г., когда Красная Армия, отбив польскую агрессию, двигалась к Варшаве, английское правительство предъявило Советской России ультиматум. Ответом стала угроза всеобщей забастовки английских рабочих. Даже лидеры лейбористской партии и тред-юнионов поддержали его. «Вся промышленная мощь организованных рабочих,- заявили они,- будет использована для того, чтобы поразить эту войну»¹³⁷⁶. В Англии была создана разветвленная сеть «Комитетов действия», руководивших борьбой. Под угрозой всеобщей стачки правительство Ллойд Джорджа вынуждено было отказаться от ультиматума. В. Ленин в одной из речей 1920 г. говорил: «Последствием нашего пребывания под Варшавой было могущественное воздействие на революционное движение Европы, особенно Англии… Мы добрались до английского пролетариата, мы подняли его движение на небывалую высоту, на совершенно новую ступень революции. Когда английское правительство предъявило нам ультиматум,… рабочие… ответили на это образованием «Комитетов действия».

«Черчилль был поражен враждебностью, с которой его встретили избиратели. 14 ноября 1922 г. он попытался выступить на массовом митинге перед 9 тыс. избирателей. Его внесли на эстраду в кресле для инвалидов. Несмотря на это, аудитория держалась крайне агрессивно. Все его попытки произнести речь срывались криками, раздававшимися из зала. «Я был поражен,- пишет Черчилль,- выражением страшной ненависти, которое было на лицах у некоторых молодых мужчин и женщин. Действительно, если бы не мое беспомощное положение; я уверен, они избили бы меня». Ненависть избирателей, концентрировавшаяся на Черчилле, не имела в своей основе ничего личного. Она явилась выражением возмущения тем политическим курсом, который, как справедливо были убеждены избиратели, он проводил»¹³⁷⁷.

Окончание интервенции означало конец Гражданской войны, поскольку белогвардейские армии и буржуазные «демократические» правительства могли существовать в России, только опираясь на штыки и деньги интервентов. Феликс Коул, сменивший Янга на посту консула в Архангельске, говорил о местном правительстве, что оно «презираемое всеми и бессильное, жалкий фиговый листок нашей оккупации»¹³⁷⁸. Ленин указывал: «В случае продвижения японцев внутрь Сибири те же «русские», которым японцы собираются «помогать», будут требовать упразднения Советов во всей Сибири. Чем же Советская власть может быть заменена? Единственное, что может ее заменить, есть буржуазное правительство. Но буржуазия в России достаточно уже ясно показала, что может держаться у власти лишь при помощи извне. Если буржуазное правительство, опирающееся на помощь извне, удержится у власти в Сибири и Восточная Россия будет потеряна для Советской власти, то и в Западной России последняя будет до такой степени ослаблена, что вряд ли долго удержится, и ее наследником явится буржуазное правительство, которое и здесь также будет нуждаться в помощи извне»¹³⁷⁹. «Великий князь (Николай Михайлович) не строит иллюзий, но констатирует, что большевики изрядно всем надоели, однако пока еще не нашлось никого, кто мог бы нанести им решающий удар, как об этом сказал один из комиссаров: «Мы мертвы, но могильщика пока не видно». Перебирая кандидатов, претендующих на власть, он всех отверг как ни на что не способных…»¹³⁸⁰ Позже Ленин снова возвращался к теме: «Теперь, после ряда поражений буржуазии и ее сторонников, нам приходится слышать такие признания, как, например, Богаевского, имевшего на Дону лучшую в России почву для контрреволюции, который также признал, что большинство народа против них, а потому никакие подкопы буржуазии без иностранных штыков им не помогут»¹³⁸¹.

В январе 1920 численность Красной Армии достигла 3 млн. человек, число новобранцев в Белую и Красную армии находилось в отношении 1:5. Но дело было уже даже не в численности, Белая армия была сломлена психологически. «17 февраля генерал Сидорин отвел войска северного фронта за реку Кагальник, но части не остановились на этой линии и под давлением противника отошли дальше. Дух был потерян вновь. Наша конная масса, временами раза в два превосходящая противника (на главном, Тихорецком направлении), висела на фланге его и до некоторой степени стесняла его продвижение. Но пораженная тяжким душевным недугом, лишенная воли, дерзания, не верящая в свои силы, она избегала уже серьезного боя и слилась в конце концов с общей человеческой волной в образе вооруженных отрядов, безоружных толп и огромных таборов беженцев, стихийно стремившихся на запад. Куда?»¹³⁸² «И тысячи вооруженных людей шли вслепую, шли покорно, куда их вели, не отказывая в повиновении в обычном распорядке службы. Отказывались только идти в бой. А вперемежку с войсками шел народ – бесприютный, огромными толпами, пешком, верхом и на повозках, с детьми, худобой и спасенным скарбом. Шел неведомо куда и зачем, обреченный на разор и тяжкие скитания… С середины февраля армии наши отступали… Непролазные от грязи кубанские дороги надежнее, чем оружие, сдерживали энергию наступательного движения большевиков»¹³⁸³.

Бывший английский посол писал: «Я сознаю, что лишь немногие согласятся с моими взглядами на этот вопрос, потому что наша интервенция оказалась на практике столь неудачной, что была осуждена в принципе всеми как ошибочная политика. Проводимая на самом деле скрепя сердце, она, несомненно, была ошибкой, и затраченные на нее деньги были выброшены на ветер. Союзные правительства, не имея ясно определенной политики и боясь себя скомпрометировать, прибегли к полумерам, неудача которых была почти предрешена»¹³⁸⁴. Бьюкенен прав. Почему контрреволюция победила в Испании и Финляндии? Численность войск интервентов в Финляндии и Испании по отношению к численности населения более чем в 10 раз превосходила численность интервентов в Советской России. В Испании даже в абсолютных показателях количество иностранных интервентов 2,5 раза превышало их численность в России, хотя население Испании составляло всего 15% российского.

У. Черчилль по этому поводу писал: «В течение Великой войны было сделано слишком мало для того, чтобы достигнуть каких-нибудь ощутительных результатов в России… Тех чужеземных войск, какие вошли в Россию, было вполне достаточно, чтобы навлечь на союзников все те упреки, какие обычно предъявляли к интервенции, но недостаточно для того, чтобы сокрушить хрупкое здание советского режима. Когда мы узнаём об изумительных подвигах чешского армейского корпуса, становится ясным, что решительные усилия сравнительно небольшого числа верных американских или японских войск дали бы возможность соединенным русским и союзным войскам занять Москву еще до гибели Германии. Несогласованная политика и противоречия между союзниками… и личное нежелание президента Вильсона сделали то, что вмешательство союзников в дела России во время войны остановилось на таком пункте, на котором оно приносило наибольший вред, не получая никакой выгоды»¹³⁸⁵.

Почему же интервенты не пошли на столь массированную агрессию против России?

Во-первых, не могли чисто по материальным соображениям. Россия не Испания и не Финляндия. Опустошенные Первой мировой войной экономики «союзников» не могли вынести еще одну крупномасштабную войну.

Во-вторых, демократические принципы в отличие от фашистских Германии и Италии для Англии и тем более США не были уже пустым звуком. У. Черчилль в этой связи оригинальным образом критиковал Ллойд Джорджа за его колебания относительно интервенции в Россию: «Неустойчивые, постоянно меняющиеся операции русских армий нашли отклик в политике, или, вернее, в отсутствии твердой политики союзников. Находились ли союзники в войне с Советской Россией? Разумеется, нет, но советских людей они убивали, как только те попадались им на глаза; на русской земле они оставались в качестве завоевателей; они снабжали оружием врагов советского правительства; они блокировали его порты; они топили его военные суда. Они горячо стремились к падению советского правительства и строили планы этого падения. Но объявить ему войну – это стыд! Интервенция – позор! Они продолжали повторять, что для них совершенно безразлично, как русские разрешают свои внутренние дела. Они желали оставаться беспристрастными и наносили удар за ударом. Одновременно с этим они вели переговоры и делали попытки завести торговые отношения»¹³⁸⁶.

В-третьих, народы стран-интервентов и их передовые политики, в том числе президент США, признали прогрессивный характер русской революции и так или иначе оказали ей существенную поддержку.

В-четвертых, победа интервентам была не нужна. Консул США в Архангельске Крул писал в июне 1918 г.: «Я оставляю без внимания точку зрения, которая, на мой взгляд, должна в конечном счете оправдать интервенцию, а именно: наша политика в России должна быть такой, чтобы последняя оставалась в разрухе. Это помешает Германии использовать Россию так же, как после революции Германия помешала союзникам использовать Россию, способствуя сохранению там разрухи и беспорядка»¹³⁸⁷. Но война закончилась, а интервенция не только не прекратилась, но, наоборот, только набирала обороты…

И дело здесь было не только в идеологии или в геополитических интересах; ведь, втянувшись в интервенцию, правительства стран Антанты уже не могли просто выйти из нее без ущерба для своей репутации. Даже победа интервенции сталовилась для них опасной, так как в этом случае в соответствии со своими демократическими принципами они были бы вынуждены нести ответственность за поверженную и разоренную войнами Россию, спасать ее население от голода, восстанавливать промышленность, устанавливать демократическую власть… Победитель в данном случае несет ответственность за побежденного, поскольку силой навязывает ему свои идеалы… Главнокомандующий интервенционистскими силами на Севере России английский генерал Э. Айронсайд еще в начале интервенции полностью отдавал себе отчет в этом: «…Парижский Верховный Совет… поддерживая и снабжая белых… взял на себя весьма серьезные обязательства…»¹³⁸⁸ Своих обязательств «союзники» не выполнили…

С окончанием официальной интервенции война «союзников» против России не закончилась, она стала лишь приобретать новые формы, в которых явственно просвечивались принципы старой «дешевой империалистической политики». Эти новые формы проступили на поверхность в виде открытой агрессии в польско-советской войне.