Марке К., Об освобождении крестьян в России (Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., т. XI, ч. I, стр. 536–537, о развитии крепостного права).

Энгельс Ф., Крестьянская война в Германии (Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., т. VIII, стр. 122–124, о бюргерской оппозиции).

Ленин В. И., Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов? Соч., т. I, стр. 73 (об образовании всероссийского рынка).

Ленин В. И., Развитие капитализма в России. Соч., т. III, стр. 139–154. 295 (о крепостном помещичьем хозяйстве и докапиталистической деревне).

Ленин В. И., К деревенской бедноте. Соч., т. V, стр. 311 (о крестьянских восстаниях при крепостном праве).

Ленин В. И., Аграрный вопрос в России > к концу XIX века. Соч., т. XII, стр. 226–227 (об организации помещичьего хозяйства при крепостном праве).

Ленин В. И., Наши упразднители. Соч., т. XV, стр. 83 (характеристика русской монархии XVII в.).

Ленин В. И., Речь с Лобного места на открытии памятника Степану Разину, Соч., т. XXIV, стр. 271.

Ленин В. И., О государстве. Соч., т. XXIV, стр. 367 (о крепостном праве в России).

Сталин И. В., Марксизм и национальный вопрос. Соч., т. II, стр. 295 (о положении феодальной Грузии).

Сталин И. В., Беседа с немецким писателем Эмилем Людвигом, Ленин и Сталин, Сборник произведений к изучению истории ВКП(б), т. III, стр. 527 (о С. Разине и Е. Пугачеве).

«Тверское дворянство XVII в.», вып. I–III.

1) Лета 7130 [1621 г.] декабря в 16 день. По государеву, цареву и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии указу стольник князь Федор Семенович Куракин да подъячей Ондрей Ботвиньев розбирали во Твери дворян и детей боярских тверич, выпрашивая окладчиков и всего города, как которые дворяне и дети боярские на государеву, цареву и великого князя Михаила Федоровича всеа Руси службу ездят: — а) сколь конны, и людны, и доспешны, и сколько за кем живет простых лошадей и служилых людей; — б) и каковы за кем поместья и вотчины, и сколько за кем в поместьях и в вотчинах крестьян и бобылей; — в) и как им с тех своих поместей и с вотчин ныне на государеве службе мочно быть, сколько за кем будет простых лошадей и служилых людей; — г) или которым дворяном и детем боярским, за бедностью и за худобою, на государеве службе ныне быти не-мочно; — д) и которые живут по приказом и у дел, а государевы службы не служат, а служить им мочно; — е) а которые дворяне и дети боярские стары и увечны и от полковые службы отбыли, и про тех допрашивали окладчиков и городом сыскивали, вперед им мочно ли быти на государевых на ближних службах или кому служити осадная служба; — ж) и которые вдовы и недоросли живут на прожиточных поместьях и на вотчинах родственных или на купленных; — з) и каковы за теми старыми и за увечными дворянами и за детьми боярскими, и за вдовами, и за недорослями поместья и вотчины и сколько за кем крестьян и бобылей, и что с них доведетца даточных людей; — и) а новиков служилых и неслужилых, которые из недорослей на службу поспели, и тех, которые в службу не поспели, а в службе им дан срок, верстали государевым, царевым и великого князя Михаила Федоровича всеа Руси жалованьем, поместными и денежными оклады, против государева наказу по указным статьям, выпрашивая окладчиков, каков хто отечеством и собою, и хто в которую статью пригодитца, и как тем новиком ныне на государеве службе быть или кому за чем быти немочно.

2) Офонасей Данилов сын Блохин — окладчики и городом сказали: Офонасей головою своею и службою добр, и преж сево государеву службу служивал на добром коне, в пансыре и в шишаке, и простой конь за ним бывал, а служилых людей за ним бывало по два человека; а поместья де за Офонасьем в Тверском уезде сельцо Новое с деревнями и с пустошами в дачах 374 чети, а крестьян у нево в том поместье 8 человек да бобылей 15 человек, и те крестьяне и бобыли с литовского разоренья скиталися по городам меж двор, а поселилися за ним во 127 году, а иных свозил из Нижнево, и из Орзомаса; да за Офонасьем же де во Тверском уезде родовая вотчинная пустошь, что было сельцо Волнино с пустошми, да купленные две пустоши Денисове да Киселево, и те вотчины пусты от литовского разоренья. И ныне де Офонасен бьет челом государю царю и великому князю Михаилу Федоровичу всеа Русии из того своего поместья за московское осадное сиденье царя Василья в вотчину о 130 четвертях, и только государь Офонасья пожалует, велит ему из того ево поместья дати в вотчину, и за ним останетца в поместье в дачах 244 четверти, а крестьяне и бобыли все будут в вотчине; и с тое де вотчины Офонасью на государеве службе мочно быти без государева жалованья на коне, без доспеха, а служилого человека и простого коня за ним не будет.

А Офонасий сам про себя и про свою службу сказал тож, что на государеве службе без государева жалованья будет на коне, без доспеха, а просто коня и служилого человека за ним не будет; а государева де жалованья ему из чети 50 рублев, и только де государь пожалует ево, велит ему дати свое государево жалованье, оклад его сполна, и он будет на государеве службе на коне, да за ним же будет простой конь доброй да под человеком, которой с простым конем, будет кожень [Тверской уезд].

143. РОСПИСЬ ЗЕМЕЛЬНЫХ ВЛАДЕНИЙ МОСКОВСКИХ БОЯР 1646–1647 гг.[152]

Центральный Государственный архив древних актов (ЦГАДА), Боярская книга, № 12, стр. 7–17.

Борис Иванович Морозов, вотчин за ним в Володимерском уезде, в Юрьевской приписи, в Опольском стану деревня Юрье-вец, по переписным книгам Олексея Философова крестьянских и бобыльских 11 дворов.

На Волоку Ламском в Федоровской волости деревня Горы, по переписным книгам князя Давыда Щербатого да подьячего Бажена Ушакова крестьянских и бобыльских 4 двора.

Да в Колпском стану починок Гаврилов да деревня Круглое, крестьянских и бобыльских 15 дворов.

Да в Ыздетемском стану деревни Катунино, крестьянских и бобыльских 16 дворов.

В Звенигороде в Гороцком стану половина села Иславского да полдеревни, что был приселок Оринин, по тем же переписным книгам крестьянских и бобыльских 28 дворов.

Да в том же стану село Павловское да сельцо Юрьево з деревнями, крестьянских и бобыльских 155 дворов.

В Ярославле в Черемошской волости село Глебовское з деревнями, по переписным книгам Тимофея Сабакина да подьячего Ильи Кирилова крестьянских и бобыльских 111 дворов.

Во Твери в Захожском стану село Городок, Городен Вертезин тож, з деревнями, по переписным книгам Фомы Мезецкого да подьячего Тимофея Степанова крестьянских 34 двора.

Да в Микулине стану село Лотошино, крестьянских и бобыльских 35 дворов.

В Володимере в Санитцкой волости деревни Княжева, по переписным книгам Микиты Бабарыкина да подьячего Фомы Третьякова 18 дворов крестьянских. Да в Медужском стану сельцо Филисова слободка з деревнями, крестьянских и бобыльских 77 дворов.

В Вязьме в Волоцком стану село Болычево з деревни и с починки, по переписным книгам Романа Бобарыкина да подьячего Петра Титова крестьянских и бобыльских 58 дворов.

В Арзамасе в Залесном стану за Сабакинскими вороты село Знаменское, деревня Долгая Поляна, з деревнями, по переписным книгам Федора Лызлова да подьячего Матвея Ондреева крестьянских и бобыльских 233 двора, 7 дворов льготчиков.

Да в том же стану в вотчине же село Большое Якшень, деревня Княж Павлова, деревня Ченбасово, крестьянских и бобыльских 59 дворов.

Да в том же стану село Богородское, да село Уварово з деревнями.

Да в Залесном стану за Шатковскими вороты село Роже-ственное з деревнями, крестьянских и бобыльских 505 дворов, 189 дворов льготчиков, 38 дворов мордовских.

Да в селе Уварове церковных бобылей 3 двора.

Да в Залесном стану за Шатковскими ж вороты, что ему боярину Борису Ивановичу променил Григорий Нащокин поместье свое на ржевскую его вотчину, деревня Кеслав, да в Ырженском стану деревня Костино, по тем же переписным книгам крестьянских и бобыльских 31 двор.

В Нижнем Новегороде в Закудемском стану село Покровское з деревнями, по переписным книгам князя Ивана Шеховского да подьячего Прокофья Симонова крестьянских и бобыльских 340 дворов.

Да на церковной земле 4 двора бобыльских.

За боярином же за Борисом Ивановичем в вотчине ж, что было в Курмышском уезде государево царево и великого князя Алексея Михайловича всеа Русии дворцовое село Мурашкино с приселки и з деревнями, по тем же переписным книгам крестьянских и бобыльских 1779 дворов.

Да в селе же Мурашкине Спасского Преображенского монастыря на церковной земле 30 дворов бобыльских.

Да в селе же и в приселках на церковных же землях за попами бобыльских же 141 двор.

Села же Мурашкина Выездная слобода, а в ней казачьих 51 двор.

Да в том же стану в вотчине село Лысково с приселки и з деревнями, крестьянских и бобыльских 1356 дворов.

Да на церковных землях за попами бобыльских 77 дворов.

Да в селе же Лыскове пречистые богородицы Казанские на монастырской земле 89 дворов бобыльских, кормятца по миру.

Да села же Лыскова монастырь архидиакона Стефана, а на монастырской их земле 32 двора бобыльских.

Села ж Лыскова за Рожественным девичьим монастырем 29 дворов бобыльских.

Село Покровское, что было деревня Вадца, да село Троецкое, с деревнями, крестьянских и бобыльских 289 дворов.

Да на церковной земле 3 двора бобыльских.

Да села ж Покровского в деревне Стрелках 30 дворов мордовских.

Да вотчины ж в Березопольском стану деревня Кудашево з деревнями, по тем же переписным книгам крестьянских и бобыльских 57 дворов.

Да в нижегородцких же ево вотчинах по справке по скаскам, против книг объявилось 8 дворов крестьянских, а в книгах те дворы не прописаны.

Да нижегородцких же ево вотчин Закудемского стану починок Бокалды в переписных книгах князя Ивана ж Шеховского написан за стольником за Петром Васильевым сыном Шереметевым и по челобитью боярина Бориса Ивановича Морозова тот починок Бакалды справлен за боярином за Борисом же Ивановичем в вотчину ж, по тому Петров человек Шереметева Матвей Лютово сказал, что Петру до того починка дела нет, да к той скаске и руку приложил, а в том починке крестьянских и бобыльских 19 дворов.

Всего за боярином за Борисом Ивановичем Морозовым в вотчинах крестьянских и бобыльских и казачьих и мордовских и за монастыри и на церковных землях 5961 двор.

Да за ним же вотчины в Московском уезде в Горетове стану по книгам переписи князя Ивана Долгорукова до подьячего Дмитрия Молчанова 154-го году деревня Олешково з деревнями, а в них крестьянских и бобыльских 73 двора.

Всего в Московском уезде и в городех 6034 двора.

ЦГАДА, фонд Оружейной палаты, столбец № 42 070.

От Бориса Ивановича в орзомаскую мою вотчину в село Бо-городцкое, и в село Знаменское, и в село Уварово, и в село Рожественное, и в деревню Кемары, и в деревню Княж Павлово з деревнями и с починки людем моим Корнилу Шанскому, Андрею Петрову, Ивану Брылкину, Любиму Асанову, Василью Грязеву, Тимофею Горюшкину, Третьяку Кондакову. Как к вам ся моя грамота придет, и вы б говорили во всех моих вотчинах старостам, и целовальником, и выборным людем, и всем моим крестьяном, чтоб они жили за мною попрежнему, ни в чем бы не сумнялися, и заводов бы от них крестьян на дурные дела никаких не было, тово б вам стеречь над ними накрепко. А буде в которой моей вотчине крестьяне учнут дуровать или какой завод заводить, и вам бы их смирять, или вас в чем не учнут слушать, и вам бы о том ко мне писать и нарочно ходока прислать не замотчав, и их крестьян государь укажет смирить.

[На обороте]: От Бориса Ивановича в арзамаские мои вотчины.

[Вверху на обороте]: 156-го июня в 11 день черная грамота, а белая такова отпущена с Афанасьем Игнатьевым.

ЦГАДА, фонд Оружейной палаты, столбец № 42 279.

От Бориса Ивановича в орзамаскую мою вотчину в село Кузьмин Усад и в село Замятнино человеку моему Кондратию Суровцову. В нынешнем во 168-ом году сентября в 23 день писал ты ко мне, что у тебя на мой обиход ужато овса и ячменя и что ржи высеяно к новому году, и про то мне ведомо. Ты же ко мне писал, что у тебя мойдан запален был июня с 1-го числа и по се де число было 2 ломки полных, а третья ломка неполна. 3 дву де ломак поташу выломано 633 пуда, а в неполной ломке 153 пуда, и всего де поташу по се число выломано 786 пуд. А в ломках де было по 25 огней, а в неполной ломке 11 огней, потому что де золы нет, потому что были дожди, потому де будному делу и мотчанья учинилось. А как де золы приготовят, и ты де и последнюю ломку довершишь и мне ведомость учинишь.

И ты дурак….. ни та ни ся, пьяница, ненадобной бражник, все ходишь за брагою, а не за моим делом, и мне не радеешь и прибыли не ищешь, своим ты пьянством и нераденьем многую у меня ты казну пропил. Во всех моих вотчинах на мойданех огни запалили в опреле месяце, а у тебя в ыюне. Для чево так у тебя поздно с половины лета стали огни палить? Да и тут у тебя, пьяницы, и золы не стало, не токмо чтоб и в новой год запасть золы и дров. Нихто так ни в которой моей вотчине такой порухи казне моей не учинил, как ты дурак, пьяница, здуровал, и довелся ты за то жестокова наказанья и правежу болыпова да и так тебе дураку не велю спустить даром. И тебе б однолишно зола и дрова велеть готовить, чтобы мойданное дело бес простою шло и к новому б году золы и дрова запасти гораздо с лишком. Во всех моих вотчинах на мойданех золы и дрова запасено с лишком, а у тебя нет, и тебе б однолишно радеть и поташ велеть делать самой доброй. Ты же ко мне писал, по моему де указу по подписным челобитным, с которых крестьян тягло забавлено и велено положить на мир, и миром де с тех снятых жеребьев никакова тягла не тянут и за те снимочные жеребьи золы не жгут, а тою землею миром всем владеют обеих сел, и о том бы тебе мой указ был. И тебе б с которых крестьян по моему указу для скудости тягла збавлена, и тебе с тех збавошных тягал тягло велеть тянуть миром и зола жечь миром. Ты ж ко мне писал, что з бортничьих моих полян (крестьяне) Ивана Чемоданова покосили и свезли сено, и тебе б в том на них в городе и по селам давать явки, а каковы явки роздашь, и таковы и ко мне прислать, а они про то не ведали, что явки роздашь. Ты ж ко мне писал и будничью челобитную прислал в обидах деревнях Селемы на мордву, и мне про то ведомо ж. Я в том их мордовском озорничестве, и в обидах, и в похвальбе велю взять государеву грамоту, чтобы поставить их на Москве в том к ответу.

Вверху: Белая такова ж [грамота] отпущена села Кузьмина Усаду с крестьянином Трофимком Ефимовым.

Вверху: Отпущена сентября в 28 день.

В 1637 г. дворяне из разных городов подали царю Михаилу Федоровичу челобитную, в которой просили отменить урочные годы для сыска крестьян. «Чтения в Обществе истории и древностей российских», 1915, книга 3.

Милосердый государь царь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии! Пожалуй нас холопей своих, за прежнюю нашу службишку и за крови для нашей бедности и розоренья и для своих государьских служб беспрестанных вечным своим государьским жалованьем, как было при прежних государех, и твой государев указ: вели, государь, те урочные годы пять лет отставить, а крестьян беглых наших и людишек вели, государь, нам, холопям своим, отдавать по писцовым и по отдельным книгам, и по выписем, и по нашим крепостям, чтоб наши поместеца и вотчины не запустели, и досталные б крестьянишка и людишка из-за нас, холопей твоих, не вышли, и чтоб мы, холопи твои, служа твою государеву беспрестанную службу с пуста и платя твои государевы всякие подати, вконец не погибли. И вели, государь, на власти, и на монастыри, и на Московских всяких чинов людей в наших беглых крестьянех и в людишках и в обидах давать нам, холопем своим, на них и на их прикащиков и на крестьян суд в городех, в кою, государь пору нам, холопем твоим, мочно на них тебе государю бить челом, как нам, холопем твоим, твоей государевы службы нет. И вели, государь, выбрать в городех из дворян и из земских людей, и вели, государь, нас, холопей своих, судить в городех по своему государеву указу и по своей государеве улаженной судебной книге, для нашей бедности и разоренья и для дальново пути и для Московские волокиты и проести, чтобы тебе, государю, от нас, холопей твоих, дакуки не было, а мы б, холопи твои, с Московские волокиты вконец не погибли и от Московских всяких чинов силных людей и от монастырей, и от всяких властей в продаже не были, и чтоб нам, холопем твоим от их продажи и насилства вконец не погибнуть и твоей бы царской службы впредь не отбыть.

Яков Рейтенфельс приезжал в Москву в целях сближения Рима с Русским государством. Проживал в Москве с 1671 по 1673 г. Сочинение о «Московии» было издано Рейтенфельсом в Падуе в 1680 г. («Сказание светлейшему герцогу Тосканскому Козьме III о Московии», перевод с лат. А. Станкевича, М. 1906, стр. 96–97). Ниже дается отрывок из этого сочинения.

Число искусных мастеров, некогда весьма небольшое в Московии, в наше время сильно увеличилось и самые мастерства в высокой степени усовершенствовались. В кузнечном мастерстве, в искусстве приготовлять порох и тканье сукна они уже стали весьма опытны. В более сложных же и требующих знания и опытности делах, как-то: добывание металлов и приготовление их на дело, они более полагаются на знание и опытность французов и немцев, чем на свои собственные.

Последние добывают в округе г. Тулы, расположенном близ источников р. Волги, и в иных местах железо, а близ Новгорода медь с большой выгодой для государства. Не так давно царь послал некоторых из них за Казань по направлению к Сибири, откуда незадолго перед этим были доставлены в Москву прекрасные образцы скрытых там сокровищ, для обстоятельного исследования недр тех гор, что отстоят недалеко от Рифейских и заключают в себе серебряную и золотую руду. Я полагаю, что, без сомнения, из глубины холодной московской земли можно вырыть обильнейшие богатства…

Что касается прочих ремесл, то мосхи обладают особенно им свойственным наследственным умением строить чрезвычайно изящные деревянные дома, вытачивать из дерева разного рода утварь, искусно ткать полотно, идущее на исподнее платье, и некоторыми другими, требующими усидчивости. Не буду здесь говорить о мастерствах, требующих постоянного сидения, но живопись у них совершенно своеобразна, обращена на священные предметы, ибо, кроме некоторых цветочков и животных, они пишут исключительно одних давно умерших святых, по греческим образцам. Мало того, считается поступком, не только не благочестивым, но заслуживающим наказания, если торговец изображениями блаженных небожителей выставит на продажу рядом с ними картины светского содержания. В случае желания иметь изображения светских лиц они поручают иностранным художникам написать таковые (зато этим последним строго запрещено писать изображения святых), хотя мосхи, не знаю почему, кроме изображений святых, не любят изображений человеческих лиц и иных картин…

[На Красной площади] и на соседних площадях постоянно производится торговля съестными припасами и иными предметами, необходимыми в жизненном обиходе, при густейшем стечении народа.

К этому рынку примыкает другой, полукругом расположенный, тянущийся почти на полмиллиарйя, где лавки для разного товара устроены так, что каждый отдельный, какой угодно, товар выставлен для продажи только в назначенном для него месте. Так в одном месте видишь шелковые ткани, в другом — шерсть, в третьем — полотно; в одном — золотые и серебряные вещи и драгоценные камни, в другом — благовония, в третьем — иностранные вина, причем до двух сот погребов расположено в ряд под землею, в четвертом — разные, иного рода, напитки, приготовленные из меда, вишен и других ягод. Одним взглядом можно увидеть здесь в одном месте дорогие меха разного рода, в другом — колокола, топоры, подсвечники и иные металлические изделия, в третьем — кожи, рукавицы, чулки, ковры, завесы и разные ткани. Особый ряд занимают масло, сало и ветчина, особый — свечи и воск, особый, — наконец, разные изделия из дерева. В кожаном ряду лежат кожаные изделия: возжи и прочая конская сбруя; в меховом — шубы и шапки. В одном месте выставлены лечебные разные зелья и травы, в другом — запоры, ключи, гвозди, далее — шелк нитками, канитель для украшения девиц, браслеты — все в особом месте. Также продаются, каждое в своем особом месте рынка, и обувь, и поножи, и хмель, и ячневая крупа, и рыба соленая, и сено, и овес. Не говоря уже о многом другом еще, и муке, и зерновому хлебу, и иным всякого рода вещам, и чинящим обувь и низеньким лавочкам цирульников — всему точно определен свой ряд, и все они прекрасно и удобно расположены так, что покупателю дается полная возможность выбрать наилучшее из всех, собранных в одном месте, тех или других товаров.

Не мало увеличивает красоту рынка то, что на нем нет ни одного жилого помещения, дабы, таким образом, держать огонь, сильно свирепствующий обычно в этом городе, как можно далее. По этой же причине рынок тщательно оберегается сторожами, и те мастера, кои работают с огнем, живут в отдаленном от рынка месте.

ЦГАДА, «Отказные книги» подьячего Пушкарского приказа Сергея Севергина.

В Тульском уезде на речке на Тулице построен верхней железной завод на наемной земле по правую сторону речки Тулицы Тимофея Иванова сына Ржевского на пустоши Торохова да на патриарше приписного Венева монастыря на пустоши, что_ бывала старое Тульское Городищо, а выше той Тимофеевой и монастырской земли наемная ж земля Кирила Иванова сына Игнатьева да Киприяна Иванова сына Сухотина, а оброку с тех наемных земель платят им помещиком и в монастырь по 40 р. на год. Через реку Тулицу построена плотина по правую сторону речки Тулицы от берега длиною до ларя 11 саж., шириною 7 саж.; ларь[153] зделан в досках длиною 8 саж., шириною полсажени, ис того ларя проведены х колесам трубы; от ларя до вешника² длиною плотины 12, поперег 4 саж., вешник срублен в дубовом лесу в 2 яруса, длиною пол-6 саж., шириною 4 саж.; на вешнике 3 окна вышиною по пол-2 саж., шириною по полусаженисаж.; у окон 4 столба дубовых; на них положен дубовый брус длиною 4 саж.; в отрубе в 3 чети аршина; от вешника до берега длиною плотины 4, поперег 7 саж.; всего плотина длиною с вешником и с ларем 31 саж., шириною по 4 и 6 и по 7 саж. Ниже плотины по правую сторону речки Тулицы построена каменная плавильная печь длиною и поперег по 4 саж., вышиною то ж, связана железными связями; наверху той печи, где сыплют руду и уголье, положены 4 доски чюгунные длиною по пол-2 аршина, шириною в 3 чети аршина; у той печи пара мехов деревянных большой руки на очепу е вертлугом; на вертлуге коромысло, на коромысле по концам по крюку железному, на них по 6 дыр, чем меха вверх и вниз прибавливают и убавливают; в мехах трубы железные; у мехов вал дубовой длиною 4-х саж., в отрубе в 3 чети аршина, на нем 8 пальцов, чем мехи подымают, 4 обруча железные; колесо водяное, у колеса омшаник³; кругом той печи з 2-у сторон забран анбар в столбы длиною 10, поперег 6 саж., покрыт лубьем; поверх той печи нарублено 15 венцов дубовых бревен и на ту печь зделан мост длиною 9 саж., поперег пол-2 саж.; а та плавильная печь стоит не топитца, потому что по скаске иноземца прикащика Никулая Давыдова та де печь попортилась на первой неделе великого поста нынешняго 198-го году, а починить де той печи ныне за вешнею водою немочно, потому что бывает в вешную полую воду той печи остановка ж и место заливает. Подле той плавильной печи построена мушная мельница длиною 4 саж., поперег 3-х саж., в том анбаре вал дубовой длиною 4-х саж., в отрубе в 3 чети аршина; на нем колесо водяное, другое сухое; на валу и' на шестерне 6 обручей железных, 2 жерновых камня, пятерики, над ними корец дощатой⁴ вышиною в пол-2 аршина, шириною в аршин; наймывает тое мельницу Тульского уезду патриаршей крестьянин деревни Струковой Аксенко Епифанов у прикащика у иноземца у Никулая Давыдова и за те наемные деньги он Аксенко работает на заводах в плотниках да сверх того жалованья ему по 6 руб. на год; да у той же плавильной печи караульная изба полу-3 саж. Ниже той мушной мельницы кузница; в ней горн кирпичной с трубою, подставки и связи железные; пара мехов кожаных, 7 клещи ручные, 5 молотов ручных же, наковальня малая немецкая, стан точильной с камнем. Анбар кладовой з железом длиною 4-х, поперег 3-х саж.; в нем железа связного 311 пуд да ломаного и в усечках всякого железа 155 пуд., 6 пушек чюгунных не в отделке; да перед анбаром 225 штык⁵ весом по 7 и по 8 пуд в штыке. Перед плавильною печью насыпано в костре руды в длину 11, поперег 8, в вышину 1 саж.; а по скаске прикащика иноземца Микулая Давыдова в том де костре руды 10 000 возов. У того костра костер же уголья длиною 14, поперег 6 саж., в вышину 2 саж., а по ево же Никулаевой скаске в том костре уголья 9000 коробов. Всего на Тульском на верхнем заводе построено длиною плотина 31 саж., шириною по 4 и по 6 и по 7 саж., 1 плавильная печь, 1 мушная мельница, 1 пара мехов деревянных на очепу, у очепа 1 вертлуг, 1 коромысел, 2 крюка, 2 вала дубовые, 2 колеса водяных, 1 сухое, 1 омшанник, 1 шестерня, 2 жерновные камня, 10 обручей железных, 8 пальцов, чем меха и молот подымает, стан точильной с камнем, пара мехов кожаных середней руки, 1 наковальня малая, 7 клещи ручные, 5 молотов ручных же, 311 пуд связного железа да ломаного и в усечках и в гвозьде железа 155 пуд., 6 пушек не в отделке, 225 штык чюгунных, 10 000 возов руды, 9000 коробов уголья.

На том же Тульском заводе дворы мастеровых людей. Двор доменного подмастерья иноземца Францужские земли Мартына Мартынова, жалованья ему по 50 руб. на год; на дворе хозяйского строения изба с сеньми, в сенях погреб, да ево Мартынова строения конюшня да хлев да баня. Двор доменного ж подмастерья Смольянина Якова Степанова, жалованья ему по 30 р. в год; на дворе хозяйского строенья изба, да ево Яковлева строения изба, да ево Яковлева строения сени, баня, сарай. Двор русского человека работника Ивашка Корнеева, жалованья ему Ивашку по 1 д. с пуда работает у молота, сказался пришол де на заводы отец его Ивашкин с Тулы и жил на заводах лет с 40 и больши и он Ивашка родился на заводах.

Всего на верхнем Тульском заводе 2 двора доменных под-мастерей, 1 двор работников, итого 3 двора; а в них людей: 2 доменные подмастерья, 1 человек работник, итого 3 человека. Жалованья им: 1-му доменному подмастерью по 50 руб., другому по 30 руб. на год, итого 80 руб.; да одному человеку работнику по 1 д. с пуда.

ЦГАДА, Книга о заводах Марселиса, лл. 218–221 об.

Царю государю и великому князю Алексею Михайловичю… бьют челом иноземцы Петрушка да Ганька да Петрушка ж Петровы детишка Марселнсовы. В прошлом, государь, во 175-м году, пожаловал ты, великий государь, отца нашего и нас Тульскими и Коширскими заводы и Соломенскою волостью со кре-стьяны. И ныне, государь, на Коширских наших железных заводах Ведминской завод плотину испортило, а Соломенские волости крестьяня старые бунтовщики, деревни Алексеевой Ларька Осипов да деревни Богатковой Васька Титов, прозвище Кобель, да деревни Золотихи Ивашка Михеев, Соломенские волости крестьяном нас иноземцов и прикащиков наших слушать и на работу ходить не велять, чтобы наши заводишка разорить. А будет, государь, нынешнею осенью той плотины не построят, как будет вешняя пора, и в то время от того порченого Ведминского заводу и все плотины перепортит и в том будет нам иноземцам убытки великие, а тебе великому государю служить и работать нам иноземцам будет нечем, а [в] твою великого государя казну понадобятца какие ратные запасы, а нам в то время тех ратных запасов взять будет негде. Милосердый государь царь и великий князь Алексей Михайлович… пожалуй нас, иноземцев, вели, государь о том свой великого государя указ учинить, чтоб за тем твое великого государя дело не стало. Царь, государь, смилуйся, пожалуй.

Под челобитною ж подклеено письмо, а в нем написано: вели, государь, послать свою великого государя грамоту капитану Дмитрею Битяговскому, чтоб он Соломенские волости крестьяном сказал, чтобы они нас иноземцев и прикащиков наших во всем слушали и Ведминскую плотину нъшешнею осенью починили.

А на челобитной помета дьяка Ивана Евстафьева такова: 181-го сентября в 3 день по указу великого государя послать его великого государя грамота х капитану к Дмитрею Битяговскому, велеть тем крестьяном плотину починить и во всем ино-земцов слушать и что годно будет к железных заводом делать, а буде учинятца непослушны, и им учинено будет наказанье; да что в том учинитца, и о том к великому государю писать.

А. Гераклитов, «Материалы по истории мордвы», Соцэкгиз, 1931, № 113.

Лета 7139 генваря в день… по [государеву] указу, приехав в Нижегородской уезд Семен Игнатьевич Колтовский да подьячий Онаний Нечаев обыскивали про Петра Корсакова да про подьячего про Дружину Огаркова Нижегородского уезда Пе-черского монастыря в вотчине села Ягодного крестьяны да того же уезду деревни Шершова крестьяны Лукьяна Мясного… как Петр Корсаков по государеву указу для сыску беглые мордвы ездил в Нижегородский уезд, и подьячий Дружина Агарков с ним Петром вместе ездили ли. Если он Дружина с Петром Корсаковым для сыску беглые мордвы не ездил и государевым делом не радел и в Алаторский и в Курмышский уезд ко племени своему в гости заезжал ли. И стрельцов, которые даны ему были для рассылки, не за вину бил 'ли. И в мордовской деревне в Большом Валу ноября в 10 день на двор к Петру Корсакову нарядным делом своими людьми с пищальми и с саблями и с ослопы приходили ли. И его Петра поколол ли он Дружина и людей его Петровых, его Дружины люди ослопы били и саблями секли их. А Петр Корсаков по государеву указу мордовского челобитчика Сергушку Алемасова с мордвою, которые сидят в тюрьме, с очи на очи ставил ли и по торгом кнутом бил ли. И пушкарю Онтошку Молошницину и стрельцу Захарку корм на себя править велел ли. И пушкарь Онтон Молошницын да стрелец Захарка посыланы из Нижнего преж Петра Корсакова для государева дела в мордовские деревни, и они мордву и бортников для своей бездельной корысти мучили ль и связанных в подполье метали ль. И за то воровство по челобитью мордве и бортником убытки и продажи чинили ли. И корм на себя и на Петра сильно и втай украдом правили ли и имали ли. И как про то Дружина Петру говорил и за то Петр Дружину лаял ли…

Котошихин Григорий Карпович — подьячий Посольского приказа. В 1664 г. он бежал в Швецию. В Швеции написал подробное сочинение «О России в царствование Алексея Михайловича». За убийство во время ссоры Котошихин был казнен в Швеции (1667).

Ниже приводятся отрывки из его сочинений (изд. 4. Спб. 1906).

И как царю лучится сидети с теми бояры и думными людми в думе о иноземских и о своих государственных делех, и в то время бояре и околничие и думные дворяне садятца по чином, от царя поодаль, на лавках: бояре под боярами, кто кого породою ниже, а не тем, кто выше и преж в чину; околничие под боярами против того ж; под околничими думные дворяне потомуж по породе своей, а не по службе; а думные дьяки стоят, а иным времянем царь велит им сидеть; и о чем лучитца мыслити, мыслят с царем, яко обычай и инде в государствах. А лучится царю мысль свою о чем объявити, и он им объявя приказывает, чтоб они, бояре, и думные люди, помысля, к тому делу дали способ: и кто ис тех бояр побольша и разумнее, или кто и из менших, и они мысль свою к способу объявливают; а иные бояре брады свои уставя ничего не отвешают, потому что царь жалует многих в бояре не по разуму их, но по великой породе, и многие из них грамоте не ученые и не студерованые, однако сыщется и окроме их кому быти на ответы, разумному из болших и из менших статей бояр. А на чом, которое дело быти приговорят, приказывает царь и бояре думным дьяком пометить, н тот приговор записать. А лучится писати о чем грамоты во окрестные государства и те грамоты прикажут готовить посолскому думному дьяку, а думной дьяк приказывает подьячему, а сам не готовит, только чернит и прибавливает, что надобно в не надобно. А как изготовят, и тех грамот слушают наперед бояре, и потом они ж, бояре слушают вдругоряд с царем все вместе; также и иные дела, написай взнесут слушать всем же бояром, и слушав, бояре учнут слушать вдругоряд с царем же. А на всяких делах закрепляют и помечают думные дьяки, а царь и бояре ни х каким делам, кроме того что послы прикладывают руки к договорным записям, руки своей не прикладывают, для того устроены они, думные дьяки, а к меншим, ко всяким делам прикладывают руки простые дьяки, и приписывают подьячие свои имена.

А как царю лучится о чем мыслити тайно, и в той думе бывают те бояре и околничие, ближние, которые пожалованы из спалников, или которым приказано бывает приходити, а иные бояре и околничие и думные люди, в тое палату, в думу, и ни для каких нибуди дел не ходят, разве царь укажет.

Приказ Тайных Дел, а в нем сидит диак, да подьячих с 10 человек, и ведают они и делают дела всякие царские, тайные и явные, и в тот Приказ бояре и думные люди не входят и дел не ведают, кроме самого царя. А посылаются того Приказу подьячие с послами в государства, и на посолские сьезды, и в войну с воеводами, для того,' что послы, в своих посолствах, много чинят не к чести своему государю, в проезде и в розговорных речах, как о том писано выше сего, в посолской статье, а воеводы в полкех много неправды чинят над ратными людми, и те подьячие над послы и над воеводами присматривают и царю, приехав, сказывают; и которые послы, или воеводы, ведая в делах неисправление свое, и страшась царского гневу, и они тех подьячих дарят и почитают выше их меры, чтоб они, будучи при царе, их, послов, выставляли, а худым не поносили. А устроен тот Приказ при нынешнем царе, для того, чтоб его царская мысль и дела исполнилися все по его хотению, а бояре б и думные люди о том ни о чем не ведали.

Да в том же Приказе ведомы гранатного дела мастеры, и всякое гранатное дело и заводы, а на строение того гранатного дела и на заводы денги, на покупку и на жалованье мастеровым людем, емлют из розных приказов, откуды царь велит. Да в том же Приказе ведомо царская летняя потеха, птица, кречеты, соколы, ястребы, челики, и иные; а бывает теми птицами потеха на лебеди, на гуси, на утки, на жеравли, и на иные птицы, и на зайцы, и учинен для тое потехи под Москвою Потешный двор; да для тое ж потехи и для учения учинены сокольники со 100 человек, и на том дворе летом и зимою бывают у птиц беспрестанно, и днюют и ночюют, по переменам, человек по 20, а че-стию те сокольники против жильцов и стремянных конюхов, — люди пожалованные денежным жалованием и платьем, погодно, и поместьями и вотчинами, и будучи у тех птиц, пьют и едят царское, а будет у царя всяких потешных птиц болши 3000 и корм, мясо говяжье и баранье, идет тем птицам с царского двора; да для ловли и для учения тех же птиц, на Москве и в городех и в Сибири, учинены кречетники и помощники, болши 100 человек, — люди пожалованные ж, а ловят тех птиц, под Москвою и в городех и в Сибири, над озерами и над болшими реками на берегах по пескам, голубми и сетми; и, наловя тех птиц, привозят к Москве болши 200 на год; и посылаются те птицы в Персию с послы и куды лучится, и перситцкой шах те птицы от царя принимает за великие подарки, и ставит ценою те птицы рублев по 100 и по 200 и по 500 и по 1000 и болши, смотря по птице; да корм тем птицам и для ловли емлют они, кречетники и помощники, голуби во всем Московском государстве, у кого б ни были, и имав, привозят к Москве ж, и на Москве тем голубям устроен двор же, и будет тех голубей болши 10 000 гнезд, а корм, ржаные и пшеничные высевки, идут з Житенного двора.

Посольский приказ: а в нем сидит думной дьяк, да два дьяка, подьячих 14 человек. А ведомы в том Приказе дела всех окрестных государств и послов чюжеземских принимают и отпуск им бывает: также и русских послов и посланников и гонцов посылают в которое государство прилучится, отпуск им бывает ис того Приказу; да для переводу и толмачества переводчиков латинского, свейского, немецкого, греческого, полского, татарского и иных языков, с 50 человек, толмачей с 70 человек.

А бывает тем переводчиком на Москве работа по вся дни, когда прилучатца из окрестных государств всякие дела; также старые писма и книги для испытания велят им переводити, кто каков к переводу добр и по тому и жалование им даетца, а переводят сидячи в Приказе, а на дворы им самых великих дел переводити не дают, потому что опасаются всякие порухи от пожарного времени и иные причины.

А дается им царское жалованье годовое: переводчиком рублев по 100 и по 80 и по 60 и по 50, смотря по человеку; толма-чем рублев по 40 и по 30 и по 20 и по 15 и менши, смотря по человеку; да поденного корму: переводчиком по полтине и по 35 алтын и по 4 гривны и по 10 алтын и по 2 гривны на день, смотря по человеку; толмачем по 2 гривны и по 5 алтын и по 4, и по 3, и по 2 алтына и по 10 денег на день человеку, смотря по человеку ж помесечно ис Приказу Болшого Приходу.

Да они ж, толмачи, днюют и начуют в Приказе, человек по десять в сутки, а за делами ходят и в посылки посылаются во всякие; да они ж, как по Москве бывают окрестных государств послы, бывают приставлены для толмачества и кормового и питейного збору.

Да в том же Приказе ведомы московские и приезжие иноземцы всех государств, торговые и всяких чинов люди и судят торговых иноземцев и росправу им чинят с русскими людми в одном в том Приказе.

Да в том же Приказе ведомы 5 городов, и для приказного строения, и на всякие покупки на расход, и на жалованье подьячим и сторожем, собирают денги с тех городов, которые в том Приказе ведомы; с кабаков и с таможенных доходов погодно; а соберетца тех денег в год болши пол-3 000 рублев.

Да в тот же Приказ со всего Московского государства, з царских дворцовых и черных волостей и с помещиковых и вот-чинниковых крестьян и бобылей, собираются денги пленным на окуп, которые бывают в Крыму и в Турецкой земле, погодно, по указу, а указная статья збору написана полтораста тысечь рублев в год, и окроме выкупу тех денег не дают ни в какие расходы.

Да в том же Приказе ведомы печати: большая государственная, которою печатают грамоты, что посылают во окрестные государства, другая, что печатают грамоты жаловалные на вотчины всяких чинов людем; тою ж печатью печатают грамоты х Крымскому хану и х калмыкам, как о том писано выше сего.

Да в том же Приказе ведомы донские казаки, татаровя крещеные и некрещеные, которые в прошлых годех взяты в полон ис Казанского и Астраханского и Сибирского и Касимовского царств и даны им вотчины и поместья в подмосковных ближних городех. Греческие власти и греченя, как приезжают для милостыни и для торговли, ведомы в том же Приказе…

Розрядный приказ; и в том Приказе сидят околничий, да думной дьяк, да два дьяка. А ведомы в том Приказе всякие воинские дела, и городы строением и крепостми и починкою и ружьем и служивыми людми; также ведомы бояре, околничие, и думные и ближние люди, и столники, и стряпчие, и дворяне московские, и дьяки, и жильцы, и дворяне городовые, и дети боярские, и ко-заки и солдаты, всякою службою, и кого куды лучится послати на службу, в войну и в воеводства и в городы и во всякие посылки, и за службы о жалованье и о чести и о прибавке денежного жалованья указ в том же Приказе; так же и о сыску чести и о бесчестии и о наказании, как о том писано выше сего. А кого царь куды посылает на службы и что кому за службы бывает чести и жалованья и бесчестия, и то записывают в книги. А доходов в тот Приказ с неболших городов и с судных дел пошлин соберется в год мало болши 1 000 рублев.

Приказ Большаго Дворца; а в нем бывает и сидит боярин и дворецкой, да околничей, да думной человек, да два или три диака и тот боярин честию бывает другой человек под конюшим первой, а когда дворецкого не бывает и тогда ведает околничей. А ведомы в том Приказе дворы: Сытенной, Кормовой, Хлебенной, Житенной, и дворовые люди, и указ и досмотр тем дворам чинят во всем они.

Да в том же Приказе ведомы болши 40 городов пасадцкие люди, тяглом и податми, да с кабаков и с таможенъ и с вод и. с мельниц и с рыбных ловель откупы и верной збор, ежегодь; дворцовые села и черные волости, и рыбные угодья, и бобровые гоны и бортные ухожьи и сенные покосы, в царских угодьях, и тех сел и с волостей дворцовые подати, хлебом и денгами, и всякими податми, и сеном, а с рыбных и с ыных угодей откупы и с перевозов и с мостовщины откупы ж, денгами; да Московские слободы восемь слобод, торговые и ремесленные люди: котел-ники, оловянишники, кузнецы, плотники, рыбники, шатерники, горшешники, и печники, и кирпишники и с них подати берут против того жъ что и с ыныхъ посадцких людей, да они ж повинни работать всякие дела на царском дворе, что прилучится, безденежно. И соберется з городов и с сел и с волостей и с слобод, и со всяких угодьев и промыслов, денежных доходов, окроме иных податей, со сто з двадцать тысечь рублев в год.

Да в том же Приказе ведома печать, и собирают печатные пошлины з грамот и с ыных дел, которые посылаются, по челобитью всяких чинов людей, в городы и в дворцовые села и волости, против тог|} ж, что и в Печатном Приказе; а соберется тех пошлин в год с 2 000 рублев; а вырезано на той печати инърог зверь.

Да ис того ж Приказу, на Москве откупают на Москве-реке и на Яузе зимою лед и пролубное платяное мытье, и весною перевоз; а будет с того откупу денег в год с 3 000 рублев. А расход тем денгам бывает: на церковные строения, и как царь ходит по монастырем и по церквам и в тюрьмы и в богоделни, и нищим и убогим людем на милостыню и на погребения, и на дворцовые на всякие расходы и на покупки дворцовых запасов, и на жалованье подьячим и трубником и работником. А будет трубников и литаврщиков и суренщиков в царском дому всех человек со 100; и в Приказе они бывают и днюют и начюют для россылки всяких дел, человек по 10, и посылаются по службам в полки и в посольства с послы; а прямых истинных добрых трубачеев выберется в царском дому человек с шесть, или мало болше.

А как царь ходит в походы и по монастырем и по церквам, и для его выездов и выходов, наготавливают денги и бумаги, по 2 гривны, и по полуполтине, и по полтине и по рублю и по два и по 5 и по 10 и по 20 и по 30, кому сколько прикажет дати, чтобы было готово. Также как и царица ездит и ходит, и за нею денги возят и носят против такого ж обычая, и роздача бывает всяким людям, кому что прикажет дати…

А судити указано в приказе бояром, и околничим, и столником, и лворяном, и дьяком, кому в котором приказе ведати приказано, всем вместе и без единого и единому без всех, в правду по святой евангелской заповеди христове, не стыдяся лиц сильных, понеже, по писанию божественному, вкупе богат и убог и другу не дружити, а недругу не мстити ни для чего, и по посулом, и по поминкам не делати, а кто будет судия возмет посул и дело учнет делать по посулом, а про то сыщется и о таких судьях о наказании подлинно писано в Уложенной книге. Однако ж хотя на такое дело положено наказание и чинят о тех посулах крестное целование з жестоким проклинателством, что посулов неимати и делати в правду, по царскому указу и по Уложению: ни во что их есть вера и заклинателство и наказания не страшатся, от прелести очей своих и мысли содержати не могут и руки свои ко взятию скоро допущают, хотя не сами собою, однако по задней леснице, через жену, или дочерь, или чрез сына и брата, и человека, и не ставят того себе во взятые посулы бутто про то и не ведают…

Стрелецкой Приказ; а в нем сидит боярин да два дьяка. А в том Приказе ведомы стрелетцкие приказы, московские и городовые; и собирают тем стрелцом жалованье со всего Московского государства, с вотчинниковых крестьян, кроме царских дворцовых сел и волостей крестьян, и Новгородцкого и Псковского государства, и Казани, и Астрахани, и Сибири, против того, как и крымский окуп. Да с крестьян же емлют стрелецкие хлебные запасы, по указу, и велят им т^запасы на всякой год ставити на Москве; а как бывает им, стрельцом, служба, и те стрелецкие запасы велят им ставити на службе, в котором городе доведется; а з дальних. мест с крестьян за запасы и за провоз берут денгами, по росчету. А в Казани, и в Астрахани, и в Новегороде, и во Пскове, и в Смоленске и у Архангелского города, и в ыных местех, денги стрельцом собирают, так же и запасы всякие, ежегодь же, с тамошних мест, где кто под которым городом живет, против московского ж.

А бывает на Москве стрелецких приказов, когда и войны не бывает ни с которым государством, всегда болши 20 приказов; и в тех приказех стрелиов по 1 и по 800 человек в приказе, или малым менши. И ис тех приказов один приказ выборной, первой, словет стремянной, потому что бывает всегда с царем и с царицею во всяких походех, для оберегания, а в ыные службы и в посылки ни в какие не посылается никуды, кроме вахты. И в тех приказех стрелцы люди торговые и ремесленые всякие богатые многие.

Начальные люди у тех стрелцов головы и полковники, да полуголовы, сотники, пятидесятники, десятники; а выбирают в те головы и в полуголовы и в сотники из дворян и из детей боярских, а в пятидесятники и в десятники из стрелцов. А денежного жалованья идет тем началным людем: полковником рублев по 200; полуполковником рублев по сту или по 80 рублев; сотником по сороку и по 50 рублев, а за которыми есть поместья и вотчины многие, и у них из денежного жалованья бывает вычет, сметя против крестьянских дворов; десятником, и пятидесятником, и стрельцом, идет жалованье по 15 и по 13 и по 12 и по 10 рублев человеку, на год. Да им же хлебного жалованья: десятником и пятидесятником по 18 и по 20 чети человеку, стрельцом по 15 четвертей человеку, на год, от малого и до великого всем ровно. Да им же соли: пятидесятником по 5 пуд., десятником по 3, стрельцом по 2 пуда, на год. Да им же всем дается на платье ис царские казны сукна, ежегодь.

А на вахту ходят те приказы посуточно; и на царском дворе и около казны з головою стрелцов ца стороже бывает по' 500 человек, а досталные по городом, у ворот, по 20 и по 30 человек, а в иных местех и по 5 человек; а чего в котором приказе на вахту не достанет, и в дополнок берут из иных приказов. А в праздничные дни, которой приказ стоит на вахте, и им с царского стола «дет, в те дни, корм и питье доволное.

А как царь или царица, ходят в походы, и которые стрелцы стоят на вахте и на дворе царском, провожают царя или царицу и встречают у Земляного города, без мушкетов, с прутьем; и идут подле царя или царицы, по обе стороны, для проезду и тесноты людской.

Их же стрелцов, посылают на службы в полки з бояры и воеводы, приказа по два и по 3 и болши, по войне смотря. А как их убудет на Москве или на службе, и вновь, вместо тех убылых, прибирают из водных людей; и бывают в стрелцах вечно, и по них дети, и внучата, и племянники, стрелецкие ж дети, бывают вечно ж. А как бывает на Москве пожарное время, и они, стрелцы, повинни ходить все на пожар, для отниманья, с топорами и с ведрами, и с трубами медными водопускными, и з баграми, которыми ломают избы. А после пожару бывает им смотр, чтоб кто чего пожарных животов захвати, не унес, а кого на смотре не объявитца, бывает им жестокое наказание батоги.

Таким же обычаем в болших городех, где бывают бояре и воеводы з дьяки, стрелцов приказа по два и по три, а в ыных местех по одному; и жалованье им идет мало менши московских, а на платье сукна посылаются в три и в четыре года…

Поместной Приказ; а в нем сидит околничий, да думной дьяк, да два дьяка. А ведомо в том Приказе всего Московского государства земля, и что кому дано поместья и вотчин, и кто у кого вотчину купит и кому вновь что дадут, указ и записные Книги в том Приказе…

Приказ Болшие Казны; а ведает тот Приказ боярин тот же, что и Стрелецкой Приказ ведает, а с ним товарыщ думной дворянин, да два или три диака. И в том Приказе ведомы гости, и гостиная и суконная сотня, и серебряного дела мастеры, и многих городов торговые люди; и собирают з гостей и с торговых людей, и которые городы ведомы в том Приказе, и тех городов с крестьян и з бобылей, тягло, и подати, и откупы, и иные поборы, ежегодь; и соберется тех доходов с 300 000 рублей. А выдают те денги на всякие ж расходы, где доведетца.

Да в том же Приказе ведом Денежный двор, а в нем сидит для досмотру денежного дела, дворянин да диак. А делают денги серебряные мелкие: копейки, на одной стороне царь на коне, а на другой стороне подпись: «царь и великий князь», имя царское и титла самая короткая; половина копеек, на одной стороне человек на коне с саблею, на другой подпись царская, такая ж, что и на копейках; полушки, четвертая доля копеек, денег половина, на одной стороне голубь, а на другой написано: «царь», из ефимочного серебра, ежегодь. А привозят ефимки[154] и серебро, прутовое и тянутое к Архангелскому городу, из Галанской земли, и из Венецыи, и из Любка² и из Амбурка³; а покупают они на те ефимки всякие товары ис царские казны, или серебро ж меняют на всякие товары, а берут те ефимки у них за товары, и серебро против ефимков по четыре гривны и по 14 алтын ефимок, а товары царские ставят дорогою ценою, и ис тех ефимков, или ис серебра, в серебряных денгах царю бывает прибыль великая, потому Что ефимки и серебро приходит дешевою ценою, а в деле московских денег выходит из ефимка по дватцати по одному алтыну по две денги, и от всякого ефимка прибыли царю по 7 алтын по 2 денги и по осми алтын; так же и пошлину у Архангелского города и в ыных порубежных городех емлют с чюжеземцев ефимками ж, по такой же малой цене…

И всего на Москве, кроме городовых и патриарших приказов и таможень, 42 приказа; а дьяков в тех приказех и по городам с воеводами со 100 человек, подьячих с 1000 человек. А устроены приказы на царском дворе: Тайных Дел, Приказ Большого Дворца, Мастерские Полаты, Оптекарской; Серебряного и Золотого Дела, Оружейной, Монастырской; и досталные все приказы устроены от царского двора поодаль, на площади за церквами…

Восстание 1648 года в Москве произвело большое впечатление не только в самом Русском государстве, но и за рубежом. Вскоре после восстания появилась в Голландии небольшая книжка, рассказывающая о московских событиях 1648 года. Здесь приводится это сочинение в русском переводе, по изданию «Новый источник для истории Московского восстания 1648 г.» («Чтения в Обществе истории и древностей российских», кн. I, 1893).

Был в городе Москве высокий вельможа, по имени Леонтий Степанович Плещеев, который во вверенной ему должности проявил жестокость и несправедливость в делах, касавшихся простого народа, почему весь мир, вместе с чернью, неоднократно умолял его царское величество и с глубочайшим смирением просил, чтобы этот Плещеев (который часто без всякой вины подвергал пытке и жестокой казни людей, к коим не благоволил, под тем предлогом, будто они совершили то или другое преступление) был отставлен за свою жестокость и несправедливость и чтобы его место было передано какому-нибудь другому, скромному и дельному человеку. Когда, наконец, после многократных челобитий со стороны простого народа его царское величество повелел заключить в тюрьму вышеупомянутого Плещеева и подвергнуть его пытке, тогда стараниями Бориса Ивановича Морозова (который, как очень знатный человек и воспитатель или домоправитель его царского величества, был в большом почете и милости и который и прежде особенно благоволил к Плещееву, был с ним в тайном соглашении и в описываемом деле помогал ему) делу дан был такой оборот, что слуги Плещеева, как это, впрочем, там [в Москве] водилось, были подвергнуты пытке и наказанию вместо своего господина. А он, Плещеев, благодаря ходатайству Морозова и тому, что представил все дело так, как будто он был обвинен вследствие ненависти и несправедливого гнева к нему [Плещееву] черни, желавшей его гибели, был выпущен на свободу, и все дело улажено. Но простой народ был этим недоволен и продолжал настойчиво бить челом его царскому величеству, прося его вспомнить, как много раз до сих пор этот Плещеев проявлял свою жестокость, чтобы весь мир не был разоряем ради одного человека. Но и на этот раз народ ничего не достиг.

Между тем, его царское величество отправился 17 мая из Москвы к Троице, где находится прекрасный монастырь, названный в честь святыя троицы и отстоящий в 12 милях от Москвы, на ежегодное богомолье, чтобы присутствовать там при богослужении, и 1 июня возвратился оттуда в город Москву, причем его по обыкновению с обеих сторон сопровождали стрельцы и проводили до города. Простой народ по местному обычаю вышел навстречу из города на некоторое расстояние с хлебом и солью, с пожеланием всякого благополучия, просил принять это и бил челом о Плещееве; однако его не только не выслушали, но даже стрельцы отогнали его плетьми. По приказанию Морозова, который начальствовал над стрельцами, как бы замещая царя (государевым именем), 16 человек из числа челобитчиков были посажены в тюрьму. Тогда остальные хотели бить челом относительно Плещеева супруге его царского величества, которая следовала за ним приблизительно через полчаса, причем за ней пешком шел Морозов, но челобитье не было принято, и просившие были разогнаны стрельцами, как и раньше. Крайне возмущенный этим народ схватился за камни и палки и стал бросать их в стрельцов, так что даже отчасти пострадали и получили раны лица, сопровождавшие супругу его царского величества, и в числе их Порсерский [?]. При этом неожиданном смятении супруга его царского величества спросила Морозова, отчего происходит такое смятение и возмущение, почему народ отваживается на подобные поступки, и что в данном случае нужно сделать, чтобы возмутившиеся успокоились. Морозов отвечал, что это — вопиющее преступление и дерзость, что молодцов целыми толпами следует повесить, что, без сомнения, было бы и в самом деле над ними вскоре исполнено, если бы вся толпа на следующий день не помешала этому своим челобитьем и не выпустила их снова на свободу.

Следующий день был пятница 2 июня, когда русские торжественно праздновали день тела господня; его царское величество сошел по лестнице из дворца, и тогда толпа еще раз принялась просить указа о том, о чем они били челом накануне. Его царское величество спросил их, отчего бы им не изложить письменно своих жалоб и желаний. На это толпа отвечала, что это было сделано накануне, и что они теперь просят и о выдаче захваченных; так как его царское величество тотчас выразил добрую решимость, возвращаясь из церкви, встретить их хорошим ответом, то толпа была этим очень довольна. Между тем, его царское величество с неудовольствием спросил Морозова, как он осмелился без его желания и ведома заключить некоторых под стражу; Морозов был этим смущен и ничего не отвечал. Далее, когда его царское величество вышел из Кремля, навстречу ему подошла часть возмутившейся толпы и еще раз стала говорить о Плещееве, чем его царское величество был частью, поражен, частью разгневан; и так он пришел в церковь.

По совершении богослужения просившие пошли снова вслед за царем из церкви, и когда его царское величество вошел в Кремль, весь народ ворвался вместе с ним, так что Морозов, возымевший некоторое подозрение, приказал стрельцам запереть Кремлевские ворота и никого не впускать, но они [стрельцы] не могли этого исполнить вследствие большого скопления народа; несколько тысяч человек проникли на Кремлевскую площадь и неотступно и с громкими криками требовали окончательного решения их желаний и высказанных жалоб. Так как его царское величество только что сел за стол, то он выслал к ним одного из бояр, по имени Темкина, которого они задержали у себя под тем предлогом, что желают говорить с самим царем; потом вышел еще один, они сорвали с него платье и надавали ему таких пинков и толчков, что он после этого несколько дней лежал в постели. Наконец, его царское величество вышел сам, успокаивал их и спросил, что значит такое неотступное их домогательство. Тогда толпа сначала выразила желание, чтобы схваченные были выданы, и они тотчас были освобождены; но толпа все-таки не удовлетворилась этим и потребовала выдачи Плещеева. На это его царское величество отвечал, что ему нужно дать время, так как он хочет расследовать дело, и если он [Плещеев] окажется виновным, подвергнуть его соответствующему наказанию; но толпа на это не соглашалась и чем дальше, тем больше настаивала, говоря, что если не получат этого добром от его царского величества, то добьются силой.

Между тем как это происходило, Морозов, для предотвращения бедствия, велел созвать всех стрельцов, числом до 6000, и приказал им выгнать с Кремлевской площади мятежную толпу' и подавить волнение. Но стрельцы воспротивились такому приказанию Морозова, и некоторые из них отправились к его царскому величеству и заявили, что они, согласно принесенной присяге и своему долгу, охотно будут угождать и служить его царскому величеству и охранять его, но что они не хотят из-за изменника и тирана Плещеева стать во враждебные отношения с толпой; затем они обратились с речью к толпе и сказали, что ей нечего бояться, что они в этом деле не окажут ей никакого противодействия, а, напротив, даже протянут ей руку помощи. После этого народ снова начал требовать выдачи Плещеева с большей настойчивостью, чем прежде; сборище чем дальше, тем становилось многочисленнее, пока его царское величество не вышел еще раз сам и не попросил толпу не проливать крови в этот день (именно в пятницу, что у русских считалось ужасным делом) и успокоиться: завтра он выдаст им Плещеева. Это его царское величество сделал лишь затем, чтобы сохранить Плещееву жизнь.

Между тем, некоторые из слуг Морозова, без сомнения посланные своим господином, начали бранить стоявших на карауле стрельцов и наносить им удары за то, что они, вопреки приказанию их господина, впустили толпу; при этом был заколот один из стрельцов, получивший смертельную рану ножом. Тогда стрельцы и народ побежали в палату к царю, донесли и пожаловались ему, что люди Морозова на них нападают, и просили от него защиты, грозя, что иначе они сами отомстят Морозову. На это его царское величество с гневом отвечал им: «Раз вы были так сильны и даже сильнее, чем слуги Морозова, почему вы не защитили меня от них? И если слуги Морозова позволили себе слишком многое, то отомстите им за себя!» После этих слов вся толпа вместе со стрельцами, по недоразумению полагавшими, что им самим нужно разделаться с Морозовым, бросилась к дому Морозова и принялась его штурмовать. Навстречу им вышел управитель Морозова, по имени Мосей, и хотел их успокоить, но они тотчас сбили его с ног и умертвили ударами дубины. Об этом Мосее шла молва, будто он был большой волшебник и будто он с помощью своего волшебства за несколько дней до этого открыл Морозову, что лм грозит большое несчастье, что при этом смерть постигнет двух или трех знатных бояр, что сам он подвергнется опасности. На это Морозов будто бы ему ответил: «Кому посмеет придти в голову причинить нам вред?» Из этого можно вывести заключение о его самонадеянности и высокомерии. Когда этот Мосей, управитель Морозова, был умерщвлен таким плачевным образом, весь народ, также и стрельцы принялись грабить и разрушать дом Морозова так, что даже ни одного гвоздя не осталось в стене; они взламывали сундуки и лари и бросали в окошко, при этом драгоценные одеяния, которые в них находились, разрывались на клочки, деньги и другая домашняя утварь выбрасывались на улицу, чтобы показать, что не так влечет их добыча, как мщение врагу.

Окончив это, они разделились на две партии, из которых одна разграбила дом Плещеева, а другая дом Назария Ивановича Чистого, государственного канцлера. И так как они знали, что этот канцлер спрятался в своем доме, то они так гневно пристали к одному из его слуг, татарину, что тот, наконец, — может быть, потому что он поклялся своему господину не проболтаться, — пальцем показал ту комнату, где находился канцлер; они вытащили его из потайной дыры или кладовой и тотчас же, без всякой жалости и милосердия, убили ударами дубины, причем так его изувечили, что его нельзя было узнать; затем раздели его донага, бросили во дворе на навозную кучу и оставили его совсем голого и непокрытого на весь день и ночь, пока на другой день его слуги не положили его в сенях на доску и не прикрыли рогожей; и только на третий день, когда смятение улеглось, он тайно был погребен своими слугами. В этот же день они разграбили и разнесли 70 домов, причем, конечно, не были бы пощажены дома купцов, если бы богатые купцы не попросили защиты у его царского величества, не призвали бы несколько тысяч стрельцов и не дали бы отпора толпе.

На другой день, в субботу, обезумевшая чернь снова явилась, как и накануне, в большом числе, в большем даже, чем раньше, перед Кремлем, и так как обе крепости и городские ворота были замкнуты, то вся толпа с громким криком стала требовать выдачи Плещеева; тогда из Кремля раздалось несколько холостых выстрелов. Тотчас вслед за этим все колокола зазвонили в набат, и в короткое время произошло такое смятение, что сбежалось несчетное число тысяч человек; тогда его царское величество, чтобы отвратить опасность, которая была перед глазами, выдал Плещеева (которого сопровождало несколько стрельцов, священник и палач), уступая требованию толпы, но неохотно и против своего желания; толпа тотчас взяла его от стрельцов, говоря, что она сама учинит над ним суд, и тотчас же перед Кремлем убила его, как собаку, ударами дубины. Об этом Плещееве рассказывали, что он приблизительно за 10 лет до этого поджег город Москву, побуждаемый жаждой добычи и ради того, чтобы иметь возможность лучше содержать своих слуг, что при этом сгорело до 100 домов, что он за такое преступление был приговорен к смертной казни и что, в конце концов, благодаря сильному заступничеству и чрезвычайной милости его царского величества ему дарована была жизнь, и он был сослан в Сибирь.

Еще раз толпа стала требовать выдачи Морозова, как изменника и врага общего блага; когда же его царское величество приказало открыть ворота и выслать к народу своего духовника вместе с патриархом, чтобы просить пощады Морозову, упомянутые посредники три раза ходили взад и вперед от царя к толпе, но ничего от нее не добились; тогда, наконец, его царское величество сам вышел к народу с непокрытой, обнаженной головой и со слезами на глазах умолял и ради бога просил их успокоиться и пощадить Морозова за то, что он оказал большие услуги его отцу й был его воспитателем и домоправителем; но они не хотели на все это сдаваться, и, наконец, их настойчивые требования довели его царское величество до того, что он стал ходатайствовать, чтобы Морозова удалить из Москвы в ссылку, и для большего удостоверения его царское величество посадил заложником патриарха, а патриарх держал перед собой икону или изображение богоматери, которое, по преданию, было написано св. Лукой и пользовалось большим почитанием.

Тем временем слуги Морозова пустили в городе по ветру огонь, может быть, с целью произвести в народе раскол; тогда от пожара произошел такой вред, что в течение немногих часов обратилась в пепел и сгорела лучшая половина города внутри и вне белых стен, начиная от реки Неглинной, до 24 тыс. домов; во время этого пожара сгорели и погибли несметные сокровища и богатства в купеческих товарах и другом имуществе, так что у одного человека, который был там самым богатым купцом, убыток доходил до 150 тыс. руб.; погибло также до 500 тыс. тонн зерна… Погибло также больше 2 тыс. человек, большею частью в состоянии опьянения: воспользовавшись добычей, они сначала веселились, затем погрузились в сон, были захвачены огнем и сгорели, так что пир их окончился бедою.

Народ обратил мало внимания на этот пожар: он жаждал крови, и так как ему в угождение не выдавали Морозова, то он стал требовать выдачи другого знатного господина, по имени Петра Тихоновича Траханиотова, к которому они относились подозрительно, считая его виновником незадолго перед этим наложенной на соль пошлины; но так как его в то время не было в Москве под рукой, а был он в деревне, в нескольких милях от Москвы, то его царское величество попросил отсрочки и согласия и обещал призвать его. Так и было сделано; именно, спустя два дня, 5 июня, он был привезен в город, и ему топором отсекли голову. В доме этого Тихоновича во время грабежа найдена была печать его царского величества и два монетных штемпеля, с помощью которых он устраивал много обмана и плутовства, так что из-за этого на многих из них [москвичей] пало подозрение, будто они делают фальшивые монеты, они были взяты под стражу и невинно замучены до смерти. Ходила молва, что в этих мошенничествах с ним сошёлся тайно Морозов и, вероятно, был с ним заодно, потому что посредством такой подделки монет он собрал много денег и добра и в короткое время так удивительно разбогател, что присвоил себе добрую половину княжества.

Между тем, часто упоминаемый Морозов частью из страха, частью от угрызений совести хотел тайно спастись бегством из Москвы, но был настигнут некоторыми знавшими его и возвращен в Москву; таким образом, и он попал бы в руки толпы, если бы не был освобожден теми, кто его поймал, и снова доставлен в Кремль, откупясь от них большим количеством золота; тогда его царское величество еще раз употребил все усилия, чтобы через посредство патриарха примирить Морозова с народом, но из этого совсем ничего не вышло, так что народ даже явно восстал против патриарха. Они готовы были и его царское величество до тех пор считать изменником, пока не добьются, согласно его [царя] обещанию, высылки Морозова от двора и из города; они [москвичи] решили даже, если его царское величество добровольно не надумается это сделать, силой понудить его к этому, так что он [царь] должен был еще раз клятвенно обещать выслать его на следующий день, что и было сделано: упомянутый Морозов был отослан под сильным конвоем стрельцов в Кириллов монастырь на Белоозере, находившийся в 120 милях от Москвы, и, таким образом, дано было удовлетворение желаниям народа.

Этот документ и №№ 154–155 сообщены М. Н. Тихомировым. Подлинники хранятся в Центральном государственном архиве древних актов (ЦГАДА). «Приказные дела старых лет», № 24, 1650.

158-го, февраля в 25 день, по государеве цареве и великого князя Алексея Михайловича всеа Русии проезжей грамоте за приписью дьяка Алмаза Иванова посыланы были из Великого Нова-города за денежною казною со псковитином с Марком Тимашевым, да с свеянином с Логином Нумменсоном в провожатых новогородцких стрельцов, Якушко Дмитриев с товарищи, двадцать человек.

И марта в 4 день тех провожатых новгородцких стрельцов в Великий Новгород изо Пскова приехало одиннатцать человек: Юшка Васильев с товарищами, а девять де человек изо Пскова по обету пошли молитца в Печерский монастырь.

И в съезжей избе околничему и воеводе князю Федору Андреевичу Хилкому да дьяку Василью Софонову те стрелцы одиннатцать человек обеих приказов, Юшка Васильев сын, прозвище Медветков, Ромашко Микитин, Якимко Омельянов Устюжанец, Александрии Яковлев, прозвище Пичюля, Петрушка Степанов, прозвище Косома, Наска Минин, прозвище Сорока, Савка Авдеев, Микитка Иванов, прозвище Курица, Аникейко Аникиев, Иевко Васильев, Ягушко Трофимов в роспросе сказали:

Приехали де оне во Псков за государевою денежною казною на первой недели поста в четверг в шестом часу дни. И ко Пскову приедучи, Марк Тимашев з государевою денежною казною и с свеянином с Логином поехал по Загородью, Великою рекою, к Немецкому Гостину двору на Завеличье.

И как де будут на Великой реки против городовых Власьевских ворот, и ис тех де ворот из города вышло к ним на Великую реку псковичь всяких чинов людей тысечи з две и болши, и государеву де денежную казну взяв повезли в город во Псков к съезжей избы, а свеянина немчина Логина повезли ко всегородной избы. И стояла де та государева казна в городе во Пскове у съезжей избы до вечера до последнего часа дни. И на последнем де часу тое государеву казну псковичи отвезли на подворье Снятогорского монастыря. А свеянина де Логина того ж дни во всегородной избы миром осматривали и писма всякие у него взяли, и взяв в вечеру ж свели ево на тож Снятогорское подворье.

И на том Снятогорском подворье у государевы казны и у свеянина у Логина поставили сторожей своих градцких пяти человек попов, да пяти человек посадцких людей да двадцати человек стрелцов.

И как де тое государеву казну и свеянина Логина псковичи поставили на Снятогорском подворье, и оне де стрелцы свеянину Логину у денежной казны велели печатей осмотреть, И тот де немчин досмотри у казны печатей их стрелцов отпустил.

Да они ж де стрелцы слыхом слышали, что государеву денежную казну сверх немецких печатей запечатали псковичи, попы и по-сацкие люди и стрелцы своими печатми. А по околничево ль де и воеводы Никифора Сергеевича Собакина веленью псковичи попы и посацкие люди с стрелцы тое государеву казну переняли, или своим самоволством, того де оне не ведают.

И того ж де дни перед вечером псковской архиепископ Макарей да околничей и воевода Никифор Сергеевич Собакин приходили на площадь ко всегородной избы, а перед архиепископом де несли образ живоначальные троицы, а что де оне миру говорили, тово оне не ведают, потому что в то время были у казны у съезжей избы.

И на другой де день в пятницу до обеда, взяв миром свеянина Логина с Снятогорского подворья и, выведчи на площадь, перед всегородною избу и учиня места высокие, где стоять миру, чтоб всем было слышно, ево Логина роспрашивали и грамотки и всякие писма, которые у него взяли в первой день, прочитали во весь мир слух. А какие писма прочитали и того де оне не слышали, потому что было многолюдно. И после де того оне слышили у псковичь же говорят, что те писма, которые прочитали передо всем миром земские люди, положа в коробью, поставили на том же дворе, где государева казна поставлена, а запечатали де тое коробью те же люди, которые государеву казну печатали, а, которые ненадобные письма, те отдали немчину.

Да и того де оне слышали ото псковичь же, а от ково имяны и тех людей в лицо и имяним не ведают, что город незнаем, а сверх того было многолюдно, что смятение во Пскове стало от тово: околничей де и воевода Никифор Сергеевич Собакин велел Федору Омельянову из житниц хлеб возить на Немецкой двор, а тово де хлеба в государевых житницах тысеч з двенатцать. И посадцкие де и всякие жилецкие люди говорили, чтоб тово хлеба из государевых житниц на Немецкой двор не возить для того, что пригодитца де тот хлеб в осадное время.

Да на них же хотели накинуть мехи, всем тот хлеб возить, и за то де оне Федора Омельянова хотели убить, и Федор де ушол безвестно, и оне де взяли миром Федорову жену и посадили сковав во всегородной избе, а двор де Федоров весь пограбили и разорили, и хоромы разломали. А приходили де псковичи миром к Федору к Омельянову на двор тово дни, которово дни оне во Псков з государевою денежною казною приехали в четверг. И того ж де дни к Федоровой жены архиепископ Макарей во всенародную[155] посылал священника исповедывать и причащать для того, нечто де внезапу смерть ей учинитца.

Да у них же де у стрелцов псковичи спрашивали, что будто пришло с Москвы в Новгород государевы казны тритцать тысечь да пшеничная мука, и оне де стрелцы про то сказали, что ничаво тово не ведают. И псковичи де им сказали: «хотя де вы и не сказываете, толко не провесть будет той казны, пошлем де нарочно для проведыванья». И хотели де по новгородцкой дороги поставить заставу в Загорье на яму² ото Пскова за тритцать за пять верст. А изо Пскова де оне стрелцы в Новгород поехали марта в 2 день, в суботу после обеда, и по той де день во Пскове смятенье отвот не перестало: сотенные де и всякие жилецкие люди во всегородную и по улицам начали збиратца попрежнему, а что де у них будет, и про то де им слышать не лучилось; а свеянин де Логин от них остался во Пскове на Снятогорском подворье, где стоит казна за сторожею.

Ис тех же стрелцов четыре человеки Микитка Курица, Аникейко Аникиев, Иевко Васильев, Якушко Трофимов, сверх товарыщей своих, в распросных своих речех сказали: как де свеянина Логина в первой день во всегородней осматривали и ево де всего обнажили, платье с него сняли все, а иные товарыщи стрелцы в то время стояли у казны.

По их велению стрелец Ромашко Микитин и руку приложил, по их велению стрелец Якимко Омельянов и руку приложил.

[На обороте 7-го листа]: «которое роспрашиваны имяны писанна грамоте не умеют, которые роспрашиваны и в скаске имяны писаны грамоте оне не умеют».

ЦГАДА, «Шведские дела», № 1, 1650. (Отписка написана в день восстания 15 марта.)

Государю царю и великому князю Алексею Михайловичю всеа Русии [сверху вписано: «богомолец твои Никон митрополит»] холопи твои Фетка Хилков, Васка Софонов челом бьют.

В нынешнем государь во 158-м году марта в 15 день в пятом часу дни приехал в Великий Новгород датцкой посланник, что отпущен он от тебя государя в свою землю.

И тово ж, государь, числа [зачеркнуто: «в первом на десять часу дни»] пришли в Каменный город многие люди, всяких чинов от стрелцов и от казаков и посацкие все люди, опроче лут-чих людей, и караульщиков с караулу от ворот и от колокола, что к воротам в набат бьют, всех отбили, и учели в колокол бить.

И мы, холопи твои, послали голов стрелецких, велели их унимать, а сотника стрелецкова Марка Басенкова послали на башню, чтобы не велел в колокол бить.

И они голов стрелецких не послушали, а сотника стрелецкова хотели з башни скинуть. А в то время [зачеркнуто: «многие люди ходили от себя, посылали своей»] они же ходили дуростью на Любской двор и немец взяли в земскую избу.

А что государь с теми немцы пришло их рухледи с Москвы на пети возех, и те [надписано: «многие люди»] своею дуростью без нашева, холопей твоих, ведома привезли в город и силно поставили на Пушечном дворе, и сказывают бутто в тех возах твоя государева многая казна идет в немцы.

А в другом часу ночи пошли посацких дворов грабить [зачеркнуто: «а слухом, государь, слышели»], что разграбили Семенов да Васильев дворы Стояновых [зачеркнуто: «да иные многие дворы, а подлинно проведать не с ким»], а иные многие дворы.

А которые помнят твое государево крестное целованье дворяне и головы стрелецкие и пятидесятники стрелецкие, и те никто не смеют для подлиннова ведома итить к ним, не смеют, боятца [зачеркнуто: «смертнова убийства»], что убьют…

ЦГАДА — «Приказные дела старых лет», № 24, 1650.

Государю царю и великому князю Алексею Михайловичу всея Русии холопи твои Ивашко Хованской, Микифорко Мещерской, Анисимко Трофимов челом бьют.

По твоему государеву цареву и великого князя Алексея Михайловича всея Русии указу велено со мною холопом твоим Ивашком быти на твоей государеве службе подо Псковом ноугородцом, лучаном, торопчаном и розных городов дворяном в детем боярским, да с Олонца и с Сумерские волости солдатом, а ис Торопца и с Лук Великих стрелцом и казаком. И которые государь дворяне и дети боярские розных городов на твою государеву службу подо Псков ко мне холопу твоему пришли, и те дворяне и дети боярские с твоей государевы службы многие разъехались потому что в людцком и в конском корму скудость болшая и шиши по дорогам и по лесом около острожков и обозу облегли, для людцкого и конского корму выехать никоими делы не уметь, дворян и детей боярских побивают, а запасы и лошади отнимают, а пехоты государь у меня холопа твоего ноугородцких и лудцких и опочетцких стрелцов и казаков человек с восмсот, а с Олонца и из Сумерские волости салдаты и лутцкие и торопецкие стрелцы и из Великого Новагорода з запасом июля по число не бывали, и о том к тебе государю я холоп твой Ивашко писал и дворяном и детем боярским неты послал с новоторжцом с Ондреем Перским преж сего.

А изо Пскова государь беспрестанные вылоски и бои и чаем государь от псковских воров приходу к острожком и к обозу на Снятную гору[156] вскоре многими людми, и толко государь псковские воры придут на острожки и на обоз к Снятной горе многими людми и что над твоими государевыми ратными людми от малолюдства учинитца, и мне б холопу твоему Ивашку от тебя государя в опале не быть. А ноугородцкую государь дорогу ото Пскова псковские воры и волостные деревеньские шиши заняли, гонцом к тебе государю к Москве и с Москвы проехать некоторыми обычаи нельзя и з запасы не пропускают, многих побивают, а иных поймав отводят во Псков. И я холоп твой Ивашко посылаю гонцов с отписки к тебе государю, а за ними в провожатых конных и пеших до Солцы ², и покамест государь гонцов провожают до Солны и назад идут с Солны, и мы, холопи твои, в обозе и в острожках оставаемся с малыми людми, а малыми людми провожать и встречать гонцов никакими обычаи не уметь, потому что многие воры и шиши дорогу облегли. А ис полку государь многие люди разъезжаются, и что государь и над осталными людми учинитца, что слышим от псковских выходцов и от языков, хотят к обозу и к острожком приходить из города многими людми, ночною пору.

А ис пригородов и из засад волосные люди, которые у них в зборе есть многие люди, и те хотят приходить с сторон, и какое худо учинитца над обозом и над острожками, и нам бы холопям твоим от тебя государя в опале не быть. А есть ли государь нам холопям твоим помочь и город Псков осадить крепко и промысл над городом чинить и дороги очистити, и пехоты государь надобно тысячь з десять.

[На обороте]: 158-го июль в 31 день со ржевитином с Митрофаном Хрипуновым.

Помета: Отписать ратных людех и о запасех по прежнему государеву указу, что ратные люди посланы, а иных указано выслать и запасы посланы.

«Соборное уложение Алексея Михайловича». В лето от сотворения мира 7156. Десятым тиснением в Санкт-Петербурге 1820 г.

В лето 7156, июля в 16 день, государь царь и великий князь Алексей Михайловичь, всея Руси самодержец, в двадесятое лето возраста своего, в третие лето богом хранимый своея державы, советовал с отцем своим и богомольцем, святейшим Иосифом, патриархом Московским и всея Русии и с митрополиты, и со архиепископы, и с епископом, и со всем освященным собором и говорил с своими государевыми бояры, и с окольничими, и с думными людьми: которые статьи написаны в правилех святых апостол и святых отец, и в градских законех греческих царей, а пристойны те статьи к государственным и к земским делам; и те бы статьи выписать, и что бы прежних великих государей, царей и великих князей Российских, и отца его государева, блаженныя памяти великого государя, царя и великаго князя Михаила Федоровича всея Русии, указы и боярские приговоры на всякие государственные и на земския дела, собрать, и те государьские указы и боярския приговоры с старыми судебниками справити. А на который статьи в прошлых годех, прежних государей в судебниках указу не положено, и боярских приговоров на те статьи не было; и те бы статьи по тому же написати и изложити, по его государеву указу общим советом, чтобы Московского государства всяких чинов людем, от большого и до меньшаго чину, суд и росправа[157] была во всяких делех всем ровна. И указал государь… то все собрати, и в доклад написати боярам, князю Никите Ивановичу Одоевскому, да князю Семену Васильевичу Прозоровскому, да окольничему князю Федору Федоровичу Волконскому, да дьякам Гаврилу Левонтьеву, да Федору Грибоедову.

А для того своего государева и земского великого царствен-наго дела указал государь, по совету… с патриархом Московским и всея Русии и бояре приговорили выбрати из стольников, и из стряпчих, и из дворян московских и из жильцов, из чину по два человека; также всех городов из дворян и из детей боярских взяти из — больших городов опричь Новагорода, по два человека; а из Новгородцев с пятины, по человеку; а из менших городов, по человеку; а из гостей, трех человек; а из гостинные и суконные сотен, по два человека; а из черных сотен и из слобод, и из городов с посадов, по человеку, добрых и смышленных людей, чтобы его государево царственное и земское дело с теми со всеми выборными людьми утвердити, и на мере поставите, чтобы те все вели-кия дела, по нынешнему его государству указу и соборному уложению, впредь были ни чем нерушимы.

1. А будет кому лучится ехати из Московского государьства для торгового промысла, или иного для какого своего дела в иное государьство, которое государьство с Московским государьством мирно: и тому на Москве бити челом государю, а в городех воеводам о проезжей грамоте, а без проезжей грамоты ему не ездити. А в городех воеводам давати им проезжия грамоты без всякого задержания.

3. А будет кто поедет в которое государьство без проезжие грамоты, и быв в ином государьстве приедет в Московское государьство, а иной кто учнет на нево извещати, что он ездил бес проезжие грамоты самоволством для измены, или для иного какова дурна: и по тому извету про того, кто ездил в иное государьство без государевы проезжие грамоты, сыскивати всякими сыски накрепко. Да будет про него в сыску скажут, что он впрям ездил в иное государьство без проезжия грамоты для измены, или для иного какова лихого дела: и того по сыску за измену казнити смертию.

4. А будет в сыску объявится, что он ездил в иное государьство бес проезжие грамоты для торгового промыслу, а не для измены, и ему за то учинити наказание, бити кнутом, чтобы на то смотря иным неповадно было так делати.

6. А будет кто порубежных городов помещики и вотчинники почают в людех своих и во крестьянех какое дурно, или измену: и им про то извещати государю, и в городех о том воеводам подавати изветные челобитные, и людей своих и крестьян проводити. А воеводам тех людей, на ково будет извет, распрашивати и сыскивати про них, против извету, всякими сыски накрепко и писати о том к государю, а тех людей, на кого будет извет, до государева указу сажати в тюрму.

2. А в которых местех в то время ратным людем я а государеве службе быти, и на которой срок им на государеву службу прие-хати, и о том посылати в городы к воеводам и к приказным людям государеву грамоты, и велети ратных людей на государеву службу в указные места высылати безо всякого мотчания. А ратным людем идучи на государеву службу, на дороге и на станех никаким людем никакова насильства и убытка не чинити, своих и конских кормов ни у кого безденежно не имати.

3. А будет ис тех ратных людей лучится кому что купити себе и лошадям корму, и они бы те кормы у всяких людей покупали прямою ценою; а в полях бы хлеба и в запертых лугах сенных покосов не травили, чтобы однолично от ратных людей никому нигде никакова насильства не было.

6. А будет которые ратные люди, идучи на государеву службу, учнут каким людем насильство чинити, а по суду сыщется про то допряма: и тем людем наказание чинити смотря по вине, и убытки доправити, и отдати тем людем, кто чем изобижен.

7. А будет которые люди учнут ратным людем продавати людские и конские кормы дорогою ценою: и тем людем по суду и по сыску, по тому же наказание чинити, а лишнее взятое отдавати.

10. Да и бояром и воеводам без государева указу ратных людей с государевы службы не роспущати, и посулов и поминков не имати.

17. А будет которые служилые люди учнут государю бити челом, что им за старостию, или за увечьем, или за болезнию на государеву службу итти не мочно, и в их бы место велел государь быти на своей государеве службе детем их и братии и племянником и внучатом беспоместным, которые в государеву службу поспели, а государевы службы не служат, и ни в какие чины не написаны: и тех челобитчиков, на Москве и в городех, осматривати. Да будет по осмотру тем служилым людем на государеве службе впрям за старостию, или за увечьем, или за болезнью быти яе мочно: и тем служилым людем в свое место, на государеву службу велети посылати со всею своею службою и с запасы детей своих и братию и племянников и внучат беспоместных, которые в государеву службу поспели, в восмьнатцать лет, а никакия государевы службы не служат, и ни в какие чины не написаны; а меньши осминатцати лет никого им на службу в свое место не посылати. А будет у них таких детей и братей и племянников и внучат не будет, а самым им ни которыми делы на государеве службе за болезнию или за старостию быти немочно: и у них взяти на государеву службу даточных людей, или деньги, смотря по их поместьям и вотчинам и по прожитком.

18. А будет которые служилые люди учнут бити челом государю, чтобы им на государеве службе не быти, и скажутся стары и увечны, или больны, а по осмотру на государеве службе им быти мощно: и таких на государеву службу высылати самих.

19. А будет которой служилой человек, будучи на государеве службе, з бою збежит к себе в дом, а воеводы на него о том отпишут к государю: и у таких за тот побег ис поместных их и из денежных окладов убавити половина; да у них же ис поместей их взяти на государя половину же, да им же за то чинити наказание, бити кнутом нещадно.

20. А будет кто, будучи на государеве службе в полкех, учнет изменою ис полков переезжати в неприятельские полки, и в неприятельских полкех сказывати про вести и про государевых ратных людей, и в том на него кто известит, и сыщется про то допряма: и такова переезщика казнити смертию, повесити против неприятельских полков, а поместья его и вотчины и животы взяти на государя.

1. В которых в государевых дворцовых селах и в черных волостях и в патриарших и в митрополичьих и в архиепископлих и епископлих и в монастырских вотчинах и бояр и окольничих и думных и ближних людей и стольников и стряпчих и дворян московских и дьяков и жильцов и дворян и детей боярских городовых и иноземцов и всяких чинов людей, в поместьях и в вотчинах, в селех и в деревнях мыты и перевозы: и на тех перевозех и на мытах з дворян и з детей боярских и с иноземцев и со всяких служилых людей и с их людей и с запасов и с гонцов, которые посланы будут для государевых дел, мыта и перевозу и мостовщины ни где не имати.

И велел государь о том в Московском уезде и в городех учинити заказ крепкой, и послати свои государевы грамоты, что бы с служилых людей, з дворян, и з детей боярских и иноземцев и со всяких служилых людей и с их людей и с запасов и с гонцов никто нигде мыту и перевозу и мостовщины не имал.

2. Также будет кто вотчинники и помещики учнут государю бити челом о беглых своих крестьянех и о бобылях, и скажут, что их крестьяне и бобыли, выбежав из-за них, живут в государевых и в дворцовых селах, и в черных волостях, или на посадех в посадских людех… — за всякими вотчинники и помещики: и тех крестьян и бобылей по сыску отдавати по писцовым книгам… А отда-вати беглых крестьян и бобылей из бегов по писцовым книгам всяких чинов людем, без урочных лет.

3. А кому доведутся беглые крестьяне и бобыли по суду и по сыску отдати, и тех крестьян отдавати с женами и со детьми и со всеми их животы, и с хлебом стоячим и с молоченым…

10. А будет кто с сего государева уложенья учнет беглых крестьян и бобылей и их детей и братью и племянников приимати и за собою держати, а вотчинники и помещики тех своих беглых крестьян за ним сыщут… — и на тех за кем учнут жити, за государевы подати, и за помещиковы доходы, взяти за всякого крестьянина по десяти рублев на год, и отдавати исцом, чьи те крестьяне и бобыли.

27. А кто на суде в чьем крестьянине запретца² и отцелуется, а после тот крестьянин, в котором он отцелуется, объявится у него, и того крестьянина взяв у него, отдать исцу со всем животы против исковой челебитной, а ему за вину, что он крест поцелует не на правде, учинити жестокое наказание, бити его кнутом по торгом по три дни, чтобы про то было ведомо многим людем, за что ему такое наказание указано учинити, и бив его по торгом кнутом по три дни, посадити его в тюрьму на год, и впредь ему ни в чем не верити и ни в каких делах ни на кого суда не давати.

30. А за которыми помещики и вотчинники крестьяне и бобыли… написаны на поместных их и на вотчинных землях порознь, и тем помещиком и вотчинником крестьян своих с поместных своих земель на вотчинные свои земли не сводити, и тем своих поместий не пустошити.

42… Государь царь и великий князь Алексей Михайловичь всея Русии, советовав со (всеми духовными властями и думными и соборными чинами), указал и собором уложили: впредь с нынешняго уложения патриарху, и митрополитом, и архиепископом, и епископом, и в монастыри ни у кого родовых и выслуженных и купленых вотчин не покупати и в заклад не имати, и за собою не держати, и по душам в вечный поминок не имати никоторыми делы; и в поместном приказе за патриархом, и за митрополиты, и за монастыри таких вотчин не записывати; а вотчинником никому вотчин в монастыри не давати.

А кто и напишет вотчину в монастырь в духовной, и тех вотчин в монастыри по духовным не давати; а дати в монастырь родителям их денги, чего та вотчина стоит, или что умерший вотчине цену напишет в духовной…

1. Которые слободы на Москве патриарши, и митрополичьи, и владычни, и монастырские, и бояр и окольничих и думных а ближних, и всяких чинов людей, а в тех слободах живут торговые и ремесленные люди, и всякими торговыми промыслы промышляют и лавками владеют, а государевых податей не платят, и служб не служат, и те все слободы со всеми людми, которые в тех слободах живут, всех взяти за государя в тягло, и в службы бездетно и без-поворотно…

15. А которые боярские и иных чинов люди и крестьяне на Москве, и по городам покупили себе и в заклады поймали тяглые дворы, и лавки, и анбары, и погребы каменные, и соляные варницы, и торгуют всякими товары: и тем боярским и иных чинов людем и крестьяном, те тяглые дворы, и лавки и погребы, и анбары, и варницы продати тяглым торговым и посадским людем, а им теми дворами, и лавками, и погребами, и анбары, и варницами впредь не владети, и впредь ничьим людем и крестьяном опричь государевых торговых посадских людей тяглых дворов, и лавок, и погребов, и анбаров, и варниц³ ни у кого не покупати. А будет впредь чьи люди и крестьяне у кого купят тяглые дворы, или лавки, и погребы, и анбары, и варницы: и у них те дворы и лавки, и погребы, и анбары, и варницы взяти на государя безденежно; да им же за то быти от государя в великой опале, и в торговой казни.

4. А которые всяких чинов люди на Москве емлют государево денежное и хлебное жалованье, и лавки за собою держат, и наймуют и всякими промыслы промышляют, опричь стрелцов:, и тем людем быти по прежнему в своих чинех, и служить государевы службы з государева жалованья. А с торговых со всяких промыслов быти им в тягле в сотнях и в слободах, и в ряд с черными людьми подати давать, а службы никакой тяглой не служить; а кто не похочет в тягле быть, и тем людем лавки свои продать государевым тяглым людем.

11. А которые в городех стрелцы и казаки, и драгуны всякими торговыми промыслы промышляют, и в лавках сидят: и тем стрельцом и казаком, и драгуном, с торговых своих промыслов платити таможенные пошлины, а с лавок оброк, а с посадскими людьми тягла им не платити, и тяглых служеб не служити.

12. А которые в городех же иных чинов служилые люди, пушкари и затиншики, и воротники, и казенные плотники, и кузнецы, сидят в лавках, и всякими торговыми промыслы промышляют; и им с торговых своих промыслов по тому же платити государевы таможенные пошлины, и быти им в тягле и всякий государевы подати платити и службы служити с посадскими людми в ряд. А кто в тягле быти не похочет, и тем людем лавки свои продать государевым тяглым людем.

13. А которые московские и городовые посадские тяглые люди сами, или отцы их в прошлых годех живали на Москве, и в городех на посадех, и в слободах в тягле, и тягло платили, а иные жили на посадех же и в слободах у тяглых людей в сидельцах и в наймитах, а ныне они живут в закладчиках за патриархом же, и за митрополиты, и за архиепископы, и за епископом, и за монастыри, и за бояры и за окольничьими, и за думными, и за ближними, и за всяких чинов людьми на Москве и в городех, на их дворех и в вотчинах, и в поместьях и на церковных землях: и тех всех сыскивати и свозити на старые их посадские места, где кто живал наперед сего, бездетно же и бесповоротно. И впредь тем всем людем, которые взяты будут за государя, ни за ково в закладчики не записыватися, и ни чьими крестьяны и людьми не называтися. А будет они впредь учнут за ково закладыватися, и называтися чьими крестьяны или людьми: и им за то чинити жестокое наказанье, бити их кнутом по торгом, и ссылати их в Сибирь на житье на Лену. Да и тем людем, которые их учнут впредь за себя при-имати в закладчики, потомуже быти от государя в великой опале, и земли где за ними те закладчики впредь учнут жити, имати на государя.

27. А которые московских и городовых посадских людей дети отходили от тяглых людей и писалися в стрелецкую службу, а у отца толко один сын, или два: и тех имати в тягло; а будет у отца три сына, а третей написан в стрелцы: и третьего сына не имати, быти ему в стрелцах.

28. А которые московские и городовые посадские люди были в посадском тягле, и стали в пушкари, и в затинщики, и в воротники, и в кузнецы, и в иные во всякие чины: и тех, по сыску, всех имати в тягло.

29. А которые московские и городовые тяглые люди в прошлых годех стали в казаки, и служат с старопоместными казаки, и денежными оклады они верстаны, и кормы месечными устроены: и тех черных людей ис казаков не имати, а быти им в службе по прежнему.

9. А приведут татя, а доведут на него одну татьбу: и того татя пытати и в иных татьбах⁴ и в убийстве. Да будет с пытки в иных татьбах и в убийстве не повинится, а скажет, что он крал впервые, а убийства не учинил: и того татя за первую татьбу бити кнутом и отрезать ему левое ухо, и посадити его в тюрьму на два года, а животы его отдати им истцом в выть, и из тюрьмы выимая его посылати в кандалах работати на всякие изделия, где государь укажет…

10. А будет тогоже изъимают на другой татьбе: и его по тому же пытати и в иных татьбах. Да будет он повинится только в дву татьбах, а убийства он не учинил же, и его после пытки бити кнутом, и урезав у него праваго уха, посадити в тюрьму на четыре года; а из тюрьмы выимая его посылати на всякие государевы изделья по тому же в кандалах…

12. А приведут татя, а доведут на него татьбы три, или четыре, или болши: и того татя пытав казнити смертью, хотя он убийства не учинил, а животы его отдати истцом в выть.

13. А будет тать учинит и на первой татьбе убийство: и его казнить смертью.

14. А церковных татей казнити смертью же безо всякого милосердия, а животы их отдавати в церковные татьбы.

1. Будет которой сын или дочь учинит отцу своему или матери смертное убийство и их за отеческое или матернее убийство казнити смертию же безо всякия пощады.

3. А будет отец, или мати сына, или дочь убиет до смерти и их за то посадити в тюрьму на год, а отсидев в тюрьме год приходити им в церкви божий, и у церкви божий объявлять тот свой грех всем людем вслух, а смертию отца и матери за сына и за дочь не казнити.

4. А будет кто сын или дочь, не помня закона христианского, учнет отцу или матери грубые речи говорити, или отца или матерь з дерзости рукою зашибет, и в том на них отец или мать учнут бити челом, и таких забывателей закона христианского за отца и матерь бити кнутом.

9. А будет чей человек того, кому он служит, убьет до смерти: и его самого казнити смертию безо всякие же пощады.

14. А будет жена учинит мужу своему смертное убийство, или скормит его отравою, а сыщется про то допряма: и ея за то казнити, живу окопати в землю, и казнити ее такою казнию безо всякие пощады, хотя будет убитого дети или иные кто ближния роду его того не похотят, что ея казнити, и ей отнюдь не давати милости, и держати ея в земле до тех мест, покамест она умрет.

Григорий Котошихин, «О России в царствование Алексея Михайловича» (см. № 151).

Да в прошлых годех, и как учинилося у Московского царя с Полским Яном Казимиром королем недружба и война, а потом и с королевским величеством Свейским: и за продолжением Полские войны и для пополнения казны, и для поспешения ратным людям на жалованье, деланы денги, рублевики серебряные…

Да в то же время делали денги полтинники медные с ефимок, и крестьяне, увидев такие в одну пору худые деланные денги, неровные и смешаные, не почали в города возить сена и дров и съестных запасов, и почала быть от тех денег на всякие товары дороговь великая. А служилым людем царское жалованье давано полное, а они покупали всякие запасы и харчь и товары вдвое ценою, и от того у них в году жалованья не доставало, и скудость почала быть болшая. Хотя о тех денгах указ был жестокой и казни, чтоб для них товаров и запасов никаких ценою не подвышали: однако на то не смотрили. И видя царь, что в тех денгах не учало быти прибыли, а смута почала быть болшая, велел де-лати на Москве, и в Новегороде, и во Пскове, а потом и в Куконаузе, на дворец своих денги медные, алтынники, грошевики, копейки, против старых серебряных копеек, и от тех денег меж крестьян потому ж и была смута; и те прежние денги, и алтынники, и грошевики, велел царь принимати в казну и переделывать в мелкие копейки. И деланы после того денги медные ж мелкие, и ходили те мелкие денги многое время с серебряными заровно; и возлюбили те денги всем государством, что всякие люди их за товары принимали и выдавали.

И в скором времени, на Москве и в городех, объявилися в тех медных денгах многие воровские, и тех людей хватали и пытали всячески… И кто до чего довелся, казнили смертною казнию, и отсекали руки и прибивали у денежных дворов на стенах, а домы их и животы имали из царя безденежно. Однако, те люди на такие великие мучения и смерти и разорения не смотрили, делали такие воровские денги аж до скончания тех денег; и мало кто из таких воров не пойман и не казнен. И которые воры были люди богатые, и они своих бед откупались, давали на Москве посулы болшие боярину, тестю царскому, Илье Даниловичю Милославскому, да думному дворянину Матюшкину, за которым была прежнего царя царицына родная сестра, да дьяком, а в городех посулы ж воеводам и приказным людем; и они, для тех посулов, тем вором помогали и из бед избавливали…

И на того боярина царь был долге время гневен, а думного человека отставили прочь от Приказу, а казни им не учинили никакой; а дьяком, и подьячим и головам, и целовальником и денежным вором, учинили казни, отсекали руки и ноги и палцы от рук и ног, и ссылали в ссылку в далние городы.

И тех воров товарыщи, видя, что тому боярину и думному человеку, за их воровство, не учинено ничего, умыслили написать на того боярина и на иных трех воровские листы, чем бы их известь и учинить в Москве смуту для грабежу домов, как и преж сего бывало, бутто те бояре ссылаются листами с Полским королем, хотя Московское государство погубить и поддать Полскому королю; и те воровские листы прибили, в ночи, на многих местех по воротам и по стенам.

А царь в то время был в походе, со всем своим домом, и с ним бояре и думные и ближние люди, в селе Коломенском, от Москвы 7 верст. И наутрее всякого чину люди, идучи в город, те писма чли и взяли к себе; и пришед на площадь, к Лобному месту, у рядов, стали те писма честь вслух всем людем. И собралось к тому месту всякого чину людей множество, и умыслили итти в город, к царю, и просити тех бояр, чтоб им царь выдал их головою на убиение, и уведали, что царя в Москве нет, и они скопяся вместе, тысечь с пять, пошли к царю в поход; а с Москвы в то время бояре послали к царю с вестью, что на Москве учинилась смута и почали домы грабить. А в то время царь был в церкви, у обедни, празновали день рождения дочери его царской; и увидел царь из церкви, идут к нему в село и на двор многие люди, без ружья, с криком и с шумом; и видя царь тех людей злой умысел, которых они бояр у него спрашивали, велел им схоранитися у царицы и царевен, а сам почал дослушивать обедни; а царица, в то время, и царевичи, и царевны, запершися сидели в хоромех в великом страху и в боязни. И как те люди пришли, и били челом царю о сыску изменников, и просили у него тех бояр на убиение; и царь их уговаривал тихим обычаем, чтобы они возвратилися и шли назад к Москве, а он царь, кой час отслушает обедни, будет в Москве, и в том деле учинит сыск и указ; и те люди говорили царю и держали его за платье за пуговицы: «чему де верить?» и царь обещался им богом и дал им на своем слове руку, и один человек ис тех людей с царем бил по рукам, и пошли к Москве все; а царь им за то не велел чинити ничего, хотя и было кем противится. И послал царь к Москве ближнего своего боярина князя Ивана Ондреевича Хованского, и велел на Москве уговаривать, чтобы они смуты не чинили и домов ничьих не грабили; а которые листы объявилися писаны о измене, на бояр и думных людей, приедет он, царь, сам для сыску, того ж дни…

И как те злые люди, которые от царя шли к Москве, встретились с теми людми, которые шли к царю с Шориновым сыном [и] собрався вместе, пошли к царю… А царь в то время садился на лошадь, хотел ехать к Москве… И они почали у царя просить для убийства бояр, и царь отговаривался, что он для сыску того дела едет к Москве сам; и они учали царю говорить сердито и невежливо з грозами: «будет он добром им тех бояр не отдаст, и они у него учнут имать сами, по своему обычаю». Царь, видя их злой умысл, что пришли не по добро и говорят невежливо, з грозами, и проведав, что стрелцы к нему на помочь в село пришли, закричал и велел столником, и стряпчим, и дворяном, и жилцам, и стрелцом, и людем боярским, которые при нем были, тех людей бити и рубити до смерти и живых ловити. И как их почали бить и сечь и ловить, а им было противитися не уметь, потому что в руках у них ничего не было, ни у кого, почали бегать и топитися в Москву реку, и по-топилось их в реке больше 100 человек, а пересечено и переловлено болши 7 тысяч человек, а иные розбежались…

«Собрание государственных грамот и договоров», т. IV, № 55.

Великий государь, царь и великий князь Алексей Михайловичь… указал, а его царского величества бояре приговорили по челобитью МоскЬвского Государства гостей и госгинных сотен и черных слобод торговых людей, от приезжих иноземцов во многих обидных торгех… чтоб Московского Государства и порубежных городов великия России торговые люди имели свободные торги… по нижеписанным торговым статьям:

42. На Москве и в городех всем иноземцам никаких товаров врознь не продавать; а будет учнут врознь продавать, и те товары имати на великого государя.

56. А буде которые иноземцы похотят товары свои от города возить к Москве и в иные города, и им платить с тех заморских товаров у Архангельского города проезжих пошлин по гривне с рубля золотыми и ефимками для того, что русские люди и московские иноземцы пятину и десятину и всякий подати платят и службы служат, а иноземцы ничего не платят.

60. А чтоб иноземцы приезжим торговым людям товаров своих не продавали и у них ничего не покупали, а продавали б в тех городах купецким людям того города, в коих они станут торговать, и у иных також товары всякие покупали, а не у приезжих, а подрядов и записей иноземцы с приезжими людьми никаких не чинили и тем бы у тех московских и городовых купецких людей промыслов не отымали.

61. А Московским купецким людям в порубежных во всех городех и на ярманках торговати с иноземцы всякими товары вольно.

62. А будет иноземцы товары свои заморские, мимо тех гражан, приезжим людем иного города учнут продавать или у них какие покупать и свалом, и те товары имать на великого государя.

63. Учинить заказ крепкой, чтоб иноземец с иноземцем никакими товары не торговали и не продавали и не меняли, понеже великому государю в таможнех в сборах его великого государя казне чинятся большие недоборы, а русским людям в торгах их помешка и изнищение чинится; и будет иноземцы меж себя учнут торговать, а сыщется про то допряма, и те товары взять на великого государя.

83. На Москве и в городех всех земель иноземцам никаких заморских товаров врознь не продавать, и по ярманкам им ни в которые городы с товары своими и с деньгами не ездити и прикащиков не посылать.

84. А будет станут они иноземцы товары свои продавать врознь или учнут ездить с товары и с деньгами по ярманкам, и те товары и деньги имать на великого государя.

88. Для многих волокит во всех приказех, купецких людей пристойно ведати в одном пристойном приказе, где великий государь укажет своему государеву боярину, который бы приказ был купецким людям во всех порубежных городех и в иных государствах о проездах обороною, и во всех городех от воеводских налог купецким людям был защитою и управою.

89. А кому купецким людям лучится побити челом великому государю о своих обидах на кого ни есть на всяких чинов людей, и чтоб всем купецким людям давати суд и управа на тех людей в том же в одном приказе непременно, чтоб купецким людям, волочась по многим приказам, промыслов своих не отбыть и чтоб всякой торговый промысел без волокит множился, и в том великого государя казне будет в пошлинах немалое пополнение…

Я. Рейтенфельс пишет об организации русского войска и дает описание поместного войска, отправляемого на борьбу с восстанием Степана Разина в 1670 году. («Сказания светлейшему герцогу Тосканскому Козьме III о Московии», пер. А. Станкевича, М. 1906.)

Главный начальник всего войска имеет ближайшего себе помощника, который называется, так как он заведывает выбором места и разбитием лагеря, Гулевым, от слова Гуляй — или подвижной — город, т. е. того деревянного укрепления, которым мосхи обыкновенно окружают свое войско, главным образом, против нападений татар и их стрел. Особому, далее начальнику опытному в военном деле, поручаются пушки и все нужные к ним принадлежности, а четыре вождя, имеющие каждый при себе два помощника, предводительствуют каждый над одной четвертой частью войска. Первая часть носит название правого крыла, вторая — левого, третья — разведочного и запасного, четвертая — сторожевого; последнее охраняет остальные, выставляя со всех сторон многочисленных караульных. Военную дисциплину, главное условие для успешного ведения войны, русские поддерживают столь строгими законами, что во время похода им никогда не приходится прибегать к наказаниям, кроме разве, что это случится по достижении ими неприятельской страны, или же наказывать слегка за небольшие проступки. Дорогие всякого рода принадлежности, оружие, палатки, могущие возбудить у неприятеля желание завладеть ими и придать ему храбрость, русские держат как можно далее от лагеря, хотя, если присутствует, случайно, царь, то они являются в пышном уборе. Мы с великим изумлением видели превосходный образец этой военной пышности, в 1670 г. на окружающих Москву полях, когда Алексей Михайлович во время бунта Стеньки Разина, в течение восьми дней, производил смотр 60 дворян. Поистине, едва ли кто, не видавший сего собственными глазами, может себе верно представить вид воинов, блеставших одинаково богатою одеждою и оружием. В двух милях от города, близ рощи, предназначенной для охот, среди обширного поля возвышался дом весь обтянутый внутри пурпурными и златотканными, настенными коврами, а снаружи красным сукном. С трех сторон устланные также драгоценнейшими коврами, крыльца в 12 ступеней вели ко входу в него, все это сооружение было ограждено на большом расстоянии кругом для сдерживания толпы, деревянными перилами, обернутыми красною тканью, а около них, также кругом стояли в большом количестве пушки; в виде, как бы подкрепления, была протянута еще цепь солдат. Недалеко от сего бросалась в глаза некая круглая, искусно из дерева выстроенная, с окнами во все стороны и обитая разноцветным шелком, башня, в которой весело играли трубачи и литаврщики. Против царского престола было выстроено до пяти тысяч пехоты с развевающимися знаменами; между ею и выше описанным домом проходили знатные военачальники с своими конными отрядами, приветствуя царя низким наклонением головы и, спешиваясь, представляли ему, без замедления, донесения о своем отряде, каждый особо. Богатое убранство солдат, бывших на этом смотру, хотя и уступало в изяществе убранству, употребляемому в Европе, но зато превосходило его дороговизною тканей. Все зрители с изумлением останавливали взоры на всадниках, из которых исключительно состояло все это войско, не только из-за их блестящего, разнообразного оружия, но и вследствие красивого вида их одежд. За каждым из них вели разукрашенных коней, без седоков, а в поводу, в сопровождении многочисленной свиты рабов. У коней не только грива, шея, голова, ноги и копыта блистали серебром, золотом и драгоценными камнями, ной уздечки, попоны, нахвостники и чапраки, были до того отягчены драгоценностями, что лошади насилу могли двигаться.

Ян Стрейс (или Стрюйс) — уроженец Нидерландов, много путешествовал. В 1668 г. приехал в Русское государство парусным мастером. В 1676 г. Стрейс в Амстердаме издал описание своих трех путешествий (1647–1673).

Получив прощение и свободу итти куда хочет, Стенька Разин вернулся со своей разбойничьей стаей на Дон в лучшем положении и с большими силами, чем в то время, когда они прибыли больные и распухшие от голода, жажды и соленой воды. За казаками последовала часть русских, весьма преданных Стеньке, на что он одних склонил хорошим жалованьем, других деньгами и подарками. Когда он проходил по улицам Астрахани и видел следовавшую за ним большую толпу, то разбрасывал дукаты и другие золотые монеты, и такая щедрость или, вернее, хитрый обман привлекали к нему многих необузданных и глупых людей. Некоторые из них были даже на службе у его величества. Когда весть о том дошла до господина наместника Прозоровского, он тотчас послал полковника Ведероса (Wederos) к Разину и велел ему передать и приказать немедля отослать в Астрахань слуг его величества, в случае же отказа он, Разин, снова впадет в немилость у царя и ему от того придется тяжелее и труднее, чем в прошлый раз, и может быть ему придется расплатиться за старые грехи ради новых. Полковник Ведерос прибыл к нему и выполнил все, что было приказано; но Разин не хотел ничего слышать об этом приказе, нетерпеливо перебил его недостойными речами и еще немного и он разрубил бы саблей голову несчастного посланника. Однако гнев и ярость его вылились в кощунствах, проклятиях и неистовстве, и он говорил: «Как смеют приносить мне такие нечестные требования? Должен я предать своих друзей и тех, кто последовал за мной из любви и преданности? Меня еще понуждают к тому немилостью? Добро же, передай твоему начальнику Прозоровскому, что я не считаюсь ни с ним, ни с царем, что в скором времени явлюсь к ним предъявить свои требования, чтобы этот малодушный и трусливый человек, который теперь кичится и хвастается своей двойной властью, не смел так разговаривать и повелевать и делать мне предписания, как своему крепостному, когда я рожден свободным и у меня больше силы, чем у него. Пусть стыд выест ему глаза за то, что он меня встретил без малейших почестей как ничтожного человека» и т. д. и еще много других упреков. Стоявший перед ним полковник все время боялся, что его зарубят. С таким ответом вернулся Ведерос, из чего можно заключить, что сей разбойник нарушил данное слово и вновь стал вооружаться, как это и случилось в скором времени, так что господин Прозоровский весьма дивился, не ведая, где он в столь короткое время собрал такую большую силу, ибо у него оказался флот из 80 новых судов, на каждом две пушки и множество войска. С ним он поплыл вниз по Волге, но не показывал тогда никакой вражды, и князь Прозоровский также не находил нужным напасть на него до прибытия большого флота, снаряженного его величеством. Флот наконец прибыл и состоял из 6 тыс. стрельцов на многочисленных стругах, нагруженных порохом, оружием, различным военным снаряжением и съестными припасами. Едва тот флот прибыл, Стенька ловко сумел под видом перебежчиков послать своих самых хитрых и пронырливых советников, которым и удалось представить дела Стеньки такими приукрашенными и добрыми, что весь простой народ склонился к нему и перешел на его сторону. По такому наущению они напали на своих начальников, многим отрубили головы, других предали в руки разбойников вместе со всем флотом. Стенька, овладев без всякого боя такой большой силой, выдал каждому из них за два месяца жалованье, пообещав вперед свободу грабить и убивать по их желанию, и прибавил: «За дело, братцы! Ныне отомстите тиранам, которые до сих пор держали вас в неволе хуже, чем турки или язычники. Я пришел дать всем вам свободу и избавление, вы будете моими братьями и детьми, и вам будет так хорошо, как и мне, будьте только мужественны и оставайтесь верны». После этих слов каждый готов был итти за него на смерть и все крикнули в один голос: «Многая лета нашему батьке (Batske — отцу). Пусть он победит всех бояр, князей и все подневольные страны!»

Это известие испугало господина Прозоровского, он опасался за Астрахань, ибо глупый народ начал роптать и высказывать похвалы разбойнику, и во всех городах той местности начались такие волнения и каждый миг приходилось со страхом ждать ужасного кровопролития. «Восстань, восстань, народ! — кричали даже стрельцы. — К чему нам служить без жалованья и итти на смерть? Деньги и припасы истрачены. Мы не получаем платы за год, мы проданы и преданы». Они кричали еще в многом, а начальство не смело их удерживать от этого иначе, как добрым словом и великими обещаниями.

Стенька разделил войско, которое усилилось примкнувшими русскими до 16 тыс. человек, и послал одну часть в Царицын, другую в Чернояр. Сам он остался с флотом и держал себя королем. Они повиновались его малейшему знаку и были ему верны, как если бы он был самым великим монархом в мире. Когда он напивался допьяна, что с ним часто случалось, то по малейшему поводу приказывал рубить головы в его присутствии и даже сам прикладывал к тому свои жаждущие крови руки, и такое несчастье постигало большею частью начальников, ибо простой народ всячески подмазывался к этому хитрому тирану, и они служили ему, чем могли, убивая одного начальника за другим. Когда ему только приходило на ум или когда на самом деле его офицеры обижали солдат и те заявляли об этом, ничего не могло спасти офицеров, и низших слушали, а высшие расплачивались. Благодаря этому сила его росла день ото дня, и за пять дней его войско увеличилось от 16 тыс. до 27 тыс. человек подошедшими крестьянами и крепостными, а также татарами и казаками, которые стекались со всех сторон большими толпами и отрядами к этому милостивому и щедрому полководцу, а также ради свободного разбоя. Всюду говорили об убитых дворянах, так что господа, одев дешевое платье, покидали жилища и бежали в Астрахань.

«Акты исторические», т. IV, № 202.

От царя и великого князя Алексея Михайловича, всеа Вели-кия и Малыя и Белыя Росии самодержца, в нашу отчину в Астрахань боярину нашему и воеводам князю Ивану Андреевичу Хилкову, да Ивану Федоровичу Бутурлину да Якову Ивановичу Безобразову, да дьяком нашим Ивану Фомину да Григорью Богданову. В прошлом во 174 году мая во 2 числе да в нынешнем во 175 году марта во 30 да и апреля в 12, да мая в 31 числех посланы к вам наши великого государя грамоты о проведыванье воровских казаков и о промыслу над ними, которые хотят итти с Дону на Волгу воровать, чтобы однолично воровских казаков отнюдь на море и на морские проливы не пропустить и чтобы они на Волге для воровства не были.

И июня 12 день писал к нам великому государю с Царицына Андрей Унковской: мая де в 3 день писал к нему с Дона атаман Корнило Яковлев и все Донское войско: жили де они с Азовскими людми в миру, и за их миром хотел было их войсковой казак Стенка Разин с товарищи своровать итти на море; и по их де отписке, он с моря в болших лодках воротился и ничего не учинил, и погребли мимо их Черкаского городка вверх по Дону; и они де атаман и казаки посылали за ними и их не нашли; а ведомо де им в войску учинилось, что де тот Стенка с товарищи пошол на Волгу реку воровать. И он Андрей, для проведывания и уговаривать тех казаков, посылал служилых людей, и те де служилые люди приехав сказали, что тот Стенка в сборе с товарищи своими с воровскими казаки, с шестьсот человек и болши, приехали к Паншинскому городку; а собираются де к нему беспрестанно, и едучи де вверх по Дону, многие казачьи городки разоряют, и приезжих торговых людей и казаков грабят и побивают до смерти; и живет де он от тех казаков в болшом опасенье, чтоб над городом какого дурна не учинили…

ЦГАДА, Разряд, Белгородский стол, № 687, лл. 74–76.

Грамота от Степана Тимофеевича от Разина.

Пишет вам Степан Тимофеевичь всей черни. Хто хочет богу да государю послужити, да и великому войску, да и Степану Тимофеевичу, и я выслал казаков, и вам заодно бы изменников вывадить и мирских кравапивцов вывадить. И мои казаки како промысь станут чинить и вам[158] бы²… итить к ним в совет, и кабальныя и апалныя шли бы в пок³ к моим казакам^4.

ЦГАДА, Разряд, Белгородский стол, № 687, л. 398.

От Великого войска Донского и от Олексея Григорьевича в город Харьков полкъовнику Грицьку и всем мешаном челобитье. В нынешнем во 179-ом году октября в 15 день по указу великого государя и по грамоте его, великого государя, вышли мы, великое войско Донское, з Дону Донцом ему, великому государю, на службу, потому что у нево, великого государя, царевичев не стала и от них, изменников бояр, и мы, великое войско Донское, стали за дом пресвятыя богородицы и за ево, великого государя и за всю чернь. И вам бы, атаманом молотцом, Грицко полковник, со всеми городовыми людьми и мещанами, стать с нами, великим войском Донским, заедина за дом пресвятыя богородицы и з ево, великого государя, и за всю чернь потому, чтобы нам всем от них, изменников бояр, в конец не погибнуть.

[На обороте]: К сей грамоте великого войска Донского атаман Алексей Григорьевичь печать приложил. Отдать ся грамота в Харкове полковнику и всем городовым людем.

ЦГАДА, Разряд, Московский стол, № 441, лл. 15–16.

От донских и от яицких атаманов молотцов от Стефана Тимофеевича и ото всего великого войска Донского и Яицкого память Цывилского уезду розных сел и деревень черней руским людем, и татарам и чювашем и мордве. Стояти бы вам черне русские люди и татаровя i чюваша, за дом пресвятые богородицы i за всех святых, i за великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича…, 1 за благоверных царевичев, i за веру православных християн. А как ic Цывилска к вам и черне русские люди, i татаровя, i чюваша, и мордва, высылщики [в] Цывилской уезд по селом i по деревням будут и станут загонять в осаде стоять в Цывилску, I вам бы, черне в осаду в Цывилск не ходить, потому что над вами учинят обманом, всех в осаде вас порубят, а тех бы вам цывилских высылщиков ловйти i привозить в войско, в Симбирск, а которые цывиленя дворяня i дети боярские i мурзы и татаровя похотят заодно тоже стоять за дом пресвятые богородицы i за всех святых, i за великого государя, i за благоверных царевичев, i за веру православных крестьян, i вам бы, чернь тех дворян i детей боярских, i мурз, i татар, i чернь не тронуть i домов их не разорять. А с восковой памяти вам, чернь, списывать, отдавать списки по селам церковным причетником дьячком в слово слово i, списывая, отдавать их по розным волостем, i по селам, i по деревням сотцким и старостам i десятцким, чтобы они, уездные люди, все в сию восковою па меть знали.

К сей памяти высковую печать атаман Степан Тимофеевич приложил, а с сею высковою печатью послан наш высковой казак Ахпервя мурза Киндибянов, 1 вам бы, чернь, ево в всем слушать i спору не держать, а будь его слушать ни в чем не станете, и вам бы на себя не пенять.

ЦГАДА, Разряд, Приказной стол, № 423, лл. 208–210.

179-го октября в 16 день. К боярину и воеводе ко князю Юрью Алексеевичу Долгоруково прислал ис посылки товарищ ево околничей и воевода князь Константин Осиповичь Щербатово взятых воровских людей, которые взяты в боех у села Поя и за селом Мамлеевым, и те воры роспрашиваны порознь и пытаны.

А в роспросе и с пытки атемарец сын боярской Никитка Трофимов сын Скрябин сказал: в нынешнем де во 179-м году, а в котором месяце и числе, того он не упомнит, пришли воровские казаки из Саранска на Атемарь, и атемарские де казаки город им, вором, здали и голову Михаила Кункина, выдав, убили, и с Отемары ево, Микитку, воры взяли, а взяв, пошли под Орзомас, а до сего де числа за неделю приезжали в Саранск и на Атемарь из Арзамаса посацкие люди два человека, как их зовут, того не знает, и говорили де им, ворам, чтоб они шли под Орзомас на обоз боярина и воевод князя Юрья Алексеевича Долгорукова, а сказывали де им, ворам, под Арзамасом небольших людей, и они де под Арзамас по тем вестям и пошли четыре атамана атемарских казаков Тимошка Иванов сын Белоусь с товарищи, а люди де с ними ис Саранска пошло русских людей и татар и мордвы с шесть тысяч человек, да с ними же де с Отемару и ис Саранска пять пушек. А вор де Стенка Разин писал к ним, ворам, которые шли под Орзомас, чтобы они шли к нему, Стенке, на помочь, а в письме ево писано, что де околничий и воевода князь Юрья Никитич Борятинской в Синбирск пришол и ево, вора Стенку, с воровскими людьми ис-под Синбирска збили на Белый Яр. Да от околничего ж де князь Юрья Никитича шел в Орзомас с отписками боярской человек, и в Саранском де уезде в селе Починках того человека воры поймали и казнили смертию и отписки у него взяли, а из них де, воров, которые шли под Арзамас, з дороги пошли к вору к Стенке с тысечю человек, а последние пошли под Орзомас, а Синбирск де из осады свобо-дился, а околничей и воевода князь Юрья Никитич Борятинский и государевы ратные люди стоят у Синбирска.

А лысковец же посадкой человек Ивашко Емельянов в рос-просе сказал: в прошлом де во 178-м году весною ходил он на государеве сибирском насаде в наймах в передовщиках, и те де насады от воровских казаков остановлены на Саратове, и запасы из стругов выгружены в онбары, и работные люди все роспущены, и он де, Ивашко, с товарищы своими с роботными ж людьми, человек с тритцать, поехали вверх, и их де воровские казаки, переняв выше Самары в Усолье и ограбя, держали его в Усолье недели з две, и после де того приехали они к Синбирску, а воровские же казаки в то время стояли под Синбирским, и жил де он у Синбирска десять дней, и при нем де пришел под Синбирск околничей и воевода князь Юрья Никитичь Борятинской, воровских казаков побил и пушки у них отбил при нем, Ивашке, а вор де Стенка Разин с небольшими людми ушел на низ.

[Помета на обороте]: 179-го октября в 21 день таковые роспросные речи прислал к великому государю боярин и воевода князь Юрья Алексеевич Долгоруково с отпискою своею.

«Акты исторические», т. IV, № 202.

Астраханец Ларион… сказал: говорил-те ему, Лариону, астраханской стрелец Фирско Андреев: батько де их воров, вор Стенка Разин, не токмо в Астрахани в Приказной полате дела велел драть, и в верху де у государя дела все передерет.

А стрелец Фирско Андреев, в роспросе и с пытки, в том во всем запирался, а с другие пытки Фирско Андреев во всем же запирался.

ЦГАДА, Разряд, Московский стол, № 441, л. 365.

Царю государю… бьет челом холоп твой Богдашко Хитрово.

В нынешнем, во 179-ом году в сентябре, как приходили под Олатырь и в Олатарской уезд воры и изменники и в их воровском приходе алаторской моей вотчины села Барышской слободы крестьяне от своего малоумия пошетались, а за шатость им никакова наказания не учинено.

Милосердый государь…, пожалуй меня, холопа своего вели, государь, послать ис Казанского Дворца Сытного Дворца сгряп-чево Ефима Насонова в олаторскую мою вотчину в село Барышскую Слободу и про шатость крестьян моих розыскать и по сыску хто чего смертной и торговой казни доведетца за воровство, учинить им указ, каковы подаст статьи человек мой Сенко Иевлев. Царь государь, смилуйся.

[Помета на обороте]: 179-го генваря в 17 день по указу великого государя приказал боярин князь Яков Никитичь Одоевский дать наказ Ефиму Насонову о розыску про все против государева указа ис приказу Казанского Дворца[159]

«Акты исторические», т. IV, № 202.

Гулящий человек Савка Онофреев сказался родиною Казанского уезда, Закамской черты, села Челнов крестьянин; а в роспросе сказал: как де село Челны разорены, и он де Савка из села Челнов сошол на Казань и жил в Казани в гулящих людех лет с семь, кормился работою, и после же того жил в бобылях за Спасским монастырем с год; и в прошлом де во 178 году, как пришел из Нижнего-Новагорода государев насад, и он Савка на том насаде пошол в гулящих людех в Астрахань и дошел до Царицына; и в тое де пору пришел на Царицын вор Стенка Разин, с воровскими казаками, и его де Савку и иных его братью многих с того насаду вор Стенка Разин взял с собою под Астрахань по неволе; и Астрахань взял, и боярина и воеводу князя Ивана Семеновича Прозоровского велел свесть на роскат и бросил с роскату, а товарищев его, и дьяков, и дворян, и голов, и подьячих велел побить, а за что, того он Савка не ведает; а Приказные де полаты подъячего Алексея Алексеева он вор Стенка Разин за ребро повесил; и после де походу из Астрахани вора Стенки Разина, того подъячего Алексеевская жена Алексеева, Олена Тимофеева дочь, вышла за него Савку замуж добровольно. А как де вор Стенка Разин пошел из Астрахани под Симбирск, и он де Савка с ним вором под Симбирск не ходил, остался в Астрахани и кормился работою.

А как де воровской атаман Федька Шелудяк, после похода вора Стенки Разина, на другой год ходил под Симбирск, и он де Савка с ним Федькою под Симбирск не ходил же, а был в Астрахани ж; и как де из-под Симбирска вор Федька Шелудяк пошел в Астрахань, и с Царицына наперед себя прислал иноземца Алешку Коченовского; и как де тот иноземец от Федьки Шелудяка в Астрахань приехал, и воровской атаман Васька Ус собрал воровской круг, и велел преосвященного Иосифа, митрополита Астраханского и Терского, привести в круг, и из круга велел взвести на роскат и бросил с роскату, а за что, того он Савка не ведает, потому что де он Савка в тое пору был в рядовых казаках и в кругу не был, а был дома… он слышал от людей; а которые де в том заводе были, и те де воры кажнены. А его де Савку вор Федька Шелудяк выбрал в есаулы, по неволе, в то время, пришел к Астрахани боярин и воевода Иван Богданович Милославской великого государя с ратными людьми и он де Савка в тое пору стоял на городе, а на бою и на высылке не бывал, и живет он в Астрахани своим двором в гулящих людех.

Под роспросом отмечено: От роспросу Савка послан в черную… с денщиком… и велено его заковать в кандалы.

«Дополнения к Актам историческим», т. III, № 102.

Государя царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Русии воеводе Дмитрию Андреевичу Францбекову да дьяку Осипу Стефановичю бьет челом холоп государев с великие реки Амура с усть Зии реки и Кокориева улусу приказной человек Ерофейко Павлов Хабаров с служилыми и с вольными охочими людми с новоприборными даурскими служилыми людми. Жил я холоп государев с служилыми и охочими водными людми на великой реке Амуре в Албазине городе, и что у нас похожения нашего было, и о том обо всем государю было писано в отписках к тебе Дмитрею Андреевичю и Осипу Стефановичю. И июня в 2 день, поделав суды болшие и малые, и прося у бога милости и у всемилостивого спаса, из того города Албазина поплыли, и плыли мы два дни и доплыли на другой день Дасаулов, был город князя Да-саула, и тот город сожжен и юрты сожжены же, лише всего осталось две юртишка а людей тут не изъехали; и мы от того городка плыли до полудни, и в половине дня наплыли юрты, и в тех юртах людей не изъехали, и те люди на кони пометались и они даурские люди[160] у нас все уехали, лише только схватили ясыря² даурскую бабу, и тот ясырь сказал, что де по улусам даурские люди все живут; и мы того же часу в ленских стругах наскоро на низ побежали и нагребали двои юрты, и в тех юртах все люди даурские, подсмотря нас, на кони помечутся и убежат, лише ясырь похватали, а сами они стали в иной улус и к городу ясак подавать стали, юрты сожгли и дым пустили.

И мы того ж дни набежали на тот Гуйгударов город о закате солнца в ленских стругах… под тот Гуйгударов город, и тот Гуйгудар князь да с ним два князя Богоевы люди улусные, мужики все, выехали против нас на берег, и нас не стали на берегу прип-щать; и мы по них из стругов из оружья ударили, и тут у них даурских людей побили человек с двадцать, и они князья Гуйгудар, Олгемза и Лотодий и с улусными людми государские грозы убоялись и с берегу отъехали; и мы наскоро из стругов своих пометались на берег и за ними побежали, и они князья Гуйгудар, и Олгемза и Лотодий с улусными людми в те свои города засели; а доспеты у них три города новые и землею обсыпаны, а к верху обмазано, а те городы все стоят рядом, лишь стены промеж, и под те стены у них подлазы, а ворот нет, и в тех городах поделаны глубокие ямы, а скот у них и ясырь в тех рвах стоял, а около тех городов кругом обведено два раза в сажень печатную глубота, и в те рвы и города привожены под стену подлазы, а кругом тех городов стояли улусы и те они улусы сожгли. И как те князья в городах засели, а Богдоевы люди с ними с даурскими людми в городы не засели и выехали на поле далече, и божиею милостию, и государским счастьем, и радением твоим, Дмитрей Андреевичь и Осип Стефановичь, и промыслом приказного человека Ярофийка Павлова и служилых волных и охочих людей, тот город наскоре обсадили, и они даурские люди с башен почали нас стреляти стрелами; и яз приказной человек велел толмачам говорить про государское величество, что наш государь царь и великий князь Алексей Михайловичь всеа Русий страшен и грозен и всем царствам обладатель, и никакие орды не могут стоять против нашего государя царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Русии и против нашего бою, и вы, князь Гуйгудар, да князь Олгодий, да князь Лотодий, будте нашему царю государю и великому князю Алексею Михайловичю всеа Русии послушны и покорны, без драки сдайтесь, и нашему государю ясак давайте по своей мочи, и велит государь вас оберегать от иных орд, кто вам силен.

И тот Гуйгудар то стал говорить: даем де мы ясак Богдойскому царю Шамшакану, а вам де се какой ясак у нас, как де мы бросим последним своим робенком, дитятем, то де мы вам с себя ясак дадим. И мы, прося у бога милости и государю радеючи, государеве службе поиск чинили ратным обычаем войною, крепь учинили болшему оружию пушкам и стали бить по башням с нижнюю сторону у того города, и из мелкого оружия, из мушкетов, из пищалей, били по них в город, и они даурские люди стреляли к нам из города и от них стрел к нам летело из города от даурских людей беспрестанно, и настреляли они дауры из города к нам на поле стрел как нива стоит насеяна, и дрались мы с ними дауры всю ночь до схожева солнца, и у башни стену пробили, и мы и куячные люди, а иные служилые люди за щитами, стену отняли, и в город вошли в один и по государскому счастию тот нижней город взяли; и они дауры собрались в два города, и половина дни из того из другого города мы служилые люди били ж их даур, и они все собрались дауры свирепые в один город, и мы били по их беспрестани из большого оружия и из малого, и на тех приступах побили их дауров двести четырнадцать человек; и те свирепые дауры не могли стоять против государьской грозы и нашего бою, и из того города напролом они дауры побежали человек десятка полтора, лише те и ушли из города, а досталь всех, которые в городе захватили дауров, со все стороны их дауров в городе сжали, и драка была съемная и копейная у нас казаков, и божею милостию и государским счастьем, тех дауров в пень порубили всех с головы на голову и тут на съемном бою тех даур побили четыреста двадцать семь человек болших и малых, и всех их побито дауров, которые на съезде и которые на приступе и на съемном бою, болших и малых шестьсот шестьдесят один человек, а наших казаков убили они дауры четырех человек, да наших же казаков переранили они дауры у городка сорок пять человек, и те все от тех ран казаки оздоровели; и тот город государским счастьем взят с скотом и с ясырем, и числом ясырю взято бабья поголовно старых и молодых и девок двести сорок три человека, да мелкого ясырю робенков сто осмнадцать человек, да коневья поголовья взяли мы у них дауров больших и малых двести тридцать семь лошадей, да у них же взяли рогатого скота сто тринадцать скотин.

Челобитная С. Дежнева царю Алексею Михайловичу 1662 г. опубликована в «Журнале Министерства народного просвещения», 1890 г., книга 12, ссылка на столбец Сибирского приказа № 768, лл. 2–7. Дежнев описывает свою службу и плавание, во время которого впервые был пройден пролив между Азией и Америкой, позднее названный Беринговым проливом.

I. И после того торговые и промышленные люди били челом тебе, великому государю, и на Ковыме[161] реке таможенному целовальнику Петру Новоселову подали челобитную, чтоб их торговых и промышленных людей, Федота Алексеева с товарищи отпустили по твоему государеву указу на новую Анадыр² реку и на иные на сторонные реки для прииску новых неясачных людей, где б тебе, великому государю, мочно было в ясачном зборе³ прибыль учинить. А обо мне, холопе твоем Семейке, те торговые и промышленные люди били ж челом, чтоб мне, холопу твоему, идти с ними вместе для твоего государева ясачного збору и для прииску новых неясачных людей⁴ и для твоих государевых всяких дел. И я, холоп твой, с ними торговыми и с промышленными людьми шли морем, на шти кочах⁵, девяносто человек; и прошед Анадырское устье, судом божиим те наши все кочи море разбило, и тех торговых и промышленных людей от того морского разбою на море пот[он]уло и на тундре от иноземцев побитых, а иные голодною смертью померли, итого всех изгибло 64 человека. А я, холоп твой, от тех товарищей своих остался всего двадцатью четырми человеки, и тех товарищей моих зимним путем на лыжах, с нарты, — со стыди⁶, и з голоду и со всякой нужи, недошед Анандыря реки, дорогою идучи 12 человек безвестно не стало. А я, холоп твой, на Анандырь реку доволокся всего двенадцатью человеки, и с теми достальными своими товарищи, не хотя голодною смертью помереть, ходил я, холоп твой, в поход к канаульским и к ходынским не к ясачным мужиком…

А я холоп твой…. служил тебе, великому государю, всякие твои государевы службы и твой государев ясак збирал на великой реке Лене и по иным дальним сторонним рекам в новых местах — на Яне, и на Оемоконе, и на Индигирке, и на Алазейке, и на Ковыме, и на Анадыре реках — без твоего государева денежного и хлебного жалованья, своими подьемы. И будучи же на тех твоих государевых службах в те многие годы всякую нужду и бедность терпел и сосновую и лиственную кору ел и всякую скверну приимал — дватцать один год…

Другая челобитная Дежнева датируется апрелем 1655 г. Эта челобитная дополняет сведения первой, более поздйей челобитной. Напечатана в издании — «Дополнения к Актам историческим», том IV, № 7.

II. Государя царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Русии воеводе Ивану Павловичю да дьяку Осипу Степановичи) Ленского острогу служилый человек Семейка Иванов Дежнев челом бьет. В прошлом во 156 году, июня в 20 день⁷, с Ковымы реки послан я Семейка на новую реку на Анадырь для прииску новых неясачных людей. И в прошлом же во 157 году, месяца сентября в 20 день⁸ идучи с Ковыми реки морем, на пристанище торгового человека Федота Алексеева Чухочьи люди на драке ранили, и того Федота со мною Семейко на море рознесло без вести, и носило меня Семейку по морю После Покрова⁹ богородицы всюду неволею, и выбросило на берег в передней конец за Анандыр реку; а было нас на коче всего двадцать пять человек, и пошли мы все в гору, сами пути себе не знаем, холодны и голодны, наги и босы, а шел я бедный Семейка с товарищи до Анандыря реки ровно десять недель, и попали на Анадыр реку внизу, близко моря, и рыбы добыть не могли, лесу нет, и с голоду мы бедные врознь разбрелись… А осталось нас от двадцати пяти человек всего нас двенадцать человек, и пошли мы двенадцать человек в судах вверх по Анандыре реке, и шли до анаулских людей…

«Дополнения к Актам историческим», т. VI, № 122.

Государя царя и великого князя Алексея Михайловича, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца, столнику и воеводе Михаилу Васильевичю Павел Шульгин челом бьет. В нынешнем во 183 году писал ко мне в Нерчинский острог из Баргузинского острогу Богдан Несвитаев: в нынешнем же де во 183 году, ноября в 24 день, в Баунтовском же остроге изменили великому государю ясашные тунгусы киндигирского роду князец Мунго, с родом своим, да челкагирского роду Дербуга, свестяся де с ворами, и захребетные тунгусы, и подкрались де под острог, служилых людей переранили, и великих де государей казну пограбили, и аманатов отбили, и увели де с собою, отошли от Баунтовского острогу; и ныне де тот Мунго живет в побегах, и хвалитца де Баунтовский острог сжечь и служилых людей побить и под иные де остроги хвалитца итти с войною. И в нынешнем же во 183 году в Нерчинском остроге учинилось мне ведомо от нерчинских служилых и от промышленных людей, которые ходили из Нерчинского острогу на соболиные промысла, что де те изменники баунтовские ясашные тунгусы Мунга да Дербуга, с родом своим, прошли де по хребтам вниз по Шилке реке к Албазинскому острогу, а часть де их что они будут у прежних изменников у тунгусов Якуцкого острогу у Онкуолка: и я послал из Нерчинского острогу в Албазинский острог нарошных гонцов наскоро нерчинских служилых людей десятника Якова Максимова да рядового казака Митку Тимофеева, а велел в Албазинском остроге про тех баунтовских изменников проведывать накрепко всякими мерами; и буде те изменники объявятца близко Албазинского острогу, и я по указу великого государя Якову Максимову с албазинскими служилыми людьми, за помощью божиею, велел над теми баунтовскими изменниками розговоры или за боем всякой промысел чинить и аманатов с них взять. Да в нынешнем же во 183 году писал ко мне из Теленбинского острогу в Нерчинский острог прикащик сын боярской Важен Микитин с товарищи: прислал де из Баргузинского острогу в Теленбинский острог Богдан Несвитаев енисейских служилых людей Сергушку Игнатьева с товарыщи трех человек для аманацкие поимки Баргузинского уезду киндигирского роду тунгусов Немтия: и он же Важен, сведав с теленбинскими служилыми людьми, поймали баунтовских лутчих мужиков киндигирского роду Халбея да Челнугу, и посадили де тех тунгусов в железа, потому что они тунгусы били челом великим государем, чтоб им за аманаты с родом своим платить великим государем ясак в Теленбинском остроге, а в Баунтовском де остроге за обидою и за налогою енисейского казака Елистрата Брюхова с товарищи платить им ясаку не в мочь, а без указу великих государей и не описався со мною тех баунтовских тунгусов, которых они поймали, енисейским служилым людем отдать не смели. И я писал в Теленбинский острог к прикащику Бажену Микитину, велел тех баунтовских тунгусов Халбея и Челнугу отдать енисейским служилым людем Сергушке Игнатьеву с товарищи и велел их отпустить в Баргузинский острог не задержав, и те баунтовские ясашные лутчие тунгусы киндигирского роду Халбей и Челнуга отданы енисейским служилым людем Сергушке Игнатьеву с товарыщи и отпущены с провожатыми в Баргузинский острог; а как впредь, за помощью божиею, будут пойманы и иных родов Баунтовского ясаку тунгусы, и я потомуж отошлю их в Баргузинский острог не задержав.

Из хрестоматии «Старая вера», стр. 196–197.

Царю государю и великому князю Алексею Михайловичу, всея Великия и Малыя, и Белыя Росии самодержцу, бьют челом богомолцы твои Соловецкого монастыря келарь Азарей, казначей Геронтей, и священницы, и дияконы, и соборные чернцы, и вся рядовая и болнишная братия, и слушки и трудники все. В нынешнем, государь, во 176-ом году сентября в 15 день, по твоему великаго государя указу, и по благословению и по грамотам святейшего патриарха Иосафа московского и всея Русии, и преосвященного Питирима митрополита Новгороцкого и великолуцкого, прислан к нам в Соловецкий монастырь в архимандриты, на Варфоломеево место архимандрита, нашего монастыря постриженник священноинок Иосиф, а велено ему служить у нас по новым Служебникам, и мы, богомолцы твои, предания апостольскаго и святых отец изменить отнют не смеем, бояся царя царьствующих и страшного от него прещения, и хощем вси скончатися в старой вере, в которой отец твой государев, и прочие благоверные цари и великие князи богоугодне препроводиша дни своя: понеже, государь, та прежняя наша християнская вера известна всем нам, что богоугодно, и святых и господу богу угодило в ней многое множество, и вселенския патриархи, Иеремия и Феофан, и протчия палестинский власти книг наших русских и веры православные ни в чем до сего времени не хулили, наипаче же и до конца тое нашу православную веру похвалили, и тем их свидетельством известно надеемся в день страшного суда пред самым господом богом не осуждены быти, наипаче же и милость получити…

Милосердный государь… Молим твою благочестивую державу и плачемся вси со слезами, помилуй нас, нищих своих богомолцев и сирот, не вели, государь, у нас предания и чину преподобных отец Зосимы и Саватия переменить, повели, государь, нам быти в той же старой вере, в которой отец твой государев и все благоверные цари и великия князи и отцы наши скончались, и преподобные отцы Зосима, и Саватей, и Герман, и Филипп митрополит и вси святии отцы угодили богу.

Аще ли ты, великий государь наш, помазанник божий, нам в прежней, святыми отцы преданей, в старой вере быти не благоволишь, и книги переменити изволишь, милости у тебя государя просим: помилуй нас, не вели, государь, болши того к нам учителей прислать напрасно, понеже отнюдь не будем прежней своей православной веры переменить, и вели, государь, на нас свой меч прислать царьской, и от сего мятежного жития преселити нас на оное безмятежное и вечное житие; а мы тебе, великому государю, не противны; ей, государь, от всея души у тебя, великого государя, милости о сем просим и вси с покаянием и с восприятием на себя великого ангельского чину на тот смертный час готовы. Великий государь, царь, смилуйся, пожалуй.

Аввакум Петрович, протопоп (1620–1682) — один из вождей раскола, выступал против преобразований патриарха Никона. После жестоких преследований и ссылок Аввакум по царскому повелению был сожжен в 1682 г.

Еще вам побеседую о своей волоките. Как привезли меня из монастыря Пафнутьева к Москве, и поставили на подворье, и, волоча многажды в Чюдов, поставили перед вселенских патриархов и наши все тут же, что лисы, сидели, — от писания с патриархами говорил много; бог отверз грешные мое уста, и посрамил их Христос! Последнее слово ко мне рекли: «что-де ты упрям? вся-де наша Палестина, — и серби, и албанасы, и волохи, и римляне, и ляхи, — все-де трема персты крестятся, один-де ты стоишь во своем упорстве и крестишься пятью персты! — так де не подобает!» И я им о христе отвешая сице[162]: «вселенстии учитилие! Рим давно упал и лежит невсклонно, и ляхи с ним же погибли, до конца враги быша християном.

А и у вас православие пестро стало от насилия турскаго Магмета, — да и дивит на вас нельзя: немощные есте стали. И впредь приезжайте к нам учитца: у нас, божиею благодатию, самодержство. До Никона отступника в нашей России у благочестивых князей и царей все было православие чисто и непорочно и церковь немятежна. Никон волк со дьяволом предали тремя персты крестица; а первые наши пастыри, яко же сами пятью персты крестились, такожде пятью персты и благословляли по преданию святых отцов наших: Мелетия антиохийскаго и Федора Блаженнаго, епископа киринейскаго, Петра Дамаскина и Максима Грека. Еще же и московский поместный бывший собор при царе Иване так же слагая персты креститися и благословити повелевает, яко ж прежний святии отцы, Мелетий и прочий, научиша. Тогда при царе Иване быша на соборе знаменосцы Гурий и Варсонфий, казанские чюдотворцы, и Филипп, соловецкий игумен, от святых русских».

И патриархи задумалися; а наши, что волчонки, вскоча, завыли и блевать стали на отцев своих, говоря: «глупы-де были и не смыслили наши русские святыя, не ученые-де люди были, — чему им верят? Они-де грамоте не умели!»

О, боже святый! како претерпе святых своих толикая досаждения? Мне, бедному, горько, а делать нечева стало. Побранил их, колько мог, и последнее слово рекл: «чист есмь аз, и прах прилепший от ног своих отрясаю пред вами, по писанному: «лутче един творяй волю божию, нежели тьмы беззаконных!» Так на меня и пуще закричали: «возьми его! — всех нас обесчестил!» Да толкать и бить меня стали; и патриархи сами на меня бросились, человек их с сорок, чаю, было, — велико антихристово войско собралося! Ухватил меня Иван Уаров да потащил. И я закричал: «постой, — не бейте!»

Так они все отскочили. И я толмачю — архимариту Денису говорить стал: «говори патриархам: апостол Павел пишет: «таков нам подобаше архирей, преподобен, незлобив», и прочая; а вы, убивше человека, как литоргисать станете?» Так они сели. И я отошел ко дверям да набок повалился: «посидите вы, а я полежу», говорю им. Так они смеются: «дурак-де протопоп! и патриархов не почитает!» И я говорю: «мы уроды христа ради; вы славни, мы же бесчестии; вы сильни, мы же немощи ы!» Потом паки ко мне пришли власти и про аллилуйя стали говорить со мною. И мне Христос подал — посрамил в них Дионисием Ареопагитом, как выше сего в начале речено. И Евфимей, чюдовской келарь, молит: «прав де ты, — нечева-де нам болши тово говорить с тобою». Да и повели меня на чепь.

Потом полуголову царь прислал со стрельцами, и повезли меня на Воробьевы горы; тут же священника Лазоря и инока Епифания старца; острижены и обруганы, что мужички деревенские, миленькие! Умному человеку поглядеть, да лише заплакать, на них глядя. Да пускай их терпят! Что о них тужить? Христос и лутче их был, да тож ему, свету нашему, было от прадедов их, от Анны и Каиафы; а на нынешних и дивить нечева: с образца делают! Потужить надобно о них, о бедных.

Увы, бедные никонияня! погибает от своего злаго и непокориваго нрава!

Племянник антиохийского патриарха Павел Алеппский приехал в Москву вместе с дядею в 1654 г. Он оставил замечательные записки, в которых рассказывает о виденном им в Русском государстве. («Путешествие антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII в.», перевод Муркоса, М. 1896, кн. X, стр. 2–4).

На реке Москве несколько мостов, большая часть которых утверждена на деревянных сваях. Мост близ Кремля, насупротив ворот второй городской стены возбуждает большое удивление, он ровный, сделан из больших деревянных брусьев, пригнанных один к другому и связанных толстыми веревками из липовой коры, концы коих прикреплены к башням и к противоположному берегу реки. Когда вода прибывает, мост поднимается, потому что он держится не на столбах, а состоит из досок, лежащих на воде, а когда убывает, опускается и мост. Когда подъезжает судно с припасами для дворца из областей Казанской и Астраханской, с Волги, из Нижнего, из Коломны и с тех областей, через которые протекает зта река — ибо она течет по направлению к ним — когда подходят на судне к мостам, утвержденным (на сваях), то снимают его мачту и проводят судно под одним из пролетов; когда же подходят к упомянутому мосту, то одну из связанных частей его освобождают от веревок и отводят ее с пути судна, а когда оно пройдет в стороне Кремля, снова приводят ту часть (моста) на ея место. Здесь всегда стоит множество судов, которые привозят в Москву всякого рода припасы: нам случалось видеть суда, наполненный куриными яйцами, кои доставляются из вышеупомянутых местностей. На этом мосту есть лавки, где происходит бойкая торговля; на нем большое движение; мы постоянно ходили туда на прогулку. По этому мосту идет путь в Калугу, Путивль, а также в Смоленск и в страну ляхов: по нему беспрестанно движутся взад и вперед войска. Все городские служанки, слуги и простолюдины приходят к этому мосту мыть платье в реке, потому что вода здесь стоит высоко, в уровень с мостом.

Река Москва течет с запада к востоку и изобилует разных пород рыбой…

Этот город занимает открытое местоположение: куда бы ты ни пошел, видишь луга, зелень и деревни в отдалении, ибо город расположен на нескольких холмах, высоко, в особенности Кремль. При каждом доме есть непременно сад и широкий двор; оттого и говорят, что Москва обширнее Константинополя и более открыта чем он: в этом последнем все дома лепятся один к другому, нет открытых дворов, а дома в связи между собой; поэтому когда случится пожар, его не могут скоро погасить; в первом же много открытых мест и ея улицы широки, и когда случится в ней пожар, его быстро гасят. Ея торговые ряды находятся насупротив площади Кремля, с восточной стороны…

Зимою вставляют в окна, по их размеру, куски льда с реки, в виде оконниц: они просвечивают лучше хрусталя. Ряды разбросаны от одного края площади до конца ея, и большая часть их выстроена из камня; ставни лавок из чистого железа и даже двери складов железные. Напротив рядов находятся винные погребки, построенные из кирпича и камня, холодные летом и теплые зимой.

Яков Рейтенфельс, Сказание о, Московии, перевод А. Станкевича, М. 1906, стр. 89–99. (См. № 147.)

Не только далекое расстояние меж странами, но и образ мыслей и общественные законы до настоящего времени препятствовали тому, чтобы нравы московитов стали одинаковыми с нравами чужеземцев. Поэтому их государи недопускали даже для самих себя принятые в других странах развлечения в царской жизни от забот, и, конечно, подавали пример к сему и подданным. Из домашних забав они, главным образом, занимаются охотою, привыкнув весело ловить диких зверей в лесах посредством облавы или по усердному гону ученых псов, или посредством быстрого полета сокола, или, наконец, выстрелом из фузеи или лука. Алексей, если и отправляется иногда куда-нибудь за город, исключительно ради отдыха душевного, предпочитает пребывание в саду за городом — у него имеется таковой громадных размеров и, принимая во внимание суровый климат страны, довольно пышный — или в какой-либо царской вотчине.

Он же разрешил, несколько лет тому назад, иностранцам, проживающим в Москве, дать ему театральное представление, состоящее из пляски и «Истории» Агасфера и Есфири, драматически обработанной. Сперва, правда, царь не хотел было разрешить музыки[163] как нечто совершенно новое и некоторым образом языческое, но, когда ему поставили на вид, что без музыки нельзя устроить хора, как танцовщикам нельзя плясать без ног, то он, несколько неохотно, представил все на усмотрение самих актеров.

На самое представление царь смотрел, сидя пред сценой на кресле, царица с детьми сквозь решетку или, вернее, сквозь щели особого, досками огороженного помещения, а вельможи (из остальных никто более не был допущен) стояли на самой сцене. Хвалебные стихи, пропетые царю Орфеем, прежде чем он начал плясать между двумя движущимися пирамидами, я нахожу нужным привести здесь, из уважения к достохвальному Алексею, хотя они были, пожалуй, и не звучны и не замысловаты: «Наконец-то настал тот желанный день, когда и нам можно послужить тебе, великий царь, и потешить тебя. Всеподданнейше должны мы исполнить долг свой у ног твоих и трижды облобызать их. Велико, правда, твое царство, управляемое твоею мудростью, но еще больше слава о доблестях твоих, высоко превозносящая тебя. Твоя мудрость и геройская мощь могут даровать нам после долгой, мрачной войны златые мирные времена, а справедливый суд твой и вместе с ним милость, сияя неземным светом, делают твой нрав богоподобным. Высокие качества твои должно приравнять качествам богов, ибо тебе уже теперь все уступают. О, светлое солнце, луна и звезды русских. Живи же постоянно в высшем благополучии, и да будет всегда несчастье от тебя далеко. Царствуй долго, друг небес. Умолкни недоброжелательство. Кто так близок к божествам, тот должен процветать. Итак, зазвучи же приятно струнный мой инструмент, а ты, гора-пирамида, приплясывай под мое пение».

В этот же день, в субботу на масляницу, царь устроил также на Москве-реке, покрытой льдом, травлю, в которой боролись между собой громадные английские и других пород собаки с белыми медведями из страны самоедов. Зрелище было крайне забавное, так как и те и другие часто не могли удержаться на ногах на сем скользком помосте.

Повесть о Ерше Ершовиче представляет собой пародию на судейские порядки феодально-крепостнического государства XVII в. Текст повести печатается по изданию: А. Афанасьев, Русские сказки, т. I.

«Рыбам господам: великому Осетру и Белуге, Белой рыбице, бьет челом Ростовского озера сынчишко боярский Лещ с товарищи. Жалоба, господа, нам на злаго человека, на Ерша Щетинника, и на ябедника. В прошлых, господа, годех было Ростовское озеро за нами; а тот Ерш, злой человек, Щетинников наследник, лишил нас Ростовского озера, наших старых жиров[164] расплодился тот Ерш по рекам и по озерам; он собою мал, а щетины у него, аки лютые рохатины, и он свидится с нами на стану — и теми острыми своими щетинами подкалывает наши бока и прокалывает нам ребра, и суется по рекам, аки бешеная собака, путь свой потеряв. А мы, господа христиански лукавством жить не умеем, а браниться и тягаться с лихими людьми не хотим, а хотим быть оборонены вами, праведными судьями».

Судьи спрашивали ответчика Ерша: «ты, Ерш, истцу Лещу отвечаешь ли?» Ответчик Ерш рече: «отвечаю, господа, за себя и за товарищев своих в том, что то Ростовское озеро было старина дедов наших, а ныне наше, а он, Лещ, жил у нас в суседстве на дне озера, а на свет не выхаживал. А я, господа, Ерш, божиею милостью, отца своего благословением и матерними молитвами, не смутщик, не вор, не тать и не разбойник, в приводе нигде не бывал, воровского у меня ничего не вынимывали; человек я добрый, живу я своею силою, а не чужою; знают меня на Москве и в иных великих городех князи и бояре, стольники и дворяне, жильцы московские, дьяки и подьячие и всяких чинов люди: и покупают меня дорогою ценою, и варят меня с перцом и с шафраном, и ставят пред собою честно, и многие добрые люди кушают с похмелья и кушавши поздравляют».

Судьи спрашивали истца Леща: «ты, Лещ, чем его уличаешь?» Истец Лещ рече: «уличаю его божиею правдою да вами, праведными судьями». Судьи спрашивали истца Леща: «кому у тебя ведомо про Ростовское озеро и о реках и о востоках, и на кого шлешься?»

Истец Лещ рече: «и шлюсь я, господа, из виноватых на добрых людей разных городов и областей; есть, господа, человек добрый живет в немецкой области под Ивановым городом в реке Нарве, по имени рыба Сиг, а другой, господа, человек добрый, живет в Новгородской области в реке Волхове, по имени рыба Лодуга». Спрашивали ответчика Ерша: «ты, Ерш, шлешься ли на Лещеву правду, на таковых людей?» И ответчик Ерш рече: «слатися, господа, нам на таковых людей не уметь; Сиг и Лодуга — люди богатые, животами прожиточны, а Лещ такой же человек заводной², шлемся в послушество». И судьи спрашивали ответчика Ерша: «почему у тебя такие люди недрузья и какая у тебя с ними недружба?» Ответчик Ерш рече: «господа мои судьи, недружбы у нас с ними никакой не бывало, а слатися на них не смеем — для того, что Сиг и Лодуга люди великие, а Лещ такой же человек заводной; они хотят нас, маломочных людей, испродать напрасно».

Судьи спрашивали истца Леща: «еще кому у тебя ведомо Ростовское озеро, и о реках и о востоках³, и на кого шлешься?» Истец Лещ рече: «шлюсь я, господа, из виноватых⁴ есть человек добрый, живет в Переславском озере, рыба Сельд».

Судьи спрашивали ответчика Ерша: «ты, Ерш, шлешься ли на Лещеву правду?» Ответчик же Ерш рече: «Сиг и Лодуга и Сельд с племени⁵, а Лещ такой же человек заводной: в суседстве имаются, где судятся — едят и пьют вместе, про нас не молвят».

И судьи послали пристава Окуня и велели взять с собою в понятых Мня⁶, приказали взять в правде переславскую Сельд. Пристав же Окунь емлет в понятых Мня, а Мень Окуню приставу сулит посулы великие и рече: «господине Окуне! аз не гожуся в понятых быть: брюхо у меня велико — ходить не могу, а се глаза малы, далеко не вижу, а се губы толсты — пред добрыми людьми говорить не умею». Пристав же Окунь емлет в понятых Головля и Езя. И Окунь поставил в правде переславскую Сельд. И судьи спрашивали в правде у переславской Сельди: «Сельд, скажи ты нам про Леща и про Ерша и промеж ими про Ростовское озеро». Сельд же рече в правде, — «Леща с товарищи знает; Лещ человек добрый, христианин божий, живет своею, а не чужою силой, а Ерш, господа, злой человек, Щетинник, ябедник, скитается по рекам и по озерам, а где тот Ерш впросится ночевать, и он тут хочет и племя развести». И судьи спрашивали. — «Правда, Сельд переславская, скажи ты про того Ерша, знают ли его на Москве князья и бояре, дьяки и дворяне, попы и дьяконы, гости богатые?» «Правда, — Сельд переславская сказала, — знают его на Москве на земском дворе… ярышки кабацкие; у которого лучится одна деньга, и на ту деньгу купит Ершев много, половину съедят, а другую расплюют и собакам размечут, да сверх того ведомо то и самому Осетру, каков тот Ерш!» И Осетр сказал: «господа! Аз вам не правда, ни послух и скажу вам правду божию, а свою беду: когда я шел из Волги-реки к Ростовскому озеру и к рекам жировать, и он меня встретил на устье Ростовского озера и нарече мя братом, а я лукавства его не ведал, а спрошать про него, злого человека, никого не случилось, и он меня вопроси: братец Осетр, где идеши? И аз ему поведал: иду к Ростовскому озеру и к рекам жировать. И рече ми Ерш: братец Осетр, когда аз шел Волгою-рекою, тогда аз был толще тебя и доле, бока мои терли у Волги-реки берега, очи мои были аки полная чаша, хвост же мой был аки большой судовой парус; ныне, братец Осетр, видишь ты и сам, каков я стал скуден, иду из Ростовского озера. Аз же, господа, слышав такое его прелестное слово, и не пошел в Ростовское озеро к рекам жировать; дружину свою и детей голодом морил, а сам от него в конец погинул. Да еще вам, господа, скажу: тот же Ерш обманул меня, Осетра, старого мужика, и приведе меня к неводу и рече ми: братец Осетр, пойдем в невод: есть там рыбы много. И я его нача посылати наперед. И он, Ерш, мне рече: братец Осетр, коли меньшой брат ходит наперед болыпаго? И я на его, господа, прелестное слово положился и в невод пошел, обратился в невод да увяз, а невод — что боярский двор: итти ворота широкие, а вытти узки. А тот Ерш за невод выскочил в ячею, а сам мне насмехался: ужели ты, братец, в неводу рыбы наелся! А как меня поволокли вон из воды, и тот Ерш нача прощатися: братец, братец Осетр! прости, не поминай лихом. А как меня мужики на берегу стали бить дубинами по голове, и я нача стонать, и он, Ерш, рече ми: братец Осетр, терпи христа ради!»

Конец судного дела. Судьи слушали суднаго дела и приговорили: Леща с товарищи оправить⁷ а Ерша обвинить. И выдали истцу Лещу того Ерша головою и велели казнить торгового казнию — бити кнутом и после кнута повесить в жаркие дни против солнца за воровство и за ябедничество. А у суднаго дела сидели люди добрые: дьяк был Сом с большим усом, а доводчик Карась, а список у судного дела писал Вьюн, а печатал Рак своей задней клещею, а у печати сидел Вандыш⁸ переславской. Да на того же Ерша выдали правую грамоту: где его застанут в своих вотчинах, тут его без суда казнить.

Рече Ерш судьям, — «господа судьи! судили вы не по правде, судили по мзде. Леща с товарищами оправили, а меня обвинили». Плюнул Ерш судьям в глаза и скочил в хворост: только того Ерша и видели.

Гильом Левассер де-Боплан — известный военный инженер и географ XVII в., по происхождению француз. В начале 30-х годов Боплан был приглашен польским королем Сигизмундом II в Польшу на службу в качестве старшего капитана артиллерии и военного инженера. Боплан по возвращении во Францию в 1648 г. написал сочинение об Украине, изданное в 1650 г. Отрывок из сочинения Боплана взят из книги В. Ляскоронского «Гильом Левассер де-Боплан», Киев 1901.

Нам остается еще, как мы обещали перед этим, рассказать о том, каким образом казаки выбирают своего начальника и как они совершают свои походы через Черное море, достигая до Анатолии, чтобы воевать турок.

Вот как они устраивают выборы предводителя. После того как соберутся все старые полковники и старые казаки, которые пользуются уважением у них, каждый подает голос в пользу того, которого он считает наиболее способным, и получивший большинство голосов считается избранном. Если тот, который выбран, неохотно принимает должность, ссылаясь на свою неспособность или недостойность, или на недостаток опытности, или старость, то это ему ничуть не помогает: ему отвечают тогда, что он действительно не достоин этой чести и немедленно же убивают на месте, как изменника, между тем, как в этом деле сами они поступают изменнически. Вы припомните о том, что я говорил раньше об их нравах и обычных изменах. Далее, если избранный казак принимает звание начальника, он благодарит собрание за оказанную ему честь, хотя сам он и признает себя недостойным и неспособным к такой должности, тем не менее, он обещает своими трудами и заботами сделаться достойным чести служить всем вообще и каждому в отдельности, и что жизнь его всегда будет посвящена на благо своих братьев (так они называют друг друга). При этих словах все аплодируют ему, кричат «виват, виват». Затем к нему подходят все с поклоном, один за другим, каждый сообразно своему рангу, а начальник пожимает им руку, что составляет у них обычный способ приветствия. Вот как производят они выбор начальника, что нередко случается у них среди пустынных полей. Казаки беспрекословно повинуются этому начальнику, который называется на их языке гетманом; власть его неограничена, и он имеет право рубить головы и сажать на кол всех непокорных. Гетманы вообще очень строги; но они ничего не предпринимают без военного совета, называемого радой. Чтобы избежать опалы, гетману необходимо иметь чрезвычайную осторожность в своем поведении, особенно когда он ведет казаков на войну, чтобы не потерпеть какой-либо неудачи: в случае неблагоприятной встречи он должен обнаружить находчивость и отвагу, ибо, если он выкажет малейшую трусость, его убивают как изменника, затем немедленно выбирают другого начальника обычным у них порядком, как я уже рассказал выше. Должность предводителя и командира — обязанность трудная и составляет истинное несчастье тому, на долю которого она выпадает. В течение семнадцати лет, которые я провел на службе в этой стране, все те, кто занимал эту должность, несчастливо окончили жизнь.

Намереваясь предпринять морской поход, без позволения короля, казаки берут разрешение от гетмана и собирают тогда раду, т. е. совет, на котором выбирают атамана для начальствования в этой экспедиции и соблюдают те же самые церемонии, о которых мы говорили раньше, как и при избрании гетмана; этот предводитель, однако, избирается только на время похода. Затем они отправляются в свою Войсковую Скарбницу, составляющую их сборный пункт, и здесь начинают строить суда около 60 футов в длину, 10 или 12 футов в ширину и до 12 футов в глубину. Судно это без киля, оно имеет в основании лодку из вербы или липы, длиною около 45 футов; борты и дно покрываются досками от 10 до 12 футов длиною и около фута шириною, которые прикрепляются гвоздями, причем каждый ряд выпускается над предыдущим, как при постройке на речных судах, пока судно не достигнет 12 футов высоты и 60 футов в длину, расширяясь постепенно кверху. Они строят свои лодки так, как привыкли строить и наши плотники, с перегородками и поперечными скамьями, затем осмаливают их. Челны снабжены двумя рулями — по одному на каждом конце, как это видно на рисунке, так как их суда, будучи большой длины, потребовали бы слишком много времени при поворотах на другой галс[165], что, в случае необходимости отступления, сильно затруднило бы свободу и быстроту движения. Эти суда имеют от 10 до 15 весел с каждой стороны и идут быстрее, чем гребные турецкие галеры; каждое судно имеет также мачту, на которой поднимают довольно плохой парус, которым пользуются только в хорошую погоду, во время же ветреной — предпочитают итти на веслах. Эти суда без палубы, и если наполняются водой, то привязанный вокруг судна тростник препятствует им потонуть в море. Казаки сохраняют свои походные припасы — сухари — в длинных бочках, около 10 футов в длину и четырех в диаметре, крепко привязанных; они достают свои сухари через бочечную дыру. Кроме того, они имеют также один бочонок вареного пшена, а другой бочонок с жидким тестом, которое они едят, смешивая с кашей, и это им служит пищей и питьем; оно кисловатого вкуса и называется саламаха, т. е. лакомая пища. Что касается меня, то я не находил в ней особенного вкуса и если употреблял во время путешествий, то потому, что не имел лучшей. Казаки очень трезвы во время походов, и если случится между ними пьяный, начальник велит выбросить его за борт; им также запрещено брать с собой водку, ввиду строгого соблюдения трезвости во время походов и экспедиций.

Намереваясь предпринять поход против татар в отмщение за грабежи и набеги, причиненные ими, казаки обыкновенно выбирают для этого осеннее время. Они посылают тогда на Запорожье все необходимое для похода и сооружения их судов, и вообще все, в чем, по их мнению, встретится надобность; затем выступают в количестве пяти или шести тысяч человек добрых казаков, хорошо вооруженных, и отправляются в Запорожье, чтобы заняться здесь постройкой судов. Шестьдесят человек принимается за сооружение судна, которое они оканчивают в две недели, ибо, как я сказал, они знают все ремесла. Так что в две или три недели они изготовляют от 80 до 100 судов вышеописанной конструкции. В каждом судне помещается от 4 до 6 фальконетов² по бокам и от 50 до 70 человек, вооруженных каждый двумя ружьями и саблей, снабженных, насколько надо, съестными припасами; сверх того, на челн полагается по шести фунтов пушечного пороха и в достаточном количестве свинца, а также запас ядер для фальконетов. Одежда их состоит из двух перемен белья: рубах и шаровар, затем из плохого кафтана и шапки. Каждый имеет, кроме того, часы. Таков-то летучий отряд казаков, способный бесстрашно нападать на лучшие города Анатолии.

Запасшись всем необходимым, казаки спускаются вниз по Днепру. Атаман имеет на своей мачте флаг и плывет обыкновенно на некотором расстоянии впереди всего флота, остальные же суда идут столь близко одно от другого, что почти касаются веслами друг друга. Обыкновенно турки бывают заранее предупреждены о походе казаков и держат наготове, в устье Днепра, несколько галер, чтобы воспрепятствовать казакам выход в море, но те оказываются хитрее: они выходят обыкновенно во время темных ночей, перед новолунием, и держатся скрытно в камышах, находящихся за 3 или за 4 мили вверх от устья Днепра, куда галеры не отваживаются заходить, так как уже неоднократно находили там гибель. Турки довольствуются тем, что стерегут выход в море, и всегда бывают застигнуты врасплох; однако и казаки не могут так внезапно пройти, чтобы не быть замеченными. Тогда тревога распространяется по всей стране и доходит до самого Константинополя. Султан рассылает гонцов во все концы Анатолии, Болгарии и Румелии, чтобы известить жителей, что казаки в море и чтобы каждый держался настороже.

Но все эти меры бывают напрасными, ибо казаки гребут не переставая и, пользуясь благоприятным временем года, в 36 или 40 часов достигают Анатолии, где высаживаются с ружьями в руках на землю, оставляя при каждой лодке в качестве стражи по два взрослых и по два мальчика, нападают врасплох на города, берут их приступом, грабят и жгут; иногда заходят около мили в глубь страны, но тотчас же возвращаются и, севши на суда вместе с добычею, плывут в другое место, чтобы попытать и в нем счастья. Если по пути случается им встретить что-либо подходящее, они нападают на него, если же нет — возвращаются с добычей домой. Если казаки встретят на пути какие-либо турецкие галеры или другие суда, они преследуют их, атакуют и берут приступом. Вот какой прием они употребляют при этом. Так как их суда возвышаются не более двух с половиной футов над поверхностью воды, то они замечают неприятельский корабль или галеру раньше, чем могут быть замечены сами; заметив неприятельское судно, казаки убирают мачты, справляются о направлении ветра и стараются держаться за солнцем до вечера. Затем, за час до захождения солнца, они начинают быстро итти на веслах к кораблю или галере, пока не подойдут на расстояние одной мили, чтобы не потерять судна из вида, и так наблюдают за ним почти до полуночи. Тогда, по данному сигналу, казаки изо всех сил налегают на весла, чтобы скорее достичь неприятельских кораблей, между тем как половина казаков держится готовой к битве и только ожидает абордажа³ чтобы проникнуть на корабль, экипаж которого бывает сильно поражен недоумением, видя себя атакованным 80 или 100 судами, с которых валит на корабль масса вооруженных людей и в один миг овладевает им. Совершив это, казаки грабят все найденные деньги и товары малого объема, которые не портятся от воды, пушки и все, что по их мнению может им пригодиться, и затем пускают ко дну корабль вместе с людьми. Так поступают казаки. Если бы они умели управлять кораблем или галерой, то забрали бы также и их, но они не знают, как маневрировать ими. Затем надо скорее возращаться к себе домой: в устьях Днепра стоит удвоенная стража, чтобы дать возмездие за грабежи, но казаки смеются над этим, хотя силы их и ослаблены, ибо невозможно, чтобы в сражениях, в которые они вступают, не погибли многие из них, и чтобы море не поглотило некоторых из их судов, так как не все они могут быть столь прочными, чтобы выдержать плавание.

Они выходят в залив, находящийся на расстоянии 3 или 4 миль к востоку от Очакова. В этом месте находится, в четверти мили от моря, очень глубокая балка, около 3 миль длиною, идущая по направлению к Днепру и наполняющаяся иногда водой на полфута в высоту. Здесь казаки сходят на берег и принимаются, по 200 или 300 человек за раз, тащить волоком свои суда, одни за другими, и в два, много — три дня переходят в Днепр со своей добычей. Вот как они ускользают и избегают сражения с галерами, которые оберегают устье Днепра против Очакова, и, наконец, возвращаются в свою Скарбницу, где и делят добычу, как я уже рассказал выше. Есть у них еще и другой путь для возвращения: они возвращаются через Донской лиман, проходят через пролив, находящийся между Таманью и Керчью, поднимаются лиманом до реки Миуса и идут этой последней до тех пор, пока она может поднять их суда. Ибо от верховьев этой реки до истоков Тачаводы не больше как одна миля; Тачавода же впадает в р. Самару, которая в свою очередь впадает в Днепр, на расстоянии одной мили выше Кодака, как это можно видеть на карте. Впрочем, казаки редко возвращаются этим путем на Запорожье, так как он очень длинен; но иногда они избирают эту дорогу, чтобы выйти в море, когда на устье Днепра находятся большие турецкие силы, чтобы воспрепятствовать казакам выходу в море, или же если казаки имеют не более как 20–25 челнов.

Если галеры встретят казаков днем в открытом море, то открывают сильную канонаду из пушек и разгоняют их, как скворцов, потопляют несколько судов и приводят неприятеля в такое смятение, что все ускользнувшие стараются рассеяться, кто куда может; но если они вступают в бой с галерами, то казаки не двигаются со своих скамей, весла привязываются к кочетам посредством перевязи из лозы, и в то время как одни стреляют из ружей, их товарищи заряжают и передают им другие, чтобы стрелять снова, так что пальба, весьма меткая, происходит без перерыва. Между тем галера может вступить в бой только с одним судном, но зато сильно вредит им своими пушками, так что в этих стычках казаки теряют обыкновенно добрых две трети своих людей; изредка только случается, что им удается возвратиться с половиной своего экипажа; тем не менее, они привозят богатую добычу, как, например: испанские реалы, арабские секины, ковры, золотую парчу, бумажные и шелковые материи и другие ценные товары.

«История Украины в документах и материалах», т. III, Академия наук УССР, 1941.

Початок и причина войни Хмелницкого есть едино от ляхов на православие гонение и козаком отягощение; тогда бо оным не хотячи, чого не звикли были, панщини робити, на службу замковую обернено, которих з листами и в'городе до хандоження коней старостове держали, в дворах грубу то есть печи палити, псов хондожити, дворе з'метати и до инших незносных дел приставляли. Знову зась которие зоставили козаками реестровыми, а над оними полковникове шляхта панове от гетмана коронного насиланние были, которие б от их волности би намней не дбаючи, але, яко могучи, оных мерали, легце поважаючи; плату, которая поставлена была на козаки от короля его милости и Речи Посполитой по золотих тридцать на рок, тое на себе отберали, з сотниками делячися; бо сотников не козаки оббырали и настановляли, але полковники кого хотели з своей руки, жебы оным зичливими были. Также полковникове Козаков до всякой домовой незвичайной роботи при-становляли; в поля зась пойшовши, любо який козак достане у татар коня доброго, того отоймут; з Запорожжа през поля дикие з рарогом, яструбом, орлом албо с хортом козака бедного шлет в городи, кому подарок шлючи, якому панове, не жалуючи козака, хоча й бы згинул, як не трудно от татар. Знову зась хоча й бы якого язика татарского поймали козаки, то з язиком татарским, на кого ласкав полковник, якого жолнера своего высилает до гетмана коронного, а козацкую отвагу потлумляют… Которие зась на рибу хожували козаки за Пороги, то на Кодаку на коммисара рибу десятую отберали, а полковником особливо треба дати и сотникам и асаулове, и Писареве, — аж до великого убозства козацтво прийшло. А болше шести тысячей не повинно Козаков бити: хочай и син козацкий, тую ж панщину мусел робити и плату давати.

«История Украины в документах и материалах», т. III, Академия наук УССР, 1941.

Муж поистинне имени гетманского достоин, много дерзновен в бедствия входити, множае советен в самих бедствиях бяше, в нем же ни тело коими либо труди изнуренно, ни благодушество противними навет побежденно быти можаше; мраза и зноя терпение равно, пищи и пития ни елико непотребное иждивение, но елико естеству довлеяше толико вкушаше, сном ни в нощи, ни во дни побеждашеся; аще же когда от дел и упражнения воинского времени избываше, тогда мало почиваше, и то не на многоценнех одрех, но на постели яже воинскому мужу приличиствует; спящи же паки не печашеся, дабы уединенное коему место изберати, но и между немалим воинским кличем, ничто же о том радящи, з тихостию сна приимаше, одеяние ничим же от прочих разнствующее; оружие точию и кони мало что от инних лучшее; мнози многажди его воинским плащем покровенна между стражми от труда изнемогоша почивающа созерцаху; первий на брань, последний по уставшей брани исхождаше. Сицевия и сим подобния в нем добродетели разсуждающе, что дивно есть внести, яко победителем и страшилом ляхов сосворися, иже сладостей мирским, всецело себе вдавше, воинских дел и обучений весьма устранишася…

«Акты, относящиеся к истории южной и западной России», т. III, стр. 206–208.

Наяснейший, вельможный и преславный царь Московской, а наш многомилостивый государь и добродей!

С воли и призренья божия, то сталося, что мы того сами себе желали и промышляли о том, чтоб нынешнего времени могли с посланцы своими о добром здоровье вашей царской велеможности навестити и нижайший поклон свой отдати; но бог всемогущий одарил нам от твоего царского величества посланцев, хотя не до нас, но до пана Киселя посланных в делах его, которых товарыщи наши козаки в дороге излуча, к нам в войско; с которым радостно пришло нам твоей царской велеможности ведомо учинити о похоженью веры нашея старожитной греческой, за которую из давных времен из-за волности своей, кровью заслуженыя, от королей давных даные, помираем и до тех времен от безбожных ариян покою не имеем. Творец избавитель наш Иисус Христос, умилився обид убогих людей и кровавых слез сирот бедных, милостию и милосердием своим святым озряся на нас, (чая) подобно послав слово свое святое, свободити нас изволил: которую яму ископали было под нами, сами в ню впали, — что два войска с великими таборы[166] их помог нам господь бог одолети и трех гетманов живых взяти с иными их сенаторами, перво на Желтой Воде в поле посеред дороги Запорожской комисар Шемберек и сын пана Краковского ни с одною душою не ушли. Потом сам гетман великий, пан Краковский, и с невинным добрым человеком паном Мартином Калиновским, гетманом польным корунным, под Корсунем городом попали оба в неволю и войско все их квартянное до остатку розбито. Мы их не имали, но те люди имали их, которые нам служили в той мере от царя Крымского.

Случилось же нам и о том вашему царскому величеству объявите, что подлинная ведомость нам дошла от князя Доминика Заславского, которой до нас присылал о миру прося, и от пана Киселя, воеводы Бряславского, что подлинно короля пана нашего смерть взяла, и так разумеем, что с причин тех же неизбежных неприятелей его и наших, которых есть много королями в земли нашей, зачем земля ныне будто пуста. Желали бы есми себе самодержца государя такого в своей земле, как ваша царская веле-можность, православный християнский царь; чаю бы предвеченое пророчество от Христа бога нашего исполнилося, что все в руках его святые милости; в чем уверяем ваше царское величество: есть-ли бы была на то воля божия, а поспех твой царской — тотчас не медля на государство то наступати, а мы со всем войском Запорожским услужить вашей царской велеможности готовы есмя. До которого есми с нижайшими услугами своими как наприлежнее отдаемся, а имянно: будет вашему царскому величеству слышно, естьли ляхи сизнова на нас восхотят наступати, в тот же час как скорее поспешайся с своей стороны на них наступати, а мы их за божиею помощию отсель возмем, и да усправит бог из данных веков глаголанное пророчество! Которому мы сами себя вручивши, до милостивых ног вашему царскому величеству яко науниженне и покорно отдаемся. Писан с Черкас, 1648-го июня в 8 день.

А внизу написано: вашему царскому величеству нижайшие слуги, Богдан Хмельницкий гетман с Войском его королевские милости Запорожским.

Письмо озаглавлено так: Список с листа з белоруского писма, что писал ко государю царю и великому князю Алексею Михайловичи всеа Руси Войска Запорожского Богдан Хмельнитцкой.

«Акты, относящиеся к истории южной и западной России», т. III, стр. 242–243.

Государю царю и великому князю Алексею Михайловичю всеа Русии холопи твои, Сенка Прозоровский, Ивашка Ляпунов, Минка Грязев челом бьют. Нынешнего, государь, 158-го году, сентября в 3 день, приехал в Путивль из Литовские стороны путивлец Петр Литвинов; в роспросе нам, холопем твоим, сказал: в прошлом де, государь, во 157-м году, по твоему государеву указу, посылал ево Петра из Путивля воевода Микифор Плещеев в Литовские городы к гетману Богдану Хмельницкому для росправного дела и для всяких вестей; и он де Петр был у Черкаского гетмана Богдана Хмельницкого в Польше под городом Збарожем в обозе один день, и слышал де он от Черкаского гетмана Богдана Хмельницкого, что был де у него и у черкас и у татар с Яном Казимером, с королем Польским, и с поляки бой под городом Збаром, от города Збарожа двадцать пять верст; и на том де, государь, бою черкасы и татаровя поляков побили, а убили, государь, с королевские стороны поляки тысячь с сем и больши; и после де, государь, тово бою король и поляки с черкаским гетманом з Богданом Хмельницким помирились вечным миром, что королю с поляки на гетмана и на черкас войною не приходить; и учинил де король также на короля и на поляков не приходить; а гетману де с черкасы также на короля и на поляков не приходить; и учинил де король Полской Богдана Хмельницкого над Запорожским Войском от себя гетманом над черкасы, и булаву и знамя ему дал; а быть де ему Богдану Хмельницкому под его королевскою справою и повеленьем; а поступился де король и поляки гетману и черкасом Литовские земли и городов по Случь реку и по Днестр, по городы по Констянтинов Новой да по Любар город, — половина де, государь, Запорожским черкасом в Запорогех и в городех, а другой половине по сю сторону реки Случи быть Черкаской стороне, — да по Острог да по Бар город; поляком де, государь, за Случью рекою и до Днепра и за Днепр не быть; а быть де, государь, Запорожским черкасом в Запорогех и в городех, которые городы им черкасом отданы, письменным черкасом сороку ты-сячь, и жалованье им королевское по прежнему давать, как прежним черкасом давано в прежних годех при прежних королех; а быть де над черкасы гетману Богдану Хмельницкому и полковником и сотником черкаским; а над мещаны де, государь, в тех Черкаских городех быть от короля Польского урядником его генваря с 1-го числа нынешнего 158-го году. А стоял де Черкаской гетман Богдан Хмельницкой и черкасы и татаровя под городом Збарожем при нем Петре только один день, а пошол де он гетман из под Збарожа августа в 15 день.

И едучи де, государь, дорогою, говорил ему Петру перед гетманом Богданом Хмельницким войсковой ясаул Миско, что де они черкасы также учнут воевать с татары заодно твое государево Московское государство, что и поляков, за то что де ты, государь, им черкасом не велел помочь своими государевыми ратными людми; и гетман де Богдан Хмельницкий ему ясаулу учел говорить, что де он за твою государьскую милость на твое государево Московское государство не посягатель: «я де ему великому государю рад служить». Да он же де, гетман, после тово на другой день ему Петру говорил, что татаровя поймали белоруских литовских многих людей, а только б де твое царьское величество учинил им вспоможенье по их челобитью ратными людми, и так бы де белорусцы в полон пойманы от татар не были. А татар де он отпустил от себя в свою землю тово ж числа августа в 15 день, и провожать де, государь, их посылал гетман дву полковников черкаских, Небабу да Нечая, с черкасы; а казну де, государь, и сукна тем татаром король и поляки дали многую. И назад де идучи, те крымские татаровя взяли взятьем Литовских городов с тритцать и тех городов в уездех уездных людей всех побили и в полон поймали. А князь де Еремей Вишневец-кой и поляки в Збарожи сидят, при нем де, Петре, еще они из осады из города Збарожи не вышли: опасаютца татар; а как, государь, татаровя отойдут, и они де в те поры из Збарожа пойдут по своим городом. А Черкаской де гетман Богдан Хмельницкий ныне в Черкаском городе в Паволочи, и черкас из полков он распустил по домом. А он де, Петр, из города Паволочи поехал августа в 25 день. Да послал нам холопем твоим он Петр писмо Греческие земли Макидонского митрополита, а сказал, что писал де он в том письме вести к тебе государю царю и великому князю Алексею Михайловичу всеа Русии. И мы, холопи твои, то Греческое писмо запечатав в бумагу, послали к тебе государю царю и великому князю Алексею Михайловичю всеа Русии с сею отпискою вместе с ним же Петром Литвиновым, а отписку, государь, и писмо велели ему подать в Посольском Приказе думному дьяку Михаилу Волошенинову.

«Акты, относящиеся к истории южной и западной России», т. III, стр. 458.

Божиею милостью от великого государя и великого князя Алексея Михайловича, всеа Русии самодержца, Владимерского, Московского, Новогородцкого, царя Казанского, царя Астраханского, царя Сибирского, государя Псковского и великого князя Тверского, Югорского, Пермского, Вяцкого, Болгарского и иных, государя и великого князя Новагорода, Низовские земли, Резан-ского, Ростовского, Ярославского, Белозерского, Удорского, 0бдорского, Кондинского и всея северные страны повелителя, и государя Иверские земли, Карталинских и Грузинских царей, и Кабардинские земли Черкаских и Горских князей и иных многих государств государя и обладателя, от нашего царского величества Богдану Хмельницкому, гетману Войска Запорожского и всему Войску Запорожскому нашего царского величества милость и жалование.

В нынешнем во 157-м году июня в 5 день присылали к нам великому государю, к нашему царскому величеству, ты, гетман Войска Запорожского Богдан Хмельнитцкой, ото всего Войска Запорожского полковника Чигиринского Федора Вешняка з грамотою. А в грамоте своей к нам великому государю, к нашему царскому величеству, писали, чтоб нам великому государю вас пожаловать, в нашу царского величества милость приняти и поволити ратем нашим на неприятелей ваших наступати; а вы с своей стороны против их пойдете. И бьете челом нашему царскому величеству, чтоб нам, великому государю, вас, Войска Запорожского, от нашие государские милости не отлучати и посланца б вашего нам, великому государю, велети отпустити, и вас и всю Русь под нашу государскую милость и оборону свою взяти; а вы все единодушно за наше царское величество готовы умирать. И мы, великий государь, наше царское величество, посланцу вашему, полковнику Федору Вешняку, наши царского величества очи велели видети и лист приняти вскоре, и речей его выслушали милостиво. И за твое гетманово и всего Войска Запорожского к нам великому государю, к нашему царскому величеству, доброе хотенье, что есте нашие царского величества милости к себе желаете, и обещаетеся нам, великому государю, со всем Войском Запорожским служити, жалуем, милостиво похваляем. А что писали естя к нам, чтоб нам, великому государю, велети ратем нашим на неприятелей ваших наступати, и о том от нас великого государя и наперед сего к тебе гетману в нашей царского величества грамоте писано, и ныне тож пишем, что у отца нашего, блаженные памяти у великого государя царя и великого князя Михаила Федоровича, всеа Руссии самодержца, у его царского величества и у нас великого государя, у нашего царского величества, славные памяти со Владиславом, королем полским, и с его наследники, короли полскими и великими князи литовскими, и с коруною Польскою и с великим княжеством Литовским учинено вечное докон-чанье, и их государскими душами крестным целованьем и грамотами и печатми на обе стороны утвержено. И нам великому государю за тем вечным докончаньем на Литовскую землю войною наступить и ратей наших послать и вечного докончанья нарушить немочно. А будет королевское величество тебя гетмана и все Войско Запорожское учинит свободных без нарушения вечного докончанья, и мы великий государь, наше царское величество, тебя гетмана и все Войско Запорожское пожалуем, под нашу царского величества высокую руку приняти велим. А посланца вашего, полковника Федора Вешняка, с товарыщы, мы, великий государь, пожаловав нашим царского величества жалованьем, велели отпустите к вам не задержав. Писан в государствия нашего дворе в царствующем граде Москве, лета от создания миру 7157-го, месяца июня 13-го дня.

[Черновой подлинник, с сокращениями. Внизу помета: Писана на середней бумаге. Буки в начале прописные без каймы; подпись думного диака Михаила Волошенинова под печатью; кустодия гладкая; печать государственная большая на красном воску за глухою печатью, без тафты. А на подписи написано: Богдану Хмельнитцкому, гетману Войска запорожского и всему Войску Запорожскому.]

Перепечатано из книги Латкина «Материалы для истории земских соборов XVII столетия», стр. 81–87.

Государь, царь и великий князь Алексей Михайлович всеа Русии указал о литовском деле учините собор. А на соборе быти: патриарху, и митрополитам, и архиепископам, и епископу, и черным властям, и боярам, и окольничим, и думным людям, и стольникам и стряпчим, и дворянам московским, и дьякам и дворянам из городов, и гостям, и торговым, и всяких чинов людям. И указал государь им объявите литовского короля и панов рады прежния и нынешний неправды, что с их стороны делаются, мимо вечнаго докончания, а от короля и от панов рады исправления в том не бывало. И чтоб те их неправды его государевым Московского государства всяким людям были ведомы; также и запорожского гетмана Богдана Хмельницкаго присылки объявити, что они бьют челом под государеву высокую руку в подданство. А на соборе говорить всяких чинов людям вслух:

Выписано из вечного докончанья и из Государскаго утвержденья, и как, после вечного утверждения с королевские стороны многие неправды учинились, а исправленья в том от короля и от панов рады не бывало.

В прошлом, в 145-м году[167] блаженный памяти великий государь, царь и великий князь Михаил Федорович всеа Русии самодержец со Владиславом королем польским и великим князем литовским учинил вечное докончанье на том: быти им, обоим Великим государям меж себя и их государским детям и наследникам в братской дружбе, и в любви, и в соединении, и меж собою во всяких мерах добра хотети, и друг другу лучшаго искати, и во всем правду чинити. А обоих их великих государств всяких чинов людям потому ж меж собою быта в дружбе, и в любви, и в тишине, и в покое на веки неподвижно. А лиха и недружбы на обе стороны ни чинити ни которыми делы. И не умышляти, и неправд никаких не делати, и вперед меж их обоих великих государей и меж их наследников и их государств рати и войне не быти. И в городе, и в земли не вступатися, и на обе стороны земель не воевати, и не зацепляти, и городов на чужих землях не ставити, и новых мест не посевать. А прежния, давно зашлые и новыя, всякие дела и обиды отставите и замирити, и вперед тех мимошедших дел не вчинати и недружбы никакия не мстите, и вперед тому ни с которую сторону николи во веки воспомяновено не быти. А кто которому государству будет недруг и другом государю, тому недругу людьми и казною и ничем не вспомогати и через свои земли не перепущати. А великого государя нашего, его царского величества именованье Владиславу, королю польскому, и великому князю литовскому, и вперед будучим королям польским и великим князьям литовским и панам рады и всем речи Посполитой Коруны польский и великаго княжества литовскаго всяких станов людям во всяких письмах описывати именовати по его государскому достоинству и по вечному докончанью: великим государем, царем и великим князем всеа Русии самодержцем с полными его, государскими титлы, по его государскому достоинству и как он, великий государь, сам себя описует, по докончальной грамоте, от ныне и до века и впред неподвижно, безо всякаго премененья. А Владиславу, королю польскому и великому князю литовскому, и вперед будучим королям польским и великим князьям литовским писатися по прежним обычаям с полными ж их титлы, по докончальной грамоте. А по прежнему договору и утвержденью Владиславу, королю польскому и великому князю литовскому, и его братьям и детям и внучатам к Московскому Государству причитаться ни в чем не иметь и царем и великим князем всеа Русии и титлами Московского Государства не писатися и не именоватись; и прежняго договору гетмана Станислава Жерковского и мимошедших дел не вчинать. И то вечное докончанье с обе стороны сперва великие послы, а после того и сами обои великие государи своими государскими душами, крестным целованьем закрепили, и грамотами, и печатьми утвердили, что меж ими, обоим|и великими государи, тому вечному утвержденью быти на веки непременну.

И со стороны Владислава, короля польского и великого князя литовского при нем, Владиславе, короле, вечнаго докончанья не исполнено. Блаженныя памяти великого государя, царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии самодержца и сына его государева — великого государя нашего, царя и великаго князя Алексея Михайловича всеа Русии самодержца, в королевских во многих грамотах и порубежных его городов воевод, и каштелянов, и старост, и капитанов, и державцев в государевы порубежные городы к воеводам в листех их государския именованья и титлы писаны не по вечному докончанью, со многим премененьем и с припискою. А иные злодеи в 6-ти листах писали и с бесчестьем блаженныя памяти великого государя, царя и великаго князя Михаила Федоровича всеа Русии именованье писали «Федором Михайловичем», а иные «Михаилом Филаретовичем», а великаго государя, царя и великаго князя Алексея Михайловича всеа Русии «Александром Михайловичем». Да в 180 листех в государевых титлах писали не сполна, не по вечному докончанью; во многих листех «Царем» не написано, а в иных «Царем» написано, а «Великим Князем» не написано, а иных «всеа Русии» и титлы во многих местах с убавкою, а инде и с пременением написано.

А в королевском именованье писано из государевых титл «Царем» и «многих Государств Государем и обладателем» не по вечному ж докончанью.

А роспись тем листам особно.

И о тех королевских многих неправдах посыланы от них, государей, в Польшу и в Литву ко Владиславу, королю их польскому и великому князю литовскому, государевы великие послы и посланники; а велено им, будучи у короля на посольстве и с паны рады в ответех, о государеве чести говорити, и подлинные прописные листы казати, и списки с них дати, и на тех людей казни и наказанья просити.

Также и на Москве бояре и думные люди литовским послам и посланникам в ответех о государеве чести говорили ж мно-гижда.

И в ответном письме панов рады, каковы дали посланникам: князю Семену Шаховскому, да дьяку Григорью Нечаеву во 145 году написано:

Что король велит, з докончальных грамот обои государския титла напечатав, в порубежные городы разослать; а будут, которые вперед в титлах пишучи, прописки чинити учнут, и тех осудивши со всем паны радами, велит карать.

А в 146-м году², как были на Москве литовские посланники: Ян Оборский, да князь Самойло Соколинский и в ответе боярам казали книгу о государской чести, с сойму уложенье напечатано и по городам разослано, кто вперед учнет мимо того уложенья писати, государскую честь умаляючи, и тем будет каранье.

А в 148-м году³ писал к государю Владислав король в грамотах своих: которые люди за его королевским заказом, учнут государево именованье и титло писать, не по их государскому утверженью, и те будут казнены, а которые писали неостерега-тельно и тех с сойму однолично велит казнить, а вперед того отнюдь не будет.

А в ответном письме панов рады, каково дали в 158-м году Государевым великим послам: боярину, князю Алексею Михайловичу Львову с товарищи, написано:

Что королю, покаместа право не ставало, потаместа каранья чинить было немочно; а ныне за те проступки, после права постановленного, король на сойм позвати велел и казнь по проступку их, против права их, подлинно учинена будет.

И по тем королевским грамотам, и по ответным письмам, и по договорам панов рады, при Владиславе, короле польском и великом князе литовском, исправленья никакого не бывало.

А при нынешнем Яне Казимире, короле польском и великом князе литовском, учало быть и пуще прежняго. Блаженныя памяти про великаго государя, царя и великаго князя Михаила Федоровича всеа Русии самодержца и про отца его государева блаженныя памяти про великаго государя, святейшаго патриарха Филарета Никитича московского и всеа Русии, и про великаго государя, царя и великаго князя Алексея Михайловича всеа Русии самодержца напечатаны в книгах злыя бесчестья и укоризны, чего, не токмо великим государям, христьянским помазанникам божиим, и простому человеку слышати и терпети не возможно и помыслити страшно. Также и Московскаго Государства про бояр и про всяких чинов людей напечатаны многая безчестья и укоризны.

И в прошлом в 158-м году, по государеву, цареву и великаго князя Алексея Михайловича всеа Русии указу, посыланы в Польшу и в Литву к Яну Казимиру, королю польскому и великому князю литовскому, его государевы великие и полномочные послы боярин и оружейничий Григорий Гаврилович Пушкин с товарищи. А велено им о тех королевских и панов рады многих неправдах говорити накрепко и за государскую честь, по посольским договорам, на виноватых просити казни смертныя.

И, по королевскому указу, паны рады тем государевым великим послам дали договор за руками своими и за печатьми, что те, все про титла обвиненный, которыя в росписи от них, великих послов им, панам рады, поданы на сойм, на первый, который в Варшаве сложен будет, позваны и на сойме, по правам корунным и литовским и против конституции лета 1637 году, сужены и по проступку осудя и смертью, кто оную заслужил, караны будут при государевых послах или при посланниках или при гонцах, которых государь с прописными листами для обличенья виноватых за учиненьем ведома королевскою грамотою о сойме сложеном, пришлет.

И, по тому договору, Ян Казимир, король польский и великий князь литовский, о том сойму не учинил, чиня тем проволоку^4.

И многия неправды делаются к нарушенью вечнаго докончанья с королевскаго величества стороны.

А с государевы стороны вечное докончанье во всяких мерах и по ся места сдержано крепко и нерушимо.

А ныне великому государю, царю и великому князю Алексею Михайловичу всеа Русии ведомо ученилось, что Ян Казимир, король польский и великий князь литовский, ссылается с крымским царем почасту и всякими вымыслы умышляют, чтоб им сопча Московское Государство воевать и разорить.

Да он же, Ян Казимир, король польский и великий князь литовский, через Польшу и Литву пропустил в Свею к Христине королеве свейской крымскаго посла для ссоры ж, а преж сего того николи не бывало.

А с свейския стороны в вестях объявилось, что тот крымский посол в Свее в ответе королевиным думным людям говорил, будет де свейской королеве надобно воинских людей на помочь против ея недругов, и крымский де царь хочет прислать воинских людей с 50 тысяч и больше.

А как де крымский царь придет на Государеву Украину войною, и свейская б королева государю людьми и ничем не помогла.

А запорожский гетман Богдан Хмельницкий бьет челом государю, чтоб государь пожаловал их для православныя, христианския веры, велел его гетмана со всем войском запорожским принять под свою государеву высокую руку и держал бы в своем государском жалованье; а будет де государь милости над ними не покажет, и они де и поневоле учинятся в подданстве у турскаго салтана с крымским ханом вместе.

И будет де Ян Казимир, король польский и великий князь литовский, и паны рады, по договору, исправленья и за государеву честь виноватым казни не учинять и то дело учнут вперед откладывать в проволоку, с сойму на сойм по прежнему; и о том великом деле о государеве чести с польским королем и с паны рады за их многия неправды, и что он ссылается о войне на Московское Государство с крымским ханом как быть?

159 году, февраля в 28 день, по государеву указу, столникам, и стряпчим, и дворянам московским, и дворянам же и детям боярским выборным из городов, и гостям, и гостинныя, и суконныя, и чорных сотен и слобод, и городовых выборным торговым людям в столовой избе по сему письму объявлено.

А государь, царь и великий князь Алексей Михайлович всеа Русии в то время был, а при нем, государе, бояре и думные люда в столовой избе.

«Акты, относящиеся к истории южной и западной России», т. III, стр. 483.

Божиею милостию великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичу, всеа Руссии самодержцу, Владимер-скому, Московскому, Новгородскому, царю Казанскому, царю Астраханскому, царю Сибирскому, государю Псковскому и великому князю Тверскому, Югорскому, Пермскому, Вятцкому, Болгарскому и иных, государю и великому князю Новагорода Низовские земли, Резанскому, Ростовскому, Ярославскому, Белозерскому, Удорскому, Обдорскому, Кондинскому и всея северные страны повелителю, и государю Иверские земли, Карталинских и Грузинских царей и Кабардинские земли, Черкасских и Горских князей и иных многих государств государю и обладателю, вашему царскому величеству, Богдан Хмельницкий, гетман Войска Запорожского и все Войско Запорожское низко челом бьем.

Смиренно вашему царскому величеству благодарим, что ваше царское величество, яко царь православный, нас слуг и подножий своих, всего Войска Запорожского, от милостивые благодати своея отдаляти не позволяешь и так чрез послов своих благодеяние свое показуешь, как чрез оных же и многократно нас милостивым жалованьем своим призирати изволяешь, что все ничем иным, только на всякое повеление вашего царского величества нашими готовыми услугами, против всякого неприятеля вашего царского величества отслуговати должни будем. А за милостивое жалованье вашему царскому величеству низко бьем челом. А что ваше царское величество и ныне милость свою недавно чрез подьячего своего Ондрея Ардабьева показати изволил, и за то вашему царскому величеству много челом бьем. За которым посланцем вашего царского величества и мы тотчас посла нашего Самуила Богдановича, судью войскового с товарыщи, с низким нашим челобитьем посылаем, которой о чем буды имянем нашем и всего Войска Запорожского покорно просити будет, смиренно челом бьем, чтобы ваше царское величество, ради церквей наших православных и веры нашей православные христианские, яко царь православный, того не возбранял и милостиво их в том, о чем имянем нашем и всего Войска Запорожского просити будут, выслушав милостию, в скором времени отпустити назад велети изволил. Неприятелем же тем, которые так веру нашу, церкви божий, как и нас самых християн изнищити и искоренити желают, не изволь ваше царское величество верить и помочи на православие давать, но и паче, яко царь праведный и православный, православным людям всякими мерами пособляти покорно просим. А ныне сами себе со всем Войском Запорожским в милостивое жалованье вашего царского величества прилежне вручаем. Дана з Чигирина ноября 12-го дня, лета божия 1652-го.

А внизу написано: вашему царскому величеству, царю православному, прямо верные слуги Богдан Хмельницкий гетман с Войском Запорожским рукою своею.

[Письмо озаглавлено так: Список с грамоты, какову писал ко государю царю и великому князю Алексею Михайловичу всеа Русии Богдан Хмельницкой, гетман Войска Запорожского.]

«Собрание государственных грамот и договоров», т. III, № 170, стр. 511–513.

Божиею милостию, мы великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович, всея великия и малые России самодержец… пожаловали есмя нашего царского величества подданных Богдана Хмельницкого, гетмана войска запорожского, и писаря Ивана Выговскаго, и судей войсковых, и полковников, и ясаулов, и сотников и все войско запорожское, что в нынешнем во 162 [1654] году, как по милости божией, учинились под нашею государскою высокою рукою он гетман Богдан Хмельницкой, и все войско запорожское, и веру нам великому государю, и нашим государским детям, и наследникам на вечное подданство учинили, и, в марте месяце, присылали к нам, великому государю, к нашему царскому величеству он гетман Богдан Хмельницкий и все войско запорожское посланников своих, Самойла Богданова судью войсковаго, да Павла Тетерю полковника пе-реяславскаго; а в листе своем к нам, великому государю, к нашему царскому величеству, гетман писал и посланники били челом, чтоб нам великому государю, его гетмана Богдана Хмельницкого и все войско запорожское пожаловати, велети прежния права и вольности войсковыя, как издавна бывали при великих князех русских и при королех польских, что суживались и вольности свои имели в добрах и судах, и чтоб в те их войсковые суды никто не вступался, но от своих бы старшин судились, подтвердите и прежних бы их прав, каковы даны духовного и мирскаго чина людям от великих князей русских и от королей польских, не нарушить и на те б их права дати нашу государеву жалованную грамоту, за нашею государскою печатью; и чтоб число войска запорожскаго списковое учинить шестьдесят тысяч, а было б то число всегда полно. А будет судом божиим смерть случится гетману, и нам бы великому государю поволить войску запорожскому, по прежнему обычаю самим меж себя гетмана обирати, а кого оберут, и про то нам великому государя объявляти; имений козацких и земель, которые имеют для пожитка, чтобы у них отнимать не велеть, также бы и вдов, после казаков осталых, дети повольности имели, как деды и отцы их.

И мы, великий государь, наше царское величество, подданного нашего Богдана Хмельницкого, гетмана войска запорожского, и все наше царскаго величества войско запорожское пожаловали, велели им быти под нашего царскаго величества высокою рукою, по прежним их правам и привилиям, каковы им даны от королей польских и великих князей литовских, и тех их прав и вольностей нарушивати ничем не велели, и судитись им велели от своих старшин по своим прежним правам, а число войска запорожского указали есмя, по их же челобитью, учинить списковаго 60 000 всегда полное. А буде судом божиим смерть случится гетману, и мы великий государь поволили войску запорожскому обирати гетмана, по прежним их обычаям, самим меж себя, а кого гетмана оберут и о том писати к нам великому государю, да тому ж новобранному гетману на подданство и на верность веру нам, великому государю, учините, при ком мы, великий государь, укажем. Также и имений козацких и земель, которыя имеют для пожитка, отнимати у них и вдов после Козаков осталых и детей не велети, а быти им за ними по прежнему. И по нашему царскаго величества жалованью, нашим царскаго величества подданным Богдану Хмельницкому, гетману войска запорожскаго и всему нашему, царского величества, войску запорожскому быти под нашею, царскаго величества, высокою рукою, по своим прежним правам и привилиям, и по всем статьям кoтoрыя писаны выше сего, и нам, великому государю, и сыну нашему государю царевичу князю'Алексею Алексеевичу и наследникам нашим служити и примите и всякого добра хотети, и на наших государских неприятелей, где наше государское повеленье будет, ходите и с ними битись и во всем быти в нашей государской воле и послушаньи навеки.

А о которых о иных статьях нам, великому государю, нашему царскому величеству те вышеимянованные посланники Самойло и Павел, именем Богдана Хмельницкого гетмана войска запорожскаго, и всего нашего царского величества войска запорожского били челом и подали нашим, царского величества, ближним боярам… статьи, и мы, великий государь, тех статей выслушали милостиво, и что на которую статью наше царскаго величества изволенье, и то велели подписать под теми ж статьями, да те статьи с нашим царскаго величества указом велели дать тем же посланникам Самойлу и Павлу, и хотим его, гетмана Богдана Хмельницкаго, и все войско запорожское держать в нашем, царскаго величества, милостивом жалованьи и в призреньи, и им бы на нашу государскую милость быть надежным…

Грамота датируется 1562–1564 гг.; сохранилась в русском переводе. К грамоте приложена небольшая черная печать, на которой белыми арабскими буквами на татарском языке изображено: «Девлет-Гирей-хан, сын Мюбарек-Гирей-Султана, сына Менгли-Гирея-хана» («Сборник князя Оболенского», ч. I, стр. 42–45).

Великое Орды водного цара Давлет-Кирея слово то есть: Жикгимонту-Августу брату нашому, Королю Полскому, поклон и братская приязнь. Притом, яко есмо с тобою, братом нашим, братскую приязнь твердо держати присягу есмо вчинили на неприятеля вашего и нашего того Московского, сам головою. и за сыном своим Магмет-Кгерей Калкгою, и с иншими сынми своими, и з карачии, и з улани, и з мурзы[168], и со всим войском своим великим того неприятеля вашого и нашого землю его воевати поехал есми: и ты, брат наш, вземши бога на помочь, потому ж на того неприятеля с войском своим ехал, а из намовы лихих людей ажбы есте миру и з ним не приимовал; а естли приимете, тогды присяга на вас, брате моем, ляжеть: тот неприятель будучи просты, колки сел твоих забрал, як тебе, брату моему, так теж и мне таковые его злости и мстити надобе нам; якож тот неприятель наш Московский прислал до мене гонца своего, обецуючи мне за чотыри и за петь годов упоминки во двоя што ты, брат наш, ку нам посылаешь, ижебы з вами, братом моим, миру не приимовал, и я будучи водле докончания и присяги с вами, братом своим, кребко держу, и того гонца Московского задержати казал² якож и послу вашому есть явно, якож великого посла вашего пана Скумина, ничого не мешкае, со всим добрим до вас отправил, и ты брат наш посла нашого ничого не задерживаючи и скарбом³ и поминком пришлую осень до нас отправил.

Даст ли бог, за тые упомин иншие кони покупивши, противку зими того неприятеля землю воевати сам, або сына своего Магмет-Кгерея Калкгу, з великим войском, бога на помочь вземши, пошлю; а так я, брат ваш, здоровья вашо навежаючи, и свое теж поведаючи, доброго слугу своего послом учинивши Кошай-бия, послал, а великого посла нашого и скарбом, ничого не мешкае, до нас отправил. А теперь которые сукна до нас прислал велми лихие и гнилые прислали; шесть тисяч золотых своих князем и мурзам роздал; а. ест ли еще таковые лихие сукна пришлете, лепей их нам не присылайте, бо ми ся видит, иж ты, брат наш, о том не ведаеш. Писан из Самара.

В грамоте Гази-Гирей просит о выплате денег ханскому слуге Ахмету-Аге за выкупленного из крымского плена московского боярского сына. Грамота Гази-Гирея сохранилась в подлиннике на татарском языке. Даем ее в переводе на русский («Сборник князя Оболенского», ч. I, стр. 46–48).

Доброму другу нашему Борису поклон и тому, кто следует божественному руководству, весть. Высокий и любовный ярлык наш в том состоит: когда Джеган-шах Мирза поехал перед сим в Москву, то доверенный человек его Али взял с собой и повез туда пленного алпаута[169], принадлежавшего ближнему рабу нашему Ахмед-Are. Выкупные деньги за того пленного алпаута остались невыплаченными ближнему рабу нашему, помянутому Ахмед-Are. Того ради тебя, Борис, много просим, чтоб добыл ты выкупные деньги за того алпаута, о которых деньгах неизвестно, остались ли они в казне великокняжеской или взял их Джеган-шах Мирза. Если находятся они в великокняжеской казне, то велел бы их оттуда выдать и послал к нам с рабом нашим Исай-беком; если же взяты Джеган-шах Мирзою и у него находятся, то поставил бы Джеган-шаха на очную ставку с помянутым Исай-беком, заставил Джеган-шаха заплатить, и взяв их от него выслал к нам. Тому рабу нашему Исай-беку доставь непременно свидание с Джеган-шах Мирзою, и те алпаутские выкупные деньги добудь ему; так молвя, высокий ярлык наш покончили. Месяца Дзуль-качде, 998 года². В Багче-Сарае³.

Симон II был царем в 1619–1629 гг. Грамота напечатана в «Актах», собранных Кавказской археографической экспедицией, т. I, № 10, стр. 16.

Волею божиею мы, царь владетель Симон, сие милостивое письмо доложили вам, епископу патрону Елисею, в то время, когда вы предстали к нам во дворец и просили тбилельства[170] мы вняли просьбе и докладу вашему и предоставили вам тбилельство, с тем, что какие у сионской божией матери имеются пожертвованные торговые люди и лавки в городе, или в Баратовской волости или в Карталинии, и мы их жертвуем сполна, а тбилельство жалуем вам; как до сих пор горожане или областные жители служили тбилелю, так они должны служить и вам; лавки тоже ваши и вы их можете отдавать в наем кому пожелаете и вообще употреблять их по своему усмотрению; никому из наших чиновников нет дела до ваших торговцев; доходы и повинности ваших крестьян вы же будете собирать в свою пользу. Ныне высшим (чинам) докладываю, а низшим повелеваю: министры двора нашего и другие деятели, кто бы вы ни были теперь и в будущем, — и вы также исполните, как в сем жалованном фирмане нашем писано, и никогда не нарушайте и не претендуйте, кроме содействия и помощи. Написан приказ и знак сей в год хроникона 316 (1628), марта 15, рукою двора нашего секретаря — книжника Окруашвили Шермазина.

На поле приписано: Сие повеление так и должно быть исполнено.

В 1650 г. было отправлено русское посольство к грузинскому царю Александру. «Статейный список» посольства заключает в себе интересное описание грузинских городов, в том числе Кутаиси и укрепленного монастыря Гелати (в 7–8 километрах от Кутаиси). Здесь даются два отрывка из «Статейного списка» («Древняя Российская Вивлиофика», ч. V, стр. 179–181 и 190–191).

Июля в 6 день царь Александр и с царицею своею поехал из города Кутатиси в город в Скалду, а на проезде прислал к послом игумена Василья, которой на Москве был, да с ним думного своего дьяка Пешенгея Андреева сына Хаторова арменина, и говорили послом царевым словом, чтоб де вам послом не покручиниться, царь Александр поехал в город в Скалду для своих покоев, а по вас послов пришлет в третей день, и пошлет от себя по Теймураза царя, чтоб при нем свершить царского величества ево государево и свое дело; да приказал вам послом Александр царь, и велел переехать на свой царев двор в меньшой город в Кутатись.

Июля в 8 день Микифор и Алексей по приказу Александра царя переехали на посад на ево царев двор, в нижней город в Кутатись. Город каменной, стоит на реке на Реоне[171] на берегу под горами на ровном месте, а в городе церковь каменная во имя страстотерпца Георгия, по городовой стене две башни, одна на воротех, на ней пушечка волконейка, другая башня в вышину сажен с пятнадцать, на ней три пушечки волконейки же, в городе ж полата на столбах, выведена в реку Реон, а в полате стенное письмо², писаны бои прежних царей, в длину восемь сажен, поперег пяти сажен, и в той полате стоял Микифор Толочанов. Подле той полаты поставлен каменной поземной чердак, окна большие частые, в длину дватцать сажен, поперег осьми сажен, позади его погреб каменной, на другой стороне подле городовой стены к реке Реоне полата большая на жилых подклетах³, в длину осьмнатцать сажен, поперег семь сажен, в ширину осьми сажен, верьхние житья сделаны по светличному, и в той полате стоял Алексей Иевлев, позади той полаты за городом за стеною сад Александра царя, а в саду всякие овощные (фруктовые) деревья…

А городских ворот, где затворы железные, и в тех воротех придел во имя страстотерпца Димитрия, и перед тем приделом в воротех положен царь Давыд, который ходил на Кызылбашскую землю⁴, и те ворота из Дербени⁵ привез, и тот город и церкви строил он, Давыд царь; а по городовой стене стоит одиннадцать полат больших и средних.

А в том числе одна полата сделана велика и высока, в длину дватцать сажен, поперег восемь сажен, в вышину тож, и в той полате сделано место, где царь садится кушать, и устроено к податной стене, посередь полаты против дверей на точеных на каменных столбиках положена плита мраморная в длину дву сажен, поперег побольши сажени, гладка и бела и крепка, как белой королек, и покрыта ковром, а посторонь того места в полате сделаны каменныя широкия лавки в сажен по обе стороны до дверей; да в той же полате вкопана корчага большая, и сказывал митрополит, что та корчага налита винограду на царев обиход на целый год триста шестьдесят пять мер, на всякой день по мере, а мера на петьдесят человек: а около городовой стены по мере четыреста тритцать шесть сажен больших саженей.

А от того города Гелата вверьх на горе две церкви каменныя, одна пречистый богородицы, другая Николы чудотворца, стоят порознь в каменных оградах, промеж церквей с версту, а ведает тот город Гелат и все церкви около того града митрополит Захарей, а от Кутаиси города горами верст с семь. Да близко города выкладен столб каменной в ширину сажень в две; и приведена вода, и поверьх столба учинены шурупы, и как шурупы отвернут, и вода побежит и из столба верьх в сажен, а на сторону бьет сажени на две, и от того столба вода проведена по подземелью под город, и бежит трубою сквозь город, и проведена в полаты и во все обиходные службы.

Отрывок из сочинения Стрейса, посвященный описанию Шемахи, приводится по изданию «Три путешествия» (см. № 160).

8-го[172] вошли мы в знаменитый Персидский ² торговый город Шемаху. Он лежит под 40°50′ широты в долине Ширван или Мидии. Эта долина находится также в горах, ее не видно, пока не спустишься вниз и не окажешься вблизи. Путь из Дербента в Шемаху обычно тянется шесть дней, хотя на самом деле города лежат не так далеко друг от друга, но нужно перевалить через две горы по весьма извилистым дорогам, и этот путь нельзя пройти в более короткий срок; нам понадобилось на это восемь дней. Но все-таки от одного города до другого можно добраться в два дня, если ехать одному верхом; также и караван, если не считаться с расходами, может дойти в четыре или пять дней, взяв путь через горы Лагач. Но так как там приходится платить большую пошлину, то все путешественники избирают более долгий путь, чтобы избежать ее. В старое время город был гораздо больше, но сильно уменьшился за время войны, которую вел шах Абас³ с турками. Тогда город лишился валов, и его превратили в местечко, как для того, чтобы отнять убежище у турок, которые чаше всего укрывались в крепостях, так и оттого, что расположенный в середине страны, закрытый со всех сторон, он считался слишком опасным местом на случай восстания против сурового правительства. Поэтому шах велел снести южную часть стены, где город был более всего укреплен. Другую, которая ни в коей мере не могла защитить город, он оставил. Эта северная часть намного меньше, чем южная. Рвы вокруг так плохи и стены настолько разрушены, что в город можно войти и днем и ночью, несмотря на то, что ворота, которых всего пять, заперты. Улицы как с южной, так и с северной стороны очень узкие, дома низкие, построены из земли, глины, щитов и досок. В южной части большой базар или рынок, где много хороших и крытых рядов со многими лавками, палатками и ларьками, где продают меха, шелк, хлопчатую бумагу, затканные серебром и золотом платки, сабли и другие ремесленные изделия и товары. На этом рынке стоят два особых больших двора со многими отдельными ходами и лавки, где иноземные купцы, которые приезжают сюда, торгуют своими товарами. Первый называется Шах-каравансарай, что означает то же, что императорский двор; здесь большей частью останавливаются русские и обменивают олово, мед, юфть, соболей и другие товары. Другой называется Лезгин-каравансараем или татарским домом. Сюда прибывают дагестанские и другие татары, которые торгуют лошадьми, людьми, мужчинами, женщинами и детьми, краденными друг у друга, а большей частью у русских. Сюда приезжает также много евреев с одеялами и хлопчатобумажными платками. Меня больше всего удивило, что город этот заново отстроен, хотя не прошло и трёх лет, как он был опустошен и разрушен до основания. В этой стране часто бывает землетрясение, и в течение года, проведенного там, землетрясение было несколько раз; больше того, его чувствовали три раза на день. Но землетрясение 1667 г. было самым сильным с незапамятных времен. Оно продолжалось целых три месяца и было сначала весьма сильным. Весь город заколебался до самого основания, так что не только церкви и башни, но и дома и городской вал обвалились, и все это произошло с такой быстротой, что никто не мог спастись бегством. Подсчитали, что во время этого ужасного разрушения несомненно погибло более 80 тыс. мужчин, способных носить оружие, не считая женщин, детей и рабов, и бедствие поразило не только Шемаху, но и ее окрестности. Непоколебимые горы и твердые скалы разверзлись, и целые местечки и деревни рухнули и провалились в зияющие трещины. Мы видели вершины гор, обрушившиеся в долины, и погребенные под ними деревни с их жителями и скотом. Даже проезжие дороги были настолько разрушены и перевернуты, что караванам часто приходилось идти кружным путем, ибо прямая дорога была испорчена и непроходима.

Рассказ об осаде Мерва находится в большом историческом труде иранского историка Хондемира, написанном в XVI веке. Следует иметь в виду, что автор освещает материал тенденциозно, в духе восхваления иранского оружия. «Материалы по истории туркмен и Туркмении», т. II, М.—Л. 1938, стр. 49–51.

Приблизительно в то же самое время ханские войска подошли к Мерву. Воины разбили лагерные палатки неподалеку от города и, начав осаду, стали подготовлять все необходимое для штурма крепости. Мухаммед-хан (Шейбани)[173] запер городские ворота и поручил каждую из башен кому-нибудь одному из главных военачальников. Твердо вознамерившись выдержать осаду, он для защиты этого укрепленного города употребил много стараний.

Хотя завоевание Мерва для шахского войска было задачей вполне осуществимой, однако его величество², принимая в расчет возможные потери в рядах своих войск, не был склонен отдавать приказ на такое дело. Время проходило главным образом в том, что шахские солдаты в полном вооружении устремлялись к городским воротам, а из города, в свою очередь, выходили неприятельские отряды, и противники сходились в открытом поле. В большинстве случаев удача склонялась на сторону войска его величества, и в каждой стычке узбеки оказывались побитыми, но иногда, как это свойственно судьбе, и шахским солдатам приходилось отведать «из рук виночерпия смерти кубок кончины». Случалось и так, что те из шахских солдат, которые попадали в плен, по приказанию Мухаммед-хана предавались смерти.

После того, как шахские войска простояли под Мервом значительное время и лишь только выяснилось, что осада крепости протекает без всякого успеха, шаху Исмаилу пришло на мысль снять осаду и отступить назад на расстояние одного-двух переходов в том предположении, что Мухаммед-хан Шейбани сочтет его отступление за бегство и, решив пуститься в погоню за неприятелем, смело выйдет за стены Мерва. Найдя подобную мысль правильной, шах принялся за ее осуществление, не сообщая о своих замыслах никому из своих военачальников. В конце дня, в среду 28 шабана 916 г. хиджры [30 ноября 1510 г.] шахские войска отступили от мервских стен и расположились лагерем, перейдя канал селения Махмуд-абад, которое находится на расстоянии 3 фарсахов от г. Мерва. Там они стояли в течение одного дня и двух ночей. Многие из военачальников и сановных вельмож, ничего не знавшие об истинных причинах этого отступления, были чрезвычайно удивлены, погрузились в раздумье и пришли в состояние расстройства и возмущения в силу излишнего усердия. Лишь несколько приближенных к шахской особе, хорошо знавшие рассудительность шаха, были уверены, что это происшествие в конечном итоге завершится победой.

Дело в том, что от Сейф-уль-анами (ходжи Музаффара) они слыхали о приказании, отданном его величеством на упомянутой стоянке одному из придворных секретарей, который должен был написать Мухаммед-хану Шейбани письмо следующего содержания:

«Некоторое время тому назад ты нам писал, что имеешь намерение совершить хадж³ и по этой причине в недалеком будущем направляешься в Ирак⁴ и Азербайджан. Мы в ответ написали тебе, что сами намереваемся совершить паломничество к гробнице Али-ибн-Муса-ар-Ризы (в Мешхеде⁵) и в скорейшем времени думаем туда направиться. Так как твое обещание тобой не было выполнено, то мы, исполняя свое обещание, двинулись на Мешхед, удостоились приблизиться к святому месту и получить исполнение надежд».

Это послание преследовало ту цель, чтобы Мухаммед-хан Шейбани, осведомленный о выступлении шаха, поспешил выйти навстречу и выполнить все то, что полагается для гостеприимства и торжественного пира.

«Так как это не было выполнено, мы для того, чтобы встретиться, сами пожаловали к Мерву, в котором вы пребываете. Но и в этом случае с вашей стороны не последовало того, что предписывается правилами учтивости. Поэтому мы направимся назад и будем делать зимние стоянки кое-где по областям Хорасана. А в начале весны, при выступлении войска тюльпанов и [других] цветов, мы выйдем на поле битвы, дабы то, что скрыто за завесою тайны, обнаружилось явно».

Рассказ о восстании находим в сочинении иранского историка XVI века Искандер-бека. Большая часть Туркмении в это время находилась в зависимости от Ирана. Рассказ о восстании напечатан в книге «Материалы по истории туркмен и Туркмении», том II (XVI–XIX вв.), М.—Л. 1938, стр. 69–72.

В 957 г. хиджры [1550 г.], когда Шах Али-султан умер и управление Астрабадом[174] было поручено Качаль Шах-верды, толпа йака-туркмен подняла бунт. Причиною их бунта послужило то обстоятельство, что, когда Качаль Шах-верды был назначен на управление и предводители племен йака-туркмен пришли к султану [Качаль Шах-верды] с приветствиями и принесли ему подарки, в числе этих предводителей был один из племени охлу по имени Аба, молодой человек… Он поднял бунт и убил родственника Шах-верды-султана, некоего Шатыр-бека, который был «даругой»² у туркмен.

Султан отправился наказать и проучить их. Достигнув становища племен охлу, он отдал отряду приказ напасть на это племя и произвести погром. В то время, когда Шах-верды-султан с несколькими из своих приближенных, взобравшись на вершину холма, наслаждались зрелищем грабежа, упомянутый Аба с отрядом туркмен, подобно нежданной беде, появился перед султаном и убил его. Воины, узнав об убийстве султана, обратились в бегство и прибыли в город.

Эмир Гейб-султан, — который был правителем Дамгана и Бастама, услыхав весть об этом, форсированным маршем направился в-Астрабад и принял меры к охране города. Затем он довел до сведения шаха о положении вещей. Когда шах узнал о том, что племя охлу взбунтовалось и что подстрекателем к бунту был Аба, им для подавления смуты того мятежника были командированы в 962 г. хиджры [1554/1555 г.] Кокча-султан, каджар, Али-султан Тати-оглу, Черенадаб-султан и Мустафа-султан. После того как они прибыли к месту назначения, Аба, не имея возможности оказывать сопротивление шахскому войску, бежал в Хорезм и стал просить помощи у Али-султана узбекского. Али-султан, увлеченный мыслями о нападении и добыче, отправился в Джурджан с большим войском. Но когда он приблизился к лагерю военачальников и добыл сведения о численности и качестве войска кызылбашей (персов), ему пришлось раскаяться в том, что он пришел. Он завел речь о дружеских отношениях, и с той и другой стороны были сделаны взаимные подарки и подношения. Договор заключался в следующем: Али-султан обязался в том, что Аба на будущее время, оставшись при своем, не будет выходить из рамок лойяльности, а военачальники обязались не причинять ему никакого вреда.

После заключения мира и клятв Али-султан возвратился в Хорезм. Кокча-султан в этом походе умер. Остальные военачальники разошлись по свдям областям.

После того, как упомянутый Аба составил себе имя благодаря этим смутам и бунтарским выходкам, он стал домогаться превосходства над своими родственниками. В 965 г. хиджры [1557–1558 г.], когда Ибрахим-хан был назначен управлять Астрабадом, Аба, собрав толпу непокорных туркмен, окончательно захватил Астрабадскую область. Ибрахим-хан, не имевший силы оказать ему сопротивление, донес шаху о туркменском бунте. В то время его величество пребывал в своей резиденции Казвине³ Он назначил главнокомандующим Шах-кули-халифе-и-мухрдара⁴ с кучкой выдающихся военачальников, вроде Бедр-хана, Ядгар-Мухаммед-султана, тархана⁵ туркменского, Рустем-хана ашарского и других и послал на помощь Ибрахим-хану с наказом принять все меры, чтобы уничтожить Аба.

Военачальники, построив войско согласно надлежащим военным правилам, вошли в Астрабадскую область, соединились с Ибрахим-ханом и, сообща сделав наступление на этого предводителя мятежников, привели туркмен в полное смятение. Аба, не имея силы устоять перед противниками и бросив свои палатки, обратился в бегство. Воины, разграбив его улус, остановились лагерем в той местности. В этот момент Аба, появившийся вместе с отрядом туркменских мятежников, вознамерился вступить в бой; тогда шахское войско также построило ряды, и они завязали сражение. Но так как вследствие ускоренного марша и жары лошади воинов утратили способность двигаться и в своей неподвижности были подобны коням шахматной доски, то сражение с туркменами затянулось до ночи. Когда же наступила ночь, противники прекратили сражение и расставили караулы. На другой день Аба с отрядом племени охлу явился на место боя. После многократно повторявшихся атак, произведенных с обеих сторон, Аба почувствовал свою собственную слабость и силу войска кызылбашей. Убедившись, что ему не выиграть сражения, он отступил, направившись в Хорезм.

Военачальники, преследовавшие его, скакали до Атрека^6. В раскаленном воздухе этой пустыни у Шах-кули-халифе, главнокомандующего войском, сделались неожиданно спазмы желудка, и он умер. Остальные военачальники, не подчинившись верховному командованию Бедр-хана, поступали всяк по своему усмотрению, рассыпались в разные стороны, нападали и грабили и вследствие непрекращающегося рыскания и скачек привели своих лошадей в негодное состояние. В это самое время воины, державшие караулы, принесли сообщение, что Али-султан узбекский, вторично обратившись к вражде и коварству, прибыл со своим войском на помощь Аба. Бедр-хан, ни минуты не медля, вскочил на коня и поспешил прямо навстречу узбекскому войску. Али-султан, побаиваясь неустрашимых кызылбашей, позаботился о мерах предосторожности и прорыл ров вокруг своего лагеря. Затем, укрепив ров, он возвел еще нечто вроде крепости. Шахские воины, приблизившись к линии рва, пошли на приступ, а узбеки, находившиеся за укреплениями рва, осыпали воинов ружейными пулями.

В то время как кызылбаши были заняты сражением с узбеками, Аба появился в тылу противника с отрядом в 200 человек. Сколько военачальники ни говорили Бедр-хану, что неприятель «откроет ворота коварства и хитростей», сколько ни убеждали его послать отряд для защиты тыла войска от вредных последствий коварства и хитрости Аба, он не счел эти речи заслуживающими внимания, не придавая противнику никакого значения, и сражался с узбеками до тех пор, пока Аба не появился в тылу у конюших и стремянных и не запер лагерную прислугу. Последние, смешавшись, в страхе перед туркменскими стрелами, обрушились на находившихся около рва всадников в то самое время, когда часть последних уже перешла ров и схватилась с узбеками. Узбеки, набравшиеся храбрости, осыпали всадников градом пуль, и вследствие этой убийственной стрельбы войско пришло в полное расстройство. Так как ни начальники, ни солдаты не поступили согласно правилам военного дела и не приняли мер предосторожности, то они потерпели тяжелое поражение. Им не было другого выхода, как броситься в воду Гюргена, как раз в том месте, где не было никакого брода и никакого перехода, и многие из них утонули в пучине гибели. Около 1000 молодых кызылбашей были убиты в этом сражении или попали в плен. Из числа военачальников Ибрахим-хан и Рустем-хан оказались убитыми. Бедр-хан и Ядгар Мухаммед-хан попали в плен.

Английский путешественник Антоний Дженкинсон совершил в 1558 году путешествие в Среднюю Азию. Путь Дженкинсона шел по Волге до Астрахани, от Астрахани морем вдоль берегов Каспийского моря до залива Мангышлак, а далее сухим путем в Бухару. Приводим описание Бухары, сделанное Дженкинсоном, по изданию «Английские путешественники в Московском государстве в XVI веке», стр. 182–185.

23 декабря мы прибыли в город Бухару в Бактрийской земле[175]. Эта Бухара расположена в самой низменной части страны; она окружена высокой земляной стеной с различными воротами и разделена на три части: две из них принадлежат королю, а третья отведена купцам и рынкам; каждое ремесло имеет здесь особое место и свой особый рынок. Город очень велик; дома по большей части земляные, но есть также немало каменных домов, храмов и сооружений, роскошно построенных; в особенности бани так искусно выстроены, что подобных им нет на свете; рассказывать о том, как они выстроены, было бы слишком долго. Посреди города протекает маленькая речка, вода которой очень нездорова, так как у людей, пьющих ее, в особенности у тех, которые не рождены здесь, порождает червей, длиной с локоть… А между тем здесь запрещено пить что-либо, кроме воды и кобыльего молока, и если находят кого-либо, нарушившего этот закон, его жестоко секут и бьют, водя по открытым рынкам. Для этого определены особые чиновники, имеющие право входить во все дома и обыскивать, нет ли у хозяина водки, вина или напитка из меда с солодом. Если они находят что-либо подобное, то бьют посуду, портят напитки и жесточайше наказывают хозяина дома, а иногда если они только заметят по дыханию человека, что он выпил, то дело решается без дальнейшего разбирательства, и он уж не уйдет из их рук.

В Бухаре есть духовный глава, который наблюдает за столь строгим исполнением этого закона. Его больше слушают, чем короля; он может сместить короля и посадить другого по своей воле и желанию, как он и поступил относительно того короля, который царствовал во время нашего пребывания, и относительно его предшественника, смещенного его же стараниями; он предал его и приказал убить его ночью в его спальне: а это был государь, хорошо относившийся ко всем христианам.

Бухарская страна была когда-то под властью персов, и теперь еще в ней говорят на персидском языке; однако теперь Бухара — независимое королевство, которое ведет жесточайшие религиозные войны с персами, хотя все они магометане. Одним из поводов войн между ними служит то, что персы не стригут волос на верхней губе, как это делают бухарцы и прочие татары, которые считают это поведение персов великим грехом. Поэтому они зовут персов кафарами, т. е. неверными, как они называют христиан.

Бухарский король не имеет ни большого могущества, ни богатств; его доходы очень невелики; содержится он, главным образом, за счет города: он взимает десятую деньгу со всех предметов, продаваемых как ремесленниками, так и купцами, что ведет к обеднению всего народа, который он держит в большом подчинении, а когда у него не хватает денег, он посылает своих чиновников по купеческим лавкам забирать товары для уплаты своих долгов и насильно требует, чтобы ему оказывали кредит. Так именно он и поступил, чтобы заплатить мне некоторые деньги, которые он был мне должен за 19 кусков каразеи. Деньги у них серебряные и медные, золота вовсе нет в обращении… Цену же серебра король поднимает и снижает для своей прибыли каждый месяц, а иногда даже два раза в месяц; он не печалится об угнетении народа, так как не рассчитывает царствовать более двух или трех лет, когда его или убьют, или изгонят. И все это сильно разоряет страну и купцов.

26 декабря мне приказано было явиться к королю, которому я представил грамоты русского царя²; он принял меня очень милостиво и пригласил меня к еде в его присутствии. Несколько раз он присылал за мной и вел со мной непринужденный разговор в своей потайной комнате о могуществе царя, о турецком султане, а также о наших странах и законах и вере и заставлял меня стрелять перед ним из наших ружей и сам практиковался в стрельбе из них. Однако после этого почетного обращения он перед моим отъездом выказал себя настоящим татарином; ибо он отправился в поход, не заплатив мне денег, а перед своим отбытием он видел меня и знал, что мне не уплачено. И хотя, действительно, он сделал распоряжение о том, чтобы мне выплатили долг, все же я удовлетворен был очень недостаточно; мне пришлось скинуть часть долга, а в уплату за остальное взять товары, что не входило в мои расчеты. Только от нищего я не мог получить лучшей платы, но уже доволен был тем, что мне заплатили хотя бы так и что отпустили меня.

Все же я поневоле должен всячески хвалить этого варварского короля, который сейчас же по приезде моем в Бухару, узнав о наших затруднениях с ворами, отправил 100 хорошо вооруженных людей и дал им строгий наказ не возвращаться, пока они не убьют или не захватят в плен этих воров. Исполняя поручение, они прошли походом по пустыне, настигли означенную шайку воров; часть их они перебили, часть убежала, а четырех они захватили и привели к королю; двое из последних были тяжело ранены во время схватки выстрелами из наших ружей. Король послал за мной, чтобы я признал их, после чего он велел всех четырех повесить у ворот своего дворца для примера другим, ибо они были благородного происхождения. Из товаров, которые были захвачены обратно, часть была возвращена мне. Вот какое правосудие я получил из его рук.

В городе Бухаре бывает ежегодный съезд купцов, приезжающих большими караванами из прилегающих стран — Индии, Персии, Балха³, России и разных других, а в прежние времена и из Китая, когда оттуда можно было свободно приехать; но эти купцы так нищенски бедны, привозят так мало товаров, которые вдобавок еще лежат здесь по 2 или 3 года, что нет никакой надежды на то, чтобы завести здесь выгодную торговлю, стоящую дальнейших усилий.

Важнейшие товары, привозимые сюда из вышеуказанных стран, следующие.

Индийцы привозят тонкие белые ткани, которые татары обвивают вокруг головы, а также другие сорта белых материй, употребляемых при шитье одежд из хлопчатой бумаги, но они не привозят ни золота, ни серебра, ни драгоценных камней, ни пряностей. Я выяснил вопрос и установил, что такая торговля идет океаном, потому что все места, где добываются эти предметы, находятся под властью португальцев. Из Бухары индийцы вывозят шелковые материи, сырые кожи, рабов и коней, но каразею и другие сукна они ценят очень мало. Я предлагал купцам из этих стран, приезжающим из отдаленнейших частей Индии, даже из Бенгальской земли⁴ и с реки Ганга, обменять каразею на их товары, но на такие товары, как сукно, они не захотели меняться.

Персы привозят сюда материи, хлопчатую бумагу, полотно, пестрые шелка, аргамаков и т. п., а увозят отсюда сырые кожи и другие русские товары, рабов происхождением из разных стран, но материй не покупают, потому что сами привозят их сюда, а к ним, как я узнал, их привозят из Алеппо⁵ в Сирии и из Турции. Русские привозят в Бухару сырые кожи, овчины, шерстяные материи, деревянную посуду, уздечки, седла и т. п., а увозят отсюда разные изделия из хлопка, различные сорта шелка, материи и другие вещи, но размеры торговли очень малы. Из китайских стран в мирное время и когда проезд свободен сюда привозят мускус, ревень, атлас, камку и тому подобные вещи. В бытность мою в Бухаре туда приходили караваны из всех вышеозначенных стран, исключая Китай. Причиной, почему оттуда не приходило караванов, было то, что уже 3 года до моего приезда сюда длилась большая война, продолжавшаяся и при мне, между двумя большими татарскими странами и городами, расположенными как раз по пути между Бухарой и Китаем, и некоторыми варварскими степными народами, как язычниками, так и магометанами, граничащими с этими городами. Города эти называются Ташкент и Кашгар⁶; народ, воюющий с Ташкентом, называется казахами, магометовой веры, а те, которые ведут войну с Кашгаром, зовутся книгами, они язычники и идолопоклонники. Оба эти варварских народа очень могущественны; они живут в степях, не имея ни городов, ни домов, и почти покорили вышеназванные города, так крепко заперев дорогу, что никакому каравану нельзя пройти неограбленным. Таким образом, в течение 3 лет до нашего пребывания здесь ни один караван не прошел и не поддерживал торговли между китайской и бухарской страной. Когда же путь свободен, то это путешествие длится 9 месяцев.

В 1620 г. Иван Хохлов был отправлен в Бухару посланником от царя Михаила Федоровича вместе с послом Юргенского хана. После многих приключений Хохлов добрался до Хивы, а оттуда — до Бухары и только в 1622 г. вернулся в Москву. Здесь приводится отрывок из «Статейного списка» (отчета) о посольстве, рассказывающий о пути в Среднюю Азию. («Сборник князя Оболенского», ч. 1, связка IV, стр. 85–89).

131 года, декабря в 12 день приехал ко государю царю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии из Бухар посланник Иван Хохлов, а с ним приехал ко государю служить Юргенского Арапа царя сын Авган царевичь.

А посылан Иван Хохлов от государя царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии к Бухарскому Имам-Куле царю в посланниках, а отпущен во 128-м году[176].

А с ним с Москвы отпущены в Бухары Бухарского Имам-Кулия царя посол Адамбай, да Юргенского Арапа царя посол Ретим Кул. А из Астрахани Ивана и бухарского посла велено отпустить в Бухары, куды путь лутче и ближе.

А на Москве Иван в роспросе сказал: как де он с Москвы отпущен и в Астрахань приехал в прошлом во 128-м году, перед Семенем днем, а из Астрахани его и послов с ним через море на Кабаклычьское пристанище отпустили на бусе ², и занесло де их ветром к Тюрхмени, к месту Тюпкарагани и бусу розбило, а они вышли на берег в полночь, а ночью того места не узнали и послали проведывати дву человек юргенских тезиков³, да дву человек юртовских татар, и тех де татар, которых они от себя послали, тутошние люди изымали трех человек, а четвертый юртовской татарин у них утек, и прибежав к ним сказал, что товарищей его тутошние люди переимали, а збираютца и хотят притти на них и хотят побить, а говорят де, что принесло их к берегу на их землю и то им дал бог, те люди и животы⁴ все их; а место де то словет Тюпкарагань, а люди живут кочевные тюрхменцы, а владеют ими их же люди Бакши да Онбеги, а никоторому де государю не послушны, а смежны Юргенскому царю и дают де Юргенскому Арапу царю ясак⁵ овцами, а в ином де ни в чем ему не послушны.

Перевод грамоты сделан в XVII в. В грамоте Надыр-Магомет сообщает о своих завоеваниях, о желании продолжать сношения и торговлю с Русским государством и о согласии отпустить русских пленных в случае освобождения пленных нагайцев. Печатается по изданию «Сборник князя Оболенского», ч. I. связка VI, стр. 49–50.

Прославляем имя непорочного бога.

Похвала вседержителю богу и творцу, царем царю безначалному, нерожденному, во единстве веруем, сотворение и власть его от востока и до запада, и небо и землю сотворил, и вся, яже в нем, устроил; паче всех учинил на земли человеки, и дал власть началному праотцу нашему Адаму, потом и доныне от господа милость и дар дается комуждо по делом его, овому[177] царство и власть на земли, овому будет жизнь вечная. Прославляем истин-наго бога, что сотворил нас в мусулманском законе, потом воздаем достойную хвалу пророку своему Магомметю. По сем же, в нынешнее время учинил господь раба своего над Бухарским царством меня царем. Да что писали вы великий государь царь Михайло Федоровичь всеа Русии к нам грамоту свою с Онисимом Грибовым, и та ваша грамота пришла к нам в доброе наше время; бог дал мне в то время Бухары и иные городы: Нясфь, и Каш, и Хисарь, и Загаянь, и Миян-Калат, и Самархан, и Зайряк, и всю сторону Бухарскую и Балхинское царство, и городы Андюху, и Шибурган, и Меймяню, и Серипул, и Хурры-Джанан, и Сан, и Чарьек, и Кагмярз, и Двайнек, и Кундуз, и Талыкань, и Уры, и Яглан, и Вяргек, и Сарай, и Рестак, и Кешам, и всю Бедекшанскую землю, и Хаш, и Ахситяк, и Андиген, и всю Ташкентцкую и Тюркистанскую и Туранскую землю, и Юргенское царство, и иные многие земли и государства бог мне дал. А о чем вы писали к нам, и то мы все выслушали; да ведомо нам было, что искони у предков прародителей наших с предки вашими Росийского государства с великими государи ссылка и дружба была, и торговые люди с торгами хаживали без урыву; и мы желали тож, чтоб меж нами потому ж ссылка и дружба была, и торговые б люди меж нами ходили с торговым промыслом, без урыву: а вы, великий государь, в грамоте своей к нам писали о том же и нам напаметовали. Да в той же своей грамоте писали вы к нам: которые есть в Бухарех и в иных наших городех Руские люди полоненики, а от работы отжились, и которые не отжились, живут в неволе, чтоб нам учинити им свободу и отпустить бы их на Русь. И нам про то ведомо, что в вашем государстве, божиею волею, из нагайских мурз и из иных улусов многие мусюлманского закону люди есть; мы мусулманы, и они нагайцы мусюльманы ж, а мурзы нагайские кочевали поблизку предков наших и меж ими дружба и любовь бывала. И мы ныне у вас просим, которые есть в вашем государстве нагайского ясырю², чтоб вам также их велеть, сыскав, отпущать в наше государство. А как вы то душе своей полезное дело учините, и мы також в своем государстве руских полоняников всех, сыскав, освободим для молитвы бедных и для ссылки. А с сею нашею грамотою к вам послали Кузей-Нагая, потому что он наш верный человек, и чтоб меж нами, на обе стороны, торговые люди ходили с торгом без урыву, здорово и безстрашно, лутче прежнего. Писана грамота в Бухарех 151-го в марте месяце^3.

Примечания:

1

1 Арди, Халд, Тейшеба — главные боги халдов… 2 Биайны — местное название страны, которую ассирийцы называли Урарту. 3 Мака — обычно читается Мана. 4 Страна Иркиунини лежала к северу от Арарата.6 Страна Пушту — к юго-востоку от Ванского озера. 6 Страна Угишти и другие названные области лежали к юго-востоку от Ванского озера.

15

Угорьская земля — Венгрия. 2 Чеси — чехи. 3 Серебь — сербы. 4 Волхи — валахи. 4 Озеро Нево — Ладожское. 5 Понт — Черное море. 6 Оковьский, или Волковский, лес находился в истоках Днепра, Волги и Западной Двины. 7 Варяжьское — Балтийское море. 7 Хвалисьское — Каспийское море. 8 Ираклий — византийский император (610–641), вел ожесточенные войны с персидским царем Хозроем II.9 Обри — авары. 10 При Олзе — т. е. при Олеге. 11 Великая Скуфь — Великая Скифия.

16

Река Славония — Волга. 2 Румское море — здесь или Черное или Средиземное. 3 Царь Рума — византийский император. 4 Море Джурджана — юго-восточная часть Каспийского моря. 5 Фарсанг — персидская мера длины.

17

Куяб — может быть, Киев. 2 Из текста неясно, о ком говорит автор, может быть, о царе.

152

Всего в росписи числится за теми или иными лицами из высшей московской знати середины XVII века: за ФИ. Шереметьевым — 2 791 двор, Б. И. Морозовым — 6 034, И. А. Голицыным — 880, И. П. Шереметьевым — 93, Г. В. Морозовым — 1 688, В. А. Репниным — 718, Н. И. Одоевским—1670, М. Н. Одоевским— 326, Ф. Н. Одоевским — 188, В. П. Шереметьевым — 339, И. В. Морозовым — 2 491, Л. С. Стрешневым — 1 563, А. М. Львовым —305, М. М. Салтыковым — 2 232, А. Н. Трубецким — 1 104, Н. И. Романовым — 7 012, В. И. Стрешневым — 1 467, Я. К. Черкасским — 5 173, И. И. Салтыковым —339, Ф. С. Куракиным — 1 297, Ф. С. Стрешневым — 577, М. М. Темкиным-Ростовским — 210, Ю. П. Буйносовым-Ростов-ским —398, С. В. Прозоровским — 817, Г. Г. Пушкиным — 591, Б. П. Шереметьевым — 112, Л. Д. Салтыковым—176, Ф. Ф. Волконским — 455, С. М. Проестовым — 163, А. Ф. Литвиновым Мосальским — 391, В. П. Ахамашуковым Черкасским — 181, Д. П. Львовым — 522, П. Ф. Волконским — 252, Ф. Б. Долматовым Карповым—747, Н. С. Собакиным—576, М. М. Бутурлиным — 401, П. Т. Траханиотомм — 347, Б И. Пушкиным — 238, В. Г. Ромодановским — 343, С. Р. Пожарским — 374, С. Л. Стрешневым — 269, Б. Н. Дубровским — 277, М. А. Ртищевым — 83, И. М. Аничковым — 37, Ф. Ф. Лихачевым — 283, Ф. Елизаровым — 319, И. Гавреневым — 796, М. Даниловым — 444, Н. Чистым — 266, М. Волошениновым — 188, Ж. В. Кондыревым — 115, И. Ф. Леонтьевым — 190. Итого… 48 848 дворов.

153

Ларь — дощатый водоем со спуском на водяное колесо. 2 Вешник — проход в плотине для весенних вод. 2 Омшаник — промшенный амбар. 3 Корец дощатый — яшик для засыпки зерна на мельнице. 4 Штыки — массы чугуна, которые вытекают из доменной печи.

154

Ефимки — рейхсталлеры. 2 Из Любка — из Любека, 3 Из Амбурка — из Гамбурга.

155

Во всегородную — всегородная земская изба, где сидели выборные от посадских людей земские старосты. 2 Ям — ямская станция, где меняли лошадей.

156

Снятную гору — на этой горе находился Снятогорский монастырь, где с войсками помещался Хованский. 2 Солцы — слобода на дороге из Новгорода в Псков.

157

Суд и росправа — суд и исполнение его.

158

Вам — в подлиннике: ва. 2 Далее несколько слов замазано. 3 Пок — вероятно «полк». 4 Письмо было прислано в Белгород в сентябре 1670 г. острогожскими жителями и воеводой Белгородского полка князем Г. Г. Ромодановским послано в Москву.

159

Приказный человек Хитрово, Степка Тарбеев, заблаговременно выехал с оброчными деньгами (150 р.), медной и железной посудой (винные кубы) и другим имуществом Хитрово, а также со своим имуществом в Алатырь и все взятое положил на хранение у посадского человека Д. Рышка. По этому поводу Хитрово бил челом, чтобы алаторцы посадские люди отсылались к Насонову «без поноровки, чтоб пропалые всяких чинов людей рухледи сыскать i впредь такое воровство искоренить». 16 января в приказе Казанского дворца было постановлено послать в Алатырь грамоту с указом, «как Ефим Насонов пришлет для каких людей, и тех людей отсылать к роспросу и к сыску, да ему же, Ефиму, давать для россылки стрельцов и пушкарей и розсылыциков, сколько человек пригоже, и для письма подьячих, а на ком по сыску грабежные животы доведутца и те животы взяв, отдать с роспискою».

160

Даурские люди — русское название одного из тунгусских племен. 2 Ясырь пленник.

161

Ковыма — река Колыма. 2 Новую Анадыр — потому что она была только что открыта. 3 В ясачном зборе — сбор мехов в казну (ясак — дань). 4 Неясачных людей — необложенных ясаком. 5 Кочи — суда. 6 Стужа. 7 20 июня 1648 г. 7 20 день— 20 сентября 1648 г. 8 После Покрова — после 1 октября.

162

Сице— так.

163

Речь идет о светской музыке, которая преследовалась церковью.

164

Жиров — богатства. 2 Человек заводной — человек, начинающий какой-либо «завод», дело. 3 О востоках — об истоках. 4 Виноватых — знающих о деле. 5 С племени — из родни. 6 Мня — налима. 7 Оправить — оправдать. 8 Вандыш — снеток.

165

Галс — направление движения судна относительно ветра. 2 Фальконет — малокалиберная пушка XVI–XVII вв. 3 Абордаж — сцепление двух судов крючьями для рукопашного боя.

166

Таборы — военные станы.

167

В 145 году — 1637 г. 2 В 146 году— 1638 г. 3 В 148 году — 1640 г. 4 Проволоки — промедление.

168

Карачии — люди, приближенные к хану, члены его совета, или «дивана»; во второй половине XVI в. в Крыму было по 5 карачиев; уланы и мурзы — феодальная знать. 2 Гонца Московского задержат казал — в 1564 г. московский посланник при Крымском дворе Афанасий Нагой писал царю, что польский король прислал в Крым гонца с обещанием дать вдвое денег, после чего хан пошел на Русское государство. 3 Скарб — казна.

169

Алпаута — под алпаутом здесь понимается боярский сын. 2 Месяца Дзуль-качде, 998 года; Дзуль качде — одиннадцатый месяц лунного мусульманского года; 998 год мусульманской эры— 1589 г. н. э. 3 В Багче-Сарае — в Бахчисарае.

170

Тбилельство — титул тбилисского архиерея.

171

Реон — река Рион, впадающая в Черное море. 2 Стенное письмо — роспись на стенах. 3 Подклеты — нижний этаж дома. 4 Кызылбашская земля — Персия. 5 Дербень — Дербент.

172

8-го — 8 сентября 1670 г. 2 Персидский город Шемаха в это время был подчинен Персии. 3 Шах Абас — персидский шах Аббас I. (1589–1628).

173

Мухаммед-хан (Шейбани) — завоеватель части Средней Азии с главным городом Самаркандом. 2 Его величество — иранский шах Исмаил (1487–1524). 3 Хадж — паломничество. 3 Ирак — Месопотамия. 4 Мешхед — город в Иране. 5 Намаз — молитва. 6 Мухрдар — хранитель печати. 7 Сейид — потомок Магомета.

174

Астрабад— город в Иране, у юго-восточного угла Каспийского моря. 2 Даруга — начальник. 3 Казеин — город в Иране. 4 Шах-кули-халифе-и-мухрдара; мухрдар — хранитель печати. 5 Тархана — свободный от повинностей. 6 Атрек — река, впадающая в Каспийское море.

175

В Бактрийской земле — Бактрия, древнее название области в Средней Азии, входившей в состав Греко-Бактрийского царства (III–II вв. до н. э.). 2 Русского царя — Ивана IV Грозного. 3 Балха — древняя Бактрия в современном Афганистане, неподалеку от границы СССР.4 Бенгальская земля — часть Индии, расположенная по течению реки Ганга. 5 Алеппо — город в Сирии. 6 Кашгар — город в Восточном или Китайском Туркестане.

176

Во 128-м году — в 1620 г. н. э. 2 На бусе — на судне. 3 Тезики — таджики. 4 Животы — имущество. 5 Ясак — дань.

177

Овому… овому — одному, другому. 2 Ясырь — пленные. 3 151 — го— 1643 г.