Глава 6

ЗДРАВСТВУЙ И ПРОЩАЙ

С того самого момента, как Отто Штрассер присоединился к поклонникам Гитлера, и до того дня, как он распрощался с Адольфом, назвав его в лицо пустозвоном, мошенником и жуликом, после чего он продолжил в одиночестве свою борьбу за немецкий революционный социализм, прошло пять лет. (Кстати, нужно заметить, что ни Отто, ни Грегор в разговорах с Гитлером никогда не использовали обращение «мой фюрер». Братья были людьми независимыми, непреклонными и до самого конца называли его «господин Гитлер»).

Эти пять лет были наполнены борьбой между Штрассерами и Гитлером. Они вели борьбу за власть в национал-социалистической партии, за власть в Германии. Конечно, они не рассматривали происходящее именно в таком свете, они не чувствовали, что они работают против Гитлера. Они только видели, что Гитлер предавал то, что он должен был представлять, как отказывался от ранее данных им же обещаний, и они хотели «исправить» его. Поразительно, но случилось так, что люди, которые мыслили так же, как и братья, сплотились вокруг братьев Штрассеров. Но они не вели сознательной борьбы за власть — они боролись только за душу Гитлера и принципы своей партии.

Однако постепенно этот конфликт стал развиваться именно в направлении борьбы за власть, поскольку Гитлеру вовсе не были интересны те принципы, которые он провозглашал в борьбе за голоса избирателей. Для него это были не принципы вовсе, а всего лишь момент тактической борьбы. Он упорно стремился избавиться от всех, кто пытался, напоминая ему о принципах, сковать его в том, что он считал тактикой.

Именно поэтому он начал смотреть как на врагов на тех людей, кто искренне верил в провозглашенные догматы национал-социализма. Он считал их интриганами, внутренними врагами, а потому он направил против них всю свою энергию, желая убрать их со своего пути. Но эти люди не собирались сдаваться без боя — они чувствовали, что правы они, а вот он — неправ или просто сбился с пути. Они вложили в эту партию время, силы, деньги и веру и не позволят никому просто так взять и сбросить себя на обочину. Вот так вот борьба за умы превратилась в борьбу за власть.

Борьба эта завершилась победой Гитлера и разгромом Штрассеров. Сегодня, оглядываясь на историю Германии последних нескольких лет, я думаю, что Отто Штрассер является единственным персонажем из всей когорты лидеров национал-социализма, который не просто видел, что это — дешевый мошенник, но и имел смелость сказать это в глаза и начать борьбу с ним.

Кстати, очень похоже на то, что Грегор так и не смог до конца дней разглядеть этот крайне важный момент. Его преданность Гитлеру пережила все испытания, а в бесчисленных спорах с неверующим Отто он постоянно приводил один и тот же аргумент: «Лошадь, конечно, брыкается, но все равно она идет по тому пути. Стало быть, и мы должны ставить на нее». На что Отто Штрассер с завидным постоянством отвечал: «Ты не прав; лошадь не брыкается, она просто идет не в ту сторону, а мы ничего не можем сделать».

У Грегора, несмотря на задиристый характер, была такая черта — условно назовем ее «легкостью», — по которой он в решающий момент всегда уступал под нажимом Гитлера. Это сильно повлияло на весь ход европейской истории. Потому что если бы он ушел от Гитлера вместе с братом, то национал-социалистическая партии неизбежно бы раскололась, а Германия и Европа смогли бы избежать того милитаристского кошмара, в котором они ныне пребывают. Но даже если бы партия и не раскололась, то противостоять претензиям Штрассеров на лидерство сегодня вряд ли бы кто-то смог. И даже только один брат, Отто, и тот удачно идет по этому пути, хотя, конечно, на это требуется больше времени и сил.

Весь этот спор, препирательства и борьба по сути вращались вокруг одного, но старого сюжета. В душе Отто Штрассера жили сомнения, которые, правда, рассеялись в день, когда реакционеры в Мюнхене открыли огонь по людям Гитлера — он не знал, в какой степени Гитлер предан принципам социализма, не знал, действительно ли тот хочет привести Германию к новому общественному устройству, к немецкому социализму, или же он просто марионетка в руках старых, выстроившихся в боевые порядки правящих классов Германии — крупных промышленников и землевладельцев.

Проведя пять лет рядом с Гитлером, Отто Штрассер снова утвердился в своих сомнениях, которые он было откинул после 1923 года. В 1930 году он совершил вытекающий из всего этого поступок — распрощался с Гитлером.

Его же легковерный брат, не убежденный Отто да и не желавший, как он думал, предавать коллегу, болтался где-то вокруг Гитлера. В душе у него, конечно, зрело некое дурное предчувствие, но он не решался порвать отношения, хотя, когда Гитлер пришел к власти, он и увидел, что Отто Штрассер говорил правду. Но было уже поздно — к тому моменту Грегор уже был внутренне сломлен и фактически обречен. Отто, более дальновидный и решительный (хотя и менее популярный), порвал связующие нити вовремя. Сегодня он живет, чтобы добиться поставленной цели — отомстить за Германию и отомстить за Грегора Штрассера.

История этих пяти лет — между своего рода полусознательным, но не без сомнений, подчинения уговорам Грегора Штрассера и окончательным разрывом — является, таким образом, скорее историей прямого конфликта между Гитлером и Отто Штрассером, при котором Грегор то и дело пытался примирить обе стороны, нежели историей столкновения Гитлера с братьями Штрассерами. Именно поэтому сегодня фигура Отто Штрассера с полным правом привлекает заслуженное внимание. Полагаю, что в будущем у него хватит капитала, чтобы занять самое видное место.

Ведь он оказался прав, а Грегор — нет. Неправ был и Гитлер, хотя точнее будет сказать так: Гитлер — настолько лживый человек, что мы не знаем, прав он был или нет, потому что мы не знаем (а может, и никогда не узнаем), чего он хотел на самом деле. Как бы то ни было, но борьба развернулась именно между ним и Отто Штрассером. Между ними в качестве миротворца оказался Грегор Штрассер. На заднем плане, иногда выходя к рампе, чтобы вставить пару слов или ввернуть ловкую, но пустую фразу, двигались другие фигуры — злобное пугало Геббельс, комичный, но мстительный Геринг и сверкающий очками, змеинодушный Гиммлер.

Пять грозовых лет!

Когда Отто Штрассер примкнул к брату и стал, таким образом, вассалом Гитлера, Грегор был настоящим руководителем партии в самом большом и интересном регионе рейха — Северной Германии, куда Гитлеру доступ был закрыт^{26}.

Партия шла по неверному пути — позорный провал мюнхенской авантюры уже полтора года лежал темным пятном на ее репутации — и братья начали усердную работу по возрождению партии. Грегор взял себе личного помощника, которому платил зарплату. Это был никому не известный человек, льстивый карлик, который позднее, во время падения Грегора, будет, как говорится, плясать над трупом и отпускать в его адрес гнусные колкости и злобные насмешки — доктор Йозеф Геббельс. Братья начали работу с того, что выпустили национал-социалистический бюллетень. Его готовили только для партийных функционеров. В нем были обстоятельно, с аргументами изложены принципы и доктрина социалистического (или штрассеровского) крыла партии.

В то время жизнь партии была целиком подчинена «борьбе с Мюнхеном», то есть борьбе между жившим в Мюнхене Гитлером-тактиком и обитавшими в Берлине убежденными социалистами Грегором и Отто Штрассерами. Геббельс, безусловно обладавший талантом к красивым, хоть и риторическим выступлениям, стал фактически главным публичным рупором Штрассеров. Подозрения и недоверие по отношению к Гитлеру были широко распространены среди партийцев, и наконец конфликт перешел в открытую стадию, апофеозом которой явилась известная «встреча руководителей» в Ганновере в октябре 1925 года^{27}. Конференция была созвана для того, чтобы договориться о мерах по укреплению позиций партии во всех регионах Северной Германии и устранить разногласия. На ней присутствовали такие видные деятели современного нацизма, как Виктор Лютце, руководитель штурмовых отрядов СА; Руст, министр образования; Керрл, министр по делам церкви; Роберт Лей, глава Трудового фронта; Гильдебрандт, штатгальтер Мекленбурга и, конечно же, братья Штрассеры и Геббельс^{28}.

Гитлер, которому доступ в Северную Германию был закрыт, направил туда своего представителя, Готфрида Федера. Встреча переросла в открытую демонстрацию неудовольствия Гитлером. Принимавшиеся одна за другой резолюции явно показывали господствовавшее среди участников настроение.

Участники встречи были единодушны, за исключением доктора Лея, который то и дело говорил, что все решения и постановления, принимаемые без упоминания Гитлера, недействительны. Наконец Руст воскликнул: «Мы не потерпим Папу в нашей партии!», после чего Геббельс предложил исключить Гитлера из числа партийцев. Грегор Штрассер тактично оставил этот момент без внимания, заявив, что он — не кандидат, претендующий в пику Гитлеру на руководящий пост, а человек, заинтересованный в укреплении партийной организации в Северной Германии, руководить которой ему доверено.

На конференции было принято решение о том, что все северогерманские отделения партии необходимо объединить в единую северогерманскую организацию под руководством Грегора Штрассера. Всех функционеров этой части партии обязали внимательно изучить штрассеровский бюллетень на предмет понимания политической линии. Было также принято решение о создании в Берлине издательства (опять-таки под руководством Грегора и Отто Штрассеров), которое займется всей рекламной и издательской деятельностью, необходимой для партии на территории Северной Германии. Далее участники конференции постановили (и это крайне важно) принять политическую программу (для «настоящего немецкого социализма») в варианте братьев Штрассеров, причем все руководители северогерманских отделений, за исключением Лея, торжественно поклялись на следующем общенациональном партийном съезде выступить за эту программу, которая должна была заменить известные, но крайне устаревшие и расплывчатые «Двадцать пять пунктов», унаследованные Гитлером от маленькой партии, купленной в 1919 году в Мюнхене на деньги Рема.

Упомянутые «Двадцать пять пунктов» были приняты Гитлером в качестве программы, а потому он никогда не позволял открывать по ним какую-либо дискуссию. Тем не менее, он добавил туда некое дополнение, по сути, уничтожавшее основной смысл документа. Это было дополнение к одному из самых важных пунктов, требовавших разукрупнения больших земельных владений для решения разных вопросов. Подобное изменение было сделано им в качестве уступки интересам крупных промышленников и землевладельцев, с которыми он уже давно находился в самых тесных личных отношениях. И тем не менее, это требование — об экспроприации земель — было одним из самых важных в «Двадцати пяти пунктах», именно оно оправдывало претензии партии на слово «социалистическая», которое значилось в ее названии. Из-за этого исправления подозрительность в отношении Гитлера усилилась — и особенно у такого человека, как Отто Штрассер. Поскольку конфликт идей и идеалов между Гитлером и братьями Штрассерами, между убежденными национал-социалистами и человеком, который просто хотел стать у руля партии, играет важную роль и сегодня — как в развитии Германии, так и в истории, о которой идет речь в этой книге, — то я воспроизвел эти «Двадцать пять пунктов» в приложении IV, дабы их можно было сравнить с программой Отто Штрассера «Немецкий социализм», о которой я расскажу в следующей главе.

Ганноверская конференция, на которой Гитлер получит Такой отпор, одобрение, выраженное социалистической части Национал-социалистской программы, изъявление преданности Грегору Штрассеру — все это стало настоящим триумфом обоих Штрассеров и их учения. Однако затем они потерпели поражение — первое из серии поражений, которые В итоге приведут к разрыву с Гитлером (для Отто) и к смещению с должности и смерти (для Грегора). Гитлер переиграл их следующим образом.

Получив из Ганновера донесение от Федера, он созвал в Бамберге свою контрконференцию, на которую пригласил всех лидеров Южной Германии, а также партийных руководителей из Северной Германии, людей Штрассеров. Однако с севера никто не приехал, поскольку в то время занятие политикой для этих людей было слишком большой и недешевой роскошью. Ведь большая часть этих людей жила на грани бедности или они держали свое дело, которое никак не могли оставить без надзора. Да и дорога на юг вылетала в копеечку.

Только Грегор Штрассер, счастливый обладатель бесплатного ж/д билета, и Геббельс, получавший от Штрассера 200 марок в месяц, прибыли на это мероприятие. Там Геббельс впервые и увидел Гитлера. Он вообще много чего там увидел. Он увидел толпу крутившихся вокруг Гитлера сидевших на зарплате чиновников из Коричневого дома в Мюнхене^{29} (магнаты неплохо снабжали Гитлера деньгами), он увидел кучу личных автомобилей… И он сопоставил все это в уме с той бедностью и аскетичностью, которые царили на встрече северогерманских лидеров, и со своей жалкой зарплатой в 200 марок в месяц.

Вот тогда-то Геббельс и решил, что он до сего момента стоял не на той стороне, и поспешил перейти на другую сторону. Громко и с выражением искреннего раскаяния он заявил, что не может более поддерживать решения, принятые в Ганновере, где он призвал к исключению Гитлера из партии.

Грегор Штрассер остался в одиночестве. Его сторонники были далеко. Геббельс публично предал его. Он был беден, у Гитлера были деньги. Он пожал плечами и… принял поражение.

Его оставили во главе северогерманской парторганизации, поскольку Гитлер так и не мог попасть на эти территории. Однако Адольф отказался обсуждать программу, предложенную Штрассерами. «Двадцать пять пунктов» снова заняли свое место в качестве официального программного документа партии.

Именно с этого дня началась смертельная вражда между Штрассерами и Геббельсом, причем сопровождал все это весьма театральный эпизод. Геббельс уехал с конференции в машине Гитлера. При этом он что-то мурлыкал под нос. Макс Аман, директор гитлеровского издательства Eher^{30}, с любопытством глянул на него и прошептал Гитлеру: «Это Мефистофель нашей партии».

В качестве примера вопроса, волновавшего в те дни членов партии и приводившего к подобным разногласиям, я могу привести диспут по поводу конфискации собственности прежней правящей династии. В тот момент он был в самом разгаре. Упирая на то, что инвалиды войны, жертвы инфляции и другие категории населения так и не получили никакой компенсации, Штрассеры и основная часть членов партии выступали за конфискации. Гитлер, торговавшийся за спинами товарищей с магнатами, выступал против.

Однако братья возобновили борьбу в Северной Германии, и Грегор, после измены Геббельса, уговорил Отто оставить работу в концерне графа фон Хертлинга и посвятить все свое время делу партии. Произошло это в начале 1926 года. Получив компенсацию за разрыв контракта, до истечения которого оставалось два с половиной года, Отто Штрассер основал северогерманское издательство Kampfverlag и стал издавать и распространять в Берлине и других городах севера национал-социалистические издания.

В течение 1926–28 гг. все северогерманское отделение Национал-социалистической партии находилось под идейным влиянием и контролем Kampfverlag (в нем равными долями владели братья Штрассеры и третий человек, их партнер Хинкель). Оно было больше издательского дома Гитлера Eherverlag, располагавшегося в Мюнхене. Через это издательство велась серьезнейшая борьба за умы немцев, борьба в области идей, организации, рекламы и финансов, борьба между Мюнхеном и Берлином, между Гитлером и Штрассерами, между Eherverlag и Kampfverlag.

В 1927 году Гитлер нанес решительный удар, который, как оказалось впоследствии, стал смертельным для Штрассеров.

В поисках орудия, которое можно было бы использовать против Штрассеров, чья несгибаемая убежденность мешала его тактическим идеям, он остановил свой выбор на Геббельсе, который покаялся перед ним на съезде в Бамберге, став заклятым врагом «берлинских братьев». В 1927 году он назначает Геббельса главой регионального отделения партии в Берлине, одновременно дав ему поручение организовать выпуск новой газеты Angriff^{31} — в пику продукции Kampfverlag. Она должна была стать занозой в лагере братьев.

Сложилась весьма любопытная ситуация. Отто Штрассер, у которого вообще не было никакой партийной должности, имел формальное право на издание партийного органа в Берлине. Геббельс, бывший лидером партии в Берлине, публиковал в пику Отто неофициальную газету. Грегор Штрассер был заместителем Гитлера, вождем национал-социалистов всей Северной Германии. Геббельс был назначен на пост лидера берлинского отделения для того, чтобы ослабить и ниспровергнуть старшего брата. Таков был один из ранних примеров того, какими методами Гитлер добивался поставленных целей.

На протяжении трех лет, с 1927 по 1930 год, вендетта, увы, осуществлялась планомерно и неотступно. Сначала все происходило за сценой, потом военные действия перешли в открытую фазу. Торговцы враждующими газетами устраивали драки на улицах, а социалисты и коммунисты смеялись и потирали руки. Но в этой междоусобице Геббельс имел лишний козырь на руках — он еще был и командиром берлинских штурмовиков.

Однажды Гитлер лично явился в хорошо оборудованную контору Отто Штрассера, располагавшуюся на Нюрнбергерштрассе. Он попытался заставить его добровольно отказаться от издания газеты, проповедовавшей национальный социализм — Berliner Arbeiterzeitung. Штрассер отвечал: «А почему именно я? Мы же первыми оказались на этой поляне. Наши газеты выходят не первый год. У нас есть официальное разрешение от партии на публикацию газет. Мы сделали все, что нужно, подготовили почву. Благодаря нашим усилиям партия и ее пресса сегодня процветает. Скажите Геббельсу — пусть прекратит печатать свою газету».

Гитлер отвечал: «Это не вопрос права, а вопрос силы. У Геббельса есть штурмовики, и что вы будете делать, когда однажды сюда придут двадцать здоровых парней и разнесут все вдребезги?»

Отто Штрассер выдвинул ящик стола, достал пистолет, положил на стол — ранее я говорил, что он любил этот ход — и сказал: «Господин Гитлер, в таком случае у вас будет на восемь штурмовиков меньше». Гитлер заорал: «Но вы не будете стрелять в моих людей из СА!» «А я думал, что вы скажете, что люди СА — это люди Геббельса, — ответил Штрассер. — Но если они ваши, вы можете остановить их. В любом случае, я буду стрелять в любого, кто ворвется сюда нападет на меня».

«Тогда-то мы, по сути, и порвали с Гитлером, — говорит сегодня Отто Штрассер. — Момент был удачный, позиции у нас были сильные. Но Грегор всегда пытался избежать открытого конфликта. Он думал, что мы все равно выиграем… в итоге, а сейчас должны слегка схитрить и переместить нашу контору за пределы Берлина».

На рубеже 1929–1930 годов партия росла так стремительно, что Kampfverlag едва поспевала за ней. Издатели были вынуждены увеличить выпуск прессы, превратив несколько еженедельников в ежедневки. Трения между братьями и тандемом Гитлер — Геббельс постепенно нарастали. Наконец Гитлер вызвал всех трех партнеров Kampfverlag, обоих Штрассеров и Хинкеля, в Мюнхен. (Сегодня Хинкель является рейхскомиссаром по делам евреев, сохранив таким образом расположение Гитлера, явившееся наградой за уступчивость в деле с газетой)^{32}.

«Гитлер вел себя как сумасшедший. Он закатывал истерики и орал на нас, а потом вдруг начал льстить. Он предложил выкупить у нас Kampfverlag за любую цену, которую мы назовем, и еще он предложил Хинкелю и мне места депутатов в рейхстаге. (Кресло депутата в Германии было весьма выгодным местом. — Авт.) Грегор был готов продать акции, но у него была только третья часть. Я же категорически отказался и думал о том, как бы заставить и Хинкеля поступить подобным же образом. Разговор длился несколько часов и по временам напоминал большой бедлам. В какой-то момент я мягко заметил: «Вы ошибаетесь, господин Гитлер», на что Гитлер заорал: «Я не могу заблуждаться! Все, что я делаю и говорю — это история!»»

Напряжение достигло пика. Наконец взрыв произошел. Непосредственной причиной его стала забастовка рабочих-металлургов в Саксонии.

Штрассеры и северогерманское отделение партии поддержали забастовщиков. Членам партии был отдан официальный приказ: «бастовать». Федерация промышленников направила Гитлеру ультиматум, в котором говорилось, что она прекратит взносы в партийную казну, если не будет отменено распоряжение об участии в забастовке. Гитлер приказал саксонскому отделению партии отменить это распоряжение и довести до всех его членов, чтобы они не принимали участия в этой акции. Глава саксонских национал-социалистов Мучман выполнил распоряжение Гитлера, однако Штрассеры стояли на своем, и партийная пресса призвала рабочих продолжать забастовку. Вот так и начался уже Открытый конфликт — дело было весной 1930 года.

Гитлер прибыл в Берлин и провел две длинных и очень бурных встречи с Отто Штрассером, для которого это было нелегким испытанием по все той же причине — Грегор попросил его не идти на разрыв, поскольку, говорил он, если это произойдет, то сам он останется с Гитлером. Мотивы, которыми он руководствовался, были все те же: он считал, что национал-социалистическое движение делает все правильно, за исключением разве что одного момента — тактики, которую, впрочем, впоследствии можно будет подкорректировать. Он даже не думал, что в партии дела серьезно обстоят не совсем так. Отто думал иначе.

Эти две стычки с Гитлером представляют для нас большой интерес. Отто Штрассер записывал все, что происходило на них, слово в слово и сразу же по окончании — настолько, насколько он мог восстановить прошедшее. В 1931 году он публикует это в книге Aufbau des Deutschen Sozialismus («Структура немецкого социализма»).

Таким образом, впервые за много лет были записаны и увидели свет две крайне нелицеприятные беседы с Гитлером, так что теперь все желающие могли увидеть, что это за человек, Адольф Гитлер. Сегодня описания его истерических оргазмов во время подобных словесных баталий сыплются на нас со всех сторон. Их публикуют послы, которые прежде считали себя его поклонниками. Их публикуют его бывшие помощники. Специалисты в области психиатрии единодушно говорят о том, что этот человек не в себе. Все, словно сговорившись, соглашаются с тем, что этот человек безумен.

Но почему? Он же не сделал сейчас ничего такого, чего он не делал время от времени на протяжении семи лет пребывания у власти — за исключением разве что договора с большевиками. Он сейчас и не сказал ничего нового — все это он много раз уже говорил и в эти семь лет, и даже раньше. Да и возбуждение у него сегодня ровно такое же, как и раньше. Ничего нового.

Здесь, в этих долгих и состоявшихся еще десять лет назад спорах с Отто Штрассером вы найдете все — крики и вопли, безумную болтовню — словно дурной артист кабаре пародирует твердолобого майора, — даже угрозы и ультиматумы.

На одной стороне — Отто Штрассер, желающий получить прямой ответ на крайне важный политический вопрос. На другой — дешевая демагогия Гитлера, который сокрушает даже самый простой вопрос и самые логичные аргументы крикливыми возражениями типа «марксизм», «большевизм», «демократическая болтовня», «чепуха» и т. д. Строго говоря, всю эту картину, включая самомалейшие детали, мир имеет счастье лицезреть с момента начала войны.

И вот сегодня люди думают: «Конечно, человек, который ведет себя так, просто невменяемый. Он опасен для общества. Если бы мир только знал…». Но мир мог знать. Все это можно было увидеть в описании двухдневных споров Отто Штрассера с Гитлером. Но мир не хотел знать. Если бы кто-нибудь решился прочитать описание, вышедшее из-под пера Штрассера, то он бы сказал: «автор преувеличивает». Сегодня же мир уже слишком хорошо знает Гитлера и может сказать: «Да, то был живой портрет, верный в каждой детали».

На самом деле это был первый портрет такого рода, составленный еще до прихода Гитлера к власти, в момент, когда мир вяло интересовался тем, «кто такой Гитлер», и не верил, что он может причинить тот вред, который он уже причинил. Странно, что он это описание не заметил и позднее, когда Гитлер уже пришел к власти и когда любой, даже третье-разрядный журналист из Берлина мог поехать за границу, в Англию или Америку, и опубликовать там «тайную историю» Адольфа Гитлера. Но эта история уже была — вот только никто не захотел вовремя ознакомиться с ней.

Я думаю, что книга Штрассера, в которой содержатся описания этих двух бесед, никогда не переводилась на другие языки; по крайней мере, на английском ее точно не было. Если бы любой зарубежный государственный муж, по-настоящему и искренне болеющий за свою страну, пожелал бы знать, кем на самом деле является Гитлер, то он бы нашел все необходимое в этой книге. Государственный деятель, который бы прочитал эти страницы, уже не стал бы — если, конечно, он не безнадежно тупой и если ему не чихать на интересы своей родины — несколько лет спустя говорить об этой вечной тенденции подозревать господина Гитлера, которая, увы, может породить только «встречные подозрения» или иную подобную ерунду.

Здесь он бы нашел — если бы вообще пожелал — правдивый портрет Гитлера. Наперсточник, карточный шулер, шарлатан, который хочет, чтобы его никчемные изделия выглядели как настоящие — причем за счет шумной рекламы, как делают говорливые барыги на ярмарках. Человек без чести, совести и преданности, захудалый мошенник от политики, который благодаря интригам вознесся на вершину власти.

Его противоположностью в те дни был человек, который верил в определенные идеи и хотел прийти к власти в стране, чтобы воплотить их в жизнь. Как показывает запись бесед, Гитлер вообще ни во что не верил, хотя и понимал, что определенных идей следует придерживаться, чтобы прорваться к власти — но при этом делать совершенно другое, то, что нужно ему.

Эти два человека абсолютно непохожи, как день и ночь, вор и честный малый, как патриот и предатель. Самые большие предатели во все времена и во всех странах это те, кто громче всех кричит о своем патриотизме, громче всех поют национальный гимн, громче всех заявляют о том, что они не вложат меч в ножны в войнах, в которых они не участвуют, и громче всех кричат о том, что долг патриота — идти в армию (при этом сами они в армию не идут).

Вот в этом понимании слова Гитлер — безусловно самый распатриот всех времен, закадычный друг тех уроженцев других стран, которые поют ему хвалы и поддерживают его ровно до того момента, как он начинает погружать Европу в новую войну. Тогда они с таким же искренним патриотическим порывом начинают кричать, что «этот человек сумасшедший, мы должны покончить с ним, пошлите вашу молодежь, чтобы они покарали его, убейте его».

И он, и эти люди заслуживают самого почетного места в Валгалле такого рода «патриотов». Именно эти люди сделали из Европы то, во что она превратилась сегодня, и если вам нравится сложившееся положение дел, то, значит, вам нравятся и они. Настанет день, и мы сможем расплатиться с этими ренегатами по всем счетам. И если они пойдут по прежнему пути, то скоро они снова будут предавать нас, но на этот раз уже с Герингом.

Именно такие люди сделали так, что Гитлера, этого отстойного типа, величайшего предателя и отступника, которых когда-либо видела Германия, на протяжении многих лет воспринимали и принимали как патриота Германии, несмотря на всю смехотворность его поведения. Точно таким же образом умудряются выставлять себя в нужном свете и некоторые люди в Великобритании, причем делают они это не годами, а десятилетиями. Их нужно бы пригвоздить к позорному столбу за предательство, а вместо этого у них над головой сияет золотой нимб патриота.

Далее я приведу два больших фрагмента из этих двух бесед, поскольку они очень хорошо иллюстрируют и тему этой книги, и метод, с помощью которого эти предатели-«патриоты» и прежде, и теперь умудряются разжечь пламя войны в Европе, и черты характера этих людей — Адольфа Гитлера и Отто Штрассера. На протяжении многих лет после публикации этих бесед (таков уж уровень прозорливости европейцев) Гитлера удавалось позиционировать как патриота, хотя он целиком и полностью, да к тому же совершенно открыто работал себе на пользу, не задумываясь об интересах Германии. Отто Штрассера же называли непатриотом и «красным» — и именно потому, что он заботился о благе Германии, не искал собственной выгоды и стойко придерживался своих взглядов. Вот до какой ужасающей степени общественное мнение Европы, и особенно Британии, полностью зависит от принадлежащих миллионерам газет, миссией которых, как считают многие в наивной простоте, является просто «информирование».

Предметом этих долгих словесных дуэлей был старый-старый спор. Штрассер спокойно, вновь и вновь, в разной форме спрашивает: «Вы за социализм? Вы думаете то, что говорите? Имеете ли вы в виду идею лучшего социального устройства? Или это только словесные формулы, которые вы используете для привлечения масс? Власть — это ваша единственная и настоящая цель?»

В ответ Гитлер кричит, бранится, напыщенно разглагольствует: «Я — помазан Небом, а вы — умничающий чудак» (помните тех сержантов, которых Отто Штрассер так ненавидел во время службы в армии?) «Я знаю, что лучше! То, что вы говорите, это чистой воды марксистско-большевистско-либерально-демократически-социалистически-коммунистически-красное дерьмо!» (Это Гитлер, не я, объединил прилагательное «чистый» и существительное «дерьмо»; он так делал всегда, и так будет делать впредь.)

Это, конечно, не буквальные цитаты, но картина вырисовывается вполне понятная. Идет противоборство между человеком убеждений, принципов и логического подхода и лжецом, который ни во что не верит и готов прибегнуть к любым средствам, лишь бы опровергнуть аргумент, уничтожить соперника, развязать войну.

По одну сторону стола сидит человек ясных мыслей и убеждений, человек, который может оригинально выдвигать и отражать различные аргументы. По другую — нелепый пустомеля, надутый как павлин, который просто не умеет прямо отвечать на поставленный вопрос, но выстреливает в вас кучей бессмысленных лозунгов, который начинает биться в истерике при малейшей дискуссии, потому что он фнает, что он — врет, и к тому же он ясно дает понять, что у него нет ни идеалов, ни убеждения и что его волнуют только методы, с помощью которых он может достичь сугубо своих, личных целей.

Эти встречи состоялись 21 и 22 мая 1930 года. Первая началась с известного захода — техника выступлений Гитлера никогда не менялась — от разговоров в 1930 году с Отто Штрассером до бесед с Куртом фон Шушниггом в 38-м и сэром Невилом Хендерсоном в 39-м. Он начал с громких упреков и угроз по поводу тона публикаций в изданиях Kampfverlag, постепенно дойдя до требования немедленно закрыть весь издательский дом, иначе… Но когда Отто Штрассер встал и сказал, что он пришел сюда для обсуждения проблемы, а не для того, чтобы выслушивать ультиматумы, Гитлер, как всегда, утихомирился, подобрел, и беседа началась.

Дело было еще и в возражениях Гитлера на критику, прозвучавшую в изданиях Штрассеров в отношении назначения некоего Шульце-Наумбурга^{33} на самый высокий пост в области архитектуры и искусства. Назначение подписал первый министр от национал-социалистов доктор Фрик^{34} (Тюрингия). Штрассер отвечал, что молодое поколение художников, сочувствующих национал-социализму, считает, что этот господин представляет вчерашний день искусства и что они имеют права высказать свою точку зрения. Гитлер стал возражать: «Все, что вы говорите, свидетельствует лишь о том, что вы ничего не понимаете в искусстве. В искусстве нет таких понятий, как «старое поколение» или «новое поколение», есть только искусство, в частности — греко-нордическое искусство». Штрассер высказал другое мнение, упомянув, что китайское и египетское искусство являются выражением «души этих народов». Гитлер ответил: «То, что вы говорите — это устаревшее и либеральное мнение. Нет таких вещей, как китайское или египетское искусство. Есть только греко-нордическое искусство…»

Разговор, начавшейся именно на такой ноте, сохранил аналогичный настрой до самого конца. Следующий упрек Гитлера относился к одной статье, в которой, как он пожаловался, «была проведена граница между идеей национал-социализма и личностью фюрера, причем идея была поставлена даже выше фюрера».

Штрассер, решивший не выражать своего неуважения к Гитлеру, сказал, что он придерживается точно такого же мнения. «Фюрер может заболеть, умереть или, быть может, отойти от идеи, но сама идея имеет божественное происхождение, и она вечна».

А вот это, сказал Гитлер, «совершеннейшая ерунда, место которой за кухонным столом… это худший образчик демократического трепа. Фюрер и идея едины, и каждый национал-социалист должен подчиняться приказам фюрера, который воплощает в себе идею и один знает ее конечную цель».

«Это, господин Гитлер, — спокойно возразил Отто Штрассер, — учение римской церкви, папства и итальянских фашистов. Для меня идея — это жизненно важная вещь. Я говорю о национал-социалистической идее, и дело моей совести решать, когда появляется расхождение между понятиями «фюрер» и «идея»».

Гитлер на дух не выносил подобного рода рассуждений; люди, произносившие такие слова, были для него чуть ли не умственно неполноценными, а потому только благосклонность Провидения не позволила этой встрече завершиться жутким конфликтом. Но в багаже у фюрера был проверенный годами ответ на все случаи: дисциплина. «Вы говорите об этой дурацкой демократии, — сказал он, — но это приведет к разрушению нашей партии, которая основана на дисциплине. А я вовсе не намерен убивать партию из-за каких-то самодовольных писак. Вы намерены подчиниться нашим правилам, по примеру своего брата, или нет?»

Таким образом, уже в самом начале спора, продолжавшегося почти два дня, Гитлер прибегнул к избитому возражению «патриотов» следующего рода: «Вы задали вопрос, на который я не могу ответить. Я должен напомнить вам о необходимости соблюдения дисциплины. И вы не должны рассуждать на тему «почему», ваше дело — делать то, что я говорю вам. А я ничуть не сомневаюсь в том, что я — прав. И что бы было со всеми нами, если бы вы начали думать над тем, а всегда ли я прав? Вот этого я не потерплю. Потому что иначе вы можете пойти совершенно в иную сторону, может быть, даже в лучшую по сравнению с тем, куда предполагаю идти я. Но это уже чистой воды большевизм. Повторяю — чистой воды большевизм. Дисциплина, уважаемый господин! Только дисциплина приведет вас туда, куда я намерен двигаться».

Мы снова видим поразительное сходство ситуации с теми стычками, которые были в 1914 году у Штрассера с плац-парадными «остряками», коих он так не любил. «Самоуверенные умники», «самодовольные писаки», «пианисты налево, а те, кто говорит по-английски или по-французски направо. А теперь самоуверенные умники, говорящие по-английски или по-французски, могут идти мыть сортиры».

Штрассер ответил, что он имеет некоторое представление о дисциплине еще со времен войны и что не дисциплина, а только совесть и чувство долга руководили им, причем не им одним, на протяжении последних, не самых радостных месяцев. Он попросил Гитлера не заниматься самообманом и не испытывать иллюзий по поводу дешевых славословий собравшихся вокруг него…

Гитлер прервал его: «Я запрещаю клеветать на моих соратников».

Штрассер отвечал: «Господин Гитлер, нам незачем вводить друг друга в заблуждение. Немногие из этих соратников способны подумать и сформулировать свое собственное мнение, и уж совсем единицы — даже из их числа — имеют мужество заявить о нем во всеуслышание, если оно отличается от вашего мнения. Или вы думаете, что мой брат был бы таким дисциплинированным, если бы он не зависел от вас финансово, по своей депутатской работе?»

После этих слов Гитлер пригласил Штрассера последовать примеру брата, предложив ему должность начальника партийной прессы, если он приедет в Мюнхен и будет работать под его, Гитлера, руководством. Штрассер заявил, что он сможет сделать это только при условии, если они найдут общий язык по фундаментальным вопросам политики — по поводу идеи, а также (и это главное), если будет проведена всесторонняя дискуссия по всем вопросам, в частности, по вопросам внешней политики и отношению к социализму. Для этого он готов приехать на месяц в Мюнхен и уладить все эти дела с Гитлером, а также с Альфредом Розенбергом, враждебное отношение которого — в качестве духовного суфлера национал-социалистической партии — к себе он остро ощущал.

Но тут прозвучал ультиматум, причем в той самой форме, в какой он появится впоследствии в разговорах с канцлеров фон Шушниггом, президентом Гахой и многими другими. «Время для подобных предложений истекло, — сказал Гитлер. — Мое терпение кончилось».

Он пригрозил, что если Отто Штрассер не примет сей же час решения о предложенной ему должности руководителя партийной прессы — вне зависимости от его убеждений или обещаний со стороны партии, — то он исключит его самого и его сторонников из партийных рядов и разорвет все отношения между партией и Kampfverlag. Здесь Гитлер применил тот же самый метод, который впоследствии будет применять во время аннексии территорий различных государств. Отто Штрассеру угрожали банкротством, но обещали пощадить, если он возьмет предложенную ему взятку. Шушниггу угрожали вторжением, но при этом говорили, что лично ему не будет ровным счетом ничего, если он только «легализует» эту акцию, обратившись с призывом о помощи.

Штрассер отвечал, что Гитлер, конечно же, располагает всеми средствами, чтобы выполнить свои угрозы, но если он сделает это, то тем самым подтвердит подозрения Отто Штрассера насчет того, что настоящим движущим мотивом было его неприятие социалистической доктрины, которую Kampfverlag — согласно обещаниям партии и Гитлера — проповедовала уже пять лет. Именно это и было главной причиной, по которой Гитлер хотел уничтожить Kampfverlag — из-за его публикаций и влияния на северо-германское отделение национал-социалистической партии. Он хотел отделаться от издательского дома, чтобы спокойно сотрудничать с правыми и иными реакционерами.

Гитлер с ходу отверг эти намеки (которые на деле оказались правдой). Конечно, он был социалистом, сказал он, но социалистом другого толка, нежели Отто Штрассер. И все неурядицы происходят именно из-за того, что он, Отто Штрассер, не понимает этих вещей. «Я куда как более правильный социалист, чем, например, этот ваш богач граф Ревентлов (граф Ревентлов, бывший офицер ВМФ, в то время поддерживал Штрассера, однако впоследствии перешел на сторону Гитлера)^{35}. Даже сегодня я не допускаю, чтобы мой шофер ел не ту же пищу, что и я».

Это был крайне необычный аргумент, поскольку явно немногим шоферам доводилось видеть, чем питается Гитлер. Но эти слова наглядно показывают, что подразумевали под словом «социализм» некоторые люди. Гитлер продолжал:

«То, что вы называете социализмом, на самом деле дурного пошиба марксизм. Основной массе рабочих нужны только хлеб и зрелища; «идеалы» им совершенно ни к чему, а потому мы не можем рассчитывать на то, что завоюем среди них какую-то популярность».

Эти слова позволяют нам понять корни той самой симпатии, которой Гитлер так долго пользовался (пока не заключил пакт с большевиками) среди правящих классов Англии. Они также восхищались социализмом (в ограниченном формате) — и Гитлер, и этот его ответ как нельзя точно отражают эти самые границы.

«Нам нужен качественный, отборный, новый правящий класс, — сказал Гитлер. — Причем тот, который, в отличие от вас, уже не будут трогать слова о любви к ближнему. Он будет четко понимать, что его, господствующая раса, дает ему право на управление; и он не колеблясь будет сохранять за собой это право повелевать массами».

Отто Штрассер с заслуживающим уважения упорством вновь и вновь пытался вернуть беседу на какой-то рациональный уровень, чтобы перейти к четкому обмену вопросами и ответами по конкретным проблемам.

«Господин Гитлер, — сказал он, — меня ваши взгляды, честно говоря, ошеломили. Я считаю вашу расовую теорию абсолютно ошибочной. На мой взгляд, раса — это всего лишь исходный строительный материал, и в отношении германского народа в его формировании приняло участие четыре или даже пять рас. Этот конгломерат народов сформировали политические, климатические и иные влияния, наряду с факторами внешнего воздействия и ассимиляционными процессами, происходившими внутри. И вот эти-то исторические процессы привели к появлению третьей и высшей формы, того, что мы сегодня называем «нацией». В нашем случае она появилась на свет в августе 1914 года. Ваши же расовые теории отвергают утверждение о том, что немецкий народ является нацией. Они отвергают то, что, по-моему, является целью и смыслом грядущей немецкой революции».

Вот что ответил Гитлер. «Ваши слова — чистейшей воды либерализм. Не существует иных революций, кроме как революций расовых. Нет никаких экономических, политических или социальных революций. Есть только борьба более низшего, в расовом смысле, класса против правящей более высшей расы».

Этот небезынтересный пассаж проливает новый свет на всю теорию Гитлера. Случись так, его идеи были бы восприняты эксплуататорами по всему миру, в том числе евреями и представителями других наций. Надо отметить, что тогда, в 1930 году, он ни словом не обмолвился о евреях — и это он, главный антисемит, который так часто использовал евреев в качестве своих агентов. На самом деле это была абсолютно новая концепция расы, причем она была более замысловатая, чем та, которую сегодня полностью приписывают ему. Бедные в ней считались низшими созданиями не только в классовом, но и в расовом отношении; богатые же были предназначены не только для того, чтобы править — они были также и более высшей расой. На моей памяти это самая совершенная расовая теория, и если бы Гитлер разъяснил ее предельно четко всему миру на несколько лет раньше и при этом еще бы убрал всю эту дребедень по поводу евреев, то сегодня, по моему убеждению, он был бы самым уважаемым правителем в Европе. Ему даже не повредил бы пакт, подписанный им с большевиками — нужно было только вовремя представить на обсуждение эту замечательную доктрину.

«Вы, господин Штрассер, — неистовствовал Гитлер, стуча кулаком по столу (при этом стол аж подпрыгивал), — не понимаете всех этих расовых вопросов. А поскольку вы не знаете ничего в этой области, то и строите ошибочную внешнюю политику. Например, вы неоднократно высказывались публично в пользу так называемого Индийского освободительного движения, хотя на самом деле это всего лишь обычное восстание подчиненных индийских народов против высшей англо-нордической расы. Нордическая раса имеет право править миром, и мы должны это право сделать путеводной звездой нашей внешней политики».

Очень жаль, что книга Отто Штрассера, в которой содержится эта беседа, не стала достоянием широкой общественности еще несколько лет назад и что Гитлер не стал почетным членом клубов в Симле, Бомбее и Калькутте, которые просто обласкали бы его, достигни эти милые слова ушей остального мира. В следующем предложении он высказывается в том же духе:

«Именно по этим соображениям мы никогда не сможем объединиться с Советской Россией, где еврейская голова покоится на русско-татарском теле. Я знаю славян по своим родным местам. Раньше, когда на славянском теле сидела немецкая голова, сотрудничество с Россией было возможно, и Бисмарк сделал это. Сегодня же подобный шаг будет просто преступлением».

Отто Штрассер отвечал, что он просто не может понять таких взглядов по вопросам внешней политики. Единственное, с чем следует считаться — полезна или вредна для Германии та или иная линия в области внешней политики. Первый вариант, по его словам, был единственно правильным — хотя само по себе данное государство ему лично могло либо нравиться, либо, наоборот, вызывать отторжение. Второй вариант, по его убеждению, был неприемлем — причем вне зависимости от его личной привязанности к данному государству и его населению.

В сфере внешней политики для Германии было жизненно необходимо, говорил он, отбросить путы Версальского договора, причем в поисках держав, чьи интересы по этому вопросу могли хоть как-то совпадать, он остановился только на Италии и России. Именно поэтому он полагал, что сотрудничество с Италией будет мудрым и дальновидным шагом, хотя сами по себе итальянцы его не привлекали. Более того, он даже считал теоретически возможным сотрудничество с Россией, хотя большевизм был ему столь же антипатичен, как и фашизм. Когда на кону стояли интересы Германии, ему было безразлично, кто перед ним — товарищ Сталин или синьор Муссолини, мистер Макдональд или месье Пуанкаре.

Разговор, который и так длился слишком долго и, по вине Гитлера, едва-едва не срывался до уровня бессмысленного трепа, продолжился речью Гитлера о «грядущем нордическо-германском правлении в Европе», однако Штрассер попросил его на этом остановиться и перенести беседу на следующий день. Будучи оптимистом по натуре, он предложил посвятить его вопросу, который был крайне интересен для него — социализму, причем в том виде, в каком он его понимал.

Когда идейные противники встретились на следующий день, Штрассер поспешил нанести удар первым. Он заготовил пространное объяснение своих воззрений на социализм и путей применения их на практике. Он произнес все необходимые слова, пытаясь прижать Гитлера к стенке и выдавить из него откровенное признание.

«Вы же согласитесь со мной, — сказал Штрассер Гитлеру, — что свержение существующего режима, на которое мы обоюдно работаем, станет целостной, настоящей революцией в политической, экономической и духовной сферах, революцией, которую нужно разворачивать и доводить до конца во что бы то ни стало? Это значит, что мы должны равно быть непримиримы по отношению и к капитализму, и к международному марксизму. Поэтому главный вопрос сегодняшней нашей беседы, повестка дня, так сказать — тот, что наша кампания не должна ограничиваться «борьбой против марксизма», но что ее следует проводить и как борьбу с капитализмом. Но это требует четкой позиции по главному вопросу — вопросу частной собственности. Я считаю, что принцип «неприкосновенности частной собственности» исключает всякие шансы на существование немецкого социализма. Конечно, я понимаю, что вся цивилизация базируется на собственности. Но именно потому, что материальные обстоятельства, в которых находится человек, определяют возможности его развития как личности, формируя честную и четкую манеру поведения, и именно потому, что собственность, таким образом, становится основой для независимости и самостоятельности, как раз и необходимо предоставить тем самым 80 процентам немцев, которые сегодня не обладают собственностью, возможность собственность приобрести. А капиталистическая система такой возможности не дает».

«Современная ситуация, — продолжал Отто Штрассер, — напоминает ситуацию перед Войной за освобождение^{36}. Тогда барон фон Штейн очень мудро сказал: «Если нация хочет снискать свободу и славу, то нужно угнетенным группам этой нации дать собственность и право на соучастие в принятии решений». В то время угнетенными классами были безземельные зависимые крестьяне. Затем история потребовала освобождения крестьян; сегодня же нужно освободить рабочих. Тогда цель была достигнута благодаря тому, что крестьянам дали собственность и право на участие в общественной жизни. Точно так же и рабочим сегодня надо дать собственность и право на участие в общественной жизни. В сельском хозяйстве удалось использовать метод наделения собственностью частников, потому что землю можно разделить на небольшие, но достаточные по размеру куски. В современной же промышленности такая метода невозможна — фабрику нельзя разделить на множество маленьких предприятий. Следовательно, в данной ситуации необходимо использовать принцип коллективного владения, так что и название этой собственности должно отражать двойственность юридической составляющей — человек владеет ею как член нации и как член трудового коллектива определенной фабрики. И как тогда барон фон Штейн вынужден был изъять у крупных землевладельцев часть земель, чтобы сделать крестьян собственниками — и тогда, и сейчас у всего были свои хозяева, ничьих земель и вещей не было, — так и сегодня мы должны взять у нынешних владельцев часть их монополии-собственности и передать ее рабочим или, в более широком значении, нации. Собственники прошлых времен прозвали барона фон Штейна якобинцем — точно так же сегодня они называют нас большевиками, но освобождение Пруссии было бы невозможно без такой реформы, равно как и освобождение современной Германии невозможно без освобождения рабочих».

Тут Гитлер прервал его: «Ваше сравнение абсолютно неверно. Вы не можете сравнивать сложный промышленный механизм современности с процессом освобождения крестьян. Конечно, землю можно поделить и раздать отдельным людям, но с современным производством так не сделаешь».

Штрассер стал горячо говорить о том, что, конечно, в вопросе методов существует огромная разница, но он-то говорил о том, что освобождение крестьян, выпустившее на волю могучие силы, которые и обеспечили успех Войны за освобождение, было бы невозможным, если бы принцип неприкосновенности частной собственности соблюдался во всей своей полноте.

Гитлер спросил Штрассера, как он представляет себе раздел собственности в современном промышленном государстве. Штрассер ответил, что нынешние собственники, по его мнению, должны сохранить за собой 49 процентов капитала и прибыли с предприятия, государство — как представитель нации — должно получить 41 процент, а оставшиеся 10 процентов — рабочие. Управление концерном (в лице наблюдательного совета) нужно также разделить на три равные части в соответствии с количеством новых собственников — нынешних владельцев, государства и рабочих, чтобы влияние государства на повседневную деятельность было бы ограничено.

Вот так Отто Штрассер в своем «вступительном слове» развил, набросав крупными мазками, свою теорию немецкого социализма, о которой я более подробно расскажу далее. Речь, однако (и вы увидите это из цитат), не шла о том, что нынешних владельцев собственности нужно в одно мгновение этой самой собственности лишить в пользу неимущих масс или что суперкапиталист в лице государства заместит собой индивидуальных капиталистов современности. Штрассер говорил о том, что не имеющие собственности 80 процентов населения страны должны быть допущены к совладению, совместному управлению и совместной ответственности.

Логичной реакцией на это стали следующие слова Гитлера: «То, что вы говорите — это отъявленный марксизм, более того — большевизм. Вы хотите ввести демократическую систему, которая в политике оставила нам груду развалин, влезла в экономику и разрушила ее. Таким образом, вы сведете на нет весь прогресс, которого достигло человечество, а ведь общество двигали вперед великие люди, великие изобретатели».

Поразительно, как этот человек, стандартный набор приемов которого состоял из нескольких фраз, почерпнутых со страниц захудалых венских газетенок, смог напустить пыли в глаза и навязать свою волю; и непонятно, как он мог отвечать на вопросы и уничтожать аргументы противника, пользуясь десятком слов — «марксизм», «демократия», «либерализм», «интеллигент», «писака», «большевизм», «порядок». В его рассуждениях почти не встретишь какой-то вразумительной мысли; таковых у него — по пальцам пересчитать, да и те сомнительного качества.

Штрассер ответил на его тезис о «прогрессе человечества», обронив пару фраз, которые сказал бы любой человек, находящийся в здравом уме и твердой памяти. Он не тот, кого можно подавить громкими фразами, он ищет за словами истину, а потому он подвергает сомнению данное утверждение о «прогрессе человечества» и никоим образом не согласен с тем, «что изобретение туалета стало вкладом в развитие цивилизации».

Гитлер, любое высказывание которого может предсказать школьник со средним уровнем развития, позанимавшийся месяц с небольшим на заочных курсах, отвечал: «Но вы же не будете отрицать, что человечество сделало гигантский шаг на пути развития от каменного века до технических чудес сегодняшнего дня? И теперь весь этот громадный путь может быть перечеркнут этими вашими теориями, выдуманными за письменным столом?»

Штрассер, который очень трепетно относился к смыслу слов, сказал, что он не верит в то, что человечество прогрессирует. Скорее, человечество на протяжении тысячелетий не меняется. Он кротко поинтересовался, не думает ли господин Гитлер, что Гете был в умственном плане отсталым человеком потому, что никогда не ездил на машине, или Наполеон — потому что тот никогда не слушал радио?

Гитлер отвечал, что все это — «кабинетные теории, а практическая жизнь день за днем демонстрирует нам прогресс человечества, которое получает импульсы от достижений отдельных выдающихся людей». (Однажды мне довелось играть в игру, победителем в которой становился тот, кто смог ответить на большинство вопросов, дав при этом какой-нибудь глуповатый комментарий. Вопросы были типа следующего: «Дни становятся короче, не так ли?» Думаю, что, потренировавшись, Гитлер стал бы асом в этой игре.)

Тезис о том, что прогресс человечества является результатом трудов великих людей, вновь заставил Штрассера обострить дискуссию. Он мимоходом, но очень четко дал понять, что не принимает догмы о вкладе великих людей, ибо человек ни творит, ни изобретает исторические эпохи — он лишь орудие в руках судьбы.

Гитлер пристально посмотрел на него тяжелым, подозрительным взглядом, выработанным на задворках Вены, и резко оборвал его. Уже в то время Гитлер был мастером в приемах устрашения. Помню, как однажды, когда я пришел на встречу с ним, он пытался смутить меня подобным образом — он сидел и смотрел на меня минуты две или три, не произнося ни слова. Но в те дни у него не было такой поддержки, опираясь на которую впоследствии он мог с легкостью проделывать свои штучки — у него не было самой большой армии в Европе. Сейчас же он спрашивал Штрассера, нахмурив брови и выкатив глаза: «То есть вы ведете к тому, что не я придумал национал-социализм?»

«Конечно, я не согласен с этим, — отвечал Штрассер. — Я вижу, что национал-социализм — это идея, порожденная нашим временем, и обстоятельства заронили ее в той или или иной форме в сердца сотен тысяч людей. У вас она существует в очень четком, заостренном даже виде, но синхронность появления и сама схожесть проявлений показывают, что она является плодом исторического процесса. То же самое и с капитализмом как системой. Независимо от своих недостатков или добродетелей он уже стар, он — в стадии упадка. Наступает время социализма, и именно он будет определять историю последующих 150 лет».

«То, что вы называете социализмом, — сердито отвечал Гитлер, — всего лишь обычный марксизм, а все ваши идеи — привлеченные теории, не имеющие ничего общего с реальной жизнью. По какому праву рабочие требуют своей доли в собственности или соучастия в управлении? Вы думаете, что мой здешний издатель позволит своей машинистке говорить ему, что он должен делать? Работодатель обеспечивает своим рабочим пропитание. Наши крупные промышленники не думают о том, чтобы просто заработать побольше денег и удовлетворить все свои прихоти. Ответственность и власть — вот две вещи, которые по-настоящему важны для них. Их на вершину вознесли их мозги, и процесс естественного отбора, который в очередной раз доказывает их расовое превосходство, дает им право на лидерство».

Сегодня кажется странным, что эти слова, которые могли заставить любого производителя оружия, владельца потогонного производства, содержателя публичного дома, ливанца-бармена, «куратора» какой-нибудь компании, любителя дивидендов и армейского поставщика просто мурлыкать от удовольствия, были произнесены человеком, которому удалось заставить миллионы немцев думать, что им двигало лишь горячее желание устранить все социальные проблемы нашего времени.

Я процитировал лишь малую часть этих двух весьма важных бесед, однако этого достаточно, чтобы составить о них полное представление. В одном месте Штрассеру даже удалось на какой-то момент уязвить Гитлера. «Что вы будете делать, если, скажем, завтра придете к власти? — спросил он. — Что вы будете делать с Круппом? Или все, что касается акционеров, рабочих, собственности, прибылей и управления, не претерпит изменений?»

«Конечно, — с презрением ответил Гитлер. — Неужели вы думаете, что я сумасшедший и буду ломать существующую экономическую систему?»

«Тогда, господин Гитлер, — отвечал Штрассер, — если вы намерены поддерживать капиталистическую систему, вы не должны проповедовать социализм, потому что члены нашей партии в первую очередь — социалисты и они верят в партийную программу, которая, в частности, требует социализации всех трестированных предприятий (пункт 13 из «25 пунктов национал-социализма»)».

«Слово «социализм», — надменно произнес Гитлер, — само по себе уже плохое. Но в любом случае в программе не говорится о том, что такие концерны должны быть обобществлены. Там говорится о том, что они могут быть социализированы, если их действия идут вразрез с интересами нации. А если они этого не делают, то разрушение экономической системы будет сродни преступлению».

Разговор затягивался, а никаким прогрессом и не пахло. Гитлер упорно отвергал все идеи о совместном управлении и совместной собственности с рабочими, и когда Отто Штрассер вспомнил случай со знаменитым локаутом, в ходе которого, как он сказал, «два-три десятка человек, не выделявшихся из своего окружения, вдруг смогли вывести на улицы 250 000 рабочих Рура», Гитлер заметил: «Мне не нужно Никакого совладения или сотрудничества со стороны рабочих, чтобы остановить подобные мероприятия. Все это может сделать сильное государство».

Самым важным результатом этих словесных перепалок с Гитлером для Отто Штрассера стало четкое понимание негативной позиции Гитлера по самому важному вопросу — вопросу социализма. Нужно также отметить, что в этом случае будущий фюрер говорил исключительно откровенно — что для него было большой редкостью. К власти он придет только через три года, но уже сейчас, в подобных дискуссиях он с готовностью отказывался от всяких доводов и обещаний социалистического плана, выказывая себя человеком, в вопросах политики совершенно беспринципным.

После этих встреч стало ясно, что пребывание Штрассера в гитлеровской партии долго не продлится. Разрыв между понятиями «идея» и «фюрер» стал слишком очевиден. Ото Штрассер понимал, что его место, как он сказал Гитлеру, было рядом с идеей. Чего бы ему это ни стоило.

Окончательный разрыв не заставил себя ждать. Гитлер воплотил в жизнь обещание раздавить Отто Штрассера финансово, обанкротить его, а потом вышвырнуть. Он приказал Геббельсу избавиться от Штрассера любыми средствами, и маленький доктор созвал карманную партийную конференцию, куда Штрассера и его сторонников, этих «мятежников», не допустили под кучей различных предлогов. Отто Штрассер ответил манифестом, который опубликовал в своих изданиях, выходивших на севере Германии и по-прежнему остававшихся официальными органами национал-социализма. Документ назывался «Социалисты покидают национал-социалистическую партию».

Тут же последовала бешеная контратака. Мобилизовав все свое красноречие и собрав весь арсенал трескучих фраз, Гитлер со всей злостью обрушился на Штрассера. Он называл его «дешевым писакой», «большевиком» — в нем проснулся тот самый сержант…

На это Штрассер ответил, причем без всяких комментариев, публикацией своего послужного списка времен войны — номер удался, потому что, когда доходило до сравнения фактов, а не соревнования в красноречии, Гитлер всегда неизбежно проигрывал.

Тогда Гитлер нанес следующий удар — он исключил Отто Штрассера и всех его сторонников из партии. У «мятежников» оставался только один оплот — Kampfverlag, который продолжал издавать газеты гитлеровской партии. Грегор Штрассер уступил давлению и продал свою треть акций Гитлеру. Предложив Хинкелю место в рейхстаге, Гитлер одержал победу и над вторым участником — Хинкель также продал ему акции. Kampfverlag оказался в руках Гитлера и он тут же закрыл издательство.

Вот так Отто Штрассер заплатил за свои убеждения — немногие могли бы повторить это. Его доля акций пропала. Когда Гитлер первый раз предложил выкупить Kampfverlag, он давал каждому из партнеров по 80 000 марок (в то время это было 4000 фунтов) за пакет акций. Штрассер остался без гроша.

Так Отто Штрассер и распрощался с Гитлером, положив пять лет на справедливую борьбу в защиту Идеи. Ему снова нужно было начинать все сначала, чтобы возродить борьбу за «немецкий социализм». Гитлер получил очень серьезного врага. Впервые авторитетнейший человек в партии бросил ему вызов и, не пойдя на компромисс, разорвал с ним всяческие отношения.

По идее, в этот момент Грегор тоже должен был порвать с Гитлером, поддержать брата. Но Грегор так и не смог заставить себя сделать это. Он всегда считал, что Гитлер в глубине души правильный человек, просто его вводят в заблуждение. Он верил, что лошадь просто «встала на дыбы», но обязательно вернется на прежний путь и поскачет по прямой. Подобный самообман стоил ему жизни; такой же самообман, но только уже со стороны других людей, стоил Европе новой войны.

Итак, Отто Штрассер собрал вокруг себя своих друзей и начал войну с Гитлером. Она продолжается и сегодня. На самом деле она только приближается к решающей стадии. Штрассер, видя, что от Гитлера и его партии не дождаться ни революционного социализма да и никакого социализма вообще, решил разрушить эту партию изнутри. Он был убежден, что придет день, когда сама Германия будет требовать социализма, и вот тогда он и его люди и возьмут в свои руки то наследство, с которым так плохо обошелся Гитлер.

Именно думая в таком ключе о будущем, Отто Штрассер создал свой «Черный фронт» — чернорубашечников внутри чернорубашечников, партию внутри партии, гестапо внутри гестапо. Теперь все, кто хотел подмять под себя Германию посредством террора, должны были внимательно оглядываться вокруг, подозревая всех, даже собственную тень. Это было очень смелое предприятие, с самого начала работавшее на весьма отдаленную перспективу, на тот миг, когда Гитлер, уже придя к власти и предав проповедуемый им социализм, втянет Германию в войну и — будет низвергнут.

Примечания:

² Эдуард Вуд, лорд Галифакс (16 апреля 1881 — 23 декабря 1959) — английский политик, один из лидеров консерваторов. В 1925–1930 под именем лорда Ирвина был генерал-губернатором и вице-королем Индии. Стремился закрепить за ней статус доминиона, противодействуя Движению за независимость. Затем сторонник умиротворения — попыток Невилла Чемберлена удовлетворить требования держав оси. Был министром иностранных дел в его консервативном кабинете в 1938–1940 гг., после того как Энтони Иден подал в отставку из-за нежелания идти на переговоры с европейскими диктаторами. Согласился на присоединение к нацистской Германии Австрии в 1938 г. (аншлюс) и на оккупацию Гитлером части Чехословакии по Мюнхенскому соглашению. Отказался от приглашения приехать на переговоры в Москву, переданного советским руководством через посла И. М. Майского 12 июня 1939 г., возможно, упустив шанс достичь договоренности с СССР и предотвратить возможность заключения Гитлером и Сталиным в 1939 г. советско-германского пакта о ненападении. Во время Второй мировой войны был послом в США. — Примеч. пер.

³ Аллюзия на одноименную поэму-элегию классика английской литературы Оливера Голдсмита (1728–1774). — Примеч. пер.

²⁶ В то время в Германской Республике каждая земля обладала своими реальными и независимыми органами власти. Территория Пруссии была больше, чем территория остальных 16 земель, вместе взятых, — ее населяло 38 миллионов человек из 62-миллионного населения Германии, а занимала она 113 000 квадратных миль из 181 000. Фактически Пруссия составляла почти 60 % рейха. Пруссия и другие северогерманские земли в то время запретили Гитлеру как осужденному за организацию путча въезд на свои территории, так что его деятельность оказалась ограничена пределами самой большой южногерманской земли — Баварии, где проживало 7 500 000 человек. Тем не менее, политическая борьба велась главным образом и преимущественно именно в Северной Германии, в частности, в Пруссии, которая не только превосходила всех по размерам и численности населения, но и была местонахождением столицы, резиденцией руководства рейха и крайне влиятельного правительства самой Пруссии Учитывая невозможность самому вести активные действия там, где это действительно было нужно, то есть в Пруссии, Гитлер передал руководство в этом регионе Грегору Штрассеру (в этой книге термин «Северная Германия», обозначающий зону полномочий Грегора Штрассера, на самом деле является фактически синонимом слова «Пруссия», хотя, безусловно, подразумевает под собой и остальные небольшие земли севера страны). Это означало, что, хотя Грегор Штрассер был номинальным представителем Гитлера, в действительности он обладал огромными полномочиями и влиянием в партии на большей части территории рейха. Поскольку его взгляды на основные принципы сильно отличались от позиции Гитлера, немудрено, что между Штрассером, стоявшим во главе партии в северных районах, и Гитлером, находившимся в Мюнхене, разгорелся конфликт. Историю борьбы партии за власть и грядущую триумфальную победу вообще невозможно понять, если не знать о том противостоянии, которое существовало между Грегором Штрассером (Отто поддержал его) и Гитлером. В действительности это была борьба за дух партии. Через несколько лет запрет на появление Гитлера на севере и в Пруссии был снят. Личные позиции Грегора Штрассера в партии постепенно ослаблялись (как это делалось, я покажу в своей книге). Последняя схватка произошла накануне прихода к власти 30 января 1933 года, когда политическая линия, предлагавшаяся Грегором Штрассером, была отвергнута, а принята линия, предложенная Герингом. После чего главные соперники Грегора Штрассера по партии — Геринг и Геббельс — обвинили его в предательстве. Последовали унижения и изгнание, а его убийство 30 июня 1934 года стало очередным и последним актом этой драмы. — Примеч. авт.

²⁷ Автор не точен — конференция состоялась 22 ноября 1925 года. — Примеч. пер.

²⁸ Лютце Виктор (1890–1943), глава штурмовых отрядов СА. Родился в Бевергене, в Вестфалии, 28 декабря 1890 г. В 1914–1918 гг., в период Первой мировой войны, Лютце служил в 369-м пехотном полку, а затем был переведен в 15-й резервный пехотный полк. В 1922 г. Лютце вступил в национал-социалистскую партию, в феврале 1933 г. был назначен Гитлером полицай-президентом Ганновера, а в марте 1934 г. стал префектом города. Летом 1943 г. Лютце и его дочь погибли в автокатастрофе или, как было сказано в официальном заключении, «в результате дорожно-транспортного происшествия», после чего начальником штаба СА был назначен Вильгельм Шеппманн.

Руст Бернхард (1883–1945), рейхсминистр по делам науки, образования и культуры в правительстве Гитлера с 1933 по 1945. Родился 30 сентября 1883 в Ганновере в старинной юнкерской семье. Закончив гимназию в Ганновере, изучал германистику, философию, филологию, историю искусств и музыку в университетах Мюнхена, Геттингена, Берлина и Галле. В 1909 стал директором гимназии в Ганновере. Участник 1-й мировой войны, был награжден Железным крестом II и I степени и Орденом Гогенцоллернов. Присоединившись после войны к нацистскому движению, Руст стал гауляйтером Ганновера-Брауншвейга. В 1930 был избран депутатом рейхстага от нацистской партии. В феврале 1933 Руст был назначен министром культуры Пруссии. В 1934 Гитлер назначил его министром по делам науки, образования и культуры. Этот пост он занимал до конца Третьего рейха. Покончил с собой в мае 1945.

Керрл Ханс (1887–1941), рейхсминистр без портфеля в первом кабинете Гитлера. Родился 11 декабря 1887 в Фаллерслебене в семье преподавателя лютеранской школы. Во время 1-й мировой войны служил лейтенантом, был награжден Железным крестом II и I степени и Брауншвейгской медалью. После прихода нацистов к власти Керрл был назначен прусским министром юстиции и одновременно рейхсминистром без портфеля. В июле 1935 также был назначен министром по делам церкви; проводил политику подчинения евангелической церкви государству. Умер 15 декабря 1941 в Берлине.

Лей Роберт (1890–1945), рейхсляйтер, заведующий Организационным отделом НСДАП и одновременно руководитель Германского трудового фронта. Родился 15 февраля 1890 в Нидербрейденбахе в семье богатых землевладельцев. Был в числе первых членов НСДАП. Борясь за лидерство в партии, он был противником Грегора Штрассера и встал на сторону Гитлера, который никогда не забывал его верности и содействовал его карьере. В 1928 Лей был избран в прусский ландтаг, а в 1930 в рейхстаг. С 1931 по 1934 он был гауляйтером Рейнланда. Вскоре после прихода Гитлера к власти Лей возглавил прусский Государственный совет. 2 мая 1933, с одобрения Гитлера, Лей возглавил «Комитет действия по защите немецкого труда». По его распоряжению были заняты помещения всех профсоюзов и арестованы их лидеры. Через несколько дней все профсоюзные организации Германии были подчинены Лею, который стал бесспорным диктатором на посту руководителя Германского трудового фронта. Покончил жизнь самоубийством 24 октября 1945 года.

Гильдебрандт Фридрих (1898–1947) — партийный деятель; обергруппенфюрер СС (1942). Был сельскохозяйственным и железнодорожным рабочим. Участник Первой мировой войны, за боевые заслуги награжден Железным крестом I и II класса. С 1921 г. председатель народной группы НСДАП, с 1924 г. депутат ландтага Мекленбурга. В 1925–1945 гг. гауляйтер Шекленбурга-Любека (с 1937 г. — Мекленбурга). Член СС. С 1933 г. имперский наместник Мекленбург-Шверина, Мекленбург-Стрелица и Любека. С 1939 г. имперский комиссар II военного округа, с 1942 г. имперский комиссар обороны Мекленбурга. В мае 1945 г. арестован американскими войсками. На проходившем в Дахау (март — апрель 1947 г.) процессе Американского военного трибунала признан виновным в казни американских летчиков. Повешен. — Примеч. пер.

²⁹ Так называлась штаб-квартира НСДАП. — Примеч. пер.

³⁰ Аман Макс (24.11.1891 — 30.3.1957), партийный деятель, рейхслейтер (1932), обергруппенфюрер СС (1934). Получил торговое образование. С 1912 на военной службе. Участник 1-й мировой войны, служил в Баварском пехотном полку фельдфебелем, непосредственный командир ефрейтора Адольфа Гитлера. За боевые отличия награжден Железным крестом 2-го класса. После окончания войны работал в банке. В 1921 один из первых членов НСДАП (партбилет № 3), ревностный сторонник Гитлера. Способный организатор. В 1921 назначен управляющим делами НСДАП и стал руководить финансовыми делами «Фёлькише беобахтер» Довольно быстро привел в порядок финансовые средства партии и газеты. С 1922 директор Центрального издательства НСДАП «Эхер ферлаг», руководил всей издательской деятельностью партии. Участник «Пивного путча» 1923, за участие в котором был арестован и провел 4,5 месяца в тюрьме. Именно Аманн изменил название книги Гитлера «Четыре с половиной года борьбы против лжи, глупости и трусости» на «Майн кампф». С 09.11.1924 член городского совета Мюнхена. С 12.06.1928 до 12.06.1930 ландтага Верхней Баварии. В 1933 избран депутатом рейхстага от Верхней Баварии — Швабии. После прихода нацистов к власти сосредоточил в своих руках руководство германской прессой, превратив «Эхер ферлаг» в монополиста — крупнейший в мире газетный концерн, а сам стал миллионером (его личный доход в 1942 составил 3,8 млн. марок). В собственность «Эхер ферлаг» перешли издательства, ранее принадлежавшие евреям, в т. ч. мощнейшее объединение Ульштейна. С 14.11.1933 председатель Германского объединения издателей газет, а с 15 ноября одновременно президент Имперской палаты печати. В 1935 стал членом Имперского сената культуры. На этих постах Аманн имел право запретить по своему усмотрению любое издание, что он и делал, покупая затем запрещенную газету за бесценок. В процессе работы у Аманна постоянно возникали конфликты с Имперским министерством народного просвещения и пропаганды Й. Геббельса и пресс-службой О. Дитраха, т. к. все эти ведомства боролись за контроль над германской прессой. В ходе процесса денацификации 08.09.1948 приговорен к 10 годам рабочих лагерей. — Примеч. пер.

³¹ «Атака» (нем.) — Примеч. пер.

³² Хинкель Ганс (1901–1960), партийный деятель, один из руководителей нацистской пропаганды, группенфюрер СС. С 1921 г. — член НСДАП. Участник «пивного путча» 1923 г., во время которого был ранен. С 1930 г. сотрудник берлинского отдела «Фёлькишер беобахтер», вскоре возглавил «личное» издательство Й. Геббельса «Ангриф» и стал руководителем пропаганды гау Большой Берлин. Ближайший сотрудник и соратник Геббельса. В 1930 г. — депутат рейхстага. В 1933 г. — государственный комиссар Министерства науки, искусств и народного образования Пруссии и генеральный секретарь имперской палаты культуры и руководитель Общества германской культуры. В 1947 г. осужден в Польше за конфискацию культурных ценностей. — Примеч. пер.

³³ Шульце-Наумбург Пауль (10 июня 1869, Альмрих— 19 мая 1949, Йена), гитлеровский архитектор, один из наиболее ярых критиков архитектурного модернизма. Входил в состав идейно близкой к НСДАП группы «Союз борьбы архитекторов и инженеров». Автор программных трудов «Искусство и раса», «Нордическая красота». — Примеч. пер.

³⁴ Фрик Вильгельм (1877–1946), рейхсляйтер, руководитель депутатской группы НСДАП в рейхстаге, юрист, один из ближайших друзей Гитлера в первые годы борьбы за власть. Родился 12 марта 1877 в Альзенце в семье школьного учителя. Учился на юридических факультетах Мюнхенского, Гёттингенского и Берлинского университетов, получил докторскую степень в Гейдельберге. В 1912 в Мюнхене начал юридическую практику. Из-за слабых легких Фрик не участвовал в 1-й мировой войне. В 1919–23 возглавлял отделение мюнхенской полиции и отдел уголовного розыски (до 1925). Фрик познакомился с Гитлером, когда тот обратился к нему за разрешением на проведение политического митинга в Мюнхене.

Участник «Пивного путча»; в 1924 году избран в рейхстаг как депутат нацистской партии. В 1930, после того как НСДАП сумела возвратить шесть членов в Тюрингский ландтаг, Фрик был назначен министром внутренних дел Тюрингии, и стал первым нацистом, занявшим важный пост в провинции. В этом качестве он превратил Тюрингию в очаг оппозиции социал-демократическому правительству в Берлине.

Став канцлером, Гитлер назначил Фрика рейхсминистром внутренних дел. Фрик рьяно принялся за дело, сразу же заявив, что большинство судей и юристов в Берлине являются евреями. Он распустил баварское правительство и установил там нацистский режим. 31 марта 1933, воспользовавшись Законом о чрезвычайных полномочиях, Фрик распустил парламенты всех земель, кроме Пруссии, и приказал сформировать новые на основе соотношения депутатов от разных фракций в рейхстаге. Это означало, что коммунистов в ландтагах больше не будет. 19 июня 1933 он издал приказ, запрещавший деятельность социал-демократической партии Германии. Фрик тщательно следил за тем, чтобы все без исключения вновь назначаемые рейхсштатгальтеры были нацистами. 7 апреля 1933 он поддержал проект Закона о восстановлении государственной службы (по сути, устранявший с официальных должностей всех неугодных лиц). 15 сентября 1935 участвовал в составлении Нюрнбергских законов о гражданстве и расе, ограничивающих права евреев в Германии, запрещающих им вступать в брак с немцами и ставящих их в положение граждан второго сорта. Повешен в Нюрнберге 16 октября 1946 г. — Примеч. пер.

³⁵ Ревентлов Эрнст (18.8.1869, Хусум, Шлезвиг-Гольштейн — 21.11.1943, Мюнхен), граф, политический деятель. Служил в ВМФ. В 1900-х гг. выступил в печати с рядом статей по политическим и военно-морским допросам, выступал с позиций пангерманизма. Автор военно-теоретических трудов, в т. ч. «Русско-японская война» (в 3 томах). Руководитель Пангерманского союза. В 1913, после публикации книги «Кайзер и монархисты», в которой критиковал действия императора Вильгельма II, был вынужден выйти в отставку в чине капитан-лейтенанта. С 1920 редактор журнала «Рейхсварт» («Reichswart»). В 1924 избран депутатом рейхстага. В 1927 вступил в НСДАП и стал одним из немногих нацистских депутатов рейхстага. — Примеч. пер.

³⁶ Речь идет о совместных боевых действиях армий России и союзников в 1813 году против армии Наполеона. Штейн Генрих Фридрих Карл (26.10.1757, Нассау, — 29.6.1831, замок Каппенберг, Вестфалия), имперский барон, немецкий государственный деятель. С начала 1780-х гг. занимал ряд важных постов в горной промышленности Вестфалии. В 1804–1807 Министр прусского правительства. Выдвинутая им идея широких государственных реформ натолкнулась на сопротивление короля и его окружения. В мае 1812 по приглашению русского царя Александра I прибыл в Россию. Разработал план подготовки всеобщего восстания против наполеоновского господства в Германии. Возглавил Комитет по немецким делам (Немецкий комитет) — независимую от германской монархов организацию, сыгравшую важную роль в борьбе за освобождение Германии от наполеоновского ига. В 1813–1814 Ш. руководил центральной комиссией по управлению освобожденными территориям Германии. Отстаивал идею создания национального германского государства. — Примеч. пер.