В 1919 году Э. Форрер заявил, что в языковом составе клинописных текстов из Богазкёя можно выделить восемь различных языков. С тех пор неоднократно выдвигались гипотезы о многоязычном характере Хеттской империи. До некоторой степени это верно, но утверждение Форрера не следует понимать в том смысле, что население Хеттского царства говорило на всех этих восьми языках или что все они представлены в текстах в равной мере. Для официальных документов хеттские цари использовали только два языка — хеттский и аккадский; кроме того, изредка встречаются тексты на хурритском языке. Что касается остальных языков, то три из них представлены лишь в форме отдельных фраз в составе религиозных текстов, а еще один удалось выделить лишь по нескольким специальным терминам в одном-единственном документе. Восьмой же язык — шумерский — присутствует лишь постольку, поскольку хеттские писцы составляли для личного пользования словари, основанные на шумерских словниках.

Рассмотрим основные характеристики этих языков.

Принадлежность хеттского языка к индоевропейской языковой семье продемонстрировал в 1915 году чешский ученый Б. Грозный. Гипотеза о том, что во 2-м тысячелетии до Рождества Христова население Малой Азии говорило на индоевропейском языке, показалась в то время невероятно смелой, и поначалу к ней отнеслись с большим недоверием; однако связь хеттского с другими языками этой семьи была доказана неоспоримо, и вот уже более 20 лет все исследователи, работающие в данной области, признают этот факт.

Связь эта очевидным образом проявляется в склонении имени существительного. В хеттском языке шесть падежей (именительный, винительный, родительный, дательный, отложительный и творительный); личные имена обладают также звательным падежом, выраженным чистой основой. Сходство падежных окончаний с соответствующими флексиями древнегреческого и латинского языков наглядно показано в следующей таблице:

В отличие от греческого и латинского хеттское имя существительное имеет только два рода, выражающие соответственно одушевленность и неодушевленность; имена прилагательные в неодушевленном роде имеют нулевую флексию в именительном и винительном падежах единственного числа. В склонении множественного числа сходство с индоевропейскими языками не столь заметно. Двойственного числа в хеттском языке нет.

Энклитичные личные местоимения — mu («ко мне»), — ta («к тебе») и — si («к нему») содержат те же согласные звуки, что и соответствующие латинские местоимения — me («мне»), — te («тебе») и — se («себе самому»).

Глагол имеет два залога — актив и медиопассив. Спряжение глагола в активном залоге разительно схоже со спряжением греческих глаголов на — μι.

Существует также другой тип активного спряжения, до некоторой степени близкий к спряжению перфекта в других языках, но здесь сходство не столь очевидно, а признаков семантического различия между глагольными окончаниями двух этих типов не наблюдается.

С другой стороны, в лексике индоевропейский элемент проявлен относительно слабо. Этимология некоторых слов, несомненно, индоевропейская:

wātar — «вода»; греч. ΰδωρ — «вода»;

akw-anzi — «они пьют»; лат. aqua — «вода»;

genu — «колено»; лат. genu — «колено»;

kwis — «кто»; лат. quis — «кто».

Однако большая часть словарного состава имеет неиндоевропейское происхождение. Вот лишь несколько примеров: tanduki — «род человеческий»; totita — «нос»; kunna — «правая (рука)»; taptappa — «гнездо»; amiyara — «канал».

С углублением наших познаний в хеттском языке развернулась широкая дискуссия о том, какое именно место он занимает в индоевропейской семье. Довольно скоро было подмечено, что в хеттском отсутствуют основные признаки так называемых satem-языков (переход первоначального k — в s, qu — в k, а e — в о или а), из чего сделали вывод, что хеттский принадлежит к centum-группе (включающей латинский, греческий, кельтский и различные германские языки). Но дальнейшие исследования показали, что такое отнесение весьма сомнительно, и сейчас общим признанием пользуется версия, согласно которой хеттский язык относится к особой ветви индоевропейских языков, не совпадающей ни с одной из десяти ветвей, выделенных к настоящему времени. Многие ученые идут еще дальше. Там, где в языках прочих десяти ветвей образовались общие инновации, в хеттском языке сохранились следы архаических форм, и на этом основании высказывают гипотезу, что хеттская ветвь отделилась от праязыка раньше прочих. Но другие исследователи не соглашаются с таким предположением, и вопрос этот до сих пор остается в высшей степени спорным.

Следует отметить, что в известном отношении хеттский язык оказал индоевропеистике важную услугу. Издавна считалось, что различные формы, которые приобретают определенные слова в различных языках, можно удовлетворительно объяснить только допущением, что все эти языки утратили определенные гортанные (ларингальные) звуки, первоначально присутствовавшие в праязыке. Однако в хеттском языке буква h часто встречается в позициях, точно соответствующих тем, где в других языках предположительно утратился гортанный звук, и этот факт, вне зависимости от его детальной интерпретации (к примеру, от того, как именно произносилась эта буква h), нанес сокрушительный удар по так называемой «ларингальной» теории в целом.

Распознать истинную природу этого языка первым дешифровщикам помешали особенности хеттского письма. Заимствованная хеттами клинопись представляла собой слоговое письмо: каждый знак читался как слог, состоящий из сочетания «гласный+согласный», «согласный+гласный» или «согласный+гласный+согласный». Такое письмо хорошо приспособлено к семитским языкам, где редко встречаются стечения более двух согласных, но в хеттском (как и в других индоевропейских языках) такие группы часты, и на письме хетты были вынуждены обозначать их сочетанием слоговых знаков, при последующем прочтении которых гласные опускались. Еще одно затруднение заключалось в том, что звонкие и глухие согласные (например, d и t, b и p, g и k) различались на письме не соответствующими знаками, как в аккадском (эти знаки хетты использовали беспорядочно), а при помощи такой условности, как удвоение букв для обозначения глухих согласных. В результате из-за обилия лишних гласных и согласных многие слова искажаются до неузнаваемости.

В связи с этим можно отметить еще одну особенность хеттского письма — аллографию, то есть практику обозначения произносимого слова на письме иным словом. Хеттские тексты изобилуют вставками аккадских и шумерских слов, причем последние, как правило, записываются одиночным знаком, опознать в котором «идеограмму» (точнее говоря, «шумерограмму») нередко удается лишь по контексту, так как подобный знак может совпадать с одним из тех, которыми обозначаются обычные слоги. Но при чтении эти «иностранные» слова, вероятно, не произносились (во всяком случае, шумерские не произносились наверняка), они просто обозначали соответствующее хеттское слово, которое следовало подставлять на их место. Несомненно, писцы пользовались этим приемом как своего рода скорописью. С точки зрения исследователя, он имеет как свои достоинства, так и недостатки. С одной стороны, тексты, содержащие много аккадских слов, можно частично перевести еще до расшифровки хеттских слов; но, с другой стороны, правила аллографии были, по-видимому, настолько жесткими, что многие употребительные хеттские слова (такие, например, как «женщина», «овца», «медь» и т. д.) вообще никогда не записывались фонетически, а потому до сих пор нам неизвестны.

Если же «иностранные» слова предназначались для буквального прочтения, то в текстах их предварял значок, соответствующий нашим кавычкам. Определить, к какому языку принадлежит такое слово, нередко бывает затруднительно.

Современные ученые назвали этот клинописный язык — официальный язык страны Хатти — «хеттским», и термин этот получил всеобщее признание; однако в строгом смысле слова он неточен. Дело в том, что в текстах словом hattili (буквально «на хеттском языке») предваряются фрагменты, написанные на совершенно ином языке, о котором речь пойдет в следующем разделе. Обнаружив это, ученые принялись искать в текстах подлинное название официального языка. Но Грозный решил, что его следует называть «неситским» (т. е. языком города Неса), а Форрер отдал предпочтение термину «канишский» (т. е. язык города Каниш), и, поскольку к единому мнению прийти не удалось, термин «хеттский» так и остался общепринятым. Недавно было высказано предположение, что словом nasili, от которого Грозный произвел термин «неситский», в действительности обозначался некий иной язык и что в текстах название официального языка не встречается вовсе. Что же касается названия «канишский», то попытка его введения основана на том факте, что многие фрагменты на хеттском обозначены как слова некоего «певца из Каниша» (возможно, этот язык использовался в канишских религиозных обрядах).

Этот язык присутствует в высказываниях жрецов в различных религиозных культах, в том числе культах главных божеств хеттского пантеона. Но все подобные высказывания очень кратки, и, для того чтобы ясно воссоздать структуру или словарь языка, этого материала недостаточно. По-видимому, для данного языка было характерно обильное использование префиксов (к примеру, множественное число от слова binu — «ребенок» — образуется с помощью префикса lē — lēbinu). Установить, с какой языковой группой он мог быть хотя бы отдаленно связан, пока не удалось.

Как уже отмечалось, фрагменты, записанные на этом языке, предваряются в текстах словом hattili. Во избежание путаницы с официальным хеттским большинство ученых согласились называть этот язык протохеттским, однако данный термин условен: ведь перед нами — не ранняя форма хеттского, а совершенно иной язык, с хеттским никак не связанный. Название «хаттский» следует признать более удачным, так как оно произведено непосредственно от наречия hattili (ср. «лувийский» — от luwili; см. следующий раздел).

Этот язык тесно связан с хеттским, но отличается от него, среди прочего, изобилием гласных а и тем, что множественное число имен существительных, местоимений и прилагательных в лувийском образуется с помощью флексии — nzi (произносившейся, вероятно, как «-нц»), а не — es, как в хеттском. Однако главная особенность лувийского языка состоит в том, что зависимость одного существительного от другого выражается в нем не родительным падежом, как в других индоевропейских языках, а с помощью притяжательного прилагательного, которое образуется присоединением суффикса — sas (со значением «принадлежащий ему») к зависимому существительному. Именно так образуются топонимы: к примеру, названия «Даттасса» и «Тархунтасса» означают «принадлежащий (богам) Датге и Тархунду». Это позволяет прояснить смысл многих известных по греческому периоду топонимов, оканчивающихся на — assos. Лувийский язык тоже встречается лишь в сравнительно кратких высказываниях жрецов в ритуалах, посвященных некоторым божествам, но материал этот обширнее, чем в случае с хаттским языком. Высказывания на лувийском предваряются в текстах наречием luwili, от которого и произведено название данного языка.

Об этом языке, встречающемся лишь в ритуалах одного-единственного божества, Ципарвы, мы знаем еще меньше. Название его произведено от наречия palaumnili. Не так давно исследователи установили, что палайский, подобно хеттскому и лувийскому, принадлежит к индоевропейской языковой семье.

Материал для изучения хурритского языка несравненно более обилен. В текстах из Богазкёя хурритские фрагменты в ритуалах встречаются очень часто, и, более того, удалось обнаружить несколько полных текстов на хурритском, в том числе переводные фрагменты эпоса о Гильгамеше — величайшего из литературных памятников вавилонской цивилизации. Однако главным источником для исследования хурритского языка по-прежнему остается письмо, написанное царем Митанни Тушраттой египетскому фараону Аменхотепу III около 1400 года до н. э. и найденное на раскопках в Эль-Амарне. Этот документ содержит около 500 строк связного текста, дошедшего до нас в хорошем состоянии. Недавно были обнаружены и другие хурритские тексты — в Телль-Харири (древнее царство Мари) в среднем течении Евфрата (около 1750 года до н. э.) и в Рас-Шамре (Угарит) на побережье Сирии. Непосредственно от хурритского произошел язык царей Урарту, известный нам по царским надписям, выполненным ассирийской клинописью в VII веке до н. э. О прочих родственных связях хурритского языка нам ничего не известно. Характерная его особенность — изобилие суффиксов — коренным образом отличает его от другого языка с неизвестным родством — протохеттского. Не исключено, что со временем обнаружится связь хурритского с малоизвестными языками народов Кавказа.

Название этого языка почерпнуто из хеттских текстов, где фрагменты на хурритском обычно предваряются особыми формулами: «…певец земли Хурри поет так» или «певец поет так hurlili» (по какой причине в это наречие вставлена дополнительная буква l, мы не знаем).

В уже упоминаемом нами трактате о выездке лошадей, составленном Киккули из Митанни, встречаются некоторые специальные термины, при анализе которых выявились элементы, тесно связанные с санскритскими числительными:

aika-wartanna — «один поворот». Ср. санскр. ека vártana-m — «один поворот»;

tēra-wartanna — «три поворота». Ср. санскр. tri vártana-m — «три поворота»;

panza-wartanna — «пять поворотов». Ср. санскр. раñса vártana-m — «пять поворотов»;

satta-wartanna — «семь поворотов». Ср. санскр. sapta vártana-m — «семь поворотов»;

navartanna — «девять поворотов». Ср. санскр. nava vártana-m — «девять поворотов».

Текстов на этом языке нет, однако эти несколько слов свидетельствуют, что в хеттские времена на нем говорили. Ниже мы покажем, что это был язык правителей Митанни. Поэтому можно было бы называть его «митаннийским», если бы прежде этим термином не обозначали хурритский язык. Форрер, отождествивший царей Митанни с Umman Manda из некоторых вавилонских и ассирийских текстов, изобрел для этого языка название «мандейский», но оно так и не привилось. Удовлетворительного наименования данный язык не получил до сих пор.

Это общепринятое ныне название хорошо изученного языка Вавилонии и Ассирии; хетты, однако, называли его «вавилонским». В древности на Ближнем Востоке аккадский язык широко применялся в дипломатической переписке и международных документах. В общении со своими южными и восточными соседями хеттские цари следовали этой традиции. Поэтому многие хеттские договоры и письма написаны полностью на аккадском языке и были переведены задолго до того, как удалось расшифровать основные тексты из Богазкёя. Кроме того, как уже упоминалось, аккадские слова в форме аллографов часто встречаются в текстах, написанных на хеттском языке.

Это древнейший язык Нижней Месопотамии. Ко времени образования Хеттского царства он уже вышел из разговорного употребления, однако и в Хаттусе, и в Вавилонии его активно изучали, о чем свидетельствуют, среди прочего, обнаруженные при раскопках шумерско-хеттские словари. Шумерские слова в большинстве своем односложны, и многие из слоговых обозначений, принятых в хеттской клинописи, в действительности представляли собой шумерские слова, значение которых к тому времени уже забылось. Поэтому знаток шумерского языка мог использовать одиночные знаки как «идеограммы» для передачи того или иного значения, экономя тем самым время, которое иначе пришлось бы потратить на запись значительно более длинного хеттского или аккадского слова. Таким образом, шумерский язык играл роль скорописи, и образованные хеттские писцы часто прибегали к этой разновидности аллографии.

Таковы восемь языков, встречающихся в клинописных текстах на глиняных табличках из БогазкёяХаттусы. Но наш обзор письменных хеттских языков не будет полным, если мы не уделим внимания еще одному из них — иероглифическому.

Историю открытия хеттских иероглифических надписей мы изложили во введении к этой книге. Почти все они высечены на скальных рельефах или каменных (чаще всего базальтовых) памятниках. Исключение составляют лишь несколько надписей на печатях и семь свинцовых полос из Ашшура, свернутых в форме иероглифических знаков, отчет о которых был опубликован в 1924 году. Древнейшей известной нам формой монументальной письменности такого рода были рельефные, выпуклые иероглифы; позднее на их основе развилась курсивная форма письма. Сами* по себе знаки представляют собой пиктограммы; предметы, обозначаемые ими, во многих случаях легко узнаваемы. Обширный класс знаков образуют части человеческого тела — кисти рук в различных положениях, лица (всегда изображаемые в профиль), ноги и ступни; встречаются также головы различных животных (быков и коров, лошадей, собак, свиней, львов, оленей, зайцев, птиц и рыб), предметы мебели (стулья, столы) и части зданий, среди которых следует отметить тщательно прорисованный фасад двухэтажного дома. Принятым способом письма был бустрофедон^{14}: 1-я строка читалась справа налево, 2-я — слева направо, 3-я — снова справа налево и т. д.; таким же способом читаются древнегреческие надписи с Ионийского побережья. Данную форму письменности хетты, вне сомнения, изобрели самостоятельно: влияние египетской иероглифики имело лишь самый общий характер. Это одна из нескольких новых форм иероглифического и клинописного письма (среди которых была и та, что впоследствии породила современные европейские алфавиты), возникших в середине 2-го тысячелетия до н. э., когда активизировалось международное взаимодействие в странах Леванта, где входили в соприкосновение древние культуры Нила и Евфрата. (Фото 26.)

Первых успехов в дешифровке хеттских иероглифов ученые добились лишь несколько лет назад; но теперь, по крайней мере, ясно, что язык этих надписей тесно связан с хеттским, лувийским и палайским (хотя и не тождествен ни одному из них), но еще теснее — с ликийским языком, известным нам по надписям греческой эпохи. Гипотеза о том, что иероглифический хеттский относится к группе satem-языков, опирается лишь на спорную интерпретацию одного-единственного знака и нуждается в дальнейшем подкреплении.

Большинство надписей на памятниках, выполненных этим письмом, были сделаны уже после падения Хеттской империи. Но хеттские иероглифы использовались и раньше. Правда, к периоду расцвета Хатти относится лишь несколько достаточно длинных надписей, и мы не можем утверждать наверняка, что язык их тождествен языку неохеттских памятников; но исследования последних лет свидетельствуют в пользу этого тождества, а следовательно, иероглифический хеттский также следует включить в число языков, которыми пользовались писцы Хеттской империи. Иероглифы не только применялись для длинных надписей, но и регулярно служили для обозначения имен хеттских царей (как своего рода монограммы) на каменных памятниках и на печатях. Не исключено, что в действительности они использовались гораздо шире, чем может показаться исследователю сохранившихся свидетельств: выдвигалась гипотеза, что иероглифами писались все административные документы Хеттского царства; документация велась на деревянных дощечках, а потому до наших дней не дошла.

Древнее название этого языка в текстах не зафиксировано. Форрер назвал его «табалским», так как большая часть этих надписей обнаружена в области, которая в ассирийскую эпоху именовалась «Табал» (в Ветхом Завете — «Тувал»). Но большинство других исследователей отдали предпочтение довольно громоздкому обороту «хеттский иероглифический язык».

Теперь настало время перейти к вопросам о том, кто, где и когда говорил на этих языках.

Аккадский и шумерский языки в этом отношении проблем не вызывают: их родина и история нам известны, а в Хаттусе они использовались только в письменной форме.

Не возникает затруднений ни с хурритским языком, ни с арийскими терминами из коневодческих текстов, автор которых был хурритом из Митанни. Известно, что с 2300 года до н. э. и далее хурриты постепенно мигрировали к югу и западу из первоначальных мест своего обитания — горного района к югу от Каспийского моря и что во 2-м тысячелетии до н. э. они основали несколько могущественных государств в верхнем течении Евфрата и Хабура. Во главе одного из этих царств, Митанни (языком дипломатической переписки которого, как мы видели, был хурритский), стояла династия царей, имена которых имеют арийскую этимологию; кроме того, в пантеоне Митанни важное место занимали индийские божества — Индра, Варуна и прочие. Из этого явствует, что основное хурритское население Митанни находилось в зависимости от правящего класса индоарийского происхождения. На территориях, впоследствии попавших в орбиту хеттского господства, оба эти языка распространились сравнительно поздно, и обилие хурритских текстов в архивах Хаттусы объясняется только тем, что до воцарения Суппилулиумы держава Митанни была чрезвычайно влиятельной.

Иначе обстоит дело с остальными пятью языками: хаттским и четырьмя тесно связанными между собой индоевропейскими языками — хеттским, лувийским, палайским и «хеттским иероглифическим». Есть основания полагать, что к моменту написания известных нам текстов хаттский язык был уже мертвым, так как многие хаттские фрагменты сопровождаются вспомогательным подстрочником на хеттском языке. Название hattili указывает на то, что родиной этого языка была «земля Хатти» в узком смысле слова, и подтверждением тому служат древние топонимы этого региона. Однако именно в этой области в эпоху Хеттского царства должны были говорить собственно на хеттском языке, и мы вправе заключить, что хаттский язык был вытеснен языком индоевропейских завоевателей.

Недавно было высказано предположение, что ко времени написания текстов из Богазкёйского архива хеттский язык также утратил роль разговорного и был вытеснен «хеттским иероглифическим» (или, что менее вероятно, лувийским), точно так же, как аккадский впоследствии уступил место более гибкому арамейскому. В период поздней империи, вероятно, так и случилось, хотя вплоть до правления Суппилулиумы хеттский язык продолжал развиваться, а следовательно, оставался в устном употреблении. Трудно представить себе, чтобы цари и царевичи поздней эпохи воздвигали по всей стране памятники с надписями на языке одной из провинциальных областей, слабо развитой в культурном отношении; гораздо более вероятно, что в народе или даже в среде правящей знати «иероглифический хеттский» язык действительно стал разговорным. Однако эта теория подвергается жесткой критике, и ее, очевидно, признают несостоятельной, если обнаружатся указания на то, что собственно хеттский язык продолжал развиваться и в более поздние времена. Пока что этот вопрос не решен окончательно.

Согласно свидетельствам, имеющимся в нашем распоряжении на сей день, родиной «иероглифического хеттского» языка была Киццуватна, так как древнейшая надпись, выполненная этим письмом, содержится на печати Испутахсу, царя Киццуватны, обнаруженной в Тарсе экспедицией мисс Голдман в 1935 году. Более того, в этой надписи присутствует имя Тархунда — бога грозы, которому предстояло заместить самого Тесуба в роли главы неохеттского пантеона. Если теория, изложенная в предыдущем абзаце, верна, то следует сделать вывод, что в эпоху поздних царей Хаттусы этот язык (без своих исконных носителей) распространился на север через Таврские хребты. В бурном XII веке до н. э. в Киликии, по-видимому, обосновалась одна из этнических групп, известных египтянам под названием «народы моря», а прежние обитатели Киццуватны были вынуждены отступить к востоку, в Сирию. Дело в том, что в киликийском царстве Куэ (IX–VIII вв. до н. э.) иероглифическим хеттским письмом не пользовались, и жители его, судя по всему, не были причастны к развитию хеттских культурных традиций. Вопрос о том, как связано царство Куэ с народом Dnnym («данунеями»), упомянутым в надписи из Кара-тепе, остается открытым.

Лувийский был разговорным языком в области Лувия, входившей в состав царства Арцава, которое, по нашим сведениям, находилось где-то на западном или юго-западном побережье Малой Азии. В этой области весьма распространены топонимы с окончанием — assa, восходящие, как мы видели, к лувийскому языку. Лувия граничила с Киццуватной, так как в лувийском пантеоне важное место занимают боги Тархунд и Сайта (Сандон), а создателем одного из лувийских ритуалов назван человек из Киццуватны; этот факт должен найти отражение в тесной связи лувийского языка с «хеттским иероглифическим».

Наиболее вероятным местонахождением земли Пала, где говорили на палайском языке, считается область на севере Каппадокии между современным Кайсери и Сивашем, однако этот вопрос остается одной из самых сложных проблем хеттской географии. Некоторые ученые отождествляют Палу с античной Блаэной на крайнем северо-западе Анатолии.