В развалинах Богазкёя было обнаружено множество фрагментов глиняных табличек с текстами законов. Две таблички сохранились почти целыми, и содержание их в основном удалось реконструировать по параллельным фрагментам. На каждой из этих табличек записано по 100 параграфов. Указаний на то, что их следует считать частями единого свода, у нас нет, однако современные ученые в большинстве своем рассматривают эти 200 статей как связную последовательность и для удобства ссылок придают им сквозную нумерацию. Обломки других табличек, первоначальное количество которых неизвестно, содержат фрагменты других подобных текстов — от почти точных копий основной серии до подборок, в которых законы сформулированы существенно иначе. В некоторых таких подборках появляются дополнительные законы. Однако ни малейших свидетельств того, что кроме основного свода существовали еще и другие, независимые от него, у нас нет.

Таким образом, в нашем распоряжении оказалось несколько тесно связанных, но не идентичных друг другу сборников законов. В основном своде часто встречается утверждение, что за то или иное преступление «прежде» полагалось такое-то наказание, но «теперь» царь назначил другое (как правило, менее суровое). Очевидно, хетты боролись с тенденцией к застою, заложенной в самой природе процесса кодификации, и без колебаний реформировали свои законы в соответствии с меняющимися обстоятельствами. Хеттское право можно уподобить живому развивающемуся организму, а различные версии свода законов, по-видимому, отражают последовательные этапы его развития. Но поскольку таблички не датированы, не исключено и другое объяснение: что в различных областях страны применялись разные законы. В пользу этого предположения говорит следующий отрывок из инструкций, адресованных начальнику одного хеттского гарнизона:

«Как в разных странах в прошлом поступали с людьми, совершившими преступление, караемое смертью, [так пусть и поступают впредь: ] в том городе, где казнили его, да и казнят впредь, но в том городе, где изгоняли его, пусть и впредь изгоняют».

Но как бы то ни было, о постепенном развитии хеттского свода законов свидетельствует сама его внутренняя организация. Структуру его можно представить следующим образом.

Табличка I («Если мужчина…»)

1–6. Убийство.

7–18. Разбойное нападение и нанесение побоев.

19–24. Нормы рабовладения, в том числе обращения с беглыми рабами.

25. Санитарные нормы.

26–36. Процедура заключения брака (особые случаи).

37–38. Оправданное убийство.

39–41. Повинности, связанные с землевладением.

42. Наем в армию (ответственность и оплата).

43. Несчастные случаи при переправе через реку.

44а. Убийство (если преступник толкнул жертву в огонь).

44б. Наведение порчи.

45. Находка имущества.

46–56. Условия землевладения.

57–92. Угон скота и прочие преступления, связанные со скотом.

93–97. Воровство.

98–100. Поджог.

Табличка II («Если лоза…»)

101–118. Преступления, связанные с виноградниками и садами.

119–145. Воровство и нанесение ущерба различным формам имущества.

146–149. Торговые правонарушения.

150–161. Оплата различных видов работ.

162. Преступления, связанные с оросительными каналами.

163. Преступления, связанные со скотом.

164–169. Религиозные предписания, связанные с сельским хозяйством.

170. Колдовство.

171. Лишение наследства матерью.

172. Компенсация за содержание в голодное время.

173. Отказ от исполнения приговора (неповиновение власти).

174. Убийство.

175. Иррегулярный брак (случай, аналогичный 35). 176а. Преступление, связанное с быком (неясно).

1766–186. Перечень цен.

187–200а. Половые преступления.

200б. Стандартная плата за обучение подмастерья.

Из этой схемы явствует, что некоторые предметы, в особенности те, что перечислены в начале первой таблички, рассматривались относительно систематически, но частные случаи тех же правонарушений трактуются отдельно в других статьях, которые, по-видимому, были добавлены к своду позднее. Тема землевладения разделена на две группы статей, между которыми размещено пять параграфов, посвященных совершенно посторонним вопросам. Далее, в одной из статей второй таблички рассматривается случай, уже описанный в первой табличке, но предписания даются различные (35 и 175), и это, разумеется, наводит на мысль о том, что считать две эти таблички частями единого целого все же неправомерно.

Высказывалось и такое предположение, что две сохранившиеся таблички не могут представлять собой полный свод законов Хеттского царства, поскольку, например, предмет брака здесь рассматривается лишь на примере исключительных случаев, а такие важные темы, как усыновление, наследование или заключение договоров, не рассматриваются вовсе. Но как могли исчезнуть без следа остальные статьи законодательства, если до нас дошло так много вариантов основной серии? Кроме того, никакими свидетельствами, способными поддержать гипотезу о том, что хетты когда-либо руководствовались некой иной системой законов, к которой эти две таблички служили бы только поправками, мы не располагаем. Поэтому, видимо, следует принять как данность, что хетты не сочли нужным издать законы, относящиеся к указанным предметам. Быть может, по этим вопросам просто не возникало судебных тяжб и все разногласия улаживались в рамках обычного права.

Вправе ли мы утверждать, что эти 200 законов воссоздают подлинную картину юридической практики хеттов? Схожие вопросы возникали и в отношении месопотамских законов. Но в Вавилонии и Ассирии сохранилось множество частных договоров и протоколов судебных разбирательств, позволяющих оценить, в какой мере законы соблюдались на практике. От хеттов же до нас не дошло ни единого частного документа. Из текстов мы знаем, что подобные документы существовали, и не исключено, что рано или поздно мы их найдем. Но до тех пор, пока этого не случилось, нам остается полагаться лишь на сами тексты законов.

По образцу законов Хаммурапи и других древних законодательств, хеттские законы, за редкими исключениями, облечены в форму гипотетических казусов, за изложением которых следует судебное предписание. Многие из них необычны и изобилуют несущественными деталями, а следовательно, по всей видимости, восходят к реальным прецедентам. Не вызывает сомнений, что именно так сложилась большая часть свода. В одной статье даже содержится краткое описание реальной тяжбы, разбиравшейся при царском дворе. Таким образом, можно смело полагать, что значительных расхождений между теорией и практикой не наблюдалось, хотя в различных областях страны, как мы уже видели, законы могли слегка варьироваться.

Особую проблему представляют собой статьи, в которых перечисляются цены на различные товары и нормы оплаты тех или иных видов работ. Трудно поверить, что эти предписания соблюдались повсеместно. Ведь цены неизбежно колеблются в зависимости от спроса и предложения, и для контроля за ними потребовался бы такой огромный и разветвленный бюрократический аппарат, какого в те времена существовать просто не могло. Аналогичные нормы, закрепленные законами Хаммурапи, не соответствуют реальным фактам, отраженным в частных договорах. Можно предположить, что приведенные в хеттском законодательстве цифры — это не обязательные цены, а лишь максимально допустимые. Впрочем, даже эта приблизительная структура цен позволяет воссоздать довольно точную картину экономической ситуации в государстве.

Итак, мы вправе сделать вывод, что большая часть хеттских законов восходит к реальным судебным решениям. Но что нам известно о хеттском судопроизводстве?

С самого начала придется признать, что из-за отсутствия частных документов наши сведения о судах и судопроизводстве в стране Хатти весьма скудны.

Низшей инстанцией для рассмотрения тяжб, по-видимому, были суды старейшин, составлявших органы городского управления в большинстве городов страны. Такой суд упоминается в своде законов лишь однажды, в статье, посвященной спорам о праве собственности на скот, отбившийся от стада. Скорее всего, это был народный арбитражный суд, и государственные чиновники имели к нему лишь косвенное отношение.

Представителем государства в судебных делах обычно выступал один из военачальников, к примеру начальник гарнизона, обязанности которого полностью изложены в документе, дошедшем до нас в хорошем состоянии. Приведем несколько цитат из этих инструкций.

«Возвратившись в город, призови к себе весь народ этого города. У кого будет иск, рассмотри его и вынеси решение. Если раб мужчины, служанка мужчины или ваннумия женщины предъявит иск, рассмотри его и вынеси решение.

Не оправдывай неправого и не осуждай правого. Поступай по справедливости».

Предполагалось, однако, что начальник гарнизона будет разбирать судебные тяжбы не самостоятельно, а в сотрудничестве с местными властями:

«Итак, пусть начальник гарнизона, глава городского совета и старейшины вершат суд справедливо, и народ будет идти к ним со своими тяжбами».

Из другого фрагмента того же текста явствует, что решение последней инстанции выносил царь:

«Если кто придет с тяжбой, [предварительно] скрепленной печатью на табличке, то пусть командир разберет дело справедливо и вынесет решение. Но если дело находится под давлением (?), пусть перешлет его царю».

По-видимому, царь должен был принимать решение по всем искам, связанным с колдовством, а также по всем случаям преступлений, влекущих за собой смертную казнь. Кроме того, ему препоручалось рассмотрение дел, связанных с кражей древесины общим весом более двух талантов.

Авторитет судов покоился на суровых наказаниях, ожидавших всякого, кто откажется исполнять судебное решение:

«Если кто воспротивится решению царя, то дом его превратится в руины (7)^{10}. Если кто воспротивится решению сановника, то ему отрубят голову (173)».

Термин «сановник», по-видимому, обозначает представителя царя.

Примечательная особенность хеттского судопроизводства — чрезвычайно тщательная проверка фактов. Сохранились подробнейшие протоколы судебных допросов по обвинениям в растрате государственных средств и пренебрежении должностными обязанностями. Эти документы звучат на удивление современно, и в литературе Древнего Востока они занимают совершенно уникальное место. Лучше всего сохранившийся текст этой группы начинается так:

«Что касается запасов, которые [царица] вверила [человеку по имени] «Велик-Бог-Грозы», сыну Уккуры, «начальника над десятью», — к сведению, [были там колесницы], изделия бронзовые и медные, одеяния и ткани, луки, стрелы, щиты, [булавы], гражданские пленники (!), волы, овцы, лошади и мулы, — то запасы эти он раздавал всем, не ставя печатей, и не было у него ни дусдуми, ни лалами [значение двух этих слов неизвестно]. И царица сказала: «Пусть «золотые прислужники» и казначеи царицы и [человек по имени] «Велик-Бог-Грозы» и (?) Уккура, начальник над десятью, пойдут и принесут торжественные клятвы в храме Лилвани».

Слушание начинается со скрепленных клятвой заявлений отца обвиняемого и еще одного свидетеля, в совокупности занимающих 95 строк. Затем с вопросом обращаются к обвиняемому:

«Так сказал Марува: «Одну пару мулов ты дал Хилларицци». Велик-Бог-Грозы ответил: «Эти мулы принадлежат Хилларицци; я взял их и вернул обратно целыми и невредимыми (?)».

Так сказал Марува: «Ты дал мулов Пиха- <…>. Велик-Бог-Грозы ответил: «Они были не из того хлева».

Так сказал Яррацалма, «золотой прислужник»: «Цуваппи продал лошадь и получил талант бронзы». Велик-Бог-Грозы ответил: «Он сказал мне, что она пала!»

Затем следуют выступления различных свидетелей, после чего текст внезапно обрывается; вероятно, протокол продолжался на другой табличке. Разумеется, судебные разбирательства, связанные с делами при дворе, происходили нечасто. Но в приведенном тексте наглядно отражен дух непредвзятого и тщательного расследования, который, весьма возможно, был характерен и для всего хеттского судопроизводства в целом.

В первобытном обществе наказание отождествляется с возмездием, а «гражданские» преступления не отличаются от «уголовных». Потерпевший мстит обидчику сам, насколько это в его силах, а если погибает, то долг отмщения ложится на его родственников. Так начинается кровная месть. Впрочем, дело может быть улажено миром, если обидчик согласится выплатить потерпевшему или его родным определенную сумму денег; такой договор в юриспруденции называется «компромиссным соглашением».

Государство ставит во главу угла соблюдение закона и порядка, а потому изначально должно стремиться к ограничению, а затем и к полному искоренению обычая личной мести. Первый этап этого процесса, по-видимому, отразился в так называемом «законе талиона» («око за око, зуб за зуб»): потерпевший не мог нанести обидчику ущерб, превышающий тот, что нанес ему обидчик. Впоследствии же находился достаточно разумный и просвещенный законодатель, который понимал, что из двух зол добра не выйдет, и давал себе труд задуматься о цели наказания. Он приходил к выводу, что кара сама по себе полезна лишь как сдерживающее средство, тогда как уже совершенное преступление можно исправить только реституцией или компенсацией ущерба. И лишь на довольно позднем этапе некоторые законодатели начинали принимать в расчет третий фактор — исправление преступника.

В этом отношении хеттская пенитенциарная система довольно прогрессивна. Наказания в своде законов занимают значительно менее важное место, чем реституции. Смертная казнь полагалась только за такие преступления, как изнасилование, скотоложество и неподчинение авторитету государства, а рабам — еще и за неповиновение хозяину и колдовство. Телесным увечьям, которые в Ассирии были одним из самых распространенных наказаний, у хеттов могли подвергаться только рабы. За все преступления, совершенные свободными людьми, включая разбойное нападение, занятия черной магией и убийство, а также воровство и нанесение ущерба имуществу в самых разных формах, предписывались только компенсации или реституции; элемент наказания мог проявляться только в том, что за некоторые преступления ответчику приходилось выплачивать штраф, в несколько раз превышающий сумму нанесенного ущерба. Иногда ущерб возмещался натурой (например, ответчику предписывалось отстроить сожженный дом или заменить испорченный предмет новым), но чаще всего — деньгами (серебром).

Приведем несколько примеров:

«11. Если кто сломает свободному человеку руку или ногу, пусть он выплатит ему двадцать сиклей серебром, — и он [т. е. истец] отпустит его домой^{11}.

12. Если кто сломает руку или ногу рабу или рабыне, пусть он выплатит десять сиклей серебром, — и он [т. е. истец] отпустит его домой.

63. Если кто украдет пахотного вола, то прежде ему полагалось бы вернуть пятнадцать волов, но ныне пусть он дает десять волов: трех волов двухлетних, трех годовалых и четырех сосунков (?), — и он [т. е. истец] отпустит его домой.

170. Если свободный мужчина убьет змею и назовет имя другого [разновидность колдовства], то пусть выплатит один фунт серебром; если же раб сделает это, то пусть умрет.

25. Если мужчина положит грязь в горшок или чан, то прежде ему полагалось бы заплатить шесть сиклей серебром: тот, кто положил грязь, платил три сикля серебром [владельцу?] и три сикля серебром — дворцу, куда его [т. е. горшок] носили. Но ныне царь отменил долю дворца: тот, кто положил грязь, платит только три сикля серебром, и он [т. е. истец] отпускает его домой.

98. Если свободный мужчина подожжет дом, то пусть он отстроит дом заново; но если кто погибнет в этом доме, будь то человек, вол или овца, платить за это пеню он не должен».

Интересно сравнить законы об убийстве с соответствующими статьями других древних законодательств. В хеттском своде законов во всех случаях предписывается компенсация, причем пеня за убийство раба всегда ровно вдвое меньше пени за убийство свободного человека. Законы для свободных людей таковы:

«1. Если кто убьет мужчину или женщину в ссоре, то пусть похоронит его [или ее] и даст четырех человек, мужчин или женщин [соответственно], — и он [т. е. наследник покойного] отпустит его домой.

3. Если кто ударит свободного мужчину или женщину, и он [или она] умрет, то если виною тому [только] его рука, то пусть он похоронит [умершего] и даст двух человек; и он [т. е. наследник покойного] отпустит его домой.

5. Если кто убьет хеттского купца, пусть заплатит ¹/₂ (?) фунта серебром, и он [т. е. наследник купца] отпустит его домой; если [это случится] в стране Лувия или в стране Пала, пусть он заплатит ¹/₂ (?) фунта серебром и возместит утрату его товаров; если же в стране Хатти, пусть [также?] похоронит этого купца.

6. Если кого-либо, мужчину или женщину, убили в другом городе, то пусть человек, на чьей земле он умер, отрежет 100 локтей того поля, и он [т. е. наследник] возьмет ее».

В параллельном тексте два последних параграфа приводятся в ином варианте:

«III. Если кто убьет хеттского купца ради его товара, то пусть даст <…> фунтов серебром и заплатит за товар втрое. Но если у него [т. е. купца] нет при себе товара, а убит он в ссоре, то пусть [убийца] даст шесть фунтов серебром. Но если виною тому [только] его рука, то пусть даст два фунта серебром.

IV. Если кто убит на чужой земле, то, если это свободный человек, то пусть он [т. е. владелец земли] даст поле, дом [и] один фунт и двадцать сиклей серебром; если это женщина, то пусть даст три фунта серебром. Но если та земля, находящаяся в чужом владении, невозделанна, [то пусть отмерят] расстояние в три мили туда и сюда, и какое селение обнаружится на [этой территории], то он [т. е. наследник] пусть возьмет такую же [компенсацию там]; если же не будет селения, то уйдет он ни с чем».

В обеих версиях четко проводится разграничение между убийством в гневе и нечаянным убийством; любопытно, однако, что единственный случай, который мы могли бы описать как преднамеренное убийство, связан с купцом, который, по всей видимости, рассматривается как некая специфическая персона и ассоциируется с мотивом ограбления. Особой статьи, посвященной преднамеренному убийству, нет ни в своде законов Хаммурапи, ни в числе ассирийских законов. В израильском своде законов этот род преступлений трактуется весьма подробно, но из таких фрагментов, как Втор., 19:12, явствует, что древнееврейский судья не мог сделать с убийцей ничего, кроме как передать его в руки «мстителя», то есть ближайшего родича убитого. На основании этого исследователи делают вывод, что в странах Древнего Востока кара за предумышленное убийство все еще осуществлялась во внесудебном порядке — посредством личной мести. О существовании кровной мести в Древнехеттском царстве свидетельствует следующий отрывок из «Указа Телепина»:

«Закон крови таков. Кто совершит кровопролитие, то [будет то], что ни скажет «владыка крови» [то же, что древнееврейский «мститель»]: если скажет он: «Пусть умрет», — то пусть умрет; но если скажет он: «Пусть возместит ущерб», — то пусть возместит ущерб; царю здесь сказать нечего».

Примечательна практика расплаты «людьми» за убийство. Обычно в таких предписаниях подразумеваются рабы. Не исключено, что этих рабов убивали на могиле покойного, как в некоторых других древних обществах.

Если убийце удавалось скрыться, компенсацию родственникам убитого выплачивали жители ближайшего селения, и этот обычай издавна был широко распространен в странах Востока. Аналогичные статьи мы находим и в кодексе Хаммурапи, и в законах современных мусульман. Известен случай, когда один араб, работавший на раскопках близ Мосула, выразил намерение убить первого попавшегося человека из некоего селения, в котором убили его родственника. Во Втор., 21:1–10 разъясняется, каким образом старейшины города, ближайшего к месту убийства, могут очиститься от вины за пролитую кровь, проведя торжественный обряд; тем самым подразумевается, что в противном случае ответственность за преступление ляжет на город. Уникальной особенностью хеттского закона является ограничение расстояния радиусом в три мили: селения, находящиеся дальше от места убийства, ответственности не несли.

Параграф 5 не вполне ясен. Можно, конечно, предположить, что «штраф» за убийство купца в такой далекой стране, как Лувия или Пала, был ниже «штрафа» за убийство в пределах Хатти по той причине, что, отправившись в дальние края, чуждые цивилизации, купец сознательно взял на себя риск. Однако вывести этот смысл непосредственно из текста закона довольно сложно (главным образом потому, что не удается в точности восстановить указанные в тексте цифры).

Как мы видели, в хеттском обществе сохранялись пережитки примитивного обычая кровной мести. Именно с этой традицией связано убеждение в том, что вина ложится на все семейство преступника и что наказанию, следовательно, могут подвергаться и члены его семьи.

Следы этого принципа встречаются только в одном из хеттских законов — в уже цитированном 173-м, где говорится, что за неподчинение царскому приказу карается весь «дом» ослушника, то есть все его родственники и домочадцы. Во всех остальных статьях соблюдается принцип индивидуальной ответственности.

Однако приведенный выше фрагмент, на примере которого мы рассматривали положение рабов в хеттском обществе, наглядно показывает, что принцип коллективной ответственности по-прежнему действовал применительно к рабам: «И если полагают ему умереть, то умирает он не один, но и его семья с ним». В том же тексте отношения между рабом и хозяином уподобляются отношениям между человеком и богами, поэтому нет ничего удивительного в том, что божественная кара традиционно мыслится как возмездие, постигающее не только преступника, но и всю его семью и потомков (ср. Исх., 20:5). Но вне религиозной сферы подобный принцип проводится крайне редко.

Из свода законов несомненно явствует, что в хеттской семье царил патриархальный уклад. О том, что мужчина обладал неограниченной властью над своими детьми, свидетельствует и предписание статьи 44а, где сказано, что человек, убивший ребенка, должен отдать его родителям своего собственного сына, и тот факт, что отец был волен «отдать» свою дочь жениху. Власть мужа над женой косвенно подтверждается выбором лексики в статьях, где речь идет о заключении брака: муж «берет» жену и «владеет» ею; если он уличит ее в прелюбодеянии, то волен сам решить ее судьбу.

Известно, что в некоторых областях Малой Азии, в особенности среди ликийцев, еще во времена Геродота соблюдался счет происхождения и наследования по материнской линии, и не исключено, что некоторые привилегии, сохранявшиеся за хеттскими женщинами, представляли собой пережитки этой древней системы. Так, в одном не вполне ясном законе (171) описываются обстоятельства, при которых мать может лишить сына наследства, а в другом (28–29) подразумевается, что в выдаче дочери замуж участвует не только отец, но и мать. Вероятно, схожими пережитками объясняется и в высшей степени независимое положение хеттской царицы.

Брачные обычаи хеттов и вавилонян во многом очень схожи. Сначала заключалась помолвка, при которой жених дарил невесте подарки. Однако окончательной силы помолвка не имела, и девушка, с согласия родителей или без оного, по-прежнему могла выйти замуж за другого мужчину — при условии, что отвергнутый жених получал обратно свои подарки. При заключении брака жених обычно вручал семье невесты некий символический дар (хеттск. кусата), в точности соответствующий вавилонскому терхату; но по ряду причин было бы ошибкой считать этот подарок «выкупом за невесту» и свидетельством того, что у хеттов и вавилонян первоначально практиковалась «покупка невест». Невеста, в свою очередь, получала от отца приданое (хеттск. ивару). В случае, когда после этого обмена дарами жених отказывался от заключения брака или тому препятствовали родственники невесты, это приравнивалось к неисполнению договора. Помолвка расторгалась, и виновная сторона подвергалась наказанию: либо жених лишался кусаты, либо семья невесты выплачивала жениху компенсацию в двойном или тройном размере. Как правило, молодожены обзаводились собственным хозяйством, но законом предусматривалась и возможность жены остаться в родительском доме (такой же обычай существовал и у ассирийцев). После заключения брака жена должна была хранить супружескую верность и за прелюбодеяние могла быть наказана смертью.

После смерти жены ее приданое переходило в собственность мужа, если она жила в его доме; но если она жила в доме своего отца, муж ей не наследовал. Текст в этом месте испорчен, но, судя по всему, приданое переходило к ее детям.

В законе подробно оговаривается запрет на близкородственные браки. Мужчине запрещалось вступать в половую связь со своей матерью и дочерью, с матерью, сестрой или дочерью (от бывшего брака) своей жены, а также с женами своего отца и брата при жизни последних. С другой стороны, в 193-м законе утверждается следующее: если мужчина умрет, его вдова должна сначала выйти замуж за его брата, затем (т. е., очевидно, если брат умрет) — за его отца, а затем, если умрет и отец, — за его племянника. В контексте соседних статей этот пункт представляется всего лишь исключением из ряда запретов, и в одном из вариантов к нему прибавлены слова: «Это ненаказуемо». И все же данный закон схож с еврейским обычаем левирата, согласно которому, если мужчина умирал бездетным, его брат (или отец, или ближайший из оставшихся в живых родственников) обязан был взять вдову в жены, и ребенок от этого брака становился наследником покойного. Иллюстрациями к этому обычаю служат истории Иуды и Ира (Быт., 37) и Руфи и Вооза (Руф., 4); смысл его, по всей видимости, состоял в том, чтобы продолжить род покойного, «чтоб имя его не изгладилось в Израиле» (Втор., 25:6). Вавилоняне и ассирийцы добивались той же цели другими средствами, и нужды в левирате у них не было; но 193-й свидетельствует о том, что у хеттов этот обычай существовал, хотя в контексте он не формулируется как закон в своем праве и упоминается с иной целью. Схожим образом в 190-м утверждается, что половая связь с мачехой после смерти отца ненаказуема, и это, по-видимому, свидетельство еще одного древнего обычая, широко распространенного среди народов древности, — обычая, в согласии с которым сын получал в наследство жен отца (за исключением собственной матери). Примечательно, что брак между братом и сестрой хеттскими законами не запрещается; и нам известно, к примеру, что царь Арнуванда I был женат на собственной сестре.

Законными признавались и такие браки, в которых один из супругов принадлежал к сословию рабов. Условия таких браков оговариваются по меньшей мере в шести статьях, однако между версиями этих законов имеется множество расхождений.

Право землевладения у хеттов было сопряжено со сложной системой государственных повинностей, детали которой еще весьма далеки от прояснения. Этому предмету посвящено по меньшей мере 14 законов, из чего можно сделать вывод, что спорные вопросы землевладения довольно часто становились причиной судебных тяжб.

Различаются два класса землевладельцев: условно говоря, «вассалы», то есть держатели поместий, и «люди орудия (или оружия)». Земли, принадлежавшие последним, можно было продавать и покупать без ограничений, но первые, по-видимому, были связаны договорами об условном держании земли, так что их поместья могли переходить из рук в руки только при наличии судебной резолюции. Проводя аналогию с системой, которую Хаммурапи ввел в Ларсе, многие отстаивали гипотезу о том, что «человек оружия» был воином, получавшим надел за службу. Но в свете последних исследований перед нами обнаружилась иная картина. Выяснилось, что «человек оружия» в действительности был «человеком орудия», то есть представителем класса ремесленников. Основное различие между двумя формами землевладения заключалось в том, что «вассал» получал свой титул от царя, а «ремесленник» — от местного управляющего; соответственно со смертью «вассала» его земля возвращалась во владение дворца, а со смертью «ремесленника» — присоединялась к землям города или деревни, где он проживал. Теоретически «вассал» владел своим имением на условиях несения службы (хеттск. саххан), но на практике все нередко сводилось к особой форме арендной платы за землю; «ремесленник» же, как и большинство простолюдинов, нес трудовую повинность (хеттск. луцци). Однако со временем различия между двумя классами землевладельцев, по-видимому, стерлись, и земли стали переходить между ними из рук в руки, если новый владелец соглашался принять на себя соответствующие обязанности. Более того, владения «ремесленника» могли после его смерти перейти к «гражданскому пленнику» — представителю многочисленного класса перемещенных лиц, которых вывозили из завоеванных стран и предоставляли в распоряжение царя. Вместе с землей такой человек приобретал и статус «ремесленника».

Царю, по-видимому, принадлежали огромные территории, так как многие из наделов, переходивших от него к «вассалам», были очень большими. Помимо того, к числу крупнейших землевладельцев принадлежали храмы, иные из которых представляли собой, по существу, «государства в государстве». Храмы также выделяли наделы земледельцам, которые взамен выплачивали арендную плату натурой.